Бор Алекс : другие произведения.

Эпоха романтизма

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Почти автобиографический рассказ о реальных событиях.

  Эпоха романтизма.
  
  (Фрагменты ушедшей жизни)
  
  
  
  Коридоры филфака встретили Андрея приветливой шумной разноголосицей. Был конец мая - начиналась сессия...
  
  Андрей был здесь впервые - за последние три года. Но еще когда он подходил к зданию факультета, он отметил про себя, что с тех пор, как он был здесь последний раз, ни само здание, ни пейзаж вокруг него ничуть не изменился. Когда-то факультет окружала ажурная металлическая решетка, но ее сломали, когда Андрей заканчивал университет. Сломали, чтобы заменить - решетка сильно проржавела, а ректорату не хотелось, чтобы один из лучших факультетов университета представал в столь непотребном виде.
  
  Решетку сломали, чтобы заменить.
  
  Однако так и не заменили. До сих пор...
  
  Андрей не знал, как относиться к данному обстоятельству - радоваться или огорчаться. Или просто принять, как данность. С одной стороны - жаль, потому что в его время территория, прилегающая к четырехэтажному зданию филологического факультета, была более уютной и ухоженной. Вокруг решетки росли липы и акации, цвела сирень, в скверике стояли скамейки, и, когда устанавливалась теплая весенняя погода, можно было на перерывах между "парами" выходить в факультетский двор...
  
  С другой стороны - стоит ли жалеть какую-то решетку, пусть даже и красивую, когда всю страну развалили. Андрей мельком взглянул на бетонные глыбы, оставшиеся после того, как выкорчевали решетку. Если поднапрячь фантазию, то пейзаж походил на руины какого-нибудь древнего города. Например, античного Рима... Три года назад эти похожие на древнеримские руины так же оживляли двор факультета, но выглядели гораздо прочнее. Однако снег, дождь и ветер сделали свою работу, и камень покрылся трещинами, а то и совсем раскрошился. Некому было привести территорию в более или менее презентабельный вид...
  
  Андрей с грустным вздохом отворил скрипучую дверь, обитую коричневым дерматином, и медленно, всерьез опасаясь что дотошный вахтер начнет допытываться, кто он, откуда и зачем идет, вошел внутрь. Вахтер - пожилой мужчина-пенсионер - скользнул по Андрею равнодушным взглядом и уткнулся в газету "Староволжские известия". И тут же все опасения ушли прочь, как сходит серый ноздреватый снег, растопленный теплыми лучами апрельского солнца.
  
  Душа Андрея наполнилась легкостью, сердце радостно забилось в груди. Потому что это был его факультет. Почти родной дом, в котором он не появлялся почти три года...
  
  
  
  ***
  
  Раньше Андрей регулярно, хотя и не очень часто - два-три раза в год - забредал на родной факультет. Заходил, что называется, по старой памяти - пообщаться с друзьями-приятелями с младших курсов, со своими однокурсниками, которые когда-то остались в аспирантуре и теперь уже сами там работали, преподавали. Но приходил он туда не только поэтому. Может быть, он стал излишне сентиментальным, но здесь, в окружении родных, почти домашних, стен, Андрей чувствовал себя спокойно, умиротворенно, почти счастливо. Он приходил на родной факультет чаще всего в минуты, когда на душу ни с того, ни с сего тяжелым камнем наваливалась глухая тоска, когда его начинала мучительно терзать ностальгия по навсегда ушедшему прошлому, когда хотелось испытать хоть немного прошлых положительных эмоций.
  
  Однако три с половиной года назад случилось печальное событие, после которого Андрей решил больше никогда не приходить сюда.
  
  Стали умирать преподаватели, у которых Андрей учился. То есть они умирали и раньше - но Андрей принимал эти смерти философски, как обычную печальную неизбежность, и уход в мир иной людей, которые совсем недавно читали лекции и принимали экзамены, почти не накладывали печальных отпечатков на его душу. В последние годы смерть на территории одной шестой части суши "с названьем кратким Русь" стала настолько обычным явлением, что перестала вызывать какие бы то ни было эмоции.
  
  Но тут вдруг в течение трех с половиной коротких недель в иной мир ушли трое преподавателей, один за другим...
  
  Вначале - Давид Соломонович Финкель, забавный старичок, который вел историю зарубежной литературы, когда Андрей учился на втором курсе. Это было очень давно, почти десять лет назад, и уже тогда Давиду Соломоновичу было далеко за семьдесят, однако он был еще очень бодр и продолжал работать. Финкель не был очень строгим преподавателем, он не давил на студентов-второкурсников своим авторитетом профессора и доктора наук, на семинарах по "зарубежке" он на равных со своими студентами обсуждал романа Гюго и Стендаля, Дюма и Бальзака. Порой Андрею казалось, что Финкель часто забывал о том, что он уже совсем не молодой человек, и обременен кучей старческих болячек. Давид Соломонович был стар, но душа его была молода, и когда он говорил о литературе, его усталые, глубоко посаженые глаза загорались юношеским огнем, и казалось, что он сам излучает неистощимую энергию и доброжелательность.
  
  Андрей помнил, что некоторые коллеги-преподаватели откровенно недолюбливали Давида Соломоновича. Пытались разными способами выжить его с факультета, уговаривали уйти на пенсию, чтобы уступить место молодым. Однако Андрей, которому тогда еще не исполнилось и двадцати, смутно догадывался, что дело вовсе не в возрасте, ибо на факультете работали и другие преподаватели, которым было больше шестидесяти-семидесяти лет. Просто на факультете не всем нравились имя и отчество Финкеля. Да и - что греха таить - фамилия тоже...
  
  Давид Соломонович Финкель был евреем, и данное обстоятельство не устраивало слишком многих на факультете...
  
  Студенты же очень любили Давида Соломоновича. Экзамены и зачеты Давид Соломонович принимал так же доброжелательно, без нажима. Да и не экзамены это были, а доверительная дружеская беседа о прочитанных по программе книгах.
  
  Когда Андрей случайно по местному радио услышал сообщение о смерти Давида Соломоновича, он совсем не расстроился. Конечно, ему было очень жалко хорошего и доброго человека - однако Андрей не видел его с той самой поры, когда на "отлично" сдал экзамен по "зарубежке". Впрочем, грешно было ответить плохо, раз билет попался с вопросами по Гюго, которого Андрей просто обожал. И "Собор Парижской богоматери", который и был в билете (вместе со сказками Гофмана), и "Отверженных" - этот роман Андрей проглотил всего за пять дней, а потом еще неделю ходил под впечатлением, ему даже снились герои этого романа, он то и дело представлял себя на месте Мариуса, Фантины, Козетты, Гавроша, мечтая вместе с ними пройтись по булыжным мостовым Парижа прошлого века ...
  
  Андрей вспомнил, как он отвечал на экзамене, улыбнулся чему-то про себя, вздохнул - и занялся своими делами.
  
  Грусти не было...
  
  Однако уже следующая смерть заставила болезненно сжаться сердце.
  
  Умерла Роза Ивановна Кузькина, преподаватель с кафедры русской литературы. Андрей видел Розу Ивановну за четыре дня до этого, когда в очередной раз заходил на факультет.
  
  Роза Ивановна узнала Андрея, поинтересовалась, как у него дела, где он работает, чем занимается.
  
  - Хорошо, что вы не забываете родной факультет, - сказала она напоследок.
  
  - Да, - с легкой улыбкой кивнул Андрей.
  
  И вдруг неожиданно для себя выдал:
  
  - Это было замечательное время. Я называю его эпохой романтизма...
  
  - Вы, кажется, специализировались на кафедре теории литературы, по романтизму, у Ирины Святославны? - поинтересовалась Роза Ивановна, заметно оживившись.
  
  - Да, - ответил Андрей.
  
  - Ирина Святославна сейчас болеет, - с тяжелым, свистящим вздохом произнесла Роза Ивановна.
  
  Андрей заметил неестественную бледность лица Розы Ивановны, тяжелую одутловатость щек, черные мешки под глазами. И говорила она тяжело, прерывисто, словно задыхаясь. Тогда Андрей обратил на это внимание, однако не придал значения.
  
  И только потом, когда услышал по городскому радио - "На 67-м году жизни после тяжелой болезни скончалась профессор Староволжского университета, доктор филологических наук Роза Ивановна Кузькина..." - он многое понял...
  
  Андрей понял, что Роза Ивановна наверняка знала, что тяжело больна, и что жизнь уходит слишком быстро, как речной песок сквозь пальцы, и прерваться она может в любой момент - и потому, наверное, она остановила в коридоре филфака своего бывшего студента. Того самого студента, которого беспощадно "гоняла" на экзамене по морфологии современного русского языка, и чуть было не поставила "неуд". Андрей вышел из аудитории, где проходил экзамен, с вымученной "тройкой" в зачетке и совершенно опустошенный, как после тяжелой физической работы. Даже не смог внятно ответить на вопросы обступивших его однокурсников: "Ну как? О чем спрашивала? Сильно гоняет?"
  
  Но экзамены и зачеты остались в далеком прошлом, и с течением времени Андрей проникся искренними добрыми чувствами к преподавателям, которые тратили на него и еще на сотни четыре таких же студентов время и силы.
  
