Гостил я у крёстного больше, чем запланировал. Сначала он всё порывался выйти из-за стола и ехать в больницу:
- Может, лекарство, какое надо? - для Верки чёрта найду!
Насилу тёть Рая его успокоила:
- Ты что, старый дурень, с пустыми руками пойдешь? Перед людями позориться? Отдай вон, Серёжке, что мамка оставила для него, а я пока что-нибудь вкусное испеку.
В комнате с телефоном, которую в доме Ивана Денисовича с важностью называли его кабинетом, он дал мне пятнадцать штук - три новеньких хрустящих бумажки.
- Это, - сказал, - Верка у нас заработала. В офисе убирала и у придурка, когда он своих блядей на Богамах выгуливал. После того случая мамка твоя опасалась крупные деньги в доме держать.
Поймав непонимающий взгляд, пояснил:
- Ну, в дверь постучали, сказали, что пахнет газом. Она у тебя всем верит. Имя такое, типа того, что обязывает. А уж когда вошли, стали о долге спрашивать. Нашли в столе кошелёк, забрали оттуда пять тысяч. Сказали, что это им, на транспортные расходы. Завтра, мол, приедут ещё. Ты погоди желваками своими играть! Разговор к тебе есть. Такой, что серьёзнее не бывает. Попей вон водички...
Естественно, я охреневал. Но не до такой степени, чтобы пить воду. Ещё один эпизод из жизни коллекторов не удивил, не добавил чернил в общее впечатление от этого серпентария. Ибо уже куда? Бесило другое. Тот принцип непротивления злу, на котором была построена программа моего усилителя. Ладно, не можешь помочь, так хоть не мешай! Это ж я только слово сказал - он мне чуть руку не вывернул. А если б кого-то ударил?
- Слушай сюда! - по-военному коротко выпалил крёстный, посчитав, что я в достаточной степени успокоился. - Ключевые слова: банк, суд, реструктуризация долга. Я тут намедни одному адвокату помог по своим давнишним каналам. Ни копейки с него не стребовал. Попросил только, чтобы тебя или Верку он бесплатно проконсультировал. Вот, это его визитка. Сегодня же стакнитесь, договоритесь о встрече. Если ещё и возьмётся за дело, доложишь потом, какой гонорар он захочет с тебя получить. А я буду делать выводы.
- Спасибо, - сказал я и, сделав над собою усилие, добавил, - Иван Денисович!
- Потом будешь благодарить, - отмахнулся он, - после того как решится вопрос. Ты вот что лучше ответь, сколько вы с Веркой торчите без штрафных процентов и санкций?
- Двести семнадцать штук.
- Ого! Нам так не жить! - Оглянувшись на дверь, крёстный отступил к стеллажу, выдвинул несколько книг, кряхтя, подтянулся на цырлах и вытащил из глубины почтовый конверт:
- Спрячь, это вам от меня. Негусто, пятнадцать тысяч, но как говорил тот генерал, "всё что могу". Только гляди, мамке своей ни-ни, и чтоб моя Райка тоже ничего не учуяла. Тот ещё подпольщик! Пронюхает, что денег без еёного ведома дал, всю плешь прогрызёт. А сама, вот увидишь, когда будем прощаться, сунет тебе в карман тысячи две-три и скажет: "Чтоб Ванька не знал!"
В дальнейшем беседа не клеилась. Я несколько раз порывался спросить, не знает ли крёстный кто крышует местных коллекторов?
Вначале он мастерски уходил от ответа, а в итоге сказал:
- Нет. И тебе не советую.
Ну, и на том спасибо. А ведь по роже видно, что знает.
- Иван! - донеслось с кухни. - Ива-ан, поточи ножи!
- Вот чёртова баба! - взвился Момоновец. - Лет десять не потребляю, а стоит с кем-то из мужиков в кабинете уединиться, начинает играть тревогу, как Павловская собака на сене. Вчера ведь только точил! Ладно, пошли сдаваться. Конверт за пазуху спрячь, из кармана торчит!
Тётя Рая обжаривала котлеты. В духовке румянились сдобные пирожки. А на улице падал снег. Где-то недалеко завывала сирена полицейской машины. Мир, затаившийся за окном, как будто бы говорил: все люди братья, но в большой семье хлебалом не щёлкай.
