Трепетное отношение к семье как первичной и наиглавнейшей ячейки общества с детства было одной из наиважнейших доминант в жизни Василия Гавриловича. Поэтому как бы кто когда не приписывал ему что-то антисемейное - это не соответствовало реальности ни на толику правды. Да, далеко не всегда и не каждому он мог объяснить смысл своих действий, мыслей, слов или поступков, касающихся как родительской, так и своей семьи, но всё, чтобы он не предпринимал или не задумывал по семейным вопросам, было в конечном итоге направлено на благоденствие своих домочадцев, что являлось для него неким исконным заветом. В данном отношении он был нравственно чист перед своими родичами, и в любой момент своей жизни готов был поклясться в своих благих намерениях перед ними, как перед всевышним Творцом.
И хотя его зачастую обвиняли в тенденциозных попытках стать абсолютным тираном в семье, на самом деле подобных желаний он в принципе не испытывал в жизни по отношению к своей родо-семейной сообщности. При этом у него всегда было отчётливое стремление, являвшееся незримым отражением его детских мечтаний на семейную тему, создать в семье на демократической основе равноправия каждого её члена атмосферу высочайшего синергического взаимодействия. Эту свою пламенную устремлённость он открыто демонстрировал всем и каждому, пытаясь взрастить в семье подобные отношения равенства, дружбы и взаимовыручки, когда каждый член семьи был бы ориентирован на полноценное инициирование своего ума в состояние высокой мыслительной деятельности, а не на пассивное потребление бестолковой информации на уровне сплетен и базарных пересудов, вызывающих у домочадцев нездоровые чувства зависти, ненависти, подобострастия, а то и сподвигая их к подлым действиям по отношению к тем, кто более богат, живёт на широкую ногу, претендует на дорогостоящее наследство и имеет влиятельных родственников во власти или в крупных бизнес-структурах.
В родительской семье для культивирования философичности взаимоотношений и зрелой интеллигентности не имелось достаточных оснований, поскольку образовательный уровень членов семьи был невысок, сама семья находилась под постоянным воздействием примитивизма грубых нравов окружающей среды, а, кроме того, членам семьи совсем не импонировал отказ от своего привычного образа жизни с общепринятыми стандартами обывательского вещизма, с постоянными застольями при обязательном обильном возлиянии крепких напитков, с песнями из популярных кинофильмов и упрощёнными деревенскими плясками. Василий Гаврилович, под влиянием книг нацеленный на интеллигентный образ жизни, который он предпочитал всяким низкопробным гулянкам и пустому бездарному времяпровождению, не мог оказать серьёзного влияния на внутрисемейную обстановку по причине своего малолетства. Правда, по достижении им четырнадцатилетнего возраста, к его голосу стали всё более серьёзно прислушиваться в родительской семье. В то уже далёкое время он с ребячьей горячностью всеми силами пытался убедить родителей постараться установить в семье с детства вожделенную им атмосферу интеллигентных взаимоотношений, основанную на книжном образе семейного благообразия. Однако, всё было впустую - он потерпел сокрушительный провал, после чего поклялся самому себе, что когда-нибудь обязательно создаст свою собственную семью на давно возлелеянных в его сознании принципах и обычаях.
Образовать свою семью у него долго не получалось, чему в значительной степени препятствовала его стойкая приверженность тем самым жизненным уложениям, которые он мечтал обрести в кругу семьи. Когда же это важное событие, наконец, свершилось в его жизни, он всем своим существом отдался устроению семьи на тех самых основах демократического равноправия с высоким уровнем интеллектуальности семейного обихода. Он был счастлив! Ему казалось, что все родственники новой волны с радостью подключатся к этому радостному процессу, а впоследствии в означенный светлый высоконравственный мир семейного единения войдут и дети, о которых они с женой-единомышленницей страстно мечтали. Как показали последующие события, Василий Гаврилович за своими высокими мечтаниями не смог в достаточной степени учесть реально существующие пережитки семейного ханжества: необычайно живучие обывательские стандарты потребительского приобретательства всё в большей степени стали противопоставляться домочадцами его интеллигентским устремлениям, на которые клеились ярлыки якобы его диктаторских замашек, пока в один далеко не прекрасный момент семья не разрушилась - полностью и безвозвратно.
Если же говорить о давно и страстно желанных детях, то они появились на свет уже в период разгара серьезных недопониманий по поводу семейных ценностей между ним и его молодой женой, которая предпочла пойти по жизни в фарватере своей матери, отбросив всё то, что поначалу объединяло её с мужем и что в первые годы совместной жизни представлялось их супружеской паре в качестве мощного ствола взращиваемого древа их собственной семьи. По данному вопросу Василий Гаврилович в силу своего простодушия в сфере семейных отношений, а частично - из-за своих амбициозных жизненных планов попал как кур в ощип, поскольку самонадеянно пренебрёг народной мудростью, гласящей, что, если хочешь узнать, какой станет твоя невеста в будущем, хорошенько присмотрись к её матери. Да, конечно, при поверхностном подходе к такому народному наставлению можно подумать, что здесь всё дело во внешнем виде из-за того, что дочь и мать - это одна и та же генетическая линия, из чего следует, что дочь в годах матери будет внешне очень похожа не неё. Однако же, народная молва в данном случае имеет в виду совсем другой смысл, нежели просто внешне сходство матери с дочерью.
