Немногочисленные присутствующие много говорили. Стандартные, принятые фразы, затрёпанные слова прощания. Кто-то припоминал "счастливые" моменты жизни покойных, их "положительные" качества. Уговаривали себя и других, что всё происходит как нужно. Но прятали друг от друга глаза, разбегались взглядами. Могло казаться, что собравшиеся чем-то виноваты в случившемся. Это было не так.
Просто им было всё равно. В глубине души им было наплевать на погибшего мужчину (они были всего сослуживцами) и на его сына (про него вообще ходили нехорошие слухи).
Безразлично.
Непонятная дань. Непонятно кому. Непонятно зачем.
Две дамы тихо переговаривались чуть в стороне. Прикладывали платки к сухим глазам.
- Кто это так надрывается? - Та, что постарше кивнула в сторону пожилой женщины в красивом черном платке. В меру наложенный скорбный макияж делал лицо этой женщины привлекательным даже в слезах траура.
- Понятия не имею. - Молодая пожала плечами, кокетливо ими передёрнула.
"Сучка", - первая подумала злобно и сдавила в кулаке платок. В слух же сказало печально:
- Какое горе, какое горе. И родственников никого не осталось. Жаль... - потом подумала, -А может это и хорошо. Некому скорбеть.
Пожилая дама в черном красивом платке продолжала плакать и тихо, печально подвывая, стенать. Она работала в похоронном агентстве. Ей сегодня предстояло обслужить ещё три похоронных мероприятия.
Разошлись быстро. Лишь только лопаты рабочих обхлопали холмики. Всё так же, стараясь не смотреть друг на друга.
Между двух свежих могил важно прошел грач, что-то надсадно выкрикнул и, тяжело хлопая крыльями, улетел.
Вдалеке, в самом конце опустевшего кладбища показалась фигура. Стройная фигура высокого человека в строгом черном плаще и старомодной фетровой шляпе с широкими полями. Фигура эта настолько хорошо вписывалась в кладбищенский "крестовый" интерьер, что едва ли её появление показалось странным. Скорее очень естественным. Он легко мог сойти за администрацию кладбища. Хотя... некоторым образом он ей и являлся... своего рода.
Мужчина прямым ходом прошел к свежим могилам. Лишь только он встал между ними, подошли ещё двое. В таких же чёрных плащах и шляпах.
- Оформлять, мистер Верден? - Спросил самый низкий из всех троих. Не дожидаясь ответа он подошел к одной из могил, провел над ней рукой. - Да, это он. 402,319,587,168 double.
- Как-как? - Высокий, Верден всё прекрасно расслышал, но сделал брови домиком и переспросил. Ему было приятно, как его помощник давится длинной цифрой. - Репорт, какой ты сказал у него номер?
- 402,319,587,168 double. - Репорт сглотнул. От этого его кадык скакнул, словно теннисный мяч от стены.
Верден всегда удивлялся, как у такого сбитого и, в общем, полного человека может так сильно торчать кадык. "Во что, интересно, это превратиться, если он похудеет?"
- Да, это он. - Верден утвердительно покачал головой.
- Будем организовывать отправку? - Репорт еще раз, для верности, провел рукой над могилой и посмотрел на своего шефа?
- А зачем? - Верден удивился, на сей раз искренно. - Ему присудили по полной. Красненькую. Что здесь, что там - ему один хрен.
Вздохнул и неопределённо махнул рукой.
Третий всё это время молчал. Он стал так чтобы видеть обоих своих спутников, смотрел внимательно и вдумчиво, но в разговор не вступал.
Одеждой он не отличался от своих спутников. Только поля шляпы он красиво выгнул: спереди вниз, сзади вверх. Пожалуй, единственное отличие. Разве, еще только во взгляде. Его взгляд отличался уверенностью. Уверенностью всегда сытого человека.
****
Ранняя осень погодой не баловала. От частых дождей земля напиталась влагой, стала жирной и вязкой. Ветер терзал желтоватые листочки на березах, старался забраться своими холодными пальцами за воротник прохожих.
На детской площадке гуляли отец с сыном. Две одинокие фигуры смотрелись неуютно среди многочисленных горок и качелей. Мальчик играл в песочнице. Насыпал в ведерко песок, прихлопывал сверху красной пластмассовой лопаткой, вытряхивал в ряд очередную башенку.
Мужчина зябко кутался в тощий плащ, не отрываясь, смотрел на сына.