Только на этой кухне я снова обрёл душевный покой. Всё было как прежде. Только занавески другие, да на телеке, вместо громоздкого видика, разместились компактной стопочкой дивидюк и цифровая приставка, без которой древний "Самсунг" уже не фурыкал.
Хозяин наводил нож на бруске из алюминиевой пыли, хозяйка гремела посудой, Андрей в своей комнате осваивал новый уровень какой-то бесконечной стрелялки. Он младше меня на два года. Это одна из причин, почему мы до сих пор не дружны. Ему фиолетово, на кухне я, или давно ушёл. Не мешаю и ладно.
Пользуясь относительной тишиной, я позвонил адвокату, по первому мобильному номеру, указанному в визитке. Ответила его секретарша. Сказала, что Игорь Петрович ещё в суде и вернётся не раньше чем через пару часов.
- Спроси у неё, где находится офис, - громко посоветовал крёстный.
Тётка услышала:
- Бывшая городская гостиница, четвёртый этаж, комната 444. - прозвучало в ответ.
- Через пару часов, значит, - подытожила тётя Рая. - Иван, ты поставил бы крёстному сыну какой-нибудь фильм. Скучно ему у нас, стариков.
- Это мы щас! - с живостью откликнулся тот. - Серёга, тебе про чё?
- А помните, ещё перед призывом в армию мы с мамкой у вас смотрели "Властелина колец"? - с надеждой спросил я.
- То ж на кассете, - не на шутку озадачился крёстный, - а здесь дисковод...
- Ну и что? - фыркнула хозяйка. - Так трудно принести да включить? Я тоже с удовольствием посмотрю.
Нет, лучше б я ничего не просил. Спокойней бы было. Никто не помнил, куда подевался видеомагнитофон. Искали около часа. А когда нашли, подключили, оказалось что в коробке не та кассета. Не фильм, а какая-то любительская съёмка. Похоже на выпускной в Андрюхином классе, но сцена больно уж боевая. Три длинношеих подростка при белых рубашках, галстуках и памятных лентах через плечо, буцкали ударными правыми щекастого здоровяка в модном малиновом пиджаке. В одном из них я опознал Никиту Хамкадзе, сына соседки Анны Петровны, работавшего сейчас преподавателем ОБЖ в той самой школе.
Вчерашние одноклассники суетились, и друг другу мешали. А тот бедолага был вообще не боец даже по сравнению с ними. Он и не думал сопротивляться, а бросал из стороны в сторону нижнюю частью пышного тела, стремясь увернуться от лихого подсрачника, и что-то горячо объяснял. Типа того что оправдывался, но, судя по роже, был кругом виноват.
- За что его? - с осуждением в голосе, спросила тёть Рая.
- Борзанул Поня! - перематывая кассету к началу, отозвался Андрей. - За такие косяки вообще-то по-взрослому бьют. Купили
у него вскладчину сто долларов, хотели Валентине Васильевне на выпускной подарить, а он, гад, фальшивку подсунул! Хорошо хоть, купюру догадались проверить, а то было бы ей...
- Так это тот самый Поня, что Верку...
- Я же просил! - рявкнул Иван Денисович и стукнул кулаком по столу.
- Вот повезло! - сориентировался Андрюха, - я давно эту кассету искал, хотел на цифру перевести...
Из того, что на кухне произошло, я вынес самое важное: есть информация, которую от меня хотят удержать в секрете. Остальное
штрихи. Толстые, но штрихи. А раз так, пускай люди думают, что я ничего не понял.
***
Проводив Момоновца до больницы я, прежде всего, позвонил Никите Хамкадзе. Ну, как "прежде всего"? Сначала попросил у своего усилителя мамкин телефон. Он, кстати, и материализовался в моей ладони, каким я его оставил под подушкой её кровати: со снятою задней крышкой и отдельно доставленным аккумулятором. Потом я звонил неизвестным мне тёткам по номерам из телефонной книги: Анне, Аннушке и Анюте. Одна оказалась личным мамкиным парикмахером, другая моей сводной сестрой от первого брака отца, а третья сразу послала. Сказала, что с незнакомыми мужчинами не разговаривает.
Анну Петровну я вычислил с четвёртого раза, когда подошёл к гостинице. Она была записана как "подружка". Номер своего сына соседка на память не помнила. Пока она искала очки, выхватывала нужные цифры из бегущей строки, чтоб потом без ошибок записать их на чистой салфетке, прошло ещё минут десять.
