Он парил. Легко и свободно поднимался над бренным телом земли, наконец стряхнув с себя муки и долгую агонию - все это теперь было неважно. Впереди ждала встреча, сулящая прощение и умиротворение - здесь, за гранью, уже не имеют значения ни прошлые заслуги, ни прошлые грехи. Здесь все отжившие невинны так же, как и новорожденные, потому что каждая черточка души высвечена ослепительным сиянием добра, создавшего этот мир. И она - она тоже почувствует его присутствие рядом, такого, какой он есть на самом деле, и простит за слишком сильную любовь...
Но внезапно в оглушительную, очистительную тишину ворвалось далекое, но навязчивое пение и грубо отвлекло от благочестивых мечтаний.
Казалось, чей-то старческий голос выводит ритмичную, словно завораживающий, убыстряющийся стук барабанов песнь. Слов было не разобрать, но догадаться о смысле не составляло труда: жестокий речитатив звал его обратно. Назад, туда, где грязь лицемерия плоти, туда, где пытка фатальной вины, туда, где панический страх безумия и вечного рабства.
Он отпихнул протянувшиеся было липкие нити, пытающиеся вновь сковать его стремящуюся только к освобождению душу, и проклятое пение отдалилось - но не исчезло. Он поднимался выше, уходил дальше, почти уже торжествуя победу, когда в дребезжащую, слабую песню старика вдруг вплелся молодой, красивый женский голос. Неведомая волшебница была искусна и сильна, и он зарыдал, слушая ее сладкое, словно отравленное хмельное вино пение-призыв.
Его мощно потащило вниз, туда, где он пережил самые страшные часы, которые уже должны были раствориться в непрерывном течении времени, кануть в вечность. Но лишенный всего тлена жизни, он был беспомощен перед жестоким колдовством, и часы эти сейчас вновь выдергивались из подернутого туманной дымкой прошлого, возвращались к нему, наполняя его уже освободившуюся для чистоты сущность мучительной памятью, уродливой, искореженной, перемешанной, но полной - увы, полной.
Вот и земля, по-прежнему населенная цельными, живыми еще существами, вот и его собственное тело, остывшее и пустое. Ужасающее пение еще убыстрилось, усилилось, хотя это казалось уже невозможным. Он кричал, но его немой крик не слышали мучители, сопротивлялся, но его бесплотное сопротивление не мешало впихивать его в холодную, неспособную жить плоть, пока рот недавнего мертвеца не раскрылся, выдавливая из себя жуткий вопль:
-Не-ет!
Этот нечеловеческий вопль вновь вышиб его из мертвого тела. Слишком истерзанное, оно не могло возродиться даже по велению могущественной волшебницы и старика.
Но напрасно он возликовал блаженством, вновь волею богов поднимаясь к небесам. Колдуны не желали смиряться с поражением.
Вокруг его трупа было немало других - оболочек, из которых хищным туманом высосаны жизненные соки. Они тоже не были способны ожить, но этим вместилищам не хватало всего лишь жизненной силы - того, чем волшебница могла поделиться, раз уж зашла так далеко.
Непохороненное тело лежало в погребе одного из пустующих домов - не успевший убежать владелец пытался спрятаться и нашел свою смерть. Отряды могильщиков не заметили высохший труп, а дух разложения не мог привлечь их внимания: сожранные хищным туманом не разлагались.
Когда его повлекло внутрь оскаленной мумии, он напряг все свои рассеянные, но удесятеренные отчаянием силы - но этого хватило только чтобы замедлить, а не остановить продвижение.
Кошмарная, оглушительная боль свидетельствовала, что он возвращен к жизни. Колдунья влила в тело достаточно силы для того, чтобы оно могло существовать, но слишком мало для того, чтобы оно полностью восстановилось. Живой мертвец мог только хрипеть и с бессмысленным хрустом скрести иссохшими пальцами по утоптанной земле погреба, пока чужое, давно мертвое тело содрогалось от боли, толкая по жилам густую комковатую кровь.
Хруст сопровождал и пробуждение. Витим не мог понять, где заканчивался шум проваливающегося под землю дома, а где начинался бред умирающего мозга, породившего такой жуткий кошмар. Прошло немало времени прежде, чем он понял, что слышит вовсе не грохот обвала и не потусторонние звуки, а мирное потрескивание дров в очаге, а его собственное тело - не высохшую мумию - покрывает лихорадочная испарина.
Грудь мучительно саднила, будто внутри все было растрепано в клочья. Рот - словно истрескавшаяся и высохшая корка. Дышать тяжело, каждый вздох отзывается острой болью, но болью совсем не той, что испытывает насильно загнанный в высосанный труп. Значит, еще не мертв?
Витим с трудом разлепил склеившиеся веки. Как будто смотрит на картину, побывавшую в воде - краски размыты, искажены, тени перечеркивают, колышутся, обманывают. Несколько раз моргнул - слегка помогло.
Небольшая комната. Тени и впрямь движутся: языки пламени так и пляшут в камине. Рядом на стуле сидит человек с золотистыми волосами. В руках у него вышивание. Игла проворно мелькает в тонких длинных пальцах.
-А! - воскликнул человек и быстро отложил вышивание. - Вот ты и очнулся наконец, а то я уже начал беспокоиться.
Он встал со своего стула и подошел к Витиму, пощупал лоб, зачем-то быстро провел узкой ладонью по щеке, губам и шее.
-Пить хочешь?
Витим попытался сказать "да", но голос не слушался. Тогда он кивнул.
-Конечно, хочешь, - вздохнул человек, но в его голосе послышалась чуть заметная нотка неудовольствия. Он выглянул за дверь, произнес несколько слов.
Вошла девушка в крахмальном чепце и переднике, с тазиком и кувшином в руках, поставила на низкий столик у постели. Намочила тряпицу:
-Сейчас я протру тебе лицо, потерпи, - ласково начала она приговаривать, как обычно терпеливые люди разговаривают с беспокойными больными, - а то оно все в крови и грязи. А теперь, прежде чем пить, хорошо прополощи рот, там наверняка полно сгустков крови. Вот так, еще...
Чистая вода, казалось, обжигала и душила. Пить хотелось все мучительнее, но каждый робкий глоток вызывал такие спазмы боли, что Витима скручивало в бараний рог.
-Ну хватит, - вмешался золотоволосый. - Пусть передохнет, а потом можно будет еще попробовать.
Витим и впрямь без сил откинулся на подушки, словно только что завалил медведя. Насилу отдышался.
-Терпи, - посоветовал золотоволосый, присаживаясь на место ушедшей девушки. - В другой раз будешь знать, как переть очертя голову на темного колдуна.
После умывания зрение прояснилось. Витим разглядывал незнакомца. Тому было лет восемнадцать, не больше, и только высокий рост и уверенный низкий голос до сих пор вводили в заблуждение. Он был красив, тонок лицом, да и вообще больше походил на девушку, чем на юношу. Но голубые глаза смотрели как-то странно: не на Витима, а словно сквозь него.