  Время, которого всегда не хватает, потому что оно уходит слишком быстро и силы, которые иссякали день за днем, месяц за месяцем...
  
  Андрей не держал зла ни на кого из преподавателей. Даже на тех, которые на сессии зверствовали особенно люто.
  
  И преподаватели, видимо, тоже испытывали добрые чувства к своим бывшим студентам. И искренне, почти по-детски, радовались, когда выпускники навещали родную "альма-матер".
  
  Прошли годы, и время все расставило на свои места...
  
  Андрей, помнится, даже прослезился слегка, когда услышал о смерти Розы Ивановны. Подумал даже - а не сходить ли ему на гражданскую панихиду, которая должна была состояться через два дня на филфаке.
  
  Но он не пошел. Потому что почувствовал, что не сможет спокойно видеть в обшитом красной материей деревянном гробу человека, которого видел живым всего несколько дней назад...
  
  Это... будет очень больно. Невыносимо больно...
  
  А еще через пять дней, в четверг, пришла весть о скоропостижной кончине еще одного преподавателя филфака, Леонида Петровича Момонова, которая случилась всего-то на 62-м году жизни. И опять вышло так, что Андрей видел Леонида Петровича и разговаривал с ним незадолго до смерти.
  
  За три дня...
  
  В читальном зале областной библиотеки шла презентация сборника молодых староволжских поэтов, предисловие к которому написал Леонид Петрович. Момонов, естественно, был в числе почетных гостей - наряду со спонсорами издания, двумя молодыми людьми "братковской" наружности, которые явно скучали, слушая выступление Леонида Петровича, долго говорившего о новой генерации молодых поэтов, за которыми будущее не только местной, но и всей русской литературы. Леонид Петрович цитировал их стихи и ставил им в пример поэтов маститых. Момонов перемежал свою речь анекдотами и байками из жизни известных российских поэтов - он был знаком со многими из них, и обширная домашняя библиотека Леонида Петровича хранила в своих недрах книги с автографами Роберта Рождественского и Юрия Кузнецова, Николая Тряпкина и Михаила Суворова, Андрея Дементьева и Юлии Друниной - всем нашлось место...
  
  Мамонов был не из тех преподавателей, которые ставят себя над студентами, выдерживая не просто дистанцию, а вырывая глубокий крепостной ров. Леонид Петрович держал себя со студентами на равных. Всегда называл на "ты", и все чувствовали, что это не было панибратским, свысока, похлопыванием по плечу. Студенты за глаза называли Леонида Петровича "Мамонтом" - очевидно, из-за фамилии. И относились к нему хоть и с уважением, однако не очень серьезно, с легкой иронией, потому что знали - Леонид Петрович всегда поставит зачет, а к экзаменам по современной литературе, которые он принимает, можно и не готовиться, меньше "удовлетворительно" он не поставит из принципа. Он был очень деликатный человек, и - что греха таить! - студенты часто использовали мягкость Леонида Петровича в своих целях...
  
  А еще Леонид Петрович вел на филфаке поэтический клуб. Студенты-филологи - народ особый: процентов девяносто пять - это девушки, и почти каждая из них пишет стихи, в которых пытается поделиться с окружающим миром своими чувствами. Как правило, любовными переживаниями, преимущественно несчастными.
  
  Тем не менее Леонид Петрович никогда не иронизировал над не очень умелыми поэтическими опытами студенток, и начинающих поэтов вообще, он никогда не "громил" неудачные, по его мнению, стихи, стараясь даже в чисто графоманских опусах найти удачные строки, справедливо считая, что самое главное - это дать человеку надежду, вселить в его душу веру в собственные силы...
  
   И в то же время Леонид Петрович говорил, что настоящая поэзия - это нелегкий труд, и искренне советовал серьезнее работать над словом и читать стихи поэтов-классиков: Пушкина, Лермонтова, Блока, Пастернака, Ахматовой, Цветаевой...
  
  Андрей никогда стихов не писал... то есть не то, чтобы никогда, просто не считал нужным выносить вымученные строки на широкую публику, - однако, будучи студентом, захаживал изредка в поэтический клуб. Иногда на заседаниях клуба разворачивались жаркие дискуссии о судьбах современной поэзии, о литературе и искусстве вообще. Это было интересное время - конец 80-х годов, по стране полным ходом шла перестройка, которая свергала с пьедесталов старых кумиров и воздвигала новых, о которых в прежние времена даже на филфаке предпочитали не говорить вслух. Андрею нравилось время, в котором он жил, в первую очередь тем, что это была эпоха перемен. Перемен в жизни страны, которые - Андрей это чувствовал - должны были стать предвестниками новой эпохи, которая будет эпохой справедливости, добра и счастья. Андрей не мог согласиться с китайцами, которые пугали себя и других: "Не дай вам бог жить в эпоху перемен". Ему гораздо ближе по духу были надрывные слова из песни Виктора Цоя: "Перемен требуют наши сердца! Перемен требуют наши глаза! Мы ждем перемен!".
  
  Он страстно желал перемен в жизни страны, и искренне верил, что скоро наступит новое время, время доброе и счастливое. И страстно хотел приблизить это новое, несомненно романтическое время...
  
  Так что Андрей принимал в спорах о прошлом и будущем самое активное участие, и порой его мнение не всегда совпадало с мнением Леонида Петровича. Впрочем, Леонид Петрович и не хотел, чтобы студенты с ним во всем соглашались - и на заседаниях клуба, и на экзаменах. "Я просто высказываю вам свое мнение, - часто говорил он, - но вы уже люди взрослые, у вас свои головы на плечах, так что думайте..."
  
  Андрей вспоминал об этом, сидя в просторном и светлом библиотечном зале, и его вдруг полностью захватила ностальгия по ушедшим в прошлое студенческим годам. Иногда у него так бывало, особенно когда случайно встречал кого-нибудь из однокурсников или получал письмо от старых, почти забытых друзей - возникало неистребимое желание вернуться в прошлое, и пусть все повторится - и радости и горести, и первая серьезная любовь, и встречи, и разлуки. И вообще - пусть вернутся та жизнь, та эпоха - Эпоха Романтизма, которая, несомненно, была намного лучше и интереснее, чем жизнь сегодняшняя.
  
  А главное - добрее.
  
  Правы оказались китайцы - лучше не жить в эпоху перемен. Ничего хорошего эти перемены не несут.
  
  Надежды на новую жизнь - жизнь добрую и счастливую - обернулись разгулом дикого капитализма, и миром стали править волчьи законы. Законы денег.
  
  Как же все это отличалось от тех радужных надежд, которыми жил Андрей в конце 80-х...
  
  И не только Андрей - вся страна.
  
  И, теперь, глядя на дорогие машины на улицах Москвы и Староволжска, на растущие, как грибы после дождя, особняки "новых русских", на стариков, обреченно роющихся в мусорниках, собирающих пустые бутылки, на бомжей, потерявших кров, Андрей порой сожалел о том, что он всей душой поддерживал нарождавшиеся перемены, что ходил на митинги демократов и кричал "Долой КПСС!". И потому, когда дикторы в программе "Время" или в "Итогах" объявляли о том, что киллеры грохнули очередного нувориша, показывая развороченный взрывом "Мерседес" или закрытый темным тентом труп, Андрей чувствовал прилив радости: так им, гадам, и надо...
  
  
  
  ***
  
  
  
  ...Когда презентация закончилась, и молодые поэты, среди которых у Андрея было немало знакомых, принялись раздавать автографы, Андрей подошел к Леониду Петровичу. Андрей не знал, вспомнит ли его Мамонов - все-таки семь лет минуло... Однако Леонид Петрович узнал Андрея - он, как и многие преподаватели, помнил большинство своих выпускников.
  
  Леонид Петрович поинтересовался у Андрея, как тот живет, где работает, помнит ли он родной филфак, заходит ли "в гости" по старой памяти...
  
  - Ты заходи к нам в клуб, - сказал Леонид Петрович напоследок.
  
  - Наверное, это не очень удобно? - замялся Андрей
  
  - Ничего, ничего, - улыбнулся Леонид Петрович. - Ты же наш выпускник, не чужой человек...
  
  - А современные студенты интересуются поэзией? - спросил Андрей.
  
  - А как же! - воскликнул Леонид Петрович. - Они же филологи...
  
  Но по чуть грустной интонации, проскользнувшей в словах Леонида Петровича, Андрей понял, что сейчас на филфаке все по-другому. Не так, как было раньше...
  
  Леонид Петрович был, как всегда, бодр, подтянут и весел. Хотя - и это не ускользнуло от внимания Андрея - Леонид Петрович заметно постарел: больше стало седых волос, да и густая сеть морщин порядком избороздила его лицо.
  
  Андрей обещал Леониду Петровичу, что в ближайшую субботу зайдет на факультет.
  
  И пришел, как и обещал, в субботу на филфак.
  
  На гражданскую панихиду...
  
  Факультет встретил Андрея нехорошей, тревожной тишиной.
  
  Зеркала на первом этаже были задрапированы черной материей. У входа в "десятку", самую просторную аудиторию филфака, притулился покрытый черной материей стол, на столе стоял портрет улыбающегося Леонида Петровича, перечеркнутый черной ленточкой. Рядом уныло лежал букет ярко-красных гвоздик...
  