- Ты не замерз, Руслан? - В чуть встревоженном голосе звучала любовь. - Нет?
Феликс Викторович знал, что опасаться нечего. Шерстяные клетчатые штанишки, от которых сынишка походил на ирландца, толстая синяя курточка - мальчику было тепло. И, скорее, вопрос вырвался непроизвольно.
- Что ты, пап? - Мальчишка задорно усмехнулся. - Мне вовсе не холодно. - Руслан продолжил свою серьёзную игру.
С другой стороны детской площадки, над кованым заборчиком показалась голова. Длинная прядь волос пего-рыжего цвета перекинулась через огромную плешь в надежде прикрыть её. Свежий осенний ветер часто скидывал эту прядь, обнажая голую макушку, от этого Николай Кузьмич - владелец головы и пряди, часто взмахивал рукой, водружая "прическу" на место.
Феликс глубже вжался в воротник. Беседовать с Николаем Кузьмичом сегодня особенно не хотелось. Их беседы всегда представляли собой нравоучительные монологи Кузьмича, в которые Феликс вставлял короткие "да" и "нет", отвечая на вопросы.
"Хна, - подумал Феликс, когда Кузьмич в очередной раз поправил свой длиннющий локон. - Он красит голову хной". Догадка развеселила. Феликс хмыкнул себе под нос. Предстоящая беседа уже не казалась такой ужасной.
- Здра-а-встуйте, Феликс Викторович! - Старикашка почувствовал в Феликсе некоторый оптимизм посему придал голосу гнусную сладость. Как всякий хищник он предпочитал добычу живую, трепыхающуюся - Как ваше ничего?
- Спасибо, нормально. - Феликс сник, почувствовал себя неловко. Он всегда досадовал на свою робость, на неспособность оборвать зарвавшегося старикашку, поставить на место. Всегда оправдывал его возрастом, а себя интеллигентностью.
- Чтой-то плащик на вас помят? - Кузьмич почувствовал скорую победу, решил добить. - Да, вон сзади две складочки.
Феликс стушевался, пробормотал в ответ что-то невнятное, пожал плечами. "Да, плащ нужно выгладить. Неряшливость - плохое качество".
- Вон и сынишки вашего штанишки в чистке нуждаются. Разве это дело? Плохо!
- Что ж поделаешь? Сирота. Без матери мы... вы же знаете... Я не всегда успеваю.
- Плоховато - Старичок противно покачал головой.
Николай Кузьмич, покачивая головой и пустым мусорным ведром, скрылся в подъезде. Феликс присел, на край песочницы. "На мать похож" - Руслан действительно очень походил на мать.
Вспомнилась Анна.
Странно, но из нескольких лет семейной жизни, счастливых лет, в памяти Феликса сохранились всего несколько мгновений. Нет, правильнее сказать, остальные воспоминания, где-то глубоко в мозгу, тоже были, и если постараться то можно было припомнить как они ходили на речку, как целовались до свадьбы и многое-многое другое, но все эти воспоминания сконцентрировались, сжались к двум коротким эпизодам.
Вот она беременная уже на сносях подошла, лишь только он появился с работы.
- Филя, я, кажется, рожаю...
- Ты уверена? - Он сразу встревожился.
- Нет, но... мне кажется...
Вот они взяли вещи (она собрала всё заранее), вышли на остановку, сели в автобус.
В первом роддоме им отказали, сказали, что их заведение "чистое", а у неё насморк и, наверняка, простуда. Они поехали дальше. Большой пустой автобус медленно трусил по дороге, они держались за руки. Обоим было боязно, витала какая-то невысказанная торжественность, причастность к чему-то важному, предстоящему...
В следующем роддоме их приняли. Оказалось, что у неё уже шли легкие схватки, что ещё бы чуть-чуть и... Ему сунули в руки список лекарств, велели привести завтра поутру.
Ночь выпала из воспоминаний. Феликс не помнил, как покупал в дежурной аптеке лекарства, как утром приехал в роддом.
Следующая сцена, самая яркая, врубалась в память резко и сразу. Жестким светом медицинских ламп, ослепительно белыми простынями и запахом хлороформа.
Осунувшееся за одну ночь, измученное лицо на подушке. Аня, Анна Сергеевна, Анечка, Аннушка... Серое лицо, желтые пятна на острых скулах. "Как такое может быть?" - Феликс ужаснулся.
