...
Нечаянно сорвавшиеся с губ
слова
оплачены, наверное, молчаньем
пейзажа, с лесом заводских тяжёлых труб
на заднем плане, и холодным чаем
в руке рубашчатой
там, где передний план
сливается с мерцанием отмытым
окна. Молчанье платит нам
в задумчивости утренней пролитым
на скатерть чаем.
Хочется платить
за всё увиденное, чтобы не висели
долги на шее,
но привычка жить
играет казахстанские капели
по тем дворам, что только здесь стучат
по ржавым крышам так,
как нынче ночью.
Капель с шагами попадает в такт
и рвёт все плавности
в раскрашенные клочья:
сидишь и спрашиваешь, выдохнув дымок
из лёгких, - как тебе, когда б ты вышел
на улицу,
ответил бы сапог -
привычным хлюпаньем
неподметённой жижи,
или, быть может, шарканьем подошв
по талой коже и осенним хлопьям
кленовых листьев?
Спрашиваешь, ждёшь
ответа, но молчание плечистей
вечерних звуков в комнате пустой -
из-за спины молчания ответа
не видно. Только ветер на постой
устраиваясь, задремал до лета,
но что-то вспомнив, или же всхрапнув,
в окно ударил локтем ненарочно.
Вот так и я, все окна распахнув,
смотрел на город, думал, как непрочно
он прикрепился щупальцами гор
к степи,
что в Азии таких уже не строят:
нельзя чтоб город, как перекати-
трава
прозрачным был: его ветра зароют
в бурьян. Нельзя, чтоб небо в глубину
так безвозвратно утекало - страшно,
чудно, и неподатливо уму
когда как комья мокрые на пашне
весенней, перезревшие дома
лежат
и ждут зерна из рук ребёнка.
Любой ребёнок выжил из ума,
ещё когда пятнистая пелёнка
его душила, стискивая жизнь
тряпичной кожей.
Дети, умирая
под металлический, сухой, знобящий свист
ветров, и проходящего под окнами трамвая
молчание разменивают на
слова, и задний план,
и план передний,
разрубленные плоскостью окна -
и чем окно прозрачней, тем бесследней
молчание уходит от людей
в сухие кипы выжатой бумаги,
в вязанки не привычных им идей,
завёрнутых в тряпьё,
враньё и флаги.
Танцует ветер, пригласив капель
в компанию. Дворы звенят под вечер
тем звоном, что наверное, капель
с собою принесла,
и голос лечит
шаги: таких дворов не увидать
нигде за краем этого пустого
звонкоголосого прибежища. Опять
дождит,
и снег летает снова
не сверху вниз, а вопреки всему
накопленному знанью притяженья.
И словно кость, обгладывать луну
устав,
фонарь рисует отраженье
своих неоновых,
бессмысленных глазниц
на чёрной луже, и оттаяв за ночь
асфальт не узнаёт ни лиц, ни птиц
что в небо падают закинув клювы, навзничь.
И моросит, и мокнет, и молчит,
и курит сигареты, и пустынно
в глазах лежит гранит,
и дождь дрожит,
и провожает чужаков, и смотрит в спины.
__________
6/04/2011