  Гроб установили в "десятке", откуда вынесли в коридор все столы и стулья.
  
  Андрей остановился в дверях аудитории, не решаясь пройти внутрь, где возвышался ярко-красный гроб, вокруг которого со скорбными лицами стояли коллеги Леонида Петровича, его друзья и знакомые, студенты и просто любопытные - известно, что чужая смерть всегда привлекает зевак...
  
  Андрей стоял у двери, прислонившись к косяку, слушал выступления коллег Леонида Петровича, с которыми тот много лет проработал на кафедре современной русской литературы, представителей Союза Писателей, членом которого он много лет являлся, просто близких ему людей - и чувствовал, как к горлу подкатывается вязкий комок. Андрей боялся расплакаться. Умом он понимал, что не должен стыдиться сейчас своих слез, как не стыдятся сейчас многие вокруг - но Андрею не хотелось, чтобы кто-то увидел его слезы.
  
  Андрей стоял у двери, и видел много знакомых лиц - преподавателей, однокурсников, которые закончили аспирантуру и сами стали преподавателями. Они молча кивали Андрею, и Андрей кивал им. Говорить сейчас было не о чем...
  
  Мимо Андрея в "десятку" прошла Майя Ивановна с кафедры педагогики. Она держала скомканный носовой платок у покрасневших глаз.
  
  - Спасибо, Андрей, - бесцветным голосом проговорила она. - Спасибо, что пришел...
  
  Андрей кивнул. Он заметил, что Майя Ивановна очень сильно постарела, и вдруг с ужасом представил, что и она когда-нибудь будет лежать в таком же атласном гробу, а у ее изголовья будут толпиться коллеги и друзья, и будут говорить хорошие и добрые слова, которые, скорее всего, она очень редко слышала при жизни... Эта мысль показалась ему чудовищной и невыносимой, Андрей даже зажмурился и помотал головой, чтобы прогнать непрошеную гостью... Он почувствовал, что глаза предательски увлажняются. Он отвернулся, быстро провел рукавом рубашки по лицу... кажется, Майя Ивановна ничего не заметила. Она по-прежнему держала у глаз скомканный носовой платок.
  
  - Только два дня назад, только два дня назад, - тихо повторяла она в пустоту, но Андрей понял, что она вращается к нему, потому что рядом больше никого не было. - Он зашел к нам на кафедру... А вечером...
  
  Майя Ивановна вышла в коридор, прижимая к глазам пестрый носовой платок.
  
  Майя Ивановна, которая, когда Андрей учился на третьем курсе, возила студентов в Полтаву, по гоголевским и макаренковским местам. А потом все, кто ездил, автоматически поставила "отлично" за педагогическую практику...
  
  Как же она постарела...
  
  Эта мысль причиняла острую сердечную боль.
  
  Андрей закрыл глаза, тяжело вздохнул.
  
  Какая же все-таки жестокая штука - жизнь...
  
  Особенно когда она вдруг прекращается.
  
  Особенно когда вместе с людьми уходит эпоха.
  
  Эпоха романтизма...
  
  Эпоха, в которой было много хорошего и много плохого, но в которой были живы многие люди, которых теперь уже нет. Эпоха, в которой, несмотря на все сложности, Андрей был счастлив.
  
  Счастлив, потому что был лет на восемь моложе, и ему казалось, что впереди его ждет такая же безоблачная жизнь...
  
  ...Когда панихида закончилась, и присутствовавшие начали прощаться, Андрей тоже заставил себя пройти мимо гроба. Леонид Петрович - неподвижный, с восковым лицом - он не был похож на себя прежнего. Особенно поразили Андрея строгий черный костюм и галстук - вещи, которые Сергей Петрович при жизни почти никогда не надевал. Андрея поразила неестественно большая голова лежащего в гробу человека, провалившиеся желтые щеки, крупные иссиня-черные губы... Андрею трудно было поверить, что перед ним - действительно Леонид Петрович Мамонов, весельчак и балагур, знаток русской поэзии. То, что лежало сейчас перед Андреем, никак не могло быть этим человеком. Наверное, - понял Андрей, - случилась какая-то роковая ошибка. Леонид Петрович на самом деле жив, потому что он не мог вот так умереть. Просто он куда-то уехал, очень далеко, в другой город или даже за границу - туда, оттуда очень трудно вернуться в прежнюю жизнь. Трудно, но все-таки можно...
  
  А то, что лежало сейчас перед Андреем в большом деревянном гробу, обитом кроваво-красным атласом, - всего лишь восковая фигура. Кукла, которая никогда не была человеком, которая ничего не чувствует и не понимает.
  
  Но если это действительно кукла - тогда почему у людей, которые проходят мимо нее, на глаза наворачиваются слезы, которые никто не старается скрыть?
  
  ... Андрей не поехал на кладбище.
  
  Его туда никто не звал.
  
  Конечно, Андрей понимал, что если он, никого не спросясь, сядет в похоронный автобус, который повезет в последнее путешествие Леонида Петровича, никто не выскажет ему никаких претензий. Даже не спросит, что он здесь делает... Никто не скажет Андрею ни слова. Потому что ничего так не объединяет незнакомых между собой людей, как смерть...
  
  Но Андрей никуда не поехал. Он не хотел видеть, как Леонида Петровича опустят в глубокую могильную яму и забросают стылой землей.
  
  Андрею вдруг вспомнились слова Марины Федосеева, его однокурсницы, которая когда-то, очень и очень давно, еще на "картошке" перед первым курсом - сказал ему: "Это страшно, когда хоронят людей..." Они - Андрей и Марина - работали в тот день в паре, выбирали картошку из промозглой осенней земли, складывали в ведра. Работа была скучная, монотонная, а Марина и Андрей были почти не знакомы. Но ничто так не сближает людей, как общая работа и общие разговоры. Так что уже к середине дня у Андрея было такое ощущение, что он знает Маринку уже много лет, что они друзья чуть ли не с раннего детства...
  
  Марина рассказала Андрею о своей первой школьной учительнице, которая умерла в конце августа, перед самым началом нового учебного года. И Марина пошла на похороны, потому что она очень любила свою первую учительницу.
  
  И Марина сказала Андрею: "Когда гроб с Ириной Валерьевной опускали в могилу, я плакала...". Сейчас Андрей как никто другой понимал Марину - добрую, хорошую, милую девушку, которую он не видел очень давно, уже почти семь лет, с той самой поры, как они получили дипломы, и Марина уехала к себе домой, в Пено, небольшой поселок на берегу Селигера, где, как потом узнал Андрей от Ленки Зверевой, с которой он переписывался после окончания университета, она стала работать школьным учителем в той самой школе, которую заканчивала, а потом вышла замуж за своего старого приятеля, друга детства, и теперь счастливо живет вместе с ним и двумя детьми...
  
  Андрей вспомнил слова Марины, сказанные почти вечность - одиннадцать лет - назад, и это воспоминание стало одной из причин, по которой он не поехал на кладбище. "Это страшно, когда хоронят людей". Да. Страшно. Но не только. Еще - больно и грустно...
  
  Когда из "десятки" вынесли плотно закрытый такой же красной крышкой гроб и погрузили в автобус, Андрей дал себе слово больше никогда не приходить на факультет.
  
  Никогда-никогда...
  
  Он решил навсегда забыть родные стены в которых он когда-то провел лучшие годы своей жизни, захотел вычеркнуть из памяти то время, ту эпоху.
  
  Эпоху Романтизма...
  
  Потому что - зачем жить воспоминаниями, которые приносят не только радость, но и причиняют невыносимую боль?
  
  Ведь эпоха романтизма давно уже канула в Лету.
  
  А вместе с эпохой уходят люди, которые когда-то были очень дороги Андрею.
  
  Ушли не только потому, что умерли - просто в силу разных обстоятельств исчезли из его жизни. Исчезли, наверное, навсегда...
  
  Как исчезла Леночка Корнилова, подруга Марины Федосеевой, которая после окончания университета уехала в Петербург и растворилась в его промозглых и мрачных дворах-колодцах. Леночка Корнилова, добрая и чистая, земной ангел, всеобщая любимица, в которую Андрей был искренне и безнадежно влюблен на втором-третьем курсе, но так и не решился признаться ей в своих чувствах. Возможно, Леночка о чем-то догадывалась, потому что иногда смотрела на Андрея каким-то странным взглядом, и слово ждала от него чего-то. Леночка писала Андрею из Петербурга года три, и Андрей ей писал... а потом переписка неожиданно оборвалась. То ли Андрей не ответил на ее письмо, то ли Леночка...
  
  Или Ленка Боровикова - с ней Андрей переписывался первый год после окончания университета. Она тоже тосковала по ушедшему в прошлое счастливому времени и писала Андрею: "Не исчезай, пиши, я всегда отвечу". И это - Ленка Боровикова, с которой у Андрея на первых порах вообще не складывалось никаких нормальных отношений! Ленка была очень своеобразным человеком, она очень трудно сходилась с людьми, к тому же, когда она училась на третьем курсе, у нее погиб брат. И она рассказала о своем горе Андрею. Он не знал, почему она решилась довериться ему в таком - но после этого они стали если не друзьями, то добрыми приятелями точно.
  