В общем, убил кучу времени и всё зря. Никита меня по голосу не узнал. Мы с ним до этого ни разу по телефону не разговаривали. Я ему так и так: сын, мол, соседки, Веры Ивановны. А он:
- Извините, я сейчас на уроке. После работы зайду.
А когда у него "после работы"? Этого не сказал.
Затоптал я, короче, негнущимися ногами, ставшие ненужными цифры записанные пальцем на свежем сугробе. Полез в карман за носовым платком, а оттуда пятьдесят долларов. Вот тебе и тёть Рая! "Всё, что могу". Когда только успела?
Расстроился я. Слова благодарности вертятся на языке, а общее впечатление, как будто от меня откупаются.
Пока шёл, морозец не ощущался, а взялся за телефон - и ноги озябли, и руки окоченели. Откуда-то налетел ветерок, лёгкий, но довольно противный.
А ну его, думаю, в баню! Зайду, погреюсь. В гостинице сейчас офисов понатыкано! Не может такого быть, чтобы кто-нибудь кафе не открыл. Хоть и должен кругом, а на чашку горячего капуччино как-нибудь наскребу.
Так у нас в России устроено, что злачные места не надо долго искать. Это не адвокат, которому нужно звонить, уточнять комнату и этаж. Только вошёл в вестибюль, а там: "Два гамбургера по цене одного!" и красная стрелка, чтоб не ошибся. Она меня и привела в бывшую гардеробную ресторана. Заказал по эконом варианту: сто пятьдесят водки и бутерброд с колбасой. Сел в уголочке, чтобы не мешать никому.
Только надумал согреться, а тут безымянный палец левой руки стало свербить, как недавно ещё рану перед дождём. Этого ещё не хватало! Точно так же он у меня перед сном болел, когда я у своего усилителя двести семнадцать тысяч спросил. Денег не дал. Вернее, дал понять, что грешу. Надо, мол, жить не на халяву, а чтобы в поте лица. Промозглая боль, изнуряющая. Такая, что сводит с ума. Еле дотерпел до конца - уплачено, жалко выбрасывать.
Отодвинул пустой стакан, закусил и стал думать о том, что водка это лекарство от сильной простуды. Не сразу, но отпустило.
Хоть я и не фанат "этого дела", а было всё равно неприятно. Как-то уж слишком навязчиво усилитель брал меня под контроль и подчинял своей воле. Если на руке Она перстень казался символом власти, полезным гаджетом, исполнителем воли Мастера, то у меня - брючным ремнём, снятым для порки строгим отцом. "То нельзя, за это накажут" - с такими безумными требованиями я и в армию не ходок. А как солдату прикажете жить, если он больше ничему не обучен?
Поднимаясь по лестнице к своему адвокату, я думал о том, что век Иоаннов Кронштадтских далеко позади, а в обществе, живущем по волчьим законам, бескорыстие, трезвость и всепрощение это не добродетель, а головная боль психиатра.
Здесь офисных помещений было негусто: через три - четыре двери. Чем выше от земли, тем хуже арендный спрос. Не каждый клиент попрётся чёрте куда за китайским пластырем, если внизу их продают на каждом углу.
Судя по возрастающим номерам, заветную дверь нужно было искать ближе к торцу, в людной части длинного коридора. Оттуда, как раз, близился и нарастал гулкий, визгливый хай.
Гостиничные ковры растащили при конкурсном управляющем. Была когда-то такая незаметная должность, в обязанность которой входило максимально разворовать, опаскудить объект, подлежащий приватизации, дабы снизить конечную стоимость в интересах давно известного, потенциального покупателя. А без ковров-мавров, в замкнутом, узком пространстве гуляло такое эхо, что из того хая я уловил всего несколько фраз, самая цензурная из которых, "Ты чо, олень?!"
Ещё не дойдя до двери, я уже понял, нашёл! К ней вела яркая флуоресцентная стрелка с надписью "пи..." (блин, чуть не сказал вслух!) С другой стороны, насколько я понял, должна была быть точно такая же. Что касается таблички с порядковым номером 443, то ниже неё наблюдалось людское столпотворение. Толсторожий ушлёпок из Андрюшкиного боевика чинил беспредел: елозил чьим-то хлебальником по словам, поясняющим: кто здесь в натуре живёт.
Все остальные (их было человек семь) смотрели, переговаривались, нервно переступали с ноги на ногу, со скрипом измельчая в песок стёклышки разбитых очков.
