Как сейчас помню что, когда Хетко становилось одиноко, он начинал бузить! Когда Хетко начинал бузить, на селе били в пожарный колокол и - врассыпную. Можно было, конечно, предложить Хетко гномьих кровяных колбасок, студня из эльфих ушек подсунуть корытце-другое, а толку? Ходил, бедолага, по улицам и вопил, как резаный, а кого встретит - порвет на части и с костями сожрет! Так он ретивое успокаивал. Тётка Сумия, не та, что торгует шерстью в лавке на углу, а другая - из кроволюбов, говорила, мол, пара ему требуется. А где найти то эту самую пару, когда Хетко из охотничьих шнырей один одинёшенек остался. Все повывелись. Может за Северным Хребтом и прятались ещё какие, а у нас в околоте только один Хетко шнырял туда -сюда.
Нет, не подумайте, он так зверь незлобивый, в большинстве своём травоядный, а , вот, случалось... Дык, оно у всех случается. Иногда меня самого как прихватит этот "случАй" - такое творится! Шерсть отовсюду прёт, когти крюками заворачиваются и зубищи лезут, аж дёсны кровят. Я тогда Рогнеде - жене своей, ору: "Тащи цепь, Рогнедка! Сейчас бузить начну!" Она баба бывалая, в момент все дела по боку, и в чулан. Привяжет меня к печке, водицы поставит перед мордой, а сама к тёще - "оборот" пережидать. У Рогнедки другой коленкор - русалит по-маленьку. Порой ждёшь всю ночь, а она под утро прыг в кровать! Фу ты! Мокрая, плотвой воняет, залезешь ей между ног, а там одна чешуя зелёная - сразу всю охоту отбивает. А так, красавица она у меня - Рогнеда, из первых переселенцев, как и я. За это нас на селе особливо уважают, и даже побаиваются. Ну и из-за Хетко раньше тоже опасались, ясен пень. Хетко - супружницы моей приданое, а кроме него ещё три сундука всякого добра, и драконка с упряжью. Хорошая драконка, расписная. Бывало, впряжешь в нее ящурку, крикнешь: "Охо, каурая!" и на разгон, а там как полетел, как полетел... Красотища! Хетко пока щенком считался, в драконку запросто влезал, а подрос, пришлось бедолаге пеходралом шуровать. Мы с Рогнедкой меж облачков ныряем, песни поём, а шнырь внизу скользит лохматой тенью. Очень, я вам скажу, внушительный выезд получался! В гости, или там к бывшему Старосте околотошному только так и ездили, чтоб уважение питал.
***
А вообще то я не об этом. Вернее о Хетко, поскольку не будь его, ничего бы и не сталось, но не с того начал. А надо бы с другого. Вот так, к примеру:
У нас на селе, да и во всей околоте порядок завсегда крепкий держался. Народ наш весёлый, но не особо шальной. Убивства, разумеется, происходили, но только по -делу. Либо обиду смыть, либо законный охотничий трофей взять. А охота - святое! Здесь своих - чужих нету. За неделю вывесишь на тын красный горшок, все знают - на охоту собрался. Кто послабее, за сельские ворота не выходи! А коли не трусишь - пожалуйста. Либо я тебя, либо ты меня. В топях или в лесу каждый - дичь! Так уж испокон веков завелось, по иному не бывает. Если же не сельский по дороге попадётся, его беда. Нечего по чужим угодьям шастать, сам виноват. А уж пришлый! Хотя, пришлые в околоту не совались, окромя чудоборцев.