  Или Инна Зименко из ставшей заграничной украинской Винницы и Галька Завьялина, с которыми тоже Андрей переписывался какое-то время. Таня Стасюк и Инна Осоргина - от них осталась только фотография с надписью: "Андрей, ты очень хороший человек, нам будет тебя не хватать".
  
  Танька Кедрина - о том, что она исчезла, Андрей жалел сильнее всего. В Таньку Кедрину он был без памяти влюблен на первом курсе. Правда, сама Танька об этом, скорее всего, и не подозревала, Андрей никогда не признавался ей в своих чувствах. И даже потом, когда образ Таньки из его сердца вытеснили другие девушки, такие же или даже еще более прекрасные, он все равно любил Таньку. Любил как друга. Как доброго, хорошего человека, с которым всегда было очень как-то легко общаться. Танька каждый год, начиная с первого курса, поздравляла Андрея с Новым годом и днем рожденья, и поздравления ее были какие-то особенные, нестандартные. Она как-то умела находить очень добрые, искренние слова в своих поздравлениях, и, читая Танькины открытки, Андрей чувствовал себя на седьмом небе от счастья.
  
  
  
  ... Последняя открытка от Таньки пришла три года назад...
  
  
  
  ...Да, все исчезли, все ушли...
  
  И с каждым годом этих исчезнувших по разным причинам людей будет становиться все больше и больше...
  
  И когда-нибудь придет день, когда уйдут в неведомые и недоступные миры все преподаватели, которые когда-то учили Андрея разным филологическим премудростям. За что он, Андрей, был им очень благодарен.
  
  Даже тем, с которыми не всегда удавалось найти общий язык во время экзаменационной сессии.
  
  Как с Розой Ивановной, например...
  
  Или с Ириной Святославной Кортонкиной, которая вела у них на втором курсе русскую литературу первой половины девятнадцатого века - литературу Эпохи Романтизма. Андрей вначале очень боялся идти на экзамен к Ирине Святославне, он был наслышан от старшекурсников, что Кортонкина очень любит "гонять" студентов по всему курсу - но оказалось, что это не так уж и было страшно, особенно если вытащишь хороший билет...
  
  А на третьем курсе Андрей пошел к Ирине Святославне на специализацию, где и защитил через два года диплом, посвященный творчеству Осипа Сенковского, полузабытого русского писателя, жившего в Эпоху Романтизма, в одно время с Пушкиным, Лермонтовым и Гоголем...
  
  Ирина Святославна еще жива, но она - пожилой человек, у нее, говорят, очень слабое здоровье, и наверняка может случиться так, что Андрей в скором времени может потерять и ее - доброго, мудрого человека, влюбленного в давно ушедшую эпоху - Эпоху Романтизма...
  
  Эпоху, царившую в литературе и в жизни человечества в первой половине девятнадцатого века...
  
  Но для Андрея такой эпохой навсегда остались студенческие годы.
  
  Счастливые годы, от которых остались только приятные воспоминания.
  
  Воспоминания о приобретениях, а не о потерях.
  
  Андрей не хотел потерь.
  
  И дал себе слово никогда не подходить к филфаку...
  
  
  
  ***
  
  
  
  И держал слово почти три года...
  
  
  
  ***
  
  
  
  И вот теперь он снова оказался в родных стенах, и снова всплывают теплые воспоминания, и кажется, что он покинул родной факультет только вчера, зная, что сегодня вернется обратно прежним студентом.
  
  И кажется, что сейчас раздастся звонок на перерыв между парами, распахнутся двери "десятки" - самой просторной аудитории филфака, и оттуда весело галдящей гурьбой выпорхнут однокурсницы Андрея.
  
  Андрей остановился, не зная, пройтись ли ему по коридору первого этажа или сразу подняться вверх.
  
  Вот здесь, в одном из кресел, что стоят в коридоре первого этажа, он сидел рядом с одной девушкой по имени Ника, которую, как ему казалось тогда, он очень любил - но которая, как это часто бывает, любила совсем другого.
  
  Кажется, ряды кресел, обитых ободранным ярко-красным дерматином, остались еще с того времени...
  
  И кажется, что сейчас раздастся звонок на перерыв между парами, распахнутся двери "десятки" - самой просторной аудитории филфака, и оттуда выпорхнут гурьбой девчонки из любимой Андреем дружной 15-55 группы - стремительная темноглазая красавица Танька Кедрина, меланхоличная Леночка Корнилова, задумчивая Марина Федосеева, вечно угрюмая (имидж у нее такой!) Ленка Зверева, звонкоголосая Оксанка Вильрих, всегда хмурая Ленка Боровикова...
  
  Или по коридору пройдет, звонко стуча каблучками, второкурсница Ника...
  
  
  
  
  
  ... В мае Андрей почти не появлялся в университете - писал диплом. И перепечатывал написанное на раздолбанной пишущей машинке, которую ему удалось взять в прокате. А когда голова делалась пустой и звенела, как шаманский бубен, и Андрей не понимал того, что он пишет, то, чтобы как-то отвлечься, он откладывал в сторону дипломную работу, доставал из письменного стола общую тетрадь и погружался совсем в другой мир - мир своих фантазий. Он писал давно задуманную фантастическую повесть об инопланетной девочке, которая жила на Земле...
  
  В университет Андрей приходил только на консультации к Ирине Святославне, своему научному руководителю.
  
  В один из таких дней, возвращаясь с консультации, в коридоре первого этажа он и увидел Нику.
  
  Девушка сидела в кресле - какая-то осунувшаяся, потускневшая.
  
  Андрей хотел пройти мимо Ники - нужно было торопиться, до сдачи диплома оставалось меньше недели...
  
  Но он не мог не подойти к Нике.
  
  Особенно после того, что с ней случилось...
  
  Андрей сел рядом с девушкой в соседнее кресло. Ника медленно, словно нехотя, подняла голову и, как показалось Андрею, удивленно посмотрела на него, словно не узнавая. Андрея обжег потускневший, измученный взгляд.
  
  - Как дела? - спросил Андрей.
  
  - Мне сейчас очень плохо - бесцветно, одними губами, проговорила Ника.- Ты же знаешь, что я...
  
  Она замолчала, отвернулась.
  
  Наверное, не хотела, чтобы Андрей видел ее глаза.
  
  - Знаю, - вздохнул Андрей. - Мне Михаил сказал...
  
  - Если бы не Михаил, - тихо сказала Ника, продолжая смотреть куда-то в сторону. Андрей поймал себя на том, что ему хочется заглянуть девушке в глаза. Взять Нику за плечи и повернуть ее лицо к себе. Но он знал, что никогда так не поступит.
  
  Потому что Ника принадлежала другому...
  
  И, словно почувствовав желание Андрея, Ника подняла на него свои большие черные глаза.
  
  Глаза, наполненные нечеловеческой болью...
  
   - Если бы не он, - повторила Ника, - я бы, наверное...
  
  Она снова замолчала, и Андрей вдруг ясно понял, что означает это "я бы, наверное..."
  
  Он понял, что могло случиться самое страшное.
  
  Такое, после чего он уже никогда не увидел бы Нику...
  
  Они сидели в пустынном факультетском коридоре и молчали. Ника ушла в себя, Андрей видел ее сосредоточенное лицо с ясно прочерченными скулами, бесцветные, потускневшие глаза, которые уже не могли плакать, плотно сжатые губы, забывшие, что такое улыбка...
  
  Андрей физически ощущал, как тяжело сейчас Нике. Господи, если бы он только смог - он бы все сделал для этой глубоко несчастной девушки, в которую был влюблен - увы, неразделенно, - почти полгода. Девушки, которая любила другого. И не только любила, но и вышла за него замуж три месяца назад. Наверное, Михаил оказался чем-то лучше Андрея, если его полюбила такая девушка, как Ника. Не просто девушка - богиня, спустившаяся с небес на землю. И величайшее счастье - дышать с ней одним воздухом...
  
  Андрей вздохнул. Ему самому казалось странным, что он никогда не чувствовал ненависти к Михаилу.
  
  Сопернику, которому посчастливилось обладать этой девушкой.
  
  Который мог каждую ночь ласкать ее...
  
  Одна эта мысль могла привести к психическому расстройству.
  
  Но Андрей смотрел на жизнь философски.
  
  Он ни о чем не жалел.
  
  То есть жалел - но совсем немного. Чуть-чуть.
  
  Потому что, сложись обстоятельства иначе, Ника сейчас бы принадлежала ему. И кто знает, как бы он, Андрей, сумел пережить то, что случилось с Никой...
  
  Андрей искренне завидовал Нике, которой посчастливилось найти свою любовь.
  
  И так же искренне желал ей счастья - с Михаилом.
  
  Особенно после того, что случилось...
  
  Пронзительно прогремел звонок - перерыв окончился, началась новая пара.
  
  - Ты идешь? - спросил Андрей.
  
  - Нет, - едва слышно ответила Ника.
  
  - Ты кого-то ждешь?
  
  - Мишу...
  
  - А он где?
  
  - Не знаю, - пожала плечами Ника. - Пошел... куда-то...
  
  - Ладно, мне пора, - сказал Андрей. - Диплом надо дописывать...
  
  Андрей неуверенно поднялся - ему не хотелось покидать Нику.
  
  И потому он несказанно обрадовался, когда Ника остановила его, слегка коснувшись пальцами рукава рубашки:
  
  - Посиди со мной...
  
