Утро оказалось мертвенно ледяным. Тусклый свет, просачивающийся сквозь откинутую полу палатки, холодил, словно кусок льда, морозное дыхание ветра пронизывало стужей. Меня трясло от холода, а когда я попыталась пошевелиться, оказалось, что тело не слушается. Одеревеневшие пальцы едва сдвинули край одеяла, и от этого легкого усилия навалилась мутная, тошнотворная слабость. Холодный воздух с хрипом вливался в грудь, словно сдавленную железными обручами, и вырывался оттуда, казалось, столь же холодным. Перед глазами плавали туманные тени, в ушах нарастал глухой звон.
Свет потускнел, и я почувствовала, как кто-то коснулся моего лба.
-Да у тебя жар!
Я почти не видела Волка - только размытый силуэт.
-Ты что, намеренно это сделала? Твой лейд-волшебник научил всяким штукам, как заставить кого-то поступить так, как тебе хочется? Ведь я теперь должен заботиться о тебе, а понятия не имею, как лечить простуду. Значит, следует доставить тебя прямо в руки твоему любезному лейду, и как можно скорее, верно?
Я бы засмеялась, если б так сильно не болело горло. Моя глупая ошибка, когда я отдала слишком много сил для лечения волка, оказалась той самой случайностью, которая могла помочь. Однако досада, звучавшая в сердитой речи моего спутника, оказалась вовсе не так сильна, как можно было опасаться. Полагаю, решительно отказаться от путешествия в круг людей его заставила больше гордость волка-одиночки, чем осознанный выбор. Теперь же мой рассказ если не побудил его переменить решение, то вызвал любопытство.
Вот только до Араклиона еще далеко, а я не могу двигаться, мысль о перерождении и полете вызывает отвращение. Чтобы найти выход, Волку придется мыслить по-человечески, ведь прежде ему не случалось заботиться о ком-либо.
Кажется, после этого я провалилась в забытье, а когда вновь открыла глаза, подо мной мерно подпрыгивала на снежных ухабах небольшая крестьянская телега. Рядом покоились туго набитые мешки, под головой у меня лежало новое седло а сверху на мне были навалены попоны. Вероятно, шорник двигался в город продавать товар, и Волку каким-то образом удалось пристроиться к нему в попутчики. Ушей коснулись звуки тихого разговора, но повернуть голову, чтобы взглянуть на беседующих, не оказалось сил. Зато под грудой тяжелых тканей и кож было совсем тепло и мягко, размеренный скрип колес убаюкивал даже несмотря на тряску, и я вскоре снова задремала.
В следующий раз я проснулась в своей собственной спальне. Сознание прояснилось мгновенно, как всегда, словно и не было мучительной болезни. А чему удивляться? Хорошо быть гостьей главы магов империи.
Гостьей? Может, другом?
Нет, не стоит вновь об этом размышлять. Какая разница. Название не изменит ни настоящего, ни будущего.
Я выбралась из-под одеял и подошла к окну. Судя по тому, как лежат солнечные лучи, сейчас утро. Вот только почему так тихо? Обычно в этот час в доме царит суета.
В коридорах пусто. Куда подевались слуги? И ни одного волшебника...
В гостиной собралась необычная компания: Асфир, Аника и Волк. При виде меня они оживились, но, похоже, здесь тоже царило гнетущее молчание.
-Ну наконец-то! - обрадовался мой приемный сын. - Ты очнулась, хоть одна хорошая новость.
-Что случилось? - признаться, мне стало не по себе. Особенно смутила растерянность и бледность дочери лейда Братиса, ее неестественно блестящие глаза. - Отвечайте же!
-Императрица Лотария... умерла, - выдавила Аника. - Три дня назад. Вчера состоялись похороны.
Я втянула в себя воздух. Но не стала задумываться, чего больше в этом вздохе: потрясения или облегчения. С теми, кто мне дорог все в порядке - такова была первая мысль. И лишь потом я начала осознавать, что последствия этой смерти так или иначе коснутся всех.
Увы, трудно горевать по человеку, которого совсем не знал. Я слышала об этой женщине много хорошего. Знаю, что император Рагнар очень любил жену, знаю, что она имела немалое влияние и на мужа, и на политику государства. Что-то теперь пойдет иначе. Что? Вероятно, вскоре будет известно.
Тардова уже погрузилась в траур. Затаилась в ожидании перемен.
Но никто не мог даже предположить, что они будут такими...
Потянулись длинные унылые дни. Лейд Братис пропадал во дворце, не появлялись ни Фестан, ни остальные придворные. Маги уже разъехались по домам: сейчас важнее контролировать вверенную их заботам местность, чем изучать отдельные волшебные явления. До нас, казалось, никому больше нет дела.
Мы вчетвером - трое саби и Аника - не знали, чем себя занять. Читали книги, понемногу тренировались в зале для фехтования. К моему изумлению, девушка тоже решила заниматься. Что ж, почему нет?
Однако все это были попытки заполнить время, а не полноценные занятия. Тишина и скорбное молчание двора действовали на нервы. В конце концов, умер не император. Можно сочувствовать горю, но подавленность не может вечно владеть целым городом.
Почему же мир словно замер между двумя ударами сердца? Почему, почтив память умершей, жизнь не возвращается к своему привычному течению?
Щедро разлитая в воздухе тревога исподволь проникла и в мою душу. Подсознательно я тоже стала ждать чего-то - и конечно, худшего.
Волк был единственным, кто сохранял полнейшую невозмутимость и отстраненность. Наверное, его, в большей степени зверя, чем человека, мало трогали наши людские заботы. По большей части он посиживал с книгой в руках, обращая мало внимания на происходящее вокруг, да изредка присоединялся к нам в зале для фехтования. Но мысли его, очевидно, витали где-то далеко.
-Почему ты остался? - спросила я как-то.
Волк отвел взгляд от книги.
-Считай, что мне интересно узнать, как живут люди.
-Наверное, ты разочарован.
Он пожал плечами:
-Не переживай, не сбегу. Я уже не так молод, чтобы делать поспешные выводы и бросаться из крайности в крайность. Останусь с вами до тех пор, пока не буду точно знать, кто я, и где хочу провести остаток жизни: в лесу или среди людей. А прежде, чем принять решение, все тщательно обдумаю.