С этой братией у нас завсегда разговор особый. У каждого накопилось. Я, к примеру, когда впервые чудоборца повстречал, еще мальцом был. Тогда затаиться подвезло, а мамка с выводком не успела. Во второй раз чуть было не помер. К нам на хутор один забрёл - камня на камне не оставил. Батю, жён его, детушек ...и тех не пожалел. Пожег всех белым пламенем. Я схитрил, в прихвостни подался. Набрехал, что желаю, мол, самолично от нечистой сути отказаться и прочую нелюдь гнобить. Пришлый надо мной руками помахал, меж бровей вонючей мазью потёр и в город с собой забрал. Вот так и выжил. Потом еще года два с ним чудоборил, рясу себе справил кожаную, амулетов понавешал - оно с амулетами сподручнее. Словишь хоть лешака, хоть нявку, хоть семейство гангрелов степных, помашешь перед ними заговорёнными кулонами - те и замрут. А на эльфов -длинноухов с гномьём только сила нужна и злость, а этого во мне - с лихвой. Неплохое это занятие - чудоборство. С одной стороны от пришлых спасение, с другой - вроде не просто на "пожрать" убиваешь, а из соображениев... Нравилось мне.
А однажды на берегинь с "моим" пошли. Плёвое дело! Тот в озерцо посохом ткнул- забурлила гладь. Берегиньки голые, вонючие, из кипятка наружу скачут, визжат, будто оглашенные, а мы их добиваем заговорёнными кольями. Пока я - одну, чудоборец - пяток. И что-то вдруг мне тошно стало! До этого всё - трын-трава, а тут - тошно! Отбежал под кустик, яичницу с салом наружу скинуть. Гляжу, а в камышовой поросли девчонка притаилась. Глазищи с блюдце, тина ко лбу прилипла. Трясется. Меня как оглушили! Развернулся я, хребтом выгнулся, завыл. В "оборот" пустился. Это под полную луну хошь- не хошь "бузить" приходится, а в будний день - токмо от душевных мук и переживаний. Ох, и прихватило меня то переживание! Чудоборку - хозяина своего раскидал шматками по бережку, он даже "волчью звезду" супротив меня достать не успел. Девки обратно в озерцо поползли, а Рогнедку я (то Рогнедка была) взял за руку и повел в околоту. Указ тогда только-только вышел. Мол, пусть весь нелюдь соберётся и тихонько в околотах далёких сгинет, а там его трогать не будут, если нелюдь зла чинить не станет. Вот и ушли мы. Там остепенился , землянку отрыл, Рогнедкиной родни с приданым дождался. Зажили помаленьку. Рясу с амулетами Рогнедка во дворе зарыла - подальше от греха.
Чудоборцев долгонько в округе не видать было, а потом снова надоедать начали. То гномы посыльного пришлют, в пещерах встретился, мол. То Староста примчится, сход соберет, шепнёт про случайно забредшего в околоту чужого. Да, не верил я никогда в такие вот случайности! Эх, опять сбился. Не о том речь.
*** После свадьбы нашей уже вёсен десять прошло, а то и поболее.
Сидим мы с Рогнедкой как-то на крылечке, чай пьём. Чай вкусный, шишками отдаёт. Тут надо сказать, землянка наша точно рядом с лесом пряталась - крайняя на селе. Пьём, значит, и вдруг из чащи выходит дед. Дед как дед, только родом из последних пришлых, из человеков то есть. Этих вмиг распознать можно: зрачки страшные, круглые, а ногти на пальцах (тьфу ты мерзость) розовые, будто шкурка дитёнка новорожденного. Подходит к нам, усами шевелит, улыбается. Потом присел на приступочку, с посоха былинку сдул. У посоха набалдашник огненным переливается, жаром пышет. Нас с Рогнедкой в момент трясун хватил. Надо бы бежать, да ноги онемели. Прижались мы друг к другу, сцепились пальцами от ужаса. Не простой дед - чудоборец!
- Не пустите переночевать, люди добрые? - глянул на меня, вроде и ласково, да только стужей от него пахнуло. - Отчего же не пустить, - лепечу, а сам думаю, не иначе прознал про мои истории. Нехорошим в башке мелькнуло - может Рогнедкой отделаюсь. А что? Нечисть еще та! Мало того, что русалка, так к тому же и баба! - Да ты не трепещи, волчок. Не за этим я пришел. И жёнку успокой.
