Бордовицына Алёна Николаевна : другие произведения.

Флорентина

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Начало XX столетия. Родовой готический замок, затерянный среди густых лесов вдали от города, некогда гостеприимный и оживлённый, теперь же - унылый и мрачный, всегда хранил в себе массу загадок. Его судьба неразрывно связана с жизнью древнего рода, искони проживающего в нём. Сможет ли девушка, единственная наследница угасающего рода, противостоять року, довлеющему над их семьёй? Готова ли она пойти до конца по извилистому пути духовных исканий? Но, может быть, каждый шаг только приближает предопределённый конец?
   Флорентина.
  'Ибо она приобрела весь мир, чтобы потерять из-за этого свою душу'. Герман Гессе 'Демиан'
  
   Тук-тук. На каменной винтовой лестнице, ведущей в основные покои замка из южной башни, раздался мерный перестук шагов. Маленькие детские ножки, одетые в изящные замшевые туфельки всё быстрее мчались по крутым ступенькам. Наконец показалась старая дубовая дверь с давно уже сломанными засовами. Тонкие ручки со всей силой толкнули её, и дверь со скрипом отворилась. Девочка осторожно вышла из полумрака башни, подслеповато щурясь от более яркого света, воровато оглянулась по сторонам и быстрыми частыми шажками побежала в сторону галереи. Путь предстоял неблизкий, а времени почти не оставалось. Столовая располагалась в другом крыле замка, и чтобы дойти до неё, нужно преодолеть десятки извилистых коридоров, несколько залов и одну парадную лестницу. Ах! Maman так не любила, когда она задерживалась к ужину. Ещё немного, и на её поиски пошлют гувернантку, и, не обнаружив воспитанницу в её личных комнатах, возникнут ненужные вопросы по поводу её отсутствия. Ввиду юного возраста девочку опасались отпускать гулять одну по бесчисленным просторам замка. Разумеется, для любознательного детского ума запретов не существовало, и она часто сбегала от чрезмерной опеки и продолжительных занятий в приятную прохладу и уединённость коридоров древнего дома.
   Бродя по этим бесчисленным каменным лабиринтам, можно было всецело отдаваться своим мыслям и раздумьям, не боясь кого-либо встретить по одной простой и, тем не менее, загадочной причине. Люди испытывали бесконтрольный страх перед этими стенами. Отчасти благоговейный, почти религиозный страх, возникший из слухов и недомолвок, но также и благодаря событиям многолетней давности, память о которых ещё свежа в воспоминаниях людей, живущих здесь.
   Никогда не знаешь, куда тебя приведёт очередной поворот, что скрывают эти стены, какая тайна скрыта за каждой дверью. К разочарованию девочки, многие комнаты были закрыты на ключ, за ненадобностью. В них только изредка проводились регулярные уборки, и двери снова тщательно запирались. Долгими часами она бродила по замку, пытаясь отыскать какое-либо место, которое бы её заинтересовало. Однажды вечером её поиски увенчались успехом. Она не сразу заметила неприметную дверь в тёмной нише коридора. Тусклый свет заходящего солнца не мог осветить её сквозь пыльные стёкла высокого готического окна. Девочка смело шагнула в тень. Видимо, этим проходом не пользовались много лет, и ей пришлось приложить немало усилий, прежде чем дверь, наконец, поддалась. Внутри царила кромешная тьма, и только подождав немного, девочка смогла различить уходящую вверх крутую лестницу. Стараясь не соприкасаться с пыльной поверхностью витых перил, она осторожно начала подниматься.
   Путь привёл её в небольшую округлую площадку с остроконечным куполом наверху, острой стрелой взмывающим ввысь. По всему периметру шёл каменный низкий парапет с широкими оконными проёмами. Девочка подошла ближе. Глазам представало невиданное зрелище: со всех сторон до самой кромки горизонта простирался бесконечный лес, освещённый золотисто-алыми всполохами закатного солнца. Мир, каким она его ещё никогда не видела, с высоты птичьего полёта представал в совершенно новом, фантасмагоричном свете. Невольный вздох вырвался из груди девочки. Какое удивительно восприимчивое юное нежное создание! Детское сердце затрепыхалось от восторга, словно невесомые крылышки бабочки, блестящие серые глаза впитывали в себя все краски мира. Внезапно налетел порыв тёплого летнего ветра, растрепав белокурые локоны. Ощущение полёта и невиданной свободы заполонили её. Раскинув руки, она закружилась по площадке, запрокинув назад голову и зажмурив от удовольствия глаза. На тонких губах застыла блаженная улыбка, а в свисте ветра ей слышались неземные музыкальные мотивы под ритм самой природы. Тот вечер стал для неё духовным откровением, тайной, и она часто в тревожные минуты приходила на эту башню насладиться видом, покоем и внутренним единением с гармонией мира и природы.
   Многие часы проводила девочка на пустынной площадке башни, окружённая только тысячами безликих деревьев, стройной кавалькадой уходящих в бесконечную даль, и чистым небесным воздушным пространством. Сквозь каменные проёмы гулял ветер, и в его завываниях можно было услышать тихие жалобные мотивы, мольбу о спасении. Эти мотивы находили горячий отклик в душе девочки и волшебным образом превращались в музыкальные фразы, звучащие непрерывно в её голове.
   В этот пасмурный вечер, отдавшись раздумьям в своём тайном уголке, она услышала сквозь монотонный ритм дождя мягкие переливы бурлящей реки. Несомненно, своё влияние здесь оказали гротескные мраморные фонтаны в пейзажном парке замка, где она любила проводить дневные часы тёплой летней поры. Но детская восприимчивость, пополненная десятками прочитанных книг и увиденных картин, подстегнула воображение, и вот в своих фантазиях девочку уже омывали бурные морские волны. Бурля и пенясь, стихия захватила её, готовая унести в тёмные глубины самого естества. Это было сродни медитации, взгляду в себя, полному слиянию с природным началом. Ей казалось, что если приложить ещё немного усилий, полнее сосредоточиться, посмотреть глубже в саму себя, то откроется нечто важное, а именно, то знание, мысли о котором давно не давали ей покоя. Hélas! Она натыкалась на внутреннее препятствие, преодолеть которое была пока не в силах.
   Решив прекратить эти бесплодные попытки, она открыла глаза, устало вздохнув. Слегка размяв одеревеневшие от долгого неподвижного состояния мышцы, девочка застыла от удивления. Солнце практически зашло за горизонт, лишь слабые искры потухающего пожара колыхались и перемигивались на темнеющем небосклоне. Чёрные деревья, словно гигантские, мрачные, шагающие нерушимой армией исполины, сгибались под порывами оглушительного ветра. Близилась ночь. Девочка зябко поёжилась и обхватила себя бледными ручками, пытаясь согреться. ''Сколько же я здесь просидела?'' - в испуге подумала она. Её могут хватиться, что может грозить ей неприятностями. В тот же миг она резко развернулась на маленьких каблучках и резво бросилась вниз на винтовую лестницу.
   Пробежав мимо танцевального зала, девочка осторожно заглянула внутрь. Мистер Бальдр с остальными жителями замка давно в столовой. Значит, ей нужно поспешить. Благополучно минуя все хитросплетения коридоров, девочка не удостаивала вниманием убранство залов, сквозь которые она изредка пробегала. Виденное ею десятки раз не трогало её любопытство, в то время как сторонний наблюдатель остановился бы в изумлении пред чудными картинами убранства замка. Медитация, короткий выброс адреналина, долгий бег, - всё это вкупе заставило девочку раскраснеться, а белокурые волосы выпали из сложной причёски, обрамляя витыми колечками по-детски пухлое миловидное личико. Устремляясь вперёд с немыслимой скоростью, ей следовало бы остановиться и обратить свой взор на то, что так безмолвно окружает её. Длинная картинная галерея, где она пробежала минутой раньше, пестрела благородными портретами досточтимых и благонравных предков её семьи. По ним можно было проследить всю родословную, начиная с древнего старца, изображённого на самой крайней картине, обрамленной позолоченной роскошной рамой.
   ''Мистер Деллинг Великолепный'' - значилось старинными витиеватыми буквами под портретом. Этот пожилой мужчина в военном парадном мундире с многочисленными нашивками в виде медалей и наград поражал взгляд своей высокомерной неприступностью. Слегка раскосые с лёгким прищуром глаза свысока смотрели из-под нависших бровей, утверждая своё превосходство, правильные черты лица располагали к себе, а высокий покатый лоб, испещрённый сетью глубоких морщин, говорил о недюжинном уме и скрытой воле. Его седые волосы были зачёсаны назад, что давало возможность разглядеть каждую чёрточку его лица, малейшую эмоцию, застывшую в глубине глаз цвета утреннего тумана. От портрета старца веяло могучей скрытой силой, неудержимой энергией и непоколебимой волей. В нём был виден внутренний стержень, сдерживающий душевные порывы и направляющий его жизнь. Но если остановиться и внимательно вглядеться в портрет, то начинаешь чувствовать тончайшую дисгармонию во всём его облике. Тревожность и колыхания нервозности волнами исходили от него. Так выглядят люди, сжигаемые изнутри душевной болезнью, одолеваемые безумными мечтами и желаниями, страстно ищущие и мечущиеся, но внешне остающиеся не только необыкновенно спокойными, но и хладнокровно самоуверенными в своей неизменной силе и правоте. То был портрет основателя древнего благородного рода Деллингов, завоевавшего в достопамятные времена эти земли, на которых спустя несколько десятков лет он воздвиг мрачный готический замок в духе нормандской романики, стоящий гордым изваянием и до наших дней. За этой картиной следовали не менее выразительные портреты других представителей славного рода Деллингов, отмеченных различными чертами и своеобразной внешностью, но схожих в величавой надменности и скрытой нервозности.
   Девочка между тем продолжала свой бег и преодолела уже более половины пути. Сворачивая за угол, она едва уловимо задела старинную этрусскую вазу, отчего та опасно покачнулась, но всё же устояла на высоком гранитном постаменте с жалобным звоном, словно укоряя за поспешность. Но девочка уже миновала последний коридор, пробежала сквозь высокую стрельчатую арку и оказалась наконец-то в своём родном крыле замка. Замедлив шаг, она постаралась выровнять сбившееся дыхание, оправить кисейное платьице с пышным бантом на тонкой девичьей талии и растрепавшуюся причёску.
   Гордой поступью полной достоинства девочка направилась к парадной лестнице, одновременно приводя в порядок спутанные мысли. Остановившись перед широкими дубовыми с искусной резьбой дверями, девочка глубоко вздохнула и придала выражению лица виновный и робкий оттенок. Но не успела она сделать и шага, как двери перед ней резко распахнулись, и девочка едва не столкнулась с почтенного вида худой дамой с острым, как у хищной птицы, лицом. Гувернантка, а это была именно она, на секунду опешила от неожиданности, но через мгновение вновь обрела былую серьёзность и суровым голосом полным укора произнесла:
   - Мисс Деллинг, вы опоздали. Юной леди не следует так пренебрегать общими правилами и приличиями. Могу я надеяться, что такого больше не повториться, и мне не придётся за вас краснеть и разыскивать по замку, подобно охотничьей ищейке?
   Её высокий голос звучал с надрывом, готовый сорваться в следующую секунду, что довольно отталкивающе действовало на слух. Девочка едва заметно поморщилась.
   - Прошу прощения, миссис Хельвуд. Вы можете быть уверены, что это в последний раз, - тихо промолвила девочка, опуская виноватое лицо.
   Впрочем, каких-либо ответов этой даме не требовалось, поскольку та обвела удивлённым взглядом её растрёпанную фигуру и покачала головой:
   - Не хочу даже знать, в какие дали вы забрались с таким неуёмным любопытством, но вам следует быть предельно осторожной.
   Вложив в слова долю мрачного предупреждения и позволив себе намёк на беспокойство, она быстро привела в порядок белокурые локоны девочки и, пригладив тонкое платье, пропустила воспитанницу в столовую залу, пробормотав себе под острый нос что-то об отсутствии благоразумия у нынешнего молодого поколения.
   За длинным массивным ореховым столом уже собралось всё немногочисленное общество замка. Между тремя учителями давно завязался оживлённый разговор, отчего они даже не обратили внимания на опоздавшую ученицу, которая, воспользовавшись этим, беспрепятственно проскользнула на своё место.
   - Добрый вечер, Флорентина. Ты заставила нас немного поволноваться. Но я не сержусь - этот вечер располагает к одиноким раздумьям. Не так ли, ma chère ? - мягкий грудной голос матери обволакивающей волной коснулся слуха девочки.
   Флорентина вздрогнула, будто пойманная на месте преступления, и подняла свой честный туманный взор, пытаясь выглядеть как можно более невинной и недоумевающей. Большие печальные глаза сидящей на высоком резном стуле миссис Деллинг были устремлены в сторону цветных витражных окон, сквозь которые алые лучи закатного солнца, преломляясь, причудливым узором ложились на мраморный пол. Глаза женщины, поддернутые лёгкой поволокой, влажно блестели, как тёмная водная гладь озера. Она неподвижно смотрела внутрь себя, в свои мысли и воспоминания. У Миссис Деллинг были особые дни, когда она часами напролёт могла предаваться грёзам о прошлом, порой забывая о внешнем мире. В те вечера, когда природа застывает в непоколебимой гармонии, когда солнце озаряет своими багряными лучами щедрее блеска золота всего света, а воздух неподвижен, чист и свеж, Миссис Деллинг целиком отдавалась ностальгическому настроению. Тогда взгляд её всё чаще был обращён вдаль, голова опиралась на согнутую руку, отчего она свысока рассматривала собеседников сквозь полуприкрытые веки. Покатые плечи едва заметно опускались, а в движениях появлялась вялость и замедленность. Каждый член небольшого разношёрстного общества замка ощущал перемену и предоставлял женщину самой себе, предпочитая не вмешиваться в душевные переживания хозяйки.
   Днём она всецело отдавалась созерцательному состоянию, а ближе к тихим вечерним часам проходила в диванную комнату, где без сил опускалась в обитое бархатом любимое кресло, а думами женщины завладевали калейдоскопы ушедших образов. Только когда в беломраморном камине медленно дотлевали угольки огня, а на стены ложилась сумрачная тень, она обретала способность ясно мыслить и, эмоционально вымотанная до крайней степени, на ощупь брела до своих покоев. Даже её верная служанка не решалась подойти к ней в такие моменты: гордая миссис Деллинг не выносила показывать свои слабости. Ночь же она проводила без сна, лёжа на королевских размеров кровати и устремив свой пытливый взор на портрет молодого и красивого мужчины, висевший на стене близ её ночного ложа. Под утро она забывалась беспокойным сновидением, измученная невозможностью что-либо исправить и бессмысленными вопросами, набатом звучащими в её голове.
   По мельчайшим признакам Флорентина сразу уловила отрешённое состояние своей матери. Она обречённо вздохнула про себя.
   - Pardonnez-moi, maman. Я заигралась в саду и позабыла о времени, - сказала девочка и ловко развернула накрахмаленную салфетку.
   Принявшись за жаркое, Флорентина попыталась вникнуть в смысл беседы, которую вели на повышенных тонах взволнованные и разгорячённые вином учителя. Вернее, дискуссировали только мистер Брок, оживлённо взмахивающий короткими полными руками, и мистер Браги, внимательно выслушивающий своего собеседника. Галантный и изысканный учитель танцев, изящных искусств и этикета, мистер Бальдр, с лёгким прищуром наблюдал за разворачивающейся перед ним ежевечерней сценой, отчего-то едва улыбался тонкими губами и задумчиво покручивал загнутые кверху усы.
   - Это уму непостижимо! Какое вопиющее и безобразное искажение данной нам действительности! Разве они имеют право считать, что им дано некое прозрение свыше? - надрывался мистер Брок, сверкая блестящей залысиной в свете десятков свечей.
   - О, вы имеете в виду Бога? - с учтивостью осведомился мистер Браги, высоко вскидывая густые брови над раскосыми карими глазами.
   - Ни в коем случае! Как эта нелепость пришла вам в голову? Я имею в виду тайное знание, скрытое в разуме любого человека, информацию, заложенную в индивидуума по праву рождения. Но меня возмущает нечто иное! Эти глупцы, возомнившие себя полубогами, слегка приоткрыв завесу над этой тайной, уподобляются чуть ли ни религиозным сектантам, пренебрегая рациональным в пользу чего-либо субъективного и невещественного!