-Меня зовут Сармадэй, и отныне ты будешь выполнять все мои распоряжения. Если, конечно, хочешь жить.
Витим попытался ответить, но снова неудачно. Пришлось ограничиться кивком.
-Я знаю, что жить ты хочешь, - сказал Сармадэй, по-прежнему глядя в пространство, - знаю также и то, что говорить тебе трудно. Но придется. Дело в том, что твоих жестов я не вижу.
Слепой! Вот оно что. Но по движениям совсем не похоже...
Витим набрал воздуха в легкие, которые тут же резануло болью.
-Вуэр... что с... ним... - он сам едва разобрал собственные слова в надрывном хрипе.
-Вуэр - это морянин? Жив, не беспокойся, хотя его сильно помяло. Ребра и левое плечо раздроблены в труху, но к счастью, мы вовремя подоспели, - Сармадэй слегка улыбнулся. Застывший взгляд превратил эту улыбку в нечто жуткое, отчего мороз продирал по коже, но юноша тут не был виноват. - Вас с приятелем пришлось собирать чуть ли не по кусочкам. Морянин со временем поправится полностью, но несколько месяцев, конечно, будет беспомощен. А вот ты... - улыбка врачевателя погасла. - Ты пострадал не от болезни. Я - целитель, но против черной магии мало что могу. Впрочем, в ближайшее время ты не умрешь. Но не хочу лгать: приступы сохранятся. Порой ты будешь совсем здоров, а иногда боль будет возвращаться. Когда и как часто - не знаю. Совет только один - избегать переохлаждения, стараться почаще находиться в тепле. Такие болезни обожают вгрызаться в озябшее тело.
Витим прикрыл глаза. Он почти даже не слышал рассуждений лекаря о его собственной болезни. Невероятная тяжесть свалилась с души, невероятная боль отпустила: Вуэр жив. Против этого боль физическая - ничто.
-Кто - вы? - выдохнул он почти внятно.
-Маги Дорианской империи. Мы прибыли чтобы схватить темного колдуна - но оказалось, ты уже управился без нас, - Сармадэй усмехнулся. - Однако, как выяснилось, наше присутствие отнюдь не лишнее, верно? А теперь отдыхай. Чем больше ты сейчас будешь спать, тем быстрее придешь в себя, и тем реже будешь вспоминать впоследствии о том, что с тобой приключилось - вот и все, что я могу обещать.
Сармадэй был прав: назавтра Витим чувствовал себя много лучше. Он даже отважился поесть, когда вместе с юным целителем в комнату вошли еще двое. Первым был темноволосый, гладко выбритый, широкоплечий человек лет сорока, одетый весьма просто, но изящно. На узорчатом поясе висели кошели и кисеты, а вместо меча - короткий кинжал. Медальон на шее казался старым, потемневшим железом, и даже непонятно, что он изображал. На ухоженных пальцах - всего один перстень с камнем, не имеющим особой ценности. Но по стати и жестам, по манере себя держать, было очевидно сразу: это более чем важная персона. За ним семенил сморщенный старичок в бесформенном балахоне. На его лице, казалось, никогда не исчезало желчно-брюзгливое выражение, а желтые глаза содержали безграничное презрение ко всему окружающему миру.
-Стало быть, наш победитель темных колдунов по имени Витим выздоравливает, - констатировал первый. По его тону было непонятно, радует ли его это известие, или удручает. - Мое имя лейд Братис, я глава магов Дорианской Империи, а это, - он кивнул на старичка, - мастер Гловиль. С мастером Сармадэем, полагаю, ты уже знаком.
Витим судорожно сглотнул, едва не подавившись, и кивнул. Потом специально для Сармадэя сказал:
-Знаком.
-Я уже выслушал поразительный рассказ мастера Чингамая, - продолжал глава магов. - А результаты твоих действий видел собственными глазами - иначе, пожалуй, и не поверил бы ни единому слову. В тот момент, когда повинуясь твоему приказу дом проваливался под землю, мы находились не дальше версты. Но ни следа магии не почувствовали, а ведь если бы заклятие творил любой из известных мне магов-людей или степняков, мы ощутили бы даже приготовления к нему. Чингамай утверждал, что ты воспользовался волшебством горцев. В таком случае ты - единственный человек на Великом Материке, который владеет магией гор. Не скрою, это крайне интересует меня. И, как ты понимаешь, я готов дорого платить за знания.
Витим глубоко вздохнул и закашлялся. Сармадэй спешно протянул ему чашку с дымящимся отваром, и Витим стал жадно пить. Лейд Братис терпеливо ожидал ответа.
Витиму наконец удалось справиться и с кашлем, и с дрожью перед лицом главы магов Империи. Вот только как объяснить, что он вовсе не маг?
-Ты был когда-нибудь в Семиветровых горах, лейд? - спросил он.
-Разумеется, - удивился тот.
-А ты слышал, как горы разговаривают между собой?
-Что?
-Не слышал, - заключил Витим. - Значит, ты никогда не научишься ими управлять.
Маг помрачнел.
-Я думаю, он просто хитрит, - неожиданно бросил до сих пор молчавший старичок, искривив губы. - Горы разговаривают, надо же!
Витим с вызовом пожал плечами. Доказать он все равно никому и ничего не сможет - да и не собирается, если уж начистоту. Но к его удивлению лейд Братис не стал сердиться.
-Даже если и так, - строго произнес он, - любой маг имеет право держать в тайне свои секреты. И безразлично при этом, не может он или не хочет ими поделиться.
-Тем не менее я советовал бы наказать наглого мальчишку. За разрушение чужих домов и убийство человека, чья вина не доказана, - Гловиль так и прожигал Витима желтыми огоньками своих злобных глаз. Но парень даже не успел испугаться.
-Ты бы лучше отправился на место, - оборвал лейд Братис, - и проверил, действительно ли этот человек мертв.
Гловиль фыркнул, резко повернулся на каблуках и вышел, хлопнув дверью.
-Не обращай внимания на Гловиля, - легко посоветовал Сармадэй.
-Что ж, желаю скорейшего выздоровления, - сказал глава магов и впервые улыбнулся. От этого его черты неожиданно стали мягче и как будто моложе. - Но постарайся в будущем быть осторожнее, не пытайся в одиночку победить всех драконов - это невозможно. Даже очень сильному магу не справиться со всем злом мира. Для этого-то и есть другие маги.
Лейд Братис учтиво кивнул и потянул Сармадэя за рукав. Тот послушно вышел вслед.
-Что скажешь о своем подопечном? - спросил глава магов, удостоверившись, что дверь закрыта плотно.
Тот пожал плечами:
-Навскидку - обыкновенный парень. Если не считать, разумеется, горской магии.
-Меня беспокоит не столько этот феномен, сколько его душевное равновесие. Хладнокровно раздавить человека словно жабу - в двадцать с небольшим? Способные на такое могут быть непредсказуемы, а потому опасны.