Я еще пуще испужался. Надо же, сразу распознал во мне звериное. Даже ноздрёй не повел, а понял.
- А что ж тебе надобно, мил человек? - спрашиваю, а сам на посох пялюсь. По переливу то ясно - силы чудоборец немереной! - Слухи ходят, хозяин, что охотник ты знатный... - А что слухи, что слухи! - Рогнедка с крыльца скок, и руки в боки воткнула -не то ерепенится, не то плавники ладонями прикрывает, - Меньше верить надо! А если и охотник, так только по мелочи. - Ты бы чайку то плеснула, рыбка. Утомился я. Значит "по мелочи"? А мне мелочь и надобна. Говорят, осталась у вас в Руцуловых топях шелань. Врут, поди, но проверить стоит. Проводник нужен. - От ты хрень! - У меня от волнения подмышки вспотели. Псиной завоняло, - Неужто взаправду шелань?
Дед плечами пожал, посмотрел на меня хитро. Потом взгляд на сараюшку перевёл, где Хетко от солнца прятался.
- На рассвете пойдём. Высплюсь хорошенько, и тронемся.
Рогнедка ему во дворе постелила, сама к матушке бегом, а я остался. Заснуть не мог, думал.
Шелань, (или, как её по -старинке кличут - "желань") - зверушка не простая - самая что ни на есть волшебная зверушка. Кто словит её, да приголубит, тому выполнит шелань хотение самое потаённое, самое долгожданное, то, что никому, даже бабе родной ночью выболтать боишься, а то и сам толком не ведаешь. Потаённое у каждого - одно. И тут уж твои разные думки или громкие слова сути не имеют. Чует хитрюга, что у тебя внутри искрой трепещет, и иного исполнить никак не может! Вот, возжелай я, к примеру, стать царём эльфийским, и трезвонь о том на всех углах. Для шелани такое - раз плюнуть! Только не мое это, не взаправдашное. И никак не смог бы я на лесном троне сидеть. Или, скажем, старостой околотошным - тоже не смог бы, потому как внутрях стремления такого нет... Или Рогнедка, вон, по ночам хнычет - по дитю тоскует. Только какие дети то у оборотня и русалки? А шелань всё бы вывернула, как мечтается. И стала бы жёнушка люльку качать и малышонка баюкать. Но не моё это великое желание, а Рогнедкино. И как бы жалостью я не маялся, не вышло бы такого счастья.
Долго не спал, думал , что не ведаю чего бы натворила зверушка-желанка, случись мне ее поймать. Всего себя перерыл - переворошил, будто сена сноп, а не понял... Даже огорчился. Неужто всю жизнь впустую проваландался, ни искорки в душе не скопил. Потом, правда, успокоился - всё одно не владеть желанкой! Ведь чтоб махрютку пушистенькую поймать, сперва норку тайную вызнать требуется, а водится шелань в топях непроходимых, куда даже берегуны соваться не смеют. До места ещё добраться нужно, да по дороге злое творить никак не след - кровь унюхает, испугается зверёк. А брать шелань можно только на слово-приворот хитрое. Шкурка у шелани золотая, глаза зумрудные, ушки махонькие. К норке надобно подкрасться близёхонько, позвать ласково. И тогда выскочит она наружу, поведёт блестящим носиком и -прыг к хозяину в ладошки. Тут то оно и свершится! Сбудется сердцем выпестованное! Всё может шелань, всё ей по силам. Кроха, но волшба ей дадена великая! Потом можно выпускать зверушку - чудесного толку от нее не остаётся, и на вид становится она точно мышь - неприметная, да вонючая.
