Телега катилась степенно между зелеными холмами по глубокой колее. Аниска даже успевал пощипывать травку. Дед Григорий не торопил старого жеребца - вряд ли он увидит еще раз весну. Пускай щиплет. До пасеки оставалось недолго - прямо за поворотом покажется речка, и вот от этой самой речки еще пару километров. Пускай щиплет.
Сказать, что дед задумался - значит приврать. Старик просто впитывал своей спиной солнечные лучи и загадочно улыбался. Улыбался он так, без всякой мысли, скорее от внутренних ощущений. Хорошо. Весна. Зелено, и да... пускай щиплет. Вдруг, ни с того ни с сего он выпрямил спину, потянувшись так, что старые кости затрещали.
- Эхххх, хорошо - то как!
Испуганные пташки разлетелись во все стороны, чирикая что-то на своем, на птичьем. Смущенному деду показалась, что слышит возмущения в их криках. Птицы утихомирились, а улыбка вернулась.
- Хооо! Птруу! - Аккурат посреди дороги, как из-под земли вырос мужчина. Стоял и смотрел прямо в глаза Григорию.
- Молодой человек, ну что, так и стоять будем или пропустим телегу? Я вам не барышня, чтобы меня так разглядывать.
- Дед Григорий, а можно мне с вами поехать? - Только сейчас старик заметил что-то смутно знакомое в этом парне. Может и чьей-то внук вернулся в деревню. Все поуезжали. Поди разберись кто кому и кем является через столько-то лет.
- Только мне, юноша, к пасеке нужно, в селе я буду аж к вечеру.
- Ничего, мне не к спеху. - Незнакомец сел в телегу, и они в тишине покатились дальше.
Дед краем глаза наблюдал за юношей. За тем, как он смотрел невидящими глазами перед собой, свесив ноги из телеги. Он видел такой взгляд и раньше. Солдатик. Вот такие они - тихие и рая даже не видят вокруг. Он сам таким был. Много лет прошло, пока земля его вылечила. Земля, птицы, пчелы. А парень-то, он еще на войне. Души мертвых и крики боли как горькая дымка окутывают его. Он слеп сейчас.
- Я к тебе, Дед Григорий, с вестью, - тихо сказал солдатик. Старик вздрогнул. Тяжелый камень прочно занял свое место на сердце. Вот так, таким же голосом тогда капитан ему сказал, что старшего Николая из засады душманы застрелили. Дед весь сжался. Все его морщины стали жесткими и впивались глубоко в сердце высеченного из камня лица. Солнце спряталось за тучу, и вдруг подул холодный ветер. Темные тени вестниками побежали по всему полю с молчаливыми криками :"Беда! Беда, батюшка!". Телега остановилась. Все замерло.
- Что-то с Костей случилось?
- Нет. У Кости все хорошо. Его Тамара беременна.
Старик резко повернулся к гостю:
- Да кто ты такой, черт побери?!
- Я солдат, старик. Обычный солдат. Только вот война, война - необычная. Меня зовут Уриил. - На миг белые призрачные крылья раскрылись над спиной Ангела.
- Ты за мной? - Дед Григорий сник: - Не думал я, что вот оно так бывает.
- Да нет, так бывает редко. У нас беда, дед. Большая беда. Вчера в бою Михаилу пробили стрелой доспехи. Нужно их залатать.
- Хммм. А чем латаете вы их, милые? - Дед слез с телеги и пустил Аниску пастись: Пускай щиплет.
- Праведными душами. С их согласия.
- Выходит, я могу и отказаться?
- Да, дед.
- И что тогда будет?
- Буду спрашивать, пока кто-нибудь не согласится.
- А если никто не согласится?
- Ну что же, ни одна война не бывает вечной. Все один раз должно закончиться.
- Ты говорил, Тамара беременна. И кто у нас будет?
Уриил на миг замер.
- Мальчик. Григорием назовут.
- То есть, в мою честь? Мол, ты заранее знаешь, что я соглашусь?
- Нет, старик. Есть тысячи возможностей будущего. И во всех его назовут Григорием. Хотя нет, его могли еще Николаем назвать.
- Хорошее имя... Николай, - тихо сказал Григорий. - Когда идти надо?
- Сейчас, старик.
- Идем.
- Говорю тебе - все денежки он спрятал в своих ульях.
- Ой, Марья, какие там деньги. Все из него высосала эта курва городская, Тамара. Смотри, сидит за столом - губы красные покрашенные, как срамные. Чего удумала, ни платка черного не надела, а наоборот, прическу сделала.
- А сколько лет - то они вместе?
- Да вроде семь уже, а детей все нет и нет. Боженька их карает. Нет, чтоб на моей Юльке жениться.
- А у твоей Юльки губа не дура, гуляла бы поменьше, может быть сейчас бы и досталось все вам.
- Ах ты, сука подколодная...
Пьяный поп размахивал кадилом над покойником. Уголек выскочил и упал в гроб - белое тонкое покрывало задымилось. Костя взял попа за грудки и оттолкнул его. Поп споткнулся, чуть не упав и начал что-то невразумительно кричать, пытаясь наброситься на Костю. Мужики стали их разнимать.
Тамара подбежала и попыталась обнять мужа. У Кости от бешенства глаза налились кровью, даже не заметив, кто на нем повис, небрежным движением отбросил жену. Тамара закричала, согнувшись пополам. Костя моргнул и будто морок с него спал, он с ужасом повернулся к жене. Попа оттащили, а гневные бабы верещали вокруг него, пока одна из соседок перестилала саван. У попа Никодима уши стали пунцовыми. Ну, он еще не так давно был трактористом Савой, а семинарию только окончил. Тетя Клава, его мать, как раз сейчас готовилась дать ему еще одну пощечину.
- Ах ты... слов на тебя не хватает. Вот придет отец, он тебе покажет. Да ты только домой вернись. Стыдоба - то какая, 'батюшка', - в слезах говорила женщина.- Перед всем честным народом, алкоголик несчастный.
- Ну мам, успокойся, люди смотрят.
- Теперь люди на него смотрят, а то, что ты до этого творил? Они что, раньше отворачивались?
Марья крутилась около плачущей Тамары:
- Ну, девочка, успокойся. Он, дурак, не со зла. Просто горе - оно такое.
Взлохмаченный Костя виновато крутился вокруг жены, шепча:"Прости."
Меч Люцифера отскочил от доспехов. Они выдержали. Дед Григорий беззвучно зарыдал: Ничего, выдержу, пускай щиплют.