Женщина в качествах жены и матери является основной движущей силой в семье, благодаря которой создаётся уникальная для данной семьи среда обитания для всех других её членов. Тогда Василий Гаврилович ещё не знал, что среда обитания - это один из главнейших факторов, влияющих на образ жизни, в том числе и на внешний облик, погружённого в неё конкретного человека, в чём сегодня социальные психологи, наконец-то, окончательно уверились под напором неоспоримой строгости конкретной аргументации.
Так вот, в соответствии с консолидированным в веках мнением народных масс молодому человеку в период ухаживания за потенциальной женой настоятельно предлагается окунуться на какое-то время в ту среду обитания, которую создала мать его избранницы. К слову сказать, отец невесты в части формирования домашней среды обитания является полностью ведомым своей женой, являясь для неё всего лишь исполнителем её фантазий, хотя для внешнего представления подобная ведомость может драпироваться каким угодно образом. Эта среда обитания, включающая в себя семейные ценности жизни и характер внутрисемейных отношений, с раннего детства на подсознательном уровне капитально впечатывается в психику девочки-девушки, чтобы уже в качестве жены этого молодого человека с естественным учётом современных технологий обеспечения быта людей претворить и в их семье именно подобную среду обитания, в которой пока ещё жениху придётся жить всю жизнь после свадьбы. Познакомившись с жизнью семьи невесты, то есть окунувшись в её среду обитания, ему надлежит принять решение, сможет ли он проживать в такой среде или она для него чужда. Во втором случае ему вряд ли стоит жениться на своей избраннице, ибо итог их семейности будет однозначно печален.
Обобщая сказанное, надо отметить, что главная ошибка молодых женихов состоит в том, что они крайне легкомысленно, можно даже сказать - шапкозакидательски, уверяют себя, что по их команде жена безропотно будет создавать в их семейном гнёздышке некую уникальную среду обитания, удобоваримую своей благоприятностью для жизнедеятельности без пяти минут мужей. Подобной глупости ни одна уважающая себя женщина никогда не совершит: применяя свои самые разнообразные естественные способности, жена с помощью всевозможных ухищрений станет создавать обстановку в семье исключительно по своему усмотрению с тем, чтобы через несколько лет муж с удивлением обнаружил бы самого себя, проживающим в семейной среде обитания, аналогичной той, которую демонстрировала мать его жены перед их свадьбой.
И с такой ситуацией он уже ничего не сможет поделать: ему останется либо смириться, либо развестись с женой. Как правило, мужья выбирают вариант смирения и последующей жизни по правилам, устанавливаемым его женой, то есть фактически - её матерью. Это устоявшийся социальный догмат, и пытаться отвергать его - глупо и бессмысленно, ибо так было, так есть и так будет, что являет собой ещё одно наглядное доказательство необоримости женской силы жизни. Естественно, их дети тоже впитают в себя образ жизнедеятельности родителей, сформированный в основном их матерью, чтобы в последующем в общих чертах с поправкой на современность репродуцировать его уже в своих семьях. Так в веках сохраняются и передаются потомкам традиции семейственности, устоявшиеся в той или иной местности в среде конкретных родов.
До свадьбы у Василия Гавриловича состоялось всего несколько кратковременных посещений семьи своей невесты. В последующем, припоминая подробности этих посещений, он несказанно удивлялся тому, что не придавал тогда серьёзного значения многим значимым фактам, которые должны были бы, как минимум, насторожить его, ибо явно противоречили его представлениям о семейной жизни. Но, находясь под влиянием, казалось бы, надёжных заверений своей избранницы о неприемлемости ею жизнеустройства своих родителей и непоколебимом желании совместно с ним обустроить мир их семьи на новый лад, а также будучи сверхсамоуверенным в своих возможностях с высокомерным невосприятием на серьёзном уровне влияния родителей на свою невесту, он не потрудился хоть как-то обдумать неявную угрозу для их молодой семьи, объективно исходящую со стороны манеры жизни матери его супруги. За такую поверхностность мышления при устойчивом заблуждении о широте и глубине своего познания жизни он поплатился уже через три года после создания семьи, когда буквально на глазах в его жене стал проявляться образ её матери с соответствующими последствиями на семейно-бытовом уровне. Конечно, после таких разительных изменений его молодой жены он вспомнил о предупреждениях народной молвы, но следовать им было уже поздно - всё произошло так, как и должно было свершиться при нарочитом игнорировании народной мудрости.
Надо сказать, что Василий Гаврилович вообще по жизни всегда любил общаться с детьми, а в своих детях он просто души не чаял, восторгаясь ими с самого их рождения. Довольно спокойно он относился и к ухаживанию за ними в младенческом возрасте, хотя это было очень тяжело совмещать с ответственной должностью на оборонном предприятии, где происходила его трудовая деятельность. Ну, а когда они подросли и стали осмысленно воспринимать слова, для него наступил непрекращающийся праздник взаимодействия с детьми.
Присущая ему довольно развитая способность к эмпатии позволяла хорошо понимать детей, в результате чего между ними быстро устанавливались доверительные отношения. Дети тянулись к нему со своими бедами и неприятностями, ощущая рядом с ним безмятежное спокойствие. При этом его слова воспринимались ими с серьёзным осмыслением. Такое общение способствовало формированию у них устойчивой мировоззренческой основы миропонимания, то есть его жизненные взгляды напрямую влияли на формирование и развитие их внутреннего мира.
