Во второй половине дня гулет бросил якорь метрах в ста от маленького живописного безлюдного островка. Небольшая бухточка отделяла берег от открытого моря, и качка стала почти незаметна, а после обеда вовсе опустился штиль. Сквозь прозрачную воду виделось песчаное дно со слегка колеблющейся тенью от яхты. И даже наиболее восприимчивые к морской болтанке пассажиры перестали жаловаться на плохое самочувствие. Тем не менее матросы спустили шлюпку, и желающие насладиться устойчивой прелестью твердой земли отправились на берег.
Семеро мужчин-пассажиров остались на борту и, во главе с двумя матросами из команды яхты, собрались на корме с намерением порыбачить. Знатоки еще вчера предсказывали, что после ветров именно сюда должно пригнать стаи рыб, и улов обещался неплохой. Теперь же и знатоков не требовалось. Гипотетическая добыча была видна невооруженным глазом. Полчища рыб, увеличенные водными линзами, крутились у бортов, как красавицы на выданье перед окнами женихов. Ну, хоть часть из них просто обязана была прельститься подготовленной наживкой и поддаться на людскую хитрость.
Из взрослых женщин яхту не пожелала покинуть только Николь. Ей на берег не хотелось. Завтра самолет вернет их в привычную будничность, в серость и пыль большого города. Хотелось продлить мечту до последнего момента. Впитать счастье до самого конца. Пусть белые паруса сейчас не надувались ветром, снасти не скрипели, но солнце слепило, палуба грела, а возносящиеся ввысь мачты и просоленые канаты просто сочились духом долгих странствий и приключений. Казалось, закрой глаза, прислушайся и услышишь сотню волшебных историй о морских сокровищах, о мощных бурях и удивительных странах. И шепот снастей был тем слышнее, чем меньше глухих к их чарам людей бродило по палубе. Конечно, Николь не могла променять это таинство на обычный песчаный пляж.
Эрвин с большим удовольствием ощутил бы под ногами устойчивую почву. Равномерный плеск воды - прекрасное успокоительное средство, но только, когда смотришь на него со стороны, а не плещешься вместе с ним.
Но юноша, разумеется, остался на яхте с семьей. Главным образом, потому что Николь так захотелось. В ответственности подхода Эрвина к любому делу сомневаться не приходилось. Данное же путешествие было замыслено не для его удовольствия, а с целью воплощения девичей мечты Николь. Так что приходилось набраться терпения, держать своё недовольство в узде и постараться вписаться в строгие каноны чужих мечтаний, пока на экране не появится долгожданная надпись "Happy End". А чтобы он действительно был "happy", стоило и за дочкой последить самому, пока Николь с мечтательным видом бродит по палубе и полирует ладонями каждый деревянный выступ. Качало яхту не так сильно, и опустившееся безветрие дарило Эрвину иллюзию устойчивости этой ненадежной посудины. К тому же прозрачность вод, омывающих борта, казалось, подвесила яхту между небом и землей. Судно словно парило в воздушном океане... А летающие приспособления почему-то вызывали у Эрвина больше доверия.
Маленькую Полинку зелень тоже не манила. Вернее, она прекрасно находила, куда применить свою любознательность как на лоне природы, так и среди обилия канатов, лесенок и загадочных помещений, куда за все время плавания бдительность взрослых так и не дала ей проникнуть. Шанс появился, когда яхта бросила якорь и родители, слегка ослабив контроль, перестали постоянно водить ее за руку. И любопытный детский носик уже ощущал аромат множества неизведанных тайн, прячущихся в закоулках. Девочка светилась нетерпением. Начать она решила с исследования вороха сетей, удочек, блестящих поплавков и крючочков, вываленных на палубу. Это нагромождение выглядело гораздо заманчивее, чем игра на морском песочке.
Пока рыбаки под руководством матросов налаживали свои снасти, распутывали сети, ловили мелкую наживку, Полинка, засунув большой палец в рот, самозабвенно путалась у них под ногами и закидывала множеством разнообразнейших вопросов. Вопросы сыпались с такой безостановочностью, что на большую их часть, даже переведенную Эрвином с ее картавого детского языка на взрослый литературный, ответить мужчины просто не успевали.