Медсестра яростно махала руками, орала что-то в лицо, потом тянула за рукав, но Феликс совсем её не слышал, будто у телевизора выключили звук. Вдруг Аня раскрыла глаза, они показались ему особенно голубыми и ясными, шепнула:
Взгляд остановился, глаза замутились, мимолетная эфемерная красота испарилась. Умерла.
****
- И сколько он?.. - В разговор вступил третий. Начал он деловито, но осёкся не зная как верно сформулировать.
- Двадцать два года. - Верден понял, о чем хотел спросить проверяющий. - Двадцать лет и два года, мистер Винев.
Винев уважительно присвистнул, он явно не ожидал такой огромной цифры:
- Ничего себе! Удивительно!!
- Долго продержался, дольше чем многие, хотя помню, был случай... - В разговор словоохотливо влез Репорт. Болтун, он жаждал нового собеседника. Работать с неразговорчивым Верденом было ему сущей мукой.
Верден коротко и зло зыркнул на своего помощника, тот мигом понял шефа и заткнулся. Он отошел в сторону, раскрыл толстую тетрадь. Потёртую, в голубой виниловой обложке тетрадь. Долго листал исписанные замусоленные страницы, наконец что-то нашел, принял задумчивый вид, изредка делая карандашом пометки.
- Да, тянул, бедолага. Ведь надеялся, наверное, на что-то. - Винев задумчиво продолжал. Тема его зацепила.
- А что ему оставалось? - Верден отвечал нервно. - По самому трудному этапу пустили. Без права переписки, как говаривали раньше.
- Так Репорт говорил кто-то ещё столько лет... - Проверяющий Винев опять не мог подобрать правильное слово. - Протянул.
- На моей практике нет. По документам кое-что было. - Верден ответил резковато, отсекая дальнейшие обсуждения. "Протянул, - он усмехнулся про себя. - Посмотрим сколько ты протянешь".
- Но Репорт...
- Нет!
****
Туман разбух вовсе, стал мелким, как пыль дождем. Феликс Викторович озяб и засобирался домой, но Руслан залез на качели, потешно стал дрыгать ногами, пытаясь раскачаться.
От влаги разноцветные планки качелей выглядели яркими, сочными. Такими цветами рисуют фрукты в рекламных буклетах. Феликс толкнул сиденье, с металлической штанги полетели крупные капли, Руслан этому очень радовался.
- Давай ещё!.. ещё!!
Руслан взлетал всё выше и выше. Феликс разнервничался, но виду не показывал.
- Сынок, пойдем домой. Я замерз.
- Сейчас папочка, ещё одну минуту. - Глаза мальчишки разгорелись, щеки раскрасил румянец.
Феликс остановил качели.
- Пойдем, сынок. - Он улыбнулся. От этого вокруг глаз собралось солнышко морщинок. - Пора уже.
- Ах так?! - Руслан психанул. - Никуда не пойду. Ты злой! Ты гадкий!!
Руслан упал на песок, стал бить ногами, в истерике рвать на себе куртку, волосы. Феликс опешил, растерялся, потом подхватил сына на руки, повернул к себе лицом, легонько тряхнул.
- Что с тобой, Руслик? Не балуйся. - Он всё еще надеялся, что это розыгрыш, глупая шутка.
- Злой, злой! Тьфу, на тебя. - Руслан неумело плюнул в отца.
Гнев захлестнул. Феликс резко развернул сына, положил на колено и несколько раз сильно шлёпнул раскрытой ладонью. Руслан разорался так, будто его разрывали на части...
Он успокоился только дома.
Феликс искупал его, напоил теплым чаем, отломил большую дольку шоколада.
Через четверть часа Руслан спал в своей кроватке, посапывая маленьким носиком.
"Ну ничего. Подрастёт - исправится. Это детское... возрастное..." - Феликс любовался на спящего сына. Происшествие на площадке стало казаться ему глупой случайностью, ошибкой, накладкой, чем угодно.
Руслан заворочался во сне, улыбнулся. По сердцу Феликса растекся бальзам.
Детские годы пробежали быстро и незаметно. Руслан подрос и расправился. К школе его сверстники превратились в неуклюжих пацанов, Руслан же остался ладным, красивым мальчиком с большими черными глазами и длиннющими ресницами. Это его свойство очень нравилось девочкам, а особенно их мамам, поэтому недостатка во внимании Руслан не испытывал. Но не тяготился этим. Феликс удивился насколько сын быстро свыкся со своим "особым" в классе положением, принял его как должное, стал пользоваться им.