К сожалению, этот праздник душевности общения с детьми продолжался недолго, поскольку в скором времени у него начались всяческие недоразумения из-за такого содержательного общения с детьми. Собственно говоря, Василий Гаврилович начал фиксировать уже за несколько лет до сего времени первые позывы неприятной для него изоляционистской тенденции, причиной которой становились не какие-нибудь происшествия при физических играх и развлечениях с детьми, а насыщенные интеллектуальные контакты с ребятнёй разных возрастов и типажей характеров. Причина эта состояла в специфическом отношении со стороны значительной части родителей сторонних детей к его увлекательным разговорам с их детворой, а точнее - в таких порочных чертах характеров таких родителей, как например, раздутое самолюбие при заскорузлом самомнении, душевная чёрствость, повышенная амбициозность, эгоцентричность, отношение к детям как к предметам своей собственности, патологическая зависть к более развитым в интеллектуальном плане людям, отвержение всего нового в том числе и неизвестных им знаний, лютая ненависть к тем, кого их дети посчитали более интересными собеседниками, что провоцировало безоговорочные требования к детям слушать только родительские наставления и поучения, ну и т.д.
После разговоров с ним дети его друзей и знакомых обычно с гордостью демонстрировали обретённые ими новые знания перед своими родителями и другими родственниками, надеясь заслужить от них похвалу за усвоение интересных сведений о жизни, которые он на доступном для детей уровне стремился в процессе общения доносить до их сознания. Но поскольку его понимание жизни, как правило, расходилось с нормами и шаблонами, в которых существовали родители детей, то вместо похвалы на них обрушивалась масса неприятностей и, прежде всего, - осуждение с требованием выкинуть всю эту галиматью из головы под угрозой наказания, если они будут продолжать упоминать об этих вновь приобретённых познаниях. Полыхая ревностью, замешанной на чёрной зависти, к Василию Гавриловичу с его умом, знаниями и умением общаться с детьми в комфортной им манере, эти родители в приватной обстановке ставили его самого в известность, что высказываемые им взгляды, мнения и суждения не входят в их жизненные планы по отношению к детям, которых вслед за этим ограждали от общения с ним любыми возможными способами, дабы надёжно исключить восприятие ими его образа мышления, имеющейся у него информации, характеристики им окружающей реальности, то есть детворе запрещалось перенимать его мировоззрение даже в малых частях.
И вот теперь все подобные осложнения в гипертрофированном виде коснулись и его отношений с внуками - всё происходило примерно по той же самой, упомянутой выше, вычурной схеме. В частности, в его память отчётливо врезался тот момент, с которого началась активная фаза принудительного отторжения от него внуков. Спусковым крючком к этому стали взаимоотношения со старшей внучкой. После её рождения у его сватьи и снохи несколько первых лет жизни внучки буквально сносило крышу даже от кратковременной разлуки с ребёнком. Внешне это выглядело как своеобразная зависимость от ребёнка очень похожая на наркозависимость. Они постоянно находились рядом с девочкой, и конечно же до исступления ревновали её к другим людям, которые становились между ней и ими.
Василию Гавриловичу без всякой задней мысли очень импонировало проводить время с внучкой, придумывая всякими разными развивающие её интеллект занятия. Так, находясь с ней в деревне, он в меру её осознанности посвящал девочку в таинства природы, а в городских условиях стремился всемерно расширять её от природы необузданное воображение. Надо сказать, что с самого её рождения он интуитивно знал об особой миссии девочки в мире людей и, соответственно, о мощи её нестандартных способностей, в связи с чем из самых добрых побуждений предупредил сына и сноху о её уникальных талантах, в связи с чем стандартные методы воспитания и образования по отношению к ней скорей всего окажутся неприемлемыми, поскольку на личностном уровне будут вызывать у неё целенаправленное отвержение и сознательное противодействие вместо ожиданий позитивного отношения ею к общепринятой педагогической практике.
Говорил он им и том, что отношение к ней, как к собственной любимой игрушке, вылезет боком тому, кто будет пытаться заизолировать девочку ради попытки своего исключительного распоряжения её судьбой. Правильность этих слов Василия Гавриловича можно было оценить, всего лишь несколько минут понаблюдав за активностью девчушки. Прежде всего в глаза бросалась необычайно высокая скорость мышления ребёнка. Ей было противно произносить слова и предложения, поскольку за это время её мысли уносились уже далеко и совсем в другую сторону от смысла произносимых слов. Именно поэтому она изобрела свой собственный язык общения, в котором по аналогии с рунами отдельные морфемы означали целые идиоматические выражения, что на самом деле являлось прямым генетическим наследием её отца, который в аналогичном положении в детские годы общался с окружающими с помощью таких морфем, как окончания слов.
Освоить её язык, чтобы общаться с ней на нём, можно было только при плотном интеллектуальном контакте с ней, разгоняя при этом скорость своего собственного мышления, если конечно претендент на её внимание обладал высоким уровнем интеллектуального развития, до степени соизмеримости с мыслительными процессами девочки, чем Василий Гаврилович как раз и занимался при времяпровождении с ней. В конце концов на пятом году её жизни ему удалось на подсознательном уровне наладить контакт с ней на этом уникальном языке, после чего они с ней часто общались на нём при всём при том, что никто из окружающих серьёзно к этому не относился, мол, балуются старый да малый, чирикая по птичьи в какой-то придуманной ими игре. Собственно говоря, Василий Гаврилович не отмечал ещё кого-то из близких родичей, кто мог бы общаться с ней на таких высоких скоростях мышления, разве что её отец, если бы ему удалось очистить свою мыслительную сферу от тормозящего балласта обывательщины. Естественно, он об этом принципиально не заводил нигде никаких разговоров, дабы ненароком не оскорбить кого-нибудь из не в меру обидчивой родни.
