Бондарь Дмитрий Владимирович : другие произведения.

Другой путь 2. Ничего личного

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 5.20*33  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Прожита еще пара лет во вражеском окружении :)) Большая часть текста снята по настоянию издателя.


   Другой путь II
   Пролог.
   Когда рядом Ницца, у вас хорошее настроение, постоянно хочется петь, а всюду, даже зимой - цветы, и над морем возвышается лес мачт - не сомневайтесь, вы в Сан-Ремо! На той самой Цветочной Ривьере у подножия Альп, на берегу Лигурийского моря в итальянской провинции Империя. В маленьком курортном городке, где жителей всегда меньше, чем праздных отдыхающих. В котором казино, концертных холлов, отелей и съемных вилл едва ли не больше, чем жилых домов. В том самом Сан-Ремо, что очень похож на Сочи - запахом моря, горами, загорелыми лицами, но вместе с тем гораздо меньше, ухоженней, уютней и дороже - настоящий рай для тех, кто может платить много.
   А если вам посчастливилось оказаться там в феврале или начале марта, то появляется большая вероятность стать свидетелем события, которое каждый год (ну или почти каждый) ждет вся Италия - знаменитый песенный фестиваль.
   В 1987 году он был 37-м по счету и по большей части запомнился русскоязычной общественности тем, что на него впервые была приглашена эстрадная звезда из далекой России. Нет, разумеется, выступали и итальянцы - в конкурсной программе, исполнившие немало красивых, лиричных песен (правда, победил в этот раз - в первый раз! - любимый в Советском Союзе Джанни Моранди с очередной пафосно-гражданской песней "Si puo dare di piu" - Можно дать еще больше!). Но и кроме итальянцев выступило немало достойных талантов - шведская Europa со своим "Финальным отсчетом", Уитни Хьюстон и Simply Red отметились очередными хитами, но подлинным открытием стало выступление Аллы Борисовны Пугачевой, притащившей на знакомство с Италией своего очередного "бой-френда" Владимира Кузьмина. Зал рукоплескал парочке три минуты - от объявления исполнителей до первых звуков фонограммы. Но исполненная экзотическим - для привыкшей к бельканто публике - дуэтом песня "Надо ж такому случиться" залу не очень понравилась: аплодировали по большей части как странной и не очень понятной диковине. Наверное, так же хлопали бы итальянцы говорящему медведю. И песня очень быстро забылась. Во всяком случае, никто ее в Италии не напевал.
   И тем бы лишь и запомнился 1987 год в Сан-Ремо, если бы спустя еще пару месяцев в город вдруг не начали съезжаться из Ниццы и Генуи - от ближних аэропортов - большие представительные лимузины. На дорогах Лигурии было замечено необыкновенное количество "V-126 Pullman" в сопровождении обязательных "Gelendwagen". Городок наводнили люди в штатском с такими документами, от которых шарахались даже наглые итальянские карабинеры. Все произошло так же быстро, как продолжалась англо-занзибарская война, длившаяся, как известно, тридцать восемь минут. Если бы кто-то из журналистов, пишущих на околополитические темы, оказался в те дни вблизи Сан-Ремо, он бы очень удивился, увидев весь цвет мировой политической элиты в одном месте. И те, кто мелькали в заголовках журналов, и другие - предпочитавшие лишний раз не светить свое лицо под лучами софитов и фотовспышек, перед камерами вездесущих репортеров - на итальянский берег съехались все. Это были не выборные калифы на час - таких было в собравшемся обществе очень немного, нет, по большей части это были матерые чиновники, без которых не обходится ни один президент, это были уважаемые банкиры, страховщики и финансисты, это были солидные ученые от экономики и политологии. Могло бы показаться, что зреет какой-то заговор. И тот, кому так могло показаться - был бы совершенно прав!
   Заговор - это не всегда что-то противозаконное. Договоренность о тайных действиях, не нарушающих никакие законы - это тоже заговор. Как бы он не назывался в прессе - конференция, саммит или фестиваль - но если в договоренности не посвящают никого, кроме участников собрания, вы имеете дело с самым обычным заговором.
   Тринадцатое собрание "Бильдербергского клуба" состоялось.
   Формально посвящено оно было насущному вопросу - что делать с Восточной Европой, когда она сбросит оковы коммунизма? До сброса оков было еще два года, еще люди в социалистических странах ходили на парады и клялись своим коммунистическим партиям в преданности, а победители собрались в Сан-Ремо делить сферы влияния - перезревший плод уже готов был сам упасть в руки. Да и главный прораб "Перестройки" недвусмысленно давал понять своим бывшим сателлитам, что добровольно передает свое на них влияние в руки более достойных господ.
   И этому вопросу на самом деле было посвящено немало докладов, так и оставшихся для широкой общественности тайной за семью печатями - и не помогла никакая "свобода слова", демократия или какой иной популярный фетиш, которыми так любят пугать отцы либерализма всяких "тоталитарных правителей". Никто не вел стенографических записей, никаких камер и диктофонов - эти люди обсуждали не те проблемы, которые можно было выносить на суд общественности. Да и не ее это вообще собачье дело - знать об уготованной ей судьбе.
   Однако, собираясь по утрам на общие заседания, члены клуба иногда договаривались о личных встречах вечером, где-нибудь на веранде роскошной виллы или на теннисном корте, а, может быть, и на борту стометровой яхты, которых собралось на траверзе Сан-Ремо в избытке.
   На второй день, когда основные докладчики уже были заслушаны и оставалось, взвесив аргументы и пожелания сторон, приступить к разделу областей и сфер влияния на посткоммунистические образования, один из столпов клуба - семидесятипятилетний старец по имени Дэвид обратился к другому отцу-основателю - более молодому, но не менее, а, скорее, даже более уважаемому господину Джейкобу:
   - Здравствуйте, сэр Джейкоб, - сказал пожилой своему давнему партнеру по глобальным играм. - У меня есть к вам небольшое дело.
   - Рад это слышать, Дэвид, - радушно улыбнулся тот, что был помоложе. Они оба уже давно называли друг друга просто по именам. - К вашей мудрости всегда приятно прикоснуться. Нам следует еще кого-то пригласить или нас двоих вполне достаточно?
   - Да, Джейкоб, если вас не затруднит, то мне хотелось бы обсудить возникшие сомнения с монсеньором Ортинским из Istituto per le Opere di Religione и мистером Брауном.
   - Что-то на самом деле серьезное? - седеющие брови на рано полысевшем черепе сэра Джейкоба поднялись домиком.
   - Не знаю, Джейкоб, пока не знаю. Это и хотел бы обсудить. Если это возможно, то на проверенной территории.
   Уже после заката четверка заговорщиков собралась в полусотне километров к западу от Сан-Ремо на вилле Эфрусси Ротшильд, принадлежавшей сэру Джэйкобу, где и расположилась в японской части парка.
   Епископ Пол Марцинкус Ортинский, больше похожий на боксера-тяжеловеса, чем на священника, участник многих околоватиканских скандалов и сплетен, подозреваемый в убийстве Папы Римского и русского Метрополита Никодима, громадной скалой возвышавшийся над собравшимися, пил разбавленное родниковой водой вино. Он всю жизнь много курил, и в правой его руке постоянно тлела сигарета "Marlboro" - он ценил только эту марку в память об оставленном давным-давно Чикаго.
   Сэр Джейкоб сидел в садовом плетеном кресле и задумчиво поглаживал седоватые виски, раздумывая, следует ли сделать замечание епископу и потребовать стряхивать пепел в пепельницу?
   Третий из приглашенных - мистер Браун - невыразительный человечек с ровным пробором тонких волос и оттопыренными ушами, глядя на которого каждому захотелось бы прослезиться - такой он был невзрачный и даже жалкий. Если, конечно, не принимать в расчет его костюма стоимостью в полторы тысячи фунтов стерлингов, запонок с небольшими бриллиантами (по пол карата, но зато пять штук на каждой!) и туфель по триста фунтов вместе с обязательными к ним тонкими резиновыми калошами. Мистер Браун закидывал в рот один за другим орешки из стоявшей на столе вазочки.
   Все трое приготовились внимать патриарху собрания.
   И старый Дэвид, внешне немного похожий на сэра Уинстона Черчилля - той же бульдожьей основательностью, квадратным лицом и общей тумбообразностью, не стал затягивать ожидание:
   - Господа, у меня есть сомнения в честности наших друзей из Кремля. Мои люди обнаружили доказательства перемещения капиталов вопреки установленным договоренностям. Джейкоб, я не очень люблю вести дела с вашим дядюшкой Эвелином, да и вас он не жалует, однако знать об инициативе "товарищей" он должен.
   - Королева будет недовольна, - унылым голосом сообщил собранию мистер Браун.
   - Закройте большевикам кредитную линию, чтобы не мнили о себе лишнего, - посоветовал епископ Ортинский, пыхнув табачным дымом.
   - Я найду способ известить об этой самодеятельности дядюшку, - обнадежил Рокфеллера Джейкоб. - Он надавит на Горби и все образуется.
   - Пусть надавит. В прошлый раз все хорошо получилось. Генеральный секретарь оказался очень сообразительным человеком, не то, что этот тугодум Брежнев - семнадцать лет рассуждал и так и не решился. Горби взялся за экологию с такой энергией, которой от него даже я не ожидал. Результат хорош - русские совершенно перестали выращивать свою птицу - неэкологичную, и теперь везут к себе нашу, на которую, честно сказать, даже собаки не всегда смотрят благосклонно. Мои псы такое точно есть не станут.
   - Это совсем немного, - скривил рот отец Марцинкус.
   - Это всего лишь начало, - поправил его Дэвид. - В прошлую нашу встречу мы обсуждали экологию, и сегодня мы видим, что вопрос был поднят не зря. Сейчас нам предстоит решить, как и куда двигаться дальше. Но важно, чтобы со стороны других центров интересов в КПСС, а они, я вас уверяю, есть, не началось противодействие нашим усилиям. И в этом, Джейкоб, я полагаюсь на вашего дядюшку Эвелина.
   - Мы чем-то можем помочь? - спрашивая, Епископ Ортинский прикурил очередную сигарету.
   - Посмотрим, что ответит дядюшка, святой отец. - Вместо Дэвида ответил сэр Джейкоб.
   - Королева будет недовольна, - то ли угрожал, то ли брюзжал мистер Браун.
   Глава 1.
   Такой восторг, должно быть, испытывает художник, когда за его картину на каком-нибудь Christie's неизвестный коллекционер отваливает десяток миллионов фунтов. Может быть, что-то похожее происходит с врачом, у которого безнадежный больной вдруг встает с постели и начинает плясать гопак. Или начинающий композитор, когда видит как написанная им мелодия все выше и выше поднимается в самых популярных чартах. Должно быть знакомо это ощущение и полководцам, спланировавшим удачно развивающуюся наступательную операцию: подготовивших свою армию к рывку, организовавшим снабжение, подтянувшим резервы, получившим сотню подтверждений разведки и тысячу раз отработавшим свой замысел на штабных картах. Словом, сложное чувство: смесь радости, неверия и гордости одолевает человека, сделавшего на самом деле что-то значительное, прыгнувшего выше своей головы.
   Так и мы с Захаром встретили открытие Австралийской фондовой биржи 19 октября 1987 года - в близком к эйфории состоянии, беспричинно хихикая и поминутно оглядываясь на настенные часы, будто бы спрашивали у них совета: все ли идет так, как надо?
   Мы твердо знали, что началось все не в Австралии и не в Японии, и несколько позже, но так приятно было посмотреть на последние мгновения беспечного мира. И понимать, что часы неумолимо приближают миг события, которое изменит в политических раскладах если не все, то очень многое.
   Последовательно открылись площадки в Суве, Сиднее, Токио, Пусане и время уже подбиралось к долгожданному Гонконгу, когда я заметил некое несоответствие происходящего и ожиданий.
   Когда мы с Захаром собирались стать инженерами, наши преподаватели долгие часы лекций, лабораторных работ и семинаров посвятили переходным процессам в различных динамических системах. Если кто-то не в курсе, о чем идет речь, я поясню. При запуске любого электрического устройства в самые первые миллисекунды ток нарастает лавинообразно, превышая номинальное значение в несколько раз. Потом так же быстро падает ниже номинала, потом снова выше, но уже не в несколько раз, потом ниже - сила тока, постепенно успокаиваясь, колеблется вокруг того значения, на котором работает устройство в штатном режиме. А успокаивается по той причине, что все в нашем мире инерционно, и все стремится к уменьшению энергетических затрат и спокойствию. Ничего сложного, если объяснять на пальцах.
   Точно такой же процесс происходит и при выключении системы. Свойственно это не только электричеству, с переходными процессами человек сталкивается достаточно часто: от модных деталей в одежде до движения котировок на валютном рынке. Это знают даже женщины: если модный дизайнер провозгласил сезонное главенство серого цвета - переходный процесс начался! Количество модниц в серой одежде станет запредельным. Потом они сообразят, что, одеваясь таким образом, больше походят на толпу солдат, и осознавших это будет достаточно много, чтобы уполовинить мышиную волну. И так далее - постепенно количество любительниц серого станет таким же, каким было в прошлом сезоне количество обожательниц хлястиков на платьях.
   Иногда этими процессами можно управлять. Если включить в систему обратную связь, то можно либо успокаивать колебания параметра и такая обратная связь называется отрицательной, либо расшатывать их, всё более увеличивая амплитуду - такая связь называется положительной и используется редко, потому что ведет к разносу всей системы. Если, конечно, вовремя ее не остановить. В нашем примере с серыми сарафанами такой обратной связью - отрицательной - могли бы стать слова упомянутого дизайнера: "и фиолетовый цвет тоже очень даже ничего" - и серого на улице сразу стало бы меньше. А положительной было бы заявление: "...особенно хорошо серый выглядит в ансамбле - когда серые шляпа, сапоги, машина, зонтик и муж рядом тоже во всем сером".
   Мы решили немножко добавить положительности грядущему процессу и в меру своих сил его пошатать - чтобы на больших колебаниях собрать чуточку побольше зеленых бумажек.
   Собственно, идея принадлежала Захару - отлично понявшему суть динамических систем. Вкупе с тем, что я рассказал ему о будущем "черном понедельнике", что никто толком так и не разобрался в настоящих причинах одномоментного обрушения рынков и во всем винили компьютеры и программистов, идея у него родилась замечательная.
   Еще на заре наших отношений с бандой Эндрю Бойда была достигнута договоренность, обошедшаяся нам в полмиллиона долларов ежегодно. Суть ее была в следующем: во все свои программы, продаваемые на рынке, он вставляет модуль, который 19 октября восемьдесят седьмого года даст рекомендацию начать сброс акций по любым доступным ценам. Даже если не все воспользуются этой "подсказкой", эффект должен быть заметным.
   Понятно, что любой серьезный банк разберет любую программу на запчасти, прежде чем допустит к своим деньгам, но и здесь нашлась лазейка. Сама программа была чиста и непорочна, как слеза девственницы. Поставлялся этот хитрый модуль вместе с ежемесячными обновлениями, пересылаемыми с DHL на трехдюймовых дискетах, после апдейта сам себя собирал по частям и был практически необнаружаем. То есть, если точно не знаешь, что он есть - искать его в коде бесполезно.
   И для того, чтобы программа нашего Бойда разошлась как можно шире, в тех же самых обновлениях ежемесячно задавалась модель поведения на рынке. Отыгрывались все даты, что я смог вспомнить: мы уберегли клиентов Эндрю от падения рынка 11 сентября 86 года, предсказали рост выше двух тысяч пунктов в январе восемьдесят седьмого. Наше совместное детище приобрело известную популярность в определенных кругах - вовремя обновленный робот Бойда практически не ошибался!
   Для самого Эндрю все даты легендировались "знанием рынка, человечек один нашептал, вставляй, не думай...", и другими убойными аргументами. Поначалу это вызывало у него недоумение, но постепенно, видя четкую и эффективную работу своего детища, он успокоился и достаточно было перед очередным апдейтом просто поднять трубку и назвать числа - когда следует делать те или иные действия. Иногда он звонил сам - сильно переживал за репутацию созданной программы.
   На случай, если бы такое вмешательство обнаружили - Бойдом были подобраны и назначены козлами отпущения пара бестолковых, но умеющих молчать, человек, в случае ареста которых мы были готовы внести залог и отправить парней в какую-нибудь Бразилию или на Мальдивы.
   Робот не ошибался. Ошибся я.
   "Черный понедельник" начался на несколько часов раньше. В Токио и Сиднее, а не в Гонконге!
   Едва увидев темные свечки котировок, я уже все понял!
   Захар оглянулся на меня:
   - Чего это они все сбрасывают? Ты же говорил, китайцы первыми начнут?
   Я на самом деле закрутился с текучкой и не "отследил" детальное развитие кризиса, понадеявшись на... не знаю на что - и сейчас это стало очевидно! Но догадка у меня была.
   Я схватился за телефон и набрал номер Эндрю Бойда.
   Разумеется, он еще не спал.
   - Эндрю, у тебя есть заказчики из оззи и самураев?
   - Сардж, ты отвлекаешь меня от такой... цыпы. Чего тебе?
   - Ты австралийцам с джаппами что-то продавал?
   - Конечно! - обрадовался понятному вопросу Бойд. - Копий тридцать-сорок в Тихом океане у меня болтаются. Туда-то в последнее время все почти и уходило. А чего?
   - Все хорошо, Эндрю, и ты молодец, - похвалил я программиста и положил трубку. - Захар, наша положительная связь начала работать. Несколько раньше ожидаемого! А мы с тобой два идиота! Как можно было не проверить географию продаж Эндрю?! И я еще тупорылая свиноматка! Как можно было пустить это на самотек?! Так был уверен в незыблемости, что...
   Я плеснул в стакан немного бурбона.
   - И что теперь? - Майцев последовал моему примеру и не стал игнорировать запах кукурузного виски.
   Ничего особенного не должно было измениться: немножко будет шире волатильность на рынках в последующие дни, и на несколько десятков процентов вырастет наш доход. Но звоночек был все равно серьезный - значимые события нужно контролировать полностью, а не время от времени. Своими действиями мы постоянно меняем текущую реальность, но отследить все изменения в будущем невозможно - поэтому я и успокоился, решив, что оно достаточно стабильно. Видимо, серьезные события и их последствия нужно отслеживать тщательнее обычного.
   Я объяснил Захару суть своей тревоги.
   - Фигня, - отмахнулся Майцев. - Так даже интереснее. А то наши спекуляции выглядят как сбор кукурузы на ферме Сэма: запрягай трактор, да езжай отсюда и до обеда. А после обеда - обратно. Вот и вся интрига. Скучно. Нет драйва, нет жизни!
   Наверное, это очень важно - получать от работы какое-то удовольствие. Но для всех людей оно разное. Один, выточив на станке шестьдесят патрубков без брака будет доволен, что не напортачил, его сменщик, сделав семьдесят, будет расстраиваться, что не изобрел способа сделать восемьдесят, а человек за соседним станком, изготовив всего лишь пятьдесят, скажет, что план выполнен, зарплата отработана и ему пора домой к жене. А всякие премии и подвиги ему не нужны, рыбалка дороже.
   Захару нужны были приключения, полет мысли, нечеловеческое напряжение и как апофеоз - подвиг и заслуженный восторг окружающих. Мне же вполне было достаточно, если все развивалось в строгом соответствии с планом - не выше и не ниже. Если выходило так, значит, я все подготовил верно и расчет мой оправдан. И ни к чему мне похвалы посторонних - достаточно своей собственной гордости за хорошо сделанное дело.
   - Нам же ничего не нужно менять? - уточнил Майцев.
   - Сейчас - нет, - подтвердил я. - Но если еще будет что-то подобное... В общем, аккуратнее нужно быть.
   - Так мы и будем! - Подняв стакан над головой, пообещал Майцев. - В следующий раз - непременно будем!
   Дальнейшие события были вполне в рамках ожиданий и ничего нового не принесли. К концу торгового дня мы последовательно закрывали свои позиции на закрывающихся биржах и переносили активность на только открывающиеся площадки - вслед за солнцем, последовательно освещающим бока планеты. Закрыв шортовые позиции в Токио и Сиднее, мы как раз успели к открытию Лондонской и Мадридской и Парижской бирж, где на весь доступный капитал влезли опять в короткие продажи. Завершив торги в Гонконге и Бомбее, мы даже немного передохнули, потому что до открытия американских бирж у нас оставалось еще три часа. Я даже успел немного поспать, а возбужденный Захар за это время прилично нагрузился бурбоном, хотя соображал по-прежнему быстро.
   Американские финансисты, видя, что происходит во всем мире, тоже не сомневались ни секунды: избавляться от бумаг они начали в первую же секунду торгов. Сбрасывали такие крупные пакеты, что у меня едва не шевелились волосы - из рук в руки переходили состояния размером с приличный бюджет не последней африканской страны. И все это делалось в мгновение. Без лишних сожалений и терзаний. "Лошадь сдохла, и дальше не повезет". Здесь не было места излишним сантиментам.
   Финансовая война вообще странное явление. В ней нет никакого героизма, в ней нет места ярости, храбрости и отваге. А потери у сражающихся часто таковы, что лучше бы тысячу раз убили. И многие действительно убивают себя сами - потом, когда приходит понимание, что они смогли проиграть. Потому что после реальной войны еще можно что-то построить и надеяться на хорошее, а после поражения в финансовой войне проигравшему уготована роль вечного раба.
   Казалось бы, что тут такого, если какой-то там рынок просел на двадцать процентов? Делов-то! Обыкновенному обывателю от этого ни прибыли, ни убытков. Но нет, нынешняя экономическая модель такова, что отсидеться спокойно не может никто.
   Цепочка проста. Есть Большой Производственный Концерн. Его акции находятся в свободном обращении на рынке ценных бумаг. Цена на них кажется людям привлекательной и они покупают акции этого БПК. Однако самому Концерну часто бывает недосуг ждать, когда его счета пополнятся прибылью от торговых операций по продаже шоколада или аспирина. Он хочет купить конкурента, он желает построить новый цех или фабрику и т.д. - у работающего предприятия всегда есть необходимость в оборотных средствах. А где их взять? Можно, конечно, тупо просидеть полгода, ожидая скопления на счетах приличных капиталов, но за это время многое может произойти - конкурента купит кто-то другой, сам БПК может поглотить какой-нибудь более расторопный Самый Большой Производственный Концерн и так далее. Где взять деньги? Там, где их много - в банке. Но банку требуется обеспечение! А что возьмет банк в обеспечение? Правильно, акции БПК. С приличной премией к рынку - то есть дешевле их рыночной стоимости. И под залог акций на 100 миллионов, наш концерн получает 80 миллионов живых денег. Но вот происходит "черный понедельник"! И что делает банк? Банк не желает нести коньюнктурные риски вместе со своим клиентом - банк не страховая компания. Банку подавай деньги с процентами! А обеспечение кредита стремительно дешевеет. И вот получается, что в обеспечение ссуды в 80 миллионов на депозите у банка есть акции стоимостью всего лишь в 75. Ни один банк в здравом уме такой ситуации не допустит. Поэтому банк требует выкупа БПК своих акций - естественно по старой рыночной цене. А где наш БПК возьмет деньги? Они ведь у него в проектах, материалах, акциях других компаний - в общем, не на счетах.
   Наш БПК несется на биржу, чтобы продать столько своих акций, сколько нужно для покрытия образовавшейся разницы по кредиту. Но дело в том, что на бирже и без того все только продается. И ничего не покупается! И значит, свои акции он продаст еще дешевле, чем мог продать банк час назад, когда озвучил свое требование по возврату кредита от БПК. Но и те акции, что у банка, подешевели еще. И получается замкнутый круг: мы продаем, чтобы компенсировать разницу между прежней стоимостью актива и текущей, но с каждой нашей продажей наш актив дешевеет еще сильнее, требуя еще раз провести эту компенсацию!
   В конечном итоге наш БПК останавливает все текущие платежи, отменяет оплату за материалы и электроэнергию, выдачу зарплат и премий, замораживает авансы покупателей - все ради того, чтобы расплатиться с банком, потому что "нужно поддерживать репутацию хорошего заемщика", потому что с банками лучше не судиться, потому что так принято.
   И вот уже несколько фабрик сидят без материалов, без рабочих, без оборотных средств, а их директора и владельцы снуют между банками и кабинетами чиновников, выпрашивая новые кредиты под залог уже никому не нужной бумаги.
   И так происходит повсеместно, если государство не додумается нарисовать новые деньги. Но и эти деньги пойдут не в реальный сектор - там им делать нечего, потому что кредиты, выданные этими деньгами, сразу вернутся в банки в оплату долгов предприятий-производственников. И банки понесут их на биржу, начиная опять игру - "кто последний купит игрушечного медведя".
   Об этой игре мне рассказал Захар. Иногда на рынках наступает затишье - флэт, когда котировки вяло болтаются долгое время на одном месте, не давая сигналов ни на покупку, ни на продажу, и тогда пытливые умы трейдеров ищут, чем бы себя занять. Кто-то приволакивает из дома старого плюшевого мишку и продает соседу за доллар, тот другому за два и начинается игра. Расплачиваются настоящими деньгами. Медведь переходит из рук в руки, цена на него растет постоянно. Вот он стоит сто долларов, вот триста, а вот пятьсот. Очень многие успели погреть на нем руки, а многие и не по одному разу, но наступает момент, когда люди начинают понимать, что старая игрушка никак не может стоить тысячу долларов и покупатели кончаются. Последний, заплативший больше всех, назначается главным терпилой, ведь интуиция ничего ему не подсказала и не уберегла от неоправданной глупости.
   Торговля акциями и есть эта игра в медведя. Только обретшая масштабы поистине циклопические. На доходах от нее живут целые страны, вроде Англии. Хотя первопроходцами в этой сфере были французы.
   Но мало самого медведя, - ведь покупателей много, а медведей поменьше, поэтому люди придумают производные от самого медведя - права на покупку или продажу этой игрушки в какое-то определенное время. Потом это право застрахуют, а владельца медведя прокредитуют на его стоимость, и сам кредит, да и страховку тоже - непременно вынесут на рынок, сделав его правом требования права на покупку медведя. И вот уже вокруг медведя, текущая стоимость которого триста долларов, образуется бумажный ком прав, требований прав, страховок и прочих производных, ценой в десятки тысяч долларов. Все чем-то торгуют, но ни у кого нет медведя.
   Все это еще только нарождается, потому что такие операции требуют соответствующего машинного обеспечения - компьютеры и программы, высчитывающие эффективность вложений, интернета, позволяющего мгновенно перемещать капиталы из одной точки планеты в другую, соответствующее законодательство, позволяющего такие операции производить и получать от них колоссальную прибыль, совершенно несравнимую с теми крохами, что дает реальное хозяйство вроде карьеров, мясокомбинатов и прочих конфетных фабрик.
   Но если ничего подобного еще нет, то...
   Глядя на прекрасные черные свечи, усеявшие графики бумаг практически всех эмитентов, я спросил Захара:
   - Мы сможем открыть банк?
   Захар едва не поперхнулся своим виски:
   - Гм... банк? А зачем нам банк?