Я кивнула, не зная, что еще сказать, и он вернулся к прерванному чтению.
Сейчас почти все время Волк пребывал в своем человеческом облике, но манера держать себя определялась повадками зверя-одиночки. Он по-прежнему оставался чужаком и сторонился даже нас с Асфиром.
Возможно, год назад так же вела себя и я?
Лишь однажды за это время мне удалось повидаться с лейдом Братисом. Он приехал домой за важными документами и остался на обед.
Он выглядел усталым. Мне показалось, что в иссиня-черных волосах прибавилось седины. Но это был все тот же лейд Братис, которого я любила.
Не знаю, что я почувствовала, неожиданно встретившись с ним взглядом. Знаю только, что по телу промчалась волна жара, вызвав румянец смущения. А в груди что-то щемило, с надеждой и тоской одновременно.
Не помню, что я ела, не помню, о чем спрашивали соседи по столу, и что отвечала им. Все заглушали слова, которые говорили мне глаза лейда Братиса.
Что он по-прежнему меня любит. И желал бы все изменить, но бессилен, за что проклинает себя. Что ему не хватает наших встреч, как воздуха. Но встречаться означает причинять боль нам обоим. Он надеется когда-нибудь вернуть мне мою жизнь. И вернуть способность любить. Потому что сейчас я люблю его как друга. А он хочет большего.
Что он прочел в ответном взгляде? Я собиралась возразить. Сказать, что сильнее любить невозможно.
Но он знал меня лучше, чем я сама...
Мы вновь расстались, лишь прикоснувшись ладонями, лишь согрев друг друга взглядами. Но каждый двинулся дальше своей дорогой. Когда наши извилистые пути опять пересекутся?
Через некоторое время в гости заглянул Фестан. Он вроде бы намеревался продолжать обучение фехтованию, включив в число учеников и Волка. Сообщил, что так распорядился лейд Дитрем.
Но занятие не клеилось. Я не узнавала гвардейца: всегда собранный, энергичный и уравновешенный, он как будто находился не здесь. Куда только пропала твердость руки, быстрота, отточенность движений? А в глазах - не только растерянность. Если б мы не были так хорошо знакомы, подумала бы, что это страх...
-В чем дело?
Я поймала его уже у выхода, когда, вяло помахав мечами, ученики разошлись. Фестан слабо сопротивлялся, но позволил затащить себя в пустую холодную столовую.
-Не понимаю, что ты имеешь в виду...
-Давай не будем лицемерить. Что-то происходит в Тардове, и ты знаешь, что. Неужели смерть императрицы нанесла такой удар по империи, что город до сих пор не может оправиться? Неужели все так страстно любили ее?
На лице Фестана отразилось неприкрытое страдание. Он прислонился к каминной полке, как будто нуждался в опоре.
-Что ж, - тоскливо сказал он, - ты все равно рано или поздно узнаешь.
И опять замолчал, с усилием проведя руками по лицу.
-Итак?
-Погоди. Не так-то просто рассказать о том, чего сам никак не можешь понять. И что заставляет умирать от стыда за своих соседей, знакомых, друзей...
Это было очень странно. Но я больше не подталкивала, видя, как он мучительно пытается подобрать слова.
-Тардову разъедают слухи, - наконец произнес он. - Кто бы мог подумать, что глупые сплетни, бездумная молва, пустопорожняя болтовня может быть страшнее вооруженных армий? Разве можно вообразить, что следует обращать внимание на то, о чем шушукаются слуги, базарные торговцы, пустоголовые придворные бездельники? Но когда слухи достигают таких масштабов, что слышны из каждого угла - вот тогда они становятся могущественны, как дурная болезнь, как проказа, которая пожирает тело изнутри и ждет лишь мига, чтобы превратить человека в жалкую развалину. Слухи - это болезнь государства...
-Насчет болезни понятно, - осторожно сказала я, глядя, как он яростно и бессильно потрясает кулаками. - А что за слухи так встревожили столицу?
Фестан вздрогнул и посмотрел на меня. Взгляд был жалким и несчастным, словно ему предстояло проглотить живую жабу, и никто не мог избавить беднягу от столь постыдной участи.
-На самом деле разговоры появились давно, - обреченно начал он. - Никто не помнит, чей змеиный язык первый повернулся сказать, что... - он набрал воздуха в грудь, - принц Ильгар не похож на своего отца.
Капитан гвардии едва не подавился этими словами, но я ничего не поняла.
-Ну и что? Да, не очень похож, я видела. И?
Он посмотрел с недоверием:
-Неужели ты никогда не слышала сплетен?
-Да нет же! Хватит ходить вокруг да около, говори толком!
-Но ведь он не похож и на покойную мать!
Я готова была взорваться: он решил извести меня намеками? Какая ерунда, как она может взбудоражить сильное, древнее, устойчивое государство? Разве только утрата императрицы Лотарии так повлияла на людей, что они уже сходят с ума?
-Злые языки утверждают, что Ильгар - не сын императора Рагнара.
Вот теперь я окончательно запуталась:
-Как это может быть? Его что, подменили в младенчестве?
Фестан поднял глаза к небу:
-О, наивный ребенок. И зачем я тебе все это рассказываю? Судачат о том, что Лотария изменила мужу и родила сына от другого мужчины!
Я задохнулась. А потом засмеялась:
-Какая чушь. Все до единого человека знают, что императрица любила мужа, так же, как и он ее. Да что предполагать - она ведь прошла испытание Пятого Критерия. Это бесспорное доказательство.
Он покачал головой.
-Ты и впрямь невинное дитя. Любовь - это одно. А похоть - совсем другое, и тут не нужны доказательства. Кронлейдин Саттиль любила своего первого мужа, очень сильно любила. Но в те годы в ее постели побывала едва не вся мужская половина двора. Она даже не слишком скрывалась. Но на этом основании обвинять Лотарию никто не имеет права.
-На каком же основании ее обвиняют?
-Ни на каком. В том-то все и дело. Речь только о том, что Ильгар не похож на императора. Но пока Лотария была жива, слухи оставались лишь пылью под ее ногами, не способные запятнать безупречную репутацию. А вот теперь...
-Но почему именно теперь? Ведь после смерти императрицы не прошло и месяца.