-Не человека. Темного колдуна и убийцу сотен людей. Знаешь, я не вижу трупов. Но ощущаю посмертные эманации. Так вот, Переправа безмолвно вопит и корчится от боли, и я сам готов убивать, лишь бы не чувствовать этого больше...
-Прости, я неверно поставил вопрос. Я не в коем случае не обвиняю. Но это решение - тяжесть, и тяжесть такая, которая давит посильнее пудовых камней.
-Да нет, я понимаю твое опасение. За мою практику я пришел к одному выводу: магия, любая, всегда оставляет на разумном существе шрамы, телесные или душевные, или и те и другие. Согласен, нервы у парня - канаты, но спутанные в такой узел, что тропы-мороки Чернолесья позавидуют. Что касается душевного равновесия - он несколько месяцев пробыл рабом где-то в горах. А еще раньше потерял очень близких людей. О каком равновесии может идти речь?..
-Верно. Кстати о рабстве. Он или морянин могут указать, где находится это место? Командир Северной Заставы озолотит того, кто сообщит, куда отправлять отряды гвардейцев.
-Увы, нет, я уже спрашивал. Они бежали по подземной реке, а в недрах гор, как ты понимаешь, ориентироваться невозможно. Все, что мне удалось узнать - это то, что они плыли два дня прежде, чем река вынесла их на поверхность и превратилась в один из притоков Подгорной.
-Жаль. Это первый случай, когда из нелегальных шахт выбираются живыми и здоровыми...
-Телесно. С душой же я ничего не могу поделать, он абсолютно не поддается внушению.
-Не поддается? - недоверчиво переспросил глава магов.
-Высокий порог, куда выше моих возможностей. Я всего несколько раз такой встречал. Даже ты, лейд Братис, уж прости, уступаешь.
Глава магов задумчиво потер подбородок.
-Хотел бы я держать его под присмотром. Не люблю, когда чего-то не понимаю.
-Сармадэй, - позвал Витим, когда тот вернулся в комнату, - это что же значит - я могу обращаться за помощью к магам?
-Конечно, - подтвердил тот, - как и любое разумное существо. Все маги на самом деле обязаны оказывать посильную помощь разумным в тех случаях, когда те действительно нуждаются в ней. Но не все простые существа знают об обязательстве, которое дает каждый начинающий маг, получающий разрешение на занятия волшбой. Дело в том, что соблюдение этого условия очень тяжело проверить, тем более, определить, когда существо "действительно" нуждается в помощи. А порой если маг добросовестно оказывает помощь, люди начинают считать, что тот должен выполнять за них вообще всю тяжелую работу, и требуют бесконечно. Тогда магу приходится отказывать, а в результате те, кому он помогал, ополчаются на него же. Сколько таких случаев! Поэтому большинство предпочитает помалкивать, предоставляя разумным решать свои проблемы самим. Однако помощь другому магу - дело непреложное. Если к тебе обратился маг с просьбой, выполнить которую в твоих силах, и нет никакого вреда для других - выполни. Тогда и тебе никогда не откажут. Лейду Братису известно твое имя - скоро оно будет известно всем магам, которые подчиняются ему. Считай, ты - уже один из нас.
-Но, - растерялся Витим, - я вовсе не маг. Я не ведаю ни единого заклинания. Меня слушаются только горы.
Сармадэй пожал плечами:
-Ну и что же? Я знаю мага, который умеет только понимать зверей и птиц. Каждому - свое.
-В таком случае у меня уже есть просьба...
Витим выпалил эти слова и вдруг замешкался. Подкатил страх. И как он не пытался его побороть, не отпускал.
-Смелее, - подбодрил Сармадэй, - не стесняйся.
Витим не стеснялся. Он боялся того, что может услышать в ответ на свой вопрос, который так долго мечтал задать, да было некому. А вот теперь, когда есть кому - испугался.
-Мне очень нужно узнать местонахождение одного человека, - слова дались не так-то просто.
Сармадэй сокрушенно вздохнул:
-Так и знал, что ты выберешь именно ту просьбу, которую я буду выполнить не в состоянии.
-Почему?
-Да потому, что я слепой! - с досадой сказал маг. - Как я осмотрю Великий Материк в поисках нужного человека, если ничего не вижу? Ощупать лицо каждого мне не под силу...
-Что же делать? - спрашивать было страшно. Но невозможность получить ответ оказалась еще страшнее.
-Придется тебе просить помощи у мастера Гловиля.
У Витима упало сердце. Это тот старикашка, который требовал его наказания, станет помогать?
-А лейд Братис? Откажет?
-Лейд Братис находится на пути в Тардову, и, полагаю, уже далеко, - улыбнулся Сармадэй. - Глава магов не может надолго оставлять столицу. А путешествует он так, что даже у слепого голова кругом... Да не бойся Гловиля, он не злобный, просто чудаковатый.
Витим поежился, но заставил себя отбросить опасения.
-А знаешь, этот ваш глава магов - он не такой, каким можно было бы вообразить могущественного волшебника. Его действительно хочется называть лейдом, а не мастером.
-Ты проницателен, - согласился Сармадэй, - все верно. Лейд Братис в большей степени придворный, чем маг. Видишь ли, некогда он обладал большим талантом, но вынужден был оставить свои собственные занятия, когда принял государственный пост. Теперь его задача - организовывать нас, указывать нам цели и помогать нам в соответствии с пожеланиями Его императорского величества. Но не думай, будто лейд Братис слаб без нас. Не думаю, что кто-либо точно ведает о границах его возможностей.
Сармадэй привел Гловиля только на следующий день. Витим успел известись, перебирая в уме аргументы, выстраивая пламенные слова и мольбы, способные убедить старого брюзгу. Но страстная речь не потребовалась.
Гловиль испепеляюще посмотрел на все еще валяющегося в постели парня и процедил:
-Девушка, небось?
Витим кивнул, сжав зубы. Внутри начал закипать гнев. Никакие уговоры он не смог бы из себя выдавить - хорошо если удастся удержаться от резкостей.
-Кто же еще, мог бы и не спрашивать, - проворчал старик, усаживаясь рядом на стул. Внезапно его морщинистое лицо сморщилось еще больше, и он разразился сухим, дробным смехом - словно горох рассыпали. - Да ладно, не смотри на меня так страшно! Конечно, все это чрезвычайно важно, как же иначе.
Витим молча смотрел на старика. Вроде бы просто наблюдал, не подпуская даже гневных мыслей. Но маг под его взглядом вдруг как-то съежился, смех угас. Вместо теплых светло-карих глаз, не утративших еще юношеской наивности, которые Гловиль видел только вчера, на него обратили свой взор два черных провала, ведущих в бездну неведомых надежд и разочарований. Не у каждого старика такой взгляд, поежившись, подумал маг.
-Мне нужен образ искомой, - сказал Гловиль уже серьезным тоном, не отрывая глаз от Витима. - Постарайся вспомнить, как она выглядит, и передать мне. Чем больше деталей, тем лучше. Не стесняйся показать девушку обнаженной, если видел - перед лекарями и магами смущение неуместно.