А еще сообразил я, что дед и про норку пронюхал, и словцо лелеет, и светлое желание своё уж наверняка знает. А что один не пошел, помощи просит, так то понятно. Как сам в топь то полезет? Сгинет старик. Туда в одиночку даже я -не ходок, хоть в человечьем, хоть в волчьем обличьи. А вот Хетко запросто! Не я чудоброцу надобен, а шнырь болотный, так то.
*** По утру раненько поднялся, ящурке корму задал, шныря проверил. Вышел во двор, а дед в бочонке с дождевой водой плещется - проснулся уже.
- Встал, волчок? - чудоборец посохом повертел, протер рукавом, залюбовался. На заре особливо чудно блестели искорки. - Встал. Сейчас Хетко выведу. Чай, без него не пойдём? - Не пойдём. Ты с собой покушать побольше возьми. Баловать по пути не дозволю. - Ясно, - понурился я маленько. Понял, что охотиться чудоборец мне не даст, чтоб шелань не спугнуть ненароком. - И не обессудь, но коль худое удумаешь, живым не оставлю.
Кивнул я. Его правда - шелань шеланью, а жизнь подороже ценится. Оставит чудоборец Рогнедку вдовой, развернётся и домой пошагает, а через год снова вернётся как ни в чём не бывало. Встречал я эту братию. Нелюдь для них, что мошкара лесная.
- И еще, волчок, - дед ко лбу ладонь козырьком приставил, прищурился, на опушку глянул, - с другом я. Так его, как меня уважать и слушать станешь. Ну, чего медлишь? Пора!
Не полюбилось мне сказанное, и верно - только мы втроем на тропу выбрались, унюхал я чудоборова дружка, вздыбил загривком. Хетко тоже волноваться начал от знакомого запаха. А уж когда из травы навстречу длинноух выскочил, чуть не позабыл я стариковы наставления. С трудом удержался и шныря приструнил. Длинноух Хетко с ног до головы оглядел, присвистнул. На меня не покосился даже, только ладонью махнул. До самого заката молча шли. Впереди я с Хетко, за мной дед, а эльф чуть поодаль. На ночь под кедром разложились. Хетко в клубок свернулся, я по-привычке к нему прижался - теплее так, а дед посохом пошуровал, костерок развел и прилёг рядышком. Длинноух исчез, но не далеко - я его всей кожей чуял.
- А ты молодец, чудобор, не выдохся, - это я правду сказал. За мной из наших сельских мало кто поспешает, а тут пришлый.
- Привычное дело, - Дед в костерок дунул, тот еще пуще затрещал, - подходи, волчок. Звать то тебя хоть как? - Грэшем кличут, - соврал я, - а ты кто будешь? - Воле я, Седой Воле, а друга моего Иэль зовут.
Вот это штука! Если не брешет старик, длинноух из самых первых, да еще и самка. Сколько ж ему, тьфу ты... , ей вёсен то будет? Я глаза прикрыл, дремлю вроде, а сам прикидываю: в одну буквицу имечко - точно из первых! Тля белоглазая! Из-за них все невзгоды на наши головы и порушились! Заявились неведомо откуда, вытравили нас с родной земелюшки. Заставили побросать тёплые норы, похватать детушек, в холодные пещеры переселиться. Сколько лесух, да кикимор от ядовитых стрел погибло! А кроволюбов сколько? Уже вслед за длинноухами гномье племя прибыло. Те уживчивые, хитрые. Со всеми договориться сумели. С нашими околотами торговлю сладили, эльфов тёплыми плащами, да серебряными наконечниками для стрел приручили, человечкам камушки бестолковые из гор наковыряли. На гномов - землероев горькой обиды вроде и нету, да только чужие они. Но хуже белоглазых не было и нет народа! И правильно, что человеки передавили их всех! А кого не успели еще, те - на нашей совести! Хетко заскулил, видно лесная вошь в ухо попала, пришлось подняться...