   - Хороший банк, Зак, это пропуск в мир больших денег. Если хочешь, чтобы с тобой считались - тебе нужен банк. Не большой автозавод, ни нефтяные пласты, ни полеты в космос, ни какой-нибудь хэдж-фонд. Только банк. Пока у тебя нет банка, ты тот, кого доят, когда у тебя появляется банк, ты становишься тем, кто доит. Да и растущий объем наших операций не дает мне покоя. Это, конечно, хорошо, что нас пока не вычислили. Но такой момент наступит обязательно. И если к тому времени мы не будем "слишком большими, чтобы рухнуть", нас сожрут с потрохами. А имея банк, мы сможем какое-то время поторговаться и если и уступить, то не очень много. Опять же, это солидно расширит наши возможности.
   Вот сам посуди - сейчас азиатские биржи закрылись, а деньги мы с них еле успели выдернуть, чтобы успеть к открытию американских. А был бы у нас банк с филиалами повсюду - это была бы рядовая операция, без всех этих хитрых заморочек. Сидели бы там люди, зарабатывали бы деньги и никто не сказал бы нам плохого слова. Да и пора нам уже задуматься о том, как размещать капитал после того как...
   Захар задумался минут на двадцать.
   - Знаешь, что-то в этом есть. - Ответил он, опять прикладываясь к бурбону. - Только не один банк, а три, чтобы можно было гонять бумаги между своими. И еще небольшую региональную биржу. Где-нибудь на Филлипинах.
   - Ты наконец-то начинаешь думать! - похвалил я друга. - Но все нужно делать последовательно. Сейчас, если мы все правильно просчитали, общий доход от наших эволюций составит миллиардов двадцать пять - двадцать семь. Представляю себе глаза наших брокеров. Какой там Сорос с миллиардом фунтов за день!
   - Сорос - это который из лондонского Квантума? А что с ним такое?
   - Через пять лет без одного месяца - в сентябре 1992-го - обвалится английский фунт. Винить в этом будут несчастного венгра, якобы заработавшего на этом движении миллиард то ли фунтов, то ли долларов. Но это все лабуда. Реклама и самопиар. Люди любят громкие слова, страшные подробности и прочую белиберду. Там на самом деле история длинная. И началась она, как ни странно, с развала Советского Союза, объединения Германий, действий немецкого Бундесбанка, не пожелавшего снижать учетные ставки - они боролись таким образом с инфляцией. Фунт будет падать две недели, даже почти три - а не только в "черную среду". И пятью ярдами фунтов, что будут в тот момент у Квантума, его так низко не уронить. Кстати, гораздо динамичнее фунт падал не против немецкой марки, в которой сидел Сорос, а против доллара, где никакого Квантума не было. Там многие погрели руки. И больше всех - американские и английские банки. Но главным героем и виновником назначили венгерского еврея. Да и то верно: настоящие деньги любят тишину.
   Захар одобрительно хмыкнул:
   - Его нужно купить.
   - Сороса? - теперь чуть я не подавился. - Он-то нам зачем?
   - Не, не Сороса, - замахал руками Майцев. - Банк нужно купить. С солидной историей, с хорошей сетью филиалов, чтобы не выглядеть белыми воронами и нуворишами - таким не очень верят. И биржу на Фиджи. Маленькая, свободная, за небольшую премию тамошние власти позволят нам делать все, что угодно. Сколько мы отдадим Павлову?
   - Я обещал удвоить его капитал.
   - Значит, восемнадцать. И останется примерно столько же. Если не торопиться и все хорошо взвесить, то можно купить и банк и Фиджи. Целиком.
   Мы не договорили, потому что следовало звонить и выбрасывать на открывшуюся биржу в Нью-Йорке те деньги, что уже появились от операций на азиатских и европейских площадках.
   Еще часа два мы отдавали бесконечные распоряжения нашим девчонкам: к Эми, Линде и Марии мы взяли еще двух - романтичную, но исполнительную Джоан и педантичную и упрямую Марту - внучку немецких переселенцев из Висконсина.
   Все распоряжения были отпечатаны на бумаге заранее, и теперь мы все всемером только звонили-звонили-звонили.
   К середине дня наступило временное спокойствие: все распоряжения переданы, задачи розданы, оставалось лишь ждать вечера. Захар с Линдой ушли в китайскую забегаловку на первом этаже здания - перекусить. Остальные обедали на рабочих местах.
   К четырем часам вечера падение стало затормаживаться, и я бросился в скупку: наш офис опять наполнился телефонными трелями, командами, криками и проклятьями. Однако, все деньги в дело не пошли. И вот почему.
   Сидя перед мониторами Bloomberg'а, мы поняли одну истину: в мире нет самостоятельных рынков. Все они поголовно зависят друг от друга и все в большей мере - от американского. Он единственный был более-менее самостоятельным. В силу своей величины и исторических традиций. Ежедневно можно было видеть, как движения индексов на любых региональных площадках повторяют то, что происходит на американских. Если упал на пару процентов какой-нибудь сводный индекс на бирже в Гамбурге - все отреагируют на это вяло - как на малозначительный эпизод, но если такое же произошло в Нью-Йорке - весь мир послушно отработает это снижение и даже с большим усердием: местные биржи легко могут показать не два положенных процента, а три или пять. Если приложить графики изменения основных эмитентов - "голубых фишек" - с Токийской биржи к такому же графику с Лондонской, вы с удивлением обнаружите, что они практически одинаковы. Если падают - то все вместе, если растут - то тоже не вразнобой. Исключения крайне редки и вызваны, чаще всего, какими-то локальными потрясениями - вроде решения суда о разделении компании на несколько частей по требованию антимонопольного комитета или заявлением Правительства о снижении экспортных пошлин на продукцию, выпускаемую каким-то предприятием или целым сектором экономики.
   Поэтому теперь, когда по ту сторону океана уже наступило двадцатое число, я ждал от азиатских бирж стремления догнать американское падение, которое они сами и спровоцировали. Но хитрые азиаты открылись солидным гэпом вниз (первая сделка совершилась по цене гораздо ниже, чем последняя вчерашняя. Когда такое происходит - трейдер, как правило, не успевает присоединиться к этому сильному движению, которое редко имеет продолжение в ту же сторону) - чуть не в пять-семь процентов, которым и отработали американское снижение. Потом цены ожидаемо двинулись вверх - трейдеры стали выкупать сильно подешевевшие активы и мне ничего не оставалось делать, как к ним присоединиться.
   Захар смотрел на меня и беззвучно ржал:
   - Обманули, супостаты?
   - Околдовали, восточные демоны, - отшутился я, подсчитывая размер упущенной прибыли. Что-то около полутора миллиардов.
   Зашедший в офис часом позже Золль просто сокрушенно покачал головой, но ни сочувствия, ни рекомендаций не высказал.
   По самым скромным прикидкам выходило, что я потерял в возможной прибыли миллиарда два-два с половиной. И я понял, что теперь с временным арбитражом я хорошо пролетаю на всех площадках, потому что везде будут эти самые чертовы гэпы, на которых влезать в рынок - просто терять деньги.
   Мы уже не спали практически вторые сутки, воочию наблюдая самый мощный переходный процесс, что сотрясал рынки. Котировки болтались вверх-вниз и мы, как серферы скользили на восходящих волнах.
   Девчонки спали на лежанке по очереди - по четыре часа. Они не жаловались, потому что были предупреждены заранее и рассчитывали на хорошее вознаграждение. И хотя им всем мы пообещали заплатить одинаково, каждая старалась показать, что ее вклад в общее дело гораздо значимее других.
   Двадцать первого числа все закончилось - "черный понедельник" себя исчерпал. Было объявлено о мерах, призванных компенсировать потери, общественность слегка успокоилась и более потрясений никто не ждал.
   Меня разбудила Марта - она склонилась надо мной, уснувшем в кресле, и шептала в самое ухо, чтобы не услышал Захар, сопящий напротив:
   - Мистер Саура, мистер Саура, там звонят из чикагского "Оffice work and secrecy".
   - Чего им нужно? - я спросил, еще не приходя в сознание.
   - Им позвонили с Чикагской фондовой. Там очень хотят встретиться с господами, - она посмотрела в бумажку, - Смитом, Нео, Бэкхемом, Левинсоном и Кацем...
   - Зачем?! - сон с меня как рукой сняло!
   Фамилии были из списка тех "фиктивных инвесторов", с которыми работал виртуальный офис в Чикаго.
   - Они хотят предложить этим господам работу. Они видели, как счета у Смита и Нео увеличились за два дня в пять раз, они в полном восторге...
   - Тихо, Марта, дайте мне подумать. И принесите, пожалуйста, кофе. Кто еще в офисе остался?
   - Вчера мистер Майнце всех отпустил домой, велев мне прийти сегодня пораньше. Остальные будут к одиннадцати.
   - Хорошо, Марта, ступайте. Я жду кофе. Сделайте, лучше, два. Зак, я думаю, тоже захочет, когда проснется. И не отвечайте больше на звонки. Вернее, отвечайте, но... - я не знал, как ей реагировать на подобные вопросы. - Просто записывайте запросы и ничего не обещайте.
   Пока она готовила кофе, я стоял у окна и "вспоминал".
   Потом, когда Марта принесла кофе, разбудил Майцева.
   - Зак, нас поймали.
   - Кто?
   - Ребятки из Чикаго. Это должно было рано или поздно случиться. Статистика работает против нас. - Я коротко рассказал ему о происшествии.
   - И что теперь? - он отхлебнул кофе, и недовольно поморщился: Марта, как обычно, сэкономила на сахаре. - Когда она уже научится класть две ложки на чашку?
   - Думаю, пора заканчивать с кустарщиной. Нам нужны банки, фонды, солидность. Чтобы таких вопросов более не поднималось. Это ненормально, если дядя с улицы зарабатывает приличные деньги в то время, когда прожженные дельцы терпят убытки. Это сильно заметно и создает нездоровый ажиотаж. А если они еще сведут воедино наши операции, то результат, боюсь, будет плачевным.
   - Нужно поговорить с Брайаном? - предложил Майцев.
   - Золль - человек Кручины. Сейчас он получит свои деньги, и мы снова останемся вдвоем. По крайней мере, я сильно на это надеюсь...
   Я не успел договорить, как в офис ворвался наш Эндрю Бойд. Был он в тонком щегольском плаще цвета кофе с молоком, без шляпы и с самого порога принялся орать:
   - Сардж, ты представляешь, что вы сделали с моей фирмой? Что вы сделали со мной! Меня же теперь заклюют! Что мне делать?! - Он схватил стоявшую на столе бутылку майцевского кукурузного виски и опрокинул ее над стаканом. Его руки тряслись и тонкое позвякивание бутылочного горлышка о стеклянный край наполнило кабинет. - Меня же теперь на работу не возьмут в самую захудалую компанию! Мне теперь только с "Мак Алпайн" (плотина со шлюзом в районе Луисвилла) в воду броситься!
   Он залпом выпил бурбон и упал в кресло, обхватывая руками лохматую голову.
   - Эндрю, ты ведь получил от нас хорошие деньги? Чего разволновался? - Спросил Захар. - Ребятки твои тихонько сядут, залог за них внесем и поедут греть пузо в Африку. А там их никакое ФБР не отыщет. Откроешь новую компанию, если эту закроют. Ты же, кажется, собирался игрушки выпускать? Хорошее дело. Рынок сейчас на подъеме будет. А у Сарджа для тебя пара хороших идей припасена, да, Сардж?
   Я не стал отнекиваться и предложил просто взять и купить небольшую пока компанию MicroProse вместе с ее основателем - Сидом Мейером. Они еще не издали ни Railroad Tycoon ни Civilization, но уже стояли практически на пороге.
   - Ребята делают хорошие игры для Apple и Atari. А уж какие у них шикарные идеи! Если ты со своими капиталами и экономическими наработками им поможешь, вы станете лучшими в этой индустрии. На долгие годы.
   Бойд на несколько секунд задумался:
   - Это тот Сид Мейер, что выпустил "Пиратов" и "Project Stealth Fighter"?
   Я не был уверен - произнесенные названия мне ни о чем не говорили, но на всякий случай кивнул.
   - У меня денег не хватит, - печально вздохнул Эндрю и погладил свой круглый животик через тонкую шелковую рубаху.
   - Перед тобой стоит лучший в мире специалист по поглощениям. Дружественным и не очень, - отрекомендовался Захар. И тут же поправился: - Ну, почти лучший, за исключением, пожалуй, Берни Эбберса. Если ты этого хочешь, мы это сделаем. Но с отдачей. Лет через пять все вернешь!
   Бойд налил себе еще один полный стакан, в три могучих глотка выпил и, хлюпнув носом, поделился:
   - Парни, я всегда знал, что могу на вас положиться. Вы... вы... - он повис у Захара на шее, - вы такие молодцы! Вот слов нет! Я клянусь...
   В чем он хотел поклясться, мне дослушать не удалось, потому что появился Золль. Он потоптался на пороге, но увидев Эндрю, развернулся и вышел.
   - А, парни, простите меня, я вас отвлекаю. - Засуетился Бойд. - У вас же тоже, наверное, горячие деньки? Давайте тогда сделаем, как договаривались. Мои ребята будут молчать о вас. А вы уж...
   - Да-да-да, Эндрю, - Захар повел его к дверям. - Заходи через пару недель, когда станет поспокойнее, все с тобой порешаем. И займись, наконец, спортом, а то выглядишь как... рок-звезда какая-то вроде Сида Вишеса. А они долго не живут. Наркотики, алкоголь, доступные женщины... прям как у меня все! - Он засмеялся. - Черт, одни Сиды на языке крутятся. Заходи, Эндрю, когда поспокойнее будет!
   Он выпроводил нашего истеричного программиста, а Золлю показал, что тот может войти.
   - Линда, вызови для мистера Бойда машину, он сегодня не в форме. - Успел скомандовать Захар, наблюдая за перемещениями Эндрю.
   Сам он вошел в кабинет вслед за Золлем.
   - Кто это? - вместо приветствия спросил Брайан.
   - Это программист, Эндрю Бойд, - сказал я и объяснил, что нас с ним связывает.
   - О ваших делах в его компании знает только он?
   - Ну, в общем, да, - осторожно ответил Захар.
   - Я займусь им, - просто сказал Брайан. - Мы не можем так рисковать. Забудьте про мистера Бойда. И давайте уже перейдем к нашим делам.
   Захар застыл за спиной Золля как Медный всадник и выглядел странно - то ли испуганно, то ли удивленно, не понять.
   - Нет, - твердо возразил я. - Так не пойдет. Он ничего плохого еще не сделал. И если мы будем последовательно выполнять свои обещания, то и не сделает.
   - Я просто собирался переправить парня в Канаду...
   - Ну уж нет уж, - присоединился ко мне Захар. - Пусть на виду у нас побудет. И нам спокойнее, и вам хлопотать не о чем.
   - Я сообщу об этом руководству. Думаю, вас не похвалят.
   Мы с Захаром переглянулись, и нам стало весело - я увидел в глазах Майцева искреннее восхищение непосредственностью куратора. Кажется, в Союзе все еще считали, что мы от них в чем-то зависим, и соответствующие инструкции были выданы Золлю.
   - Конечно, Брайан. Это ваша прямая обязанность, - согласился с ним Захар. - Я бы даже сказал, основная.
   - Вы зря шутите, юноша, - Золль почувствовал скрытую издевку. - Дело очень серьезное. Если меня не обманул мой калькулятор, то мы за три месяца заработали сумму, сравнимую с годовым бюджетом всего Союза. Неужели вы думаете, что это останется незамеченным нашими начальниками? Было бы сущим детством считать, что ваши способности не будут поставлены на службу...
   - Брайан, я очень уважаю ваше мнение, - прервал я его, - но поверьте мне, я смогу объясниться с кем угодно. Так что давайте займемся своими делами, и не будем морочить друг другу голову!
   - Хорошо, Сардж, - быстро согласился Золль. - Тогда давайте считать, делиться и перемещать.
   Они с Захаром сели за стол и принялись распределять прибыль, а я подошел к окну. Под зданием, напротив паркинга, остановился зеленый маршрутный автобус, талантливо переделанный в некое подобие уличного трамвая начала века - такие были только в Луисвилле. Из него выгрузились несколько чернокожих парней и, что-то разыскивая, стали оглядываться по окрестностям. Следя за их перемещениями, я вспоминал о будущем Брайана Золля.
   Он появится в девяносто пятом. Мы станем уже достаточно известными "друзьями России", такими, каким был для СССР Арманд Хаммер, чью основную компанию "Occidental Petroleum" я собирался прибрать к рукам в следующем - 1988 году после памятного июльского взрыва на нефтедобывающей платформе. Акции станут стоить едва ли меньше, чем будет денег на счетах компании. И каждый доллар с этих счетов нам достанется по 97 центов. Но и кроме долларов еще будут платформы, контракты, трубопроводы и нефтеперерабатывающие заводы. Хорошая сделка.
   А Брайан Золль назовется полковником в отставке Игорем Васильевичем Лапиным. И попытается нас шантажировать историей о коммунистическом происхождении наших капиталов. Он останется последним, кто будет знать о ней. Что ж, Игорь Васильевич, поиграем. Но Бойд - наш.
   Спустя неделю Золль-Лапин увез с собой те девять миллиардов, что выдал Кручина и еще столько же, что добыли мы. Операция была завершена, и в нашем распоряжении осталось чуть больше десяти миллиардов.
   Напоследок он передал нам контакты своих подобранных кандидатов на места номинальных держателей миллиардов - тех, кто гарантированно будет послушен и не начнет выступать с собственными инициативами. У каждого из этих людей был какой-нибудь скелет в шкафу, делавший их чрезвычайно сговорчивыми. Кто-то продавал наркотики, кто-то убил соседа, несколько человек укрывали свои доходы от налогообложения. Между ними нужно было распределить пакеты акций, счета... Постепенно, имитируя небывалый инвестиционный успех любого их предприятия, так правдиво, чтобы они сами уверовали в свою исключительность - чтобы не только на фотографиях, но и в частной жизни выглядели миллиардерами.
   Однако сразу заняться этими людьми мы не могли, нас тормозила невозможность полного контроля наших зиц-председателей. Десять миллиардов - очень большая сумма, чтобы отдавать ее в руки кому попало без надежных гарантий. Какое-то время они, конечно, будут лояльны, но обязательно попытаются присвоить чужое - они же не немцы, они американцы. И значит, следовало сначала создать механизм защиты наших интересов. Где-то взять надзирателя за каждым из этих людей, которому можно было бы доверять. Золль рекомендовал подобрать им телохранителей и бухгалтеров. Причем таких, с которыми они никак договориться не смогли бы в силу взаимной ненависти. Белому расисту - охранника из черных расистов и бухгалтера-мексиканца, голубому - гомофоба и противника абортов, религиозному фанатику - злобствующего атеиста и так далее. Такая мера, по его мнению, позволила бы держать наши миллиарды в относительной безопасности.
   Читая год назад о таких состояниях, мы поражались их размерам и страшно завидовали, не понимая - куда можно потратить такие деньжищи?! Но теперь вдруг оказалось, что для чего-то серьезного средств все равно маловато. В банк за кредитом не сунешься - формально владельцы этих миллиардов черт знает кто... В общем, следовало серьезно задуматься о легализации бесчестно нажитых капиталов. Благо, что примеров сверхбыстрого обогащения вроде незабвенных саг о Милкене, Риче, том же Эбберсе было по нынешним временам в избытке.
   Наши девчонки, все пятеро, получили по сто тысяч премиальных и готовы были носить нас на руках, чем Захар пару раз и воспользовался, проехавшись по коридору. Он становился подлинно счастливым лишь когда купался во всеобщем обожании. Все были довольны.
   Треть вырученных средств мы отправили в Токио - там наклевывался замечательный пузырь в сфере недвижимости, и не воспользоваться им было бы глупо. Остальное распределили междц нефтью, золотом, бумагами - теми, что сулили какую-то прибыль.
   Я съездил на выходные к Сэму Батту - почему-то соскучился по громкоголосому толстяку-фермеру. Наверное, так привязываются цыплята к наседке.
   Я приехал к нему на закате, чтобы не отрывать фермера от работы
   - Кого я вижу, - заорал Сэмюэль, едва я выбрался из машины. - Старина Сардж! А я смотрю на дорогу - твоя машина или не твоя?!
   - Привет, Сэм, - мы обнялись, и в нос мне пахнуло потом, табачным листом и какой-то химией. - Ты все с табаком возишься?
   - Конечно, Сардж, конечно! С чем мне еще возиться в этом захолустье? Табак, кукуруза да мои лошадки - вот и вся жизнь!
   Он повел меня в дом, рассказывая по пути, что урожай в этом году не то что в прошлом, а тем более, в позапрошлом! Что работник, нанятый им, сбежал, сломав трактор - сельские новости обрушились на меня как снегопад на Сибирь; их было много, они все были важные и Сэм очень желал ими поделиться.
   - Лови, - едва оказавшись у холодильника, он бросил в меня бутылку пива. - Слышал, что делалось на "Черчилл Даунс" в мае? Нет? Ну ты полжизни потерял, Сардж! Весь ипподром аплодировал моим лошадкам! Весь! Глум таки пришла второй. Представляешь? Никто не ставил на нее, а она пришла второй! Готовлю ее на "Бридерс Кап" на следущий год - это все равно что Олимпийские игры для людей! А Месть тоже умничка, на "Кентукки Оукс" просто фурор произвела!
   - Поздравляю! - я на самом деле искренне обрадовался. Тем более, что совершенно не ожидал ничего подобного от старого увальня и пьяницы. - Так ты теперь известный конезаводчик?
   - Ну не то чтобы известный, - потупил взгляд Сэм, а потом рассмеялся: - Но лошадок моих знают! За Месть уже пятьдесят тысяч предлагали! Но я договорился с одним человечком из Калифорнии, у него есть хороший коник, будем линию выводить элитную! Из Мести выйдет отличная мамочка! Давай-ка за это выпьем!
   - Отличные новости! Расскажу Заку, пусть за тебя порадуется.
   - Как там этот шельмец поживает? - с неподдельной теплотой, но как бы слегка между делом, поинтересовался Сэм. - Не женился еще?
   - Зак-то? Шутишь, дядя Сэм? Чтобы Зак женился, женщина должна обладать красотой Брук Шилдс или, на худой конец, Дженис Дикинсон, долготерпением матери Терезы и характером Опры Уинфри.
   - От Дженис Дикинсон я бы и сам не отказался, - заговорщицки подмигнув, поделился со мной Сэм. - Да и по возрасту она более мне подходит, чем Заку - старовата для него тетка. Так что передай Заку, чтоб ручонки к Дженис не тянул!
   Довольный, он расхохотался.
   За те пару часов, что я у него пробыл, он успел мне поведать о несчастье, обрушившемся на беднягу рыжего Джейка - его кабак сгорел на следующий день после окончания действия страховки. Накопления, конечно, какие-то были, но новую забегаловку на них не открыть.
   Потом он вдруг вспомнил о недавних событиях, на которых и сам немножко обеднел:
   - Слушай, Сардж, - сказал он. - А как вы перенесли этот чертов "черный понедельник"? Вы же что-то там с бумагами хитрили? Я ведь купил по твоему совету немного Enron и Apple. Они почти ничего не потеряли, но знаешь... читая газеты, я был уже на грани срыва. Как у вас-то нервы выдерживают?
   Я действительно как-то посоветовал ему прикупить эти бумаги. И сказал, что лет через десять они сделают каждый вложенный цент десятью долларами. Сэм должен был дожить до самой смерти Джобса.
   - Привычка, - отговорился я. - Привычка и таблетки. Успокоительные.
   - Смотрю я на тебя, Сардж, - вдруг неожиданно Сэм стал серьезен. - Смотрю и думаю: тот ли это мальчик, что оказался в моем доме два года назад? Вроде бы он: те же глаза, нос, рот, вихры, но и не тот совсем - ты стал какой-то закрытый и... злой, что ли? Не могу найти слова.
   Я улыбнулся ему:
   - Для тебя, дядя Сэм, я всегда тот самый. И не принимай на свой счет мою усталость.
   Я остался у него до утра - чтобы не садиться за руль нетрезвым. Утром, когда Сэм отправился к своим "лошадкам", я пообещал ему непременно приехать на Рождество, ну а в следующем году вместе провести пару недель на скачках "Кентукки Дерби".
   Всю дорогу лил тоскливый октябрьский дождь, и на дороге образовались полузатопленные места, где приходилось перебираться едва ли не вплавь. Пару раз на скользких участках машину хорошо потащило в сторону и я исцарапал оба передних крыла и хорошо помял решетку радиатора, въехав в дорожное ограждение.
   - Думаю, мы заслужили хороший отдых! - Такими словами встретил меня Захар.
   Он внимательно со всех сторон оглядел мою машину - грязную, побитую немного и насквозь мокрую, хмыкнул:
   - На Гавайях, а? Очень хочется посмотреть на курорт, бывший русским, а ставший американским. Как Аляска, только история другая. Я здесь журнальчик почитал, пишут, что еще должны сохраниться остатки Елизаветинской крепости, построенной русским немцем Шеффером. Взглянем? Перл-Харбор опять же. Корабли-авианосцы-линкоры всякие. Живая история. Единственное место в США, что пострадало от войны.
   Я был настолько замучен дорогой, что не стал с ним спорить и еще через три дня мы оказались в самолете "Дельта Эйрлайнз", следующим до Сан-Франциско. А там была быстрая пересадка на стыковочный рейс Pan Am, чья показная роскошь подтверждала сплетни о том, что все пилоты там едва ли не наследные принцы, а стюардессы - переманенные из глянцевых журналов фотомодели. Спустя восемь часов, семь из которых я бездарно проспал, мы приземлились в Гонолулу - столице пятидесятого американского штата, что находится в самом центре Тихого океана. На берегу, который прощается с Солнцем последним на нашей планете.
   Еще в Луисвилле Захар заказал нам два двухместных номера в Ocean Resort - двадцатиэтажном отеле почти на берегу океана. Мне достался с видом на горы, ему - номер напротив, с видом на пенный прибой. До берега было не больше ста метров по извилистой аллейке.
   Если не считать проблемы с часовыми поясами - вставали мы по местным меркам очень рано, а ложились когда приличные гавайцы еще только собирались ужинать - все остальное было просто замечательно. Вполне приличная еда со смешными названиями - вроде локо-моко. Бесконечно много фруктов, травок, соусов и приправ создавали тот особенный букет, что запоминается навсегда и сильно нравится женщинам. Но и для нас кое-что нашлось. Особенно пришлись по вкусу шашлык из тунца и жаркое из рыбы махи-махи.
   Я всю неделю пролежал на пляже, попивая коктейли, хотя мне и говорили, что сезон уже кончился и ничего хорошего от такого лежания ждать не стоит. Но так уж вышло, что обычных для этого времени года дождей не случилось, было умеренно тепло, впрочем, здесь всегда +77 по Фаренгейту: я успел слегка подвялиться и ненадолго забыть о делах, оставленных в Луисвилле.