   - Позвольте, господа, - спокойным голосом решил рассудить споривших мистер Бальдр, - Но разве вы не допускали мысль, что эти люди, о которых вы имеете честь говорить, творцы искусства, имеют всего лишь более глубокое восприятие нашего мира, вникают в саму суть бытия и, какая неожиданность, натыкаются на незримую грань, предел. И, постоянно и неустанно ища освобождение от сковывавших нас оков повседневности и тусклости, они научились по-другому воспринимать действительность, перерабатывая и пропуская её через призму своего внутреннего мира. Как бедна наша действительность на настоящие эмоции! Вероятно, у каждого из вас во время самых бурных и страстных переживаний возникало внезапное осознание того, что это - предел возможностей чувств. Вы же не станете отрицать, что по-настоящему реальный мир находится в нашем сознании. Именно там простирается безграничный, как безбрежное бесконечное море, простор воображения! В действительности, напротив, краски тускнеют, чувства притупляются, и нам остаётся упиваться только жалкими останками, неким блёклым предчувствием самих ощущений.
   Голос говорившего мистера Бальдра, и так всегда тихий и умиротворённый, к концу речи снизился до едва заметного шёпота. Оппоненты, внимательно слушавшие коллегу, окончательно затихли и прониклись его успокаивающим тенором.
   - Кажется, я понимаю, о чём вы говорите. Именно благодаря переосмыслению бытия через внутреннее самосознание и создаются произведения искусства, так поразившие нашего чересчур рационального мистера Брока своим несоответствием с жизнью. Видимо, под внутренним ''я'' и индивидуальным развитием духа он и подразумевал тайную информацию, данную людям с момента рождения. Не так ли?
   Мистер Брок, не нашедший сторонников своей точки зрения, изрядно сконфузился, как это часто бывало с ним после очередной вспышки, и промычал нечто утвердительное.
   Разговор понемногу продолжался, но постепенно окончательно затих. К замку неслышно подкралась ночь и опустила свой тяжёлый бархатный покров на его обитателей. Флорентина давно уже клевала носом и опасно балансировала на грани между сном и явью. Ей сложно было сказать, где заканчивалась мерная речь мистера Бальдра и начинались её собственные слова и предположения. Мысли этого проницательного человека часто были созвучны и с её суждениями. Несмотря на юный возраст, а девочке только минуло двенадцать лет, она привыкла напряжённо думать над всеми вопросами жизни, и не важно, насколько существенны они были. Сложно сказать, повлияло ли здесь отсутствие сверстников, а следовательно, и нужного в этом возрасте общения, чрезмерное увлечение книгами, пытливый любознательный ум или трагедия в настолько раннем детстве девочки, что это происшествие не должно было оставить никаких видимых следов. Но всё вкупе, несомненно, способствовало скорому духовному росту ребёнка. Привыкшие к этому за долгие годы учителя давно перестали обращать внимание на одарённость Флорентины, принимая это как должное. Но всегда печальный взгляд матери подолгу был устремлён на единственную и драгоценную дочь, и сердце её полнилось тоской и невыразимым, а оттого мучительным, предчувствием надвигающейся беды.
   Старинные массивные напольные часы в облицовке из морёного дуба тяжёлым басом разорвали сонную тишину обеденного зала, отдаваясь гулким эхом в головах сидящих людей. Все вздрогнули и, словно очнувшись от оцепенения, стали оживлённо собираться и переговариваться между собой. Под цепким взглядом гувернантки Флорентина, повернувшись к матери, сделала изящный реверанс со словами ''Bonne nuit , maman'' и, дождавшись ответной несколько меланхоличной доброй улыбки и кивнув на прощание остальным, легко выпорхнула из зала. Уже глубокой ночью, лёжа в кровати под плотным шёлковым балдахином, в голове девочки снова зазвучали чудные музыкальные переливы, потрясая и будоража её волшебными неземными гармониями. У Флорентины спешно мелькнула мысль о том, что неплохо было бы обсудить это с дорогим ей мистером Бальдром. Но мысль появилась и быстро исчезла, растворяясь в холодном лунном мерцании, струящемся в уплывающем сознании девочки. Хороводы бесплотных образов ярким водоворотом закружились в её воображении, и тихий сон, полный сказочных чудесных тайн, принял её в свои объятия.
  
  
  
  *** 'И жесткие звуки влажнели, дробясь, И с прошлым и с будущим множилась связь'. Анна Ахматова.
  Случалось ли Вам когда-либо испытывать тайную горечь ожидания? Те мгновения, когда нарастающая внутренняя дрожь горячей лавой струится по жилам, дыхание сдавленно, а из груди вырываются жалкие полувздохи - полувсхлипы? О мучительная жажда познания, сжигающая душу изнутри и оставляющая после себя мёртвый пепел! Сердце, сжатое железными тисками воли, судорожно трепещет от невозможности отыскать решение. Слёзные мольбы души призрачной дымкой повисают в вечернем воздухе, изредка пополняясь каплями слов, шёпотом сорвавшихся с искусанных губ.
   Сквозь открытое нараспашку окно вместе с пряным ароматом тимьяна в комнату девочки влетала мелодичная песня амадин, в избытке обитающих в парке. Но даже в их проникновенном пении Флорентине чудился некий чёткий ритм, неизбежно отсчитывающий оставшееся время, которого, как ей казалось, становилось всё меньше. Она не могла сказать, откуда и когда в ней зародилась эта мысль, неотступно преследующая её день за днём, но тревога и беспокойство не отпускали её измучившуюся душу. Ускользающая догадка бестолково маячила на периферии сознания, дразня и дурманя недоступностью, не позволяя девочке приблизиться к себе. Порой после долгих исканий и усиленных медитаций, во время наивысшего эмоционального напряжения, находясь в крайне взволнованном и возбуждённом состоянии, ей казалось, что она близка к разгадке как никогда раньше. Но проходила минута, другая, и ответ снова ускользал в неизбывную тень, будто насмехаясь над её тщетными усилиями. Бессилие и апатия завладевали ею, но она снова и снова, не оставляя бесплодных попыток, отдавалась безжалостному и бурлящему потоку учения и познания, неустанно находясь в поисках потерянного, связующего звена бытия.
   Шло время, зима сменяла одна другую, блёклой вереницей проносясь в жизни Флорентины и практически не оставляя никаких ярких впечатлений. Но мудрая природа, не озабоченная ничьими мнениями, скромно заботилась о своих чадах, благосклонно радуя их бессчетными дарами юности. И вот, уже молодая девушка после долгой вечерней прогулки по роскошному обширному парку устало сидела возле раскрытого стрельчатого окна, упоённо вдыхая по-летнему тёплый, сладкий, цветочный аромат. Голова наливалась свинцовой усталостью, отяжелевшие веки упрямо смыкались, а голова медленно опускалась на изящно согнутые полукругом руки. Несмотря на внешне физическую усталость, мысли и образы, накопленные за богатый событиями день, кружились в сумасшедшем темпе, всё больше набирая обороты. Из головы Флорентины никак не могла выйти одна сцена, случившаяся утром этого уже уходящего дня. Событие, ничем не примечательное, затронуло потайные струны её глубокой души, отчего милое волнение разлилось в груди, будоража предчувствием чего-то нового, неизведанного, но между тем и скрыто знакомого, словно прекрасное воспоминание из давно ушедшего детства.
   День выдался на редкость ясным и тёплым, и Флорентина после уютного семейного завтрака, находясь в самом прекрасном расположении духа, несмотря на раннее для занятий время, направлялась в танцевальный класс к мистеру Бальдру. Ещё при подходе к нему она уловила чудесные музыкальные звучания, мягкой волной перетекающие друг в друга, непрерывно и причудливо изменяющиеся в форме и интонации, где каждый звук нанизывается сверкающей жемчужиной на длинную музыкальную нить, бесконечно струящуюся в замершем воздухе. Каждая нота в череде волшебных музыкальных фраз заострённой стрелой пронзала сердце девушки, навевая смутные воспоминания далёкого прошлого, когда мелодии несколько иными тембрами, не менее волнующими, звучали в её мыслях, но вскоре запрятались глубоко в подсознание неизбежным и скорым взрослением. Её душа нисколько не очерствела и была также нежна и восприимчива к любым внешним впечатлениям, только исчезли непосредственность и дерзость мысли, которые присущи, в сущности, детям. И лишь люди именуемые гениями или творцами волей таинственного случая смогли сохранить малую частицу этого крайне неординарного мышления, щедро используя его во благо творчества. К счастью, эта совершенно по-новому звучащая музыкальная речь пробудила доселе спящие впечатления, которые теперь медленно проникали в чувства Флорентины. Но она ни о чём не догадывалась, завороженная не слыханным никогда ранее полнозвучным тембром музыкального инструмента.
   Крадучись на носочках мягких летних туфель, не желая никаким посторонним шумом осквернить благословенную музыку, Флорентина приблизилась к танцевальному классу и осторожно приоткрыла тяжёлую дверь, не скрывающую тайн своего обитателя.
   На единый миг девушка была ослеплена ярким солнечным светом, который в избытке наполнял вытянутую прямоугольником комнату, отчего мистер Бальдр, выписывающий лёгкие и изящные па, казался неземным существом, спустившимся на бренную землю, чтобы поражать неискушённых зрителей красотой и благородным величием. Сквозь тонкие шторы из воздушной вуали, спускавшиеся на окна пышными складками, лилось золотистое свечение, самым невероятным образом преображая всё вокруг: время будто повисло в воздухе, каждая кружащаяся пылинка остро была видна под ослепительными лучами, которые мягкой волной омывали точёную фигуру мистера Бальдра.
   Флорентина удивлённо моргнула, пленённая несказанным очарованием картины, но, всё ещё находясь под притягательной властью музыки, она начала беспокойно искать глазами её источник. Как обнаружилось почти сразу же, божественная музыка звучала из старинного граммофона, издавна стоявшего в углу класса на мраморной столешнице массивной ореховой тумбы, богато инкрустированного перламутром и слоновой костью, но до сих пор практически неприметного.
   Завороженная, не помня себя и забыв о приличиях, Флорентина медленно подошла к нему - так усталые путники, мучимые жаждой, в забытьи двигались к внезапно увиденному источнику не в силах поверить своим глазам. Девушка же отрешенно смотрела на игравшую пластинку, словно под сильным гипнозом, немного покачиваясь с пятки на носок и находясь в крайне задумчивом состоянии. Внезапно музыка резко стихла и воцарилась звенящая тишина, которая казалась ещё более оглушающей от того, что секундой назад она была наполнена глубоким и полным звучанием загадочного музыкального инструмента. Флорентина тотчас очнулась от транса и, отшатнувшись назад, увидела мягкую добрую усмешку, которая играла на умном лице мистера Бальдра. В силу возраста в уголках его глаз и губ залегли сети неглубоких морщин, особо сильно проявлявшихся при лучистой улыбке, так свойственной ему. Но сегодня отчего-то они только сильнее оттенили некую печаль во взоре и натянутость, обычно столь искренней и тёплой, усмешки.
   - Не стоит так тихо подкрадываться, ma chère Florence, - так говорят с неразумным дитём, пытаясь успокоить и отвлечь от насущной проблемы. - Не ожидал увидеть вас в столь ранний час; вы застали меня врасплох. Чем я могу помочь? Вы зашли с какой-то конкретной целью, не так ли? Его бархатный тембр голоса успокаивающе действовал на распалённое сознание Флорентины, но также усыплял бдительность и волнующие мысли, что она и заметила почти сразу же. Не желая вводить себя в заблуждение, девушка решительно встряхнула головой, сбрасывая оцепенение с чувств и, вскинув вверх голову, спросила твёрдым голосом:
   - Что это была за музыка? Именно она привела меня к вам.
   Впрочем, здесь она несколько кривила душой: необходимость встречи с ним была в желании обсудить несколько спорных моментов из недавно прочитанной старинной книги. Мистер Браги, имеющий несомненный изысканный вкус к литературе и не лишённый чувственного воображения, всё равно не смог бы разделить восторги девушки по прочитанному фолианту. Несмотря на долгое и приятное общение, их отношения не переходили известной установленной черты учитель-ученица. Но мистер Бальдр, её родственная душа, поистине обладающий утончённым восприятием мира, стал ей превосходным другом и советчиком. Долгие вечера они могли проводить вместе в летней беседке в глубине парка на берегу округлого пруда, размышляя о вечных вопросах жизни и бытия, разыскивая новые пути истинного знания и находя друг в друге неиссякаемый источник вдохновлённых мыслей.
   Именно поэтому мистер Бальдр, так хорошо изучивший эту юную девичью душу, пристально смотрел на Флорентину, словно насквозь пронзая все её мысли. Под его проницательным взглядом, девушка смутилась и снова растеряла своё самообладание. Сделав реверанс и пробормотав приветствие, она замерла в ожидании ответа. Но, казалось, обычно многословный и словоохотливый учитель не мог найти слов. Как удивительно! Во всём его облике сквозило волнение: оно проступало в несколько нахмуренных бровях, в странном блеске антрацитовых глаз, в нервном постукивании изящных пальцев по пластинке, которую он покручивал в руках, и даже в неуверенной стойке ног, так славившихся своей непринуждённой естественной лёгкостью.
   Обратив внимание на шеллачную пластинку, Флорентина с удивлением отметила специально стёртую надпись с названия, что ещё более усилило её любопытство.
   - Это одна из пластинок моих старых коллекций. Ничего особенного, на что стоит обращать внимание. Я предпочитаю ставить эту музыку для собственного удовольствия: под неё хорошо импровизировать, движения получаются воздушными и свободными. Не более того. Для занятий, как вы уже заметили, я использую упрощённый и ученический вариант.
   - Да, я заметила это, - легко улыбнулась Флорентина, - Но мы так много лет занимаемся танцами, что музыка, которую вы обычно используете, несколько потеряла свой первоначальный блеск и красоту. Так почему бы не внести немного новых красок в наши занятия? Я уверена, это принесёт удовольствие и мне, и вам.
   Мистер Бальдр, прищурившись, смотрел на девушку, но будто не видел её. Складывалось впечатление, что он тщательно обдумывал свои слова, и это опять было так мало похоже на её учителя, что Флорентина уже который раз за утро изумилась происходящему. В конце концов, будто что-то про себя решив, мистер Бальдр покачал головой и голосом с нотками сожаления ответил девушке:
   - Ne vous offensez pas , Florence. Мои желания и воля мало чем могут помочь. Ты не понимаешь, о чём сейчас просишь, а я не могу дать тебе должных объяснений. Это не в моей компетенции. Я связан по рукам и ногам словом, данным твоей матери, и выпутаться из этих пут не имею никакой возможности. Впрочем, все мы подчиняемся в этом доме массе негласных правил, несказанных, а оттого более требовательных и суровых. Порой ты так погружена в себя, что не замечаешь таких ярких мелочей, которые в первую очередь и бросаются в глаза обыкновенному человеку, входящему в замок. Твоё неумение обращать внимание на сплошь и рядом происходящие вокруг мелочные события играет хорошую службу, и я не знаю, правильно ли я делаю, затрагивая эту область и рассказывая тебе об этом. Преступление начинается именно с мысли, идеи, зародившейся глубоко в подсознании.
   - Постойте, что вы имеете в виду под повседневными мелочами? На что я должна обратить внимание? - девушка была совершенно сбита с толку его словами. К тому же внезапное обращение на ''ты'' свидетельствовало о сильном душевном волнении и беспокойстве. Но мистер Бальдр быстро вернул себе контроль над ситуацией и спокойным тоном промолвил:
   - Думаю, я и так много сказал вам. Не стоит ворошить прошлое, давайте забудем об этом маленьком недоразумении. Вы, наверное, хотели о чём-то поговорить со мной, иначе, почему не проводите такое чудесное солнечное утро в тенистом парке, наслаждаясь свежестью пряного августовского воздуха? Ох, m'amie Florence, не хотите ли испить со мной чашечку зелёного чая? Лучшее средство от этой изматывающей жары, n'est-ce pas ? Поверьте, этим вы доставите мне ни с чем несравнимое удовольствие, а там мы и поговорим, о чём вы хотите.
   Решив оставить все вопросы и недосказанности на вечер, она отдалась приятной беседе с милым ей другом и наставником. Но настороженность и любопытство бросили зёрна на благодатную почву, и она чувствовала, что вскоре ей придётся пожинать свои же собственные плоды, лишившись сна и покоя.
   Много странностей ежедневно происходило в жизни Флорентины, но утреннее событие грозило пересечь все границы. Что за чудесная музыка лилась из фигурной трубы граммофона, так ошеломляюще действуя на неё? Магнетизирующее воздействие звуков взбудоражило воображение девушки. Снова ей вспомнилось ушедшее детство, как она часами медитировала на открытой площадке башни, как в её детскую головку приходили замечательные гармонии, волнующие и незабвенные, навеянные ей сумасбродным ветром и игривым водным потоком. В какое возвышенное состояние тогда приходила девочка, как сияли её глаза! С поистине детским восторгом в один из вечеров, проведённых с maman у камина в гостиной, она высказала свои возникшие мысли и даже попыталась пропеть дрожащим от волнения голосом мелодию, звучащую в её голове. Тот вечер она запомнила надолго, как одно из наиболее ранних разочарований. Такая ласковая maman в один миг преобразилась: на её лицо легла тень, а руки, мягко перебиравшие локоны дочери, резко замерли. Она напомнила Флорентине одну из статуй в парке - застывшее белое изваяние. Непререкаемым голосом, таким же неживым, как и её лицо, maman произнесла:
   - Какие глупости приходят иногда в твою голову, Флорентина. Тебе не стоит заниматься такими недостойными и легкомысленными вещами, в то время как изучаемые предметы оставляют желать лучшего. Буквально на днях мистер Брок выказал неудовольствие о твоих сомнительных успехах в его науках. Вот чем тебе стоит сейчас заниматься, а не забивать мысли всякой чушью.
