Другой автор в другой балладе писал о Тамерлане, что добыл-таки в конце жизни Мел Судьбы. И что Мел этот будто бы исполнял любые его желания... Очень даже это может быть. Я, во всяком случае, тоже слышал нечто подобное.
Душным августовским вечером, попивая на троих портвешок в парке у фонтана; нам поведал эту историю примкнувший алкаш. Он получил полстакана "за посуду" - складной стаканчик, - и, вероятно, из чувства благодарности, начал рассказывать. Предупредив чтоб "не ржали" и что эта быль сталась с ним и с его приятелем в прошлом годе; что он видел всё своими собственными глазами - до бесследного "поглощения" приятеля - и вообще "врать не имеет привычки".
Предыстория:
...Земля была безвидна и пуста, и тьма над бездною; и было только Слово...
- Слово. - Произнёс Первый Из Неделимого Триединства ("произнёс" - не совсем верное... верный термин: ещё не было ни звуков, ни речи - ничто ещё не начало быть).
- Слово. - Ответил Второй.
- Наступит время и ему потребуется помощь. - Третий.
- Тогда появится пророк, который сможет Слово облекать плотью. - Решил Первый (хотя "решил"... нет, решало Триединство; скорее "озвучил").
- Написанное Слово. - Дополнил Второй. - В Святой книге.
И меньше горчичного зерна, семя божественной силы взвилось над твердью. Взвилось - и растворилось в воздухе до срока, чтобы через сорок сороков попасть с зеницу человеческого ока - и наделить его способностью написанное Слово делать явью и превращать в реальность. Дабы исполнились в конце-концов древние пророчества.
Быстро сказка сказывается... но и сорок сороков прошли. Настал час передать силу людям.
Да так повелось на земле, что каждое благое дело компенсируется недобрым, и зло рождает собою добро, а самое зло зачинается в добром чреве. В общем, попало семя в зеницу ока... да неграмотен человек оказался. Ни единой буквы не мог прочесть... з-зараза.
История:
На Цветном бульваре, где он огибает цветочное кольцо и пересекается с проспектом Труда; у самого ЦУМа на брусчатке сидел киргиз-башмачник. Сидел, и являл собой едва ли не самое диковинное украшение бульвара: в высокой национальной шапке (красной расшитой узором), в ярком войлочном халате, в кожаных сапогах; сидел на выправку, как статуя Будды. И вовсе он был ещё нестарый, а такой матёрый мужичина, с лицом бронзовым от загара, и даже не бронзовым, а добре-кофейным; с выражением на этом лице чуть надменным и знающим себе цену. Сидел, и починял ботинки. Для этого перед ним на коврике лежали несколько разных шил, крючок и моток насаленной дратвы - клею он как-то не доверял. Неделя от недели, киргиз перемещался вдоль бульвара: обновляя таким манером клиентуру и спасаясь от жаркого солнца летом или мороза - зимой.
Как-то по-весне, когда листочки-цветочки ещё не распустились, и всех красок на бульваре была ярче курага перед киргизом (а была она пронзительного желто-оранжевого оттенка), от тротуара с визгом отъехала машина. Поднявшееся облачко пыли накрыло башмачника, он взмахнул руками, чихнул - "Шайтан-арба!! Чтоб тебя... и всех твоих родственников..." - и стал протирать глаза. И даже не заметил, как вошло к нему вместе с пылью семя божественное; и никакой особой силы не почувствовал, ибо грамоте нигде и никогда не обучался.
Другим постоянным элементом бульвара была старушка. Она обычно здесь прогуливалась: появлялась в дальнем конце Цветного, доходила до ЦУМа, разворачивалась по кольцу и возвращалась домой другой параллельной улицей. Такой вот моцион, с непременной книгой в черном коленкоре.
Такие персонажи есть в каждом городе с Историей (именно с историей с заглавной буквы "И"). Эти люди своим бесконечным долголетием, своей памятью, как спицами каркаса пронзают-стягивают прошлое с будущим. Наша старушка отлично помнила, что облезлый дом на углу был когда-то - до исторического материализма - домом полковника Копова; а рюмочная - булочной немца Мюллера. Помнила и рыкающие "глав-сбыт-снаб-продмаги". Но всё это было в прошлом, а потому окутано сладкой дымчато-розовой аурой; возможно, оттого что там оставалась её молодость... как знать?
