Пьоро Тадеуш и др.. Поэтические переводы-4

Пьоро Тадеуш и др. : другие произведения.

Поэтические переводы-4

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]

Ссылки:

Оставить комментарий © Copyright Пьоро Тадеуш и др. (olga_bragina@ukr.net) Размещен: 16/04/2022, изменен: 31/07/2022. 224k. Статистика. Сборник стихов: Поэзия Скачать FB2		Ваша оценка:

Тадеуш Пьоро

<Час жуков>

После заката кот идет на охоту.

Укладывается, словно еж, в углу комнаты,

на полке или где-то у меня за спиной возле

мигающей лампы, смертоносный центр

контроля полетов москитов, моли, мух

и других нервных спутников.

Кот прижимается к земле, словно собрался перепрыгнуть

Босфор, но когда его лапа изгибается и ловит

что-то в воздухе, это всего лишь ловкий фокус:

скорее - фамильярный жест раздражения, чем

осознанный акт мести. Он склоняет голову и

аккуратно когти свои выпускает: поймал. Быстро спрятал обратно.

Кусок пирога. Сложнее поймать жука высоко

над полом, в полете. Когда его взгляд застывает

в точке соединения потолка и стены,

или ползет к вершине дверного косяка,

я вжимаюсь глубже в свое кресло,

словно я - большое насекомое,

замороженное в последней вспышке жизни. Но телефон

звонит. Это Адам Видеманн жалуется,

что кто-то украл мои сны. Я обещаю

прислать ему новые, как только увижу их.

Адам провел время в Нюрнберге с выгодой.

Пока, до встречи. На этот раз это моль.

Она сидит на раме картины, на репродукции

'Снятия с креста' Караваджо. Кот спрыгивает

с дверного косяка, делает несколько пряжков, словно акробат с шестом,

летит по воздуху и двумя лапами

хватает моль на черной металлической раме.

Сидит в норе, словно кролик, запихивает моль в пасть,

шевеля челюстями, причмокивая языком, качая головой.

Любовь заставляет нас страдать сильнее, чем порнография.

Я достаю бутылку из мусорного ведра,

несколько капель водки осталось на донце,

капаю их на палец и вожу по губам,

но не могу перебить вкус.

***

Марцин Баран

<Мистический отчет>

В мгновения благочестивые мы будем наблюдать

появление стигмат

на локтях всех жителей

планеты. В то время, как платья в цветочек

отброшены в сторону, когда капли

мира собираются над головой, обнаженная почва -

словно иссохшаяся кожа. На что ты смотришь?

Поскольку ты не смотришь на ожившие губы

неба, влагающего забытые слова

в уста молящихся. Потом - в бедра,

благопристойно превращенные в ягодицы?

В скальпели, боковые желудочки или другие

инструменты? Из случайного

прикосновения и случайного знакомства

является мистер Флай и его план. Он хоронит семена

и скорби в горькрой соли, прячет

рыжеватые волосы под кожицей помидоров.

В тени коровы он готовится проглотить

всех тех, кому нужна некая дьявольская одержимость,

чтобы верить. Рукой, что холодна

снаружи и горяча внутри, ты отметаешь

всё смертное. Я знаю слишком хорошо,

что ты где-то не здесь. Медленно подхожу

к стоянке. Заметные сложности возникают,

когда пытаешься сфотографировать мужчину и женщину,

и другую троицу. Воздух трещит,

словно кости ломаются. Только вывеска 'Лужица',

(город секса и развлечений) убеждает нас в том,

что мы движемся в правильном направлении. Как,

для чего и почему? Не переключай канал, следующая серия

будет на твоей собственной коже.

Больница преображения

***

Марта Подгорник

Тем временем во сне я плавала вокруг Танжера,

или, быть может, плыла на каное по Ориноко.

Машина снов и наркотиков несла меня

скорее в трясину, чем к звездам.

Мои легкие дышат лучше, чем мое сердце.

Коричневый порвал отношения с черным? Шипучий лиловый?

Не думаю, что кто-то видел это или знает.

Я верю в гондолы, пламя, саламандр,

И в существование миров, но не во мне.

***

Наталия Малек

<Что делать, когда левые либералы умолкают?>

Расставь ноги на ширину плечь.

Нагнись легонько.

Вытяни руки виперед - завяжи их в узел, более яркую верхушку волнореза.

Повторяй:

Я свободна, как гремучая змея.

Я бесстрашна, как дочь гремучей змеи.

Никто прежде не хотел меня так.

***

Марцин Сендецкий

<Мое сердце остановилось>

Мое сердце остановилось в дальнем мотеле,

когда ты приоткрыла паранджу с этикеткой 'Армани'.

Прекрасная замена. Псалом откликается,

как того требует бренд. У меня был дом

в общественных садах. Фактически газетный киоск,

фактически лачуга, фактически брезент для бюллетеней, словно щеголь,

которого бросил покровитель (грядки рассады

всегда аккуратны). Если ты ослабнешь, я встану и поддержу тебя.

В клинике установили восстанавливающий режим.

Ятрогенные медсестры сияют на дежурстве.

Для подопечных при смерти у них термин: рассеивающийся.

Вот как ты выглядишь из-под моих закрытых век.

Факел у бочки кристально чистой топливной нефти,

в ореоле реторсии. Теперь оставайся здесь. Это сияние - я.

***

Марьяна Марин

<Судьба>

Они были влюблены,

но не потому что виделись лишь время от времени,

что зафиксировано намного позже.