Наконец, подготовительные процессы завершились, и ловля пошла по-взрослому. Удача не заставила себя ждать. Первой под восторженные возгласы рыбаков на палубу плюхнулась толстая рыба размером с полруки взрослого человека. Чешуя ее отливала красноватым серебром, огромная голова вращала выпученными глазами. Раскрывающуюся пасть морского чудовища усеивали мелкие, плотно прилегающие друг к другу зубы, вместе образуя длинную поверхность остро заточенного лезвия. Матрос сказал, что экземпляр не самый крупный, можно было бы и отпустить, но рыбаки-отдыхальщики не захотели даже слышать о подобном кощунстве. Может, для кого-то и мелковата, но разве ж могло такое красочное заморское чудо сравниться с окушками, пескариками и даже щуками, что они ловили у себя дома! Рыбаки подпрыгивали от восторга и измеряли удачу в сантиметрах, килограммах и обхватах широко раскинутых рук. Те ли это были респектабельные мужики, что еще три недели назад шествововали по своим офисам в сопровождении услужливых секретарш с видом шахов, посетивших гарем?! Тогда к ним и подступиться-то было страшно, а сейчас они прыгали по палубе как кучка полуголых дикарей и издавали точно такие же утробно восторженные возгласы. Можно подумать, они получили пятьсот процентов прибыли на вложенный капитал. Победитель, вытащивший первый улов, походил на туземца, прошедшего свое первое посвящение. Воодушевленные успехом, рыбаки, потирая руки и поплевывая на наживку, снова ринулись к корме.
Поленька тронула пальчиком блестящий бок. Рыба подпрыгнула и снова замерла, жадно открывая и закрывая рот.
- Касивяя, - сказала девочка.
- Да, красивая, - согласился присевший на корточки Эрвин.
Матушка-природа, наградив его кучей неоспоримых достоинств и недостатков, совершенно обделила рыбацким азартом. Страсть к оружию отзывалась в нем пренебрежением к ловле добычи при помощи крючков и ловушек. Рыбу он воспринимал только в поданном на обеденный стол виде. Правда, эстетическим, как и кулинарным вкусом обладал в полной мере, так что внешнюю красоту добычи оценить был в состоянии.
- Она боеет? - спросила Полина. - Дысит, - и девочка показала, как тяжело дышит рыбка. - У нее тепелатула?
- Рыба не может дышать без воды. Она не болеет, но скоро уснет.
- Ей бойня?
- Неприятно. Это быстро пройдет. Ты же любишь кушать рыбку? Вот вечером у нас будет вкусный ужин.
- Не будю эту лыпку! Зяйко.
- Жалко? Значит, тебе придется есть кашу, - назидательно сказала неслышно подошедшая к ним Николь.
- Будю касю, - обреченно вздохнула малышка.
Она аккуратно взялась на скользкий хвост. Рыба, подпрыгнув, вырвалась. Но девочка, смешно прикусив губку, снова решительно обхватила ее ручками и потянула. Та опять выскользнула. Но и маленькому человечку упорства было не занимать.
- Что ты делаешь? - спросила Николь.
- Пасаю лыпку, - деловито сказала Полинка.
Николь быстро взглянула в сторону рыболовов, но все их внимание было обращено к чему-то за кормой. Они кричали и, свесившись за борт, тыкали куда-то пальцами.
- Полина, оставь рыбу в покое, - потребовала Николь у дочери. - Дяди будут ругаться.
Но ни Полина, ни загоревшийся Эрвин не прислушались.
- Заслони нас, - попросил он.
- Ты спятил, - убежденно сказала Николь, но проявить твердость характера перед мужем на этот раз не получилось.
Она встала, куда было указано, хотя и сомневалась, что ее тела хватит, чтобы организовать плотную преграду. По счастью, рыбакам было не до них, ни один так и не оглянулся.
Эрвин, подталкивая ногой, помог дочке волочить по палубе тяжелую и скользкую рыбёху, и вместе они перекинули ее за борт. Проследили за полетом. Полина озвучила конечный "плюх". Отец с дочкой дружно вытерли руки об одежду.