Теперь же губы старушки всё чаще кривила желчная усмешка. "Интересно, - думала она, чуть приподнимая вуаль, - позволил бы градоначальник открыть магазин "Телек"? Или супермаркет "Мир вкусов"?.. О-о-о! да это ещё не предел! Что вы скажите на это?" Старушка, с пренебрежительной чопорностью, останавливала какого-нибудь прохожего, по-французски здоровалась и спрашивала, показывая на вывеску:
- Там действительно это написано или, пардон, мои глаза уже позволяют себе шалости?
- А что такое? - прохожий недоумевал.
- То есть этот магазин действительно называется ...?
Встречалась ли она с башмачником? Конечно; много раз. И никогда не говорила с ним. Расправивший острые плечи, немногословный этот мужчина-статуя напоминал ей генерала Врангеля; а потому был чем-то совершенно недосягаемым... невообразимым, как мечта, как идол! (не пытайтесь пристроить этому диагноз - никто не знает, чем закончится наша с вами старость).
И в тот день впервые произнесла:
- Не тратьте на них своего гнева!
Киргиз прочистил глаза и уселся, вернув себе строгость. На старушку он взглянул коротко; не ответил. Та продолжала:
- Это мещане! Жалкие филистеры, рабы собственных похотей и желаний! - Старушка распалялась; киргиз оставался непроницаем. - Они смотрят на мир через призму своего кишечника и измеряют картины размерами своих комнат! Жалкие! Жалкие и бедные! Да-да, бедные морально, нищие фантазией! Вы посмотрите, как они называют свои лавки: "Сладкая энигма" и "Мечта Гаргантюа". - Бровь башмачника чуть приподнялась, старушка шагнула ближе. - Иногда мне снится, что весь этот бред, вся эта какофония по мановению волшебной палочки делается реальной! Ох, как вытянулись бы их обывательские физиогномии!
Башмачник кивнул; болтовня старухи была ему глубоко безразлична - у него был свой интерес.
- Вы читаете библию? - Неожиданно спросила старушка.
Выдержав паузу, киргиз гордо ответил:
- Нет.
- Как? - Дама получила смертельную рану.
- Неграмотен.
Убита. Какое-то время она ещё стояла, потом пошатнулась и собралась уходить.
- Скажите! - Подал голос киргиз. - Что здесь написано?
Вот уже неделю башмачник сидел перед новым магазином с шикарной витриной; неделю его фантазию будоражил дивный вид.
- Три толстяка. - Шепнула дама.
- Как?
- Три толстяка! Одежда для полных!! - голос сорвался на визг.
- А-а - Протянул "Врангель".
И ничего не произошло: написанное слово не облекло плоть, не стало реальностью. Наделённый божественной силой башмачник должен был прочесть Слово сам.
А недели через две-три, утром, лишь только башмачник разложил инструмент, подбежала молоденькая девушка. Она принесла чинить туфлю. Быстро пролепетала что ей некогда, что ей дали ещё одну группу, а ещё нужно закончить монографию и здесь она бывает редко - подруга посоветовала хорошего мастера - и когда он закончит, то должен позвонить - она приедет и заберёт туфлю. Девушка нацарапала на линованном листке номер телефона и имя "Лида", и всунула бумажку в руку башмачника.
- Нет.
- Что нет?
- Не умею читать.
- Как? - Спотыкнулась Лида. На миг её прелестный лобик прорезала морщинка, но тут же разгладилась, и лицо просветлело: "Какая удача!" - мелькнула мысль и она сказала: - Через четыре квартала за поворотом стоит дом со шпилем, вы знаете? - Киргиз кивнул. - На третьем этаже, квартира от лестницы прямо. Приходите каждый вечер в восемь, как только закроется булочная; я буду ждать. Будем заниматься.
Заниматься, естественно, русским языком.
Башмачник до вечера колебался; уколол несколько раз палец и порвал нить прежде чем решился идти.