- Не спишь, Грэшем? - чудобор серым пеньком скрючился у огня. - Заснёшь тут с вами, - не хотел я грубо, но уж так вышло. - Не любишь ты нас, а? - А за что любить то, за то что в околоты согнали и за нечисть держите? - и что меня пропёрло? Видать, с голодухи - за весь день только вяленой рыбы кусок сжевал, - если мы на вас не похожи, чай не значит , что... - Истину говоришь - любить не за что, - перебил дед, - да и мы вас не жалуем. Мешаемся друг другу - не можем землю одну поделить. А, вот, хотел бы ты, Грэшем, жить как прежде. Чтоб без чужих, чтоб свободно... Чтоб по дедовскому охотничьему закону, а? Ведь так у вас принято? - Кто ж не хочет, - присел я на корточки, на стариковскую бороду уставился. Понять пытался, чего мудрит то. - Вот, вот... И я о том же мечтаю, и Иэль..., и Хейрем. - А это ещё кто? - удивился я. - Завтра увидишь, у Руцуловой горы ждать нас будет, - дед в рясу, словно в одеяло, закутался и захрапел. Посох, правда, в руке цепко держал. Опасался.
***
Хейрем, краснолицый, узкоглазый соскочил с круглого камня, и перебирая толстенькими ножками, потрусил к нам. То, что неведомый Хейрем, самое что ни на есть обыкновенное гномьё, я еще вчера сообразил, пока ворочался, да над чудоборовыми словами размышлял. Только никак не сообразовывалось в башке, что ж они всем гуртом за шеланью то направились. Спросить не решался, не проводниково это дело - с вопросами лезть. К беседе прислушивался, разобрать пытался. Да где там! Гном попался болтливый, за один день всю свою жизнь расписать сумел: как родился, как женился, как деток рожал. К полудню меня уже зевота умаяла, эльф посерел с тоски, а дед ничего - слушал, улыбался. Дорога по-первой хорошая была, утоптанная. Потом тропкой обернулась, а там уж через чащобу продираться пришлось. Хетко впереди ломился, а мы за ним по ободранному сушняку хрустели. Путь мне был неведомый, но по приметам, да по ветерку слабенькому, тиной припахивающему, шли прямиком, куда следует. Помыслилось было: "А не завести ли в непролазную глушь чужаков, а там бросить, не жалеючи, на верную гибель". Но тут же и передумалось. И ведь уж не столько чудоборца страшился, сколько любопытство заело. Уж больно хотелось узнать, что за зверёк такой -"шелань", и зачем это Седой Воле - пришлый чудоборец такую толпу собрал. К болотам уже в сумерках подобрались.
- Спать тут будем. Хетко, лежать! - я котомку на землю скинул, сел на травку, вздохнул. Красотища то какая! Облака котятами белыми балуются, за красной ленточкой зари угнаться норовят. Лес шумит, ветерком плещет, крошит на поляну желтой листвой. Обернулся, а длинноух к ясеню жмется, ладонями кору трогает, лопочет по-своему. Я ему мешать не стал, смекнул, что лечит он деревце. Умеют они это, надо признать. Чудобор с Хейремом в сторонке стояли, шептались о чём-то. Я уши навострил, но понять не понял - уж больно тихо. - Долго еще? - глаза белые, голос шуршит, и мясом пахнет.
Меня передернуло, но сдержался. Сказал спокойно, даже усмехнуться получилось, не скалясь.