   В тот момент недовольство maman сыграло большую роль в становлении девочки, и Флорентина вскоре действительно забыла те музыкальные звучания, пришедшие когда-то ей на ум. Она бы не могла и вспомнить, когда последний раз поднималась на башню, ведомая душевной необходимостью. В последние годы ею управляли лишь приступы ностальгии по ушедшему ласковому детству. С приобретённым годами опытом, оглядываясь назад, она начала различать сквозь каменную маску maman тем вечером некоторое беспокойство и оцепеняющий страх, но, сколько бы она ни размышляла над этим, Флорентина была не в силах понять: что так напугало и взволновало её добрую maman и почему она хотела отгородить дочь от музыки? Девушке казалось, что она упускает какую-то деталь, а сегодняшнее поведение мистера Бальдра только усилило это впечатление. Нерешённые загадки не давали ей покоя даже во сне: события наслаивались друг на друга, голоса смешивались, и уже maman тенором мистера Бальдра, будто озвучивая приговор, шептала - ''Преступление''...
   Спокойные дни сменялись столь же спокойными ночами - ничто не выдавало тревогу Флорентины. Пожалуй, это было одно из самых незаменимых умений девушки, а именно: сохранять внешнюю невозмутимость при внутренней нестабильности состояния. Недели текли также размеренно и неторопливо, приближалась осень с её промозглыми ветрами и нескончаемыми дождями. Холодало, и Флорентина не могла позволить себе часами прогуливаться по родному парку, предаваясь играм или размышлениям. Бедняжка, она была слаба здоровьем, и любое переохлаждение грозило долгими неделями тяжёлой простуды, так что гувернантка пристально следила за девушкой в это время, когда опасность была наиболее велика. Весь мир, казалось, внезапно померк под тяжёлым осенним гнётом, стёрлись летние краски, уступив место унылой серости. Начало осени всегда сопровождалось у девушки мучительными припадками меланхолии и грудной болезни, которые филигранно подтачивали хрупкий организм. Несмотря на то, что в камине весело потрескивали поленья, в спальне Флорентины было довольно промозгло, будто каменные стены замка насквозь пропитались холодной моросью.
   Накинутая на голову и плечи шерстяная мантилья и чашка обжигающе горячего чая единственно создавали подобие тепла и уюта. За окном был один из тех октябрьских дней, когда небосклон застилается мутными грязно-серыми облаками, а в воздухе словно застыли капли дождя, создавая ощущение туманной дымки, непостоянной, зыбкой и дисгармоничной. В ней терялись очертания нагих деревьев и беседок парка, исчезали прихотливо изогнутые аллеи и оранжереи, а вся живность парка погрузилась в сонное оцепенение.
   Сидя безвылазно в замке, а чаще всего в своих покоях, девушка постепенно теряла ощущение реальности, всё больше погружаясь в таинственный мир фантазий. Ей грезился невиданный остров, скрытый высоко в поднебесье, омываемый не то потоками воздушного эфира, не то бурными морскими волнами, на котором высилась сказочная крепость необыкновенной красоты и величия с десятками разнокалиберных башен, готическими фасадами, подобными зарисовкам Рериха, и орнаментальными витражными оконными проёмами. И только одна башня уходила ввысь дальше других, более приземистых, башенок, почти скрываясь даже от самых пронзительных глаз. А в её единственной светлице смиренно сидит она, Флорентина, покойно сложив руки на коленях и устремив прямой взор в решётчатое окно. Совершенно одинокая и всеми покинутая.
   Подобным печальным мыслям предавалась Флорентина, сидя у камина и вытянув тонкие ножки поближе к живительному огню. Этот образ затворницы на странном неведомом острове был навеян книгами и древними балладами старой няни, которые она любила нараспев рассказывать долгими зимними вечерами маленькой Флорентине. Но время ушло, девочка уже выросла, отчего няня - а может причиной этого послужил приказ maman? - почти никогда не заходила к Флорентине, ограничиваясь скупыми приветствиями и встречами в столовой. Вспомнив о милой доброй няне, девушка чуть покачала головой. Как стара и немощна она стала! Слуги поговаривали, что недалёк тот час, когда дух её обретёт свободу и устремится навстречу Богу. Но это были слишком страшные мысли, чтобы углубляться в них, к тому же неизвестно куда они приведут в её нынешнем беспокойном состоянии. За витражным окном с новой силой взвыл ветер, где-то с ужасающим стуком загрохотала крыша: приближалась буря. По мокрым аллеям в сумбурном порыве летели сырые осенние листья, безжалостно сорванные с деревьев и с шумом разметавшиеся под очередным шквалом ветра.
   В груди девушки снова что-то сдавило и отчаянно заскребло острыми коготками; она прижала кружевной платок к бледным до синевы губам и судорожно зашлась хриплым кашлем. Огонь бросал отсвет на её искривлённые страданием черты, вырисовывая мрачный изгиб рта и болезненные голубые прожилки у висков. Юное лицо было так же беззащитно прекрасно, как и яркий лихорадочный блеск её глаз: сама одухотворённая невинность здесь сочеталась с безграничной мудростью. Обессиленная и измученная Флорентина, обмякнув в кресле тряпичной куклой, не могла отвести взор от вечной дикой пляски огня, а её скачущие мысли, точно эти огненные всполохи, причудливо смешались, оставляя лишь ощущение бренности всего хоть сколько-нибудь живого, даже насквозь промокших грязных осенних листьев, истерзанных яростными порывами ветра и безжалостно развеянных по оцепеневшему парку.
   Девушка задремала под аккомпанемент горящих трескучих поленьев. Прошёл час, сутки, а может быть и целая вечность - она не могла определить точно - как вдруг её сонный покой возмутительным образом нарушился. В одно мгновение тело сковывал невыносимый холод, леденящий до самых костей, в другое же - необузданный жар, что, казалось, всё горит в беспощадном огне. Несомненно, начиналась лихорадка. Флорентина мало что помнила о тех часах, только испуганный возглас и нежные заботливые руки, укладывающие её в постель и дарящие долгожданное облегчение. Ни одна прошлая болезнь не была столь сильной и опасной, так что все всерьёз беспокоились за жизнь больной. Maman, вопреки всем своим правилам и привычкам, не отходила от постели дочери, выхаживая её лучше самой заботливой сиделки, читая вслух любимые книги или просто сидя рядом с ней.
   Через пару недель кризис миновал и Флорентина, проснувшись ранним погожим утром, с удивлением отметила, что смертельная усталость покинула её, тиски, яростно сжимавшие грудь, наконец-то ослабли, а в голове воцарилась ясность мысли. Оглянувшись вокруг, она словно посмотрела на всё новыми глазами: так глядят люди, возвратившиеся домой в родные края после долгих изнурительных странствий. Каждая обыденная деталь приобретала невероятную яркость восприятия и глубинное, доселе неведомое, значение. Возле постели на резном ореховом столике стоял огромный букет мильтоний, истончавший слабый и несколько сладковатый аромат. На исхудавших щеках девушки появились мягкие ямочки от слабой растроганной улыбки, но ещё большую радость принёс вид любимой старой няни, привычно заснувшей в слегка покачивающемся кресле. В её высохших пальцах лежали спицы с начатым вязанием, и, если судить по рукоделию, она находилась здесь довольно давно. Ничто не могло вызвать более искреннюю радость у выздоровевшей девушки. Но слух sa nounou отличался всё той же отменностью, что и в детские времена. Как только Флорентина зашевелилась в постели, старушка тотчас приоткрыла лучистые глаза и, ободрительно улыбнувшись, произнесла трескучим старческим голосом:
   - Ах, моя милая Flora, наконец-то ты очнулась, а я и не чаяла дождаться. Бедная девочка, болезнь вытянула из тебя все силы.
   Флорентина от счастья не могла вымолвить ни слова, ведь она и не надеялась, что к ней когда-нибудь снова подпустят старушку-няню. Добившись искреннего заверения в том, что она никуда пока не уйдёт и что ей разрешено присматривать за выздоравливающей больной, девушка окончательно расслабилась, и их разговор перетёк в мирное русло полное старинных поэтических баллад и легенд, передаваемых из уст в уста сквозь поколения.
   Так как дочь вскоре пошла на поправку, у maman отпала нужда сидеть рядом с ней, да и статус того не позволял. В определённые часы в комнату заходили безликие слуги, но всё внимание девушки безраздельно принадлежало няне, так неожиданно снова появившейся в её жизни. Из-за остаточной слабости она была не в силах подолгу бодрствовать и вставать с постели, но часами любила слушать длинные стародавние рассказы старушки, исполненные дивной красоты, точно древние произведения искусства. Или же просто слушать родной тихий голос, убаюкивающий лучше любой колыбельной песни.
   Девушка прекрасно помнила то летнее утро, когда она решила заглянуть к мистеру Бальдру и нежданно-негаданно стала свидетельницей необычайного зрелища. Та благословенная музыка не выходила из головы, а слова учителя до сих пор предупреждающе звенели в глубине сознания. Она долго размышляла над случившимся, пыталась дознаться правды у слуг, но они только испуганно глядели на неё и молча опускали голову, словно не в состоянии ответить ей. Флорентина справедливо поняла, что им было строго-настрого приказано не разговаривать на эту тему.
   Тогда она решила пойти другим путём и начала искать сведения в семейной библиотеке, но и там её ждали разочарование и неудача. В целом всю жизнь Флорентину окружали загадки и недомолвки, но до определённого момента, то ли в силу воспитания и характера, то ли от нежелания замечать очевидного, она подсознательно игнорировала это, ссылаясь на запреты maman и на всё её окружение. Но после той сцены у мистера Бальдра, что потрясла девушку до глубины души, она не могла относиться ко всему с прежним безразличием. Долгие часы теперь стояла она в картинной галерее, всматриваясь в великолепные портреты важных предков, с угрюмым превосходством взирающих на мир, бесконечное количество времени отдавала прочтению ветхих фолиантов, посвящённых их семейному роду. Флорентине казалось, что она ознакомлена со всеми сложными перипетиями своей родословной больше, чем кто-либо другой. Но существовало одно препятствие, которое обеспокоило девушку: всё обрывалось на том моменте, когда maman вступила в брак с отцом. Ни строчки, описывающей дальнейшие события, более не отыскала она. Здесь обрывалась история, и единственным способом узнать правду было решение выспросить информацию у живых людей, ещё заставших те времена. Слуги упорно молчали, и девушка была готова погрузиться в отчаяние, но внезапно вспомнила о старой няне, несомненно жившей в замке в давнее время. Но и здесь крылась проблема, так как увидеться наедине с ней не было совершенно никакой возможности. Так что теперь, вновь обретя связь с любимой старушкой, можно представить, какую безграничную радость и счастье она испытала, надеясь поговорить с ней по душам.
   Время неумолимо бежало вперёд. Прошло несколько дней, не ознаменованных ничем новым и не оставивших после себя особо ярких впечатлений в памяти девушки: только душевное тепло и мягкое спокойствие, в которых она нуждалась с болезненной необходимостью. Природа же, словно сжалившись над недугом Флорентины и пережитыми ею страданиями, внезапно преобразилась и засверкала по-летнему жаркими солнечными лучами. Ясная небесная лазурь мгновенно разогнала свинцовые тучи, грозившие с каждым днём извергнуть всё большие потоки колючей ледяной воды на стылую землю, сизый туман постепенно развеялся, а в парке вновь проступили очертания причудливо подрезанных вечнозелёных кустарников - лишь нагие деревья, скорбно склоняющиеся над всеобщим великолепием, напоминали о пережитой непогоде.
   Флорентина приветливо улыбнулась такому единодушию, точно совпадающему с её мыслями и настроением. Но столь ослепительный свет не щадит никого, и сейчас, красочным жизнеутверждающим утром, бесстыдно и откровенно бросающий обжигающие лучи на всё то, что хотело бы остаться незамеченным в тени, он играл золотистыми отблесками на сухих щеках старушки, не оставляя без внимания ни одной морщинки, ни одной неровности. В окружающем её фигуру солнечном ореоле было нечто сюрреалистичное и вместе с тем возвышенно-торжественное.
   В сознании девушки промелькнуло уже далёкое и призрачное воспоминание о днях тяжёлой болезни. Лёжа в бреду и переживая мучительные часы кризиса, её бросало то в невыносимый жар, то в пронзительный холод. В тот момент мысли, как и речь, были настолько логически бессвязны, что она не могла поручиться за безусловную реальность происходящего, но, казалось, навеки запомнила страшный миг, когда внезапно повеяло безвестным холодом, не только сковывающим члены, но и затрудняющим само дыхание жизни замораживающим дуновением неизбежности. Её тело до сих пор помнило оплетающую ледяную паутину: так паук заматывает в свои липкие сети нелепо барахтающуюся добычу. Было в этом нечто неестественное и насильственное человеческой природе, претившее философской концепции жизни, что у девушки при воспоминании об иррациональном холоде судорожно замирало сердце. Страшно было снова мысленно возвращаться в те жуткие минуты, но именно облик старой няни навлёк на неё похожие ощущения. Глядя на nounou радостным утром, Флорентина уловила родственность внешнего образа старушки с дуновением смерти, но всё перекрывало иное, не внушающее тревогу и страх: безбрежный покой и волны мудрости источали искрящиеся, блестящие, старческие глаза. Они будто говорили, что здесь ещё не конец, нечего и думать об этом, а стоит со смирением принять щедрый дар, открывающий бесконечные просторы сокровенного знания, недоступного никому из земных смертных.
   Вскоре после полудня к девушке зашли maman с лечащим больную врачом, приехавшим к ним издалека по просьбе взволнованной матери. Дела Флорентины несомненно пошли на поправку, и доктор поспешил покинуть негостеприимный дом со столь странными для него обитателями, обособленно жившими в огромном готическом замке в самой глубине леса. Уезжая и испытывая невероятное облегчение, врач всё же чувствовал лицемерное удовлетворение от того, что он посетил это мрачное место, печально известное по рассказам и преданиям в городе. Пряча усмешку в густые смоляные усы, он с предвкушением ждал того момента, когда сможет поделиться впечатлениями с родными и близкими друзьями. Стоит только кинуть мимолётный взгляд на этого заурядного в своём любопытстве человека, и можно быть уверенными в том, что городские байки и легенды изрядно пополнятся уже этим вечером.
   Так как здоровье почти полностью восстановилось и няня в любой момент могла удалиться в свои привычные покои, девушка решила, что пора, наконец, действовать и попытаться расспросить её о событиях минувшего времени, а заодно и выказать ей искреннюю благодарность, излить которую было необходимой потребностью.
   - Ma chère nounou, вы дни напролёт просиживаете у моей постели, ухаживая и развлекая моё уныние любимыми с детства рассказами, что, право, я чувствую себя несколько виноватой, но также и безгранично благодарной вам. Если бы не вы...
   Её голос обессиленно дрогнул, и старушка хотела было что-то сказать, но Флорентина предупреждающе подняла руку, жестом прося не перебивать её и выслушать до конца. Няне только и оставалось, что чуть склонить седовласую голову набок и доброй улыбкой, оставляющей вокруг себя лучистые морщины, приободрить юную воспитанницу.
   - Я чрезвычайно признательна вам за всю доброту и внимание, которыми вы окружили меня во время болезни. Знаете, в раннем детстве мне казалось, что вы всегда будете рядом, будете неотъемлемой частью моей жизни, меня самой, но потом вы внезапно отдалились - О, я прекрасно понимаю, что вы ни в коем случае не хотели этого! - и я думала, что наше общение безвозвратно утеряно. Но вот вы снова сидите рядом, смотрите на меня такими родными добрыми глазами, и я вдруг ощутила, что вы никуда не исчезали из моего сердца, а, более того, всегда будете занимать в нём самое значимое и дорогое место.
