Название: Немирные миротворцы и пятьсот тонн льна. Автор: Mahonsky и Johnny Muffin Персонажи: Россия и все-все-все Рейтинг: PG Жанр: с претензией на юмор Дисклеймер: все чужое. Предупреждения: политика, легкий ООС.
Они так и не научились жить в мире. Но отчаянно пытаются.
Иван Брагинский стоял у окна и напряжённо думал. За окном стояло июльское пекло. Стояло непоколебимо и твёрдо, не уступая от своих тридцати семи в тени ни градуса в пользу глубокого заблуждения мировой общественности о вечной мерзлоте, окутывающей Россию не менее 365 дней в году. Пахло Чёрным морем. Доведённые ленивым маревом до исступления, в кронах деревьев трещали цикады. "Бж-бж-бж", -- вдруг начал вторить им лежащий на подоконнике мобильник. - А кому сейчас легко? -- сочувствующе сказал Россия и потянулся к телефону. На мигающем дисплее было написано "Царь". - Здравствуйте, Владимир Владимирович. У меня всё отлично. Я почти придумал, как сделать в Сочи много снега к Олимпиаде. На письменном столе лежал вырванный из тетради лист в клеточку, на котором размашистым и по-мальчишески разваливающимся почерком было выведено: "Операция "Снег в Сочи"". И ниже: "План А. Перенести город Сочи на Соловецкие острова, где и разбить Олимпийскую деревню". На этом конспект предстоящей операции обрывался. - Ваня, -- предостерегающе и доверительно говорил тем временем голос в трубке, -- имей в виду, что изменение орбитальной траектории или угла наклона земной оси -- не выход из данной ситуации, -- повисла выжидательная пауза, после которой было добавлено уже с нажимом: - Это выход из другой ситуации. - Понял, Владимир Владимирович, -- со вздохом ответил Брагинский, решив, что изображать наивное непонимание дальше не только невежливо, но и опасно для здоровья. -- Я подготовлю отчёт к концу месяца. Россия с тоской посмотрел на лист в клеточку, лежащий на столе, и продолжил слушать. И чем дольше он слушал, тем большей тоской наполнялись глаза. - Вот оно что, Владимир Владимирович. Какая странная идея. Нет, я понимаю, что не обсуждается. Просто, странная идея. Сколько у меня времени? Неделя? Хорошо, Владимир Владимирович, я постараюсь. - Не старайся. Делай, -- был жёсткий ответ, и связь оборвалась. Россия рассеянно внимал коротким гудкам и пытался вспомнить, где мог слышать эти слова раньше. Он подошёл к столу и в который раз за утро просмотрел вчерашние каракули. Ей-богу, что ни царь, то с прострелом в голове. В душе Иван понимал, что нехорошо так думать, но, получая очередное задание свыше, всякий раз невольно приходил к такому неутешительному выводу... То город на болоте отстроить, то БАМ с ТРАНССИБОМ протянуть, то засеять тундру кукурузой. Теперь вот снег по колено на Чёрном море сделать. Что ж, по крайней мере, у него есть официальное разрешение целую неделю не ломать голову над последним. Теперь у него аж семь дней, чтобы ломать голову над другим ответственным поручением. Не без удовольствия, со странной радостью, Брагинский перевернул лист и принялся писать. Через минуту он оторвался, чтобы перечитать написанное. "Международный конкурс на самое доброе и мирное изделие из льна". Иван снова перевернул лист и глянул на операцию по заснеживанию Сочи. И опять перевернул, вникая в смысл только что полученного задания. Россия нахмурился. Чувство радости не ушло, но стало более понятным: так ликуют смертники, которым в последний день перед казнью заменяют повешение на расстрел. Впрочем, надежда всё равно была. "Международный" -- значит, мучается с этой ерундой сейчас не только Россия. По крайней мере, хотелось верить, что этот конкурс чуть более международный, чем Восьмое марта, когда из всех стран мирового