- Думаю к обеду в самую топь проберёмся, а там Хетко пущу. За шнырем след в след ступать надо, а то затянет. - Хороший шнырь, умный, - это уже дед с гномом подтянулись. - Угу, редкий зверь. Не осталось почти. - Горных хисталей тоже нет, а чудные были твари. Шелань, опять же, попереводилась вся, - гном башкой мотал, сокрушался, - драконы плодиться не хотят, скоро и их по пальцам пересчитать можно будет. - Так раньше, когда вами тут еще и не пахло, всякого навалом было. И шарушки двухвостые, и хмеры ядовитые... А гривастые свиксы такого страху нагоняли. Вы и не застали, поди? - подколол я. Мол, не запамятуйте, кто здесь самого древнего роду будет, кого эта земля первого встретила и кому родной стала. - Да... Чудесен наш мир, леп безмерно, - чудоборец растянулся рядом с Хетко, запустил пальцы в его шерсть. Тот не фыркнул даже, зажмурился, - только чересчур разный народ в нём обитает, чтоб сумело одно солнце всех принять и согреть. - Пока вас не было, нам хватало, - разозлился я. - А всё оттого, - глазом не моргнул чудоборец, - что законы у нас непохожие. Вот скажи, к примеру, Хейрем, какой у гномов главный Закон. - Семья да ремесло, - выкрикнул гном, - а здесь никакого покоя. С женой на ярмарку выехать боишься, не то нечисть зацапает, не то эльф пристрелит, не то людь ограбит. А что, и скажу: плохо нам, не уютно. Вот. - А ты Иэль, ну?, - дед взглядом успокоил раскрасневшегося землероя, тронул ладонью расшитый эльфийский плащ. - Свобода, любовь, красота, - прошептал, или прошептала (их разве разберешь) Иэль, - без чужих. - А у нас - охота. Вечный закон - побеждает сильный. Так мы живем, - прорычал я, влезая без приглашения, - И никто нас за это не судил, и судить не смеет! - Видите? У каждого - своя правда. И у всех - похожая ненависть друг к другу и мечта похожая - жить по своему завету, как до нас жили наши прадеды, как должны жить наши внуки.
- Продолжай, чудоборец, - Иэль пристально, не мигая, уставилась на старика.
- Я к тому, что потаённое у каждого из нас одно, а то и нету его еще в помине, или не ясное оно, неокрепшее, бестолковое. Вот, скажем, вдруг Хейрем больше всего мечтает в душе птицей стать, а Грэшем старостой околотошным... - Да не хочу я старостой, ни к чему это мне, - перебил я - Наверное, не хочешь. Это я хотел разъяснить, что порой мы сами не ведаем, что за тайный огонёк в душах у нас пылает. А вот нелюбовь наша взаимная - огромная, живая, хоть в руки бери, словно зверушку дивную - шелань, что может только раз исполнить самое важное. И если соединить искры нашей ненависти в единое, такое пламя разгорится, что огонёчку и не чета вовсе. А слову приворотному я вас научу. Простенькое оно совсем.
Тут то я и понял, куда дед клонит. Нет, не хотел чудоборец нам добра и не меньше, а то и пуще меня длинноухов да землероев не терпел, а уж что про моё племя думал, по лицу его я сразу приметил. Только не доверял своей людской сути - боялся, что желание глупое пересилит мечту великую - мечту о своей земле... Вот зачем собрал он нас - разных, злобой дышащих... Если мы все вместе шелань позовём, то исполнит то, что нам вчетвером одинаково хочется. "Одна ненависть и одно желание"... Не знаю и знать не хочу, чего дед другим наплёл, чем заманил, напугал чем, да только первый раз за всю жизнь признал я за пришлым первенство и захотел ему в ноги поклониться.
- Я маленько тугодум, мне потяжелее, чем вам будет, - Хейрем на камушек присел, ладошки к щекам приложил, а между пальцев слёзы заблестели. Эльф головой согласно мотнул, засмеялся. Я до этого эльфьего смеха и не слыхивал. Красиво, оказывается, будто галька речная пересыпается по дну озерца. - А ты что скажешь, оборотень? Или не с нами?
Горло у меня вроде как сцепило, только глазами моргал сильно-сильно, чтобы поняли.
