Пролог

Недоброе утро

Воскресенье, 16 октября 1877

Брестовец, ставка командующего Рущукским отрядом А.А. Романова
(наследника цесаревича)

  Бабочка машет крылышками в Пекине,
а погода меняется в Нью-Йорке.
  Рэй Бредбери

  Ранним утром в русском лагере близ городка Брестовец было тихо. За
традиционным болгарским тыном рядами стояли палатки, на краю лагеря у
коновязи переминались с ноги на ногу лошади, позвякивала сбруя. Солнце еще
только собиралось вставать, на востоке даже не появилось и намёка на рассвет.
До смены холодного караула звезд на тлеющее утреннее небо оставался ещё как
минимум час. Турки сквозь оседающий туман изредка постреливали в сторону
русских окопов.
  Командование размещалось в городских домах. В одном из домов, в комнате,
попахивающей, как многие другие, дегтем, потом, перегаром и сырой
промозглостью, около печки на покрытом ковром топчане, поверх одеял прямо в
форме лежал крупный мужчина лет тридцати. Внезапно он заворочался, старый
топчан заскрипел всеми своими частями. Пробудившийся открыл глаза, прекрасные
видения сменились смутной в свете лампады явью грязных потолочных балок.
Прекрасно знающий, что желания с реальностью пересекаются редко, он был все же
немного разочарован, потому что и в этот раз его сон, перенесший его тремя
тысячами верст севернее, оказался всего лишь мечтой.
  Личный денщик, обычно появляющийся и по невысказанному желанию, сегодня так
и не материализовался. Лежащий вспомнил, что с вечера отослал его к солдатам
с некоторой суммой денег, дабы выпили за здоровье батюшки-царя.
@ Мужчина считал, что наутро просыпаться рано очень полезно для здоровья --
лишнее выветрится, можно снова "смазать мозги", а запах пропадет еще до того,
как явится денщик, из этих соображений того и отправляли ночевать к солдатам с
намеком прийти утром по расписанию. Неожиданно пришла мысль, что без отца и
завтракается всегда проще -- никакой простокваши, а если учесть, что сегодня
приходится ехать чёрти куда, вставать-то все одно надо было не позднее семи.
В связи с предстоящей поездкой последовала мысль, что затеянные некстати
раскопки помешают-таки удачному началу дня.
  Позавтракать при данных обстоятельствах можно было и в седле, по пути к
раскопкам, да и ополоснуться бы тоже поутру не мешало, но прежде оставались
другие заботы.
  Снова заскрипел престарелый топчан, грузный и не особо поворотливый тезка
своего отца, глуповатый дылда, обжора и выпивоха, как про него пошептывали за
спиной, на самом же деле сильный и неглупый, пусть иной порой и несколько
застращанный воспитателями наследник могучей империи сел, спустил ноги на пол,
намотал портянки, вставил ноги в растоптанные сапоги. Поднявшись же, подошёл
в красный кут к иконам, подлил масла в лампадку и снова опустился, теперь уже
на колени.

  Столь рано трудно было что-то обдумать, следовало вначале привести ворох
мыслей в порядок, привычно творя молитву.

...Помилуй безбожников сих, ибо не ведают они, что творят.
"/Нашли время покойников раскапывать древнючих, вечно неймется.../"

  За тёмными окнами послышался молодой голос двоюродного брата Кости, намедни
вдруг приехавшего -- явно ради этой экспедиции.
-- Ваше императорское высочество, Саша, идем же, уже и лошади готовы, выедем
поздно -- нас солнце припечет, это пока туман ехать легко.
-- Костюха, ранний ты уж больно, кавалер георгиевский. Лучше свистни денщика,
умыться надо, -- был ответ. Мысленно же цесаревич изрекал совсем иные слова,
_"...в господа бога душу мать язвить твои копания, вместе с выдумками твоего
полоумного папаши!.."_
  Господи, помилуй раба своего грешного, что ж это я так, помилуй мя Боже,
грехи мои тяжкие... Ладно, раз уж решил, еду, -- и Александр, встав с колен и
мимоходом отряхивая штанины, вышел из дома, глянул на висящую высоко в небе
среди редких туч и просвечивающую через уже прозрачную дымку ущербную луну.
-- Который теперь час?
-- Скоро шесть. Саша, денщик твой, небось, дрыхнет еще, ты ж его до восьми
утра отослал. Давай я тебе воды на руки солью.
-- Лей. Времени действительно маловато.
  Александр скинул заношенную рубаху, умылся, утерся рушником, и в этот момент
запыхавшийся адъютант подскочил к цесаревичу и забарабанил скороговоркой.
-- Ваше императорское вы...
-- Тише, Козлов, без формальностей.
-- Ва... Кони, оружие и инвентарь готовы. Разрешите подвести Мишука?
  Александр повернулся к кузену, надевая свежую гимнастерку, поданую
денщиком.
-- Ты сам готов?
-- С Павлом твоего приказа ждем.
-- Ну, с Богом!

  С чего бы это быть пышным раннему завтраку, поедаемому в седле...
Бутерброды с курицей уминались на неспешных рысях. Ехали небыстро, сторожко,
не отрываясь от охранения. Казачьи разъезды давно изучили местность,
топографически снятую переведённым некогда из гвардии поручиком Гонвельтом, но
башибузуки были опасны не числом или уменьем, а непредсказуемостью и презрением
своим к европейским законам войны.
  Цесаревич Александр Александрович, привычный к физическим нагрузкам и пешим
переходам, к ружью и седлу (хотя норовистых лошадей и не любил), обдумывал тем
временем события последних дней, в том числе и недавнюю гибель на
рекогносцировке у реки Ломи родственника, молодого князя Сергея
Лейхтенбергского, вполуха слушал доклады подчиненных.
--...крепости блокированы надежно, но начисто прервать сообщения между турками
сложно, всех голубей не перестреляешь. Лодки патрулируют и вдоль побережья,
но в безлунные ночи турки неоднократно проскакивали мимо постов, -- это был
начальник штаба отряда граф Воронцов-Дашков.
  Цесаревич немного смутился. Он все же надеялся, что старые турецкие крепости
удастся блокировать наличными силами, но часть войск пришлось передать под
Плевну для уничтожения войск Осман-паши, засевших в ней еще летом, и тем
завязавшем гордиев узел в русском тылу, на пересечении стратегических дорог.
Гарнизоны же крепостей, ныне связанные отрядом цесаревича, без осады могли
выпустить на коммуникации иррегулярную конницу, лишая всю русскую армию
надежных тылов. Пора было вспомнить о сегодняшних делах.
-- Эй, Пасхо! Где там Баканич?
  Высокий смуглый крепыш прискакал галопом на зов цесаревича.
-- Как там этот серб, что пароходы на переправу гнать пытался?
-- Телеграммой сообщили, он в Вене, после кишинёвского госпиталя повторно
прооперирован, толку мало -- глаз выбит пулей. Сейчас на выздоровлении в
санатории, в Россию просится.
-- М-да. Кутузов... Жаль. Мог бы стать ценным агентом, но теперь у Вены на
примете. После войны, впрочем, надо будет позволить ему въезд в Россию, этот
человек может принести немало пользы; эй, Черевин, -- Александр обратился к
начальнику личного кортежа, ехавшему в седле с заметной раскачкой, -- ты где
уже с утра нализаться успел?
-- ...Везде, ваше императорское высочество, наливают, с-сволочи...
  Цесаревич, и сам тем же грехом страдавший, полковничьи мысли понял, и даже
не пожурил.
-- Черевин, выписать сербу этому паспорт -- от моего имени...

  При виде цели путешествия все немного пришпорили лошадей. Засечённый и
обмеренный ротмистром Иваншиным и поручиком Гонвельтом холм в полуверсте от
деревни Гюрджево, поросший разнотравьем, господствовал над почти ровной
местностью, и самой природой был приспособлен для выпаса овец, а заодно и
для наблюдения за происходящим вокруг.
  Пластуны-кубанцы вдесятером выбили с холма пол-роты турок и унаследовали
старую кошару и турецкие окопы. Они же и нашли древние украшения на костях;
ротмистр Иваншин, @инструктированный аж самим Семёновым* еще перед началом
боевых действий, доложил по инстанции, что и дошло до Императорской Академии
Наук, к счастью, своевременно.
  Несколько стрелковых ячеек, сходу вырытых пластунами, подкрепленными
полусотней, разрослись в сеть окопчиков. Самый большой превратился в
археологический раскоп, медленно приоткрывающий завесу истории над временами
былыми.
  Всадники неспешно приближались к цели, объезжая дугой мирную деревню -- от
греха подальше. Над несколькими домами в Гюрджеве курился лёгкий дымок,
видимо, готовили обед для работающих в поле болгар. Русских там же в поле,
как казалось, никого не было, по-видимому, выставленные @Владимирчуком казачьи
секреты были очень недурно замаскированы.
  Наконец, кавалькада спешилась у подножья холма, встреченная несколькими
пластунами. Люди растворились в паутине окопов, прикрытых брустверами и густыми
кустами, а лошадей увели в кошару. @ вставить мелкокаменистую осыпь

* Вице-президент Императорской Академии Наук и вице-председатель Русского
Географического общества Пётр Петрович Семёнов, пока ещё не Тянь-Шаньский.

  Копали в раскопе пластуны под руководством штабс-ротмистра Иваншина и
поручика Гонвельта, но проходил час за часом, дело шло к полудню, а до сих пор
никаких открытий планомерно вгрызающиеся в землю по своим секторам археологи-
любители не сделали.
  Кажется, никаких открытий в ближайшее время не ожидалось, а октябрьское
болгарское солнышко, растопив тучи, на подгорных равнинах жарило посильнее
петербургского в июле. Командующий отрядом цесаревич произнес, наконец,
магическую фразу "отдых, обед по желанию, разрешения испрашивать не требуется".
Тут же археологическая экспедиция по большей части преобразовалась в пикник.
  Свита цесаревича разлеглась на постеленные на траву бурки и попоны, сам
Александр Александрович достал из-за голенища своего огромного заношенного
правого сапога неизменную фляжку с французским коньяком, адъютант из сумы
достал нехитрую закуску -- изрядно заветренную ветчину и огурцы.
-- Господа, -- пробасил цесаревич, -- кто хочет, присоединяйтесь.
  Немногие отказались бы от возможности отдохнуть в компании с наследником
российского престола и великими князьями, только Иваншин не вылез из раскопа.
-- Эй, ротмистр, вы бросите ваше копание? Коньяк вас ждать не будет.
-- Простите, Ваше Императорское Высочество, у меня изжога, да и если сейчас
солнце досушит стенку раскопа, то будет много пыли. Башибузуков, опять же,
ждать должно -- давно не заходили в гости.
-- Как желаете, Дмитрий Валентинович.

  Из раскопа раздавалось шуршание пересыпаемого грунта, в глубине группа
деловито суетившихся пластунов удаляла подсохшую землю. Одни отбрасывали её
лопатами, другие кинжалами что-то расчищали, контур погребения уже
прорисовывался в грунте. С чистильщиков не спускал глаз Иваншин. Слышался
неторопливый трёп казаков.
-- Дядько Петро, боязно як-то мертвяков тревожить..
-- Не боись, Василько, у них нихрена нетути, -- отвечал пожилой под дружный
гогот, -- и хрена тож. Я вот маракую, после войны в бугровщики подамся, ты
дывысь тильки, яка красотища прёт, и деньжищ она немеряных стоит. Або в Таврию
подамся, або у нас артель наберу. Не зря я с их благородием якый уж рик
ковыряюсь. За таки цацки немцы ха-арошую деньгу отваливат.
-- Кривошея, кончай трепаться, подметайте.
  В раскопе зашелестели вениками из душистой полыни, а дядько Петро заработал
кисточкой. Иваншин повернулся к Гонвельту.
-- Сергей Владимирович, пора рисовать.
  Пластуны вылезли из ямы, устроились на отвалах и закурили, ничуть не смущаясь
присутствием высочайшего начальства, завтракающего у них над головами. Коньяк
был весьма неплох, но местный овечий сыр и лепешки, которыми гостеприимные
казаки угостили нагрянувшее августейшее начальство, был на удивление выше
всяких похвал, много лучше, нежели захваченная из лагеря в походном поставце
и подвялившаяся по пути ветчина. Теперь можно было взглянуть и на окрестности.
  Затесавшийся в свиту жандармский офицер поднёс к глазам трофейный бинокль.
С холма было видно, что от деревни мимо холма кто-то медленно едет на осле. В
самом большом богатом доме Гюрджева кто-то периодически открывал и закрывал
окна, перетряхивая перины. Оттуда бликовали стекла и летела пыль.
  Гонвельт, усевшись на раскладной парусиновой табуретке, уже быстро рисовал
в своём планшете. Цесаревич, допив коньячишко, достал сигару и взгромоздился
на валун, юный брат его, великий князь Павел в компании с Черевиным откровенно
зевали, Константин Константинович по примеру топографа набрасывал раскоп
карандашом, генерал Воронцов-Дашков периодически снимал фуражку и вытирал
вспотевший лоб платком с вензелями. Офицеры вежливо помалкивали, кое-кто, по
примеру командующего, уже курил.
  Наконец-то открылось богатейшее погребение. Было на что посмотреть. Слева от
погребённого, между коленным суставом ноги и стенкой камеры лежал железный меч,
как отметил Иваншин, с кольцевидной рукояткой и линзовидным лезвием. В
перекрестье сохранились частички древесного тлена, на груди лежала массивная
золотая гривна круглого сечения, над левым плечом бронзовое зеркало с
звериноподобной рукояткой. В углу погребальной камере лежал большой бронзовый
котел с затейливыми ручками, а чуть выше камеры, в стенке обнажился тайник, в
котором нашёлся шарообразный сосуд с ручкой в виде приготовившегося к прыжку
зверя. Опытный глаз Дмитрия сразу оценил великолепную работу по серебру. А
рядом! Рядом стояла позолоченная серебряная же чаша тончайшей работы с
каннелюрами и великолепным орнаментом. По всей камере были разбросаны десятки
занятных вещей. 
  Иваншин поднялся из раскопа.
-- Да, господа, я не зря ел свой хлеб сегодня утром. Ваше высочество, обратите
внимание, этому захоронению просто нет равных. Мне трудно судить о времени
погребения вот так с ходу, но явно более двух тысячелетий, но менее трёх.
Скифский князь или знатный фракиец, может быть даже и галл, но последнее было
бы невероятно. Точнее пока сказать трудно, я всё-таки историк, а не археолог.

  Великий князь Константин Константинович, взволнованный обширной находкой,
спросил:
-- Позвольте, Дмитрий Валентинович, вынуть эту чашу? Разрешите, я достану и
очищу её?
-- Конечно, ваше высочество, дерзайте.
  Проснувшийся Павел первым спрыгнул в раскоп, а Константин спокойно спустился
в яму, натянул перчатки, бережно отделил от грунта чашу и, обмахнув фланелью,
протянул кузену.
-- Саша, глянь, какая прелесть!
-- Впрямь хороша, -- снисходительно произнёс цесаревич, -- поди, неместная
работа? Небось, из Греции привезена.
-- Скорее из Скифии, -- ответил Константин.
-- Вы оба совершенно правы, -- отозвался Иваншин, -- серебро скифское, а
работа греческая, где-нибудь в @Тане сделали. Ваше Императорское высочество,
сойдите, ради бога в раскоп, что-то мне не нравится эти отблески в деревне, да
и осёл на дороге слишком уж долго упрямится. Сергей Владимирович, вы видели
здесь ранее таких чистюль?
  Давно дорисовавший уже Гонвельт перевёл свою старую подзорную трубу с
пытающегося проехать мимо холма крестьянина на осле на периодически бликующие
в Гюрджеве окна, и в этот момент щуплый на фоне цесаревича жандармский ротмистр
Стерёгин из конвоя, стоявший позади всех и, оправдывая фамилию, вновь с
подозрением оглядывавший окрестности, завопил не своим голосом и попытался в
прыжке закрыть собой цесаревича:
-- $ЛОЖИСЬ... ТВОЁ ВЫСОЧЕСТВО!!$.
  Одновременно раздалось несколько свистящих звуков, что-то звонко защёлкало о
камни, потом с разных сторон донесся звук выстрелов, а Стерёгин буквально в
полете с ужасом увидел, что цесаревич Александр Александрович Романов,
стоявший лицом к раскопу, с булькающим звуком оседает и падает ничком на
бруствер с рваной раной в шее сзади.
  Гонвельт, скатившись в раскоп, накрыл собой Константина Константиновича, а
Павла Александровича сшиб захватом за ногу, не давая подняться. Молодые
пластуны метнулись к сложенным в пирамиду винтовкам, лишь Петро Кривошея с
ножом в руке нырнул на осыпь, и махом съехал до самой подошвы холма к кустам.
  Снова защёлкали пули и загремели выстрелы. Теперь неизвестные стрелки пытались
попасть в Стерёгина и Черевина, тщетно старавшихся стащить в раскоп грузного
раненого цесаревича.
  То ли серб, то ли болгарин Баканич, отчаянно матерясь по-русски, плюхнулся
за валун и палил из длинноствольного морского револьвера по ближнему стрелку,
прячущемуся за ослом. Наконец, раздались ответные выстрелы и со стороны
казаков, а августейшие особы, генералы и офицеры были укрыты за бруствером.
  Цесаревич был в сознании, попытался прохрипеть "живой", но из раны 
фонтанировала кровь, и лицо его заметно бледнело.
-- Врача! -- завопил кто-то, -- Где доктор, мать вашу?!
-- Господи, Господи, ваше высочество.., -- граф Воронцов поддерживал голову
цесаревича трясущимися руками. Иваншин совал ему платок, Черевин рвал рубаху
на бинты.

  Кривошея быстро полз по направлению к ослу, змеёй прижимаясь к земле.
-- Врёшь, бусурман, не уйдёшь, бисов сын! Не таких лавливали...
  Саженей с десяти он метнул кинжал в ослиный круп. Животное рванулось,
открывая присевшего за ним стрелка, лихорадочно перезаряжавшего карабин
незнакомого вида. Со стороны Гюрджева поднялась пыль, взбитая до неба конскими
копытами...
  Наконец добежавший от кошары фельдшер бинтами и корпией попытался
тампонировать рану, но наложенная повязка тут же сползла с бычьей шеи
цесаревича. Козлов и Стерёгин подхватили голову раненого из трясущихся рук
графа, и чувствовали, как с пульсирующими потоками крови из большого и сильного
тела раненого уходит жизнь. 
-- Может, спиртом залить? -- растерянно сказал Козлов, давясь слезами.
-- Нельзя, рана открытая, -- отмахнул головой снова бинтующий шею раненого
фельдшер, -- да где ж доктор, я-то что могу...
-- Давай, сукин сын, делай что-нибудь, -- зашипел Черевин.
-- Хо-спо-ди, -- выдохнул цесаревич Александр, -- от-х-жу... Да-х... Да-хм...
  Через минуту или две по склону холма, наконец, взобрались двое казаков из
конвоя, сами забрызганные кровью, а за ними есаул Владимирчук.
-- Не ушли гады. Того Кривошея достал, второго мы...
-- Говорил вам, иродам, живьём... -- Владимирчук утёр лицо рукавом, -- кого
зацепило?
-- Я т-тебя, мерзавец! -- граф Воронцов тряхнул есаула за газыря синей черкески,
-- конвоец херов! В Сибирь, на каторгу!
  Казак увидел, что здесь уже все было кончено.
  Наследник престола умер на руках у соратников, и лежал, перевёрнутый навзничь,
с лицом, накрытым платком. Доктор отделался запорошенными поднятой пулями пылью
глазами, почему и плутал долго в траншеях, Александру Стерёгину, порвав штанину,
царапнуло по икре ноги то ли пулей, то ли отбитым острым осколком валуна,
Гонвельт и другие офицеры и вовсе остались целехоньки, а старый скелет безмятежно
взирал в небо пустыми глазницами... История же проложила себе /новую/ дорогу...


Часть первая, вступительная. Освободители.

Глава 1

Военный совет

Вторник, 25 октября 1877

Порадим, императорская ставка

 Господи, помилуй душу новопреставленного
раба твоего Александра.
 Из молитвы.

  Поутру государь молился в болгарском монастыре, чудом не разграбленном
турками при отступлении.  После заутрени из церкви, не покрывая голов на
холодном ветру, последними вышли высокий сутулящийся генерал в походном пальто
и длинных сапогах и за ним другой -- седой с большими бакенбардами, по
бакенбардам второго их и узнали. Это и были государь и граф Адлерберг,
отстоявшие панихиду по <на брани живот свой положившим>.
  Позавтракав с военным министром Милютиным, император долго с ним беседовал,
принял прискакавшего из Горного Студня брата Николая -- главнокомандующего,
генерала от кавалерии. После посетил раненых, среди прочих и генерал-
адъютанта Тотлебена, которого на днях лягнула норовистая лошадь, и с коим
также имел длительный разговор; вернувшись в новую, порадимскую штаб-квартиру,
встретил по пути во временное своё жилище двух иностранных военных агентов --
как германский генерал Вердер, так и его австро-венгерский коллега полковник
Бехтельсгейм, посланники всё ещё _союзных_ императоров пытались в разговорах
повлиять на русского государя.
  Разбитый дорогой Александр II прилег на полчасика, меж тем, в соседнем
помещении собирались члены Военного совета. В три часа пополудни начался
совет.

  Государь в походном генеральском мундире, как обычно, сидел во главе
большого, составленного из двух стола, по правую руку имея великого князя
Николая, а по левую -- военного министра. Справа от его высочества заняли
места обложившиеся бумагами начальник штаба действующей армии генерал от
инфантерии Непокойчицкий, канцлер, светлейший князь Горчаков, прибывший
на неделе из Бухареста и начальник штаба Рущукского отряда генерал Ванновский,
традиционное место Эдуарда Ивановича Тотлебена между ними осталось свободным.
  Напротив императора расположился исполняющий в эти дни должность командующего
Рущукским отрядом тридцатилетний великий князь Владимир Александрович, старший
из оставшихся в живых сыновей государя, рядом с ним были генерал-адъютанты
Рылеев и светлейший князь Суворов. Ближе к государю поместился министр двора
граф Адлерберг, а между министрами Адлербергом и Милютиным скромно размещался
вечно озабоченный делами Империи Николай Владимирович Мезенцев, генерал-
адъютант, шеф корпуса жандармов и главноуправляющий III Отделением Собственной
Его Императорского Величества Канцелярии. Также присутствовали писаря, флигель-
и прочие адъютанты, не исключая великого князя Николая Николаевича-младшего,
бессменного помошника своего отца-главнокомандующего, стенограф и шифровальщик.
В соседней комнате своей очереди дожидался лейб-медик Боткин, почти не
отходивший в эти дни от государя, кучка денщиков и лакеев вокруг самовара.
Палатка в лагере в отдалении, "украшенная" узкими бумажными лентами, и
связанная с миром посредством добрых двух дюжин телеграфных проводов,
исходящих от стоящих рядом столбов, ожидала результатов совета ничуть не
меньше русских и румынских войск. Там находились иностранные военные
корреспонденты.
  Открывший совет главнокомандующий великий князь Николай Николаевич-старший
первым предоставил слово генералу Тотлебену, рассказавшему о ходе ведения
работ вокруг осаждённой Плевны. Уточнённые данные о подходе свежих сил и о
потерях за последние дни доложил генерал Непокойчицкий, также приведший
последнюю диспозицию сторон.
  Почти обычный ход военного совета неожиданно нарушился, когда внезапно
заговорил главный контрразведчик империи.
-- По сообщениям наших агентов, турки перебрасывают части из Сербии, -- вдруг
добавил к докладу начальника штаба Мезенцев, -- меньшей частью через Нови-
Базар в Черногорию, большей -- к Пироту, на Софию.
  Дремавший, казалось, до той поры Горчаков скаламбурил по-французски:
-- Les Turkes detouchet les montenegrettes en de Monte Negro*.
-- Что же наш странствующий полководец Редедя, -- криво усмехнулся император,
подразумевая опального ныне генерала Фадеева, -- делает вид, что только э-э...
пишет?

* "Турки черногорцев в Черные Горы затуркали".

-- Ростислав Фадеев делает что может, но может он сейчас немного, Ваше
Величество, -- ответил Мезенцев, -- черногорцы на ход войны значительно
влиять не способны, им не по силам.
  Милютин поморщился.
-- Да что он сделает в Цетинье? -- вмешался великий князь Владимир. -- Надо
было нам из Белграда его не гонять, глядишь, и Сулейман никуда бы не двинулся,
не рискнул бы.
  Государь негромко хмыкнул и спросил:
-- Есть сведения, где передовые части Сулеймана-паши?
  Непокойчицкий привстал, склонился с карандашом над картой.
-- Отмечены здесь и вот здесь, Ваше Величество. Куда пойдет Сулейман-паша,
пока не ясно.
-- При такой скорости движения через неделю они доберутся до Никополя, а то и
на Плевну могут ударить, -- добавил Милютин, глядя на карту.
-- Двояко можно считать, -- отозвался Николай Николаевич. -- Могут и во фланг
нам выйти, или даже на Шипку ударить, а могут и за Балканами стать.
-- Османа деблокировать они пойдут, -- снова вмешался в разговор царевич, --
досидимся тут у Плевны.
-- Осмелюсь доложить, ваше высочество, -- заметил Милютин, -- что осада идет
по Высочайше утверждённому плану генерала Тотлебена. Направление софийской
дороги, прикрытое гренадёрами Ганецкого, можно усилить как силами отряда
князя Имеретинского, так и частями гвардии.
-- Ага. И с двух сторон их будет расстреливать турецкая артиллерия. --
парировал неугомонный Владимир.
  Главнокомандующий поморщился. Пора было осаживать зарвавшегося племянника;
он обратился к нему, лелея планы kindermatt'а* и одновременно доставая
табакерку с причудливыми вензелями, в которых угадывались буквы ЧЕ и РН:
-- А в Рущукском отряде что творится?
-- Застоялись наши. На камешке сижу, на Силистрию гляжу. После горестных
событий войска рвались в бой, а промедлением пыл их мы остудили. Рущук надо
было брать, и Силистрию, а потом, оставив малые силы, двигать по берегу моря
прямо к Босфору. Османы этого не ждут. Гнать в штыки, по-суворовски.

* Мат в два хода в дебюте шахматной партии.

  Невольно все оглянулись на внука великого полководца. Светлейший князь
Александр Аркадьевич от неожиданности закашлялся.
  Мезенцев побарабанил пальцами по столу, Милютин, сжав губы, вопросительно
глянул на Ванновского, который, потупившись, смущенно пожал плечами, дескать,
"Я не я и воля не моя, за слова его высочества я не в ответе". Адлерберг и
Рылеев искоса взглянули на императора, молча вертевшего в руках массивный
портсигар и с неодобрением поглядывающего на новую игрушку брата.
  Главнокомандующий побагровел и с щелчком захлопнул так и не востребованную
пока табакерку.
-- И оказаться под обстрелом турецкого, чёрт его дери, флота. План ведения
кампании не предусматривает ничего подобного. Каждый мнит себя стратегом...
-- и Николай Николаевич многозначительно замолчал.
-- План ведения кампании не предусматривал и возможности гибели наследника
Российского престола, а благодаря дяде Косте, твоему, между прочим, брату,
дядюшка, и его удальцам, флот турецкий редко в море нос показывает! --
контратаковал царевич.
  Окружающие со страхом взглянули на царя, по щеке которого скатилась слеза,
с осуждением и опаской поглядели на Владимира, который понял, что зарвался;
вот только остановиться было уже выше его сил. Приподнявшись, он достал из
планшета сложенный лист, который, будучи развёрнут, оказался картой с
разноцветными пометками.
-- Если Вашему Величеству будет угодно развернуть к югу казачью бригаду,
подкреплённую гвардейской пехотой, а вверенный мне отряд получит
дополнительно осадную артиллерию, прибывающую из России, то через неделю мы
сможем взять Рущук и Силистрию, и двинуть большую часть сил вдоль Чёрного моря
на Царьград. Какие там силы прибывают?
-- Сейчас прибыли очередные полки гвардии, -- раскрывая блокнот, отозвался
Ванновский, -- и на подходе шестидюймовый крепостной мортирный парк из Керчи.
  Генерал-фельдмаршал гневно уставился из-под набрякших век на Ванновского и,
уловив боковым зрением лёгкий кивок государя, обратился к штабисту племянника.
-- Пётр Семёнович, вы автор сей авантюры?
  Ванновский промокнул платком мгновенно взмокший лоб и скромно промолчал.
Владимира же понесло.
-- План сей ничуть не хуже июльского марша Криденера на Никополь и Плевну. А
лучше он тем, что не затягивает войну сражением за плевненский нарыв!
  Главнокомандующий великий князь, оправдывая имя, контратаковал в лоб.
-- Интересно, с каких пор начальники отрядов указывают главнокомандующему,
что ему делать? Ваше высочество решили выиграть войну силами одной дивизии?
  Совсем не невпопад Владимир вдруг вспомнил услышанный ненароком разговор
промежду штабными офицерами о том, что на военном совете после третьей
Плевны, перед прибытием Тотлебена, новоиспечённый тогда генерал-лейтенант
Скобелев-второй, вошедший в Плевну и выбитый из неё, не получив подкреплений,
позволил себе в присутствии высочайших особ императора и главнокомандующего
наорать на старших по чинам и должностям -- на начальника штаба генерала
Зотова и на пожилого командира гренадерского корпуса генерал-лейтенанта
Ганецкого, и августейшие особы дескать, морщились только при самых матерных
пассажах, ибо Скобелев прав был на все сто; впрочем, большая часть
ответственности за просчёты на самом деле была на брате императора. Об этом
инциденте уже полтора месяца шёпотом говаривали по всей балканской армии, и
слава Богу, что громкий тот скандал так и не дошёл до журналистов. Сейчас,
похоже, дядюшка-командующий неправ был полностью.
  Посчитав свою правоту неоспоримой, Владимир рявкнул, закусывая удила:
-- Так усильте её, чёрт побери, гвардейскими полками, которые иначе бестолково
лягут под Плевной!
  Грохот брошенного царём на стол портсигара прервал перепалку.
-- Довольно! Могу ли я оставить аг'мию на вас, -- император от волнения
заметно картавил, -- если даже в Моем пг'исутствии вы не единомысленны?!
  Великие князья мгновенно замолчали. Бледнеющий Николай Николаевич нервно
поправил бакенбарды. Владимир, взнуздав себя, сел, шумно дыша.
  С некоторых пор стоявший в дверях юный великий князь Константин
Константинович, одетый в форму Гвардейского флотского экипажа* и с Георгием на
груди, неожиданно подошёл к царю. Все, кто не принимал участия в перепалке,
и потому дышавшие негромко, дабы не нарушить возникшей хрупкой и обманчиво
мирной тишины, и вовсе затаили дыхание, не зная, каких вестей ждать.
  Подавая телеграмму, Константин громко сказал:
-- Ваше величество, известия с Кавказа. Крупная победа над турками.
  Присутствующие облегчённо выдохнули.
  Государь пробежал телеграмму глазами, широко, истово перекрестился и
огласил оную.

  "... Соединенные отряды генералов Геймана и Тер-Гукасова в непрерывном
девятичасовом сражении разбили войска Ахмед-Мухтара- и Измаила-пашей у
Деве-Бойну под Эрзерумом. Турки бежали, бросив лагерь, оружие и припасы.
  Михаил."

  Все благополучно перевели дух, задвигались стулья, оживлённо зашевелились
бумаги, кое-кто заулыбался.

* "На наши деньги" гвардейский полк морской пехоты.

-- Доставай па-троны, -- шутливо скомандовал император. Курящие раскрыли
портсигары, Адлерберг поднес царю спичку.
  Князь Горчаков, отмахиваясь от струящегося с двух сторон дыма, повернулся
влево.
-- А помните, государь, предложение лорда Дерби?
  Александр, всласть затягиваясь, с благодарностью посмотрел на старого
канцлера.
-- Да, да, господа, британский министр иностранных дел еще до этой нашей
кавказской победы обращался тут кое-с-чем... Я получил из Лондона любопытное
письмо от Шувалова. Англичане предлагают мирное посредничество на условии
ограничения прав Румынии и содержания турецкого гарнизона в Белграде.
-- Вот румыны-то обрадуются, -- иронически произнес светлейший князь Суворов.
  Все заулыбались, даже так и не остывший Николай Николаевич-старший хмыкнул,
представив реакцию отсутствующего к счастью на совещании князя Кароля.
  Обстановка ещё несколько разрядилась.
  Владимир, попыхивая манильской сигарой, сказал:
-- Штучки из британского репертуара.
-- Англичанка гадит, как всегда, -- пробормотал кто-то из присутствующих.
  Царь несколько смущенно улыбнулся и вновь нахмурился, потушив тлеющую
сигарету.
-- Но теперь, после нашей кавказской победы, печальный долг безусловно
вынуждает меня вернуться в Петербург. План кампании остаётся в силе со всеми
тезисами Эдуарда Ивановича, на коии я всячески уповаю, -- кивая вначале
Владимиру, а потом оборачиваясь к Милютину, -- нечего и говорить, ты, граф,
остаешься здесь, безусловно пособляя главнокомандующему. Господь нас да не
оставит в милости Своей.
  Присутствующие осенили себя крестным знамением.
-- Вы свободны, господа, за исключением ваших высочеств, и ты, канцлер,
останься, -- Александр II повернулся к графу Адлербергу, -- Владимир
Александрович, распорядись обедом.
  Через несколько минут комната опустела. Предпоследним вышел, оглянувшись на
государя, генерал Рылеев, за ним, плотно прикрыв двери, вышел Николай
Николаевич-младший, которого царь отослал, незаметно подав записку.
  Император подозвал другого племянника и, понизив голос, пожал ему руку:
-- Спасибо, Костя, вовремя ты вмешался, -- и, повысив голос уже "на публику",
добавил. -- Завтра ты проводишь меня до Дуная. Поедешь с Мезенцевым, по
берёзкам-то соскучился, поди?
  Константин, смущённо покраснев, начал:
-- Да, Государь, но мой бедный брат...
  Царь положил руку ему на плечо.
-- О нём я поговорю с твоим отцом в Петербурге. Ну, юный мичман, -- Александр
Николаевич слегка усмехнулся, -- хочешь быть лейтенантом? Сейчас ступай.

  Константин снова покраснел, кивнул и, щелкнув каблуками, вышел.

  Александр Второй развернулся, обежал взглядом брата и сына, скользнул глазами
по деликатно уткнувшемуся в бумаги Горчакову.
-- Эх, петухи... Толк-то будет? Долго мне ждать?
  Владимир, краснея, протянул руку дяде.
-- Прошу прощения, ваше высочество, я, кажется, погорячился.
-- Кто смолоду не горячился, -- вымученно улыбаясь, выдавил из себя
главнокомандующий, неохотно пожимая протянутую руку.
  Император при виде этой сцены невесело усмехнулся и обратился к брату:
-- Николай, ты останешься к обеду?
-- Прости, государь, но я должен ехать в войска, готовиться к смотру.
-- Ну тогда езжай, -- развел руками Александр. Провожая князя к дверям, он
вполголоса добавил, -- извини моего молодца, я его приструню.
-- Да ладно уж, лишь бы он голову в омут не совал, Скобелев-третий, -- сказал
Николай Николаевич и вышел вон, лязгая подкованными сапогами со шпорами.
  Александр Николаевич Романов вновь достал из портсигара отсыревшую сигарету,
размял её, бросил тяжёлый взгляд на сына, и, прикурив от протянутой им шведской
спички, устало опустился в кресло.
-- Горяч ты чрезмерно, Володя. Молодость, конечно, из тех недостатков, что
проходят слишком быстро, но это не повод очертя голову кидаться на старших.
-- Накипело, батюшка, -- неуступчиво отозвался великий князь, -- высказал,
что думал. Я человек военный.
-- C'est jeunesse distant par droiture militaire, tendis que la sadesse
est diplomatique a contraire*, -- в очередной раз скаламбурил Горчаков.

* (фр.) Юность по-военному пряма, только возраст дипломатичен.

-- Государственный человек обязан быть дипломатом, на людях тем паче, уж
ты-то, князь, знаешь, -- возразил канцлеру царь и снова обратился к сыну, --
сколько человек было свидетелями твоей непростительной горячности, Володя.
Круги широко разойдутся, ты об этом не думал?
-- Я о брате думал. План этот ещё Сашка, -- молодой великий князь
перекрестился, -- разрабатывать начал, хоть у Ванновского спроси.
-- Дело отнюдь не в Ванновском. Тебе сейчас вверена почти треть армии, ты
должность исполняешь... Кстати, сегодня Николай должен был тебя представить в
командиры Рущукского отряда, теперь думаю, не слишком ли ты молод... Горяч
генерал-лейтенант, на главнокомандующего, как на пашу налетел, не гусарский,
чай, полковник, картой как саблей машешь.
  Владимир опустил взгляд.
-- Ну, ну, потупил взор, как красна девица. Ты пойми, всё очень и очень
непросто. Паче того, с нас, с Романовых, спрос особый, попомни моё слово.
-- Господь, да ты, Государь, кто ещё спросит?
-- Россия спросит, -- глубоко затягиваясь, ответил царь, -- история.
-- Сейчас историю делаем мы, разве не так?
-- Делаем... да скверно... Угодны ли Господу наши деяния?.. Тяжела Его десница,
ох тяжела... Не рискуй людьми, и собой не смей!..
  Владимир скептически хмыкнул.
-- А что собой? У Александра наследник есть.
-- Тебя бы на моё место, в Петербург поехать, Минни в глаза взглянуть, и что
матери сказать, -- по щеке императора снова скатилась тяжёлая слеза. -- Вово,
подумай, мы с ней второго сына хороним. Понимаешь, что это такое?
-- Знаю, папа, и мы с Михенью по весне Сашку-маленького схоронили... А всё же,
ужель я совсем неправ, возьмём же Царьград, войне конец.
-- Прав-то прав, Аника ты воин, сил на Царьград пока нет, -- глубокомысленно
заметил император, тщательно туша сигарету в пепельнице.
-- Аника-воин у нас дядюшка Низи, верховный из него, правду сказать...
-- Ты, что ли, был бы лучше? -- Государь рассеянно достал очередную сигарету.
-- Да хоть князь Александр Барятинский, победитель Шамиля, прославленный
полководец, и авторитет военный...
-- Барятинский сам из службы ушёл, я его в шею не гнал, слишком люблю, он как
и ты, гусар, а уж седьмой десяток ему. Гус-сар...
  Владимир почувствовал, что попал под настроение, и, взглянув на отца, решил
развить успех.
-- Подкрепить его толковым начальником штаба, да хоть Фадеевым тем же, нечего
ему скакать то по Каирам, то по Белградам, то по Чёрным Горам. Ведь из лучших
наших стратегов...
-- В одну телегу впрячь неможно... Да-а... Милютин с Тотлебеном тотчас в
отставку запросятся, а ты Гурко с фронта выдернешь, или бешеного Мишку
Скобелева на министерство поставишь? Эх, ты, архистратиг Вольдемар...
  У государя промелькнула мысль: _"А Сашка-то толковей был, молодой пока ещё
слишком горяч..."_ По щеке его скатилась слеза.

  Следующим днём императора на пути в Букурешт сопровождали великие князья
Сергей Александрович и Константин Константинович, министр двора граф
Адлерберг, военный министр Милютин, генералы Рылеев, Салтыков и дежурство*.
Впереди скакали конвойные лейб-казаки, за ними уланы, далее следовала коляска
Государя, за ней лейб-гусары, за ними -- свита верхами и в экипажах.

* Дежурные офицеры административной части штаба.


Глава 2

Будни изгнанника

Пятница, 27 октября 1877

Оренбург

 История не знает
 сослагательного наклонения.
 А.Тойнби.

  ...он знал о заговоре и даже чувствовал, что прийдут сегодня, принял
надлежащие меры: вопреки Палену не сменил конногвардейцев, усилил охрану
Михайловского замка, сосредоточил во внутреннем дворе верных мальтийцев во
главе с фон Шлиппенбахом. Собственноручно наточенную шпагу и заряженные
пистолеты оставил на прикроватном столике. Втайне от всех послал гонца к
Гонвельту... нет, к Аракчееву, велев быть ему без промедления в столице. И
всё же заснул тяжёлым сном, словно упал в прорубь.
  Проснулся, когда взламывали дверь. Пока верный @гайдук отбивался от пьяных
заговорщиков, со шпагой в руке скрылся за ширмой, пытаясь принять верное,
единственно спасительное решение. Очертя голову кидаться в драку? Даже ему,
рослому и молодому, с противниками не справиться. Кто ведёт их? Пален? Зубовы?
Бенигсен? Шувалов?..
  И вот они стоят лицом к лицу -- он, император всероссийский, гроссмейстер
Мальтийского ордена, коронованный рыцарь -- и шайка пьяных сволочей в
раззолоченых мундирах. Нет, не водкой они пьяны, а дрожат, гады, от страха...

-- Ну, где тут генерал Бенигсен?
  Голубой мундир и колючие глаза графа Шувалова очень сочетались в облике
заговорщика со свечой и бумагой.
-- Государь, вы арестованы. Арестованы и низложены. Соблаговолите подписать...
"/Потянуть время?.. Но где мальтийцы, где Гонвельт?/" -- мелькнула мыслишка.
-- Подписать? Что это?
-- Да что с ним чикаться... -- пьяный голос из задних рядов был похож на кого-то
очень знакомого, -- подписывай, Константиныч, хуже будет!
-- Государь, соблаговолите подписать отречение.
  На листе муаровой бумаги каллиграфическим почерком было выведено "Я,
нижеподписавшийся, признавая себя сумасшедшим, отказываюсь от всех своих прав,
титулов и имений..."
-- Кто эту ерунду писал? Трощинский, Перетц? Да разве они не знают, как
составляется манифест? И зажгите ещё свечей!
  На месте Бенигсена уже стоял полковник Жандармского корпуса со странно
знакомым усатым лицом.
-- Я против вас лично ничего не имею, но мне дано задание, и я его выполню,
несмотря ни на что. Признайте, что вы не в своём уме, иначе хуже будет.
  За дверью раздался шум, голоса "Идут! Идут!", топот приближающихся шагов;
отшвырнув текст и хватаясь за шпагу, он внезапно почувствовал удар в висок.
"/Зубовская табакерка.../" -- мелькнуло в голове...

  В смирительной рубашке, скрученного ремнями, его волокли по коридорам Замка.
В голове билось: "/Первый тур я выиграл (@прадеда убили там, а я ещё жив).
Чёрт, куда ж меня тащат?"
  Где-то в хвосте плёлся Бычок... Странно, откуда он взялся, и вообще ведь ему
положено быть впереди, как наследнику престола?
-- Кто у нас наследник?
-- Цесаревич Александр, -- прошелестело сбоку.
-- Который? Павлович?
-- Я ж говорю, он спятил! 
-- Притворяется, -- снова прошелестело.
-- Государю угодно считать его высочество невменяемым, -- прошамкал лейб-медик
фон Гавровиц.
  "/Чёрта с два! Сейчас сдам фортификацию, и все увидят, какой я невменяемый.
Его тащили сдавать выпускной экзамен Военной Академии. В комиссии будут
Ванновский, Тотлебен, Бунге, старик фон Рен, дядюшка Николай Николаевич.../"
-- Господа, снимите же смирительную рубашку, как я буду сдавать в ней экзамен?
  Незамедлительно он почувствовал резкий рывок шейного ремня и удушье, удары...
Сознание вновь гасло.
-- Принесите ещё ведро!..
  Ледяная вода приятно освежала, ссадины и ушибы перестали противно ныть.

  Вот он стоит посреди академической аудитории, напротив него вместо суровых 
профессоров чайный столик из Мраморного, за которым сидят дамы в генеральских
сюртуках и эполетах, но во фривольных розовых панталонах, болтая ногами, словно
собираясь плясать канкан. Две дамы, одетые построже, в четыре руки играли на
рояле.
-- Вы не находите, душечка, что его высочество весьма недурён?
  Графиня Богарне с блудливой улыбкой на полных губах беззастенчиво лорнировала
его мужские достоинства, обтянутые мокрой смирительной рубашкой.

-- Ваш Никола мил, весьма мил, -- жеманно прощебетала давнишняя фрейлина, --
но я боюсь мужчин, особенно таких!
-- Между нами говоря, Полли, мой сын есть сумасшедший, -- произнесли сзади с
сильным немецким акцентом, -- но мы же договорились, и ожерелье будет твоё...
Ты, миленькая, меня понимаешь? Ты, сладенькая, согласна?
-- Но ведь об этом будут знать все? Я сгорю от стыда...
-- Полли, услада моя, я обещаю тебе самую выгодную брачную партию, а на мелкие
шалости все закроют глаза. Или, миленькая, ты забываешь, кто я?

"/Распродерить-мою прапрабабушку Екатерину Алексеевну!/" -- слышать эти
маменькины непристойности и не иметь возможности даже заткнуть уши было
невыразимо мерзко.

-- Не верю, маман, не мог его высочество украсть эту икону, -- одна из
фортепианисток подошла к экзаменуемому, в ней узнавалась Шурочка Абаза, второй
явно была Юлия Фёдоровна Штуббе, наперсница покойной великой княгини Марии
Павловны. "/Вышла Шурочка за Оленя или нет?/-- подумалось вдруг.
-- Вы танцуете вальс, ваше высочество? -- некстати послышался чей-то писклявый
голос.
  Тут же сзади раздались звонкие размашистые шаги.
-- Брысь, потаскушки! -- кто-то заверещал, зашелестели платья, а "экзаменаторши"
исчезли.
-- Мерзавец, ты не смеешь признаваться?! Мой сын -- вор?! 
"/Папенька генерал-адмирал тоже здесь... А Бычка-Сашку убили.../"

  Наконец он очнулся окончательно, лёжа лицом в подушку, прозябший, в мокрой
от холодного пота ночной рубашке и отчаянно, словно навзрыд, громко выругался.
  Спустил ноги на пол, поправил крестик, затеплил свечку.
-- Фу-ух... Слава Тебе, Господи, сон... -- князя Николу затрясло, -- давал
же зарок не напиваться так... -- он потянулся за рассолом, а отхлебнув, понял,
что не всё было сном, -- Сашку-то и взаправду убили... Убили Сержа... Государь
опять не ответил на моё прошение о переводе за Дунай. Не ответит и Ростовцеву.

  По мохнатому бухарскому ковру подошёл к окну, отодвинул занавесь. За редкими
в глухой провинции двойными стёклами без ставней открывался вид на промёрзшую
Сакмарскую площадь, на стылое оренбургское утро. На углу всё так же стоял
городовой, стерёг резиденцию опального государева племянника. Николай
Константинович испил ещё рассола, по папенькиной системе сделал несколько
приседаний и отправился в клозет.

  Умываясь, Никола как наяву услышал отцовский голос из-за спины.
-- Друг мой, ты совершенно не умеешь себя вести. Пьёшь как старый марсофлот.
Ладно уж, на море тебя укачивает, но ты-то списан на берег вчистую. И как
только твои бабы тебя терпят?..
-- Бабы терпят... Сколько я терплю, с бабами или без, -- буркнул Никола
зеркалу. Оттуда на него глянул уже привычно сероглазый всё ешё моложавый статный
мужчина с уходенными сильными пальцами потомственного музыканта, измождённым
лицом и постепенно редеющими и седеющими волосами.
-- Тьфу, паяц, изыди! -- после пьянки он был особенно строг к себе, -- куда
девался гвардейский полковник, обожаемый шеф волынцев, приор мальтийского
рыцарства в Павловске?


Глава третья

Министр двора

Вторник, 1 ноября 1877

Николаевская железная дорога, участок Москва-Тверь

 От Адлербергов и Барановых
 Избави, Боже, дом Романовых...
 Народное

  Пятьдесят лет дружбы... Легко ли это? А если другом тебя называет твой
государь, то дружба сия особенно тяжела. Граф Александр Владимирович Адлерберг
с детства входил в ближайшее окружение будущего Александра II вместе с
Вильгорским, Паткулем, Алексеем Константиновичем Толстым, князем Александром
Барятинским. Кто-то из них умер, кто-то отошёл в сторону, Адлерберг остался.
  Можно добавить, что он получил звание царского друга "по наследству". Его
отец был ближайшим из наперсников Николая Павловича, даже в завещании своём
покойный император назвал его своим другом и товарищем. С 1852 года по 1872
старший Адлерберг был министром двора, а когда, по расстроенному здоровью
(ослеп) отошёл от дел, сын сменил его на всех постах. В обществе считалось,
что влияние на государя его тёзки было огромным.
  Некоторые даже говаривали с ехидцей, дескать, Александр Николаевич Романов
пользуется большим влиянием у графа Адлерберга II-го. Но следует заметить,
что взаимное влияние это было ограничено сугубо негосударственными делами.
Просто граф Адлерберг всегда был неразлучен с царственным тёзкой, всегда
рядом, словно тень, знающая своё место.
  Позвольте повторить...  _"...последними вышли высокий сутулящийся генерал в
походном пальто и длинных сапогах и за ним другой -- седой с большими
бакенбардами, по бакенбардам второго их и узнали..."_ Это из воспоминаний
участника той войны.
  О чём мог думать всесильный царедворец под стук колёс поезда, уносящего
императора и его свиту в Северную столицу? А хотя бы так...

  _"Да разве жалеет кто-нибудь из них из всех Государя, истинно жалеет? Тот же
Боткин видит перед собой лишь пациента, измученного всяческими хворями, с
расстроенными нервами. Не о Государе думает, а о диагнозе. Генерал Рылеев...
этот вообще думать не умеет, предан по-собачьи, и слава Богу. Кстати, куда он
исчез на вокзале?..
  А Государю в Москве пришлось несладко. Он рад был бы никого не видеть, тихо
помолиться в часовне Иверской иконы Божией матери, но куда деваться от людей?
Генерал-губернатор князь Долгоруков, митрополит Иннокентий, командующий
округом и дворянская депутация... Слава Богу, хоть купечество первопрестольной
удалось не допустить, перебились аршинники, патриоты кондовые..._"
  С самого того злосчастного дня гибели цесаревича он ни на шаг не отходил от
императора, изо всех сил стараясь облегчить его страдания, то как бы не замечая
их, то молчаливым участием, заботливым взглядом, жестом. И император России
чувствовал, знал и ценил.

  "/Но как сдал Александр Николаевич за эти дни, как ему трудно держать себя...
Да, он старался не подавать виду, только стал больше молиться, и порой плакал
по ночам... А так почти не менялся привычный образ жизни, всё шло по однажды
заведённому порядку.
  Смотры, посещение госпиталей, приём министров; взять тот же последний
военный совет -- как будто ничего не изменилось, только сдержанного,
молчаливого цесаревича на время сменил его взбалмошный, горячий брат.
  Нет, не ему судить Владимира Александровича, и всё же, всё же... Он точно
не жалеет отца, а ведь теперь он старший из оставшихся четырёх царских
сыновей./"
  Внезапно к нему пришла мысль, которую он всегда гнал из головы. Что будет,
если Александра Николаевича не станет? И когда, не дай Боже, это "если" может
наступить?..

  Уезжая из действующей армии, император по пути побывал и в Рущукском
отряде, утвердив великого князя Владимира в должности командующего отрядом.
Тем не менее, великий князь был недоволен даже несмотря и на вручённый ему
орден Святого Георгия Победоносца 3-ей степени, ведь согласия на план,
предложенный им, государь не дал. Провожая державного родителя за Дунай,
великий князь Владимир Александрович был угрюм и мрачен, словно это ему
предстояли возвращение в Петербург, слезы неутешной императрицы и объяснения
с Минни, вдовой цесаревича Александра.
  Из Бухареста граф Александр Владимирович дал телеграмму в Петербург кузену,
графу Эдуарду Баранову на секретный телеграфный адрес с просьбой сообщить
состояние здоровья государыни Марии Александровны. Ответ требовалось дать на
Белостокскую линию. Через пол-суток были получены неутешительные известия...
  Императрица была плоха. Сам государь спал мало, помогали только
успокоительные капли из походной аптечки, изготовленные лично Боткиным. По
уверениям лейб-медика, здоровье Государя не внушало чрезмерных опасений,
время и покой -- вот лучшие доктора, но разве монархам ведом покой? Не для
того ли, чтобы оградить царя от треволнений, служат гвардия, лейб-конвой,
охрана, слуги, многочисленные придворные и, наконец, министр двора. Дабы
государь был покоен, он, Александр Адлерберг, не должен знать покоя ни днём
ни ночью...
  Слава Богу, вечером в Москве утомлённый Государь наконец смог заснуть безо
всяких снадобий, избавленный от тряски и стука колёс. Министр двора даже
решился на свой страх и риск задержать отъезд из первопрестольной, дабы дать
императору выспаться. Заодно граф, сделав ответный визит князю Долгорукому,
успел сыграть с губернатором несколько партий в вист, оба старика были весьма
азартны, хоть и играли по-маленькой.

  "/Как на грех, посоветоваться не с кем.../" -- князя Суворова Адлерберг
недолюбливал, генерал Салтыков был срочно отправлен Государем в Ливадию, а
генерал-адъютант Рылеев куда-то исчез сразу по прибытию в Москву.
  "/Чёрт знает что творится в императорском поезде; разумеется, служака Рылеев
пропал не сам по себе, а видимо, выполняя некое поручение Государя. Но почему
ему об этом ничего не известно? Не с Боткиным же советоваться, не по чину, да
и вообще кто здесь министр двора, ...?/"
  Мысли эти не давали Александру Владимировичу покоя до той самой поры, пока
на подъезде к Твери царский литер вдруг затормозил у полустанка, где на
встречном пути стоял паровоз с одним-единственным салон-вагоном. У вагона,
подсвеченного керосинкой на столбе у путей, стояли рослый мужчина с
благородными сединами, одетый в генеральскую кавалерийскую шинель, и две
дамы под вуалями.
  Округлая фигура одной из них явно привлекла внимание Государя, выглянувшего
в окно. Так вот куда девался Рылеев... Обрадованный и взволнованный император,
невзирая на возраст, по-молодецки выпрыгнул из своего вагона.
-- Катиш! Дог'огая Катиш, ангел мой!

  Государь помог дамам подняться в вагон, приветливо поздоровался с
мадемуазелью Варварой Шебеко, ласково пожал руку Рылееву. И граф Александр
Владимирович многолетним чутьём опытного царедворца понял, что княжна
Екатерина Михайловна Долгорукая сделала еще один маленький, но решительный
шаг к трону.


Глава 4

Генерал-адмирал Романов-2ой

Среда, 2 ноября 1877, раннее утро

Николаевская железная дорога, севернее Бологого

 Великий князь пользуется репутацией
защитника и главы партии всех мыслящих
людей -- главы так называемого прогресса.
 А.В.Никитенко.

  Царский литер после Твери пошел быстрее, словно наверстывая упущенное на
внеплановой остановке время. Мелькали за окнами осенние ели, проносились
полустанки. Замирали встречные поезда, брали под козырёк бодрствующие среди
ночи путейские начальники и станционные жандармы.
  Миновали Мсту, Малую и Большую Вишеру. Пока в Чудово меняли хандрящий от
непривычно быстрого хода локомотив, к чутко подрёмывающему близ царского купе
графу Адлербергу приблизился рослый флигель-адъютант и что-то шепнул ему на
ухо. Стряхнув сонную одурь, министр двора приподнялся с кресла, застёгивая
ворот мундира, согнал досадливую гримасу с лица, расправил бакенбарды и
осторожно постучал в дверь купе.
  В это время в соседнем вагоне только что вошедший в поезд невысокий человек
во флотской шинели, близоруко щурясь, расчёсывал у большого зеркала волосы,
держа в другой руке тёмно-зелёную фуражку. Гладкое лицо, волосы на висках
редеющие, но еще густые, властный, чуть иронический взгляд небольших глубоко
сидящих зелёных глаз, взгляд привыкший, быть может, ко всему на свете, кроме
отпора. Под распахнутой шинелью шитый золотом адмиральский мундир с
георгиевским крестом. Сбросив свою шинель на руки вытянувшегося адъютанта,
человек круто повернулся, и словно став выше ростом, стремительно пошёл по
выстланному ковром коридору, явно не обращая внимания на встающих во фрунт
охранников и свитских.
  Облачённый в халат государь встретил его на полпути к своей спальне,
озабоченно протянул руку:
-- Здравствуй, Костя. Несёшься на всех парусах, как полагается генерал-
адмиралу?
-- Здравствуй, Саша! Ваше Императорское Величество, как брат брату, что
скажешь, не пора ли сменить поговорку и говорить "на всех парах", --
улыбнулся великий князь Константин Николаевич, крепко сжимая хоть и большую,
но вялую ладонь царя своими артистичными, длинными и цепкими пальцами заядлого
виолончелиста и прирождённого моряка.
-- Что в Петербурге?.. Как Мари?
-- Мари слаба и плачет... В Петербурге, насколько я могу судить, тихо,
впрочем, я думаю, что Трепов доложит подробно, да и Мезенцев, хоть и
третьего дня приехал с фронта, наверняка более меня извещён. -- Помрачнев
лицом, Константин Николаевич спросил напрямую:
-- Как Ты-то, государь?
-- Я-то жив и почти здоров, а вот... -- махнул рукой император, отвернув
лицо.
  По незаметному знаку министра двора словно испарилась догадливая свита,
только лейб-медик одиноко маячил в конце вагона, да услужливые лакеи,
мгновенно подав напитки и сигары, исчезли в полумраке, в коем уже растворился
сам Адлерберг. Присев к столу, братья повели доверительный разговор под стук
колес.
-- Державы приносят соболезнования. Первым был лорд Лофтус, с самыми
искренними и прочая, -- произнёс великий князь. -- В прессе же британской и
австрийской, да и в германской отчасти, растет враждебность к нам, уже
пожалуй и не скрытая.
-- В германской? Даже так? Не в <Берлинер Цайтунг> надеюсь? Александр
Михайлович уверял меня, что Бисмарку не выгодна конфронтация с нами, да и
дядя Вилли обещал мне в мае прошлого года.
-- Императору Вильгельму, сдаётся мне, должно верить. Князь Бисмарк, Саша,
сам понимаешь, знает всего один интерес -- выгоду момента.
-- Да... Вот момент-то сейчас и не из благоприятных.
  Константин кивнул, помолчал, и, немного погодя, спросил.
-- Горчаков не с тобой?
-- Пожалел я старика. Все-таки почти восемьдесят лет, уж спешка ему не по
силам.. Что в самом деле в столице, спокойно? Как большой процесс?
-- Более или менее. Нигилистов судят, газеты витийствуют, двор в
растерянности, общество...
-- Общество! Да что оно такое?! Двор, чиновники, профессоры, -- царь ударил
кулаком по столу, -- или их кухарки? То войны хотели, а теперь, поди,
конституцию ждут?
-- Ну это смотря кто, -- генерал-адмирал чуть улыбнулся.
-- Кто же? Твои друзья-прогрессисты?
-- Если считать моим другом Тимашева, -- произнес с легкой усмешкой
Константин.
-- Какого Тимашева?
-- Того самого <зело изрядно мужа> Александра свет Егорыча, Вашего, государь,
министра внутренних дел.
-- Что за ерунда?!
-- Видишь ли, Саша, в том-то и дело, что это, к несчастью, не ерунда.
-- Но Тимашев? Адмиральский чай мы с тобой еще и не пили, а ты, Костя, несешь
Бог весть что.
-- От адмиральского не откажусь, коли советуешь, ибо продрог, а разговор
такой был у Тимашева с Валуевым, впрочем, ещё до войны, в прошлом году.
-- А, пустое. -- Царь махнул рукой. -- Меня больше тяготит предстоящий
разговор с Рейтерном*. Еще до начала кампании Михаил Христофорович требовал
отставки, но я велел ему изыскать средства для ведения войны, и просил
остаться на посту. Война затянулась, произошло многое, что меня очень печалит.

* М.Х. Рейтерн -- министр финансов России

  Глаза императора наполнились слезами.
--  Мы все разделяем твое горе, Саша, мы всегда с тобой, твои братья, семья и
Россия, -- с чувством в голосе сказал опечаленный, чтобы там ни говорили,
гибелью племянника генерал-адмирал.
-- Вся Россия? Россия теряет своих сыновей за Дунаем и на Кавказе. Лучших
сыновей... Разве только Сашка? А Серж Лейхтенбергский, а моя гвардия? Видел
бы ты, Костя, это поле под Плевной, набитые лазареты... Добровольные
пожертвования, которых хватило на один санитарный поезд... Глас народа,..
будь он неладен. Отвечать-то мне!
-- Лучше солдаты на Балканах, чем мирные люди в Крыму. Помнишь ведь, как
начиналось твое царствование, -- ещё больше нахмурился ранний гость, -- и
как было тогда.
-- Забыть Севастополь? Как такое забудешь, этот стыд столько лет мучил меня.
Ведь помнишь, когда умирал _Papa_, он сказал мне <Сдаю тебе команду не в
полном порядке>.
  Ведь прошло столько лет, столько сделано, а порядка так и нет. Боже, как я
устал, и кому же я теперь сдам команду? Никса*, Сашка...
--  Сам знаешь, законы Империи однозначны и маленький Никки** -- бесспорный
наследник престола.
--  Никки слишком мал, а я старею.

* Никс, Никса -- цесаревич Николай Александрович, старший сын Александра II,
умер по различным сведениям от последствий туберкулеза позвоночника или
спинномозгового менингита в Ницце в 1865.
** Никки -- цесаревич Николай Александрович, внук Александра II, будущий
император Николай II.

--  Не так уж и стар, -- генерал-адмирал кивнул на дверь купе и, гася
вспыхивающую досаду побагровевшего императора, добавил, -- твой Гога, как я
наслышан, еще младше, а малышка Оля, говорят, просто прелесть, -- Константин
Николаевич доверительно понизил голос, -- османов мы били, начиная с Петра.
Саша, неужели ты думаешь, что мы имеем право проиграть эту войну?.. За четверть
века две проигранные войны -- это слишком много для великой державы, при таком
раскладе мы надолго окажемся выведенными из круга.
-- Османов-то били, да Осман-паша, оказывается, крепкий орешек, -- невесело
скаламбурил Александр, -- а знаешь ли ты, Костя, кто слывёт сейчас моим самым
лучшим генералом?
-- Наверно, Гурко?
-- Он, пожалуй, не плох, совсем не плох, но популярнее всех в войсках
Скобелев-второй.
-- Это туркестанский то ли герой, то ли?..
-- Он самый, как ни странно... В начале войны был он не у дел. Николай, скажу
прямо, вначале его невзлюбил, но уже во вторую Плевну и под Ловчей он показал
себя с лучшей стороны.
  Перед делом под Ловчей говорил я с князем Имеретинским, верю я ему больше
других генерал-адъютантов. Спросил его <Чем усилить тебя, князь?> Он попросил
придать ему Скобелева: <Да ты с ним сработаешься ли?>, говорю, -- <Не только
уверен в этом, Ваше Величество, но буду Вам благодарен, словно вы утроили мои
силы>...
  Ну, Ловчу они взяли, Имеретинский показал себя молодцом, но войска славили
Скобелева. При третьей же Плевне Скобелев один оказался на высоте, если б
Зотов и Николай смогли оказать ему помощь -- Плевна была бы нашей, и не было
бы этих гор трупов, напрасных потерь.
  Знаешь ли, Костя, по войскам ходят гадкие стихи, ведь и в армии есть
нигилисты.
-- Что за стихи? -- Константин отпил чаю, долил из бутыли ароматного рома.
-- Про Николая и про меня -- это ведь в мои именины было:

  Именинный пирог из начинки людской
  Брат готовит державному брату.
  А по Руси Святой бродит ветер лихой
  И разносит крестьянские хаты.