   На стоящей у берега спасательной вышке добрейший парень Джон - гаваец, лысый и бородатый, ежедневно по нескольку раз пугал меня ожиданиями цунами и тайфунов. Он вглядывался в небо, прикладывал то бинокль к глазам, то ладонь к бровям, находил какие-то тайные знаки, о которых ему "старики говорили", и предлагал мне взять в аренду спасательный жилет - на всякий случай. Но вода была тиха и покойна - будто нарочно издевалась над его страхами. И сотни запахов, доносившихся вместе с ветром с гор, сводили с ума, создавая незабываемую объемную картину рая на земле: цветы, жареная рыба, бриз и свежесть океана. Никакого сравнения с суетой на заваленном водорослями побережье Черного моря под Анапой - единственного курортного местечка (если не считать кратковременного пребывания на Кубе), где мне довелось побывать прежде.
   Природа, местные колоритные напевы, ежедневные экскурсии, музеи, мемориалы и ресторанчики - все досталось Захару. Он ходил в зоопарк, где фотографировался с бегемотами и крокодилами, обследовал всю береговую линию пляжей Вайкики - от нашего Капиолани до далекого San Souci, побывал в вулканическом кратере Алмазная голова и еще в десятке мест, от каждого из которых остались подробные фотоотчеты. Огромную часть его памятных фотографий составляли разноцветные рыбы, шевелящие плавниками в прозрачной воде - и не дай бог тронуть хоть пальцем эту растопырившуюся симпатягу - наказание со стороны властей будет быстрым и неотвратимым! Захар говорил, что три месяца тюрьмы за прикосновение дают автоматически. Если рыба захочет потрогать человека - ей можно, а наоборот - нет. Из поездки на затонувший линкор "Аризона" Майцев привез копию кинопленки, снятой неизвестным оператором при налете японцев на Пирл-Харбор. Он летал на самолете над действующими вулканами и опускался в океан в стаю акул - в клетке, конечно, безопасно с гарантией, но я бы все равно от подобного развлечения поостерегся.
   Он вообще времени зря не терял - помимо красот тропической флоры и фауны в его распоряжении оказались целые толпы красавиц, приехавших сюда найти выгодную партию или же просто, как и я, решивших отдохнуть вдали от цивилизации.
   Каждое утро Захар рассказывал мне о замечательных водопадах, лесных тропинках и пустынных белых пляжах: песочных и с рифами. О черных песках Пуналу и церемонии Луау - с песнями, возлияниями и бесконечной обжираловкой. О ботаническом саде Фостера и памятнике Камехамехе I - объединителю Гавайев, тому самому, что долго решал, к кому примкнуть - к русским или американцам, а я, соглашаясь с ним, что все это крайне интересно, брел к своему лежаку, и снова лежал и смотрел на горизонт - туда, где садилось в океан солнце. Иногда лишь прерываясь от созерцания этой величественной картины, чтобы заказать еще один коктейль.
   На четвертый день Захар просто не вытерпел и сказал, что если я желаю отдыхать не как человек, а как зеленая травяная гусеница, то так тому и быть - это целиком мое дело, но он не позволит мне загубить его единственный отпуск за три года.
   Он прихватил с собой заготовленный с вечера баул и выскочил в коридор отеля. Дверь не успела захлопнуться, как оттуда послышался женский смех.
   А я опять поплелся на пляж - к прибою, к пальмам, к птицам и облакам. Мне понадобилась вся неделя, чтобы ощутить, как, наконец, уходит усталость и почувствовать восстановление.
   Захар появился только в последний день нашего отпуска - часа за три до вылета, с живой леи (гавайская гирлянда из цветов живых или искусственных) на шее, возбужденный и довольный, будто только что отыскал клад старого пирата Моргана. Наскоро собравшись, мы понеслись в аэропорт, благо, был он совсем недалеко - в каких-то пяти-семи километрах. В зале, где шла регистрация на рейс, он снова пропал и нашелся только перед самой посадкой.
   С ним была какая-то очередная подружка - Мэгги, довольно симпатичная блондинка, наряженая в гавайскую травяную юбку и такую же леи, какая была на Захаре. Майцев обещал ей непременно написать, как только доберется до дома. Они посылали друг другу воздушные поцелуи, обменивались томными взглядами, вообще вели себя как расстающиеся молодожены, и если бы я вовремя не потащил друга на посадку - мы бы никуда не улетели в тот день.
   Aloha, Hawaii!
   Глава 2.
   - Второй городской банк Роанока?
   - Мимо.
   - Торговый банк Александрии?
   - Жуть.
   - Экспортно-импортный банк Дженкинса?
   - Где это?
   - В Линчберге.
   Я задумался. Мы уже полдня перебирали банки в соседней Вирджинии. Искали достаточно старые, с длинной историей, но при этом они не должны были быть местечковыми сберкассами, чье появление на Уолл-Стрит вызовет только смех. Нам нужен был хороший, крепкий банк, не хватающий звезд с неба, но вместе с тем достаточно известный в узких кругах финансистов на Западном и Восточном берегах Америки.
   Первый шаг к легализации мы уже сделали - на Вануату в оффшорной зоне был открыт хэдж-фонд "Gyperbore trust" с уставным капиталом в пятьсот миллионов, впрочем, так нами пока и не оплаченным. Мы внесли десять процентов и нас легко зарегистрировали. Теперь наш фонд наполнялся взносами Исааков Левинсонов, Смитов, Бэкхемов и всяких остальных Джонов, Джуди и Джеймсов Доу (так раньше в англосаксонском праве называли неизвестных ответчиков или неопознанные трупы при проведении расследований или судебных тяжб, что-то вроде Иван Иваныч Иванов) и их соседей - Ричардов Роу (соответственно - неизвестные истцы) с семьями. Тамошняя разновидность социализма - меланезийская, устраивала нас совершенно: все в руках чиновников, а они очень любят вкусно кушать. Особенно Уолтер Лини - бывший англиканский священник, бессменный премьер-министр страны аж с самого ее основания и автор учения об особенностях социализма в южной части Тихого океана, с которым договориться было очень просто - больше всего он любил хруст, что издавали свежеотпечатанные купюры с ликами Бенджамина Франклина (100$).
   Теперь наш фонд собрался купить банк. Вернее, несколько банков. Два в Европе и пару в Штатах. Затем настала бы очередь страховых компаний и консалтинговых агентств: аудит, юридические услуги и весь остальной букет, сопровождающий цивилизованный бизнес. Потом на очереди стояла маленькая биржа - с введением правил, к которым все остальные придут лет через двадцать.
   - Отказать мистеру Дженкинсу. Что-нибудь в Норфолке есть?
   - На кой черт тебе сдался этот Норфолк? - спросил его наш новый бизнес-консультант Рони Маккой, часто шутивший над своей фамилией, отзываясь по телефону "Real McCoy (английская идиома, переводится вроде как "подлинная вещь") у аппарата".
   Наш консультант давно разменял пятый десяток, носил темную "сутенерскую" бородку, имел обыкновение смотреть на людей "рыбьим" взглядом законченного идиота, но вопреки производимому впечатлению недалекого пижона, был очень неглуп и прекрасно информирован. И при этом справедливо считал себя настоящим знатоком финансовых учреждений Восточного побережья - он знал все и обо всем: истинная бродячая энциклопедия.
   Нашли мы его буквально по объявлению в газете Investor's Daily. Вернее, там была его статья, где он проводил сравнительный анализ между традиционными банками Европы и новейшими достижениями банковского дела в Америке. Под статьей были размещены его координаты для связи, которыми мы и воспользовались
   - Хэмптон-Роудс. Чесапикский залив. Самый крупный порт. Рукой подать до Вашингтона и аэропорта Даллеса. Там должны водиться крупные рыбы.
   - Зак, мальчик мой, - когда кто-то начинал, по мнению мистера Маккоя, нести откровенную ахинею, старина Ронни становился умильно-ласков. - В Хэмптон-Роудс действительно есть крупные рыбы - докеры, весом под четыреста фунтов, их жены, самую чуточку поменьше. Ты желаешь вести дела с ними?
   - С женами докеров? Нет, Ронни, мне нужны акулы из правительства, Конгресса, Уолл-стрит. Чтобы можно было непринужденно встретиться за чашкой кофе, или на поляне для гольфа.
   - Кто тебя учил разговаривать? - внезапно озадачился Ронни. - Ты разговариваешь не как финансист, а как бросивший школу подросток с мексиканской границы.
   Я видел, как Захара начинает раздражать этот самоуверенный мистер Маккой. Я сам не любил, когда меня тыкали носом в очевидные вещи, но Майцев от подобного буквально сатанел.
   - Ронни, дружище, мы очень ценим твою заботу, но тебе нужна работа, которую мы тебе предложили или ты решил побыть логопедом? - ядовито осведомился Захар. - Если так, то давай пересмотрим наше соглашение по оплате. Не двести долларов в час, что предусматривает твой статус финансового консультанта, а всего двадцать, для логопеда и это - с избытком. Годится?
   - Знаете, мистер Майнце, с вашими деньгами вы можете разговаривать хоть на суахили или щелкать языком как бушмены - вас поймут, - отыграл немного назад Маккой. - В конце концов, на Уолл-Стрит, одиннадцать (адрес Нью-Йоркской фондовой биржи), орут подчас настоящие шифровки. И никого это не беспокоит. Так на чем мы остановились?
   - На Норфолке, - буркнул Захар и вышел за дверь.
   - Не в духе сегодня мистер Майнце? - спросил у меня Маккой. И не получив ответа, как ни в чем ни бывало, продолжил: - Банки Норфолка не годятся. Это маленькие учреждения, известные только в самом Норфолке.
   Мы обсуждали горячий вопрос уже три часа - Ронни был доволен: время шло, заработок рос.
   Остановились на двух небольших банках из Кливленда. Оба были в предбанкротном состоянии, но спасать их никто не спешил. Один из них имел сеть филиалов в пятнадцати штатах, второй - места на Чикагской и Нью-Йоркской биржах. Их объединение должно было создать новый банк со старыми именами (что очень любили американцы) и с существенно возросшими возможностями. Ронни Маккой взялся за это дело, став представителем нашего фонда. За скромное содержание в пять миллионов в год после выплаты налогов. Когда мы сторговались, я увидел в его глазах безмерное обожание и стремление буквально выскочить из штанов, воплощая наши желания.
   На следующий день Захар опять улетел в Европу. Коль уж мы рассудили, что было бы неплохо иметь очень солидные исторические корни для развертывания нажитых капиталов, то итальянские банки, многие из которых были весьма уважаемы в банковской сфере и имели за спиной сотни лет существования, подходили для этих целей как нельзя лучше. Швейцарские тоже были бы вполне подходящими, но... уж больно были они жирными и несговорчивыми.
   Вместе с юристами старинного адвокатского бюро "Фабио Чезаре и сыновья" из Вероны Майцев приступил к поиску. У него была такая же задача, какую мы уже решили в Америке - приобрести один "народный" банк для работы с бизнесом и второй должен быть сберегательным - для населения.
   У меня тоже был план деятельности на ближайшее время. Всего полгода назад обанкротилась Texaco - один из немногих крупнейших нефтедобытчиков, не принадлежавших еще клану Рокфеллеров. Произошло оно по причине слишком хорошего аппетита у руководства нефтедобытчиков. Это была эра слияний и поглощений - все друг с другом сливались, поглощались. Важно было, что после каждой такой операции руководство обеих - и поглощаемой и поглощавшей компаний получало очень солидные комиссионные. И выходило, что, с одной стороны, росли компании, а с другой - невероятно быстро пухли личные накопления их директоров и президентов. А банки знай выдавали под это дело кредиты, которые без лишнего лукавства распихивались по карманам.
   Так и огромная "Тексако", пожелавшая приобрести в 1984 году крепкую Getty Oil, подавилась куском, оказавшимся для нее слишком большим. Getty Oil - головное предприятие того самого миллиардера Пола Гетти, что был удачно женат пять раз. У которого похитили внука, и он пять месяцев отказывался вносить выкуп, говоря, что на всех внуков у него не хватит миллионов. Образец американского добродушия. Он заплатил. Но только после того как получил по почте ухо внука и кинопленку с пытками. Добрый дедушка.
   Сначала империя Гетти должна была отойти к Pennzoil, и все уже было на мази, когда в разгар переговоров как слон в посудную лавку в сделку вломилась "Тексако", предложив цену повыше. Гетти долго колебались, или делали вид, что колебались, но, в конце концов, уступили более выгодному предложению. И все бы ничего, но американское законодательство - очень своеобразная штука. Подчас компании больше зарабатывают на нем, чем на своей деятельности. Pennzoil обратилась в суд с требованием компенсировать упущенную прибыль, коей насчитали больше 11 миллиардов! И суд удовлетворил требование истца, правда, не в полном объеме, но и тех 10,5 миллиардов, что присудил судья, вполне хватило, чтобы "Тексако" добровольно подала документы о банкротстве - таких денег сама она найти не могла, а банки все как один отказались ей в этом помочь.
   В тот день - 10-го апреля 1987 года, когда техасская компания объявила о банкротстве, мы тоже приняли всемерное участие в опускании котировок ее акций, прилично на этом заработав. Вместе с "Тексако" подешевела и Pennzoil: общее снижение капитализации двух компаний составило почти два миллиарда долларов. И солидная часть в этом куске была нашей.
   Но позже я осознал, что теперь нам предоставляется замечательная возможность получить контроль над очень достойным активом. Правда, противостоять нам в этом споре будет не кто-нибудь, а сам дедушка американского бизнеса - Дэвид Рокфеллер, уши которого торчали и за "обиженной" Pennzoil и за Chevron, которой чуть позже досталась обанкротившаяся "Тексако". Да и сами Гетти уже лет пятьдесят были прочно связаны с семьей Рокфеллеров через "Тайд уотер", управлявшей в свое время делами знаменитой Standard Oil. Мне вообще казалось, что вся эта афера по включению техасских нефтедобытчиков в империю Рокфеллера, была специально срежиссирована и подготовлена, и, конечно, безукоризненно сыграна талантливым коллективом его помощников. С засылкой агентов в руководство техасцев, с липовыми переговорами с наследниками Гетти... А иначе ничем не объяснить решение суда об удовлетворении иска банды из Хадсон Пайнс, что в Вестчестере (фамильное гнездо Рокфеллеров). Но мало решения - были отклонены и все аппеляции! Почти тридцать пять миллиардов долларов, которые стоила "Тексако" в тот момент, когда стала частью Chevron, упавших в итоге в хозяйство Рокфеллера, окупили все затраты семнадцатилетней операции. Доходность аферы исчислялась тысячами процентов. Вот это размах - все чисто и законно!
   Однако я был уверен в своих силах и обладание существенным преимуществом - знанием будущего - делало меня, как мне казалось, неуязвимым перед опытом ушлой семейки. Я собирался перехватить "Тексако". Я собирался устроить Рокфеллеру цугцванг - пусть посуетится дедушка. И если мистер Дэвид не собирался вообще ни цента платить за разоренную нефтяную компанию, то я был готов пожертвовать миллиард-другой. Так что шансы были. До полного поглощения еще четырнадцать лет - можно успеть слетать на Луну и вернуться обратно.
   Но для такого действа нужны подготовленные статисты - журналисты, судьи, сенаторы, конгрессмены, юристы, принимающие важные решения, надувающие щеки и объясняющие интересующимся гражданам суть вещей. Этот ресурс у Рокфеллера был, а у нас нет. И я им озадачился.
   И для начала я наведался в местное агентство "Консультация Джона Бригли" - небольшое, но по слухам, распускаемым Сэмюэлем Баттом, хорошо осведомленное об истинных связях бизнесменов и политиков. При этом не чурающееся не вполне законных способов достичь эффекта и умеющее хранить чужие тайны.
   Главой его оказался смышленый и безмерно хитрый проходимец Фрэнк Бригли - сын недавно усопшего основателя. Он встретил меня, пыхая сигарой и попивая коньяк из круглого бокала. Дубовые панели на стенах, картина, размером в хорошее окно, с портретом папы - Джона Бригли - основателя фирмы, массивный стол со старинным пресс-папье, десяток усердных юристов и бухгалтеров, сидящих за компьютерами на том же этаже в отдельных кабинетиках; все должно было свидетельствовать о том, что я имею дело с респектабельным человеком, который зря словами разбрасываться не станет.
   Фрэнку было около тридцати, но седина уже тронула его шевелюру. Одевался он в сшитый на заказ костюм, или же обладал идеальной фигурой, на которую удачно сел магазинный. Я не разбирался в марках модных домов, да и не считал это умение нужным, но мистер Бригли, кажется, был тот еще стиляга - из поколения вымирающих ныне модов (неформальное молодежное движение, отличающееся трепетным отношением к одежде, не одевавшие никогда одно и то же дважды).
   Он принял меня в своем кабинете, но не как обычного клиента - за столом, а усадил в кресло у журнального столика в соседней полуотгороженной комнатушке, видимо, предназначенной для послеобеденных медитаций.
   - Здравствуйте, юноша, - обратился он ко мне на правах старшего. - Джилл, - это была его секретарша, с которой я договаривался о встрече, - сказала, что у вас ко мне большое дело? На десять миллионов, по ее словам?
   Я немного растерялся, потому что мне еще не приходилось самому договариваться с посторонними важными людьми, не будучи им представленным. Сначала этим занимался обаятельный Чарли Рассел, потом опытный Золль и коммуникабельный Захар.
   - Смелее, молодой человек, смелее, - подбодрил меня Фрэнк и пыхнул сизым дымом.
   Ну, в таком случае, если уж все равно придется об этом говорить, я решил не ходить вокруг да около, а сказать все сразу:
   - Мне хотелось бы купить несколько политиков, пять-шесть политических и экономических обозрений, возможно один из центральных телеканалов, пару рекламных агентств из первой сотни, одно охранное агентство, - он поперхнулся своим коньяком и закашлялся, а я продолжал: - Еще десяток популярных журналистов, прокуроров и судей.
   - Это все? - Фрэнк погасил сигару в коньяке.
   - Ну, в общем да. Я надеюсь, что вы лучше меня понимаете, что мне нужно. Может быть, если я раскрою вам конечную цель, вам будет легче подобрать мне подходящие варианты?
   Он вскочил из кожаного кресла, в котором сидел и достал из шкафа второй бокал.
   - И какова же цель?
   - Я хочу приобрести "Тексако".
   - Вот как? - Фрэнк собирался налить и мне коньяка, но видимо, передумал. - И что вы будете с ней делать?
   На этот счет никаких планов у меня пока не было. Не говорить же ему, что за "Тексако" должна последовать Royal Dutch Shell?
   - Раздроблю на части и продам, - такое объяснение должно было его совсем устроить.
   - Гениальный план, - одобрил мои измышления мистер Бригли. - Идите тогда сразу с ним к старине Рокфеллеру - и будет вам счастье.
   Он мне не поверил. Да и трудно ожидать от неизвестного сопляка какой-то серьезности. Я вздохнул и положил перед ним на стол файл с документами.
   - Что это? - Он остерегался брать в руки чужие бумаги. И мне это понравилось.
   - Это ваш пропуск в мир вечного безделья и бесконечного веселья. Вы же хотели купить казино? - Об этом мне сказал по секрету Сэм Батт, встречавшийся с Фрэнком Бригли на скачках прошедшей весной. - Здесь оно и лежит. Берите.
   Он вытащил первый лист - выписку из устава нашего фонда. Пробежал его глазами. Достал второй - с банковской справкой. По мере осмысления цифр, глаза его все больше походили на совиные. Третья бумага была доверенностью на имя Серхио Саура с правом представлять интересы фонда "Gyperbore trust" на территории Соединенных Штатов Америки. Все честь по чести - печати, водяные знаки, подписи нотариусов.
   Фрэнк вопросительно взглянул на меня, и я послушно предъявил ему свои водительские права.
   В его руке мгновенно оказалась отставленная бутылка коньяка. Плеснув в бокал на два пальца, он залпом выпил и сразу налил еще.
   - Мистер Саура, что же вы молчали об этих удивительных обстоятельствах?
   Я пожал плечами - не орать же с порога: смотрите, сколько у меня денег, можете тратить их как заблагорассудится!
   Фрэнк действительно откроет казино - в интернете лет через восемь, а до того ему будет недосуг, он будет колесить по стране, занимаясь нашими делами.
   - Давайте сделаем так, мистер Саура...
   - Можно просто - Сардж, я еще не настолько мудр, чтобы быть мистером Саурой.
   - Не скажите этого в Вашингтоне, Сардж. Там люди должны видеть вашу значительность. А возраст... Что ж, пусть завидуют, а? - Он засмеялся - заразительно и открыто, вызвав и у меня довольную ухмылку. - Кстати, не приоткроете завесу над происхождением денег вашего фонда? А то, знаете ли, некоторые ... люди... бывают очень брезгливы. Ни за что не возьмут взятку у колумбийского наркобарона. У торговца оружием - возьмут, а у наркобарона - нет! А что делать? Мистер Рейган объявил наркотикам войну, и теперь работать с колумбийцами не модно и небезопасно. Высокие принципы!
   - Биржевые спекуляции в основном. Мы аккумулируем средства десятков тысяч незначительных инвесторов для эффективного размещения. - Вопрос происхождения денег на самом деле был важен. Не дай бог кому-то заподозрить нас в чем-то незаконном - без должного прикрытия нам быстро наступит карачун.
   - После "черного" понедельника кто-то еще верит в фондовый рынок? - Фрэнк предложил мне коньяк. И я согласился.
   - Мы вовремя вышли из рынка. Наши клиенты не пострадали. Многие оказались с хорошей прибылью. Нам верят.
   - Что ж, тогда у меня нет никаких сомнений. Давайте сделаем вот как... - он на несколько минут задумался. В это время он ковырялся в столе, добыл из него коробку с сигарами, прикурил, пару раз приложился к своему бокалу.
   Я молчал, следя за его действиями.
   - Сделаем вот как: до Рождества в Вашингтоне не до нас. Слышали, наверное, что к нам через неделю, нет, через две, приезжает советский Горби? В Конгрессе сейчас суета. Да и серьезные журналисты тоже там. Пока они с Ронни обсуждают глобальные проблемы - ехать на Пенсильвания-авеню бесполезно. Согласны?
   Я читал об этом в газетах, да и сам помнил, что Горбачев приедет в США подписывать договор об уничтожении ракет средней и малой дальности. В декабре 87 года Генеральный секретарь вообще развернет невообразимую активность - словно жареный петух его в темя клюнет. Начнется декабрь с Постановления Политбюро "О мерах по расширению гласности в деятельности органов КГБ" - до такого нужно додуматься! Попробовал бы господин Рейган "расширить гласность" в отношении ЦРУ или АНБ! Но Горби уже полюбил быть впереди планеты всей. Практически сразу после выхода этого постановления, парализовавшего нормальную работу Государственной Безопасности, состоится совещание о переводе отраслей, организаций и предприятий на самофинансирование и хозрасчет - потому что в бюджете страны возникла огромная брешь, вызванная антиалкогольной программой, упавшими ценами на нефть и бездумными тратами - теперь люди сами должны были позаботиться о своем пропитании. В сентябре он отпустил в свободное плавание научные учреждения, отказав им в финансировании - вот тогда и наступил конец советской науки и каждый, кто работал в каком-нибудь НИИ, задумался о выезде за границу. Теперь пришла очередь остальных. Потом наш дражайший и демократичнейший Генеральный секретарь отправится на встречу к другу Рейгану, попутно заскочив на туманный Альбион за инструкциями. Летом Президент выступил в Берлине у знаменитой стены и призвал Михаила Сергеевича снести стену. Как мог Горбачев не прислушаться к этому совету? Ему понадобилось всего два года. Он сделал это, даже не торгуясь. Я все больше и больше убеждался в том, что то, что делает Горбачев для своей страны - никак нельзя назвать преданным служением. И то верно, что враги не предают. Предают друзья. В этом смысле Горбачев был настоящим другом своей страны.
   - Вообще, после скандала с поставкой оружия персам и передачей средств от этого никарагуанским партизанам, у многих в Конгрессе дрожат ручки. И еще эти разборки между ведомствами после октября с судно-сберегательными кассами (s&l кризис - как называли его в США, длился он едва ли не десять лет, а итогом его было банкротство 747 сберегательных банков и выделение из бюджета на ликвидацию последствий от их деятельности 124 млрд. долларов). А здесь еще и коммунисты едут. Нужно, чтобы все успокоилось. Мистеру Рейгану хочется отчитаться перед народом, выглядеть трудолюбивым и мудрым политиком, победившим заразу коммунизма. А все к тому и идет. Этот лысый русский перед нашим Ронни только что польку не пляшет. - Продолжал Фрэнк. - Пусть все успокоится и все станут довольными и добродушными. А за эти три-четыре недели я смогу подобрать вам всех, кто может оказаться полезным. По рукам?
   Он был всюду прав - следовало некоторое время выждать.
   Да и нам стоило собраться с мыслями и приступить к вытаскиванию на божий свет наших "золотых мальчиков" из списка Золля.
   - Я готов заплатить лично вам, Фрэнк, по пятьсот тысяч долларов за каждого из тех людей, что будут удовлетворять нашим запросам и согласятся с нами работать. Разумеется, это не включает расходов на самих кандидатов.
   - Вот как? - было видно, как в мозгу мистера Бригли включился калькулятор: глаза загорелись и что-то щелкнуло. Может быть, суставы, но вполне возможно, что и какой-нибудь особенный тумблер. - Тогда я начну работать над вашим заказом уже сегодня!
   Он подошел к креслу за рабочим столом, опустился в него, нажал кнопку интеркома и сказал, слегка склонившись над аппаратом:
   - Джилл, всех новых клиентов переводи на Шпильмана и Полански - пусть потрясут своими толстыми задами! Я занимаюсь только мистером Саурой!
   Наверное, это была обычная демонстрация, своеобразный рекламный ход, но впечатление на меня этим жестом Бригли сумел произвести самое благоприятное: деловитостью и умением схватывать пожелания клиента на лету. Я уже хотел его просить лично заняться моими проблемами, но он уже сам сделал нужные выводы.
   - Что? - Фрэнк все еще говорил со своей секретаршей. - Нет, Джилл, если кто-то желает со мной встретиться - пусть записывается на... на май! Да, на май! Если Полански может с этим справиться - пусть займется. Переводи все на него, пора уже младшему партнеру расти.
   Я прихлебывал его коньяк.
   - Ну вот, Сардж, - он положил трубку. - Вроде бы все улажено. К нашей следующей встрече, думаю, это будет, - он пошелестел перекидным календарем, - одинадцатое января, понедельник... Вас устроит одинадцатое? - Я кивнул. - О-кей, к этому числу я соберу для вас подходящих... партнеров. Вы заедете ко мне или мне к вам?
   - Я заеду, Фрэнк.
   На этом мы и расстались на месяц.
   И я решил наведаться в Чикаго - к тем самым парням, что внимательно отследили доходы моих "мертвых душ". Созвонившись с "Оffice work and secrecy", где некий мистер Старк уверил, что ждет моего появления уже давно, я стал собираться в дорогу.
   От Луисвилла до Чикаго чуть больше четырехсот километров - легкое шестичасовое путешествие с непродолжительной остановкой где-нибудь в Индиане. Можно было отправиться и на самолете, но я никуда не торопился и хотел посмотреть на американскую глубинку. Идиот, словно могла она отличаться чем-то от окрестностей Франкфорта, где я прожил почти год.