- Вы к адвокату? - с надеждой спросил сухощавый мужик в кожаном полупальто, сочтя, что меня интересуют апартаменты напротив.
Кажется, это был тот самый Игорь Петрович.
- Нет, - почему-то соврал я. - Ищу туалет. Сказали что где-то здесь.
- Направо последняя дверь, - вежливо подсказали несколько голосов.
- Спасибо, - холодно откликнулся я, всем видом показывая как мне противно, то самое, молчаливое большинство и прошагал мимо, потряхивая левой рукой.
Перстень пульсировал болью, наказывая меня за враньё, а у самого ни малейшего угрызения совести. Не понял, наверное, что офисного хомячка прессуют по его милости.
- Слышь, Поня? Ты б перенёс внутренние разборки в глубину своей территории, - осуждающе произнёс кто-то за моею спиной, - И своих, и чужих клиентов перепугаешь. Расходимся, мужики.
Я шёл, как по летней зелёнке, впитывая спиной звуки и голоса.
- Не при делах я! - всхлипывал измученный голос. - Оно само как-то нарисовалось. Да хоть обыщите, нет у меня ни краски, ни кисточки!
Перед тем как пройти в туалет, я посмотрел направо. На фоне широких спин уже расходящихся зрителей, офисный хомячок был похож на худенького мышонка, только что пострадавшего от лап обожравшегося кота. Он тонко попискивал, вытирая сопли и кровь носовым платком. Главный бенефициант был в более бедственном
положении: раскорячившись у стены, заходился в нутряном кашле так что морда его и шея тоже казались флуоресцентными. Главный коллектор напоминал взбесившегося коня, осаженного короткой уздой. Объёмный живот, играючи пропоров застёжки рубашки и пиджака, свисал почти до колен запаской спортивного парашюта. Он не давал массивной "цепуре" из красного золота, в довершение всех бед, ударить Поню по яйцам.
"А пони тоже кони, об этом помнят пони...", - вспомнились почему-то слова старой армейской песни, которую старослужащие когда-то назначили для нас строевой. Мутное было время, дурное,
а кажется светлым пятном. И думали за тебя, и батя был жив...
В туалете царил полумрак. Лампочка не горела. Никто не хотел платить за чужую электроэнергию. Тусклые волны света клубились в заснеженном небе и проникали сюда сквозь небольшое окошко у самого потолка. Камень на перстне флегматично мерцал, отдавая бледною желтизной. Хорошо это или плохо, отверженным знать не дано. Наверное, плохо. Вон сколько дел натворил: жрал водку, врал адвокату. Пора исправляться.
- О чём думаем? - спросил я у перстня, выходя из кабинки. - Там добрый человек задыхается, нужно спасать. Сними с него железную цепь. Пускай он отдышится, отдохнёт, успокоится. Если железка ему дорога, я её ему возвращу. Завтра же возвращу.
Сексот дрогнул и запульсировал. Надо понимать, команда типа прошла. Думал он очень долго. Наверно, не верил, что коллектору действительно плохо, или чувствовал какой-то подвох. Я успел ополоснуть руки и вытереть их о штаны, ибо мой носовой платок окончательно отсырел. Ладно, не больно-то и хотелось.
Надо было сначала проникнуться жалостью, - укорял я себя, - тогда может быть...
В этот момент рыжая сбруя упала в мою ладонь, стала стекать вниз, на истоптанный кафель. Я машинально поймал её на лету.
В коридоре никто уже не орал. Дверь коллекторского агентства была снята с петель и приставлена к стенке. Истерзанный хомячок, вооружённый шуруповёртом, перекручивал цифры 443 на другую, ничем ещё не запятнанную сторону.
Я двигался прогулочным шагом, стараясь не очень отсвечивать и ни к кому не поворачиваться лицом. Но не сдержался, интересно ведь, посмотреть на разбитый вражеский лагерь
Ничё... чистенько так... вдоль стены вереница столов, на них клавы и мониторы. С другой стороны, наверное, так же. По центру возле окна начальственный стол. Поня больше не кашляет. Он пьёт "успокоительное" - чёрную финскую водку. А снег не переставал. В этом году у природы нет меры ни в чём.