-- Каково, а? Каковы мерзавцы? Талантливая язва вдвойне опасна, -- генерал-
адмирал невозмутимо похлебывал чай, а царь перевел дыхание и продолжил, --
там сейчас Тотлебен Эдуард Иванович. Он Османа, надо думать, одолеет, да
ведь это ещё не всё. Справился бы с Владимиром и с Николаем, впрочем, Милютин
его поддержит, да и я, надеюсь, в столицу ненадолго.
-- Ты прав, Саша, Плевна ещё не всё. У турок на Балканах ещё две армии, и
британский лев как бы не прыгнул. Эскадры Драммонда и Хорнби от Проливов
недалеко. Впрочем, есть и на кошку плетка.
-- Британского льва плёткой не испугаешь. Ты о поповках что ли?
-- В свое время Европа высказала свое просвещённое "фу!" любым нашим планам
строительства флота, и денег на серьёзное строительство не было. Но я не о
плавучих фортах твоего протеже, я о других вспомнил. Есть у меня укротители
на примете.
-- Кто?! Почему я не знаю?
-- Должен был знать... Промолчали, как всегда? Молодой "вольнопёр" Джевецкий,
к примеру, да и ещё по сусекам поскрести можно.
-- Пфуй, поляк-"вольнопёр"? Rara avis*, впрочем. И что же?

* Вольнопёр (арм. жарг.) вольноопределяющийся доброволец. Rara avis (лат.)
-- "редкая птица", иносказательно -- большая редкость.

-- Хм. да, пожалуй, редкость, и умница редкостный. Ещё слыхал ли Ты, государь,
об одном странном сербе, помогшем нашим при переправе через Дунай, Алексей
тебе не докладывал?
-- Алексей? Он, скорее, карту вин изложит, в букурештских ресторанах, да див
опишет прелести тамошних -- тут твой крестник времени даром не теряет, не
подцепил бы чего... Вот покойник Саша, на последнем, нет, на предпоследнем
Совете, сразу после гибели Сержа, -- император снова отвернулся к окну,
глотая слезы, -- Сашка говорил о нём... Как мало мы с ним говорили в
последнее время и всё на людях, на людях...
-- Прости, брат, я и верно сухарь флотский, но горе только делом лечить. Ты
сам знаешь, будем медлить, только потерь да бед прибавим.
  Серб сейчас лечится в Вене, его ранило на переправе у Видина. Кстати, зовут
его Огнеслав, то бишь Игнатий Костович, И, по моим сведеньям, он ежели и не
гений, то близко к тому.
-- Горазды все эти гении из казны деньги тянуть, на всех прожектёров бюджета
Российского не хватит. Сам знаешь -- война, это деньги, деньги, и еще раз
деньги из казны. Это разговор не серьёзный.
-- Ну, коли несерьёзный, -- глаза великого князя лукаво блеснули за стёклами
пенсне, -- если позволишь, тогда расскажу я тебе, Саша, одну давнюю морскую
историю, то ли анекдот, то ли легенду.
-- Толк-то будет?
-- А ты послушай, оцени. Некий мистер Фултон, американец, напросился однажды
на прием к французскому императору. Не нашему парижскому знакомцу, ныне
покойному, а к дяде его -- Великому то есть Наполеону. Тот как раз Англию
воевать собирался.
  Явился сей прожектер в Тюильри, или там Мальмезон, отстоял свое среди
прочих просителей, может и лакея подмаслил, или там секретаря очередного и,
так сказать, предстал. Сидит перед ним за другим концом _большого_ стола
маленький Капрал, а за столом, надобно заметить, он еще меньше, чай не на
барабане; на столе карты в три слоя, полковые ведомости, да штабная
документация, вокруг генерал Бертье бегает, что твой Милютин. Глянул на
прожектера маленький Капрал, на поклон кивнул сухо: <Времени у тебя, mon cher,
пять минут, докладывай>. Ну, постучал мой американец зубами -- хоть
самозваный, а император, и вообще великий человек, хоть и без треуголки, и
докладывает, дескать, измыслил я, Ваше корсиканское величество, два
изобретения, могущие перевернуть ход морской войны и повергнуть британского
льва к стопам Вашим. Ты, Cаша, не бойся, история не столь длинная, сколь
печальная.
-- Досказывай уж, мореман, -- усмехнулся император, прихлёбывая холодную
простоквашу.
-- Первым изобретением было судно, движимое силой пара, безо всяких парусов и
с малой командой, способное идти во всякую погоду, при любом ветре и в полный
штиль, куда повелит капитан. Тут большой человек, то бишь маленький Капрал,
только улыбнулся, да про себя пожалел беднягу -- свихнулся, дескать, вслух
же сказал негромко -- <Корабли без парусов -- нонсенс>. Вторым же явлено было
подводное судно с экипажем из трех человек, способное, как уверял прожектер,
потопить британский линейный корабль без особых трудов, приближаясь скрытно и
закладывая тайную мину. Тогда великий император разгневался не на шутку, и
велел гнать изобретателя в три шеи -- негуманный метод ведения войны
предлагал американец, по его мнению.
-- Гуманист, что и говорить, известный, -- снова усмехнулся император --
только это ты к чему?
-- На пароходах с тех пор разве что эфиопы не плавают. Лет этак через полста
в городе Кронштадте некий поручик отставной, или штабс-капитан, уж не упомню
точно, Мацнев Иван Федорович предложил другому великому императору, не лично,
конечно, а через второго его сына, тот как раз по флоту служил, использовать
для бомбометания по опять же английскому флоту, приблизившемуся, если ты,
Государь, помнишь, в ту пору к Кронштадту, аэростаты; сиречь -- воздушные
шары.
-- Что же _Papa_? -- Александр был заметно заинтригован.
-- Великий император изрек, что сие есть не рыцарский способ ведения войны и
русского оружия не достоин. И прожект сей зарубил на корню, а сына своего
легковерного пожурил. Надо ли говорить, что британцы в союзе с некоторыми
другими державами обоих императоров одолели?
  Сейчас у Империи, ты сам знаешь, ситуация аховая. В случае чего, англичан
на Балтике только мины и крепостные одиннадцатидюймовки у Кронштадта остановят,
да, быть может, "Петр I"*, если в машинах сложностей не будет.
-- Пушки-то крупповские, -- царь недовольно заворочался в кресле, -- или есть
уже и обуховские тоже?
-- Есть и обуховские, Саша. Так вот, если позволишь, я закончу; как говаривала
прабабка Екатерина, в наше просвещённое время... Так вот в наше с тобой
просвещённое время с подводными лодками не экспериментируют лишь ленивые нищие,
впрочем, сам Наполеон оценил прожектёра, когда на Святой Елене поселился, но
уж поздно было, ибо вскоре сей не совсем августейший полководец таинственным
образом преставился. Да и аэростаты во всех последних войнах себя наилучшим
образом зарекомендовали. И в штурме Плевны применялись, ты ж их видел, по
применению же,.. хм. Спроси хоть у Милютина, он этим всем занимался...
-- Пожалуй, спрошу... -- государь вздохнул, и пристально посмотрел на великого
князя, -- любезный брат, твой Костя хотел поговорить со мной о твоём старшем
отпрыске...
  Повисло недолгое, но насыщенное молчание.
-- Дорогой Сандро, -- генерал-адмирал по-прежнему смотрел в окно, -- только в
твоей воле перевести Николу туда, где он нужнее.
  Царь невесело улыбнулся.
-- А почему не в Одессу? Сашенька Демидова полгода жила там, рожала второго
ребёнка от твоего отпрыска.
  Великий князь искоса глянул на старшего брата. Взгляды скрестились, словно
отточенные клинки.
-- Нет, Саша, я прошу вернуть его обратно в Крым.
  Теперь Александр II смотрел на Константина удивлённо.
-- Хочешь, чтобы он опять с цепи сорвался?
-- Посмотрим... хотя вряд ли, безделья не будет. Я нашёл ему занятие.
  Государь моргнул и махнул рукой.
-- Посмотрим, Костя. Я сообщу тебе о Моём решении... Что тебе, граф, -- царь
обернулся к возникшему в круге света от лампы Адлербергу.
-- Государь, подъезжаем.-- Министр двора прираздвинул занавески. За окнами
мелькали тускло освещённые окраины столицы.
-- Я же не одет! Да и, черт возьми, граф! Там же...
-- Все в порядке, ваше величество, Екатерина Михайловна предупреждена и
вместе с госпожой Шебеко готовы покинуть поезд. Через пять минут поезд
остановится перед семафором, -- прошептал государю на ухо Адлерберг, --
флигель-адъютант Назимов сопроводит дам...
  Император, вставая из уютного кресла, посмотрел на брата. Генерал-адмирал
невозмутимо допивал чай, поглядывал в окно. Граф Адлерберг неслышно ушёл.

* Первый в мире башенно-брустверный броненосец, русской постройки. Вначале
планировался как одиночный океанский рейдер.

  Поезд оживал, зашевелилась свита, забегали адъютанты, денщики вынесли и уже
держали наготове мундир и шинель, камердинер расправлял щеточкой
императорские бакенбарды.
  На секунду поезд притормозил возле открытого семафора стрелки, ведшей на
строящуюся сортировочную станцию, где осталась княжна Долгорукая с
конфиденткой; вот уже и последний семафор приветственно поднял руку;
потянулся перрон, густо усыпанный орлами и звездами траурно-пышной свиты. Замер
почетный караул Лейб-гвардии Кирасирского полка и император шагнул с
подножки вагона навстречу генерал-адъютанту Мезенцеву, прибывшему в столицу
двумя днями ранее. Столичный градоначальник Трепов, министры Валуев, Тимашев,
адмирал Посьет и прочая, прочая, прочая. Из вагона, предводительствуемая
Адлербергом, посыпалась личная свита Александра II.

  Когда самодержец подошел к министру внутренних дел, обычно слабое его
рукопожатие превратилось в стальные тиски.
-- Здравствуй, конституционалист!
-- Государь... -- произнес Тимашев, выпучивая от боли глаза. Но царь уже
следовал к парадной карете, вытирая руку платком и не скрывая всплывшего на
лице брезгливого выражения.

  Во противуположность старшему брату генерал-адмирал вышел из вагона охраны,
сопровождаемый одним лишь адъютантом, не привлекая особого внимания, прошел
к стоящему у дальнего подъезда экипажу. Бородатый кучер наклонился с козел:
-- В Мраморный, ваше императорское высочество?
-- В Академию Наук.


Глава 5

Будни Географического общества

Среда, 2 ноября 1877

Санкт-Петербург

 Все говорят со страхом и ужасом
о партии Мраморного дворца.
 К.П.Победоносцев.

  Когда открываешь <исторические> романы Александра Дюма, каких только
принцев там не встретишь... Герцог Анжуйский, Орлеанский, Бургундский.
Герцог Лонгвиль. Герцог Вандом. У каждого свой нрав и характер, свои интриги
и окружение; свой <политический курс> и тому подобное. Поневоле задаешься
вопросом, как же обстояли дела в России.
  Плохо обстояли.
  Князей Серпуховских, Боровских, Галичских, Можайских и Угличских их старшие
родичи, великие князья Московские планомерно сживали со света, начиная с
Василия II Темного. Правда, и было за что. Потом случалось, реабилитировали
посмертно -- зайдите в Архангельский собор*...

  Первые Романовы были не столь многочисленны. Точнее сказать, часто умирали
во младенчестве. После Михаила Федоровича остался один сын. Алексей
Михайлович оставил трех малолетних. Все сколько-нибудь да процарствовали.
Федор, Иван, Петр.
  Судьба Петрова потомства известна. Не задалось потомство. Век XVIII --
женский век русской истории. Новая глава, неофициально называемая в России
Голштейн-Готторпской, в истории рода Романовых начинается с Павла Первого и
его потомков.
  Потомков было много. Только сыновей четверо. Александр, Константин,
Николай, Михаил. Все они носили титул великих князей. Старшие двое -- еще и
цесаревичей. Порядок престолонаследия был утвержден Павлом строго, по прямой
линии и праву первородства, то есть от отца к старшему сыну и так далее.
  Из четырех братьев Павловичей законное мужское потомство оставил только
Николай, Александр I сыновей не оставил. Династический кризис и промедление с
передачей престола едва не закончились военным переворотом. Мятежом. Попыткой
дворянской революции -- как кому будет угодно трактовать события четырнадцатого
декабря тысяча восемьсот двадцать пятого года. С точки зрения победившего
Николая I это был мятеж. Со всеми вытекающими отсюда картечными залпами,
веревками и шпицрутенами...
  Судьбой сыновей -- опять Александр, Константин, Николай и Михаил, Николай
Павлович распорядился так: Александру при жизни отца управлять гвардией,
потом -- наследовать трон; Константин с детства воспитывался для флотской
службы; Николай Николаевич Старший, как его отметила история, командовал
гвардией после смерти отца; Михаил стал наместником Кавказа, вице-королём,
так сказать.
  Как Вы знаете, во время этой войны Николай был главнокомандующим на Балканах,
Михаил на Кавказе. Следующее поколение Романовых насчитывало около двадцати
человек. Одних Николаев четверо**, а ведь появлялось уже новое поколение --
правнуки Николая I, Николай и Георгий Александровичи. Различали тезок по
прозвищам, семейным ласковым именам. Владельческих титулов*3 в романовской
России не полагалось.

* На территории московского Кремля.
** Никса (см. прим. выше), Никола (Николай Константинович, старший сын
Константина Николаевича), Николаша (Николай Николаевич Младший), Бимбо
(Николай Михайлович).
*3 Владельческий титул -- титул, присваиваемый по владениям.

  Из окружения Константина Николаевича вышла целая плеяда известных деятелей
российской истории. Сам же великий князь Константин Николаевич Романов не
пользуется любовью наших "серьёзных" историков. Хотя сделал для России немало.
Разве что академик Тарле упоминает его на страницах "Нахимова" и "Крымской
войны", оставшейся, впрочем, недописанной. Не очень повезло ему и в
художественной литературе.
  Заглянув в /сетевое пространство Интернета/, мы обнаружили пропасть статей,
посвящённых его "беспутному" старшему сыну, выудили биографию второго сына
Константина, более известного под псевдонимом "К.Р." и на том практически
всё... Слава Богу, существует Русский биографический словарь, изданный под
наблюдением председателя Императорского Русского исторического общества, в
коем ему посвящено аж тридцать шесть страниц. До обидного мало, если
учитывать ту роль, которую он сыграл в истории России. В привычной истории
России, ход которой в общих чертах известен всякому...
  Мы с Вами, читатель, имеем дело с особым вариантом истории Российской, в
котором котором великому князю, председателю Государственного совета доведётся
сыграть несравненно большую роль, и осмеливаемся посоветовать пристальнее
вглядеться в невысокую фигуру в адмиральском кителе, быстрым шагом идущую по
зданию Императорской Академии Наук, что на Васильевском острове.

  Надо заметить, что полночные размышления наши над грудами книг и документов
время от времени прерывались духом великого князя, некстати обрывавшего потоки
наших мыслей заполошными телефонными трелями. Поверьте, читатель, ничего
особенного в этом нет, так как его высочество смолоду предрасположен был и к
техническому прогрессу и к мистицизму (баловался столоверчением). Тогда это
было модным увлечением высшего света, и баловалась, собственно, в основном его
супруга, великая княгиня Александра Иосифовна, дама характера пылкого и
необузданного, страстно желавшая узнать в потустороннем мире, когда же её
_Constant_ займёт трон российских императоров. Довопрошалась однажды Александра
Иосифовна до того, что медиум её, мадемуазель Анненкова вынуждена была убраться
из пределов Российской империи со скандалом. Слишком уж явно прослеживались
связи её папеньки с секретными службами Наполеона III.
  Позднее грянул ужасный скандал со старшим сыном, по разным, так толком и не
проверенным современными историками версиям укравшим то ли семейные иконы, то
ли маменькины бриллианты; но к этой истории мы ещё вернёмся...

  Президент Императорской Академии Наук адмирал Фёдор Иванович Литке, некогда
воспитатель Константина Николаевича, давно уже болел, и с его любезного
разрешения великий князь пользовался порой его кабинетом. Генерал-адмирал
прошёл через приёмную, где оставил адъютанта, кивнул в ответ на поклон старого
одноглазого секретаря, достал из связки ключей сложный многобородчатый,
открыл дверь и зашёл внутрь. Маленький портфель, который он держал в левой
руке, открывая дверь в кабинет, был водружён на стол, рядом с сигарной
коробкой, после чего, садясь в кресло, Константин Николаевич нажал на кнопку
звонка.
  Через полминуты появился тот же адъютант в мундире кавторанга и фуражке,
держащий в руках кипу запечатанных пакетов.
-- Почта, Ваше императорское высочество. Вчера вечером прибыли пакеты из
Кронштадта, еще один международной почтой от командира "Витязя", этот из
Москвы, и сегодняшний от вице-адмирала Попова. Тут ещё "Морской сборник",
-- после чего, понизив голос, добавил, -- и еще есть пакеты, в журнале
входящих _не зарегистрированные_.
-- Вольно, идите.
  Адъютант, отдав честь приложением руки к головному убору, вышел.
  Константин с отсутствующим вырвжением лица, размяв кисти, побарабанил
пальцами по крышке стола, после чего нажал кнопку другого звонка. В ожидании
следующего посетителя он открыл один из пакетов, проглядел написанное и сгрёб
остатнюю гору корреспонденции в объёмистый ящик стола. Портфель отправился под
замок в отделение шкафа-бюро.

  Минут через десять в кабинет постучали. Вошёл секретарь.
-- Ваше императорское высочество, прибыл Семёнов.
-- Ну так проси.
  В дверях возникла фигура вице-председателя Русского Географического общества.
  Константин Николаевич снова открыл ящик стола и достал из него один из
пакетов.
-- Присаживайся, Пётр Петрович. Тебе поклон от Фёдор Иваныча, видел я его
вчера, бодрится адмирал... Тут вот пакет от Миклухи. Просмотри, и скажи, что
думаешь.
  Семёнов церемонно кивнул, водрузил на нос очки и заскользил взглядом по
строчкам. Неожиданно он оторвался от чтения и, поправив ворот, озабоченно
спросил:
-- Господин председатель*, вам пакет Пржевальского принесли?
-- Ты уже прочёл? -- великий князь усмехнулся привычной шутке.
-- Да. Но Пржевальский пишет на в некотором смысле смыкающуюся тему.
  Константин Николаевич слегка улыбнулся. -- Увы, мне, как моряку, Миклуха
всё же ближе, не находишь?
  Семёнов улыбнулся в ответ.
-- И там и там власть у вас в руках, вам её и употребить.
-- И мой августейший брат повесит нас обоих сам понимаешь за какие заслуги, и
лишь в качестве особой милости -- за шею. -- Константин улыбнулся шире, но
глаза его веселья так и не выразили.
  Вице-председатель смолчал. Председатель достал из коробки сигару, с
ожесточением отрезал кончик гильотинкой и закурил. Улыбка его превратилась в
"кошелёк". Между затяжками великий князь достал из стола лист бумаги и
карандаш.
-- Давай обсудим, Пётр Петрович. Если принять предложение Миклухи, получим
ухудшение отношений с Британией и, возможно, с Германией, нашим последним
континентальным союзником. И возникают несколько препятствий, вспомни
цусимский инцидент**... Если принять за точку отправки предложение
Пржевальского, то на нас в обиде только Британия.

* Великий князь был председателем Императорского Русского Географического
общества с @1852 г.
** На один из островов Цусимской гряды в 1860-61 годах претендовала Россия,
собираясь вести там строительство флотской угольной станции, правитель
архипелага не возражал. Помешал этим планам дипломатический конфликт с
Британией.

-- Ну коли так нужна точка там... А если предложить Германии совместное
владение? Заодно упрощается решение проблемы с рабочей силой, немцам её
проще доставить, например из Китая. Проект, берег и часть денег наши,
рабочие их.
-- Германских и, в первую очередь, британских шпионов среди китайцев потом в
речке топить, или пусть на подручных средствах домой добираются? Хотя,
впрочем, без рабочей силы и после не обойтись.
-- Может, ваше высочество, рядом поселим? Иначе секретность совсем не
соблюсти, а так проконтролируем.
-- Добро мыслишь, Пётр Петрович. Ладно. Разберёмся. Сейчас лучше займёмся
"злобой дня".
  За сим вице-председатель Русского Географического Общества откланялся и
ушёл в свой кабинет.
  Генерал-адмирал достал из кармана часы, сверил с хронометром, и в этот
момент раздался короткий стук, дверь кабинета приоткрылась и в
образовавшемся просвете снова возник секретарь.
-- Ваше императорское высочество, к вам молодой человек, назвался Барановым,
судя по выправке -- военный, хоть и одет статски-с.
-- Прекрасно, пусть заходит.
  Дверь распахнулась, и вошёл очередной посетитель.
-- Ваше императорское высочество господин генерал-адмирал, капитан
Барановский по вашему приказанию прибыл...
-- Ч-чёрт.. садись. Сейчас и здесь для тебя я председатель Географического
Общества. Времени у нас мало, итак... Контр-адмирал Стааль* рекомендовал тебя,
как знающего офицера и хорошего артиллериста и конструктора. Ты согласишься
пару недель поработать на Морское министерство на Черном море? _Нам_ ты нужен
именно как конструктор. Кстати, там можешь встретить своего старого знакомого
Аполлона Кроткова, он тоже работает над схожей проблемой.

* Председатель комиссии морских артиллерийских опытов Морского Технического
Комитета.

-- Согласен, ваше импера... господин председатель. Что именно от меня
требуется?
  Константин вытер лоб платком и нажал на кнопку первого звонка. Через
несколько секунд в дверном проёме сверкнул единственный глаз секретаря.
-- Фёдор Владимирович, будь добр, дай молодому человеку пакет из Вены за
понедельник.
  Требуемое было немедленно выдано секретарём (и доставлено адъютантом), и
Константин, протягивая визави незапечатанный конверт с собственноручными
пометками, сказал:
-- Вот это, так сказать, твоё поле работы, замечу, непаханое. По большому
счёту результаты нужны уже позавчера, ну, в крайнем случае, вчера. Всё же
берёшься?
  Барановский, мельком глянув на содержимое, положил конверт во внутренний
карман сюртука.
-- Я, ваше императорское высочество, от работы и от слова не отказываюсь.
-- Прекрасно. Тогда более тебя не держу. Телеграфируй о ходе работ и о
результатах по указанному в записке адресу. Удачи.
-- Спасибо, господин президент, -- Барановский, вставая, вытянулся и щелкнул
каблуками.

  Константин проводил взглядом захлопывающуюся за офицером дверь, усмехнулся
про себя конспираторским его способностям, и снова открыл ящик с бумагами.
Достал журнал, перелистнул пару страниц.
-- Свежий "Морской сборник" -- дело интересное, но не горит, его можно и
перед сном полистать, -- буркнул генерал-адмирал и переложил прессу в другой
портфель, стоящий под столом. Только он погрузился в обдумывание изученной
сметы, выуженной из того же бездонного ящика, как на пороге появился
адъютант.
-- Что там, Зинченко?
-- Прибыл граф Ростовцев, ожидает в приёмной.
-- Проси, -- сказал великий князь, снова сгребая бумаги в ящик стола.
  Дверь приоткрылась, вошёл немолодой полковник в пехотном мундире с
аксельбантом Академии Генерального штаба. Великий князь поднялся, протянул
руку, которую тот почтительно, но без заискивания пожал.
-- Здравия желаю, ваше императорское высочество.
-- Добрый день, Николай Яковлевич. Рад видеть тебя в добром здравии. Как,
кстати, твоя больная?
-- Слава Богу, идёт на поправку. Письмо высокого подопечного моего я вчера
доставил в канцелярию Государя, ответа пока нет. Я в распоряжении вашего
высочества.
  Костантин Николаевич указал на кресло, а сам в очередной раз полез в ящик
стола, на сей раз в другой, меньший.
-- Николины бумаги и твой рапо'рт о делах в Оренбурге я прочёл. Дельно,
обстоятельно, толково. Впрочем, от тебя я иного и не жду. Только вот... --
Генерал-адмирал повертел в пальцах карандаш.
-- Слушаю вас, ваше высочество.
-- Лучше сделаем так. Сейчас ты поедешь в Адмиралтейство, дежурный по
министерству возьмёт у управляющего ключ от моего личного сейфа, выдаст из
него секретный пакет, с содержанием которого ты немедля ознакомишься под
роспись. Я предупрежу его телеграфом, благодаря любезности генерала Людерса*
сюда протянута линия. Затем вернёшься сюда и мы продолжим наш разговор.

* @Заведующий Центральной телеграфной станцией.

  Посетитель покинул кабинет, а великий князь, взяв толстую шифровальную
книгу из сейфа, подошёл к двери за ширмой в углу кабинета. Как и в его
кабинете в Адмиралтействе, за ней скрывался проход в телеграфную комнату, в
которой у аппарата постоянно сидел телеграфист в мундире.

-- Соедини с адмиралтейством.
-- Есть!
  Великий князь дождался соединения, и приказал передавать.
-- кто телеграфа вопр гак*
-- телеграфа дежурный министерству зпт каперанг ухтомский тчк
-- дешифруй зпт квитируй тчк
  Генерал-адмирал, пролистав томик в свинцовом переплёте до шифра Љ336,
составил телеграмму такого вида:
"пусть лесовский** выдаст ключ моего личного сейфа тчк когда прибудет граф
ростовцев зпт тебе необходимо открыть сейф зпт выдать ростовцеву роспись
только сейфовом журнале известный пакет литерой наш большой*3 тчк можешь
отвечать его вопросы тчк ознакомление ему сорок минут тчк потом верни пакет
сейф зпт сопроводи графа кареты тчк", которую зашифровал.
  Телеграфист немедленно передал послание.
  Через несколько минут Константин Николаевич получил ответ, который
самолично и дешифровал: "вас понял зпт любые вопросы вопр".
-- да тчк приступай немедля тчк кс*4
  Константин Николаевич с облегчением расправил бакенбарды, кивнул
телеграфисту и вернулся в кабинет. Сел в кресло, достал серебряный нож для
бумаг.
  Всё из того же ящика генерал-адмирал извлёк тонкий, слегка испачканный
глиной конверт, в углу которого стояли написанные от руки три буквы РНП,
аббревиатура эта гласила "регистрации не подлежит".

* гак -- телеграфный адрес "генерал-адмирал Константин"
** Адмирал С.С.Лесовский -- управляющий морским министерством
*3 литера "наш большой" -- заглавное Н
*4 кс -- конец связи

  Конверт вскрылся неудачно, заголовок письма надорвался, но это было
неважно.
  "...Ваше императорское высочество, почтительнейше осмелюсь обеспокоить Вас,
буде получите официальную бумагу с вестями о спасении мною вашего второго
сына при горестных для всей России обстоятельствах. Считаю своим долгом
сообщить, что заслуги в сём моей никакой нет, в той ситуации его высочеству
ничего не грозило, так как великий князь Константин Константинович находился
в археологическом раскопе (траншее глубиной более сажени).
  Памятуя доброе отношение Вашего высочества ко мне, нижайше прошу Ваше
императорское высочество сообщить нынешнее местонахождение полковника
Волынского.
  Честь имею оставаться
Вашего императорского высочества покорнейшим слугой
поручик Гонвельт."

  Генерал-адмирал просмотрел письмо, побарабанил пальцами по столу, прошёлся
по кабинету, вытащил сигару из коробки и долго её мусолил. Посмотрев на
хронометр, он открыл окно, вдохнул ледяного морского воздуха и с
удовлетворением вслушался в далёкий грохот пушки в Петропавловской крепости.
_"Пока традиции Петра Великого свято блюдутся его потомками, Империи стоять
нерушимо. Иначе и быть не может.
  Серый ноябрьский полдень в Петербурге. Ветер, как всегда, с Невы. Как там,
за Дунаем?.. Что Костя поделывает?.. Дмитрий, мальчишка, тоже на войну
рвётся... А жинка его поддерживает, дура. На войне убивают и царских детей,
оказывается, не только великокняжеских. На Чёрном море сейчас жарко, не по
погоде жарко. Мал, мал там флот. И времени мало. Впрочем, кое-чего мы
достигли. Уже двадцать пять лет, как набросал первый план высадки в Босфоре.
А потом был ад Севастополя... Позор поражения, вечная боль и стыд... Никола.
Другая боль. Впрочем, даст Бог, с Оренбургом всё решится. Графу Ростовцеву
верить можно..."_
  Константин Николаевич снова посмотрел на хронометр, размял пальцы, вернулся
к столу, взял любимый карандаш и начал править очередной документ.
  Прошло ещё около получаса. Шеф военно-морского флота прочитал ещё и толстое
письмо от одного из своих бывших адъютантов, в настоящее время военно-морского
агента в Италии и Австро-Венгрии.
-- Шестаков, Шестаков, -- вздохнул великий князь, -- надёжный соратник, но
муж зело верный, торчит возле больной жены, а тут людей не хватает. "_Понять
его можно. Донесения предельно чётки и в меру сжаты. И всё же на флоте он был
бы полезней, особенно сейчас._"

  Наконец, возвратился Ростовцев. Взглянув на него, великий князь понял, что
вера графа в человечество поколеблена. Николай Яковлевич был весьма озадачен.
-- Итак, граф, ты ознакомился с документами. Каковым будет твое резюме?
-- Да, ваше императорское высочество, ознакомился... Право слово, я не в
силах скрыть своей растерянности. Общаясь в течении почти полугода с вашим
старшим сыном, о Николае Константиновиче я составил совсем другое мнение. Он
может быть вспыльчив, груб и заносчив, способен на необдуманные поступки...
-- Продолжай, граф, продолжай, ради Бога, без экивоков.
-- ...но всегда представлялся мне человеком чести, осознающим свое высокое
происхождение и не способным сознательно его унизить.
-- Смелее, смелее, Николай Яковлевич.
-- Присвоение фамильных бриллиантов...
-- Кража ожерелья у собственной матери, ты хочешь сказать? -- Константин
Николаевич надел пенсне, -- что же это есть, по-твоему? Допустим, речь идёт
не о моём сыне.
-- Это подлость, ваше высочество, -- граф тяжело вздохнул, -- или
действительно безумие. Мне кажется, всё же ваш сын не способен на подлость,
и это-то и ужасно. Будучи всем обязанным вашему высочеству, я готов
продолжать опекать вашего сына и в дальнейшем.
  Генерал-адмирал вздохнул и, встав из-за стола, стал ходить по комнате,
протирая батистовым платком пенсне. Ростовцев попытался вскочить.
-- Сиди, сиди. "Мой мерзавец" вовсе не подлец и не идиот. Он Ерёма, обутый в
лапти!.. Это гадкая история, сложная и запутанная... нет, не преступления, но
ошибки, что гораздо хуже. Человек такого ранга не имеет права на ошибки, чёрт
побери, положение обязывает... Человек, рожденный, чтобы властвовать, но так
и не наученный подчиняться и не умеющий смирять себя ни перед Богом, ни перед
Государем, ни перед независящими от нас обстоятельствами. Мне понадобится
время, и много, чтобы его реабилитировать в глазах его величества, а он даже
не старается мне в этом помочь...
  Николы в Петербурге нет уже три с половиной года. А ведь и в Мраморном снова
крадут, хоть и не в таких масштабах. Крадут и в Стрельне, и в Павловске, и в
Зимнем, можно полагать, приворовывают. Хотя, впрочем, то -- забота Адлерберга
и дворцового коменданта. Но в вине Николы убеждён государь, императрица, и его
собственная мать. И вытащить его из этого дерьма я не могу... Я потому и
встречаюсь с тобой здесь, не в Мраморном или Павловске, поскольку уверен, что
сказанное здесь останется только между нами.
  Ростовцев удивлённо поднял брови.
  Великий князь на секунду остановился и взглянул на собеседника.
-- А что поделаешь, какая-то с-скотина давеча в моём рабочем столе в
Мраморном дворце вновь копалась. Кто-то и в кресле моём посидел и карандаш
любимый снова переложил... Ну да ладно. Мне интересно, какие вопросы ты задал
князю Ухтомскому?
-- Я спросил у Эспера Алексеевича, в чём была его ошибка как моего
предшественника.
-- Смутил беднягу, наверно, -- великий князь остановился снова и грустно
усмехнулся, -- два моих бывших адъютанта, "милосердный" князь Ухтомский и
благоглупостный кавторанг Витковский, второй Николин опекун, много испортили
в отношениях моих с Государем. Что же касаемо Николы и его женщин -- есть
высочайший запрет на постоянные контакты с одной и той же особой, кто бы она
ни была; я не врач, и не знаю точно, в чем причина такого запрета, но что
есть, то есть; впрочем, Николины бабы до добра никогда его не доводили, а
Ухтомский, видимо, служить захотел и нашим и вашим.
  Витковский сплоховал, снова прошляпил госпожу Демидову, впрочем, я от
Николы получал письмо, дескать, отношения между ними свелись к чисто деловым,
якобы, собираясь в среднеазиатскую экспедицию, он хотел привлечь капиталы её
отца. Врёт, мерзавец, и не краснеет, от деловых отношений двоих детей не
родят...

  Генерал-адмирал бросил в стакан карандаш, который давно уже вертел в пальцах,
и вновь взглянул на хронометр. Второй час дня...
-- Ну-ка, расскажи мне о его оренбуржском окружении. Как там, -- великий
князь снова усмехнулся, -- с пугачёвскими местами?
-- Прибытие его высочества вызвало фурор в обществе, местные дамы в восторге.
  Генерал-адмирал поморщился.
-- Выбирать ему есть из кого, постоянный контакт с одной особой ему не
грозит. Впрочем, его высочество оказался способен на целомудренные отношения...
-- Ого! Ты, граф, не преуменьшаешь ли? -- Константин Николаевич скептически
хмыкнул.
-- С дочерью местного полицмейстера. Достойная барышня из почтенной семьи
заслуженного офицера.
-- А, ну, понятно. Убоялся револьвера её папеньки. Впрочем... мерзавца это бы
только подстегнуло.
-- Надежда Александровна и сама способна за себя постоять, -- улыбнулся в
ответ Николай Яковлевич, -- не с револьвером, с казачьей нагайкой.
  Кроме того, его высочество перечёл "Капитанскую дочку", а потом и "Историю
пугачевского бунта", рычковское описание оренбургских степей, кипу
статистических сборников, трижды выезжал на охоту, встречался с ветеранами
Хивы*, тогда и сложился замысел возможной экспедиции.

* Николай Константинович (1850-1918) первым из Романовых закончил академию
Генерального штаба, гвардии полковник, боевой ветеран Хивинского похода
русской армии 1873 г.

-- Значит, на зайца охотился... Никола ещё год назад просился в экспедицию
на Аму-Дарью, планы, что он присылал и тогда были вполне толковые, и даже
смета составлялась верно, вот уж чего от сына не ожидал. Та книга о Средней
Азии, опять же, что он написал, более чем удовлетворительна. Но... отсылать
его за тридевять земель, как показывает опыт того же Хивинского похода, смысла
не имеет, ибо... неподконтрольность его растёт. Неуправляемость -- тоже.
  Неожиданно раздался стук в дверь и тут же, не дожидаясь ответа, вошёл
адъютант.
-- В чём дело, Зинченко?
-- Срочная почта курьером из Зимнего, ваше императорское высочество.
-- Давай.
  Рослый конногвардейский поручик, вытянувшийся перед великим князем, передал
ему пакет, запечатанный личной печатью Государя. Константин, нетерпеливо
разрывая пакет, машинально взглянул на хронометр, сел в кресло, пробежал
письмо глазами, удовлетворённо откинулся на спинку.
-- Благодарю, поручик, вы свободны.
  Отдав честь и щёлкнув каблуками, гвардеец удалился.

  Ростовцев кашлянул.
-- Когда я должен выехать в Оренбург и что я могу передать его высочеству?
-- Ну что ж, дорогой граф, отъезд отменяется, а Аму-Дарьинская экспедиция
переносится на неопределённый срок.
  Великий князь предложил гостю сигары, закурил сам.
-- Видишь ли, любезный Николай Яковлевич... Ещё до хивинского похода Никола
вдруг увлёкся археологией. Контр-адмирал Лихачёв, наш нынешний военно-морской
агент в Британии и Франции, и покойный морской министр адмирал Краббе
страдали тем же недугом. Мой сын и морской министр, однажды сговорившись,
представили мне довольно авантюрный прожект. Речь шла о создании полевой
археологической лаборатории при Академии наук, под моим патронажем.
Прекрасное прикрытие как для разведывательной деятельности, так и для
претворения в жизнь сумасбродных технических идей. Ты, опытный генштабист,
понимаешь, что прогресс движется, наука не стоит на месте, и воюем мы день
ото дня всё более и более совершенным оружием.
  Моей "правой руке" удалось привлечь несколько умных и честолюбивых молодых
офицеров, военных инженеров и даже настоящих штафирок, историков. Теперь,
после гибели наследника престола, идея лаборатории, казалась бы, безнадёжно
скомпрометирована присутствием кое-кого из них в той трагической истории
в Гюрджеве. Но видимо, отвёл Господь, -- Константин Николаевич протянул графу
письмо Гонвельта и добавил, -- это один из самых толковых сотрудников той
лаборатории и едва ли не единственный достойный человек в прежнем окружении
моего сына; полковник Волынский, о котором спрашивает поручик -- это и есть
Никола.
-- Полковник лейб-гвардии Волынского полка, -- улыбнулся Ростовцев.
-- Именно. Какой из Николы конспиратор, авантюрист только... родился бы лет
на полста раньше, угодил бы на Сенатскую площадь. И я не представляю, на чьей
стороне. А если бы лет на сто -- угодил бы в постель моей прабабки. Господи,
прости мою душу грешную, единственная известная мне женщина, у которой было
понимание флота и его роли, несмотря на все её женские слабости.
  Николу всегда тянет на немыслимые авантюры. Так что всё, что я могу сделать
для него сейчас, это разрешить работы в пользу нашей полевой лаборатории
экспериментальной археологии. Никола был уже её шефом. Ты наблюдай, оценивай,
и не дозволяй ему бездельничать, ибо он от безделия киснет и лишь в лучшем
случае опять кидается на баб. В худшем он и в запой уйти может, знает,
стервец, как мне действовать на нервы.
  Государь, снисходя к моей просьбе, разрешил снова перевести Николу в
Ореанду, -- великий князь взмахнул только что вскрытым конвертом, -- дело
ему там найдётся. Николе разрешено переписываться с семьей и с определённым
кругом лиц, список их я тебе составлю сам; и потому в твои обязанности будет
входить перлюстрация его почты. Не хмурься, граф, без этого не обойтись. И
имей в виду, что поручение это, во-первых, отнюдь не синекура, а во-вторых,
подразумевает доверие Государя и моё.
  У тебя есть ещё несколько дней на прощание с выздоравливающей дочерью.
Затем отправляйся через Оренбург в Крым. Можешь жить в адмиральском домике в
Ореанде, но когда господа лаборанты соберутся, перебирайся во дворец в
комнаты Костюхи, апартаменты Николы расположены рядом. Управляющий дворцом
Павел Егорович Кеппен поступает в твоё распоряжение. Старайся ладить с
голубыми мундирами, но не подпускай их близко; да, самое главное -- имей в
виду, я не исключаю визита государя в Ливадию в ближайший месяц.
  Граф Ростовцев удивленно взглянул на генерал-адмирала.
-- Да-да, граф, это вполне может быть. Государь очень утомлён пребыванием на
театре военных действий, и его здоровье, между нами говоря, оставляет желать
лучшего. В этом случае режим Николы придётся ужесточить. Впрочем, тут
жандармы и без тебя постараются, мне они неподотчётны. Будь здоров, и дай
тебе Бог терпения.
  Генерал-адмирал приоткрыл ящик стола и в очередной раз взглянул на
хронометр...


Глава пятая

Необыкновенная биография принца крови

Суббота, 4 ноября 1877

Оренбург

#

//после французского насморка претит общение с доступными бабами,
не подводят ли их?
рядом дочь местного полицмейстера.
давеча пил с её смазливым кузеном-корнетишкой, слушал подробности из жизни
семейства Дрейеров
//Re: крупнейшая авантюра Николы -- почти подложный брак
// полицмейстер на хозяйстве, Ник.Андр. Крыжановский на похоронах, 
НКР идёт с почтамта, ретроспектива знакомства с Гонвельтом
Письмо от Шурочки, получает вести из Одессы, здоровье детей.

//написать до Николы прямой и откровенный разговор КНР, Гонвельт, Баканов
в Царьград?
вообще мой самый большой лопух -- это Польша. Ввязывать Россию в новую
Крымскую войну, хоть бы это было и в Стамбуле, я не хочу. Гарантии, что
британский флот прорвётся через проливы, нет, значит, войну надо завершить
одним ударом;
-- пока они соберут новую армаду, проливы можно будет перекрыть
не только минами, но и кинжальным огнём батарей

// в разговор с государем?
-- Хороша же будет дипломатическая Европа, все эти потомки хвалёных
крестоносцев, если они потребуют вновь отдать Константинополь османам.
-- С англичан станется, под разговоры о справедливости и незыблемости своих
джентельменских принципов, отхватить кус побольше и утащить под бочок. Да и
братец наш Франц-Иосиф тоже не промах загрести жар чужими руками, а к Истрии
прирезать Боснию с Герцеговиной, Эпир заодно прихватить, ну и так далее.

-- Ваше высочество, возьмёте щеночков? -- миниатюрная юная брюнетка
поймала за рукав высокого мужчину в полковничей шинели.
-- Добрый день, Надежда Александровна, очень рад вас видеть, -- военный
церемонно склонился к её ручке, -- по вашей милости у меня уже есть Хан и
Фёкла, прекрасные собаки, и я ими очень доволен, но куда мне ещё?
-- Но, Николай Константинович, миленький, они такие славные, -- из голубых
гдаз девушки выступили слёзы, -- пропадут ведь...
-- Почему они должны пропасть, у вас же лучшая свора в городе?
-- У наших соседей Бородиных дворовая Милка ощенилась, пятью щенками; я вижу
вчера, Мустафа топить их несёт, я их забрала, двоих уже пристроила в хорошие
руки. Одного себе оставлю, самого слабенького, а ещё двоих кому? Ваше
высочество, выручайте, может, Николай Яковлевичу надо?
  Представив вечно хмурого графа Ростовцева возящимся с беспородными щенками,
племянник государя не мог не улыбнуться.
-- Ах, Наденька, граф тоже отбыл в Петербург вслед за генерал-губернатором.
Я на несколько дней освободился от опёки, благо ваш папенька сейчас остался
за старшего, пока генерал Крыжановский в столице.
-- И на что вы тратите вашу свободу, -- юная девушка погрозила пальчиком, --
третьего дня опять с офицерами Башкирского полка пьянствовали?
-- И кто вам только доносит, Надежда Александровна?
-- Оренбург город маленький, все на виду...
-- А корнет Дрейер вам не родственник? -- князя Николу пронзила внезапная
догадка.
  Наденька покраснела и прыснула.
-- Кузен он мой. Он тогда еле домой добрался.

// Вставить портрет, расширить упоминание болтливого кузена Наденьки, пили с
офицерами Хивинского похода в прошлый раз был граф Р.,
не дал посидеть как следует.

НКР написал очередное письмо государю с просьбой отправить в действующую армию
и отправил с оказией гр.Р., у Ростовцева заболела дочь
лучший друг мой в армии, не могу даже списаться с ним (портрет Гонвельта)

//короткая ретроспектива дружбы с Гонвельтом и сцена с Надей 
Ханский дворец, конь, пьянка -- описание для Нади Ал-дровны Дрейер
Шевкунов гвардеец оценивал, сколько за ней приданого. Закольцевать в будущее

@ На хозяйском месте расположился высокий статный офицер в гвардейском
полковничьем мундире. Его молодое, но заметно измождённое лицо сильно
контрастировало с ухоженными руками. Тонкие пальцы нервно выбивали по
столешнице какой-то ритм. Цепкий, по-романовски пронзительный взгляд серо-
голубых глаз в данный момент рассеянно скользил по лицам окружающих, и

@А вот и мои опекуны (люди ппк Фёдорова)
текст письма частично
вернулся к себе на квартиру (Сакмарская площадь)
описание комнаты, сравнение с питерской, карты степей. рукопись про Узбой,
изыскательский отчёт по окрестностям (на предмет ЖД)


Глава шестая

Голубые мундиры

Воскресенье, 6 ноября 1877

Санкт-Петербург

 Молодость -- погоня за приключениями,
зрелость -- борьба, старость -- сожаление.
 Бенджамин Дизраэли*

  Его превосходительство генерал-майор Николай Григорьевич Кирхберг прожил
жизнь, богатую событиями и крутыми поворотами судьбы. В молодости служил в
гвардии, затем воевал на Кавказе, участвовал в Венгерском походе сорок
восьмого года, откуда и вернулся с Анненским крестом и двумя сабельными
ранами, залеченными на баденских водах. Прочили ему командование полком
или возвращение в гвардию, а он, шельма, сменил вдруг гусарский доломан на
голубую жандармскую шинель.
  Служил при Дубельте, при князе Долгорукове и графе Орлове, при графе
Шувалове едва не поднялся до начальника штаба корпуса, а уж когда сменил
графа Петра Андреевича генерал-лейтенант Потапов, старый сослуживец нашего
визави, то, казалось, сам черт ворожил "немчуре носатому", как за глаза
звали Кирхберга в свете. Но человек предполагает, а господь, как известно,
располагает, что-то там не поделили между собой старые сослуживцы, а только
в 1875 году (в аккурат о втором германо-французском обострении) подал
Николай Григорьевич в отставку и зажил себе барином в особняке на Лиговском
проспекте, окруженный семьей и остатками былой челышевской дворни (супруга
его -- Елизавета Андреевна, из славного рода Челышевых, принесла в свое
время мужу преизрядное приданое, земли в трех губерниях, да и душ по тем
временам, когда ни о каких реформах и эмансипациях слыхом не слыхивали,
число не малое).
  Живи себе на покое, да радуйся, воспитывай внуков. Но не из того теста
сделан был Носатый, чтобы мирно засыпать после сытного обеда за чтением
газет, или за карточной игрой в вист коротать стариковские вечера. Впрочем,
карты он любил, играл охотно и по-крупному, проигравшему по-русски верил в
долг, а сам же расплачивался с всегдашней немецкой аккуратностью, так что
зелёные столы в его доме отнюдь не пустовали.
  Старший сын его служил при генерал-губернаторе Привисленского края, младший,
бесшабашный, за дуэль был отправлен служить на Кавказ, едва ли не в те самые
места, где некогда служил отец.
  Дамская же половина общества плотно оккупировала салон, располагавшийся в
укрытом плющом флигеле -- рыжая дочурка, мадемуазель Мария Николаевна
украшала собой спиритический салон медиумички мадам П.

*  Эрл Биконсфильд, премьер-министр Британии 1874-1882

  Бывал в мирное время в доме у бывшего начальника и ротмистр Стерёгин, бывал
не только по большим праздникам -- Рождества, Воскресенья Христова, на Троицу
и в именины хозяев, по французскому обычаю не забывая и про дни рожденья, это
было само собой, но бывал и просто по старой памяти, как верный адъютант. То
порадует бывшего шефа какой-нибудь свежей историей, то газет иностранных
привезет, а чаще всего являлся просто послушать рассказы о днях былых, о
славной поре царствования незабвенного Николая Павловича, о грозных ревизиях
и высочайших приказах, и о многом таком, что ни в каких "Колоколах", будь они
трижды неладны, не прочтешь.
  А в этот раз зашёл он по старой памяти, находясь в Петербурге в положении
весьма странном, даже двусмысленном -- по вызову срочно отозванного с фронта
начальника штаба корпуса генерала Никифораки. Ибо шло расследование по делу
гибели наследника российского престола.
  С шефом отставным посоветоваться стоило, ибо многое, очень многое мог
поведать в послеобеденный час Носатый, особенно после третьей рюмки, когда
самое тайное явным не становится, но для своих столь секретным быть перестает.

  Сегодня день был вполне удачный, проигрыш Николая Григорьевича равнялся
нулю, а ломберный столик все еще занимали хлыщи, подвизающиеся на ниве
приношения Марие цветов и театральных билетов, обычно раздаваемые ею подругам.
  Бонвиванов его превосходительство не жаловал, но терпел, не каждый же божий
день тузов железнодорожных в картишки обувать, но с молодыми можно и руки
размять, до мозгов дело не доходит. Мозги-то размять проще за разговором
задушевным. Плесень лет смывалась французским коньяком или рейнвейном, даром,
что кислый. Немец родину предков любил, и жаловал тамошнее вино.

  Уединившись в личном генеральском кабинете, два контрразведчика обсуждали
произошедшее.
-- Да-с, Алекс, влип ты в историю, можно даже сказать, в российскую. Кровью
повязан. С августейшей фамилией. А они этого не любят, попомни мое слово.
-- А у меня это семейное, даже в фамилии отразилось. Говорят, дедушка мой
графа Палена при смене царствий Николаем Павловичем не "уберёг" -- тот сам
умер. Оттого фамилию по высочайшей воле поменять пришлось -- со Стергина на
Стерёгина.
-- Как же ты, мой друг, в нашу епархию попал с такими предками?
-- А мы престолу и отечеству служим ежели и не со времен Григория Лукьяныча
Скуратова, то бишь Малюты, за то не поручусь, но со времен князь-кесаря
Ромодановского запросто. Царевичей на нож не сажали, чай, не графы Румянцевы,
но стрельцам головы рубили, да и князя Матвея Гагарина высоко вешали.
  Ныне же, ваше превосходительство, я и сам понимаю, не фортуну за волосы
ухватил, а в полное, можно сказать, _merde_ вляпался.
  Фон Кирхберг отхлебнул коньяку.
-- Не стони, ротмистр. У всякого казуса, как и у монеты, есть и иная сторона,
и не в том вопрос, кому нынешнее положение на руку, а в том, кого в Сферах
признают виновным в гибели цесаревича.
-- Генерал Ванновский пока оставлен в прежней должности, да и Воронцов...
-- То-то и оно, что пока. До конца кампании в лучшем случае. Владимира без
няньки не оставишь. Только долог сей альянс не будет, а этим двум дуракам
сам бог велел в отставку идти, или под османские пули. Русские генералы, чай,
не стреляются.
  Ты мне скажи лучше, кто там еще был чином пониже?
-- Баканич из местных -- то ли серб, то ли болгарин, доктор Чирков, казачий
подъесаул, поручик Гонвельт, Иваншин -- штаб-ротмистр да я. Разумеется, их
высочества Павел Александрович и Константин Константинович.
-- Погоди ты с их высочествами. -- Кирхберг отставил рюмку.-- Хотя, говоришь,
Константинович... Да ещё и Гонвельт... Который это Гонвельт? -- Глаза старого
контрразведчика вдруг ярко и хищно, по-ястребиному блеснули.
-- Гонвельт Сергей Владимирович, разжалованный несколько лет назад из гвардии
из-за какой-то истории...
-- Какой-то истории!? Дурак ты, Алекс, ей-богу дурак форменный, вот он твой
шанс и выплыл! Поручик Сергей Гонвельт был разжалован из штаб-ротмистров и
удалён из гвардии по высочайшему повелению как фигурант в деле великого князя
Николая Константиновича, собутыльником и задушевным другом которого он
являлся. А по НАШИМ сведениям был он, кроме того, конфидентом его отца,
приставленным к беспутному сыну, помимо этого дуралея Варпаховского. Так,
так... Стало быть, и здесь Музыкант объявился. Вот оно что, действительно
ШАНС...
-- Какой шанс, и какой музыкант? -- спросил Стерёгин. Холодок пробежал по его
спине.
-- Да тот самый, из Мраморного дворца.
  Генерал преобразился на глазах, словно помолодел лет на десять-пятнадцать.
-- Знать тебе, ротмистр, об этом не положено, да ведь надо! Язык за зубами
держать научили?
  Стерёгин ухмыльнулся, а Кирхберг продолжал.
-- Я Музыканта с венгерской кампании помню, а Леонтий Васильич*, царствие ему
небесное, еще тогда, с младых ногтей глаз с него не спускал. Вот где у меня
сидит виртуоз кронштадтский, -- сказал он, похлопывая себя по шее.

* Л.В.Дубельт, начальник штаба корпуса жандармов 1839-1856 гг.

  Рывком осушив рюмку, Кирхберг поставил ее на столик и, подскочив к
массивному красного дерева шкафу с нераспечатаннаными колодами карт,
неожиданно легко отодвинул его. Пошарив по панелям, развёл маскирующиеся под
кусок стены створки, явив на секунду взгляду Стерёгина потаённый сейф
немецкой работы. Открыл его и извлек пухлый том в сафьяновом переплете,
после чего, перелистывая и аккуратно разглаживая его страницы, произнес:
-- Вот он -- Музыкант! Здесь он проходит еще как Мичман, вот донесения из
Стрельны, из Кронштадта, с эскадры, а эта про Гражданина уже из Варшавы, где
его чуть было не подстрелили, да знать, нечистый руку Ярошинского, полячишки
того, отвёл. П-портной, п-полячишка, -- Кирхберг фыркнул. -- с-стрелок,
с-сукин сын...

  Стерёгин вдруг протрезвел. Ему почему-то захотелось оказаться за Дунаем,
под свистом турецких пуль, подальше от зеленого петербургского сукна, на
котором его, шестерку, даром что козырную, умело пластал опытный банкомет.

-- А Крым? Сразу из славянофила стал западником, несмотря на все усилия на
Балтике, к морскому делу в Севастополе относился халатно... Да что там Крым в
Восточную?! Кто Польшу, будь она не к ночи помянута, едва не проворонил,
доминдальничался?!
  Регентство ему не обломилось, две короны мимо его головы прошли. Бодливой
козе Господь рогов не даёт, а от венгерского трона в сорок девятом и от
греческого в пятьдесят втором Незабвенный папенька нашего фигуранта только
что не за уши оттаскивал.
  Кирхберг перелистнул страницу гроссбуха и погрузился носом в старые тайны.

-- Кхгм... Он же... -- контрразведчик многозначительно замолчал, обозначив
паузой почившее в бозе Высокое Лицо, -- сыночка своего, говорили в высшем
свете, лежа на смертном одре, едва под горячую руку не расстрелял, ибо
требовал от Музыканта присягнуть брату, тот же носом вертел.

  Выпив единым духом еще рюмку, отставной жандарм окончательно закусил удила,
перелистывая страницы толстого тома.
-- Ну что Музыкант Цесаревича Николая Александровича отравил -- эт', положим,
вздор, разве что Потифариха* его, дура, постаралась -- об этом и в Москве все
старухи в салонах шептали, и в агентурных донесениях из Ниццы, что Эраст
Патон передавал, было, она с душечкой своей, мадемуазелью Анненковой нагадали
генерал-адмиралу корону, так последнюю потом еле из страны выдворили -- и за
папенькины связи в том числе.
  Каракозов** там где-то около фигур из Мраморного затесался, по слухам
знакомы чуть ли не лично были...
  Кто эти, явно сорганизованные, разговоры на свет божий выпустил, конечно,
не совсем понятно, так ведь дыма-то без огня...

* Секретное прозвище Александры Иосифовны Романовой, жены велиикого князя
Константина Николаевича, под которым она проходит в "деле Мичмана".
** Степан Каракозов -- покушался на Александра Второго в 1865 году, казнён.

  Продал Северо-Американским Соединенным Штатам Аляску, за гроши продал, кто
докажет, что к его ладошкам не прилипло? Или, скажешь, на пароходики его ушло,
круглые да плоские, что твоя тарелка?
--  Так ведь разрешение на их строительство выдавал сам государь, и никто
иной. Смету на строительство адмирал Попов на высочайшее имя представлял.
-- Ха-ха три раза. Ты что, Алекс, думаешь, в этой смете не могло ничего быть
заложено? Нет-с, сударь мой, дураков в другом месте ищите, а в Корпусе сроду
таковых не держали.
  Он даже дочь свою, Ольгу, за греческого короля выдал -- а проку Pоссии от
того? Выставили греки против османов хоть один полк? И не выставят, а ведь,
помяни меня, старика, дойдет дело до дележа, тотчас явятся -- подавай им
Салоники, Крит, иные острова, а то и Царьград, коли хватит у нас, грешных,
дури русской кровушкой его от басурманской заразы отмывать.
-- Или англичанка с той же стороны зайдет...
-- Верно мыслишь, ротмистр, далеко пойдёшь, быть может, если в проходном
дворе на нож не наткнёшься... -- отставной генерал отложил книгу, снова
налил коньяк в рюмку и стал её греть в ладонях. -- Нужно, нужно было Мичмана
осадить маленько, и как раз эта Фанни как с неба упала, хотя на небе,
понятное дело, не канканируют, прости мне Боже грешнику.., -- перекрестился
Николай Григорьевич, -- а хороша была стерва, Петр Андреич* сам с неё глаз
не сводил, а он толк в женщинах, надо сказать, понимает... И ведь в опале
сейчас...

* Граф Шувалов, начальник Третьего Отделения с.е.и.в. Канцелярии 1866-74,
позднее российский посол в Британии.

  Нос его превосходительства задорно алел, глаза блестели, но язык, выдавая
хозяина, уже несколько заплетался.
-- Незабвенный Николай Павлович дал нам белый платок для утирания слез
обиженных, но если интересы Отечества потребуют, то мы сможем превратить его
в шелковый шарфик его высочеству генерал-адмиралу.
  Ты, Алекс, по-латыни-то малость разумеешь? Qui prodest что означает?
-- Кому выгодно, ваше превосходительство.
-- Именно, Алекс! Помнить надо о том, кому выгодно; редко ошибались старики
римлЯне. С прежним наследником -- Николаем Александровичем покойным ладил
генерал-адмирал, а Александр Александрович, погибший недавно, его на дух не
переносил, и сынка его, между нами будет сказано. При слабом здоровьем
старшем наследнике, если, не дай Бог что, генерал-адмиралу регентство
светило, а при братце его, громиле новопреставленном, -- шиш с маком,
смекаешь?
-- Стало быть, ваше превосходительство?..
-- Стало быть, ротмистр, надлежит выяснить: первое -- случайно ли в окружении
покойного цесаревича затесался вышеименованный поручик Гонвельт и кто его
туда рекомендовал; второе -- чем оный Гонвельт, назовём его, скажем, Казаком,
а почему Казаком, спросишь -- так переведи его фамилию с немецкого -- самая
на что ни есть казачья получится; так вот поищи, чем оный Казак занимался с
момента разжалования и пересекался ли с вышеименованным Мичманом, он же
Музыкант; ну и третье отсюда произрастает,.. а впрочем, погоди пока с
третьим...

-- Старик, похоже, забыл, что он в отставке -- прошмыгнула грешная мысль у
Стерёгина, одним глотком допившего свой коньяк.
  Шеф плавным взмахом руки стряхнул рюмки на дорогой персидский ковёр и взялся
сызнова за свою обтянутую сафьяном томину.
-- Пойди, Алекс, проветрись слегка в картишки, камер-юнкеря у меня сегодня,
среди них один из Демидовых затесался, можешь его в лапти обуть, -- любил
Носатый, любил русские просторечья. -- Да моей дуре Машке ручку облобызать не
забудь, она, чай, заждалась. Ступай, герой задунайский, утро вечера мудренее.
Я тут пока посижу, подумаю.

  Ротмистр на подгибающихся ногах побрел в карточный салон, поближе к камину
погреть душу; о зелёном столе он и не задумывался, ибо голова его была не
просто полна мыслями. Если бы мысли имели вес, то бедняге пришлось бы на
дорогу домой нанять ломового извозчика. Благополучно добрался он лишь до
кресла в зале, в которое смаху и плюхнулся.
  Дум своих, сидючи в кресле с бокалом вина, лакеем поднесённым, Стерёгин
никому не высказывал, перематывал с уса на ус, да на нос запомненное зарубал.
Мысли, они дома хороши, наедине с шифроблокнотом или с умным человеком. С
собой то есть.
  Жандарм молодой посидел, выпил вина, поглядел в камин, согрелся, оклемался,
пора было и честь знать. Приложившись губами к ручке несравненной дочурки
Марьи свет Николавны, он, при отбытии к родному дому едва не приложился лбом
о косяк двери, ибо в глазах от удивления открывшимися першпективами и солидной
дозы спиртного снова зело двоилось.


Глава седьмая

Высочайшие похороны

Вторник, 15 ноября 1877

Санкт-Петербург

 Ныне отпущаеще, владыко...
 Из поминальной молитвы.

  Доводилось ли Вам, наш любезный читатель, видеть августейшие похороны?
Наверно, те из вас, кто постарше, помнят "царствования" старцев из Политбюро
ЦК КПСС, с их печальными, но неизбежными финалами. Чинный шаг гвардейцев
Кремлёвского полка, несущих подушечки с многочисленными орденами и медалями
казалось бы всех стран мира, или, во всяком случае, его половины,
родственников и ещё живых соратников покойного по Политбюро ведут под руки,
за могучим тягачом медленно ползёт артиллерийский лафет с гробом, заключающим
в себе драгоценный прах усопшего вождя и наставника страны.
  Если же среди Вас, читатели, присутствуют поклонники монархического строя,
то наверняка Вы видели на экранах похороны Дианы, принцессы Уэльской,
вдовствующей королевы-матери Елизаветы-Александры, или хоть императора
Хирохито.
  Антураж высочайших похорон в XIX веке был несколько иным. Описывать его
нелегко. И в Петербурге давно не были, и в Петропавловку не особо и заглядывали,
да и не очень любим это дело. Но куда деваться, надо...
  Так что, любезный читатель, будь милосердным, помогай по мере возможности,
напрягай воображение, представь себе сырой петербургский ноябрь, промозглую
слякоть улиц, туман, ползущий поутру с Невы. Толпы, стоящие вдоль улиц,
гвардейское оцепление, густо разбавленное жандармами и полицией, герольды в
траурном облачении с факелами и другие, не менее мрачные подробности; креповые
драпировки фонарей и балконов, маскирующие архитектурные красоты на пути
следования похоронного кортежа от Аничкова дворца к Петропавловке, мрачные
удары больших колоколов...
  Тезка и несостоявшийся спаситель покойного ротмистр Стерёгин зябко поводил
плечами, поеживался от сырого ветра, стоя в оцеплении на Адмиралтейской
площади напротив квартиры неуёмного санкт-петербургского градоначальника.
Дислокация его была выбрана не случайно, помог могущественный знакомый,
флигель-адъютант. В последний момент Александр успел послать с денщиком
записку в особняк Кирхбергов.
  И теперь, стоя во главе сослуживцев, молодой жандарм старался незаметно
оглядеть присутствующих, разыскивая известное лицо. Внезапно он почувствовал
чью-то руку в кармане и вначале даже попытался ухватить злоумышленника, но
неожиданно ощутил в кармане шинели не пропажу, а прибавление. Оглядываясь
назад в тщетном желании вычислить карманника, он увидел позади себя только
"чистую" публику; в отдалении маячил Носатый. Заклеенный конверт, что достал
Стерёгин из кармана, выбравшись из давки, содержал несколько исписанных беглым
почерком пронумерованных листов, вырванных из какой-то папки. Александр
потихоньку пробрался через толпу, обойдя группу гвардейских офицеров, стоящих
с черным крепом на рукавах шинелей.