   Девушка смущённо замолчала, потупив слезящиеся глаза. В наступившей тишине особенно нежно прозвучал несколько хрипловатый низкий голос няни:
   - Что ты, Flora, девочка моя, для меня безграничная радость - забота о тебе. Я и не мечтала, что мне ещё доведётся случай побыть немного с тобой. Одна отрада для меня осталась. - Écoutez-moi , но ведь до моего рождения вы растили ma mère, n'est-ce pas? Прошу вас, моя милая няня, расскажите мне о ней, пролейте немного света на столь давние события! Мне не к кому больше обратиться: свидетелей прошлых лет больше не осталось, а те, кто что-нибудь знают, упорно молчат, как по чьему-то велению. Так странно и печально осознавать, что о самом близком человеке знаешь меньше, чем о любом другом из учителей или слуг.
   Старушка внимательно и чересчур проницательно всмотрелась в Флорентину, решаясь на нечто важное и необратимое. Слегка поведя плечами, словно освобождаясь от наплывших воспоминаний, и ещё больше сощурив старческие глаза, отчего они превратились в тонкие щёлочки с расходящимися в стороны глубокими морщинами, она села удобнее в плетёном ротанговом кресле и, взяв в умелые руки почти законченное вязание, мерным тоном начала свой рассказ. Под янтарными солнечными лучами, прорезающими витражное окно, сухая фигурка няни будто поддёргивалась рябью, отчего весь её облик представлялся частью старинной истории, уже припорошенной извечной пылью времени.
   - Pourquoi pas? Bien sûr , ты имеешь полное право знать об этом. Не буду утруждать тебя выслушиванием подробностей и моих пространных размышлений: я всего лишь расскажу тебе вкратце семейную историю, ту, которую наблюдала в течение многих десятилетий, а выводы и мнения о ней останутся твоей собственной прерогативой.
   - Зная свою матушку меланхоличной и глубоко скорбной особой, ты вряд ли сможешь представить, сколь радостным и непоседливым ребёнком она была. Да, в то время мы жили в столичном городе, в небольшом родовом особняке недалеко от исторического центра, в почитаемом и уважаемом доме с семьёй важной и исключительно аристократичной. Она и в детстве была красивой малюткой, а к возрасту, в котором ты сейчас как раз находишься, расцвела пышным цветом, так что вопрос о замужестве встал с внезапной остротой. Многие семейства желали породниться с прекрасной юной девушкой, да ещё с таким завидным наследством и приданым. Но если она и в детстве отличалась сумасбродством и своенравием, то с возрастом эти качества стали лишь сильнее, скрываясь от посторонних глаз покровом лисьей хитрости. Не скрою, мне, как её гувернантке и наставнице, приходилось особенно тяжело: не раз, во время отчаянных авантюр, я становилась её невольной соучастницей во всевозможных проделках, всеми силами стараясь предотвратить порой неизбежную беду, когда разве что чудо спасало её девичью честь и доброе имя.
   - По вашим словам выходит, что она вела весьма распутный образ жизни, а он никак не подходит по характеру maman. Даже в игривую беззаботную юность сложно вообразить её такой личностью.
   - Pas tout à fait , Flora. Да, её проделки носили не невинный, но и далеко не распутный характер. У неё были цепкий ум исследователя и решимость авантюриста, приправленные недюжинным любопытством и безрассудной смелостью. Внушив себе какую-либо мысль или фантазию, ей было необходимо немедленно претворить идею в жизнь. Я считаю, что это составляло её слабость, порождённую наследственной нервной болезнью и взращённую родительскими баловствами и попустительствами. Пока в её голове рождался очередной план приключения или чьего-нибудь розыгрыша, она всегда пребывала во взволнованном и излишне возбуждённом состоянии (ей вообще была свойственна некоторая духовная, близкая к болезненной, экзальтация), но как только приступала к исполнению задумки, лихорадочный блеск глаз сменялся холодной отрешённостью и сдержанностью, что даже самый искушённый психолог не мог заподозрить ничего сомнительного. Частые перепады настроения пугали и настораживали. Но чего не припишешь горячности юной натуры и искрящейся, словно дивное шампанское, молодости?
   - Несмотря ни на что, плохо думать о матушке не стоит, ma Flora. Выдумки её отличались скорее забавой и остротой, чем злобой и бессердечием, и носили отпечаток смешного каламбура. - Твоя младая матушка обладала поистине тёплым сердцем и открытой нежной душой. Так что, когда в городе появился один чрезвычайно интересный и загадочный господин, но необыкновенно замкнутый и будто сердитый на всех за что-то, она непременно хотела видеть его и, может быть, завести дружеское знакомство, упрямо отклонив все заверения родственников о том, насколько странен и угрюм этот привлекательный человек.
   - Близилось Рождество, а с ним и обязательный ежегодный бал, проводимый в доме у одного из городских советников, где по этикету должны были присутствовать все самые почтенные и родовитые семьи. Роду Рафферти, из которого вышла и ta mère, в том году приходилось нелегко: семейное дело в области текстильной промышленности приносило всё меньше денег, а вкупе со страстным увлечением отца игры в карты средства для проживания постепенно измельчались и грозили опустить древнее семейство на самое глубокое безденежье дно. Родители были в отчаянии. Оставалось несколько приемлемых выходов из возникшего положения, и, не желая закладывать последний оставшийся дом, принадлежащий их роду много столетий, они решили как можно быстрее выдать замуж уже вполне взрослую дочь. Но с каждым днём сделать это становилось всё труднее: многие были осведомлены о тяжёлом материальном положении семьи и, что считалось совершенно естественным, не очень-то хотели впускать в род бесприданницу.
   - Ох, как низко! Вот она, цена дружбы - перед лицом истинного несчастья люди оказываются бессильны и равнодушны. Неужели всё общество насквозь было пропитано таким омерзительным лицемерием? Как же тогда хорошо, что я никогда не имела сомнительного счастья познакомиться с ним!
   Её наставница грустно улыбнулась краешками тонких губ и понимающе покачала головой: - Тебе это кажется лицемерием, и, несомненно, так оно и было. Но постарайся понять и их: в обществе больше всего ценились капитал и власть, существующие в обоюдной зависимости друг от друга, и именно от этого зависел сам статус семьи. Личные привязанности и близкая дружба не играли здесь важную роль, знакомства и визиты продолжались, как и прежде, но, по сути, замужество - наполовину выгодная сделка, где любовь и чувства занимают едва ли не последнее место. Попадались, конечно, на зависть всем уже замужним дамам и редкие исключения, но в большинстве случаев дело решалось без личного мнения жениха и невесты. Ты спросишь меня: неужели люди не понимали, какое зло они причиняли собственным детям? Но пойми, что такое положение вещей было для них вполне естественным и единственно верным. Некоторая моральная дихотомия существовала всегда. Подумай над этим, а я продолжу свой рассказ.
   - Подъезжая в тот памятный, по-зимнему морозный вечер к дому, где проводился рождественский бал, никто не мог даже представить, к каким неожиданным и печальным событиям он приведёт. И всё же, это было неизбежно. Я не имела никакого права сопровождать мисс Рафферти на бал, поэтому, впрочем, как и всегда, осталась дома у очага ждать возвращения хозяев поздней ночью, а вернее - только ранним-ранним утром.
   - Когда мисс вернулась, несмотря на видимую усталость, которая валила её с ног, ни о каком сне не могло быть и речи - так она была возбуждена танцами и одним новым знакомством, которое она ждала с нетерпеливым любопытством. Я насилу её тогда успокоила, помогла снять бальный наряд и переоблачиться в уютное домашнее платье. Она беспрестанно мерила беспокойными шагами пространство своей спальни и в волнении заламывала хрупкие руки; дыхание вырывалось из её груди прерывистыми толчками, и, казалось, из самого сердца исходили восклицания и бессмысленные для непосвящённых в мысли девушки людей фразы. Припоминаю, звучало нечто отдалённо похожее: 'Ах! Отчего же maman не желает даже слушать об этом? Что за насмешка судьбы?.. Нет, я не могла ошибиться. Это очень чуткое сердце, отягчённое страданием и одиночеством, нежное, но закрытое посторонним. А какая безграничная тоска кроется в тумане серых глаз! Да как они смеют так думать о нём? Что за бездушное сборище людей без капли естественного человеческого гуманизма в крови! Безликая толпа порицателей и завистников. Да, именно, я так и поняла - это же всего лишь зависть и злоба...Что мне придумать? Как быть?.. Ох, чья жестокая рука бросила ледяной камень в твоё сердце? Да нет же, я не могла ошибиться в твоём взгляде...' et cetera, et cetera. Это больше было похоже на бред, но по рассказам на следующий день я вскоре поняла, что встреча с таинственным господином состоялась, и он занял прочное место в добром, восприимчивом сердце юной девушки. Как и подобает в таких случаях, начались визиты в наш дом, с каждым разом всё более продолжительные и частые. Не оставалось никаких сомнений в намерениях мужчины, отчего серьёзные разговоры между родителями о возникшем положении также участились. Их стремительное сближение поразило всех горожан: не было на балу людей, которые бы не видели, с каким суровым и неприступным выражением лица он разговаривал с очаровательной тем вечером девушкой. В продолжение беседы, его черты становились более хмурыми, и, казалось, единственным его желанием было - как можно скорее оказаться подальше от этой докучающей особы. Тем невероятнее становились последующие события в глазах людей.
   - О мистере Деллинге ходили разные слухи в городе, отчасти из-за его загадочного и совсем недружелюбного семейства. Если кто и заезжал в столицу, то исключительно по делам, не обременяя себя элементарным вежливым общением, поэтому о них едва ли что знали. Крутой и суровый нрав не располагал к близкому знакомству и друзьям, но их родовитая и породистая красота неизменно привлекала всеобщее внимание. Выезды в свет бывали ещё реже - пару раз в год, если повезёт. Про них ходило в народе много нелицеприятных и порой отвратительных историй, но в обществе все с уважением преклонялись перед высоким социальным статусом и неприличным богатством мистера Деллинга и чинной пожилой супружеской четы, практически не появляющейся на людях. Вероятно, они переехали в другое имение ещё до женитьбы сына, поскольку я, всегда сопровождавшая твою матушку, больше их никогда не встречала. В его выборе они видели только блажь и так и не смогли с этим смириться.
   - Да, много сплетен было распространено в городских домах и селениях. Но, тем не менее, они не затрагивали безусловный авторитет и превосходство рода Деллингов. Да и физическая красота играла здесь не последнюю роль, разве что в небольших узких неофициальных кружках позволяли себе сказать смелое и острое словцо в адрес почтенного господина. Родители мисс Рафферти были вынуждены покориться обстоятельствам и скрепя сердце согласиться на рискованный брак, спасавший их незавидное материальное положение. Вскоре мисс дала согласие у алтаря и совершенно счастливая уехала в замок, будучи уже миссис Деллинг... Захваченная рассказом Флорентина не сразу заметила, что няня замолчала, что-то обдумывая, и, по-видимому, была всецело погружена в воспоминания о прошлом. Девушка тоже была полна новых образов и впечатлений; она искренне недоумевала: почему никто не хотел ей рассказывать о прошлом maman и об отце? Разве в этой истории есть что-то предосудительное? Наоборот, вполне логичная и понятная цепь событий - до определённого момента. Ведь впоследствии должно было произойти нечто непредвиденное, отчего maman пришла в такое состояние, а имя отца не произносилось вслух ни разу, сколько себя помнила Флорентина. Многие вопросы, подстёгивающие любопытство, заставили девушку прямо высказать пришедшие на ум мысли, в ответ на которые няня тяжело вздохнула и решилась продолжить прерванную историю на свой страх и риск:
   - C'est ça , моя бедная Flora. Мы незаметно подошли к той части истории, которая должна навсегда остаться в тени и не тревожить наследников мрачными семейными тайнами. Но раз уж я начала рассказ, мне надо довести его до логического конца, тем более ты всё равно рано или поздно узнаешь правду. Скажи, обращала ли ты внимание на портрет молодого мужчины, висящий в галерее с правого края? Какие мысли приходили тебе в голову, когда ты видела его лицо?
   Няня слишком хорошо знала Флорентину, чтобы не догадаться о её беспрестанных похождениях по просторам величественного необъятного замка, где роскошная картинная галерея не могла не привлечь к себе пристальное внимание девушки. Разумеется, она помнила этот портрет, ибо имя, выгравированное на золочёной табличке, расположенной аккурат под рамой, не оставляло сомнений об изображаемой личности. С полотна на неё смотрел мужчина лет двадцати семи, выглядел он совсем молодым, но уже с приобретёнными чертами несгибаемой мужественности и надменной суровости. В малейших особенностях наружности его лица и холёных рук выражались, накопленные столетиями и переданные через досточтимых предков, благородные, породистые черты и качества. Сероглазый наследник, будто важный принц королевских кровей, смотрел свысока колким холодным взором, а искривлённый в усмешке уголок тонких, чётко очерченных губ придавал оттенок презрительного высокомерия всему его облику. Густые светло-русые волосы, зачёсанные назад и ниспадающие мягкой волной на плечи, открывали характерный высокий покатый лоб, отчего его глаза казались немного навыкате. Вся фигура молодого аристократа вплоть до гордой посадки головы кричала об амбициозности и недосягаемо высоком социальном статусе.
   В первоначальный момент холодная величавая красота произвела отталкивающее воздействие на Флорентину, так что она, не задумываясь над глубинными причинами, избегала портрет, но изображение настолько чётко отпечаталось в памяти девушки, что ей казалось, будто она снова воочию смотрит на него. Теперь же, после начала рассказа няни, за колким ледяным взором, острым ядовитым клинком пронзающим насквозь все и видимые, и скрытые обыкновенному человеку вещи, девушке чудилась ранимая и чувствительная душа, скорее болезненно восприимчивая, чем угрюмо злая: душа, подточенная яростными внутренними волнениями, акцидентально проявляющимися в его безупречном, но несколько странном облике. Нечто похожее наблюдалось во всех изображениях предков - неизбежность, висящая над их непокрытыми головами на тонком конском волоске, как Дамоклов меч, обречённость, пронизавшая легендарные личности с самого рождения и медленно отравлявшая, подобно Conium maculatum , даже самых сильных духом и плотью.
   - Да, Flora, вижу, что ты понимаешь мою мысль. Он был, несомненно, болен, так же, как и его бесчисленные предки, одной разновидностью расстройства нервной системы, вот только беда в том, что болезнь скрыта и дремлет до поры до времени, пока не появится достаточно сильный раздражитель, прорывающий духовный абсцесс.
   - Новоявленной миссис Деллинг не на что было жаловаться: невероятных размеров старинный замок, превосходящий по роскоши и изысканному вкусу внутренней отделки её бывший родной дом, полностью вступал в её распоряжение, дела родителей с лёгкой руки авторитетного мужа быстро наладились, а перед блистательной красотой молодого господина самые взыскательные особы склоняли головы. Даже в смелых эфемерных мечтах она не могла и помыслить о таком счастливом будущем, тем более что мужчина в полной мере отвечал всем её душевным порывам. Я, по горячей просьбе своей бывшей воспитанницы, переехала сюда вместе с ней, где и живу, как ты видишь, по сей день. О, она, безусловно, была счастлива, это очевидно и сейчас, а будущая жизнь ей казалась безмятежно светлой и лучезарно прекрасной, как всегда и бывает в девятнадцать лет.
   - Стоило им немного освоиться в совместной жизни внутри древнего замка, начались долгожданные выезды в свет, впрочем, совсем немногочисленные: несмотря на всю любовь и заботу к молодой жене, мистер Деллинг не привык изменять собственным привычкам. Но изредка приезжая в город, они неизменно радовали родственников и критично оценивающий высший свет гармоничностью и внезапной приятностью общения, поначалу несколько скованной, но искренней. В скором времени, спустя нескольких лет, она стала носить тебя, поэтому о поездках не могло быть и речи. Твоя матушка расцвела невиданным цветком, а заботливый муж грозился перейти все пределы внимательности и чрезмерной обходительности, ухаживая и лелея её. Никогда ранее, да и потом, она не была так безгранично счастлива, довольна и весела.
   - Перемены произошли не сразу, а может, по невнимательности или от бессознательного нежелания замечать горькую истину на них просто не обращали внимания, - как знать, возможно, им и удалось бы избежать роковой неизбежности.
   - На первых порах никто не заострял внимание на странном лихорадочном блеске его всегда спокойных и ясно уравновешенных глаз, но если и видели неладное, то с наивной уверенностью причисляли волнение к близкому рождению будущего ребёнка: мужчинам ведь тоже не чужда сентиментальность и тонкость чувств, особенно ему. Но вскоре явно начавшаяся неврастения привела его к тягчайшему расстройству психики и рассудка с мучительными астеническими проявлениями. Характер и поведение мистера Деллинга претерпели также разительные перемены. Они настолько контрастировали с его прежними привычками и милыми странными особенностями, присущими ему, что близкие и родные люди испытывали беспредельную тревогу за него, а после каждой краткой попытки завести душевную беседу или развеять его мрачное уныние - неконтролируемый страх и зыбкий подсознательный ужас. В некоторые минуты им завладевала такая беспричинная ярость, что нам оставалось лишь трепетать и молить Бога о скором избавлении от очередного гнусного припадка. Однако за ним следовали благословенные часы - а иногда и дни - застывшей тишины и тягостного покоя: господин впадал в крайне апатичное состояние, похожее на абулию, вырвать из которого его мог только новый безудержный по силе и мощи припадок.