-Я не смущаюсь, - перебил Витим, но краска невольно залила бледные как мел скулы, а глаза перестали казаться провалами. - Но как это передать? Рассказать?
-Что слова? - усмехнулся маг. - Только тень. Придется представить, глядя точно мне в глаза. Если твое желание отыскать ее велико, я тоже увижу твоим взглядом. Но, конечно, при передаче образа таким способом возможно искажение. Может отыскаться несколько похожих девушек, поэтому нужно имя. Я окликну их. Если ее разум жив - безразлично, бодрствует он или спит, в сознании или нет - то отзовется даже независимо от ее воли.
-Рианнон. Из Заитана, - выдохнул Витим. Он подумал, что Рианнон никогда не называла имени своего отца. А он не спрашивал, полагая, что она вправе оставить прошлое в прошлом. Но вот - не знает.
-Этого достаточно, - успокоил Гловиль. - Похожие имена встречаются, но редко принадлежат похожим людям. Но запомни. Я позову лишь единожды. Не проси повторять, если никто не ответит. Это бесполезно.
Прозвучало это зловеще. Витим молча наклонил голову.
-А теперь вспоминай, - скомандовал маг и парень подчинился.
Но первым вспомнилось: всепроникающий запах дыма, залитая кровью земля, рваная сиреневая тряпка...
-Не так! - Гловиль дернулся, словно обжегшись. - Я не брался блуждать в твоих кошмарах, выдуманных или реальных. Мне своего хватает, я не могу проникать еще и в чужую боль...
-Прости, мастер Гловиль, - пробормотал Витим.
Но тот схватил поспешно поданную Сармадэем чашку, залпом проглотил ее содержимое. Отдышался, утираясь трясущимися руками.
-Вспоминай что-то хорошее, - сказал юноша, - или хотя бы пустое, ничего не значащее. Иначе только высосешь силы из мага, но ничего не добьешься. Переданные страдания похожи на болезненный удар по всему телу.
-Давай еще раз, - наконец сказал Гловиль, промокнув пот со лба платочком и несколько раз обмахнувшись им. - Только спокойно. Если сразу не получается, попробуй снова, но гляди на меня только тогда, когда будешь готов.
Нет, Витим больше не ошибался. Ему никогда не требовалось повторять дважды. Да и боль он умел запирать на тысячу замков.
Глаза Гловиля медленно закрылись, но было видно, как бешено суетятся зрачки под желтоватыми старческими веками. Руки беспокойно двигались, складываясь в странные жесты, узловатые пальцы сжимались и разжимались. Сармадэй приложил палец к губам, но Витим и так знал, что надо хранить тишину. Наконец руки старика замерли.
-Рианнон, - отчетливо произнес он. И наступила тишина.
Сармадэй закусил губу и отвернулся.
-Рианнон, - повторил старик.
"...не проси повторять... это бесполезно...", - зазвенело в голове у Витима.
Гловиль открыл глаза. Они были больными и потухшими.
-Есть несколько похожих девушек, - проговорил он дребезжаще. - Только одна слышала прежде имя Рианнон, но имя это не ее. Она в Заитане. Ее зовут...
-Далия.
-Да. Прости.
Огонь в камине угасал. Пылающие дрова постепенно превращались в рдеющие угли, тускло светились жаром из-под серого пепла. Комната погружалась во тьму. Тьма и пепел покрывали все, что осталось позади. Только гаснущие воспоминания под мертвой золой.
Только воспоминания. И все.
Витим провел в постели еще три дня. Раз его навестил старый степняк Чингамай, поведав, что у них все в порядке, раз даже Гловиль - почему-то не ругался, не сверлил раздраженным взглядом. Поговорил о каких-то пустяках, неловко потоптался и ушел. Сармадэй часто появлялся рядом, все время о чем-нибудь рассказывая: парень услышал, что Вуэр медленно поправляется в соседней комнате, но почти все время спит, что Переправа неуклонно возрождается. Из Араклиона прибыли еще две большие галеры, и наконец-то создан сильный гарнизон, способный держать разбойничьи шайки на расстоянии. Движение купеческих караванов по Рудному тракту восстановлено, хотя теперь каждый представляет собой небольшую армию. Все выжившие жители вернулись в свои дома, а из окрестных сел и городов едут люди, готовые обосноваться в опустевших, несмотря на жуткую атмосферу смерти и страха. Подали о себе весточку моряне: в Переправе побывал небольшой варадский корабль с грузом флерша - водорослевой муки, обычно не слишком популярной среди людей - и был мгновенно раскуплен. Услышав об этом, Вуэр стал почти спокоен, однако по-прежнему рвется домой.
Все это доносилось до Витима словно издалека. Но тем не менее доносилось. Наверное, я знал правду, повторял он себе. Наверное, я знал ее с того самого мига, как увидел кусок сиреневой тряпки на окровавленной земле.
-Что ты собираешься делать теперь? - спросил как-то Сармадэй.
Витим пожал плечами. Какая разница?
-Видишь ли, - юноша немного замялся, - я скоро должен буду уехать домой, в Ямаду. Там, верно, уже скопилось порядочно дел за мое отсутствие. Не хочется оставлять вас с Вуэром, но...
-Конечно, - согласился Витим. - Мы тебе очень благодарны, вот только кроме "спасибо" у нас ничего нет.
-Да это неважно. Но если позволишь, я дал бы тебе совет. Отправляйся в Тардову и обратись там к лейду Братису. Не имеет значения, можешь ли ты сейчас предложить свои знания, или нет. Теперь ты - маг, пусть даже твои способности отличаются от общепризнанных. Ты можешь быть полезен Империи, и Империя вознаградит тебя.
Витим покачал головой. Совет был неожиданным, но не вызвал удивления.
-В Тардове я буду столь же беспомощен, как и любой крестьянин. Там ведь нет гор.
-Я повторяю, есть множество волшебников, чья сила на первый взгляд кажется бесполезной. На то и существует глава магов - находить применение самым невероятным возможностям.
-Что ж, почему бы нет, - пробормотал Витим. Не столько потому, что согласился с приведенными аргументами, сколько потому, что ему надоело спорить по столь ничтожному поводу.
На следующий день Витим, пошатываясь, выбрался прогуляться по городу. За неделю с небольшим, которую он провел в доме, где обосновались маги, Переправа и впрямь ожила. Улицы стали людными, порт заработал, открылись две таверны, многие ремесленники вернулись к своим занятиям и открыли лавки. Если не знать причины, по которой город внезапно обезлюдел, то и не догадаться. Люди быстро, очень быстро привыкают.
Ноги сами принесли парня на то место, где прежде стоял дом Танаджара-портного. Небольшой холмик обломков, уже засыпанный слоем снега - вот и все, что осталось от него. Улица здесь была пуста: горожане невольно сторонились странного места, где ни с того, ни с сего провалился под землю целый дом вместе с его впавшим в слабоумие хозяином. Но людям свойственно быстро забывать о несчастьях. Витим был уверен, что уже год спустя здесь будет выстроено новое здание, чей владелец будет смеяться над страхами очевидцев нынешней беды.