-- Здравствуйте, ваше превосходительство.
-- Здравствуй, ротмистр. Что скажешь, как дела?
-- Оправдан, Николай Григорьевич, вчистую оправдан.
-- Рад за тебя, Алекс, -- Кирхберг пожал руку старому любимцу, -- весьма рад.
А подробнее?
-- Следствием установлена полная правильность моих действий. Оказывается, в
известном вам деле протокол был, одного шарп-шутера* турецкого допросить даже
смогли, покудова не помер. Кровью истёк.

* Пришедшее с Гражданской войны в США название снайперов.

  Фон Кирхберг в некотором удивлении поднял левую бровь.
-- А кто ж его так? Топорная работа...
-- Сабельная, казачки перестарались, за цесаревича поквитаться хотели.
-- Ясно, что дело тёмное -- очной ставки с его пашой не было... Что ты
вертишься, ротмистр младой, гвоздь в подошве вылез? Вон, кортеж показался.
  Офицеры замерли в молчании, пока мимо не прошествовала траурная процессия.
  Где-то сзади прошептали:
-- Первый Романов лег на поле брани. Не уберёг Господь...
  Женский со слезой голос негромко ответил:
-- Второй...  Недавно были похороны бедняги Сержа. Всё было отнюдь не так
пышно.
  Стерёгин на мгновенье оглянулся и увидел, что позади, опираясь на
немолодого господина при усах и бакенбардах, стояла стройная дама, одетая
с нарочитой скромностью. Лицо её скрывала плотная черная вуаль.
  Офицеры при приближении траурной колесницы взяли под козырёк. Солдаты в
оцеплении брали на караул, кое-кто украдкой крестился. Многие плакали.
  За гробом в длинной гвардейской шинели Преображенского полка, с непокрытой
головой шёл государь, сопровождаемый братом, великим князем Константином и
одним из братьев императрицы, Александром, принцем Гессенским. Позади шли
молодые великие князья.

-- Ваше превосходительство, а где же императрица?
-- Как я понимаю, Ея Величество Мария Александровна в ближней к гробу карете,
-- тихо ответил Кирхберг, -- говорят, она-то и на ноги подняться не может.
Догадайся, ротмистр, кто в самой последней?..
-- Не могу знать, ваше превосходительство.
-- В последней, во-он там, видишь, Рылеев-генерал рядом с каретой -- Дублёрша,
в полном здравии, должно быть, с коммерции советником Стоцким общается, он
там прошмыгнуть пытался незаметно. Государь, видать, по очереди в обеих каретах
проедется -- на вокзал Варшавский в ближней, а в Зимний дворец -- в дальней.
  Стерёгин прошептал, для вида поправляя отросший ус и прикрывая тем самым рот:
-- Это вы, ваше превосходительство, княжну Долгорукую поминаете?
-- А то, Алекс, ты других Дублёрш знаешь. Ещё и с железнодорожными воротилами
замазанных. Боткин и Здекауэр императрице в Ниццу ехать немедля прописали, для
поправки здоровья, переживаниями и болезнями ослабленного, вот её величество
поездом и поедет, морских прогулок нашей Марие Александровне пока не выдержать.
-- Странно, телеграфную линию в Ливадию ревизуют, через две недели всё готово
должно быть. Я, Николай Григорьевич, краем глаза доклад у шефа на столе видел.
-- Это государь сорок дней блюдёт, но раз он в Ливадию собрался, Дублёрша там
даже и вопреки приличиям окажется, например, в Бююк-Дере. Две недели - это как
раз как сорок дён будет и на дорогу время останется. Ты мне лучше вот что
скажи, как с "казаком", разузнал?
  Стерёгин неуверенно кивнул.
-- Частично. Мне в толпе только что этот конверт положили в карман, из
протоколов похоже. "Казак" в свите случайно оказался, ибо топографией
занимался, а на раскопках их императорским высочествам надо было подробную
съёмку места вести. Вот бумаги.
  Кирхберг незаметно для окружающих развернул лист, просмотрел его и положил в
карман.
-- Слыхал я тут про одного топографа, у моряка на побегушках, хоть это и из
другой истории... Скажи мне, Алекс, с кем ты на эту тему пересекался? С
флигель-адъютантом Рингером?
-- Да, ваше превосходительство.
-- Повезло тебе с доброжелателем. Похоже, Рингер тебе лично выписку сделал, по
старой памяти я почерк его знаю, а через агента передал. Как он смог бумаги
получить?
-- Так ведь он товарищ* председателя следственной комиссии.
  Старый жандарм снова удивлённо поднял бровь.
-- Высоко Базиль взлетел... И как он, генштабист, с председателем её ужился,
уму непостижимо. Ну да ладно, продолжай по остатним вопросам работать.
Третьего дня вечером у меня.

* Заместитель.

  Замёрзший Стерёгин краем уха ловил разговоры в толпе:
-- Голубушка-то, цесаревна, не бывать ей нашей императрицей. Сперва жениха
схоронила, теперь мужа.
-- Что ж Государыни-то не видно?
-- А кареты закрытые, с траурным крепом, там, наверно...
-- Молодой Наследник-то, Николай Александрович, как держался, а всего-то девяти
годков от роду.
-- Сиротинушка наш горемычный...
  Молодой высоченный семинарист обернулся, и утробно "прошептал" басом будущего
соборного протодиакона:
-- Вся империя, сударь мой, осиротела, да-с... Вся Россия!
  Где-то сзади, из простой публики раздался бабий крик:
-- Турка треклятая, ни дна ей, ни покрышки.
  Почти в ответ кто-то из офицеров в оцеплении сказал:
-- Уж теперь надо взять Царьград непременно, показать султану, где раки зимуют.
  Баба, по всей вероятности обладавшая чутким слухом, продолжила:
-- Самого его, Абдул-Гамидку, к ракам сунуть, под лёд Боспорский!
  Тот же мужской голос, но теперь уже со смешинкой в голосе явно дискутировал:
-- Жаль, вот только Босфор раз в сто лет замерзает...
-- Для него, нехристя, замёрзнет!
  Пошёл пока еще лёгкий снег. Среди работного люда позади послышались негромкие
переговоры:
-- А холодно, однако, братцы, не пора ль согреться?
-- Заодно и помянём августейшую особу.
-- Стыда на вас нет, -- снова завопила та же баба, -- пьяницы проклятые, дайте
хоть гроб опустить в могилу!

  Отгремели орудийные залпы, заменившие шелест закрывающегося театрального
занавеса. Мир сыграл сию сцену на подмостках Истории.

  Возвращались с похорон массы людей. В толпе, шедшей по Фонтанке, лишь с
малого расстояния можно было выделить двух не совсем обычных собеседников. По
одежде их можно было заключить, что один из них явно мастеровой; второй же,
задумчивый парень с черно-блестящими глазами, был в вицмундире мелкого
чиновника. Идущие негромко обсуждали только что увиденное.
  Пробегавший мимо молодой человек в ветхой студенческой шинели вдруг
обернулся и, не скрывая радости, схватил чиновника за руку.
-- Ба, Сергей!
-- Мишка, ты, чертяка, неужто милость явили?
-- Жалел волк кобылу, оставил хвост да гриву. Мурыжили полтора года, всю кровь
на допросах выпили, а присудили, с-скоты, три месяца. Вот так-то ... по-
расейски.
  Рабочий посуровел. Заметив это, чиновничек попытался перевести разговор.
-- Стало быть, не будет пока в России Александра III...
-- Кто ж теперь, Николай II или Владимир I, такого еще не бывало? --
откликнулся насупившийся работяга, сжимая и разжимая кулаки.
-- Если и Владимир -- тоже третий, -- "студент" не забыл в тюрьме российской
истории, -- Со времён Мономаха не было. Семь с половиною веков...
-- Пфу... Хоть какое-то разнообразие.
-- Не-ет, друг, это одно безобразие, -- уронил "вольноотпущенник". --
Абсолютное и самодержавное.
-- А папашка-то силён, -- рабочий ухмыльнулся, -- второго сына пережил.
-- Не горюй, Стёпа, их ещё много осталось, -- ответил чиновничек, -- вся
ектенья.
-- Ага. Одних великих сколько, -- недавний заключённый был весьма словоохотлив,
-- а там еще князья императорской крови, Лейхтенбергские, Ольденбургские,
чёртикаковские... Скольких под Плевной положили, сволочи, и сколько ещё
положат...
-- То-то и оно, что положат. Солдатской крови они не жалеют, крестьянской
насосались, рабочей. -- Степан насупился еще сильней, и добавил вполголоса:
-- А свою юшку в собор кладут, к родственничкам под бочок.
  Выбираясь из толпы, Степан обернулся к собеседникам.
-- Глянь, полиции-то сколько, жандармов, гвардейцы, казаки... Кто ж под
Плевной-то остался? Одни мёртвецы?
-- Ах эти-то вояки, треповские... -- Михаил багровел и явно не от холода, --
Сергей, ты слышал летнюю историю со студентом, с Боголюбовым?
-- Кто ж не слышал...
-- А я видел, как всё было, как секли! И в карцере сидел потом! Две недели...
  Чиновничек жестом оборвал разговор.
-- Ты, Миш, не горячись, не спеши, а заходи-ка ты хоть завтра вечерком в
Ильинский трактир, там, где извозцы собираются. Вот и поговорим. А Стёпа
верных ребят подведёт, пусть послушают.
  Степан оглядел студента.
-- Погоди, паря, ты же только от власти ушёл, у тебя хоть копейка-то за душой
завалялась, без обид? -- Мастеровой полез в карман, достал пару кредиток, --
на, держи, зипунчик прикупи для форсу, -- Степан подмигнул, -- а то с твоей
шинелишкой от квартального в трактире бутылкой казённой* не отделаешься... До
встречи, братка.

* водки.


Глава восьмая

Заговоры

Пятница, 18 ноября 1877

Санкт-Петербург

 Благими намерениями ад вымощен.
 Дж.Герберт.

  Немолодая по меркам того времени двадцатипятилетняя барышня небольшого роста
с высоким лбом и мелкими чертами лица грела озябшие руки у голландской печи,
тщетно пытаясь изгнать некогда въевшийся в тело холод крепостных казематов.
  "_Хватит бабиться, Соня, хватит себя жалеть, сколько можно. Уже неделю
здесь, дело не ждёт_" -- упорно внушала она себе. Маленькая, хрупкая барышня
самообманывалась, она просто не умела жалеть себя. Воли и упорства ей было не
занимать.
  На скромной квартире, снятой надёжными людьми, Перовская смогла перевести
дух и опомниться после того, от чего в России не зарекаются.
  Удачное расположение квартиры во внутренней части большого доходного дома, с
проходным двором, на котором настоял один из её старых знакомых, означало одно.
Жильцам надо было выступать связными и встречать и распределять по полу- и
нелегальным адресам товарищей, выходящих из "государева замка".
  Затеянный сатрапами большой процесс близился к финалу. Из почти трехсот
человек за три с лишним года, проведённых в невыносимых условиях казематов
и тюрем, умерло шестьдесят, и еще несколько десятков необратимо потеряли
здоровье. На процесс вывели сто девяносто трёх. Почти две сотни бойцов с
проклятым режимом. Еще не армия, не легион, даже не когорта; впрочем, в римской
истории Софья была не сильна, сказывалась извечная дискриминация женщин, в
образовании и не только...
  Отпущенная на поруки, она не раздумывая занялась нелегальщиной. "Так надо",
сказали товарищи, "надо для партии". Собственно, партии пока не было. Было
несколько групп единомышленников, был лозунг, который воплощал народные чаяния,
хороший лозунг, даже боевой клич -- "Земля и Воля". Впору писать на знамени.
А под этим знаменем собирать гвардию, ядро будущей партии. Всё-таки было в
долгом, постыдном заключении одно хорошее. Теперь они знали, чего ждать от
царизма. Но узнали и другое -- их много, они сила. Почти сила, так точнее.
Сама с собой она всегда была откровенна...
  Ожидание условного стука в дверь стало почти нестерпимым, когда явился с
парадного входа первый за сегодня посетитель, одетый по-мужицки.
-- Барышня, дрова нужны? Полполенницы, и неподалёку.
-- Дрова нужны, -- Софья бросила быстрый взгляд на пустую лестницу, -- денег
нет.
  Плотно закрыв за собой дверь и сняв рукавицы, под которыми оказались тонкие
пальцы, испачканные чернилами, он спросил, протягивая руку даме:
-- Здравствуйте, товарищ, вы Соня? Я Пётр.
-- Здравствуйте, Пётр. Вы с чем?
-- Осип вам кланяется. У меня два адреса, вполне надежных. Товарищи здесь?
-- Идём, -- Софья поманила его вглубь квартиры.
  В тесной кухоньке, примыкающей к чёрному ходу, над листом бумаги, исписанном
понятными только ему иероглифами, склонился высокий темноволосый молодой
человек, на ручке посудной горки висела знакомая чиновничья шинель. На столе
парил самовар.
-- Здравствуй, Петя.
-- Здорово, Мартынов, давно тебя не было видно!
  Соня досадливо скривилась. Слишком явным было нарушение конспирации даже
для неё, ещё пока легальной.
-- Друзья, вы бы ваши воспоминания оставили. Меньше знаешь, спишь крепче,
и товарищам вреда не принесёшь.
-- О, "товарищ Захар" проснулся. Не ворчи, Львовна, -- Сергей добродушно
улыбался.
-- Ага, не ворчи... Петя вон с парадного в армяке ввалился, дрова предлагать.
Где это видано? "Старовера" на вас нет, он бы вам задал обоим.
-- Да, Петя не генеральский сынок, на казённой квартире с прислугой не
проживал-с.
  Хозяйка вспыхнула и неожиданно стала очень красивой.
-- Глупо и пошло!
  Сергей покраснел и сам, и севшим голосом извинился.
-- Сонечка, Бога ради, прости меня, пожалуйста.
  Непонимающий Петя только вертел головой. Софья, кивнув, снова приняла вид
серой мышки. Внезапно зазвонил дверной колокольчик.
-- Кто бы это?
-- Туда я сама, а вы тихонько посмотрите с чёрного хода. Если уроню поднос,
бегите.

  Но шума не последовало. На пороге стояли две старые знакомые, ещё по
временам губернаторства её отца и по аларчинским курсам -- хохотушка Надя
Зимина со сводной сестрой Маргаритой, серьёзной на людях, но бравирущей
фрондёрством в кругу родных.
-- Сонечка, голубушка, -- Надя хлюпнула носом, -- нашли тебя наконец.
-- Соня, мы за тобой. Ты на нелегальном? Поселишься у нас...
-- Ой, здравствуйте, проходите...
 Комнатка Софьи, где на полу были разложены матрасы и одеяла -- временное
пристанище освободившхся, была более чем мала. Марго уселась прямо на матрас,
а Надя разместилась на единственной в комнате колченогой табуретке,
не выпуская Сониной руки.
-- Как вы меня нашли?
-- Зина сказала, еле выпытали у неё...
-- Неделю искали. Всех обегали, все молчат, все конспирируют. Ты правда на
нелегальном?
-- Оставь, Маргарита, бабьи сплетни. Кто тебе сказал такую чепуху?
-- Нюточка от кого-то слышала... Лена молчит как убитая, Анна Карловна тоже.
Мы тебе и одежду приготовили...
  Перовская, невольно улыбнувшись, оглядела новоприбывших, обратила внимание
на то, что Марго и на этот раз пришла в своей любимой "униформе". Дорогая
гарибальдийка и итальянская шапочка, которые ей были очень к лицу, бросились
бы в глаза любому квартальному полицейскому или даже дворнику. Здесь, ближе к
Знаменке, так не ходят, не центр Столицы.
-- Маргоша, франтиха ты этакая, конспирируй тут с вами. Ладно, Надя в
салопчике...
-- А мы специально оделись, барышня и служанка, мы понимаем...
-- И на лихаче, небось, прикатили под самые двери.
  Гостьи надулись.
-- На дешёвом извозчике...
-- И за полквартала остановились, что мы, совсем _dummkopf_?..
-- Одежда, девочки, это хорошо, за одежду спасибо, её много надо, только
мужской.
-- Мужской?! Где же взять?.. -- Маргарита расстроилась не на шутку.
-- А Федино охотничье? У него этого добра... У Петровича можно спросить, у
Никиты-дворника... И Гришино тоже...
-- Тпру, тихо, не тараторьте. К дворнику обращаться -- последнее дело. Кто
такой Петрович, что за Федя?
-- А что, для госпиталя, для раненых мы уже собирали. Петрович -- слуга
дядюшкин старый.
-- Надя сиделкой устроилась, в Морской, и туда везут... она и перевязке
научилась...
-- Ой, Софочка, везут и везут... С каждым поездом тяжёлые... Везли бы в Москву,
дураки, чинуши проклятые.
-- И я в Симферополе пока была, фельдшерские курсы окончила, в земской
больнице служила, раненых у меня было два барака, а тут вызов в Петербург...
Да ты лучше скажи, что за Федя, Гриша?
-- Да кузены мои, Николая Григорьевича сыновья, ты что же, Федьку не помнишь?
Он же тебя чуть не утопил на даче, всё букой звал.
-- Господи, -- Перовская машинально перекрестилась, -- сколько лет прошло...
А где же ваш Федька?
-- Под Карсом воюет, ранен был, какой-то "темляк с клюквой" заработал, дяде
всё-таки написал недавно. Мы же тебя к нам в его флигель зовём...
-- А про нас забыл. Раз черкнул только, ещё до войны...
-- Про замок царицы Тамары, дурак несчастный, очень надо, тоже мне Лермонтов...
  Переведя дух, Надя многозначительно посмотрела Соне в глаза.
-- Ох, Соня, что я тебе расскажу...
-- Сердечные, небось тайны, ты лучше скажи как там Семён?
  Старший брат Нади был давним знакомым Перовской, считался женихом одной из
старых подруг.
-- Он сейчас за начальника госпиталя, сам Пирогов порекомендовал поставить.
Ты же помнишь, он редкий хирург, настоящий. Пишет часто, только коротко очень,
из-под Рущука... ему тело цесаревича привозили...
  Надя заметно погрустнела.
-- А Орест Эдуардович меня обманул. Обещал взять в действующую армию, да и
забыл. А теперь с оказией прислал, письмецо, дескать женщине на поле боя не
место. А я же знаю, там их много, в госпиталях, в санитарных поездах.
-- Тиф там, сама же говорила, -- Марго махнула рукой на сводную сестру, --
Веймар за тебя боится. Лысенькой хочешь походить, если выживешь? Расскажи
Софье, видишь, она на часы смотрит...
  Старые ходики отбили два.
-- Да, девочки, времени мало, если что важное, говорите.
  Надя откашлялась и начала снова.
-- Я весь июнь сиделку подменяла, знаешь у кого?
-- У государыни в Зимнем?, -- Софья по-детски хихикнула.
-- Вовсе наоборот. На Литейном была у поэта, у Николая Алексеевича...
  Софья подобралась.
-- Он тогда уже совсем плох был, с операцией затянули... По комнате еле ходил.
Я его под левую руку держала, а Михаил Евграфович* под правую. А стихи пишет,
чуть легче ему, и пишет...
-- Зина его совсем простая, -- вмешалась Маргарита, -- помнишь, я к тебе
пришла, цветы от курсисток приносила.
-- Да... Тургенева тогда увидела... Они ведь сколько лет не виделись, а слова
друг другу не сказали. Мы всю ночь с Марго ревели, так ревели...
  Софья нервно сглотнула.
-- А совсем недавно меня его сиделка снова нашла. Попросила еще на день
заменить. Ты знаешь, Сонечка, он умирает...
-- Знаю, Надя, -- Перовская снова сглотнула ком в горле.
-- Скажи, Соня, ты Ипполита Мышкина** знаешь, ну хоть видела его?
  У Софьи блеснули глаза. Она молча кивнула.
-- Ну так вот, Николай Алексеевич о нём спрашивал. Собственно, спрашивал о
Черныщевском, он его и в июне упоминал, только я сразу не сообразила, что за
Гаврилыч. А тут он и говорит Михаилу Евграфовичу, "я всё сделал, чтобы и
Николай был на свободе, а после Мышкина героев нет". Так и сказал, нет героев.
Ну вот... такие дела...
  Колокольчик снова зазвонил. Софья, прижав палец к губам, поспешила к двери.

* Салтыков-Щедрин.
** Землеволец, неудачно попытался освободить Чернышевского из вилюйской ссылки.

  Между тем в глубине квартиры Мартынов разубеждал Петю в злободневности
вооружённой борьбы.
-- ...Трепов, Трепов... свет на нём клином сошёлся. Этих держиморд по России
столько... Да одна подпольная типография в сто раз важнее, чем револьверные
забавы.
-- Товарищи рвутся в бой. Напротив градоначальства уже присмотрели местечко...
Если что, там пока и отсидеться можно.
-- Ну только что разве. Под пламенем свечи темнее всего, это ты, Петруччо,
верно подметил. А хотят пострелять -- пусть на фронт едут, на романовский
пикник.
-- Романовский пикник -- это кто же так придумал?
-- Старовер, вестимо. Вот у кого поучиться надо всему, и конспирации тоже.
-- Ха. Ходим в народ, а народа боимся, -- Петя по молодости не скрывал
возмущения.
-- Те, кто такому не научился сразу, сейчас в крепости. Обжёгшись на молоке,
дуют на воду.
-- Ну ладно, ты у нас обличья менять умеешь, да "Старовер", а "Рудольфа"-то
как не прячь, везде шляхетская косточка вылезает. Я вот возчиком нарядился,
а почём нынче овёс -- не знаю.
-- До Старовера, Пьеро, нам всем далеко. С извозчиками толкует, -- Мартынов
понизил голос, -- его за барышника держат, с рабочими -- за токаря. Вчера на
сходке, в Ильинском трактире... ты б его видел, Петруша...
-- Большая сходка была? Прямо в трактире?
-- Человек до сорока. Столяр своих привёл. Один из наших вольноотпущенников
как раз о деле Емельянова рассказывал.
-- Это Боголюбова что ли?
  Сергей кивнул.
-- Он там был и Трепова видел, и всю эту историю от начала до конца.
-- Что ни говори, Серёжа, а фельдфебель рыжебородый -- последний сукин сын.
И отомстить ему дело святое.
-- Соня тебя не слышит, -- ухмыльнулся Мартынов.
  Трепова в Петербурге не любили, но не считаться с его тяжёлой рукой не мог
никто. Побаивались его полиции, которая действовала скоро, жестко и энергично.
-- Она что, генеральская дочка?
-- Губернатора Петербурга до каракозовской истории.
-- Нич-чего себе... И в крепости побывала?..
-- И сейчас под судом. Лёвушкина невеста.
  Петя прищёлкнул языком.
-- Вот, Петушок, почём дрова нынче... Мы тут о взрывчатке толковали.
-- Знаешь, Сергей, наши сейчас против экспроприаций, пока что деньги будут,
понемногу, но регулярно.
-- Знаю, Питер, "нечаевщина".
-- Вот-вот, так и сказали. А по мне, так растрясти бар можно.
-- Для побегов взрывчатка нужна, и посильнее...
-- Ты о динамите тогда? Рецепт составить -- плёвое дело!
  Мартынов усмехнулся.
-- Не горячись, химик, без рук останешься, а то и без головы. Завод Нобеля
заменить хочешь? Ты лучше, Пит, состав изобрети чернила смывать бесследно,
паспорта нужны.
-- Замётано... Чёрт, да кто там трезвонит?
-- Ну-ка, Петя, -- Мартынов накинул шинель, -- на чёрный ход!
  Чёрной лестницей по одному спустились в безлюдный сумеречный колодец двора.
Постояли, прислушались. Было тихо, только на соседней улице лаяла собака. На
цыпочках поднялись обратно.
  Софья разговаривала с маленьким черноволосым носатым субъектом, кашлявшим
в кулак и зябко кутавшимся в студенческую, видавшую виды шинель.
-- Петя, это Одессит, от государя. Его надо увести на ту квартиру, где
поспокойней, -- она повернулась к прежнему собеседнику, -- а тебе, дружок,
надо бы отлежаться и хорошо бы молока козьего попить.
  "Одессит" смущенно протирал извлеченные из кармана очки об одном стекле.
-- Что ты, Блондинка, я почти здоров, так, пустяки.
-- Иди греться на кухню, чаю попьешь и марш без разговоров; Петя, на извозчика
деньги есть?
-- Конечно, в три конца, ваше свободомыслие.
  Перовская погрозила стоящему позади Мартынову кулаком.
-- Петя, дуй к рынку за извозчиком. Пока Одессит чаю попьёт, ещё человек
подойдёт. А тем временем и стемнеет. Тут, похоже, ещё крыша обозначилась.
Сергей, иди сюда. Меня две подруги нашли, из сочувствующих, -- Перовская
понизил голос, -- сёстры Хирурга.
  Сергей изменился в лице.
-- Хирург объявился? Олин жених?
-- Да. Он за Дунаем. Адрес есть. Девушки одежду раздобудут, денег немного, но
не это главное. Там у них можно пересидеть в крайнем случае.
-- Надежно ли?
-- Флигель дома генерала Кирхберга.
-- Ого, жандармский дом! А у Цепного моста* квартира не сдаётся? -- Сергей
был безмерно удивлён.
-- Вот тебе и ого, мотай на ус. Знакомиться будешь?
-- А надо? У меня рандеву со Столяром.
-- Бумаги спрячешь, присмотришься, завтра -- переночуешь... И ещё. Надя тебе
по пути кое-что расскажет. "Меценат" весточку подал, надо теперь с Осипом или
Жоржем поговорить, дело очень серьёзное.
-- Какое дело? Георгий на нелегальном, ему уезжать пора.
-- Знаю. Просит Меценат в Вилюйск послать, за "вопрошавшим". Повторить попытку
Ипполита.
-- Безнадёжно, Соня. Кто сейчас такое потянет?
-- Без Ипполита безнадёжно, но Меценату партия отказать не может, считай, это
его завещание.
-- Совсем плох?
-- Да. Тебе Надя расскажет... И Марго не пугайся, она хоть и не в деле, но
в общем своя. Язык всё равно не распускай.
  Снова раздался условный стук. Перовская бросилась к двери.

* Возле Цепного моста через Фонтанку находилось здание @III отделения С.Е.И.В
канцелярии.

  Носатый, выйдя в залу, кивнул званым гостям. Флигель-адъютант Рингер
изобразил для отставника великосветский вариант поклона, а Стерёгин извинился
перед дамами и подошёл к Кирхбергу.
-- Ваше превосходительство, Казак не пересекался с Мичманом с момента его
разжалования из гвардии. Его высокородие также расследовал по этой теме и дал
мне возможность передать вам кое-какие материалы.
  Николай Григорьевич любезно поклонился генштабисту: "Прошу вас, Василий
Фридрихович", приглашающе кивнул Стерёгину и направился к лестнице, ведущей в
кабинет. Но тут дорогу генералу преградила его любимица Мари, изящная
блондинка с медным отливом волос, высоко взбитых над висками и с вьющимися
буклями, ниспадающими по затылку. Скромное по причине траура лиловое японского
шёлка платье с небольшим декольте и скромным турнюром, выгодно подчёркивало
её стройную фигуру, словно сошедшую со страниц парижского модного журнала.
Мари видела, что отец разговаривает с бывшим адъютантом, и немедля
кавалерийским наскоком завладела их вниманием, хоть и ненадолго.
-- Ах, папочка, бон суар, -- она скорчила премилую рожицу, -- я вижу, у тебя
опять дела, ну всё, я не буду тебя отвлекать... -- и с этими словами поцеловав
Николая Григорьевича в висок, чинно вернулась к подругам. За стайкой одетых в
платья тёмных тонов девушек, среди которых была и Марго, пристально наблюдал
какой-то понурый придворный лет тридцати пяти в мундире камер-юнкера. Ротмистр
обратил на него внимание.
-- Ваше превосходительство, -- спросил он, шагнув вслед за отставным шефом
на лестницу, -- а что это за персонаж?
-- Хе... что, Алекс, боишься недоглядеть, непостоянства женского страшишься?
Это же новоявленный родственник августейшей фамилии, господин Демидов, я тебе
давеча советовал пойти его в карты обыграть, он как раз вернулся из Ташкента.
Государь, прочитав прошение его же супруги, от которой у этого помятого
жеребчика двое родных детей и двое великокняжеских, туда его сослал. "Молодец",
-- Кирхберг произнёс это одними губами, -- ты знаешь, который, жену его отбил,
и до сих пор не вернул.
-- И с которой в Одессе майор Ванцевич глаз не спускает, -- подхватил Алекс.
  Старый жандарм в кои-то веки улыбнулся. У дверей кабинета, где уже ждал
Рингер, Александр достал из-за обшлага узкий конверт и протянул его старому
покровителю. Кирхберг с удручённой миной положил его в карман.
-- Эх, чёрт! Столько нервов потрачено на пустышку. А почтой они никак?..
-- Никак, ваше превосходительство, -- отозвался Стерёгин, -- почта Гонвельта
после той истории до сих пор перлюстрировалась; неофициально, конечно.
-- Ла-адно, -- протянул отставной жандарм, -- тогда уж лучше расскажи, дорогой
Василий Фридрихович, каковы результаты следствия.
-- Комиссия, Николай Григорьевич, признала виновными в первую очередь
начальника конвоя цесаревича полковника Черевина, во вторую -- генерал-
лейтенанта Воронцова-Дашкова, присутствовавшего на месте трагедии и не
организовавшего надлежащей охраны местопребывания наследника, и последним --
подъесаула Владимирчука, командира пластунов, разжалованного до нижнего чина.
Ротмистра, проводившего раскопки, поначалу тоже обвиняли в преступном упущении,
но оправдали, по рапортам все упоминали подачу им тревоги. Но от греха
подальше всё же на фронт направили, к Скобелеву-второму. Скобелев сейчас в
фарте, но пулю там схлопотать запросто...

  Кирхберг, под счёт разгибая пальцы, присел в кресло. Теперь он с расстроенной
физиономией почесал знаменитый нос.
-- Всего лишь сплошные совпадения, ваше превосходительство, -- добавил
Александр.
-- Да, Алекс, и все случайные. Что ж, и так бывает. Хотя, не очень-то в это
верится, но более делать нечего... Чем можно помочь, Василий Фридрихович?
  Подполковник Рингер растянул губы в недовольной усмешке.
-- Да уж, теперь нечем, ваше превосходительство, разбросали голубчиков, к
каждому фигуранту приглядчика не приставишь. Людей и так не хватает, с
турецкой агентурой бьёмся... Да и по вашей линии хватает забот, с нигилистами.
Откуда только берутся, прохвосты?!
-- Всегда хватало, полковник*, -- на лице Кирхберга появилась такая же
язвенная усмешечка, -- уж вам-то должно быть ясно, что сейчас лучший метод
борьбы с нигилизмом -- это быстро вздуть турок.

* в разговоре часто опускалась приставка "под-"

-- ...Вздуть сатрапов надо, непременно. Это Мишку выпустили, -- пришедший с
мороза вечером того же дня в знакомую нам квартиру на Знаменке Степан
раскраснелся, -- а за Ипполитом придётся идти с оружием!
  В крошечном зале молодых революционеров набилось, как сельдей в бочке.
Кто-то сидел даже на шкафу. Студенческие мундиры, кафтаны с чужого плеча,
два-три скромных мещанских платья. Вёл собрание недавно вернувшийся Мартынов.
Слова Степана были встречены недовольным гулом. Доселе инициатива
безоговорочно принадлежала интеллигенции.
-- Столяр, сейчас я с тобой совершенно согласна, -- вступилась Перовская за
незнакомого оратора, -- если приходится идти на риск жизнью, то это надо
делать за други своя, а не ради отмщения. Я принципиальный противник терактов,
но товарищей освобождать надо.
-- Оружие у нас есть, -- вмешался темноволосый Осип.
-- Два-три пистолета? -- пискнул кто-то со шкафа.
-- Есть и больше. И револьверы найдутся, -- слово взял Сергей, -- где-то наш
"офицер".
-- Тёзка твой в Италии, за монтебелльское дело сидит в тюрьме, -- последнюю
фразу произнёс только что вошедший неслышно товарищ в потёртом пальто и не
по погоде лёгких туфлях.
-- О, Жорж!
-- Здорово, Оратор, -- ехидно улыбаясь, произнёс Степан, протягивая руку.
-- Здорово, э-э... -- протянул Георгий Плеханов.
-- Столяр, -- представился Степан Халтурин, беззвучно добавив "Батышков".


Глава девятая

Господа лаборанты

Суббота, 19 ноября 1877

Ореанда, Крым

 А был ли мальчик?..
 М.Горький.

  Около полудня в обеденной зале дворца генерал-адмирала в Ореанде собралась
большая компания. Присутствовало около дюжины моряков разных чинов -- от
отставного капитана первого ранга Можайского до вольноопределяющегося
Джевецкого. Были тут и артиллеристы, даже затесался один штафирка. Ждали
адмирала Аркаса*.

  На хозяйском месте расположился высокий статный офицер в гвардейском
полковничьем мундире. Его молодое, но заметно измождённое лицо сильно
контрастировало с ухоженными руками. Тонкие пальцы нервно выбивали по
столешнице какой-то ритм. Цепкий, по-романовски пронзительный взгляд серо-
голубых глаз в данный момент рассеянно скользил по лицам окружающих, и
периодически останавливался в противоположном углу, где уже небезизвестный нам
граф Ростовцев читал бумаги из объёмистой папки, иногда заглядывая в толстый
том с немецкой надписью на обложке "Lehrbuch der Psychiatrik"**, а то и
украдкой, но внимательно наблюдал за своим подопечным. Иногда они встречались
глазами, и граф первым отводил взгляд.
  Сидящие вдоль стола молодые офицеры неодобрительно косились на опекуна
великого князя, граф явно не вписывался в рамки сего собрания. Рядом с
хозяином стояло пустое кресло, ожидавшее флагмана черноморского флота. Далее
сидел отставной каперанг Можайский, давно нашедший с великим князем общую тему
на почве воспоминний о хивинских походах. Напротив поместились капитан-
лейтенант Макаров, молодой бородатый офицер с прокуренным басом, "привыкшим
реять над реями" "Великого князя Константина", и штабс-капитан Баканов в
новёхоньком мундире -- даже самый внимательный наблюдатель вряд ли разглядел
бы в светловолосом щегольски одетом офицере чумазого от пороховой копоти то ли
болгарина, то ли серба Пасхо Баканича, промелькнувшего в свите цесаревича
Александра Александровича в последний день его жизни, оживлённо обсуждали
впечатления от утреннего посещения площадки, выделенной под полигон.
   За Бакановым находился другой наш знакомец, штабс-капитан артиллерии
Барановский, с головой погружённый в какой-то расчёт. Из под его увлечённо
чёркающего по бумаге пера выпархивали то математические знаки, то разные
геометрические фигуры. Рядом с Можайским сидели три контрастирующих героя
летних боевых действий флота, нервный и порывистый капитан-лейтенант, бывший
герой "Весты" артиллерист Зиновий Рожественский, флегматично-уравновешенный
лейтенант Николай Скрыдлов с дунайского катера "Шутка", и вольноопределяющийся
дворянин, матрос всё той же "Весты" Джевецкий -- в сюртуке, но с солдатским
Георгиевским крестом в петлице. За ними, ковыряясь в папке с бумагами, сидел
штатский -- историк Олег Иваншин, сотрудник "Морского сборника", младший брат
еще одного нашего давнего знакомого, ротмистра Дмитрия Иваншина. Напротив
историка разместился молодой судостроитель, лейтенант Гуляев.

  Никола посмотрел на часы.
-- Командующий флотом должен прибыть с минуты на минуту. А вот, кажется, и он.
Ну что, господа, сейчас начнём.
  Забегали лакеи, захлопали двери, в столовую с выпученными глазами вбежал
дворецкий и проорал закладывающим уши басом старого парусного боцмана:
-- Его императорское высочество великий князь генерал-адмирал...
  Дворецкого отодвинуло мановение властной руки, капитан первого ранга
Можайский подал команду, завидя августейшего шефа:
-- Господа офицеры!
  Грохот раздвигающихся стульев, щёлканье каблуков ознаменовали появление
настоящего хозяина дворца.
-- Здорово, мОлодцы!
-- Здравия желаем, ваше императорское высочество!..
-- Вольно, господа, прошу присаживаться. Николай Андреевич задерживается с
докладом у государя. Я сам только что из Ливадии.
  Генерал-адмирал сел на место, уступленное Николой, пересевшим в пустое
кресло, тихим шёпотом поприветствовал сына.
-- Здравствуй, мерзавец, как поживаешь?
-- Здравствуй, папенька, спасибо, хорошо.
-- Лейб-медик Здекауэр давеча интересовался твоим здоровьем.
  Николу передернуло.
-- Опять обливания рекомендовал, или рубашку с длинными рукавами?
-- Да нет, всего лишь брому побольше, -- генерал-адмирал, просмотрев лежащий
перед ним лист, повернулся к собравшимся и громко объявил, -- давайте, господа,
прошу начинать. Лейтенант Рожественский, будь любезен, веди протокол. Штабс-
капитан Баканов, прошу.
  Павел подошёл к стенду, распахнул его шторки, открывающие обзору собравшихся
висящие чертежи и начал доклад.

-- Господа!
  Сегодня нам необходимо рассмотреть вопрос подвижной передовой базы для
нашего строящегося корабля. Но прошу учесть, начну я не с самого начала, а с
промежуточных выводов.
  В свете намечаемых целей и мест предполагаемого применения подобных
аппаратов, я считаю, что для их обеспечения необходимо использовать судно, а
возможно, как показал проект лейтенанта Рожественского -- либо поезд, либо
судно. Поскольку финансы, выделяемые Империей на основной проект, более чем
невелики, а большую часть их мы получили от уважаемого э-э... председателя и
лишь кое-что по подписке, то я считаю, что наилучшим выходом из даннного
положения было бы судно, на которое возможно разместить стрелу, установленную
для причаливания. По железной же дороге следует исключительно перевозить
аппарат, разъятый на части и приборы, без возможности действовать с поезда.
  Необходимым и достаточным обоснованием сего заключения я считаю то, что в
настоящее время мы ведем войну с Портой*3, колея железных дорог которой
отличается от нашей российской. Возможно, из-за недоброжелательной позиции
некоторых европейских держав, подталкиваемых в определённом направлении
Британией, возглавляющей сей лагерь, через несколько дней после окончани
турецкой кампании нам придётся перебрасывать наш небольшой, но опасный для
морских сил отряд на северное направление, возможно, на Балтику, дабы
обеспечить нам и нашим союзникам безопасное судоходство. На балтийском
направлении, в случае необходимости перенесения военных действий на
территории, ныне подконтрольные нашим противникам, да и союзникам тоже,
поезд также неприменим, и по той же причине.
  Следовательно, в случае выдвидвижения нашей особой части на передовые
позиции, у нас возникает вопрос либо о создании нового поезда-базы, либо о
перешивке железнодорожной колеи под российский подвижной состав*. Ни на то,
ни на другое у нас нет сил, поскольку для изготовления нового поезда
возможность в пределах Империи есть только в Польше, где наверняка не
получится обеспечить более-менее полной секретности, а с дорогами еще хуже.
Имеющимися в Империи тремя железнодорожными батальонами не перестроить
столько вёрст дороги, ведь их требуются тысячи*. То, что сейчас делает в
Румынии наш известный железнодорожный строитель Данилов, нам не подходит по
недостаточности средств, и, что наиболее важно, на такие перестроения у нас
нет времени. В связи с тем, что последние изменения на фронтах указывают на
возможность скорой победы над османами, что приведёт к немедленной реакции
британцев, нам необходимо обеспечить лишь временное подвижное базирование на
балканском театре военных действий. И для этой цели вполне может подойти
стоящая в данное время в ремонте в Николаеве императорская яхта "Ливадия".

* Баканов упустил возможность замены колёсных пар поезда.

  Офицеры в зале зашевелились, кое-кто даже покрутил пальцем у виска.
-- Как вы знаете, господа лаборанты, государева яхта уже использовалась для
ведения боевых действий на море, и ничего в том удивительного нет, -- произнёс
генерал-адмирал, -- продолжай, капитан.
  Фраза охладила пыл самых ярых скептиков, остальные, по всей вероятности,
собирались дождаться конца доклада.

-- Как всем вам известно, яхта, построенная для морских прогулок семьи его
императорского величества у крымского берега, имеет гребные колёса. По нынешним
временам это может и должно считаться недостатком в морских сражениях.
  Но зато значительная ширина судна позволяет хранить на нём немалые запасы
расходуемых материалов, и, следовательно, придаёт высокую автономность всему
соединению. Аналогичному переоборудованию, позволяющему этому же или подобному
аппарату базироваться на судне, при необходимости можно подвергнуть любой
крупный пароход Балтийского флота.
  На "Ливадии" нам необходима установка стрелы, подвижной опоры, которая
послужит причальным креплением и единовременно по ней будут подаваться
заправочные рукава. Я хотел бы представить вашему вниманию чертежи и
пояснительную записку проекта, предполагающего внесение некоторых изменений
в надстройки яхты, а также чертежи собственно причальной конструкции.
Последние разработаны нашим научным консультантом из военного министерства
штабс-капитаном Барановским с учетом уже существующих конструкций. Стрела
представляет собой анкероподобную*4 маятниковую конструкцию в кардановом
подвесе, свободно раскачивающуюся в двух плоскостях. Это способствует
компенсации даже той малой килевой и бортовой качки, которая присутствует
у государевой яхты и может помешать при ошвартовке.
  Изготовление новой мачты и собственно стрелы займёт не более двух дней,
поскольку штабс-капитан, -- Павел слегка поклонился в его сторону, -- уже
предоставил рабочие чертежи деталей.
  У меня всё, господа.

* Адмирал Николай Андреевич Аркас -- командующий Черноморским флотом.
** "Учебник психиатрии".
*3 Блистательная Порта -- официальное название правительства Османской империи
на тот момент, часто употреблялось как название государства.
*4 Похожую на якорь.

  Великий князь Константин Николаевич кивком поблагодарил докладчика, и,
оглядев в неизменное пенсне чертежи, сказал:
-- Тезисы твоего доклада, Баканов, я получил накануне телеграфом, и в Ливадии
уже говорил с Государем. Его императорское величество согласен оказать нам
честь и разрешить использовать необходимое судно для благой цели...
  Последние скептические взгляды тут же угасли. Баканов задёрнул шторками
чертежи и сел на своё место. Генерал-адмирал оглядел присутствующих и обратился
к одному из них, своему бывшему юному адъютанту, старшему лейтенанту Гуляеву.
-- Эраст Евгеньевич, ты, как я помню, сначала Морское Инженерное училище, а
потом кенсингтонскую школу корабельной архитектуры заканчивал?
-- Так точно, ваше императорское высочество.
-- Значит, тебе карты в руки, займёшься этими причальными приспособлениями. К
работе над проектом привлечёшь на Николаевской верфи инженера Мордвинова и...
яхту строил, если я верно помню, полковник корпуса морских инженеров Шведе,
так что он тоже посодействует.
  Ты, Джевецкий, отправляйся-ка в Одессу, доделаешь и покажешь Аркасу своё
изобретение, когда он вернётся от государя. Макет во дворе я видел, дельно,
помогай тебе Бог.
  Я думаю, господа, что излишне будет упоминать о строжайшей секретности всех
дел. За общей безопасностью будет следить капитан первого ранга Можайский,
занимаясь также своими делами, а курирует работы великий князь Николай
Константинович, рапорты ему подавать можете на имя полковника Волынского, как
и раньше.
  Баканов кашлянул.
-- Ваше императорское высочество, мы хотели ходатайствовать перед адмиралом
Аркасом о допуске на собрания автора основного проекта Костовича, который уже
находится на долечивании в России.
  Генерал-адмирал несколько оторопело взглянул на Павла.
-- Ох уж эти порядочки в нашем Отечестве... Автора до реализации не допускать...
-- Так ведь иностранец, -- Павел для вида немного смутился, -- ваше высочество.
-- Пётр Великий таких иностранцев русскими делал, да и попозже сслучалось.
Само собой, разрешаю. Так, так... -- великий князь привычным жестом достал и
глянул на брегет, -- нуте-с, господа офицеры, приступим к ланчу? Пока подадут
блюда, доставай па-троны, как говорит Государь, -- великий князь встал из-за
стола, -- прошу в курительную.
  Офицеры потянулись за портсигарами, и один за другим покидали столовую.

  Обед протекал весело и непринуждённо. Молодые офицеры, в курилке говорившие
на известные "моряческие" темы вполголоса, после рюмки аперитива перестали
дичиться его императорского высочества генерал-адмирала, который оказался
прост и доступен, как всякий истинный джентльмен.
  Неожиданно вбежал кавторанг Зинченко, адъютант.
-- Ваше императорское высочество, я из Ливадии, получена телеграмма из Тифлиса,
войска генерала Лорис-Меликова вновь разбили турок!
  Троекратное "Ура!" было ему ответом.
  Генерал-адмирал предложил тост за здоровье брата, августейшего наместника на
Кавказе Михаила Николаевича, за победителя турок генерала Лорис-Меликова, и,
по старой морской традиции славу русскому оружию возвестили вдвое громче, чем
здоровье государя императора.

  Между тостами граф Ростовцев засёк лакея, при перемене блюда подавшего Николе
записку. Тот развернул её и, прочитав, начал несколько неадекватно себя вести --
вертеться на стуле, поглядывать то на двери, то на отца, то на часы.
  В какой-то момент Николай Яковлевич обратил внимание на подопечного,
уставившегося на дверь, и, проследив взгляд, увидел симпатичную женскую
мордашку, заглядывающую в столовую, и перемигивающуюся с полковником Романовым.
Никола при появлении сей особы просто расцвёл, но волевым движением бровей всё
же явно отослал неизвестную.
  Граф побелел. Налицо вопиющее нарушение режима, очередная пассия, да ещё и в
присутствии отца. Николай Яковлевич вначале подумал, уж не попытаться ли
незаметно выйти из зала, дабы найти постороннюю особу, и потихоньку удалить её.
Мысленно он сопоставил внешность незнакомки со словесным портретом госпожи
Демидовой. "Среднего роста, волосы каштановые, глаза темные, губы пухлые,
фигура стройная", и это несмотря на наличие нескольких детей.
  Опекун молодого великого князя готов был рвать и метать, естественно, это
была она, Александра Демидова, урождённая Абаза, давешняя пассия Николы, чтоб
ей пусто было...

  При очередной смене блюд Константин Николаевич привычным жестом достал часы,
и отбыл на прогулку. Большие часы в столовой пробили половину четвёртого
пополудни. Офицеры потянулись в курительную, Никола вышел с ними за дверь и
пропал, а граф Ростовцев, упустивший подопечного из виду, отправился его искать,
планомерно обходя дворец.
  Осмотрев апартаменты младших сыновей генерал-адмирала, он вошёл в комнаты
Николы, никого там не обнаружил, и сам пошёл в курительную, кипя от ярости.

  Тем временем молодой великий князь в глубине своей гардеробной, скрытый от
глаз опекуна дверцей потайного шкафа, осыпал сам и был осыпан поцелуями своей
возлюбленной.
-- Аликс, милая Шурочка, ты явилась так вовремя, что едва не столкнулась с
моим отцом в дверях. Я ждал тебя неделю назад, я так рад тебя видеть...
-- Ах, Коко, у нас же дети, они иногда болеют. Я начала собираться, как только
получила телеграмму, такую загадочную... Текст ещё такой выдумал -- "полковник
волынский имеет честь сообщить зпт проведет рождественские каникулы известном
вам родительском имении крыму"... Как же ты ухитрился её послать? Тебе не
помешали, ты обманул своих аргусов?
-- Бог помогает влюблённым, одна милая барышня помогла мне отослать тебе...
-- Барышня?! Я выцарапаю тебе глаза... милый, любимый...


Глава десятая

Смертоносный танец

Суббота, 19 ноября 1877

Ореанда, Крым

#

  Между тем офицеров в курительной было едва видно в клубах дыма. Макаров и
Гуляев вполголоса обсуждали бой "Весты" с турецким броненосным корветом, за
который лейтенант Рожественский получил орден Георгия четвёртой степени.
-- Ну и врут же газетчики, не могла "Веста" за "Фетхи-Булендом" гнаться, чай,
не "Петр Великий", обычный ропитовский пароход, наскоро вооружённый.
-- Давайте Рожественского спросим, -- Макаров усмехнулся в бороду, -- за что
он "Егория" получил?
-- Да ну, Степан Осипович, будто вы не знаете вашего бывшего подчинённого, к
нему не подступишься, нервический тип. Его сам адмирал Бутаков лишний раз не
трогал, хотя и бравым моряком считает.

  С десяток офицеров обступили Баканова и выспрашивали его о причинах
последнего нашего топтания за Дунаем. Штабс-капитан едва успевал отвечать на
не всегда лицеприятные вопросы. Немалое количество выпитого поспособствовало
раскованности разговора; досталось и Зотову, и Непокойчицкому, и окружению
государя, великому князю Николаю Николаевичу с его мамзелью Числовой. Тотлебена
все сдержанно хвалили, добрым словом упомянули о Гурко и о Скобелеве, о великом
князе Владимире Александровиче, несмотря на его грандиозные недельной давности
успехи в разгроме Сулеймана-паши на русских позициях у реки Мечки, мнения
разделились. Старший лейтенант Гуляев спросил о качестве снабжения, и Баканов,
набычившись, произнёс сакраментальную фразу:
-- Интендантов вешать надо, желательно за ноги, чтобы дольше висели!..
  Старшие офицеры поморщились, но молодёжь внимала фронтовику. Павел, завладев
общим вниманием, продолжил:
-- А шушеру придворную, что за государем в десяти поездах за наградами
мотались, тех лучше Дунаем пускать... Знаете ли, господа, в Крымскую войну
Володя Большое гнездо, князь Долгоруков, нынешний московский генерал-губернатор,
высоким чинам зуботычины раздавал, а кого и вздуть приказал; пошло на пользу
дела... Начальник тыла армии генерал Дрентельн вовсю их гонял, сам солдатскую
кашу ел, а толку мало. Вон, Куржицкий тогда проворовался, теперь сын его
государственные деньги на поставках в армию прикарманивает. Известны подлостью
прославленных отцов...
  Взъярённый граф Ростовцев, только что вошедший в курительную, и услышавший
лишь последнюю фразу, резко развернулся к Баканову.
-- П-позвольте, с-сударь, я, видимо, не расслышал?
-- Ну и причём тут вы, граф... Ах, да, наследственный надзиратель...
  Граф побагровел.
-- П-позвольте мне обойтись без т-традиционнной оплеухи!
-- Думаете, отдача замучить может? -- гибкий как стальная пружина Павел,
качаясь на носках, поглядел на своего немолодого визави.
-- С-стреляться, не-мед-ля!
-- Я принимаю ваш вызов. Возьмите вашу саблю, -- Баканов в карман за словом
не лез, -- На пистолетах опасно -- курорт для августейших лиц, не для "turkey
shoot"*.

* Баканов каламбурит, turkey shoot (амер. англ.) -- охота на индейку, часто
обозначает дуэль на огнестрельном оружии; плохо говорящий по-английски может
воспринять дословно, как "охоту на турок".

  Никола, вошедший вслед за опекуном, услышав последние слова, побагровел не
менее своего ментора. Сабельная дуэль заведомо означает ранение или смерть и
с такими сторонами он или теряет раненым единственного человека, который сможет
управляться с изобретением Костовича, или, что более вероятно, он лишается
более-менее лояльного опекуна, по причине его внезапной гибели. И он, поправив
мундир, решил вмешаться.

-- Господа, без секундантов дуэль будет слишком mauvais tone*.
  Противники переглянулись. Ближе всех стояли самые молодые офицеры.
-- Я пригласил бы в секунданты, -- Баканов оглядел присутствующих, -- капитан-
лейтенанта Макарова.
-- Господа, позвольте на пару слов... -- Никола взял за пуговицу опекуна.
  Бледнеющий Ростовцев перешёл на французский:
-- Mon Prince... Pardonnez-moi, для меня это слишком важно. Честь у меня одна.
Позвольте нам самим разобраться с этим господином, я только выберу секунданта.
  Никола отвёл его в сторону, и неожиданно рассмеялся.
-- Николай Яковлевич, кандидатура полковника э-э... Романова вас устроит? Я
осмелюсь предложить вам условие боя до первой крови...
-- Какого чёрта, Ваше высочество, Вы влазите ещё и в эту историю?! Неужели Вам
не хватает собственных былых неприятностей?
-- Во-первых, мы с вами в одном чине, полковник. Во-вторых, ссора произошла
в моём доме. И даже если вы собрались изрубить друг друга в капусту, это
будет происходить в наших семейных огородах.
-- Какие ещё о-огороды, Ваше высочество, м-мы ведь не шутим...
-- Так ведь и сабли придётся прихватить из батюшкиной коллекции. Могу лишь
предложить подаренную покойным султаном Абдул-Азисом, или вы, как и Павел,
предпочитаете златоустовские? Жаль, здесь нет моей, хивинской -- вот это был
булат... Что до места и времени, я бы предложил через полчаса на поляне. Вы
как раз можете написать покаянную записку отцу, пока он здесь. Или
ограничитесь завещанием?
-- O mon Dieu! Я не собираюсь умирать, просто проткну этого юнца-к-капиташку,
а еще лучше -- отрежу ему уши и у-укорочу нос.
-- Да помилуйте, граф, он вдвое вас моложе, и только что с театра военных
действий. Реакция у него, стало быть, не чета вашей. Да и на французский вы зря
перешли, он говорит на нём лучше, чем по-русски. Всё-таки кадровый разведчик...
  Ростовцев смутился.
-- Я его совсем не знаю, но ведь не в этом же дело... Не идёт вам роль моего
секунданта. Не нужно это.
  Никола улыбнулся.
-- Я сам предпочитаю выбирать, что мне идёт. В отличие от Баканова я знаю,
чем _наша_ семья обязана _вашей_, но стоит ли это обнародовать... Позвольте
мне поговорить с Бакановым.
-- А, ваше высочество, -- Ростовцев махнул рукой, -- делайте что хотите! Я
буду здесь, в курительной.

* Дурной тон (фр.)

  Никола направился на веранду, куда ранее вышли Баканов и Макаров.
-- Пасхо, чёрт тебя дери!
-- Да, ваше императорское высочество.
-- Я выступаю в качестве секунданта графа Ростовцева.
  У молодых офицеров вытянулись лица.
-- Уф... Уломал старика. Пришлось прибегнуть к недозволенным приёмам. Капитан-
лейтенант Макаров, как вас величать по имени-отчеству? Меня, как вы знаете,
Николаем родители нарекли, соответственно, Константиновичем.
  Макаров растерялся.
-- Степаном Осиповым, ваше императорское высочество.
-- На ближайшие несколько часов забудьте о титулах, Степан Осипович. В качестве
секундантов мы формально равны. Вы обсуждали время и место?
-- Если граф Ростовцев желает заменить сабли на пистолеты, то из уважения к
его возрасту мы вынуждены согласиться, только придётся подняться в горы.
-- Дело в том, Степан Осипович, что Николай Яковлевич рад драться на саблях.
Во время оно он неплохо фехтовал, да ведь сколько воды утекло... Я предлагал
до первой крови, но граф настроен воинственно; Павел не остыл?
-- В какой-то мере, но отступать ему не с руки.
-- Ну ладно... Скажите мне тогда, дорогой Степан Осипович, вы сами решили петлю
на шее затянуть или это коллективное помешательство?
-- Не понял, ваше... Николай Константинович...
-- Да полно вам, Степан Осипович. В доме генерал-адмирала, да ещё и в его
присутствии... Вам, случаем, новые погоны не жмут?
-- Да я к ним и не привык ещё. В лейтенанты разжалуют -- не страшно. Доверие
штабс-капитана Баканова я оправдать намерен. А что касается его императорского
высочества.., где, кстати, ваш батюшка генерал-адмирал? Мы о нём впопыхах
запамятовали, а подводить его никому не хотелось бы, мы все уважаем великого
князя.
  Никола усмехнулся.
-- Стало быть, графьёв недолюбливаете, жадною толпою у трона стоящих... Батюшка
на послеобеденной прогулке, недавно ушёл. Она у него не менее часа длится, иногда
полтора. Стало быть, будет не слишком скоро. Надо бы до того управиться, если уж
примирение невозможно.
-- Примирение _формально_ возможно, если Павел Ильич извинится перед графом,
но извиняться он не намерен, да и не в чем.
-- Как не в чем? А если бы вашего отца столь жестоко, совершенно несправедливо
оскорбили?
  Макаров заложил руку за борт мундира.
-- Мой отец, ваше высочество, из простых матросов до фельдфебеля дослужился,
тридцать лет назад в прапорщики был произведён. Так что оскорбляли его...
неоднократно.

  Никола по-новому взглянул на упрямого моряка. Молодой офицер, которого лично
знал и, похоже, ценил его отец -- одно командование тезоименитным кораблем
чего стоило -- похоже, не был даже дворянином. Баканов, давний друг Сергея
Гонвельта, старого собутыльника и единомышленника, тоже то ли из купцов, то ли
из почётных потомственных... Вообще-то Никола в душе считал себя демократом, но
вот сталкивался с такими людьми очень редко. Это не с Гонвельтом или
Варпаховским по кабакам и не с Фанни по Неаполям...
  Бедный граф Ростовцев, как он нарвался... Нашла коса на камень... Придётся
менять тактику.
  Молодой великий князь внезапно воспрял духом.
-- Я иду за саблями и врачом. Встречаемся через четверть часа возле прудов.

  Николай Константинович поднялся в курительную и обнаружил там в клубах сизого
дыма знакомое лицо. Это был адъютант отца, кавторанг Зинченко.
-- Граф Ростовцев здесь был?
-- Да, ваше императорское высочество, он оставил записку генерал-адмиралу, а
сам сейчас в церкви.
  "_Плохо дело. Николай Яковлевич поостыл и понял, что шансы не на его стороне,
но умереть собрался с честью_", -- промелькнула мысль у Николы.
-- Прошу вас, капитан, у меня к вам деликатная просьба. Возьмите подзорную
трубу из кабинета и поднимитесь наверх. Если увидите на дорожке к дому отца --
немедленно помашите из окна фуражкой.
  Адъютант, по приказу генерал-адмирала не сопровождавший его при прогулке,
и потому присутствовавший в курительной в начале ссоры, кивнул.

  Сам же Николай пошёл по коридору второго этажа в сторону домовой церкви.
Проходя мимо гардеробной, он увидел свою возлюбленную, с упоением кружащуюся
перед зеркалом, и разглядывающую лейтенантский мундир и себя в нём.
-- Ты чем-то встревожен, Нико?
-- Уфф... Да сцепились два твердолобых, молодой и старый, и теперь хоть кол
на голове теши, жаждут крови.
-- Граф и этот красавчик Баканов?
-- Саня, всё тебе красавцы, тут дело до смертоубийства дойти может.
-- Ой, ревнуешь, милый... А дуэль -- это как, страшно?
-- Ну что сказать... Дед её подлостью считал, августейший дядюшка иногда
закрывает на неё глаза, иногда нет; кузен собирался её узаконить.
-- Медведь?
-- Тс-с... именно. Сашка-покойник. А мне покуда драться не доводилось.
-- А моего _оленя_ пристрелил бы?
-- Тьфу, скажешь тоже. Олень дичь благородная. Благоверный твой скорее баран;
ты скажи лучше, доктора не видала? Мне бы поспешить надо.
-- Нет, не видела. А хочешь, я на месте дуэли в обморок упаду?
  Никола засмеялся.
-- Не в мундире лейтенанта, надеюсь, надень всё же платье, а то уж меня в
поклонники мужской красоты запишут. У меня тут другая идея образовалась.

  Тем временем доктор по давней традиции вдохновенно занимался раскладыванием
пасьянса в "зале войны", в котором Никола собирался мимоходом позаимствовать
сабли. Ломберным столом, пользуемым доктором для раскладывания карт, была
верхняя крышка любимого рояля великого князя, нотный столик был слишком мал
для фаворитов карточного расклада. Генерал-адмирал, пребывая в дурном
настроении, любил играть на рояле либо виолончели во всю немалую силу своего
дарования (быть может, и таланта, вот только развивать его великому князю
не хватало времени) среди оружия и батальной живописи.
  "Полковник Волынский" доктора обычно в упор не видел. Хотя этот экземпляр и
был из безобиднейших по сравнению с теми жрецами Эскулапа, что едва не уморили
молодого князя, всё же Никола "клистирную трубку" не жаловал и потому решил
ввязать и его.
-- Доктор, проявите христианское человеколюбие, не дайте пролится невинной крови!
-- Да я... да это... ваше императорское высочество, я же человек мирный...
-- Вот и прекрасно, доктор, на вас вся надежда, остудите эти горячие головы,
уймите. На полянке перед прудами через пять минут дуэль будет, как бы настоящие
могилы рыть не пришлось, а вы до сих пор наполеоновскую* раскладываете.
  Доктор с несколько очумевающим видом спросил.
-- Но что же я могу?
-- Вы же слуга разума, представитель гуманнейшей профессии, идите, отведите их
от наваждения смертоубийственной вражды, -- Никола на одном дыхании выдал фразу
и отвернулся к оружию, чтобы врач не заметил бесенят, танцующих в его глазах.
  "Мессир Клистир", как обычно называл его Никола, подхватил свой неразлучный
медицинский саквояж и быстрым шагом проследовал к выходу. Великий князь же,
оглядев отцовскую коллекцию, выбрал пару великолепных златоустовских сабель
1844 года выделки, взял два неплохих клинка харалужского булата из хивинских
трофеев, сунул их под мышки и неспешным шагом пошёл в церковь...