  - Зачем? - вырвался глупый вопрос.
  
  - Просто посиди, - ответила Ника.- Ты можешь ничего не говорить, да и не надо ничего говорить. Просто посиди со мной, ладно? Пока не придет Миша. Я боюсь оставаться одна...
  
  ... Андрей не помнил, сколько времени они сидели рядом на соседних креслах, обитых облезлым дерматином - и молчали.
  
  Андрей чувствовал себя окрыленным - рядом с ним сидела девушка, которую он любил. И пусть она сейчас принадлежала другому - это не имело никакого значения. Андрей сейчас был счастлив, потому что сидел рядом с Никой.
  
  Как мало иногда бывает нужно человеку для счастья...
  
  Ника была задумчива и печальна. Девушку ни на минуту не покидали тревожные мысли. Андрей удивлялся, как Ника до сих пор не сошла с ума от всего, что ей довелось пережить за эти три месяца. Впрочем, она была близка к сумасшествию - Андрею об этом рассказывал Михаил. Он видел его неделю назад, спросил:
  
  - Как там Ника?
  
   - Всё по-прежнему, - обреченно махнул рукой Михаил. И добавил: -Ты бы как-нибудь зашел...
  
  - Зачем? - спросил Андрей.
  
  - Вы же друзья... Понимаешь, ей сейчас очень плохо. Она на грани нервного срыва. И я очень боюсь ее потерять...
  
  "Я тоже боюсь ее потерять, - чуть не вырвалось у Андрея, но Михаил был мужем Ники, и Андрей не должен был выдавать свои чувства, хотя Михаил хорошо знал, что Андрей был влюблен в Нику. Более того, он даже был уверен, что отбил Нику у Андрея, и чувствовал себя виноватым перед ним.
  
  - Мне надо диплом писать, - вздохнул Андрей. - Ни на что времени нет...
  
  - Ну, смотри, - ответил Михаил, пряча взгляд. И вздохнул.
  
  Таков был разговор, после которого Андрей долго корил себя, считая себя предателем. И Михаил, конечно же, это понял, он был умным парнем - но ничего не сказал Андрею. Но Михаил был не только умным - но и тактичным. Хотя его спрятанный взгляд был красноречивее всяких слов.
  
  Андрей понимал, что предает дружбу, прикрываясь дипломом. Но диплом действительно отнимал много времени и сил.
  
  Но с другой стороны - разве человек, его проблемы, не важнее диплома? Тем более, если этот человек - твой друг.
  
  Друг, которого ты можешь неожиданно потерять.
  
  Потерять навсегда.
  
  И тогда уже ничего не будет иметь никакого значения...
  
  
  
  ***
  
  
  
  - Он сказал, что никогда не бросит меня, - вдруг проговорила Ника, оборвав хаотичный бег мыслей Андрея. - Что мы всегда будем вместе...
  
  Андрей не ответил. Он не знал, что сказать Нике. Да и, как ему казалось, любые слова сейчас могли прозвучать фальшиво. А Андрей не хотел, чтобы между ним и Никой встал барьер из фальши.
  
  - Да, он сказал мне: " Я никогда не брошу тебя". А я ответила ему: "Ну зачем я тебе нужна... такая? Ты же знаешь, у меня никогда не будет детей... Уходи сейчас, пока не поздно! Найди себе нормальную здоровую женщину, она родит тебе ребенка, и ты забудешь меня..." - "Но я же люблю тебя, - с жаром ответил мне Миша. - Ты же знаешь, что я люблю только тебя..." - "Ну не надо, не надо, Миша, - говорила я ему, мне хотелось расплакаться, но глаза были предательски сухими, я уже выплакала все слезы на много лет вперед. - Я знаю, ты разлюбишь меня через год... через два... или даже раньше... ты бросишь меня...и тогда я..." - "Не надо, Ника, - говорил он мне, обнимая меня, - мы всегда будем вместе, я тебе обещаю..." Он говорил, что любит меня, и только меня, а мне было так плохо от этих слов, душу терзала черная пустота, так что мне не хотелось жить. А Миша стоял передо мной на коленях, уткнувшись лицом в мои колени...
  
  Ника замолчала. Андрей снова ничего не сказал в ответ - он понимал, что девушке сейчас не был нужен собеседник. Ей нужно было выговориться, освободить душу от нестерпимо саднящей боли - и сейчас Андрей был дня Ники своего рода "жилеткой", в которую она должна была выплакаться, чтобы ей стало легче.
  
  Да нет! Не жилеткой он был для Ники - он был другом. Андрей помнил слова Ники, которые она сказала ему, когда выходила замуж.
  
  
  
  ***
  
  
  
  Они шли по залитому жарким июньским солнцем бульвару, возвращаясь из библиотеки. Чуть в стороне шумел проспект, а здесь царила тишина. И пахло травой и липами. Андрей тайком наблюдал за Никой - девушка, казалось, излучала волны счастья, блаженная улыбка не сходила с ее губ, черные глаза сияли. Она была влюблена и на днях выходила замуж...
  
  - Ты выйдешь замуж, и я не смогу общаться с тобой так же часто, как раньше, - сказал тогда Андрей.
  
  - Глупости! - фыркнула Ника. И тут же улыбнулась, солнечно и лучисто, как могла улыбаться только она одна. - Я выхожу замуж, но это не значит, что я должна забыть своих друзей...
  
  - Ты считаешь меня своим другом? - с недоверчивой радостью спросил Андрей. Его сердце учащенно забилось, он ощущал радость и грусть одновременно.
  
  - А ты сомневаешься? - удивленно спросила Ника.
  
  И ее черные глаза вспыхнули веселыми огоньками.
  
  
  
  ***
  
  
  
  Ника считала Андрея своим другом.
  
  Таким другом, с которым можно было поделиться своей болью.
  
  И Андрей принимал эту боль. Чувствовал своей кожей. Он забирал у Ники ее боль, освобождая ее тем самым от страданий. Андрей уже физически ощущал, как тяжела и невыносима была эта боль. И понимал, что это Ника освобождает душу и сердце от боли - а он, Андрей, наоборот, принимает эту боль, наполняет ею все свое существо.
  
  И теперь он в течение долгого времени будет жить с этой болью.
  
  До тех пор, пока она не исчезнет, не рассосется.
  
  А если не рассосется, то он будет вынужден жить с этой болью всю жизнь.
  
  Будет вынужден жить с чужой болью.
  
  С болью своего друга и любимой девушки...
  
  Казалось бы - зачем ему это нужно? Он должен сейчас идти домой, дописывать диплом и готовить его к защите - а вместо этого он сидит и выслушивает откровения девушки, которая никогда не станет его женщиной. Рассказать кому - сочтут за бред сумасшедшего. За мыльную историю, сочиненную неумелым писателем, потому что таких сюжетов в жизни не бывает. Об этом уверенно скажет любой преподаватель с кафедры хоть русской, хоть зарубежной литературы...
  
  Но ведь это есть!
  
  Ника сидит рядом с ним, почти касаясь его плеча своим плечом, и делится с Андреем своей болью. И ей становится легче...
  
  -... а потом всю ночь он любил меня, - слышал Андрей тихий голос Ники. - Он никогда раньше так не любил меня. Так искренне, так самозабвенно. И мне было хорошо. Мне было очень хорошо.... Наверное, так будут любить друг друга последние мужчина и женщина, оставшиеся на земле...
  
  
  
  ***
  
  
  
  Где ты теперь, Ника? За каким горизонтом осталась, в какой дали? Эти задрипанные старые кресла помнят твою исповедь, эти стены, наверное, плакали бы, если бы имели уши и могли услышать твои слова....
  
  Семь лет минуло с той поры, Андрей ничего не знает ни о Нике, ни о Михаиле, ни о том, живут ли они по-прежнему вместе, или разбежались, как это часто бывает в жизни. И не знает Андрей, жива ли вообще Ника - девушка, которая носила имя греческой богини Победы. Хочется верить, что ничего с ней не случилось, что время вылечило глубокие раны, которые терзали ее душу...
  
  И жаль, что мне уже никогда не услышать задорного стука твоих каблучков, когда ты быстрой походкой пройдешь по гулким коридорам филфака...
  
  
  
  ***
  
  
  
  Поднимаясь по лестнице, Андрей увидел на заплеванном, в окурках, полу, у опрокинутой урны, две пестрые бумажки. Скомканные обертки от "Сникерса".
  
  Почему-то вид этих разноцветных бумажек вызвал в душе Андрея щемящее ощущение легкой грусти. Все-таки сейчас совсем другое время, - подумалось ему, - другая эпоха. Когда я был студентом, то даже не знал, что такое "Сникерс"...
  
  На втором этаже мимо Андрея прошли два парня. Один из них - высокий и тощий, как жердина, видимо, пребывал в прекрасном расположении духа, потому что он насвистывал какую-то мелодию. И вдруг ни с того, ни с сего пропел из репертуара Пугачевой:
  
  - Не могу и не хочу...
  
  Пропел, безбожно фальшивя - это было ясно даже Андрею, которому в детстве медведь на ухо наступил.
  
  - То, что ты не можешь, это очень печально, - тут же отозвался спутник парня, низенький крепыш в клетчатой рубашке, - но зачем об этом должен знать весь факультет?
  