Внезапно он заметил невысокую фигурку, кутающуюся в полушубок, которая неподвижно вжалась в дверной проем пустующего дома.
-Ратни? - окликнул он.
Девушка перевела пустой, словно замерзший взгляд с руин родного дома на парня. Людям свойственно забывать, подумал Витим. Но Ратни скорее степнячка, чем человек.
-Хорошо, что ты уже в порядке, - сказала она, силясь улыбнуться, но губы не слушались.
-Ты давно тут стоишь? Ты же вся синяя, хочешь простудиться? Идем.
Ратни не сопротивлялась, но бессильно повисла на его руках. Хорошо, что никто не рассказал ей, кто разрушил дом Танаджара, подумал Витим.
-Почему это случилось с нами? - сказала она, с трудом переставляя ноги. Голос ее был таким же замороженным, как и взгляд. - Сначала мама с Итогаем, а потом отец. Все оставили нас.
-Ратни, не все. У тебя есть Ботогар и Тмаль, - возразил Витим. Он старался говорить убедительно, тепло, но сам чувствовал, насколько холодны и безжизненны его слова. Убийца утешает дочь убитого. Какое имеет значение то, что убитый - темный колдун, на чьей совести тысячи смертей. Все равно. Витим не думал прежде, что способен на такое расчетливое и хладнокровное убийство. Оказывается - способен.
Теперь степняки жили в доме Чингамая-купца, который перестал требовать, чтобы все немедленно покинули Переправу. У старика оказалась припасена некоторая сумма, которую не нашли мародеры, поэтому семья не бедствовала. Но можно ли было назвать их жизнь спокойной?
Чингамай сказал, что Витим не первый, кто приводит Ратни домой от развалин. Девушка испытала тяжелый удар, но уже идет на поправку, и с помощью всех Гайле степняков - многочисленных богов Ахра, их религии - со временем жизнь наладится.
И Ратни - она тоже на его совести, думал Витим.
А судьба Танаджара и впрямь достойна жалости. Молодой, порывистый человек, потерявший голову от любви. Иные скажут: любовь его погубила. Но Витим не согласился бы. Не любовь всему виной. Неумеренное честолюбие и гордыня сделали Танаджара тем, кем он стал. Стремление воспрепятствовать воле богов и силам природы, превзойти тех, кто сильнее, преодолеть руку злой судьбы - похвальное стремление. Но не любой ценой.
Ведь Аньшали тоже имела право выбирать. И она сделала выбор. Почему же Танаджар счел себя вправе принудить ее переменить решение, навязать свое?
Нет, можно убедить себя не жалеть Танаджара, обойдясь с ним так безжалостно. И оправдать себя несложно: кровожадный, одержимый бесом убийца.
И кроме того: кто же мог предположить, что есть плечи, на которые можно переложить ответственность?
Другой вопрос: а почему у него даже не возникло сомнений в своем праве на принятие решения? Может быть, и он, Витим, уже почувствовал сладость власти?
А, к черту. Что за глупая привычка копаться в себе, когда ничего уже нельзя изменить. Тем более что никакого сознания неправоты эти самокопания все равно не вызвали. То ли не осталось в нем жалости, то ли все человеческое залито, заглушено чем-то странным, чему и названия не подобрать, что появилось внутри минувшей осенью и только росло и ширилось все эти месяцы?
Оказалось, что Вуэр уже встал с постели и тоже отправился в город. Его не пришлось долго искать - морянин сидел в одной из брошенных лодок у рыбацкого причала и не отрываясь смотрел на далекую кромку льда, за которой простирались бурные воды незамерзающей Альмеокрины. Казалось, за время болезни он еще больше похудел, хотя прежде Витим думал, что это уже невозможно. Отрастающие жесткие волосы на голове торчали во все стороны, как примятый газон. Левое плечо и рука забинтованы в жесткий лубок, и куртку натянуть сверху было бы сложно, поэтому Вуэр завернулся в старый плащ. Его одинокий силуэт выглядел жалко и потерянно. Уныние не было свойственно молодому морянину, но выпавшие на его долю испытания подкосили бы кого угодно.
-Я, наверное, превращаюсь в человека, - грустно пошутил он, когда Витим сел рядом. - Вода мне так же недоступна, как и тебе. Вот, гляди - он протянул исхудавшую руку. - Ни капли жира. Околею вмиг.
-Скоро весна. Будешь нырять, сколько влезет, - устало сказал Витим. Разве он годится в целители душ? Это Сармадэй утешать умеет, как и лечить. А Витим сам опустошен так, что странно, откуда слова берутся. Странно, что он вообще еще может соображать. Другое дело - ведь Вуэр пострадал по вине его, Витима...
-Прости, - тут же спохватился Вуэр. - Сармадэй мне все рассказал. И о Танаджаре, и о девушке... Удивляюсь, как ты держишься. А тут я со своими жалобами...
Витим невольно засмеялся. Если морянину нагрубить, он сразу начнет извиняться.
Порой он и сам удивлялся своему спокойствию. Им владела свинцовая усталость, пригибавшая к земле, висевшая на руках и ногах пудовыми грузами, усталость и телесная, и душевная. Но где же беспросветное отчаяние, отсутствие желания жить, отвращение ко всему миру, которые он испытывал в первые дни после возвращения на пепелище? Он искал их в себе и не находил. Может быть, Сармадэй опоил его одним из своих приправленных магией целебных зелий? Я знал правду, повторил Витим про себя еще раз.
Но в глубине души боялся совсем другого.
Что вопреки всем доводам рассудка, вопреки всей логике, которой привык соизмерять и рассчитывать свою жизнь, не верит в правду.
-Как только появится корабль, направляющийся в Варад, мы сядем на него, - сказал он. - Я могу грести, думаю, этого хватит, чтобы оплатить проезд и тебе. Если нет - что-нибудь придумаю.
-Ты... но как же Тардова? - Вуэр, конечно, начал возражать, но Витим не мог не заметить, как заблестели его глаза - круглые, невыразительные морянские глаза.
-Да ну ее. Нечего мне там делать. А если найдется что - всегда успею.
Первой в Варад шла маленькая неуклюжая галера из Ахеме.
Степняки никогда не были хорошими моряками, поэтому охотно брали гребцов других рас, и Витиму не составило труда наняться на галеру. Вуэр презрительно взглянул на похожий на корыто восемнадцативесельный кораблик под названием "Иртурия" - малоустойчивую плоскодонку с натянутыми над палубой для прочности канатами-растяжками и неповоротливым парусом меж двух рей на Л-образной мачте. Нос этой галеры мало отличался по форме от кормы, вместо руля было два огромных кормовых весла, которыми управляли сразу по двое, трюм, в котором размещался и груз, и кубрик для гребцов и матросов был чрезвычайно тесен. Шатер для капитана и пассажиров стоял прямо на палубе. Вообще, "Иртурия" была больше похожа на большую лодку, чем на корабль. Такие галеры неплохо ходят по спокойным водам озер, но на реке чувствуют себя крайне неуверенно, в море же выходить на этой утлой посудине - чистейшее самоубийство, - так объяснял Витиму на ухо морянин.