* Довольно сложный пасьянс "Могила Наполеона", раскладываемый из двух полных
колод (104 карты).

  Никола затягивал время как только мог. Нарубив веток саблей, обмерил шагами
площадку, обстругал колышки, и тщательно ободрав кору, долго уравнивал их по
длине, потом попросил Макарова перемерить, немного с ним поспорил по поводу
ориентации площадки по сторонам света и вбил колья по углам. Еще при рубке
веток он обнаружил в кустах рододендронов всё ещё ряженую Демидову, и,
периодически приближаясь к ней при последующих действиях, исподтишка строил
ей страшные глаза и грозил пальцем. Всё это он делал, не забывая время от
времени поглядывать в сторону дворца, частью скрытого кипарисовой рощей.
  Внезапно он заметил бликующее на предзакатном солнце окно, и руку с фуражкой.
Теперь уже время поджимало, и Никола провозгласил:
-- Господа, предлагаю вам последнюю попытку к примирению. По долгу чести и
человеколюбия призываю вас забыть обиды и пожать друг другу руки.
  Обе противоборствующие стороны не сочли сие необходимым -- Баканов, отрицающе
мотнув головой, сказал "нет", Ростовцев презрительно усмехнулся и сказал "не
бывать тому". Никола объявил схождение...

  Генерал-адмирал возвращался с прогулки в наилучшем расположении духа. Тому
поспособствовали и прекрасная погода, и запах легкого бриза с моря. В
оставшиеся до темноты считанные часы Константин Николаевич собирался просидеть
в библиотеке, почитать британские газеты, донесения с тихоокеанской эскадры.
Быть может, тогда к нему прилетит муза, и он возьмётся за виолончель... Вечер
обещал стать не менее приятным и полезным, нежели день. Жаль, конечно, что
государь отклонил предложение Пилкина и Аркаса по минированию Босфора. План,
что и говори, хорош, но конец войны уже не за горами, а выставленные-то мины
потом как уничтожить?
  Подходя к любимому месту детей, где когда-то он играл с ними и жинкой, как
казалось тогда ещё совсем не такой дурой, в британскую модную игру с воланом
-- бадминтон, он увидел торчащие из кустов спину.., ну и полагающееся ниже,
затянутое в морскую форму.
  Выплюнув окурок сигары, и поправив пенсне, он подумал -- "Да-а... Костя,
стареешь... Уже лейтенантские задницы разглядываешь... Но почему же на нём
форма так отвратительно сидит, это же флотский офицер, а не баба в штанах из
парижского Варьете? Куда Аркас смотрит? Понятно, на большом корабле на мачты
лазить теперь не надо, а то ж и остойчивость так потерять недолго..."

  Неожиданно для дуэлянтов из-за кустов раздался грозный голос генерал-
адмирала.
-- Лейтенант, почему у тебя на заднице штаны топорщатся?
-- Не... могу... знать... ваше императорское высочество!
  Константин Николаевич на секунду задумался. "Да он ещё и писклявит. Скопец,
что ли? Что творится на вверенном мне флоте, едрить вашу в грот-бом-брам-
стеньги-стаксель!
  А что за звон клинков в неподобающем месте, мерзавец мой фехтовать удумал
на прудах по старой привычке? Теперь понятно, лейтенантишка филонит..."
-- Вылезай, лейтенант. Что это за мода, в кустах от фехтования отсиживаться?
-- брат царя вышел на поляну, доставая новую сигару, -- эй, граф, вы что,
полста лет собрались с саблей в зубах отметить?
  Никола, в холодном поту, но не дрогнув голосом, скомандовал:
-- Сабли в ножны, господа!
  Константин Николаевич удивился, а разглядев-таки через вечно падающее и
болтающееся на груди демократичное пенсне сцену на поляне, мгновенно вскипел.
-- Дуэляцию развели? Граф, от тебя я уж такого не ждал! И ты, Баканов!.. Ну и
ну! -- Он сверкнул сереющими от гнева глазами на сына, резко обернулся к
давешнему лейтенанту, пенсне снова упало и повисло, качаясь, на цепочке, -- эй,
лейтенант, забери у них сабли. Тебе говорю, тебе! Полковник Николай Романов,
представьте мне письменный рапо'рт! Ч-чёрт подери! Любите ли вы сонаты Брамса,
господа, или предпочитаете Шумана?! Вас ждёт музыкальный арест на... хм...
четыре часа!
  Нет, ну каковы зас...нцы?! Такой вечер испортили! Прав был незабвенный
_Papa_, что за дуэли нещадно в солдаты разжаловал и на Кавказ отсылал...

  Участники дуэли вслед за генерал-адмиралом возвращались во дворец. Никола и
Макаров подошли к Демидовой и забрали у неё сабли.
-- Шурочка, тебе нужно немедленно скрыться с глаз _Papa_ долой.
  Демидова оглядела на находящихся вокруг офицеров. Взмахнув рукой около уха,
что должно было обозначать отдание чести вышестоящим, она удалилась в сторону,
противоположную дворцу.
-- Господа офицеры, доктор, я могу надеяться на вашу скромность?
-- Будьте покойны, ваше высочество, -- ответил за всех Баканов, -- я не думаю,
что вашему батюшке будет интересно услышать о дуэли из-за этого сукина сына
Куржицкого, интендантишки паршивого.
  Граф Ростовцев побагровел до такой степени, что могло показаться, что его
сейчас хватит удар. Он покачнулся, и рухнул бы на землю, если бы его не
подхватил Макаров, и пришедший ему на помощь Павел. Сабли снова зазвенели,
теперь уже по земле...

  Хмурый генерал-адмирал (в гневе, как известно, уступавший старшему брату, но
не отцу) пробежал глазами по коллекции сабель, обнаружил на рояле неоконченный
пасьянс, прошипел сквозь зубы короткий, но ёмкий морской загиб, и открыл
крышку инструмента. Многообещающий вечер был безнадёжно и окончательно
испорчен. Проводить какие-либо дознания он терпеть не мог, но, раздери всех
акулы, положение обязывает...
-- $ЗИНЧЕНКО$,.. кх-гм!
-- Есть, ваше императорское высочество.
-- Где там господа дуэлисты?
-- Идут, ваше императорское высочество. Его высочество заканчивает составление
рапОрта. Доктор приводит в чувство графа Ростовцева.
-- Чёрт возьми, он что, ранен?
  Адъютант смутился.
-- Никак нет, ваше императорское высочество, после дуэли его едва не хватил
удар.
-- Эт-того мне ещё не хватало... Попроси господ офицеров расположиться в
соседних комнатах по одному, и поторопи Николу с рапортом. Да погоди ты бежать,
-- генерал-адмирал на секунду задумался, -- Иван Алексеевич, принеси мне
британскую прессу из библиотеки.
-- Ваше высочество, получен секретный пакет от морского агента в Британии.
-- Неси!

... Вскоре явился Никола. Протянул отцу рапорт, Константин Николаевич, прикрыв
секретные бумаги, пробежал глазами письменный доклад сына, усмехнулся.
-- Макарова ко мне, сам жди за дверью, мерзавец.
  Никола козырнул отцу и вышел. Через минуту перед августейшим шефом предстал
невозмутимый Степан Макаров.
-- Итак, господин капитан-лейтенант, в чём причина дуэли?
-- Заурядное недоразумение, ваше императорское высочество. Граф Ростовцев принял
на свой счёт произнесённую штабс-капитаном Бакановым фразу, не имевшую к нему
отношения. На воре шапка горит, ваше императорское высочество.
-- Причём тут воры?
-- Репутация отца графа широко известна.
  Великий князь, уже успокаивавшийся, неожиданно взорвался.
-- Мальчишка, да что ты знаешь?! Слухи, сплетни?! Басни лондонских агитаторов?!
Баканова сюда! И сам вернись!

-- Ваше императорское высочество, штабс-капитан Баканов. Честь имею явится.
-- Что за историю вы тут затеяли?
-- Ваше императорское высочество, я принял вызов графа Ростовцева и вёл себя
согласно проистекающим обстоятельствам.
-- Штабс-капитан, -- Константин Николаевич всё же обрёл ледяное спокойствие,
присущее в семье Романовых только ему, -- вы, будучи моим гостем, находясь в
моём доме, приняли вызов другого моего гостя, более того, человека, которого
я уважаю, отца которого считал своим другом. Исходя из такой логики, мне что
ли скрещивать с _Вами_ клинки? Не много ли чести?
-- Ваше императорское высочество...
-- Молчи уж, поединщик. Макаров, что скажешь ты?
-- Кхгм... Я разделял и разделяю позицию штабс-капитана.
-- Хорошо... Я так скажу, ты разделяешь его невежество. Прежде чем пригласить
Николая Яковлевича, я вынужден вам кое-что рассказать о его отце и о нём, --
генерал-адмирал снова начал закипать, -- садитесь, чёрт возьми, не стойте как
болваны! Никола, иди сюда! Тебе тоже полезно это знать _полностью_. Кстати,
как там граф Ростовцев?
-- Доктор дал ему успокоительное, -- сказал входящий Никола, -- он ждёт вашего
вызова.
-- Ну что ж, пусть пока остынет, а вы послушайте... Дело было в междуцарствие
двадцать пятого года, после смерти моего дядюшки. Вечером двенадцатого декабря
в приёмную моего отца явился офицер, которого он знал как адъютанта командующего
гвардейской кавалерией, с пакетом от своего командира. Вскрыв пакет, отец
обнаружил внутри другой, содержащий доклад этого адъютанта -- Якова
Ростовцева. Сообщение о существующем обширном заговоре не называло имён, и
рекомендовало отцу отказаться от немедленного вступления на престол, уверяя,
что в противном случае в стране вспыхнет междоусобная война. Вызвав из приёмной
Ростовцева, отец попытался расспросить его. Яков Ростовцев был заикой, из-за
сего недостатка неспособным к строевой службе. Он вновь категорически отказался
называть имена и принять награды. Отказываться от престола отец не мог,
междуцарствие и так затянулось. Из Зимнего подпоручик Ростовцев поспешил к
своему другу князю Оболенскому, гле застал Рылеева и других, и поставил их в
известность о своём поступке. Понятно, что он рисковал жизнью. Что там
произошло между ними -- Бог весть, но, как известно, через день мятежники
вышли на площадь. Ростовцев пытался останавливать бунтующих солдат, и был
жестоко избит. Рылеев, Трубецкой и некоторые другие так и не явились на
площадь. Князь Оболенский был выбран своими сообщниками диктатором всего за
какой-то час до того, как заговорили пушки. В первые же часы после подавления
мятежа император послал флигель-адъютанта в $полковничьем$ чине к избитому
$подпоручику$ Ростовцеву спросить о здоровье, и поблагодарить его матушку за
сына. Его пригласили поселиться в Зимнем, но он отказался. Его шеф, не особенно
скрывавший своих симпатий заговорщикам, перевёл Якова на строевую службу. То-то
он натерпелся. Через три года дядюшка Михаил Павлович взял его в адъютанты,
а ещё через несколько лет назначил своим помошником по военно-учебным
заведениям. Когда командование гвардией принял нынешний Государь, генерал
Ростовцев был уже начальником штаба военно-учебных заведений, и тогда стал
близок моему брату. Между прочим, Яков Иванович переписывался с Оболенским
ещё когда тот был в Сибири, их дружба продолжалась до самой смерти диктатора
на час.
  Вот так, господа дуэлисты. Лондонской пропаганде верить -- себя не уважать.
Я сблизился со старшим Ростовцевым в период подготовки крестьянской реформы,
а когда тот умер, занял его место в особом комитете по крестьянскому вопросу.
Вдову с сыновьями государь возвёл в графское достоинство. Грязная сплетня о
роли отца не давала покоя и Николаю Яковлевичу. В шестьдесят втором* флигель-
адъютант императора полковник граф Ростовцев взял отпуск и выехал в Лондон,
где имел объяснение с господином Герценом, обвинившим его отца, попытался
вызвать на дуэль князя Петра Долгорукого, известного эмигрантского э-э...
бумагомараку. Жаль, но та дуэль не состоялась... За контакт с лондонскими
агитаторами по возвращении в Россию Ростовцев был разжалован и изгнан со
службы. Сравнительно недавно мне удалось добиться его восстановления. Такой
вот человек граф Ростовцев. Делайте выводы, господа.
  Молодые офицеры переглянулись.
-- Я готов принести свои извинения графу, -- произнёс Павел. Макаров выразил
свое согласие с словами премьера** кивком.

* 1862 г.
** Участник дуэли по отношению к своему секунданту.

-- Хорошо. Тогда, Никола, пригласи доктора и того писклявого лейтенанта.
-- Какого лейтенанта, батюшка?
-- А кого я сабли посылал собирать?
-- Мы и собрали, я и Макаров. Не было никакого лейтенанта.
  Генерал-адмирал, подняв бровь, искоса взглянул на сына.
-- Как это не было? -- Константин Николаевич скептически оглядел Николу, -- ты
ещё и расстройством памяти страдаешь?
-- Да хоть у господ офицеров спроси...
-- Очки мне втираешь, мерзавец?
-- Зачем вам очки, ваше императорское высочество? Вы же, папенька, пенсне
носите...
-- Ваше высочество, -- вмешался Макаров, -- ведь действительно не было, хоть у
графа спросите, хоть у доктора.
  Баканов, как самый провинившийся снова стоя у самого рояля, лишь молча кивнул.
Великий князь понял, что со всех сторон окружён заговорщиками...
-- Ладно... зовите графа и доктора. Макаров, английским языком владеешь?
-- Так точно, ваше императорское высочество, читаю.
-- Прочти вон те газеты и обрати внимание на тон прессы. Могу заранее сказать,
что он сильно изменился за последний месяц, и не в лучшую для нас сторону.
"Таймс" ещё кое-как терпима, а "Кроникл" и "Дейли Телеграф" в выражениях не
стесняются, можно подумать, что не мы близимся к Царьграду, а турки к Москве
подошли. Вот эта статья в "Таймс", подписанная О.В., если и не выражает взгляды
главы кабинета, то достаточно близких к нему кругов... Каперанг Копытов о том
же доносит из Лондона. По его мнению, кабинет эрла Биконсфильда не против 
повторить Восточную войну. А тем временем наш дорогой граф Шувалов, -- Никола
фыркнул:"Редкое животное -- скотина граф"; -- груши околачивает в Париже, а не
по месту службы*.

* Генерал-адмирал ехидно намекает на то, что проживавшую в Париже любовницу
П.А. Шувалова, с 1874 г. служившего послом России в Британии, герцогиню
Монтойя в России называли "_Дюшес_" (фр. герцогиня), что одновременно означает
и сорт груш. В России даже ходила фраза "Наш лондонский посол очень любит
некоторые груши, особенно дюшес".

  Вернулся Никола с доктором и графом на буксире. Великий князь поднялся с
вращающегося табурета.
-- Граф, штабс-капитан готов принести вам свои извинения. Вы их примете?
  Павел переглянулся с Макаровым.
-- Прошу простить меня, Николай Яковлевич, я был совершенно неправ.
  Он протянул Ростовцеву руку.
-- Прав был Суворов, и небывалое бывает, -- сказал граф, пожимая её, --
забудем это недоразумение.
  Выслушав сей диалог, генерал-адмирал шумно вздохнул и сел обратно за рояль.
-- Ступайте к чёрту, господа, и оставьте меня наедине с музыкой...


Глава двенадцатая

Ястребы

Понедельник, 5 декабря 1877

Ореанда, Одесса

 Завтрак съешь сам,
обед раздели с другом,
ужин отдай врагу.
 Мудрость.

  Представьте себе утро, например, в Английском клубе Столицы. Малый газетный
зал, два джентельмена, сидя в смокингах, под запах дорогих сигар читают
корреспонденцию, разносимую лакеями в сюртуках.
  В накрытой к завтраку малой зале Ореанды, скажем фразой на век более молодой,
в обстановке, максимально приближенной к Английскому клубу, сидели двое
завтракающих по всем правилам этикета и и, немаловажно, медицины.
  Никаких сигар и почта только после окончания трапезы. Но порядок был немного
странноват. На удивление оба были не во фраках, положеных некурящим джентельменам.
  Один сидел в мундире Волынского полка гвардии его императорского величества
Александра II. Второй облачился в партикулярное платье. Трапезу прерывали ради
разговора, который был далёк от классической беседы завтракающих британских
лордов.
  Поковыряв вилкой в салате, младший дал знак и предпочел разрезать ножом для
бумаг пачку свежеподанных в руки газет. Старший по возрасту вдумчиво
рассматривал конверты с штампами Императорской почты.
-- Князь, я сегодня получил от вашего корреспондента из гостиницы телеграмму и
еще письма от него же. Пакет его высочества не вскрывал. Что-то расписался этот
ваш серб, не находите?
-- Что вы, уважаемый, он как раз не так и многословен, все рисунками заполняет.
-- Да, и опять после этого будут ваши дамы да "матрасы", от кислоты уже сейчас
во дворце не продохнуть. Разное баловство запрещено высочайше!
-- Позволю себе уточнить, сотрудники не запрещены, а "матрасы", как вы изволили
выразиться, официально разрешены, ибо в действующую армию идут, и только
попробуйте мяукнуть при Милютине -- с костями съест.
  Старший проглотил отповедь.
-- М-да. Три четверти письма неизвестный мне шифр. Фигуры рыбины. Никола,
вчерашняя корреспонденция на столе. Буде прийдут еще шифрованные неизвестными
шифрами письма -- доложу Константину Николаевичу.
-- Ради Бога, без обид, можете хоть самому государю, -- Никола потянулся за
новым пакетом.-- что пришло и откуда?
-- Да уж без обид, обязанность такая. Два письма и телеграмма из гостиницы,
телеграмма из Вены, ещё одно отечественное, флотским шифром, если я правильно
понимаю, из Санкт-Петербурга. Адресаты IC и Д соответственно.
-- Прекрасно. Бандероли были?
-- Да, чертежей два футляра. Опять рыбины какие-то странные, одна поболее кита,
другую за завтраком работному люду подавать впору. Что там ваш батюшка для
непонятной мне reconstruction* императорской яхты задействовать собрался -- вот
им как раз хватит.
  Чудны дела твои, Господи. Опальный племянник Государев с тканями шелковыми
химичит. Змея запускать собрались?
-- А вот это, "дядюшка", дело сугубо секретное, и по нему прошу обращаться
сугубо к государю или к _Papa_. Змея так просто не запустишь, "матрасы" --
дело военное, милютинское, так что потише, цербер должен знать меру разговорам.
Лучше скажите, грузы, что сюда прийти должны, их привезти готовы?
-- Пришли в Севастополь, заказы перегружаются на пароход и будут здесь завтра
к вечеру. В "Золотые пески" перевозят всё, кроме тары с кислотой. Ой, ваше
высочество, творите вы недоброе, кислоту сюда возить. Что финансисты
на ваши художества скажут?
-- Ничего не скажут. Оплачивается из отцовского кармана.
-- А Демидова Александра, урождённая Абаза, это куда? Запрещали же вам с бабами
водить шуры-муры.
-- Вы бы, Николай Яковлевич, Шурочку всуе не поминали, а то ещё явится, вы
перенервничаете, и мне вас потом из очередной дуэли э-э... вытаскивать...
  Граф Ростовцев покраснел и умолкнул...

  После личного доклада царю вице-адмирал Николай Андреевич Аркас не скрывал
недовольства. У помазанника Божия случился очередной приступ осторожности,
чёрт дери, миролюбие в разгар войны взыграло. Тем более, что появился в
Ливадии светлейший князь Горчаков, старый рамолик*, вечно боящийся мнения
просвещённой Европы, тудыть её за ноги да об грот-мачту... Даже генерал-
адмирал, на чью поддержку проекта контр-адмирала Пилкина** по минированию
выхода из Босфора и ряда турецких портов Аркас твёрдо рассчитывал, умыл
руки. Вновь инспектировав после доклада государю укрепления Керчи, Севастополя
и Очакова, Аркас снял в последнем нерасторопного командира батареи и заменил
его собственным флаг-адъютантом. После почти двухнедельной поездки, адмирал
вернулся в Одессу, где и застал откомандированного от начальства вольнопёра
-- мальчишку Джевецкого с солдатским Георгием на груди, и сумасбродным
прожектом обороны морских крепостей, и ладно бы кораблями, а то какими-то
лодками, да ещё и подводными. Давеча геройский командир парохода "Великий
князь Константин" снова потребовал из арсенала дорогущие английские
самодвижущиеся мины, хорошо, хоть Диков*3 наладил их производство перед войной
в мастерских флота в Севастополе. Бог знает, что творится на Черноморском
флоте, и самое неприятное, что с ведома генерал-адмирала. И угораздило же его
высочество раз за разом наезжать в Ореанду, прямо во время войны. Небось, у
себя под носом, на Балтике никакого бардака не потерпит; а здесь, на Чёрном...

* маразматик.
** заведующий минной частью морского министерства.
*3 капитан второго ранга, заведующий минной частью Черноморского флота.

  Немолодой уже адмирал не слишком любил Одессу, несмотря на все её
архитектурные красоты. Он с удовольствием перенёс бы штаб обороны с
Ришельевской куда-нибудь подальше. Да и вообще уроженец тесной и сонной Керчи,
парусной закваски моряк не жаловал шумный город, с его вечной сутолокой,
бурлящим беспорядком, афёрами и гешефтами, и это несмотря на то, что он создал
и полтора десятка лет возглавлял Русское Общество Пароходства и Торговли.
То ли дело почти родной Николаев, где он и царь, и бог, и главный морской
начальник, а купчишки-подрядчики знают своё место и смотрят ему в рот...
Привычные лязг верфей и гул заводов, строгие стены Адмиралтейства, белые
тополя над Ингулом, византийский силуэт Георгиевского собора, помнящий еще
светлейшего князя Потёмкина...
  Нынешнее положение на море, когда командир бывшего торгового парохода с
паровым катером на шлюпбалках диктует волю своего государя могучему, но
перетрусившему противнику, уже не казалась столь противоестественным, как в
самом начале кампании. Макаров, Дубасов -- герои без всяких "но". И всё же
душа адмирала лежала к белокрылым линейным кораблям, на худой конец к большим
броненосцам, да где же их взять...
  Но всё меняется. На лирику у человека с большими орлами на погонах и золотым
аксельбантом свиты его величества не было времени. Времени не было совсем,
возраст давал о себе знать, только за делами не замечались проблемы со
здоровьем...

  Сегодня с утра Николай Андреевич осмотрел новую трехорудийную батарею.
Новейшие чудовищные крупповские одиннадцатидюймовые пушки с непривычно
длинными хоботами стволов шевелились за своими брустверами, словно щупальца
легендарного Кракена, грозы кораблей. Эта батарея, как и предвоенной постройки
четырехпушечная, вместе с батарейными плотами образца 1856/71 года и минными
заграждениями были основным оплотом обороны Одессы от вражеских кораблей.
Плавбатарея "Вице-адмирал Попов", в испытаниях которой Николай Андреевич
принимал пару лет назад деятельное участие, вызывала некоторое сомнение в
своих способностях; постоянно барахлили орудийные станки, переделанные под
слишком тяжёлые аж двенадцатидюймовые пушки. Жаль только было Аркасу, что не
было возможности их проверить в боевой обстановке -- турки вряд ли подошли бы
к батареям ближе четырёх миль, опаслив главный турецкий флотоводец Гобарт-паша,
английское происхождение сказывается. Иначе взгрели бы стальным гостинцем по
первое число.

  Осмотр затянулся, и когда Николай Андреевич в заключение обхода велел кормить
батарейцев, и выдать положенную чарку, сопровождающий флагмана начальник
обороны Одессы контр-адмирал Чихачёв, видя, что командир доволен лишь тем, что
увидел на самой батарее, а вообще погружён в какие-то свои тяжёлые раздумья, и
не дай Бог полезет в солдатский котёл, а там решит заглянуть в интендантство,
где станет со свойственной ему дотошной язвительностью проверять всё и вся, и
до чего-нибудь непременно дороется, а тогда уж точно хоть святых выноси,
приветливо улыбаясь, пригласил начальство отобедать, чем Бог послал.
-- В госпиталь завернём, Николай Матвеевич, а уж потом...
-- Так ведь адмиральский час, ваше превосходительство, традиция-с. И медицина
не рекомендует больных тревожить до обеда. Ну как раненых-то соколиков тянуться
во фрунт заставят, а иным и сидеть вредно...
-- Ладно, где тут твоя кают-компания?
-- В двух шагах, ваше превосходительство.
  Чихачёв изящно взмахнул рукой в белой перчатке, и к двум адмиралам подкатил
изящный крытый экипаж на английских рессорах. С облучка свесился рыжий усач в
морской форме.
-- Разрешите доложить, ваше высокопревосходительство, адмиральский катер подан.
  Аркас невольно усмехнулся.
-- Мощностью в три кобылячих силы, Безенко, да ты уж никак в кондукторы вышел?
-- Так точно, ваше высокопревосходительство, вашими милостями, -- усач расплылся
в улыбке. Старый адмирал помнил старых черноморцев.

  Почтительно поддержанный Чихачёвым под локоть, Николай Андреевич сел в экипаж,
милостиво кивнул начальнику артиллерии и командиру батареи, и два адмирала
отбыли обедать. В "двух шагах" от батареи, точнее, в десяти минутах быстрой
езды, в центре Одессы находился фешенебельный ресторан. К удивлению Аркаса,
часто проезжавшего мимо здания по службе, на этот раз у входа было пусто и
стояли два матроса при винтовках с примкнутыми штыками. Хозяин ресторана,
угодливо поблескивая маслянистыми глазами, лично встретил сановных гостей
по-русски, с поясным поклоном, красавицами греческого вида, но в пейзанских
кокошниках и с хлебом-солью. Адмиралов проводили в отдельный кабинет, и по
пути Аркас заметил, что зал ресторана был совершенно пуст, только в эркере
притаился небольшой оркестр, негромко наигрывавший попурри из Штрауса и Гайдна.
-- Что ж это, Николай Матвеич, зал пуст, ресторатору убыток?
-- Никак нет, Николай Андреевич, после нашего посещения публику сажать некуда
будет. Вон у "Дюка", сказывают, после того, как там покойный князь Воронцов
пару раз отобедел, лет пятнадцать в "воронцовском кабинете" и цены выше были,
и отбоя от желающих не было. А Фангони, говорят, уж десятый раз стул меняет,
на котором якобы Пушкин сидел. У каждого ресторатора свой метод, свой секрет;
это мирок особый, -- Чихачёв улыбнулся, -- этакие масоны от кулинарии.
  Большой стол ломился от угощений. Адмиралы сидели за малым, кушанья подавал
чихачёвский вестовой в матросской робе идеальной чистоты. Первым делом был
подан консоме Наварин -- раковый суп, известный каждому военному моряку, и
английский ром; бифштекс с грибами и спаржей. Аркас, положив салфетку на
колени, взялся за столовые приборы...
  Откушав первое, адмирал добродушно обратился к молодому коллеге.
-- Приезжайте ко мне в Богдановку после войны. Там уж я вас угощу, и кулебякой
по-русски и барашком на вертеле по-гречески, да и вино у меня славное.
-- А вот как раз "Луи Редерер", любимое шампанское государя, из ливадийских
подвалов. Что ж вы, Николай Андреевич, маслинкой его закусываете, вот ананасы,
швейцарский шоколад и петербургская нуга.
-- Привычка, Николай Матвеевич, старая керченская привычка. Кстати, простите
меня старика, расскажите, как же это вы умудряетесь совмещать флотскую службу
с заведованием Юго-Западной железной дорогой*?
-- По примеру высокого начальства, ваше превосходительство.
  Аркас заговорщицки усмехнулся.
-- Вы о его высочестве генерал-адмирале, что пару лет назад рельсовый завод
купил для флотских нужд?
-- Ну что вы, Николай Андреевич, я если и имею в виду Константина Николаевича,
то совсем другого, Посьета, адмирала путей сообщения, так сказать.
-- Да уж, адмирал от чугунки специалист изрядный.
-- А вы не слыхали часом, как он порядок на станциях проверяет? В среднем
четверть, а на крупную станцию и полчаса надо бы уделять. Вот вы батарею два
часа с лишком смотрели.
-- Два часа сорок три минуты.
-- Так точно, почти три часа осматривали. А его высокопревосходительство на
любую станцию тратит не более шести-семи минут. Три на рапорт начальника
станции на бегу, две на прощальные начальственные указания с подножки вагона.
И за две он станционный сортир посещает, не за столом будет сказано. Мало ли,
начальству приспичило... И так на каждой станции.
  Аркас ухмыльнулся в седые усы с обширными бакенбардами.
-- По тамошней чистоте о состоянии дел судит? А ведь неплохо придумал, я сам к
железнодорожному делу был причастен, да вот некомпетентность показать всё
боялся, потому все облазить норовил, и вопросы не задавал, просто хмурился. А
Посьет вон что выдумал, в самом деле, не на водокачку же ему на шестом десятке
лазить. Посудите сами, Николай Матвеевич, он же моряк, в железнодорожном деле
ни аза не смыслит, а по порядку в нужнике о дисциплине рассудить можно.
-- Но вот о запасах угля и телеграфном аппарате, как это вы делали -- вряд ли.
Впрочем, слышал я, -- Чихачёв решил ещё польстить старику, -- что и вы на
водокачки лазили, и уголь подобрав рассыпанный, ротозеев материли.
-- Было, было, -- Аркас вновь усмехнулся и отхлебнул коньяка.
-- Вы сейчас наверняка думаете, дескать, красиво жить не запретишь, отхватил
Чихачев синекуру, дорогу уже построили, живёт в своё удовольствие, денежки
гребёт?
  Аркас пристально посмотрел на собеседника, но тот не смутился.
-- Знаете ли, стыдно сказать, висит надо мной приговор суда присяжных, четыре
месяца тюрьмы за тилигульское крушение, -- Чихачёв тоже хватил коньяку, --
помните, по вине дорожного мастера поезд с новобранцами под откос полетел, а
вместе с ним едва не рухнула и моя карьера. Небесталанный мой помошник Серёжа
Витте, на тот же срок осужденный, у великого князя главнокомандующего сам в
тюрьму просился. Дескать, лучше отсижу, пока война идёт, от треволнений
отдохну. Сейчас с перевозками сплошные неурядицы, на дороге и в порту почти
одни убытки.
-- Меня-то Господь от суда миловал. И на флоте тоже. При покойном-то государе
суд был скорый и строгий, того и гляди, в крепость загудишь, а то и в матросы.
-- Вы старый морской волк, не нам, угольной пылью запорошённой молодёжи чета,
-- усмехнулся сорокасемилетний Чихачёв, -- таких, как вы, на флоте уж мало.
-- Манганари и Кроун куда меня старше, -- Аркас снова закусил маслиной
приличную дозу, -- а ведь скрипят. Да... Кого-кого перепить сложно было, так
это капитана Кроуна, крепок на "Ливадии" командир, прямо дуб шотландский. А уж
Литке Фёдор Петрович... Выпьем, Николай Матвеич, за старое время, за парусный
флот, за старых адмиралов.
  Выпили.
-- Я Корпуса Морского не кончал, с двенадцати лет на флоте, -- продолжил
Николай Андреевич, -- братьям вослед от Гомера и Гесиода сбежал в объятия
Посейдона. Только одно батюшка покойный плотно в голову вбил, не без
посредства розог и примеров из фемистокловых подвигов. Турок давить надо, без
пощады. Представьте себе, что через десяток лет будет. Снова кое-кто сможет
против нас Порту вооружить.
-- Так ведь давить по сути нечем. Кораблей кот наплакал, раненых после Плевны
и эшелонами везут, и кораблями. А сколько их там осталось, сколько замёрзло...
-- Тем более давить, -- Аркас помрачнел и перекрестился, -- за убитых, за
раненых, за цесаревича Александра, за прежние войны. Что смотрите, Николай
Матвеевич, я керченский грек, у меня к ним счёт длинный, с византийских времён.
-- Чем жестче будем мы с турками, тем скорее им на помощь из Европы кто ни
есть явятся.
-- И вооружат точно, известно кто, соотечественники Гобарт-паши и Монторп-бея.
Не приведи Бог Британию тронуть. Сукин сын Горнби.., -- Аркас скрипнул зубами.
-- Он самый. Пока четыре броненосца и пароходы с десантом у Тенедоса, в
Безикской бухте стоят. Ведь может и через Босфор полезть.
-- В добрый час, -- несколько захмелевший старый адмирал посмотрел через бокал
с вином в окно, выходящее на море, -- давно пора посчитаться. За Владимира
Алексеевича, за Павла Степановича**, за Севастополь. Дожить бы...
-- За пиратство под русским флагом на рейде*3... Вот только чем встречать-то,
ваше превосходительство? Против английских броненосцев с нашими пароходиками
дело швах.
-- Ну как тебе сказать, любезный Николай Матвеич... Пришло давеча предложение
Пилкина с визой генерал-адмирала, погрузить мины на "Россию", а Государь мне
отдельной шифротелеграммой настрого запретил, дескать, старик Горчаков
волнуется.
  Чихачёв удивленно поднял брови.
-- С каких пор дипломаты во флотские дела вмешиваются?
-- То-то и оно, -- старый адмирал огладил правый бок, утешая разгулявшуюся
печень, -- дожили мы... международных осложнений боятся, хотя чёртовы
англичане брони на днище еще не выдумали.
-- А по мне воевать так воевать, мины бросить надо, и крейсерские рейды себя
оправдали, практику сию продолжать стоит.
-- Кстати, о крейсерах, -- вскинулся Аркас, -- "Россия" в которой гавани?
-- В Казённой стоит, у недостроенного РОПиТовского эллинга. Боеприпасы на
борту, уголь сегодня догрузят, провизию и воду завтра. Машину перебрали.
-- А командира её видели?
-- Ругался второго дня с капитаном порта, дескать, график работ не выполняет,
аж мои уши двойным рифовым узлом свернуло. Лихо кроет ваш Баранов.
  Аркас лукаво усмехнулся.
-- Засиделся тёзка наш на берегу, сколько лет Морским музеем командовал... Ну
и как вам сей шоколадный лев?
-- Шоколадный лев? -- Чихачёв недоуменно улыбнулся.
-- И спичечный герой. Московские купцы подсуетились, я давеча в Николаеве
приказал закупить ящик фосфорных спичек с барановским портретом.
-- А-а. Хоть и педант изрядный, но моряк лихой, ваше превосходительство.
-- Хорошо. Давайте, Николай Матвеевич, съездим, порадуем тёзку. Пошлите-ка ко
мне на квартиру за этим ящиком, а мы с вами покурим, и отправимся, помолясь,
его крейсер смотреть.
  Обрадованный, что ревизия складов не состоялась, Чихачёв украдкой
перекрестился под столом.

  Краснолицые заслуженные адмиралы, сопровождаемые дюжим матросом с ящиком
спичек, встретили Баранова по пути к причалу. Прославленный газетами на всю
империю герой "Весты" был долговяз, высоколоб, интеллигентно бледен и украшен
золотым флигель-адъютантским аксельбантом. Его сопровождал необъятных размеров
молодой моряк в волонтёрской шинели без погон, князь Голицин-Головкин, еще один
герой того же боя.
-- Здравия желаю, ваше высокопревосходительство!
-- Здравствуй, тёзка, здравствуйте, князь. Вот, кавторанг, тебе подарок от
российского купечества. На, будешь своим матросам раздаривать! А твой Гарфорд
пусть Монторп-бею тоже коробку перешлёт, дабы завидно было. Медальки шоколадной
я не захватил, тебе и аксельбанта от государя хватит.
  Новоиспечённый флигель-адъютант стерпел наскок начальства, играя желваками
на породистом лице.
  Аркас в очередной раз огладил правый бок и поморщился.
-- Николай Матвеич, а про госпиталь-то мы и забыли, печёнка напоминает. И
интендантство и склады посетить надо, ой как надо... Ох, неохота мне в ту
коробку лезть, угольной пылью дышать.
  Чихачёв сбледнул с лица.
-- Езжай-ка ты, голубчик, сам, да князя до госпиталя довезти, пусть от моего
имени навестит больных и раненых. -- Аркас усмехнулся в бакенбарды, -- взгрей
подлецов как следует, не мне тебя учить. А я тут с героем потолкую.

  Проводив глазами чихачёвский возок, адмирал взял кавторанга за пуговицу.
-- Оригинальничаешь, Николай, английского консула из Ялты на борт корабля взял?
-- Ваше высокопревосходительство, осмелюсь доложить...
-- Отставить рапорт, тёзка, пройдёмся по причалу, воздухом подышим... Твой
щит героический семипудовый тоже неплох, опять же, с "Весты" на "Россию" с
тобой перешёл. Даже в газетах пишут.
 -- Ваше высопревосходительство, волонтёр князь Голицын-Головкин доблестно
проявил себя в бою "Весты" с турецким броненосцем "Фетхи-Буленд"...
-- Знаю, знаю, прикрывал собой от осколков капитана на мостике. А койками
ты не мостик, а машину обложил, и это у тебя в рапорте было. А вот что у тебя
вышло с твоим старшим офицером?
  Баранов выпятил челюсть.
-- Заурядное несогласие по службе. Пришлось поставил лейтенанта Рожественского
на место.
-- Почему тогда он на тебя рапорт подал? -- Аркас снова раскраснелся, -- не
успел ты из госпиталя после контузии выйти, как оный рапорт у меня в Николаеве
оказался, небось, на Макарова он не писал, а была возможность, когда лейтенанта
Пущина потеряли вместе с катером.
  Адмирал доверительно взял кавторанга под руку, повернулся спиной к ледяному
ветру, усиливающемуся на глазах.
-- Пойми, тёзка, я не тебя покрываю, а не даю хода скандалу. Скандал во флоте
не нужен, тем более на ропитовских кораблях. Большинство акционеров и без того
небогаты, сам понимаешь, война идёт -- торговля стоит, зерно в магазинах*4 преет.
  Баранов кивнул.
-- Я сам акционер, ваше превосходительство, понимаю. Монторп-бей выстрелом в
"Таймс"*5 едва не потопил мою репутацию.
-- То, тёзка, и тебе наука, с газетчиками надо быть аккуратнее. Великий князь
кое-куда тебя для важного дела пристроить хотел, и-интересного дела, но,
сдаётся мне, тебе сейчас от его императорского высочества обер-флагмана курс
надо держать подальше, как от Корабль-Камня. "Россия" к выходу готова?
-- Завтра догрузимся, и будем полностью готовы. Только бы погода не подкачала.
-- Да... Не заштормовало бы, кости болят... Ты, тёзка, помни, что на рожон
лезть не к месту, подвиг не в том, чтобы Монторпа найти, а в том, чтобы у него
под носом чинить над турками всяческие каверзы. Приза от тебя жду, но зря не
геройствуй!
-- Рад стараться, ваше превосходительство.
-- Скажи, тёзка, недостатки на "России" есть?
-- Устраняем, ваше превосходительство.
  Адмирал окинул взглядом корабль, вздохнул... Немолодое парусно-паровое
торговое судно, переоборудованное во вспомогательный крейсер, напоминало
Аркасу о его собственном волонтёрском старте, небогатом на пищу, но небедном
на колотушки. И о былом участии в кровавых боях 1828 года у Кавказского
побережья.
-- Устраняй, Николай. Эх, не полезу я на твой пароход, разбередило мне сердце.

  Штормило ещё целую неделю. Адмирал Аркас, спихнув Чихачёву Джевецкого вместе
с его подлодкой, за которых тот с энтузиазмом ухватился, вернулся в Николаев,
и уже там получил донесение Чихачёва, что вышедший в море @12 декабря Баранов
вскоре вернулся в Одессу, ведя на буксире большой трофейный пароход с
пленённым турецким десантом в количестве двух таборов (батальонов) в трюме.
@ уточнить стили, перенос?

* Исторические факты.
** за Корнилова, за Нахимова.
*3 Британские корабли топили торговые суда на рейде Одессы в Крымскую войну,
подходя под русскими флагами.
*4 Магазин (устар.) -- склад.
*5 Статья командира турецкого броненосца англичанина Монторпа в "Таймс",
дезавуировавшая подвиг "Весты". Впрочем, через пятнадцать лет выяснилось, что
Баранов был ближе к истине.


Глава одиннадцатая

Белый Генерал

Вторник, 13 декабря 1877

//Прибытие Гонвельта и Иваншина к Скобелеву


Глава двенадцатая

Вековая цель

Суббота, 17 декабря 1877

Штаб Скобелева, окрестности г.Сельви, Болгария

 История слишком важна, чтобы
оставлять её историкам.
 Кто-то из великих.

  В девять утра поручик Гонвельт лежал в обнимку с замёрзшей буссолью на
продуваемой ледяными ветрами безымянной высотке между Шипкинским перевалом и
горой Николая. Задачу съёмки горных проходов, поставленную исполнявшим
должность начальника штаба отряда подполковником генштаба графом Келлером
(подполковник Куропаткин по ранению был Скобелевым направлен в тыл, закупать
фураж, лошадей и вьюки), он благополучно выполнил, еще до той поры, пока по
нему не начали прицельно стрелять турки, из-за чего и пришлось плюхнуться в
глубокий снег, прикрывая собой последнюю целую буссоль. Прочие в штабе
скобелевского отряда разбили пули, а новых не подвезли; то ли не с руки, то
ли дорога трудна, да и пойди догони отряд по болгарским тропам под пулями и
продувными метелями.
  Интендантов Скобелев честил каждый Божий день, поганое снабжение похуже
кучи турок, хоть Ак-пашу боящихся, тыловика-то и из пушки не проймёшь... Но
пора было выбираться. Невидимое сквозь низкие тучи солнце подсветило рассеянным
светом заснеженный бугор и окружающие небольшие лощины. Сергей, перекрестясь,
лёжа снял тулуп, прицепил буссоль ремешком к поясу, на котором висели фляга и
американский револьвер, опёр тулуп на приклад разбитой винтовки и, извиваясь
невиданной ящерицей, пополз среди сугробов к ближнему овражку. Овчину
раскачивало на ветру, пальба усилилась, пули щелкали по насту и старому
болгарскому кожушку, а поручик, от мороза и пуль поминая царя Давида и всю
кротость его, упорно полз в направлении русских окопов. Сзади ударила пушка,
снаряд попал в ложную цель и верный тулуп, сослужив последнюю службу, клочьями
отправился в недолгий полет. Сергей, уж сидя в овраге, и отхлебнув водки из
верной фляжки, представил себе обстановку в штабе. "Коньяк небось пьют, и
барашком заедают. Последним, но всё ж барашком... Эх, доползти бы, не сдохнуть.
...Баканов всё на фронт рвался, и в Одессу отозвали, в распоряжение адмирала
Аркаса, а ты тут прохлаждаешься в овраге, под пулями, хоть и говорил Павлу,
что мальчишество это; и ведь чуть не поругались...".
  Где-то через три четверти часа промерзший до костей Гонвельт сидел в тесной
штабной избушке, и с наслаждением грыз жареную баранью лопатку и пил из
глиняной кружки горячий трофейный кофе, коньяку в котором было не меньше, чем
воды. Отец-командир отряда генерал-лейтенант Скобелев-второй вместе с
командиром второй бригады шестнадцатой пехотной дивизии генерал-майором
Гренквистом и генштабистами подполковниками графом Келлером и Куропаткиным,
только что вернувшимся из поездки, разглядывали результаты вылазки топографа.

  Михаил Дмитриевич ещё утром вспомнил, что присланный ему как почти
проштрафившийся по делу 16 октября штабс-ротмистр Иваншин интересовался
военной историей, хорошо разбирался и в перипетиях турецкой. Личную эпопею
его, некогда озвученную давним знакомым -- поручиком Гонвельтом (вместе ходили
в Среднюю Азию, в поход под Хиву, хоть и в разных чинах, но Скобелев хороших
сослуживцев помнил), он отложил в дальние уголки памяти, и сейчас это знание
пригодилось. У врат Царьграда надо бы знать чем турки живут, а то, говорят,
конституцию им султан дал, а нам государь -- шиш. Потому и вызвал его, лекцию
офицерам провести.
  Лобастый русобородый генерал, бледневший от волнения, пересадил смелого
поручика за свой стол.
-- Ну что, ящер среднеазиатский, отогрелся? Я тебя, Сергей Владимирович, в
бинокль углядел, здоров лазить, молодец, чисто пластун.
-- Умм,.. -- Гонвельт сглотнул, -- отогрелся, ваше превосходительство. Иначе
никак бы не вылез. Ловко целят шельмы, и стреляют метко, от тулупа одни
клочья остались. Они ко мне прилетели, пока в овраге пушку пересиживал.
  Полуседой майор из Углицкого полка привычно почесал в затылке -- без бани
вши заели даже штабных, и заметил:
-- Да... Турок не тот, что в Крымскую, и злее, и дисциплина получше. Офицеры
-- так совсем европейцы, выучились османы на нашу голову.
-- Именно, европейцы. Наёмные англичане, немцы, австрияки, -- ответил Сергей
Гонвельт, -- а кое-кто из пашей и вовсе ренегат-потуреченец.
-- Я думаю, что больше всего они на нас учатся; с десяток войн было, и каждый
раз Россия их додавить не может, а иногда и сама болезненно по носу получает,
-- Скобелев повернулся к Иваншину, -- Дмитрий Валентиныч, раз уж ты здесь,
поведаешь моим орлам об истории войн с турками?
-- Ваше превосходительство, надо бы подготовиться.
-- Вот и готовься, а мы пока пообедаем. Тебе мой денщик после разогреет. Ну уж
коньяк, так и быть, свой уступлю, коли справишься.

  За обедом офицеры с интересом поглядывали в сторону Иваншина, который то
черкал по листу бумаги, то подходил к карте Турции, что-то пристально там
рассматривая. "Озадачил отец-командир, ну знай наших, господин "академик".
Любит Михаил Дмитриевич огорошить, экзамен устроить, заодно и полезному
поучить". Когда все пообедали, Дмитрий взял свои бумажки, и не заглядывая
в них, начал.
-- Господа, по просьбе его превосходительства я попытаюсь вкратце изложить
историю русско-турецких отношений со времён государя Ивана Васильевича
Третьего. С падением Византии в тысяча четыреста пятьдесят третьем году в
Европе не стало одной империей меньше. На месте Второго, православного Рима
возникла великая османская держава, мусульманская по вероисповеданию и
космополитичная по сути...
  Иваншин говорил легко и быстро, уверенно сыпал именами султанов, названиями
битв, некоторые офицеры, слушавшие поначалу с усмешкой, минуты через три
начали даже кое-что записывать. Гонвельт, который надеялся после хорошего
обеда вздремнуть, неожиданно поймал себя на том, что внимательно слушает
приятеля, и поразился широтой его знаний и глубиной эрудиции. Скобелев,
машинально оправляя расчесанную на две стороны бороду, отбивал левой рукой по
столу, периодически загибая пальцы.

  Закончил Иваншин событиями прошлого года, года трёх султанов, двух
переворотов и первой турецкой конституции.
-- Как видите, господа, окаянные бусурмане и наши извечные супостаты ныне
либеральней нас получились, что отнюдь не мешает им резать армян и болгар и
бить сербов...
-- Отлично, Дмитрий Сергеевич, коньяк ваш по праву. Жаль, что не подчеркнули,
что под Прутом полтора века назад османы, взяв Петра Первого в плен, могли
изменить ход русской истории напрочь, а теперь вот, похоже, и мы сподобились
им шею свернуть. Как уже майор сказал, всё труднее и труднее с турком биться.
Так что если сейчас не сделаем, потомки с нас спросят. Господа офицеры,
задавайте ротмистру вопросы.
  Командир Углицкого полка басовито прокашлялся и, протерев лысину платком
(в душной и прокуренной небольшой избушке было порядком жарко), спросил:
-- Как вы полагаете, ротмистр, способны турки сейчас поднести нам ещё какие-
нибудь сюрпризы?
  Дмитрий, недолго подумав, ответил:
-- Думаю, господин полковник, уже вряд ли. Скорее не турки, а их возможные
союзники, в первую очередь -- англичане... Впрочем, если найдётся в Стамбуле
ещё один Осман-паша...
  Офицеры одобрительно посмотрели на ротмистра. Силу сопротивления войск
Осман-паши они испытали на себе.
 Внезапно Иваншину задал вопрос улыбчивый незнакомый сотник.
-- А как с Царьградом, возьмём, Дмитрий Сергеевич?
  Скобелев одобрительно качнул бородой:
-- Хороший вопрос, Дукмасов. И что скажете, господин историк?
-- Ну, на этот вопрос я вряд ли отвечу.
  Офицеры разочарованно загудели.
-- Это, скорее к его высочеству, к Николай Николаевичу.
  Все дружно засмеялись, а граф Келлер вначале неодобрительно покачал головой,
когда же кто-то сзади сказал "Скорее к Числовой", прыснул со смеху.

  Вопросы сыпались градом, ротмистр обстоятельно отвечал на многие толковые,
на остальные едва успевал отшучиваться.
  Из-за спины генерала Гренквиста приподнялся поручик с адъютантским
аксельбантом. Тем же голосом, что и фраза о Числовой, было спрошено:
-- Вот вы говорите, господин ротмистр, в прошлом году два султана трон
потеряли, один, как я понял, совершил страннейшее самоубийство. А как же
второй?
-- Да, жестоко было самоубийство у Абдул-Азиза... Двадцать четыре дырки от
ножниц, хоть и не в спине...
  Молодые офицеры снова грохнули, припоминая старый анекдот.
-- А прошлый султан, Мурад Пятый, вероятно, сидит сейчас под замкОм в
"султанской клетке", надо полагать, более комфортно, чем его предки в таких
же обстоятельствах. Может даже быть, любящий братец его и гарема не лишил...
  Гонвельт встрепенулся, вспоминая пятипудовых одалисок из Хорезма.
-- И они такие же толстые, как у хивинского хана?
-- Господа, -- Скобелев, от хохота утирая испарину, еле говорил, -- дойдём до
Царьграда, посмотрим. Главное, дойти...
  Из раскрывшейся двери дохнуло холодом и вошёл запорошенный хорунжий.
-- Ваше превосходительство, вас вызывает к себе его высокопревосходительство
генерал Радецкий. Вам от него пакет.
  Офицеры с интересом глядя на пакет, дружно поднимались из-за стола.
-- Ну что, кажется, дело будет, -- Скобелев вскрыл депешу, -- не без пиф-
пафочки.

  Гонвельт и Иваншин ночевали вместе с Куропаткиным на чердаке штабного дома,
грелись у трубы, курили заполночь, читали у моргающей свечи всё-таки дошедшие
днём письма.
-- А, Сергей Владимирович, совсем было запамятовал. -- хлопнув себя по лбу,
сказал Куропаткин, -- вам посылка пришла из Крыма, от некоего поручика
Баканова.
  Среди нескольких журналов Сергей обнаружил небольшую книгу "Водный путь в
Среднюю Азию, указанный Петром Великим", с дарственной надписью на форзаце:
  "В память старой дружбы Сергею Гонвельту от автора.
  Полковник Н.К. Волынский, Ореанда".

  Дней через пять, на трудном пути в Шейново, простывший-таки от вынужденного
сидения в снегу Сергей, от высокой температуры не мог толком вспомнить ни
обхода и марша, ни боя, длившегося несколько часов, ни капитуляции Вессель-
паши. Увидел он только, как вынырнувший из снежной пелены Скобелев сорвал
погоны с ротного командира, чей солдат ударил турка, одного из многотысячной
колонны пленных, бесконечно тащившихся в русский тыл по глубокому снегу...

//исправление концовки


Глава тринадцатая

Амуры и Меркурии

Суббота, 23 декабря 1877

Южный берег Крыма

 Женщина женщину скорее поймёт.
 П.Теренций

//рассортирование двух глав по кусочкам

  За два дня до Рождества Христова выдался по-осеннему тёплый и почти
безветренный день. Великий князь Николай Константинович прогуливался поутру
со своей возлюбленной по парку Ореанды. Встретились они накануне, после
месячной разлуки, и всё ещё не могли разорвать объятий. Сбежав рано из
дворца, подальше от бдительного графа Ростовцева и погуляв по пляжу, они
вернулись в парк и уединились в беседке, большая ротонда на скале была открыта
как всем ветрам, так и всем нескромным взглядам. На сей раз очаровательная
Александра была одета в соответствии со своим полом, что отнюдь не убавляло
её прелести, особенно в глазах пылкого возлюбленного.
-- ...Кстати, Аликс, я давеча позабыл... у меня есть для тебя подарок. Ну-ка,
закрой глаза.
  Никола извлёк из кармана футляр, вынул из него жемчужное ожерелье и
застегнул его на шее у любимой женщины. Она, поцеловав Николая, открыла глаза
и потрогала обнову.
-- Ах, зеркало бы... Ну ничего, я придумала! Пойдём к ручью... розовый жемчуг,
мой любимый... Коко, ты просто умница. А что это за металл, такой лёгкий?
-- О, это металл будущего, Шурочка, алюминиум, ему предстоят большие дела. В
природе он, в отличие от золота и платины, в чистом виде не встречается.
Когда я родился, он стоил раз в десять дороже золота, сейчас примерно
вровень, -- ответил великий князь, шагая за Демидовой, -- не в России,
конечно. Но так как для нашего дела он нужен, у меня его вполне достаточно.
Нравится?
  Вместо ответа бывшая амазонка в мундире, а теперь прелестная женщина в
платье и шубке, глянув на собственное отражение в по-зимнему прозрачной воде
крошечной заводи, снова нежно поцеловала любовника.
  Оторвавшись от её губ, Никола добавил:
-- Я хочу заказать для тебя гарнитур у Дюваля в Ялте, но вначале хотел видеть,
как ожерелье пойдёт к твоим глазам и коже, и какие серьги мы закажем к твоей
причёске.
  Прекрасная дочь Евы, налюбовавшись собой в водной глади, мягко взяла Николу
под руку и направилась к ореандинскому дворцу.

  Немногим ранее на зимнем пляже император тростью перевернул очередной
обломок камня. Княжна Екатерина, увидев крупного краба, разбуженно-недовольно
шевелящего клешнями, взвизгнула и спряталась за августейшего любовника.
-- Катиш, что ты, милая?
-- Ой, Саша, какая пакость... Меня в детстве брат разыграл, засунул за
шиворот платья живого рака, я на них смотреть не могу! Давай уйдем отсюда,
здесь холодно и отчаянно дует...
  Через полчаса Александр II под руку с княжной Долгорукой чинно прогуливался
по "царской тропе". Поодаль за ними следовала Варвара Шебеко, поддерживаемая
под руку графом Адлербергом, игравшим весь предшествовавший вечер в карты с
Государем и прихрамывающим по причине разыгравшейся к перемене погоды
подагрической ломоты в суставах. Вывернув из-за поворота, закрытого пихтами,
император заметил на тропе рослого обер-офицера, стоящего к нему спиной и
страстно целующегося с молодой и привлекательной дамой. От неожиданности
государь чихнул. Офицер резко обернулся, по глазам его можно было прочесть
внезапное узнавание и удивление, сделал к царю шаг, но увидел гнев,
разгорающийся в глазах императора, молча стал по стойке "смирно" и поднес руку
к околышу фуражки.
  Царь Александр резко прибавил шаг, и потянул за собой не понимающую до
конца пикантность ситуации княжну Екатерину. Она когда-то видела молодого
великого князя, но император никогда не посвящал её в _тонкие_ подробности
семейной драмы.
  Никола, подхватив Демидову, стремительно пошёл по направлению к Ореанде,
промчался, сухо кивнув, мимо Адлерберга. Александра, как только они отошли на
почтительное расстояние, пошла в атаку.
-- Это и есть та самая княжна Долгорукая?
-- Она самая, Екатерина, ч-чёрт дери августейшего дядюшку, третья*.

* Екатерина Третья -- одно из негласных прозвищ княжны Долгорукой.

-- А что за дама с графом, я её на днях видела в церкви в Ялте.
-- Ах, эта... госпожа Шебеко. Её не то приживалка, не то компаньонка, заодно
и посредница для разных гешефтмахеров. Кто железную дорогу строит, кто еще
какую концессию отхватить норовит... Да о чём ты, Шурочка, нам сейчас не об
этом думать надо... Чёрт, угораздило же с его величеством столкнуться, а ну
как он прикажет выслать тебя в двадцать четыре часа из Крыма, -- Никола тащил
Демидову через парк Ореанды, мимо дворца, по направлению к Мисхору, -- и
хорошо, если не из Империи.
-- Подожди, Коко, ты делаешь мне больно. А драгоценности она любит?
-- Кто, Долгорукая? Её небось царь бриллиантами засыпал.
-- Ой, ну я не о ней, глупышка, конфидентка её не борзыми же щенками берёт?
-- Откуда я знаю, мне эта мадемуазель неинтересна, -- ответил великий князь,
не убавляя темпа ходьбы, -- Шурочка, в самом деле выслать могут, а ты о
собаках каких-то вспоминаешь.
-- Никола, постой, я сейчас задохнусь... Как бы мне с ней увидется? Не в
Ливадию же мне сейчас идти, государь, наверно, раздражён, я ему уже как-то
писала; княжна смутится, а вот госпожа Шебеко... Её, кстати, как зовут?..
Ох, Коко, зря ты гарнитур не заказал. Ладно, пойдём дальше, только потихоньку...
-- Боже, какой гарнитур, Варвара вроде бы, не то Михайловна, не то Игнатьевна.
Шурочка, уезжать не медля тебе надо, или опять в гардеробе прятаться собралась,
как тогда в Умани? Так ведь найдут, государевы ищейки свою службу знают, это
не Витковский и не граф Ростовцев, миндальничать не будут.
-- Коко, а если... -- Александра всплеснула руками, -- ах, нет, дай мне
самой; всё получится, ты увидишь... Пожелай мне удачи и не сердись...
Главное, попасть теперь в Ялту.

  Ближе к Мисхору Николай и Александра свернули с "царской тропы" и углубились
в лесок. Перейдя верхнее шоссе, они начали подниматься по петляющей горной
тропке, хоть и ухоженной, но крутой и не слишком удобной для женщины. В какой-
то момент, выйдя на относительно ровное место, Николай Константинович поднял
глаза от дорожки и увидел, как из-за массивного обломка скалы навстречу им шли
молодой человек с блестящими чёрными глазами и хрупкая девушка под вуалью.
Внезапно легкий порыв ветра поднял затрепетавшую вуаль, и Никола сразу же
узнал свою старую знакомую, "эту милую нигилистку". Маленькая девушка с
мелкими чертами лица, и высоким лбом, увидев, что её признали, ни капли не
смутилась, и даже первой заговорила:
-- Здравствуйте, Николай! О, вы уже полковник... Ваш вклад приносит большие
проценты. Как там ваши ирландские негоции, как я вижу, билет в Америку так и
не потребовался?
  Никола поначалу опешил. Но всё же, взяв себя в руки, попытался парировать
вопрос давнишней знакомой.
-- Добрый день, мадемуазель, не потребовался, у меня и так хлопот хватало.
-- Что, августейший домушник и вас за собой потащил? Но же вы снова здесь,
полковник, значит опала была не такой уж и большой, разве что длительной?
  Николай Константинович вспыхнул лицом, но ответил сдержанно.
-- Не в бровь, а в глаз, мадемуазель. У вас особые интересы, и я боюсь, что
вряд ли смогу теперь их удовлетворить. У меня сейчас совсем не то положение.
-- Былой ваш хозяин изрядно попортил вам карьеру, полковник? Не отвечайте, я
это вижу по выражению вашего лица. Что же, жаль, очень жаль, -- девушка всё
же усмирила непокорную вуаль, поправила шляпку, -- была рада вас видеть; до
свидания, полковник.
  Они разминулись на площадке, Никола ещё раз внимательно посмотрел на
спутника "милой нигилистки" и пошёл далее, бесцеремонно таща за собой
Александру, которая от усталости, вызванной нелёгким подъёмом, даже не стала
оглядываться и расспрашивать о встреченной парочке.
  Наконец, они вышли на следующий относительно прямой и ровный участок тропы.
Молодой великий князь остановился. Александра, кое-как отдышавшись, попыталась
устроить ему форменный допрос, и он снова потащил её за собой, ответив лишь
на вопрос о месте назначения.
-- Шурочка, -- что всегда бесило Александру, -- мы выберемся по этой дороге
именно туда, куда ты и хотела. Эта тропа обходная и ведёт в Ялту.

  С гаком восемь верст хода по горам -- дело не из лёгких. Где-то через два
часа любовники были в городе, и Никола, почти не отвечая на град вопросов
отдышавшейся возлюбленной, несмотря даже на её обиженный тон, написал
записку, вручил ей, и пошёл той же дорогой назад, поцеловав Александру на
прощанье.
  Демидова, поначалу едва не шипевшая от злости и собиравшаяся порвать
записку, всё же развернула её и внимательно прочла.
  "Милая Аликс, как ни жаль мне писать это тебе, но я вынужден потребовать,
чтобы ты немедленно уехала в Одессу. Государь, во всяком случае сейчас, явно
не в духе. Поэтому нам лучше временно расстаться. Поцелуй от меня наших
милых деток, малыша Никушу и крошку Олечку.
  Нежно любящий тебя
Никола."

  Александра, разрывая записку в мелкие клочки, надула губы, и про себя
произнесла:
-- Ах, Коко, ты меня так и не выслушал. Ну уж нет, будь что будет, и будет
всё равно по-моему.
  Она взяла извозчика и отправилась к знакомой церкви на возвышении, стоящей
среди кипарисов. Колокольный звон возвещал начало обеденной службы, и Демидова,
накинув тёплую шаль на встрепанную ветром и переходом причёску, зашла внутрь.
Завидев смурного старого дьячка, стоящего на том самом месте, где в прошлый раз
видела даму, известную теперь ей как мадемуазель Варвара Шебеко, она потихоньку
подошла к нему и сунула в руку гривенник.
-- Как давно здесь эта икона?
  Вблизи было видно, что красивая икона в богатом окладе, висящая напротив
места, где стоял дьячок, была безусловно нового, даже недавнего письма, на
ней были изображены стоящие пред ликом Богородицы святые великомученицы
Варвара и Екатерина. Дьячок враз ободрился и, глянув на мзду, шепнул:
-- Недели три будет, барышня, даме одной аж из первопрестольной привезли.
-- Получишь ещё два, если скажешь, что ж это за дама, что возле неё молится.
-- Не могу знать, барышня, оне нам не докладывают. К вечерней службе иногда
приходят, иногда ко всенощной, а чичас обедня.

