Аннотация: Отверженный человек из галактической преисподней становится учеником Мастера из ССР - Содружества Свободного Разума. Раз - и студент заочник. "Не познавший тяжесть греха, не достигнет полноты очищения". Он и старается.
Глава 1. Мастер Он
"Чудо не водка. Оно бывает и до четырнадцати часов", - сказал как-то отец, найдя под скамейкой в парке пятитысячную купюру. Эти слова постучались в мою голову, когда обернувшись, я увидел перед собой очень странного старика. Ну, как старика? Этот мужик был ещё достаточно крепок. Поезд метро раскачивался из стороны в сторону, а он не держался за поручни и вполне себе держал равновесие. Если б не длинная белая борода, ему бы никто не дал больше полтинника.
Представьте себе моё удивление! И дело не в том, что секунду назад в последнем вагоне никого кроме меня не было. Просто зима, ночь. На улице минус тридцать. А он босиком. Какой уважающий себя постовой, пропустит такого в метро? Тем более, перстенёк на руке. Вещь дорогая. Откуда у босяка? Вдруг украл?
Не знал я тогда, что это усилитель желаний. Даже рассмотреть его, как следует, не успел. Времени не хватило. Поезд споткнулся, сбавляя ход, и диктор сказал хорошо поставленным артистическим голосом:
- "Автово". Следующая станция "Ленинский проспект".
Сказал и сказал, делов то! Я приготовился к выходу, а этого с бородой будто током тряхнуло: вздрогнул всем телом, схватился за мою руку - и исчез. Ладно бы просто так исчез, так и меня с собой прихватил.
Нехилый такой столбнячок, искры перед глазами - и стою я, ваш покорный слуга, хрен его знает где. В небе два солнца, трава под ногами фиолетово-красного цвета и деревья толщиной в руку. Не вверх растут, а стелятся над землёй, наподобие виноградника. Листья у них огромные, круглые, как у земных кувшинок. Море поблизости плещется и духота. Солнышки в два ствола припекают, прибрежные скалы делятся нажитым, как каменка в русской бане. А на мне зимний армейский комплект от Юдашкина со споротыми погонами, гражданская пидорка и сапоги на рыбьем меху. Думал, после выхода из метро мерзнуть буду, а оно вон оно как! На пот исхожу.
Смотрю, сумка при мне. Паспорт, военный билет, медицинская книжка, направление на операцию из воинской части, аттестат с выпиской из приказа, рентгеновский снимок - ничего по дороге не потерялось. И старичок, гребаный почучуй, тоже никуда не пропал. Сидит себе на траве, улыбается. Заметил, что я, наконец, обратил на него внимание, похлопал себя ладошкой по волосатой груди и говорит:
- Он!
Да тут по одной бороде можно определить, что никак не она.
Так я ему и сказал. Ещё от себя кое-что добавил. Только не понял он, воспринял мои слова без мысли в глазах. Голову набок склонил, перстень к глазам поднес, будто бы камнем любуется.
А камушек действительно знатный. Пульсирует, как живой. Всеми оттенками красного переливается. Взгляда не оторвать! Век бы смотрел, только чувствую, запекаюсь, как курица в гриле. Начал потихоньку разоблачаться. Куртку на солнышках разложил, берцы кой-как снял. Только взялся за свитер, начал стаскивать его через голову, слышу, кто-то смеется. Сначала тихонечко подхихикивает, потом все громче и громче.
Вот честное слово, у меня на душе полегчало. Если над тобою смеются, значит, кто-то, как минимум, тебя понимает. Почему-то, вдруг, показалось, что проблемы, связанные с моим перемещением хрен его знает куда, разрешатся сами собой. Обрушатся декорации, из-за пригорка вывалится куча статистов, и человек с микрофоном произнесёт: "Здравствуйте! Это программа "Розыгрыш"!
Не именно так, а что-то типа того. Действительно, кто я такой, чтобы надо мной в прямом эфире прикалывались? Не Тимоти, не Юдашкин (чтоб он, в таких же армейских штанах без карманов зарплату свою носил), а обычный российский прапорщик. Ну да, можете тоже смеяться. Тот самый прапорщик, что ворует со склада все, что плохо лежит. Стырил на последней войне целый осколок, и ношу его под левой коленкой, чтобы никто не нашел.
В общем, снимаю я этот треклятый свитер, а он как назло, ни в какую! Майка прилипла к телу и тормозит. Чувствую, трясет меня, накрывает. Даже смех старика стал казаться уже не спасительным, а дурацким. Рванул изо всех сил, и справа моя в стороны поползла. Порвал, стало быть. Но дышать стало чуть легче.
Кто ж, думаю, интересно, попался такой смешливый? Смотрю, а это мой похититель. Упал на траву, ногами сучит и по бородище своей с боку на живот перекатывается. А она у него, как у БГ - лидера группы "Аквариум". В смысле, растет с конца подбородка. Только у Бориса Борисовича этот символ мужской мудрости, как у буддийского монаха, поскандалившего с женой, последний клочок и остался, а у этого достойного человека - чисто хвост орловского рысака. Расширяется посредине и длиной почти до колен.
Ладно, думаю, не буду мешать. Пусть забавляется, коли ему так весело. Пойду лучше в море ополоснусь, раз уж припрыгала такая халява.
Только сделал пару шагов, слышу, старичок окликает. Ну, типа, строжит:
- Не ходи никуда! Тут ничего нет, ни моря, ни облаков, ни травы.
- Как, - говорю, - нет? А это что под ногами?
- Это ещё черновик. Всё что успело придуматься. Ну как тебе, нравится? Хотел бы ты жить на такой планете?
Присмотрелся я повнимательней, точно! Не планета, а большой недострой. Ни птиц никаких, ни зверей. С комарами и мухами, это, конечно, он здорово сообразил, но и без них как-то скучно.
Стою, переминаюсь с ноги на ногу: сказать, или промолчать? Творческие люди, они по натуре обидчивы, замечания принимают в штыки.