   - Конечно, твоя матушка приглашала в дом лучших докторов, но - безрезультатно: едва ли кто-нибудь из них задерживался дольше, чем на пару минут! В городе быстро поползли слухи о невероятной болезни последнего из рода Деллингов. Злые языки с убеждённостью стали уверять всех в том, что болезнь завладела им ещё с юности, проявляясь в его дьявольском темпераменте и нездоровой мрачной угрюмости, другие же просто посетовали на жалкое угасание почтенного человека и занялись своими прерванными делами. Ta mère не желала огласки и перестала вызывать бесполезных докторов в замок, предпочитая обходиться своими силами и терпением. Он же всеми возможными способами отрицал своё плачевное состояние и, кажется, даже не слышал увещевающие речи отчаявшейся молодой жены; его беспокоило одно: кратковременные потери памяти, сопровождавшие приступы гнева или вообще появлявшиеся без видимой на то причины.
   - Но вот настал счастливый миг - родилась ты, ma chère Flora. Это радостное событие панацеей легло на сердца твоих бедных, душевно измученных родителей. Мистер Деллинг ненадолго успокоился и, как всем нам казалось, вновь обрёл твёрдую почву под ногами, обретя былую уверенность и самодостаточность. В доме с новой силой зазвучал мягкий мелодичный смех юной матери под аккомпанемент заливающегося то криком, то детским наивным смехом ребёнка. Да, ты была очень живым и непоседливым младенцем, как и твоя матушка. На господина нельзя было смотреть без улыбки: какой неподдельной гордостью сияли его глаза, глядя на родное чадо! А на исхудалых вследствие болезни скулах заиграл свежий матовый румянец, придавая ему вид цветущего и счастливого человека.
   - Могли ли мы знать в тот момент, что это только отсрочка неизбежного, жалкая в своей бесполезности попытка абстрагироваться, скрыться от страшной судьбы и беспощадного рока?
   - Я помню тот день в мельчайших подробностях, так, будто он был только вчера: настолько ярко и болезненно точно он запечатлелся в моей многострадальной памяти. Ах! Как бы я хотела забыть те мгновения, внешне ничем не примечательные, но оттого не менее ужасные по-своему жуткому скрытому значению. Да, именно тогда произошёл окончательный перелом в его состоянии, определивший скорый конец. Тебе едва минуло два года, и, поскольку ты была чрезвычайно подвижным ребёнком, дом был наполнен всевозможным шумом, топотом, криками, смехом и другими вещами, сопровождавшими d'un enfant в его детских играх. Ton père стал часто исчезать на целый день в необъятных просторах замка, но мы не волновались, полагая, что он всецело погружён в работу, и не смея его тревожить и отвлекать.
   - В тот памятный мне вечер мы, как и обычно, собрались в столовой зале за ужином, ожидая прихода главы семьи, который неожиданно задерживался, несмотря на то, что при любых обстоятельствах он был безмерно педантичен и пунктуален. Спустя значительное количество времени миссис Деллинг начала заметно нервничать, что выражалось в излишней болтливости и эмоциональном красноречии. В бесплодных попытках избавиться от странного внутреннего беспокойства она наделяла свою речь забавными софизмами и шутливыми парадоксальными рассуждениями, надеясь таким образом рассеять невидимую гнетущую атмосферу, царящую за столом. Временами она замолкала на полуслове, замерев в напряжённой позе, будто прислушиваясь к чему-то далёкому, чуть хмурила брови и снова возобновляла бессмысленный разговор-монолог. Однако же, как бы я ни пыталась вслушаться в окружающую нас тишину, так и не смогла различить что-либо подозрительное.
   - Все испуганно вздрогнули, когда тяжёлые массивные двери отворились с необыкновенной силой и глухим грохотом. В залу скорой походкой вошёл мистер Деллинг, но если быть точной - практически вбежал, словно спасался бегством от невиданной опасности. Его жена облегчённо улыбнулась, приветствуя запоздавшего из-за работы супруга. Поначалу она весело подтрунивала над его увлечённостью делами, но, внимательно приглядевшись, с ужасом заметила его оцепенелое состояние и поразительно сумасшедший, почти безумный, взгляд мутно-серых глаз. С виду он был совершенно нормален - лишь глаза выдавали пережитый им страх. Мы вернулись к остывшему ужину, решив не заострять на этом внимания. Он же не проронил ни слова за весь вечер, удостоив на прощание супругу сухим кивком головы. Думаю, каждый из нас почувствовал холодное дыхание темнокрылого Азраила, беспокойно витающего над нами, цепко следящего и неутомимо карающего.
   - Можно сказать, что с того вечера пошёл конечный отсчёт дней, отводимых отдельному человеку. Я не узнавала свою бывшую воспитанницу, прежде решительно смелую и искренне смешливую девушку. Из неё стремительно уходила радость жизни, она медленно увядала, как ранимый цветок под безжалостно палящим солнцем судьбы. Причины такого состояния не были загадкой ни для кого: душевный покой мистера Деллинга окончательно пошатнулся, и его болезненная замкнутость и раздражённость крепчали день ото дня. Его исчезновения в бездонных недрах замка становились всё более продолжительными, - один Бог знает, чем он занимался в это время! - а состояние с каждым днём всё безумней. Несмотря на все предпринятые меры, было предельно ясно, что в этот раз он уже не сможет восстановиться как раньше. Казалось, внутренние сдерживающие барьеры его болезни были снесены беспощадным ураганом, разломаны на мелкие острые щепки, беспорядочно разбросаны по всем закоулкам его души, впившись неприятной колкой занозой в его туго натянутые нервы.
   - Как-то днём, проходя мимо гостиной в поисках тебя, я стала свидетельницей сцены, разъяснившей мне всю глубину непознанной болезни, настигнувшей твоего отца в столь молодом возрасте, и крайнюю степень безграничного отчаяния, владевшего его безутешной супругой. Их фигуры были похожи на застывшие в бесконечности древнеегипетские изваяния аристократичного Эхнатона и царственной, но с отпечатком изнурённой утомлённости, женственной Нефертити. Комната была искусственно затемнена тяжёлыми драпировками на окнах, сквозь которые едва ли пробивался дневной свет, в камине догорал уголёк, создавая приятный семейный уют, - всё говорило о расслабленной уединённости супругов, так редко в последнее время выпадающей на их долю. Я уже осторожно развернулась на цыпочках, боясь обнаружить себя и невольно помешать им, как вдруг различила невнятное бормотание, еле слышный шёпот, исходящий из гостиной. Это никак не походило на разговор, скорее - на горячечный лихорадочный бред. Аккомпанементом ему служили тихие увещевательные мольбы, прерываемые приглушёнными всхлипами. Жуткая симфония отчаяния.
   - Вернувшись, я снова заглянула в гостиную, и - вообрази моё удивление! - моим глазам открылась иная картина, словно искажённое анаморфное изображение. Композиция их фигур ничуть не изменилась: коленопреклонённая супруга всё также застыла у его ног, разметавшееся в стороны платье пышным ореолом легло на мягкий ворсистый ковёр, испещрённый затейливыми арабесками, а её дражайший муж, невзирая на исходящее от камина тепло, зябко кутался в шерстяной плед и был бледным до синевы. Тем не менее их образы были полны достоинства и величия и заслуживали кисти самых искусных мастеров. Единственным отличием было приподнятое вверх лицо миссис Деллинг, теперь не скрывающее ни тонких дорожек слёз, непрерывно бегущих из судорожно бегающих глаз, ни искривлённых в тихих рыданиях губ, умоляющих о чём-то недвижного супруга. Он же не отрывал широко открытых, полубезумных глаз от тлеющего огонька в камине, сосредоточенно и неотрывно вглядываясь в одну точку пространства, будто ища там невидимый скрытый смысл, и шепча бессвязные слова, среди которых я явственно различала лишь одно - Асмодей.
   - Думаю, ты представила, свидетельницей какой фантасмагоричной картины я стала. Бесцветные дни складывались в столь же тусклые, бесцветные недели, печально тянувшиеся и ведущие всё ближе к неизбежному концу. Много позже ta mère призналась мне, что в последние дни, предшествовавшие трагедии, ей часто слышались отдалённые пронзительные завывания авлоса под равномерный бой тимпанов, как на культовых Дионисийских мистериях. Она предчувствовала кошмарную развязку, но всё равно была ошеломлена внезапным несчастьем. Бедная девушка! Как мучительно ей было видеть навечно окостеневшее лицо, искривлённое предсмертной борьбой и страданием, но сохранившее все те правильные аристократичные родовые черты с алогичной его образу архаической улыбкой, жуткой, противоречивой и одухотворённой. Казалось, он нашёл покой, преодолев множество преград и выдержав схватку с неведомым.
   - С тех пор твоя матушка неузнаваемо переменилась, и увидеть ту безмятежно счастливую девушку можно только по рассказам людей, знавших её. В поведении ta mère также появились бесчисленные загадочные странности, вероятно, имеющие вескую причину. Например, непереносимость любой музыки. Я догадываюсь об истоках этой так называемой паранойи, вспоминая непонятно от чего стыдливые признания миссис Деллинг. Я ни разу не слышала те звучания, о которых она мне сбивчиво рассказывала, и, возможно, это было лишь слуховой галлюцинацией, навеянной тяжёлым психическим расстройством и гнетущими бедами.
   - Она незамедлительно приняла скорые меры, чтобы изгнать скорбный дух смерти из замка, отравляющий жизнь всем его жителям, но в первую очередь руководствуясь заботой о тебе. Миссис Деллинг всегда была самоотверженной матерью, даже в самые страшные минуты своей жизни не забывая о своём извечном женском амплуа. Полагая, что знание этой части семейной истории тебе повредит, она строжайше запретила всем упоминать в стенах дома о случившемся, не позволяя никому малейших невинных намёков. Та же участь постигла и многие другие области твоей жизни, о причинах которых не догадываюсь даже я.
   - Что я могу ещё поведать тебе, ô ma chère Flora? Немногие тайны я раскрыла тебе, поскольку сама являюсь только отстранённой спутницей твоей матушки, не имея права вмешиваться в её внутреннюю духовную жизнь и, тем более, вести задушевные беседы. Это было позволительно разве что в её детстве, но не во взрослом замужнем положении. Впрочем, я предоставлю возможность тебе самой судить о любимой матушке и её поступках, своё же обещание поведать тебе о ней я выполнила.
   Голос старушки от долгой речи слегка охрип, и она прикрыла глаза, намереваясь немного отдохнуть и вздремнуть, находясь всецело во власти незабвенных воспоминаний.
   Впитывающая в себя каждое произнесённое слово няни, Флорентина была взбудоражена новыми впечатлениями и эмоциями: рассказ приоткрывал сумрачную завесу тайн, скрывающую от девушки самые интересные и захватывающие аспекты жизни. На несколько минут ею овладело даже неистовое негодование на людей, так распорядившихся её судьбой, но стоило напомнить себе о бережной заботе, которая и была истинной целью maman, гнев и обида улетучились с лёгкостью невесомого эфира. Девушкой руководил разум, а сейчас он подсказывал ей, что она не имела никакого права роптать на родных людей, желающих уберечь её от непоправимой беды. Поистине удивительным образом соединились в девушке гены матери и отца: от первой она взяла отчаянное желание проникать в суть вещей, докапываясь до аподиктической истины и не останавливаясь ни перед чем, а от второго - изысканность и тонкость чувств, позволяющих постигать не только умом, но и сердцем. В этом была некоторая опасность, граничащая с манией. Она не представляла: куда её могут завести очередные изыскания, что будет ожидать в конце. Для Флорентины был важен сам процесс познания, исследования, поисков.
   Она могла продолжать жить, как и раньше, проводя дни в молчаливом уединении полном мысли и покоя, размеренный темп которых не был бы ни омрачен, ни нарушен тревожными размышлениями и событиями. Конечно, всевозможные недомолвки всё так же окружали бы её, но на них так просто закрыть глаза, внушить самой себе сознательную ложь, но совершенно неосознанно избегать её проявления. Как бы было легко сделать шаг в сторону, отстранённо наблюдать за историей и судьбами людей, не вмешиваясь и не участвуя. Увы! Благожелательная няня, сама того не ведая, предопределила и направила в единственно верную сторону все последующие события. Но стоит ли винить старого мудрого человека в бедах, произведённых его самыми участливыми и благодушными словами, когда он не в состоянии заглянуть не только в чужую душу, но и понять свою, когда он не может вообразить течение своих мыслей даже после незначительных событий, да и может, наконец, любой человек уразуметь божественную причину и цель происходящих явлений?
   Каждое произнесённое слово зацепилось за любознательное сознание девушки, малейшие подробности истории осели на свежую почву, пустив глубокие прочные корни. Едва ли Флорентина думала над тем, как ей поступить в дальнейшем, как развернётся ход событий. Нет, тогда её не волновали такие мелочи - сложно мыслить рационально, когда тебе начинает приоткрываться давно желанная правда.
   Едва ли Флорентина замечала непрерывно сменяющие друг друга унылые и холодные дни, так остро контрастирующие с тёплым уютом и дружелюбным спокойствием её покоев. Старую больную няню, вопреки всем опасениям девушки, оставили присматривать за выздоравливающей, разумно решив, что столь близкий ей человек принесёт гораздо больше пользы и душевного покоя. И если посмотреть на долгие вечера, проводимые за безмятежными разговорами и воспоминаниями о давно ушедшем прошлом, стоит признать, что они были не так уж и неправы. Многие часы были посвящены рассказам любимых легенд и песен, читаемых нараспев старушкой. Особое предпочтение она отдавала древнескандинавской Песне о князе Вёлунде, записанной исландским учёным Сэмундом Мудрым. Демоническая составляющая бога-кузнеца, загадочная и властная природа, запретные тайные знания, сама профессия героя, архетипическая, исторически связанная с шаманством и тёмными силами, - всё это заставляло девушку снова и снова возвращаться мыслями к незаконченной истории её семьи, зияющей рваными дырами и противоречиями.
   Несмотря на кажущееся внешнее физическое выздоровление, Флорентина с каждым днём всё более тревожилась внутренними сомнениями и размышлениями, изводя себя мнительными предположениями. Всё чаще она вспоминала чудные гармонии, подслушанные в классе мистера Бальдра, под которые он, словно сотканный из тончайших переплетений света, в забытьи отрабатывал новые pas. Свойственная девушке синопсия породила в её душе сказочные видения, проникнутые всеми оттенками ярких солнечных лучей, в которых родной сердцу учитель представлялся воздушным сильфом, умиротворённым и парящим над зыбкой почвой жизни, олицетворяя собой античную harmoniam mundi .
   К искренней радости девушки, её состояние вскоре пришло в норму, отчего она получила долгожданную свободу передвижения по замку и былую самостоятельность внеурочных занятий. Но идея, возникшая на почве услышанной музыки, не отпускала её и постепенно переросла в l'idée fixe . На периферии сознания настойчиво билась мысль о том, что музыкальные изыскания, теоретические и практические, помогут подобрать ключ к подозрительно затемнённым и умалчиваемым пятнам истории. И в один из тихих зимних вечеров, проводимых в наполненной горячим теплом гостиной, Флорентина осторожно высказала просьбу sa maman, испытывая при этом горькое, наполненное ароматом полыни, чувство déjà vu.
   - А ещё я заметила сегодня, проходя сквозь зимнюю оранжерею, что куст полиантовых роз, столь любимых вами, наконец, зацвёл. Я велела садовнику срезать небольшой букет в ваши покои, - проговорила девушка, не отрывая сосредоточенного взгляда от лежащей на коленях книги, словно продолжая прежний разговор. Её волнение от предстоящей беседы и задуманной просьбы выдавали лишь чересчур напряжённые плечи, застывшие в горделивой и независимой осанке.
   Миссис Деллинг отвлеклась от вышивания и с удивлённой радостью, наполненной нотками затаённого лукавства, больше свойственного молодым энергичным особам, воскликнула: - Ох, как это чудесно, ma jolie Flora! Последние дни я только этого и ждала. И как же приятно, что ты позаботилась о своей maman. Теперь я уверена: сегодняшняя ночь обещает быть самой спокойной и умиротворённой за последнее время, благодаря одному лишь любимому аромату цветов. Ты же знаешь, для меня он служит единственной панацеей от всех тревог.