-Как оказалось, эта зараза всегда бродила по дворцу и только ждала удобного случая наброситься на ничего не подозревающую жертву...
-Ради Бога и Богини, почему этому вздору придается такое значение? - я окончательно потеряла терпение.
-Потому что именно сейчас он дошел до императора.
-Неужели ему больше нечем заняться? Кроме как слушать сплетни?
Фестан отлепился от камина, но только для того, чтобы добраться до обеденного стола, отодвинуть один из стульев и утомленно рухнуть на сиденье.
-Видишь ли, какое дело, - медленно проговорил он. - Если бы речь шла о вторжении иноземных войск, я сказал бы, что удар мастерски рассчитан и нанесен в самое подходящее время, по самому уязвимому месту. Но тут... Отец все-таки подозревает диверсию, уж очень вовремя для любого врага случилась эта история. Но с какого конца взяться за расследование, даже не представляет. Понимаешь, именно сейчас Рагнар слишком болезненно воспринимает все, что касается Лотарии, а тем более ее доброго имени. Вероятно, несколько месяцев назад он посмеялся бы над нелепостью слухов, а пару лет спустя просто отправил болтуна в темницу и забыл о нем. Но именно в настоящий момент император... не совсем спокоен... и не очень готов рассуждать логически...
Ему не слишком хорошо удавалось найти нужные слова, но понять не так уж трудно: потрясенный горем правитель едва ли адекватно реагирует на грязь, которой поливают покойную супругу.
-Многие лейды боятся: для того, чтобы заткнуть рты, он отдаст приказ об определении родства.
-Ого! Применить к нему и принцу Первый Критерий?
-Вот именно. Здесь достаточно самой простой, предварительной оценки крови: связь в первом колене будет очевидна сразу же. Такая проверка занимает несколько минут.
-Ну ладно. Пусть бы проверили, и сразу вопрос будет исчерпан. Одним махом прекратятся все эти глупости.
Капитан невесело усмехнулся:
-Вот и Рагнар думает примерно так же. Но ведь это позор! Один прецедент проверки родства наследника престола - это докатится до каждого уголка населенного мира. Имена правящей семьи Дориана будут мусолить все от морянского шемаха до последнего бродяги из Ахеме, и каждый будет твердить о сомнениях Рагнара в верности своей жены...
Я содрогнулась, представив, как это будет выглядеть со стороны. Желая решить мелкую проблему, плохо соображающий от горя император может нажить целый ворох новых... Только теперь мне стало понятно негодование и страх придворных. Только теперь я осознала, как прав был Фестан, называя слухи дурной болезнью государства: от них нет лекарства. И попытка бороться с ними приведет только к худшим последствиям.
Это действительно смахивает на умело подготовленную ловушку. Только кем? И как?
И неужели Рагнар попадется в нее?
С этого дня я завела привычку бывать во дворце - в облике орлана, конечно. Из-за дождливой зимы там редко открывали окна, но отыскать лазейку не так уж сложно. Я хотела быть в курсе событий, но при дворе пока по-прежнему царила тягостная тишина.
В парадных кабинетах шли совещания, куда пробраться я не могла, и где все время находились и лейд Братис, и лейд Патри, и лейд Дитрем. А вот придворные дамы и кавалеры предпочитали оставаться дома: приемы, балы и развлечения все равно отменены. Поэтому оживленные прежде залы и коридоры теперь были пусты и унылы, как расположение духа горожан.
Несколько раз видела императора. Он не так уж изменился, я ожидала худшего. Горе таилось глубоко внутри, а внешне Рагнар был спокоен и величественен, как прежде. Разве что, казался слишком погруженным в себя, задумчивым. Будто собственные мысли интересовали его куда больше, чем происходящее вокруг.
Однажды Фестан явился на занятия окровавленным: лицо и руки были покрыты длинными порезами, из которых сочились темно-красные капли. Не успели мы броситься на помощь, как он яростно швырнул мне под ноги маленький серый клубок:
-Держи т-т-тварь! - рявкнул взбешенный капитан.
-Это кто тварь? - заревел Асфир, а я машинально отметила, что раз Фестан так громко кричит, значит раны не очень опасны.
-Вон та гадина! - дрожащий палец указал сперва на пол, куда приземлился клубок, а потом переместился к пустому углу, в который он потом забился.
Там оказался небольшой полосатый котенок, очень тощий и грязный. Отчаявшись удрать из зеркального зала с голыми стенами, или хотя бы спрятаться, звереныш встопорщил шерсть на загривке, оскалил крошечные белые клычки и задиристо зашипел.
-Ой, малыш, - всплеснула руками Аника. - Зачем ты обидел его, Фестан? Я сейчас принесу молока и блюдце, надо накормить бедняжку...
-Не надо! - оборвал гвардеец. - Ее следовало бы повесить завтра на рассвете, в крайнем случае посадить в птичью клетку, чтоб разогнуться не могла. Но отец решил, что от нее будет толк. Оч-чень сомневаюсь!
Я с трудом обрела дар речи. Так странно он никогда прежде себя не вел.
-С каких пор ты увлекся повешением кошек, капитан? Ты часом не проходил мимо тавритского квартала? Они там нередко курят ядовитые зелья, от которых у людей случаются удивительные галлюцинации.
-Не иронизируй, - Фестан еще злился, но постепенно приходил в себя. - Это не кошка. Это самый вредоносный, самый наглый, самый неуловимый вор в Тардове. Я выслеживал ее больше года, и тварь каждый раз уходила из-под самого носа, смеясь над усилиями гвардии. Обкраденные горожане строчили бесконечные жалобы, даже лично являлись к отцу, махать и кошельками, и кулаками. А я мечтал провалиться сквозь землю. И все из-за этого животного!
-Теперь мне ясно, - заявил Асфир. Почтение к чинам и заслугам никогда не являлось его сильной стороной. - Он спятил. Не смог поймать вора, так решил, что вор - кошка.
-Полагаю, наш уважаемый учитель хочет сказать, что кошка - саби, - спокойно проговорил волк, рассматривая наш воинственно выпустивший когти предмет обсуждения.
-Да, - Фестан отер пот со лба, но только размазал кровь из глубоких царапин.