Школа, в которую определили Руслана, была с математическим уклоном. Так захотел отец.
С первым месяцем отгремели "первые звонки", "показательные" и "открытые" уроки, началась настоящая учеба.
- Руслан, будь внимателен! - Каждый вечер они вместе садились за уроки. - Тут очень простое правило...
Феликс Викторович любил математику, да и вообще учиться. Он с наслаждением вспоминал школьные азы. Объяснял сыну задачки, придумывал примеры. Лишь невнимание сына его сильно удивляло, расстраивало.
- Понимаешь? Всё очень просто!.. - Стал рисовать в черновике, объясняя. Через пару минут Руслану стало скучно, он стал посмотреть в потолок, потом за окно, потом на игрушки.
- Пап, можно я в туалет схожу?
- Что? - Феликс оторвался от задачки. - Да-да, конечно. - Он снова склонился к учебнику.
Руслик зашел в туалет, постоял немного, спустил воду. Пока шумела вода, он на цыпочках проскочил мимо детской в зал, запахнул за собой тихонечко двери, включил телевизор.
Отец сидел за учебниками. Смеркалось. Феликс зажег настольную лампу. В черном абажуре, лампа осветила стол, книги, руки отца - все, что попадало в светлый круг. Снаружи, за этим кругом остались сумерки, и только оправа очков тускло поблескивала желтой звездочкой.
Минут через пятнадцать Феликс оторвался, наконец, от задачника, поднял голову. "Куда девался Руслик?" Он встал из-за стола.
Через стеклянные филёнки Феликс увидел работающий телевизор, смеющегося сына.
Всё внутри мгновенно заклокотало, он резко толкнул дверь.
- Что это? Я тебя спрашиваю, что это такое?
- Я тебя жду. - Руслан не отрывался от экрана. - Ты приготовил пример?
- Ах, пример? - Феликс задохнулся от ярости. - Я приготовил тебе пример! Надолго запомнишь!!
Он стал судорожно выдергивать из брюк ремень. Тот застрял и не поддавался. Руслан смотрел на отца широко распахнутыми испуганными глазами. Ткань затрещала, ремень выскочил из брюк.
- Не надо папа! - Руслан разрыдался. - Я больше не буду!!
Но отец уже не слышал слов. Одним сильным жестом он развернул ребенка, подхватил. Ремень, поблескивая пряжкой, запрыгал в руке.
- За лень твою! За наглость! За враньё постоянное! За... - Феликс выдохся, отпустил сына.
Руслан стоял, всхлипывал, размазывал сопли по лицу.
Сердце Феликса облилось кровью. "Что я натворил? Боже мой! Мой мальчик!!" Он прижал сына к груди, гладил его дрожащие худые плечи.
- Прости, прости сын. Я больше так не буду. Я не сдержался. Нервы ни к черту стали... Прости. - Глаза Феликса увлажнились. Он кинулся на кухню, налил стакан водки, стал глотать её, скоро поперхнулся, долго кашлял.
"Ничего - перерастет. Это возраст такой. Все дети такие" - через пару минут водка подействовала. На душе полегчало.
"Все будет хорошо..."
****
- Мне бы хотелось задать несколько вопросов. - Голос Винева сделался обычно-деловитым. - По организации делопроизводства.
Верден нахмурился. Поджал губы. Сегодняшним вечером он находился явно не в духе и оптимизм проверяющего его только раздражал. Хотелось сказать что-то такое, рассказать что-то такое от чего бы этот надутый пузырь сдулся бы моментально, смялся, скукожился под ногами.
- Несколько простых вопросов... - Проверяющий насколько можно смягчил тон. Чином он значился старше Вердена, но это формально. Фактически - нет. - Если хотите можно не сегодня. Вы, вероятно, устали?
- Бог с ним, чем раньше - тем лучше. - Взгляд Вердена несколько расправился. - Репорт, готовь документы. Внимательно только, а не так как в прошлый раз. А мы с мистером Виневым заглянем в одно местечко. Как-никак сегодня пятница.
"Одно местечко" оказалось в двух кварталах от кладбища. Двухэтажное серое здание без каких-либо изысков, десяток ступеней в низ, две массивные деревянные створки дверей, с иллюминаторами как на судне. Верден толкнул плечом створку, пропустил Винева вперед, вошел сам.
Помещение было почти полностью заполнено плотным белым дымом. К сигаретному дыму подмешивался сладкий дым благовоний. Винев стушевался, на лице его застыло сомнение, он отступил на шаг к двери.