И вот однажды произошёл нехороший инцидент, когда во время очередного родственного застолья с громкими эмоциональными восклицаниями и раскатистыми приступами смеха, Василий Гаврилович, сидя в сторонке, заинтересованно общался с внучкой, в очередной раз поражаясь глубинному пониманию смыслового наполнения жизни, стремительным полётам мыслей и феерическому разгулу воображения девчушки. Они так увлеклись своим разговором на языке девочки, что привлекли пристальное внимание кого-то из сидящих за столом. Очевидно, были заданы какие-то вопросы, в результате чего всё внимание присутствующих оказалось приковано к нашим героям, которые ничего не замечая продолжали свою оживлённую беседу. Наступила настороженная тишина, вынудившая Василия Гавриловича вернуться к реальности. Повисшее в воздухе неприятное ощущение некой непоправимой обречённости разрядилось произнесённым жёстким тоном не сулящим ничего благостного обвинительным заключением снохи: "Так они, оказывается общаются друг с другом на каком-то своём языке?!" В тот момент в груди у Василия Гавриловича что-то оборвалось, ибо он вдруг очень ясно осознал, что теперь его углублённому общению с внуками пришёл конец. Интуиция не подвела его и в этот раз - постепенно контакты с внуками были заморожены до уровня случайных встреч с переброской между ними ничего не значащими фразами.
В итоге - внуки были надёжно отсечены от общения с ним на любые мировоззренческие темы; им дозволялось неограниченно общаться только с теми персонами их окружения, жизненные установки которых полностью совпадали со взглядами на жизнь взрослых членов семей детей Василия Гавриловича. Ну, а его самого в то же самое время общими усилиями ближайших родственников выдворили в зону аута, изредка извлекая оттуда для выполнения разовых поручений на подхвате в тех редких случаях, когда под рукой не оказывалось других вариантов гувернёрства над внуками. Установлению подобной суперпозиции, помимо всего прочего, поспособствовало и то обстоятельство, что в родственной среде молодые отцы весьма болезненно воспринимали пусть даже и гостевое присутствие в их молодежных семьях более авторитетных возрастных родственников мужского пола, поскольку им казалось, что в этих случаях они утрачивали пальму первенства по части воспитания своих детей и решения хозяйственных проблем, поскольку вынуждены были находиться в тени старших. Поэтому молодые отцы из опасения за своё лидерское положение в семьях негласно стремились минимизировать контакты с ним, что распространялось и на их детей, особенно - на мальчиков.
Само собой, подобное поведение его детей вместе с родственниками его бывшей жены, а также с новой роднёй со стороны их вторых половинок, придерживающейся примерно той же линии поведения по отношению к нему - это образчик многолетнего жестокосердия и низостного уничижения его не только как человека, но и как отца, во многом благодаря усилиям которого они в сущности и стали самодостаточными людьми по жизни. При этом он мог поклясться, чем угодно, в том, что подобной античеловечности он никогда не учил своих детей, но с другой стороны, ему и в голову не приходило объяснить своим детям в их юном возрасте, что, когда какой-либо индивид пренебрегает человечным отношением к людям во имя рационалистичной выгоды материального достатка, он превращается в монстра, готового без всяких угрызений совести изничтожить в своей душе всё человеческое ради обретения милости Мамоны.
Так, почему же при всей своей образованности, при высоком уровне начитанности, при всём своём жизненном опыте Василий Гаврилович не додумался сформировать в душах детей оберег от яда античеловечности? В те окаянные годы разгула всеподавляющего хаоса он многого не знал, не мог даже предположить всего масштаба парализующего удара по Руси, не имел возможности набрать и обобщить реперные сведения о происходящих в стране событиях, чтобы после их досконального анализа познать правду об изуверстве, совершаемом над застигнутыми врасплох советскими людьми. Ему было неизвестно, что с началом так называемой "перестройки" в 1985 году начался этап открытого без всяких идеологических прикрытий психического насилия над гражданами Советского Союза. Тогда, в основном, наивных граждан СССР, в числе которых находилась и его персона, всемирные хозяева истории ввели в заблуждение экономико-финансовой терминологией перестроечных деяний, в результате чего люди думали, что перестройка - это повышение эффективности экономики страны до уровня экономически развитых стран мира. На самом же деле, суть перестройки состояла в кардинальной трансформации сознания людей, основным стержнем чего являлась идеологическая установка на полную зачистку сознания населения страны от любых проявлений человечности. Этот процесс принял крайне жестокую форму как раз в 90-х годах, когда человеческая жизнь, в принципе, перестала цениться, превратившись в дешевый товар по бросовым ценам.
Применяемые в массовом порядке различные психотронные и психотропные методы позволили за несколько лет сломать психику советских людей, сделав их флюгерами, всегда обращёнными в сторону порывов животных возжеланий власти, чувственного ублажения своей биоплоти и личного обогащения без разбора средств и методов, идеологическое обеспечение чего заключалось всего лишь в одной иезуитской фразе - "цель оправдывает средства". Тех же людей, психику которых никакими методами не удавалось сломать, дабы вытравить из них человеческий тип социального поведения, просто уничтожали без всяких сожалений, применяя для этого наиболее действенные методы. Как правило, такими упрямцами оказывались представители старшего поколения, которое подвергалось и до сих пор подвергается жёсткой ликвидации в наиболее массовом порядке.