   Смущённо посмотрев на maman, Флорентина едва сдержала улыбку: в такие минуты обычно меланхоличная миссис Деллинг превращалась в юную восторженную девушку, словно захваченную неким волнующим действием или мыслью. Ею безраздельно владела истинная страсть к розам, их сортам, ароматам, возвращающая в эти редкие и счастливые мгновения давно ушедшие молодость и азарт. Для неё было своеобразной отдушиной приходить в зимнюю оранжерею, где с комфортом располагались её любимицы, и нараспев читать названия классов и сортов - Rosa 'Gloire de Dijon', Rosa 'Louise Odier', Rosa 'Rose de Rescht', Rosa 'Gloire des Polyantha' и т.д.
   - Я и не сомневалась, maman, что вы будете так рады, - с лукавой улыбкой произнесла Флорентина. - Однако, как хотела бы я позаимствовать у вас немного покоя в вечерние часы и хотя бы ненадолго избавиться от навязчивых мыслей и идей!
   - Тебя что-то гложет, ma chère?
   - Есть одно желание, которое не даёт мне спокойно жить, правда, оно вряд ли придётся вам по вкусу. Я могу лишь пообещать, что мои занятия и изыскания будут проходить в полной уединённости, не причиняя вам никаких неудобств и волнений.
   - О чём ты говоришь? - миссис Деллинг настороженно замерла и испытующим взглядом посмотрела на дочь, как будто предчувствуя её последующие слова.
   - Я хотела бы взять несколько уроков музыки, а также приобрести в своё полное распоряжение фисгармонию для самостоятельных занятий. Мне это крайне необходимо, иначе я бы не стала докучать вам такими разговорами и просьбами, - скороговоркой проговорила девушка, желая мягким голосом убедить maman. Но та твёрдо стояла на своих убеждениях и принципах и категоричным тоном обронила единственное слово:
   - Нет.
   Девушка удивлённо взирала на собственную мать и будто не видела её, подмечая только некоторые детали: упрямо поджатые тонкие губы, тоскливый и полный боли омут глаз, а также решительный, не допускающий возражений отказ. Против её воли из самых затаённых глубин сердца вырвались наружу несколько злые, но справедливые слова:
   - При всём уважении и любви к вам, я не могу снова промолчать, игнорируя всю несправедливость отношения ко мне! Разве вы не видите, что, якобы ограждая меня от мнимой опасности, вы настолько ограничиваете меня и лишаете многих радостей, что мне впору окончательно сделаться затворницей от всего мира, что я готова кричать от этой тоскливой обречённости? И ради чего? Зачем? Только чтобы лелеять давно уже ушедшую боль? Стоит, наконец, отпустить прошлое и жить настоящей жизнью.
   В порыве охвативших её чувств, Флорентина вскочила на ноги, уронив на ковёр забытую книгу. К концу речи она поняла, что многие слова были лишними и maman наверняка догадалась об осведомлённости дочери, но ни о чём не жалела: давно копившееся раздражение от постоянных запретов наконец нашло выход. Быстрыми шагами девушка выбежала из внезапно показавшейся ей душной гостиной, не услышав тихие слова maman, сказанные, впрочем, не в ответ дочери:
   - Конечно, стоит, моя бедная Флорентина, вот только прошлое никогда не отпустит всех нас, постоянно напоминая о себе.
   Кто знает, гневные и обличительные слова дочери, её импульсивность и возмущение, а может внутреннее согласие с речами девушки побудили уставшую женщину покориться обстоятельствам и судьбе, пойти против самой себя, заглушив чувство неправильности происходящего и ожидание беды. Через несколько дней в покоях Флорентины величественно стояла фисгармония, противореча всем устоям и нормам старого замка.
   Не прошло и суток после знаменательного разговора, как на смену гнева пришёл стыд и раскаяние. Умом и сердцем девушка понимала чувства матери и жалела её, но также и знала, что пришло время положить конец всем тайнам и недомолвкам и разорвать этот замкнутый круг страха и отчаяния. И вскоре после появления долгожданного музыкального инструмента в отношениях двух самых близких и родных людей вновь воцарились доверие и нежность.
   Начальные уроки игры на фисгармонии взял на себя мистер Бальдр, к огромной радости Флорентины. Удивлённый и недоверчивый сначала, он скоро привык к увлекательным занятиям с юной ученицей и с превеликим удовольствием разделял с ней долгие часы музицирования. Если учитель и был поражён внезапной уступчивостью миссис Деллинг, то мастерски скрывал свои чувства, разумно полагая, что на это были веские причины. Тем более что занятия тщательно скрывались от остальных жителей замка, дабы не нарушить их мирное и спокойное существование: в памяти людей ещё не угасли воспоминания о давней трагедии.
   Как и во всех других областях искусств и наук Флорентина схватывала знания на лету, не испытывая больших сложностей в изучении контрапункта и гармонического анализа музыкальных произведений. Мистер Бальдр подробно и терпеливо разъяснял старомодальную гармонию эпохи Возрождения на примере канонов Жоскена Депре или мотетов Орландо ди Лассо, хотя последний и использовал в некоторых из них хроматический стиль. Но в настоящий восторг Флорентину приводили 'Итальянские мадригалы' Шютца, отличающиеся тонкостью контрапунктической техники в сочетании с поразительной самобытностью, и фуги Букстехуде со сложными полифоническими фактурами. Взволнованная каждым новым поворотом мелодии, внезапной сменой ритма или же неожиданной модуляцией девушка всё больше погружалась в бескрайние просторы музыкального познания, неутомимо изучая новые произведения и теоретические трактаты. Учителю оставалось только изумлённо развести руками и признать, что постоянно растущие знания Флорентины давно уже превзошли его собственные, а ему не остаётся ничего другого, как отправить девушку в самостоятельное плавание по бескрайнему океану музыки, оставив себе право на редкое музицирование в её компании.
   Когда утихли первые восторги, Флорентина с неудовольствием и беспокойством стала задумываться над звучанием ставшей давно родной фисгармонии. Нет никакого сомнения в том, что её органный звук приносил девушке искреннее наслаждение и будоражил её воображение равномерными протяжными нотами, извлекаемыми колебаниями металлических язычков, приводимых в движение воздушной струёй, как и у других разновидностей гармоники. Но, возвращаясь мыслями в давнее утро в танцевальном классе мистера Бальдра, она не могла не заметить явное несоответствие этого звучания с проникновенными и ласкающими звуками того музыкального инструмента. Тогда музыка лилась плавным потоком, мягко обволакивая и успокаивая слух девушки. Было слышно нечто романтическое и лёгкое, словно дуновение нежного ветра. Звуки же фисгармонии настраивали на аскетизм и духовную воздержанность. Обнаруженная противоречивость не давала покоя девушке, и она была вынуждена снова заняться поисками неведомого ей.
   За ежедневными заботами, непрестанными музыкальными изысканиями, завораживающими и всецело поглощающими внимание девушки, быстро и незаметно прошла зима. И тотчас же, сбросив сонное оцепенение, как и замёрзшая за долгие месяцы природа, Флорентина заметно оживилась и повеселела. Ноймейстерские хоралы, восходящие к поэту-моралисту, и пассионы, которые она постоянно играла долгими январскими вечерами, настраивали её на унылый лад, окрашивая и так серую обыденность в ещё более мрачные и минорные тона. Не следует также забывать о слабом и хрупком физическом развитии девушки, на которое столь губительно действует суровая зимняя пора.
   Между Флорентиной и природной сферой всегда была глубинная и тесная связь. Толком необъяснимая и странная, но оттого не менее плотная и крепкая. Властная сила грозной природы словно держала девушку на коротком прочном поводке, не давая сделать лишний шаг в сторону, подчиняя её волю. Здесь чувствовалась постыдная зависимость и подавление чужой свободы. Подобные способности природного мира обезоруживали бедную девушку, зачастую лишали необходимой умственной концентрации внимания, заставляли ощущать себя безвольной марионеткой, ведомой высшими силами, невидимыми, а потому страшными. Но, несмотря на изрядную долю принуждения и скованности, такая зависимость была вполне естественна, поскольку находилась в безоговорочной гармонии с натурой Флорентины.
   Поэтому нет ничего удивительного в том, что в наступившие апрельские дни, наполненные непривычно пронизывающим светом и безмятежной радостью всего живого, тонкий абрис девушки часто встречался в ажурных беседках или на извилистых дорожках, усыпанных мелким гравием и вьющимися лентами уходящих в глубину пейзажного парка, где они терялись среди пышных кустарников стефанандры и спиреи, столь дивно цветущей белыми воздушными бутонами в начале лета. Но чаще всего Флорентина пропадала в своём самом любимом укромном уголке сада: на пологом берегу полузаросшего старого пруда под раскидистыми ветвями исполинской ивы, погнувшейся в одну сторону под тяжестью собственного убранства, словно согнутая временем старушка, располагалась фигурная парковая скамейка. Именно на ней и любила сидеть девушка, поглощённая то созерцанием многообразия природного мира, то приходящими мыслями и идеями.
   Тоскливое настроение и предчувствие роковой неизбежности, довлеющие над Флорентиной долгие месяцы, наконец, развеялись, уступив место весеннему воодушевлению и радостному обновлению всего сущего. Жизнь заиграла яркими фиоритурами, быстрыми, стремительными и захватывающими. Её не покидало ощущение сходное со звучанием прерванного оборота из музыкальной гармонии, которую терпеливо и доходчиво объяснял девушке мистер Бальдр. Когда после сдержанного напряжения в доминантовой функции, которая настойчиво требует разрешения каждым застывшим в неистовом драматизме голосом, она неожиданно переходит не в житейско-мещанскую радость тоники, а поднимается басом на ступень выше, превращаясь в гармонию светлого и печального лиризма, гармонию шестой ступени, окрашенной некоторой меланхоличной грустью. Точно грозовые тучи, готовые излиться яростными потоками воды, внезапно разошлись, оставив после себя только намёк на неудавшуюся бурю в просветлевшем небе. В этом созвучии мерцала скрытая надежда, потому оборот так импонировал Флорентине.
   С приходом живительного тепла изменились и музыкальные предпочтения девушки. Её неудержимо влекла волна романтического безумия, тревожных переживаний и девичьих грёз. Она понимала всю легкомысленность и поверхностность этих чувств, но была не властна над ними и, если взглянуть правде в глаза, не хотела ничего менять. Истосковавшееся по теплу сердце отчаянно требовало ласки, словами или музыкой. Hélas! Ей нечем было утолить проснувшуюся жажду: датировка всех нот, найденных в её покоях, заканчивалась началом восемнадцатого века. Теперь же сдержанность и аскетичность не только фуг, токкат, пассакалий, но также опер и кантат не отвечали выросшим требованиям девушки. Ей требовалась психологическая тонкость в сочетании с порывистостью романтизма, высокая нравственность с оттенками страсти и даже духовного упадка. При всём желании она не могла определить точнее свои стремления. И однажды Флорентина нашла достойный ответ неизречённым мольбам и чаяниям.
   После занятий естественными науками с мистером Броком девушка обычно имела в полном своём распоряжении два часа до ужина в кругу семьи и учителей, которые частично заменяли Флорентине заботливых и участливых дядюшек.
   Образовавшийся перерыв она заполняла музыкой или чтением - занятиями, забавно контрастирующими с научной деятельностью и рациональной натурой мистера Брока. Однако теперь девушка предпочитала прогуляться по тихому вечернему замку, наугад сворачивая в каменных лабиринтах, что являлось своего рода давним развлечением, имеющим свои истоки ещё в совсем юном возрасте девушки. В то время она бегала по древнему готическому замку, оставляя позади гулкое эхо от своих детских миниатюрных туфелек зыбким, шумовым шлейфом. Что именно заставило Флорентину снова бродить по бесчисленным коридорам: воспоминания ли раннего детства, проснувшееся ли самосознание? Или же симбиоз этих двух понятий попросту нерасторжим? Как бы то ни было, некое чувство снова и снова заставляло девушку выходить из её покоев и двигаться по замку в хаотичном направлении, избирая разные и непредвиденные пути, заводящие её в отдалённые и заброшенные уголки, туда, где человек не появлялся, возможно, много лет или десятилетий. То были старые комнаты: спальни, каморки, подвалы, залы, галереи и множество других забытых всеми помещений. Везде витал дух запущенности, на всём мягким покрывалом лежала серая пыль. Флорентина воображала себя то Христофором Колумбом, открывающим terram incognitam , то храбрым Тесеем, ведомым нитью любящей его Ариадны. Ей казалось, что странный и извилистый путь неизбежно приведёт к потрясающему открытию, которое станет ключевым в её долгих изнурительных поисках и изысканиях.
   Конечно, столь завидное упорство, пламенное желание и уверенность в собственных силах привели к ожидаемому триумфальному концу. Запущенность в некоторых частях родового замка, ввиду недостаточного количества прислуги, необходимого при величественных размерах поместья, сыграла на руку осчастливленной девушке. Всё оказалось просто: как-то вечером она заметила отчётливый след от ботинок на полу одного из тупиковых коридоров, покрытом разводами пыли и песка, неведомо откуда появившихся там.
   В этом коридоре почти не было окон: только под самым потолком светилось крошечное полукруглое оконце, еле пропуская жаркие солнечные лучи сквозь замызганные стёкла, грязные, как и всё вокруг них.
   На этот раз девушка забрела действительно очень далеко от жилых комнат, что внушало долю страха, но природное и выпестованное любопытство было сильнее. Скудное освещение не позволяло оглядеться и рассмотреть в деталях окрестности, да и смотреть было не на что. Голые обветшалые стены с парой потемневших от времени бронзовых бра, пыльный испачканный пол и пожелтевшее окно составляли единственное убранство этого мрачного коридора. Идти дальше казалось бессмысленным, поскольку даже в полумраке было заметно, что это - тупик.
   Флорентина хотела уйти прочь из негостеприимного места, но что-то потянуло её вглубь тёмного прохода, противореча всякой логике и доводам рассудка. Интуитивное восприятие оказалось важнее. Какой силы было изумление девушки, когда она обнаружила незаметный, скрытый от чужих глаз, альков с затемнённой дверью, закрытой на массивный железный засов. Видимо, здесь никто не ждал гостей, иначе бы дверь закрыли на прочный, крепкий замок. Или же это всего только старая каморка, чулан, покинутый вследствие ненадобности? Множество догадок пронеслось суматошным вихрем в голове девушки всего за несколько секунд, а руки в это время уже боролись с ветхим проржавевшим засовом на дверном массиве. С пронзительным скрипом он, наконец, поддался, оглушительно загрохотав в звенящей тишине коридора, разносясь раскатистым эхом в вышину нервюрного свода. Захваченная тревожными ожиданиями и пьянящим предвкушением Флорентина с силой толкнула тугую дверь и вошла в образовавшийся проход.
   Он был узок и довольно тесен, с низкого потолка кружевным облаком свисала тонкая паутина, почти касаясь мягких волос девушки. Ход вытянулся в длину всего на пять метров, и Флорентина, брезгливо поводя плечами, испытала невероятное облегчение, когда достигла в конце тоннеля следующей двери. Удивительно, но ней не имелось ни замков, ни засовов, - старая дверь легко, без шума и скрипа, будто её регулярно смазывали, поддалась, нисколько не затруднив девушку.
   Глазам изумлённой Флорентины предстала небольшая, в форме неправильного четырёхугольника, комната. Из-за необычного вида её очертания казались искривлёнными или смещёнными в одну сторону. Стены комнаты, больше похожей на архив или хранилище, прятались за бессчётным количеством шкафов, подвесных полок, тумб и комодов, а по углам жались небольшие округлые столики со скудно разложенными на них нотными сокровищами. Складывалось впечатление, будто кто-то вытащил их для подробного изучения, но в спешке так и оставил пылиться на столе.
   Мебель представляла собой забавное попурри из различных стилей: изящные птичьи лапки и прихотливая резьба соседствовали с простыми геометрическими формами античности, а техника маркетри плавно перетекала в шёлковую обивку стульев и кресел. Все полки были заняты кипами бумаг, книг, разномастных рукописей и прочих листов, сложенных совершенно беспорядочно. Однако если окинуть комнату беспристрастным взглядом постороннего наблюдателя, можно заметить в несомненной хаотичности расположенных вещей внутреннюю закономерность и последовательность, скрытую гармонию и связь. Может быть, не каждый человек сможет усмотреть саму суть, но непременно воспримет интуитивно и чувственно, что попросту не позволит себе поднять руку на кажущийся беспорядок и изменить его. Придётся приложить колоссальное усилие воли, чтобы заставить себя прикоснуться к чему-то столь совершенному и гармонично сложенному. Словно сама природа восстаёт против посягательств на её творения. Но если рубеж преодолён, то после совершённого действия, разрушившего обманчивую бессистемность, несомненно, испытаешь горькое чувство затаённого стыда и зарождающегося раскаяния от своего вмешательства.