сообщества только один Иван и вынужден просыпаться засветло, покупать два веника цветов, тащиться сначала к Ольге, потом к Наталье, желать каждой счастья, прощать долги за газ, готовить обед, мыть полы и заниматься прочими немужскими делами. За окном плыл воздух и трещали цикады. "Бж-бж-бж", -- снова принялся подпевать телефон. Брагинский посмотрел на дисплей, сделал глубокий вдох и нажал на зелёную кнопку. - Ваааааааааняаааа, -- взревел нежный голос. - Да, мне тоже не нравится эта дурацкая идея с коллективным творчеством. - К чёрту это твое кол-кол-коллективное... -- девичье горе захлебнулось во всхлипах. -- Батько опять не разрешает мне за тебя зааааамуж. Нефть теперь да мя...мясо...Так и останусь старой де... де... -- в трубке выразительно шмыгнули носом, -- деееевой! - Непременно останешься, если не высморкаешься, -- постарался, как умел, проявить братскую заботу Россия. -- Прав батько. Нельзя сестре за брата замуж выходить. Особенно, когда брат против. Плечом прижав трубку к уху, Брагинский подтянул к себе несчастный тетрадный листок и, придерживая его свободной рукой, принялся рисовать на полях нервные узорчики, слушая, как на другом конце линии то затихают, то возобновляются всхлипы. - Ага, против. Вот мне давеча Торис рассказывал про оккупацию -- он, между прочим, тоже против был. И сейчас против -- а ты всё равно за ним волочишься. Наталья шмыгала носом. Иван расписывал ручку. Чернила шли комками, отчего узорчики получались недописанными и более нервными, чем обычно. - Да не был он против, -- вяло сопротивляясь, пробурчал, наконец, Россия и ощутил острый приступ малодушия. Конечно, он должен был сопротивляться куда сильнее. Вновь и вновь втолковывать Беларуси, что любит её только как сестру, и убеждать, что за Литвой он ничуть не волочится. Но вместо этого каждый раз оправдывал себя тем, что у Ториса кости срастаются гораздо быстрее, а он, Иван, и так всё детство с переломанными пальцами проходил. Понимая, что показательное выступление не достигло цели и разговор входит в привычное русло, Беларусь на всякий случай решила попытать счастья: - Ваня, может, все-таки?... Затрещало в трубке. Затрещал разрываемый ручкой лист. - Вот ещё! -- Иван усмехнулся, но как-то нервно. -- Я, в отличие от некоторых, делом занимаюсь, а не истерики закатываю. Ты мне лучше скажи, дашь пятьсот тонн льна или не дашь? - Зачем тебе столько, братик? -- полюбопытствовала озадаченная внезапной сменой темы Беларусь. - Сотку себе простынь, накроюсь и поползу в сторону кладбища. -- Россия разобрал ручку и, вытащив стержень, принялся в него дуть. -- Так что, дашь или нет? - А деньги? -- сменив гнев на милость, оживилась сестра. - А год назад ты бы попросила волшебное слово. Совсем взрослая стала. - Я ещё про Голодомор рассказать могу, -- хохотнула Беларусь. Брагинский судорожно вдохнул и закашлялся. - Не надо! -- прохрипел он, отдышавшись. -- У Украины лучше получается. - Вань, что с тобой? - Пастой подавился. - Паста-паста... А "макароны", значит, уже никак не сказать? - Да я другой пастой. От авторучки. На миг воцарилась такая тишина, что, казалось, умолкли даже цикады. Ещё через миг по обе стороны телефонного разговора разразился адский хохот. - Будет тебе лён, будет, -- усмирив смех, ответила Беларусь и оборвала разговор. В отрывистых далёких гудках всё ещё чувствовалась её улыбка. На душе было тепло. На языке было вязко и невкусно от масляного привкуса пасты, которая из авторучки. Россия испытывал противоречивые чувства. Надо было работать. На улице, как ни в чём не бывало, оглушительно трещали цикады и беззвучно плавился асфальт. "Бж-бж-бж", -- телефон зажужжал надрывно