Однако "посудина" шла вниз по течению, поскольку ее груз - пушнина и шерсть - не нашел сбыта в нищей Переправе, где больше всего нуждались в еде, а не в одежде. Не имея лучшего выбора, друзья устроились на "Иртурию".
Как Витим ни отказывался, Сармадэй всучил ему на прощание несколько монет.
-Ты, может, себя и прокормишь, но подумай о Вуэре. Он не сможет работать до весны, а может и дольше, - втолковывал молодой маг.
Витим только вздохнул, принимая кошелек: ох уж эти хитрецы. Если бы Сармадэй давал деньги Вуэру, то говорил бы "подумай о Витиме".
И вот Переправа осталась позади. Путешествие оказалось не слишком легким. "Иртурию" болтало и носило по реке, что выдерживал не каждый желудок. Гребцы-степняки уставали через два часа, несмотря на то, что галера двигалась по течению, а наемники-люди отрабатывали по две смены подряд. Но и немногочисленным пассажирам приходилось несладко: шатер с едва тлеющей жаровней - степняки страшно боялись пожара - почти не спасал от ледяного зимнего ветра, а размяться на узкой палубе, где сидели гребцы и носились матросы, управляющие парусом, было негде.
-Лучше уж грести, - стучал зубами Вуэр в те редкие минуты, когда Витиму в перерывах между сменами и сном удавалось выбраться на палубу, и прежде, чем капитан прогонял гребца в трюм, крича, что тут и без того не протолкнуться.
Порубежье промелькнуло, когда Витим трудился веслом - в узкой щели уключины мелькнула башня Речной заставы на южном берегу, да со сторожевой галеры выслали шлюпку с каким-то смотрителем - для проверки груза и уплаты пошлины. Капитану "Иртурии", очевидно, было не впервой проходить здешнюю границу, так как досмотр и оплата прошли без сучка, без задоринки - гребцы даже не успели как следует разогнуть спины.
Витим с вновь пробуждающимся любопытством всматривался в берега. Альмеокрина всегда считалась таинственной рекой. Никто не ведал, откуда она брала свое начало: ни одна экспедиция не сумела проникнуть в ее верховья дальше обширных болот, что начинались немного выше слияния с рекой Лугат. Леса, что окружали Альмеокрину, почти везде оставались малоисследованными. О них рассказывали самые странные истории. О невиданных животных, о кружащихся на одном месте тропках, об удивительных хозяевах древесных исполинов, способных морочить и усыплять людей, о древних идолах, все еще сохранивших часть прошлой силы, о маленьких народцах, живущих в кронах, о гробницах странных существ, где хранятся сокровища, которые стерегут души умерших, и многое другое. Каждый имел право верить в эти сказки или не верить, но огромные пространства в пойме оставались незаселенными и напористыми людьми, и пронырливыми степняками. Больше всего слухов ходило о севере Излучины - о лесах, начинающихся приблизительно от границ Ахеме с южного берега и горских территорий с северного, и простирающихся почти до самой Переправы. Однако и устье Альмеокрины, особенно в непосредственной близости от Гиблого полуострова, получило свою долю тайн.
И река не обманывала ожиданий. Не раз мимо галеры проплывали завораживающие картины. В одном месте русло было сужено огромной скалой, вдававшейся прямо в основную струю потока и заставляющей реку сердито биться в камень и отступать, обходя. Скала была мертва - она не имела отношения к Семиветровым горам. Да она вообще ни к каким горам не имела отношения, думал Витим. Словно некий великан принес из невиданных земель валун, а потом бросил его здесь - и вот он лежит веками и тысячелетиями, безмолвный и безучастный.
Дальше прямо из воды посреди реки поднимались три тонкие башни. Сейчас трудно было сказать, на какую высоту они некогда вздымались, поскольку от башен остались только остовы в четыре-пять человеческих ростов. В одной сохранилось перекрытие из накренившейся каменной плиты, заваленной обломками, засыпанной землей, где уже шумели ветвями несколько деревьев. Две другие представляли собой просто стены, заполненные до уровня реки темной водой.
Однажды на левом берегу показалось что-то похожее на кусок моста - две толстые, высокие опоры, соединенные полуобрушившимся пролетом. Но казалось невероятным, что в древности жила здесь такая раса, что способна была опоясать, взнуздать мостом огромную, непокорную Альмеокрину.
Витиму удавалось разглядеть немного. По большей части он был слишком занят, ворочая весло, чтобы глазеть по сторонам, или отсыпался в трюме, страдая от ноющей боли в плечах, непривычных к долгой гребле. Но тем не менее свое путешествие друзья считали удачным.
До тех пор, пока Витима не скрутил неожиданный приступ безудержного кашля, от которого он выпустил весло и свалился под скамью, скорчившись от невыносимой боли. На губах снова показалась кровь.
Сармадэй предупреждал о такой возможности, поэтому парень не слишком расстроился - тем более что приступ продлился не более четверти часа. После этого Витим чувствовал себя полностью обессиленным, но дышалось вновь легко. Однако капитан "Иртурии" оказался другого мнения.
-Ты должен был предупредить меня, что болен, - раздраженно сказал он.
-Я не болен, - возразил Витим. Но что он мог объяснить? "Это всего лишь черная магия". Да кто ж в такое поверит? А поверит - еще хуже будет.
-Чахотка - заразная болезнь, - отрезал степняк. - Я не хочу, чтобы кто-то еще подхватил ее. Ты неплохо греб, но в ближайшем селении я высаживаю тебя на берег - как и морянина, поскольку за него некому платить. Прости, но лишившись гребца, мы не можем сохранить поклажу полностью. Возможно, придется даже продать что-то из товара за бесценок, чтобы облегчить судно.
-Ладно, - Витим устало махнул рукой, понимая, что степняк все равно не станет слушать - высаживай...
Ближайшего селения не пришлось долго ждать: ближе к устью правый, морянский берег становился все более оживленным. К счастью, к этому дню почти три четверти пути уже были пройдены. Был шанс добраться до Варада пешком.
-Что-то нам не везет, - вздохнул Витим, спускаясь по трапу.
-Особенно тебе, - согласился Вуэр. - Придется теперь волочь меня на себе...
Деревенька под названием Джур, в которой пристала "Иртурия" была невелика. Как во всех морянских поселениях, часть ее домов стояла прямо в воде, на каменных сваях, берег был оплетен бесчисленными мостками и причалами, усеян лодками. Сами постройки были возведены частью из камня, частью из обожженного глиняного кирпича, частью из ракушечника. Деревянными были только крыши, да и то Витим не мог бы сказать этого с уверенностью: деревню покрывал снег. И как все виденные им деревни, Джур обходился без охранного палисада или хотя бы частокола. По-видимому, в Беллевре было куда спокойнее, чем в Империи.