Минут через десять удачливые рыбаки притащили новую добычу. Эта, если она могла бы стоять на кончике хвоста, доставала бы человеку среднего роста до подмышек, но в отличие от первой - толстобрюхой - была длинной, вытянутой как сабля, с плоским кончиком пасти.
Повосхищавшись, пофотографировавшись в позах, на какие только хватило их фантазии, мужики кинули рыбу на расстеленный на палубе брезент - туда, где должна была находиться первая. Однако даже влажные следы, остававшиеся от первого улова, к тому времени испарились на солнышке. Полотно сияло чистотой. Рыбаки неуверенно осмотрелись по сторонам - может, ускакала в тенек.
- Я отнес ее коку, чтобы не испортилась здесь на жаре. А он положил на лед и обещал скоро заняться готовкой, - с видом подростка, гордого, что смог оказаться полезным серьезному делу, сообщил Эрвин.
Когда он того желал, его физиономия вполне могла выглядеть наивной. И неискушенные тесным контактом легко обманывались этим выражением юной бесхитростности. Так что объяснение рыбаков вполне удовлетворило. К тому же азарт дул в трубы: им не терпелось вернуться к сетям и удочкам. Они даже попросили Эрвина со второй рыбой поступить также, как с первой. Он с энтузиазмом согласился.
Просьба была выполнена незамедлительно. Как только рыбаки надежно отвернулись, Полинка снова ухватилась за скользкий хвост.
К третьей и четвертой добыче Эрвин с дочкой уже приобрели некоторый опыт и работали сноровисто, слаженно и быстро. Николь, хотя и предчувствовала, что добром это не кончится, махнула рукой. Участвовать в безобразии она отказалась и снова отправилась в одиночестве бродить по яхте. Но далеко не отходила, со стороны наблюдая за развитием событий.
В общей сложности за два часа лова больше десятка рыб, каждая из которых могла бы накормить от трех до пятнадцати оголодавших мужчин, едва будучи пойманной на корме и приняв на себя все лавры фотомодели, отправлялась в родные глубины с борта яхты.
Так, может, продолжалось бы и дальше невесть сколько времени, если бы дело не испортил кок. Выплыв из своего камбуза, он пощурился на яркое солнышко, оглушительно чихнул, потом с презрительной ухмылкой оглядел девственно чистое брезентовое полотно на палубе и вполголоса театрально воззвал к безоблачному небу, укоряя неудачливых рыболовов в полной профнепригодности. Исчез на полминутки внутри камбуза и снова появился в дверях.
- Вижу, придется еще шлюпку спустить на воду, - громко закричал он рыбакам на корме, гневно пртрясая над головой огромным дуршлагом, с которого свисали остатки спагетти. - Да я, ковшом скроее начерпаю обед, чем дождусь от вас чего!
Уважением к пассажирам, как впрочем и к команде, кок не отличался. Только капитану угождал. Но специалист он был отменный, мог свинину превратить в деликатесное фуа-гра, поэтому с его выходками мирились.
- Выпендрёжник! Ты, небось, уже с чисткой один не справляешься, вот и пришел просить помощи?! - приблизительно так пропел коку с кормы недружный рыбацкий хор. Но несколько в менее литературных выражениях, охваченные азартом и понятием "кто платит, тот и заказывает музыку" рыбаки-туристы не сдерживали слов. - Наверно, боишься не успеть к обеду. Пощады просишь?!
- Будь все такими ловкачами, мир бы до сих пор не пробовал рыбы. Ладно, бедолаги! Пойду консервы вскрывать. Глядишь, может, кто поверит, что это и естьваш улов.
В ответ коку посыпались новые колкости. Постепенно сквозь хвастовство до разума рыбаков начала доходить нелогичность перепалки. Что-то явно не состыковывалось. Они недоуменно втянули едва заброшенные удочки. С одной сорвалась, насмешливо блеснув боком, небольшая рыба. Но на эту мелочь сейчас не обратили внимания. Подошли и, похоронно склонив головы, в молчании окружили брезент.
