Детишки турецкие - отдельная статья. Нет. Не те детишки, что живут с богатенькими мамками и папками в престижных и среднепрестижных районах, и не те, что, напялив форму супер-пупер-дорогущего лицея, подъезжают к подъездам своих школ на новеньких родительских бэшечках, и даже не те, что могут позволить себе поторчать на переменке в ближайшей кондитерской с горячим сырным пирожком в ладошках. Я расскажу о детишках окраин, обитающих в, так называемых, gecekondu (геджеконду).
Итак. Что есть эта страшная, почти матерная анаконда - геджеконда? Дословно это дело переводится, как "заложенные/наложенные /выстроенные в ночи. Дело в том, что много-много лет назад Стамбульским муниципалитетом был издан указ о запрете несанкционированного строительства. Понятный указ, очень доступный и злой. И сейчас злой, а тогда, много-много лет назад он прямо-таки подкосил турецкое крестьянство, желающее обратиться в люмпен-веру, и тем самым обеспечить себе светлое будущее.
Представьте, что вы - такой усатый и потный анатолийский пейзанин, или плотник из Мерсина, и вас заебало перебиваться с хлеба на воду в вашем бабруйско-закукуйском селе, а у вас имеется жена, табун киндеров, сёстры, братья, и прочая родня. Вся эта визжащая и кашляющая толпень тянет к вам свои худенькие ручонки и просит жрать. А у вас мазанка на окраине деревеньки, полтора петуха, огородик- крохотулечка, ну и хренова туча долгов и повинностей перед местными баями. Что вы делаете? Правильно. Вы заставляете супругу нашвырять скарб в тележку, напихать туда отпрысков, и пускаетесь "тум-тум ... за золотым руном" в славный град Истанбул. Вы думаете, что там лук слаще, а небо выше. Наивный турэцкий вьюнош! Бедный бедный... Грустноглазый и вислоусый...
Их миллионы таких вот несчастных семейств, оставивших родные места. Наивные, непорочные, очень смешные они добирались до Стамбула, растеряв по дороге половину барахла, похоронив немощных стариков, но сохранив надежду... "Вот сейчас! - мечтали они, - ещё немного, и всё будет хорошо. И телевизор. И тоненький браслет любимой дочке на запястье". А Стамбул гудел злым и весёлым ульем, и не было там места для анатолийской нищеты. Те, у которых имелась какая-нибудь столичная родня, пристраивались тяжёлым балластом, а те, кто являл собой первопроходцев...
А хреново им приходилось! Нечего есть, негде жить...и очень хотелось свой маааленький домик, размером да хоть с собачью конуру. О! Эти мастера- самоделкины вполне были способны собственноручно слепить клетушку, достаточную для размещения сардинобаночного семейства. Но тут возникала почти непреодолимая стена в виде "дуры лекс". Почти... Угу. Грозный указ вещал, что "никак нельзя", но крошечная негласная лазейка в этом указе мерцала счастливой звездочкой.
Дикие люди - турки. Правда, дикие... Только турецкие власти могут (могли) закрывать глаза на несанкционированную постройку, в случае если таковая возникла за одну ночь. Т.е., если с вечера на полянке пусто, а по утру там уже уродливым грибочком торчит будиночек с червоточинами окошек - нормально! В эту лазейку и пёрли наши аргонавты. На закате проводили общую мобилизацию родных и знакомых, выдавали каждому мастерок, и вперёд! Пчёлы, муравьи, жуки-навозники. А к утреннему намазу дело было сделано. Здравствуй, "наложенная в ночи" - геджеконду!
Что сейчас? Точно! Улицы, кварталы, районы этих самых геджеконду по всему Босфору... Страшные, корявые, нелепые... Кучки дерьма, раскиданные по зелёному холмистому раю... Многие из них потом выправились, вытянулись, но всё равно остались "ночными кошмариками", а большинство так и не изменилось с той самой ночи рождения. И в этих вот корявках жили, живут и будут жить люди... Поколения черномазых человечков с крепкой крестьянской костью и тусклой безнадёгой в зрачках.
Вообще, это очень контрастно и забавно. Бывает, идёшь по городу, кругом современные здания, красотень, а глядь - к скайскрейперу прижалась эдакая морщинистая горошинка геджеконду. И нормально - никто не удивляется.
Я хотела про детишек, а вышел такой вот экскурс. Простите меня, ладно? Увлеклась, как водится...
Если вы теперь хоть чуток представляете эти геджеконду, то должны сообразить, что за контингент в них обитает. Эта та самая прослойка стамбульского населения, которая видит мясо лишь по Курбан Байрамам, и то, потому что добрые соседи оделяют положенной седьмицей. Это те самые мужчины, что, харкая туберкулёзной слюной, таскают на себе мешки с цементом на стройплощадках, и те самые женщины, что бегают на подёнщину за гроши... И дети... Их много, они похожи друг на друга, словно сгоревшие спичечки, от них пахнет дымом и голодом... Их не жалко. Вернее жалко, но какой-то брезгливой жалостью... как раздавленных катком дождевых червячков. Им хочется купить мороженого, чтобы не думать об однохаренно-съеденном вчера барашковом седле, а потом забыть ровно до следующей порции пломбира.