-Пойдем, я приведу тебя в порядок, - вздохнула Аника. - Полагаю, остальные лучше разберутся без нас.
Дверь за ними захлопнулась. Асфир и волк выжидательно смотрели на меня, словно негласно признав командиром. Я смотрела на котенка, но понятия не имела, что надо делать.
В голове вертелись воспоминания о моей первой встрече с лейдом Братисом: что он тогда говорил? Да нет, ведь в те дни я почти не сознавала себя как личность, поэтому говорить можно было все, что угодно, лишь бы на родном языке. А эта кошка... женщина, наверное, давно живет в городе, раз нашла способы использовать иную ипостась по-своему.
Внезапно на месте жалкого затравленного зверька возникла обнаженная девушка. Она сидела неподвижно, подобрав под себя ноги, и смотрела на нас сквозь спутанные пряди белокурых волос.
-Привет, - я постаралась улыбнуться как можно дружелюбнее. - Я Магре, это Асфир и Волк. А как тебя зовут?
Она не ответила, только взгляд метнулся по нашим лицам. И мне показалось, что ее страх - наигранный. Что даже в человеческом облике ей удобно оставаться маленьким диким котенком, сразу демонстрируя миру свои когти, свою слабость и свою независимость. А когда окружающие полностью проникнутся сочувствием, она легко сможет манипулировать ими по личному усмотрению.
Я бы сказала - у нее есть такое право.
Но и у меня есть право сыграть в ту же игру.
-Девочка, - я сняла с вешалки свой плащ и медленно, как будто стараюсь не испугать, пошла к ней. - Дай я укутаю тебя, ведь холодно. Вот так. Не знаю, что там насочинял Фестан, я уверена, он ошибается. Разве можно обвинять это дитя в дерзких преступлениях?
Волк по обыкновению держался в стороне, а простодушный Асфир тут же включился в игру:
-Я сбегаю на кухню, пусть подадут ужин пораньше. Девушка до предела истощена.
Он исчез, а я полуобняла хрупкие плечи и гладила ее по голове:
-Не волнуйся, все будет хорошо. Здесь тебя никто не обидит.
По правилам игры она больше не могла отмалчиваться. Иначе упивающиеся жалостью обыватели могут счесть, что ими пренебрегают, и эффект будет потерян.
-Тин.
-Откуда ты? - я была само участие.
-Я родилась и всю жизнь провела в трущобах Тардовы, - несомненная ложь. Саби не может знать, где родилась.
-О! Должно быть, это ужасно...
-Да, благородная лейдин.
Тут я сочла нужным рассмеяться:
-Я вовсе не благородная лейдин. Просто один могущественный лейд заботится обо мне. Как отныне станет заботиться и о тебе, - возможно, слова прозвучали двусмысленно. Но это не важно: я не сомневалась, что она вообще не слушает. А если и слушает, то не воспринимает, поэтому не имеет значения, что я говорю. Главное, чтобы течение диалога оставалось в одном, привычном ей тоне, который свидетельствует об ослабленной бдительности.
Явился Асфир с сообщением, что стол накрыт, и мы двинулись в столовую.
То, чего я ожидала, случилось на лестнице. Тин с неожиданной силой толкнула меня на Асфира: видимо, рост и сложение заставили девушку-кошку счесть самым опасным именно его. А потом крошечный котенок стрелой бросился вниз по ступеням.
Но далеко убежать ей не удалось. Неожиданно на пути пушистого комочка возник громадный волк с оскаленной пастью и одним взмахом лапы отшвырнул обратно, словно котенок вовсе ничего не весил.
Отчаянно взвизгнув, Тин взлетела вверх и спряталась у меня за спиной.
Асфир был готов ухватить ее за горло. А мне не удалось сдержать смех.
-Ну что, может, достаточно? - давясь хохотом, я наблюдала, как Волк принял человеческий облик. Ему удалось проделать двойное перерождение, оставаясь в штанах и рубахе. От неожиданности Тин просто не заметила, как комично смотрится зверь в лопнувшей по швам человеческой одежде, иначе вряд ли так испугалась бы.
Волк ничего не знал об игре, но, в целом, сработал как надо. Я собиралась сперва дать ей выбраться из дома, нырнуть в подворотню, и почувствовать себя победителем. А уж потом орлану не составило бы труда поймать котенка за шкирку. Полагаю, и серый хищник произвел должное впечатление.
Девушка смущенно потянулась за плащом.
-Кто вы?
Вот это уже похоже на разумный разговор.
-Я орлан. Асфир - лошадь. А это, как ты уже поняла, волк.
-Что вам от меня нужно?
Я хмыкнула:
-Сложный вопрос. Я не знаю, для чего лейд Дитрем решил включить тебя в наш зверинец. Но думаю, не ошибусь, если скажу так: есть выбор из двух вариантов. Виселица, на которую капитан Фестан хоть завтра готов вздернуть за воровство. Или наше общество. Это включает в себя проживание в полном достатке, занятия науками, магией, тренировки владения оружием. И выполнение отдельных поручений императорского военачальника. Но все можно обсудить за ужином, как ты считаешь?
Она пожала плечами, двигаясь вместе с нами в столовую.
-Раз так, то я, конечно, выбираю второе. Вот только с оружием ничего не выйдет: прикосновение к любому клинку сразу делает меня кошкой. И тут я ничего не могу поделать.
Вот это новость! Неужели речь о том самом, неподвластном перерождении?
В столовой нас уже ждали Аника и обмотанный бинтами Фестан.
Я разложила на коленях салфетку. Тин схватила с блюда куриную ножку и вонзила в нее зубы. Другой рукой потянула к себе печеные овощи и принялась запихивать в набитый рот. Даже Асфир и Волк вели себя приличнее, хотя это стоило нам с Аникой немалых усилий. Очевидно, манерами девушки никто никогда не занимался. Ничего, всему свое время, сейчас пусть насыщается как хочет.
-Ты помнишь, как впервые стала кошкой?
Она подняла глаза, заправила волосы за уши жирными пальцами. Придирчивый вкус не назвал бы бледное длинное личико красивым. Высокий лоб, худые впалые щеки, заостренный подбородок, не слишком чистая кожа. Но льдисто-голубые глаза, что пристально смотрели из-под совсем белых бровей, невольно притягивали внимание.