Около пары минут мужчины осмысливали пустоту, словно ученые, исследующие черную дыру в космическом пространстве.
Из кубрика, прошмыгнув между ног кока, вышел толстый корабельный кот, понюхал плотную ткань, коротко мяукнул и сел рядышком, облизывая по очереди усы и лапы. На его откормленный животик глянули с подозрением. Нет, размеры никак не увязывались даже с одной выловленной рыбиной. Кошачьих силенок устроить хоронушку на черный день тоже бы не хватило. Не тигр же, в самом деле.
А может, богатого улова не было. Рыбацкое живое воображение вкупе с солнечным ударом породило мираж? Кто-то уже с сомнением доставал фотоаппарат, чтобы просмотреть отщелканные кадры. Остальные, наконец, дружно обернулись к Эрвину, требуя нового объяснения. В изменившихся обстоятельствах прежние уже не удовлетворяли, а собственным разумом версии не вырисовывались. Кок догадался, что не он один понимает, что он чего-то не понимает, и последовал взглядом за всеми.
- Господа, - Эрвин выставил вперед ладони в примирительном жесте, - рыбная ловля для вас - это ж спорт. Вы поймали, победили, пофотографировались - в этом же был ее главный смысл.
Медленно отступая, Эрвин говорил мягко, уговаривая и успокаивая. Однако его физиономия столь явно лучилась насмешкой удавшегося обмана, что на мирное урегулирование конфликта надеяться не приходилось. Обманутые, обворованные, облапошенные рыбаки угрожающе подступали к нему с той же скоростью, что он пятился. И в отличие от светящегося Эрвина на их загорелых лицах веселья не наблюдалось. Парня окружали перекошенные рожи злобных пиратов, готовящихся к абордажу. Буйнопомешанные в момент зарождающегося кризиса. Если он всё еще рассчитывал на мировую, стоило поторопиться включить в дело все свои дипломатические умения.
- Лыпке быо бойно, мы ее пасли, - выкрикнула Полина, крепко удерживаемая мамой за руку.
Попытка оправдать отца результата не возымела. Семеро мужиков не обернулись, продолжая грозно гипнотизировать взглядами главного виновника. Жажда мести затмила все остальные чувства: и слух, и сочувствие, и логичность мысли. Их пока даже не интересовало, куда именно девался богатый улов.
Отступая, Эрвин уперся спиной в бортовые ограждения и вынужден был остановиться. Противники неумолимо приближались, угрожающе шлепая по разделяющему их брезенту, и обступали всё более четким полукругом.
- Бокс - тоже спорт, - отчетливо произнес Решетников, многообещающе разминая кисти рук. - Но груше от этого не легче.
Остальные поддержали. Одобрительно закивали. Кто надвинул поглубже кепку, кто потер ладони, кто сплюнул сквозь зубы несуществующую слюну.
- Я куплю всем вырезку на ужин, - попытался откупиться юноша.
- Купишь, - одобрил Решетников. - И вина купишь. Но это потом... если живым оставим...
Трудно сказать наверняка, насколько угроза была шуточной, насколько серьезной. Увести из-под носа трофей - это не сойдет даже любимой собаке с лап. И дело не в пропавшем обеде или угрозе голодной смерти. Верх брал древний, как само человечество, инстинкт: уничтожить того, кто встал между мужчиной и его добычей. Не убьют, конечно, - кишка тонка...
Эрвин бросил мгновенный взгляд за борт. Возможно, он ожидал, что спасенные им рыбы столпились внизу и отчаянно машут ему плавниками, обещая защиту и спасение. Увы, неблагодарные твари давно уплыли по своим делам. Зато вода кишела медузами всех окрасов и размеров. До берега недалеко, но Эрвин не был уверен, удастся ли ему пробиться сквозь сонмы мерзких желеобразных существ, или они нападут и отравят его своим ядом.
Долго раздумывать некогда. Взявшись за леер, идущий от мачты, Эрвин, как был - спиной вперед - перекувырнулся через фальшборт.