От гостиницы до нашего дома десять минут пешком. Ветерок не унимался, крепчал, поджаривал щёки. Даже людей с улицы вымел. Поэтому, никого не стесняясь, я орал нашу ротную песню и старался идти строевым, усердно чеканя шаг: "Раз! Раз! Раз, два, три! А пони - тоже кони, об этом помнят пони, ему б в лихой погоне кого-нибудь спасти..."
***
Никиту я встретил на улице, когда возвращался из булочной. Мамкины пирожки закончились ещё ночью вместе с остатками "вчерашнего" супа и половиной "сегодняшних" щей. А хлеба в квартире не было. Наверное, мамка не успела купить.
В Питере я настолько оголодал, что мог теперь жрать и лёжа, и стоя, и на ходу, и даже с колена. Несколько раз просыпался, чтобы кинуть чего-нибудь в топку и снова упасть...
- Добрый вечер!
Педагоги - особая каста. Глянешь со стороны, как они просто здороваются с людьми, и чувствуешь себя в чём-то ущербным. Не со спины: "Здорово брателло!", не издали в лоб: "Серёга! Кого я вижу?!", а сдержанно так, интеллигентно, немного устало:
"Добрый вечер! Вы мне звонили", - а в конце фразы не точка, не многоточие, не вопросительный знак, а что-то среднее. И где их такому учат? Видно, что человек и себя уважает и того, к кому он обращается.
- Да, - говорю, - Никита... извините, подзабыл отчество, а вернее, не знал никогда, хоть мы с вами в одном дворе выросли. Есть к вам разговор.
- Что-нибудь срочное?
- Нет.
- Тогда я переоденусь, поужинаю, а потом уже к вам...
Вот человек! Тянет свою лямку за семнадцать штук в месяц, и нет у него ни роста, ни перспектив, как не было никогда. Срочную отбомбил только влёт, военкомат носом не воротил, а послужить по контракту - это нет, рылом не вышел. Поступил в юридический институт. И опять без проблем, только плати. А вот когда закончил и получил красный диплом, опять начались нестыковки: полиции, прокуратуре, ГАИ и прочим силовым ведомствам, такие как он не нужны. А всё из-за грузинской фамилии. Нет, так прямо не говорят, всё как у всех: медосмотры, тестирование, и только в самом конце: "Извините, вы нам не подходите". Уже и Анна Петровна ему не раз говорила: "Сынок, ты бы сходил в ЗАГС, да переписался на мою девичью фамилию". А он: "Нет, мам, я память отца не предам".
С другой стороны, руководство силовиков тоже понять можно. Ну, как позвонят из вышестоящих кадров и спросят: "Откуда у вас сотрудник с фамилией недружественного нам государства? Это ж объяснять нужно, что ещё в прошлом веке осел в царской России грузин Хамкадзе, что с тех пор его дети и внуки женились только на русских, никогда за границу не выезжали, кроме как на танке в Берлин, или самолётом в Афганистан. Что, наконец, сам сотрудник белобрыс, голубоглаз, грузинский язык не понимает. А это долго. Проще сразу сказать: "Извините, вы нам не подходите".
Ничего, исподволь думал я, взглянув на ходу в жёлто-зелёный глаз безмолвного камня, когда-нибудь я освою эту байду, научусь помогать таким как Никита и доводить до инфаркта оборзевших коней. А пока... всё у меня их рук вон. Поня лишился сбруи - так даже не почесался, будто стакан водки случайно разлил. А должен был встать на дыбы, как дикий собрат, впервые почуявший удила. Полицию вызвать и поставить на уши всех, кто стоял в коридоре. Ни фига себе! Это ж почти треть килограмма золота 750-й пробы! Домик в деревне можно купить! Охота же людям тратиться на такое говно...
Никита позвонил неожиданно, когда я на пружинном безмене взвешивал цепь. В джинсах и грубошёрстном свитере он выглядел старшеклассником, хоть было ему, по моим прикидкам, не меньше тридцатника. Не с порога, как это бывает у всех, а только пройдя в прихожую, он протянул мне миску, накрытую глубокой тарелкой:
- Это называется оджахури, мама передала. Сказала ещё взять у вас алюминиевую кастрюлю, чтобы приготовить харчо. Пока вы один, берём шефство.
Вот тебе и не грузин! Только у них вечное слово мама главное в любом предложении и произносится с придыханием. Разбавляй эту кровь, не разбавляй - работают гены.