Хрен с ним, думаю, похвалю. А чтоб не подумал, что я темню, докопаюсь до какой-нибудь мелочи. Взял и сказал:
- Как по мне, жарковато, мужик, у тебя. Два солнца это уже перебор.
- Тебе тоже так кажется? - с живостью откликнулся он. - Сейчас исправлю.
Я думал, что это шутка, а дедушка правой рукой по горизонту провел - мык! - и накрылось одно светило, ни тени, ни облачка не оставив. И, как ни в чем, ни бывало:
- Так лучше?
- Другое дело! - подтвердил я, внутренне охреневая.
- У меня еще много разных задумок! - похвастался старичок. - Как с континентами разберусь, хочу заселить океан разумными рыбами. Как, одобряешь?
- Разумное существо должно созидать, - подумав, ответил я. - А рыбы для этого не приспособлены. Двумя плавниками много не наработаешь, а плоскою головой ничего не изобретёшь. Колесо под водой без надобности, огонь в принципе не горит, звёздного неба не видно. Нет горизонта, к которому нужно стремиться. Чтоб, к примеру, освоить космос, придётся тем рыбам сначала выйти на сушу. А это получается что? - лишний виток эволюции. И вообще, это не по-хозяйски оставлять без догляда сушу на длительный срок. Пока новый разумный вид поднимется на ноги и обрастёт руками, всё здесь деревьями зарастёт. Посмотрит посторонний с орбиты: ну и планета, лес да вода!
- Ты прав, - согласился он. - С рыбами каши не сваришь. А жаль. Хотелось, чтоб было красиво и не как у других...
Смотрю, скис старикан, обломалась его задумка. А я уже про жару и море забыл. Страсть как люблю потрепаться на глобальные темы. Ладно, думаю, домой я успею. Коли есть такая возможность, надо подсказать мужику. Ему ведь, ещё меня возвращать обратно.
- Ты, - говорю, - не с того края копаешь. Совершенней чем гомо сапиенс природа ничего не придумала. Если нельзя выиграть в качестве, можно попробовать взять количеством. Чтоб было не как у других, посели на своей планете несколько человеческих рас. Дай каждой среду обитания, культуру и внешность в корне отличную от всех остальных. Гномы, к примеру, пусть живут в горных пещерах, из руды выплавляют железо, делают оружие и доспехи. Эльфы...
- Оружие и доспехи?! - перебил меня старикан, и снова захохотал. - Где это ты на такие чудеса насмотрелся, у себя в преисподней?
На этом вот, "у себя в преисподней", я как-то сразу внимания не заострил. Ладно, подумал, потом уточню, с чего это, питерское метро (а может, и не только метро), стали сравнивать черт знает с чем. Культурно спрошу, не поднимая скандала. Мужик вроде бы адекватный, хоть и педант, на критику реагирует. Не станет меня, за такую мелочь правою ручкой мыкать.
- Слышь, - говорю, - дядька, не знаю, как тебя величать, а над чем это ты так громко смеялся?
- Что, обиделся? - между двумя всхлипами откликнулся он. - Ну, прости старика. Трудно было не засмеяться. Он это имя моё, а не то, что ты тут наговорил. И речь у вас, у отверженных, очень чудная. Все слова говорите наоборот. Добрые люди "акур", вы - "рука", "ями" - "имя". Я, грешным делом, без усилителя, не сразу и разобрался. Кстати, что такое "колоско", то есть "осколок"?
- Инородное тело, проникшее в плоть, - как можно точней, сформулировал я, откладывая на ум словечко "отверженные"
- Инородное - это значит, рожденное в ином мире? Кар, или, как у вас говорят, рак? Нет? По глазам вижу, что нет! Слушай, отверженный, а что ты все время стоишь? Неудобно ведь так разговаривать, снизу вверх.
- Эх, дядька! - мне почему-то, стало немного жаль, этого наивного старика. - Да если б я мог сидеть, с какого б тогда хрена в пустом вагоне стоял? Осколок мешает.
- Так он у тебя с собой?! - обрадовался Он, - Будь добр, покажи!
- Там, - я ткнул под коленку указательным пальцем и вынул из сумки рентгеновский снимок, - можешь полюбоваться.
- Как интересно! Приляг.
Не знаю почему, но я повиновался. С наклоном вытянул ногу влево. Упершись руками, присел на полушпагат. Увидев как мне тяжело, дядька засуетился. На его, безмятежном лице, проявилась гримаса жалости. Вздохнув, он легонечко мыкнул рукой, и я сразу обрел горизонтальное положение. Причём не завис, а разлегся на чем-то упругом и мягком в полуметре от грунта.
- Посмотрим, посмотрим!
Внимательный взгляд ощупал мое колено, туда же потянулись и руки.
- Э, э, дядька, ты что удумал?! - запаниковал я.
Но было уже поздно: "дядька" катал на ладони бесформенный кусочек железа, небольшой, миллиметров шесть. И как успел? Ни то что боль, я вообще ничего не почувствовал.
- И угораздило же тебя так глубоко занозу в ногу загнать! - с укоризной, сказал Он. - Или ты не сам? Ах, да! Мне ж говорили. Так это и есть осколок с самой настоящей войны? Никогда б не подумал! - Глаза у него большие, карие, круглые. Они прямо таки светились от счастья. - А ну-ка попробуй сесть! Не бойся. Кость я поправил, сухожилие нарастил. Только ямка снаружи осталась. Загладить ее, или пусть так и будет?
- Пусть будет, - сказал я, тщетно стараясь нащупать рукой край воздушного ложа, - а то медкомиссия не поверит, что он у меня был.
- Он?! А причем тут... ах, да, ты же в другом смысле...
О создателе этой планеты у меня постепенно складывалось двоякое впечатление. С одной стороны он казался мне всемогущим волшебником, чуть ли ни богом, который на раз, зажигает и гасит солнце, а с другой - натуральным лохом. Таких простаков на Земле не только сами разводят, но и передают по цепочке родным и знакомым. Я б на его месте поостерегся приглашать к себе в гости неизвестно кого, даже имени не спросив.