***
Если бы не топь непролазная, прямо в ночь бы и помчались, попетляли по кочкам. Слово дед нам сказал, не соврал - совсем лёгкое оказалось. Я уж потом дивился, Рогнедке расписывал, что ведь ни капли не помыслил для себя утаить. Мог ведь уйти ночью и Хетко забрать, а не ушёл. Потому что стало это желание для нас всех будто костёр - жгучий и яростный. А чуть рассвет занялся, уже все на ногах были. Я шныря с цепи спустил. "Искать, Хетко! Шелань!", - крикнул. Тот и рванул по болоту. По дороге пару кикиморок спугнули - Хетко не остановился даже. Понял, что не просто так охотимся - за мечтой спешим. Хороший зверь - болотный шнырь, и друг хороший - всё понимает, всё чувствует. Бежал впереди а за ним и мы неслись, как угорелые. Следы у Хетко огромные, заметные. Где ступит, туда спокойно вставать можно. Гному, правда, тяжело пришлось. У Хетко шаг, сами понимаете - десять гномьих. Пришлось землероя на закорках тащить. А остальные ничего - приноровились прыгать. За чудобора побаивался я - ан зря: он на посох, словно на костыль опирался, и бойчее прочих ногами перебирал. В самую глубь забрались, я уже сомневаться начал, да и Хетко шеланей в жизни не нюхал... И вдруг, замер Хетко, задышал тяжело, ноздрями задвигал. - Сидеть, - кричу, - сидеть! - Неужто нашел? - землерой мне из-за спины орёт. Я его подхватил за ноги покрепче и к шнырю. Подбежал, уставился под лапищи шныриные, а там... Мамочки!!! Сидит под жиденьким кустиком такая рыженькая, ростом с Рогнедкину ладошку, носик махонький, ушек не видать совсем, а глазищи напуганные и зеленью из них расчудесной сверкает. А хвостика то и нету. Нету у шеланей хвостика. - Она что-ли? - выдохнул тихо, но так, чтобы гном услышал. - Почём знаю, - отвечает, а у самого сердце стучит так, что я аж рёбрами чую.
Пока на зверушку дивились, эльф подоспел, за локоть чудоборца поддерживает. Выдохся всё ж таки старик. Я на него обернулся, гляжу - что-то не так. Оказывается, упал дед наш и посох свой прямо в трясину уронил. Утопла чудоборова сила. Посторонились мы, пропустили старика. Тот руками всплеснул. Заискрились круглые зрачки, узнал дед волшебную зверушку - шелань. Долго чудобор рыженькой любовался, а потом примостился на корточки и к нам повернулся, мол, пора... Я Хейрема на землю поставил, к длинноуху плечом притиснулся. Сопка небольшая попалась, места едва хватало, но ничего - уместились. Ладонь к ладони прижали невиданным ковшом. Сцепились мои лохматые пальцы, белая с синеватыми жилками рука Иэль, мозолистые кулачки гнома -землероя и вся в морщинах дедова сухая ладонь. Слово-приворотное медленно, в один голос прошептали - коротенькое оно. В жизни мне так жутко не было, как в тот миг, словно душу собственную в клыках сдавил сильно-сильно, а потом замелькало, закружило всё вокруг, и остановилось.
