(к вопросу об эротике и порнографии; из записок театрального осветителя среднего возраста)
- Всё, перерыв окончен! - Режиссёр выбежал в центр студии энергично захлопал в ладоши. - Давай-давай, Стёпа, энергичней, работаем-работаем! В темпе! - Он замахал руками колесом. - Герой готов?
Герой - атлетически сложенный малый с красивым рисунком мышц, услыхав о своей готовности, глуповато усмехнулся и выпятил вперед живот. Из-под полупрозрачных красных плавок агрессивно выпирало его неслабое достоинство, красноречиво подчеркивая степень готовности.
Режиссёр болезненно сморщился, пробормотал:
- Вижу... действительно... герой готов. - И в момент, снова сделавшись энергичным, заворковал, увидев жующего помрежа: - Степан! Хватит жрать, в конце-то концов! Сколько это будет продолжаться? Последний раз тебя предупреждаю! - И опять переменив тон, закричал в пространство студии: - Всем внимательно! Снимаем заглавную сцену! Камера, свет. Посерьезней! Чтоб всё было на раз! Да... - Что-то припомнив он повернулся уже предметно к осветителю. - Да, Анатолий... Анатолий? Ведь правильно? Так вот, вы у нас человек новый... да и в эротике тоже...
Толик, действительно, в эротике был человек новый. Его заболевший друг Пашка попросил. Они вместе работали в театре "Модерн", бывшем "Театре Ленинского комсомола". "Толян, будь другом, - Пашка с умоляющим хрипом выкатил воспалённые глаза, - у меня температура за сорок, а там центральная сцена. Там, наконец, герой оте..т героиню". "Я ж не знаю мизансцены? - Толя слабо отнекивался, уже практически согласившись - уж очень хорошие платили деньги. "Какая там ...? - Павел густо выругался. От этого забористого мата, свойственного только лошадиным барышникам и театральным осветителям, Толя совершенно уверился, что справится. - Ты Ленина освещал?" Пашка задал вопрос провокационный. После него любой уважающий себя осветитель либо соглашается, либо расписывается в полной профнепригодности. "Я освещал все великие вехи и личности, - Анатолий отвечал с горделивым достоинством. - От Бориса Годунова до Ельцина". На том и порешили. "Ты, главное внимательно, куда режиссёр скажет - туда и свети. Ну, там в точку или "лопуха" дашь" - Последняя инструкция которую Пашка смог выдавить из своего осипшего голоса.
- Эротика - это совсем другое дело. - Режиссер заглядывал в глаза, махал перед лицом крючком своего указательного пальца. - Тут, понимаете, всё тоньше, мягче и одновременно острее!.. Улавливаете суть?
Режиссёр говорил "мягше" и "тоньче" стараясь этим подчеркнуть свою мысль. Толик не улавливал. Но с готовностью закивал головой. Режиссера это не убедило. Он еще раз заглянул Толику в глаза и буркнул уже надломленным басом:
- Ладно, там видно будет. Внимательно следите за моими командами и побольше... - он задумался, - поэзии.
Совершенно сбитый с толку, осветитель невнятно пообещал.
- Так! Все готовы? Поехали, мотор! - И тут же, не давая оператору опомниться, заорал: - Стоп-стоп-стоп! Что с героиней? Почему не готова?
Героиня, изображая готовность, приняла такую обольстительную позу, что все присутствующие мужчины опустили глаза в пол. Все кроме режиссера. Тот напротив, с крайней степенью недовольства на лице, подкатился шариком к дивану - центральному месту действия, поставил героя с героиней перед собой и, голосом, не терпящим возражений, стал внушать:
- Что это такое? Что мы снимаем? Порнографию? Нет! - Голос его звенел, возносясь к высоченному потолку студии. - Мы снимаем эротику. Э-ро-ти-ку. Вы знаете, что такое эротика? Чем она отличается от гнусной, мерзкой порнографии?
Крючок пальца уперся Герою в голый живот, решительно требуя ответа. Герой мялся с ноги на ногу точно конь в стойле, но сказать не решался. Такую робость он испытывал в последний раз в шестом классе, на уроке биологии, когда его вызвали отвечать анатомию человека. Режиссёр сжалился, стал помогать:
- Вот допустим Камасутра... что это по вашему за книга?
- Ну... это... это книжка где трахаются. - Выпалил Герой. Он пожал плечами, мол, все это знают.