   Мой маршрут пролегал через Сеймур, Колумбус, Эдинбург, Франклин, Индианаполис, в который я заезжать не стал - мне хватило блужданий по Гринвуду. Столицу Индианы объехал слева по мосту через Белую реку. Все то же самое, что и в Кентукки - поля, сейчас пустые, а летом - с кукурузой и соей, церкви, дешевые мотели. Только количество аэродромов какое-то запредельное: каждая дыра с числом жителей в пять тысяч человек считала своим долгом иметь в окрестностях аэропорт, а то и два. От одной взлетной полосы до соседней часто оказывалось не больше трех минут езды! Отмотав сотню миль, что разделяли Луисвилл и Индианаполис, я насчитал почти два десятка знаков с указателями проезда к аэропортам, потом мне это надоело и я сбился со счета. Только в окрестностях Гринвуда-Индианаполиса их была добрая дюжина. Кажется, все население этого "штата верзил", свободное от отправления религиозных обрядов и копошения на полях, решило заняться пилотированием.
   Я проехал мимо водохранилища Игл Крик, оставив справа от себя городок с говорящим названием Сионсвилл, миновал Лебанон - Ливан, в общем, места были сплошь библейские.
   В Лафайете остановился перекусить в окрестностях еще одного аэропорта - Арец. Обычный гамбургер с каким-то кислым соусом недоел. Этот изыск местной кулинарии показался мне самым отвратным из того, что когда либо попадало ко мне в рот. Прикупив бутылку колы, я снова вывел свой форд на шоссе.
   После обеда взгляд "замылился" и всякие мелкие городки и фермы, что мелькали с обеих сторон дороги, уже не так привлекали внимание. Просто ехал на север, пока не оказался перед указателем поворота на Краун Пойнт. Здесь следовало взять левее, что я и сделал. И уже через полчаса въехал в Чикаго со стороны Дайера.
   Как это полагается в большинстве американских городов, сначала очень долго вдоль моего пути тянулись кварталы домов, домиков и домишек - пригороды. Я миновал Ленсинг, Хаммонд, Калумет Сити; они были похожи друг на друга как куриные яйца - два цвета, три размера. За озером Вулф, поросшем какими-то кустами, с перекинутым поперек него мостом (кажется, даже разводным), начался, собственно, Чикаго - небольшая вывеска над головой "Welcome To Chicago" с указанием имени действующего мэра - Юджина Сойера, говорила именно об этом. Только теперь я оставил за спиной штат Индиана и въехал в Иллинойс. И в этой части он ничем не отличался от пригородов любого другого американского большого города. Такие же домишки, магазинчики, заправки, только лишь справа вместо жилых кварталов потянулись промышленные склады, площадки, да изредка меж ними мелькала гладь озера Мичиган.
   Картинка, сложившаяся в моем мозгу о третьем по величине городе Америки была так далека от того, что можно было увидеть за дорожным ограждением, что я даже испытал какое-то разочарование.
   Дорога поднялась на опоры - метров на десять над землей, и вывела к решетчатому мосту, переброшенному через какую-то речку. Вот тоже интересная черта американского строительства: в России, да и в Европе переправу всегда строят в самом узком месте реки, стараясь направить мост перпендикулярно ее руслу, чтобы снизить затраты. Американцам все эти размышления - до одного места. Они часто строят мост там, где можно. Поэтому кое-где встречаются здоровенные конструкции, соединяющие берега под немыслимым углом: там, где требовался мостик длиной двадцать метров, американцы, не морщась, влепили стометровый - почти вдоль реки, но разве это важно? Главное - деньги освоены! О таких инженерных изысках мне рассказывал Сэм. В Индианаполисе он сам ездил по "диагональному" мосту. А я вот сподобился найти подобный в Чикаго. Впрочем, в столице Иллинойса такие мосты не были какой-то диковиной. Их оказалась едва ли не половина общего количества.
   За спиной остался скелет Скайвэй - пример как раз такого, "неправильного" моста, а "плакатный" Чикаго все еще не начинался. Еще пять миль по дороге, и передо мной открылось какое-то невообразимое сооружение. Автострада, магистраль - никакое из слов не передаст впечатление от этой, наверное, двадцатиполосной дороги шириной под сотню метров! Она тянулась еще четыре мили. И я сообразил, что только теперь въехал в столицу штата Иллинойс.
   Слева мелькнула громадина бейсбольного стадиона Comickey Park, и впереди показался долгожданный Луп - деловая часть города, куда я так стремился. Небоскребы вырастали прямо передо мной, и было их много! Такое количество шпилей, башен и башенок в одном месте показалось мне чем-то необыкновенным, и до этого чудесного места оставалось ехать совсем недолго - буквально рукой подать! Впрочем, чтобы добраться до "Лупа - Петли" мне пришлось изрядно попетлять - видимо, неспроста центр Чикаго получил такое название.
   Я припарковался у Сирз тауэрс - и дальше пошел пешком сквозь ущелье стометровых зданий, оглядываясь на каждом перекрестке в его ответвления. Здесь было ощутимо холоднее, чем в Луисвилле или даже Лафайете. И гораздо влажнее. Но вопреки старому прозвищу "город ветров" никакого движения воздуха не чувствовалось.
   Банки, страховые компании, федеральные агентства, представительства промышленных гигантов - вывески на небоскребах пестрели знакомыми названиями, с которыми прежде приходилось сталкиваться по большей части виртуально. А теперь они все были рядом - можно было зайти в здание JP Morgan Chase и потребовать свидания с его президентом! Конечно, многие из них имели свои отделения, представительства и филиалы и в Луисвилле, в Гонолулу и даже во Франкфорте, но там все выглядело как-то... по-домашнему, что ли? Мило и провинциально. Здесь же передо мной воочию поднялся тот самый "спрут американского империализма"! И кое-какие его части уже принадлежали мне!
   А во всем другом Чикаго был фантастически не похож на те большие города, что мне довелось повидать - Москву, Ленинград, Гавану. И здесь, как ни в каком другом месте чувствовался ритм деловой жизни - она прямо-таки кипела. Совсем не как в Москве, где каждый занимался своим делом. Нет, здесь все пересекались, звонили, встречались, решали - энергия била ключом во все стороны и на этой животворной энергии вырастали знаменитые чикагские небоскребы: Уиллис-Тауэр, Аон центр, Джон Хэнкок, Plaza IBM, стоящий на отшибе Лэйк Пойнт Тауэр, похожий на "книжку" СЭВ, только больше и черный, красное здание корпорации CNA и несколько десятков других. Каждая громадина была со своим именем, за которым стояли деньги, слава, сила!
   Изогнутый фасад 60-ти этажной Чейз Тауэр на Дирборн-стрит, 10, где обитали ребята из "Оffice work and secrecy", внизу был похож на настоящий муравейник: толпы народа сновали во всех направлениях и на вопросы явного деревенщины чикагцы реагировали как на назойливую муху: пожимали плечами и бежали дальше. А, может быть, и в самом деле не знали - были такими же как и я - приезжими? Голова шла кругом от навалившихся впечатлений.
   Мне все рассказал габаритный чернокожий охранник в вестибюле Чейз Тауэр, созвонился с нужным офисом и даже посадил меня на подходящий лифт.
   В светлом офисе на тридцать девятом этаже меня ждала мисс О'Лири - рыженькая невысокая девушка с явными ирландскими корнями, видными не только по фамилии. Бледнокожая и румяная, про таких говорят - кровь с молоком, она выглядела, словно ожившая иллюстрация к какой-нибудь саге о фоморах или племенах дану.
   - Мистер Саура? - Ее голубые глаза скользнули по моим джинсам, водолазке и клетчатому пиджаку: я совсем не производил впечатление преуспевающего бизнесмена.
   - Да, мисс.
   - Идите за мной, - она резко повернулась, отчего ее черная юбка взметнулась немного вверх, открыв вид на тонкие коленки, обтянутые черными колготками.
   Мы прошли по узкому проходу между столами, за каждым из которых сидели такие же симпатичные молоденькие девицы и непрерывно что-то говорили в укрепленные на головах гарнитуры.
   - Мистер Старк ждет вас. - Мисс О'Лири открыла передо мной стеклянную дверь, снизу до половины матовую, выше совершенно прозрачную.
   В комнате размером двадцать на двадцать футов стоял обычный конторский стол, и за ним сидел тот самый мистер Старк, с которым я созванивался о встрече. Обычный состоятельный американец - с медным оттенком блондинистых волос. Не красноватым, а с зеленовато-серым - бывает и такая медь. На памятниках. В остальном - просто полноватый улыбчивый поклонник учения Карнеги, следящий за зубами и пробором на голове более, чем за состоянием желудка: на столе стоял набор из "Макдональдс" и были рассыпаны пластинки жвачки Orbit, еще валялись коробочка с зубной нитью, прыскалка для свежести во рту, две баночки зубочисток.
   - Здравствуйте, мистер Саура! - Неожиданно глубоким баритоном - по телефону этого не чувствовалось - поприветствовал меня толстячок. - А мы уже заждались! Очень рад! Очень! Меня зовут Джейсон. Джейсон Старк.
   Он представился почти как Бонд. Джеймс Бонд. Только что на пальцы не подул, сдувая воображаемый дымок из воображаемого пистолета.
   - Здравствуйте, - просто сказал я. - Вот, приехал решить вопросы с парнями с биржи. Знаете, Чарли погиб год назад...
   - Да-да-да, - скорбно отозвался Джейсон Старк. - Такая потеря.
   Мне не очень были понятны его страдания - какое ему дело до какого-то кентуккийца?
   - Мы ведь даже немного дружили с Чарли, - поделился Старк. Врал, наверное. - Недолго, правда, но зато очень... качественно! Ну да ладно, - он сделал жест, словно смахнул слезу, - мир праху его. Хороший был человек. Да. Но после него остались некоторые дела.
   - Вот-вот. Не могли бы вы мне помочь, мистер Старк...
   - Конечно! Я уже созвонился, и завтра нас ждут. На саму биржу, на La Salle street 440, мы не пойдем, там делать нечего, но завтра в обед в итальянском ресторане Тутто - это рядом с биржей, нас встретят. Еще я взял на себя смелость заказать вам номер в Барнхэм-Отеле. Это здесь недалеко, - он показал пальцем за спину. - Практически в соседнем доме. Мисс О`Лири вас проводит. Она у нас новенькая, смущается, не обижайте мне девочку! - Он хитро прищурился и погрозил мне указательным пальцем. - А вечером я за вами зайду, покажу вам ночной Чикаго. Лучше, конечно, смотреть на него летом или весной, но и сейчас он тоже хорош.
   Расстались со Старком мы практически друзьями. Он пообещал мне партию в снукер, а я ему - научить пить бурбон по-кентуккийски. Правда, я сам не очень знал, как это, но до вечера надеялся что-то придумать. Или позвонить Фрэнку - уж у того всяких уловок в загашнике было несчетно.
   Мисс O'Лири на пару минут заскочила к боссу и вышла от него покрасневшей, будто получила хороший нагоняй.
   - Мистер Саура, я провожу вас до гостиницы, - ее каблуки зацокали впереди меня.
   На выходе из офиса она накинула на плечи черное пальтишко, сделавшее ее похожей на какую-то смешную птичку - маленькую и красноголовую.
   Мы молчали в лифте, молчали, когда вышли из Чейз Тауэр, не разговаривая, дошли до Стейт-стрит, повернули на нее и через сотню шагов вошли в Барнхэм-отель. Его четырнадцатиэтажная башенка вырастала из угла более обширного здания - Relians Building, в стенах которого нашли себе место и Чикагский театр, и местная радиостанция CBS, и еще десяток известных организаций.
   Мисс O'Лири остановилась у стойки регистрации - монументальной, обитой по фасаду кожей, с полированной до зеркального блеска столешницей. Она о чем-то разговаривала с портье, а я глазел по сторонам, удивляясь царящей здесь роскоши.
   Еще минут через десять мы поднялись в номер - он оказался двухкомнатным. Угловым на седьмом этаже. В гостиной два окна (почти от пола и до потолка) в смежных стенах выходили на разные улицы - и это было очень необычным. Тяжелые темные портьеры, стеклянные двери, кушетка на изогнутых ножках, круглый стол темного дерева - все было дорого и непривычно. Это Захар намотался в своих путешествиях, а я выехал из Кентукки едва ли не в первый раз. Не считать же путешествием поездку в СССР? И каким бы я ни был патриотом своей страны, но то, что было в гостинице "Россия" и то, что я видел сейчас перед собой, различалось как небо и земля. Правда, и цена существенно отличалась.
   - Будут ли какие-то пожелания, мистер Саура? - стоявшая на пороге номера мисс O'Лири видимо, получила какие-то инструкции, запрещающие ей оставлять меня одного.
   - Как вас зовут, мисс? - я положил свою маленькую дорожную сумку в шкаф.
   - Оссия, мистер Саура.
   - Это ирландское имя? Что оно значит?
   - Я бы не хотела об этом говорить.
   - И все же? Ведь ирландские имена имеют смысл? Это не английские Джон, Том, Николас, Мэри. Я прошу вас. Если уж Джейсон назначил вас гидом, вы должны всячески помогать мне в этом городе.
   - Маленькая олениха, - она теперь смотрела в пол, а щеки стремительно краснели.
   Бывают такие люди, что от малейшей неловкости начинают чувствовать себя неуютно. Видимо, Оссия была как раз из таких.
   - Замечательно, - одобрил я выбор ее родителей. И тут же соврал: - Я знавал одного араба, его звали Сафар. Он утверждал, что был назван в честь месяца в календаре. Вообразите себе, что, допустим, меня назвали бы родители Февралем. Вот это странно, а Оссия - даже романтично.
   - Так звали бабушку, - развела руки мисс О'Лири. - А в школе меня все называли Дабл-Оу. Оссия О'Лири. И сейчас так зовут.
   Я посмотрел в окно и сказал:
   - А меня зовут Серхио. Друзья называют Сардж. Но у меня их немного. - Не знаю, зачем я добавил последнее. - Мисс Оссия, вы не покажете мне окрестности моего жилища? Чтоб не заблудиться случайно?
   - Здесь невозможно заблудиться, - рассудительно сказала она. - Все параллельно и перпендикулярно. Всюду указатели и вывески. И всегда много людей.
   - Может быть, тогда перекусим? Я после долгой дороги немного голоден. Порекомендуете что-нибудь?
   Она согласилась и привела меня в какой-то итальянский ресторанчик. Впрочем, здесь каждый второй ресторан был итальянским.
   После то ли полдника, то ли раннего ужина я уговорил Оссию показать мне знаменитую набережную реки Чикаго.
   Уже темнело и становилось прохладно. Моя провожатая ежилась на ветру, но отважно вела меня к реке. В зданиях зажглись окна, и все эти дома-утесы раскрасились светляками огней, создающими почему-то новогоднее настроение.
   До набережной оказалось совсем недалеко - каких-то десять минут быстрой ходьбы, считая и остановки на светофорах.
   И не смотря на то, что порядком продрог, а Оссия так и просто стучала зубами от холода, я не пожалел, что увидел это место! Где-то я слышал, что в Ленинграде больше пяти сотен мостов. Очень может быть и так. Не считал. Но в Чикаго каждая улица в Лупе имела свой отдельный мост! И перпендикулярные и параллельные! Мосты через каждую сотню шагов. А вокруг светящиеся коробки небоскребов - по-настоящему завораживающее зрелище. Ничего подобного мне видеть прежде еще не доводилось и я, стоя возле громадины здания Лео Барнетта, вдруг понял масштабы своей авантюры.
   Они ведь просто так не отдадут мне возможность строить подобные Лупы в Москве, Ленинграде и Свердловске. Нипочем не отдадут. И будет драка.
   Наверное, такое ощущение должно возникать у альпинистов, впервые восходящих на Эверест - масштабы реальности внезапно становятся вещественными и поражают воображение: вершина горы уходит куда-то в космические выси и начинаешь чувствовать себя мелкой букашкой. Меня в тот момент одолевали именно такие чувства. Я даже попросил Оссию ущипнуть меня. Скорее всего, она решила, что так меня - робкого провинциала - потряс вид ночного мегаполиса. Но это было немножко другое: я сам себе не верил, что решился бросить вызов хозяевам всего того великолепия, что развернулось передо мной.
   Я проводил Оссию до метро: она спустилась на станцию "Лейк", замерзшая и немножко раздраженная.
   У стойки регистрации в отеле меня ждал Джейсон Старк.
   - Сардж, ну где же ты ходишь, старина? - воскликнул он, едва меня заметив. - Я уже думал, что придется отложить намеченную программу на завтра! Осмотрелся?
   - Да, спасибо, Джейсон. Мисс О'Лири показала мне набережную.
   - А ты не теряешься, хитрый табаковод! - обрадовался Старк. - За это нужно выпить!
   Он поймал такси, и повез меня куда-то на юго-восток, где было "приличное заведение со снукером".
   Бильярдный кий я взял в руки впервые. Понятно, что никакого сопротивления оказать умелому Старку у меня не вышло. Хоть он и старался, умело подставляя мне очень простые шары. Как я ни пытался копировать его стойку, манеру держать кий и тщательно прицеливаться - красные шары летели во все стороны, кроме нужных. Цветные падали в лузы и снова почему-то выставлялись. Пояснения сложных правил еще больше меня запутали. Наилучший результат дало простое следование подсказкам Джейсона. Он показывал мне каким шаром куда бить, где ждать "выхода" и прочие премудрости, которые почему-то плохо запоминались.
   После двух партий, проигранных мною с каким-то неприличным счетом, Джейсон отобрал у меня кий и повесил его на стену.
   И мы поехали в стриптиз-клуб.
   По дороге Старк поведал мне, что вот уже пару лет как развелся и теперь чувствует себя снова молодым, счастливым и кому-то нужным. Что мужчину делают состоявшимся не семья и дети - это женский удел, а собственные успехи. В бизнесе, творчестве, спорте или в чем-то другом, мест для приложения сил масса! Но только не семья. Семейный человек, по мнению Старка, был обречен вести полурастительное существование - бесполезное и бестолковое.
   - Слушать все эти бабские заморочки и считать тот бред, что они придумывают на пустом месте, за откровения свыше. Дом-работа-дом-работа. Как маятник в часах! Ну кому это нужно, Сардж? Разве сэр Фрэнсис Дрейк был женат, когда вел свою "Золотую антилопу" через Мировой океан? Разве мы что-то слышали о супруге сэра Уинстона Черчилля? Разве кто-то бы знал о жене Сталина, если бы он ее не убил? Единственное зло на этой земле - бабы! - откровенничал Старк. - Любой женатый человек, добившийся чего-то, мог бы стать в тысячу раз успешнее, если бы не женился! Я вообще признаю только один вид брака - когда руку богатой наследницы отдают энергичному профессионалу, способному удержать на плаву семейное дело, а то и приумножить его. Поверь мне, Сардж, знаю, о чем говорю: у меня самого две дочери остались с Мэгги, удави ее дьявол!
   Я просто улыбался - мне были безразличны его взгляды на эту сторону жизни.
   Еще часа два мы с ним слонялись по ночным клубам - мне это было в новинку, да и занятно, а Джейсон чувствовал себя как рыба в воде. Потом, ближе к полуночи, сославшись на усталость после дороги, я уехал в свой отель, договорившись со Старком встретиться в ресторане Тутто за полчаса до полудня.
   Следующий день оказался дождливым. У портье нашелся зонт для постояльцев и я, шлепая по лужам, пошел на встречу.
   Теперь Чикаго не производил того впечатления, что чуть не раздавило меня прошлым вечером. Да и был он - деловой центр - не так уж и велик. Небольшой островок циклопической застройки, всего три мили на полторы, посреди полей двухэтажных жилых домов простых работяг. Ну, разумеется, еще заводы, электростанции, пирсы, театры, музеи, немножко парков и дороги. Вот и весь город.
   Старк пришел раньше. А, может быть, с утра отпивался здесь чаем после вчерашнего карнавала. Он успел немного поохать, вспоминая наиболее яркие фрагменты удавшегося вечера. Потом к столику подошли два гладко выбритых джентельмена - в ладно пригнанных пиджаках, обоим слегка за тридцать, в глазах сталь и вселенская усталость.
   - Сэм Фишер, - представился тот, что был повыше. И протянул мне визитку.
   - Том Снайл, - сказал второй, чуть постарше, с тонким шрамом на носу. И в моей руке оказалась вторая визитка, на которой значилось "Томас Снайл, вице-президент "Чиверс & Co" - важная птица.
   И я знал этого человека. Почти так же хорошо, как Захара. Но не в прошлом, а в будущем.
   Мы со Старком тоже назвали свои имена, после чего мистер Снайл заказал два кофе и какой-то десерт.
   - Итак, мистер Саура, насколько мы поняли, дела некоторых наших клиентов, - он назвал несколько фамилий, - уполномочены вести вы?
   - Вел до недавнего времени, - уточнил я. - Сейчас счета этих людей будут закрываться, и деньги будут переведены в один из наших банков. Думаю, распоряжения на этот счет вы получите еще до конца текущего года.
   - Вот как? Если я правильно понимаю, то общая сумма на этих счетах, - он щелкнул пальцами и в его руке оказался листок, поданный Фишером, - составляет что-то около семидесяти пяти миллионов?
   - Трудно сказать. У меня нет точной цифры, - я сделал вид, что не владею информацией. - Вы же понимаете, что я всего лишь посредник, имеющий свои небольшие комиссионные?
   - По размеру комиссионного вознаграждения очень легко определить общее количество имеющихся в управлении средств.
   - Верно, - согласился я. - И все равно у меня нет точной цифры. Да и важно ли это?
   - Не очень. Нас больше заботит причина, по которой ваши и наши клиенты безболезненно пережили всеобщий крах. Поделитесь?
   Я задумался. У Снайла была интересная манера вести разговор: он его именно вел, напирая на собеседника, склоняя к нужному направлению. Я так не умел.
   - Про удачу вспоминать не нужно? - осведомился я на всякий случай.
   - Не стоит. Мы посмотрели историю этих счетов - за два года ни одного цента убытков. Так не бывает. Никакая удача не позволит выигрывать два года подряд.
   - Хорошо, мистер Снайл. Могу я поговорить с вами наедине?
   - Сэмми, сходи в туалет, кажется, ты испачкал рукав. - Буркнул мистер Снайл.
   - Джейсон, вы же мне поможете? - Фишер поднялся.
   Старк, хоть и навострил уши, вынужден был подчиниться просьбе.
   - Итак, Томас, - сказал я. - Вы же профессионал? И у вас есть свои секреты? Я тоже профессионал и у меня тоже есть тайны. И раскрыть их я смогу лишь тому, кто работает на меня. По-моему, это справедливо?
   - Более чем, - согласился Том. - Но все-таки, мистер Саура, не для протокола? Намекните и я буду спать спокойно, зная краешек тайны, а вы сможете и дальше... э-э-э.
   Так и не подобрав слова, он замолчал, и выжидательно уставился на меня.
   - Это же не угроза была? - наверное, стоило задать и такой вопрос.
   - Бог с вами, какие угрозы? Просто природная любознательность не даст мне спокойно спать. И я буду всегда знать, что есть кто-то на рынке, кто никогда не проигрывает по неизвестным причинам. Согласитесь, для настоящего профессионала это повод усомниться в себе, а значит, и начать узнавать больше. А там кто знает, куда приведет меня любопытство? Это же могут оказаться не очень законные вещи? Инсайд, подкуп, манипуляции с компьютерами?
   Мне очень нравился его напор, внимательность к деталям; чувствовалась хватка настоящей акулы, лишь по недоразумению оказавшейся в Чикагском садке, а не на Уолл-стрит.
   - Том, сколько вы сейчас зарабатываете? - я тоже решил взять быка за рога. - Честность за честность.
   - За этот год вместе с опционами на акции "Чиверс" мой доход составит около пятнадцати миллионов. Конечно, не Милкен из Дрекслера, но я не жалуюсь; не всем же быть гениями.
   - А сколько вы получите в случае досрочного прекращения контракта по своему желанию?
   - Немного, - Снайл изобразил уныние. - Почти ничего.
   - Мне нужен управляющий одного оффшорного фонда. С активами около трех миллиардов долларов. Я предлагаю вам за эту работу пятьдесят миллионов в год и прикосновение к тайне. - На самом деле я не собирался платить ему ни цента сверх того, что он сможет заработать. Но в то, что он сможет принести пятьдесят миллионов в год под моим руководством, я был уверен. - Но перед этим вы обязаны закрыть все вопросы, которые возникли у "Чиверса" к моим клиентам. Что скажете?
   Он отставил свою чашку кофе. Внимательно посмотрел на мой клетчатый пиджак, на покусанные ногти и ободранные кутикулы.
   - Мистер Саура, - начал Том, - подобные предложения мне делаются по пять-шесть раз в год. Пятнадцать миллионов, двадцать, двадцать пять. Не хочу сказать, что они меня не интересуют, но немногие в Чикаго могут мне предложить условия, на самом деле лучшие, чем я имею сейчас. И я никогда бы не стал вице-президентом и младшим партнером в такой компании, если бы кидался из стороны в сторону, соблазняясь на обещание золотых гор черт знает кем.
   Его отповедь была совершенно понятна. Захар рассказывал, что ныне в бизнесе есть и такая практика: успешных менеджеров переманивают конкуренты, а потом через пару месяцев выкидывают на улицу, не выполнив обещаний. Не очень-то честно, но в конкурентной борьбе должны использоваться все способы, сулящие преимущество .
   - Мое предложение реально. По пятьдесят миллионов ежегодно ближайшие пять лет и кусочек тайны, - повторил я. - Либо вы проводите свое расследование, тратите очень много денег и в результате получаете дырку от бублика? Ведь, скажу вам честно, тайны, приносящие такие деньги, охраняются очень неплохо.
   Он ненадолго задумался.
   - Знаете, мистер Саура, что меня беспокоит больше всего?
   - Откуда, Том, мне это знать? Я не телепат.
   Он усмехнулся.
   - А я уже начал сомневаться. Больше всего меня настораживает несоответствие между вашим юным возрастом и произносимыми суждениями. Так не думают в двадцать пять, ведь вряд ли вам больше?
   - Двадцать три, - уточнил я. - Но это ничего не меняет. Вы принимаете мое предложение?
   - Сколько времени я могу подумать?
   - Думаю, ваш Сэмми уже постирал всю рубаху. Сейчас она высохнет и вскоре он появится. Решайтесь.
   - Еще один вопрос. Вы работаете на правительство?
   - Скорее, на людей из правительства, - уточнил я.
   Не обязательно ему пока знать, что правительство это советское, а люди - бывшие его члены. Да и потом это знание будет явно лишним. Но вот обзавестись прикрытием в американском правительстве - совершенно необходимо. Надеюсь, Фрэнк оправдает мое доверие.
   - Значит, все-таки инсайд. - Сделал Том напрашивающийся вывод.
   - Соглашайтесь, Том, такими предложениями не разбрасываются. Вы же хотите утереть нос Роберту Претчеру, Баффету или выскочке Соросу? У вас будет такая возможность.
   - Знаете, мистер Саура, собираясь на эту встречу, я меньше всего рассчитывал поменять работу. Но, если все, что вы мне рассказали - правда, то... Я согласен.