Населяющие ее моряне не слишком любезно отнеслись к визиту галеры степняков, ссадившей на берег человека, и даже появление Вуэра не было встречено дружелюбно. Товары степняков тоже не заинтересовали жителей. Каждый, к кому обращались с вопросом или предложением, отвечал только советами уезжать - побыстрее и подальше.
Наконец, уже когда "Иртурия" отчалила несолоно хлебавши, навстречу попалась крупная морянка, более или менее склонная к общению - деревенская староста. Начала разговор она, конечно, настойчивым советом уезжать.
-Мой спутник - ваш соплеменник из Варада - болен, - в десятый раз объяснял Витим, едва не скрипя зубами от злости, - он не может идти пешком по сыпучему снегу и морозу, да еще на ночь глядя. Но у нас есть деньги, мы можем заплатить за постой, а утром купить лошадь, или лыжи, или лодку - хоть что-нибудь!
Обычно после этой тирады селяне тупо повторяли "уезжайте сегодня", словно разучились говорить что бы то ни было иное или внезапно перестали понимать беллский язык, и уходили. Но староста соизволила пошевелить мозгами и сообразить, что никуда эти двое сегодня уехать не смогут. Морянка смотрела на Витима с плохо скрытой враждебностью, но на Вуэра - с нескрываемым презрением, вот что самое странное.
-Я так поняла, в воду лезть ты не собираешься, - бросила она сородичу, кривя тонкие губы.
-Нет, - растерянно отозвался тот, - замерзну. Да и зачем?
Староста с отвращением фыркнула.
-Ну ладно, - процедила она, всем своим видом демонстрируя неохоту предоставлять кров, продавать лошадь, да и вообще говорить, - в трактире Лойи на главной площади должна найтись комната и еда. Но из комнаты - ни ногой. Чтоб духу вашего на улице не было до самого рассвета.
С этими словами староста отвернулась и быстро, насколько позволяла крупная комплекция морянина, значительное время проводящего в холодных водах Альмеокрины, удалилась.
Витим проводил ее изумленным взглядом. Вуэр выглядел смущенным донельзя, сгорая от стыда за представителей своей расы.
-Она что, думает, что мы первым делом кинемся воровать, совращать девиц или учинять склоки, если окажемся на улице?
Вуэр промолчал.
В трактире их чуть не выгнали взашей, и только ссылка на старосту, разрешившую переночевать, позволила получить-таки комнату. Витим уже опасался старого сырого чулана без окон, но комната оказалась вполне приличной, чистой, теплой и, что странно, сухой. Да и принесенный ужин представлял собой не обглоданные кости с засохшими корками хлеба, а вполне сытную и вкусную, хоть и странную на человеческий вкус густую рыбную похлебку, овсяную кашу и свежие водорослевые лепешки. А когда Витим, набравшись наглости, попросил ванну с горячей водой, ее без возражений приволокли.
Насытившись и с наслаждением смыв с себя недельный пот и трюмную грязь, Витим с удовольствием соскреб торчащую во все стороны колючую щетину. Он терпеть не мог бороды: летом подбородок потеет от жары, зимой от дыхания на волосках намерзают сосульки, и в любое время года во время еды борода обязательно окунается в похлебку или чашу с вином, по ней стекают на шею жирные потеки... Б-р-р! Мало кто из крестьян Двенадцати Хуторов с таким же упорством выскребал бороду при любой возможности.
Зевнув, Витим выглянул в окно. Ему не слишком хотелось выходить на трескучий мороз, но так и подмывало сделать что-нибудь наперекор грубому приказанию.
Внизу по снегу брел невероятной толщины морянин, пошатываясь и цепляясь за стены домов. Вообще, по заключению человека, толстые моряне выглядели куда противнее худых, не говоря уже о том, что ходили они с грацией вставших на хвост тюленей. От природы моряне имели тонкую кость и по-рыбьи узкие лица. Но отложения сала раздували их щеки, шеи и подбородки, так что казалось, что все черты собраны в горстку в середине огромного бледного блина. Фи. Неудивительно, что сами беллинги не любят толстеть.
-Ну да, мы, конечно, представляем большую опасность, чем этот пьяница, - буркнул Витим. - Но ты, кажется, утверждал, что моряне никогда не упиваются вдрызг? Так полюбуйся.
Вуэр удивленно подошел. Нахмурившись, он разглядывал пропойцу, и лицо его все больше вытягивалось.
-Болван! - он хлопнул себя по лбу здоровой рукой с такой силой, что чуть было не покатился кубарем. Витим был вынужден его поддержать:
-Ну-ну, не надо так расстраиваться. Подумаешь, выпил лишнего парень. Это еще не значит, что все моряне...
-Праздник Возвращения к Истокам. Как я мог забыть? Ничего он не пил. Слушай, нам и в самом деле нужно было уехать сегодня!
-А ну-ка говори толком, - рассердился Витим, - или с тобой тоже приступ немоты? Что за праздник?
Вуэр рухнул в заботливо подставленное кресло и глубоко вздохнул.
-Один из важнейших праздников Океана. Вообще-то, это вполне веселый и радостный день с ритуальными играми, плясками, музыкой. Мы обычно с удовольствием участвовали в процессии.
-Ну а проблема-то в чем?
-Проблема в том, что ночь Возвращения к Истокам - а именно, как ты понимаешь, воде - необходимо проводить под водой.
-Ну и что?
-Что-что! - Вуэр впервые выглядел по-настоящему раздосадованным. - Сейчас зима. А мы все-таки не тюлени. Даже этот толстяк вряд ли выдержит в ледяной реке больше часа. А надо всю ночь.
-И какой же мудрец решил, что такой праздник должен быть зимой?
-Нечего иронизировать! Возвращение к Истокам возникло в те времена, когда беллинги жили только на южных островах, где не бывает морозной зимы. А сейчас Беллу плевать, что у нас холод. Юг все больше подпадает под влияние Гленела, все с меньшей терпимостью относится к реформам, которые пытается выдвигать Варад. Это уже не столько вопрос веры, сколько политики - ни Беллу, ни Мадиуну не нравится растущая значимость Варада. Неизменность веры и магии, уход в море - все, о чем они талдычат на проповедях. И вот, Западу приходится решать проблему, потому что к противостоянию мы не готовы. Решение есть: корень зуха. Если его пожевать, он выделяет вещество, которое ускоряет кровообращение и, соответственно, выделение энергии в три раза - вполне достаточно. Даже младенцу не повредит ледяная вода, если к молоку подмешать сока из этого корня. Однако, как ты можешь предположить, ускорившиеся процессы влияют и на мозг наподобие дурмана: веселость, галлюцинации, накапливающееся напряжение. Нам, морским, полегче: море так не охлаждается на глубине, и достаточно небольшой дозы, которая вызывает только легкую эйфорию. Но река куда холоднее, если эти селяне не накачаются зухом по самую макушку, они простудятся насмерть. Я слышал о том, как порой заканчиваются эти дни на реках. Достаточно малейшего повода, чтобы веселье превратилось в оргию, погром, драку вплоть до смертоубийства. А мы с тобой, чужаки, как раз и можем дать такой повод.