Героиня мелко захихикала. Режиссер схватился руками за запрокинутую голову. От этого он стал совершенно похож на первый искусственный спутник Земли. Он даже хотел упасть на колени, но вспомнил про белые свои дивные брюки и воздержался. Ограничился только выражением на лице зубной боли.
- Что вы говорите! Боже мой! Мы уже два месяца снимаем фильм, и вы такое заявляете? Ужас! Просто ужас! - Казалось горю и разочарованию не будет предела. Но уже через секунду режиссёр заговорил с привычным жаром. - Хорошо! Бог с ней, с Камасутрой. Забудем. Про Ромео и Джульетту вы помните? - Не дав Герою с Героиней открыть рта, стал увещевать сам. "Накачивать артиста" - как он это называл.
Лысина на макушке, окруженная густым каре вьющихся волос, покрылась испариной. Эта маленькая золотистая плешка была настолько гладкой и блестящей, что в ней неугасимым огнем отражались все лампочки студии. Когда она покрывалась испариной, а это случалось довольно часто, то светилась уже мягким, рассеянным светом, ибо лампочки отражались уже в тысячах маленьких капелек.
- ... Вы вместе противостоите всем ужасам окружающего мира. - Голос режиссёра раскрашивал картинку. Сейчас он говорил низким страшным полу-басом. - Только вы. Вас всего двое против целого враждебного мира. Мастер и его Маргарита, Страдивари и его Скрипка. - Он повернулся к Герою, голос сделался лирическим тенором: - О как вам хочется остаться с ней наедине, укрыться от навязчивых похотливых взглядов, провести рукой по её тонким изгибам, почувствовать пальцами теплоту её лака и, наконец, медленно и вдохновенно сыграть на ней - в стремительном пассаже обрести неземное блаженство!..
Герой слушал раскрыв рот. Он никак не представлял себе, что это действие, то которое он чуть не ежедневно производил с бабами, женщинами и девками можно так красиво изобразить. Монолог режиссёра произвел на него глубочайшее впечатление. Но, непонятно почему, степень его "готовности" заметно поубавилась и смотрелась за прозрачными плавками уже не так выразительно.
- Ну, вы поняли? - Режиссёр спросил напрямик, когда фонтан его красноречия иссяк. - Она - скрипка, вы - маэстро, вы впервые остались наедине, вы играете на ней и наслаждаетесь своей игрой. Это понятно? Хорошо... Славно... Позиция первая: Герой раздевает героиню... ну в смысле всё что осталось...
И, раздражившись на нерешительность на площадке, режиссёр вновь замахал руками, заорал в потолок:
- Поехали - поехали! Работаем!
****
После первой сцены с раздеванием, была вторая сцена с "вдохновением", когда героиня вдохновляла своего "маэстро" глубоким продолжительным минетом. Была третья сцена, в которой Герой, в глубоком пассаже, овладел таки своей "скрипкой" в позиции сзади.
И третья, и четвёртая сцены тоже были...
Режиссёр всё время вскакивал, махал волосатыми руками, взвизгивал и хватался за голову. Требовал вдохновенных взглядов, полных глубочайшего проникновения в духовный мир своего партнера, требовал музыки, поэзии, ещё бог знает чего...
Часто подбегал к Анатолию, сам выбирал светофильтр, требовал то фокусировки луча, то напротив, мягкого рассеянного "мыльного" света. Вскрикивал при этом: "Ну как вы не понимаете?" складывал короткие толстые пальцы в щепоть и чмокал губами.
К пятой, заключительной сцене, все замордавались до чёртиков.
Печальнее всего составил зрелище Герой. Совершенно измождённый он был абсолютно "не готов".
Режиссёрские увещевания результатов не дали. "Смычок" безжизненно висел, наплевав на высокое искусство эротики. Помреж Степан предложил вернуться ко второй сцене. Пояснив, что за его обширную практику этот метод, хотя никогда крупным планом на экране не демонстрировался, но сбоев не давал.
Мужчины стали дружно вспоминать случаи, когда этот метод действительно помогал и в более сложных ситуациях, но Герой от чего-то заартачился, сказал что это не профессионально и что это не его метод. И, надо сказать должное, как-то собрался, напрягся и... смог. Быть может, монолог режиссёра помог, а может ещё что... Нет, конечно, до былых форм он не дотянул, но результат можно было считать приемлемым.