- Слушай, Он... - так и не добравшись до края, я сел напротив него, скрестив по-турецки ноги.
- Ты не мог бы называть меня дядькой? - просительным тоном сказал старичок, опуская меня на землю очередным "мыком". - Мне безумно понравилось это слово. Такое домашнее, чистое. Как будто из тех далеких времен, когда я был юным и низшим.
- В каком смысле "низшим?" - не понял я.
- Примерно таким, как ты, - уточнил Он. - Даже боги были когда-то людьми. Кроме, естественно, первородных.
Меня снова прошибло на пот.
- Так ты, получается бог? - спросил я, с трудом шевеля отвисающей челюстью.
- Что ты! - захохотал, замахал руками этот наивный старик. - Хорошо хоть, не слышал никто! До бога мне, как отверженному до низшего: расти, совершенствоваться, перерождаться. Я мастер! Вчера еще был подмастерьем, а сегодня уже мастер! Строю свою планету. Понимаешь? - свою, самую первую! С утра так увлекся, что чуть не забыл заглянуть в преисподнюю. Если бы не встретил тебя, пришлось бы вернуться с пустыми руками. У нас это не приветствуется. Какой же я мастер, если в первый же день забыл о своем статусе? Ты как, рад?
Нет, странный он все-таки человек. По глазам вижу, что обидеть не хочет, а режет в самое сердце.
- Что молчишь? Честно скажи, ты рад? - забеспокоился старичок.
Наверное, пауза с моей стороны непозволительным образом, затянулась.
- Знать бы, чему, - осторожно ответил я. - Манера у вас, мастеров, очень чудная. Говорите много и ни о чем, ничего конкретно не объясняя. У меня накопилась целая куча вопросов, но я еще не успел вставить ни одного. Все тонет во встречных пустых словесах. А очень хотелось бы уточнить, что ты имеешь в виду под понятием "преисподняя"?
- Удаленное место для изоляции разумных отверженных сущностей. Там они очищаются от негатива, накопленного в прошлых реинкарнациях. По-моему, это элементарно.
- Для кого как. Ты, дядька, не юли! - насел на него я. - Сам только что намекнул, что я к этой преисподней имею какое-то отношение. Вот с этого места и как можно подробней.
- Так ты о своей галактике совсем ничего не знаешь?! - Из положения сидя, старичок воспарил над поверхностью, несколько раз мыкнул рукой и забегал по зеленому лугу в одночасье сменившему инопланетный пейзаж.
Можно подумать, ты знаешь! - чуть не сорвалось с моего языка, но я во время его прикусил. Заодно проглотил смешок. Ибо то, что поведал мне мастер Он, не укладывалось в голове.
Нам с детства внушали, что Земля - колыбель разума во Вселенной. А по его словам, не только наша планета, но и вся галактика Млечный Путь это ни что иное как натуральный ад. Для каждого вида носителей разума, здесь создана своя, изолированная от всех остальных, солнечная система - индивидуальная капсула с привычным только для них климатом, атмосферным давлением, силой тяжести. Общий прогресс приветствуется, но не стоит во главе угла и ограничен строгими рамками. Во избежание сговоров, побегов, бунтов и междоусобицы, свобода перемещения каждого вида отверженных, только в пределах собственной капсулы. В качестве не снимаемых кандалов здесь властвуют и царят строгие физические законы. Такая, к примеру, эксклюзивная аномалия как несворачиваемость пространства. Право свободного выхода за пределы своей солнечной системы обретается лишь посмертно, в индивидуальном порядке, единогласным решением членов Бюро Объединенных Галактик.
Вот почему, по мнению моего похитителя, я должен был очень радоваться. Он поднял меня от самого низа, чтобы взять к себе в обучение. Есть там у них, в Содружестве Свободного Разума, свод неписаных законов и правил, главное из которых гласит: "Путь к совершенству начинается с низшей ступени. Не познавшие тяжесть греха, не достигнут полноты очищения".
Сел я тогда на задницу и задумался о трактовке понятия "грех". Ну, нам с паханом самое место в аду. Оба по жизни вояки, только он спился давно и от водки сгорел, а я ещё нет. А вот мамку за что? С утра до ночи корячилась чтобы у сыночка всё было как у людей. Только с работы притащится, телефон на столе надрывается: "Тетя Вера, парикмахерскую надо помыть!" Или офис какой-нибудь, или магазин, или то и другое сразу. Там триста рублей, там четыреста, а перед праздником все пятьсот. Ни суббот ей, ни воскресений, а как меня из Сирии привезли, ни спокойного сна. Насчёт кредита звонят, ведь это сейчас святое...
А старикан всё не унимается. Всё ждёт, когда же я упаду перед ним на четыре кости: облагодетельствовал! В его понимании это не грех - оставить старушку один на один с кредиторами, отняв у неё единственную надежду и, можно сказать, опору. Это я о себе. Меня, кстати, Серёгой зовут. Фамилия тоже простецкая: "Иванов, ё-моё!"
Видит Мастер, что нету во мне ни капельки радости, принялся уговаривать. Я ему, главное, аргументы про мать и кредит, а он, что она мне типа никто, такая же грешная сущность, которая в этой вот, инкарнации меня родила, а в следующей вряд ли узнает.
Нет, "по-божески" не всегда значит "по-человечески". Хрен с ним, - думаю, - с мыканьем и прочими дурными последствиями, я ему всё скажу!
И сказал:
- Отпусти меня, Он! Я, конечно, хочу достичь совершенства, но совесть не позволяет. Не будет мне ни сна, ни покоя, пока не воздам своей матери добром за добро.
- Совесть? - переспросил старик и приблизил к глазам свой перстенёк.
Камешек вспыхнул. Пространство вокруг дрогнуло, исказилось и обрело размеры и антураж крестьянской избы.