- Я не уверен...
- Расслабься. Я знаю что делаю.
На маленькой сцене появилась девушка. Низ и верх синего платья были срезаны наискось. Гладкая золотистая кожа матово поблескивала в свете софита, приятно притягивала взгляды. Её хотелось потрогать кончиками пальцев, почувствовать. Низким бархатным голосом девушка запела блюз. Начала акапелла, затем подключился саксофон. Он зазвучал из-за кулис, потом на сцену вышел саксофонист - парень лет двадцати.
Верден метнулся к стойке, оставив своего спутника стоять одного в центре зала. Вернулся буквально через мгновенье: в одной руке он нес бутылки с коньяком и водкой, в другой, засунув в них пальцы - два квадратных бокала. Он головой кивнул на столик у самой сцены и поставил на него бутылки.
- Через нас будут смотреть на сцену. - Винев замялся. - Я не люблю...
- Успокойся, - Верден раздражился. - Никому ты тут нахрен не нужен. "А меньше всего мне", - молча добавил сам для себя.
И тут же, без всяких церемоний налил в бокал коньяку на один палец и залпом выпил. Энергично выдохнул и повторил процедуру.
- Мне кажется, вы слишком много пьете. - Винев заметил осторожно, боясь обидеть.
- Тебя надолго к нам? - Верден перешел на "ты", спросил коротко, "в упор".
- На семь циклов. Только я не понимаю какое...
- Что так долго? Проштрафился? Подлетел на чем-то? - Верден цинично захихикал.
- Прошу прощения. Я не готов сейчас обсуждать этот вопрос.
- Тогда тебе нужно привыкать, - Верден налил во второй бокал коньяку на два пальца. - И лучше начать прямо сейчас. Дьявольская работа.
Последние слова он произнес с большим чувством, будто оправдывая себя и своего коллегу.
Проверяющий боком посмотрел на бокал, с секунду поколебался, потом залпом, безо всяких эмоций вылил коньяк в рот и проглотил не поморщившись.
Между тем девушка закончила песню, ушла со сцены.
Саксофонист ещё вел свою партию. Тихая мелодия затейливо вилась, сходя постепенно на нет.
- Дружище, ты классно дуешь. Я думаю даже Стен Гетс одобрил бы. - Сказал Верден парню, когда тот закончил.
- Верно старик. Стен действительно хвалил меня в последний раз.
Верден хмыкнул, поднял вверх большой палец. Потом добавил в сторону, будто для себя:
- Ей не идёт петь блюз. Ей нужно петь морна.
К следующему номеру девушка-певица совершенно преобразилась. Винев в первый момент даже не признал её. Синее бархатное платье сменилось пестрой, в коричневых тонах, гавайкой, высокие туфли - маленькими плетёными сабо.
Софит на сцене погас, вместо него загорелась лампа в красном абажуре. Бокал коньяка на фортепиано, рядом длинная сигара. Девушка подошла, сделала маленький глоток, блестящими щипчиками откусила кончики сигары, прикурила. Всё делала неспешно, с большим вкусом, не обращая на публику малейшего внимания. В это время зазвучала труба. Играл парень-саксофонист. Играл отменно. Девушка подхватила и повела мелодию. Она пела "Tchintchiro Ti Na Figueira".
Верден одобрительно покачал головой, буркнул под нос: - Вот это другое дело.
Винев не ответил. Он слушал музыку.
- Интересно всё же. Кто-то тянет всю жизнь, надеется, рвет себя. Хоть сегодняшний 402,319,587,168 double. А кто-то напротив... - Верден опять заговорил о работе. - На прошлой неделе один застрелился, почувствовал что к чему, помучался с годик и застрелился...
****
В четверг вечером, часов уже около одиннадцати позвонил Саня. Друг, с которым Феликс не виделся уже несколько лет.
- Привет, Феликс. Как дела? - Спросил с обычной своей чуть саркастической интонацией.
Не то, что бы Феликс очень обрадовался этому звонку, но, откровенно говоря, из всех друзей и знакомых только Саня мог, случайно встретив на улице, бросить: "Как жизнь?" и Феликс знал и чувствовал, что вопрос этот искренний. И начинал рассказывать, жаловаться.
Они вместе учились в институте: вместе сдавали сессии, вместе гуляли с девчонками. Вместе закончили и поступили экономистами в трест. На этом, правда, их пути разошлись.