Приступили к пятой сцене.
Это была кульминация. Герой должен был усадить Героиню лицом к себе, затем вместе с ней подняться, забраться на высокую инсталляцию, символизирующую вершины драматического искусства, и только там, вдохновенно, отдаться нахлынувшим чувствам...
Для осветителя это был шок. Такой световой партитуры он не встречал даже в "Чапаеве", когда освещал засаду белых, в которую попал красноармейский авангард.
Рампы раскалились, фильтр на пушке уже дымил и, от едкой его гари, хотелось чихать...
****
Сцену сняли.
В миг, когда режиссёр выстрелил в воздух: "Стоп! Снято!" у всех присутствующих вырвался стон облегчения, и одна и та же мысль родилась в головах всех людей на студии: "О, боже, как хорошо!" Вторая мысль была у всех разная:
"О, боже, как хорошо! - подумал режиссёр, - гениально снято! Я - гений!" Следом пошли мысли ещё более пафосные.
"О, боже, как хорошо! - думал Герой, поглядывая от чего-то на свои руки. - Я думал эта мука никогда не кончится". Впервые половой акт не принёс удовлетворения.
"О, боже, как хорошо! - Героиня прилегла на диван в позу номер четыре. - Мерилин тоже начинала с эротики. Но я лучше..." Она стала мысленно примерять на себя фильм "В джазе только девушки"...
Осветитель Анатолий выключил рампы, погасил световую пушку, измождённо опустился на стул, откинулся на спинку. Мучительно хотелось курить.
"Боже мой, как хорошо, что я только один раз... - Толик подумал и закурил, нарушая все правила режиссёра. - Пусть только пикнет - морду набью!" Мысли осветителя сделались злыми.
И только один человек на студии подумал иначе. Помощник режиссёра Степан. Уравновешенность характера не позволила его мыслям рвануть ввысь, под купол студии с воплем "О, боже...", и смачно ругаться он тоже не стал. У него родилась мысль другая, скупая на слова, но с большим чувством: "Сколько лет снимаем эротику, а такой порнографии ещё никогда не было".
Через четверть часа все разошлись.
****
Выйдя из павильона, Толик первым делом метнулся в пивную. Появился оттуда минут через сорок. В душе еще царил сумбур, но мысли уже удавалось контролировать и колени не дрожали.
До дома решил пройти пешком - проветриться.
Тёплый вечер, солнце багровым диском опускалось за редкие облака, свежий ветерок, молодая листва тополей - пройтись одно удовольствие.
Многочисленные девушки приветливо демонстрировали свои прелести в глубоких разрезах и коротких юбках. Тонкие, обтягивающие бриджи тоже не выглядели целомудренно. В прежние времена Толик с удовольствием разглядывал девичьи бёдра, да и в разрез платья заглянуть не считал зазорным. И делал это при каждом удобном случае. Но не сейчас.
Сейчас, лишь только Анатолий представлял приглянувшуюся красавицу обнаженной, ему сразу виделся режиссёрский скрюченный палец. Он милицейским жезлом летал вверх-вниз и громовой голос откуда-то снизу оглашал: "Это скрипка... Вдвоём против ужасов современного мира", потом спрашивал: "Ты маэстро? Маэстро - это ты?"
От этого пропадало всякое желание.
Толик попробовал несколько раз. Результат был одинаков. Более того, голос с каждым разом становился всё громче и настойчивее.
Анатолий зло сплюнул в сторону, нечаянно попал в болонку гражданина интеллигентной наружности, хотел ещё и нахамить - расправить душу. Но интеллигент заговорил неожиданно голосом режиссёра. Напуганный Толик стал извиняться. Он прикладывал руку к груди и клялся, что "больше ни-ни", что "в последний раз", что "само вырвалось"...
****
Домой пришел в расстроенных чувствах. Совершенно разбитый и опустошенный.
На ужин был борщ. Толик упал на диван, не чувствуя в себе ни малейшего аппетита, но сладкий запах так вызывающе щекотал ноздри, что удержаться было невозможно.
Тарелка борща насытила желудок, подлечила душу. Вторая тарелка уж совсем успокоила. Он весело посмеивался, вспоминая сегодняшний день на студии, усмехался.
- Чего смеёшься? - Катюха - жена Анатолия симпатичная девка двадцати пяти лет мыла на кухне полы. Она подкатала юбку выше колен, завязала её бантом. Длинные рыжие волосы были заколоты на затылке, отчего белая длинная шея красиво обнажилась.