  Мадемуазель Шебеко, как особа весьма деловая, знала историю молодой пары,
почти пробежавшей мимо неё и графа. Из слухов она умело отсеивала ерунду,
оставляя лишь подтверждаемые факты, и зная многое о той истории, даже немного
завидовала Демидовой. Впрочем, сейчас ей было не до сантиментов. На вторую
половину этого предсочельникового дня у неё было назначена встреча с младшим
Стоцким, желающим обеспечить благосклонность княжны Долгорукой к своему дяде,
строящему железные дороги не то на Урале, не то на Дону и, соответственно,
получить государственную гарантию под необходимые в таких делах банковские
кредиты, а быть может, и какие ещё дополнительные привилегии.
  Соответственно, на Варвару Шебеко возлагалась задача склонить на сторону
коммерции советника Катю, а та уже попыталась бы упросить государя. Но первая
встреча самой княжны со старшим Стоцким не увенчалась успехом; Долгорукая,
подавленная похоронами цесаревича, на прошлой встрече с ним не была столь
благостно и любезно настроена, как на то надеялся коммерсант.

  Сидели в маленькой турецкой кофейне, но пили отличный московский кофе. На
песочнице потихоньку бормотала джезва, а молодой коммерсант торговался за пять
процентов с суммы кредита, Варя требовала десять; сошлись стороны на восьми.
Впрочем, по неписанному соглашению, за самый факт встречи на счёт мадемуазель
Шебеко дополнительно перечислялась определённая сумма. Поговорив о собственной
коммерции, можно было свернуть и на опосредованнные темы.
-- Скажите, Жорж, вы о пае в новообразуемом Азово-Донском коммерческом не
задумывались, раз уж строить будете на Дону? Вам с дядюшкой и с кредитом
тогда полегче будет...
-- Что вы, уважаемая Варвара Николаевна, почёл бы за честь за такую протекцию,
видите ли, с Поляковыми сталкивался, -- её собеседник достал из внутреннего
кармана сюртука конверт императорской почты, плотно набитый банковскими
билетами и протянул его, -- но в их банке пай держать для нас было бы весьма
удобно.
  Варя, знавшая, что с набожного выкреста, приславшего ей в подарок на
недавние именины великолепно написанную икону в золотом, украшенном
бриллиантами окладе, она сдерёт раз в пять больше, чем помещалось обычно в
таких конвертах, поморщилась.
-- Я, господин Стоцкий, мзды с друзей не беру, да и вообще предпочитаю
не держать крупной наличности вне Сберегательного банка.
  Стоцкий тонко улыбнулся.
-- Спасибо, госпожа Шебеко, но ведь должен же я за хорошие советы платить.
Поверьте, я  не позволил бы себе подобной бестактности, если бы знал номер
вашего счёта.
  Губы Варвары Николаевны изогнула улыбка соучастницы.
-- Дорогой Георгий Сергеевич, конечно, мы с вами друзья, но пока не такие
близкие. Хотя ваше рвение похвально. Позвольте мне подумать... А пока я желаю
успеха вам и вашим начинаниям.
  Конверт же перекочевал в её крошечный ридикюль.

  Вполне удовлетворённая результатами разговора, мадемуазель Шебеко, за один
совет получавшая, как сейчас говорят, "чёрным налом" половину годового
жалования министра, а теперь обнадёженная и второй, и предвкушающая
дополнительные доходы, оставила господина Стоцкого за отличным кофе, и
покинула залу ресторации. На извозчика она, хоть и не была женщиной скаредной,
предпочла не тратиться, да и собственным экипажем, ждущим неподалёку, также не
воспользовалась. Женщины строгих правил ходят в церковь пешком, и госпожа
Шебеко не позволяла себе подъезжать к храму в экипаже, если, конечно,
не сопровождала подругу.

-- Ваша милость, -- откуда-то из-за колонны раздался тихий детский голосок, --
ваше... превосходительство, сударыня...
  Варя, чинно идя по полупустой церкви, скосила глаза. Справа от неё стоял
пунцовый от смущения юный служка.
-- Вам-с, -- заявил он и, протянув клочок бумаги, тут же исчез.
  Госпожа Шебеко не имела привычки отвлекаться в церкви, но, проходя к своему
излюбленному месту в храме, всё время ощущала затылком чей-то назойливый
взгляд.
  _"Глупости это, искушение. Козни лукавого. И руки чешутся, обе почему-то...
Господи помилуй, да кто ж это наглый такой? Или, помилуй мя Боже, не наглый?
А вдруг поклонник? Господи, искус..."_
  От записки тонко пахло духами. К разочарованию Вари, дамскими и дорогими.
  "_Не поклонник; а если не поклонник, то ведь не грех в записочку и заглянуть.
Жаль, наверняка не поклонник. Господи, помилуй, икона-то Богородицы... Сколько
молюсь, а мужа всё нет. Только бы у Кати с Государем всё сложилось, как
задумано, ведь любой генерал тогда мой будет. Господи, опять грех..._"
  Едва отстояв службу, Варвара раскрыла наконец записку, гласившую:

  "Уважаемая Варвара Николаевна!
  Не имея чести быть знакомой с Вами, позвольте мне обратиться к Вам за
помощью в чрезвычайных для меня обстоятельствах, речь идёт о судьбе
бесконечно близкого мне человека.
  Взывающая к Вашему милосердию
  А.
P.S. Мы виделись с Вами сегодня утром при обстоятельствах, исключающих
возможность разговора. Позвольте мне подойти к Вам после службы."

  Поднимая глаза от записки, госпожа Шебеко уже догадалась, кто сверлил
взглядом её спину. Встретившись глазами с молодой стройной женщиной в газовой
шали и дорогой, но порядком запылённой одежде, бессменная наперсница фаворитки
машинально отметила -- Демидова, мигом вспомнив промчавшуюся поутру вихрем
парочку.
  "_Замуж хочет. За великого князя. Quelle insolente!* Но хороша... А что,
если... А вдруг сама выйдет? Морганатические браки уже были, впрочем, великих
князей на всех не напасёшься, светлейшим перебьюсь... Ой, размечталась, дурёха.
Пора знакомиться._"
  И благосклонно улыбаясь, как могла бы улыбаться даже не фаворитка Катя, а,
пожалуй, сама государыня Мария Александровна, принимая просительницу, Варя
Шебеко величественно шагнула навстречу робко улыбающейся Александре...

* (фр.) Вот нахалка!

  Через полчаса, в плавно покачивающемся на рессорах экипаже дамы вели
вполне интимный разговор двух подруг.
-- ...Ах, Варвара Николаевна, душа моя, поймите меня... Ведь у меня двое детей
было от постылого мужа, хама и игрока, и двое от любимого человека. В чём
только его не обвиняли, и государево следствие пошло тогда на поводу у этих
низких душонок. А я без него никто и звать меня никак, даром что дочь
члена Государственного совета... С маменькой не сживались, папенька меня
спихнул замуж за первого же попросившего моей руки, как выяснилось -- мота
и негодяя, а сам с моей свадьбы к любовнице направился, а у меня ни двора, ни
кОла, один любимый... НикОла.
  Александра заплакала навзрыд. Варя обняла молодую женщину и погладила ее по
сотрясаемой всхлипываниями спине.
-- Ну полно вам, полно, милая Шурочка, я надеюсь, всё образуется...
  "_Четверо детей... Муж, любовник... Что ж тебе, мерзавке, мало что ли?_"
-- Чем смогу, я помогу вам. Но вы понимаете, моя роль при дворе весьма
скромна, -- Варвара опустила очи долу, -- от меня так мало зависит. Ваш
любимый сейчас в опале, а покровитель моей подруги может и не прислушаться
к моим словам...
  Демидова, перестав плакать, вытащила из кармашка шубки продолговатый футляр.
-- Mademoiselle Barbara, вы такая добрая и милая, у вас такие чудные глаза,
к ним так пойдёт это ожерелье...
-- Ну, право, я не знаю... это так неожиданно, я не привыкла к таким подаркам...
  Впрочем, зная степень влияния Кати на переменчивые настроения государя,
"любезный друг Варвара Николаевна", любимый карточный партнёр царя и весьма
азартного графа Адлерберга, подумала, что, похоже, понимает, как привнести
дополнительные дивиденды и, усилить их партию великим князем, а то и не одним.
Надо ли говорить, что в этом случае роль самой Вари вырастала очень и очень
сильно. Партия противников уже была сильно ослаблена гибелью цесаревича
Александра и отъездом на европейские курорты тяжелобольной императрицы,
оказывавшей влияние не словом и делом, как это было с покойным "медведем",
а своим присутствием.
-- Я прошу вас, -- У Демидовой вновь появились слёзы в голосе, -- не обижайте
меня отказом.
-- Ну спасибо, моя дорогая Шурочка, мне, правда, нечем вас сейчас отдарить...
-- Помогите, Barbara, будьте нашим добрым ангелом... -- Демидова попыталась
целовать руки благодетельнице.
  Варвара прикрыла глаза. "Боже мой, ну, а если Катя заартачится..."
-- Разумеется, я сделаю всё, что смогу, но давайте сразу договоримся, ваш
друг, когда всё получится, должен будет благодарить не меня, а мою подругу.
И как это получится, это будет нашим маленьким секретом, только нашим. --
Подброшенная на ухабе, Варя Шебеко неожиданно чмокнула Демидову в мокрую от
слёз щеку.

  Никола после богатой впечатлениями и весьма свежим воздухом прогулки выпил
водки, и завалился спать, завернувшись в шерстяной плед. Утро вечера мудренее.
Но ближе к вечеру его разбудил звучный поцелуй в ухо. Никола мгновенно
проснулся, и со скрежетом зубовным подавил желание громко выругаться по-матери.
-- Аликс! Что ты здесь делаешь?! Ты же должна...
-- Коко, я виделась с Варварой Шебеко, она должна нам помочь. Всё будет хорошо,
я в этом уверена.
  И торжествующая Александра поведала ему подробности разговора.

-- ...Я у царской подстилки б-буду руки ц-целовать?.. -- Никола, заикаясь от
негодования, оторопело посмотрел на любовницу, и тут же получил пощёчину
наотмашь.
-- А я, значит, великокняжеская?.. Ну спасибо, _mon ami_, уважил, буду знать,
кем тебе довожусь!
  Последовали ещё две не менее звонкие пощёчины, и Демидова упала на постель,
содрогаясь в рыданиях...

  По старой смольнянской привычке две подруги сидели на диванчике поджав
ноги, несмотря на холод, в ночных рубашках. Между ними лежали ожерелье,
зеркало и добрая дюжина пар серёг и гребёнок...
-- Ну кто же, -- княжна допрашивала подругу, -- неужели старый картёжник,
неужто граф решился?
  Варя выдержала паузу.
-- Скажи, дорогая Катя, великие князья тебе ещё в ножки не падали?
-- Они все меня ненавидят, сама знаешь, -- княжна изменилась в лице.
-- Допустим, не все. Кое-кто из Романовых очень доволен твоим романом.
-- Ник-Ник со своей плясуньей? Эка невидаль, тоже мне новость, скажешь...
-- Не только младший, средний тоже. И у него ведь танцовщица из балета, какая-
то Анюта Кузнецова. Говорят, он дом ей купил, прямо на Английской набережной.
-- А мне-то что?
-- В том-то и дело, что сразу после того, как государь подарил тебе особняк.
-- Не мне, брату Мише, -- княжна отмахнулась, как от мухи.
-- Да оставь, Катя, причём тут Миша... Одни приличия. А сыночка его ты
сегодня видела?
-- Николку? Видела, конечно, как у Саши упало... настроение. Как он смел,
негодяй, показаться...
-- Смелости у него как раз не хватило, он хотел в ноги упасть государю, да
увидел тебя и смутился. А тут ещё его обоже.
-- А ты её разглядела?
-- Только что не лоб разбила. Вместе в карете катались.
-- А ты знаешь, кто она?
-- Демидова Александра, дочь Абазы*.
-- Замужняя?!
-- И не знает, как от этого креста избавиться.
-- Вот же ж эка невидаль, пусть за границу едет.
-- Кто её Николку-то выпустит? Его за такие речи в убогий дом чуть не
засадили.
-- И вовсе не за речи, -- Катя понизила голос, -- однако, это секрет государя,
он маменьку свою обокрал.
-- Фи, Катя, всё это наветы, и той истории грош цена в базарный день. Ты
вспомни, как тебя Шувалов третировал, и тут он же замешан.
-- Ах, Шувалов... змеюка, животное! Bete noire**! Петька Шувалов мне враг до
гроба. Нет, ну какова гадина...

* Абаза Александр Аггеевич -- крупный биржевой игрок и делец, в это время был
председателем департамента государственной экономии (министр финансов).
** (фр.вульг.) скотина.

-- А государева племянника по сию пору по ссылкам мытарят... Катенька, ты им
поможешь, и великий князь Николай Константинович тебе ножки целовать будет.
А Константин Николаевич -- ручки.
-- Что ты, Варя, государь и слышать не захочет.
-- Это если я ему скажу, а если ты... Кстати, а где же государь?
-- С Рылеевым простоквашу пьёт, на сон грядущий.
-- На грядущий он сметану с орехами и мёдом потребляет...
-- Варька, фу, уймись, не в Смольном же. -- Долгорукая в притворном возмущении
отмахнулась от компаньонки.
  Варвара откинулась на спинку дивана, спустила ноги на пол, потянулась кошкой.
-- Я вот посмотрела на эту Шурочку Демидову, сразу Смольный вспомнила, и
Бетси Потоцкую, такая же девушка, с бесенятами.
-- Замужняя же, сама говоришь.
-- И детей четверо. Двое от Николки, двое от муженька, если не врёт.
-- Ух-х. А как талия?
  Варя приобняла подругу, и решила, что лучше будет ложь во спасение.
-- Ну, твоя потоньше будет, я её, правда, не обнимала,.. -- даже последние
слова были почти истиной, -- а за одним великим князем, глядишь, и другие
потянутся. Малый двор соберёшь, давно пора.
-- А тебя гофмейстериной...
-- Сперва бы камер-фрейлиной стать... Мне бы замуж...
-- Уж замуж невтерпёж и мне.
-- Скоро, голубушка, скоро. Гран-маман не вечна.
  Катя шутливо хлопнула ладонью по губам подруги.
-- Тс-с, сглазишь... А погадаем на крещенье?.. В прошлом году, помнишь...
  Послышались деликатное почти супружеское покашливание, в дверь уверенно
постучали, и на пороге появился император в длинном халате и с чубуком трубки
в зубах.
-- Bon soir, ангел мой, -- увидев, что Катя не одна, государь поморщился,
впрочем, не слишком сильно. Княжна отнюдь не смутилась, и, отодвинув в сторону
Вари драгоценности, указала ему на середину дивана и заговорщицким голосом
позвала.
-- Саша, ну где же ты ходишь, мы тебе такое расскажем, ни за что не поверишь...
-- Ну и что же вы мне поведаете, милые дамы? -- Александр был слегка озадачен,
-- чего в империи я не знаю?
-- Ближе, Саша, садись ближе.
  Император перевел взгляд с Кати на мадемуазель Шебеко, подметив взглядом
неплохого рисовальщика стройность щиколоток и белизну кожи, встретил несколько
смущённый взгляд Варвары, и вернулся обозревать обратно, к предмету своего
вожделения, продолжающегося уже более двенадцати лет.
-- Пикантная ситуация, чёг'т возьми, кто из вас меня интригует и чем?
  Катя, почувствовав вдохновение, решила брать быка за рога.
-- Ты помнишь, как нам испортили утреннюю прогулку?
-- Г'азумеется. Ну так что же?
-- Представь себе, твой беспутный племянник шёл сюда, вернее, к тебе.
-- Сюда, ко мне? Кто ему позволил?!
-- Да никто ему не позволял, он хотел встать перед тобой на колени, упасть в
ноги...
-- Долго же он собигался... Да ведь он был не один. Это же Демидова с ним была,
беглянка, -- Александр Николаевич махнул рукой, -- мне Рылеев подтвердил, она
здесь, в Крыму... сослать её в Сибирь надо. Вы, Варя, конечно, о ней слышали?
-- царь картавил уже едва заметно.
-- Ваше Величество, я больше слышала, -- заговорщицки прошептала Варвара, --
Демидову он взял с собой для храбрости, сжигая мосты позади.
-- Так ведь он с ней целовался?!
-- Для смелости... Всё ж-таки он Вас боится.
-- И есть за что... блудлив как кошка, труслив как заяц. Прежде надо было
боятся. Боится, не боится... Бога он не боится, -- император вздохнул, --
нашли за кого заступаться...
-- Говорят, он боится отца, мать любит, а Вас, государь, обожает, -- вмешалась
Варвара, -- упаду, дескать, государю в ноги, и судьба моя решится. С тем и шёл,
на встречу надеялся.
-- Так ведь встретил, подлец.
-- Саша, будь милосердным, -- Катя решила зайти с другой стороны, -- к
раскаявшемуся грешнику можно быть снисходительным. Он же твоей крови.
-- Это он-то раскаялся?
-- Саша... -- Княжна Долгорукая произнесла уменьшительное имя императора таким
тоном, что тому стало ясно, что и сегодня спать он будет в гордом одиночестве,
наедине с державой.
-- А если бы проверить, -- Варвара Николаевна решила сыграть роль
примирительницы, -- может, и впрямь раскаялся? Где бы ему ещё случай выпал
Вашему Величеству в ноги упасть.
  Император повернулся к наперснице.
-- Милая Варя, ну посудите сами, что я должен думать. Вся эта история
возмутительна и так затянулась...
-- Так я же об этом и говорю, -- Катя снизошла до царя, -- прекрати эту
историю, хочет он на войну -- пусть воюет, хочет любить -- пусть любит...
  Александр II с пафосом произнёс:
-- Да что он в любви понимает, любовь -- это высокое чувство. А он...
-- А эта его штучка его так любит... -- томно произнесла Варя.
-- Вот как? Вы с ней виделись? -- подозрительно прищурился царь.
  Варя зевнула очень натурально.
-- Виделась.., простите, Государь, ради Бога, в церкви виделась.
-- Так она ещё и набожна?
-- С таким мужем, как у неё, два выхода, -- сказала Катя, -- возлюбить Бога и
человечество.
  Император понял, что к нему снисходят, и упрямство до добра не доведёт.
-- В лице не лучших его представителей, ну да ладно. Скоро Костя приезжает,
ему и карты в руки. Пусть сам разбирается со своей Санни, со своим Николой,
-- царь крутнул чубуком, -- мне бы с турками управиться, не говоря уже о
вас, любезные дамы.
  Варя зевнула второй раз, уже совершенно естественно.
-- Ваше величество, Бога ради, позвольте откланяться. Спать хочу, мочи нет.
-- Конечно, конечно, Варенька.
  Император, собрав и вручив владелице ворох дамских побрякушек, готов был
сам проводить её до двери, подпихивая и в спину, и пониже.
-- Спокойной ночи, государь, спокойной ночи, Катенька.
-- А погадаем мы на святки непременно, -- улыбнулась ей княжна.
  Царь лишь вздохнул.


Глава четырнадцатая

Подарки в сочельник

Воскресенье, 24 декабря 1877

Окрестности Ялты и Санкт-Петербурга

 Человек предполагает,
а судьба располагает.
 Пословица.

  Поздно утром государь покинул ложе; взялся за карандаш, спеша зарисовать
спящую Екатерину. От прохладного сквозняка полуобнажённая фаворитка проснулась,
и в ответ на вопрос, как её здоровье, сонно махнула рукой.
-- Уже неделю жду, Саша, снова, похоже...
-- Я отправил Рылеева в Петербург. Когда мы вернёмся в столицу, ты и дети
переедете в свои апартаменты в Зимнем.
  Император улыбнулся возлюбленной и отправился пить свою утреннюю простоквашу
в компании лейб-медика Боткина и генерал-адъютанта Салтыкова.

-- Что нового у меня, генерал?
-- Полчаса назад прибыл его высочество великий князь Константин Николаевич.
  Государь в некотором раздумьи оглядел обеденную залу.
-- И где же он?
-- Прогуливается по парку в ожидании вашего величества.
-- Так пригласи его.
  Минуты через три вошедший как всегда быстрым шагом генерал-адмирал сердечно
приветствовал брата.
-- Как добирался, Костя?
-- Дольше чем думал, Саша, дороги забиты, туда воинские эшелоны, обратно
раненые, турки пленные. Под Александровском* с пашой пленённым переговорил,
уверил его, что в России ему будут рады. Спросил о настроениях в Стамбуле.
Турок считает, что все надежды султана только на англичан.
-- А чего ж это он с тобой разговорился-то, Костя? Ты же "капудан-паша" его
противника, а он откровенничает...
-- Мне этот турок сказал, дескать, Аллах на стороне победителя, так что не
дело правоверному мусульманину идти против господней воли. Впрочем, я не
столько о внешних врагах хотел тебе сказать, сколько о внутренних друзьях,
с которыми и врагов не надо.
  Ты и сам, государь, Трепова не слишком жалуешь, а мне позавчера петербуржцы
подали адрес с просьбой ходатайствовать пред тобой об удалении его с поста
градоначальника. Совсем уж страх Господень потерял.
  Император поморщился.
-- Скажи мне, Костя, чем вам, либералистам, старик не угодил?
-- Во-первых, на его жалование таких состояний не сколачивают. Во-вторых,
ты помнишь, как в сентябре, я тебе писал о том из Петербурга, просил я Палена
спустить большой процесс на тормозах и отправить большую часть обвиняемых в
Болгарию на фронт, кого в медицинские команды, кого в боевые части? Сейчас все
судейские мастера политического лавирования получили то, о чём я ещё тогда
говорил -- было двести пятьдесят человек, из них за время следствия умерло
больше полусотни! Из оставшихся осуждены только шестьдесят, да и из них Сенат
половину помиловать просит.
-- Ну и что, просит -- помилуем; Трепов-то тут причём?
-- Видишь ли, Саша, люди по два-три, а кое-кто и по четыре года в тюрьме сидят,
маринуются; были недовольные, стали озлобленные. Слава богу, фортуна военная
сейчас к нам лицом поворачивается, и у них есть возможность искупить вину
службой России. Трепов же в Петербурге жестокостью своей тупоумной новых
недовольных плодит. Снова сажать? Конца-края не будет, даже тюрем не хватит.
  Царь снова недовольно поморщился.
-- Во время войны строгость уместна, сами-то в тылу отсиживаются нигилистишки...
Я тебе о другом сказать хотел, видел я на днях твоего Николу. С дамой.
Красивая дама... Фигура -- что твоя виолончель.
  Генерал-адмирал побагровел. Губы его беззвучно зашевелились в ритме,
подозрительно напоминающем бессмертно-матерный "Большой загиб Петра Великого".
-- Погоди, Костя, не ругайся, миловидная особа; и положительно влияет на твоего
отпрыска. Бог с ней, пусть остаётся в Крыму. Ты уж с Санни бы...
  Великий князь облегчённо вздохнул и глянул на часы.
-- Ты знаешь, Государь, Шестаков прислал из Вены подарок.
-- Кто, Костя? Контр-адмирал Шестаков, военно-морской агент?
-- Да, Саша, он; не хмурься, это не очередная самодвижущаяся мина, напротив,
это новинка совсем другого рода, а именно рождественская.
  Повинуясь жесту великого князя, вошедшие слуги установили упакованный
презент, генерал-адмирал дернул за ленточку, и упавшая драпировка открыла всем
очаровательную ёлочку, вращающуюся под музыку вальса, идущую из ящика
подставки. Внезапно в открытую дверь, держась за руки, зашли двое детей --
мальчик лет шести в казачьем костюмчике и девочка помладше в парчовом платье,
за ними вбежала растерянная мадемуазель Шебеко. Император мгновенно покраснел,
а малыши вначале застыли с разинутыми ртами возле игрушки, а потом в восторге
ринулись танцевать вокруг елки.
  Генерал-адмирал впервые увидел побочных детей Государя вблизи...
  Царь кашлянул.
-- Вот, Константин, это и есть Гога и Оля. Знакомьтесь, дети, с дядей Костей...
  Девочка, покраснев ничуть не менее отца, спряталась за ёлочку. А Константин
Николаевич подхватил племянника на руки и спросил:
-- Что, Георгий, хочешь быть моряком? Могу помочь.
-- Я хочу быть гусаром и бить турков! У меня сабля есть, вот!
-- Хорошо, только подрастай скорее, -- несколько смущённый поначалу, великий
князь снова улыбался, -- а то с турками и без тебя управятся.

  Из Ливадии генерал-адмирал отправился пешком, сопровождаемый молодым
адъютантом. Опытный кавторанг Зинченко был оставлен в Петербурге вести
канцелярию. От Ливадии до Ореанды рукой подать, но в этот раз Константин
Николаевич не спешил, собираясь с мыслями.
  _"Всё смешалось в доме Романовых... Брат живет с княжной maritailement**,
почти открыто, даже дети её в Ливадии. Если кто-то из свитских разболтает, а
этого можно ждать, ничего хорошего не выйдет. Сашу, конечно, подкосила гибель
сына. Но война идёт, общество наше судить гораздо, нигилистам только дай
повод, и не одним нигилистам... Да сам-то ты, Костя, хорош гусь. Кабы не был
Никола в Ореанде, стоял бы балетный станок в зеркальной зале, как на
Английской набережной*3... А это мысль... Через полгода снова бы Анюта ножку
тянула, как после вторых родов... боится моя голубушка-балерина располнеть...
И у Саши с княжной уже трое было, и тоже один умер. Серёженьке нашему сейчас
бы четыре годика было. Тоже бы турку бить хотел...
  Познакомил бы его с тем же Макаровым, с Дубасовым... мне бы такого сына, как
Макаров; от Санни все не в масть... Николу от качки тошнит, Костя моряк так
себе, Митя в кавалерию влюблён, а Вячеслав кашляет всё сильней... Санни,
дура... Э-эх, и сам я дурак, недоглядел... Никола, мерзавец, где это государь
его увидел, да еще и с дамой?! Что за дама такая, и государю понравилась, ви-о-
лон-чель... В рапорте у Ростовцева никаких намёков, неужто и граф теперь
покрывает?! Судя по рапортам Николы, сейчас он делом занят. И тут ви-о-лон-
чель, как рояль из кустов торчит. Наш пострел везде поспел."_
  На краю великокняжеского сознания забрезжила смутная догадка. Но показалась
Крестовая скала, Константин увидел блик от бинокля наблюдателя, следящего за
обстановкой на море, а там уже из-за кипарисов завиднелся дворец.
  "_С Крестовой скалы телефонный кабель давеча проложен. После войны надо бы
с Ливадией связь протянуть попробовать. В этом я не силён, но, вероятно,
исполнимо. Сколько можно по телеграфу морзянкой перестукиваться..._"

* Александровск -- ныне Запорожье, Украина.
** по-семейному (фр.)
*3 Петербург.

  Приняв рапорт Ростовцева и уяснив из доклада управляющего дворцом, что сын
с группой офицеров в данный момент наблюдают за ходом работ, Константин
Николаевич отправился осмотреть всё ту же площадку за прудами, ныне занятую
под срочное и особо секретное строительство русского чудо-оружия сербского
происхождения. Сопровождал его в этом походе старый боцман фрегата "Паллада"
с Анненской медалью, ныне блюдущий Ореанду в должности дворецкого.
-- Как, Нилыч, делом тут заняты, или от войны прячутся?
  Боцман расправил усы. Былой командир вопрошал по делу, хоть и с шуткой в
голосе.
-- Да как посудить, выше высочество, -- хрипло протрубил он, -- лесу извели
столько, что на прежний фрегат хватило бы, хоть на "Палладу". А всё только на
ограду. Опять же ежли объект секретный, тайный стало быть, где оцепление?
-- На тебя, Нилыч, надеятся, -- усмехнулся великий князь.
-- И то дело, давеча бухветчика по уху съездил, так он к забору боле ни ногой.
За то и съездил.
-- Молодцом, Нилыч, так держать!
-- А вона и его высочество, с каперангом стоят с "Ливадии" и офицерами.
  При виде отца Никола неожиданно стушевался, а командир "Ливадии" флигель-
адъютант Кроун, каперанг в больших уже летах, увидев генерал-адмирала, подал
команду:
-- Господа офицеры, смирно!, -- и, чеканя шаг, направился к великому князю.
  Константин махнул рукой, пресекая обязательный доклад подчинённого, и
добавил, -- господа офицеры, продолжайте.
-- Двигатели слабы, -- помявшись, сказал механик, -- сормовский завод всё-
таки нарушил спецификацию.
-- То, что они там насобачили -- дело поправимое, Ефимыч, -- вмешался Диков,
уже каперанг, -- мастерские флота это сделать могут. Хоть в Севастополе, хоть
в Николаеве, только затягивать нельзя.
  К совещающимся подошёл Макаров, отдал честь великому князю. Константин
Николаевич оглядел моряка в своё пенсне.
-- Ты уже здесь, герой? Прекрасно. Господа офицеры, смирно! Капитан-лейтенант
Макаров, ко мне!
  Макаров подошёл к августейшему шефу строевым шагом. Константин Николаевич
достал из кармана новые погоны, и протянул их Степану.
-- Поздравляю тебя, Степан Макаров, капитаном второго ранга. Заслужил*! Мины
самодвижущиеся получишь.
  Макаров смешался. Повышение было вполне заслуженным, но совершенно нежданным,
тем более личное вручение новых погон самим генерал-адмиралом. Он отдал честь
августейшему шефу, ощутил крепкое пожатие его руки...

  Константин Николаевич, смутив одного моряка, хотел поговорить со вторым. Но
старик Кроун был туговат на ухо... Флигель-адъютант каперанг Фома Егорович
Кроун был бравым марсофлотом еще задолго до злосчастной Восточной войны**.
  $Шестидесятивосьмилетний$ моряк достойно нёс службу командира царской яхты,
и даже, несмотря на возраст, совершил крейсерский рейд, в котором ухитрился за
восемнадцать часов дотащить словно на буксире за полутысячетонной яхтой
четырёхтысячетонный турецкий броненосный корвет "Ассари-Тевфик", преследовавший
"Ливадию" от Варны, прямо под огонь береговых батарей Севастополя, и не его
виной было открытие огня русскими комендорами с предельной дистации. От
девятидюймовых русских пушек корвет дал дёру.
"_Кроун-то всегда был хорош, и авантюрная жилка в нём была... Сейчас бы ему
лет на двадцать помоложе быть, и не пришлось бы искать флаг-офицера. Этот
чёртов Баранов только что с "Мерсиной" на буксире вернулся, нагеройствовался...
Нет. Его нельзя ни в коем случае, болтлив... И хорошо, что старый Фома не
против идеи._"
  Константин мысленно подбирал кандидатуры, отводя одну за другой. Макаров
отпадал. Яхте требовалась охрана, как по пути к месту применения, так и на
обратном курсе. Вот это задача по плечу новоиспеченному кавторангу. В
очередной раз мелькнула мысль вызвать с Дуная Дубасова, как это было сделано
с Рожественским, после лечения и личного доклада генерал-адмиралу в Санкт-
Петербурге так и не доехавшим до места назначения.
"_Дубасова нельзя. Вообще нельзя трогать дунайцев. С Алексеем и без того
сложные отношения. Все чаще в морских делах приходится учитывать проклятые
придворные расклады. Р-романовский пасьянс!.. О! Костюха?! Пустое, мал ещё
и годами и чинами, не справится... Начальником Андрея или всё же Федора?..
Пожалуй, Фёдору там самое место._"
  Константин скрежетнул зубами. Бесспорной кандидатуры пока не нашлось, а
умница Шестаков был далеко. Голова пухла и потому, что требовалось формировать
крейсерские эскадры...

* За рейд куда-то@
** Крымская война.

  Закончив разговоры о технике, к отцу подошёл Никола.
-- Папа, я думаю, что это и не только для моря сгодится. Можно в пустыне
разведку проводить, и всяких магометанских безумцев гонять... Представь себе,
вот этакое -- да над Туркестаном.
-- Сколько Николу не корми, от моря его тошнит, и как только на лошади
скачешь?.. -- шутливо заметил Константин Николаевич, -- но говоришь по делу.
Ладно, пойдём пока.

  По мере приближения ко дворцу Никола заметно заволновался.
-- Ну что у тебя там, выкладывай, -- на сей раз генерал-адмирал обошёлся без
традиционного "мерзавца".
-- _Papa_, есть у меня один... -- с непривычной робостью начал молодой великий
князь, стоя на ступенях дворца, -- поставщик... только, ради Бога, будь
снисходителен.
  В холл впорхнула очаровательная женщина с яркими карими глазами, и сделала
реверанс перед генерал-адмиралом, который оглядел её в пенсне.
-- Александра Абаза, ваше императорское высочество.
  Константин Николаевич, вскинув голову и надменно прищурясь, стал неуловимо
похож на своего Незабвенного папеньку.
-- А вот и милый лейтенантик, -- протяжно произнёс он; в голове его сложился
весь не столь давний пасьянс, -- здравствуйте, госпожа Демидова. М-да, хорош
поставщик, безусловно хорош... Как поживает ваша маменька, дражайшая Юлия
Фёдоровна, играет ли?
-- Благодарю вас, ваше высочество, хорошо, -- Александру смутил неожиданный
вопрос, -- насколько мне ведомо, музицирует на рояле.
  Отец, изо всех сил пытаясь быть суровым, повернулся к сыну.
-- Ну ты и м-м... Впрочем, ладно... Государь не против твоего "поставщика", --
великий князь усмехнулся.


Глава тринадцатая

Плоды реформ

Пятница, 13 января 1878

Санкт-Петербург

 Кошка с крыши -- мыши в пляс.
 Русская народная пословица.

  Была у фон Кирхберга слабость. Любил он поспать подольше, засиживаясь до
первых петухов за столом, раньше за служебным, теперь за карточным. А если и
просыпался рано, прокручивал мысли, дела, составлял планы, обречённые сейчас
на хранение в пыльной папке сейфа, и вновь сладко засыпал. Вот и сегодня,
валяясь в постели, Кирхберг вспоминал разговор с бывшим сослуживцем, с
которым отобедал на днях. Тот не скрывал тревоги...

-- Что-то будет, Николай Григорьевич... Большой процесс завершается, государь
высказал пожелание о скорейшем завершении дела, а Пален* его верноподданически
понял. Вот правосудие и закрутилось в удвоенном темпе.
-- Граф всегда отличался гибкостью в позвоночнике. А что же приговоры?
-- Судите сами, уже шесть десятков смутьянов оправдали вчистую. А большинству
зачли следствие.
-- Вот-те на, торжество либерализма. Сослали бы хоть, что ли, где это видано?
-- И я о том же. А ещё под Новый год ваш карточный партнёр помер. Шуму было...
-- Слыхал. Пол-дивизии нигилистов проводило. Их бы на болгарский фронт...
-- От Литейного аж до самого Новодевичьего@ монастыря на руках гроб несли, речи
на кладбище произносили...
-- Вот-вот... Куда же смотрели отцы-командиры?
  Собеседник развёл руками.
-- Так уж вышло, ваше превосходительство. Его высокопревосходительство Николай
Владимирович** был вызван к Государю, в Ливадию, у генерала Никифораки*3
приступ почечный, он после Нового года рвал и метал, а за главного оставался
Шульц, вы же понимаете...
-- Понимаю, -- хмуро кивнул Кирхберг.
  Управляющий третьим отделением и товарищ начальника корпуса жандармов
генерал Шульц всегда был предельно осторожен, недаром пересидел четырёх
главноуправляющих.
-- Ну вот, пришлось проглотить, больше скажу, Николай Григорьевич, -- визави
генерала понизил голос, -- конфиденциально сообщается, что венок несли, а на
нём написано "от социалистов" огромными буквами. И возложили. Полиция
вмешиваться не стала... и наши тоже. А знаете, почему?
-- Ну, полковник, вы преувеличиваете мою осведомлённость.
  Сослуживец ещё понизил голос.
-- По агентурным сведениям, у нигилистов было до полусотни револьверов. А то и
больще. Сами знаете, чем это чревато в такой-то толпе...
-- Увы, да-а уж... -- потянул Кирхберг, потирая бедро.

* Граф Константин Пален, министр юстиции.
** Мезенцев.
*3 начальник штаба жандармского корпуса.

  Поздним утром Кирхберги чинно пили кофе.
-- Коленька, ты только представь, Ольга Беглицкая давеча упомянула в разговоре,
я теперь понимаю, государь примчался не просто так. Для душечки его в Зимнем
апартаменты отделывают. Как раз над покоями императрицы.
-- Фу, Катя, тут же Мари, а ты о таких вещах, -- проворчал отставной генерал.
-- А то, _papa_, я не в России живу, -- Маша очаровательно улыбнулась, -- и не
знаю, что император с княжной Долгорукой в связи...
  Екатерина Андреевна поджала губы.
-- Мари, боже мой, где ты таких выражений набралась?
-- У Льва Николаевича, _maman_, Толстого. "Анну Каренину" читаю.
-- Безнравственные граф Толстой вещи пишет сейчас. Не смей читать эту гадость!
-- Что ж тут безнравственного, мама? Вронский -- так вылитый наш Федька.
  Николай Григорьевич, по старой привычке державший руку на пульсе и читающий
потому модную литературу, втихую фыркнул в салфетку.

  Внезапно раскрылась дверь и без доклада почти вбежал Стерёгин.
-- Добрый день, дамы, добрый день, ваше превосходительство. Позвольте в ваш
кабинет.
  Мария стрельнула глазами в присяжного кавалера, но тут же премило нахмурила
брови. Молодому ротмистру было явно не до неё.
  Прикрыв за собой дверь кабинета, старый жандарм вопросил:
-- Что стряслось, Алекс? На тебе лица нет.
-- В градоначальника стреляли, часа два назад.
-- Допрыгался, старый дурак.., но гада-то поймали?
-- Гадину, ваше превосходительство! Барышня стреляла.
-- Барышню? Вот-те на... -- Кирхберг удивлённо почесал кончик носа, -- давай,
Алекс, рассказывай подробнее.
  Экс-адъютант отрапортовал толково, с необходимыми деталями, как в былые годы.
Носатый задал два-три вопроса, и, тряхнув колокольчик, крикнул:
-- Эй, Петруша, давай бегом одеваться, да не сюртук, мундир, шинель.
  Поеду-ка я, Алекс, Фёдор Фёдорыча, дуралея старого навещу, справлюсь о
здоровье. Твои глаза хороши, но и мой опыт не помешает. Петрушка, -- снова
прибавил он голос,-- да где ж ты, чёрт, копаешься? А ты, Алекс, дуй к Цепному
мосту прямо в картотеку. Неужто эта особа у нас нигде не проходила?..
  Александр невинно посмотрел на бывшего начальника.
-- Так точно, именовала себя Козловой, но предположительно идентифицируется
как Засулич, прикосновенно к нечаевскому делу. Среди наших слушок пробежал,
что о ней и через Одессу знали, только вот... прохлопали...
-- И ты ещё здесь?!
-- Да ведь был уже, ваше превосходительство. Там сейчас и так не протолкаться,
и адъютанты генерала Мезенцева, и ротмистр фон Шиппен. Толпятся у картотеки
все, кого пустили, я с полковником Хомутовым проскользнул, а тут бедняга
Кириллов* едва не в ночном колпаке примчался на лихаче**, писарей его
вытолкали, да и нас тоже.
-- Адрес её известен?
-- Так точно.
-- Лети туда, с следователями поговори. Кофе с Мари вечером попьёте.
-- Ваше превосходительство, мне же обзор по письмам с Дуная составлять, для
генерала Шульца.
-- Да твой обзор на хрен никому не нужен ближайшие трое суток, -- Кирхберг
невесело рассмеялся, -- помяни моё слово, Шульц о нём и думать забудет.

* Заведующий картотекой III отделения.
** "Экстренное такси" тех времён, дорогой, но быстрый извозчик.

  Возле дома градоначальника стояло несколько карет, несли службу усиленные
полицейские караулы. Кирхберга в его шинели пропустили беспрепятственно, кое-
кто по старой привычке вытянулся во фрунт перед отставным жандармским
генералом.
  Лежащий в квартире на втором этаже дома раненный выстрелом, направленным
мстительницей в спину, Трепов был необычно тих, бледен и невообразимо зол.
-- Вот, Николай Григорьич, дожил на старости лет до такого позору, -- старый
градоначальник говорил, не разжимая челюстей, -- сопливая девка стриженая
стреляла...
-- Лежите, лежите, Фёдор Фёдорович, вам волноваться вредно. А кто ж её
обезоружил, адъютанты?
-- Да, Курнеев и Греч. Взглянуть небось хочешь? Вон, в приёмной её допрашивают,
мерзавку, там и Путилин* сидит.
  Толпа выражающих сочувствие сановников росла, и Носатый, откланявшись, решил
удовлетворить законное любопытство...

* Знаменитый петербургский сыщик, ставший начальником сыскной полиции.

  Спускаясь по разным сторонам парадной лестницы с известным петербургским
юристом Кони от раненого, которому уже во второй раз собирались извлекать из
тела пулю, поперву не найденную зондом, Николай Григорьевич увидел, как по
лестнице навстречу побежали флигель-адъютанты, а потом показалась высокая
фигура императора, медленно шагавшего по лестнице, и за которым узнаваемыми
тенями следовали Адлерберг и Рылеев.
-- О, Кирхберг, да ты еще не сдох со скуки, лёжа на диване? -- Государь
попытался улыбнуться, преодолевая астматическую одышку.
-- Ваше величество, где ж тут скучать, когда девицы в градоначальников стреляют.
В прежние времена такого не было...
-- Да уж, скучаешь, небось, -- царь ворчливо произнес, махнув рукой, -- хм, по
прежним временам...
-- Скучаю по службе, ваше величество.
-- Ну-ну. Хорошо, -- Александр II благосклонно кивнул, шумно вздохнул и
проследовал по лестнице.

  Император бегло оглядел упорно молчалившую нигилистку, рисующуюся
чернобровую девушку, задиравшую нос, возводящую очи горе и всем своим видом
выражавшую непочтение к самодержцу, и вернулся к ложу пострадавшего. Он был
милостиво настроен, выражая своё сочувствие к старому служаке. Но Трепов,
скрипя зубами, поднялся на локтях, и морщась от боли в раненых седалищных
мышцах, бестактно изрёк:
-- Эта пуля, в сущности, предназначалась вам, ваше величество.
  Александр Николаевич Романов брезгливо поморщился, как от дурного запаха, и
немедленно вышел, едва кивнув, и подумав, какую же чушь несёт старик, и что
себе позволяет?! Настроение было испоганено. С трудом подавив приступ
бессмысленного гнева, поскольку ответственных персоналий не наблюдалось, не на
себя же орать, что градоначальник в столице -- болван (а приступы гнева у
Александра II, как известно, превосходили таковые его Незабвенного батюшки),
государь проследовал в Зимний, где и разнёс старания Рылеева в пух и прах, ибо
апартаменты княжны Долгорукой готовы и по сию пору не были.

  Дня через три, поспорив в очередной раз при сочувствии Милютина с братом
генерал-адмиралом по вопросу Константинополя, государь с обострившейся астмой
после обследования Боткиным снова отбыл в Крым.
упоминание про кирхберга и адлербергу упоминание никифораки в комиссии


Часть вторая, ретроспективная. Радетели

Глава 1

В поисках себя

..... 18 октября 1873

//краткая полу-биография Николая Константиновича, писанная от первого лица
  Мать он обожал с детства. Вечно занятой отец был то далёк, то нелоступен,
то чем-то недоволен, маменька же, которую Никола видел ещё реже, его любимая
и самая лучшая в мире маменька щедро оделяла его материнской лаской. Он скучал
по ней, ревновал и к Оле и Костюхе, и к отцу, порой увозившему в дальние
путешествия. Но Оля всё же была ему другом. С двоюродным братом Лёкой* их
разделило море -- Николу укачивало в мало-мальски свежую погоду.
  Приставленный к нему воспитателем немец своими щедрыми оплеухами выбил из
Николы детство. Юный великий князь до того не мог и помыслить, сколь
унизительным окажется физическое наказание, механически совершаемое над ним
сторонним человеком. За детские шалости наказывали и прежде, но та "расправа"
была кратка и не так обидна -- шлёпала его нянька, ставила на колени бонна
мадемуазель Л., частенько драл за ухо "дядька" Егорыч@ -- это были мелочи,
которые он стоически переносил, и, любя, прошал.
  Немец лупил его расчётливо. Вслух отсчитывал удары, ждал и требовал извинений
и, бывало, зверел, недождавшись. Когда семья вернулась из Польши, вместо
любимого сына великая княгиня Александра увидела загнанного зверёныша. Глаза
Николы поменяли цвет, из васильковых они стали волчьими -- жёлто-серыми.
Немец был изгнан отцом, но Никола, не колеблясь, приписал эту заслугу маменьке,
спешившей вернуть ему недоданную ласку. Символом семейной идиллии теми вечерами
были родители, снова играющие на рояле в четыре руки, и дети, сидевшие в
"партере". Но Никола замкнулся в себе...

  Вскоре юного князя повлекло к прекрасному полу. Дичась родителей, он
потянулся к девицам, которых исправно поставлял ему верный камердинер. Тогда
Никола менял девочек чаще, чем перчатки., не успевая не то, чтобы привыкнуть,
но даже запомнить их. Потом было поступление в академию Генштаба, успехи у
светских дам, мимолётный роман с двумя танцорками из балета, одну из коих он
отбил у кузена Вово**, а вторую делил с беззаботным Лёкой, искренне не
понимавшим, зачем тратить три года молодости на академическую зубрёжку.
  Холодные серо-голубые глаза повзрослевшего Николы привлекали многих -- от
юных барышень до сверстниц государыни императрицы, от цветочниц до графинь,
но шаблон отношений был одним и тем же, а идеал -- столь же недостижимым.
  Однажды во время масленичного маскарада в Императорском театре ротмистр
Романов натолкнулся на прелестную незнакомку, премило щебетавшую с соседкой
по-английски. Соседку, впрочем, Никола уже где-то видел (быть может, в
собственной постели, но точно вспомнить он так и не смог). Когда смутно
знакомая уронила веер, ему почудилась на её платье непришитая /ещё/ алая
буква. Никола поднял веер и протянул его другой.
-- Ротмистр Волынский, -- щёлкнул каблуками, -- ваш веер, мисс...
-- Фанни, мисс Фанни Лир, -- улыбнулась прелестная незнакомка, -- только веер
не мой, а моей подруги, мисс Грей.
-- Матильда Францевна, -- томно улыбнулась владелица веера, -- или просто
Мэйбл. Вы говорите по-английски?
-- Yes, miss, -- Никола кивнул.
-- Какое счастье! В Петербурге это такая редкость... У милой Фанни, за время,
проведённое в России... сколько ты здесь, дорогая?, нет ни одного знакомого,
говорящего по-английски.
-- О, почти полгода, -- красавица потупила глаза, -- я приехала, чтобы
поступать на петербургскую сцену, но это так трудно...
-- Мисс Фанни, вы актриса, -- по-отцовски изогнул бровь Никола.
-- Актриса... О, нет, я немного пою, немного танцую...
-- Фанни прекрасно танцует, -- добавила Мэйбл, -- вам стоило бы это видеть...
 "_Масленица на исходе_", -- пронеслось у Николы в голове, -- "_коротенький
романчик, который оборвётся с началом Поста, вот самый приятный способ
провести вечер, от силы два-три... В крайнем случае, можно пожертвовать
медвежьей охотой, на которую звал барон Шлиппенбах. Всё равно опять кончится
обычной попойку. Одной пьянкой меньше._"

  Человек предполагает, а Бог располагает, и Николе пришлось пожертвовать
не одним кутежом. Очаровательная мисс Фанни оказалась в его объятьях гораздо
позже намеченного срока.@
  Неожиданно для себя Никола запутался в сетях прелестной американки, запутался
настолько, что уже готов был выложить последний козырь -- своё высокое
происхождение. Но Фанни его опередила. В день Марии Египетской, когда Никола,
с трудом отстояв службу в дворцовой церкви, твёрдо решил объясниться с
американкой, увезя в Павловск, и будь что будет, мисс Лир сходу прервала его
излияния.
-- Как вам не стыдно, ваше высочество, морочить голову бедной девушке!
-- Так вы знаете, кто я? -- опешил великий князь.
-- Вы сын одного из братьев императора, того, что живёт в Мраморном дворце,
мимо которого мы катались в санках. Я-то думала, что вы пригласите меня к
себе, а вы проехали мимо, как ни в не бывало.
"_Знала бы ты, чего мне стоило это..._" -- подумал Никола, уклоняясь от летящей
в него муфты, -- "_ведь и стол был накрыт на двоих, и верный Егорыч дежурил у
моего входа... Я же и виноват; кто тогда пожелал поехать на острова?_"
-- В чём же я виноват, милая Фанни? -- Великий князь подал подруге муфту,
заботливо отряхивая её от остатков снега.
-- Стыдно обманывать девушку! "Ya rotmistr Volynski", фу!
-- Но, поверьте, Фанни, я действительно волынский ротмистр, вернее ротмистр
Волынского полка и, надеюсь, на Пасху буду полковником. Вот, смотри, -- Никола
пытался свести к шутке, -- на мне даже мундир волынцев, я шеф этого полка,
одного из лучших полков гвардии.
-- Ты меня не любишь, -- вновь взмахнула муфтой Фанни, -- и что мне твои титулы
и чины?..

* Вово -- великий князь Владимир Александрович, Лёка -- вел.кн. Алексей
Александрович.

  Следующие недели ушли на то, чтобы убедить сначала подругу, потом любовницу
в том, что быть интимной приятельницей русского великого князя -- совсем не
плохо. Но самым новым для Николы было ощущение непроходящей влюблённости...

  По причине вышеизложенных событий новоиспечённый полковник проводил в
Мраморном всё меньше времени, не очень замечая, что там происходило. Великий
князь ещё и заканчивал обучение в академии, где числился отнюдь не формально,
-- к тайной гордости отца. А дома сгущались тучи...
  Отец теперь круглосуточно отсутствовал -- то в министерстве был, то в
Кронштадте, то в Государственном совете, то в Академии Наук, то на эскадре,
то ещё где-то, но всегда не дома. Маменька волновалась, злилась, устраивала
сцены в редкие заходы отца домой, но это не помогало. И однажды Константин
Николаевич дал волю своему гневу, взбушевав, словно некогда виденный Николой
черноморский смерч. Младшие братья попрятались от батюшкиного ора кто куда,
великая княгиня побелела и упала в обморок, а лакеи тряслись, как снасти в
одиннадцатибалльный ветер. Никола попытался успокоить родителя и заступиться
за мать, но вышло хуже. Перешедший от рёва к хриплому шёпоту великий князь
Константин был ещё страшнее.
-- П-полковник Р-романов, сми-ирно! Кру-угом! Ш-шагом марш!
  С того дня генерал-адмирал бывал в Мраморном ещё реже. В качестве извинений
Николе он преподнёс особняк на Почтамтской, и молодой великий князь стал
приезжать в Мраморный дворец только по воскресеньям.
  С Фанни они жили душа в душу. Впрочем, Никола, находивший в своей любовнице
всё новые достоинства, временами был расточительно щедр, а иногда скуп до
невозможности.
  Маменька, при поддержке государыни императрицы, требовала от Николы жениться,
допуская, в принципе, брак по любви, но, понятное дело, на немецкой принцессе.
Молодому великому князю не было дела до ходивших в высшем обществе слухов о
"порочащей его связи", но когда он слышал /это/ от Александры Иосифовны, ему
становилось не по себе.
  После официальной поездки Николы на воды осенью, когда Фанни тайно составила
ему компанию, маменька ополчилась на сына с удвоенной силой. Её идея-фикс, что
эта проклятая американская авантюристка отнимала у неё сына, а с тем и
последние надежды на примирение с мужем, была однажды в полный голос озвучена
при Николе, и он поспешно ретировался с поля боя. @Италия в 1873, это Эмс

  Всё же женская солидарность побеждала. В феврале следующего года ротмистр
Романов был отправлен в поход на Хиву, на туркестанскую границу. Это произошло
с подачи маменьки, отчаявшейся оторвать Николу от американки. В судьбе его
приняла участие императрица, и даже, в какой-то степени, сам августейший
дядюшка, который дамскими усилиями был ознакомлен с тенденциозно подобранными
фактами и согласился на "ссылку" племянника в действующую армию.

  В том тяжёлом походе молодой великий князь не только сидел при штабе. Его
отправляли в рекогносцировки, он попадал и в песчаные бури, и под артогонь.
Вначале на съёмках кроков* Николу сопровождал топограф, которого из-за
лихорадки отослали в тыл ещё до перехода по пескам. В помощь князю прислали
новоиспечённого выпускника академии Генерального штаба штаб-ротмистра Сергея
Гонвельта, исполнявшим обязанности одного из топографов казалинского отряда.
Тогда, год назад, Никола ещё и предположить не мог, как вскоре изменятся
судьбы как его самого, так и рослого штаб-ротмистра, посоветовавшего ему
оставить, несмотря на лихорадку, в новопостроенном близ урочища Хал-Ата
Георгиевском укреплении большинство вроде бы необходимых в походе вещей.
Походное приятельство, незаметно перешедшее в крепкую дружбу, связало таких,
казалось бы разных людей, к пущей ревности верного, но недалёкого адъютанта
Варпаховского. 
  Никола успел переболеть лихорадкой, побывать под обстрелом на рекогносцировке 
у стен Хивы, где "халатники" стреляли по русским всадникам из пушек. Ротмистра
Романова обдало песком от ядра, рикошет которого едва не убил его кузена
Евгения, герцога Лейхтенбергского. 
//  Штурм, жестокий и кровавый
  При взятии дворца великий князь снова отличился. Он с дюжиной охотников
пробрался через взорванное окно-бойницу в гарем сбежавшего владыки вопреки
строгому запрету командующего войсками генерала Кауфмана, где и успел свести
знакомство с пятипудовыми наложницами. Хорошо прочувствовав восточный
менталитет, Никола не сошёлся во мнениях с генералом, в обычаях войны истым
европейцем, и потому затребованный князем в качестве унижающего выкупа личный
ханский жеребец так и не был отдан русским войскам. Но больше всего удивил
Николу полученный в награду орден Владимира III степени. Представляли его и к
Георгиевскому оружию, но за "художества" великий князь получил лишь очередной
чин. @Гонвельт
  Вернувшись в столицу, герой хивинского похода снова застал семейную идиллию.
На званом вечере, устроенном в честь его возвращения в Мраморной дворце, на
маменьке сияло новое колье с экзотическими розовыми бриллиантами. Отец был
явно в духе. В конце вечера Константин Николаевич и Александра Иосифовна,
окружённые детьми, снова играли вместе на рояле, но внезапно маменька
расплакалась и выбежала из залы. Генерал-адмирал молча побарабанил пальцами по
крышке инструмента, закрыл его, кивнул старшему сыну и вышел.

  Полковник Романов вместе с обожаемой мисс Лир вновь пустился во все тяжкие.
Ещё год назад был куплен домик и обстановка для Фанни, но теперь она жила в
особняке с Николой, который обдумывал морганатический брак с любимой женщиной.
Великий князь прекрасно знал, что государь согласие на подобные союзы даёт
редко, и поэтому помысливал о том, чтобы выехать инкогнито из страны вместе
с Фанни и пожить за границей частным порядком. Однажды у Николы проскочила
мысль, что революция может помочь даже ему, ибо дядюшка был против "свадебных
фокусов" со стороны членов императорской фамилии. Но пока всё это было лишь
бесплодным умствованием.
  Наконец, маменька вместе с императрицей не нашли ничего лучшего, чем
вновь пожаловаться августейшему дядюшке.
-- Саша, тебе не кажется, что Никола подаёт дурной пример подрастающим
братьям? И в кого он только пошёл?
  Император молча проглотил пилюлю. На полях его собственного дневника,
заглянув через плечо владельца, можно было бы заметить несколько штриховых
рисунков -- на них, изображённой в три четверти и в профиль, несложно было
узнать княжну Екатерину Долгорукую; тайный роман государя был в самом разгаре.
Однажды зимой, будучи в Павловске, царь было взял племянника за пуговицу и
даже собрался прочитать ему нравоучение, но увидел в глазах Николы пыл
юношеской влюблённости, смутился сам и скомкал разговор.

//Кусочек про Хиву и ещё -- про панталоны
//сифилис?
//знакомство с Гонвельтом в Хиве и розовые панталоны маменьки по возвращении
//осенняя поездка в Неаполь


Глава 2

Мальтийские рыцари

Пятница, 11 января 1874

Павловск

 Веселие в России есть питие.
 Почти народное.

  С ночного неба сквозь позёмку безучастно глядел полнеющий месяц. В
запряжённых резвой парой санях, мчащихся вихрем по пустынным дорогам, сидели
укрытые медвежьей полостью, два кузена-гвардейца -- поручик князь Георгий
Долгоруков и безусый корнет Митька Савин; правил старший, но прихлёбывали из
маленькой пузатой бутылки строго поочерёдно. Настроение было отличное, только
что обыграли в карты уйму народа. Выигрыш, частью уже наличный, грел души
не слабее коньяка.
-- ...Представь себе, Митька, я уж подумывал о женитьбе. Отдаться какой-нибудь
не слишком пожилой вдове с имением...
-- А как же наследство? У тебя столько бабушек, тетушек, кузин бездетных...
-- Есть и без меня претенденты. Один дядюшка-генерал Фадеев чего стоит. Крепок
старый дуб. Да и есть еще наследнички, взять того же кузена Александра, или
Сержа. Ты представляешь, наш карапуз Серёженька корпит над железнодорожными
тарифами. Не дворянское это дело, да что поделаешь, голландская кровь над
долгоруковской взыграла. Ты лучше у Федьки долг забери, а то он угодит на
погост, или в армию переведут, чтоб неповадно было. Только ты с ним...
поделикатней...
-- Что ж так? Что он вообще такое, Федька Кирхберг? Играет вроде прилично...
-- Да, игрок не последний, весь в папеньку. Но поперву он лихой бретёр. Давеча
стрелялся из-за актриски с Плантатором, шляпу прострелил ему, а тот, не будь
дурак, сбил с его сигары пепел, да и как картинно сбил...
-- Какой плантатор?
-- Гриссом, Артур Фёдорович, американец, что на Любе Барышниковой женат,
наследнице золотошвейной мануфактуры. Ну помнишь, позументы мундирные...
  Митька отрицательно помотал головой.
-- А заодно и золотое и серебряное шитье для духовенства. Конюшню старика
Барышникова помнишь, полковой ремонтёр*?
-- Ещё бы, ка-акие лошади, -- теперь корнет кивнул, -- вот тебе и купец!
-- Так преставился старик Сильвестр, вот зять-американец теперь капиталы и
прокучивает. Конный заводик-то тестев ставит на современный манер.
-- Так почему же плантатор, Жорж?
-- Ха... Ну ты, Митенька, меня удивляешь. Ты как Мишель Ардан у мосье Верна,
с Луны свалился... Гриссом этот -- бывший майор армии американских конфедератов,
удалой кавалерист, наших по-ковбойски натаскивает стрелять с седла и прочим
кунштюкам учит. Кое-кто из стариков плюётся, плебейство, дескать, а нашему
брату нравится; как у нас за плантатором повторяют, что легко в ученье --
тяжело в гробу.
-- Это же надо, америкашка -- Суворова цитирует... -- Митька отшвырнул в
искрящийся снег бутылку.
-- Кого? Князя Александра Аркадьевича? Тоже мне нашёл кавалериста!
-- Ну, Жорж, на этом ты меня не подколешь. Его дедушку-полководца, конечно.
-- Александр Васильич, Царствие ему Небесное, -- Георгий перекрестился, --
сказал "Тяжело в ученье -- легко в бою". А это верхоглядство всё, Митенька, от
твоей недоученности. Лентяй ты, кузен, хоть и с большими способностями. Главное
тебе здесь не споткнуться.
-- Ты меня введи в компанию, /пенки/ поделим пополам. А про долг забудем по-
родственному.
  Поручик извлек из ящика в ногах очередную бутылочку, срубил пробку @палашом,
и не выпуская из рук вожжей, надолго припал к содержимому.
-- Выгорит дело, Митька, нюхом чую; Варпаховский игрок азартный, да и другие,
а уж если Сам сядет, дело пойдёт.
-- Сам-то, поди, в Зимнем пирует? -- Корнет приуныл.
-- Не-а. Волынцы с караула сменились, наверняка в Павловске гуляют, стало быть,
и /полковник/ с ними.
-- Сколько пропулим для форы? -- Митенька решительно настраивался на игру.
-- Четверть, не больше... -- князь, опростав бутылку, закашлялся на ухабе, но
и сейчас вожжей не выпустил, -- ну, от силы треть.
  Митька треснул кузена по спине.
-- Жорж, гони осторожней, чай, не фельдъегеря.
-- Не боись, Митюха, -- Георгий наконец прокашлялся, -- один раз живём, да и
дорога широкая!
  Сани мчались лихо. Миновав Славянку, распили ещё бутылочку. Вдали показался
заснеженный Павловск, где на улице чуть не сбили заполошную бабу. Вынырнувший
у Садовой решётки служивый, разглядев гвардейские погоны, взял под козырёк...

  Пролетев заснеженными дальними аллеями, кузены увидели огни дворца и,
перемахнув напрямую Вокзальные пруды, миновали рощицу. Сани въехали в Чугунные
ворота, Жорж снова ухарски свистнул, лошади прибавили ходу. Подскочили на
мостике, и вот уже круглый двор, где грозный государь Павел Петрович сурово
взирал на молодых офицеров из-под снежного плюмажа, венчавшего бронзовую
треуголку.
  Из распахнувшихся дверей выскочил лакей с фонарём.
-- Его императорское высочество великий князь Николай здесь?
-- Извольте, господа, в гардеробную.
  Вынырнувшие конюхи приняли вожжи и кузены проследовали в глубину дворца,
передаваемые с рук в руки вереницей всё более важных лакеев. Князь двигался
с неумолимостью конной лавы, Митенька скромно следовал в арьегарде, замыкал
шествие лакей с ящиком из саней в руках. Ближе к личным апартаментам молодого
великого князя Жорж несколько сбавил темп и тон.
-- Скажи-ка, милейший, -- обратился он к очередному лакею, величественному,
как императорский гофмейстер, -- капитан Варпаховский у себя?
-- Никак нет-с. С их высочеством в столовой.
-- Хорошо. Доложи-ка, любезный, поручик князь Георгий До...

  Но доклад не понадобился. Из распахнувшейся двери, едва не приложившей князя
по лбу, спиной вперёд вывалился пьяный в дым офицер-волынец.
-- Ба, Рябинин, здорово, дружище! -- Князь сразу повеселел.
-- Жорж, ты что ли? Тебя-то и не хватало. Что же ты так поздно, мы уже и пить
устали, -- гвардеец еле ворочал языком, -- а это кто?
-- Ящик с коньяком! -- последовал ответ, -- а это так, мальчишка-кузен.
  Корнет по-девичьи залился краской.