и почти в унисон. Не глядя, Иван взял мобильник и, замахнувшись, выбросил в открытое окно. Вот и пусть жужжит с собратьями, а ему надо работать. Через неделю Брагинский явился на конкурс. Явился с опозданием. Усталый, растрёпанный и с куском водопроводной трубы наперевес. Нет, он не был зол. Он просто хотел привести себя в божеский вид после недели творческих мук, но когда в ванной выяснилось, что горячую воду отключили из-за профилактики на местной котельной, а холодную -- согласно суточному графику, то трубы как-то сами собой выдернулись из стены. Нужно ли говорить о том, что одну из них Иван захватил с собой по старой привычке? Мировая общественность, ранее оживлённо галдевшая в зале, осеклась. Быстрее прочих, как всегда, очнулся деятельный Альфред. - А вот и Россия! Без тебя не начинали! - Всё-таки опять мировая война? -- с энтузиазмом улыбнулся Иван. - Нет, мой агрессивный друг, это всего лишь культурный миротворческий фестиваль, посвящённый добру и справедливости. - В четырнадцатом году Германия то же самое говорил. И в тридцать девятом. - Россия, это был не фестиваль, а военный парад! - тут же возмутился упомянутый выше немец. - Ага, по городам и сёлам Европы. - Именно! -- хором возопили три голоса со знакомым до боли акцентом, -- а потом явился ты со своей эвакуацией и оккупацией и даже не дал досмотреть! - Было бы на что смотреть, -- фыркнул Россия. - Что?! -- оскорбился Людвиг. - Ага! -- обрадовалось трио, -- А про оккупацию отрицать не стал! - Это не оккупация, а защита исконно-славянских территорий. - Ну-ну, братец. Тебе дай волю, ты весь мир перезащищаешь. - Нет, Ольга, тебя я защищать не буду. - Ах, так?! -- сестринская обида вылетела прежде самостийных амбиций. - Ты будешь защищать мир вместе со мной. - А я? -- пискнул мрачный девичий голос по правую руку. - И ты, Беларусь. А если мы еще Китай с Бразилией позовем... - Люди, этот псих ненормальный опять за старое! - И это говорит человек, который видит гномиков... - Молчал бы уж, специалист по тарелочкам! Медленно, но верно культурный фестиваль превращался в некультурный балаган с аннексиями и контрибуциями после занавеса. Но вдруг в общем гомоне кто-то негромко сказал: - Кажется, вы все опять забыли, по какому поводу собрались. Зал наполнила удивлённая тишина, время от времени нарушаемая доносящимися с разных концов стола обрывками фраз: - Греция... - Он спит с открытыми глазами... - ... и говорит во сне... - Так, может, он не спит?... - Мы собрались здесь, -- невозмутимо продолжил свою речь Геракл, -- чтобы заложить ещё одну добрую традицию, которая помогла бы нам жить в мире. Так как Олимпиада случается раз в четыре года, а война -- раз в год, то всем нам крайне необходим ещё один праздник, на время которого будут прекращаться все войны. Мне показалось, что ежегодный праздник льна -- хорошая идея, ведь лён растёт почти везде, а значит, каждый сможет принять участие. -А значит, никто не сможет выдумать предлог, чтобы отвертеться, -- тихо передразнил Россия, слегка раздосадованный тем, что с третьей мировой всё опять обломилось. - Можно и так понимать. Америка, кажется, когда появился Россия, ты хотел что-то сказать? - Точно! - тут же отозвался американец, которого никогда не надо просить дважды, когда дело касается публичных заявлений. -- Посовещавшись, мы решили, что для праздника льна, посвящённого миру, особенно символичным будет то, что мы сумеем сделать сообща! Брагинский непроизвольно напрягся: когда Альфред употреблял в одном предложении слова "посовещавшись", "мы" и "решили", а российская сторона не была в курсе дела, всё заканчивалось, как минимум, очередным международным