  - Да пошел ты, - лениво буркнул высокий.
  
  - Давай сейчас войдем в аудиторию, и ты повторишь, - не унимался клетчатый. - Думаю, аншлаг будет тебе обеспечен...
  
  - Да иди ты...
  
  Так, оживленно препираясь, парни прошли мимо Андрея, даже не взглянув на него.
  
  Ну и ладно... Он здесь чужой...
  
  Но тем не менее и их шутливая перепалка почему-то навеяла на Андрея хорошее настроение, замешанное на легкой грусти. Скоро сессия, а студенты беззаботно шутят и веселятся, прикалываются друг над другом... Как и восемь лет назад, когда по этим коридорам ходил он, Андрей. Ходил не случайным гостем, а полноправным хозяином, как сейчас ходят эти два парня. Факультет сейчас принадлежит им. А он, Андрей, сейчас здесь чужой...
  
  Или все-таки - свой?
  
  Вот девушки, которые то и дело проносятся мимо Андрея, или курят на лестнице бросая на него косые, немного заинтересованные взгляды - эти девушки чужие.
  
  Они ничего не знают об Андрее. О том, что эти стены когда-то были для него родными.
  
  Эти девушки, как и те два парня, которые прошли мимо Андрея, вообще были детьми, когда Андрей заканчивал факультет.
  
  Прошло восемь лет...
  
  Или пролетело, промелькнув почти незаметно?
  
  Андрей поднялся на третий этаж. Только что прозвенел звонок на перерыв пары, и в коридоре, у кафедры русской литературы, было не протолкнуться. Андрея несказанно обрадовала эта суета, на мгновенье ему показалось, что он все-таки вернулся в прошлое, и сейчас откроется дверь, и в коридор выбегут его однокурсницы, только что сдавшие зачет или экзамен... Наваждение было столь явным, что Андрей застыл посреди коридора, уставившись на металлическую дверь кафедры русской литературы.... Раньше эти двери были обиты пластиком, - машинально отметил он, чувствуя, что настроение резко портится. Он знал, зачем устанавливают металлические двери - чтобы не вынесли материальные ценности. Компьютеры, например...
  
  Действительно - другая эпоха. А прежняя ушла навсегда, и ее не вернешь. Можно лишь вспоминать и радоваться, что Эпоха Романтизма когда-то была...
  
  Чуть в стороне от железной двери, у подоконника, стояли три девушки. Одна - невысокая, с золотистыми волосами, что-то с жаром объясняла двум другим, которые послушно кивали, соглашаясь.
  
  Преподаватель, - понял Андрей, вслушиваясь в разговор. Из молодых, наверное, потому что не отличить от студентки...
  
  Когда Андрей был студентом, у них тоже было немало молодых преподавателей, только что закончивших университет. И которых не всегда можно было с первого взгляда отличить от студентов.
  
  Из-за этого порой случались забавные казусы...
  
  Девушка-преподаватель стояла в пол-оборота Андрею, и он видел только ее левый профиль и кудрявый завиток золотистых волос, спадавший на глаза, так что она постоянно сдувала его. Снова пришло наваждение - Андрею показалось, что он хорошо знает эту девушку...
  
  Словно почувствовав взгляд Андрея, девушка обернулась. Внимательно посмотрела на Андрея.
  
  И Андрей стал свидетелем удивительной метаморфозы: глаза девушки расширились, губы, чуть вздрогнув, раздвинулись в приветливой улыбке.
  
  Несколько долгих секунд она смотрела на Андрея, словно не зная, что ей делать дальше - то ли, узнав, броситься к нему на шею, то ли, поняв, что обозналась, остаться на месте и продолжить начатый разговор.
  
  Сердце Андрея ударило пожарным набатом и упало куда-то в район желудка. В горле запершило...
  
  Неужели наваждению суждено обрести реальность?
  
  Нет, он еще не узнал девушку.
  
  Хотя и предполагал, кто это могла быть. Но это было также невероятно, как найти в подвале обреченного на снос старого дома машину времени и отправиться на ней в прошлое, которое ушло навсегда... А девушка тем временем вышла из секундного оцепенения.
  
  - Андрюша? - неуверенно произнесла она. - Это ты? Извините, девушки, - это относилась уже к собеседницам, студенткам.
  
  Она все-таки порывисто подбежала к Андрею - вся такая радостная, светящаяся.
  
  - Андрей? Ты?
  
  Студентки с любопытством взирали на мизансцену, словно списанную с какой-нибудь банальной "мыльной оперы".
  
  - Я, - сухо ответил Андрей, судорожно сглатывая.
  
  Нет, не зря он вспомнил сегодня про Нику, не зря. Еще утром, когда он только собрался сходить на факультет, он почему-то чувствовал, что может увидеть ее...
  
  Нику...
  
  Студентки с еще большим интересом взирали на Нику и Андрея. Андрей знал, что не пройдет и пяти минут, как весь факультет узнает, что преподаватель с кафедры русской литературы Ника... интересно, как ее по отчеству?...встретила какого-то парня, с которым у нее когда-то, по всей вероятности, что-то было... Филфак - это "женский монастырь", слухи здесь распространяются быстрее скорости света. Так было во времена Андрея, так наверняка происходит и сейчас... Но неведомо этим девушкам - кстати весьма и весьма симпатичным, - что эти слухи не имеют под собой никакой твердой почвы. Андрей грустно усмехнулся: если бы... если бы тогда, в прошлом, в Эпоху Романтизма, она стала его девушкой, то... Но он отогнал от себя приятную, но ненужную мысль: зачем думать о том, чего не случилось? Боль от утраты давно уже прошла. Зарубцевалась и почти забылась. И его боль, и боль Ники, которую он впитал в себя, когда они сидели в коридоре на первом этаже...
  
  - Погоди, я сейчас освобожусь, поговорим, расскажешь, как ты, что, где, - быстро, запинаясь, говорила Ника, словно тоже боялась, что перед ней - наваждение, искусственный фантом, который может исчезнуть так же неожиданно, как и появился.
  
  Она обернулась к студенткам:
  
  - Подойдите ко мне с курсовой через полчасика, хорошо?
  
  Андрей почувствовал, как сердце возвращается на свое законное место, и где-то в груди разливается приятная волна нежности. Ника... Она преподает в университете, ей пишут курсовые... ну и пусть, что она замужем... Мне просто хочется видеть ее, говорить с ней, смотреть ей в глаза... как раньше...
  
  - Пошли на кафедру, - радостно улыбаясь, сказала Ника Андрею. И приветливо посмотрела на него своими большими черными глазами.
  
  Эти глаза девять лет назад сводили меня с ума...
  
  Увидев эти черные, как теплая южная ночь глаза, трудно было не влюбиться в Нику.
  
  Влюбиться раз и навсегда.
  
  С первого взгляда...
  
  
  
  ***
  
  
  
  Как в тумане, Андрей шел за Никой на кафедру, и к нему возвращались прежние, уже давно забытые чувства.
  
  Ему почему-то хотелось верить, что прошлое можно изменить.
  
  Потому что вернулась Эпоха Романтизма.
  
  Вместе с Никой, девушкой с золотистыми волосами и черными глазами.
  
  
  
  ***
  
  
  
  Андрей впервые увидел Нику 18 апреля 1991 года. Нет, он не запомнил эту дату на всю жизнь, просто в этот день на филфаке проходила студенческая научная конференция, посвященная 180-летию со дня рождения Белинского, и у Андрея сохранилась программка этого мероприятия. Он отыскал ее среди "филфаковского архива", как он в шутку называл кипы бумаг, оставшихся с тех времен - конспекты лекций, шпаргалки, "методички", записки, которыми он перекидывался на лекциях с однокурсниками... Да мало ли остается хлама у человека, который хочет сохранить в памяти навсегда ушедшее прошлое? Хочет сохранить в своем сердце ушедшую Эпоху Романтизма...
  
  Выкидывать их было жалко, вот они и пылились в ящиках письменного стола.
  
  Программу научной конференции Андрей отыскал, когда пришел домой, обрадованный неожиданной встречей с Никой. Встречей неожиданной, но доставившей Андрею несколько приятных минут...
  
  
  
  ***
  
  
  
  - Сколько же я тебя не видел? - спросил Андрей, когда они вошли в кабинет кафедры русской литературы и сели за стол, напротив друг друга. - Наверное, лет восемь...
  
  - Да, мы очень давно не виделись, - с улыбкой отозвалась Ника. - С тех пор, как ты закончил университет.
  
  - Теперь, наверное, в следующий раз мы снова увидимся лет через десять... - проговорил Андрей.
  
  - Ну почему через десять? - не согласилась Ника. На ее губах сияла радостная улыбка. - Гораздо раньше, я думаю... Надо чаще встречаться - видел рекламу?
  
  - Видел, - Андрей тоже улыбнулся.
  
  - Заходи в гости, - вдруг тихо, с какой-то особой мягкостью в голосе, проговорила Ника.
  
  - Когда? - сердце Андрея забилось в радостном предчувствии.
  
  Предчувствии новой встречи...
  
  - Когда захочешь, - просто ответила Ника.
  