  Гвардейская пьянка была в самом разгаре. Вокруг уставленного полупустыми в
основном бутылками стола сидели, стояли и возлежали, чаще откинувшись на
спинки стульев, до полутора десятков молодых офицеров, явно преобладали
мундиры Волынского полка. //описание мундира
  Чуть в стороне от стола, слегка раскачиваясь в кресле с бокалом вина, сидел
двадцатитрёхлетний гвардии полковник. Это был лихой герой Хивы, старший сын и
наследник хозяина дворца, великий князь Николай Константинович. Скептически
слегка приподняв бровь, подобно родителю, он рассматривал своё окружение, и
взор его, казалось, говорил о несовершенстве окружающей человеческой природы.
  По правую руку, очевидно, разместился его адъютант -- пресловутый капитан
Евгений Варпаховский. Далее на стуле развалился медведеподобный ротмистр,
огромная ручища его твёрдо сжимала кружку мейсенского фарфора, мундир был
расстёгнут на три (sic!) пуговицы. На соседний стул плюхнулся Рябинин, тщетно
пытаясь привлечь внимание его высочества. Следующие двое офицеров почивали
сидя, словно проглотив штыки. За ними за большой бутылкой белого стекла
недреманным оком нёс вахту худощавый моряк с погонами лейтенанта@. И кто-то
притаился в конце стола, с трудом ковыряя вилкой остатки.
  Слева от Николы компания подобралась попестрее. Ближе всех к хозяину
помещались двое английских моряков, один из которых вращал глазами враздрай и
кавказец. Меланхолически обгладывающий очередную ножку пулярки высоченный
худощавый ротмистр с аксельбантом Генерального Штаба подпирал левым кулаком
ухо и исподволь оглядывал вновь прибывших внимательными серыми глазами
прикидывающегося пьяным человека.
   За ним сидел какой-то незнакомый адъютант, видимо, озирающийся в тщетных
поисках шефа, пирующего сейчас в Зимнем дворце. Офицер, сидящий после пьяного
адъютанта, щурил свои восточные глаза, разглядывая на просвет стопку с
прозрачной влагой -- говорят, ночью и под крышей можно, тем более, что это
явно была пшеничная. Был здесь и светловолосый крепыш с погонами гвардейского
подпоручика артиллерии, который сосредоточенно пытался намотать на палец нитку
воздушного шарика, обстреливаемого маслинными косточками. Обстрел посредством
ложки вёл некий субъект во французском мундире. На этом конце стола в салате
спали.

* (Флотское) в разные стороны.

  Судя по степени опьянения честной компании, наполеоновские планы кузенов-
картёжников рассыпались в прах. Уже и сам с трудом соображающий в тепле Жорж
лихо представился.
-- Ваше императорское высочество, честь имею явиться, лейб-гвардии гусарского
полка поручик князь Георгий... -- тут он икнул, снова закашлялся, но браво
вскинул руку, -- позвольте представить трофеи...
  Лакей внёс коньяк, вызвав почти всеобщее оживление. Очнулся даже огромный
ротмист, заявивший громогласно, что эту гадость он больше пить не будет. И
меньше -- тоже. Адъютант великого князя приветливо помахал рукой, оглядывая
стол в поисках закуски.
  Никола поднял вторую бровь; пьянка явно ступила в решающую фазу.
-- Ротмистр Шлиппенбах, -- зычным голосом объявил он, -- пора проветриться, за
мной! Расслабленных не бросать, выносить! -- и решительно двинул к выходу.
  "Медведь" кое-как поднялся, и потащил на себе самого пьяного англичанина.
После купания в снегу, более длительного для самых нетрезвых, вытащенных
товарищами за ноги, недолгого, но жестокого боя снежками, колонна господ
офицеров вернулась в столовую, убранную и вычищенную; стол был вновь накрыт.
-- Кто это с тобой, Жорж? -- обратился Никола к князю, наконец-то соизволив
заметить Митеньку, -- что за птенец к нам залетел?
-- Честь имею представиться, ваше высочество, лейб-гвардии гусарского полка
корнет Дмитрий Савин, -- с несколько нарочитой робостью пропищал Митька,
молясь о чуде "_Да мИнет меня, Господи, пьянка сия..._".
  Но Фатум был неумолим. Протрезвевший Шлиппенбах взревел "А ящик-то неполный!"
  Пересчитав взглядом бутылки Рябинин пробормотал почти трезво "Да, Ж-жорж,
действительно не того..."
-- Четырёх не хватает, -- деловито уточнил адъютант Варпаховский.
-- Именно, -- переплюнул через губу длиннющий ротмистр, опять жуя куриную ножку.
  Никола вприщур взглянул на корнета и поручика...
  Жорж оторопел. Подкрутив ус, он пробормотал, "Ваше высочество, дозвольте
э-э... поискать в санях?".
  У то бледнеющего, то краснеющего Митеньки вспыхнула было надежда, что Жорж
сунул слуге не тот ящик, пили-то явно из этого, а полный должен был остаться
там.

  Увы, как выяснилось через минуты, в санях было пусто -- в Павловске, как и
везде во дворцах, лакеи были не промах. Дело запахло фотогеном* и Митьке стало
страшно, что не укрылось от бдительного взгляда единственного в компании
русского моряка. Жилистый лейтенант вперил в юного корнета орлиный взгляд
левого глаза, -- правый медленно заплывал, подбитый снежком.
-- А корнетик-то хлюздит! Ишь побледнел!

* керосином.

  И понеслось. Кто-то наставил на Митеньку прокурорский перст: "Этот-то небось
и выжрал!"
-- Да он и пить наверняка не умеет, мальчишка же, -- проявил великодушие
генштабист, чем только подлил масла в огонь.
  Сам с трудом понимая по-русски, один англичанин пытался что-то объяснить
второму, хлопающему глазами, но явно без особого успеха.
-- Нэхрыст окаянны! -- дружно заорали кавказец и киргиз.
-- Нехристь? -- переспросил Рябинин, -- Рыцари, крестить его!
  Варпаховский солидно кивнул головой, не спуская глаз с великого князя,
казавшегося ко всему безразличным.
-- Крестить! -- грохнул кулаком по столу Шлиппенбах, как сваю вбил.
  В возникшем вслед за тем кратком, но жарком богословском споре, по чину
какой конфессии крестить неофита, все были наголову разбиты тонким аргументом
артиллериста, что кроме как на католичество помимо выпивки коньяка не хватит...
  Митенька стоял ни жив ни мёртв. Он оторопело поводил глазами в поисках Жоржа,
и перед ними плыло. Осенними мухами об стекло черепа бились мысли:
"/Позорище... Из гвардии вылететь вон... Застрелиться.../"
  Меж тем господа офицеры притащили широченное кабанье блюдо, Митеньку
подхватили под руки и вознесли. "_Господи, яви чудо! Спаси, пронеси..._" Но и
мимо блюда не пронесли. За шиворот упали первые капли...
  И чудо явилось -- стремительно распахнулась дверь и в зал явился ангел.
Ангел была среднего роста с вьющимися каштановыми волосами, чудными, вроде бы
синими глазами и припухлыми розовыми губами, одетой по последней парижской
моде.
  Несмотря на весь трагизм ситуации -- коньяк уже лился на макушку толстой
струёй, Митенькины глаза, видавшие модные дамские журналы, зафиксировали
наличие весьма пикантного турнюра.
-- Nicky, my darling, what does it matter? Что ви делайт с бедни бой? Shame
on you, misters! Ypu torture the child!*
  Митенька увидел бездонные глаза и понял, что пропал...
  Восхитительная незнакомка топнула ножкой "Никол'а!". Великий князь поднёс
палец к губам, улыбнулся и подмигнул, дескать, в порядке.
  Встрепенувшийся француз любезно разъяснил:
-- Les boyars russe tradiсion, mademoiselle Fanny**.
  Не на шутку озлившаяся прекрасная незнакомка выдернула корнета, благоухающего
клопами и мокрого, словно мышь, корнета из блюда за руку.
-- Всьо, всьо, малыщь, не бойсья.
  Её рука была тёплой и мягкой, а удивительно тонкие пальцы, сжавшие запястье
корнета, были так приятно (и неожиданно) сильны, что Митенька уже ничего не
боялся.

-- Представление окончено, господа рыцари, -- донёсся как бы издалека голос
Николая Константиновича. Великий князь во избежание конфронтации с любовницей
решил изменить курс на памятные ему с детства шестнадцать румбов*3, -- тем
паче, мы нарушили традицию.
-- Теперь уже поздно, -- снова с тем же скучающим видом развёл руками
генштабист, -- впору прощения просить.
-- Ротмистр Гонвельт прав, -- решился Никола. -- И попросим. Господин корнет
-- от имени присутствующих приношу вам наши искренние всепьянейшие рыцарские
извинения. Мальтийцы!
  Великий князь церемонно поклонился. Все присутствующие соотечественники с
более или менее неуклюжей грацией преклонили колено, а иностранцы вытянулись
во фрунт. Мокрый как мышь, Митька малиново зарделся.
-- Герольдмейстер-то наш по полку дежурит, -- вклинился Рябинин.
-- Мишель, да объясни же ты салаге, -- досадливо добавил моряк.
  Фанни тем временем поняла, что влезла в какой-то загадочный офицерский
ритуал, и спряталась за спиной великого князя.

-- Видишь ли, Дмитрий, это не позор, а честь большая, это же Павловск.
Мальтийские традиции и всё прочее. Мы, конечно, не орден святого Иоанна
Иерусалимского, -- великий князь улыбнулся, -- но тоже не лыком шиты, и не
лаптем щи хлебаем. Здесь в соседней зале прадед мой, государь Павел Петрович
в рыцари посвящал. Вот и мы теперь изощряемся.
-- Изврашшаэтес? -- переспросила Фанни?
-- Нет, ангел мой, это совсем другое, -- ответил Никола, после чего протяжно
закашлялся, чтобы не расхохотаться во всю глотку вместе с другими русскими
офицерами, кои в основном подавляли смех скорбными минами.

-- Позвольте представиться, -- через добрую минуту произнёс второй адъютант, -- Мишель Олсуфьев,
адъютант герцога Лейхтенбергского. Наш прадед мальтийским командором был при
Павле Петровиче, вот братца моего герольдмейстером и выбрали. Но он сегодня
на дежурстве, мы потому ерунду и сгородили...

* Стыд, господа, пытать ребёнка! (фр.)
** Русская боярская традиция, мадемуазель Фанни.
*3 На противоположный (мор.).


Глава 3

Борзой котёнок

Воскресенье, 17 февраля 1874?

#

  Как и полагалось двадцатилетнему гусарскому офицеру, Митенька политикой не
интересовался. Шалости за картёжным столом, успех у милых дам, новости полка
и конюшни, ну и, конечно, светские скандалы, околотеатральные новости --
типичный круг интересов молодого лейб-гвардейца, не слишком обременявшего
себя службой, ну разве что с поправкой на некоторую меркантильную
озабоченность.
  Разговор с генералом Кирхбергом не просто ошеломил Митьку: в первые минуты
он был смят, растоптан и смешан с грязью; его самолюбие, столь тщательно
лелеемое им с младых ногтей, получило увесистую оплеуху. Цепкий ум корнета
лихорадочно искал выход; он понимал, что оставка или отъезд за границу не
особо-то и спасут от жандармских тенет, да и жить-то на что-то надо. В отличие
от родовитого Жоржа наследство ему не светило, по крайней мере в ближайшее
время, а отцовские капиталы были уже почти просажены. А как же Фанни? -- ведь
он не допускал и мысли о разлуке с ней.
  Неожиданно Савин свыкся с мыслью, что он находится на генеральском крючке.
Старый шулер раскусил его, и предлагает играть наверняка, краплёными картами;
ну что ж, во всяком случае, тыл у него теперь обеспечен. Посмотрим, ваше
императорское высочество, чья возьмёт. Главное -- не трусить. Марш, марш
вперёд!.. азарт предвкушаемой игры кружил голову, помогая забыть о
предательской дрожи в коленках.

  С утреннего развода свободные от службы волынцы вернулись понурые, и даже
обильный обед у Кюба не поднимал настроения. Два стола были накрыты на
восьмерых, гостящий Митенька успел выпить аперитив и съесть толику горячего,
тем временем ротмистр Шлиппенбах молча опустошил целую супницу, а Рябинин 
опрокидывал рюмку за рюмкой. Шеф волынцев приказал его не ждать.
-- Виктор Борисович, что вы грустны, как на похоронах?
-- А на похоронах и есть. Полковую славу хороним, -- дёрнул кадыком Рябинин.
-- Слюшай, как он смэл, ми щто, ни дворяне? -- вспыхнул поручик Джандиери, в
минуты волнения коверкая русский язык.
-- Да плевать хотел цесаревич на наше дворянство, -- как всегда веско и по
делу вмешался ротмистр.
-- Как плэвать?
-- Слюной! Когда Александра Александровича заносит, мало никому не бывает. Да
и не любит он двоюродного брата, чего уж тут скрывать.
-- Нельзя так с гвардией, мы ж не крупа* гарнизонная, -- сказал малознакомый
Митьке поручик, никогда в компании не игравший в карты.

* Презрительное название армейской пехоты.

  Могучий швед решительно отставил рюмку:
-- А слыхали ль Вы, господа, о капитане Гунниусе?
-- Что за капитан? Расскажите, Фридрих Густавович, -- пискнул Митенька.
  Рябинин закашлялся.
-- История не такая и давняя, рассказчик из меня... Впрочем, молодёжь,
вникайте. Я поручиком был, а земляка моего, Карла Гунниуса, откомандировали в
Северо-Американские Соединённые Штаты. Наши большие стратеги -- великий князь
Николай Николаевич (старший, конечно), с Милютиным решили перевооружить
некоторые части американским оружием. Цесаревичу, говорят, это было сильно не
по нраву, а так, ну кто его знает. Вернулся Гунниус, чего он там достиг -- не
знаю, но, к несчастью, в Петербурге великого князя Николая не было, а за него
оставался цесаревич, и разнёс он беднягу капитана в пух и прах, как и нас
давеча. Что уж там Карл ему ответил, не знаю, но не смолчал, а цесаревич
кулаком по столу и обложил его по... хм. По всей генеалогии.
-- По какой такой геологии? -- спросил Тевеккелев.
-- По материнской линии родства. Обругал он его последними словами; отправился
Гунниус домой да и послал цесаревичу письмо, требуя извинений -- ежели через
24 часа извинений не последует, вынужден буду застрелиться.
  Джандиери цокнул языком.
-- Вах, дуэль?
-- По сути дела -- дуэль, на нервах. В общем, сидел он у Энквиста, водку мы
ему наливали, а он всё на часы поглядывал. Ввечеру, не дождавшись извинений,
пожал всем нам руки, ушёл домой, где прощальную записку родителям написал,
да и пустил пулю в лоб.
-- Нэ извинился Алэксандр, -- Джандиери вытер лоб платком.
-- Да-а, дела-а, -- вздохнул Рябинин.
-- Свят-свят-свят, -- перекрестился Митенька.
-- Дошло до государя, он-то гвардию ценит, и велел он цесаревичу через весь
город за гробом пешком идти. Так и отшагал Александр Александрович до самого
Волкова поля. Несколько лет с тех пор гордыню смирял, а ныне вот опять
прорвало. Да и, я уж говорил, не любит он нашего шефа, чего уж тут таить.
-- Россия-матушка, -- поручик махнул водки.
--Не досмотрел государь с воспитанием наследника. Да и странная история
вообще... Я вот слышал, что по закону о престолонаследии великий князь
Константин Николаевич должен был быть государем, -- сказал корнет.
  Рябинин едва не подавился.
-- Митенька, с чего вы это взяли? -- удивлённо воззрился на Савина Шлиппенбах.
-- Ну как же, государь родился от великого князя Николая Павловича, а
Константин Николаевич -- от царствующего императора Николая Первого.
  Краем глаза корнет увидел входящего в кабинет Варпаховского. За ним маячили
ещё две рослые фигуры...
-- Такие разговоры до самого высокого места в Питере доведут, -- усмехнулся
могучий ротмистр.
-- До Адмиралтэйскаво шипиля, щто ли? -- удивился Джандиери.
-- До Цепного, -- Шлиппенбах указал в окно, -- моста, оттуда и Сибирь видно.
-- Великий князь Константин и в народе популярен, -- пьяно стоял на своём
Митенька, -- его и Европа знает.
-- Bon appetite, -- перебил его тираду вошедший великий князь, -- что это
вдруг вы о политике, других тем нету?
"/Неужто клюнуло/", -- подумал взмокший Митенька.

// разговор в покоях Николы, антураж эпохи Павла I + карта Средней Азии
распекают Митеньку в присутствии Варпаховского и Гонвельта, после его ухода
разговор Гонвельта и Николы/Ирландская тема/Николе понадобились деньги
//лаборатория упоминают Баканова //книги Иваншина //Шлиман
// Из бумаг мисс Генриэтты Блекфорд (она же Фанни Лир).
Хетти...
ирландский шантаж@ или якобы шантаж. Объект -- Фанни
упомянуть назначение Алексея командиром "Светланы"
повторный краткий разговор с отцом по поводу обеда с Фанни


Глава 4

Бриллианты

Среда, 18 марта 1874 //раньше

Санкт-Петербург

#

  В кабинете Мраморного на столе лежали бумаги, придавленные пресс-папье, у
окна возле бюро, о чём-то размышляя, сидел в кресле великий князь Константин,
одетый в адмиральский мундир.
  Неожиданно вбежала великая княгиня Александра. Она споткнулась на ковре и,
всплеснув руками, едва не упала. Князь, вставший навстречу, ловко подхватил
жену, и подвёл к кушетке, после чего подошёл к столу и взял в руки папку
с бумагами.
-- Санни, что случилось, что ты перед выездом на бал влетаешь в мой кабинет?
-- Боже мой, Костя... Мое бриллиантовое колье пропало! Ключ от шкатулки
только у меня, и его я давала Николе, чтобы он мне принес мои серьги, --@
произнесла великая княгиня, вставая с кушетки, -- Костя, ты же знаешь, даже
самые паршивые французские слуги удержались от соблазна. И кто!! Мой родной
сын! Ради этой дрянной американской танцорки!
-- Я приму меры.
-- Какие меры, Костя?! Твой либерализм привнес и в нашу семью такие поганые
плоды. Что же тогда будет со страной? Я всегда знала, что паршивая овца в
стаде есть, но не могла даже предположить, что стадом окажется наша семья,
а овцой твой сын! Что подумает общество?!
  Великий князь, с трудом осаживая голос, произнес:
-- Санни, я сказал, я приму меры!
-- Констан, ведь это бог знает что!
-- $Александра!$
  Великая княгиня отвернулась со слезами на глазах, и, отмахнувшись от мужа
веером, вышла из кабинета.
  Из-за ширмы в углу кабинета вышел сын генерал-адмирала:
-- Папа...
-- Никола, благодаря этой твоей беспечности мы втянуты в авантюру, последствия
которой трудно себе представить.
-- Папа, я думаю, мы учли многое, а маменька... Женщины любят безделушки, и,
как только я высвобожу достаточную сумму из своих оборотных средств, то выкуплю
колье. @___ никогда не продаст такое колье на сторону, тем более после слухов,
что пойдут сейчас. Пусть мама считает, что колье просто затерялось. Тем более,
одну из деталей я прицепил на платье _Mama_, в котором она ездила к императрице
на прием.
-- Хм-м? Опять штучки из месье Дюма? Это неплохой ход, но, Никола, бриллианты
можно распилить, переогранить, и сделать новые безделушки. Тем более, как я
уже говорил твоей матери, колье страдает отсутствием меры, распилить его
проще простого.
-- Папа, ты же знаешь, я сам искал того, кто наименьшим образом связан с
разного рода мошенниками.
-- Хорошо. Твои билеты лежат на бюро. Иди уж, агент, -- с улыбкой произнес
великий князь, -- возьми с собой газету, посмеёшься.
  Старые английские часы пробили четыре.

Газета
[Газетный текст] Статья отчеркнута синим карандашом, твёрдым почерком.
  Его Императорское Высочество в.к. Константин, председательствуя в
Императорском Русском Географическом обществе, сообщил о создании в
Археологическом отделении полевой лаборатории археологии, дабы споспешествовать
образованности в обществе.

промежуточные результаты@Третье путешествие Пржевальского.

Ложный след?


Глава 5

Августейший приговор

Среда, 17 апреля 1874

Павловск, Санкт-Петербург

# из дневн. Милютина

//Следствие, выведение Трепова на ложный след и пр.
//Взаимоотношения Шувалова с Кирхбергом

..Урод, тот самый, мичманский


Глава 6

Чайки ходят по песку

Понедельник, 31 марта 1875 года

Стрельна

#

  Утро было промозглым, но в приёмной Павел согрелся.
-- Ваше превосходительство, гвардейской артиллерии подпоручик Баканов прибыл
в ваше распоряжение.
-- Прошу-с. -- Адмирал Сарычев, управляющий дворцовой конторой его высочества,
иронически хмыкнул и указал на дверь кабинета.
  Кабинет, располагавшийся в одном из флигелей Стрельнинского дворца, был
необычен подстать своему хозяину, скорее напоминая каюту, нежели кабинет
высокопоставленного придворного чиновника. На двух стенах, задрапированных
японским шёлком, располагались картины с морскими батальными сценами
вперемежку с полками, уставленными книгами. Напротив двери висели портреты
каких-то седых адмиралов, из которых Павел узнал только Нахимова. Впрочем, в
одном из портретов явно проглядывало семейное сходство с хозяином кабинета.
Часть обширного стола была уставлена фототипиями, на одной из них Павел узнал
в окружении сидящего на корабельном орудии великого князя Константина самого
адмирала, впрочем, ещё в офицерском мундире.
  Пока подпоручик исподволь оглядывал кабинет, контр-адмирал раскуривал трубку
и пристально рассматривал визитёра из-под набрякших век*.

* Мемуары П.И. Баканова "На земле и над морем", послужившие одним из
источников нашей книги, явно отличаются некоторой тенденциозностью, в
частности, в отношении Ф.В.Сарычева.

  Под этим холодным немигающим взглядом молодому офицеру стало неуютно.
-- Поручик, вы всё ещё надеетесь увидеть ваши статьи в "Морском сборнике"?
  От неожиданности заданной темы Баканов дёрнул кадыком и едва не икнул.
-- Так точно, Ваше превосходительство, не могу представить причины задержки.
/Наивен или хитрит?/ -- подумал контр-адмирал.
-- Во-первых, редакторский портфель каперанга Зелёного забит статьями различной
тематики, и примерное содержание на этот год уже известно. Во-вторых, сейчас
"Сборник" более тематичен и посвящён в основном флоту. -- Адмирал затянулся
трубкой и окутался клубами крепчайшего табачного дыма.
-- Ваше превосходительство, полагаю, что возможный с корабельного аэростата
обзор горизонта на сорок миль куда лучше обзора с мачты на десять-пятнадцать.
-- Это вы так полагаете, поручик. В-третьих, разница невелика, потому что с
сорока миль вы не узнаете силуэт корабля, особенно -- если он будет идти курсом
на вас. В четвёртых, ныне "Морской сборник" не печатает статей, могущих
нанести ущерб интересам Российского флота. Ведь его читают не только в
дружественной нам Германии. Так что публикацию можете не ждать, -- сквозь
рассеиваюшийся дым контр-адмирал снова уставился на Павла, -- в утешение же
вам могу добавить, что его императорское высочество распорядился об издании
строго ограниченного тиража брошюры с вашей последней статьей, -- Сарычев
положил на стол трубку и полез в ящик, -- вот ваш авторский экземпляр, гонорар
вложен, -- контр-адмирал протянул ему пакет.
-- Рад стараться, ваше превосходительство, -- Пашка попытался засунуть пакет
за обшлаг.
-- Извольте пересчитать деньги и расписаться вот тут-с, -- адмиральская длань,
высунувшись из очередной порции клубов дыма, подвинула журнал.

  Вскрыв пакет, подпоручик едва не присвистнул. Кроме тонюсенькой брошюры, в
нём лежало его годовое жалование. Сарычев же, потушив трубку, указал Павлу на
чернильный прибор и достал ещё один пакет.
-- Поскольку ваше здоровье оставляет желать лучшего, -- /"Что за ерунда"/ --
подумал Павел, -- /"слава Богу, я здоров, как бык"/, -- вам надлежит подать
рапо'рт на имя начальника артиллерии кронштадтской крепости о предоставлении
отпуска для исправления здоровья на родных вашему сердцу ессентукских водах.
  Впрочем, его высочество полагает, что вашему здоровью полезнее воздух
Ривьеры и Елисейских полей. Билет на поезд выписан на третье апреля*.
  Павел изумлённо вытаращил глаза.
Контр-адмирал выбил трубку и, выдерживая паузу, начал её чистить.
-- Но, ваше превосходительство, зачем?!
-- Сен-Сир -- единственное в мире военное училище, где с недавних пор
факультативно изучают воздухоплавание. Краткосрочный курс там ныне проходят и
турки, и австрийцы. Для того, чтобы вы за шесть недель прошли весь
трёхмесячный курс, вы легендируетесь как богатый вольнослушатель из России.
Через, --  Сарычев глянул на часы-луковицу, -- полчаса в Кронштадт идёт катер
с моим адъютантом. В этом пакете ваш рапорт. Жду вас с докладом завтра поутру,
тогда и получите билет и дальнейшие инструкции. Не забывайте о строгой
конфиденциальности нашего разговора. Можете быть свободны.

  Павел прибыл на пристань ровно через пятнадцать минут, где и увидел
разводящий пары катер. Подпоручик почувствовал лёгкий тычок под рёбра и,
обернувшись, увидел старого знакомого.
-- Заставляете себя ждать, господин поручик, -- Пётр Левандовский, бывший
командир личного катера великого князя Николая Константиновича, был всё так
же худ, жилист и ехиден.
-- Здравствуйте, господин лейтенант. Вы тоже в Кронштадт? А где же адъютант
адмирала?
-- Перед вами, прошу на борт. Проходите, Павел Ильич, в каюту.
  Каютка на катере размерами была похожа на собачью конуру. Два неудобных
диванчика, откидной столик и шкапчик, из которого Пётр достал пару кружек и
оплетённую бутыль.
-- Ну что, адмиральского чая за встречу? Промозгло нынче, -- лейтенант
разговаривал на повышенных тонах, потому что за тоненькой стенкой шумел котёл,
а за бортом плескались ледяные воды Финского залива.
-- Не откажусь, Пётр Владимирович.
-- Вообще-то с тебя причитается; как тебе впечатления сегодняшнего дня?
-- Ничего не понимаю. Со дня на день жду перевода из Гвардии в какой-нибудь
пограничный гарнизон. Наконец, получаю предписание явиться в распоряжение
начальника артиллерии Кронштадта, в приёмной генерала мне вручают пакет с
направлением к контр-адмиралу Сарычеву. Предстаю пред его ясные, -- Павел
передёрнул плечами, -- очи, получаю назначение, о котором ни сном, ни духом.
Теперь вот встречаю тебя -- что за ерунда?
-- Поль, что ты дёргаешься как корюшка на крючке? То ли ещё будет. Выше нос,
парижанин, -- заявил Пётр и плеснул по полной.
-- Спасибо, Пьер, уте-... кхе... -шил, -- от неожиданности Баканов чуть было
не подавился, -- с чего ты?..
-- А с того. Догадайся с трёх раз, кому ты обязан своей командировкой.
-- Ну, раз вопрос ставится таким образом, может быть, ты мне что-нибудь
объяснишь?
-- Всему своё время.
  Офицеры, чокнувшись, выпили.
-- Ты, Паоло, хоть понимаешь, что мы с тобой последние из "мальтийцев", кто
пока ещё остался в Столице? Да и отделались, можно сказать, лёгким испугом. О
судьбе наших "рыцарей" представление имеешь?
-- Немного. Разогнали кого куда. Тевеккелев в Финляндии, Шлиппенбах на
Кавказе, Варпаховский, бедняга, изгнан со службы.
-- Ну, Рябинин как в воду канул, -- процедил Пётр, -- а твой друг Сергей под
Одессой, в Очаковском гарнизоне. В большой мере этим вызовом ты обязан ему.
  Павел пригнулся в кресле так, что его лицо приблизилось к Петру и, глядя
глаза в глаза, негромко спросил, -- а как же /сам/?
-- И правда ничего не знаешь?
  Офицеры выпили по второй. Качка, а вместе с ней плеск волн и шум котла
усиливались. Пашка горько улыбнулся:
-- Ходили в гвардии слухи, что Николай Константиныч того-с, -- Павел
неопределённо помахал рукой около фуражки, -- надеюсь, что лечится где-нибудь
за границей; только вот от чего ему лечиться?..
-- Полгода назад был в Павловске.
-- Как в Павловске?!
-- Так, не во дворце, в перестроенном егерском флигеле, в изоляции. Потом его
куда-то увезли, говорят, в том виновны его амуры. Но не это самое неприятное;
Фёдор Васильевич не сомневается, что большая игра против генерал-адмирала
продолжается, несмотря на отставку графа Шувалова. Вот о тебе и вспомнили.
-- Но я-то причём?
-- Виконта-то помнишь?
-- Оде де Шалиньяка? Помню, конечно.
-- Он теперь офицер французского генштаба; недели три назад адмирал (он,
кстати, мой крёстный) получил частное письмо из Парижа. Из него следовало, что
Шалиньяк уже несколько раз пытался связаться с великим князем Константином,
но эти попытки кем-то пресекаются. Дело в том, что в Париже в ближайшее время
должны выйти мемуары любезной тебе мисс Фанни Лир.
  Павел присвистнул.
-- Вот тебе, -- Пётр кивнул, -- и Юрьев день. Представить себе, что ещё одна
Жорж Санд накропает, возможно, и что последует -- тоже. Поверь, что в гневе
император грознее покойного Николая Павловича. Я вот на одно надеюсь -- жду
назначение на эскадру на Тихий океан. Оно как-то подальше от начальства
поспокойнее будет.
-- Стало быть, командировка моя -- для отвода глаз? -- Баканов был порядком
расстроен.
-- А ты рассчитывал за казённый счёт фланировать по парижским бульварам? Или
теперь ты согласен подержать за коленку мисс Лир?
-- Ну не совсем. Твой крёстный пообещал мне полтора месяца обучения
воздухоплаванию, но, похоже, на это не будет времени.
-- Ты не забывай, что гладить её можно только по затылку или по коленке. Если
увлечёшься, Никола по твоей масляной, -- моряк не особо церемонясь, щёлкнул
Павла по носу, -- роже узнает, и тебя утопит прямо тут, в Маркизовой луже. Но
если мемуары выйдут, генерал-адмирал прикажет привязать тебе балластину к
ногам, а меня крёстный на рее вздёрнет, мы ведь с Гонвельтом тебя рекомендовали.
  У подпоручика забрезжила идея.
-- Когда катер идёт обратно?
-- Я заберу пакеты с почтой для его высочества, матросики уголёк пересыпят, да
и пойдём. Шесть склянок, то есть полтора часа, не больше*.
  Павел ухмыльнулся, -- Питер, поклянись мне страшною клятвою...
-- Клянусь подвязками мисс Фанни, а что?
-- Если мы подойдём к форту "Константин", ты простоишь там у пирса треть часа
под парами?
-- Наглец ты, Пауль. Простою, могу и больше, но зачем?
-- Пора задействовать моего крёстного, -- Павел подмигнул, -- у него подряд на
отсыпке камня на фортах, и если сегодня он здесь и в духе, то помогай мне Бог.
-- Постой, так Кузьма Баканов твой крёстный?
-- Так точно, а ещё и дядя родной. Но это большой секрет, -- Павел поднёс
палец к губам.

  Дядюшка Кузьма Михайлович Баканов в долгополом сюртуке и шубе нараспашку,
отпустил воротник тщедушного субъекта, и сопровождая знатный пинок мало
подходящими к печати эпитетами, добавил:
-- Я т-тебя, с-сук-кина с-сына, не в каторгу сдам, а здесь и утоплю, нехристь,
взял манеру ссыпщиков тухлой капустой кормить! Грибов солёных нет? Гречи нет?
Оконфузить перед его высокопревосходительством меня хочешь?
-- Виноват, ваше степенство, -- типчик прижимал грязные ручонки к груди, --
Бога ради, помилуйте-с...
-- Сгинь с глаз моих, аспид! Жаль, нету сейчас в Кронштадте Эдуард Иваныча
Тотлебена, он бы тебя, гадёныша, расстрелять велел, чтоб я рук не марал.
  Субъект словно испарился; Кузьма, наконец, увидел племянника, любовавшегося
дядюшкиным самоуправством.
-- Вот, видишь, жулик на жулике, рабочих обкрадывают все, кому не лень, а я
повсюду не поспеваю. Ведь не Астрахань тут, не Нижний, почитай, лицо державы,
а ворюг-то, ворюг... Егор Дмитрич Костаки, покойный, побогаче меня был, и
постарше, а ведь когда гавань Кронштадтскую подрядился углублять, самолично
во всё вникал. Вот и приходится в каждый котёлок своей ложкой лазить. Тьфу ты-
ну ты, прости Господи. Эх-х, мать-Расея... -- крепкий седобородый старик
перекрестился и махнул рукой.
-- Здравствуйте, дядюшка Кузьма Михайлович, как здоровье ваше?
-- Ну, здорово, Павша. Какое там здоровье, было, да всё вышло. Помнишь, как мы
с Демьяном через Волгу вплавь... было времечко. А теперь час в парной просидеть
тяжко, и апрельская вода холодной кажется. Как там ваше благородие поживает?
Девок портишь, али дело лепишь? -- купец хитро прищурился, и подмигнул.
-- Так ведь большое дело без денег не слепишь, -- старик знал крестника как
облупленного, и хитрить с ним не стоило, -- в точку, дядюшка, меня тут большое
начальство заприметило, и отправляет ко стольном городу Парижу, так я к вам за
подмогой.
-- Тебе дам. Ты-гвардейский, а денег у меня не спрашивал, да и отца за карман
не особо теребишь.
-- Так ведь повода не было, дядюшка. Как там Демьян Михалыч?
-- Что ему сделается, лежит близнец бревно бревном, мои Дарька да Нютка его
по очереди с ложечки кормят, из рожка поят. Лекари только деньги берут, а толку
нет. Руку десную еле-еле для крестного знамения вздымает, языком теперь хоть
чуть ворочает, "да-а, не-е, о-осподи" -- вот и весь сказ.
-- Ну не зря вы, дядюшка, на Афон ходили.
-- Вестимо, не зря, да иногда, грешным делом, думаю, может, братец коли помер
бы, легче б ему было. Он ведь могутней меня был, из трёх раз два меня обарывал.
-- Я помню, дядюшка, и как вы со староверами об заклад бились, помню.
-- Дурость это и грех большой, -- старик в сердцах сплюнул через левое плечо,
-- Волгу-то, ясное дело, мы переплыли, статочное ли дело проигравшему веру
менять?
-- Так ведь помиловали вы того раскольника.
-- Тарасыча-то -- конешно, помиловали. Десять тысяч на воспитательный дом
отдал, на том и порешили, -- старик добродушно улыбнулся, -- его бы рогожские*
со свету сжили. Что, Павша, в трактир пойдём, отобедаем?
-- Я бы рад, крёстный, да время казённое, -- подпоручик развёл руками, -- и к
вам на вырвался на четверть часа.
-- Ну, смотри. Кузен-то твой, Гошка Стоцкий, тоже, слышь, в Париж мылится.
-- Да ну. Когда же? -- Павел, недолюбливавший кузена, этого не знал.
-- После Пасхи. Что-то ему от добра добра хочется, да вдвое. Решил через
французов на ренте заработать, да ихними бумагами поторговать.
-- На бирже?
-- Вот-вот, на парижской. А ты туда за чем таким едешь? Тебе что, французку**
подцепить начальство приказало? Так этого добра и в Питере завались.
-- А теперь, дядюшка, не угадал. Помнишь, как мы с тобой на ярмарке в Нижнем
на воздушном шаре катались?
-- Помню, и как ты в трубу с того шара пароход наш углядел, тоже помню.
-- Вот с того и запала мне мысль выставлять такие шары над морем в военное
время. По этому делу начальство меня и шлёт к французам.
-- Над морем? Так ведь улетит. Или ты его цеплять к чему будешь, к бакену?
-- Нет, Кузьма Михайлович, бери выше, к пароходу. А ещё есть за границей
такой проект, как бы тем шарам против ветра летать.
-- Прожектёрство, думать надо? Французы они дюже легковесны, -- старик
усмехнулся во всё ещё густую бороду, -- кабы немец придумал, абы англичанин
какой, тогда дело иное.
-- Да есть немец один, вюртембержец, Прочёл я в журнале, что вышла книга его,
"Почтовая связь и воздухоплавание". По отзывам -- зело толковая. Я уж заказать
хотел, да вот во Францию отряжают.
-- Вюртемберг? Это где государева сестра замужем? Мюнхен что ли?
-- Штутгарт, крёстный.
-- Один пёс, все они у Вильгельма в кармане, а у Бисмарка на аркане.
  Чувствовалось, что славянофильствующий дядюшка осведомлён был и в европейской
политике. Старик подмигнул:
-- Тебе-то в мой карман надобно, сколько тебе отвалить? Тысчонку-другую?
-- Это сколько вам угодно будет, дядя Кузьма.
-- Кто ж по своей воле с деньгами расстаётся... опять же, с другой стороны,
ты мой да Демьянов наследник...
-- А воспитанницы-то ваши? -- Павел знал, что Даша и Нюта на самом деле его
двоюродные сёстры, прижитые вне брака, и что старик в них души не чает.
-- Павша, я в тебя верю, ты сирот по миру не пустишь, пристроишь девок, за
хороших людей замуж выдашь, коли я помру. Пусть лучше в девках посидят, а за
прощелыг каких, охотников за приданым, не пойдут, -- старик многозначительно
хмыкнул, -- хватит нам и господина Стоцкого-старшего... Когда едешь-то?
-- Четвёртого дня мне назначено.
-- Батьку, стало быть, не увидишь, а к мачехе не пойдёшь. Илья-то в Швеции?
-- Батюшка в Мальмё, по делам своим рыбным. К Марфе Васильевне зайду, конечно,
на сестриц гляну. А вам дай Бог ещё сто лет прожить, дядя Кузьма, и помереть в
как дедушка, в парной.
-- Хочешь меня совсем состарить, -- Кузьма шутливо погрозил пальцем, -- где
петербургское отделение "Лионского кредита", знаешь?
  Павел кивнул.
-- Будь там завтра в час пополудни. Переведу тебе тридцать тысяч. Надо будет
ещё -- телеграфируй приказчику моему, Никифору.
  Павел никак не рассчитывал на такую сумму. Впору было целовать старику руки.
-- Дя-адюшка!
-- Но-но, полноте, Павша, учись деньги тратить; да и то, сказать, за границей
нашего брата по кошельку встречают, особо скупердяйничать нельзя. Мотать,
знаю, ты не будешь, хоть и гвардеец. Не ровен час, Жорка на бирже продуется,
всёж-таки своя кровь, сестрица-покойница... хоть и подпорченная...

@ история Стоцкого старшего @ И.М.Баканов в Норвегии или Швеции?

* Рогожское кладбище -- крупный центр московских старообрядцев-поповцев.

//  бездетный, есть воспитанницы. Вместе с
близнецом Демьяном -- хозяева маленького волжского пароходства, акционеры
кавказ-и-меркурия. Ругается матом, только если очень сильно достать; на
нижегородской ярмарке побился об заклад с каким-то старообрядцем Волгу
переплыть туда и обратно (кто проиграет -- веру будет менять); брата хватил
удар, после чего Кузьма сходил на Афон пешком и стал зело набожен. Пашку в
1867 катал на ярмарке на воздушном шаре, откуда Пашка увидел дядин пароход,
идущий с товаром вверх по Волге.
Аксаков
денег 30 тысяч от дяди
упомянуть Егора Костаки
//наполнить реалиями -- форты строятся, видно ли их с проходящего катера, как
с ледовой обстановкой и артиллерией, корабли, порт Кронштадта
//Стоцкий -- сын тётки Павла

  Павел сглотнул. Сбывались его самые заветные мечты. Кроме всего прочего, он
оказывался в Париже на пол-месяца раньше кузена.

  От причала до дворцового флигеля Павел дошагал за несколько минут, так и не
успев выкурить папиросу. Низкое серое небо снова посыпало дождём, и на огонёк
неожиданно шлёпнулась крупная капля. Поймав какого-то субъекта из дворцовой
челяди за рукав, он осведомился.
-- Его превосходительство адмирал Сарычев у себя?
-- Никак нет-с, они у Пал Егорыча.
-- Какого Пал Егорыча?
  У челядинца заблестели масленые глазки.
-- Его высокородия полковника Кеппена-с.
-- Так где его найти, любезный?
-- Известное дело, во дворце, -- лакей смотрел на гвардейца едва ли не свысока.
  Павел вздохнул, достал из кармана кредитку, глянул на лакея, добавил к ней
ещё одну.
-- Проведи!
-- Неположено-с... разве что с чёрного хода. Ступайте за мной, ваше благородие.
  Ещё через пять минут путешествия по закоулкам задней части дворца Павел,
наконец, услышал глуховатый басок контр-адмирала и звонкий грассирующий голос
его невидимого собеседника. Челядинец, заслышав разговор, моментально куда-то
испарился, и Баканов -- была не была -- через анфиладу пошёл на голоса.

-- Оставь, Фёдор! -- невысокий оппонент адмирала на ходу рубанул рукой, да так,
что рукав сюртука едва не затрещал, -- Ты и сам прекрасно знаешь, что сие
невозможно. Тебя ещё убеждать!
-- Ваше высочество, дело обстоит именно так, -- пытался возражать адмирал.
  Павел, сообразив, что едва не столкнулся с генерал-адмиралом, попятившись,
неожиданно запнулся на толстом ковре и едва не упал.
  Хозяин дворца остановился и резко обернулся.
-- Кого здесь носит, едрить твою в стеньги-стаксель?!
  Баканов вытянулся.
-- Ваше императорское высочество, гвардейской артиллерии подпоручик Баканов
к адмиралу Сарычеву.
  Контр-адмирал, потемнев лицом, смерил Павла таким взглядом, словно сейчас
уже готов был вздёрнуть его на рее.
-- А, Баканов, вот ты каков... И что ты тут делаешь, поручик? На воздушном
шаре прилетел? -- иронично оглядывая в пенсне офицера, спросил великий князь.
-- Виноват, ваше императорское высочество. С докладом вернулся к его
превосходительству.
-- А во дворец как проник?
-- Осмелюсь доложить, осёл, гружёный золотом, войдёт в любые ворота.
  Великий князь поднял бровь. Пенсне выпало и закачалось на шнурке.
-- Что ж ты, Фёдор Васильич, осла собрался в Париж послать? Разве ж ослы
летают? Ладно, идём.
-- А вот посидит он у меня на гауптвахте -- враз поумнеет.
-- Лучше на брандвахте, -- усмехнулся Константин Николаевич, -- быстр и на
язык остёр. Посмотрим, каков на ум. Все бумаги подписаны? -- великий князь
сменил тон на сугубо деловой и вновь обернулся к Баканову.
-- Так точно, все. С завтрашнего дня числюсь в отпуске для поправки здоровья.
  Генерал-адмирал резко свернул в какую-то комнату, уселся на заскрипевший
старинный стул, махнул рукой Сарычеву.
-- Введи молодца в курс дела, -- и отвернулся к столу.
  Всё ещё багровый управляющий дворцовой конторой кашлянул и, не спуская с
Павла осуждающего взгляда, спросил,
-- Подпоручик Баканов, как долго вы были вхожи в кружок так называемых
"мальтийских рыцарей", и как туда затесались?
-- Полгода, ваше превосходительство. Был представлен его высочеству штаб-
ротмистром Гонвельтом.
..............
-- С оным Гонвельтом откуда знакомы?
  Великий князь с безучастным видом барабанил по крышке стола, словно играя
на рояле.
-- Познакомились в библиотеке Михайловского артиллерийского училища. Продолжили
знакомство в библиотеке офицерского собрания. Меня интересовали подробности
Хивинского похода...
  Константин Николаевич неожиданно спросил.
-- С кем из волынцев знакомы?
-- Со всеми, кто входил в "мальтийский орден", и с некоторыми другими.
-- А именно?
-- Ротмистр фон Шлиппенбах, штаб-ротмистры Джандиери и Рябинин, поручик султан
Тевеккелев, подпоручики Ундольский и граф Олсуфьев. Остальных не упомню.
Разумеется, знаком и с разжалованным капитаном Евгением Варпаховским.
  Великий князь снова забарабанил по столу.
-- Сколь тесно знакомы с госпожой Блекфорд?
-- Никак нет, не знаком.
  Контр-адмирал вперил в Павла свой ястребиный взгляд, а Константин Николаевич
досадливо махнул рукой.
-- Фёдор, откуда ему знать. Поручик, сия особа известна тебе как Фанни Лир.
-- Был представлен ей под Рождество семьдесят третьего года его высочеством.
  У Павла несколько умаслились глаза.
-- И сколь тесно были знакомы? -- Великий князь невесело усмехнулся.
-- Обещал летом покатать на воздушном шаре у Излера на "минеральных водах",
но...
-- Ясно. В поездке в Москву в марте прошлого года был?
-- Никак нет... Был на Варшавском вокзале в числе провожающих.
-- Как на Варшавском?
-- Так точно, ваше высочество, на Варшавском вокзале.
-- Какого числа это было? Мы об одной поездке говорим?
-- Семнадцатого марта прошлого года.
-- Действительно... Какого чёрта, Фёдор... что-то мы упустили... впрочем, ладно.
Скажи, Баканов, эта особа, -- Константин многозначительно кашлянул, -- тебя
узнает?
-- Смею надеяться, да, ваше высочество.
-- Захочет ли узнать, вот вопрос, -- адмирал обратился к ним обоим.
-- Видишь ли, поручик, -- Константин протёр пенсне, его взгляд на мгновение
стал растерянным, -- оная особа вознамерилась издать мемуары. По всей
видимости, они уже в печати, -- генерал-адмирал надел пенсне, и его зелёно-
голубые глаза вновь стали по-романовски пронзительными, -- понимаешь?
-- Понимаю, ваше высочество...
-- Есть у меня в Париже человек, верный, надёжный.
  Сарычев кашлянул и отвернулся.
-- Знаю его с Варшавы, с шестьдесят третьего года. Верил ему и доселе верю, но
что-то он тут не справляется. Полковник Довгерд-Механович, живёт он в Париже в
Гранд-Отеле. Действуй в контакте с ним. Фёдор Васильевич тебе письмо даст к
нему.
-- Ваше высочество! -- Сарычев с обидой в голосе вытащил трубку и сунул её в
зубы.
-- В контакте с ним, но думай своей головой, ты ему не подчинённый. В крайнем,
в самом крайнем случае обратись к военно-морскому агенту во Франции адмиралу
Лихачёву.
-- Не вздумай в посольство обращаться, -- адмирал положил трубку обратно в
карман, -- а управишься -- занимайся своим воздухоплаванием.
-- Ваше высочество, осмелюсь испросить вашего разрешения...
-- Короче, поручик, -- вздохнул Константин, -- что там у тебя?
-- Предполагая, что книга уже в наборе, и дабы оная особа... госпожа Блекфорд
захотела меня вспомнить, позвольте мне действовать иным образом...
-- Да хоть спи с ней, хоть придуши, но книга выйти не должна, -- Сарычев ударил
кулаком по столу.
  Константин молча кивнул.
-- Я, ваше высочество, о другом. Позвольте действовать как богатому наследнику
из России.
-- Деньги должны быть у полковника, -- набычился Сарычев, -- от тебя другое
потребно.
-- У меня с собой будет тридцать пять тысяч, если надо, ещё достану.
  Адмиралы недоверчиво воззрились на поручика.
-- Да ты что, Крёз?
-- Никак нет, ваше превосходительство. Единственный наследник купцов Бакановых.
-- Постой, постой, -- удивился великий князь, -- а как же ты в гвардии?
-- Отец смолоду из семьи ушёл, на Кавказе служил, в отставку вышел майором
Кабардинского полка.
-- Имени его сиятельства князя Барятинского, -- подхватил Константин.
-- Так точно. Отец в его @роте/батальоне прапорщиком был. Лично князю известен,
Старшая сестра моя покойная -- князя Александра Ивановича крестница. По письму
его сиятельства поступил в Михайловское артиллерийское училище. В гвардейскую
артиллерию волею его высочества Михаила Николаевича*.
-- Экий ты шустрый. Наш пострел везде поспел, -- усмехнулся Константин
Николаевич, -- великие князья, фельдмаршалы в знакомствах. Ты уж прости,
милок, что мы тебя к кокотке засылаем.
  Павел покраснел.
-- Если что-то понадобится, -- вклинился контр-адмирал, -- телеграфируй на имя
Петра, крестника моего.
  Великий князь встал, по-морски враскачку подошёл вплотную к подпоручику,
вперился в него своим пристальным взглядом.
-- Справишься?
-- Сделаю всё возможное, ваше высочество.
-- И невозможное сделай, -- князь доверительно взял Павла за пуговицу и чуть
слышно добавил, -- судьба моего сына в твоих руках. Ступай с Богом.
  Павел щёлкнул каблуками, лихо развернулся и направился к двери.
-- Так тебя лакей провёл? Его запомнил?
-- Так точно, ваше императорское высочество, -- Павел остановился.
-- Ну, ступай.
  Не успел Павел закрыть дверь, как раздался голос генерал-адмирала.
-- Фёдор, что за бардак? Иногда сожаления достойна отмена съезжей**.
-- Сегодня же Кеппен его уволит.
-- Погоди, может, ещё пригодится, -- великий князь махнул рукой, -- вон,
поручик из Парижа вернётся -- сразу ко мне. Ты мне лучше шуваловское охвостье
из дворца выкури...

* Младший сын Николая I, генерал-фельдцейхмейстер (командующий артиллерией) и
наместник Кавказа (после кн. Барятинского).
** На съезжей пороли до отмены телесных наказаний в 1864 году.


Глава 7

Ваш товар -- наш купец

Среда, 9 апреля 1875 года (21 по новому стилю)

Париж

 Я хотел бы жить и умереть в Париже,
 Если б не было такой земли -- Москва.
 В.В. Маяковский

  До Парижа оставалось ещё несколько часов езды, но Павлу под утро не спалось,
он курил, стоя у окна, и в предрассветном сумраке машинально пытался
разглядеть проносившиеся пикардийские пейзажи. Баканов приближался к цели
путешествия, но мысли его оставались далеко позади. Вспоминался прошлогодний
долгий разговор с Гонвельтом.

-- ...Бога ради, Павлуша, не лезь в эту историю... Мы все, во главе с Николай
Константинычем на всех парах мчимся прямо в пропасть. Поверь на слово, всех
нас ждут большие неприятности, носом чую.
  Не разбрасывайся ты, не разменивайся на пустяки, как Никола. Он всё-таки
великий князь, ему многое в жизни дастся играючи, и не всегда удаётся его
остановить. Пусть уже эти гвардейские баламуты несутся за ним, пока шею не
свернут, а ты отойди в сторону.
-- А вы, Сергей Владимирович?
-- Я -- дело другое. Связал нас чёрт с Николой одной веревочкой; был я с ним в
Хиве, и тут не брошу. Ещё раз говорю, думай сам, но воздухоплавание -- твой
удел, решишь посвятить тому жизнь, не разменивайся на пустяки.

  Было б сказано "не разменивайся"... Поездка в Париж, тайное поручение
великого князя, возможная встреча с Фанни... И лишь в последнюю очередь
редчайшая возможность попасть на французский курс воздухоплавания с учётом
новейшего военного опыта. "/Парижские аэростаты... но это-то всё потом. Вначале
необходимо найти Фанни... легко сказать, найти женщину в Париже. Не давать же
в газетах объявление "Приезжий из Петербурга желает возобновить знакомство с
мадемуазель Фанни Лир". А она примет меня за доброго дядюшку из дома на
Фонтанке. Ищи её свищи. Ну, будем надеяться, что Шалиньяк поможет, Пётр должен
был дать ему телеграмму/".

 Кёльнский экспресс прибыл в Париж строго по расписанию в 10:30 утра по иестному
времени. Таможенный досмотр единственного бакановского чемодана занял не более
пары минут. Сойдя с поезда, Павел тут же увидел на перроне невысокого офицера в
мундире, приветственно поднявшего кепи.
-- Бонжур, Поль! Чертовски рад тебя видеть! -- Шалиньяк распростёр объятья.
-- Мсье виконт!
-- Рене, просто Рене. Ну что, куда направляешь свои стопы? Предлагаю ко мне
на холостяцкую квартиру. Решай быстрей, фиакр, чёрт возьми, ныне дорог.
Захочешь знакомиться с Парижем, рекомендую ездить на империале омнибуса.
  Окинув взглядом театр и привокзальную площадь, Баканов обратился к вознице
-- Мон шер, где здесь ближайший Гранд-Отель?
-- Прямо напротив вас, месье.
  Павел взял быка за рога.
-- Рене, я буду через пару минут.
  Он пересёк площадь, поднялся по ступеням особняка, зашёл в могучие двери и
сразу обратился к портье.
-- Мне нужен один мой петербургский знакомый.
  Портье вопросительно уставился на Павла. Тот, раскрыв бумажник, дал ему
десять сантимов.
-- Обратитесь к мадам Жанне, -- портье подвёл русского к регистраторше.
  За столиком сидела весьма приличного вида дама, напомнившая Павлу его старую
гувернантку.
-- Мсье Довгерд Механович?
  Покопавшись в журнале, женщина развела руками.
-- Увы, мсье, ваш знакомый у нас не останавливался.
  Павел нерешительно протянул ей полуфранковую монету.
-- Благодарю вас, месье, -- регистраторша тряхнула подкрашенными букольками.
  Подпоручику стало неудобно и он дал ей ещё франк.
-- О, мсье!..
  Но Павел уже выскочил к ждущему его фиакру.

-- Один мой знакомый остановился в Гранд-Отеле. Я в дорогу купил путеводитель
Бедекера, а в поезде прочитал, что этих отелей несколько.
  Шалиньяк рассмеялся.
-- Послушай, Поль, Гранд-Отелей в Париже, наверно, столько, сколько в
Петербурге домов князей Оболенских. Твой знакомый богат?
-- Гвардейский полковник.
-- Ну тогда, наверно в Гранд-Отель дю Лувр или в Гранд-Отеле на бульваре
Капуцинов. -- Рене крикнул вознице:
-- В Гранд-Отель на бульвар Капуцинов.
  Парижский тёплый воздух приятно овевал лицо, Павел вертел головой и
умудрялся слушать болтовню Шалиньяка.
-- Париж хорошеет на глазах, но видел бы ты его в год Всемирной выставки*... В
тот год я готовился поступать в Сен-Сир и весело проводил время перед учёбой.
В Париж съехалась вся Европа, да что Европа, весь мир. Кого б ты думал, я
видел в театре Варьете, когда неотразимая Гортензия Шнейдер в очередной раз
пела "Герцогиню Герольдштейнскую"? Ни за что не угадаешь! Старого таракана
Вилли Прусского с Бисмарком и Мольтке впридачу. Antre-nous, мы, сирары**, были
поначалу уверены, что проклятая война началась не из-за Эймсской депеши, а
потому что Бисмарк не сумел найти общий язык с госпожой Шнейдер, хотя, опять-
же между нами, договориться с ней было совсем нетрудно.
  Ах, славное было времечко, -- Рене всплеснул руками, -- у меня был романчик
с премиленькой субреткой. А потом я встретил Женни... Держись, мон ами, здесь
бульвар разворочен.
-- Уже замостили, мсье, -- повернул голову бородатый кучер, -- мостят быстро.
-- Да, на дорогах скоро следа не останется, а вот деревья принялись не все.
Поверишь ли, к концу осады на дрова спилили половину парижских каштанов.
Вот мы с тобой едем сейчас по прямому бульвару, а ведь здесь старый еврейский
квартал был, пока не прошёл наш доморощенный Атилла.
-- Какой Атилла? -- удивился Баканов.
-- Ну как же, наш барон Осман, человек, который родился в Париже и его
перестроил, срыл множество старых развалюх, а проложил новые улицы, скверы и
бульвары. Великий человек, хоть и бонапартист. Наполеон III, мир праху его,
был жалким подобием дяди, маршалы и генералы его -- дрянь. Старина Патрис,
"дюк Маджентский"*3, ещё куда ни шло, а остальные... Впрочем, не будем о
политике, скучная тема.
-- В Париже надо говорить о женщинах, -- охотно подхватил Павел, -- ты так и
не надумал жениться?
-- Мои старики нашли мне очередную невесту, но всё дело в том, что моя милая
маркиза ревнива, и если позволит мне жениться, то только на своей племяннице.
Кажется, я раньше стану генералом.
  Шалиньяк достал портсигар, предложил Павлу пахитоску, закурил сам.
-- Ты-то, вообще, надолго в Париж?
-- На этот вопрос я тебе отвечу, когда мы найдём известную тебе мадемуазель Эф.
-- Полгода назад её видели на скачках в Булонском лесу, зиму скорее всего она
провела на Ривьере, теперь, должно быть, снова в Париже. Мой шеф обещал взять
это дело на себя, но, кажется, руки у него так и не дошли.

* В 1867 г.
** Курсанты Сен-Сира.
*3 Маршал Мак-Магон, в то время президент Французской республики.

  Тем временем фиакр свернул на шоссе д'Антен.
-- Эй, любезный, вы куда свернули? -- удивился виконт.
-- Месье, по рю Алеви ремонтируют подъезд к Гранд-Опера.
  Рене фыркнул и вновь обратился к Павлу.
-- Представь себе, Поль, мало нам было пожарищ Коммуны; наша знаменитая Опера
сгорела в ту пору, когда я был в Санкт-Петербурге, её спектакли пока идут в
итальянской. Сейчас мы свернём на бульвар Капуцинов, а сзади оставим
Итальянский бульвар, в той стороне Опера Комик и рядом русский ресторан. Если
соскучишься по блинам и икре, ищи их на улице Мариво, 9.
  Шалиньяк, вошедший в роль гида, поднёс руку к козырьку, приветствуя какого-
то знакомого.
-- Вот здесь неплохие меблирашки, там дальше "Гранд-Отель у Капуцинов", но это
не тот, наш ближе. Вот он, гляди!
  Гранд-Отель на бульваре Капуцинов располагался в огромном и великолепном
пятиэтажном здании, заполнившем, казалось, целый квартал; в первом этаже
находилось фешенебельное кафе. У парадного входа стояла добрая дюжина экипажей.
Павел выпрыгнул из фиакра и, разминая застоявшиеся ноги, пружинистой походкой
поднялся по мраморной лестнице.
  Седоватый портье позвонил в колокольчик, и мальчишка-посыльный повёл Баканова
по выложенному дорогим ковром коридору в регистрационное бюро.
-- В каком номере остановился месье Механович?
  Регистраторша перерыла всю картотеку и отрицательно покачала головой. Павел
чертыхнулся и, оставив щедрые чаевые, повернулся к выходу, но второй регистратор
остановил его.
-- Месье спрашивает о полковнике Довгерд-Механовиче из Варшавы?
-- Да, чёрт возьми, именно о нём, -- Павел вновь полез в портмоне.
  Регистратор достал с полки пыльный журнал и, перелистнув страницы, повёл
пальцем по записям.
-- Полковник Казимир Довгерд-Механович занимал четыреста семьдесят второй
номер, проживал по февраль сего года, съехал двадцать четвёртого числа; тут
есть особые отметки... -- Павел уже отработанным движением кинул ему монету.
-- Почту господина полковника получает дирекция.
  Это уже было кое-что. Пару минут поразмыслив, поручик решил остановиться
здесь. Оформление номера заняло несколько минут; получив ключи, Павел отправил
рассыльного за чемоданом и спустился к ожидавшему его фиакру.

  Пообедали они уже на левом берегу Сены, в уютном кабачке в двух шагах от
квартиры Рене. Кабачок назывался "У второго консула"* и его фирменным блюдом
был паштет "Камбасарре"; по заслуживавшим доверия слухам, будущий сподвижник
Бонапарта когда-то бывал здесь, запросто.
  После жаркого и десерта, а также бутылки лёгкого лафита офицеры прошли под
старинной аркой, пересекли уютный парижский дворик, и поднялись на второй
этаж. Слуга принял их верхнюю одежду, принёс офицерам кофе и бисквиты, и, по
кивку Шалиньяка, отправился за вином.
-- Проходи, мой друг, вот теперь ты мой гость. Жаль, мы не в нашем родовом
замке в Оверни, но и в моём кабинете есть, на что взглянуть.

  На стенах висели герб и несколько портретов, а на столе стояло множество
рамок с дагерротипами.@Четырёхчастный щит; в лазури меч, рассекающий полумесяц,
по серебру были чёрный ключ и епископская митра. Под геральдикой висела
настоящая шпага.
  С чашкой в руках Рене пустился в историческое повествование.
-- Наш род не очень древний. Пьер Оде служил Филиппу Красивому и его сыновьям,
при первом Валуа стал епископом. Его племянник пал при Кресси; Луи Оде был убит
в Париже вместе с графом д'Арманьяком, зато его сыновья развернулись при
Орлеанской деве. Бернар был оруженосцем у Дюнуа, Филипп -- папским легатом,
Аршамбо едва не стал маршалом. Его обезглавил Луи XI. Зато при Людовике
Двенадцатом мы стали виконтами Шалиньяк, при Генрихе II -- графами. Бернар
Четвёртый заколол собственного брата-гугенота и был застрелен его сыном,
которого помиловал Генрих IV.
-- Париж стоит мессы, -- вовремя ввернул Павел.
-- О да! Изабелла де Шалиньяк была фавориткой Беарнца, но недолго, король
застукал её с собственным пажом и заставил выйти за него замуж. Вот он-то и
стал маршалом, впрочем, это уже другой род. Анри-Бернар вместе с Люинем и Витри
избавил Луи XIII от Кончини, стал первым маркизом, сидел в Бастилии при великом
кардинале и помер во время Фронды семидесяти шести лет от роду, развлекаясь с
маркитантками.
-- Сильны твои предки, -- Баканов улыбнулся.
-- Это ещё что, вот Альбер-Луи, мой прапрадед, пятый маркиз Шалиньяк, при
Регентстве наставлял рога самому маршалу Ришелье, волочился за герцогиней
Шартрской и принцессой Конде одновременно, умер восьмидесяти с хвостиком лет
от роду, оставив четырнадцать детей от четырёх жён и бастардов -- несчитанно.
-- А как вы пережили Робеспьера?
-- Седьмой маркиз с двумя сыновьями был обезглавлен. Два кузена моего деда пали
в Вандее, несколько человек эмигрировало, а мой дедушка Жюль-Бернар, -- Рене
указал на портрет, -- по малолетству остался с матерью в Оверни, при Консульстве
добровольцем ушёл в армию, к 14 году дослужился до бригадного генерала, стал
кавалером ордена Почётного легиона. При Луи XVIII много чего потерял, зато при
Луи-Филиппе стал пэром Франции и послом в Баварии. Видел бы ты этого старика...
-- Ну как же, вижу, вот он, на портрете.
  Рене махнул рукой.
-- А, ерунда, подмалёванное подобие оригинала; есть у меня несколько фототипий**,
там его характер заметнее. Я хорошо помню руки деда. Как и мой отец, он не
служил последнему императору.
  У деда были удивительно неаристократические, сильные, узловатые пальцы,
словно у фермера; впрочем, на покое он и занимался в поместье виноградниками.
Малышом, говорят, я пытался откусить в его петличке ленту ордена, и всё время
мне это не удавалось, отчего я плакал и капризничал. А твой дед?
  Павел едва не подавился. Хвастаться предками перед виконтом ему ещё не
приходилось.
-- Ваша же поговорка -- "Поскреби русского -- найдёшь татарина" -- слыхал? Вот
и мой прадед из черемисов*3, в шестнадцатом году здесь побывал.
-- А почему не в четырнадцатом? -- удивился Шалиньяк.
  Павел хмыкнул. Он сам не хотел наступать на больную французскую мозоль.
-- Видишь ли, Рене, он новую породу лошадей выводил, затем и в Лейпциге бывал,
и у вас в Бордо. На лошадях он зарабатывал, а не воевал. Дворянство заслужил
мой отец на Кавказе, это, сам знаешь, чемодан без ручки вроде вашего Алжира --
и бросить жалко, и нести тяжко. Семнадцати лет в солдаты сам пошёл и
выслужился, благо его бывший командир стал наместником Кавказа.
 