Александр Николаевич Стежко чутьём обладал выдающимся. Посидев несколько лет в государственной богадельне, набравшись опыта, он ушел в коммерческую фирму. Потом в следующую, в следующую... Он чувствовал за ясным горизонтом грозу и успевал уйти. Всегда в последний момент, всегда безотказно. Первую фирму обанкротили через месяц после ухода Александра Николаевича, во второй, через несколько дней, застрелили генерального и технического директоров, в третьей сгорел офис, лишь только Стежко с ней расстался.
Встречались они редко. Феликс женился, потом родился сын, умерла жена... Но всякий раз, встречаясь, разговаривая, они чувствовали друг к другу тягу, некоторое духовное родство.
- Всё также бухгалтером? - Саня хорошо помнил, как последний раз Феликс плакался в его жилетку. - Всё также обслуживаешь этих жлобов?
- Саня! Ты же знаешь мою ситуацию.
- Знаю. Поэтому и звоню. - Голос Стежко стал строгим, деловым. - Есть вакансия.
Он произнес это слово особенно веско. Он не сказал "место" или "должность", он сказал "вакансия". Выдержал паузу, давая прочувствовать, продолжил.
- Коммерческим директором. По твоей настоящей специальности. Работа адская. От рассвета до заката, но зато деньги - лопатой. Говорю без преувеличений. - Он замолчал уже надолго. Феликс стал беспокоиться, что что-то произошло со связью, когда Саня снова заговорил: - Это работа для тебя. Я уверен.
- А как же Руслик?
- Наймешь няню. Сейчас это не проблема. - Александр Николаевич заметно занервничал, хотя и старался это скрыть. - При чем тут твой сын? Мы о тебе говорим. О твоём будущем.
- Ему будет плохо!
- Ты вообще слушаешь, что я тебе говорю? - Стежко сорвался, заорал. - Это твоё место! Твоя работа!!
- Нет, Саша... Извини... - Феликс говорил потухшим, бесцветным голосом. - Я... я не смогу быть тебе полезным... Извини.
- Что ты несешь?! Ты понимаешь от чего ты отказываешься?
- Да, Саша спасибо. Я... я понимаю. Прости, ради бога. Я не могу. - Феликс Викторович вдруг, с удивительной ясностью, представил себе от чего он отказывается. Лебединая песня сорвалась, не успев начаться. С первого куплета, с первой ноты. Лишь только растянул гармонист меха, как дал дирижер отбой, отмахнул своей безжалостной палочкой черту поперёк жизни...
- Как знаешь. - Александр Стежко произнес последнюю фразу с ледяным равнодушием. Тут же положил трубку. Не прощаясь.
Феликс долго потом сидел уставившись в телефонный аппарат. В голове раз за разом прокручивался разговор. "А как же Руслик?.. Наймешь няню... А как же Руслик?.. Нет, это не вариант, Руслану это было бы тяжело".
Комната наполнялась сумерками. Сегодня они казались особенно плотными, тревожными. Серая густая вата почти ощутимо вползала в раскрытое окно. Феликс резко задернул шторы, зажег свет. "Руслик! - он сообразил причину беспокойства. - Господи! Двенадцатый час, а его нет!"
В тот же миг в дверь позвонили, потом ещё и ещё раз. Кто-то стоял и нервно давил на кнопку звонка.
Феликс щелкнул замком, распахнул входную дверь, зажмурился от яркого света в коридоре. В дверном проёме стояли две фигуры. Скрюченный Руслан и мужчина за его спиной.
С этим мужчиной, - "Сергеем, кажется, его зовут" - Феликс каждое утро здоровался на автобусной остановке. Они ехали на работу одним маршрутом, обменивались новостями. Несколько раз играли в шахматы. Интеллигенты.
Сергей заломил руку Руслана за спину, крепко держал его двумя руками.
- Что? Что такое? - Феликс забормотал что-то невразумительное совершенно сбитый с толку. - Отпустите его!
Мужчина сильным, решительным жестом втолкнул Руслана в комнату, заговорил гневно:
- Мы давно знакомы с вами, Феликс Викторович, более того, вы мне глубоко симпатичны. Именно поэтому я не стану обращаться в милицию, но предупреждаю: если ваш сын приблизится к моему Марку - я сломаю ему руку! И молите бога, что бы у Марка не было сотрясения мозга!!
Сергей повернулся и, уходя, сильно хлопнул дверью.