  
  
  ***
  
  
  
  Андрей долго рылся в бездонных ящиках письменного стола, перелопачивая лежавшие мертвым грузом старые конспекты, методические пособия, программки научных конференций и прочий, на взгляд постороннего наблюдателя, хлам, который давно уже было пора выкинуть на помойку.
  
  Но Андрею было мучительно больно расставаться со своим "филфаковским архивом". Андрей никогда не страдал излишней сентиментальностью, не любил красивых и высокопарных слов, считая их изначально лживыми, и никогда бы не сказал даже самому себе, что эти старые бумаги дороги его сердцу. Не сказал бы... Но это было именно так, потому что они напоминали ему о прекрасной Эпохе Романтизма...
  
  ...Программку научной конференции, на которой Андрей впервые увидел Нику, он отыскал внутри одной общей тетради. В тетради были главы из неоконченной фантастической повести, которую Андрей писал как раз в апреле того года. Повесть должна была называться "Не забудь оглянуться" и рассказывала о двух подростках из будущего, мальчишке и девчонке, которые без спроса забрались в неисправную машину времени, которая перенесла их в прошлое, в военное время, где они и погибли от рук фашистов.
  
  Без влияния Алисы Кира Булычева, книги которого Андрей обожал, тут, конечно же, не обошлось. Но Булычев никогда не стал бы писать такой грустный финал. Наверное, именно поэтому Андрей не закончил свою повесть, не довел действие до логического финала. Не любил он книги с грустным концом...
  
  Андрей пролистал тетрадь, подумал, что, быть может, стоит вернуться к старому сюжету и завершить его - и, вздохнув, отложил тетрадь в сторону. Нет, ничего у него сейчас не получится, раз не получилось тогда...
  
  Андрей раскрыл серый тонкий, отпечатанный на университетском ротапринте, буклетик. С грустью стал искать знакомые имена своих однокурсниц - большинство из них навсегда остались там, в прошлом, он не виделся с ними больше восьми лет, и даже лица некоторых из них давно уже стерлись из памяти.
  
  Но он все равно их не забыл. Особенно девушек из пятой группы, с которыми его связывало очень многое - еще со времен колхоза перед первым курсом.
  
  Федосеева Марина - она в том день читала доклад - "Слова с метафорическим значением в "Сказках" Щедрина". Секция "Вопросы языка и творчества Салтыкова-Щедрина".
  
  Корнилова Елена - "Источники метафорических переносов у существительных". Та же секция. Это понятно - там же Маринка. Мариночка... А Леночка и Марина всегда были вместе...
  
  Зверева Елена - "Особенности диалогов в рассказах Федора Абрамова". Секция "Советская литература".
  
  Кедрина Татьяна - доклад с мудреным названием "Некоторые нетрадиционные формы учета знаний по литературе". Секция "Методика преподавания литературы".
  
  Андрей снова вздохнул. Он бы все отдал, даже душу дьяволу, чтобы снова найти этих добрых, милых девушек... Особенно Таньку Кедрину.
  
  Наконец Андрей отыскал нужный ему раздел "Поэтика русской литературы", просмотрел список фамилий студентов и названия докладов.
  
  Коженкина Ирина, 4 курс. "Теория комического у Гоголя". Науч. рук. И.В.Короткина.
  
  Синичкина Ольга, 3 курс. Принципы сюжетно-композиционной организации романа Тургенева "Отцы и дети". Науч. рук. М.М. Федрина.
  
  Завьялина Галина, 4 курс. "Письма А. Н. Островского как явление эпического жанра". Науч. рук. Л.В. Бруни.
  
  Александрова Марина. 3 курс. "Семантика звуковых комплексов в фамилиях персонажей Достоевского". Науч. рук. И. В. Фомченко.
  
  Медведкова Светлана, 4 курс. "Своеобразие сценической речи А. Н. Островского". Науч. рук. Л. В. Бруни.
  
  Пятнадцать фамилий, некоторые из них уже ничего не говорили Андрею.
  
  И в самом конце - Широкова Ника, 2 курс. Мифологические образы и мотивы в комедии А. П. Чехова "Чайка". Науч. рук. - И. В. Короткина.
  
  Ника...
  
  Девушка-чайка...
  
  Именно с этой вольной морской птицей Андрей ассоциировал Нику...
  
  
  
  - Я думал, ты обо мне давно забыла, - говорил Андрей, сидя напротив Ники за столом, где обычно сидели преподаватели. Стол, казалось, сохранился с того самого времени...
  
  В углу о чем-то сосредоточенно шумел системный блок компьютера. За монитором сидела какая-то худощавая женщина с усталым лицом и сосредоточенно набирала какой-то текст. У окна задумчиво стоял, выпуская дым в форточку, мужчина лет двадцати пяти. Длинные, как у рокера, волосы спадали на плечи. Тоже, наверное, молодой преподаватель. Из тех, что поступили в университет, когда Андрей его уже закончил.
  
  - А почему я должна была тебя забыть? - удивленно спросила Ника.
  
  - Ну, не знаю... давно не виделись...- Андрей почему-то почувствовал себя неуютно. Как-то скованно...
  
  Первые эмоции схлынули, как волны цунами после землетрясения, и Андрей не знал, о чем теперь он будет говорить с Никой.
  
  - А я тебя часто видела, - лучисто улыбнулась Ника. - Представляешь, еду на работу в трамвае - и вдруг ты куда-то идешь...
  
  - Да нет, я о другом, - вздохнул Андрей. - Я вот думал... вдруг мы когда-нибудь случайно встретимся, а ты и не вспомнишь меня...
  
  - А я и не забывала, - ответила Ника. Андрей увидел, как улыбка слетела с ее губ, и в глазах Ники появилась грусть. Андрей поймал себя на том, что ему очень хочется спросить Нику о ее муже, однако почему-то не решался задать этот простой, казалось бы, вопрос. Его взгляд остановился на руках Ники.
  
  У нее всегда были очень красивые руки.
  
  И обручальное кольцо плотно сидело на указательном пальце левой руки.
  
  - У меня остались о тебе исключительно приятные воспоминания, - сказала Ника.
  
  - Странно, - заметил Андрей, - ты же, кажется, не была влюблена в меня, чтобы вот так... не забывать...
  
  Андрей хотел добавить - "не была влюблена в меня, как я в тебя", но в последний момент не решился. Все-таки Ника была замужем...
  
  - Почему нужно обязательно быть влюбленной? - удивилась Ника. Как показалось Андрею, вполне искренне. - Мы же были друзьями... и ты когда-то мне здорово помог... когда мне было очень плохо... так что...
  
  - Спасибо, - едва слышно проговорил Андрей, судорожно сглатывая.
  
  - Это тебе спасибо...
  
  Ника положила теплую ладонь на руку Андрея.
  
  Он вздрогнул...
  
  Наверное, от неожиданности.
  
  
  
  ***
  
  
  
  Честно говоря, в тот день Андрей не собирался идти в универ. Из-за студенческой научной конференции занятия отменили, а присутствие на докладах было делом добровольным. Так, по крайней мере, говорили преподаватели. Что же на самом деле у них было на уме - одному богу было известно... Тем не менее многие студенты проигнорировали данное мероприятие. Да и понятно - на улице наконец-то воцарилась ее величество весна, апрельское солнце раскочегарилось почти по-летнему, и не очень хотелось сидеть в душных аудиториях и слушать заумные речи. Гораздо приятнее прогуляться с друзьями или в одиночестве по улицам Староволжска...
  
  Однако Андрей, хоть и не был "ботаником", готовым все свое свободное время проводить в библиотеке, обложившись книгами и конспектами, интересовался наукой все же интересовался. Он любил читать серьезные литературоведческие работы, критические статьи. В принципе, это входило в его обязанность как студента, однако нельзя сказать, что эта обязанность была ему неприятна. Андрей получал удовольствие от того, что общался - пусть даже опосредованно - с умными людьми, жившими задолго до его рождения, которые в чем-то превосходили его, несмотря на то, что в их времена не было радио и телевиденья, а книги писались гусиным пером. Не со всем из них Андрей был согласен - например, он сильно не любил, можно даже сказать- терпеть не мог - Белинского, критика, в честь 180-летнего юбилея которого и проводилась научная конференция. Андрею нравился стиль статей Белинского, однако он не мог согласиться с тем, как критик оценивал творчество своих современников, русских и зарубежных писателей. И не только не мог согласиться - некоторых выводов Белинского он просто не мог принять. Ну как он мог утверждать, что "Три мушкетера" - "посредственный роман посредственного писателя"! Хорошо еще, что столь безапелляционное высказывание не разглядели наши партийные идеологи, которые сделали из "неистового Виссариона" чуть ли не основоположника марксизма, заставляя студентов конспектировать его работы наряду с трудами Маркса и Ленина, - иначе не видать бы Андрею и его сверстникам в детстве романов "посредственного" Александра Дюма, как не видели они многих книг, когда-то разгромленных Белинским и другими "революционными демократами", идейными предшественниками большевиков...
  
  Кроме того, Андрей любил слушать умных людей. И если студент - под началом своего научного руководителя - сумел написать серьезную научную работу, то одно это обстоятельство поднимало его в глазах Андрея на недосягаемую высоту. Конечно, Андрей и сам писал курсовые работы по теме его будущего диплома, изучал романтизм, однако - видимо, в силу того, что привык относиться к себе слишком критично, - не решился выносить их на широкое обсуждение. Лучше уж посидеть, послушать - глядишь, и сам узнаешь много нового и станешь чуть-чуть умнее...
  