Вслед ему раздался испуганный крик Николь. Преследователи на несколько мновений замерли, не ожидая такого поворота событий, и кинулись к борту. Этой задержки Эрвину хватило, чтобы, в полете ухватившись за края палубы, на руках перебраться метров на пять в сторону и, подтянувшись, снова забраться на яхту, но уже в недосягаемости от противников.
Обнаружив очередной обман, неудачливые рыбаки заорали, нелицеприятными фразами выплеснув свой мимолетный страх и обиду на очередную облапошенность. И не медля больше ни секунды, рванули вперед. Эрвин бросил им под ноги моток тонкого каната, что задержало противников на дополнительные секунды, и ринулся прочь.
Догонять, когда убегают - инстинкт не менее древний, чем защита добычи.
Началась упоительная погоня по крутым трапам и узким переходам. Решетников и пара его ровесников отстали очень быстро. Но оставшаяся четверка молодых преследователей была исполнена решимости добиться свершения праведного возмездия.
Уже потом, когда события остались в прошлом, Николь спросила у мужа, почему он вдруг решил спасаться постыдным бегством. Эрвин рассмеялся: да согласись он на предложенное Решетниковым махание руками, дело завершилось бы плачевно. Без сомнения, он одержал бы в драке не одну победу, и тогда обиды точно переросли бы в травмы и настоящие ссоры. Беготня же по изнуряющей жаре должна была быстро примирить стороны.
Он рассчитывал, предварительно погоняв преследователей по палубе, оторваться от них, спастись на мачте и оттуда вытребовать для себя милостивого приговора. В крайнем случае запереться в какой-нибудь из кают и переждать неизбежные штурм и осаду. Но противники оказались не глупее и старались оттеснить парня в тупиковые коридорчики. Особо старался тот самый прыщеватый юнец, с которым Эрвин слегка повздорил с утра. С ловкостью не меньшей, чем у противника, он на всем скаку лавировал, перепрыгивал и пролезал, не отставая, словно приклеенный. Остальные преследователи бегали кругами, пытаясь замкнуть кольцо окружения.
Зрители разделились. Кок и не выдержавшие темп погони рыбаки подбадривали своих криками, улюлюканиями и идейными подсказками. Команда яхты - та ее часть, что не поехала на берег и выглянула своих нор, чтобы узнать причину шума и качки во время штиля, - теперь во главе с капитаном болела за отчаянного парня. Главным образом из симпатии к одному индивидууму, осмелившемуся бросить вызов враждебной толпе. Первый помощник даже подал Эрвину руку, помогая взобраться на крышу и оттуда перепрыгнуть на противоположную сторону палубы. Впрочем, преследователям он, соблюдая относительно честный нейтралитет, не помешал проделать тот же путь.
Несмотря на хитрости и численный перевес противников, Эрвин бы рано или поздно справился, если бы снова все не испортил проклятущий кок. Обиженный, что ему придется пересматривать меню, он кинул в котел общей мести свой кусочек взрывчатки. Увидев, что гонка очередной раз собирается пройти мимо его обители, он не пожалел ни запасов, ни чистоты и плеснул на палубные доски изрядную порцию растительного масла. Откровенно говоря, эта выходка говорила не столько о его сообразительности, сколько, наоборот, о полном тупизме и каком-то младенческом неумении здраво сопоставить адекватность поступка и его последствий. Дитя мультяшного маразма! Только безупречная реакция спасла Эрвина. Поскользнувшись, он сумел быстро сгрупироваться, перевернуться и спружинить ногами удар, когда влетел в угол стоявшего на пути полета металлического ящика. Босым ногам, до этого уже измученным долгой погоней, мало не показалось. Но если прикинуть, что голова от подобного соприкосновения и вовсе бы раскололась, то можно сказать - отделался легким испугом. В тот момент, правда, никто об этом не задумался.
Преследователи вовремя заметили подлую ловушку, свалившую добычу. Кто перепрыгнул, кто обежал, а потом все дружным гвалтом навалились на поверженного противника, прижали его руки-ноги и издали гордый триумфальный клич.
Не спеша подошел Решетников, подтянулись прочие зрители.