Ввиду отсутствия личного кабинета, я принимал гостя на кухне и очень стеснялся, что крепче пустого чая на столе у меня ничего. Никита, наоборот, усиленно делал вид, что доволен таким приёмом. И вообще, интеллигентные люди с большим прибабахом. Нет бы, спросить: "Что надо?" - и все дела: обсосали вопрос, жопа к жопе и кто дальше прыгнет. А этот сначала вспомнил про детство. Как я не побоялся на дерево лезть, чтобы маленького грачонка вернуть в родительское гнездо. Пришлось самому править беседу. Медленно, вопрос за вопросом, загонять её в нужное русло: детство - школа - выпускной вечер.
Судя по фразе "этого я и боялся", Никита давно понял, кто из его одноклассников меня конкретно интересует. Пришлось уверять, что здоровью искомого существа ничего страшного не грозит, что Поня мне нужен по вопросу реструктуризации долга, что бить я его не буду, в экстренном случае, затрясу, что, наконец, предмет моего изучения не быт этого человека, не адрес его прописки, а психотип плюс имя с фамилией.
- Аркашка Заикин, - неохотно сказал гость.
- А почему Поня?
- Пухленьким был, розовощёким. Сначала назвали Пончиком, потом прозвище сократили. Как я сейчас понимаю с позиции своего педагогического опыта, можно было вырастить из него достойного человека, если бы семья помогла. Упрямый мальчишка, но тихий и безответный. Набросимся на него кучей-малой: "Дави сало!", а он пыхтит себе, да ползёт из-под низу...
То ли тарелка где-то дала течь, то ли запах у этого оджахури такой, что пофиг ему фарфор, только я очень жалел, что дожидаясь Никиту, успел дважды поужинать. И надо бы убрать в холодильник это волшебное блюдо, а неудобно.
- Ни на кого не жаловался, если и были на то причины, - тем временем, рассказывал гость. - Если ругали, отмалчивался, если хвалили, краснел. Перед отличниками не лебезил, хоть и учился на трояки, а вот когда в девяносто седьмом, отец с матерью развелись, поменял он одним махом и фамилию, и характер. Стал Королём во всех смыслах этого слова. Взял фамилию матери, а жил у отца. Ну, вы знаете, Станислав Викторович Заикин, у него ещё служит ваш крёстный...
Этого я не знал, но не подал виду. Даже не вздрогнул. Чтобы скрыть замешательство, переспросил:
- Значит, он теперь Аркадий Станиславович Королёв?
- Нет, просто Король. По паспорту Король. У входа на рынок стоял в субботние и воскресные дни. Предприниматель на дамском велосипеде. Валюту скупал, золото, ваучеры, когда ещё они были. В школе заносчивым стал, великовозрастные защитники появились, зелёные деньги, жёлтая цепь, красный пиджак... Стоп, вру. Цепь он повесил на шею через месяц после дефолта. А буквально за день до того, повстречалась ему удача в лице военного человека. То ли он избавлялся от краденого, то ли деньги были нужны позарез, только
продал солдат нашему Королю чуть ли ни полкилограмма золота за половину цены. "Давай, - сказал, - сколько у тебя есть". А было у Пони девятьсот пятьдесят долларов и рублями тысячи три. Он о
том случае рассказывает в подробностях, когда лишнего переберёт, и считает его признаком своей избранности...
Остальное я слушал в пол уха. В голове созревал простой, но эффектный план. Зачем Поню гнобить, доводить до инфаркта? Не проще ли поставить его на бабки? Если "голду" придётся в любом случае возвращать, а поступить по-другому перстень не разрешит, почему бы это не сделать с выгодой для себя?
К чести Никиты, он быстро понял, что мой интерес ослаб и нашёл благовидный предлог, чтобы я это подтвердил. Спросил у меня насчёт нашего с мамкой ноутбука, нести его или нет. Она, мол, его оставила у подруги недели на три. Боялась, что последнее вынесут.
Надо же, какая удача! Я думал, моего старичка изъяли во время недавнего обыска. Жив значит, курилка! Нет, если человеку везёт, то везёт целый день. Хамкадзе для меня оказался тем безымянным солдатом, который когда-то спас Поню от банкротства и долговой ямы. Ведь столько людей разорились в тот чёрный понедельник! Пока не закончилась пруха, спросил у Никиты насчёт "Властелина колец". Опять угадал, и это для него "без проблем":
- Скачаю из интернета, и скину на вашу флэшку. Это намного быстрей, чем приготовить харчо...