Поскольку подобное свершалось в общенациональном масштабе Василий Гаврилович ничего и не смог бы противопоставить этому процессу, даже если бы детально знал о его осуществлении. При такой политике вполне естественно с конца 80-х годов основное внимание преобразователей людей в нелюдей было нацелено на молодое поколение, которому не нужно было ломать психику, а всё сводилось лишь к формированию у молодёжи нового типа психического устроения их личностей без какого бы то ни было серьёзного влияния психотипа человеческого культурного кода. Именно в такой постановке образования детей и была заключена причина пренебрежения в дальнейшем детьми Василия Гавриловича человечностью в процессе их практической жизнедеятельности.
Помимо всего прочего ещё задолго до своего фактического развала его семья как-то неожиданно перестала существовать в качестве традиционного домашнего очага, когда все члены семьи перестали ощущать душевный покой, уют и защиту от тех напастей социальных ураганов и штормов, что бушевали за стенами дома. Впервые ощущение непоправимого угасания огня семейного очага пришло к нему в мерзостные 90-е годы. Тогда он, потеряв в результате ликвидации младореформаторами по указке своих вашингтонских хозяев основной части оборонного сектора промышленности, с которым его связывали почти двадцать лет профессиональной деятельности, буквально рвал себе жилы, пытаясь в полной беспросветности на всяких временных подработках, часто попадая под беспредел беспринципных работодателей, хоть что-то заработать на пропитание семьи. При этом его жена по тогда непонятным ему причинам, как только у него появлялась возможность провести выходные дни дома, устраивала откровенную домашнюю фантасмагорию, когда в его отсутствие её родители увозили детей к себе, из-за чего он физически не мог наслаждаться полноценным общением со своими детьми. Естественно, от всего этого непотребства его душила обида и на жену, и на её родителей, без каких-либо колебаний лишавших его чуть ли не единственной радости жизни. Кто-то, конечно, может при этом сказать, что тогда подобным образом в нём проявлялась его личностная эгоистичность, выражавшаяся в стремлении ограничить общение детей со своими дедом и бабушкой, так необходимое старым людям, как он и сам теперь понимает, до мозгов костей. Однако, такая прорисовка ситуации представляет собой крайне упрощённый индивидуалистический подход, искажающий народные семейные традиции, которых всячески старался придерживаться Василий Гаврилович всегда и во всём.
Осознавая, как не по-человечески поступают с ним близкие родственники, он, будучи тогда весьма эмоциональным человеком, пытался, горячась, убедить их не заниматься индивидуалистичной партизанщиной, а наладить нормальную общесемейную жизнь, когда большая родственная семья функционировала бы как единая команда, в которой каждый занимается какими-то делами по своим способностям, никто не скрывает свои деяния и поступки, совместно отмечаются праздники и интересно проводится свободное время, а дети имеют возможность в свободном режиме общаться с любым членом семьи без ущемления потребности в общении других сородичей, которые могут принимать участие в любой групповой родственной кампанейщине. При такой организации традиционной семейной жизни дети необычайно быстро развиваются в социальном плане, по личным наклонностям обучаются навыкам, ремёслам или рукоделию у семейных профи, а дружелюбная семейная среда обитания создаёт благодушное настроение, позволяя выпестовать у молодых чувство надёжных родственных тылов с полноценной взаимопомощью в критических ситуациях...
К увещеваниям Василия Гавриловича никто в семье не прислушался, продолжив осуществлять действия, способствующие индивидуальному разъединению членов семьи, что в итоге привело к её распаду на мелкие частицы, быстро ставшие чужеродными по отношению друг к другу.
Ну, а, спустя годы, подобная практика, выработанная в современном её варианте с учётом опыта развалившейся родительской семьи, закономерно нашла своё эффектное применение в семьях детей, ввиду чего по аналогии с ситуацией касательно своих детей в детско-отроческом возрасте он не мог наслаждаться общением и с внуками. И почему-то никто из молодых, опьянённых эфемерной самодостаточностью своих, отделённых от рода, семей, на волне личностного примитивного самодовольства не задумывался о том, что всё это жонглирование детьми в качестве цирковой атрибутики со строгой закономерностью рано или поздно приведёт к крушению и их семей с отчуждённостью детей от них самих, когда изменить что-либо будет уже невозможно, поскольку обратить время вспять ещё никому не удавалось.
Народная молва утверждает, что за подобное отношение взрослых детей к своим родителям внуки сполна отомстят ещё более жестоким отношением к ним самим. В качестве реального подтверждения народной мудрости Василий Гаврилович уже на уровне юношеского возраста внуков видел, что они со всё возрастающей интенсивностью начали плотно прессовать своих родителей. Однако, радоваться здесь было нечему, ибо всё это осуществляется по нечеловеческим законам, да и досмотреть финал этого спектакля ему уже вряд ли дозволит небесная канцелярия. Вмешаться же в процесс развития такой вопиющей античеловечности он уже не мог, даже если бы на то была просьба его детей, поскольку у него и ими в том числе был отобран весь инструментарий хоть какого-то влияния на ситуацию.
После крушения его мечтаний о семье, где духовность, культура, воспитанность и интеллигентность доминировали бы над аморальностью, нескончаемостью стремлений к обогащению, культом потребительства, грубостью, бескультурностью и низкой образованностью, ему осталось только одно - стараться определить ещё не отмершие общие интересы и пытаться поддерживать на этом основании хоть какие-то отношения с обломками семьи. К его великому сожалению, все попытки наладить хоть какие-то контакты со ставшими автономными осколками прежней семьи положительного результата не имели, поскольку во вновь образовавшихся семьях его детей у него была репутация человека со странностями, из-за чего частые и тем более длительные контакты с ним, мягко говоря, не приветствовались, а общение с внуками резко ограничивалось, особенно в приватном режиме.