Она чудь подогнула колени и широкими сильными движениями водила тряпкой. Пышные, молочно-белые груди колыхались в такт движениям.
Когда она проходила вперед, Анатолий это заметил, но, памятуя о режиссере, не стал даже пытаться. Когда же она пошла назад и упругая задница, ритмически подмахивая, пошла на него сил сдержаться не стало.
Мозг моментально прострелила картинка, что вот этот крепкий зад с родинкой справа идёт на него совершенно голый. Приветливо помахивает, а между ног хорошо видна уже набухшая и расцветшая...
Анатолий отложил ложку в сторону, запустил руку глубоко в карман. Всё было в полной боевой готовности. Он подошел к жене, сильно и ласково ухватил её двумя руками, подтянул к себе и закинул юбку наверх. То, что он увидел, понравилось Анатолию даже больше, чем он представлял себе.
Катя, чутьем имеющимся от природы только у женщин, поняла, что сейчас её будут еб... И, с радостью, отдалась этому внезапному желанию мужа.
****
Они прошли все сцены. От первой до пятой.
В радостном возбуждении срывали друг с друга одежды, стараясь как можно быстрее. Толик мял груди жены, отчего она иногда взвизгивала и не больно хлопала его по рукам.
Потом прошли сцену номер два. Анатолий с наслаждением наблюдал, как его член погружается в маленький женский ротик, как на нём остаются следы губной помады, как они размазываются по стволу. Радостно чувствовал щекотание шершавого язычка и наблюдал, как ловко он летает вдоль...
Третья сцена тоже была великолепна. Толик взял жену сзади. Развел в стороны мягкие округлости и обалдел. От увиденного он просто задохнулся. Вошел одним движением, с приятным бархатным шлепком.
- Ну что ты как голый в баню? - Катюха возмутилась, но уже двигала вперед-назад задницей.
Толя не отвечал. Слишком было приятно. Он то наклонялся, ложился на женскую спину, сдавливал и оттягивал груди, то откидывался назад, наблюдая как... "Блин, как красиво!"
Ему припомнилось его детство, техникум, где он обучался на автослесаря и уроки по устройству двигателя. Преподаватель крутил рукоять и поршня с шелестом гоняли в цилиндрах туда-сюда... От такой аналогии Толик усмехнулся и наддал. Сопение, охи и мягкие частые шлепки наполнили комнату.
Возбуждение росло, рос и темп. Вот-вот...
- Подожди! - Катя оттолкнула мужа, перевернулась на спину.
Наступила сцена номер четыре. Толик высоко задрал её ноги, потом развёл в стороны, полюбовался картиной, приставил свой "смычок" к "скрипке" и заиграл...
Четвертая сцена затянулась. Она разбилась на кучу маленьких действий: легендарную позу шестьдесят девять, и "наездников", и "сверху", потом "сидя" и "сидя наоборот". Было здорово. Особенно наблюдать, как ходит поршень. Как он выходит, почти до конца, обнажая головку, как он потом "чпок" - яростно входит в женское лоно.
К пятой, заключительной сцене оба изрядно устали.
Толик сел на край кровати, усадил жену к себе на колени, медленно ввёл натруженный "смычок".
Они стали плавно покачиваться. Медленно, чуть-чуть. Темп позволял прочувствовать, ощутить до глубины.
Так гурман наслаждается десертным вином: откусывает маленький кусочек твёрдого сыра, отпивает глоток, держит его на языке, катает под языком, проглатывает и чуть приоткрывает рот, впуская каплю воздуху. И в этом рождается букет вкуса.
Они наслаждались друг другом, каждым мгновением, каждым миллиметром их молодых горячих тел, каждым движением.
Волна нестерпимого, невероятного блаженства подхватила и понесла... Темп возрос многократно, движения слились в одну неразделимую судорогу и, наконец, разрядились огненным фонтаном в головах.
Без сил они упали на подушки и несколько минут так и лежали одним общим телом.
- Ох, какой ты был сегодня горячий! - Катя ласково потрепала вихор мужа. - С чего это ты так возбудился?
- Да на работе... это... эротики насмотрелся. - Толик саркастически хмыкнул, представляя, что бы сказал на это режиссёр.
- Я тоже хочу. Принёс бы кассету посмотреть. - Жена, играя, закапризничала.