- Совесть, - опять повторил Он, стирая бревенчатый сруб своим беспощадным "мыком". - Спасибо, тебе отверженный, что напомнил. Только ничем я помочь не могу, если бы даже и захотел. Для меня межзвёздный портал откроется через год по эталонному времени, когда сущность которую ты называешь матерью, дважды умрёт и опять возродится. А тебя не пропустит идентификатор. Был бы ты чей-нибудь ученик, имел хоть крупицу знаний...
Я жадно вдохнул исчезающий дух натопленного жилья.
- Ну, тогда убей меня, Он! Убей здесь и сейчас. Или прими в обучение, как говорят у нас в преисподней, заочно, без отрыва от производства.
Наверно отчаяние придало моему голосу столько внутренней убежденности, что старика проняло. Суть моего предложения он, кажется, уловил, потому, что смотрел на меня сомневающимися глазами и задумчиво теребил основание бороды.
Я ухватился за этот взгляд, как утопающий за соломинку. На что ни пойдёшь, что только ни наобещаешь, лишь бы вернуться в привычный мир, который ещё с утра казался тусклым и серым. Не помню уже, когда я в последний раз так вдохновенно врал.
Окружающее пространство было под стать моему настроению, мрачным и монотонным. Под ногами серая твердь, размытая линия горизонта. Если б ни лысина мастера, я вообще бы не разобрал, где тут начинается небо.
- Как ты сказал, без отрыва от преисподней? - вымолвил Он, сверяясь со своим перстеньком. - Да разве такое возможно?
- В каждом общественном строе должен быть свод каких-то нормативов и правил, - осторожно ответил я, лелея в душе лучик надежды. - Не знаю как здесь, а у нас на Земле всё, что законом не запрещено, имеет право произойти. Что может помешать человеку начать безгреховную жизнь, если он к ней морально готов?
***
Как это было, я помню в мельчайших подробностях. Мастер извлёк из небытия точно такой же перстень как у него, только с белым прозрачным камнем и подвесил его в воздухе перед моими глазами.
- Это цвет Абсолюта, высочайшей степени совершенства, к которому ты должен стремиться, - торжественно вымолвил Он.
Стекло и стекло. Я послушно поднял глаза, потянулся к нему вежливым взглядом. На сером небесном фоне бриллиант смотрелся размытым пятном. Впрочем, у каждого разумного существа свой идеал красоты. Видел бы кто-нибудь лицо моего наставника! Оно выражало благоговение и восторг.
Я уже примерно догадывался, что перстень не украшение, не знак особого статуса, типа жёлтых штанов в "Кин-дза-дза", а нечто намного большее. В затруднительных случаях, старик подносил к глазам свою бижутерию, как будто просил у неё совета. Мыкал он только правой рукой и, насколько я помню, несколько раз называл усилителем то ли перстень, то ли сверкающий камень, а может, то и другое вместе.
- Какое ты носишь имя? - насмотревшись на абсолют, строго спросил наставник. Спросил как начальник у подчинённого.
- Сергей, - отрапортовал я. - Сергей Александрович Иванов.
Хотел показать паспорт, но не нашёл сумку.
- Да-а-а, - Он закрутил носом. - Понимаешь, отверженный, у нас в ССР не принято, называя себя, издавать неприличные звуки. "Сер" это ещё терпимо, но "гей" (второй слог он даже не произнёс, а обозначил губами) - это уже грех и деградация кармы. С таким извращённым именем, несовместим статус ученика.
Мне показалось, что наставник расстроился больше, чем я. Это тем более удивительно, что процессе общения с ним, мне отчего-то стало казаться, что он перестраховщик и бюрократ. Только плохо в содружестве знают обитателей преисподней. У нас ведь, помимо имён есть целый набор погремух, которыми человека могут назвать или обозвать.
- А фамилия? - озвучил я первый запасной вариант - как она, с точки зрения правил приличия? -
- Ив - ан - ов... - Мастер зашевелил губами, задумался, сверился с усилителем, перевёл на меня ошарашенный взгляд.- Ты не поверишь! - дважды повторил Он, чтобы я тоже осознал и проникся. - С вероятностью девяносто процентов, идентификатор портала пропустит второй слог!
Эмоции из него так и попёрли. Сдерживать их мой всемогущий наставник не умел, или не посчитал нужным. Он так беспорядочно мыкал руками, что у меня рябило в глазах. Причудливые пейзажи вспарывали пространство, обретали в нём звук и объём и, не успев утвердиться, уходили на задний план, уступая место другим, более ярким и многоголосым.
Это шумное шоу не давало собраться с мыслями. А подумать было о чём. Если, по словам старика, галактический год это две человеческих жизни, то с каждой минутой в этом... хрен его знает где, я транжирил земные недели, а то и месяцы.
Когда Он отбесился, планета вернулась в своё первоначальное состояние: с ласковым морем, вьющимися деревьями и одуряющим пеклом. Второе солнце вновь оседлало орбиту, палило с удвоенной силой. Одежда, которую я сбросил, собираясь на дикий пляж, ещё исходила паром. Майку можно выбросить хоть сейчас, а вот свитер жалко. Чистая шерсть, мамка попробует перевязать...
Цвет абсолюта по-прежнему тускло отсвечивал на уровне моих глаз. Даже дневной свет не мог его оживить.
- Возьми его, Иванов, и приготовься к реноминации, - тихо сказал наставник.
Перстень на ощупь был никакой. Ни веса, ни температуры. Как пух белолистого тополя, упавший в ладонь. Осторожно, стараясь не уронить, я надел его на безымянный палец правой руки и камешек
ожил, затрепетал огоньком полуночной свечи. Пахнуло родным домом времён реформы РАО ЕС с её каждодневными веерами: ни телек не посмотреть, ни включить, электрическую плиту. Ляжешь после ужина спать, а перед глазами мерцающий огонёк. Не жизнь, а сплошная реноминация. Был человек - стал говно. И ведь...