   Я дал ему две недели на то, чтобы закрыть все дела по моим "мертвякам". Потом он должен был взять недельный рождественский отпуск и приехать в Луисвилл - ознакомиться с принимаемыми делами. Если его все устроит, то у нашего фонда появится официальный глава.
   Я знал, что все будет хорошо.
   Отказавшись от предложения Джейсона заглянуть к нему в офис перед дорогой, я передал привет мисс О'Лири и в тот же вечер отправился назад, только в этот раз маршрут пролегал через штат Иллинойс: Чикаго-Кэнкэки-Шампейн-Парис-Вашингтон (тот, что в Иллинойсе)- Луисвилл.
   Глава 3.
   - Мы не успеваем! - Сказал я. - Мы ни хрена не успеваем! Мы взяли на себя слишком много.
   - А по-моему, дела идут успешно, - возразил Захар. - Посмотри, мы здесь всего три года, а уже у нас есть банки-фонды-агентства. Мистер Твистер, бывший министер, Мистер Твистер миллионер! Владелец заводов, газет, пароходов...
   - Мы здесь уже три года, и чем ближе становится день, когда нужно будет тратить деньги, тем отчетливее я понимаю, что просто не знаю - куда их тратить! И как?!
   Захар вернулся через неделю после моей поездки в Чикаго. Он выполнил свою часть задачи, и теперь сберегательный банк в Вероне и народный в Бари принадлежали нашему фонду. Еще он приценился к немецким и швейцарским банкам, но все это была проза жизни, ставшая уже почти рутиной, потому что настоящий восторг вызвал у Захара полет на "Конкорде" "Эйр Франс". Он немного попенял на тесноту в салоне и запредельную дороговизну - стоимость билета практически в три раза выше, чем за обычный перелет. Но все остальное приводило его в какой-то священный трепет: темно-синее небо за непривычно маленьким иллюминатором, бегущие цифры скорости, выведенные на табло в пассажирский салон, высота полета в шестнадцать-восемнадцать километров. Но больше всего восторгов было связано с тем, что переход на сверхзвук никак не чувствовался! И хоть и говорил я Майцеву, что если движение равноускоренное, то почувствовать скорость не получится и взывал к его инженерному самосознанию - все было бесполезно. Ему казалось, что в салоне должно было "хлопнуть", за окном непременно должен был случиться фейерверк, а все пассажиры надуться как воздушные шарики. Но и тем, что ничего подобного не произошло, он тоже восторгался. Единственное, что омрачило его полет - на борту не было ни одной стюардессы! Только мужики, а Захар очень трепетно относился к тому, кто наливает ему виски, приносит подушку и одеяло или стрижет голову: в первом случае это должен был быть мужчина, в последних двух - женщина. Иначе возникал дискомфорт.
   - Как это не знаешь? - Майцев даже отставил в сторону коробку с пончиками. - Мы же изначально планировали тратить доходы на создание там, - он кивнул головой в сторону, - всяких конструкторских бюро, институтов. Вроде Кремниевой долины? Вот, кстати, пока летел с одним чудаком из Массачусетского технологического института, узнал много нового о своей стране. Он, оказывается, завидует тому, что у нас есть научно-исследовательские институты. Они специально создают такие технопарки, вкладывают огромные деньги, ищут спонсоров, а у нас они по умолчанию в каждом крупном городе уже есть! Только, как обычно, используются через жопу. Бери и внедряй! А ты говоришь - "не знаю"! Что изменилось-то?
   - Захар, неужели непонятно?! - Меня раздражало, когда приходилось объяснять очевидное неглупому человеку. - Что ты знаешь о химии? О медицине? О промышленном дизайне? О микроэлектронике? О ядерной физике, о генной инженерии, о космонавтике? Как мы сможем оценить, что одно исследование - полезно, нужно и перспективно, а второе - бестолково, затратно и служит для отмывания денег?!
   Я на самом деле не понимал многих вещей.
   - Представь себе, накопили мы море денег, вся экономика Штатов, а значит, и большей части мира работает на нас с тобой, а мы эти деньги зафигачиваем в наши, российские НИИ? И при этом ни черта не понимаем в предмете? Чтобы ты сделал, будучи директором такого заведения?
   Захар прошелся по офису, почесал затылок и весело ответил:
   - Я бы придумал тысячу всяких дурацких, псевдонаучных тем с миллионом обещаний! Под каждую получил бы соответствующий грант и через пару лет вышел бы на пенсию миллионером и всемирной знаменитостью.
   - Вот ровно так и будет, - посулил я. - Не только здесь люди научились втирать очки. На Родине водятся умельцы ничуть не хуже. А то и лучше. Вспомни дело узбекских хлопкоробов! Они же едва не двадцать процентов своей экономики на бумаге рисовали. И получали за это вполне реальные доходы. Здесь будет то же самое. Как только им станет понятно, что инвесторы ни ухом, ни рылом в теме - будет ровно то, что ты описал. И наши с тобой потуги канут в небытие.
   - Однако, я как-то об этом не успел подумать, - стушевался Захар. - Мне казалось - будут деньги, и ты сможешь их направить туда, где будет выгоднее всего?
   Я даже беззвучно рассмеялся.
   - Захар, посмотри назад. Представь, что ты в шестьдесят первом. Расскажи тамошнему химику, что такое фуллерен! И попроси воспроизвести. Насколько понятным будет твое объяснение, чтобы он серьезно задумался о вопросе?
   - А что это такое - фуллерен?
   - Не знаю, - просто ответил я. - Используется в аккумуляторах, лекарствах. Но что это - бей меня лопатой, я сказать не смогу! Понял мысль?
   - Не, ну давай, тогда, думать о том, в чем мы что-то понимаем?
   Мне стало смешно. Потому что я-то точно знал, что единственное, в чем Майцев что-то понимает - это насущная задача: "как снять телочку". А все остальное, в чем он мнил себя специалистом - на самом деле безнадежно устарело еще в тот момент, когда он начинал писать по этой теме курсовую работу. Я был таким же.
   - В том-то и дело, что ничего. Мы с тобой дилетанты широкого профиля. Имеем представление о многом и не имеем знаний ни о чем. Просто потому что не успели. Потому что щенки. И теперь два щенка начнут раскидываться деньгами! Надолго нас с тобой хватит?
   Захар поднялся из кресла и направился к бару, в котором хранились наши алкогольные запасы.
   - Без поллитры не разобраться, - посетовал он мне.
   После первых пятидесяти грамм он резонно заметил:
   - Вряд ли Лаврений Берия досконально разбирался в цепных ядерных реакциях! Но как-то же у него получалось отделять зерна от плевел?
   - Нам нужна прокладка! - удивительно, но такое простое решение раньше не приходило мне в голову. - Нам нужен институт, фонд, не знаю, как это назовут. В общем организация вроде патентного бюро, которая сможет оценить перспективность того или иного предложенного исследования!
   Захар невесело усмехнулся:
   - А кто будет контролировать контролеров?
   - Независимый институт... Понимаешь, Зак, я не сомневаюсь, что смогу обеспечить любые исследования деньгами - это сущая ерунда. В ближайшие годы будет так много возможностей, что здесь нет места опасениям. Но то, как мы станем тратить эти доходы - это важно! Мы можем потратить триллион долларов на разработку фотонного двигателя для космического корабля и через десять лет остаться ни с чем. Потому что потом выяснится, что он принципиально невозможен. Мне это не нужно. Мне нужно, чтобы с моей страной считались, чтобы у моих правнуков была возможность говорить в любом городе мира на русском языке и при этом никто вокруг не морщился! Но всего этого не будет, если мы просто засыплем наших сограждан деньгами. Русские останутся для всего мира "белокожими богатыми чурками". Мы должны выработать некий условный рефлекс - ты полезен другим, поэтому достоин жить хорошо. Понимаешь?
   - Идеалист ты, Серый, - усмехнулся Майцев. - Но твой посыл, я, кажется, понял. Ты думаешь, нам нужен кто-то еще?
   - Твой папаша - обязательно. Еще, наверное, стоит переговорить с Изотовым - пусть придумывает, кто будет воплощать его замыслы. Мы вдвоем не всесильны. К Павлову, Кручине и всяким остальным Шелепиным лезть теперь не стоит - они слишком сильно привыкли руководить. Но я готов сожрать собственные тапки, что они еще меньше имеют понятие, чем и как им руководить. Несколько человек, что мы с тобой нашли здесь - Фрэнк, Том Снайл, Маккой - они будут работать, пока будут понимать свою задачу. Теорем вроде "иди не знаю куда, принеси хрен знает что" - они решать не станут. И пока мы будем им платить.
   В конечном итоге мы договорились, что в этот раз едем в СССР вместе. Едем как представители фонда, который весьма заинтересован в научных разработках советских институтов.
   Еще через неделю приехал Том Снайл, и ему я с легким сердцем поручил руководство фондом. Он был волен набирать персонал, разработать документацию и решить еще тысячу вопросов, которые всегда кажутся поначалу неочевидными, но всегда оказываются обязательными.
   После утомительных переговоров о личном вознаграждении Том развернулся с истинной англо-саксонской основательностью: он купил целое здание, разместил в газетах объявления о найме на работу, приобрел оргтехнику. Его помощник - Сэм Фишер, которого он притащил с собой и навязал нам - мотался по стране, как сумасшедший лось: сегодня он был в Бостоне, завтра в Сиэтле, а послезавтра в Далласе покупал билет до Кливленда. Понаблюдав за ними несколько дней, я понял, что мое вмешательство на текущем этапе будет только мешать.
   Но внимания потребовал сам Снайл. Как-то раз он пришел ранним утром и спросил:
   - А что у нас с аудиторами?
   А у нас ничего не было с аудиторами - бухгалтерию клиентов вели несколько, почти полтора десятка, мелких фирм, переписку с ними вели наши девчонки, фонд только что создался...
   - Ничего, - пожал я плечами. - Мы же не американская компания. А на Вануату наши декларации никого не интересуют. Плати ежегодную пошлину и будь хоть самым жирным фондом на свете.
   - Так дело не пойдет, - возразил Том. - Если мы рассчитываем заниматься серьезным бизнесом, нам нужны будут аудиторы.
   - Что ты предлагаешь?
   - KPMG, Deloitte, Price Waterhouse, Сoopers и Lybrand, Ernst и Young? - он с безразличным видом перечислил представителей "Большой пятерки". - Выбирай. Они все профессиональны и безупречны.
   Я улыбнулся - это сейчас их имена безупречны, еще не было скандалов с Enron, WorldCom, Satyam Computer Services. Не было еще сказано замечательных слов по поводу Lehman Brothers: "за уровень кредитной задолженности банка отвечает его менеджмент, а не аудитор".
   PW скоро должны были объединиться с СL и стать крупнейшим аудитором, контролирующим четырех из каждых пяти компаний из списка пятисот крупнейших в мире. Кто контролировал эту частную непубличную английскую контору? Кто держал руку на пульсе крупнейшего бизнеса и знал все схемы, методы и приемы - законные и не очень? Не хотелось мне связываться с этим монстром - если они получат команду "фас", всем моим хитростям быстро настанет карачун. А в том, что при необходимости они легко организуют нужную нашим врагам утечку информации - я не сомневался ни секунды.
   Примерно такого же мнения я был и об Эрнсте с Янгом - тоже мутная контора с неясным происхождением и тоже английская. Нет, с ребятами из Сити мне связываться вообще не резон пока, тем более, доверять им часть своего бизнеса - пусть и самую официальную.
   Оставались швейцарцы KPMG и "родные" Делойт из Нью-Йорка. Последние, кстати, вроде бы не участвовали во всех этих аферах с Энроном и ему подобными.
   - Давай сделаем вот как, - предложил я: - Остановимся на Делойт. Заключи с ними договор и создавай агентство, которое войдет в их партнерство. В нем должны сидеть наши люди и заниматься только нашими делами. И наверх от них должна идти только та информация, которую мы с тобой одобрим.
   - К чему такие сложности? Тысячи крупных компаний работают с ними и у всех все хорошо.
   - А я, Том, параноик. Я им не верю. И не хочу делиться ни с кем своими технологиями. Сегодня их знаю я, завтра Делойт, послезавтра использует вся Америка. Увольте. Этого не будет. Да и разве плохо иметь карманного аудитора? Мне нравится идея.
   - А я ее не понимаю, - настаивал Снайл. - Объясни!
   Я встал из-за стола, подошел к нему сзади, приобнял за плечи:
   - Том, дружище, иногда в нашей работе появляются моменты, о которых нельзя говорить даже любимым собакам. А ты хочешь пустить в эту сферу посторонних людей.
   - Разве нам есть, что скрывать? У нас же честный бизнес?
   Что я должен был ему ответить?
   - Честный, Том, и временами прозрачный. Но не стеклянный. Чуть позже я тебе все покажу и расскажу, - пообещал я. - А сейчас займись аудиторами, раз уж нашел в них необходимость. О-кей?
   - Сардж, я буду с тобой честен ровно до тех пор, пока ты будешь честен со мной. Если есть в нашей деятельности что-то криминальное, незаконное, лучше скажи сейчас.
   - Том, не выкручивай мне руки. Вся наша деятельность абсолютно законна, - соврал я. - Мы платим налоги, не воруем, не торгуем наркотиками и даже оружием. Все чисто. Но я не люблю быть прозрачным. Не их это дело. Работай иди.
   - Хорошо, Сардж, я тебе верю, - сказал Снайл таким голосом, что мне стало ясно, что верить-то он верит, но проверять все станет с трехкратным усердием. Ну и хорошо. Если что и нароет - я узнаю об этом первым.
   А потом навалились другие заботы.
   Горбачев уже уехал в Москву, обнадежив американский народ сокращением ракетных вооружений и испугав советский поднятыми перед Ронни Рейганом руками. Мы с Захаром, обзаведясь верительными грамотами, дипломами и визитками, собрались ехать следом за Генеральным секретарем.
   Две недели до и после Нового Года у нас оказывались почти свободными - рынок едва шевелился, все готовились к Рождеству, а провести их в России - среди снега и мороза - уже несколько лет было нашей самой большой мечтой. Правда, сразу после Нового Года ожидалось принятие Канадско-американского соглашения о свободной торговле, с чем некоторые аналитики связывали возможный рост биржевых индексов, но я знал, что ничего подобного не случится - не та страна Канада, чтобы можно было ожидать серьезного влияния на местный рынок.
   Только восьмого января ожидалось существенное падение Доу-Джонса - на семь процентов, с чем должен был справиться робот Бойда. Наши девочки должны были получить распечатки его прогнозов и сообщить их Тому и в те виртуальные офисы, что еще работали самостоятельно, а Снайл, ознакомившись с результатами расчетов детища Бойда за прошлые периоды, свято в него уверовал, и можно было не сомневаться в том, что все будет выполнено. Да и мы рассчитывали вернуться к тому времени.
   Сам Эндрю к концу года совершенно успокоился. Поначалу практически никто не стал искать в его программе внедренное нами "ноу-хау" - заинтересованным лицам было не до того, все пытались вернуть потери "черного понедельника", а клиенты Бойда, выполнившие рекомендацию программы, оказались даже в приличном выигрыше, что было поставлено ему в заслугу. И, вопреки его ожиданиям, количество клиентов у него даже прилично выросло. На волне этого успеха он провел очень успешные переговоры по поглощению MicroProse, мы подкинули немного деньжат, и теперь знаменитый в будущем Сид Мейер трудился под началом нашего Эндрю и уже даже показал первые концептуальные наброски Civilization, вызвавшие горячее одобрение Захара.
   Захар настоял на том, чтобы перелет в Европу до Лондона совершить на "Конкорде". Я согласился, но мне такое путешествие не пришлось по душе: слишком быстро. Ни поспать, ни поесть. Из Алма-Аты самолет в Москву дольше летит, чем из Нью-Йорка до Лондона. Не серьезно это как-то и сильно уменьшает размеры планеты.
   В Хитроу шел дождь, вымачивая грустные пальмы, а в Шереметьево наш аэрофлотовский "Ил-86" сел практически в сугроб - снега выпало много и по расчищенной бетонке аэродрома мела поземка из мелкой снежной крупы.
   Самолет нам с Захаром очень понравился - большой, светлый, с двумя проходами между креслами, он представлял собой разительный контраст с длинной трубой салона "Конкорда". Нам достались места в среднем ряду и полет прошел практически незаметно - мы не видели ни взлета, ни посадки.
   - Цель визита? - таможенница, та же самая, что пропускала меня год назад, почему-то уже не была столь же доброжелательной, какой я её запомнил.
   - Секс-туризм, - привычно пошутил Майцев.
   По его рассказам с этим секс-туризмом он проходил любую таможню и везде его выдуманная миссия вызывала улыбку и расположение - даже в чопорной Британии, но здесь его не поняли.
   - Иван Семеныч, - по-русски окликнула инспектор своего начальника. - Товарищ советник! Здесь американца принесло с секс-туризмом каким-то. Что мне с ним делать?
   - Мой друг шутит, мэм, - вмешался я. - Он не хотел сказать ничего плохого. Мы здесь по делам. Бизнес. Инвестиции. Совместное предприятие.
   - Не нужно шутить, - мрачно посоветовал подошедший Иван Семенович. - Здесь не цирк. Пропускай их, Клара.
   С собой разрешалось провезти товаров-подарков на сумму всего в сто рублей. Всю фото-, видео-, звуковую технику надлежало задекларировать и потом непременно вывезти, либо заплатить пошлину в случае их отсутствия при выезде. Но мы ничего подобного с собой не везли, ведь по легенде все эти годы мы обустраивали монгольскую пустыню, и значит, сувениры должны быть тоже монгольские. Все это мы решили еще в Луисвилле и поэтому собирались заехать в какую-нибудь "Березку" и приобрести там для домашних что-то похожее на монгольское. В аэропорту ничего такого не нашлось.
   Мы вышли на стоянку такси: в снежной метели легко узнавались многочисленные "Волги", но ближе стояли те самые новые "Москвичи", что так не понравились Захару.
   - Прокатимся? - По его глазам было понятно, что он просто горит желанием провести натурные испытания флагмана отечественного автомобилестроения.
   Сговорились с немолодым уже водителем, очень прилично лопотавшим на "русском" английском, за двадцать долларов добраться до Изотова - первый визит наметили к нему.
   - Как агрегат? - Спросил Захар, разместившийся на переднем пассажирском кресле.
   - Вот скажите мне, господа американцы, почему все, что у нас делается - все делается отвратительно? - взбеленился вдруг таксист. - Ведь дня не проходит, чтобы я что-то не менял в этом дырявом ведре! Он начал сыпаться еще на площадке в магазине! А стоит почти как "Волга"! Вот почему ваши "Форды" по двадцать лет не ломаются, а наши еще на конвейере хлам?
   - Сардж, разве твой "Форд" ни разу не ломался? - обратился ко мне Захар.
   - Шутишь, Зак? - в тон ему ответил я. - Из автосервиса не вылезаю! То отзовут - неисправно крепление ремней безопасности, то тормозная система сбоит, то не заводится. Я бы с удовольствием поменял свой "торэс" на эту ... как это называется, шеф?
   - "Москвич", будь он проклят! - зло отозвался водитель. - Не, ну так-то машина хорошая, салон удобный, чистый. Её бы до ума довести. Движок посильнее, гидроусилитель руля поставить. Знакомый привез из Польши "Трабант" немецкий - вот это убожество. А "Москвич" вполне можно было бы до ума довести. Только стоил бы он как хороший "Мерседес", но "Мерседесом" при этом еще бы не стал. Так что имеем то, что имеем. Не "Трабант" и то хорошо.
   - Всегда приходится выбирать между желаемым и возможным, - философски заметил Захар. - Но любое дело состоит из множества маленьких шагов. И если их не делать, то ничего и не сделается. А вы где так научились разговаривать на английском?
   - Я кандидат технических наук, бывший начальник лаборатории. СоюзДорНИИ, - с немалой гордостью пояснил таксист. - В аспирантуре язык учил. Технический, в основном. Переводы там, статьи в ваших журналах.
   - Почему русский ученый возит людей на такси?
   - Это... Михаил Сергеевич нам хозрасчет и самоокупаемость внедряет повсеместно. А мы выкручиваемся, чтобы ноги не протянуть.
   - Что такое хозрасчет и самоокупаемость? - переспросил Захар.
   - Это социализм с человеческим лицом, - непонятно ответил водитель. И добавил по-русски: - Будто раньше он был с рыбьим?!
   - Не понял я, - повернулся ко мне Майцев.
   - Семья у меня большая, приходится подрабатывать, - придумал оправдание таксист. - Жене нужно шубу из соболя и кольцо с бриллиантом, сыну новую машину. Дочь замуж собралась, тоже нужно подарки купить. Понимаете, товарищи буржуины?
   - Да-да, - покивал головой Захар. - Сколько русский таксист должен ездить в Шереметьево и обратно, чтобы купить кольцо с бриллиантом в один карат?
   - Да вот к вечеру уже и наберу нужную сумму, - усмехнулся водитель.
   - В России очень дешево стоят бриллианты, Сардж, - сделал моментальный вывод Захар, играя роль недалекого прощелыги. - Если простой водитель за один день может приобрести жене кольцо с камнем. Давай-ка делать здесь алмазный бизнес?
   - Не-не-не, - услышав его, отказался от своих слов водитель. - Вы неверно меня поняли. Я целую неделю копил!
   Понятно было, что хочется ему выглядеть достойно в наших глазах, а может быть, боялся проверки, но врал он достаточно неуклюже. Всем доволен, все нравится - со слышимым зубовным скрежетом почему-то. Три-четыре года назад люди были куда более искренни. Или мне так казалось?
   Спустя час мы стояли перед дверью в квартиру Изотова.
   Звонок отозвался знакомой трелью, но дверь в этот раз открыл сам Валентин Аркадьевич.
   - Сережа? Захар? Что случилось?
   - Добрый день, - мы поздоровались синхронно, словно давно репетировали приветствие.
   - Ничего не случилось, приехали погостить, посмотреть, - успокоил пенсионера Захар.
   - Проходите, хлопцы, - Изотов настороженно посторонился. - Чай будете пить?
   - С великим удовольствием, - опять вместе ответили мы.
   - Ладно, тогда идемте на кухню, а то Юлька-то моя к родителям на Новый год уехала, так что я здесь один хозяйничаю, сервировать вам стол некому.
   Часа через два, когда мы поведали Изотову о своих достижениях, наслушались текущих новостей и буквально под горлышко наполнились чаем, я, наконец, не выдержал:
   - Валентин Аркадьевич, мы ведь не просто так приехали.
   - Да понял я, - ответил Изотов. - И в чем же дело?
   - Помните наш разговор о том, какую экономику следовало бы развивать в России? В общем, у нас возникло несколько вопросов, которые не нашли очевидных решений.
   - Нет мне покоя ни в старости, ни по смерти не будет, - посетовал Изотов. - Так что там у вас?
   Я посмотрел на Захара - он всегда лучше умел формулировать и понятнее объяснять.
   - Самое сложное, пожалуй, это определить перспективность тех или иных разработок наших ученых. Если две лаборатории в институте работают над разными темами - какая из них более достойна нашего участия, если ни я, ни Серый в их темах вообще ничего не понимаем? Кого поддержать, а кого перенаправить на другое? Где взять технологическую базу для опытного производства? Конечно, Серый может что-то подсказать о тех направлениях, о которых что-то слышал...
   - Стой-стой-стой, - замахал руками Изотов. - Насколько я понял, вы не желаете выделять деньги на тупиковые исследования? Вам хочется, чтобы капиталы тратились с максимальной эффективностью? Чтобы вложенный доллар возвращался пятью?
   - Ну, в общем, да, - согласился Захар. - Первая трудность, наверное, в этом. Вот представьте: в стране десяток институтов, исследующих антибиотики. Где-то темы пересекаются, где-то взаимоисключаются, какие-то нужные вообще не поднимаются, а другие устарели еще позавчера, но до сих пор по ним ведутся исследования. Как быть?
   Изотов задумался. Слышно было, как он изредка прихлебывает чай и где-то у соседей надрывается телевизор. Мы с Захаром молчали, ожидая совета.
   - Думаю так, - минут через десять вдруг сказал Валентин Аркадьевич. - Человеческая деятельность очень обширна и многогранна. Знать всё невозможно. Давайте представим, что у нас появился инструмент определения будущей коммерческой эффективности. И из каких-то десяти научных тем, что предлагается профинансировать, мы видим безусловную привлекательность одной, более-менее практическую ценность еще трех и непонятное будущее у оставшихся шести. Кому нужно дать деньги?
   - Тем, кто сможет их воплотить в реальные проекты, - отозвался я.
   - Да? А вот я думаю - наоборот. Если на свободном рынке появляется некое знание, которое легко конвертировать в постоянный доход - будьте уверены, инвесторы найдутся. Но вот остальные проекты, оставшиеся шесть, нуждаются в поддержке, потому что: во-первых, кроме вас ее никто не окажет. Во вторых: в процессе одного исследования подчас находится нечто постороннее, невидимое поначалу. Историю пенициллина, я думаю, нет нужды пересказывать? В-третьих: наука - это не только открытия, но и разработка методологии.
   Он поднялся со стула, подошел к книжной полке и взял с нее журнал "Наука и жизнь". Раскрыв его в середине, показал нам какую-то серую фотографию со статьей:
   - Вот пишут про сверхпроводимость. Первые сверхпроводники работали при температуре около абсолютного нуля. Теперь уже подобрали материалы, позволяющие добиться эффекта всего лишь при температуре в минус двести градусов. Теории, объясняющей такое поведение материалов, пока нет. Но мне кажется, что это только по причине небольшого количества накопленной статистики. Будет больше материалов - будет легче найти общие черты и объяснить явление, чтобы, в конце концов, создать сверхпроводник, работающий при комнатной температуре. Представляете эффект от такого изобретения?
   Захар наклонил голову, а я промолчал.
   - Но неужели вы думаете, что все лаборатории, получившие сверхпроводимость при температуре в минус двести пятьдесят или в двести тридцать градусов, работали зря? Нет, хлопцы. Конечно, нет. Без них не появилось бы теории и конечного успешного исследования. Согласны?
   - Ну, наверное, так, - протянул Захар. А я кивнул, соглашаясь с доводами Изотова.
   - Таким образом, в деле эффективного размещения капиталов ваша задача состоит лишь в прекращении явно дурацких, псевдонаучных или идеологически-зависимых исследований. С их распознаванием справится практически любой профильный аспирант. Создадите фонд, который будет финансировать всех подряд, отказывая явным шарлатанам от науки - пусть ими занимается государство, если захочет. В то же время ваш фонд будет рекламировать те проекты, что сулят выгоду уже в ближайшее время, привлекать для них сторонних соинвесторов, поднимать престиж русских ученых, инженеров, врачей. Отправлять их на учебу, стажировку в те мировые центры науки, где они смогут повысить свою квалификацию и понять дальнейшее направление своей работы. Привлекать в наши центры зарубежных специалистов. Но работать потом и те и другие должны здесь. Слово "русский" должно стать синонимом слов "образованный", "успешный". Так же и с нашими НИИ - фирме Intel должно стать интереснее заказать исследование русским институтам, чем самим тратить невообразимые деньги на неочевидные проекты. Конечно, следует понимать, что нынешняя наука без соответствующей технологической базы - просто оксюморон. Невозможно исследовать сверхпроводимость, если не умеешь сжижать гелий. Каждый институт, каждое конструкторское бюро должно обладать своей производственной базой. Здесь она будет или в Сингапуре - нужно смотреть. Не вижу ничего плохого, если, скажем, сплавы для нового самолета Антонова или Ильюшина будут производиться в Малайзии, планер собираться на Филлипинах, лопатки для турбин - на Украине, моторы и авионика в России, а салон - во Вьетнаме. В результате править бал будет тот, у кого будет весь объем знаний - бюро Антонова или Ильюшина. Не какой-нибудь Вьет Нгыок из Ханоя. У наших авиаторов заводы и сейчас разбросаны по всей стране. Лететь из Москвы, где стоит чертежная доска, в Комсомольск-на-Амуре или в Хошимин, где собирают фюзеляж - одинаково затратно. Поэтому разницы нет. Но если в Хошимине сборка обойдется вполовину дешевле, то прибыль будет вдвое выше. Ну и как премия за успешную работу - нагружать самых достойных из отличившихся задачами, что "вспомнятся" Сергею, тех, кто сможет их быстро и качественно реализовать...