Лёд тронулся. Киргиз ежевечерне водил пальцем по букварю; Лида - она оказалась преподавателем-методистом - учила его правильно держать ручку и требовала учить буквы. Её монография полнилась уникальными наблюдениями.
Точной цифры, сколько продлилось обучение, история не сохранила, но вот как-то вечером, уже после занятий башмачник постучал в дверь своего соседа.
"Мы в тот день объект сдали, - пояснил наш поддатый сказитель, - я был немножко под мухой. Ага. Открываю - стоит: лицом чёрен и глаза безумно бегают. Я сразу понял, что что-то не так. Ты чего, говорю, приведение Тамерлана увидел?
- Болен я... Злой дух вошел в нутро.
- Да брось ты. - Говорю. - Заходи, разгоним демонов.
Поддали по стакану; киргиз всё лепетал про духов, про какие-то ожившие буквы. Ну, думаю, слетел мужик с катушек. Надо ещё коньячку взять.
- Посиди, я мигом.
- Я с тобой!
Пошли вместе. Улицы уже пусты, фонари горят, тепло - благодать, одним словом. Киргиз перед вывеской остановился, губами зашевелил:
- Вот смотри! - И произнёс: - Бо-га-тырь!
В воздухе что-то дёрнулось, будто как повернулось справа налево; в переулке цокот копыт, и конь заржал; я глядь - всадник! Шлем, кольчуга блестят, меч сбоку; коня на дыбы поднял, развернулся бешено и вверх по бульвару погнал. Хмель из меня вон, стою тверёзый, как лист.
- Это ты что ли? - А он только кивнул и побледнел. - Не может быть! Давай этот.
Подошли к другому магазину; он палец поднял, читает по слогам:
- Им-пе-ри-я ме-бе-ли.
Опять воздух провернулся, витрина задрожала, как круги по воде, и я чувствую, что нас туда затягивает. Ну, эскалатор невидимый или водоворот. Р-раз - мы уже внутри. Мама дорогая! Коробки домов стоят - как шкафы в канцелярии, гигантские шифоньеры рядами, книжные полки. По паркетной мостовой диван проехал, а мимо нас мягкое кресло прогуливается со стулом под ручку. Потом-то уже, когда вырвались, подумал, что белочка нас настигла, белая горячка, а тогда всё так реально - даже сомнения не возникли.
- Так, - говорю, - читай что-нибудь, чтоб мы назад вернулись.
Стали искать витрины или таблички - а нету; ни буковки ни словечка. "Э-э, - думаю, - пропадём мы тут, между корпусной и мягкой". И вдруг, как выстрел: "Паспорт!" - у меня с собой паспорт был. Открыл на странице прописки:
- Читай!
И только он адрес разобрал - сидим уже в моей комнате.
- Ты, - говорю, - больше варежку на таблички не разевай, и разную гадость не читай. И к учительнице не ходи.
А сам стал за киргизом присматривать. Когда с работы шел по бульвару, заходил за ним; наши комнаты были в общаге дверь в дверь. К осени он в хвост улицы передвинулся; а там один магазинчик был... Я ему настрого заказал читать названье. Чувствовал - плохо кончится. А его, видать, любопытство-то подтачивало. Тогда я ему бумажку с обратным адресом написал - крупно так, печатными буквами - и к халату булавкой приколол. На всякий случай.
Да шила в мешке не утаить. Я в тот вечер на работе задержался, иду - злой как чёрт. Смотрю - нет его на месте; у меня сразу иголочка заколола под сердцем. Пошел быстрее, глядь - а он стоит перед витриной: губами шевелит и пальцем водит, мля... первоклассник.
- Стой! - Кричу. - Дурак! пропадёшь, сгинешь!
Не успел. Воздух дёрнулся, провернулся и только всплеск послышался, будто в воду тело упало. А больше я его не видел".
Рассказчик смолк, молчали и мы. Диск солнца безразлично опускался за деревья.
- Погоди, а что на магазине было написано?
- Вы не поняли? Я думал сообразите. "Мир водки" - вот, что там было написано.
- А я что говорил? - Мрачно процедил Толя Цилерман, когда мы расходились. - Ещё вопрос кто виноват более: пишущий или читающий.