- Не путайся в терминах, Ан - перебил мои мысли Мастер, и я для себя отметил, что он не назвал меня ставшим уже привычным словом "отверженный". - То, что ты оживил в памяти, называется деноминацией и бывает лишь в преисподней. Может, хорошенько подумаешь, прежде чем вернуться туда?
- Нет, сказал я. - Хочу домой...
Глава 2. Ученик Ан
Вообще-то мы говорили с наставником, а не с перстнем и фразу "хочу домой" можно было трактовать широко. Окажись я в вагоне метро, на станции "Дачное"... да в принципе, на любой питерской улице, был бы доволен. Но при условии, что сам этого захотел. Но так?! Ни портала не видел, ни с Оном не попрощался - раз, и...
Чёрт знает, что за процессы происходили в этом невзрачном камне, но он понял меня слишком буквально. Я действительно был дома. Сидел в своей комнате перед горящей свечой, за раскрытым учебником русского языка и готовился к выпускному экзамену.
Откуда я это знал? Да ниоткуда. Просто помнил и всё.
На кухне гремела посуда. Доносились приглушенные голоса. Мамкин и... очень похожий на мой.
Вот я запаниковал! Встретить во времени себя самого - это, говорят, полная жо! Вернее, не "говорят", а в интернете читал, что один персонаж падает замертво, другой исчезает неизвестно куда.
Дурна, думаю, курятина! Схватил свою сумку с потными шмотками и мысленно крикнул: "Скорее назад!"
Паника паникой, а на этот раз я своё перемещение проследил. Визуально не получилось - свет слишком яркий, глаза пришлось закрывать, а на уровне внутренних ощущений - стопудово. Это как будто опору вышибли из-под ног. Летишь не зная когда и куда упадёшь. В нокдауне так бывает. Перстень на безымянном пальце коротко так "бзык!". Будто на мобильник пришла эсмээска. И ещё, в том месте, куда ты переместился, твердь под тобой появляется сама по себе. Будто ты там и час и другой стоял.
Произнося слово назад, я ожидал увидеть планету двух солнц, берег спокойного моря и Мастера на зелёной лужайке. Но снова угодил не туда. Передо мной простиралось русло величественной реки, безмолвно впадающей в бескрайнее озеро. Закатные краски расцвечивали пейзаж тревожными бликами. Было жутко, но так красиво, что не отвести глаз. Противоположный берег был крут и настолько высок, что в сравнении с ним, я казался себе песчинкой. Он вдавался в лазурную гладь отвесным скалистым выступом. В его очертаниях угадывалась человеческая фигура.
Картина мне очень напоминала кадры из фильма о властелине колец, который мы с матерью фрагментарно смотрели на кухне у крёстного, ожидая, когда протопится баня. Что интересно, этот же самый пейзаж сидел в моей голове, когда я рассказывал Мастеру о гномах и эльфах в качестве альтернативы разумной популяции рыб.
Поэтому я остался на берегу безымянной реки, а не сделал вторую попытку вернуться домой с поправкой на тупость своего усилителя. И угадал.
- Ты почему здесь? - раздался знакомый голос. - Портал не пустил, или надумал вернуться?
- Во времени заплутал, - обернувшись, пояснил я. - Попал не туда.
Наставник озадаченно мыкнул, сооружая себе воздушный топчан, окинул меня снизу вверх долгим внимательным взглядом.
- Странные вещи ты говоришь, - вымолвил он, наконец, - как может вчерашний отверженный вернуться в другое время, если такое доступно только лишь Первородным? Портал штука простая даже для начинающего. Нужно было в деталях припомнить место в которое стремишься попасть. А ты, как обычно, всё перепутал...
Что у Мастера не отнять, так это безапелляционность. О чём бы ни шёл разговор, он везде корифей, истина в последней инстанции. Как я мог ошибиться, если гладил руками свой ученический стол, который в ещё прошлом году вынесли вон судебные приставы? Но разве такому что-то докажешь? "Ты всё перепутал" относилось и к полной перестройке планеты, затеянной Мастером с моей лёгкой руки.
- Не вижу за частностями полноты картины, - выговаривал он, - что-то ты, Иванов, неправильно вспоминал. Только у гномов я смог обнаружить что-то конкретное: как выглядят, где живут, чем занимаются. По всем остальным расам в твоей голове ералаш и белые пятна: одни куда-то спешат, другие что-то несут, а третьи с кем-то воюют. Надо было тебе весь фильм посмотреть, от начала и до конца. Мне столько не выдумать. Ещё пару дней помучаюсь и брошу. Вернусь к рыбам. А жаль. Задумка больно уж хороша!
Тут-то я и поймал подходящую паузу, чтобы вклиниться в его монолог. Взял и пообещал добыть "Властелина колец". Не позже, чем через два дня. Как он хотел, от начала и до конца
Мастер почесал в бороде, хмыкнул и произнёс:
- Если такое случится, мы меня несказанно удивишь...
***
В этот раз я конкретно представил вагон электрички и станцию "Нарвская", где вышел последний попутчик.
Прокатило без малейшей накладки. У меня с непривычки опять заложило уши. За окнами засуетились беспорядочные огни. Поезд, раскачиваясь, плавно набрал ход. Я стоял, навалившись грудью на стойку, держа на весу левую ногу, хоть она давно уже не болела. Из сумки выглядывал рукав рваного свитера. Перстень на безымянном пальце повернулся камнем в ладонь. Если сейчас на часах то самое время, из которого Мастер меня изъял на следующем перегоне, то я возвращаюсь в него с другим багажом.
Ещё нынешним утром мои ближайшие дни были расписаны по часам, строго подчинены одной единственной цели - операции на коленном суставе с последующей за ней артропластикой. Теперь меня в Питере держит лишь чемодан. К нему я и ехал на проспект Стачек, в квартиру своего бывшего помкомвзвода. Бритву хотел забрать.
Нас в САРатове накрыло одной миной. Илюху контузило, мне повезло меньше. Ещё в полевом госпитале, он мне и предложил первые дни в Питере у него перекантоваться:
- Серёга, говно вопрос, квартира трёхкомнатная, все удобства. Я буду в отпуске, куда надо, сопровожу...