Я глаза раскрыл тихонечко и обмер! Как стояли вчетвером, так и стоим , только бледные все очень, а болото, сопки, кусточки чахлые, да небо синее ничуть не поменялись. И ветер всё так же тиной пахнет. - И что же? - эльф первым очухался, - что? - Не знаю, - дед руками развел, улыбнулся, а у самого на щеках мокро, - не знаю. Видно, всё - ложь. И никаких шеланей нет и в помине, а есть только мыши рыжие - болотные. Или слово не верное, или... Не знаю... - А зверёк то где? - Хейрем озирался. - И правда, где зверёк? И это, Хетко куда девался? - У меня голова гудела, да еще , как я не выворачивался, как носом не водил, шныря своего найти не мог. Исчез шнырь, будто и вовсе не было. И шелань с ним исчезла. - Убежать не мог? Спрятаться? - в голосе эльфа сквозило сочувствие, - Куда бежать то? Где ты тут хоть деревце видишь? Сплошная зеленая гладь да трясина. - Кхе, кхе, кхе... Шнырь, говорите? Кхе, кхе, кхе... - Седой Воле хохотал, схватившись руками за бороду. Я испугался, что старик от горя обезумел, потряс его за плечи. - Дед, а дед, ты вставай давай. Нам еще обратно пилить. Хорошо бы к закату управиться. - Шелань то взаправду волшебная тварь. Чудо расчудесное, а мы не поняли... - То есть, - длинноух меня от старика оттащил, - объясни, чудобор! - Значит, кто поймает шелань, да приручит, тому и - удача, верно? Значит, как раньше жить мечтали, как по-закону, верно? Кхе, кхе, кхе... Чтобы чужих не было.... - Ну, не томи, - я злиться начал, не на деда - нет, на свою тупоголовость... - Грэшем, друг мой, кто зверушку поймал? - Ну, мы поймали. Хетко загнал, а мы... Хетко!? - Шнырь!? - в один голос завопили эльф с гномом... - Он самый! - А слово, слово то... Да и о чём животина мечтать то может? - Мечтать? Думаю, о том же, о чем и мы все - о свободе! И к чему ему слово. Шнырь да шелань - одного рода-племени твари. Вот, ты, волчок , намекал, будто первыми вы на эту землю ступили, будто твои родичи ей по-праву владеть могут? - Ну... - А про сутей древних позабыл? Драконы, хистали, свиксы твои гривастые, шныри те же, да шелани рыжие испокон веков здесь водились. Из полей, лесов кто их согнал, да повывел? - Ну, - почесал я шею, - так вроде ж -зверьё. Как иначе то? - Мы тоже об оборотнях так думаем,... думали - прошептала Иэль. - Без пришлых, значит... В этом мире мы все, выходит, - пришлые. Без разницы кто. А истинные хозяева... Больше нас о земле своей печалились. Вот и исполнили шнырь да шелань заветную мечту. Увели свой род от чужих, и сами ушли. - Кормил Хетко, кормил, блох вычёсывал, а он ..., - огорчился я. - Про прошлое своё позабыл однако, Корр? Не ему одному свобода и дедовский закон дороже миски с похлёбкой.
Вздрогнул я , когда дед меня по имени назвал. Знал, получается. Всё время знал. - И что же теперь? - Хейрем никак не мог сообразить, что произошло. - Обратно пойдём, - я подхватил его и привычно пристроил у себя на спине, - держись крепче и не пужайся, сейчас "оборачиваться" стану. Иначе пути не найдём, шныря то нет больше.
- Обопрись, старик, - Иэль чудобору плечо подставила, усмехнулась, - А ведь они могли не уходить, могли нас вон вышвырнуть... Странно.
*** Как добрались, рассказывать не стану. Ну его! Дохромали потихонечку. Воле у меня в землянке еще долго отлёживался. По вечерам говорили мы помногу. Обо всём: о жизни, о законе, о вражде, о ненависти и любви, о прощении и мудрости. Иэль заглядывала, приносила травки разные, шепталась о чем то с Рогнедкой. Рогнедка ходила вся красная, загадочная. Потом уж, когда забрюхатела, призналась, что пила особый настой и мне в еду пыли разной подсыпала. Хейрем с семейством приезжал, забрал драконку ( к чему она, коли ящурки не стало) и смастерил из нее люльку, всю камушками усыпанную. А когда на сходе, меня в старосты околотошные прочить начали, сказал я нашим про мысль, что мне покоя не давала. Сказал, что раз уж жить нам с длинноухами, землероями, да человеками плечом к плечу, то надо бы... А Хетко... Что Хетко? Поди нашел себе на новых землях подружку и не бузит больше.