скандалом. Пока Иван думал, кто конкретно из присутствующих подразумевался под "сообща", Америка продолжал говорить: - И, так как мы не смогли дозвониться до России, то решили, что ещё более символичным будет сделать из льна подарок для того, кто остался в стороне! Иван смущённо улыбнулся. Он привык забирать подарки у других, но чтобы другие дарили ему подарки сами -- это было непривычно. - Подарок... мне? -- недоверчиво переспросил он. - Подарок! Тебе! -- сияя, ответил Америка и торжественно достал из-под стола коробку. - Вы дарите мне коробку? -- ещё больше удивился и смутился Брагинский. Ерунда, конечно, но всё равно приятно. Можно, например, черепашку завести. Можно даже живую. - Нет, мы дарим тебе то, что находится внутри! -- и американец принялся с энтузиазмом разрывать упаковку. -- Та-дам! -- пропел он, вытащив наружу огромную рубаху с длинными рукавами. - Надевай! Успокоившаяся было бдительность снова неприятно закопошилась в мозгу, но тут все вдруг повскакивали со своих мест, окружили Ивана и активно принялись помогать. - Вы решили подарить мне...-- всё ещё смущённо улыбаясь, сказал Россия, когда суета закончилась и мир расступился -- ... смирительную рубашку? Руки были надёжно связаны за спиной. - Именно, Россия! Ради мира во всём мире! -- снова с упоением затараторил Америка. -- Сначала мы все собирали лён... - Неправда, братец, не все, я весь свой лён отдала тебе. И у Ольги заняла! - Так вот куда делся весь мой лён! - Девушки, спокойно! Дайте мне закончить. Так вот, сначала мы собирали лён. Потом я предложил свою благородную идею... Куда уж благороднее... - Людвиг педантично подсчитал все расходы. Не поверишь, никто никому не остался должен! В это, в самом деле, сложно поверить... - Франсис занялся дизайном... Значит, неспроста показалось, что фасон дамский... - Артур украсил вышивкой... Так вот откуда гладь. И хоть России был милее крестик, дарёному коню, как говорится, в зубы не смотрят. - Торис, Феликс и Райвис соткали полотно... Вот ведь, а говорили, не умеют... - Хонда разработал сложную технологию терморегуляции... В самом деле, несмотря на то, что рубашку напялили прямо поверх пальто, жарко в ней не было. - Венециано расписал ткань узорами... То, что на первый взгляд воспринималось как абстрактные, но красивые узоры, при более детальном рассмотрении оказалось очертанием территории России, испещрённой линиями границ, замаскированными под виноградные лозы и макароны. Ещё более детальное рассмотрение позволяло различить нарядные надписи. Например, там, где обычно было слово "Курилы", теперь красовалось "Япония", а вдоль большей части Сибири вальяжно тянулось слово "Китай". - Ки... Китай? - Да-да, я чуть не забыл про Яо... - И ты, Брут... -- вздохнул Россия, но вдруг почувствовал, как что-то знакомое кольнуло шею под воротником. Он инстинктивно обрадовался гораздо раньше, чем понял, в чём дело. - Без паники, товарищ, в конце концов, всё было сшито в Китае, -- улыбнулся в ответ Яо и заговорщически подмигнул. И тут Брагинский вспомнил, что такое знакомое покалывает за воротником. Ярлычок "Made in China" был знаком, можно сказать, с детства. Россия напряг плечи и почувствовал, как затрещали нитки по швам. Куски смирительной рубашки падали на пол в абсолютной тишине. И только восхитительно громко шелестела ткань. - Хм. Вижу, даже знаменитый дядюшкин узел не помог делу, -- первым нарушил молчание Геракл. Голос его звучал виновато. -- Кстати, Россия, как идейный вдохновитель праздника я обязан поинтересоваться, а что насчёт тебя? - В смысле? -- Россия увлечённо выпутывался из остатков рукавов, стараясь не поднимать головы и не встречаться