Вот только отпуск у контрактника длинный, много чего может случиться. Кто ж знал, что жена на сносях, что тёща примчится из Лисьего Носа, да сама заболеет? По питерским меркам, приветили меня хорошо. Накормили, комнату отвели. Взгляда косого никто не бросил.
Только я не тупой, вижу, что людям не до меня. Не стал никого напрягать, всё сам. По делам помотался, угол себе нашёл у одного алкаша. Пару бутылок поставил на стол и спи до утра. Там, кстати, у меня мобильник пропал. Поэтому и ехал без предупреждения.
В свете новых возможностей, можно было попробовать изъять чемодан из прихожей и переместить его прямо в вагон. Более того, так и подмывало поэкспериментировать с перстнем, сделать такой фокус.
Весь в нетерпении, я выскочил на следующей станции. Покуда добрёл до ближайшей скамейки, представил себе, как проснётся Илюха и пойдёт покурить на лестничную площадку. Походя, глянет в угол за вешалкой, а чужие вещи пропали! Это же все пять этажей будут поставлены на уши! До полиции дело дойдёт. И что я потом при встрече ему скажу? Нет, чем такое, лучше уж сразу ползти до Автово на карачках.
Сижу, себя матерю. Зря выходил. Перстень на пальце сник, в гранях ни огонька. Свет станционной люстры отскакивает от него как капли дождя от зонта. Стоп, думаю, а почему б не попробовать вернуть свой сотовый телефон?
Представить его как следует не успел, чувствую, во внутреннем кармане потяжелело. Надо же, точно он, мой старенький "Филипс"! Всё как было, только симка куда-то ушла, да на экране бумажный ценник: "580.00". Ненамного подешевел, я его в двухтысячном за тысячу с рук покупал.
Время позднее, а я всё сижу, вторую уже электричку мимо себя пропускаю. Смотрю, полицейские заинтересовались, не пьяный ли?
Только стояли в расслабленных позах, мило общались с дежурной у эскалатора, а тут подобрались и медленно так, весомо, будто они не ко мне. Идут, смотрят лениво по сторонам, помахивая дубинками в такт. Один чуть впереди, другой сзади и сбоку.
Тут не до симки. Содрал я ценник с экрана, скатал пальцами в шарик и уронил за голенище своего сапога. Ничего по карманам прятать не стал. Только мысленно попросил, чтобы стал усилитель желаний невидимым для чужих.
- Предъявите, пожалуйста, документы, - сказал сержант и вежливо козырнул.
Стараясь не делать резких движений, я вынул из сумки папку с бумагами. Там всё: паспорт, военный билет, медицинская книжка,
направление из воинской части, аттестат с выпиской из приказа и даже рентгеновский снимок.
- Кого-нибудь ждём?
Полицейский оказался понятливым. Бегло просматривая даты, печати и подписи, он коротко изложил причину претензий ко мне.
- Никого, - откликнулся я заготовленной фразой. - В поезде растрясло, осколок под коленом забеспокоил. Мне нужно было на станцию "Автово", одну остановку не дотерпел. Ещё чуток посижу, а на следующей электричке, может быть, и уеду.
- Куда, если не секрет? - снова спросил сержант и, подумав, возвратил папку.
- К сослуживцу, боевому товарищу. Бритву хочу забрать, да в божеский вид себя привести, чтобы нянечек в клинике не пугать.
Отвязались служивые. Только экспериментировать в людных местах мне расхотелось. Я встал и, нарочито прихрамывая, ушёл на посадочную площадку, где ширился и нарастал гул подходящего поезда.
Утерянную сим карту я представил легко. Она тоже приметная. С виду как "МТС", а съёмная часть от "Билайн". По красному фону буковка "ф" чёрным фломастером. Это чтобы мамка не перепутала, когда я в командировках: "р" это значит, роутер; "н" - ноутбук; а "ф", стало быть, "Филипс".
Перстень был безотказен как РПГ: что представил, то получил. Я настолько привык к халяве, что даже не удивился когда телефон начал искать сеть.
Пропущенных звонков было пять: мамка побеспокоила, Илюха четыре раза. А вот для непринятых СМС сообщений уже не хватало памяти. Все от незнакомых людей, с примерно одним содержанием:
"Если завтра не принесёшь деньги, всё до копейки потратишь на похороны".
Сука! - рассвирепел я и ахнул от неожиданности. От пальца и до плеча руку прошило болезненным импульсом, а камень на моём усилителе вспыхнул и потускнел.
- "Автово", - поздравил меня диктор. - Следующая станция
"Ленинский проспект".
- Пошёл ты... ну, бли-ин!!!
До эскалатора я потирал плечо, удерживая себя от агрессивных эмоций. Пытался наоборот, перенаправить их в позитивное русло. А этот сексот мерцал. Затаился. Ждал от меня очередного прокола. Он ведь создан в Содружестве ССР, где моё имя может испачкать карму.
Скромные, хорошие люди, - думал я об авторах СМС. - Как им, наверное, одиноко! Это ж какое огромное сердце нужно иметь, чтобы вот так как они, отсылать весточки людям, всегда оставаясь для них неизвестными доброжелателями...
Я выплетал словесные кружева, склоняя усилитель к решению найти и вознаградить словом за слово каждого человека, если даже кто-то из скромности поменял номер своего телефона.
Перстень или не до конца догонял, или раздумывал. А может, такая задача была ему вообще не под силу. Только в зале наземного павильона, когда позвонил Илюха, я заметил, что эсмээски, одна за другой, начали исчезать из памяти моего "Филипса".
- Алло!
- Серёга, ты где?
- В метро. Рядом с твоим домом.
- Код не забыл?
- Нет.
- Жду. Есть разговор.
На четвёртый этаж я поднимался пешком. Разрабатывал левую ногу. На время болезни её приходилось беречь. Мышцы вконец обленились, стали как мокрая вата.