И в самом деле, его так называемые "странности", не вписывающиеся в святой принцип современной жизнедеятельности "жить, как все", могли оказать на внуков серьёзное влияние, из-за которого они запросто могли упустить жизненную удачу, ввиду возможной их маргинализации в социальной структуре общества. Поэтому ему дозволялось находиться с внуками только в том случае, если ни у кого из правильных родственников не было возможности заняться ими, то есть его общение с ними было кратковременно и происходило под тотальным родительским надзором. Ну, а все его попытки изменить такое отношение к себе заканчивались ссорами и обвинениями во всех возможных грехах, перемежавшихся долгими периодами полного отчуждения от него. Так он и жил в состоянии "призрачного" деда, довольствуясь малым от благостной жизни семей своих детей, отпустив от себя в свободный полёт все свои задушевные мечты и ожидания.
Однако, по жизни случаются всякие сокрушительные оказии, к примеру, совершенно нежданно на старости лет на долю Василия Гавриловича выпала обескураживающая доля по замещению внуку его сбежавшего из семьи папаши, который в конце зимы, набив дорожную сумку своими одёжками и личными причиндалами, канул в неизвестность, оставив обожающего его пятилетнего сынишку в крайне изумлённом состоянии. Мальчонка всё никак не мог взять в толк, почему папа всегда был рядом, а тут вдруг его место в семье внезапно опустело?! Крепко переживал сынишка с его точки зрения ничем не оправданное исчезновение папы в никуда, поскольку в его детском понимании объяснить подобное поведение отца можно было только чем-то страшным и непоправимым, к примеру, случайным падением на дно глубокой пропасти.
У Василия Гавриловича, с сердечным надрывом всем своим естеством ощущающего неизбывную душевную боль внука, не находилось слов, чтобы хоть как-то пояснить ему о происходящих центробежных процессах в их семье. А может и вообще никогда не существовало таких слов, способных загасить или хотя бы притушить полыхающий в маленьком сердечке внука гигантский огонь отчаяния, извергающий горячий жар его обожжённой души, всеми своими силами протестующей против несуразицы, жестоко перекорёжившей его доселе беззаботную детскую жизнь.
Не придумав ничего более внятного, Василий Гаврилович, не глядя в глаза внука, пробормотал ему по этому поводу что-то корявое, не желая воспринимать его реакцию на это своё бестолковое бормотание. При этом его гложила всего лишь одна единственная мысль о том, что надо каким угодно образом переключить внимание внука на другие темы. И он, включив на полную своё воображение, каждый день старался делать всё возможное, чтобы отвлечь внука от его болезненных страданий по отцу.
Почти полгода Василий Гаврилович отдавал всего себя внуку, отбросив все свои дела и планы. Поначалу ему было очень тяжело перестраиваться на такой непривычный для него образ жизни, но всё же посредством непрерывных волевых усилий он смог перековать себя на новый лад. Более того, он настолько вошёл во вкус всех этих изменений своей натуры, что общение с внуком стало для него восхитительным путешествием в мир детства, и как-то незаметно на каком-то бессознательном уровне постоянные контакты с мальчуганом, его чистые помыслы при содержательных разговорах с ним, обретённая им возможность глубинного погружения в восхищающие сознание тайники безмерной души внука превратились для Василия Гавриловича в настоятельную необходимость. Тогда же в их доме стали звучать такие на первый взгляд несуразные словосочетания, как "деда-папа" или наоборот - "папа-деда". Когда в силу объективных обстоятельств общение между ними на какое-то время прерывалось, он испытывал тревожное состояние, при котором не мог заниматься чем-то отвлечённым. Любые его побочные дела резко тормозились, а всё его существо без остатка жаждало скорейшего продолжения живительного общения с внуком. Не смотря на свой малый возраст, внук представал перед ним в образе глубокого и разумного собеседника, от разговоров с которым Василий Гаврилович просто заходился от восторга: такого от природы развитого партнёра с высоким значением IQ он не мог припомнить даже среди своих взрослых друзей-товарищей. При смысловом общении с внуком его неизменно посещали некие благоговейные откровения, при которых ему приоткрывалось сияние истины сущего. В такие моменты он ощущал обволакивающий покров счастья, что ему доводилось испытывать только в далёкие детские годы...
К сожалению, счастливая пора жизни никогда не бывает долгой: вся эта идиллическая феерия враз закончилась в тот самый миг, когда на пороге дома вдруг снова нарисовался блудный папаша внука, который с великой радостью тут же переключился на своего обожаемого родителя, оставив деда за двойными скобками невнимания со всеми воспоминаниями об их совместных похождениях при нескончаемом диалоге между ними. Робкие попытки Василия Гавриловича продолжить в каком-либо виде общение с внуком ни к чему не привели - парень неотступно следовал за папашей, всячески демонстрируя тому своё лояльное обожание его персоны, копируя его манеру поведения, перенимая его привычки, разговорную речь, потребительские идеалы обывательской жизни.