Эрвину позволили сесть, и он прислонился спиной к злополучному ящику, раскаленному на солнце, как хорошо протопленная печь. Юноша глубоко дышал, пот насквозь пропитал его длинную челку и уже затекал, щипая, в глаза, одежда липла к телу, бок побаливал от неудачного падения, ноги от удара, а спина поджаривалась на гриле. Вдобавок, удерживающие парни с таким рвением вцепились в его конечности, что дернись он чуток сильнее - обеспечит себе верный вывих. А еще - неудержимо чесался нос...
Впрочем, победители чувствовали себя немногим лучше, так что сочувствия от них ждать не приходилось. Всем досталось поровну. Каждому довелось во время погони не один раз удариться об острые углы и торчащие выступы. Небольшая яхта совсем не подходила для спортивных состязаний на скорость и ловкость. Свободных пространств здесь было мало, а проходы крайне узки. Полученные бегунами синяки на телах еще не успели проявиться, но уже через час каждый обязательно почувствует на себе, что победа ему досталась нелегким путем. Однако следов ни злости, ни обиды на лицах уже не было и в помине.
Широко улыбаясь чарующей улыбкой, которая сама по себе могла сработать мирным договором, Эрвин ожидал решения своей участи. Николь беззвучно посмеивалась, удерживая извивающуюся дочку. Матросы перебрасывались шутливым комментариями. Даже капитан ухмылялся и с высоты рубки подал свой голос в защиту побежденного, взывая к милости победителей.
Решетников, от которого, как ближайшего товарища жертвы, все ждали ответа, тянул время. Нарочито медленно раскурил сигарету, выпустил клуб дыма. Хитрое веселье и задор, сверкающие в глазах Эрвина, показывали, что он прекрасно понимает истинную причину замешательства. Первобытный инстинкт поимки вора рыбаками был удовлетворен, и на первый план начинала выползать цивилизованная оценка ситуации. Ну, поймали... А дальше-то что? Парень, конечно, поступил по-свински, но ссориться всерьез расхотелось. Все в общем-то уже видели в случившемся лишь забавную шутку. Спортивные соревнования на жаре, и в самом деле, подействовали успокаивающе. Словом, обманутый народ готов был прислушаться к так удачно прозвучавшей просьбе капитана и проявить милость, ограничившись обещанной Эрвином вырезкой на ужин. В головы не приходило ничего более путного. Не в цепи же заковывать этого неотразимо обаятельного балбеса?
Выкручивая свою ладошку из руки матери, Полинка как заведенная твердила "пути, пути", и Николь, не видя больше для нее опасности быть затоптанной, выпустила дочку.
На пару коротких мгновений девочка пропала за спинами взрослых, а потом проскользнула между ними, и не успел никто опомниться, как на головы и одежду удерживающих Эрвина пленителей полилось масло из той самой бутылки, что злодей-кок непредусмотрительно оставил снаружи камбуза. Поговорка "подлить масла в огонь" здесь приобрела противоположный смысл. Нахмурив лоб и держа над головой тяжелую бутыль дрожащими от напряжения ручонками, Полинка самозабвенно "разливала спорщиков", приговаривая при этом "путите моего папу!" Парни в мгновение ока порскнули в разные стороны. Но скорость их не спасла. Горлышко бутылки было достаточно широким: головы, тела, одежды вмиг маслянисто заблестели на солнце. Полупустую тару у маленькой защитницы отобрали, попутно обругав и ее, и кока, и в очередной раз все того же балду-Эрвина. Между прочим, ему-то, как центру тесной компании, масляного душа от дочки досталось больше всех. Но вместо сочувствия на него вновь вылился шквал брани.
Полинка торжествующе забралась к освобожденному отцу на колени. Поёрзала на свежих синяках, устраиваясь поудобнее. Эрвин поморщился. Но чего стоил этот дискомфорт по сравнению с возможностью наконец-то почесать многотерпивый нос. Что он с превеликим наслаждением и проделал. Ладонь оказалась испачканной в чем-то черном, и Эрвин, не заметив, размазал грязь по лицу, оставив на щеке длинный маслянистый след.