Илюха поджидал меня около лифта. Сигарета в руке истлела до половины. Судя по внешнему виду, он ещё и не думал ложиться в постель. Услышав шаги, встрепенулся:
- А, это ты? Проходи на кухню. Берцы не вытирай, в квартире натоптано.
- Где все? - спросил я, понимая, что натоптано неспроста.
- Ксюху в больницу забрали. На сохранение. А тёща поехала её провожать, да там и осталась... сиделкой... Чай будешь?
Я только хотел сказать, что не буду, но он перебил:
- Да ты погоди сочувствовать, у самого проблем выше крыши. Веру Ивановну скорая увезла. Насколько я понял, это твоя мама. Какая-то тётка звонила с её телефона, сказала, что подозрение на инфаркт...
Хозяин нарезал хлеб, шелестел колбасною оболочкой. Я сидел, уронив голову в руки, и думал о добрых, хороших людях. Как они нас достали! Перстень, всё так же невидимый для чужих, деликатно пощипывал палец, будто бы успокаивал.
- Что делать-то будешь? - спросил Илья, разливая в стаканы заварку.
- Как что? Чаю попью, возьму чемодан и поеду домой. А ты пока в комнатах уберись, пропылесось полы. Я слышал, примета есть: если кого-нибудь забрали в больницу, нужно в доме навести идеальный порядок. И всё тогда закончится хорошо.
- Посуду помыть? - с улыбкой спросил помкомвзвода.
- Обязательно! И бельё грязное постирай.
- Как же ты с больною ногой попрёшь чемодан? До метро-то я донесу. А дальше? Билет есть?
Я встал, вытянул руки вперёд, три раза присел:
- Ты что, не заметил, как я поднимался к тебе на этаж? Забудь про осколок. Современные технологии: утром положили на стол, а к вечеру годен к строевой службе.
- То я и смотрю: что-то с Серёгой не так. А что, не пойму. Так вот почему ты был весь день не в сети...
Выйдя из подъезда на улицу, я свернул в сторону метро. Вдруг Илья провожает взглядом сквозь кухонное окно? Когда угол его дома скрылся в лабиринте других, я представил что надо согласно инструкции, выбрал безлюдное место и сказал усилителю:
- Выручай!
***
Мы с мамкой жили на первом этаже многоквартирного дома. Старинная финская четырёхэтажка на пять подъездов напоминала русскую букву "г". С улицы во внутренний двор вела невысокая арка. Там где она заканчивалась, и было крыльцо с входом в нашу квартиру. Наверно до революции там проживал дворник.
Слева от косяка, на уровне глаз, белой флуоресцентной краской было написано слово. Произнеси я его, руку бы точно вынесло из плеча. Естественно, дверь была заперта. Ключ хоть и вставлялся в замочную скважину, но не хотел проворачиваться. Наверное, кто-то заботливый насыпал туда пыль пополам с цементом и плеснул из пипетки воды. На морозе самое то.
Пока я пытался отогреть замок зажигалкой, успел ознакомиться с надписью, набитой на дерматин по трафарету: "Здесь живёт (пи-пи-пи, п-пи-пи) должник". Наверное в нашем городе она настолько востребована, что проще убить час, вырезая на пергаменте буквы, чем работать со словом дедовским способом.
Когда закончился газ, я мысленно поблагодарил неизвестных художников-передвижников и принялся думать о том, что было бы справедливо их точно таким же образом вознаградить. Несущие в народ красоту, не должны прозябать за унылой обивкой двери, без затейливой пробки в замке, где справа и слева от косяка нет столь замечательной надписи.
Не в пример мне, усилителю нравилось делать дурную работу. Пары минут не прошло, на крыльце и входной двери наблюдалась первозданная чистота, а сам я орудовал тряпкой, как и положено в доме, хозяйку которого увезла "скорая помощь". На её телефоне не гас экран. Динамик заходился от входящих звонков - коллекторы и домушники чаще всего работают по ночам. Сначала я спрятал его под подушку, потом вытащил симку.
На огонёк заглянула соседка, Анна Петровна, одна из немногих мамкиных подруг:
- Неспокойно мне что-то. Вот, решила проверить, не шарится ли в квартире кто-то чужой.
Отдала мне памятную записку: в какой из кастрюль свежие щи, в которой вчерашний суп. Что в первую очередь следует съесть и за что заплатить. "Иначе отрежут газ".
Спросила про ногу, удивилась "чудесам медицины" (могут же, если заплатят), сказала, что мамка предчувствовала мой приезд:
- К обеду котлеток нажарила, пирожков напекла, начала в серванте пыль протирать, в кресло упала, и голова набок. Я уж звонить, звонить...
Проводив бдительную соседку, я снова схватился за тряпку. Доделывал то, что не успела мамка, и думал о мимикрии терминов. В мои школьные годы, коллектором назывался один из электродов транзистора. Если, к примеру, подать на эмиттер малый потенциал, и подвести к базе чисто символическое смещение, то с этого самого коллектора можно снимать в несколько раз больше того что подано на эмиттер. Не зря говорили наш учитель физики "Радиотехника - это будущее!" Как будто в наш день заглядывал...
Зимнее утро в нашей квартире начиналось всегда одинаково. Солнечный луч, проникающий в колодец двора, падал сначала на снег, а уже от него отражался на кухонном потолке. Я запросто мог представить эту картину и попросить у перстня сделать её явью. Мог, но не стал. Время не бывает своим и чужим. Подгонять его для себя - значит, воровать у других. Ожидание тоже жизнь, если даже оно невмоготу.
Ещё мне показалось, что в электрическом свете в бликах камня начали проступать жёлтые пятна. Хотел перед сном проверить, но не успел. Донёс голову до подушки, и тут же уснул. Открыл глаза - вот оно, самое натуральное утро.
***
Началось оно с уличной перебранки. Кто-то забыл выключить свет в подъезде, а платить за него придётся всем домом вскладчину.
Хорошо, что напомнили. Я снял показания счётчиков, заполнил неоплаченные квитанции и направился в многофункциональный финансовый центр так как банки с недавнего времени не люблю.