А так... Они хорошие дети. Как дети. Только очень бедные. Снова увлеклась...
Давайте лучше байку, а?
Возле моего дома горбилась крышей геджеконду на две комнатушки. Жили там безработный чахоточный мужик, жена его - болезненно худая Фатма и несчётное количество мальчиков и девочек. Я бы и не обращала на всё это демографическое буйство внимания, если б не младшенькие дочки. Туба и Эминэ..... звали их так... Туба и Эминэ постоянно попадались мне на глаза. Каждый божий день. Вечно, как я возвращаюсь с работы, они вьются пескариками у бакалейного и норовят подоткнуться под локоть немытыми головёнками.
- Помочь, Лале абла? Дотащить сумку?
Я отдавала им сумку, пакеты, или что там у меня было, и эти соплюшки пёрли всё это метров пятьдесят до моего подъезда. Лет им было по пять - шесть, но росточком девчушки не удались. Смотреть, как эти гномики тащат не всегда лёгкие авоськи, было неприятно, но иначе не выходило. Просто так, ни за что, они денежку у меня не брали, да и от мороженого или там печенья отказывались, тяжко вздыхая. Видать, мамка с батюшкой им наталдычили, что стыдно... А так, вроде я им не милостыньку, а за работу... Вот так вот много месяцев Туба и Эминэ вкалывали на феодальную суку - Лале. Иногда, по выходным я орала им с балкона, чтоб они сбегали в тот же бакалейный за кофе или ещё какой фигнёй. Они радостно срывались с места взъерошенными синичками и, толкаясь локтями, неслись за ненужным мне продуктом.
Потом они торчали в дверях, не решаясь зайти вовнутрь. Думаю, опять же, родители запрещали. Им хотелось. У меня пахло духами, карамелью и свежим кексом. Им ужасно хотелось, но они отрицательно мотали подбородками и улыбались. Короче, девчонки были очень бедные, но самолюбивые. Мда. Единственное достоинство нищеты - гордость. Сомнительное достоинство...
Эминэ и Туба... Одетые в потёртые, не по росту длинные юбки и растянутые кофты, с забитыми носами и гнилыми ( в шесть лет то) зубами. Гордячки Эминэ и Туба. Мои маленькие подружки и немножко неодомашненные зверьки. Я не любила их ни капельки.
Это произошло в четверг. Уставшая, аки пса шелудивая, топала я в гору - домой. На перекрёсточке, где обычно меня подлавливали мои крошечные носильщики, было пусто. Я удивилась, пожала плечами и пошагала дальше. Ну, нету - и нету. Может, их в деревню отправили, или ещё что... А потом я наткнулась на кучу-малу из местных дитят. В пыли ожесточённо дрались девчонки, человек шесть, а среди них Эминэ и Туба. Визг стоял непередаваемый, мои перепонки дребезжали не хуже старенькой стиральной машины с раздолбанным барабаном. Понятно, что пришлось всё это безобразие растаскивать на самостоятельные единицы. Единицы растаскиваться не желали, и потребовалось немало усилий, чтобы распихать девушек по разные стороны баррикад. Если кто не понял, в качестве баррикад выступила Лале -абла.
Я взглянула налево: Туба и Эмине избитые, но непокорённые трясли кулачками и ругались турецкими словами высокой степени инфернальности. Слева от меня образовался квартет из барышень, среди которых я обнаружила дочку бакалейщика, близняшек нашего домовладельца и ещё одну неизвестную мне особу лет пяти. Особа имела очень непрезентабельный вид и громко рыдала. Прислушавшись, я разобрала причину этих неуёмных причитаний, а, приглядевшись, воспылала негодованием по отношению к Эминэ и Тубе.
На девице этой было надето праздничное "невестино платье". Впрочем, праздничным и "невестиным" оно было до того как... А теперь оно представляло из себя пыльную ветошку в потёках крови из расквашенного барышниного носика. Ужас! Пятилетняя красотка мацала пышные когда-то юбки и заливалась слезами. И я её понимала!
Дело в том, что для столь любимой мной ортодоксальной прослойки, существует весьма ограниченное количество праздников. Это байрамы (дважды в год), а также случайные, но обожаемые помолвки, свадьбы и... и собственно всё... Турки повеселиться любят, однако не так уж много у них для этого поводов. День рождения или там Новый Год в ортодоксальных районах за праздник не считаются. Вот и ждут бедняги, когда кто-нибудь решит ожениться и устроит действо. (о свадьбах позже, а то опять увлекусь)
На эти действа народ, разумеется, наряжается. Кто как может... Кто побогаче, кто просто футболку чистенькую - не суть. Есть ещё такая нелепица. Маленьких и не очень девочек здесь любят приводить на праздники, одетыми в платья " типа подвенечное": такие тюлевые, разухабистые, юбчатые хрени белого цвета или пастельных тонов. Выглядит это безобразнейше, но отчего-то среди масс считается красивым. Девочки, понятно, в восторгах. Изображают из себя принцесс и разгуливают, приподняв крахмальный ужас двумя пальчиками.