- Гязный! - тут же сообщила девочка отцу, ткнув пальчиком в полосу, и велела: - Закой газки.
Скопированным у мамы движением Полина неодобрительно покачала рыжеволосой головкой, недовольно поджала губки и деловито полезла в сумочку, бессменно болтающуюся у нее на поясе. Среди сокровищ личного порядка: от подаренного капитаном сломанного наручного компаса до ракушек, найденных на берегу, - там попадались и нужные вещи. Как то: расческа, смятая упаковка с печеньем, содержимое которой уже превратилось в муку, полурастаявшая шоколадка, резинки для волос, которыми, правда, сейчас были перевязаны засохшие щупальца небольшого осьминога, и наконец, главное - чистые салфетки.
Эрвин послушно закрыл глаза и вытянул подбородок. Действительно, по его щекам несколько раз прошлось что-то мягко-влажное, но под внезапно раздавшийся оглушительный дружный хохот Эрвин открыл глаза.
Перед его носом порхал толстый двусторонний маркер, который он сам два дня назад купил дочери на прибрежном рынке. Высунув язычок, Полина сначала подровняла черным концом маркера грязную полосу на одной щеке Эрвина, потом пририсовала симметричную линию на другой, наградив отца шикарными гусарскими усами. Перевернула фломастер красной стороной, старательно придала ядовитый вульгарный цвет его губам, а на лихо закрученных концах усов подрисовала круги матрёшечного румянца. Теперь она собиралась скорректировать любимому папе форму бровей, черных от рождения, но по ее глубокому убеждению недостаточно пышных. "Закой газа", - сурово повторила девочка и нахмурилась. Нельзя отрывать художника во время визита музы!
Такого коварства от любимого детища Эрвин не ожидал. Да и жена оказалась не лучше! Ладно, что Николь заходилась в смехе вместе со всеми, но она совершенно не торопилась помочь горемыке. Даже не собиралась остановить дочку или хотя бы возмутиться ее поступком. Что ему оставалось делать при виде такого всестороннего вероломства? Только снова смириться и принять жестокие удары судьбы как данность. Эрвин зажмурился, с нескрываемым удовольствием покоряясь женскому семейному диктату, и до конца отработал роль одновременно натуры и живописного полотна.
- Если доходишь в таком распрекрасном виде до вечера, - икая от смеха, сказал Решетников, - считай, что прощен. Черт с ней, с рыбой! Но вырезка с тебя не отменяется.
- Договорились, - улыбнулся Эрвин.
Бедный. Его несчастный вид: с ног до головы в масляных пятнах, разрисованная физиономия, всклокоченный и растерзанный должен бы был вызвать сочувствие. Но когда Эрвин, поднявшись и покряхтев от побаливающих ушибов, скользил на босых ногах до борта его сопровождал лишь новый взрыв всеобщего смеха. Капитан, презрев обязанность уважительно-нейтрального отношения к пассажирам, выдал пару сдержанных, но двусмысленных шуток, подогревших веселье.
- Кэп, - крикнул ему Эрвин, - эти твари за бортом смертельны? - он указал рукой на сонмище противных белесых медуз в воде.
- Нет, парень, - ответил с мостика капитан. - Конкретно эти не опасны. Но в таком количестве пожгут весьма чувствительно. Болеть будет долго.
Эрвин посмотрел на кока, который как и все прочие самозабвенно потешался над его внешним видом. Притворное выражение невыносимой муки исчезло с лица юноши, глаза опасно сузились.
- Прыгай, - спокойно сказал он коку и повелевающим жестом махнул за борт.
- Сейчас, - ухмыльнулся кок. - Что я - дурак?
- Дураком будешь, если ослушаешься, - также бесстрастно пообещал Эрвин и повторил: - Прыгай.