- За что ты избил его? - Феликс пытался заглянуть в глаза сыну, но тот упрямо смотрел в пол. - За что? Марк отличный парень. Вы дружили... кажется?
- Он лох.
- Что? - Феликс опешил, ему даже показалось, что он ослышался. - Как ты сказал?
- Он лох. - Руслан брезгливо скривил губы.
- Не смей так говорить о людях!!
- Ты такой же лох.
Феликс задохнулся от гнева. Он подскочил к сыну несколько раз наотмашь хлестанул его ладонью по лицу. Бил яростно, стараясь сломать, сорвать с лица выражение тупого наглого быдла.
Щеки ребенка моментально стали багровыми, из рассечённой щеки капнула кровь. Глаза наполнились слезами. Лицо сделалось наивно-детским, человеческим. Он навзрыд расплакался, убежал в свою комнату, забился в угол кровати.
"Господи, что я делаю? - Феликс устало смотрел на свои руки. Правая ладонь горела. - Что я делаю? Разве так можно?" Он поплелся на кухню. Состояние совершенно апатичное, безвольное. И полное отсутствие мыслей. Казалось любая мысль сейчас будет фальшивой.
"Перерастет - исправится".
"Ничего - будем жить".
"Боже, как невыносимо..."
****
Коньяк мало помалу делал своё дело. Верден ослабил галстук, сдвинул его набок. За решительным начальником показался обычный человек. Только колючие глаза оставались холодными.
Винев, порядком уже захмелев, слушал рассеяно музыку, о чём-то думал, время от времени выпуская в неподвижные пласты синего дыма свою белую дымную струю.
Верден разлил остатки по бокалам, зачем-то напялил шляпу на затылок, поёрзал, пристраивая её поудобнее, подумал и снова снял.
"Ему бы добавить к этой шляпе автомат Томсона - бандит получится чистой воды. Чикагский бандюга", - Что-то шевельнулось в памяти Винева, когда его приятель поправлял свою шляпу. Давнишняя картинка, которую и припомнить-то не сможешь, так, скорее некоторое от неё настроение.
Четыре девушки на сцене танцевали румбу. В коротеньких цветастых платьишках они энергично двигали своими прелестями, осыпали зрителей белоснежными улыбками. Парень-саксофонист подсурдинил свою трубу и, в ритм ею покачивая, весело подыгрывал. Разноцветные сверкающие огоньки отражались от зеркального шара, летали в зале.
- Дьявольская работа. - Верден произнес эту фразу второй раз за вечер.
- Как ты сказал? - Винев соображал ещё прилично. - Сообразил и сразу пулю в лоб?
- Да, так и случилось. Может память плохо подчистили, может умный слишком, может чутьём учуял. - Верден смотрел на проверяющего снисходительно мол, всякого тебе ещё придется увидеть. - Да у него и мера пресечения была так себе. Жена-стерва, паршивая работа, начальник сволочь. Ну, плюс, правда, тёща с ними жила в одной комнате. И сроку впаяли тринадцать лет... Разве это приговор?
Верден красноречиво пожал плечами. Стало понятно, что этот самоубийца сплоховал. Слабак.
****
Одинокий темный вечер.
Последнее время Феликс часто проводил вечер один. Он подолгу сидел, не зажигая свет. Думал. А чаще впадал в странное состояние, когда мысли в голове отсутствовали.
Вечер готовился стать ночью. Сумерки делались всё плотнее и мрачнее. Болезненно ныло сердце, от этого Феликс ощущал беспокойство. Или ему казалось, что от этого? Беспокойство неразличимое, прозрачное и от этого ещё более неприятное.
Стало казаться, что опасность обратилась в физическую сущность и с черными сумерками, заползает через окно, растекается по комнате, душит. С этой мыслью Феликс почувствовал, что ему действительно стало труднее дышать. Он поднялся, хватаясь за сердце задернул шторы.
Не помогло.
"Пойти приготовить ужин?" Руслан приходил теперь всё чаще за полночь. Пропахший табаком, дешевыми женскими духами, потом... Иногда к этим запахам подмешивалась сладковатая дрянь портвейна. Долго пил холодную воду из-под крана, ложился не умываясь.
"Опять ужинать одному, - эта мысль уничтожала аппетит. Но принимать пищу в любом случае было необходимо. - По позже".
Феликс взял со стола дистанционку - "Посмотреть телевизор?"
"А что если бы всё случилось по-другому? Что если бы Аня не умерла? Если б спасли её, а не ребёнка? - Феликс часто задумывался над свой судьбой, но впервые эти мысли обрели форму столь конкретного вопроса. - Или я поступил бы по-другому..."