   Флорентина не раз наблюдала за звёздами и их скоплениями, хитросплетениями и показной сплоченностью, гравитационной связанностью и отдалённой рассеянностью, но не позволила им обманывать себя таинственным далёким свечением. Их коалиции, большие и малые, иногда казались в высшей степени нелепыми и хаотичными, но кто из людей осмелится оспорить исключительно совершенный порядок в них? Да и разве сама вселенная, величественная и необозримая, не вышла из всеобъемлющего лона хаоса, сотворяющего и всепоглощающего? Вселенная, с её бесчисленными мерцающими галактиками, содержащими десятки, а может и сотни, созвездий, и в неукоснительном порядке нашедшими себе земное воплощение в форме микроскопических частиц, также сочетающих в себе ещё более первичные составляющие, с которых и начинается, и заканчивается жизнь. И было бы безрассудством так варварски вмешиваться в покоряющее времена и пространства единство.
   Рассудив так, девушка осторожно вошла в комнату, прикрыв деревянную дверь, окаймлённую длинными медными пластами, которые со временем уже покрылись перламутровой патиной. Несмотря на убогость и запущенность снаружи, архив при внимательном рассмотрении радовал чистотой и заботливым уходом. Во всём чувствовалась заботливая рука: пол чисто вымыт, застойной пыли не ощущалось совсем, даже большое панорамное окно влажно блестело прозрачной родниковой водой. Оно выходило на ту сторону, где густой непроходимый лес, дрожащий качающимися соснами, напоминающими исполинские пинии с полотен Боттичелли, темнел зеленеющей пустыней и сливался с ровной линией горизонта. Лес шумел перед окном, точно чуть колыхающееся безбрежное море в ожидании грозы.
   Странное чувство защищённости и необъяснимого покоя не оставляло Флорентину. Это место являлось наглядным олицетворением её смутных мечтаний, дарило прибежище и уют.
   В стопках сумбурно сложенных бумаг и написанных убористым почерком рукописей обнаружились - вообразите удивление и радость девушки! - различные ноты, эссе и просто заметки о чём-либо прочитанном или услышанном. В разбросанных по всему помещению книгах на некоторых листах мелкими неразборчивыми буквами виднелись пояснения и комментарии, которые в большинстве случаев было невозможно прочитать. Девушка держала в руках листы так, словно они могли в любую секунду рассыпаться в пепел, - настолько хрупкими и ценными они ей казались. У Флорентины всегда была досадная склонность относиться к неодушевлённым предметам, как к живым людям.
   Чего здесь только не было! И целой жизни не хватит, чтобы не просто изучить, а хотя бы просмотреть всю хранящуюся в заветной комнате информацию, чтобы сыграть всю музыку, написанную на пожелтевших листах. На одном из круглых аккуратных столиков Флорентина обнаружила стопку нот, подписанных датами восемнадцатого и девятнадцатого веков. Заголовки пестрели различными диковинными названиями, возле которых рукой неизвестного гения были выведены эпиграфы в виде кратких цитат, стихотворений или посвящений какому-либо графу или мадемуазель. Она пытливым взором вглядывалась в нотные листы, понимая, что держит в своих руках давно искомую музыку.
   Но девушка вдруг замерла на секунду, точно озарённая внезапной догадкой, а затем в нетерпении начала оглядываться по сторонам в поисках необходимого предмета. Действительно, в алькове стены по правую сторону двери прятался бугор, покрытый тёмным холщовым покрывалом неопределённого цвета, так отлично сливавшимся с пёстрым разнообразием интерьера, что зрительно растворился среди шкафов и тумб. С трепетом надежды Флорентина потянула покрывало, обнажая ветхое пианино цвета ореха с красноватым отливом.
   Изысканная простота инструмента, плавность его линий, блеск и переливчатость окраски, - ничто не смогло бы сбить с толку не только истинного знатока и ценителя, но и неискушённого в музыке человека. Оно дышало старостью, а гордой аскетичностью будто упрекало девушку во вмешательстве в своё размеренное существование. Величавым стражем стояло оно среди общего великолепия, несчастное, но смирённое с коварной судьбой.
   Флорентина открыла крышку и уверилась в своих догадках: некогда белоснежные клавиши покрылись светло-янтарной желтизной, передающей осеннее настроение, а уголки нескольких клавиш жаловались варварски отбитыми острыми краями. Девушка с грустью подумала о том, что звучание лишь зеркально отобразит внешнюю обветшалость. Тонкие цепкие пальчики аккуратно прикоснулись к клавишам робким поцелуем, на миг помедлив в нерешительности, и, наконец, решившись, смело, с неожиданной силой, заиграли начало a-moll' ной Аллеманды Рамо.
   Удивительно, но внутреннее состояние пианино порадовало чистым глубоким звучанием, от которого веяло мудростью и достойным опытом. Лёгкой поступью гаммообразных пассажей пройдясь по всей клавиатуре, Флорентина уловила на слух незначительную фальшь в верхнем и нижнем регистрах, иногда смешанную с глухим треском, похожим на шелест сухих листьев под ногами или на звук ломающейся старой ветки. И всё же, найденные недостатки не только не раздражали слух, но и постепенно растворялись в гуще благородного полнозвучия, исходившего, казалось, из самого сердца инструмента.
   Складывалось впечатление, что кто-то регулярно настраивал его, скромно довольствуясь тройкой октав. Тот, кто следит и за чистотой, и за благообразием комнаты.
   Девушке следовало задуматься об этом, но музыка уже вела её за собой, лишая возможности оглянуться и трезво оценить ситуацию. Волны покоя укачивали её, уверяя в безопасности и отсутствии тревог, нашёптывали успокоительные речи, мягко завлекая в свой призрачный кокон. Новые возможности панорамою развёртывались перед ней, а на губах расцветала счастливая улыбка.
  
  
  *** ''Блаженны алчущие и жаждущие правды, ибо они насытятся''. 5:6
   Какая сила заставляет людей раз за разом, от века к веку возвращаться умственно и зрительно к гравюрам и холстам Дюрера, портретам ван Эйка, пейзажам Лоррена? Что притягивает нас к скульптурам Фидия или Скопаса, воодушевляет в надменных кариатидах Эрехтейона? Внимательный взгляд изучает, познаёт, сравнивает, делая для себя выводы, которые сначала кажутся истинными, но проходит время, и новые поиски становятся неизбежными. Каждый раз новые объяснения и причины, значения и выводы: непременно, новые.
   Как в густом червонном золоте солнца, отражённого сине-лазурными мягкими волнами, как в смиренных чертах мадонн, так и в сумрачном взоре крылатой женщины с циркулем в руке таятся тысячи тайн, загадок и надежд. Возвращение к истокам столь же естественно, как и дыхание, а поиски первопричины облагораживают не хуже чудесной музыки.
   Регулярные исчезновения Флорентины не могли оставаться незамеченными. Её не в чем было упрекнуть: занятия проходили исправно, в помощи она никогда не отказывала, а к семейному ужину приходила с завидной пунктуальностью. Но при любой свободной минутке она загадочным образом исчезала, будто испаряясь в знойном летнем воздухе. Миссис Деллинг с возрастающей тревогой наблюдала за дочерью, возникшая уверенная целеустремлённость которой не могла обмануть её. Она знала этот горящий пытливый взор, смятенность чувств, резкую сумбурность движений и видела перед собой в тонком абрисе девичьего лица серо-агатовые глаза мужа. Её любящее сердце не хотело верить, что рок довлеет над ними сквозь поколения.
   Был ещё один человек, столь же неравнодушный к изменениям в характере и поведении Флорентины и искренне переживающий за неё. Учитель изящных искусств, танцев, этикета и когда-то музыки, мистер Бальдр, с тревогой наблюдал за бывшей ученицей. Он догадывался и о причинах, и о месте постоянного пребывания девушки. В прежние времена он также следовал по заманчивому пути познания, воодушевлённый попытками его загадочного друга, мистера Деллинга, но вовремя осознал затягивающую в омут пагубность и скрытую опасность этого пути. Сделав шаг в сторону, он пошёл более простой дорогой, оставив в душе отпечаток лёгкой недосказанности, но с годами привыкший и к ней.
   При первых же тревожных признаках он тотчас отправился на поиски тот комнаты, скрытой в тупике неподалёку от южной башни, где он когда-то проводил блаженные часы забытья. После долгих и изматывающих поисков, он покорно сдался, осознав, что однажды свернув с избранного пути - невозможно вернуться.
   Его память бережно хранила воспоминания о волнующих днях, наполненных постепенно обретающими материальность мечтами и потрясающими воображение открытиями. Тянущей болью отдавалась в его сердце невозможность прикоснуться к тайнам древних фолиантов, трактатов и рукописей, ещё раз услышать и воспроизвести на старом ореховом пианино мятежные пассажи или изысканные мелодии, проникающие в разум и медленно разрушающие его. Некогда забытое, всепоглощающее чувство желания снова овладело им. С каким же надрывным отчаянием он проклинал сейчас своё прежнее благоразумие!
   Удивительное понятие - время. Его размеренный шаг незримо сопровождает, поддерживает, подгоняет. Порой оно плавно перетекает журчащим горным ручьём, целительным и благотворным, а иногда - яростно вскипает шумящей морской пеной, стремительной и сокрушительной. Но чаще всего его вечное движение застывает между этими двумя состояниями, преодолев первое, но слишком неопределённое для последнего. Ему сопутствуют ожидание, надежда и страх. От неизвестности веет безысходностью, прочно обосновавшейся в материнском сердце. Словно и не было почти двух десятков лет, прошедших с того страшного мгновения, когда она потеряла опору, когда померкли краски, когда жизнь перестала иметь значение. Казалось, что время пошло вспять или, оправдывая собственную цикличность, снова достигло определённого предела, создавая своеобразную петлю Мёбиуса. Напряжение парило в воздухе, точно отравленные испарения. Оставалось единственное решение - ждать.
   Подобно тысячам людей, снова и снова обращавшим свои взоры к великим картинам или памятникам, книгам или фигурам, Флорентина неизбежно возвращалась в найденную несколько месяцев тому назад комнату, будто влекомая загадочными силами или привязанная прозрачными, но прочными нитями. Не было места уютнее, комфортнее, радостнее и богаче. С каждым разом заходя в неё, девушка вздыхала свободнее, немедленно освобождаясь от оков повседневных забот и ограничений, жизнь играла яркими фиоритурами, а взгляд осмыслял полновесную красочность бытия.
   Воспоминания детства часто оживали перед ней из далёкого прошлого, давно осознанно посыпанного пеплом. Только сейчас она поняла, как просто было смахнуть набивший оскомину налёт, рассеять пылью позади себя и забыть, к великому счастью, навеки. То всеобъемлющее знание, поиски которого не давали ей покоя ещё тогда, в волшебные детские годы, пусть смутные и неопределённые, но глубокие и искренние, оказалось как никогда близко. Стоит приложить чуть больше усилий, и обязательно настигнешь его. Протяни руку - и оно незамедлительно вольётся в тебя животворящей силой.
   Что есть знание, как не высший свет? Сотканный умами всего человечества, объединяющий эпохи и века, все возраста, лечащий страждущих, но не щадящий равнодушных свет разума. Флорентина упивалась им неустанно.
   Жаркое лето достигло апогея. На улице разлилась сухая духота, спирающая грудь. Если рискнуть выйти в парк знойным солнечным днём, то можно попросту потеряться среди мелькающих тут и там ослепительно белых бликов. Напряжение людей будто передалось самой природе, и она, со свойственной ей своенравностью и строптивостью, приняла вызов, а теперь с мстительным удовольствием возвращает его в тройном объёме. Небо раскалилось докрасна, а множество цветов в глубине парка преждевременно и основательно увяли и склонили свои прежде роскошные цветочные головы к самой земле, видимо, в тщетной надежде обрести хоть каплю воды.
   Заросли орешника перед широким пейзажным окном желтели, бесстыдно раскрываясь полнотой красок. Их зелень подобно бедным цветам уступила место охровой расцветке, но в новом, обновлённом состоянии виделся отнюдь не упадок, а ничем не замутнённая радость жизни. Словно причудливое время, совершив краткосрочный и стремительный пробег, внезапно остановилось и воплотило в одном из бесчисленных творений природы всё упущенное и забытое, весь опыт и страдание, радость и печаль, обогатило содержание, но не тронуло форму.
   Невозможно было различить: знойное лето или золотая осень воцарились в расплывающемся мире. Это было и не важно. Те же лучи, что и во все прежние времена, пронизали насквозь и удивительно меняли ослепительное небо и тонкие листья, беспощадно жгли и уничтожали нежнейшие лепестки, и они же проникали бесконечной таинственной струёй во власа играющей девушки, озаряли её фигуру мягким светом. Казалось, она сама и есть этот свет, беспощадный и благотворный, карающий и милостивый. Она вбирала его в себя, точно сухая губка, но она же его и дарила, отчаянно и бескорыстно.
   Блики исполняли свой дикий, неистовый танец на всех видимых поверхностях, они игриво мерцали, подмигивали и снова ускользали от взгляда. Комната воистину представляла собой наглядный пример текучести и непостоянства формы, бесконечных видоизменений и тщетной попытки самовыражения. А бело-золотистые осенние тона напоминали о быстротечности и мимолётности счастья, безмолвно обещая скорое увядание. Может поэтому блики так радостно скакали, будто в угаре или забытьи, остро чувствуя свою преходящую сущность?
   Но до одного места их танец так и не дошёл, оставив одну сторону каменного угла не освещённой. Тёмное пятно чернело на фоне разгулявшегося веселья света, непримиримым контрастом невольно привлекая внимание. Вскоре Флорентина оторвалась от фортепиано и задумчиво вгляделась в темнеющий угол.
   Она медленно приблизилась и, подождав, пока глаза привыкнут к сумрачной темноте и избавятся от возникающих тут и там белых пятен, рассмотрела каменную поверхность. Её внимание сразу же приковали к себе выщербленные на неровной поверхности римские цифры в странном порядке, разбросанном и непоследовательном. Но, сразу уразумев, что хаотичность эта только кажущаяся, она с неутомимой энергией принялась искать разгадку. Ей понадобилось немного времени, чтобы разглядеть в нацарапанных числах систему, образующую магический квадрат с несколькими пропущенными местами, которые словно зазывали девушку безликой пустотой.
   Он представлял собой небольшую таблицу из четырёх строк и столбцов, полузаполненную натуральными числами в определённом порядке таким образом, что, при заполнении пустых ячеек, в каждом столбце, строке и диагонали возникает одинаковая сумма. Обнаружив такую простую в своём решении загадку, на лице Флорентины расцвела лукавая и снисходительная улыбка, словно притворно удивляясь лёгкости задачи. Поскольку в детстве её нередко занимали всякого рода головоломки и ребусы, она, конечно, не обошла своим вниманием и устройство магических квадратов. Не склонная к математическим наукам, она целиком погрузилась в мир знаков и вычислений, видя в них непостижимые таинства и сокровенную мудрость древнего герметизма. С тех пор многие знания ушли, были забыты под сокрушительным ветром времени, но ощущение причастности к великому и чувство воссоединения с целым остались в самой глубине души девушки.
   Потому вычисления не заняли много времени, и, просчитав в уме все варианты и выбрав наиболее подходящий, Флорентина подобрала с пола камешек, острым концом которого без труда выцарапала недостающие числа. Когда последняя цифра 16 заняла своё законное место в третьем ряду, девушка отошла на пару шагов назад и окинула получившееся изображение свежим взглядом. После неоднократных подсчётов девушка с удивлением обнаружила, что магическая константа, представляющая собой число 34, совпадает с суммой чисел по ломаным диагоналям. Несомненно, это была точная копия пандиагонального, или дьявольского, квадрата, найденного некогда в Индии, но чья рука вывела старинные цифры здесь, в этой старой заброшенной комнате?
   Солнце, как и прежде, бесстыдно заглядывало в широкое окно и озаряло ярким светом всё, кроме того тёмного угла, в котором теряли свои очертания и девушка, и загадочная надпись, выцарапанная на каменной стене. Маленькая ниша надёжно укрывала своих гостей зыбкой тенью от внешнего мира, с его извечными суетами, толками, беззастенчивыми взглядами, полными неуёмного любопытства. Они будто отгородились от всего, их окружало безмолвие.
   Девушка в задумчивости склонила голову, размышляя о возможном возникновении древних письмен, и вдруг краем глаза заметила чернеющее пятно справа от неё, похожее на разверзшую пасть бездну, готовую поглотить очередную невинную жертву. В крайнем замешательстве и испуге Флорентина резко отшатнулась с тихим вскриком: в таком месте она никак не ожидала внезапных сюрпризов. Как она могла не заметить ещё одного прохода, ведущего из комнаты в неизвестность? Быть может, игривый свет сыграл с ней злую шутку? Непостоянный и изворотливый, точно скользкий змей, он переливался яркими красками, ложно внушая то радость, то печаль, бывая порой олицетворением безграничного счастья или скорбной тленности всего сущего. Он мягко обнимал весь мир, и, в благодарность, весь мир состоял из его животворящего тепла. Но почему именно здесь и сейчас он показал своё двойное, изменчивое естество? Или же вина лежит на ней, на Флорентине, ослеплённой душой, не способной разглядеть главное, истинное, практически не прикрытое знание? Ибо она чувствовала и понимала, что это и есть тот путь, тайный и скрытый от невежественных глаз. Но быть может, время пришло только сейчас, и невидимая властная рука осознанно подтолкнула её к продолжению прерванного пути. Жаждущий увидеть - да увидит.