Народ вокруг убавил громкость хохота, чтобы не упустить продолжения шоу. Улыбки с лиц не пропали, став предвкушающими. Предложение Эрвина явно сочли шуткой и теперь старались угадать ее смысл. И только кок воспринял вызов иначе. Даже забавные нарисованные усы парня перестали казаться ему смешными. Ведь все, кроме него, видели лишь сомкнувшиеся в тонкую полоску ярко-алые губы Эрвина, сдвинувшиеся брови, посерьезневшее лицо. Но они не соприкоснулись с полным жестокого высокомерия взглядом, от которого у кока не хватило сил даже сглотнуть внезапно собравшуюся во рту слюну, и она дрожащей каплей повисла в углу рта. Отвернуться - и то мысль в голову не пришла. Общество медуз за бортом стало казаться ему менее страшным, чем перспектива продлить эту пытку выворачивания наизнанку. Эрвин еще раз нетерпеливо повел головой, и кок бочком-бочком медленно начал двигаться к борту. Перед ним недоуменно расступались.
- Эрвин, не надо, - вполголоса попросила Николь.
Кок добрался до ограждения, глянул вниз и затравленно огляделся по сторонам. Обреченно лег на планшир грудью, перекинул одну ногу, вторую... Осознав, что сочтенное ими шуткой неумолимо перерастает в драму, Решетников и с ним еще тройка пассажиров кинулись к коку и, успев схватить его, уже повисшего в воздухе, втащили обратно на яхту. Только тогда Эрвин отвернулся. Магнетизм взгляда был разорван, вытащенный кок обессиленно рухнул на палубу, тяжело дыша и откашливаясь, словно успел наглотаться воды.
- Почему он послушался? - спросила у Эрвина Николь.
Его самого безусловное повиновение "морского волка" не удивило, иного варианта он и не рассматривал. Эрвин умел правильно классифицировать людей, с рождения учился ими управлять, а уж эффектно сыграть на своих умениях он никогда не стеснялся. Чтобы понять рабскую сущность этого жалкого "покорителя морей и океанов" не обязательно быть гением психологии. Такому типу даже не нужно угроз, достаточно увидеть на лице собеседника мину "сурового хозяйского гнева", и он вмиг сбросит внешнюю шелуху, превращаясь в раболепствующего слугу. Наследием предков, воспитанием, опытом жизни Эрвину с лихвой досталось "господствования", чтобы оно при желании легко и естественно проступало в каждом его движении, одним лишь взглядом ломая слабую волю и не давая права ослушанию.
Удовлетворившись итогом, Эрвин подхватил дочь на руки, покружил ее, радостно верещащую, поцеловал в щечку:
- Ну что, художница, пошли искать нам чистую одежду.
Девочка крепко обняла его за шею и важно кивнула.
Пока злодей хоть на время самоизолировался в недрах каюты, рыбаки возобновили ловлю. Поймали еще несколько рыбин приличного размера. Но дело не шло. Былое воодушевление не возрождалось. И вскоре они расположились на теплой палубе с банками холодного пива. Перед вернувшимся Эрвином, который честно, но совершенно безуспешно старался придать робко-виноватое выражение своей раскрашенной физиономии, горе-рыболовы, расхохотавшись, поставили сразу три запотевшие банки на выбор.
Основым блюдом на обед были приготовленные коком на скорую руку спагетти с мясным соусом. Но простота поданного блюда с лихвой компенсировалась незатихающим весельем, царящим в столовой. Обстановка была куда приятнее, чем во время завтрака с его удручающей атмосферой.
Рыбаки говорили все хором и наперебой. То и дело слышалось "а я как увижу...", "ну я уж подумал...", "вы не представляете..." - и каждый следом выдавал свою версию, стараясь перещеголять других обилием подробностей, которые становились все более невероятными. Размер упущенного улова у кого-то уже сопоставлялся с объемом трюма, а демонстрируемые на экранах фотоаппаратов картинки увеличивались так, чтобы ошеломить зрителей величиной выловленных чудищ. От Эрвина, раскрашенного словно скоморох на ярмарке, рассказов и объяснений не требовали, воспринимая его как зрительную иллюстрацию и осязаемый объект для шуток. И те пассажиры, кто по своей недальновидности выбрал скуку на берегу острова, уже сожалели, что упустили одно из знаменательнейших происшествий плавания.
А впереди еще ждал прощальный ужин, который для большинства путешественников обещал стать по крайней мере экономным.