   - Это нереально, - Захар успел вставить в его речь два слова.
   - Это нереально для тех, кто не хочет делать. - Жестко ответил Изотов. - Этого не сделать за пять лет. Даже за двадцать не сделать. Может быть, за пятьдесят управитесь. Но если начать движение в нужном направлении - это уже будет большое дело. Впереди у вас, хлопцы, по крайней мере, еще двадцать пять лет безбедного существования. Ставьте перед собой большую задачу. И когда вы ее выполните - тогда и фундамент под обществом будет тверже и эффект продлится дольше. Размещайте заводы там, где они стоят дешево, но все управление должно вестись отсюда. И начинайте уже сейчас. Многие институты, оставшись без государственного финансирования, нынче пытаются что-то заработать, но не у всех есть возможность донести до возможных инвесторов свои идеи. Идите навстречу людям. Сделайте совместное предприятие - Горбачев будет счастлив, если увидит перед носом хотя бы один миллиард. Не стесняйтесь, они сейчас любому американцу с деньгами будут рады до самозабвения.
   Вот с Изотовым всегда так: наговорит, наговорит, а мы потом разгребай. Но, как обычно, в его размышлениях было рациональное зерно, которого мы с Захаром прежде не видели. И только ради него следовало совершить эту поездку.
   - И вот еще что я вам скажу,- продолжал Валентин Аркадьевич, - Очень важный аспект высокотехнологичного производства - безопасность. Чтобы никто не мог повторить того, что вы сделали. Есть такое понятие - монопсония. Слышали?
   Захар кивнул - он не зря посещал два года курсы МВА, а я пожал плечами.
   - Это противоположность монополии. Когда покупатель на рынке всего один. Станьте таким покупателем для высокотехнологичных производств, производящих для вас комплектующие,, размещенных за пределами страны, и можете быть спокойны за безопасность своих разработок. Если турбина состоит из сотни деталей, то нет беды, когда восемьдесят процентов производства ее элементов размещается в десяти разных странах - никто из них не сможет собрать вашу турбину. И никому кроме вас их продукция неинтересна. Они будут привязаны к вам сильнее, чем вы можете себе вообразить.
   - Заодно и платить им можно будет столько, сколько хочется, а не сколько просят?
   - Ну да, примерно так. Есть, правда, одна существенная деталь во всей этой конструкции. Экономика в нашем мире достаточно стабильна. Что это значит для нас? А это значит, что любое массовое производство нужно будет втиснуть в рыночные условия. Понятно?
   - Не очень, - здесь стушевался даже мой ученый Захар.
   - Ну вот смотрите: в мире есть два десятка автопроизводителей, работающие на весь мир -американцы, японцы, немцы, остальные европейцы, все представляют на свободном рынке по три-четыре компании, остальное - мелочевка, вроде нашего ВАЗа. Эти двадцать компаний полностью охватывают все сегменты рынка. Они им просто владеют. И рынок не потерпит появления еще даже одного подобного производителя - ему просто негде будет пристроить свою продукцию. Если, конечно, рынок не развивается. Но когда он растет - географически, экономически, то и у новичка появляется шанс. Поэтому для завоевания рынка, нам, наверное, прежде всего, нужно озаботиться его развитием. Когда я работал в Вене, часто приходилось слышать: "в Китае и Индии такой огромный рынок, так много покупателей, они вытащат нашу экономику из той дыры, где мы оказались!" Действительно, вместе Индия и Китай составят, наверное, треть, а то и больше от населения Земли. Добавьте сюда Африку и получите больше половины. Казалось бы - огромный рынок! Но он нищий - у маленькой Европы денег в сотни раз больше! Если его не развивать, давая людям возможность заработать, то и не нужно ждать от него чудес - их не будет. Но поставьте там заводы, на которых будут работать индусы и китайцы, где они смогут получить свои сто долларов в месяц и увидите, как ваш прежде нищий рынок начнет искать способы прикупить продукцию ваших заводов.
   Мы говорили еще долго и Валентину Аркадьевичу приходилось объяснять нам такие очевидные вещи, что было трудно понять - как мы сами до такого не додумались?
   Постепенно разговор свернул на жизнь внутри Советского Союза:
   - Теперь каждый новый день я просыпаюсь в предчувствии чего-то нехорошего. Как год назад в Алма-Ате запахло национализмом, мне стало понятно, что обратной дороги нет, - поделился Изотов. - У меня приятель хороший там уже лет двадцать обитает. Прилетал летом. Если то, что рассказал мне Владимир Павлович - правда, то Союзу и в самом деле недолго осталось жить. Слишком велики внутренние напряжения. Конструкция их не выдержит. И, думаю, у Горбачева на самом деле нет времени. Даже если он не такая скотина, какую ты мне описал, то ничего реформировать он уже не успеет. А старая максима большевиков гласит: не можешь контролировать процесс - возглавь его! Никто же не объяснит ему, что на пожаре нужно спасать самое ценное, а от остального избавляться с радостью. Он будет либо спасать все, либо пусть все сгорит! А потом спляшет гопака на пепелище своей избы: смотрите, как здорово я придумал сжечь этот грязный, вонючий хлев! Герой.
   - Вы все еще верите, что этот человек работает на благо Родины? - удивился я.
   - Не мог же он быть сорок лет коммунистом, влезть на самый верх иерархической лестницы и в одночасье переродиться?
   - История знает немало подобных примеров.
   - Да уж, Иуд она наплодила, - согласился Изотов. - У вас деньги-то наличные есть, голодранцы?
   Захар достал из портмоне пятьсот долларов. Я порылся в своих карманах и добыл столько же.
   - Я про рубли спрашиваю, - уточнил Изотов. - Это не деньги, это валюта.
   - А, - первым сообразил Захар и вынул из того же портмоне десяток фиолетовых четвертаков, что обменяли мы в Шереметьево. У меня было три сотенных, полученных там же.
   - Пятьсот рублей на две недели? - Валентин Аркадьевич тяжело вздохнул. - Все-таки бестолковые вы оба. Отдохнула на вас мать-природа.
   Он подошел к книжной полке, достал какую-то книжку и раскрыв ее, высыпал на стол ворох купюр. Среди денег там появлялись какие-то непохожие на рубли бумажки.
   - Что это такое?
   - Чеки Внешторгбанка, - ответил Изотов, собирая их в кучку. - Когда получил их для покупок в "Березке", подумал - зачем сейчас приобретать что-то, если лет через пять товар будет поновее, да поинтереснее? Вот, отложил.
   - В следующем году "Березки" по всей стране закроют. Купите лучше новый телевизор сейчас. - Посоветовал я. - Или холодильник - что там в этих магазинах есть? Скоро ничего не будет. Тратьте все. А то выйдет, что вы зря работали, зарабатывая эти фантики.
   - Спасибо, - поблагодарил Изотов. - Вот вам тысяча рублей, потом отдадите при случае.
   Мы поговорили еще полчаса и стали собираться - поезд не стал бы нас ждать. Валентин Аркадьевич пригласил заходить на обратном пути. Но и без приглашения мы собирались это сделать.
   Закупившись "монгольскими" подарками, мы поехали на площадь трех вокзалов.
   Дорога через заснеженную страну на поезде - то еще удовольствие: тыдык-тыдык, тыдык-тыдык, за окном белая пелена, в щели иногда ощутимо дует с улицы, проводник - золотозубый узбек, напихивающий в купе по шесть человек. Впрочем, этого и стоило ожидать от поезда "Москва-Ташкент", на который нас угораздило взять билеты. Мы смогли отстоять свое купе от злобных поползновений хитрозадого хлопкороба - помогли американские документы, но выходить в коридор лишний раз остерегались. Казалось, что весь Узбекистан едет в этом вагоне.
   - Интересно, если они все здесь, то кто остался в Ташкенте? - спросил я у покрытой снегом равнины за окном.
   Малая родина встретила нас оттепелью - часто капало с крыш, на дорогах машины устроили жуткое месиво из грязи и снега, прямо возле вокзала кто-то поставил двухметрового снеговика, сейчас перекошенного и лишившегося одной из "рук".
   - Ты к маме? - спросил Захар.
   Мы не обсудили детальную программу поездки.
   - Нет, Захарыч, я пойду навещу свою первую воспитательницу в детском саду! Ну что за вопрос?! Ты же тоже не в кружок авиамоделизма сюда приехал?
   - Гы-гы, - ответил Захар и побежал к подходящему автобусу N22. - До вечера, Серый!
   А мне от вокзала было и пешком недалеко идти. Только двадцать восьмого декабря 1987 года на тротуарах было очень грязно и скользко. Но я радовался даже этой возможности испачкать ноги.
   Конечно, мамы не было дома - зачем ей быть дома в понедельник? Но запасной ключ всегда хранился у бабы Вали - соседки.
   После недолгого допроса перед закрытой дверью: "А кто там? А к кому? А Сережи нет уже давно! Ты - Сережа? Не морочь мне голову, иди отсюда!", она все же решилась выглянуть из квартиры, и я едва успел ее подхватить - впечатлительная бабуся лишилась чувств-с, упала в обморок, сомлела - и все это она сделала сразу. Я всегда говорил матери, что не стоит сильно полагаться на соседку: она из тех людей, для которых даже укус комара - событие вселенского масштаба. А закипевший чайник бабка была готова обсуждать неделю. Со всякими подробностями, которые нормальный человек и не заметит: "вот и когда огонь-то газовый зажегся, я услышала как мусорная машина приехала. Думаю - не Степка ли это? Ан нет, Степка-то на автобусе ездит! Али может, перевели на мусорку? Вот и думаю - Степка или не Степка? Даже Марьванне позвонила - в окно-то выглянуть боязно. Мы со Степкой прошлый раз так полаялись! Что ты! Прибить меня, старую, обещал. И здесь вдруг... как мой чайник закипит!!!!!!!!" Вот этот баб Валино "чайник закипел" я и приклеил к подобным людям - излишне эмоционально переживающим мелочи.
   - Ой, и правда - Сережа! - закудахтала баба Валя, когда пришла в себя.
   Получить ключ мне стоило больших усилий, и, обуваясь захлопывая за собой входную дверь ее квартиры, я услышал:
   - Аллё, Марьвана? Здравствуйте, Марьванна! А у нас-то представляете какое случилось только что? Сережка приехал! Да нет, не Степкин, Степкин сам еще не ездит! Соседки моей Фроловой Таньки Сережка, который в Монголии был четыре года...
   Дальше я не дослушал, захлопнул дверь, но был стопроцентно уверен, что о моем приезде очень скоро будет знать весь наш миллионный город.
   В доме ничего не изменилось; тот же телевизор, та же кухня, те же диваны. Книги в одном шкафу и обязательный хрусталь - сокровище любой советской хозяйки - в соседнем; все было то же самое. Авиамодельки на моем шифоньере аккуратно протерты от пыли - только в паре мест отклеились и оборвались наклейки. Даже пиджак все еще висел на спинке стула - наверное, так мама хранила память...
   Я как будто провалился в прошлое. За плечами было почти четыре года, а здесь время застыло в далеком восемьдесят четвертом - беззаботном, веселом, молодом.
   Ностальгия мучила меня около получаса, потом отпустило.
   Я позавтракал, немного разорив мамин холодильник. Захар обещал заглянуть вечером и до того времени делать было совершенно нечего. Разве только прогуляться по местам былой "боевой славы"?
   Ноги занесли меня сначала в кинотеатр имени Маяковского, где шли три фильма: отечественная "Танцплощадка" с Дворжецким и Яковлевой, судя по названию - редкая муть на псевдосоциальную тему, французские "Папаши" с кудрявым Ришаром и какая-то индийская веселая бодяга вроде "Зиты и Гиты". Рядом висела афишка с репертуаром видеосалона, расположившимся в подвале кинотеатра. Здесь, напротив, выбор был велик: очередной гонконговский "Железный кулак, убивающий насмерть всех", вернее даже три "железных кулака", но с разными названиями. Хмурый Чарльз Бронсон крушил челюсти уличному отрепью в третьей "Жажде смерти", знойная итальянка наставляла мужу рога в "Скандальной Джильде". Майкл Дудикофф наказывал негодяев в "Американском ниндзе-2", Луи Сефер морочил голову харизматичному Рурку в "Сердце ангела". И на десерт предлагалось насладиться "Садом камней" - самым свежим фильмом от Копполы.
   У входа в видеосалон торчали несколько подростков, время от времени изображавших что-то из арсенала китайских боксеров - всех этих Джеки Ченов, Брюсов Ли. Вернее, им казалось, что они это изображают. По-моему, выглядело все коряво и смешно.
   Я брел по знакомым с детства тротуарам - мимо того самого Завода технического углерода, мимо магазина, в котором продавали вкусное пиво "Бархатное"... Город был узнаваемым, родным и при этом совершенно чужим. Я остановился под светофором, и, пока горел красный, принялся разглядывать улицу, украсившуюся несколькими новыми вывесками и киосками.
   - Сергей? - женский голос с нотками сомнения окликнул меня на перекрестке. - Фролов?
   Я оглянулся - на середине пешеходного перехода стояла Нюрка Стрельцова. Похожая на ту, что я помнил и не похожая одновременно. Ее стрижка стала короче и кончики светлого каре выглядывали из-под кокетливой шапочки из меха неведомого зверя, на лице появилась косметика, а на плечах устроилось импортное пальто в крупную зеленую клетку - отечественный Легпром удавился бы, но такой "попугайской" расцветки в продажу не допустил бы никогда. Да и сама прежняя Нюрка предпочла бы что-нибудь попроще.
   - Привет, Ань. А я вот... приехал.
   Она быстрым шагом вернулась на мою сторону дороги:
   - Ты откуда?
   Она действительно сильно изменилась - в ней ничего не осталось от той комсомолки-активистки, какую я знал прежде. Только лишь тот же тонкий нос, навечно удивленные чем-то глаза, да круглые щеки.
   - Из Монголии. Помогал братскому народу строить горно-обогатительный комбинат. Вернулся вот.
   - А я смотрю: ты это или не ты? Пока красный горел - все присматривалась, а ты головой по сторонам вертишь, никак не понять. Только когда близко подошла - поняла, что это ты, Фролов.
   - Ты всегда была глазастая, Ань.
   - Пошли в кооперативное кафе? "Серебряный рог", а? Здесь недалеко, полквартала. Посидим, кофе выпьем, расскажешь, где был, что видел?
   Я внимательно посмотрел на нее, и кажется, ей на самом деле было это интересно. Времени у меня было навалом и можно было часок-другой потратить на воспоминания.
   - Веди меня, я все забыл уже. Четыре года прошло. Не узнаю города.
   Она подхватила меня под руку и повела в обещанную кофейню. Оказавшуюся отремонтированной столовкой N6, в которой раньше кормили неплохим борщом. А теперь варили отвратный кофе из пережженных зерен - совсем не в Starbuсks закупался хозяин заведения. Но Нюрка была рада и мерзкому пойлу и стограммовой порции фруктового мороженного.
   - Как вы тут живете? - успел я спросить, пока она не обрушила на меня свое любопытство.
   - У-у-у! У нас такие здесь дела! Помнишь Леньку из комитета комсомола? Он кооператив открыл: джинсы варит, значки всякие с музыкантами или актерами делает! Капиталистом заделался. А этот, болтун Сашка Дынькин, у вас в группе учился - помнишь?
   - Конечно, Ань.
   - Дынькин теперь в горкоме комсомола сидит. Замуж меня звал, между прочим.
   - А ты что? Все меня ждешь? - я улыбнулся.
   - Дурак ты, Фролов, - ответила она уже знакомой фразой. - Даже монголы тебя ничему не научили!
   - Отчего же? Я на лошади скачу теперь как Чапаев (и это было почти правдой - Сэмюэль Батт предоставил мне тысячу возможностей научиться сидеть в седле). Могу по засохшим какашкам определить численность овец в отаре (а это откровенная ложь). Еще научился тушканчиков жарить и бить уток стрелой в глаз. Правда, нужно чтобы утка его пошире открыла, а то промахнуться могу.
   - Точно - дурак, - настаивала на своем диагнозе Стрельцова, но при этом счастливо улыбалась и облизывала ложку с мороженым.
   - Сама ты дура, Анька, - я никак не мог остаться в долгу.
   - Ну и пусть, - непонятно ответила Нюрка. - А Хорошавин с вашей кафедры умер. Представляешь, сидел на крыльце летом, курил, встал, выбросил сигарету и умер. Инфаркт. Сорок три года. Жена осталась и две дочери. Старшая тоже у нас училась на три года младше.
   Хороший был дядька Хорошавин. Лекции читал живо, увлекательно.
   - Колька Ипатьев в Чернобыль поехал по разнарядке с завода, на три месяца - сыпала подробностями местной жизни Стрельцова. - У нас на работе шепчутся, что теперь у него детей не будет совсем. Вот скажи - зачем ему эти деньги?
   - Лечиться будет. Остатки в детский дом отдаст.
   - Ипатьев-то? Нет, не отдаст, - покачала своей красиво стриженой головкой Анька. - Он же жадный как куркуль.
   - Да и бог с ним. Ты сама-то как?
   Анька задумалась ненадолго, видимо размышляла о степени откровенности своего рассказа. Ложечка, которой она ковырялась в тарелке, противно скрипела.
   - Осенью того года, когда вы с Майцевым уехали в свою Монголию, у меня умерла мама. Несчастный случай на производстве, - она шмыгнула носом. - Она же на цепном заводе работала. Там какой-то трос лопнул и ее этим тросом прямо по голове. И каска не помогла. Я осталась одна. Спасибо комитет помог. Закончила институт, по распределению попала в НИИ систем управления. Только приработалась, как объявили хозрасчет. Теперь вот нашу лабораторию сокращать, видимо, будут. Как-то застыло пока все - ничего не понять.
   - Соболезную, я не знал, - я накрыл ее ладонь своею.
   - Я уже привыкла, - ответила Нюрка. - Потом Дынькин решил взять надо мной шефство. Обещал звездами засыпать, - она улыбнулась. - Только врал все. Как на горизонте появилась дочка второго секретаря горкома - всю его романтику как ветром сдуло.
   Так вот в чем был секрет карьерного роста Сашки Дынькина! А я-то грешным делом думал, что это он такой полезный для комсомольского дела оказался. Дочка секретаря горкома партии - вот и вся полезность!
   - А вы с Захаркой что все это время делали? - перешла в наступление Стрельцова.
   - Работали, Ань, работали как проклятые папы Карлы. Карьер видела когда-нибудь? Самосвалы, шагающие экскаваторы?
   - Только на картинках в Гипрошахте.
   - А мы его копали. Вот этими руками, - я показал ей свои отнюдь не землекопские ладони без единой мозоли.
   - Правда? - Было видно, что поверить мне она не может. Не был я похож на горнопроходчика.
   - Нет, неправда, Ань. На самом деле мы занимались разведывательной деятельностью...
   - Не хочешь говорить?
   - Не хочу. Потом как-нибудь.
   Она замолчала, отвернувшись к окну, за которым неожиданно пошел снег. А я посмотрел на нее внимательнее, скользнув в будущее. И то, что я там увидел, меня удивило.
   - Мне сейчас пора, Ань, - сказал я. - Давай завтра встретимся? В кино сходим?
   - Давай! - мгновенно отозвалась Стрельцова. - А где?
   - Я зайду за тобой часов в пять.
   - Ты же не знаешь, где я живу?
   - Знаю, Ань, знаю.
   Я положил на столик червонец, что раза в два превышало стоимость счета.
   - Пока.
   - Пока, - отозвалась Нюрка и голос ее был весел.
   Пока я бродил по городу, да трепался со Стрельцовой, уже подкрался вечер - пришла пора возвращаться домой и встречать маму.
   Но я зря недооценил таланты бабки Вали - мама уже три часа была дома, пытаясь выглянуть во все окна одновременно. Соседка позвонила ей сразу после Марьванны, и, отпросившись на работе, мама понеслась домой.
   Мы долго стояли в прихожей, просто обнявшись, не говоря друг другу ни слова, да и к чему слова, если их все равно будет недостаточно?
   Потом был чай, домашнее печенье, что она успела напечь, пока я болтал со Стрельцовой, подарки - красивый свитер из альпаки (я сказал, что это монгольская овца) пришелся впору, а маленький кухонный телевизор Sharp вызвал целую бурю восторгов.
   У нее все было по старому: работа, партийные собрания, где теперь они искали гласность и правду, дом. А о себе я почти ничего и не рассказал. Отсутствие фотографий объяснил режимностью объекта, а о работе сказал, что наша партия по достоинству оценила мои таланты и теперь я занят в большой государственной программе. Маме этих неуклюжих объяснений было достаточно, чтобы больше вопросов на подобные темы не возникало.
   Поздним вечером "на минутку" заскочил шумный Захар, слопал остатки печенья и сообщил, что его отец ждет нас завтра в своей клинике.
   - Как вы оба изменились, - сказала мама, когда он ушел. - Выросли. Когда я вас видела в прошлый раз, вы оба были мальчишками.
   Она была не первой, сделавшей такое наблюдение.
   Мы еще недолго поговорили, обсудили мой "монгольский" загар "брынзового" цвета - я так и не успел выбраться на солнце из офиса. Выяснилось, что присылал я ежемесячно четыреста-пятьсот рублей, которые она откладывала на сберкнижку и "скопила уже на три машины", только машин в магазинах нету. Я посоветовал купить кооперативные однокомнатные квартиры, штуки три-четыре - сдавать их приезжающим в город студентам. Мама вооружилась счетами и древним "Феликсом" и принялась рассчитывать экономику своего будущего "бизнеса" - теперь в стране становилось модным "работать на себя". А я пошел спать в свою старую кровать, от которой долго не мог отвыкнуть, а теперь уже не смогу привыкнуть.
   Сергей Михайлович Майцев принял нас всё в том же кабинете, где мы уже были осенью восемьдесят третьего. Помещение блистало свежестью - совсем недавно был сделан ремонт, а стол и кресло остались теми же самыми.
   - Ну, здравствуй, тезка! - Сергей Михайлович здорово раздобрел за прошедшее время. Но мало того, он обзавелся шкиперской бородкой и трубкой. И если бородка ему шла, то трубка отвратно воняла и освежитель воздуха, стоявший на столе, видимо, со своими функциями не справлялся.
   Проследив за моим взглядом, Майцев-старший усмехнулся:
   - Не обращай, это я курить бросаю. Ношу с собой как постоянное напоминание о том, какой мерзкой гадостью дышал двадцать лет. Стоит дома забыть - и тянет сигаретку высмолить, а пока она со мной - и желания нет. Что-то вроде овеществленной памяти.
   Я слышал про разные способы отвыкания от этой привычки - от лузганья семечек до вымачивания сигарет в молоке и знал, что ни один из них не сработает, если курильщик сам не решил расстаться с сигаретой.
   - У меня не так много времени, рассказывайте, что вы там надумали? - С места в карьер погнал разговор Сергей Михайлович.
   Захар еще дома успел рассказать ему в основных чертах обо всем, чем мы занимались эти годы, и Майцев-старший, видимо, собирался обсудить какие-то проблемы, не видимые нами, но нам требовалось не обсуждение. Нам нужен был не совет, а он сам.
   - Ну, понимаешь, пап, - начал Захар. - Мы ничего не успеваем делать. Я даже на курсы по тайм-менеджменту записывался - толку нет. Потому что элементарно не хватает рук, ног и голов.
   - В Америке люди, что ли кончились?
   - Нет, людей там полно. Просто только мы двое знаем о даре Серого. И если еще кого-то посвящать, то можно здорово промахнуться и облажаться - потом замаемся расхлебывать. А ты все знаешь, представительный, умный. Мы бы Изотова тоже взяли, но он старенький совсем.
   - Вот как? - Сергей Михайлович поднялся со своего места и прошелся по кабинету. - И что же я стану там делать? Я ни в финансах, ни в политике ничего не понимаю. Если только за вашим душевным здоровьем следить? Но там квалифицированных психиатров не меньше, больше, скорее.
   - В экономике у нас Захар разбирается получше иного министра, - вступил и я в разговор. - А вы нам нужны как представитель, как переговорщик. Вас же хрен проведешь? Вы же любую ложь на счет "раз-два" вычислите? Самое нужное для нас на нынешнем этапе качество. Просто кому-то придется встречаться со многими официальными лицами, до которых мы ни возрастом, ни фактурой пока еще не доросли. А между тем часто необходим именно такой человек - знающий обо мне, о будущем и в то же время достаточно самостоятельный. Станет ли разговаривать товарищ Лигачев с Захаром? Или со мной? Даже если нас представить миллиардерами? Вряд ли. Скорее, станет Егор Кузьмич искать того, кто стоит за спиной юнца, а никого не обнаружив, решит, что это его английская или израильская разведка на крепость пробует и потом можно пытаться до морковкина заговенья вытягивать его на серьезный разговор - толку не будет. Нужно было, наверное, вас еще тогда вытаскивать вместе с нами, но... всего не предусмотришь, даже с моим даром. Опыта и умения он не дает. Только знание о будущих событиях.
   Майцев-старший повертел в руках свою трубку:
   - М-да... Неожиданно. Вы предлагаете мне все бросить и ехать в неизвестность?
   - Па-а-п, не городи ерунды. Что бросить? Психов твоих? Они тебе благодарность никогда не выскажут. Ты здесь будешь сидеть или Иван Иваныч Иванов - им без разницы. Кабинет вот этот? Машеньку? Пенсию в сто рублей? Квартиру двухкомнатную площадью в пятьдесят квадратных метров? Что бросить?! Мы тебе весь мир предлагаем, жизнь, а не ее имитацию. Так что тебе бросить? Нечего. Бросать нечего - только приобретать. И нам ты поможешь здорово и сам чего-то добьешься. Не вечно же тебе здесь сидеть? Подумай: через пару лет, когда здесь начнется сущий бардак, кому ты будешь нужен вместе со своей... - Я пнул друга в ногу под столом, и Захар оборвал свой монолог, поняв, что начал говорить что-то не совсем соответствующее моменту. Еще чуть-чуть и Майцев-старший начал бы орать, что он не продается, что давал клятву Гиппократа, что он советский врач.