  Так что Андрей твердо решил идти на научную конференцию. Правда, он так и не знал, на какую из литературоведческих секций ему податься. Он разрывался между "Творчеством Салтыкова-Щедрина", "Поэтикой русского фольклора", "Пушкинскими традициями в современной русской литературе", "Историей русской литературы и критики" и "Поэтикой русской литературы". Андрей понимал, что на всех секциях могут быть интересные, увлекательные доклады, однако еще Козьма Прутков заметил, что невозможно объять необъятное...
  
  И после долгих раздумий Андрей решил вообще податься на "Фольклор".
  
  Потому что там должна была читать свой доклад одна очень хорошая девушка...
  
  По имени Алиса...
  
  Почти полгода назад Андрей поругался с Алисой, и они не разговаривали. То есть совсем не разговаривали... Самое печальное, что они учились на одном курсе, так что постоянно сталкивались в факультетских коридорах и аудиториях. При этом Андрей делал вид, что не замечает Алису, а Алиса быстро опускала глаза и старалась быстро-быстро, как мышка, прошмыгнуть мимо Андрея. Андрею оставалось только напустить на лицо непроницаемое выражение и делать вид, что это его не касается.
  
  Хотя ему очень хотелось помириться с девушкой, которая ему очень нравилась.
  
  Которую, как ему казалось, он очень любил.
  
  Да и сама Алиса, как хотелось казаться Андрею, не совсем ровно дышала в его сторону...
  
  Особенно после того, что произошло между ними в прошлом октябре...
  
  Или не произошло. Потому что теперь Андрею казалось, что это был всего лишь сон. Сладкий, приятный сон, после которого так не хотелось просыпаться, потому что во сне он был по-настоящему счастлив, а, проснувшись, понял, что счастье было очень и очень близко, но он загубил его своими руками.
  
  Андрей разработал план, согласно которому он приходит на секцию "Фольклора", где Алиса должна будет читать свой доклад, и когда наступит пора задавать вопросы, он непременно что-нибудь спросит у девушки. И она будет вынуждена объяснить Андрею, в чем же все-таки заключаются художественные особенности русских народных сказок... ну не будет же она, в самом дела, молча стоять за обшарпанной деревянной кафедрой и молчать - только потому, что когда-то очень давно, уже почти в другой жизни, Андрей обидел ее неосторожным злым словом, оборвав развитие их отношений, которые, казалось, только-только начали складываться...
  
  Андрей задаст Алисе вопрос, она ответит ему - и это станет первым шагом к их примирению.
  
  Однако случилось так, что Андрей не попал на "Фольклор". И примирение отодвинулось еще на несколько долгих месяцев.
  
  
  
  ***
  
  
  
  ... а когда оно все-таки состоялось (в самом конце пятого курса), это уже не имело никакого значения для них обоих.
  
  Ну, почти никакого...
  
  
  
  ***
  
  
  
  Когда завершилось пленарное заседание, на котором выступал с докладом о деятельности Белинского Михаил Николаевич Сторогин, преподаватель кафедры русской литературы, и Андрей направился к выходу из "десятки", - самой большой филфаковской аудитории, его перехватила стоявшая у дверей Ирина Святославна Короткина. Научный руководитель по будущему диплому...
  
  - Андрей, вы идете на заседание нашей секции? - деловито спросила она.
  
  - Я собираюсь на фольклорную, - ответил Андрей. А в коридоре он заметил Алису, которая вышла из "десятки" через другую дверь. Наверное, чтобы лишний раз не сталкиваться с Андреем. Но, как ему показалось, бросила косой взгляд в его сторону.
  
  - Да, да, это тоже очень интересно, - в своей обычной восторженной манере заговорила Ирина Святославна, - но на нашей секции будет вся специализация по романтизму, вам ну просто необходимо там быть...
  
  Это было предложение, от которого невозможно отказаться. Ирина Святославна не только никогда не кричала, она вообще говорила очень тихо, однако те, кто ее знал очень хорошо, предпочитали с ней не спорить.
  
  Так что намек был понят, и Андрей пошел на третий этаж, в тридцать четвертую аудиторию, где собиралась секция "Поэтика русской литературы".
  
  Примирение с Алисой снова отодвигалась на неизвестный срок. И Андрей, как ни странно, был рад этому.
  
  Он не чувствовал себя готовым к тому разговору, который непременно случится, если он заговорит с Алисой и попросит у нее прощения...
  
  Возможно, Андрей поступал трусливо, не по-мужски, прячась от неприятностей, однако он оправдывал себя тем, что так сложились обстоятельства. Если бы он не встретил Ирину Святославну, то непременно пошел бы на "Фольклор".
  
  ... На секции "Поэтики" Андрей внимательно слушал всех докладчиков, по окончании выступлений иногда задавал вопросы докладчику. Иногда вопросы были каверзные - особенно тем студентам, у кого научным руководителем была Лидия Васильевна Бруни. Года назад, когда Андрей учился на третьем курсе, Лидия Васильевна вела историю русской литературы второй половины девятнадцатого века. Студенты боялись Бруни, за глаза называя ее "инквизитором": очень уж строго она спрашивала... Бруни была легендой филологического факультета, ею пугали зеленых первокурсников. Про нее сочинялись анекдоты. "Это филологический факультет" - "Да!" - "Вам звонят из зоопарка. В клетку с тигром попала ваша преподаватель Лидия Васильевна Бруни" - "Ваш тигр, вы и спасайте...". Считалось, что настоящим студентами могут стать только те, кто сдал экзамен Бруни.
  
  Андрей экзамен сдал. Со второго раза. В первый раз, не удовлетворившись ответами по билету, она, наверное, с час гоняла Андрея по всему девятнадцатому веку, спрашивая такие подробности жизни и творчества Тургенева и Островского, про которые могли знать только они сами. Вначале Андрей был близок к панике, а потом ему стало все равно, и он лелеял только одно желание - чтобы поскорее закончились его муки, которые мало чем отличались от мук грешников в аду....
  
  Насладившись победой, Лидия Васильевна сказала Андрею, сурово глядя сквозь толстые стекла очков:
  
  -Вы ничего не знаете, молодой человек!
  
  И предложила ему на выбор две альтернативы: либо Андрей сейчас получает "неуд" и приходит на пересдачу после сессии, либо он приходит завтра и отвечает без билетов, в режиме собеседования, но самое большее, на что он может рассчитывать, это жиденькая "тройка".
  
  Андрей согласился на второй вариант. Утопающий хватается за любую соломинку...
  
  Когда Андрей вышел из аудитории и поделился впечатлениями с однокурсниками и "болельщиками" с других курсов, ему сказали, что он очень легко отделался. Можно сказать что ему несказанно повезло, как если бы он выиграл в лотерею миллион рублей. Потому что Лидия Васильевна еще никому не разрешала прийти на следующий день. Весь факультет знал - завалив экзамен у Бруни, ты обречен на бесчисленные пересдачи. И хорошо еще, если в деканате не решат поставить вопрос о твоем отчислении за академическую неуспеваемость...
  
  Словом, в этот день Андрей стал легендарной личность. "Живой легендой филфака". Рассказы о нем передавались из уст в уста от старшекурсников к новым поколениям студентов и обросли такими жуткими подробностями, что Андрею становилось неловко, когда ему, уже давно закончившему филфак, знакомые студенты рассказывали эту историю. А одна девушка, когда он случайно проболтался, широко распахнула глаза и воскликнула: "Так ты тот самый?!". В ее голосе была адская смесь неподдельного восхищения и суеверного ужаса, так что Андрею захотелось провалиться сквозь землю...
  
  
  
  ... Андрей пришел на пересдачу на следующий день, чувствуя, что голова его напоминает алюминиевое ведро - она была такая же пустая и звонкая.
  
  А Лидия Васильевна, словно оправдывая свое прозвище "Инквизиторша", взялась за него всерьез...
  
  Он так и не понял, как получил свою "тройку". Слабенькую, на тонких ножках, как образно заметила сама Лидия Васильевна.
  
  Единственным желанием после столь жуткой нервотрепки было желание поскорее добраться до дома и завалиться спать как минимум на неделю...
  
  
  
  Воспоминания пронеслись перед Андреем со скоростью курьерского поезда.
  
  Странно: оказывается, он ничего не забыл.
  
  Совсем ничего...
  
  А Ника что-то быстро, увлеченно говорила, то и дело касаясь тонкими пальцами рукава рубашки Андрея.
  
  -Что? - переспросил Андрей, возвращаясь к реальности.
  
  -Я говорю, заходи ко мне... - улыбалась Ника, и в помещении стало даже светлее, словно в окно заглянуло солнце и согрело мрачные серые стены университетской аудитории золотистыми лучами.
  
  Да, впереди была неизвестность, но Андрею хотелось верить, что прошлое не ушло, и его можно вернуть.
  
  И Эпоха Романтизма никуда не исчезла.
  
  Она навсегда осталась с ним.
  
  Как и Ника - девушкой с золотистыми волосами и черными глазами...
  
  
  
  Май-июнь 2000 г.
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"