взглядом ни с кем из окружающих его наций. - Ты не участвовал в воплощении общей идеи. Но ты ведь принёс что-то от себя? Брагинский понимал, что освобождаться от лохмотьев вечно невозможно, а значит, рано или поздно придётся отвечать. Перестав откручивать ниточку от восхитительной глади гобеленовым стежком, Россия окинул взглядом столпившихся в зале людей. - Дело в том, что у меня с самого начала было слишком много идей, но все они воплощались как-то не так. Как ни подумаю сплести что-нибудь красивое и вечное, так каждый раз в результате получаются то танки, то ракеты, то атомоходы, то подводные лодки... -- увлёкшись, Брагинский всё перечислял и перечислял, загибая пальцы, в то время как лица мировой общественности становились всё напряжённее и напряжённее. -- А вчера я сплёл... впрочем, об этом я пока рассказать не могу, потому что оно засекречено... Ребята, с вами всё в порядке? - Ваня, они как бы хотят узнать, что из выше перечисленного ты сегодня припёр с собой, -- с легким беспокойством подсказала Украина. Иванова прикладного творчества она с малых лет не боялась. По крайней мере, старалась делать вид, что не боится. Брагинский пожал плечами и улыбнулся. - Я решил, что ничего из сплетённого не удовлетворяет условиям конкурса, поэтому не принёс с собой ничего. - Это, значит, я все свои поля ощипала, а он себе домашний музей военной техники из соломы устраивает, -- тихо вздохнула Беларусь, ухватив брата за руку. Что-то хрустнуло. Торис со знанием дела тут же на слух определил, что сломался безымянный палец. - Как бы то ни было, Россия, твоё решение оказалось самым мирным, -- философски заметил Греция, предупреждая развитие семейной сцены. -- С учётом того, что у нас был шедевр из льна, но не было результата, а у тебя есть результат, но нет с собой ничего, думаю, очевидно, что сегодня победила дружба. Мы ведь соберёмся здесь снова через год? И как по команде в зале поднялся гул: - А то! Не каждый день увидишь, как Брагинскому ломают пальцы! - Но только если в следующий раз каждый будет сам за себя! - Предлагаю разбиться на команды! - Не-не-не, Китай, ты будешь в отдельной команде! - Я приду только в том случае, если мы будем делать мирные шедевры из чего-нибудь другого! - Предлагаю полиуретан! - Лично я согласен! А что это? Все были так поглощены обсуждением, что никто не заметил, как Россия тихонько вышел, притворив за собой дверь. Сейчас он стоял посреди своей комнаты, в которой время его отсутствия почти ничего не изменилось. Разве что включили холодную воду, и теперь из вывороченной водопроводной трубы натекло целое озеро. Лён пустил корни, прижился и зацвёл. Иван стоял по колено в воде и смотрел на обвитые цветами боевые машины. На миг ему показалось, что это могло бы тронуть даже придирчивого Франсиса. Или грубоватого Альфреда. Или нудного Артура. Может, даже прагматичного Людвига или чересчур замкнутого Хонду. Да кого угодно. И всё-таки неделя была слишком утомительной. Россия стянул сапоги и лёг на кровать, едва-едва возвышавшуюся над поверхностью воды. В распахнутое окно влетал влажный тёплый ветер и безудержное стрекотание цикад. Если прислушаться, то в этом гомоне можно различить низкое и настойчивое "бж-бж-бж". А если всмотреться в ранние южные сумерки, то можно даже разглядеть, как мигает в тенях среди листвы застрявший между ветвей мобильный телефон. И если на дисплее высветилась надпись "Царь", то это верный признак того, что уже завтра Брагинскому устроят головомойку за сегодняшнее самоуправство. Но Иван не думает об этом. Иван спит. Аккурат между цветущим крейсером "Авророй" и недоплетённым (кончился лён) Спасом на крови, тоже цветущим.