   На самом деле нужно быть сущим идиотом, чтобы вот так заявить человеку, что он тридцать лет занимался черт те чем. И я понял еще отчетливее, что теперь, когда пришло время непосредственной работы с людьми, которые действительно что-то решают, мы с Захаром можем завалить весь план - просто потому что однажды скажем фразу не вовремя и не тому человеку.
   -... в общем, папа, подумай - быть полезным для пяти десятков психопатов или для всех остальных сограждан, которые вскоре хлебнут лиха полной ложкой. Потом будешь локти кусать, но исправить ничего будет нельзя. И мы шишек набьем и сделаем хорошо, если половину из того, что сделать могли бы, и ты так и останешься провинциальным врачом. И даже те несколько публикаций в "Здоровье", которыми ты так гордился, просто забудутся. Через пять лет уже никто о них не вспомнит. Думай. - Закончил свою сложную мысль мой друг.
   Сергей Михайлович уселся в свое крутящееся кресло, погромыхал ящиками в столе и достал-таки откуда-то пачку "Космоса". Шмыгнул носом, скрутил кончик сигареты - чтобы не высыпался пересохший табак и прикурил от стоящего на широком подоконнике калорифера с раскаленной спиралью.
   - Когда в первый раз вы сюда заявились, у меня появилось предчувствие, что в тот день моя жизнь подошла к какому-то рубежу. - Он выпустил под потолок струю дыма. - Наверное, не стоило бросать, если я с такой радостью и легкостью вернулся к курению?
   Мы молча смотрели на него, ожидая решения.
   - Когда я вам буду нужен?
   - Вчера, - мы ответили хором.
   - Если бы я дал вам ответ прямо сейчас, я бы признал, что все мои жизненные достижения - только мираж. Но, даже если это так, он мне дорог, мой мираж. Я не могу с ним проститься, не оплакав его, - он пустил к потолку еще одну дымную дорожку.
   - Сколько времени вам нужно на "похороны"?
   Сергей Михайлович достал еще одну сигарету, прикурил ее от тлевшего "бычка":
   - Вы выкручиваете мне руки, молодые люди.
   - Папа, если бы это помогло, я бы с удовольствием выкрутил тебе еще что-нибудь, - доверительно сообщил Захар. - Не кокетничай.
   - А как мама?
   - Уговоришь ее, - без тени сомнения заявил Майцев-младший. - Тебе всегда это удавалось. К тому же это не навсегда. Года через три-пять, ты сможешь вернуться сюда. В смысле - в Россию. В Москву или Ленинград. Если хочешь, мы можем купить ей квартиру в Москве уже сейчас, а ты будешь часто бывать в столице. В общем, можно придумать любые варианты.
   Сергей Михайлович поднял трубку телефона и сказал в нее:
   - Машенька, нам три кофе. И коньяк дагестанский, что-то нервы расшалились. - Он повернулся к нам. - Значит, вам хочется, чтобы я стал представителем ваших миллиардов в России? Почему не ваши московские стариканы? У них ведь уровень влияния и доступа куда выше?
   - Новое мышление, перестройка, гласность, - объяснил я. - Они в глазах реформаторов - пережиток прошлого, с которым и здороваться-то противно, потому что выкормыши Сталина. Да и не вечные они. Им уже сейчас по семьдесят и маразм уже совсем близок. По крайней мере, у некоторых. Мы всяко думали, лучше вашей кандидатуры и нет никого.
   Еще полчаса мы проговаривали всякие технические подробности и, в конце концов, Сергей Михайлович дал свое принципиальное согласие.
   - Видите, какой из меня неважный переговорщик, если я так просто согласился со всеми вашими предложениями? - Пошутил Майцев-старший.
   - Так ведь и предложение было не из тех, от которых можно отказываться? - рассмеялся Захар.
   - Это - да... Но вот было бы мне лет на пять побольше и никакая сила не сдвинула бы меня из этого кресла. И еще - я не знаю английского языка. Немецкий бытовой или медицинский, немного польский - от деда досталось, и все.
   - Пусть это будет последнее горе, которое случится у тебя в этой жизни, - отмахнулся Захар. - Месяца за три тебя натаскают. А память у тебя профессиональная, медицинская. Даже не думай о такой ерунде.
   - В самом начале восемьдесят восьмого, примерно через недельку, будет принято какое-то ваше медицинское правило о новостях в лечении психиатрических больных. Про борьбу с "карательной психиатрией". Очень у многих врачей вашего профиля возникнут серьезные проблемы, - подлил я масла в огонь. - Работать нормально долго не дадут - задолбят проверками и перепроверками. А кое-кого и выпрут на улицу. Так что, не жалейте о принятом решении, с нами будет веселее.
   На этом мы и расстались с Захаровым отцом, пообещав ему скорый запрос на выезд в один из американских университетов на стажировку. А там и до грин-карты по ходатайству этого же работодателя рукой подать.
   Бредя с Захаром по грязным улицам родного города, я вдруг понял, что мне совершенно не достает того ритма, в котором мы жили последние годы: каждый день и час расписан, времени всегда не хватает, и мы везде опаздываем - такой и только такой виделась мне нынешняя жизнь. И теперь, когда никуда не нужно торопиться, я почувствовал себя как рыба на берегу - беспомощным. Я не знал чем себя занять. Я сказал об этом Майцеву и он со мной согласился: трудно после той круговерти, что осталась на другом континенте, оказаться словно в какой-то тягучей патоке, где ты практически никому не нужен и от тебя именно в эту минуту ничего не зависит.
   Мы зашли в облезлую столовку, где у самого порога вальяжно развалились два кота - рыжий и черно-белый, наглые, раскормленные, и на удивление чистые. Эти мохнатые рожи даже не соизволили открыть глаз, когда мы по очереди перешагнули через них. Весь их вид говорил: жизнь удалась!
   Захар кивнул на парочку и сказал:
   - Вот так нужно - просто жить и не сношать себе мозг.
   - Какой бы дурак еще кормил за это? - спросил я, не ожидая, впрочем, ответа.
   Захар пожал плечами и носком ботинка подвинул рыжего на полметра в сторону. Котяра разлепил глаза, недовольно глянул на раздражитель, протяжно зевнул, перевернулся на другой бок и снова попытался заснуть.
   - Вот так и в наших институтах большинство работает, - прокомментировал Захар поведение безразличного кота. - "Где бы ни работать, лишь бы не работать", как говорил завхоз Бубенцов. А нам их пинать и шевелить придется. А они будут сопротивляться, потому что думают, что то, что они делают - это и есть работа. И этот рыжий зверь наверняка думает, что столовку охраняет от плохих уличных котов. А без него все разграбят, кухарок изнасилуют, а крыша внутрь провалится.
   В меню нашелся суп с клецками и щи с кислой капустой, какие-то шницели и тефтели с гарниром из слипшегося риса или почти забытой нами гречки, обязательный компот из сушеных яблок и клюквы, пирожки с повидлом и ватрушки циклопических размеров - примерно как кепи Фрунзика Мкртчяна из "Мимино". Было все заметно дороже, чем раньше, и вид имело какой-то вчерашний.
   Я отважился только на пирожок и компот, а Майцев еще взял порцию гречки с рыбной котлетой. Он позвал кошаков, привлекая их внимание котлетой, но обожравшиеся бездельники остались глухи к его "кис-кис-кис".
   - Я видел Аньку Стрельцову, - сообщил я.
   - Здорово, молодец, - принюхиваясь к гречке, откликнулся Майцев. - И что?
   - Хорошенькая она стала. Тоже в институте работает. Системами управления занимается.
   - Да ну, скажешь тоже - системами управления занимается! Что она там может делать? Баба, да еще и молодая. Комсомолка. Плакаты со стендами рисует, да чай подает. Ну, может быть, еще по общественной линии.
   - Зато хорошенькая.
   - Этого добра - как грязи под ногами на Родине, - подмигнул мне Захар. - И хорошеньких, и не очень, и даже откровенно страшненьких, только знай - выбирай. Юленька Сомова тоже была хорошенькая. Кстати, она здесь сейчас. Не хочешь свести знакомство поближе?
   Я залпом выпил компот, а пирожок засунул в стакан.
   - Пошли, Казанова. Знаток половых отношений, елки...
   - А я что? Сам же просил напомнить при случае? Больно теплым стал твой голос, - он придурковато улыбался. - Вот я и... того.
   Поход в кино, обещанный Нюрке, состоялся, но продолжения не имел - я сослался на чрезвычайную занятость и пообещал зайти "как-нибудь до отъезда", чего делать, разумеется, не собирался.
   А потом был Новый Год, куранты и Михаил Сергеевич Горбачев под елкой - без шампанского, деловой и энергичный.
   Третьего января мы стали собираться в обратный путь: отпуск не может продолжаться вечно.
   Мама похлюпала носом, хорошенько всплакнула и перекрестила меня на дорогу - теперь это стало модно даже в среде идейных коммунистов. Летом страна собиралась отметить тысячелетие крещения и, в свете новой политики партии, приобщение к церковным таинствам перестало быть чем-то недопустимым.
   Назад, наученные опытом путешествий в обычных вагонах, мы поехали на фирменном поезде N 9 "Байкал", следующим от Иркутска до Москвы.
   Конечно, в нем было ехать гораздо комфортнее: двухместное купе СВ, чистота, любезные проводники, и даже белье, обычно волглое, в этот раз оказалось сухим. В общем, в город-герой Москву мы въехали в самом бодром расположении духа, готовые свернуть любые горы.
   А у Изотова нас ждал сюрприз - спустя час после нашего появления на пороге нарисовались Воронов и Павлов. Конечно, это для них в большей мере был сюрприз, я-то сказал о нем Захару еще в поезде. И все равно их визит стал приятной "неожиданностью".
   Геннадий Иванович сильно сдал за прошедшие годы - он придерживался рукой за Георгия Сергеевича, лицо стало худым, да и номенклатурный костюм висел теперь на нем, как на пугале огородном. Павлов, напротив, со дня нашей последней встречи стал выглядеть гораздо лучше - то ли лечился весь год, то ли тогда я застал его во время болезни.
   Старики обняли нас поочередно и Воронов, так и оставшийся самым "заводным", начал нам петь дифирамбы: и дело мы делаем великое, и трудно было ожидать такого от двух мальчишек, и теперь-то он видит, что молодому поколению все по плечу. Говорил долго, витиевато и напыщенно - наверное, долго готовился.
   Павлов посмеивался и поощрительно хлопал меня по плечу. Захар сидел красный как рак - так его не хвалили еще никогда в жизни.
   - Ладно, Геннадий Иваныч, прекращай молодежь развращать, а то еще возгордятся без всякой меры, потом устанешь в чувство приводить.
   - Так, Георгий Сергеевич, за большое дело не грех и похвалить! Мы же с тобой такого не сделали. Завидую, можно сказать. Но! - Воронов погрозил в воздухе указательным пальцем. - По-белому!
   Они все вместе рассмеялись.
   - Аркадьич, сообрази что-нибудь на стол. И коньячку, - попросил Воронов. - Мне, сказать честно, эскулапы запретили спиртное, так хоть понюхаю.
   - Так ведь где ж его взять? Коньячок-то? Боремся же с привилегиями, сухой закон опять же.
   - Ну и черт с ним, чай тогда тащи.
   Валентин Аркадьевич поманил за собой Захара и на кухне они вдвоем загремели посудой.
   - Николай Ефимович велел передавать привет, - напомнил мне Павлов о существовании партийного казначея Кручины. - Он в полном восторге и спрашивает, когда мы сможем повторить что-то подобное?
   Я задумался, "вспоминая" будущее.
   - Так же быстро - не скоро. Будут эпизоды, и с валютой и с бумагами. Сейчас рынок деривативов начнет развиваться. Доткомы опять же только-только начинают поднимать головы. Все только в рост. Если у Николая Ефимовича есть возможность вложить средства в дело на пять-семь лет, то доход будет приличным.
   Говорил ли я правду? Нет. Мне просто чертовски не хотелось иметь за спиной очередного надзирателя вроде незабвенного Золля-Лапина - теперь уже на постоянной основе. Всему свое время. Но и отказывать напрямую я не имел права.
   Павлов с Вороновым переглянулись - видимо, старые волки почувствовали в моих словах какую-то фальшь, и Георгий Сергеевич сказал:
   - Хорошо, я передам Кручине твои слова.
   А Воронов добавил:
   - Но приехали мы на самом деле не за этим. Прошло достаточно времени, чтобы спросить - когда можно будет приступить к реализации второй части нашего плана? К инвестициям в наше народное хозяйство?
   На этот вопрос у меня была "домашняя заготовка":
   - В августе девяносто первого группа инициативных товарищей отстранит Горбачева от власти. Борис Пуго...
   - Прибалт? - Воронов мне, кажется, не очень поверил. - Хотя, он же, вроде бы из госбезопасности?
   - Понятия не имею, кто он сейчас, - ответил я. - Он станет министром внутренних дел. Дмитрий Язов...
   - Этот может, - качнул подбородком Воронов. - Кремень-человек. Кто еще?
   - Янаев, не помню ни имени, ни отчества...
   - Генка? Массовик-затейник? Как же, помню. Молодежью все занимался. Ничего про него сказать не могу. Вроде бы совсем безобидный. Еще кто?
   - Бакланов...
   - Машиностроитель? Серьезный мужик. Еще?
   - Еще ваш однофамилец, Георгий Сергеевич. Павлов Валентин... не помню отчества - финансист. Первоначально ставленник Горбачева и тех людей, что стояли за Михаилом Сергеевичем. Проведет очень непопулярную в народе денежную реформу, вызвав в массах буквально бешенство. Притом, что прекрасно знал на примере Бирмы, где такая же реформа была проведена в прошедшем - восемьдесят седьмом - году, что, кроме народных волнений, никакого эффекта она не даст. Думаю, эта реформа была ценой за назначение на пост Премьер-министра. Потом-то он поймет, куда тащут страну "перестройщики", примкнет к заговорщикам. Ну и еще Крючков Владимир... отчества тоже не помню.
   - КГБ?
   - Да.
   - Ну этот понятен. Креатура Андропова. Странно, что пошел против Горбачева, видимо, окончательно всех говорун достанет. Все?
   - Нет, там еще кто-то будет от аграриев, промышленников - не помню точно. Они для массовки и придания перевороту видимости законности и народности.
   - Понятно, - заключил Павлов. - И тогда, ты считаешь, будет лучший момент для нашего выхода?
   В комнату вошли Изотов с Захаром, принесли пахучий чай и уселись на свои места за круглым столом. Зазвенели ложечки по стаканам.
   - Ну, другого времени пока не вижу, - ответил я. - Раньше - просто отберут деньги, позже - своруют.
   - Наши - могут, - подтвердил мои ожидания Воронов. - И отобрать и своровать.
   - Эх, надеялся поучаствовать, - вздохнул Павлов. - Видимо, не успею. Старость не даст.
   - Да ты-то, Георгий, еще огурец хоть куда, не то что я, - Геннадий Иванович положил на стол свои руки - с искривленными артритом, дрожащими пальцами. - Видишь, какие клешни себе отрастил?
   - Знатные, - похвалил его Павлов. - Но, помнится мне, хотели мы с ребятками еще кое о чем поговорить.
   И старики на нас навалились. Они говорили странной разноголосицей: начинал фразу один, подхватывал другой, а заканчивал ее третий. Они помогали друг другу, развивали мысль - кажется, давно отрепетировали свое выступление.
   А начал Павлов:
   - Когда вы пришли к нам некоторое время назад, сказать честно, мы восприняли вас как забавную диковину и решили рискнуть. Валентин придумал вам занятие. И нужно отдать вам должное, вы смогли нас удивить. Скажу больше - мы несколько раз собирались и решали, что с вами делать дальше? Потому что те возможности, что теперь открываются, просто так отпускать нельзя. Сейчас вы сосредоточены на увеличении капитала. Это хорошее и важное дело, но одним капиталом ничего не решить. Как бы разумно его не разместить. Валентин наговорил вам много всего и его план в общих чертах вполне рабочий... Был бы, если выпустить из внимания несколько моментов. Во-первых: не надейтесь, что вам разрешат свободно накачивать Россию деньгами. Обязательно будет противодействие тех, кто надеется на костях нашей Родины усилить свое влияние в мире. На мировой арене слишком много соперников, желающих играть первую скрипку. И так уж вышло, что пока наши соперники сильнее и могут диктовать общие правила. Это понятно?
   Я кивнул головой:
   - Я знаю немножко людей с Уолл-стрит. Если их собственный капитал станет угрозой их влиянию, они, не моргнув глазом, поменяют правила - проведут девальвацию, отменят доллар, устроят революцию или еще одну Великую Депрессию. Способов много и народ там сидит изобретательный. Я потому и хотел разместить капиталы в долевом участии в их флагманах экономики, а не тупо на банковских счетах. Но это тоже будет только до тех пор, пока они не вычислят точки приложения наших усилий - потом эти предприятия начнут банкротить, придумывать законы, не позволяющие им развиваться. А то и нас просто прибьют. Ну и так далее.
   - Хорошо, что это понятно. То есть к этому нужно быть готовым. Вам нужна какая-то структура, которая будет заниматься вашей безопасностью, добычей информации, противодействием их проискам на низовом уровне. С этим, пожалуй, и мы сможем вам немного помочь. Если не побрезгуете отставниками из Первого управления КГБ, я поговорю с Федей Мортиным. Пожалуй, еще стоит поговорить с людьми из Шестерки - они на промышленном шпионаже собаку съели и из Девятки - вашу личную безопасность тоже нужно обеспечивать. Что, Валя? Управление "З? "Защитники социалистического строя"? Нет, не нужны эти раздолбаи - они всю страну прошляпили. Думаю, к лету смогу вам найти полдюжины очень толковых мужиков.
   - Может быть, проще местными обойтись? - Мне не понравилась мысль о постоянном присутствии надсмотрщиков. - Вы не представляете, насколько лояльными делает американцев хорошая зарплата.
   - Основной контингент из них и наберут, а вот руководить ими должны наши. Для моего спокойствия.
   Я был совсем не согласен с его положением, но решил пока промолчать.
   - Теперь дальше. Пропаганда "ужасов коммунистического режима" там уже семьдесят лет поставлена на такую широкую ногу, что редкий инженер или ученый согласится ехать к нам даже за очень приличные деньги. И это значит, что нужно огромное внимание уделить развенчанию этого мифа. Иначе все останется на своих местах, только в случае открытия границ, как ты обещал, наши ученые уедут туда, потому что помимо оснастки научных заведений, зарплат и грантов, еще очень важен момент самой академической среды: открытия лучше делать там, где занимающихся определенной темой ученых больше. И здесь статистика работает против нас. И для того, чтобы инициировать процесс развенчания этих антикоммунистических заблуждений, Горбачев сейчас делает очень много, хоть и с другими целями. Вам следует ему помочь, нажав на болячку с другой стороны. Соображаете? Только имейте в виду - лгут они постоянно, всем и по любому поводу. Про английскую королеву слышали байку, что она "царствует, но не правит"?
   - А разве нет? - Захар чуть не подавился чаем. - Тогда почему наши газеты и журналы поддерживают такую точку зрения? Не пишут правды?
   - Потому что конституционная монархия для нас меньшее зло, чем абсолютная. Признавая успешной страну, в которой нет вообще никакой демократии, либо ее имитация, мы тем самым противоречим Карлу Марксу о развитии производственных отношений. На самом деле существует такое понятие как "королевские прерогативы", согласно которым британский монарх может заключать международные договоры, посылать послов, созывать и распускать Парламент, объявлять войну и подписывать мирные договора, за ним последнее слово при принятии любого закона, назначение министров и тайных советников, судей, духовных лиц и многое, многое другое. Даже нашему Генсеку такие полномочия не снились. Ограничения на эти прерогативы может наложить только совет министров, назначаемый королем, да еще новые налоги вводить по своему усмотрению монарх не может - требуется одобрение Парламента. И если король или королева не пользуются этими правами - то только потому, что давно эта старая монархия пережила детскую болезнь самолюбования. Проще назначить премьер-министра, которому делегируется часть полномочий, и если он не оправдает доверия - выпнуть его вон, оставшись самому во всем белом. И поддерживать в мире миф о "конституционной монархии". Но если возникнет необходимость - права английского монарха будут реализованы в полном объеме! При этом практически все осколки Британской Империи имеют своим верховным правителем именно английского монарха, который назначает главу исполнительной власти на месте. Канада, Новая Зеландия, Австралия, Папуа-Новая Гвинея, Ямайка и еще много чего - личные владения английского монарха! Это тоже только имитация независимости. Да и с Североамериканскими Штатами не все так просто. Но это вы уж сами покопайтесь, если интересно. Поэтому нам так трудно влезть во все эти Родезии и Ботсваны. И вся эта отлаженная машина лжи и присвоения чужого богатства будет противостоять вам.
   - Мы собирались приобрести несколько влиятельных газет, журналов и телеканалов...
   - Молодцы, - похвалил нас Павлов. - Лет за десять вы сможете изменить основной тамошней массе сознание, если будете настойчивы и убедительны. Дальше. Ресурсная база. Насколько я понял, и Гена меня поддержит, большое развитие в будущем получит китайская добывающая промышленность?
   - Да. Вся мировая электроника будет завязана на Китай. А это такой объем - голова кружится. Компании, занимающиеся электроникой, превзойдут по капитализации не только нынешних гигантов от нефти, газа, машиностроения, но и банки, страховые компании и прочий традиционный бизнес. А материалы для элементной базы их продукции - почти на девяносто процентов будут китайскими. Практически монополия. Причем все добываемое ими сырье будет расходиться быстрее, чем добываться. Спрос ажиотажный.
   - Значит, уже сейчас вам нужно влезть в это дело, чтобы обеспечить себе какую-то часть их добычи. Или найти альтернативу. Есть такая?
   - Что-то про Вьетнам говорили и, по-моему, Пакистан. Да еще японцы где-то на дне Тихого океана найдут что-то подобное. Но это все либо крохи, либо труднодостижимо.
   - Вывод? Вы должны оказаться в Китае. Это очень хорошее место для торговли за политические уступки. Или на Гваделупе. Или где там еще нужно? Словом, не оставляйте без внимания те узловые точки, надавив на которые только слегка, можно достичь многого. Пожалуй, это в основном все. И приготовьтесь к такой отчаянной драке, какой мир еще не видел.
   - Когда имеете дела с тамошней публикой, не полагайтесь на слова, обещания и даже документы, - добавил Воронов. - Я этих деятелей хорошо изучил. Обязательно нужно держать в руках реальный рычаг воздействия на ситуацию. К примеру, если вы строите с кем-то из них завод, то, по крайне мере, земля под ним должна полностью принадлежать вам. Иначе - выпрут из участников. Размоют долю в акциях, устроят уголовное преследование, обвинят в скотоложестве, хрен отмоешься. Осторожнее с этим.
   - И, вот еще что, - хлебнув остывшего чая, сказал Павлов, - Чтобы иметь реальное представление о том мире, которому вам придется противостоять, я считаю, совершенно необходимым для вас встретиться с некоторыми людьми. Почти все в Европе, так что много времени это не займет.
   Он открыл кожаную папку, что принес с собой и извлек из нее лист писчей бумаги, на котором было отпечатано несколько строчек: имена, фамилии, адреса. Немцы и французы. Шесть человек.
   Глава 4.
   Первое знакомое лицо, встретившееся нам по возвращению в Луисвилл, было до невозможности похоже на самодовольную физиономию Фрэнка Бригли из "Консультаций Джона Бригли". Да, собственно, это он и был. Только теперь, прохаживаясь перед закрытыми дверями нашего офиса, он выглядел воплощенным нетерпением.
   - Сардж! - воскликнул Фрэнк, едва меня увидев. Он вынул изо рта жвачку и бросил ее в урну. - Ну наконец-то! Я не дождался одинадцатого. Хорошо хоть визитка ваша у меня осталась. Я вчера позвонил и мне ответила одна из ваших девченок - Мария, кажется, что ждут вас сегодня. И что хоть и суббота, но вы появитесь. Вот я и приехал сам.
   - Знакомьтесь, Фрэнк, - я представил ему Захара: - Это мой компаньон и друг, мистер Закария Майнце, можно просто - Зак. Если я не могу что-то решить, вы всегда можете справиться у него. А это, Зак, наш проводник в запутанном мире округа Колумбия - мистер Фрэнк Бригли, глава семейного консультационного предприятия. Он обещал устроить нам встречу с важными птицами, гнездящимися на берегу Потомака.
   Парни пожали друг другу руки и Фрэнк серьезно продолжил:
   - Вот собственно, ради этого я и приехал. Дело в том, что поначалу я хотел заняться вашим поручением лично, но обзвонив кое-кого, наведя справки, понял, что гораздо продуктивнее окажется обращение к моему старому приятелю Уилкоксу. Это очень влиятельный лоббист, иногда ведет в Колумбийском университете факультативный курс Government Relations, ради этого даже ездит на несколько недель ежегодно в Нью-Йорк. Говорил, еще где-то планируют такой курс открыть. Тоже заведение из Лиги Плюща, ну, знаете, все эти Йелли, Гарварды, Принстоны - тамошний нород тоже не прочь научить своих питомцев правильному обращению с нашими чиновниками, но пока такой курс только в Нью-Йорке. С регистрацией (все лобби должны зарегистрироваться у секретарей Палаты Представителей и в Сенате, объявив цели своей деятельности - очень милое решение: теперь-то коррупция поставлена на службу закону - с нее платятся НАЛОГИ - священная корова американской действительности). Он и живет в Кэпитол Хайтс, а это почти что Вашингтон, у него офис неподалеку от Белого Дома, буквально в трех кварталах - не Кей-стрит. Я готов даже поступиться большей частью обещанного вознаграждения, но, поймите меня правильно, с Бенджи мы сделаем все быстро и надежно, а в одиночку мне с вашей "Тексако" не справиться. Поэтому, поговорив с Уилкоксом, я пришел к выводу, что вам с ним нужно встретиться. В общем, он нас ждет одинадцатого числа.
   - Значит, Фрэнк, поступим вот как: нашими делами занимаетесь вы и только вы. Если нужны помощники - набирайте, если нужно встретиться с ними - всегда с радостью. Но дело ведете вы. Вы получаете деньги, вы составляете отчеты, вы несете личную ответственность за этот участок работы. Как и с кем вы будете делиться обещанными вам гонорарами - меня не трогает совершенно. Хоть сразу в сейф к мистеру Бушу складывайте - это ваши дела и ваши проблемы. Мне есть чем заняться и помимо беготни по кабинетам и дележа этих денег. Мне нужен результат, а не наблюдение за процессом. Наблюдать будете вы. Если вас такое положение вещей устраивает, мы готовы продолжать разговор. Если нет, мы поищем других людей, готовых принять на себя ответственность.
   - Да! - ни секунды не раздумывая согласился Бригли. - Я закажу билеты на завтрашний десятичасовой самолет. Не опаздывайте на регистрацию!
   Восьмое января начавшегося года принесло нам еще около семи миллиардов - даже не понадобилось личное вмешательство. Линда выросла в приличного распорядителя и все наши пожелания были выполнены с необыкновенной тщательностью. Такое рвение не осталось незамеченным и пятерка наших помощниц в качестве запоздалого подарка на Рождество получили на свои счета по полмиллиона. Теперь в их лояльности можно было не сомневаться абсолютно. Только Линда заработала чуть больше. И мы уже подумывали о том, чтобы дать девочке какое-нибудь самостоятельное направление. Получив подробные инструкции, она могла справиться с любым делом, что уже неоднократно доказывала. А вместо нее у нас бы осталась Марта.