Отстрелялся в четыре минуты, перекинулся парой фраз с парнем из службы судебных приставов. Тем, что в прошлом году выносил из моей комнаты письменный стол. Он морду мою запомнил, а где её раньше видел, немножко запамятовал и принял меня за фаната, с которым "мотался" в одной электричке болеть за питерский СКА.
Выбрав подходящую паузу, я типа того, случайно спросил: не в курсе ли он, кто в нашем городе держит коллекторское агентство?
Наверно такие вопросы не бывают случайными. Он поскучнел, но ответил:
- Хрен его знает. У нас их два. Одни ещё как-то стараются по-людски, а вот другие конкретно и тупо прессуют...
В девять утра я был в кардиологии, дожидался приёмного часа и беседовал с перстнем. Обещал, что больше никогда в жизни он не услышит от меня бранного слова. Обещал, даже не зная, заложена ли в его чудо-программу опция по лечению матерей от инфаркта. Тем более, если они из преисподней.
Он слушал, изредка вздрагивал и поблескивал камнем, отсылая хорошим людям принятые от них эсмээски. Ибо нефиг.
В палату меня пустили буквально на пять минут, ссылаясь на постинфарктное состояние и обострённый синдром Дресслера. Ещё заведующая сказала, что мамка проблемный больной, страдающий галлюцинациями, всё время порывается встать и куда-то идти и что улучшения следует ждать не раньше чем через неделю. Три раза предупредила: "Не волновать!"
Кровати в кардиологии были маленькими, какими-то детскими: мамка в своей казалась капризным ребёнком, к которому наконец-то пришли. Судя по взгляду, сейчас она дружила с реалом: узнала меня и сразу же вспомнила о ноге:
- Когда операция?
Голос был тихим, скрипучим и очень усталым.
Я несколько раз присел, потом закатил штанину и показал зарубцевавшийся шрам.
Обрадовалась она тоже будто бы через силу. Выдавила из себя нейтральное "хорошо" и без малейшей паузы стала перечислять то, что я вчера прочитал в её памятной записке.
Время от времени в палату заглядывала нянечка, а может быть, процедурная медсестра. Демонстративно вздыхала и смотрела на меня с укоризной. Каждый такой раз мамка прерывалась на слове, брала меня за руку и будто бы умоляла:
- Серёжа, сходи к крёстному! Обещай, что сегодня зайдёшь!
Я обещал.
- ...Значит, за мусор, воду и свет я уже заплатила, а вот за газ не успела. Там счётчик...
Я слушал. Верней, делал вид, что очень внимательно слушаю, а сам молился о том, чтобы мамка спокойно уснула и проснулась без всяких синдромов Дресслера. А как оно получилось, судить не мне, а её лечащему врачу. Когда меня настоятельно выставили, она ещё говорила и даже не думала замолкать.
***
Крёстного я уважал и не более того. Был он махровым совком, чем страшно гордился. Они, мол, с моим отцом поколение великой победы, а мы с его сыном Андрюхой дрыщи, не умеющие своими руками сделать рогатку. И школьная программа у нас для дебилов, и сами мы недалеко ушли. Меня пару раз всего по имени и назвал, а так я для него или "вшивый парень", или "матрос Швандя".
Звали крёстного Иваном Денисовичем, но я его тоже по имени-отчеству не величал. В глаза никак, а за глаза - "момоновец" (но чтобы мамка не слышала). Вообще не любил его дом навещать. Во-первых, идти далеко, а во-вторых, достал он своими нравоучениями и хвастовством. Такого послушаешь и чувствуешь себя эмбрионом. Ему б, мол, моего пахана, да пару проверенных хлопцев из группы "Каскад", они бы "ту Сирию" поставили на уши, но всех полевых командиров переловили и сдали в утиль.
Работал Момоновец... да я бы сказал, что нигде не работал, а числился начальником охраны у одного бизнесмена. В какое время дня к нему ни приди, ни разу такого не было, чтоб не застал дома. То копошится в теплице, то чинит допотопные "Жигули" первой модели. Но деньги ему платили исправно. Есть, значит, за что.
В этот раз он обустраивал баню. Обивал стены и потолки всех помещений бэушными деревянными рейками, покрытыми с одной стороны мерцающим чёрным лаком. Андрей, как обычно, был на подхвате: "ты бы подал, ты бы принёс".
(Это тёть Рая мне подсказала, где искать своих мужиков).
- Видал? - ухмыльнулся крёстный, имея в виду чёрно-белые заготовки, отсортированные по размерам и уже освобождённые от старых гвоздей. - В четыре присеста привёз! Мой-то придурок в гости сходил к такому же придурку как он. На офис его посмотрел, вернулся и говорит: "Обдирайте к едрене фене! Хочу, чтобы было как у него!" Хе-хе... если надо, можешь забрать половину. Андрей, ты бы слетал, хозяйку поднял по тревоге. Пусть накрывает на стол, а я пока стенку добью...
Это "хе-хе" покоробило. В нём слышалось что-то старческое.
Момоновец то ль поумнел, то настолько вымотался, что сил у него не осталось для выпячивания себя. Про мамку спросил:
- Как Верка? Всё крутится?
- В больнице она. Инфаркт, обострённый синдром Дресслера.
- Твою ж! - он стукнул по пальцу и уронил молоток.
Глава 3. Пони тоже кони
Гостил я у крёстного больше, чем запланировал. Сначала он всё порывался выйти из-за стола и ехать в больницу:
- Может, лекарство, какое надо? - для Верки чёрта найду!
Насилу тёть Рая его успокоила:
- Ты что, старый дурень, с пустыми руками пойдешь? Перед людями позориться? Отдай вон, Серёжке, что мамка оставила для него, а я пока что-нибудь вкусное испеку.
В комнате с телефоном, которую в доме Ивана Денисовича с важностью называли его кабинетом, он дал мне пятнадцать штук - три новеньких хрустящих бумажки.