-Зачем тебе знать?
-Это важно. Ты сказала, что не можешь дотронуться до оружия. А, например, кухонный нож?
-То же самое.
Фестан фыркнул:
-А я-то думал, почему никто из обворованных не проснулся с перерезанным горлом? Вот оно что.
-Ты напрасно так думаешь, - Тин посмотрела на него исподлобья. - Если б я хотела кого-то убить, могла бы воспользоваться любым другим предметом. Вязальной спицей, осколком стекла, камнем, ядом. Ты и представить себе не можешь, сколько есть способов покончить с человеком.
-А ты их все уже испробовала?
-Довольно, - вмешалась я. - Твое расследование окончено, Фестан. Ты поймал вора, но дальнейшая его судьба не в твоей власти. Если Тин останется, то она будет одной из нас. И ты точно так же будешь ее учить, как и остальных.
Гвардейцу не слишком понравились эти слова, но он был вынужден признать их справедливость. А девушка-кошка по-новому взглянула на меня. Не благодарно, нет. Словно признавая во мне вожака.
-Мы говорили о первом перерождении. В тот день тебя хотели убить. Но убийцы решили сперва помучить беспомощную жертву. Они наносили раны - не смертельные и даже не опасные, но болезненные. До тех пор, пока ты не стала кошкой.
Я видела, что у нее пропал аппетит. Да, эти воспоминания мучительны для любого из нас. Но жестокость необходима: только так можно пробиться сквозь защитный панцирь к живой, восприимчивой натуре. Несмотря на внешнюю холодность, ее душа продолжает чувствовать. Иначе она не стала бы саби.
Не стоит рассчитывать на быстрый успех. Тин привыкла никому не верить: так проще выживать.
Ничего. Время на нашей стороне.
Девушка сгорбилась, засунув руки между колен. Волосы снова упали на лицо.
-Не понимаю, откуда знаешь - ты колдунья, да? Неважно. Все так и было. Мне просто повезло. Никто бы и не заметил - подумаешь, еще одну уличную девку зарезали, такое случается каждый день. И меньше нас не становится - таких никому не нужных сирот, как я, в Тардове полно.
-Постой. Ты не можешь помнить, кто ты и откуда. Может, ты вовсе не сирота.
-Не помню, так что с того? Я вообще никогда не запоминаю, что было вчера. Всегда найдется, кто расскажет. Напомнит, кому я должна денег, у кого увела клиента, с кем провела ночь. Весь квартал знает меня с рождения, и много нашлось желающих просветить, кто я такая и чем занималась. А мне плевать. Став кошкой, я могла больше не ложиться с каждым вонючим козлом за пару медяков, а начать воровать и зажить по-человечески!
Она с вызовом обвела всех взглядом, заранее приготовившись к волне презрения и упреков. Но упрекать ее не стали. Мы с Волком сознавали, что скорее всего поступили бы также. Новорожденный саби - заложник мира, в котором оказывается. Как любой ребенок. Глаза Аники были полны ужаса и сострадания. Асфир слишком мало жил на свете, и просто не успел еще узнать достаточно о жизни городских трущоб, чтобы судить их обитательницу. Только Фестан, пожалуй, мог бы возразить, и, наверное, немало, но он никогда не был саби, и потому промолчал.
После того, первого дня Тин больше не пыталась сбежать.
Оружие для нее нашлось без труда: лук и стрелы. Ни дерево, ни бычьи жилы, ни даже стальные наконечники, у которых не было режущего лезвия, не вынуждали ее перекидываться. Тин была довольна и по другой причине: с луком ей не придется вступать в ближний бой. А пускать стрелы с безопасного расстояния она согласилась легко.
Девушка-кошка оставалась настороженной, словно дикий звереныш, но подчинялась правилам. Для того, кто привык жить только сегодняшним днем, в нашей компании неплохо: прошлого нет, а будущее не имеет значения.
Холодные лучи света, просачивающиеся в отверстия между неплотно пригнанными стенными панелями, наконец померкли. Приближался долгожданный вечер. Осталось подождать всего несколько часов, и можно попытаться сделать еще одну вылазку. Нещадно терзающий голод напоминал о том, что последний кусочек хлеба был съеден еще вчера. К счастью, от жажды страдать не приходилось: своды подземного хода кое-где дали трещины, и под ними за зиму насыпались небольшие горки снега. Снег можно набрать в плошку, захваченную из кухни, и растопить своим дыханием.
Но вот беда - другой выход из подземного хода, тот, что должен вести в лес, обрушился несколько лет назад, поэтому выбраться из ловушки невозможно.
Эрмелин осторожно приподнялся, едва дыша подполз к одной из щелей и выглянул наружу. Вернее, внутрь. Внутрь своего собственного дома.
Его новые жители чувствовали себя полными хозяевами. И распоряжались имуществом по собственному усмотрению. Жгли в каминах резную мебель и книги. Сделали себе бархатные плащи из сорванных с окон штор. Зарезали всю скотину, опустошили погреба, и теперь пировали, прерываясь только на тяжелый сон прямо здесь же, где падали без памяти. Со смехом гнули серебряные столовые приборы. Насиловали на обеденном столе молоденьких служанок. Швыряли объедки в нарисованные лица предков Эрмелина, которые бесстрастно смотрели на творящийся ад со старинных полотен.
Мальчик не мог видеть всего, что происходит в большом зале его родового замка. Но в одиннадцать лет он достаточно большой, чтобы и без того многое понимать.
А за последние шесть дней ему пришлось вырасти куда быстрее, чем это обычно происходит с детьми.
И первой его взрослой мыслью было: "Хорошо, что отец так и не увидел, во что они превратили наш дом".
Наверное, он мог бы вовсе не соблюдать осторожности в потайном ходе, мерзавцы все равно не услышали бы за невообразимым шумом оргии или в беспробудном пьяном сне.
Но слишком свежи были воспоминания о налете. Когда толпа вооруженных чем попало крестьян ворвалась в Красные Холмы, замок лейда Нарнула, круша и убивая на каждом шагу. Воины, которые несли караул, не ожидали такого вероломства: многих нападавших они знали в лицо, вместе веселились на деревенских праздниках, ухаживали за их дочерьми... Те, кто медлил поднять оружие на давних знакомых, были мгновенно перебиты. Несколько наиболее опытных во главе со своим командиром сумели оказать сопротивление, но обезумевших от крови селян было слишком много.