   Раздумья эти были отложены до возвращения из Вашингтона.
   Полтора часа на самолете от Луисвилла до Вашингтонского Национального аэропорта - въездным воротам Вашингтона, округ Колумбия, прошли под болтовню Фрэнка о "Великой снежной буре" 11-12 февраля 1899 года. Он непрерывно восторгался этой Blizzard, что засыпала снегом все Восточное побережье от Флориды до Мэна, установив на долгие годы рекорды низких температур и обилия осадков.
   В руках Фрэнк держал какой-то журнальчик, в котором была статья с леденящими душу подробностями того катаклизма. Леденящими - в буквальном смысле.
   - Ты представляешь, Сардж, - Фрэнк тыкал пальцем в какую-то строчку, - Высота снежного покрова в Нью-Джерси составила тридцать четыре дюйма (86 см)! Это вот так, - другой рукой он возюкал по груди где-то в районе нижней границы кармана на рубашке, - представляешь? Если бы кто-то сел на землю, он вполне мог оказаться под слоем снега! Невероятно!
   - Да-да, - поддакнул я, вспоминая российские сугробы, - совершенно невероятно! Если такое еще раз повторится, Америка замерзнет навечно!
   - А вот еще, - он сунул мне под нос старинную фотографию, на которой несколько человек кидались снежками, стоя на какой-то мраморной лестнице. - Флорида! Снег во Флориде! Вот не зря я всегда жду зиму как конец света! А вдруг такой ужас снова обрушится на Америку? Льдины на Миссисипи! Господи, помилуй Америку! В Вашингтоне тогда отметили минус 15 по Фаренгейту (-26С)! В Санди Хук, Кентукки вообще минус 33 (-36 С)! Как они выжили?
   Фрэнк сидел между мной и Майцевым, и вертелся в обе стороны, стараясь показать таблицы и картинки сразу обоим.
   - Они были настоящими американцами, которым все нипочем, если есть чем заняться. О таких героях писал Джек Лондон. Не то что мы, изнеженные белоручки, - сказал Захар, но глаза его говорили совсем другое: "как же достал ты меня, мистер Бригли! Хочется впечатлений - съезди в Свердловск в феврале любого года и тогда сможешь утверждать, что лично видел Великую снежную бурю! А еще можно ехать туда же в январе, декабре, марте и ноябре - разницы с февралем не почувствуешь! Не раз в столетие такая беда, каждый год по пять-шесть месяцев!"
   - Да, Зак, ты чертовски прав! Мне рассказывал мой дед, он был тогда совсем маленьким мальчишкой, - принимал слова Захара за искренность Фрэнк, - а жил он тогда с родителями в Питтсбурге. Так вот, говорил мне дед, что его старший брат в тот день не пошел в школу, потому что дверь в доме завалило снегом до половины! А я еще не верил. А вот еще чего пишут! Замерз порт Нового Орлеана! - никак не унимался Бригли, вычитывая все новые подробности феномена столетней давности. Представляете, что было бы с нашей торговлей, если бы вдруг в одночасье замерзли бы все порты страны? Все эти танкеры, сухогрузы, контейнеровозы вдруг - раз! И замерли, скованные льдом!
   Мне уже хотелось заорать: "Нет, елки зеленые, ничего подобного мы представить не можем!! Мы же двадцать лет в тропиках жили, снега не видали нигде, кроме как на картинках о Швейцарии, и лед - только в стакане с виски!"
   Но я улыбался и качал головой:
   - Не просто замерли, Фрэнк. Лед - штука обманчивая. Мне тоже дед рассказывал, как китобоил где-то у Алеутских островов. Так вот, лед при замерзании расширяется и сдавливает со всех сторон корпус корабля. Как яйцо в кулаке. А помнишь, что бывает, если хорошенько сжать яйцо? Куриное, разумеется.
   - Лопнет? - недоверчиво покосился на свой кулак Бригли.
   - Точно! - Захар хлопнул ладонью по подлокотнику. - И брызги во все стороны!
   Бригли отшатнулся:
   - Избавь нас, Господи, от такой доли! Тьфу на вас, вруны. Вы так специально говорите, чтобы напугать меня. Да, Сардж?
   Я не стал спорить. Вруны так вруны, делов-то...
   Он еще несколько раз порывался сообщить нам какую-нибудь "страшную" подробность, но видя наше равнодушие, постепенно утих. А перед самой посадкой уже даже немного похрапывал.
   В холле аэропорта - длинном двухэтажном строении со множеством круглых световых окон в крыше, похожей на вытянутое осиное гнездо, с окрашенными в желтое ажурными несущими фермами - нас встретил какой-то знакомец Фрэнка, назвавшийся Майком. Был он черен как ночь, и слегка проглатывал окончания слов, как бывает с людьми, которые вечно куда-то торопятся. А, может быть, это был какой-нибудь местный говор, на которые так богаты Штаты.
   Майк проводил нас к машине - это был серебристый "Линкольн Таун Кар", уселся за руль и повез нас на обещанную Фрэнком встречу.
   Справа катил свои воды серо-зеленый Потомак - шириной меньше километра, он не производил впечатления чего-то большого. Мы недолго прокатились вдоль него, потом свернули на Мемориальный мост через реку, и в переднем стекле показалась стрела Монумента Вашингтона - длинный белый гвоздь, воткнутый в синее небо. Справа от нас - метрах в ста - по мосту несся белый поезд, дальше виднелся еще один мост.
   - Пентагон, - показал пальцем за спину Майк, заметив, как живо мы оглядываем окрестности. - Недалеко отсюда. А впереди мемориал Джефферсона. Скоро увидите.
   И еще через минуту объявил:
   - Въезжаем в округ Колумбия.
   Столица США меньше всего похожа на любой из крупных городов этой страны. Здесь нет деловых центров высотой в пятьдесят этажей, нет огромных площадей той самой "Одноэтажной Америки". Как пояснил нам Майк, большинство людей, работающих в городе, живут в его окрестностях. В выходные город пустеет, если не считать толп бродящих по центру туристов, зато в будни его население удваивается.
   Мы проехали по 14-стрит мимо огромной псевдоегипетской стелы монумента Вашингтона, мимо Национального музея американской истории, мимо украшенного строгой колоннадой здания Министерства торговли, справа мелькнули Мэрия и Совет округа Колумбия, расположившиеся в одном доме. Майк иногда кивал на здания и называл их.
   На тротуарах было много чернокожих американцев.
   - Наша негритянская столица, - сообщил Фрэнк. - Здесь негров едва ли не больше, чем в Африке, не так ли, мой чернокожий друг? - от толкнул Майка в бок локтем.
   - Раньше еще больше было, - буркнул водитель. - Сейчас хоть немножко посветлела улица. А лет десять назад только черномазые здесь ходили. Из белых - только Президент, да люди из Капитолия с помощниками.
   Вдоль Четырнадцатой улицы стояли невысокие - пять, шесть, иногда восемь этажей - дома, очень похожие на те, что в изобилии были понастроены в Москве. "Сталинские" мотивы - монументализм, приземистая величественность - были очень знакомы и пробуждали ностальгическую тоску. А улицы, прямые и широкие, очень напоминали многокилометровые ленинградские проспекты, только без панельных девятиэтажек. Впечатление от Вашингтона было странным - ничего подобного я увидеть не ожидал. Был он одновременно и маленький и огромный. Весь целиком - маленький, в каждом отдельно взятом месте - огромный.
   - Даунтаун, - сообщил Майк и на светофоре повернул направо. - Кей-стрит. Нам сюда.
   - На этой замечательной улочке расположились все лобби Америки. - Сообщил нам Бредли.- Если вам нужно протолкнуть закон, притормозить расследование, отменить поправку, вам сюда. Не в Капитолий, не в Белый Дом - там вас и слушать не станут, а только на Кей-стрит. Здесь вам назовут действующие прейскуранты, опишут подробные процедуры принесения благодарности политику, хоть конгрессмену, хоть сенатору - от пожертвований в его избирательный фонд до выплаты гонорара за ненаписанную книгу: знай только считай доллары. Здесь можно встретить глав различных комитетов и советников самого президента. Когда они хотят кушать, они приходят сюда сами. И у меня здесь обретается старинный дружок. Сосед по университетской скамье, можно сказать, Бенджамин Уилкокс. Вот уж поистине, чертов дар у него - сводить знакомство со всеми этими важными господами из Палаты Представителей или Сената. Наверное, от папаши достался, тот тоже был не промах. Если его условия вас устроят, считайте, что в Конгрессе можете открывать любую дверь ногой!
   Фрэнк цинично рассмеялся, а Майк поддержал его.
   Мы остановились, миновав красивое трехэтажное здание из красного кирпича - Школу Франклина, как назвал его Майк, почти на перекрестке К-стрит с Двенадцатой улицей.
   - Ну вот, господа, мы и приехали. Бенджи должен бы нас ждать, - выходя из машины, сказал Фрэнк. - За мной, Зак, Сардж, покажем этим столичным снобам, что умеют делать люди из Кентукки!
   Вслед за ним мы вошли в высокие двери офисного здания. Будь на нем медная табличка с надписью "Госплан СССР" - я бы даже не удивился, то того оно было похоже на какое-нибудь московское, стоящее на улице Горького. Видимо, во всем мире власть любит одинаковые строения: помпезные и при этом невысокие - чтобы были пути отхода, если что-то пойдет не так.
   Майк остался снаружи.
   Бенджамин Уилкокс легко мог бы стать звездой американского футбола. В нем было шесть футов и пять дюймов роста, и весить он должен был, обладая такой бычьей шеей, фунтов под двести восемьдесят. Человек-гора с обворожительной улыбкой снежно-белых зубов.
   На расстегнутом воротнике дорогой сорочки болтался какой-то детский галстук-бабочка с мелкой красной искрой. Подобные аксессуары я в последний раз заметил на утреннике в своем детском саду. Но американцы такое надевали на себя часто. Подтяжки в красно-синюю клетку, с маленькими человечками и собаками придавали ему вид ... я бы сказал - глупый, но такому большому человеку нельзя говорить такие откровенные вещи. Пусть будет - эксцентричный.
   Еще он был лыс как айсберг и так же ярко, как ледяная глыба, отбрасывал всюду отблески с лоснящегося черепа.
   - Фрэнк, дружище! - Заорал он, едва увидев нас на пороге своего кабинета. - Как я рад снова тебя увидеть! Вместе с тобой всегда в мою жизнь входит... аромат глубинки! Запах прерий и дешевого виски!
   Он облапил Бригли и захохотал, колотя своим монструозным кулаком несчастного Бригли в спину. Я ужаснулся: в его лапе легко можно было бы спрятать небольшую собаку. С каждым ударом раздавался слышимый гул и Фрэнк, как-то поймав паузу, с трудом выдавил из себя:
   - В Кентукки нет прерий!
   - Да и дьявол с ними, с прериями! Кого ты мне привез?
   - Бенджи, помнишь, я тебе перед Рождеством звонил? Про парней, которым нужно помочь? Вот, знакомься, это Сардж Саура, - и моя рука утонула в медвежьей лапище здоровяка, - а это Закария Майнце, - и теперь сморщился Захар. А это, парни, мой старый приятель Бен Уилкокс. Большой знаток вашингтонской жизни и простых способов повернуть к себе лицом американскую политику. А не тем местом, каким она обычно смотрит на рядового обывателя.
   - Ну, будь вы обывателями, вам вряд ли нужно было здесь появляться, - ухмыльнулся Уилкокс. - Виски, ром?
   - Нет, Бен, спасибо, - отказался я. - Мы только что с самолета и не хотелось бы становиться уставшими в середине дня. А с алкоголя я всегда совею. Может, сразу к делу?
   - Нет, Сардж, - теперь отказался Уилкокс. - Политика спешки не любит. Я должен понимать вас, ваши цели, в общем, пока мы не сможем друг другу доверять, больших дел не будет. Мне неприятности ни к чему.
   - Тогда ром, - быстро нашелся Захар.
   - Вот это верный подход, - одобрительно потер руки Бен. - В Американской Лиге Лоббистов народ сплошь прагматичный и простой. И я такой же. Думаю, мы сработаемся.
   Часа полтора мы разговаривали ни о чем - о представительстве Республиканской партии в Сенате - Уилкокс оказался республиканцем, о навых инициативах "ослов" ("народное" прозвище членов Демократической партии), о последних заявлениях парней из Федрезерва по поводу развернувшейся истерии на тему s&l - кризиса. Они успокаивали общественность и обещали тотальный контроль над ссудо-сберегательными кассами, но им мало кто верил: кассовый разрыв уже достиг в этих учреждениях пятидесяти миллиардов долларов. Да и то верно - вкладывать все активы в выдачу "длинных" денег, проживая только на вклады клиентов, не удастся никому. Малейшее шевеление власти на тему стимулирования экономики и любое s&l-учреждение станет испытывать трудности. Наивны те, кто думает, что банки живут на разнице процентных ставок по вложению и кредитованию. На эти крохи не способен выжить ни один банк, да и задумывались эти учреждения вовсе не с целью собрать несчастные 2-3% прибыли в год.
   Потом Уилкокс попросил нас показать ему документы нашего фонда и долго качал головой: ему не нравилось зарубежное происхождение капиталов. И если итальянские банки еще на что-то годились, то деньги из такой дыры как Вануату вызывали массу вопросов.
   - Нужно что-то иметь здесь. Я понимаю ваше стремление минимизировать налоговые отчисления, но поймите и моих клиентов: одно дело проталкивать нужные Америке и американцам инициативы и решения, и совсем другое - быть на содержании у коммунистов! Пусть даже у таких безобидных как Уолтер Лини. Нужно что-то иметь здесь, - повторил Уилкокс. - Думаю, учреждение двух-трех фондов где-нибудь в Далласе и Сиэтле сможет помочь проблеме.
   - Хорошо, это не проблема. К тому же на днях в нашу компанию должны влиться два банка. В Кливленде. Маккой обещал уладить это дело до весны.
   - Ронни Маккой? - переспросил Бен. - Из Investor's Daily?
   - Да. Вы его знаете?
   - Кто же не знает старину Ронни? Значит, он теперь работает на вас? А я-то думаю - куда подевались его статейки? Что ж, парни, вы сделали очень неплохой выбор. Этот человек знает что к чему. И если он согласился работать на вас, то и у меня вопросов нет. А если вы еще убедите его при случае дать мне автограф... Фрэнк, что же ты молчал про Ронни?
   Бригли пожал плечами:
   - Сам только что услышал. Удивлен не меньше твоего.
   - Что ж, это не то чтобы полностью меняет дело, но многое упрощает, - заявил Бен. - Коли дела обстоят именно так, то можно поговорить и о бизнесе. Итак, Фрэнк что-то говорил о "Тексако"? Я все верно расслышал?
   - Верно, - кивнул я и отставил в сторону свой ром. - Нам нужна "Тексако".
   Бен положил свои лапы на стол, и они заняли все свободное пространство на нем.
   - Парни, эту конфету готовит для себя дядя Дэвид. Боюсь, отобрать ее у старого бульдога будет сложно. Как вы это себе видите?
   - Антимонопольное расследование, реструктуризация выплат по долгам перед Pennzoil, внесение двух-трех миллиардов в ближайшие два месяца с параллельной апелляцией и встречными исками, заинтересованность профильного комитета в Палате Представителей. Тихий сброс бумаг дядюшки Дэвида на биржах всего мира. И покупка приличных пакетов самой "Тексако" разными институциональными инвесторами. Этим занимается Том Снайл. Думаю, Гринпис тоже будет кстати - нужно припомнить все эти нефтяные катастрофы вроде разлившихся танкеров, провалившихся под землю озер (в 1980 году усилиями подрядчика Texaco  "Wilson Brothers" было уничтожено пресноводное озеро Пенёр, слившееся в заброшенные шахты. После экологической катастрофы оно восстановилось как соленое, но вся прежняя экосистема вокруг него была разрушена), хотя, про озера, наверное, не нужно - там сама "Тексако" испачкалась. Лучше пусть пишут про "Амоко Кадис" (танкер, расколовшийся на скалах у берегов Франции с 230 тысячами тонн нефти), "Амоко" - это ведь индианский филиал "Стандард Ойл"? Газетчики будут очень уместны, и мы не станем на них скупиться. Пусть роют, ищут ошибки, антиобщественные заговоры. Нам нужна вся эта грязная пена, что может плавать вокруг Chevron и ее сестер. Общественность должна быть настроена против участия Chevron и вообще кого-то из Хадсон Пайнс в деле "Тексако-Гетти". Пара десятков возбужденных дел о недоплате налогов и сговоре с коррумпированными диктаторскими режимами в Ираке или Индонезии - будут весьма полезны. В общем, не мне вас учить.
   Уилкокс откинулся на спинку кресла:
   - Что ж, я, признаться, не ожидал, Сардж, не ожидал. Вы не производите внешне впечатление матерой акулы. Вы представляете, сколько это может стоить? И что при всех тратах успех отнюдь не гарантирован. И сразу у меня появился второй вопрос: если представляете, то кто стоит за вами? И третий: если раньше вы занимались биржевыми спекуляциями, как намекнул мне Фрэнк, и у вас это неплохо получалось, то за каким чертом вы лезете в реальный сектор?
   - Я хорошо представляю, Бен, размер предстоящих трат. Бюджет кампании по отъему "Тексако" на этот год предполагает расход до пяти миллиардов. Половину из которых мы выплатим ее растущими бумагами или, вернее, опционами на эти бумаги. Бюджет следующего года будет зависеть от наших с вами успехов в этом году. И мой наниматель хотел бы пока остаться неизвестным - так война обойдется ему дешевле. Что же касается вашего третьего вопроса... воздухом хорошо торговать, когда есть материальная база, которая не позволит уничтожить торговца. А когда ее нет - он просто тень, дым, туман - дунь и его не станет.
   - Впрочем, думаю, ваш наниматель - кто-то из европейцев: Би-Пи, Шелл? - заметив удивление в моих глазах, он погрозил пальцем: - а вы думали, я не догадаюсь?
   Захар тяжело вздохнул.
   Мы еще долго беседовали о всяких частностях и только к концу дня заручились поддержкой Бенджамина Уилкокса:
   - Что ж,- сказал он, - даже если у меня ничего не выйдет, обо мне, по крайней мере, будут говорить как о человеке, "который хотел сломать старика Рокфеллера"! А это дорогого стоит. Я с вами, господа!
   Мы не стали задерживаться в Вашингтоне, потому что начатых дел, требующих нашего участия, было несчетно.
   И первый же день нашего возвращения в офис это доказал: мы несколько раз поговорили с Томом Снайлом и отдельно два раза с его помощником Сэмом Фишером - утром он был в Сан-Диего, а вечером дозвонился из Далласа; отметился длинным отчетом, присланным по факсу, Рональд Маккой; европейские контрагенты Захара расспрашивали о каких-то договорах - Майцев разобрался с ними сам. Эндрю Бойд сообщил, что вышел на объем продаж в один миллион долларов в месяц и в дополнение к своим роботам впервые предложил покупателям программу-клиент, которая сама могла проводить операции на Чикагской бирже - флагмане по устройству автоматизированных торгов, разрабатывающей эту тему еще с 1982 года. От объединения этих двух программ его клиенты были в полном восторге, и Эндрю всерьез рассматривал возможность увеличения работников его фирмы "Программы Бойда и Компании" до сотни человек. "Компания" - это мы с Захаром, чему я немало удивился. Майцев без лишнего шума устроил нам владение контрольным пакетом акций фирмы Бойда - на карманные расходы. И Бойд этому обстоятельству (если верить Захару) был чрезвычайно рад, потому что отлично понимал, кому на самом деле обязан своим успехом и надеялся получить еще больше.
   После обеда Линда сообщила нам, что Эми собралась замуж и испрашивала наше на то согласия, но сама обратиться постеснялась.
   - Я ей разве папочка? - спросил у Линды Захар. - Хочет - пусть идет хоть замуж, хоть в конкубинат, это ее личное дело...
   - Зак, ну как ты не понимаешь! - сказала Линда. - Девчонки на вас молиться готовы, а ты вот так! Все, на что она могла рассчитывать в этой жизни без приличного образования - удачно выйти замуж и всю жизнь плестись за своим мужем. А теперь она очень завидная невеста с хорошей зарплатой, приличным счетом в банке. И этим она обязана не папаше - алкоголику и игроку с ипподрома, а вам! Как ей не спросить вашего мнения о предполагаемом замужестве?
   - Понятно, - отмахнулся Майцев. - Что мы должны сделать? Открытку написать или кольца купить?
   - Просто пообещайте прийти на свадьбу, ну и подарок какой-нибудь.
   - Хорошо, - пообещал я. - Напомни нам за пару дней до события. Знаешь же - памяти нет ни черта. Мы приготовим подарок.
   Довольная, Линда упорхнула за дверь.
   - Кстати, о Бойде, - вспомнил я. - Пришло время заняться мобильной телефонией. Скоро ожидается бум на этом рынке и нам нужно бы застолбить свое присутствие.
   - А при чем здесь Бойд? - спросил Захар.
   - При том, что в нашем с тобой окружении это едва ли не единственный специалист по технике. Просто напомнил. Нужно всерьез заняться этим делом. Но я не знаю, как нам пополам порваться. Мы просто загнемся под ворохом обязательных дел, не успев сделать ничего.
   - Не ной. Скоро отец приедет, разгрузит немного. Так что там с мобильной связью? Почему ты думаешь, что она кому-то интересна? Разве не достаточно обычных телефонов? Да и цены - три тысячи за аппарат и по доллару за минуту разговора - сильно кусачие. Откуда возьмется много клиентов?
   - Понимаешь, Зак, очень скоро все изменится. Цены упадут в сотню раз и у каждого человека в цивилизованном мире будет по мобильному телефону, а то и по три. Эти аппараты заменят портативные компьютеры, часы, будильники, записные книжки - все будет в одном телефоне размером с сигаретную пачку.
   И где-то на час я погрузился в пучину "воспоминаний" о будущем цифровой телефонии, станциях сотовой связи, возможностях операторов и разведывательных служб, и прочих прелестях компьютеризации коммуникаций.
   - Звучит как фантастика, - сказал мне Захар, и открыл рекламную газету, лежавшую на столе.
   Отыскав в ней что-то, позвал по интеркому Марту.
   Когда та вошла, он сказал:
   - Съезди, солнышко, вот по этому адресу и купи нам с Сарджем по мобильному телефону. А вам по пейджеру. Будем осваивать перспективные направления. И вот еще что, по дороге заскочи, купи какой-нибудь подарок для Эми. На свой вкус. А мы потом подарим.
   Дисциплинированная внучка немецких эмигрантов кивнула и едва не щелкнув каблуками повернулась через левое плечо.
   Вернулась она только к вечеру, и мы стали обладателями двух кирпичеобразных аппаратов от "Мотороллы" с контрактами AT&T. Они умели звонить, пожирая при этом средства со скоростью хорошего пожара и больше ничем похвастаться не могли. Но для начала и это было совсем неплохо.
   До самого вечера мы забавлялись звонками друг другу: из соседнего помещения и из туалета, из-под стола и из подвала, Захар не поленился, съездил в Сейнт Мэттьюз - однако и там связь была! Тогда уже я поехал в Кларксвилл и все равно мы слышали друг друга! Только когда я оказался в Селлерсберге, а Закар - в Мидлтайне, мы не смогли прозвониться: связь пропала. Не помогли влезания на крышу машины и въезды на ближайшие холмы.
   Наверное, мы бы баловались и дольше, но январь даже в Кентукки для уличных забав время не самое подходящее.
   Но демонстрация возможностей мобильной связи убедила Захара, да и самого меня, что вложение средств в эту отрасль должно принести колоссальный успех.
   - Нужен кто-то понимающий в этой канители, - подытожил наши развлечения Майцев. - Сами мы, боюсь, таких дров наломаем! И хорошо бы уже разработку такой технологии переложить на какой-нибудь НИИ связи.
   Я рассмеялся.
   - Ничего смешного не вижу, - надулся Захар.
   - Солженицына знаешь?
   - "Вермонтского затворника"? Этого пасквилянта?
   - Да никакой он не пасквилянт. Писал о том, что видел вокруг и о чем другие молчали. А он не молчал. Он хорошего ничего в советской власти не усматривал, но это не вина его, а беда. Да и трудно его винить в том, что не видел хорошего - ты знаешь, как наши могут постараться, чтобы выбить из человека оптимизм. Папаня твой про всяких Снежневских, помнишь, рассказывал? И это еще по-божески. Но все неважно. В солженицынском "В круге первом" как раз и описан такой НИИ связи - "Марфинская шарашка". Вот я и вспомнил. Прочитал пару глав как-то случайно.
   - Понятно. Игра слов. К делу не относится. Если сейчас эту шарашку нагрузить таким заказом - пусть и не выдадут приличного результата, но хоть заняты будут чем-то полезным, а не разработкой очередного электромагнитного кибернетического дешифратора кодированных телеграфных сообщений. И к тому времени, когда понадобятся - у нас будут какие-никакие, а специалисты!
   Идея была неплоха, да и пора бы уже с чего-то малого начинать, чтобы потом не обжечься на большом. А связь - это здорово. Если вместо Nokia на рынке появится какой-нибудь "NIIs" из Москвы - я буду только рад. Да вот, кстати, и на Nokia пора бы обратить внимание - она сейчас как раз в очередном кризисе, собирается разделяться и преобразовываться - наверное, стоит прикупить и саму Nokia и ее "резиновый" кусок. Подбросить деньжат, указать новые пути развития. Телевизоры, так и быть, пусть себе оставляют. А нам телевизоры и "Рубин" с "Изумрудом" сделают отличные. Да и пусть русские ездят в Эспоо на стажировку. И нам здесь спокойнее будет и им проще общаться. От Ленинграда вообще четыре часа на машине. А там рядом еще и Ericsson - наверное, самый мощный производитель мобильных сетей, со временем подмявший под себя большую их часть. У них головой оборот сотнями миллиардов исчисляться будет - очень лакомый куст: крупнейший в будущем производитель телекоммуникационного оборудования и крупнейший производитель телефонов.
   Я рассказал свою мысль Захару и тот пришел от нее в полнейший восторг. Он принялся убеждать меня, что тянуть и дальше с финнами и шведами не стоит, и нужно уже сейчас браться за разработку Скандинавского участка.
   И я был с ним в этом согласен. Оставалось только найти человека в Союзе, который взялся бы устанавливать научные контакты с выбранными компаниями. Эту задачу я повесил на Захара - назвался груздем, пищи, но тащи. В Европе ему теперь предстоит бывать очень часто.
   - Заодно заедешь к тем товарищам, из вороновского списка. Помнишь?
   - Заеду, - пообещал Майцев и опять набрал мой номер на телефоне.
   Мой аппарат звякнул пару раз и, тихонько пискнув, умолк - кончился заряд батареи.
   Дальнейший текст снят по требованию издателя. Ищущий - найдет.
Оценка: 5.20*33  Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"