Он сидел на диване, вертел в руке пульт. В комнате стало совсем черно. Руслана всё не было.
В дверь осторожно позвонили. Два аккуратных звоночка, пауза, ещё один короткий звонок. Руслан открывал дверь своим ключом, а если и звонил, то резко, требовательно.
На пороге стояли два человека в милицейской форме.
- Феликс Викторович Расколов? - Спросил первый, лишь только Феликс раскрыл дверь.
- Да я. А в чем дело? - В голове мелькнула мысль: "Вот тебе и накликал беду". - Что случилось?
Милиционеры не дожидаясь приглашения, прошли в квартиру. Один из них, игнорируя вопрос Феликса, сказал:
- Собирайтесь. Поедем в отделение. Там поговорим.
Второй, между тем, быстрым, но очень цепким привычным взглядом осматривал комнаты. В детской раскрыл шкаф, глубоко запустил руку в бельё.
- Да, что случилось? - С Феликсом вот-вот должна была сделаться истерика. - Никуда я не пойду. Пока...
- Феликс Викторович! - Перебил первый милиционер. Он заговорил очень холодным и злым голосом. - Вам русским языком сказано: переговорим в отделении. Неужели вы думаете, что нам доставляет удовольствие приходить к вам ночью и... всё вот это?
- Да-да, вы правы. - Феликс сломался. Он понял, что произошло что-то ужасное. Что-то непоправимое и спорить уже бесполезно. Поздно.
Кабинет следователя встретил ярким светом огромной лампочки под потолком, привинченным к полу стулом, противным запахом прокисшего пота и страхом. Страх. Он жил в этой комнате.
- Здравствуйте, Феликс Викторович. - Следователь, примерно одного с Феликсом возраста, выглядел очень измученным. - Я, с вашего позволения, сразу перейду к делу.
Он откинулся на спинку стула, ладонями стал тереть глаза и щеки, потом сцепил пальцы за затылком. Феликс очень нервничал. Каждая секунда неведенья казалась ему бесконечной. Ему хотелось вскочить, схватить следователя за плечи и сильно тряхнуть, выбивая ответ...
- Не надо нервничать. - Следователь вернулся за стол. - Вернее нужно нервничать и очень сильно. Ваш сын сегодня совершил изнасилование. В двадцать два тридцать, на детской площадке. В особо жестокой, извращенной форме. Его задержали на месте преступления.
Следователь стал задавать вопросы.
Феликс отвечал вяло. Часто механически, не вдумываясь в суть вопросов. В мозгу застряла, застыла одна картинка, её показал следователь на фотографии: широкая лесенка детской площадки, на голубеньких перекладинах размазана грязная кровь. Рядом валяется изодранная юбка, пятна крови на песке.
"Господи, за что? Боже мой, за что такое наказанье?"
- Феликс Викторович! Феликс Викторович! - Голос доносился откуда-то сверху, как через толстый ватный матрас. - Вы меня слышите?
Феликс почувствовал несколько шлепков по щекам, вернее даже не шлепки, а как голова задергалась из стороны в сторону. Затем в нос, пробивая мозги, ударил запах нашатыря.
- Так лучше? - Феликс разлепил глаза, увидел над собой ослепительное солнце лампочки и лицо следователя. Зажмурился. - На сегодня хватит. Я вас провожу, Феликс Викторович.
До дома шли молча. Первое время следователь держал Феликса под локоть, опасаясь, что тот снова упадет в обморок.
- Что мне теперь делать? - Феликс нарушил молчание у самого своего подъезда. Оказалось, что следователь жил рядом, через два дома.
Милиционер посмотрел участливо. Выражение какое-то близкое, понимающее мелькнуло в его глазах. Выражение тоскливой безнадежности. Такое Феликс часто замечал у себя, когда вечером, после умывания, подолгу смотрелся в зеркало.
- Лучший для вас вариант - откупиться от потерпевшей. Пойти, поговорить с родителями, объяснить...
- Я не смогу показаться к ним на глаза... Да и, что я смогу им объяснить? После такого? Исключено.
- От нас будет дороже. Значительно дороже. - Оба вздохнули. Не сговариваясь. Дыханье в дыханье. - Тогда готовьте ХХ000 долларов судье и тысяч по Х - свидетелям. Адвокату. Возможно удастся что-нибудь сделать...