Конечно, такая событийность полностью укладывалась в естественную тягу сына к отцу, которая для мальчика, как правило, безоговорочно приоритетна по отношению ко всем иным социальным контактам, включая взаимоотношения с дедом. Этот процесс в данном случае протекал несколько в гротесковом виде, когда сжатая пружина фанатичного обожания сыном своего блудного папаши необычайно мощно распрямилась, попутно напрочь отсёкши деда от смыслового взаимодействия с внуком, факту чего Василий Гаврилович старался не придавать слишком большой значимости, ведь он, как ни крути, жил счастьем своих детей и внуков. Не передаваемый словами восторг при разнообразных занятиях с внуком при стойком ощущении его искренней любви к себе, сияние детских глаз от его придумок и подарков со значением, постижение с ним сути жизни в её различных аспектах, поступательное формирование жизненной платформы на нравственной основе личностных качеств внука - всё это дало Василию Гавриловичу гигантский заряд жизненных сил, укрепило здоровье и, наверняка, продлило ему жизнь. Так имеет ли какое-то право на существование его неизбывная тоска по оставшейся в прошлом светлой радости общения с внучком, ведь ему всё-таки, хоть и крайне редко, но всё-таки удалось ощутить по жизни пусть и малые капельки этого истинного счастья человека, подкреплённого восторженным ликованием души.
Как ни странно, но в обществе широко распространено стандартное мнение о том, что старики приемлют только своё преимущественное влияние на внуков, общение с которыми они понимают не иначе, как нескончаемое менторство со своей стороны по отношению к детворе. Такое понимание данного вопроса крайне примитивно и недостоверно, поскольку старики обожают слушать рассказы внучат вкупе с другими родичами об их различных жизненных приключениях, реальных достижениях, имеющихся планах и пестуемых мечтах, ибо деяния потомков - это жизнь и самих этих старых людей, которые испытывают состояние блаженства от гордости за осуществлённые свершения своих потомков. Как ни прискорбно, но по нынешним временам, молодые перестали делиться со стариками текущими делами своей жизни - успехами, трудностями, фантазиями, радостью, грустью, счастьем или горестями. Почему-то молодым теперь сподручнее играть в молчанку со стариками, ставить их перед свершившимися фактами, не разговаривать без особой нужды, отделываясь дежурными фразами.
Вот старые люди поэтому и вынуждены гадать - то ли подобное отношение к ним является всего лишь межпоколенческим недопониманием, то ли это целенаправленная практика по "мягкому" умерщвлению их, ставших никому не нужным человеческим хламом. Так и Василию Гавриловичу, как бы он не хорохорился, пришлось мириться с тягучим надрывом разбережённой души, что провоцировало унылое прозябание на фоне радостно-насыщенной суеты сует зятя и внука, обывательская примитивность которой не позволяла деду с его мировоззренческой нестандартностью каким-либо образом вклиниться в новый шаблон жизни внука. В результате на искренне любящего своего внука деда тяжёлой дланью навалились тягостные душевные конвульсии, ибо ему невыносимо было осознавать, как выдающиеся способности внука на корню подсекаются сиюминутными соблазнами потребительского удовольствия, против чего пацанёнок в силу своих малых лет был не в состоянии противиться.
Наблюдая безмерную любовь внука к своему отцу, а с другой стороны - лишь слегка припудренное прохладное отношение отца к своему отпрыску, особо не скрывающего своего стремления как можно меньше времени проводить с сыном, каждый день вожделенно ждущего милостивого внимания отца, который снизошёл бы для обоюдных с ним интересов, Василий Гаврилович, хорошо понимая, что отец внука просто самым тупым образом по мелочам спихнул на него сына, ибо знал, что дед души не чаял во внуке и никогда не откажется присмотреть за ним, пытаясь выдумывать всяческие занимательные увлечения, решил, ущемив свою любовь к внуку, создать ситуацию, когда этот вечно занятый сторонними мелкосортными делишками отец вынужден будет плотно заниматься с сыном. Ситуация эта создавалась несложно, но вот деду при этом необходимо было сконцентрировать в кулаке всю свою волю, чтобы выдержать с обострёнными нервами неизбежный момент якобы вынужденного расставания с внуком.
Он собрал рюкзак и неожиданно объявил, что срочно уезжает в отдалённое поселение по неотложным делам, хотя в это самое время внутри у него всё горело алым пламенем, и он чуть было не отменил поездку, с невероятным напряжением всех своих сил доведя затеянную партию до логического завершения. Как опытный по жизни человек, он отчётливо представлял себе всю жертвенность своего поступка, ибо не сомневался, что муки расставания со внуком - это всего лишь цветочки, ягодки придётся собирать после возвращения через пару месяцев, ибо внук, свершив свою мечту по завладению вниманием и личным временем отца, уже не отпустит его на вольные хлеба, чтобы самому снова вернуться к деду в компаньоны.
Так всё и вышло, когда дед вернулся из поездки, внук крепко привязал к себе своего отца, сломив его холодок отношения к себе и заставив родителя наслаждаться счастьем тесной смычки с сыном. Помимо всего прочего внук, находясь в подростковом возрасте, резко повзрослел, стал самостоятельным, перестал пугаться собственной тени и излучал безмерное счастье своих взаимоотношений с отцом. Жертвенный дед искренне порадовался за внука и его отца, ранее пренебрегавшего теми счастливыми моментами совместной жизнедеятельности с сыном, которые так легко пропустить, обрекая себя на неизбывные сожаления в том, что больше никогда в жизни уже не дано будет снова испытать светлую радость бескорыстной, чистой и всепоглощающей сыновней любви, что без каких-либо ограничений доступно отцу только в детском возрасте его ребёнка.