Когда лейд понял, что замку не выстоять, он примчался в комнату сына. Молча сунул Эрмелину подбитый мехом плащ, сапоги, охотничий нож и увесистый кошелек. Чуть помедлив, снял перстень-печатку главы рода и вложил в узкую дрожащую ладонь. А потом отвел в библиотеку, где сдвинул в сторону один из книжных стеллажей:
-Беги, - приказал отец, указывая на открывшийся темный проем. - Не останавливайся, чтобы тебя не сумели догнать, даже если обнаружат этот ход. Двигайся в Ямаду, к твоему дяде Мильнегу. Постарайся купить или украсть лошадь, но ради Бога и Богини, никому не доверяй. Прежде чем войти в любой поселок, прячь кольцо и деньги, бери с собой немного, чтобы хватило на нужную покупку, остальное заберешь потом. Старайся привлекать как можно меньше внимания. Не вступай в споры, не вмешивайся в драки, убегай, если кто-то попытается завязать с тобой знакомство. Ты все понял?
-Пойдем вместе, отец, - только и сумел вымолвить перепуганный мальчик, но лейд сильно встряхнул его:
-Нельзя. Не найдя меня, негодяи станут искать, и найдут тайник. А о тебе, быть может, сразу не вспомнят, особенно если я отвлеку их. Теперь ясно?
-Нет, пожалуйста, - плакал он, - пойдем...
-Они идут, мой господин, - в комнату заглянул бледный капитан Золомат, начальник стражи, - скорее...
Лейд крепко обнял сына в последний раз, а потом втолкнул во мрак и со щелчком задвинул стеллаж.
Но Эрмелин не смог убежать. Сначала просто оступился и рухнул, ничего не видя, и чувствуя под ладонями только холодную каменную кладку. Он пополз куда-то, но скоро стена библиотеки перешла в деревянные панели большого зала, и стало немного светлее. Мальчик приник глазом к одной из светлых полосок - и больше не мог пошевелиться от ужаса.
Оставшиеся в живых защитники замка окружили своего повелителя. Там было только восемь воинов вместе с капитаном. Но даже слуги держали в руках то, что могло сойти за оружие: ножи, палки, домашнюю утварь. Однако все это не помогло. Взбунтовавшиеся крестьяне выломали тяжелую дубовую дверь, и с дикими воплями ввалились в зал. Перекошенные бородатые лица, оскаленные рты, цепы и косы в занесенных руках... Эрмелин видел лишь, как все схлестнулось в невообразимую мешанину, там были вопли ярости и стоны боли, мелькание рук и ног, грохот ломающейся мебели и падающих тел, и кровь, которая медленно растекалась страшной багровой лужей и проникала в его убежище.
Увидев кровь на своей руке, мальчик в ужасе отпрянул. И бросился прочь, в темноту подземелья, в холод зимнего леса, куда угодно, лишь бы подальше отсюда...
Но выбраться из замка не удалось. Наверное, отец давно не заглядывал в тайный коридор, и не знал, что за пределами замковой стены земляные своды обвалились, и там больше невозможно пройти.
Он несколько часов просидел в дальнем конце хода, дрожа от страха и ежеминутно ожидая появления людей с факелами, которые пришли убивать. Но никто не шел, и, вконец закоченев, Эрмелин отважился вернуться.
Захватившие замок крестьяне не нашли тайника. А может, и не искали. Они, безусловно, знали о том, что у лейда Нарнула был сын, но, скорее всего, сочли его мертвым, одним из десятков убитых сегодня. В живых оставили несколько молодых женщин, которые сначала должны были выносить трупы, потом прислуживать на пиру победителям, а потом...
За шесть прошедших дней ничего не поменялось. И, вероятно, не поменяется, пока не закончатся вино и едва. Потому что, присвоив имущество убитого лейда, эти люди так и не сумели придумать, что с ним делать, кроме как, развлекаясь, уничтожать. Им не были нужны картины, книги, дорогая посуда, породистые рысаки, изящная одежда от модных портных - что крестьянам делать со всем этим добром? Но и оставлять в целости роскошь, купленную за "украденные у них деньги" они не желали. Им не приходило в голову хотя бы забрать домой скот и зерно, чтобы накормить свои семьи. Они вели себя так, словно не ели досыта месяцами, и лишь сейчас впервые дорвались до пищи и выпивки.
Когда к Эрмелину вернулась способность соображать, он усомнился, что дело в голоде. Он все же нередко бывал в деревнях отца, особенно в ближайшей, носившей то же название, что и замок - Красные Холмы. И некоторые лица оказались знакомы. Так вот, одним из главарей был Фермоус, известный всей округе дебошир и пьяница. Здесь же мелькали несколько молодых парней, которые часто приходили просить об отсрочке уплаты налогов. Управляющий всегда кричал, что чем ходить и умолять, следовало бы работать. И тут же были все до одного увечные и больные деревенские бедняки, которые жили только тем, что побирались по соседям, да и в замке их порой подкармливали из милости. Наверное, взять в руки топор и пойти убивать проще, чем заработать себе на еду...
Эрмелин никогда не задумывался, каково живется арендаторам отца. Ему казалось, никто не умирает, не болеет от недоедания и холода, у всех над головой есть крыша, наделов земли хватает на каждую семью, и те, кто работает, не жалуются... Ему не приходило в голову поинтересоваться, довольны ли они своим достатком. Всего несколько недель назад эти крестьяне улыбались и кланялись в землю лейду Нарнулу и его сыну. Разве можно было вообразить, что затевается бунт, и уже готов хитрый, предательский план вторжения в жилище господина...
Капитан Золомат, помнится, не принимал голодный сброд всерьез. "Даже если и замыслят что-то нехорошее в пьяном угаре, - говорил он, - назавтра протрезвеют и перепугаются собственных фантазий". Хозяин Красных Холмов доверял мнению опытного воина, служившего когда-то в гвардии. К тому же дальнему родственнику лейда. А для дворян семья - святое, поэтому служил капитан не за страх, а за совесть.