* Жан Жак Режи де Камбасерес -- коллега Бонапарта по консулату, юрист, соавтор
"Кодекса Наполеона".
** Фотографий.
*** Из башкир.

-- Граф Воронцов или князь Барятинский -- командир твоего отца? -- блеснул
эрудицией Рене.
-- Князь Барятинский.
-- О-о, надо же, какое совпадение! Мой отец был адъютантом герцога Омаля, как
раз в Алжире. Вот, смотри, -- виконт с гордостью взял фотографию генерала
с короткой бородкой, стоявшую в центре стола, показал дарственную надпись на
обороте: "Любите Францию, мой дорогой виконт, и служите ей с честью. Анри
д'Орлеан".
  Это, как ты знаешь, младший@ сын Луи-Филиппа, честь и слава французской
армии, герой Алжира, прекрасный военный писатель. Дворянин без страха и упрёка,
истинный принц, жаль, не он имеет право на трон, -- капитан поставил портрет
обратно и пошёл к бюро, -- впрочем, о политике можно и за столом. Расположимся
в столовой или поднимемся в студию? Там просторней, да и вид из окна хорош, и
на крышу вылезти можно. Заодно познакомлю тебя с моим соседом, если, конечно,
он дома. Славный парень, даром что левый. Пока Фробен с вином не вернулся,
предлагаю аперитив, -- Рене извлёк на свет чистые бокалы и пыльную бутыль.
-- Тогда уж лучше в студию. Водятся ли у вас ласточки?
-- Ты о пансионерках или о птичках? -- виконт лукаво усмехнулся.
-- Пока -- о птичках, не хотелось бы изгадить новый сюртук.
-- Какие там ласточки, у одной из соседок по дому четверо кошек и двое
сорванцов; с такими силами не то, что ласточки, или там голуби -- ястребы не
справятся.

  По расшатанной лестнице офицеры поднялись в мансарду. Довольно длинное
помещение было залито светом из больших окон. На бильярдном столе, стоявшем
ближе к стене, были свалены в кучу нагрудники и перчатки; там же рядом лежали
два порядком иззубренных эспадона.
-- Пардон, мон шер, -- Шалиньяк сгрёб оружие со стола, -- эта скотина Фробен
совсем обнаглел, не то, чтоб убрать, заточить ленится. Иногда хочется вспомнить
школьные уроки и воспользоваться опытом энтомологии. То бишь приколоть его как
жука.
-- Что ж ты его не прогонишь?
-- Легко сказать "прогонишь". Во-первых, я к нему привык; во-вторых, он не
ворует, бывали времена, когда, что греха таить, месяцами не платил ему
жалование -- перетерпел, в-третьих -- он из Оверни, из наших мест. Кто знает,
может, его предки моим служили, -- за стеклянной дверцей шкафа, куда виконт
убрал оружие, блестели сабли и шпаги.
-- Может, твой прапрадедушка знавал его прабабушку? -- подмигнул Павел.
-- Запросто, -- улыбнулся Рене, -- право первой ночи у нас отмерло совсем
недавно.
-- У одного нашего с тобой собутыльника из "мальтийцев", князя Джандиери,
помнишь, носатый такой брюнет, вся дворня состояла из бастардов его деда и их
потомков.
-- Да, у вас ещё недавно было рабство, -- покровительственно усмехнулся виконт.
-- Не преувеличивай, Рене. Наше крепостное право всё же не ваш серваж, и помягче,
и просуществовало гораздо меньше.
-- Зато у нас его отменили ещё до Столетней войны, -- не остался в долгу
француз, -- ну что, пьём здесь?
-- Наливай.
  Виконт опустошил в хрустальные бокалы глиняную бутылку.
-- Рекомендую, мон ами, Шато Блан де Шалиньяк урожая позапрошлого года. Первый
сорт, выведенный моим дедом, основа нашего нынешнего фамильного процветания.
  Павлу, перепробовавшему в младые годы и малыми дозами множество кавказских,
в основном красных вин, Шато показалось пресноватым, хоть и ароматным.
-- Дома мы его закусываем форелью или лёгким овернским сыром.
  Павел подавил смешок, представив в качестве закуски под вино закупаемую
его отцом норвежскую селёдку.
-- Так что, ваше вино пользуется спросом? -- поручик запоздало подумал, что у
у внука пэра Франции спрашивать об этом как-то неудобно.
-- Ха, кто б сомневался, -- капитан налил по второй, -- впрочем, это мы
поставляем в рестораны @@@ (3 ближ города). Пока дед прикупил несколько ферм
в окрестностях Бордо и принялся выводить новый сорт, вспыхнула американская
болезнь, погубившая лучшие виноградники Аквитании /@ филоксера во Фр., а нашу
узенькую долину она обошла стороной. Как это у вас говорят о счастье и
несчастье?
-- Не было бы счастья, да несчастье помогло?
-- Именно, за те годы мы стали поставщиками вина для многих и многих, ну а
потом дед вывел новый красный сорт... И где эта скотина Фробен, чёрт его носит?
-- Так ты послал его за красным?
-- И за чёрным тоже, -- лукаво подмигнул Рене, -- Тур ле Руж ещё можно купить,
а уж Конт ле Нуар в Париже в отсутствие моего отца есть только у тётушки,
графини де Талейран.
-- Ты ещё и в родстве с великим дипломатом?
-- Ну не я, а тётушка. Родство очень дальнее, она замужем за его троюродным
племянником, или что-то в этом роде, род этот разветвлён, как и большинство
действительно древних родов, восходящих чуть ли не ко временам Карла Великого.
Revenons a non mouton*, точнее, заблудшим овечкам, -- виконт отодвинул бокал
и посмотрел на Павла нежданно трезвыми глазами, -- ту самую мадемуазель Фанни
несколько раз видели в компании человека, называющего себя графом де Тулуз-
Лотреком. Лотреков, пожалуй, побольше, чем Талейранов, но тот смазливый
красавчик совершенно не похож на француза.
-- На кого ж он похож? -- Павел провёл пальцем по краю бокала и вслушался в
мелодичный звук.
-- На первый взгляд моему осведомителю он показался немцем или американцем.
Знаешь, у нас встречаются поддельные аристократы из Америки. Но приглядевшись
и прислушавшись, агент небесталанный, решил, что это подданый вашего
императора.
-- Это ж почему? -- Баканов напрягся.
-- Во-первых, немец не стал бы швыряться деньгами, а американец был бы более
развязен. Есть, есть у американцев истинные джентельмены, особенно из южан.
Но, во-вторых, этот ни в чём не переигрывал, -- Рене подкрутил ус, -- пожалуй,
он аристократ, но не французский, а уж итальянца или испанца я бы отличил
сразу.
-- А каков же он из себя? -- Павел понял, что виконт проговорился, но не подал
виду.
-- Высокого роста, тонок в кости, светловолос, тонкие черты лица, пшеничные
усики потоньше моих... Одет безукоризненно... длинные тонкие нервные пальцы,
как у пианиста... На нашу знакомую глядел с нежностью, но покровительственно,
хоть и совсем немного. Думаю, это разгар их романа, но на содержании у него
она, пожалуй, недавно.
-- Где же т-твой человек их видел? -- русский и сам едва не проговорился.
-- В Пассаж дю Лувр, затем в уютном ресторанчике на рю де Шабри... Об этом
каким-то образом стало известно моему шефу. Мон колонель, конечно, не орёл,
но куда зорче своего непосредственного начальника... Может, потому и карьеры
не сделал. В общем, убедил я патрона приставить фликов**, чтобы повертелись
они, нашли дамочку и того графа. И надо же быть такому совпадению -- через пару
недель в одной газетёнке мелькнуло сообщение о предстоящем выходе в свет
мемуаров вышеупомянутой особы.
  Виконт сделал большой глоток вина.
-- И тут я ударил в колокола... Пойми, Поль, Франция сейчас в полном me'rde.
Хуже, чем в четырнадцатом году, и даже... -- Рене глубоко вздохнул, -- чем
четыре года назад, при Тьере. Контрибуцию кое-как выплатили, Лотарингию и
Эльзас отдали; в армии, entre-nous, творится чёрти что, а уж в обществе,.. --
виконт безнадёжно махнул рукой, едва не сшибив бокал, -- Вилли с Бисмарком
ведут дело к новой войне. Хотят добить Jolie France*3 и, начнись война в
ближайшее время, шансов у нас нет. Совершим несколько героических подвигов и
опять кровью умоемся. В общем, поддержка России нам нужна дозарезу@. В общем,
друг мой, я после возвращения из Петербурга вроде бы эксперт по России. Хорошо
понимаю, что любое как бы живописание быта племянника вашего государя вызовет
такое раздражение в Зимнем дворце, что ни о какой поддержке со стороны царя
Александра и речи быть не может, даром что старый ваш канцлер -- франкофил.
  Павел усмехнулся.
-- Светлейшему князю, быть может, и пора на покой, но голова у него, конечно,
соображает. В Петербурге он популярен.

  Топот ног по лестнице, тихий стук, и в дверь проскользнул сутулый малый
неопределённого возраста с позвякивающей корзинкой в руках.
-- Фробен, каналья, наконец-то!
-- Рене, что ты, -- Павел снова усмехнулся, -- у тебя замечательный слуга. Его
за смертью посылать хорошо.
-- Ох уж эти ваши русские пословицы, -- Шалиньяк улыбнулся в ответ, -- точны,
но замысловаты. Хотя язык на них оттачивать можно, как бритву.

-- Госпожа графиня желала узнать, почему мсье отсутствовал на её суаре три дня
назад, и приказала напомнить вам, что хотела бы увидеть вас второго мая на дне
рождения вашей кузины. 
 Фробен, ты в


* Фр. возвращаясь к нашим баранам.
** Фр. оперативники наружного наблюдения, "шпики".
*** "Милая Франция", синоним родины для француза.
//на рю вторая встреча "она сняла квартиру где-то на ... под фамилией Нуармель

почему так долго никто не приезжал из России?
@о выходе мемуаров стало известно после встречи из газеты, Рене идёт к патрону,
шеф узнал и, постучав пальцем по столу, напомнил скандальному издательству о
старых грехах через кого-то из влиятельных знакомых@ слежка оборвалась, потому
что она съехала

бонапартист сидит на республиканце и непонятно, кто хуже.


Фробен с бутылками, потом приходит не совсем трезвый сосед (аристо подревнее
Шалиньяка, но республиканец, гамбетист, подрабатывает театральным хроникёром
под другим псевдо пишет фельетоны и публикует светские и полу~ сплетни)

далее спор о французской и не только политике, перемежаемый звоном бокалов.

//Оба считают правительство говном, сенат -- сборищем маразматиков, а Мак-Магона
"тоже не орёл". Один гнёт линию Гамбетты; второй считает, что нужна реставрация
монархии, именно орлеанистской. Явно не шамбора, потому что он лопух и карету
заказал, но не желает даже говорить о трёхцветном флаге (только белый с лилиями).


Мон колонель (патрон). Ему стало известно, что выходит мемуар. Исходя из своих
интересов, говорит, что выход мемуара будет чреват скандалом (племянник русского
императора) франко-русское обострение. Павел должен сказать о нём сам.

Шато ле Блан де Шалиньяк -- фамильное вино у тётушки

//умер Гизо, на его место претенденты в академию.
//Вторая империя в мишуре и блеске. Но я ещё учился, когда пруссаки показали
миру, что дядя был поспособнее племянника. Быть может, это верхоглядство с
моей стороны, но Бисмарк преподал нам важный урок.
Отец -- адъютант Омаля в Алжире, отказался служить Наполеону III
//Газетт де франс, газетт де трибюне, журналь де пари, пресс, суар, солейль,
монд (клерикальная).
//иностранные книги бульвар Монмарт 15 рю вивьен (крупнейший)
// кабачок у второго консула фирм.паштет камбасарре
Франк ул. Ришелье 67
Гарнье Пале-Ройаль (англ)
Галиньяни Риволи 224 крупнейший магазин
под галерей театра Одеон книжный магазин
Хаар и Штайнер Рю Жакоб 9 (герм)
   Кло де Вужо - фр.вино
погода в Париже напоминала ему летнюю в Петербурге.
нужный ГО -- возле Гранд-Опера.
вещи поехали в отель, отправились на холостяцкую квартирку к Ш.пили Наполеон,
вдову Клико, вспоминали Петербург,
полит расклад. Франко-германское обострение. необходимость союза с Россией
внутриполитический расклад: легитимисты/орлеанисты/бонапартисты против
республиканцев, наследие Коммуны. Суд над Курбе, восстановление Вандомской
колонны. Гамбетта и прочие.
почему так долго никто не приезжал из России?

%вечером едет к Фанни?
направился к старой знакомой шефа...
Главное помнить, что правой надо по затылку оглаживать, и не более того.
Корнет Савин -- в одежде служанки (Мальвина снова?)
|Роман в газете -- Фанни читает неоконченный роман мосье Дюма-отца, который
пропустила за своими приключениями
Париж|Гюго
заполночь приезжает в отель, стащил башмаки и завалился спать


Глава 8

Французские будни

Четверг, 10 апреля 1875 года (22 по новому стилю)

Париж, Амьен, Ницца

 Путник, соблаговоли остановиться в сем недостойном доме.
Баня готова, и тихая комната ожидает тебя.  Входи же, входи!
 Надпись на двери гостиницы в Танамацу, Япония

Ранний завтрак.

  Проснулся он, по местным меркам, неприлично рано. Даже утренний туалет,
занявший добрый час, не слишком приблизил время завтрака.
  Выйдя из номера, Павел спустился вниз. Головная боль требовала соленого
огурца, но меню парижских ресторанов не предусматривало такого деликатеса со
времен блаженной памяти 1814 года. Да и, надо сказать, ресторан Гранд-Отеля
должен был быть закрыт, но все же за угловым столиком восседал какой-то
смуглый господин в пенсне и с эспаньолкой, попивая кофе и копаясь в толстом
бюваре с бумагами. На столике стояли чернильница, и блюдечко с солёными
маслинами, коими сей субъект активно закусывал подписываемые бумаги.
  За спиной сидящего неслышно появился метрдотель:
-- Ваш коньяк, мсье Николя, -- и обернулся к Павлу. -- Что угодно, сударь?
Ресторан открывается через час.
  Павел поперхнулся остатками слюны и жалобным голосом спросил:
-- Пардон, нет ли у вас солёной капусты?
  Сидящий поднял голову и неожиданно по-русски спросил:
-- Молодой человек, вы из Москвы? Или из Петербурга?
-- Из Петерб... Пардон. Вы из наших?
-- Ну, в некотором роде... Хотя уже почти пять лет, как я завзятый парижанин,
-- переходя на французский, он обратился к мэтру. -- Месье Жюль, прикажите
принести холодного лимонного сока молодому человеку и, рекомендую, винегрет с
корнишонами.
  Снова возвращаясь к русскому языку, субъект сказал:
-- Присаживайтесь, молодой человек. Конечно, корнишоны из Монфор-ль-Амори не
нежинские огурчики, но считайте, что это их французские кузены. Простите мою
нескромность, что пили-то с вечера?
-- Уфф... Коньяк имени императора и <Вдову Клико>.
-- Уж коли привыкли к шустовскому, не переходите на местные, во всяком случае
резко, а тем более в смеси с шипучкой.
-- Где ж шустовский достать, разве что в русском посольстве, да и то вряд ли.
-- Шустовский коньяк в здешнем погребе есть, держат его для господина
Тургенева. Иван Сергеич зело продукт Родины любит, из-за него здесь и бывает..
-- Вы, видимо, давно в этой гостинице живете, раз знаете местные порядки. А я
вот на пару недель приехал. Позвольте представиться, Павел Баканов, из
Санкт-Петербурга.
-- Племянник Кузьмы Михайловича?
  У Павла отвисла челюсть. Никогда еще он не был так близок к разоблачению,
как во второй день в Париже. Остатки хмеля мгновенно улетучились, и молодой
офицер покраснел.
-- Совершенно верно, племянник. Сын Ильи Михайловича. С кем имею честь?
-- Костаки Николай Егорович, российский дворянин и директор сего отеля.
  В этот момент поднесли лимонад и винегрет.
-- Поскольку вы в некотором роде мой гость и первый сегодняшний посетитель,
давайте уж вместе позавтракаем. Joule, je vous pris, подайте молодому
человеку меню, а мне пусть принесут, как всегда, омлет, спаржу и бутылочку
содовой.

-- Ради Бога, простите мое любопытство, Николай Егорович, встретить в Париже
русского не столь сложно, но каким образом вы оказались хозяином этой
прекрасной гостиницы? Не ваш ли батюшка некогда руководил казенными работами
в кронштадтской гавани?
-- Эх, Павел Ильич, чем только мой покойный батюшка не занимался. Дельцу
положено приумножать капиталы, а флотские подряды -- дело небесприбыльное.

Ваш вот батюшка Немецкого моря рыбу поставляет, ранее же, по слухам,
персидским коврами занимался, хотя сам как будто из дворян?
-- Дворянин-то он личный, из купцов, выслужился смолоду на Кавказе, и в
Венгрии побывать успел. За ранами в отставку вышел, да к семейным делам и
вернулся. С Персией торговал рыбой да икрой, оттуда ковры да шелка возил, а
когда чечены караван разграбили, в котором его товары были, едва не
обанкротился, я в ту пору уже в гимназии учился. Отца братья выручили, снова
на ноги встал, только решил, что норвежской селёдкой торговать куда
безопаснее, с тех пор и пробавляется помаленьку. До вашего батюшки ему,
конечно, далеко. Он ведь на всю Россию гремел. <Костаки и Ко> фирма
известнейшая.
  Господин Костаки улыбнулся.
-- Что правда, то правда. Отец мой капитал нажил изрядный, но и в его жизни
всякое бывало. Если вы никуда ранним утром не спешите, то я вам о нем
расскажу.
-- Окажите любезность.
-- Дед мой выехал с Крита при Екатерине Великой, турку воевал, дворянство
получил, земли на азовском лукоморье, под Таганрогом. Не бывали?
-- Да нет, не доводилось пока. Молод.
-- Успеете. Сказывают, Таганрог ныне захирел, торговля через Одессу идет да
через Ростов, а в молодые годы отца порт был изрядный. Впрочем, смолоду он о
торговле не думал, служил отечеству, да вышла какая-то история, о которой он
говорить не любил, а вслед за ней вышел и он... из полка. Отставной поручик в
двадцать пять лет, что делать... Жена молодая, две деревеньки рыбацких, чем
прикажете заниматься? В картишки играть да с борзыми охотиться, паки пардусы*
тамошние аж при Иоанне Грозном вымерли?..

* Последние придонские гепарды действительно были убиты приблизительно в
1560 г.

  Батюшка был не таков. Первым делом построил он в городе Таганроге, наплевав
на свое дворянское достоинство, баню. Потом начал приторговывать зерном.
Рубль к рублю-с, сотенка к сотенке, тысяча, другая, занялся откупами... и
пошла писать губерния, как Николай Васильич Гоголь выражался. Николай
Васильича батюшка оч-чень хорошо знал и любил, да и гений наш отвечал ему тем
же. Второй том <Мертвых душ> читать изволили? Он его там под фамилией
Костанжогло вывел, в весьма достойном виде изобразил. В Петербург отец
перебрался, будучи богатейшим человеком, прииски имел за Уралом, за что
только не брался, жаден был до дела. Дело делать любил, и оно его любило.
Только все мало казалось ему, искал себе по плечу задачу, да и нарвался.
  Павел, вспоминая рассказанную биографию родителя собеседника, спросил:
-- Уж не Крит ли у турок отнять собрался?
-- Что там Крит. Сахалин в аренду у государя императора попросил.
-- Да ну?!
  Костаки покрутил ручку и улыбнулся.
-- Точно так-с.
-- Как же это возможно?
-- Вот и оказалось что никак невозможно. А казалось бы, родитель все
предусмотрел. Все шестеренки государственного механизма подмазал, да самых,
можно сказать, верхов дошел, а машина в обратную сторону закрутилась. До
Государственного Совета дело добралось, да там и застряло.
  Николай Егорович отхлебнул коньяка вместо содовой воды, да и продолжил.
-- Посудите сами, молодой человек, встав на точку зрения наших мужей
державных, можно ли какому-то купчишке, хоть и из дворян, да еще и пиндосу
впридачу, вновь открытые острова в аренду сдавать? Да ни за что. Уж лучше там
каторгу завести, заодно и не сбегут никуда. Климат там не райский, чай, не в
Австралии, так что воспитательное действие зело сильнее. Нет, конечно,
батюшке моему никто наотрез не отказал, да и как отказать было, покуда старый
упрямец денег не жалел на подмазку.
  Так и водили за нос, пока кормильцу не надоело. Мне не денег отцовых жалко,
жалко его самого и его мечту, его сил богатырских -- их бы на три Сахалина
хватило... Эх, да что говорить...
-- Ну а вы-то что сами, сударь?
-- А от торговых дел отцовских смолоду далек был, литературу люблю, театр.
<Горе от ума> на французский перевел, денег, понятно, с молодых лет не считал,
в Париж как к себе домой ездил, в этой гостинице всегда останавливался, на
воздушных шарах летал, лучших кокоток у светлейших князей, случалось, отбивал.
  У Павла мелькнула мыслишка -- "мы тут и с великокняжескими... общаемся...".
-- Молод был, глуп-с, -- Костаки не заметил смены выражения лица Павла,
отвлёкшегося на мгновение, -- за отцовской спиной горя не знал. Лет десять
назад батюшка на здоровье слабоват стал, сахалинская эпопея его доконала.
Продал он земли свои какому-то своему компаньону, иудейского рода, из нынешних
железнодорожных воротил, да лет пять тому назад и помер.
  В последний год все посмеивался, я, говорит, Николай, поселюсь с тобой в
Париже, заделаюсь форменным boulevardier, и буду о России только в газетах
читать. Отеч-чество наш-ше, турки его побери, хуже не будет, ненавижу...
-- Чего ж вы так, Николай Егорович...
-- Да вот так-с! Хотите слушать, так слушайте, а нет -- так нет...
-- Что вы, очень любопытно мне и поучительно.
-- Поучительного тут мало, а впрочем, долго за столом сидеть вредно, так что
давайте пройдемся, молодой человек, весеннее утро парижское по-своему
прелестно, я планов ваших не нарушу?
-- Помилуйте, сударь, за честь почту.
-- Тогда, если вы не против, я сейчас поднимусь к себе в кабинет, а через
полчаса мы продолжим нашу беседу на прогулке.

  Павел, окончательно трезвея, попытался собраться с мыслями. Знакомство было
неожиданным, но многообещающим. Сын крупного российского дельца, не особо
скрывающий неприязни к своей родине, директор огромной гостиницы, возможно,
поддерживающий контакты с Третьим бюро -- что может быть более интересным как
для начинающего разведчика в личине биржевого маклера, так и для человека,
увлекающегося аэронавтикой, которую, как известно, сейчас ставят на вооружение
армии всех европейских государств -- молодые богачи часто балуются полетами на
воздушных шарах. Видимо, здесь запросто можно общаться как с биржевиками, так
и с пилотами, не вызывая кривотолков. Да и вообще в таком отеле, как в Ноевом
ковчеге -- каждой твари по паре, а некоторых и поболе, так что он тут будет
более чем незаметен.

  Баканов, в накинутом пальто, отдал ключи портье и кинул ему монету на чай,
кинул мимолетный взгляд на часы за стойкой, показывавшие четверть девятого
и пошел к выходу. Недавний собеседник, одетый по последней местной моде,
поджидал его у дверей.
-- Сколько дали Анри на чай?
-- Два франка.
-- Не балуйте мне персонал, и пятидесяти сантимов бы хватило. Пусть благодарит,
что я его от каторги спас, бывшего коммунара, вон на том углу баррикада стояла
в семьдесят первом, а с третьего этажа пролетариев выбрасывали аккурат на
версальские штыки.
-- Вы что же, здесь и при коммуне были?
-- Парижский бунт ничуть не хуже русского. Не лучше, впрочем, тоже. В Отеле
госпиталь был, так буржуа потом почти всех к стенке поставили или выбросили в
окна. Жильбер-то, ночной портье, бывший сержант генерала Галифе, из этих самых,
а вот Морис-кучер из орлеанистов...
-- И как уживаются?
-- Уживаются, работы всем хватает... Возращаясь к нашему разговору скажу, что
после похорон отца я приплыл во Францию, как раз в разгар франко-прусской
войны. Тут меня приняли за прусского шпиона, арестовали и чуть было не
расстреляли, слава Богу на пруссака я не очень-то и похож, потому от подозрений
удалось быстро избавиться. Попасть в любимый Париж во время осады было весьма
затруднительно, только благодаря почтовому ведомству и аэростатной его службе
я, вместе с полтонной консервов и американским газетчиком, прилетел в Париж
из Тура, положившись на Господа Бога и российский авось.
-- Сказалась торговая жилка?
-- О коммерции я в тот момент не думал, были в Париже близкие мне люди, а
мистер Диксон, журналист и попутчик мой, дай Бог ему здоровья, надоумил
купить консервы для осажденных, и предложить себя в качестве сопровождающего.
Страху, впрочем, натерпелся выше всех и всяческих пределов, в начале ноября
пруссаки навострились сбивать два аэростата из пяти запущенных в сторону
города, а еще два ветром сносило. Нас крепко приложило, я ногу при приземлении
сломал, а потом несколько месяцев провалялся в постели.
-- Да, не повезло вам.
-- Еще как повезло, Коммуну я, почитай, и не видел, спас Господь. Когда генерал
Трошю сдал город немцам, я начинал ходить по комнате на костылях. Когда же
после коммуны пришли версальцы, опять меня чуть не расстреляли -- на сей раз
за гарибальдийца приняли.
-- Как же спаслись?
-- Дал сержанту, который командовал конвоирами, Жильберу, тысячу франков, он
послал к Диксону с запиской, тот за нас с Морисом и поручился, а то бы плыть
нам по Сене ногами вперед.
-- А потом-то что?
-- Лето провел в Ницце, приобрел домик у российского консула, мсье Патона,
заодно от здешних страстей отдохнул и отцовское наследство через Credit
Lionnes получил. В Россию меня не тянуло, в октябре вернулся в Париж, опять
в Гранд-Отель, и тут меня и завертело. Кормили все хуже и хуже, прислуга стала
отвратительная, а тут еще блажь на меня нашла, ну, вы понимаете, как мужчина
мужчине, подцепил девочку на бульваре, привел в номер... Что скрывать, и
прежде за мной такое водилось; сколько лет здесь жил, никто поперёк слова не
сказал, на чай давал изрядно, и барышни, как заведено, надо полагать, кому-то
ручку маслили. А тут после войны да коммуны у гостиницы хозяева сменились и
дирекция, новая метла по-новому метёт, да всю грязь и в угол. Спускается
поутру мадемуазель по лестнице -- а ее за шиворот ухватить норовят и в участок
отволочь. Барышня в слёзы, туфли в руки и бегом ко мне в номер -- "Месье
Николя, спасите, ради Бога!" -- Николай Егорович развёл руками, дескать, "что
делать?", -- наша расейская дурость известна,-- за правду воевать, морды бить
и с полицией драться. Ажана я бить не стал, очень здесь этого не любят, сунул
ему пару кредиток и велел с глаз долой убираться, а с портье разговор вышел
иной.
  Они меня русским боярином звали, вот я ему по-боярски и выложил "Что ж ты,
сукин сын, над слабыми издеваешься, или чаевых мало получал, или эти мамзели
с тобой не делились?". Портье побежал в дирекцию, дескать, постоялец буянит.
Директор вышел, увещевать полез. Я на него лишь глянул, вижу, морда самая
арапская, как с Пискарёвки, глазки так и блестят, ручки потирает, чисто
расейский выжига.
  Тут-то я все и понял, отчего в таком отеле кормят отвратительно, отчего
обслуга осталась самая скверная, плюнуть решил и съехать, так тут меня еще и
обсчитали. На четыреста пятьдесят франков, сударь! На физиономии у меня не
написано, что о ту пору о рублях миллионщиком* стал, на чай я и больше дать
мог, но заело меня, взяло за живое.

* Тогдашний курс валют составлял приблизительно по 4 франка за 1 рубль.

-- Снял я номер "у наваррского короля".
  Павел присвистнул. Отель "Генрих IV" был самым дорогим в Париже. Костаки
усмехнулся и продолжил.
-- У здешних то есть конкурентов, да и решил узнать, кому, собственно, Гранд-
Отель принадлежит. Большая сила деньги, да и парижские знакомства кое-что
значат, вскоре узнал я, что гостиница в ту пору принадлежала акционерной
компании, а через полгода сорок процентов акций ее было у меня в кармане.
Пустился я в эту авантюру вот с чего -- батюшка мой, если помните, с
таганрогских бань начинал, чем же я хуже? Собрал я крупнейших акционеров, да
и говорю им по-русски прямо, без онёров "Так и так, господа, директор нынешний
-- жулик, дела своего не знает, отличное предприятие сгубит". Они мне "Гнать
его взашей -- так где другого взять? Да и чем этот новый лучше будет?"
  Тут я и предложил свою кандидатуру. Помялись они, поторговались, ну да я
трем виднейшим акционерам по пяти процентов своих и уступил, чуть с руками не
оторвали. Выгнали давешнего пройдоху в тычки, принял я дела. Тому два года
будет. Ох и натерпелся я... бухгалтерии не знал, в гостиничном деле понимал
только хорошеньких горничных и чистые простыни, боялся, как бы не насмешить
весь Париж.
-- Отроду не слыхал ничего подобного. Как же вы за дело-то взялись?
-- С помощью божией, батюшкиной злостью, да опять же, российским авосем.
Первым делом прислугу почти всю сменил, Жильбера нашел, Мориса вернул,
горничных порядочных подобрал; больше всех крал повар, каналья.
-- Почему повар?
-- Так он сам провизию закупал за гроши, а сэкономленное с директором делил.
Я, Павел Ильич, каждую ночь на рынок езжу. Вот и сегодня в три часа встал, да
и парижское чрево навестил. Салат, брюква, спаржа, да и все остальное,
баранина, поросятина -- высший сорт. Двух поваров сменил, пока нынешнего
нашел. Этот-то в прежние времена в неаполитанском посольстве служил, дело
свое знает, да и не воровит. А уж месье Жюль, мэтр-то, это артист, дела
своего мастер, жалованье получает как российский гвардейский ротмистр, зато
уж и официанты вышколены как у президента республики. Ныне наш Гранд-Отель --
из лучших в Париже, дайте срок, будет лучшим...

//Парижский променад
Легкий туман? Карта Парижа!! Бульвары //Омнибусы и трамваи по Парижу
//выкорчёвывают пни
Направляются к Вандомской площади?
Костаки парижские театры (Сара Бернар) театр Одеон молодая стройная гибкая
с огромными глазами и бархатным голосом

Зульма Буфлер Гортензия Шнайдер Сара Бернар Жанна Сомари
Костаки озабочен приезжал к нему брат из РИ, в Ницце познакомился с какой-то дамой,
хочет на ней жениться,
дама иудейского происхождения
Механович

-- У меня есть рекомендательное письмо к Довгерд-Механовичу и есть ещё у нашей
семьи с графом де Тулуз-Лотреком.

-- Если вы хотите поговорить с человеком, который знает весь Париж, то давайте
сделаем небольшой крюк, к церкви Сен-Мадлен.
-- Он француз?
-- Русский, из самых чистокровных русских. Рюрикович Бог знает в каком колене,
но в Париже живёт уже лет тридцать, а то и более. Вы как, в вере православной
крепки? Не боитесь, что вас обратят в католичество?
--

//Андрей Васильевич Тулупов
//легитимист пунктики: масоны, Николай Павлович, ежевечные предтечи
антихриста, Жюль Верн -- польский еврей, Лжедмитрий как настоящий царь
в следующем разговоре с Павлом
-- Если у вас будет когда-нибудь возможность оказать услугу кн. Долгорукой
учтите, возможно, это будущая царица (Баканов сдуру проговаривается Стоцкому,
который берёт это на заметку в 1877)
//При покушении Березовского Тулупов видел А2 у Сильвии, неаполитанской маркизы,
жены Михаила Мих. Долгорукого, брата Кати (невестка Катиш).
не родственники ли Сильвия и герц. Монтойя?
Тулуповский прогноз на будущее

//Довгерд-Механович агент КНР, подставной жених вместо брата Костаки, проигрался
в пух и прах. Костаки влюбился в актрису. Репертуар театров.
исправить главу? Костаки последовательно предлает жениться на актрисе Баканову
и поляку, а потом женится сам. Актриса пока ещё в Ницце

//аббат Тулупов собирает у Сен-Мадлен деньги на строительство Сакре-Кёр, он
запрещён в служении, т.к. не признал догмат о непогрешимости Папы. Теперешний
архиепископ парижский поручил ему собирать деньги. Весь парижский бомонд его
хорошо знает -- принц де Тулупофф стоит с церковной кружкой у церкви как простой
монах.
Костаки, крупная бумажка в кружку, передаёт Павла "из рук в руки"
через Тулупова Павел должен выйти на Лотреков, Митьку не узнаёт

//в поисках графа Лотрека видит гр.шувалова

//Павел будучи с Костаки в театре обращает внимание на яркую даму с южной
внешностью, видит с ней человека "в мундире" (описание Шувалова) Костаки узнаёт
Шувалова и проговаривается, как Кирхберг склонял его к высылке из России
видит Шувалова с герцогиней Монтойя

Пашка хочет проследить контакты Довгерд-Механовича, и два раза встречает
Усача (Усач -- Григорий Николаевич К.) второй раз в следущей главе

последняя встреча с Усачом -- усач получает телеграмму, сидит в прострации,
потом рвёт бумажку и бросает её в урну. Павел по наитию платит лакею за бумажки
и собирает её в кучу:
"Гриша, сворачивай дела, я ухожу в отставку. Любящий отец"

-- Помилуйте, Григорий Николаевич, а как же я?

Деньги из воздуха и наоборот.
где Надар/Феликс Турнашон? Турнашон подвизается карикатуристом в газетах
был некоторое время секретарем Шарля Лессепса
связь со строителями Суэцкого канала
Первый вылет Гиганта ещё 4 окт 1864 н.с.

-- Да, да, непременно. Месье Верн, я приеду к вам на следующей неделе.
/Верн в молодости работал на бирже. Маловероятно. С 1872 года Жюль Верн живет
в Амьене
возвращение из Брюсселя через Амьен (в поисках Верна) второй прогноз
Михаил Строгов и прогностика Верна
кузен Стоцкий
первые слухи о Канале
получает приказ об отправке в Сербию к Черняеву (Баканич)


Глава 9

????

Вторник, 30 августа 1877

Плевна

#

  Несколько дней назад Сергея отправили из Рущукского отряда в картографическое
депо при начальнике штаба действующей армии, его задачей было сдать копии
сделанных им карт в депо. Но в преддверии штурма Гонвельта прикомандировали к
топографическому взводу осадного отряда. Подготовка к решающему штурму Плевны
для Серегя не заладилась -- близким разрывом случайной турецкой гранаты при
рекогносцировке поручика@ контузило. Пару дней он маялся головной болью, но
когда неожиданно упал с лошади, потеряв сознание, его отправили в ближний тыл,
в госпиталь.
  В офицерской палатке было просторно. Почти все легкораненые в канун штурма и
государева тезоименитства правдами и неправдами выписались в строй. Как назло,
Сергея на проверке стошнило прямо на халат госпитального врача.
  Русские пушки крупповского образца громыхали с рассвета. Ближе к десяти утра
послышались и ружейные залпы, и треск митральез, и даже отдалённые крики "Ура!".
Вскоре к ним присоединилось ответное гарканье турецких, тоже крупповских
орудий, и даже вопли "алла!". Держась за голову, Гонвельт попытался встать с
койки. Его в очередной раз начало тошнить, острая резь в пустом желудке через
минуту на ногах, держась за стойку кровати, сменилась тупой болью. Сжав зубы,
и тем едва не прикусив распухший язык, поручик взял свою сумку и сделал
несколько неверных шагов к выходу.
  Невыносимый запах карболки остался позади; Сергей глотнул свежего воздуха,
но услужливый порыв ветра тут же принёс знакомую вонь из хирургической палатки
напротив. Карболка, кровь и застиранные бинты снова вызвали позыв тошноты.
Поручик сплюнул едкую слюну и, оценив свои силы, пошатываясь, поднялся на
ближайший пригорок, на котором, окружённые стайкой любопытствующих медсестёр,
стояли те раненые офицеры, кому не удалось вернуться в строй. Артиллерийский
полковник с палкой под мышкой припал к окулярам бинокля.
  Юный мичман Гвардейского экипажа, попавший с пулевым ранением в бедро днём
ранее в госпиталь, нетерпеливо ковырял костылём землю.
-- Ну что там, ваше высокородие?
-- Ох, Васенька, не спрашивай. Всё одно тьма тьмущая. Пыль да дым. Но кажется,
плохо дело. Бусурманы слышь как садят, и ветер к нам дым несёт.
  Сергей кое-как присел на пожухлую после жаркого болгарского лета траву, и
привычным жестом раскрыл выуженную из сумки верную подзорную трубу. От резкой
перемены поля обзора Сергея снова затошнило.
-- Ну вот, и наш Аника-воин пришёл; Сергей, ты полежал бы что ли?
  Вокруг контуженного захлопотали две сердобольные сестрички. Остальные
заворожённо следили за происходящей в отдалении битвой.
-- Позвольте, поручик, вашу трубу, -- склонился над Гонвельтом незнакомый
ротмистр, -- у нас только один бинокль на всех.
  Сергей кивнул, пытаясь глотнуть поднесённый медсёстрами морс. Наконец, он
хлебнул кисловатой жидкости, успокоившей его измученное нутро, и перевернулся
ничком.
  Группа офицеров разглядывала облако дыма и пыли, скрывающее гордиев узел
Плевны, который русская армия пыталась разрубить уже в третий раз. Поручик,
лёжа на земле, не обладал столь же хорошим обзором вдаль, потому первым
обратил внимание на едущий по пыльной дороге обоз из десятка госпитальных
повозок с красным крестом, который по обочине обгонял всадник на чалом коньке.
Через пару минут у главной госпитальной палатки спешился запылённый начальник
госпиталя. Медсестёр с холма словно ветром сдуло.
-- Ой, Семён Фёдорыч приехали!.. Сейчас начнётся...

  Сбросив на ходу шинель на руки санитара, доктор Зимин раздавал указания:
-- Нина, на все деньги скупите кофе. Зайди в буфет к гвардейцам, он им вряд
ли понадобится. Весь спирт слить в один бачок и поставить к нему часового.
Господа офицеры, я прошу вас пока оставаться на холме. Нам, видимо,
понадобятся все свободные госпитальные койки, а вас придётся потеснить.
  Засучив рукава поданного халата, доктор махнул сёстрам рукой:
-- Девоньки, срочно размываться! Начинаем прямо сейчас!
  По ложбине к госпиталю подтянулись первые повозки, и санитары начали
сортировать прибывших.

//Пушки вдали продолжают громыхать, поток раненых нарастает

Медсестра при виде тяжелораненого падает в глубокий обморок.

Действия Митеньки?
-- Эраст, куда ты? -- позвали Савина (в обличье чиновника для особых поручений)

//попытки Гриссома разузнать, что происходит в Крыму
Откуда Сэр знает о нуждах ЗиВ? -- Гриссом знаком с Веймаром и через него
поддерживает связи с революционерами

//любовная интрижка между Милордом и чухонкой, Сэр что-то советует Милорду.

раненый Варпаховский, его встречает Гонвельт
//как он увидел Варпаховского? В. стреляли два раза, один из них в спину
доктор Зимин извлёк русскую пулю, госпиталь под Плевной

@Никола срочно вызван отцом в Санкт-Петербург?
КНР разговаривает с Айвазовским
Иван Константинович Айвазовский? полотно для КНР? кто-то верноподданически
подсуетился, и А. предлагает КНР картину "Бой Весты"? в реальности
2 картины -- Айвазовский и Руфим Судковский

-- (капитан Баранов)
-- Не спеши, Иван Константинович, дабы не попасть впросак. Моряки "Весты",
конечно, герои, но отечественного разлива борзописцы от истины более чем
далеки. В реалиях морских не смыслят, да и здравого смысла начисто лишены.
Посуди сам, Иван Константиныч, торговый пароходик, наспех обустроенный под
вспомогательный крейсер, вооружённый шестидюймовыми пушками и мортирой, якобы
атакует, преследует и за малым не топит бронированный корвет с девятидюймовой
артиллерией. Подобные подвиги отдают временами отчаюг-запорожцев или сэра
Френсиса Дрейка, атакующего Армаду. Баранова я знаю, офицер умный и толковый,
хоть и не без ветра в голове, и не всегда попутного. На рожон переть много ума
не надо, суть его подвига в другом.

  Неизменный секретарь сверкнул единственным оком в дверном проёме.
-- Капитан первого ранга Баранов, ваше императорское высочество.
-- Проси!
  Чеканя шаг, вошёл (описание внешности) герой "Весты".


Часть третья, героическая. Защитники

Глава 1

Секретный груз
//дописать и изменить линии

  Никола телеграфом заказывает динамит у отца. Тот проводит заказ через
морское ведомство и полученное отправляет отдельным вагоном пассажирского
поезда в Севастополь на имя Дикова.

  Приличная публика озиралась на товарный вагон, прицепленный к скорому
севастопольскому поезду. На его стенке белой краской каллиграфическим
почерком было выведено "Государственный преступник". Вокруг вагона стояли
вооружённые новейшими, редкими даже на фронте винтовками Бердана моряки
Кронштадтского Гвардейского экипажа*. Тонкие стволы качались в направлении
любого вызывающего подозрение человека. Но приближаться к вагону или
заговаривать с конвоем дураков не было.

* Морская пехота.

  Среди прочей публики на перроне был и вновь помолодевший на вид генерал-
майор Кирхберг. Впрочем, в генеральской кавалерийской шинели. Он негромко
обратился к молодому коллеге.
-- Поглядите-ка, Василий Фридрихович. "Мичман"-то, похоже, от либерализма
избавился. И гвардейцев нагнал, как на похороны племянника. Кого же это они
везут, да ещё и в Севастополь, на Балтике рей не хватает, что ли?
-- Веревки в Петербурге не перевелись, скорее. пули в Кронштадте не нашлось,
-- с готовностью подхватил Рингер.
-- Разве что везут на опознание.

И бюро.
  КНР: Лесовский -- перестройка крейсеров и возможность выполнения экстренных
заказов по маломерному флоту, где морской министр?
вызывает консультанта из бухгалтерии для полного разбора и рассмотрения сметы
строительства угольной станции, узнаёт результаты покупки парового
самоходного плавкрана в Сан-Франциско? КНР получает шифрограмму из Рангуна
от старшего офицера ___  об удачной встрече немецкого парохода, приведшего
на буксире плавкран из Фриско к Соломоновым островам
/разговор с секретарём о посещении будущего процесса?
-- Я пойти не могу, это было бы давлением на суд, но вам не воспрещаю ни в
коей мере.

В шкафу лежат (Зинченко знает) старые планы ... Планы составлялись ещё при отце

-- Адресат груза кавторанг Диков Иван Михайлович, Севастополь, минные склады
Черноморского флота. Необходимо обеспечить строжайший надзор и высочайшую
безопасность, чтобы не получилось, как с беднягой Шпаковским на испытаниях его
самодвижущейся мины.

 /В России всё не как у людей...
 С бала на корабль
"Ливадия" вышла к Ореанде, где и подобрала "Орёл"?
для пущей секретности так выгоднее, испытания в бугском лимане, или где ещё?
расчёты Барановского -- старые ракеты для ускорения бомб? выход
непосредственно к Босфору не ранее 10 февраля.
  Вероятность поражения цели при заданных параметрах движения -- 0.4. Так что
британцам дать прикурить боеприпасов хватит.

//доверительный разговор КНР, Гонвельта, присутствует Баканов
"стратегическая игра"


Глава 2

Царьград

Воскресенье, 29 января 1878

Стамбул

  Уснёт спокойно сторож на крыльце,
  Но нет покоя голове в венце.
    Шекспир. Генрих IV.
  (Дополнение от авторов. Без
  венца голове тоже нет покоя.)

  ...Иваншин усмехнулся.
-- Ну вот, свершилось. Русский офицер зачерпнул воды из Золотого Рога.
-- Начало хорошее, вот только что дальше будет? Этой войне конец, мы все живы,
-- произнёс Сергей, -- а вот когда следующая?
-- Дрянь водица, дерьмом отдаёт, да и дует здесь, как в степи, даром, что
холмы повсюду, -- подполковник Куропаткин не скрывал раздражения.
-- Да ну вас, Александр Николаевич, -- Гонвельт, с улыбкой от уха до уха,
отхлебнул из шедшей по кругу фляжки, запил водой из котелка, -- вечно вам не
угодишь. Смотрите, Царьград -- вот он. Красивые всё же места, да и турки не
такие уж звери.
-- Эх, Серж, разве ж можно азиатам верить? Нынче он тебе улыбается, халвой
угощает, а через час ятаганом пырнёт.
-- Ну ятаганов, положим, не видно, а вот штыки на каждом углу. Глядите, сколько
патрулей...
-- Нет, господа, всё-таки турки от войны устали, да и рады, должно быть,
радёшеньки, что война так кончилась, -- Иваншин описал круг руками, -- город
наши не жгут, лавок не грабят. Что ни говори, даже худой мир лучше...
-- Не мир пока, Дмитрий Валентинович, перемирие...
-- Ну а покуда перемирие, а часы увольнения быстротечны, на что порекомендуете
взглянуть, господин историк? Стамбул у наших ног.
-- Не Стамбул, Пера. Стамбул на той стороне бухты. Вот там бы сейчас побродить,
в Топкапы заглянуть, в старый дворец то есть. Четыреста лет уже султанской
резиденции. Или в Фанар завернуть, обедню отстоять в патриархии.
-- Ой, скажете тоже, даст Бог, в Москве отстоим. Топкапы это, конечно,
интересно, но вот карте последней лет двадцать пять, -- в Гонвельте взыграл
топограф, -- подновить бы.
-- Ага, подновишь тут, гляди, как османы зыркают. В Стамбул-то сам и не
попасть, разве что на лодке, и огрести потом...
-- Н-да... Странно, господа офицеры, патрулей что-то уж слишком много.
-- Так ведь где-то здесь неподалёку строится султанская резиденция, дворец
Йылдыз, звезда то бишь... Эх, всё-таки зря мы драгомана* с собой не взяли.
-- Неужто с турком не объяснимся? Вон, хоть с тем офицером, явно фронтовик...
И армяшка что с ним сластями торгует, может, он по-русски разумеет?

* Драгоман -- переводчик.

  Немолодой на вид армянский торговец с тёмными кругами под глазами давно уже
буравил взглядом лица русских офицеров. Засахаренные фрукты, кишмиш да халва
нескольких сортов составляли нехитрый набор яств. А рядом с лоточником
переминались с ноги на ногу двое рослых аскеров или, скорее, муширов*, то ли
приценивающихся, то ли просто дурака валяющих, пока офицер купит сладости.
-- Ежли мне память не изменяет, у мусульман выходной в пятницу, -- сказал
Гонвельт, -- но, видимо, выпустили и их на русских поглядеть.
-- Ассалям алейкум, ага, -- произнёс Иваншин с заметным французским акцентом.
-- Салам, -- буркнул офицер, не скрывая раздражения.
-- Компрене-ву, -- Дмитрий Валентинович перешёл на более известный ему язык,
-- мы русские офицеры, хотели бы найти каик**, покататься по бухте. Да вы
понимаете ли по-французски?
-- @неверные собаки, дошли до Стамбула и не выучили наш язык, да поразит вас
меч Пророка, -- пробурчал по-турецки офицер, -- (фр) прекрасно понимаю, глаза
б мои на вас не глядели.
-- Что угодно победоносным воинам белого царя? -- немного нараспев, но на
заметно лучшем французском заговорил торговец. -- Семь сортов лучшей халвы,
инжир по-дамасски, урюк, кишмиш, окажите честь скромному торговцу Меджидянцу.
  Офицер неожиданно сник, а два мордатых мушира, напротив, расправили плечи,
словно готовясь к драке.
  Гонвельт большим пальцем незаметно расстегнул кобуру верного револьвера, а
Иваншин, ничего не замечая, подошёл к лотку и, загораживая линию огня, долго
выбирал, чего бы прикупить. В итоге ему приглянулся здоровенный кусок
ароматной кунжутной халвы и, не торгуясь, Дмитрий протянул серебряный рубль с
профилем государя императора. Торговец, взвесил в руке монету, попробовал на
зуб, и отсчитал кучку мелкой серебряной монеты на сдачу. Кучка была больше
заплаченного рубля, что несказанно удивило нашего историка.
-- Странно что-то, сдача больше цены.
-- Ай, не волнуйтесь, молодой человек, здесь монета старая, в ней серебро
плохое. Разве будет старый торговец торговать себе в убыток? -- Армянин
улыбнулся русскому офицеру, и подмигнул, скосив глаз. Муширы почему-то
расступились. Торговец же продолжил разговор с выгодными клиентами.
-- Что хотите видеть в Истанбуле? Наверно, дворец, или даже гарем падишаха?
-- Да аллах с ним, с гаремом, пусть туда султан ходит, нам бы в баню.
-- А правду говорят, что ваши генералы не сегодня-завтра возьмут Царьград?
-- Чепуха, -- безапелляционно заявил Гонвельт, так и не застегнувший кобуры.
-- Всё в руках Аллаха, -- отозвался торговец и неожиданно смутился.
-- Меджидянц-ага мусульманин?
-- Здесь, в Турции, всё в руках Аллаха. А баня там, ближе к @сладким водам,
каики на берегу, -- торговец махнул рукой вправо и начал быстро укладывать
товар в корзину.

* Аскер -- солдат, мушир -- сержант.
** Каик -- гребная прогулочная лодка.

  Часа через полтора хождения и направо, и налево, и кругами по пригороду
Иваншин взмолился:
-- Господи, да кого же ты нам ниспослал, Сусанина, что ли? Вот уж и взаправду,
послал в баню, а мы всё идём и никак не найдём. Одно хорошо, халва вкусная.
-- М-да, всё же интересно, -- сказал Куропаткин, упарившийся от долгого
похода по холмистому району, и это несмотря на январскую прохладу, -- кто был
этот Меджидянц?
-- Скорее всего, Александр Николаевич, какой-то переодетый полицейский чин, --
ответил Гонвельт, давно уже застегнувший кобуру, и периодически сверяющийся
и правящий старую карту, -- видать, подобрались мы к новому дворцу, вот он
нас ненавязчиво и отослал подальше. Фамилия странновата, Меджидянц...
получается армянин благородных кровей, но сын турка Меджида, так что ли?.. у
турок-то фамилии нет. Ладно, у Иордаки спросим в штабе.
-- У Иордаки так у Иордаки, -- отозвался Куропаткин, -- только, пожалуйста,
вы, Серж, и вы, Дмитрий, называйте меня по имени, а то как-то неловко, я же
годами младше.

  Никифор Ахиллесович Иордаки, прикомандированный к штабу скобелевского отряда
переводчиком уроженец Стамбула (как и полагалось старому греку, говорил он по-
русски с мягким акцентом), услышав рассказ Гонвельта, схватился за остатки
седых волос на голове.
-- Батюшки, влезли... Да ведь это, похоже, сам Бедрос-ага и был.
-- Какой Бедрос-ага?
-- Абдул-Гамид, сын Абдул-Меджида. Знаете ли, молодые люди, подобно Наполеону
Третьему, некогда ставшему главным надсмотрщиком за своими возлюбленными
подданными, лучшим шпионом султана Абдул-Гамида является он сам.
  Зрачки молодых офицеров выросли до размеров уплаченного за халву рубля.
-- Это был султан? А мы его за замаскировавшегося полицейского приняли...
-- Переодетыми бывают и султаны. Такие фокусы здесь практикуют ещё со времён
Мехмеда II Фатиха. Ваше счастье, что вы его не признали. Охранники бы вас,
господа, там же и положили. Это ж надо так нарваться,.. а тут ещё Михаил
Дмитрич по сералям вояжирует...
  Теперь у молодых офицеров отвисли челюсти.
-- Да ну?! Как же вы его отпустили?..
-- Только отобедали и кофе выпили, засел было отец-командир с начштаба за
бумаги, вдруг является здоровенный турок, то есть не турок, евнух, причём
черный как сапог, и на прекрасном французском, господа, подчёркиваю, на
прекрасном французском просит Ак-пашу навестить одну высокопоставленную даму.
Ну, Михаил Дмитриевич надраил было пуговицы до блеска, бакенбарды надушил и
расправил, сапоги @Стёпка-денщик ему наваксил, а негр-то его и просит, чтобы
оделся поскромнее, дабы внимания не привлекать, дескать, честь дамы и всё
такое прочее.
-- Хороша же у них честь, евнуха за генералом посылать.
-- Что вы хотите, господа, эмансипация по-турецки; в общем, накинул наш Белый
Генерал трофейную шинелишку и отправился в гарем. Слава богу, начштаба за ним
две пятёрки пластунов отправил, хоть знаем, где он; вытащат, если что;
вооружились как положено, до зубов.

  Тем временем Михаил Дмитриевич Скобелев кейфовал под гостеприимной кровлей
дворца покойного визиря. Напротив него на кушетке сидела стройная дама в
европеизированном турецком наряде с крошечной чашечкой кофе в руках. Общаясь
на французском, международном языке любви, к некоторому своему огорчению,
Ак-паша быстро понял, что вызвал у своей хозяйки отнюдь не амурный интерес,
и с трудом скрывал свою заинтригованность. Дама оказалась ни много ни мало,
внучкой Махмуда II и двоюродной сестрой султана, дочерью и вдовой великих
визирей. Кроме того, Сение Султан была просто очаровательна, несмотря на
бальзаковский уже возраст*.

-- ...Если об этом разговоре узнают, я наверняка погибну, такова судьба. Но
могут задушить и султана Мурада.
-- Бывшего султана, вы хотите сказать, ваше... высочество?
-- Законного султана Османской империи.
-- Но ведь он смещен с престола, как неизлечимо больной?
-- Это неправда, и в это никто не верит, из тех, кто его знает...

  Вернувшийся почти на закате Скобелев поднял по тревоге свой штаб и вызвал
казачий полк.
-- Господа, как мне стало известно из неопровержимых источников, в пятнадцати
верстах от нас, на берегу Босфора во дворце Чираган содержится под стражей
свергнутый султан Мурад V, старший брат Абдул-Гамида. Стамбул переполнен
беженцами и возможно, что уже в ближайшие часы кучка фанатиков попытается
захватить его, дабы вновь провозгласить султаном. Мои информаторы считают,
что это может быть провокацией, которая позволит нынешнему султану устранить
брата. Наша задача -- сорвать эти планы. Сейчас надо связаться с отрядом
Струкова. В Ставку сообщить не раньше, чем через час-полтора, иначе там
замаринуют аж до тех пор, пока его высочество главнокомандующий с Числовой**
не посоветуется. Выступаем с наступлением темноты, в авангарде есаул
Котельников с двумя конными сотнями и пластунами. Сергей Владимирович,
отправляйтесь с ними, необходимо срочно и скрытно разведать вокруг дворца
местность и дороги. Имейте в виду, сразу за Чираганом -- парк Йылдыз, в нём
строится новая резиденция султана, поэтому без команды не стрелять. С Богом!

  Темнело по-южному быстро. Снова задул пронизывающий ветер с Чёрного моря.
Мелкий снежок не ложился на землю, таял в гривах лошадей. Гонвельт, натянув
башлык, сгорбился в седле, стараясь не отставать от невозмутимого есаула.
Казачьи кони шли тяжёлой рысью, с пластунами за седлом. За час отмахали десять
вёрст по холмам, пересекли речку, потом другую. Проводник, давешний чёрный
евнух, сидя на породистом вороном скакуне, указал на какую-то дорожку, ведущую
к северу, мимо каких-то заброшенных то ли дач, то ли загородных особняков,
поди разбери, что там у них, нехристей. После поворота на восток из-за туч
вынырнул растущий месяц, и Сергей вытащил часы. Ни черта не было видно, но,
по-видимому, они скакали уже около полутора часов. Евнух показал на юг, на
далёкие холмы, заросшие лесом.
-- Киоск*** Йылдыз.
  Есаул молча указал нагайкой вправо и лошади пошли шагом.
  Ещё около получаса езды, и послышался шум моря. Котлов негромко сказал:
-- Вот он, Боспор. Станичники, спешиться. Чираган где-то тут.

* В то время считавшийся где-то после тридцати лет.
** Екатерина Числова -- балерина и актриса Императорских театров, давняя
любовница и мать нескольких детей великого князя Николая Николаевича-старшего.
*** дворец (тур.).

  По дорогам вокруг дворца пробирались цепочками, ведя коней в поводу сквозь
заросли. Громадное здание, похожее на огромный кремовый торт, медленно
выплыло во всёй своей красе из прибрежной дымки, окутывающей кипарисовые и
самшитовые рощицы. Есаул только цокнул языком, поражаясь размерам загородной
резиденции султана. Два этажа на высоком цоколе, поверху балюстрада, по
которой между факелами медленно перемещались тени часовых. Попробуй тут,
подберись скрытно, предательский месяц то и дело выглядывает из-за туч.

  Как и всякому курильщику в минуту опасности, Сергею ужасно хотелось разок
затянуться, хоть бы жуковским табачищем. Дабы не соблазниться, он отвязал
кисет и высыпал из кармана даже табачную пыль. Котлов, грызя холодную трубку,
поднёс к глазам подзорную трубу. Гонвельту казалось, что перед дворцом они
торчат как на ладони, но оглянувшись, он увидел позади только котельниковского
посыльного. Лошади тоже исчезли, совершенно беззвучно.
-- Ну черти, ну казачки...
  _"Днём было жарко, а сейчас -- ух-х, подмораживает. До рассвета ещё часов
девять, и где ж это наши? Интересно, а чего это тени двигаться перестали?"_

  Прошло минут пять, и есаул легонько ткнул штабного.
-- Ну, ваше бла-ародие, можно и поспать. Дворец окружен, муха не пролетит.
Вон, уже и пушки к пристани подтащили, так что и на лодках турки не подойдут,
Миха-ал, -- "казачий майор" смачно зевнул, -- Дмитрич дело знает.
-- Ну тогда отойдём, Пётр Ефимыч, -- согласился Сергей, -- хоть за ближние
кипарисы.

  Гонвельт, подмерзая в седле на подведённой снова лошади, боролся со сном.
Задремывая, как ему казалось, на минуту-другую, и периодически открывая глаза,
он не видел никаких перемен вокруг, разве что месяц пропал.
-- Странно, вроде и тучи ушли, а месяца нет.
-- Так ведь, ваше благородие, -- неслышно подошёл вестовой, -- третий час
ночи.
-- Как третий? А где наши?
-- Туточки. Вы, ваше благородие, вовремя проснулись, вас как раз енарал
кличет. Он супротив ворот.
  Сергей, спешившись, пробирался среди подмёрзших кустов, удивляясь, как много
кругом солдат и казаков сидит совершенно беззвучно, не курят и даже, казалось,
не дышат. Вон казаки, вон там стрелки. Артиллеристы на берегу -- и тех даже
не слышно, а ведь до дворца рукой подать. Скобелева Гонвельт нашёл
расположившимся шагах в ста от ворот, в крошечном сарайчике. Молодой генерал
выслушивал произносимые шёпотом последние донесения и также негромко отдавал
распоряжения.
-- Телеграф?
  Вдали на той же дороге, по которой прибыли русские, дважды мигнул потайной
фонарь.
-- Вот, ваше превосходительство, срубили.
-- Штабной горнист здесь? Куропаткин, Гонвельт, Иордаки -- за мной.
  Скобелев размашисто перекрестился, и пять человек отправились к дворцу.
-- Комендант дворца Нури-паша в Стамбуле. Впрочем, он не так опасен, как
Саад-бей, начальник внутренней охраны. Если что, он наверняка может приказать
задушить Мурада. Поэтому его нужно вывести из игры первым, желательно без
стрельбы. В гарнизоне должны быть офицеры, сочуствующие Мураду. Ещё опасны
евнухи, ну это ладно, это забота нашего проводника, там двое им подкуплены.
Артиллеристам дан приказ стрелять холостым через э-э, -- Скобелев глянул на
часы, -- двенадцать минут. Ну вот и ворота, труби, буди османов!
  Ночную тишину разорвал резкий звук трубы. По балюстраде заметались тени,
факелы на крыше разгорелись ярче, а у ворот из сторожевой будки высыпались
заспанные аскеры, загорелись новые огни. Горнист повторил сигнал. Теперь уже
огни появились и во дворце, через огромные окна это было прекрасно видно.