-Ты же не чужак.
-Еще какой. Речные и морские - чуть ли не разные народы, хотя ничем внешне не отличаемся. Но мировоззрения, склад ума, характеры, обычаи - все разное, начиная с того самого праздника Возвращения к Истокам. А хуже всего то, что я, морянин, обязан участвовать в действе. Но как ты догадываешься, мне сейчас никакой зух не поможет.
-Должны же они это понимать.
-Сколько из встреченных нами сегодня селян поняли наши трудности?
-М-да. Но неужели все так серьезно? Они ведь будут под водой, а мы здесь.
Вуэр махнул рукой.
-На рассвете все вылезут на берег. А дурман еще не развеется, наоборот, начнут проявляться все последствия: головные боли, тошнота, видения, вспышки раздражения. Это время еще опаснее, чем ночь.
-Хорошо, и что же делать?
-Что мы можем сделать? Сидеть и ждать. И молиться.
Витим разогнулся и передернул гудящими от утомления плечами. За окном голодным волком завывал ветер, обещая скорую непогоду, холод, а может быть, снегопад. Но ожидаемая тревога почему-то не приходила. Может быть, он уже слишком устал, чтобы тревожиться?
-Молиться? Еще чего. Знаешь что, чихал я на эту деревню вместе с ее одуревшим населением. Я выбрался из обледенелой, хромоногой, заплесневелой галеры и уплатил за постой. И я намерен забраться в теплую постель и спать до самого утра. А ты как хочешь - молись, карауль под дверью или жуй свой зух и лезь в реку.
Вуэр разинул рот, глядя как этот сумасшедший человек преспокойно завалился спать после всего, что услышал. К его ужасу, вся эта раздраженная тирада оказалась вовсе не бравадой. Едва коснувшись горбатого матраса, которые предпочитают местные жители в качестве ложа, Витим мгновенно заснул.
Морянин еще посидел, растерянно озираясь. Порой молодой человек, предоставленный судьбой ему в спутники, просто потрясал своей непредсказуемостью. В то время, когда самым разумным было бы затаиться, он лез на рожон, а тогда, когда обстоятельства настоятельно требовали внимания, отворачивался и засыпал. За время пути Вуэр немало узнал о парне, хотя тот ничего прямо не рассказывал - по случайно вырвавшимся словам, по решительным действиям - однако сомневался, что понял хоть что-то из узнанного. Вот он и размышлял: то ли психология людей слишком далека от морянского разума, чтобы ее можно было постичь, то ли это лично ему достался столь загадочный экземпляр.
Так и не придя ни к какому выводу, и сознавая, что в данном случае разрешение ситуации ни в коем случает от него, беспомощного калеки, не зависит, Вуэр со вздохом побродил по комнате, запихал в дорожные мешки распакованные было вещи, затянул узлами и - а что ему, бедняге, еще оставалось делать - забрался в постель. Думал, глаз не сомкнет, но видно, и для него промерзшая неуклюжая посудина степняков оказалась чересчур утомительной - через несколько минут Вуэр уже мирно спал.
В полночь свет окончательно покинул наземный поселок морян, были погашены даже тлеющие в печах искры. Зато Альмеокрина ярко осветилась изнутри. Зеленые и голубые всполохи бродили по волнам, в глубине мелькали причудливые тени. Если бы Витим видел это зрелище, оно наверняка показалось бы ему притягательным, как бы ни было чуждо человеку. Из воды шел гул - отзвуки странного, примитивного, но не лишенного мелодичности ритма. Вода - это не воздух, в ней не так-то просто произвести на свет звук, не говоря уже о свете. Однако беллинги ухитрялись населять свою родную стихию и светом, и речью, и музыкой.
Возможно, грозный праздник так и прошел бы в стороне от наших героев, возможно, среди разнузданного веселья и обжорства, в которые на этот раз превратилось празднование Возвращения к Истокам, о них и забыли бы. Если б именно в эту ночь шестнадцатилетняя Арма, дочь старосты Джура и на редкость глупенькая для моряночки девушка, не решилась ослушаться материнского наказа.
Разумеется, женщины селения прекрасно сознавали, что происходит в ночь Возвращения к Истокам. Они не смели идти против религии, и беспрекословно подчинялись нелепому требованию Белла ночевать в реке. Зух все скроет - такова самая распространенная поговорка на морянских берегах Альмеокрины. Однако: одурманенные женщины, одуревшие мужчины - недалеко до греха. Мало кто наутро мог с определенностью вспомнить, что делал ночью. Но что, если девушка не замужем? Кто из мужчин селения тогда должен работать для этого ребенка? Ведь мать, как ни крути, должна брать откуда-то еду, одежду, да и дом для них тоже кто-то должен построить. Одно дело, если у женщины есть муж или хотя бы жених, уже давший клятву почитать невесту. Нельзя же выбирать первого попавшегося и заставлять впрягаться в хомут семейной жизни - хотя, говорят, в старые времена такое случалось. Поэтому матери строго-настрого запрещают незамужним дочерям оставаться на празднике дольше часа. Вот найдешь мужа, тогда и веселись. А пока изволь ступать в Донный храм да запираться на засовы до рассвета - пока дурман не отпустит. Кому же, как не женщине, даже под действием зуха, сохранять ясность рассудка? Ведь мужчина, он что, его только допусти до кореньев. Остатков ума лишится, только тело и действует. В таком деле бдительности терять нельзя.
Арма, как и любая юная девушка, томилась в храме каждый год, мечтая о днях, когда вся ночь Возвращения к Истокам будет в ее распоряжении. Но то ли плотская зрелость ее настигла раньше, чем подруг, то ли зуха в этот раз она нажевалась более обычного. Ей надоели тоскливые гулкие песни, за которыми девушки коротали остаток ночи, и медлительные хороводы под едва-едва доносящиеся до отдаленной постройки звуки ритма. Да ведь и жених у нее почти уже есть - Юрова, парень, что работает на лесоповале. Мать, правда, намекала на одного удачливого рыбака, что каждый день с уловом, но ведь тот в два раза ее старше! А толстый, точно квашня! Юрова же и высок, и строен, и смотрит не отрываясь на нее, Арму, когда думает, что никто не видит...
Словом, Арма всей душенькой своей стремилась залучить в дом красавца Юрову. А зух, гуляющий в голове, стремление это многократно усилил - вот и пал с толстенной двери храма засов, когда в сенях никого кроме Армы не было. Закрыть за собой девушка не могла, остальные же сотворившейся беды не видели. А мужчины, они ведь никогда на ум не полагаются, а под влиянием зуха и подавно. Каждый год после ночи Возвращения к Истокам храмовая дверь оказывается с надсечинами, трещинами. Что же, если она открытой обнаруживается?
Крику было! Девушки отбивались чем попало - а кто и нет. Зух, все-таки.