Ошибка, порожденная беспечностью, стоила жизни и самому Золомату, и его господину.
Но кроме местных жителей среди захватчиков обнаружились и другие. Пять или шесть человек, совершенно точно нездешних. Они подчинялись своему собственному главарю по имени Агрув, плотному здоровяку с раскатистым голосом, который постоянно спорил с Фермоусом о "дележе добычи" - так он говорил. Но деревенских было куда больше, поэтому споры обычно ничем не заканчивались, и всеобщая пьянка продолжалась. Только один раз они все же как-то договорились, когда сразу после захвата замка с торжеством выволокли из хозяйской спальни сундук с деньгами, взломали крышку и тут же поделили между собой. Все были еще трезвы, а может, просто условились заранее - большая часть досталась Фермоусу и крестьянам, а пришлые получили по несколько монет.
С того дня бунтовщики не переставали веселиться. Они так были увлечены, что не замечали ничего вокруг. И на второй вечер, когда гуляки храпели в большом зале, Эрмелин отважился выбраться из своего укрытия.
В опустошенной едва не наполовину библиотеке никого не было, но у дверей замка дежурили два или три человека. Сунувшись было к выходу, мальчик вынужден был ползком вернуться. Он побоялся бродить по темным коридорам, опасаясь наткнуться на караульного или неожиданно проснувшегося разбойника. Но сумел заглянуть в безлюдную кухню и набрать немного еды в полу плаща. По тихим звукам он понял, что оставшиеся в живых женщины заперты в кладовой, но ничем не мог им помочь: ключ, скорее всего, у Фермоуса или несущих стражу людей. Стараясь не выдать своего присутствия, Эрмелин осторожно вернулся в тайник.
Сколько могло так продолжаться? Он не знал. Прошедшие шесть дней казались вечностью. В древних стенах родного дома хозяйничало безумие. Чтобы не поддаться его тлетворному дыханию, которое, казалось, неумолимым сквозняком свищет из всех дыр, мальчик старался поменьше заглядывать в большой зал. Не возвращаться памятью в день нападения, не воскрешать образ страшной резни и растекающейся лужи крови.
Однако это оказалось слишком трудно. В заваленном конце подземного хода чересчур холодно, чтобы проводить все время там. А сидеть, скорчившись в темноте, отделенным от пирующих безумцев тонкой деревянной стенкой, и не слышать, не видеть, не знать - невозможно. Стоило закрыть глаза - и перед внутренним взором вновь появлялся отец, произносил горькие слова прощания, а потом бросался в последнюю безнадежную битву.
Эрмелин сжимал рукоять ножа и зажмуривался изо всех сил. Он почти видел, как выбирается в зал ночью, и начинает одну за другой резать глотки спящих убийц. Это совсем несложно, не труднее, чем резать хлеб или жареную курицу. У мерзавцев такие же мягкие горла, как и у их жертв.
Ему вряд ли удастся убить всех. Ничего. Главное, как следует подготовиться и не обращать внимания, когда его обнаружат. Прежде, чем умереть, он отомстит.
Но в следующий миг он понимал, что ничего не выйдет. Даже если осмелится подобраться к спящему врагу, вряд ли сумеет одним взмахом перерезать ненавистную глотку. Скорее всего рука дрогнет, а раненый проснется, поднимет шум... И все окончится просто и бесславно. И бесполезно. От него, Эрмелина, избавятся как от слепого щенка, а разбойники продолжат пировать и развлекаться...
Наступившая тишина безошибочно указала на то, что деревенская голытьба вновь перепила вина, обожралась и устала громить остатки награбленного добра. В щель виднелись только спящие вповалку неподвижные тела.
Затаив дыхание, мальчик нажал на пружину подвижного стеллажа. В библиотеке нет отверстий, в которые можно было бы заглянуть. Если в там кто-то есть... Но комната была пуста. Повезло еще раз.
Он осторожно поставил стеллаж на место и прошмыгнул в коридор.
И едва не налетел на незнакомого главаря, того единственного, кто осмеливался возражать Фермоусу. Только в последнее мгновение удалось нырнуть в глубокую темную нишу окна, прижаться к стене. Агрув был пьян, его водило и шатало, но, тяжело ступая и едва удерживаясь от падения с лестницы, он все же упорно продвигался вниз.
Эрмелин уже готов был поверить, что опасность миновала, и даже слегка высунулся из своего убежища, когда хлопнула входная дверь. Появился человек в широком черном плаще, полностью укутанный в складки. Лицо скрывал глубоко надвинутый капюшон.
-Я ждал тебя в конюшне, - брезгливо протянул вошедший. - Теперь вижу, почему ты не явился.
-Не изволь беспокоиться, благородный господин, - голос Агрува прогрохотал под каменными сводами, - я в полном порядке. Ты доволен вложением своих денег?
-Потише, ты, болван.
-Не изволь беспокоиться, - повторил разбойник. - Все здешние спят мертвецким сном. Они могут и вовсе не проснуться, стоит мне подать знак, понимаешь мою мысль?
- Знак пригодится через несколько дней, я дам сигнал, - гость не жаловал Агрува, но считал полезным, и сбавил тон. - Ты поработал как следует, и скоро получишь остаток условленных денег. Но я ждал тебя в конюшне для другого. Там лежит мертвое тело лейда, но нет его сына.
Сердце Эрмелина стукнуло и провалилось. Он сам боялся признаться себе, что до последнего надеялся. Надеялся по-детски, что случилось чудо, и отец был лишь ранен. А потом, может быть, выбрался из захваченного замка, ушел... Не сразу он понял, что странному человеку, который заплатил за разорение его дома и убийство близких, зачем-то нужно удостовериться и в его, Эрмелина смерти.
-Малец должен быть там. В замке точно нет никого похожего.
-Ты уверен?
-Конечно. Он не мог переодеться в служанку. Мы всех их проверили. Они - женщины, - Агрув пьяно захохотал.
-Избавь меня от подробностей, - даже не видя человека в плаще, можно догадаться, что он поморщился при этих словах.
Оба стали подниматься по лестнице, а Эрмелин скорчился в узкой нише, проклиная себя за то, что именно сейчас угораздило высунуться из тайника. Но следующие слова заставили его заледенеть:
-Если мальчишка улизнул от вас по подземному ходу, ты не получишь больше ни гроша. Разве только отправишься следом и принесешь мне его голову.