  Наконец, хлопнула дверь дворца, и по ступеням мраморной лестницы проворно
сбежал, прихрамывая и ругаясь по-турецки на чём свет стоит, невысокий крепко
сбитый офицер лет тридцати, несмотря на позднюю ночь, с иголочки одетый.
  Никифор Ахиллесович, зябко поёживаясь, переводил, пропуская слишком уж
изысканные ругательства.
-- Кого здесь шайтан принёс на мою голову в три часа ночи..? Дворец ...
не проходной двор! Представьтесь.., или я открою огонь! -- всё это произносилось
турецким офицером очень быстро и с любезным выражением на лице.
  Скобелев, оглядев офицера, поправил белую словно снег перчатку, неторопливо
поднес руку к виску и, решив немного подыграть, заговорил по-французски:
-- Имею честь говорить с полковником Саад-беем, начальником охраны дворца?
-- Non. -- Турок также перешёл на язык Вольтера и Бонапарта, -- je suis
Camal-bey, le capitain vice-commandant du palace. @Who is the fuck are you?
  Скобелев, неплохо размовляющий и на жаргоне, прекрасно понял офицера.
-- Bon soire, messieur Camal-bey. Nouri-pachat -- en Istanbul?
/Нури-паша в Стамбуле?
Я полномочный представитель русского командования. Мы не нашли Нури-пашу в
городе, впрочем, его ищут. Вызовите тогда начальника охраны, у меня срочное
сообщение чрезвычайной важности.
-- Bon nuit... Неужели нельзя подождать до рассвета? И потом, что вы делаете
вооружёнными за линией перемирия?
-- Никак нет, подождать нельзя, дело идёт о жизни и смерти бывшего султана.
-- Вы своим появлением не сильно облегчили ему жизнь. Я отвечаю за гарнизон,
могу сказать, что будет делать внутренняя охрана, но чёрные евнухи никому из
нас не подчиняются и могут оборвать нить жизни Мурада в любой миг.
-- Месье Камаль-бей, мятежники на подходе. Они могут в любой момент атаковать
дворец. Как смерть Мурада, так и смена султана на троне равно не отвечают
интересам русского командования, потому я имею честь предложить вам следущее:
во-первых, мои войска займут оборону вокруг дворца;
во-вторых, ваши составят внутренний ярус обороны;
и в-третьих, вы и ваши люди сами нейтрализуют султанских палачей.

  Если русское командование получит гарантию, что жизни принца Мурада ничего
не угрожает, то мы окажем вам всяческую помощь. В противном случае...
  Раздался грохот пушки.
  Камаль-бей инстинктивно присел. В полной тишине прошло едва ли не несколько
минут.
-- Это холостой, -- продожил Скобелев, -- я просто даю знать своему
командованию о ведении переговоров. Но имею инструкцию через полчаса открыть
огонь боевыми.
  Камаль-бей вдруг увидел, что за спиной маленькой кучки русских офицеров
как из-под земли возникли по меньшей мере несколько сот русских же солдат.
-- К тому времени душонка этого несчастного пьяницы Мурада покинет
обременяющий её труп.
-- Возможно, моя тоже, как и наверняка ваша, -- парировал Скобелев,-- как у
вас говорят -- кысмет.
-- Ну что ж, каждый выполнит свой долг, -- турок склонил голову перед русским.
  Скобелев улыбнулся.
-- Вы ведь фронтовой офицер, Камаль-бей?
-- Да. Воевал с сербами, потом с вашими под Плевной. После ранения оказался
здесь.
-- Мы могли бы встретиться под Плевной. На котором приступе вас ранило?
-- На третьем... Эти проклятые румынские штуцера... Хвала Аллаху, жив остался.
-- Неужели вы, боевой офицер, хотите войти в историю как палач султана Мурада?
-- Кысмет, мой друг, кысмет, что наши желания пред волею Аллаха...
-- И всё же, мой друг, вы решитесь стать палачом? Помните судьбу убийц
Селима III?
-- Мураду далеко до Селима. Да и где теперь новый Мустафа-паша Байрактар*?
-- Боюсь, что ближе, чем мы оба этого хотим. Так союзники мы или враги,
решайтесь, Камаль-бей.
-- Но всё же я хотел бы знать, с кем имею честь?
-- Простите, впопыхах не представился. Генерал-лейтенант Скобелев-второй.
  У невозмутимого на вид до сей поры турка дрогнуло лицо.
-- ...Ак-паша?..
-- Кысмет, мой друг, кысмет, -- по-приятельски улыбнулся Скобелев.

  К дворцу по дороге вдоль моря, бешено настёгивая взмыленного коня, мчался
одинокий всадник. Его сопровождаюие безнадёжно отстали. Грузный всадник так и
не заметил, что на самом деле их умело отсекло внешнее кольцо казачьих пикетов.
  Подскакав к воротам, всадник неожиданно увидел добрую сотню нацеленных на
него винтовок, и едва не свалился с коня. Впрочем, его предупредительно
поддержали выехавшие из-за высоких кустов казаки.
-- Mon Dieu, кого я вижу, -- Скобелев рассмеялся, -- уж не ли сам Нури-паша
собственной персоной?!
  Старый паша всё-таки слез с коня, задыхаясь. Правой рукой он судорожно
хватался за эфес сабли, а левой не менее судорожно вытирал лоб здоровенным,
подстать пузу платком.
-- Oui... Я несчастный Нури-паша, утративший всякий разум... Во имя Аллаха,
скажите, что здесь происходит?
  Скобелев взял старика под руку.
-- Слава Богу, ваше превосходительство, вы поспели вовремя, дабы предотвратить
непоправимое. Рад привествовать вас, генерал. Камаль-бей, помогите же своему
командиру.
  Турецкий офицер дал знак, и калитка раскрылась. Скобелев, провожая пашу,
просочился за калитку с Иордаки и доброй полудюжиной солдат и офицеров.
-- Вынесите хотя бы стулья, надо же уважать пожилого человека. Еще минут
десять у нас есть, пока пушки молчат. Я уверен, артиллеристы добавят нам минут
пять, ведь прибыл ваш начальник.
  Нури-паша только оторопело вертел головой. Неожиданно он набрал воздуху в
легкие и рявкнул:
-- $СААД-БЕЙ!$
  В окне второго этажа над входом дёрнулась занавеска.
-- Саад, сын поганой шлюхи и собачей стаи, -- взревел паша по-турецки, ещё
грознее и громче, словно матёрый медведь, -- вылазь немедленно, или я прикажу
кормить тебя свининой, покуда ты не сдохнешь!
  Занавеска снова шевельнулась. За ней мелькнула какая-то усатая физиономия.
  Лицо старого паши залилось багрянцем. Камаль-бей приказал солдатам выполнить
желание гостя.
  Подали стулья. Скобелев заботливо усадил пашу на самый удобный, присел на
табурет по правую руку от него, боковым зрением охватывая и калитку, и
дворцовые двери.
_"Во дворце не меньше трехсот солдат, дюжина черных евнухов, которые могут
исполнить роль палачей, и трусоватый и потому вдвойне опасный Саад-бей"_, --
вспомнил он рассказ Сение Султан, -- _"ну что ж, добавим неразберихи в
осаждённую крепость, раскол в их рядах нам не помешает... Пока точно не ясно,
где сейчас Мурад, нет смысла ломиться во дворец, а вот убедиться, что он жив
-- надо, иначе вся операция теряет смысл, как и твоя, Мишель, карьера..."_
  Скобелев мысленно трижды перекрестился, и продолжил виртуозно маневрировать
словами.
-- У вас есть связь? Отбили бы телеграмму визирю, разузнать, в чём же дело.
  Камаль-бей отрицательно покачал головой.
-- Нет связи.
-- Ну так пошлите гонцов, разумеется, мы их пропустим.
  Паша встрепенулся.
-- Как нет связи?
-- Телеграф не отвечает, а почтовых голубей в Чирагане не держат, ваше
превосходительство.

-- Ну вот, а ведь мятежники близко... -- Скобелев состроил скорбную мину.
-- Какие мятежники? Опять Адыл-бей воду мутит?
-- К сожалению, имя предводителя мне неизвестно, но говорят, это кто-то из
ваших генералов, -- сказал Скобелев, -- у него есть сторонники среди беженцев
и городской черни.
-- Неужто Сафар-паша, его таборы только накануне вошли в город, или это Мехмед,
или же сам Сулейман-паша, раздери его дэвы? -- Паша схватился за сердце.
-- Что будем делать, господа, -- Скобелев всё с той же скорбной миной оглядел
собеседников, -- у меня есть инструкции, но, чувствую, они тут совершенно не к
месту.
-- Какие инструкции? И вообще, господин русский, вы кто такой?
-- Вам Камаль-бей расскажет, я, впрочем, из пушек стрелять не буду, мне бы
убедиться, что бывший султан жив и здоров, и чёрт с ним. Давайте договоримся
о взаимодействии, и я выведу посты на внешний периметр дворца. Между прочим,
могу ли я попросить вас об услуге -- на кухне дворца могли бы приготовить пищу
солдатам, они тогда не будут переводить на дрова деревья в парке.
-- Жив-то он жив... -- ответил за пашу Камаль. Паша же перешёл к практической
стороне дела. -- И на сколько персон вам готовить?
-- Ну... На это утро тысячи на две, а днём на три, кухни должны подойти ввечеру,
вместе с драгунами.
  Старый паша был близок к обмороку.
-- Три тысячи?! Да они же сожрут все запасы дворца за этот день!
-- Ну, мы не очень-то любим соловьиные языки, да и до кофе с чуреком русские
люди не особые охотники, продукты мы купим сами. -- Скобелев улыбался вовсю,
-- я передаю в ваше распоряжение моих адъютантов Сержа и Дмитрия. Надеюсь, и
вы предоставите мне офицеров для связи. Вы покажете моим адъютантам бывшего
султана?
-- Да с меня нынешний голову снимет!
-- Ну не знаю, пошлите гонцов к визирю или даже к самому султану. Между нами
говоря, мне было бы достаточно вашего слова, но я всё же не один, как сказали
бы в России, до Бога высоко, до царя далеко, а соглядатаи рядом. Я думаю, вам
не откажут в разрешении, а пока... можете показать моим адъютантам э-э...
например, хотя бы издалека, султанских жён?
-- А жёны-то вам зачем? -- удивился старик.
-- Если с Мурадом ничего не случилось, то они не заплаканы. Женщины не смогут
этого скрыть, не так ли?
  Паша с улыбкой кивнул, молодой турок хмыкнул.
-- Вашему уму мог бы позавидовать сам Сулейман-ибн-Дауд, уважаемый Ак-паша, --
сказал Камаль-бей.
  Услышав имя своего собеседника, Нури-паша побледнел и едва не грохнулся
со стула в обморок. Этот милейший молодой русский, такой почтительный и
деликатный, был грозой турецких войск, неистовым Белым Генералом...


Глава 3

Султанская клетка

Понедельник, 30 января 1878

Дворец Чираган, окрестности Стамбула

#

  Следующий день тянулся безумно долго... Гонвельта с Иваншиным отвели в
роскошно обставленную комнату на первом этаже (к которой снаружи приставили
удвоенный караул). Умудрённый вчерашним происшествием Иваншин потребовал
поставить в карауле муширов, и просьбу адъютантов самого Ак-паши уважили.
Слуги с поклоном внесли яства. Среди прочих была и возненавиденная ими
кунжутная халва, и тогда русские офицеры потребовали от турок отведать сих
яств. Слуги обиделись, но отведали. Затем явился таинственный Саад-бей,
высокий худой турок с длинными усами и глазами плута, долго униженно кланялся,
клялся в любви к России, русской армии и особенно к Ак-паше, пытаясь выяснить
как бы мимоходом привычки Скобелева, из чего Гонвельт сразу сделал вывод, кого
назначили офицером для поручений с турецкой стороны. Затем явился Джаухар-ага,
старший евнух, приставленный к Мураду. Потенциальный султанский палач оказался
толстым лоснящимся негром с отвисшими щеками. Этот не говорил по-французски,
но кланялся и пытался умильно улыбаться. Ему молча показали на часы и ткнули
пальцем в потолок, дескать, когда нам покажут принца Мурада. Тот снова
пытался кланяться и улыбаться, но Гонвельт в воздухе нарисовал силуэт петли,
скорчил страшную рожу, и евнух ретировался, видимо, решив, что душить скоро
будут его.
  После второго намаза явился другой евнух, помоложе и потоньше, но с такой
продувной рожей, что сразу стало ясно, кому проводник передавал золото
турецкой принцессы. Судя по трудам итальянца Ломброзо, Саад-бей этому субъекту
и в подмётки не годился. Сей пройдоха пытался целовать руки и чуть слышно
повторял "Сение Султан ханум", ясно было, что продался с потрохами. Иваншин
попытался со своими скудными знаниями турецкого спросить, не обеспокоил ли дам
из сераля орудийный выстрел, на что получил ответ по-французски, что по этому
поводу не стоит беспокоиться. Тогда уже Сергей попросил засвидетельствовать их
почтение жёнам его бывшего величества и заверения в их совершеннейшей
преданности. Евнух его не вполне понял, но кланялся и улыбался.
  Через какое-то время на заднем дворе послышалось громкое блеяние. Судя по
звукам, на кухни дворца прибыла целая отара баранов.

  К обеду явился невозмутимый Камаль-бей в разутюженном мундире, был мил,
заботлив, радушен. На вопрос о прогулке по дворцу он сдержанно ответил, что
это не в его власти, впрочем, обещал, что к вечеру можно будет погулять по
крыше дворца, если его уважаемые гости не будут приближаться к часовым у
балюстрады. Услышав вопрос, когда же покажут Мурада, он несколько смутился,
и было весьма похоже, что искренне.
-- Видите ли... Я думаю, досточтимый Ак-паша шутил насчёт жён, но, боюсь,
больше ничего не остаётся. Султан Мурад спит...
-- Сколько же он спит?
-- От одного ужина до другого. А ужин он запивает в свою меру.
-- То есть, по слухам,.. безо всякой меры?
-- Вы сказали, уважаемые гости, -- развёл руками капитан.
-- Но у нас есть приказ...
-- Я всё понимаю, но... -- Камаль-бей задумался, -- может, подождем возвращения
гонца от визиря?
-- Когда ж вы его послали, что он ещё не вернулся? Уже вторая половина дня.
-- Первого -- сразу, как вы вошли во дворец, второго -- часа четыре назад.
-- Ну так посылайте третьего, да с хорошей охраной. Что вообще творится в
вокруг?
-- Да что-то непонятное происходит. На той стороне Босфора скапливаются чьи-то
войска, возможно, это те самые мятежники. Где-то вдали стреляют. У нас, слава
Аллаху, всё спокойно.
-- Надеюсь. никаких недоразумений между нашими и вашими нет?
-- Нет, что вы, всё в порядке. Лошадь Ак-паши стоит у нас в конюшнях, самому
Ак-паше поставили палатку в самшитовой роще напротив западного входа во
дворец. Ваши сейчас тянут новый телеграф, Ак-паша посылал людей на базар в
Галату покупать продовольствие, вот только кухни ваши пока не подошли. Воды,
к счастью, хватает.
-- А что, Мурад всё вино в замке выпил? Конечно, мы понимаем, уважаемый бей
не пьёт, но...
-- Ну что вы, желание гостя -- закон. К ужину я угощу вас шампанским из личных
запасов покойного несчастного падишаха Абдул-Азис-хана.
  Поскольку до ужина и встречи с султаном было ещё явно далековато, Дмитрий
решил проявить инициативу.
-- Нет ли во дворце книг на европейских языках?
-- Есть конечно, в библиотеке сераля.

  Через полчаса после обеда толпа слуг под предводительством одного младшего
евнуха и всё того же купленного плута приволокла ворох как наимоднейших, так
и ставших уже классикой французских романов, от Вольтера до популярного
фантазера мсье Верна.
-- Эх, жаль Павла нет, он с Жюлем Верном у Этцеля сталкивался, -- подумал про
себя Гонвельт, а вслух произнес, -- этих-то книг нам на год хватит, с чего же
начать?
  Плут скосил глаза на томик месье Дюма-отца.
-- Вы читали о графе Монте-Кристо?
-- Читали, читали, -- отозвался Дмитрий.
-- А может, перечесть? -- спросил Сергей.
-- Непременно перечтите, уважаемый, редкое издание, любимая книга Мурад-хана,
особая редакция. Вам нравится _описание пещеры_ на острове?
-- Да... -- ответил Гонвельт, рассеянно листая роман, -- Мурад-хан читает
по-французски?
  В указанном евнухом месте меж страниц лежала записка изящным почерком
по-французски.
  "Сейчас султан находится в комнате второго этажа, шестое окно по фасаду.
Под ней есть глухая комната без окон, куда ведёт потайная лестница. В случае
опасности его могут спрятать там. Устраните Джаухара-ага. Да поможет вам
Аллах."
  Дмитрий, в свою очередь перелистывая Вольтера, поймал взгляд Гонвельта и,
указав глазами на приоткрытую дверь, пальцем постучал по уху, негромко напевая
по-русски "У стен есть уши, милый друг, у стен есть уши, и у дверей, и у дверей,
послушай, друже...".
-- Читает, и не только по-французски, играет на рояле, пишет музыку.
-- А что читает Джаухар-ага? -- с нажимом произнёс Гонвельт.
-- О-о, Джаухар-ага читает Коран.
-- Из библиотеки дворца?
-- Джаухар-ага очень благочестив, он собирает рукописные издания книги Пророка.
-- И давно он приобрёл последний экземпляр? -- Сергей удвоил нажим в голосе.
  Евнухи заговорили между собой по-турецки, после чего плут сказал:
-- Да не более недели назад, в лавке антиквара в Стамбуле, у мечети валиде
султан* Пертевнияль.
  Сергей слегка улыбнулся.
-- Как зовут антиквара?
  Евнухи снова поговорили между собой.
-- Какой-то грек, кажется, Панайоти.
-- Чернявый, с глазами как оливки?
-- Был чернявый, теперь седой, -- улыбнулся младший евнух, -- он уже совсем
старый; чернявый -- это его турок-приказчик. Только мусульманин может взять в
руки книгу Пророка.
-- Вы можете принести его? -- Сергей продолжил гнуть свою линию.
-- Приказчика?! -- Даже пройдоха был несказанно удивлён.
-- Коран, конечно, -- Гонвельт снова улыбнулся.
-- О Аллах, зачем вам книга Пророка, ведь вы не мусульмане? -- Евнухи разинули
рты.
-- Один из продавцов этой лавки известен как предатель и заговорщик; хотел бы
я взглянуть на этот экземпляр Корана.
  За полуоткрытыми дверями раздался какой-то шорох. Потом кто-то побежал от
дверей на цыпочках по толстому ковру, на каждом шагу спотыкаясь и брякая
амуницией.
  У Сергея проскочила мысль "_Сработало!_". Он снова обратился к купленному
пройдохе.
-- Вы можете разузнать, чем сейчас занят Джаухар-ага?
-- Конечно, господин адъютант.
-- Сделайте это, и если возможно, займите его разговором, хотя бы на час-
другой. А вы, почтенный, соберите книги, и принесите _тот_ Коран.
  Плут удалился. Гонвельт вывернул свои карманы. Иваншин, видя такое поведение
своего друга, спросил по-русски:
-- Финансовый кризис?
-- Думаю, тебе грозит принудительный займ. У меня всего рублей сорок золотом и
серебром, бумажки не в счёт.
-- Ну, у меня где-то столько же. Да ещё зашит империал на счастье.
-- Империал -- то что надо, Митя, ищи его.
  Гонвельт обернулся к евнуху, собравшему книги.
-- Почтенный, а вы хотели бы стать старшим евнухом?
  Тот посмотрел на него глазами преданной собаки.
-- За каждый час, что Джаухар-ага будет занят подальше от принца Мурада, вы
получите серебром, за каждый час его сна -- золотом. Если начнётся заварушка,
приведите Джаухара к нам, и я доложу о вас самому падишаху.
  Дмитрий протянул выуженный из шва гимнастёрки империал Сергею, тот бросил
его кастрату.
-- Держите, это задаток.
  Тот и с книгами под мышкой поймал на лету тяжёлую золотую монету и попятился,
униженно кланяясь.
  Сергей выглянул за дверь и обнаружил там ещё троих сержантов. По их
физиономиям можно было решить, что по-французски они не понимают, впрочем,
они могли хорошо притворяться.

  Казалось, прошла вечность до обещанной прогулки. Наконец, дверь снова
распахнулась, на пороге стоял новый сержант, приглашающе кивнул головой.
-- Камаль-бей, променад, -- и показал рукой вверх.
  До ближайшей лестницы оказалось совсем рядом. Но в уже посещённой русскими
офицерами части дворца произошли разительные перемены. Окна были частично
заложены плотно набитыми мешками, кое-где забиты досками. У бойниц в проёмах
дежурили стрелки, в коридорах хватало солдат, у подножья лестницы была
возведена маленькая баррикада. Впрочем, сюрприз был и на мраморной лестничной
площадке -- там стояла шведская митральеза**, развёрнутая стволами вниз по
пролёту.

* Титул матерей султанов.
** Митральеза -- многоствольная мелкокалиберная пушка, предшественница
крупнокалиберных пулемётов.

  На плоской крыше стоял Камаль-бей, покуривая сигару.
-- Похоже, вы времени даром не теряли.
-- Увидели митральезу? Это ещё что... В подвалах тонн пять динамита, и фитили
подведены.
  Сергей усмехнулся.
-- То-то у вас на фронте сапёрам взрывчатки не хватало. Интендантство, как
всегда и везде?
  Турок махнул рукой.
-- Моя бы воля...
  Где-то в Стамбуле к небу рванулось облако черного дыма, через полминуты
ветер донес тяжкий грохот далёкого взрыва. Часовые завопили по-турецки. Камаль
выплюнул сигару и стал насвистывать какой-то бравурный марш.
-- Ну вот. Кажется, началось.
-- А гонцы так и не вернулись?
-- Нет. Боюсь, их уже можно и не ждать. А ваши вон уже и возле дворца окопы
докапывают, бруствером наружу, можете посмотреть.
  Иваншин пошёл к босфорской стороне. Сергей вместе с Камаль-беем подошёл к
углу крыши. Со стороны Стамбула донеслись звуки выстрелов.
-- Камаль-бей, этот мушир, что понимает по-французски, надёжный человек?
-- Восемь лет в армии, служил в Сирии, два ранения. Как вы его определили?
-- Догадались, когда он побежал докладывать; только кому, не вам ведь?
-- Нури-паше. Выслужиться захотел, в обход и меня и начальника караула.
  Далёкая перестрелка то затихала, удаляясь, то приближалась. Вновь завопили
часовые. Иваншин указал подошедшим Камалю и Сергею на дюжину лодок, плывущих
через Босфор. Вдали чадил колёсный пароходик.
-- Уж не мятежники ли это, на лодках?
  Камаль приставил к глазам новомодную офицерскую игрушку -- цейсовский
призматический бинокль. Гонвельт достал неизменную подзорную трубу.
-- Сдаётся мне, они самые. Господа офицеры, будьте любезны покинуть крышу. Вас
проводят.
-- Камаль-бей, нам вернут оружие?
-- Да, да, само собой, -- капитан махнул рукой, отдал приказ по-турецки и тот
же сержант отвёл их обратно.

  Коран в дорогом переплёте уже лежал на столе, а новый услужливый евнух,
который должен был переворачивать страницы книги, заполошно бегал от окна к
окну. Гонвельт мгновенно переложил записку из томика Дюма в Коран и кивнул
Иваншину. Минут через пять, заполненных размышлениями, Сергей открыл дверь и
увидел теперь уже шестерых муширов, среди прочих -- того, что бегал с докладом
и понимал по-французски.
-- Камаль-бей обещал нам оружие. Пусть нам принесут наши револьверы и кинжалы.
  Турки посовещались. Один побежал искать Камаля.
  Из комнаты высунулся Иваншин, за ним стоял раскрасневшийся евнух, потрясая
Кораном и гневно говоря что-то по-турецки.
-- Смотри, Сергей! Эта жирная образина служит не только падишаху!
-- Ну-ка, ну-ка, дай сюда! ...Ого! Приведите главного евнуха, да скорее же,
именем султана!
  Сержант скорчил рожу, но отправил одного человека в противоположную сторону.
Гонвельт показал ему записку. Сержант побелел и послал еще двух человек в разные
стороны.
  Между тем выстрелы раздавались уже и с крыши, на набережной раз, другой,
третий отрывисто рявкнули русские пушки. Похоже, как Камаль-бей, так и Скобелев
приказали открыть по мятежникам огонь. Отправленный на поиски Камаля мушир так
и не вернулся, зато прибежал второй с тремя солдатами. Турки поговорили на
повышенных тонах. Франкоговорящий сказал "Дворец атакуют с трёх сторон, ваши
стреляют по пароходу и лодкам из пушек". Подошёл третий мушир, неся их оружие.
Пока всё шло как надо.
  Наконец, явился недовольный Джаухар-ага, сопровождаемый последним отправленным
муширом и тем самым молодым евнухом. Все зашли в комнату. Гонвельт сунул ему
под нос книгу, раскрытую на "неучтённом вложении".
-- Что это такое?! -- закричали по-французски оба русских офицера.
  Толстяк ошарашенно переводил глаза с Корана на записку.
-- Прочти этому дураку его смертный приговор, -- Гонвельт насел на сержанта.
  Тот, запинаясь, перевёл записку на турецкий. Толстяк побледнел, и с
трясущимися губами, заикаясь, пытался что-то сказать. Не слушая его, Гонвельт
дал ему под дых, а Иваншин с размаху добавил по голове толстенным томом
Вольтера, который по наитию давно уже приглядел (для благой цели бывает годен
и философский труд).
-- Именем султана Абдул-Гамида вяжите изменника! Он связан с мятежниками!
  Сержант что-то рявкнул и теперь уже явно бывшего главного евнуха не только
связали, еще и попинали от всей широкой турецкой души. Солдаты пару раз
приложились прикладами, младший евнух скромно плюнул жирному экс-начальнику в
рожу.
  Вдруг внутри дворца раздался взрыв, потом загрохотали выстрелы винтовок и
митральезы. Гонвельт выхватил из рук мушира свой револьвер, тот сам протянул
другой Иваншину.
-- Вперёд! Предатели внутри!
  Они пробежали по коридору саженей десять, как вдруг услышали завывающие
крики на турецком.
-- Суави! Суави! Али-Суави! Нури-паша ...@
-- Русские, стойте, Нури-паша убит! -- крикнул по-французски всё тот же
сержант, бегущий сзади, -- мятежники во дворце!

  Выстрелы раздавались где-то совсем рядом, в коридорах заметно пахло порохом.
Внезапно из одной из комнат выскочил здоровенный турок в белом тюрбане с
ятаганами в обеих руках, вопящий что-то совершенно неразборчиво. Гонвельт
выстрелил в него в упор раз, другой, турок ударил ятаганом, Сергей попытался
парировать удар кинжалом, левую обожгло, третьим выстрелом снес противнику
полчерепа. Из-за спины падающего турка выскочили ещё двое. Иваншин и трое
муширов встретили их огнём. Стрельба пошла по всему коридору, какой-то
инсургент* бомбой взорвал двери. И тут раздалось русское "Ура-а-а!!". Через
несколько секунд через остатки дверей вбежали пластуны и Куропаткин в рукавах
от шинели...

* Повстанец.

  Мутноглазый мужчина средних лет, валяющийся на скомканной постели, громко
отрыгнул, распространяя сильнейший "перегар", и на традиционно хорошем в
султанской семье французском языке произнес, пьяно растягивая слоги:
-- Ну вот, не правоверные, водку, значит, пьёте. Во имя Аллаха, будьте же
милосердны, дайте опохмелиться...
-- Да, видимо, все принцы одинаковы... -- Гонвельт, уже с рукой на перевязи,
пробормотал под нос, -- не дать не взять, Николай Константинович. После Хивы
тоже не просыхал...
-- Квасу с хреном ему бы дать, моторинского -- Скобелев иронически ухмыльнулся,
-- только на днях подвезли, кисленький. И где он летом был?..
  Генштабист Куропаткин, в кои-то веки выйдя из боя без единой царапины, хоть
и в лоскутья разодраной шинели, еще полчаса назад выпив добрую треть коньяка
из приснопамятной фляги, отцепил её от пояса и протянул страждущему.
-- Прошу вас, ваше султанское величество.
  Мурад встрепенулся, сел, понюхал содержимое, улыбнулся, и одним глотком
опростал ёмкость.
-- Какое же я, к Иблису*, величество? Я давно уж нарушитель закона Магомета, и
всех османских традиций. А вы-то кто, господа? Откуда они, Саад?
  Саад-бей угрюмо глянул на новых владетелей дворца и решил промолчать.
  Скобелев скромно отрекомендовался:
-- Мы офицеры русской армии, стоящей у стен Стамбула. Прибыли осведомиться о
здоровье вашего... высочества, если вам так угодно; теперь вот вынуждены
охранять вас от всяких... случайностей.
-- А вы, господа, думаете, меня при вас не..? Я потому и напился э-э... вчера?
Кажется, да,.. до белых верблюдов, пусть уж, думаю, душа отдельно летает, пока
тело душить станут...
-- О мой господин, -- Саад-бей сказался возмущённым, -- кто посмеет причинить
вред сыну великого Абдул-Меджида?
-- А я не знаю. Может, у тебя есть для меня золотой шнурок. Или ножницы, как
для дяди...
-- Под охраной русской императорской армии вам ничего не угрожает, -- Скобелев
улыбнулся ровеснику, -- мы сменили наружные караулы во дворце, а сейчас сменим
и внутренние. Вы сами оставите при себе столько правоверных, сколько вам
угодно.

* Иблис -- воплощение Сатаны у мусульман.

  Вскоре ко дворцу прискакал отряд драгун, возглавляемый великим князем Николаем
Николаевичем-младшим. Августейший адъютант своего отца был срочно прислан с
целью "пресечь и наказать". Скобелев вышел навстречу.
-- Слава богу, ваше высочество, это вы. Я уж было ждал какого-нибудь чиновного
дурака из штаба.
-- Что вы себе позволяете, Михаил Дмитриевич, вы же перемирие нарушили. Османы
встревожены, подтягивают силы, в окрестностях Стамбула вспыхивают перестрелки.
О чём вы, с позволения сказать, вообще думали?
-- Ваше высочество, вы позволите представить вам его величество... к сожалению,
бывшее -- султана Мурада Пятого? Вы имеете шанс доложить главнокомандующему и
самому государю о подавлении мятежа местной черни и взятии под российскую руку
судьбы законного турецкого султана.
-- Так он ведь не в своём уме?
-- После пол-фляжки коньяку -- вполне в своём. У их султанского величества
жестокое похмелье, в остальном с головой у него всё в порядке.
-- Ну и как он?
-- Бодр... относительно. Но если его выдать братцу -- будет похож на
повешенного, потому что э-э.., задушат скорее всего, традиция у них такая.
-- Да-а, ч-чёрт, наломали дров... Теперь отдуваться... На сей счёт не было
никаких инструкций.
-- Ваше высочество, через полчаса сюда сбегутся все генералы из ставки, и
выдадут нам столько инструкций.., и потому я очень рад, что вижу именно вас --
умного человека и представителя императорской фамилии. Вы сами всё видите, и
можете доложить как вашему августейшему батюшке, так и самому государю, и при
всём при том увиденное вами не исказится по пути наверх.
  Молодой высокородный офицер был несколько ошарашен таким напором неистового
Ак-паши.
-- Михаил Дмитриевич, вы и Коканд так брали?
-- Не без того, ваше высочество, -- усмехнулся молодой генерал, -- решайтесь.
  Естественное любопытство заставило Николашу журавлиными шагами направиться
к комнате Мурада.

  Низложенный монарх тем временем стараниями своих жён и собственного желудка
пришёл в себя. В европейском костюме он выглядел вполне респектабельно.
Портили картину только желтоватая кожа и мешки под глазами.
-- Ваше величество, позвольте представить вам адъютанта главнокомандующего.
-- Князь Николай Романовский, -- включился в игру Николаша, звякнув шпорами.
Имею честь приветствовать ваше императорское э-э... величество.
  Мурад уже не сопротивлялся. От него пахло французскими духами и коньяком.
-- Прежде всего передайте его высочеству главнокомандующему мою глубочайшую
признательность за моё спасение и спасение моих близких. Поверьте, если бы
это зависело от меня, Россия и Турция никогда не оказались бы врагами.
-- Угодно ли будет вашему величеству обратиться к моему государю с просьбой
о защите и покровительстве?
-- Э-э-э... Но ведь... м-м... наши государства... то есть державы... сейчас
находятся в состоянии войны... народ османской империи меня... не поймёт...
Э-м-м, с другой стороны, что, собственно говоря, вы можете мне предложить?
  Николаша нерешительно взглянул на Скобелева. Михаил Дмитриевич, припоминая
разговор с Сение Султан, распушил бакенбарды, и ринулся в атаку.
-- Светило австрийской медицины профессор Ляйдерсдорф гарантировал ваше полное
выздоровление после трехмесячного курса лечения в его венской клинике.
Очевидно, от вашего величества скрыли эти сведения, предпочтя заменить вас на
троне Османов вашим братцем. В худшем случае вы получите возможность поправить
здоровье в любой европейской клинике по вашему выбору, в лучшем -- вернётесь
на трон, который принадлежит вам по праву.
-- Разумеется, если ваше величество сочтёт нужным обратиться к нашему государю
за помощью, -- Николаша пригладил усы, -- уверен, великодушие его
императорского величества вам известно.
-- Похоже, э-мм... у меня нет выбора, -- промямлил бывшей венценосец.

  Неожиданно распахиваясь на всю ширину, открылись резные двери, и в комнату
одновременно протиснулись Иваншин и Куропаткин в новой шинели, залитой уже
чьей-то кровью. Историк тащил за собой турецкого офицера, всего в пороховой
копоти и с перемотанной грязным бинтом головой. Гонвельт с трудом признал в
нём всегда столь элегантного и _почти_ невозмутимого Камаль-бея.
-- В Стамбуле уличные бои, горит дворец Топкапы -- взбунтовались войска
Сафар-паши. Паша, кажется, убит. Адыл-бей и предводители духовного студенчества
и беженцев требуют вернуть трон султану Мураду, -- сказал турок, -- а Абдул-
Гамид из @ сместил визиря и вызвал подкрепления из Анатолии. /дворец на азиатском берегу
-- Сулейман-паша где? -- Скобелев весь подобрался.
-- По телеграфу последнее сообщение было, -- сказал по-русски генштабист, --
с войсками следует к Стамбулу на английском пароходе. Сейчас к телеграфу не
пробиться, там бой. Все три наши полевые нитки оборваны.
-- Ваше превосходительство, придётся отходить к Сан-Стефано (Ешилькёй) кружным
путём, -- добавил Гонвельт, -- через Ишкерли.
  Мурад застонал и схватился за голову. Его рефлекторный жест повторил Николай
Николаевич-младший. Михаил Дмитриевич, казалось, очутился в своей стихии.
По-французски он сказал:
-- Полчаса на эвакуацию дворца; вы с нами, Камаль-бей? Тогда поручаю вам
безопасность женщин, ты, Серж, сопровождай его величество. Александр
Николаевич, -- Скобелев кивнул своему забрызганному кровью адъютанту, --
обеспечьте связь любой ценой. А господин адъютант командующего, я думаю,
одолжит вам драгун, что скажете, князь?
-- Будем прорываться, Михал Дмитрич? -- молодой великий князь не торопился
раскрывать своё инкогнито.
-- И будем, и прорвемся. Славная будет пифпафочка. С Богом, господа!


Глава 4

Бессонница

Четверг, 2 февраля 1878 (Вторник 31 янв-?)

Адрианополь

  Олег свой щит прибил к воротам Царьграда,
а Hиколай Hиколаевич-старший -- панталончики
Числовой. Кто же за ними пойдёт? Каков флаг,
таковы будут и люди.
  Контр-адмирал Кази.

  Великий князь Николай Николаевич-старший рвал и метал. Молодецкая выходка
генерал-лейтенанта Скобелева-второго являлась вопиющим нарушением воинской
дисциплины, идиотской авантюрой и неоправданным риском. Перемирие фактически
сорвано. Турки заявили официальный протест, но это мелочи, Абдул-Гамид уже
обратился за помощью к англичанам, и сейчас он её получает, пока против своих
доморощенных мятежников. Но лиха беда начало... Мало того, броненосная эскадра
адмирала Хорнби стоит под парами у Дарданелл, направив свои чудовищные пушки
в сторону галлиполийских фортов. Как умудрённый стратег, он считал, что в
любой момент можно ждать новой Восточной войны.
  _"Господи, за что такое мученье?.. А как всё хорошо начиналось...//три жезла
Половцов дневн, посмотреть записки адъютанта
Разбить турок казалось нетрудным делом, в доблести русской армии был уверен
абсолютно. Но потом всё пошло наперекосяк. Ещё отъезжая из Москвы, заболел
желудочным катаром... Мелкие неприятности при переезде через Румынию, тяжёлый
переход через Дунай, бардак в тылу, плевненский нарыв, нелепая смерть племянника
Сержа Лейхтенбергского, потом роковой день гибели наследника престола. Обидная
выходка Владимира на военном совете. Нервы ни к чёрту, поохотиться бы на оленя,
отдохнуть на курорте в Европе... Так и бросил бы всё к свиньям собачьим, если
бы не она. Верная и преданная, любимая Катя, Катенька, Катюша Числова, услада
и утеха. @Нет, был один радостный незабываемый день, когда после геройской
обороны Плевны сдался стойкий Осман-паша. Все европейские газеты обошла
фотография, где отважный турок вручает ему свою саблю. Государь милостивым
рескриптом наградил его орденом Святого Георгия первой степени. Недалёк,
казалось, и фельдмаршальский жезл, а главное, брат отозвал наконец Милютина,
торчавшего здесь то ли в помощь ему, то ли надзирателем, но опять всё пошло
вразнос..."_
  Переход через горы в чудовищный мороз, который он приказал совершить после
знаменательного военного совета по сдаче Плевны, хоть и спас тьму народа от
османских пуль, но и погубил в снегу немало. Турки тогда не успели подтянуть
силы. Но неудовлетворённость всё равно осталась. И эти навязчивые слухи о том,
что на посту главнокомандующего его скоро сменит великий князь Владимир...
только того и не хватало, неймётся племяннику; другое дело сдать дела
Тотлебену, заслуженному генералу, а самому бы в Баден-Баден, взять Катю,
детей... Ещё четырнадцатого января князь перенёс свою ставку в Адрианополь,
война остановилась у порога Царьграда, заключено выгодное перемирие... и тут
пожалуйста... Бешеный Мишка Скобелев опять отличился, испортил всю обедню.
Мало ему геройств под Ловчей, Плевной, Шейново, решил всю войну выиграть,
авантюрист. И как вскинулись генералы! Все эти Драгомировы, Столетовы, Гурки...
Не навоевались, что ли?! Даже Сашка@ Струков, любимец, бывший адъютант, и тот
туда же. Как же, прикрывал отход Скобелева, затыкал дыру в порядках войск,
пока сей пострел геройствовал. Да что Струков, самое обидное, что даже Николаша
-- и он вернулся горячим скобелевским партизаном... Султана приволок, хоть и
бывшего...
  _"Сына-то понять несложно. Всю войну держал при себе, не давал высовываться,
тем паче после гибели кузена. Конечно, у главнокомандующего быть адьютантом
-- это должность не последняя. И под пулями побывал, и чины и ордена не
миновали. Но пойди объясни это молодцу! Когда сам был таким, в Севастополь
рвался. Было, всё было. И опять же, Катя. Из-за неё, вернее, её пребывания
поблизости, без которого он уже не может обойтись, трудно порой смотреть
Николаше в глаза. Ну дал бог ему случай отличиться, вот он и ходит, как павлин,
распустив хвост. Герой, конечно герой. Да ведь не затем же его туда посылал,
посылал унять бесшабашно зарвавшегося Скобелева. Мурада с его бабами притащили
на мою голову, гарема только и не хватало.
  Какие разговоры пойдут? И потом, султана надо поселить, придется отдать
губернаторский конак*. Наверно, прав Николаша, что просится представить его
Государю, ну так пусть берёт и бывшего султана, и гарем его, и отправляется
прямо в Севастополь морем, целее будет. Даст бог, и Александр будет доволен.
Ему, самодержцу, виднее. Так-то оно, пожалуй и лучше..."_

* Небольшой дворец.

  Гонвельту не слишком повезло, царапина от ятагана загноилась. Конечно,
промыли, прочистили, но пользоваться левой было тяжело... Два дня проходил
с жаром, хотелось выспаться, но раз его приставили к бывшему султану,
пришлось держаться.
  ...Свитских, отирающихся при ставке, Скобелев не любил...@
  Экс-султану было тяжко. Коньяка ему больше не давали, шампанское и вина
разбились при памятном взрыве в подвале, куда из подземного хода прокопались
инсургенты, и слава Аллаху, что те пять тонн динамита, о которых он слыхал,
не взорвались вместе со всем дворцом. От русского кваса Мурада мутило.
Ухаживающие за ним Эбру, Тарзи Невин, Эмине-ханум и другие одалиски отпаивали
его лёгким турецким пивом, подсовывали разнообразные закуски и шербеты,
и щебетали, щебетали, шайтан бы их побрал. Хотя голова уже почти не болела,
но тревога не отступала. Женщины ему обещали милость русского царя, отдых
от забот и тревог, скорое возвращение на трон Османов. В конаке нашёлся рояль,
и Мурад даже сподобился сыграть на нём свой "Силистрийский марш", в котором
Сергей узнал мелодию, насвистываемую Камаль-беем в напряжённой обстановке.

  Камаль-бей, неожиданно для себя оказавшийся адъютантом отставного султана,
сменив мундир на сюртук, всё еще ходил с повязкой, напоминавшей о памятном бое
с инсургентами. Он был немного зол на вынужденных союзников, обведших его
вокруг пальца, но Скобелевым искренне восхищался. Служить единственным
посредником между экс-венценосцем и его освободителями было непросто, и он
вовсе не имел свободного времени, уставая к вечеру говорить по-французски.
  Великий князь Николай Николаевич-старший ему не понравился. При всём желании
выпускник Сен-Сира не мог понять, как этот заурядный паша, хоть и урожденный
шах-заде*@, мог оказаться победителем Османа-гази и других прославденных
полковдцев, сокрушителем Сулеймана-паши, разбившим турецкую империю вдребезги.
Узнав о предстоявшей поездке в Крым, он несколько воспрял духом, надеясь
понять изнутри причины могущества русских.
  Жаль, у него почти не было времени на общение с Гонвельтом и Иваншиным, да и
немыслимо выучить язык противника за несколько часов, которые остались до
отъезда, точнее, отплытия. Впрочем, молодые офицеры великолепно говорили
по-французски...

  Иваншин, по складу своего характера более кабинетный учёный, и совершенно
неожиданно для самого себя ставший одним из вершителей турецкой истории,
стремился с максимальной отдачей использовать часы знакомства с султаном. То
льстиво, то настойчиво, он убеждал его величество в необходимости писать
мемуары, дабы просвещённая Европа узнала подлинное лицо османской цивилизации.
Мурад был готов поклястся на Коране, только чтобы неотвязный русский оставил
его в покое. По его приказанию Тарзи-невин нашла в библиотеке губернаторского
дворца несколько турецких хроник и поэтических диванов**, кои и были подарены
Дмитрию с милостивым автографом Мурада, украшенным личной тугрой***.

  Красавца Гонвельта одалиски обожали, считая, не совсем незаслуженно, главным
спасителем султана, и даже вечно витающий в облаках Дмитрий пару раз уже
наступил Сергею на ногу, замечая слишком пристальные взоры, бросаемые на
поручика из-под яшмака* одной из гурий султана, впрочем, просвещённый и
протрезвевший монарх закрыл глаза на это вполне по-европейски. К своему
превеликому сожалению, Сергей был вынужден уступить место сопровождающего
на пароходе великому князю Николаю-младшему.
  "Великий князь Константин" стоял под парами в ____, дожидаясь срочных и
секретных пассажиров. "Ливадию", более подходящую для перевозки монархов,
теперь трудно было узнать, @да и опасно было отпускать в подобный поход
единственный на Чёрном море носитель изобретения Костовича.

  Султана вместе с женами погрузили на красивый большой пароход, управляемый
молодым бородатым и хмурым капитаном, недурно говорящим по-французски. На
прощание Мурад расчувствовался, долго тряс руку Гонвельта, заявил, что Сергей
всегда будет его желанным гостем.
//случайная встреча с Павлом Бакановым на борту "Вел.кн. Константина"?
  Конногвардейцы из личного эскорта великого князя взяли на караул, пароход
прощально рявкнул гудком и взял курс на Севастополь. Гонвельт обернулся к
Иваншину и тут заметил скромно стоящего позади всех в простой казачьей бурке
поверх белоснежного мундира своего отца-командира.
-- Михал Дмитрич, -- оторопело произнёс Сергей, -- а что ж вы?.. Султан вас
ждал, саблю вам хотел подарить...
-- Эх, Сережа, -- вздохнул "Белый Генерал", -- наше дело спасать, а провожать
-- это великокняжеское. Его высочество счёл, видимо с Числовой,  -- Скобелев
при сём каламбуре невесело хмыкнул, -- излишним моё официальное присутствие.
Да и зол он на меня за партизанщину. Пойдём, мон шер, надерёмся в штабе...
Куропаткин как раз чудного винца раздобыл... Господин историк, вы с нами?
  Дмитрий машинально кивнул.

* Легкая паранджа.
** Сборник стихов.
*** Каллиграфический росчерк.


Глава 5

Встречи

Суббота, 4 февраля 1878

Окрестности Ялты

#

  Ночью море штормило, с утра же погода поутихла, но порывы сырого холодного
ветра все ещё раскачивали кроны кипарисов за окнами, в дворцовом парке.
Государь, зябко передёрнув плечами, отодвинул кальян.
-- Присаживайся, Михаил Христофорович, в ногах правды нет, -- сказал он из-за
ширмы.
-- Благодарю Вас, Ваше Величество -- министр финансов, положив на стол
объёмистую сафьяновую папку, сел на итальянское кресло.
-- Чем порадуешь?
-- Ваше Императорское Величество, нынче радовать Вас -- удел наших генералов,
а я, увы, приношу Вам одни огорчения -- такова доля министра финансов в
военное время.
-- Министр финансов -- пружина деятельности, -- усмехнулся Александр II, --
полно тебе прибедняться. Война, считай, выиграна, стоим на пороге Царьграда.
Вот теперь и Мурад в наших руках. Неужто рубль не растёт?
-- Растёт, Ваше Величество, почти до паритета поднялся, и бумаги русские
покупают...@

//Кто-то скупает за границей российские ценные бумаги
Царь:лучше?
Р: Как бы чего не вышло... раскидать

-- Ну вот, видишь, дела наши, слава Богу, поправляются, а ты всё недоволен.
Мрачен, как после Плевны. Всё бы тебе ворчать да жаловаться. Что займы?
-- Первый, ваше величество, дал нам 165 миллионов серебром. Последний выпуск
банковских билетов -- 100. Внешний займ, по нашим подсчётам, в общей сложности,
даёт ещё 75.
-- Итого -- 340. Что ж тебе, мало?
-- Увы, государь, мало. Нехватка в бюджете 40 миллионов. Во исполнение Вашей
воли, -- вздохнул Рейтерн, -- министерство подготавливает второй выпуск
Восточного займа.
-- На какую же сумму можно рассчитывать, исходя из твоих соображений?
-- В данных обстоятельствах, Ваше величество -- миллионов на 170. В худшем
случае -- на 150.
-- Чего же боле? Чем же ты, Михал Христофорыч, недоволен?
-- Как изволите э-э... слышать, ваше величество, -- министр перевернул в папке
несколько листов, -- превышение военных расходов над запланированными сметами
за последние полтора года составляет свыше полумиллиарда рублей. А именно:
военное министерство на усиление фортов только на Балтике потратило 42 млн.@
На усиление провозной способности железных дорог ассигновано свыше 22 млн. На
закупку снаряжения для Дунайской армии тратится...
-- И поставщики с интендантами всё воруют, -- благодушно подхватил царь.
-- Финансовая дисциплина в действующей армии вне пределов моей компетенции,
Государь, -- нахмурился Рейтерн. Он почувствовал настроение императора, и
решился несколько изменить тему, -- тем не менее, проблема сия существует,
неуклонно растёт и становится достоянием гласности, что отнюдь не облегчает
нашу работу. Можно ожидать роста бюджетного дефицита в случае продолжения
военных действий.
-- Война почти завершена, -- удивился государь. Поправив халат, он вышел из-за
ширмы и сел рядом. --  если, конечно, не вмешается Австрия. Или Британия. Что
ожидает нас в этом случае?
-- В случае большой войны нас ожидает долговая яма. Тягаться с Британией, 
учитывая её финансовые возможности для нас нереально. Воевать с Австрией
практически также губительно для наших финансов. Борьба с двумя сильными
противниками равносильна катастрофе. Почтительнейше осмелюсь напомнить Вашему
Величеству, что ещё перед началом военных действий состояние моего здоровья
потребовало от меня, чтобы я испросил дозволения Вашего Величества выйти в
отставку.
-- Ну, Михаил Христофорович, ты хочешь оставить свой пост в самый ответственный
момент. Потерпи уж до заключения мира. Мы можем получить ещё контрибуцию от
османов.
-- Ваше величество, размер её в денежном выражении должен составить не менее
полутора миллиардов рублей.
-- От этой цифры мы и можем отталкиваться. Но, Михаил Христофорович, требовать
будем на переговорах больше. Скажем, миллиарда три, дадут всё равно меньше.
-- Государь, Турция разорена войной и своим правительством. -- Рейтерн
поскучнел, -- они не смогут сразу выплатить такую сумму.
-- А если возьмём Константинополь и конфискуем османские денежные запасы?
-- Ваше императорское величество, давать вам подобные советы не в моей
компетенции, впрочем, я боюсь, что большая часть их "запаса" -- это европейские
облигации да долговые расписки европейским державам; они просто обесценятся,
-- Рейтерн развёл руками.
-- Но есть ещё личная казна султанов. А ведь она состоит из драгоценностей и
благородных металлов,.. -- царь задумался, -- личная казна, у нас в руках сам
Мурад; долговые записки Абдул-Азиса не обесценились при Абдул-Гамиде.
-- Да, государь, но ведь состав финансовой комиссии не менялся. Представителя
России в ней нет.
-- И не могло быть, был бы, и войны бы не было -- Александр Николаевич снова
поёжился. -- Ты, как финансист, не учитываешь, что русский штык поднесён к
султанской мошне? Впрочем, именно сейчас, -- государь выудил из кармана халата
брегет, -- мне предстоит встреча с бывшим султаном. Прошу тебя не делать
поспешных выводов. Задержись здесь ещё на пару дней.
-- Слушаюсь, Ваше Величество.

//Государь с утра принял Рейтерна, приказ "брать Константинополь немедленно"
отправлен с Макаровым на "в.к.Константин"
***

  Северо-восточный ветер ещё поутих, выглянуло февральское солнышко, и государь
уже полчаса прогуливался в ливадийском парке вместе со своим то ли гостем, то
ли пленником. Послушаем же, о чём они говорят.

-- ...можете пока поселиться в Казани, там живут тысячи мусульман.
-- Я много слышал о красоте вашей столицы, которую называют Северной Венецией.
-- Выдержат ли тамошний климат ваши жёны? Вы могли бы поселиться в Крыму,
конечно, ханский дворец в Бахчисарае сейчас в большом запустении, вот в имении
князей Воронцовых -- тут совсем рядом -- вам наверняка понравится. Кстати, я
решил прикомандировать к вам в качестве временных адъютантов князя Чингиса,
потомка татарских ханов, мусульманина, и князя Ширинского-Шихматова, потомка
крымских беев, правда, давно перешедших в христианство.
-- Я был бы признателен вашему величеству, если бы вы дали мне в адъютанты
кого-либо из моих спасителей, доблесть этих ваших офицеров произвела на меня
неизгладимое впечатление.
-- Вы мой гость, дорогой брат, а желание гостя должно исполняться. А какое
впечатление создалось у вас о генерале Скобелеве?
  Мурад улыбнулся.
-- Ак-паша... Этот генерал обречён быть победителем. И... кажется, такому
проиграть не стыдно. Счастлив государь, который имеет таких генералов.

  Царь расцвёл, тепло попрощался с Мурадом и отправился пить кофе в Бююк-Дере,
где уже третью неделю проживала Екатерина Михайловна. Её отъезд из Ливадии был
вызван был желанием фаворитки соблюсти некоторые приличия. Государь не спорил
с любимой, учитывая её _особое состояние_. К тому же приезд её сестры, княгини
Марии Мещерской, недавно потерявшей мужа на Балканах, напоминал Александру II
о своей утрате. Но даже столь относительная разлука давалась ему тяжело...

-- Мурад мил, весьма мил, сговорчив, обаятелен, вполне джентльмен. Недаром моя
дорогая сестра Викки хотела с ним породниться. Говорит, что не хочет
царствовать, да сколько он там процарствовал... Конечно, корона -- тяжкий
крест, мне ли этого не знать... Почти две дюжины лет тяну я эту лямку, не
всякий бурлак на такое способен, сам порой задумываюсь, бросить бы всё, да
поселиться в той же Ницце, или даже здесь в Крыму, на покое, ты ведь не
оставишь меня-старика? Не оставишь?
  Из добрых выпуклых глаз Александра II скатились две слезинки.
-- Мы, Саша, тебя не оставим. -- Княжна многозначительно положила руку царя
на свой живот.
-- Ах, милая, как же мне не хочется с вами расставаться. Но меня ждёт Милютин
с новостями с театра военных действий.

  Простившись с государем, княжна Екатерина прилегла отдохнуть. Но сон её был
недолог. Сквозь дрёму Катя услыхала из-за дверей негодующий шёпот сестры и
раздраженный голос Вари. Наконец, дверь распахнулась, и в комнату вплыла
мадемуазель Шебеко.

-- Что там? -- сонным голосом произнесла княжна. -- Что случилось?
-- Катрин, к тебе пришли, -- сияющая Варвара намекающе улыбнулась, -- с визитом.
-- И кого там принесло? -- зевнула Долгорукая.
-- Уж вот теперь двор собирать пора, -- Варвара повела бровями, -- великий князь
Николай. Николай Константинович.
  Екатерина мгновенно проснулась.
-- Боже мой, я же не в том виде... не одета, не причёсана... Боже мой, вы с
Мари задержите его, он один, надеюсь?
-- В том то и дело... -- Варвара Игнатьевна покраснела. Явление молодого
великого князя с любовницей к метрессе государя было, что ни говори,
фрондёрством, за которое тот уже неоднократно страдал, -- с Демидовой,
дерзец...
  Улыбающаяся Катя тут же посерьёзнела.
-- Вот наглец! И что мне теперь прикажете надеть? Он в чём, в мундире? А она?
  Генеральская дочь мигом припомнила смольнянские "уроки".
-- Он -- в волынском полковничьем, но без погон. А она в строгом кремовом@
платье... Мари сейчас там дуется, не хотела их пускать... Катя, ты позволишь
воспользоваться твоим зеркалом?
  Одевающаяся буквально на лету Екатерина кивнула, и Варя торжественно надела
достопамятное ожерелье.
-- Варенька, -- княжна охорашивалась в высочайшем темпе, -- вы с Машей пока
развлеките гостя, а я выйду минут через пять.
-- Катенька, выйди не раньше, чем через четверть часа. Ты теперь почти
государыня.
  Долгорукая вздохнула.
-- Именно что почти...

Милютин (смотреть в Дневниках)
намекает на недовольство главкомом
обсуждения с Милютиным о замене главкома на ЭИТ.
@эпидемия брюшного тифа в армии? уточнить
осложнения с Австрией (против Барятинского) и Англией
денег нет...

решает вызвать Тотлебена (и Скобелева) с фронта. Даёт телеграмму Барятинскому
как частному лицу?

тем временем к фаворитке является Никола
Ялта:
@уточнить местопребывание Долгорукой в окр.Ялты/вилла княжны в Бююк-Дере
  Никола и Шурочка в гостях у княжны Екатерины Михайловны Долгорукой. Никола
скрепя сердце, но скрипя зубами, склоняется к руке фаворитки. Шурочка мило
беседует с Варей.(браслет и серьги из алюминия, возможно кольцо с камнем в
тон розового жемчуга)
Никола тихо злится, дамы щебечут, разговор переходит на султанш
Королева Виктория -- телеграмма.
Никола волнуется по поводу возможного появления Александра, который прогуливался
с Мурадом, теперь принимает Милютина, доклад затягивается, у государя настроение
снова портится, и он даёт приказ Константинополя не брать, который отправляет
телеграммой?
  Никола рассказывает о Хивинском походе, о наложницах и о лошади хана.
прогуливаются и встречают на берегу Мурада?
Мещерская?
Вечером является султан, его наложницы, дети.
Султан инкогнито? играет на рояле вместе с Шурочкой..
Мурад в сухой завязке после морской прогулки, и до сих пор не сдох.
Никола с матерью побывал в гареме Абдул-Меджида в 1859 году во время визита
КНР в Константинополь

/При встрече Мурада и Катиш в начале февраля тот замечает округляющийся живот
фаворитки ("гедикли русского императора")!!! Точные сроки зачатия возможны
такие: между 1 ноября -- поездом и 16 ноября -- похоронами Александра.
Реальное зачатие было 9 декабря по приезде государя в Питер. Т.е. месячные
Катиш просчитываемы на 2 декабря. Тогда скорее всего 15 ноября -- сроку три
месяца.

адъютант Мурада спасён Гонвельтом? вот пусть султан и награждает
история с награждением и вычёркиванием


Глава 6

Большая вилка (казачья часть)

10-14 (12, вс) февраля 1878

Адрианополь@

 Вот, дослужился...
 Л.И. Брежнев при получении маршальской Звезды

//И снова испорченный телеграф: Последние телеграммы от царя
приходят не в исходном порядке
фельдмаршальский жезл царю
3-е отделение решает официальной информации не давать

Большая вилка: Гурко и Скобелев убеждают главнокомандующего ННР в
необходимости немедленно блокировать оба пролива, русские войска занимают
Галлиполи (Гурко) и Босфор (Скобелев)
Ультиматум: Прорвавшейся через Дарданеллы эскадре адм.Хорнби флажным семафором
предлагается покинуть Мраморное море

первое столкновение глазами русских (хорунжий Шевкунов из Оренбургского
казачьего войска) лейб-гвардии казачий полк, сын полковника, внук генерала,
но дворянин лишь во втором поколении (скрытый комплекс); рвался на фронт в
поисках чинов
пластун, бывший подъесаул, ныне подхорунжий Владимирчук (см. ч.1).

цель сводного казачьего отряда -- выход к Мраморному морю, воспрещение высадки
турецких подкреплений с азиатского берега.

Перемётную суму потерял //

Часто малые причины вызывают большие последствия.
Так, отгрызение заусенца причинило моему приятелю рак.
  Козьма Прутков

Чем ближе к фронту, тем больше героев.
Чем дальше от фронта, тем больше дерьма.
  Хемингуэй

  О предлогах, причинах и поводах Большой войны за прошедшие сто шестьдесят лет
написано столько, что можно заполнить уездную библиотеку. Представитель каждой
страны ... Ну а мы, со своей стороны, обратимся к устным воспоминаниям внучки
одного из участников.

  Хорунжий Трофим Шевкунов считал себя неудачником. Сын казачьего полковника,
внук боевого генерала, наследник одного из богатейших оренбургских семейств,
с младых ногтей служил в Лейб-гвардии Казачьем полку. ...
  Даже здесь, на войне, на которую рвался не только за чинами и орденами, но и
за сладким ароматом славы, делающим каждого мужчину неотвратимым, удалось
стать ординарцем при особе герцога Лейхтенбергского, но и того нашла турецкая
пуля. Слава Богу, Трофима в тот момент рядом не было, в это время он маялся
дизентерией. И откуда такие болезни на войне берутся?
  Повалялся по лазаретам, помыкался по штабам, пережил реорганизацию Рущукского
отряда под властной рукой великого князя Владимира; слава Богу, минули его 
турецкие пули, но увы, миновали его желанные чины и награды. Какое-то
представление застряло в инстанциях, и ни слуху, ни духу.
  Конечно, на войне есть и другие радости; в перемётных сумах хранились трофеи
-- два непонятно как попавших к туркам старинных дуэльных пистолета, золотой
кальян, была притороченная сверху украшенная каменьями арабская сабля, про
которую он говорил всем, что забрал у бея. Увы, военное счастье переменчиво.
Порвался ремень, и вьюк пропал где-то на заснеженной румелийской дороге.
Конечно, хранились в обозе кое-какие штучки, всё больше из дамских интимностей.

  Наконец вроде бы как повезло -- месяц назад, всего за пять дней до заключения
перемирия он волею долгожданного случая получил приказ сменить командира
сводного казачьего отряда, который по приказу генерала Гурко выдвигался к
Дарданелльскому проливу, в сторону форта Гелиболу. Казакам поставили целью
выход к Дарданеллам и воспрещение высадки турецких подкреплений с азиатского
берега. Перемирие перемирием, но басурмане хитрили. После неудавшейся попытки
мятежа в Стамбуле, который султан Абдул-Гамид подавил железной рукой, строго-
настрого запретив каким-бы то ни было воинским частям входить в Стамбул без
его личного фирмана; тем не менее, новый турецкий главнокомандующий методично
перебрасывал анатолийские таборы на юг Галлиполийского полуострова и
накапливал их в ожидании развития событий.
  По условиям перемирия русские и турецкие войска разделяли полтора десятка
вёрст, потому негласной задачей казачьих разъездов было выдавливать турок и
как можно дальше продвинуться на юго-запад. Грозный сводный отряд на самом
деле состоял из двух далеко не полных конных сотен -- уральской и оренбургской,
и остатков полусотни пластунов-кубанцев. Трудность была в том, что уральцы
слишком хорошо помнили своего заболевшего командира, с которым прошли всю
войну, и ни в грош Трофима не ставили. Было бы время, он бы их подтянул и
обломал, но где ж его взять, то время?..

вызывать подкрепления


Глава 7

Ни шагу назад

Среда-четверг 15-16 февраля 1878

Константинополь (Стамбул)

#

//Десант англичан и обстрел броненосцами дворца Топкапы, а так же русских
укреплений в ответ на ультиматум. Британцы подумывают идти на прорыв в
Севастополь -- показать кузькину мать?
Резня в Стамбуле? Греки режут турок, турки режут болгар, армян режут все?
Скобелев пытается поддерживать порядок наличными войсками?

...Уже горевший две недели назад во время спровоцированного бунта черни старый
дворец Топкапы снова пылал...

... коль Скобелев -- это хорошо. Ён, брат, не дурак, перед англичанкой не
отступит, но и солдат попусту губить не будет.