После возвращения Василий Гаврилович, досконально осмыслив все преподанные ему за последние годы жестокие уроки, с холодным осознанием уразумел, где находится жизненное пространство, отведённое ему ближайшей роднёй. Место это на блатном жаргоне обозначается - "у параши", то есть его отодвинули в отстой, то есть туда, где он не сможет доставлять родне каких-то серьёзных неприятностей и осложнений в их бьющих ключом жизнях. Подобное разумение потребовало от него кардинального переосмысления своей роли в существующем родственном бедламе. Больше полугода ушло у него на общую перенастройку своих взглядов о семейных отношениях с беспристрастной прорисовкой ранговых ролей молодых, зрелых и старых при их неизбежной обременённости друг другом. И хотя ему пришлось основательно перетряхнуть своё устоявшееся мировоззрение по семейному вопросу, он, в конце концов, посредством логических раскладов определил для себя характеристические черты своего нового образа, который был консенсусным для его родственного окружения и который сам он называл - "сторонний наблюдатель".
Вхождение в этот образ означало, что он теперь заинтересованно наблюдал за всем происходящим с его роднёй, обобщал, анализировал, прогнозировал, детализировал, то есть формировал и актуализировал картину происходящего вокруг него. Своими текущими выводами он не делился ни с кем из родни даже в тех случаях, когда кто-то из родичей вдруг с какого-то перепугу заинтересовывался его мнением по какому-либо вопросу, при этом не отказывая себе в весьма дотошной обезличенной обрисовке общесемейных событий в своих статьях, эссе, новеллах и рассказах. Подобное поведение помогало ему избегать пустых ссор, обид, невыполненных обещаний, выяснений отношений, то есть он взял себе за правило не вмешиваться в жизнь семей его детей, как бы к этому не принуждали существующие обстоятельства. И ему по ходу дела стало психически комфортно проживать в режиме "одновременно здесь и не здесь", что благоприятно отразилось и на состоянии его психики.
И всё же, несмотря на всесторонний универсализм умственно сконструированной манеры безопасного поведения среди родных, Василию Гавриловичу в этот период жизни на ум частенько приходили, к примеру, и такие, противоречивые соображения: "Ну, хорошо, у вас - дети, свои семьи, своя семейная жизнь со своими привычками, распорядком и отношениями, свой круг друзей и знакомых, свои жизненные приоритеты. Всё это без меня, моей жизни никак не касается, поскольку я не предусмотрен вами среди вас. Любые мои эпизодические включения по необходимости в ваш мир с произнесением каких-то слов, с характерным поведением, да и просто - сам факт моего появления среди вас воспринимается как фактор, возмущающий ваше спокойствие и устоявшийся внутрисемейный порядок вещей. Всё это я уже давно понял, в связи с чем теперь и не приближаюсь к вам подобно назойливому комару. И тем не менее я пока ещё жив, пока не отошёл в мир иной. А потому вы сами-то для себя определитесь чётко и недвусмысленно, нужен ли я вам в качестве некой естественной части вашей жизни или тема меня, как существа земного мира, в вашем мироустроении закрыта полностью и окончательно?! Если вы всё же в каком-то виде нуждаетесь во мне, на что я, как разумное существо, ещё продолжаю в глубине души надеяться, то вы уж постарайтесь найти способы непротиворечивого взаимодействия со мной, к примеру, иногда встречаться, возможно, на нейтральной площадке, чтобы вживую обмениваться текущей информацией о ваших и моей жизнях, чтобы жить людьми, а не существовать в качестве существ виртуального плана".
И он затаённо ждал, что хоть кто-то из родни, поняв всю неестественность и бесчеловечность семейных отношений, существующих в расширенном формате между ними, близкими родственниками, озаботится их оздоровлением и преобразованием на человеческий лад...Прошёл год, незаметно проскочил и второй, зачался уже третий год с момента кардинального преображения образа поведения Василия Гавриловича. Никаких особых изменений в его родственном окружении не произошло. Оказалось, что культивирование им обновлённых семейных отношений всех устраивает самым категоричным образом. Жизнь родни как шла, так и идёт своим чередом, как у всех, без каких-либо неприятностей и конфликтов. И если раньше он часто становился источником всяких недоразумений, завершавшихся, как правило, бурными выяснениями отношений или длительным игнором друг друга, то теперь он превратился в "лапочку", поскольку никому ни в чём не мешает, не перечит кому бы то ни было своими колючими словами, затих, старается поменьше попадаться на глаза ретивым молодым прожигателям жизни, безотказно откликается на просьбы о помощи в чём-либо, живёт какой-то ему одному понятной жизнью, короче -не мешает жить кровно близкой родне, ни в чём никого не упрекая и не обвиняя, не призывая к какому-то интеллигентству и приобщению к какой-то непонятной культуре высших слоёв общества. А посему в глазах своей родни, если говорить прямо без всяких экивоков, его внешний облик теперь стал представляться в качестве белого пушистого существа, очень похожего на полярного песца.
Василий Гаврилович, полностью утратив все надежды на воссоздание традиционных и органичных для человека семейных отношений, действительно смирился с существующей ситуацией, при этом ни на секунду не сомневаясь в ползучем, необратимо-неостановимом отчуждении друг от друга его когда-то составлявшей единое целое родни. Не сомневался он и в том, что кто-то где-то когда-то на каком-то уровне подписал семье как таковой смертный приговор, который не подлежит обжалованию.