   Застыв пред раскрывшейся дальнейшей дорогой, она внезапно почувствовала, сколь сильное смятение и внутренняя суетность довлели над ней всё это время. С каждым днём всё более погружаясь в чувственный мир музыки, она растрачивала частицу себя, попросту теряя собственное я. Но, парадоксальным образом, потеря заменялась неким опытом, новым, тонким и практически незаметным поначалу. Он накапливался, располагаясь сумбурно в чувствах и эмоциях Флорентины, набухал и практически требовал выхода, систематизации и упорядоченности, и, не получая этого, превращался в хаос.
   С возрастающим изумлением девушка осознала целительную духовную силу нацарапанных чисел, будто вместе с магическим квадратом и она обрела целостность и внутренний порядок. Сумятица разума покинула её, уступив место былой рациональности, но не холодной и отстранённой, как раньше, а словно образуя синтез далёкого детского наивного восприятия и возникшей опытности со скрытой под её покровом древней мудростью.
   Можно ли найти две более разнохарактерные и противоположные области в кругу мирских наук и искусств, чем математика и музыка? Подобно двум полюсам они разъединены по своей сущности, противоположны друг другу по духу и эстетике, и кажется, что взгляды и понятия одного направления неприменимы по отношению к другому, а изменение прежних устоев или их смешение приведёт к взаимному медленному уничтожению порядков, категорий и ценностей. Возникнет нечто новое, чуждое и противоестественное самой природе, отсюда и мысль о недопустимости подобного синтеза. Но так ли это?
   Разве не правы были пифагорейцы в своём учении о цикличности человеческих жизней, о закономерностях природного и общечеловеческого мира, в бесчисленных основах которого они различали числовую структуру, настолько пропорционально и гармонично вписывающуюся, что не возникало сомнений в подлинной красоте и целесообразности математических пропорций, тождественных истинному чувству античной эстетики?
   Разве основные законы природы обособлены по своим категориям и областям, разве они не соединяются в бессчётном единстве, не притягиваются ещё больше в борьбе противоположностей? Борьба и единство в них также неразделимы, как и прочная основополагающая связь между логичной математикой и чувственной музыкой. Их общие понятия настолько глубоко проникли друг в друга, что человек, не знающий как посмотреть на изучаемые им явления, не обнаружит столь поразительной из-за своей противоположности связи. С какой силой здесь проявляется текучесть и изменчивость формы, свойственная природе и её закономерностям!
   Проникновение одних свойств в другие, смешение различных категорий, их непрестанная замена, - всё вместе представлялось Флорентине вселенской головоломкой, насквозь пропитанной числовыми соотношениями и пропорциями, фундаментально образующими суть вещей и основу любой человеческой деятельности. Не поэтому ли внезапное и краткое обращение к математике было сродни проницательному взгляду в себя, обращению к изначальному состоянию, изменению формы, её упорядочиванию и самопознанию, сродни импульсу к дальнейшему внутреннему развитию?
   День клонился к вечеру, кругом воцарились сумрак и покой. Ещё никогда Флорентина не чувствовала такую разъединённость с обыденностью, повседневностью и рутиной. Сложно было представить, что в другом конце замка живут люди, ужинают, разговаривают между собой, делятся сокровенными мыслями, мечтают и безумствуют в пламенных чувствах. Девушке казалось, что это происходит на другой планете, на загадочных просторах вселенной среди мириад звёзд, - где-то столь далеко от музыкальной комнаты, что к этому невозможно прикоснуться даже сознанием, мыслью, тронуть воображением. Внешняя жизнь, полная глупой и безрассудной суеты, лежала за пределами её понимания. У неё более не было другого выхода, как, следуя зову сердца, войти в манящую темноту.
   В отличие от предыдущего, этот проход тянулся несоизмеримо дольше. Но если вначале, ввиду его чрезмерной узости, Флорентине приходилось идти практически боком, то вскоре проход расширился, а его округлый свод неуклонно поднялся выше, превратившись в широкий каменный коридор, по стенам которого мягким светом полыхали факелы. Затхлость и древность обитали здесь. Воздух казался таким сухим и горьким от пыли, что девушка зашлась невольным кашлем. В причудливых плясках огня она слышала тихие ритмы и властные призывы, а скачущие тени будто скрывали за собой первобытные или средневековые петроглифы. Временами путь был схож с подземными лабиринтами пирамид, а иногда принимал форму зодческого творения, созданного для прекрасной Пасифаи легендарным Дедалом. Каменные стены и пол, выложенный длинными шероховатыми плитами, то покрывались сухим песочным налётом, то сочились влагой и покрывались наростами плесени.
   Облик тусклого пространства попеременно менялся, преображаясь в течение времени. У девушки возникло тягостное впечатление, что эта дорога нескончаема и ведёт в темноту, в пустоту, в бездну. В душе Флорентины медленно зарождался страх, но, не успев пустить вглубь пагубные корни, он бесследно исчез, поскольку в глубине туннеля забрезжил долгожданный свет. Быстро пробежав оставшийся отрезок пути, девушка осторожно приблизилась к полукруглой арке, которой заканчивался страшный каменный коридор. Как только Флорентина вышла из его гнетущих стен, перед ней широкой панорамой раскинулся величественный зал, расписными сводами уходящий ввысь настолько, что огромный полый купол терялся из виду то ли из-за тусклого света, наполненного извечной пылью, то ли из-за серого плотного тумана, похожего на клубы дыма и нависшего угрюмым предупреждением. На парусах, ещё виднеющихся под белёсо-серой воздушной завесой, но расположенных так высоко, что едва ли глаз был способен различить детали, рукой неизвестного мастера были нанесены многочисленные фрески, но различить их сюжеты Флорентина так и не смогла. Сквозь узкие арочные окошечки, испещряющие всю нижнюю часть купола, только с одной стороны падали алые лучи заката, пронзая тусклое пространство и багровой тенью ложась на единственно освещённую роспись. Фреска была выполнена в золотых и охровых тонах, а падающий огненный отсвет придавал ей фантасмагорические черты. Сцена, изображающая танец грациозной Саломеи перед Иродом Антипой, на глазах превращалась в художественное олицетворение безжалостной пляски смерти. Картина несла в себе ужасающий в своей простоте смысл, понятный всякому, кто взглянет на неё. Удушающая волна страха вновь поднялась из бездонных глубин. Девушке становилось всё сложнее справиться с собой, и лишь благодаря отчаянному усилию воли она в очередной раз переборола ужас, безотчётно охватывающий её, и вернулась к дальнейшему осмотру зала.
   Облицовка колонн отличалась необыкновенной роскошью: каррарский мрамор, агатовый оникс, порфир и нункирхенская яшма, - пестрота всех камней сливалась в удивительный калейдоскоп, создавая ощущение раздвоенности чувств. Взгляд стремился охватить весь зал, как единое и монолитное целое, но вскоре смирился с невозможностью этой задачи, пресытился и, наконец, потух. Всего через несколько минут Флорентину начали утомлять нависшие своды, величественный купол, различные фрески и редкие камни. Тело полнилось усталостью, скорее моральной, чем физической, девушка ощущала непреодолимый гнёт, который, казалось, исходил из самих ликов, изображённых на древних фресках, и тяжесть, исходящую с вершин.
   Но богатое убранство зала тотчас поблекло, а то и вовсе исчезло, как только девушка заметила в вечернем полумраке тёмное пятно, по очертаниям которого угадывался музыкальный инструмент, виденный ею только на картинках книг, в избытке наполняющих некогда найденную комнату-архив. Она не помнила, как дошла до него, медленной ли поступью или стремительным бегом, но разве это имело какое-либо значение? Секунда - и пыльное покрывало уже покоится смятой тряпкой на полу, мгновение - и девушка уже сидит за превосходным роялем, будто высеченном из обсидиана единым целым, с выгравированными над белоснежной клавиатурой буквами إبليس, означающими страшное имя Иблис. Впрочем, девушка не обратила на него никакого внимания и, даже если бы знала значение этих странных символов, не удостоила бы их ни одной минутой осмысления рокового значения.
   Сколь многолико незримое! В самосознании народов всех стран и национальностей живёт неисчислимое количество образов и видений единого по своей сути духа. Разрозненность и вражда, возникающая с целью обособить один народ от другого, только поощряют стремление к различию. Чем отличается жестокая аккадская богиня Иштар от женственной Астарты, а ревнивый демон Асмодей от губительного Астарота? Пусть вас не смущает их многоименный вид. Несмотря на внешнее различие, двоякое описание их образов, противоречивые и порой фантастические свойства, приписываемые им, суть не изменится и останется верна собственному основополагающему единству.
   Оставив сладкое предвкушение, девушка незамедлительно прикоснулась тонкими, но сильными пальцами к холодным клавишам. Окрылённый восторг наполнил её, стоило только услышать неприкрытое сходство с чудным звучанием, некогда исходившим из граммофона мистера Бальдра. Звук струился, мягко перетекал из одной гармонии в другую, словно бесконечно наслаивался и одновременно растворялся в непрерывности монолитного звучания. Померкли звёзды, остановилось вечное движение материи, мир застыл в немом очаровании.
   Игривая Саломея будто двигалась в такт мелодии, льющейся из-под ласковых и точных движений рук девушки. Вся нотная литература, виденная когда-либо ею, оживала в памяти непрерывным потоком, стремительно заполняла собою разум, неизбежно туманила его. Вальсы сменялись мазурками и польками, а те в свою очередь романтическими фантазиями и сонатами. Музыка закружилась в мятежном вихре, только набирающем обороты и подстёгивающем Флорентину. Постепенно сошлись противоположности, позорно проиграв в борьбе единства и слившись в долгожданном соитии, радость стала неотделима от печали, скорбь отождествлялась с воодушевлением, а рождение крылось в неизбежной гибели.
   Реальность и мир, каким его знала девушка, безнадёжно ускользали, вытесняемые безумием гармоний, что возникали резким диссонансом в течение той или иной мелодии. Но реальность - это всего лишь воссоздание нашего самосознания, личного восприятия окружающего мира, зеркальное отражение, в котором все детали, подобные отблескам разума, подчинены воле и мысли. Могла ли девушка терять это видение? Могла, если при этом теряла собственное я. Мотивы приобретали всё более дьявольские черты, но разве и это было важно, если Флорентина как никогда ранее приблизилась к истинному, непреложному знанию?
   Грудь стесняло всеобъемлющее чувство воссоединения, как если бы она вернулась в родной дом после невыносимо долгой разлуки, где её встретили тёплые и округлые руки матери у пышущего жаром очага. Ибо по настоящему обрести дом можно только через странствия и скитания по стонущей от мировой боли пустынной земле.
   Если бы она могла вернуться в раннее детство точно в тот роковой день, когда её отец окончательно покорился року, девушка бы поразилась их подобием, нет, не внешним и родственным, а скрытым, подсознательным. Крайняя пытливость туманных взглядов, острота несколько искажённого восприятия, безотчётная внутренняя борьба, - вот что поначалу объединяло их. Но если бы она решила немного подождать, то стала бы свидетельницей того, как два столь похожих друг на друга состояния вдруг преобразились, будто с них слетел налёт мимикрии, обнажая настоящее положение вещей.
   Что же лежало в основе противоборства со смертью её отца? Не боязнь ли неизведанного и, как следствие, страх и страдание? Было ли у него желание постичь суть вещей, разобраться в строениях форм, немного приблизиться к разгадке всего мироздания? С мужеством полным достоинства он принял схватку, а в застывших глазах его горела печать победителя. О, как счастлив человек, пребывающий в блаженном неведении!
   И не его вина в том, что эмоциональное начало преобладало в нём, определяло его вкусы, интересы, мечты и стремления, что благословенная природа избавила его от тягот познания, мук и терзаний сокрушительных открытий, что обман сделал лёгкой и героической его кончину. Но судьба не пожалела его дочь, оставшись глуха к мольбам материнского сердца, будто не насытившаяся гиена, стерегущая не подозревающую об опасности добычу. С каким восторгом и наслаждением она открыла свою бездонную пасть, видя, что жертва с радостью покоряется ей, следует зову жестокого беспощадного рока и сама помогает покорить, одурманить, уничтожить себя.
   Но, в отличие от мистера Деллинга, Флорентина не позволяла обману проникнуть в своё сердце, оставаясь верной истинной тяге к фундаментальному и сакральному знанию. Она желала узреть истину, невзирая на сложный и извилистый путь к ней. Разве в её противоборстве не скрыто большее мужество, а клеймо торжества не горит ярче в её серых глазах?
   Их пути разошлись ещё в самом начале, и никто, кроме самой девушки, этого так и не понял. Они следовали разными дорогами, порой сходясь, порой безгранично удаляясь друг от друга, и, всё же, их объединяло одно: они оба обрели долгожданный покой. Может быть, спустя десятилетия, новые наследники и наследницы войдут в просторный зал, озарённый светом сотен свечей, либо тонущий в предрассветном мраке, чтобы также погрузиться в причудливый мир фантасмагорий и гротескных ощущений, с всеобъемлющим желанием приблизиться, прикоснуться к некоей эзотерической красоте.
   Но многое так и осталось скрытым для Флорентины, не замеченным в порыве духовной экзальтации, но от этого не ставшее менее реальным. Она не видела, как на ступенях из лабрадорита с мерцающей голубой иризацией, что амфитеатром обступили древние стены, тут и там появились призрачные фигуры, тени, полностью лишённые материальности, словно призраки угасающего сознания, пришедшие то ли злорадно поприветствовать, то ли наоборот приободрить своим незримым присутствием. Смешались времена и народы, не было сословных или возрастных различий, - всё поглотило сокрушающее единство. Рядом с Альбертом Великим виднелся Макиавелли, Ансельм Кентерберийский соседствовал с Фрэнсисом Бэконом, а волевой взгляд Рене Декарта скрещивался с пытливым взором Парменида. Общая имманентность связывала их неразрывными путами, они и сами это понимали, судя по насмешливо-философским улыбкам, беспрерывно возникающим на туманных ликах.
   О, то был час торжества, величия жизни и могущества смерти. Сквозь маленькие окна в вышине расписных сводов уже ослепительно горели звёзды, с любопытством заглядывая в великолепный зал, заинтригованные восторгом таинства, свершающегося под их холодным мерцанием. Ночь, царица мира, уже простёрла сумрачные длани, чтобы охватить свои земные сокровища. А горизонт, теряющийся за сонным колыханием сосен, уже изнемогал пламенным пожаром. Кажется, что всё былое - только эскиз, набросок. Вот же она, настоящая жизнь! Глаза древних мыслителей и учёных разгорались, влажно блестели в алом полумраке, наполнялись мрачным торжеством. Никогда ясность мысли не была более полной, просветлённой и возвышенной, разливаясь слёзными водами по мозаичному полу, неизбежно затопляя собой дьявольский храм.
   Впрочем, Флорентина скорее угадывала их присутствие в собственной душе, чем воочию убеждалась в реальности происходящего, поскольку чувствовала ту внутреннюю нить, связывающую её с ними, общее начало всего живого, где музыка апологией вырастала пред сияющим ликом девушки. Материальность плыла в пляшущем мареве, а слово реальность окончательно потеряло первоначальное значение.
   Не видела девушка и того, что происходило в то время в другой части замка. Не видела, как взволнованная исчезновением дочери миссис Деллинг упала без чувств посреди своих покоев, стоило ей только услышать отдалённые завывания флейт, срывающихся фистулой, точно как на безумных плясках корибантов. Не видела, как, объятая бесконечным ужасом, прислуга жалась друг к другу около спасительной близости каминного огня, дрожа и стеная в неизвестности. Не видела, как скользкий холод проник в самую тихую комнату старого готического замка, пронзая сердце спящей старушки, лежащей на широкой постели среди пышных одеял, саваном укрывших её немощное тело. Не видела, как мистер Бальдр, озарённый ужасной догадкой, мчался в южную башню замка, сбивчиво умоляя весь мир о прощении и милосердии, но в глубине души мучительно понимающий, что время ушло, он безнадёжно опоздал, а девушка потеряна безвозвратно.
   В призрачном зале разгорались огни, сама жизнь вливалась в него яркими потоками.
   Близилась полночь.
   На старый замок опустилась ночная тень.
  
  
   Март 2014 г.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"