Именно такое изначально-белоснежное безвкусие и ощупывала наша юная незнакомка. Как оказалось, её привезли в гости, и она вырвалась на улицу, дабы поразить местных ровесниц великолепием. Поразила, называется...
Я, как смогла, утешила бедняжку, и, повернувшись к всё ещё негодующим сестричкам Эминэ и Тубе, приступила к зануднейшей лекции. Они, потупив глаза, слушали, кивали, хлюпали носами, а потом кто-то, кажется мелкая Туба заплакал... Тихонечко так, по-мышиному...
- Мы ей сказали, что нам папа тоже купит завтра такие платья, а она сказала, что наш папа бедный и никогда не купит. А мы сказали...
- Не купит! Не купит! Вы - нищенки! - заорала разодранная в клочья принцесса и ломанула подальше от нас, разумно избежав следующей порции тумаков. (причём, я тоже была не прочь вздуть её хорошенько)
Я отвела их домой. Я пришла к себе. Я включила свет. Я сделала кофе. Я закурила. Я не хотела думать. Не получалось. Я думала, что гордость - это непозволительная роскошь, куда как непозволительнее тюлевого платья. Двух тюлевых платьев...
Я этих Эминэ и Тубу не любила никогда, слегка брезговала, немного изумлялась, осуждала их мать... Ходила на следующий день по базару, разыскивала торговца всяческой белибердой и осуждала. А платья эти, как выяснилось , стоили сущие копейки - я на такси больше в день тратила. Одно нежно-розовое, другое лимонное, с рукавами-фонариками и атласными нижними юбками. В огромном пакете они делали "хррруст - хруууст" и выглядывали бисерными глазками отделки наружу. Пришлось утрамбовывать их и прикрывать газеткой, чтобы сопливые турчаночки, подкарауливающие меня на углу, не догадались, что несут вслед за Лале-аблой свою неожиданную радость.
Вечером я стукнулась в двери геджеконду. Фатма открыла дверь, удивлённо всплеснула руками, проводила меня в комнату. Там стоял пластмассовый пляжный стол, много разномастных стульев и было очень чисто.
- Фатма, - я начала беседу издалека. - Я что к тебе пришла то?
- Ой, Лале абла, да всегда добро пожаловать! - она суетливо махала чайником перед моим носом.
- Фатма. Тут такое дело. Уж больно светлую благостную новость я недавно получила. - Я так и сказала : "светлую, благостную, новость". Она замелькала чёрной кариесной улыбкой, очень, кстати, искренней.
- Ух ты! Ну, уж не это...? - Фатма робко тыкнула пальцем в мой живот, я отчаянно замотала головой.
- Нет. Но тоже хорошая и благостная. И, видишь ли, я давно, когда еще не была уверена в получении "светлой и благостной" новости, загадала... - я замялась, - загадала, что если всё получится "светло и благостно", то я сделаю семи детишкам подарки.
Я так специально сказала, и про новость, и про благостность, и про "семь детишек". Турки ж - язычники, они во все эти загадывания и обеты невозможно верят. И сакральная цифра семь... Фатма кивала, всё ещё не соображая, куда я веду...
- Вот я на работе некоторым сотрудникам, у кого есть девочки... И подумала, что и Эминэ и Туба тоже... - Мне было очень важно, чтобы Фатма поверила. Поэтому я честно рассказывала ей про одну "ну очень богатую" сотрудницу, и одну "не очень богатую"... И про то, что заказала семь "невестиных" платьев. Она начала впиливать! А когда впилила, помолчала с полсекунды... Я боялась, что она меня выпрет! А она в ладоши хлопнула, расплылась вся... Конечно, она счастлива была до усрачки, и за меня тоже счастлива... А еще она меня спросила очень тихо, не надеясь услышать положительный ответ:
- А можно я дочкам скажу, что это им папа принёс?
Ой! Да это ж то, что мне и нужно! Я важно кивнула и отдала ей два шуршавых свёртка.
***
Они разгуливали туда-сюда рука об руку - два пастельных облака - розовое и лимонное. На ногах у них были надеты растоптанные всмерть резиновые шлёпки. Но кого это волновало? К окнам прилипли соседские дети, да и не только, и внимательно пялились на эту красоту. Я тоже пялилась. Правда - красивые такие... Туба и Эминэ. Живые "гордость и предубеждение" в копеечных тюлевых занавесках. Принцессы из геджеконду.