Две темные фигуры промелькнули на едва освещенной лестнице, не заметив Эрмелина, и скрылись... в библиотеке. Мальчик заметался, пытаясь сообразить, куда спрятаться, но от ужаса ничего не мог придумать. Спустя томительных полчаса заговорщики появились вновь.
-А я и не знал, что ход обрушен. Что ж, это упрощает дело. Либо сын лейда убит, и тело валяется где-то во дворе, незаметное в темноте, либо ему удалось выбраться другим способом. Лучше бы первое. Но если второе, то скоро он приведет войско, которое выбьет отсюда пьяную голытьбу. В твоих интересах найти и убить мальчишку прежде, чем это произойдет - иначе не получишь больше ни гроша.
-Э, мы так не договаривались, - обиженно заревел Агрув. - Я сделал всю работу, устроил мятеж деревенских бездельников, привел их в замок. Сижу здесь, делаю вид, что готов отдать всю добычу этому недоумку Фермоусу, рискую дождаться появления императорской гвардии...
-Не скули, - оборвал его гость. - Все это было затеяно для того, чтобы уничтожить лейда и его сына. Ты сделал только полдела. Я знаю, у тебя есть и способы, и нужные люди. Так вот, не тяни с завершением работы, а то как бы я не доверил дело кому-нибудь другому.
Дверь хлопнула. Наемник, сопя и что-то бормоча, вернулся в зал.
Эрмелин неподвижно лежал на боку, глядя в пустоту. В широко распахнутых глазах отражались слабые искорки лунного света. Он больше не чувствовал голода. И двигаться куда-то ему уже не хотелось. Почему-то сейчас, когда можно перестать бояться, накатило безразличие. Пусть его обнаружат, пусть убьют, раз так хочет человек в плаще, которого он все-таки узнал. Что плохого сделали ему несчастный лейд и его маленький сын? Зачем ради их смерти надо было перебить столько людей, разорить замок? Эти вопросы стали непосильной ношей для одиннадцатилетнего ребенка. Царство безумия начало медленно, но верно завладевать его детским разумом.
Вот лейд Гайдрий, основатель рода, спустился со своего портрета, наклонился над притихшим мальчиком, чтобы погладить по голове, утешая. Его суровый, величественный лик смягчился, пытаясь согреть маленькое измученное сердце, передать частичку силы и добра.
Рассказывали, что усадьба Красные Холмы и выросшее вокруг селение получили свое название из-за того, что весной здешние луга красны от цветущих маков. Наверное, это очень красиво. Но сейчас, поздней зимой, пологие склоны покрыты серым слежавшимся снегом, который уже начал протаивать на солнечных участках, обнажая черную землю. Дорога - смерзшаяся грязь, две глубокие колеи от тележных колес. По ней давно не ездили: ломкий ледок на лужицах цел и припорошен снежной крупой.
Кони скользили, оступались, недовольно храпели. Всадники вполголоса проклинали глушь, непонятную погоду и нелегкую, что занесла их сюда.
Лейд Дитрем лично дал четверке саби это задание, отрядив в помощь два десятка гвардейцев под командованием Фестана. Военачальник полагал, что нам следует чем-нибудь заняться, чтобы не маяться от скуки. А заодно поработать вчетвером, учась вместе сражаться, помогать друг другу, обретать веру в себя и в товарища. Не знаю, есть ли шанс достичь поставленных целей. Слишком уж необычная и непредсказуемая компания получается из птицы, лошади, волка и котенка. Но попытаться стоит.
Для начала он нашел несложное поручение: освободить замок Красные Холмы от наглых бродяг, перебивших лейда и его домочадцев. Думаю, для этого дела мы не так уж нужны, отряда регулярной гвардии вполне достаточно. Но есть во всей этой истории одна странность: таинственное исчезновение юного наследника титула. Обстоятельства вполне позволяли предположить появление еще одного саби. Если же нет - следует узнать о его судьбе и вернуть домой.
-Когда ты в последний раз бывал в Красных Холмах, лейд? - расспрашивал Фестан нашего сопровождающего.
-Увы, давно, сразу после смерти невестки в родах. Надо было поддержать Нарнула, который остался один с ребенком на руках. Одиннадцать лет прошло. Поместье принадлежит брату... принадлежало. Оно далеко от Ямады, где я сейчас живу. Брат с сыном два раза приезжали в гости, но мы с женой больше так и не выбрались. Теперь я об этом жалею...
Лейд Мильнег - худощавый, стройный, еще молодой человек. Ему могло быть около тридцати. Изящного покроя дорожный костюм, подбитый песцовым мехом плащ, начищенные остроносые сапоги лучше всяких слов говорили о том, почему ему неохота было выезжать из второй столицы империи в деревню. Хотя "далеко от Ямады" - это всего лишь два дня пути. Подвижное гладко выбритое лицо, способное и добродушно веселиться, и выражать капризное высокомерие. Из породы светских кавалеров, не мыслящих жизни за пределами крупного города и роскошного дворца. Даже его личная дружина одета в одинаковые, коричневые с золотом мундиры, очевидно, сшитые на заказ. Доспехи и щиты сделаны одним хорошим мастером, с тонкой чеканкой личного герба господина. На гербе - имперский дракон в окружении множества иных символов. Кажется, и лев лейда Дитрема там есть. Впрочем, с гербами мелких дворян всегда так: они соединяют в себе все гербы знатных домов, с которыми имеют родственные связи, и представляют собой целый зверинец.
Сейчас он казался крайне обеспокоенным и потрясенным. Но действительно ли испытывает эти чувства или надел приличествующую случаю маску? Надеюсь, что да - ведь не зря он дошел до самого военачальника, узнав о трагедии.
-А где тот человек, что рассказал о бунте?
-Я позволил ему остаться в Ямаде. Это всего лишь деревенский юноша, сын одного из мятежников, и он очень боится мести односельчан. Опасается, что даже те, кто не покидал своих домов, поддерживают бунтовщиков.
-Напрасно, - нахмурился Фестан. - Он мог добавить что-то существенное. О том, сколько человек в замке, и кого из крестьян следует опасаться.