Они были влюблены, потому что у них был один и тот же страх,

одна и та же жестокость.

Они долго гуляли по старым районам города,

репетировали будущее друг друга.

/ пыль и порох,

пыль... /

<Элегия XIV>

Ты даже не знаешь:

я начала всё с самого начала,

то, как утро собирает крошки бессонницы

и кладет на твой стол огненную жизнь.

Мне хватило смелости работать у самого корня зла,

именно там создать студию

'человека, который рисовал бы почти себя',

который не завоевал бы ничего, кроме правды,

ее собственную ничтожную сказку.

Посмотри на меня!

Я немного уродливей и немного абсурдней.

Я редко смеюсь и почти никогда не говорю.

Слишком поздно я снова протягиваю тебе руку.

А ты, ты слышишь вьюгу, которая уже уносит наше будущее?

***

M.M.

Линии на ладони моей левой руки

оказались зеркальным отражением линий на моей правой.

Не знаю, что это могло бы значить для хироманта.

Словно они пришли в этот мир в молитве.

***

Лигия Пуринаса

наши отношения истолковывают,

как все исторические источники,

мы должны выбрать источник информации,

систематизировать и анализировать

мы должны читать дополнительную литературу, нам нужно описать время,

пространство, автора и текст

мы должны представить актуальность работы, предмет исследования

мы должны понять цели и задачи,

мы должны прочитать досье, прежде чем осуществить аннексию, и,

если это не сработает, всё могут захватить чувства,

ликвидировать движение сопротивления, подавить его,

вероятно, будет проще сдаться,

мы уничтожим идеологически неприемлемые фразы,

мы станем цензорами,

мы узаконим борьбу за власть,

а на уровне инстинктов мы сублимируем всё,

я - маленькая и срьезная девушка,

мне не нравятся твои деревянные бруски

структуры памяти

***

Катрина Рудзите

может случиться так, что

войны адресов и важные академические концепции

нужно будет забыть,

чтобы не помнить то, что ты говорил мне,

но как тьма протискивается в трещину открытой двери,

ладонь на животе

временное сопротивление законам пространства и времени

работа памяти столь важна

психоаналитики историки философы и прочие ее недооценили

но сейчас осторожно переходя узкий мост

и пытаясь увернуться от велосипедистов

я должна помнить всё это сама

помнить римские цифры,

потому что с их помощью можно пронумерировать части поэмы

помнить вещи названия которых не знаешь

но их контуры выглядят так словно внутренняя трещина подносит их ближе

иногда они появляются на переднем плане сознания

не забыть купить зубную пасту и черные колготки

записаться на прием к доктору помнить дни рождения тех кто более всего важен для тебя

помнить что нельзя говорить всё что приходит тебе в голову

считать стаканы и посреди процесса пить воду

помнить что живешь на планете где правят законы причинно-следственных связей

люди могут начать чуждаться тебя не здороваться с тобой избегать

потому что ты не ложишься спать в нормальное время слишком долго сидишь за компьютером

помнить что некоторые люди не заслуживают твоего времени и внимания ни на йоту

плохие сны не предсказывают будущее

ада не существует

ты выросла уже давно и тебе не нужно сливаться с фоном

всякий раз, когда кто-то смотрит на тебя с неодобрением или повышает на тебя голос

помнить что есть вещи которые тебе разрешено забыть

III

люди не помнят что они разыграли и что сказали

сидя за столом в определенный год в определенный день

также они не помнят какой это был день недели и какое было освещение в комнате

(не надо им напоминать это их обеспокоит)

ты не помнишь все глупости сказанные по пьяни

но если ты вдруг

однажды

вспомнишь всё это

в долю секунды всё

также есть вещи

которые мы просто согласны не помнить

вроде этих глупостей по пьяни

вроде того что люди сказали в определенный день при определенном свете

помни

кто-то однажды написал онлайн-комментарий тебе

если ты додумываешь все свои мысли до логического завершения, однажды обнаружишь себя в стенах из полиэфира

тебе это нужно?

VIII

думаю пришло время признать

что нас связывает только лишь память

VIII

тебе кажется что это что-то меняет?

теперь я могу ответить тебе абсолютно честно

я больше не знаю я выпила столько что не могу идти

я не могу назвать таксисту свой адрес - не помню

***

Илиана Негри

<Увеличение>

Он шлет мне стихи

Я шлю в ответ свои ню из ванны

Пусть пена возвращается в свой рай

Пусть мое тело выйдет из этой тюрьмы

Каменные тяжелые стихи заполняют

Расстояние

Между моими ногами

Верь мне он говорит

Даже когда ты играешь в игры

Я представляю телят сделанных из железа

Они продираются сквозь этот мир зараженный

Города становятся меньше

У меня свой собственный мальчик апокалипсиса

Следует ли мне рассказать тебе о нем

Обернешься ли ты

В моем стихотворении все мы теряем дорогу

Женщины которых я любила

Мужчины которых я хотела

Я заполняю декларацию

Так что наконец-то могу уехать отсюда

В 35 кто я

Прозрачная как медуза

Я кусаюсь

Я - ночная сущность

Моя вагина меняется

Чтобы принять что-то большее, чем пальцы

Я всегда в маске

Ее хлопок наполняет мой рот

Всякий раз, когда я пытаюсь говорить

Прилипает к моему нёбу

Фантазии о том, что тебя используют

Мои взгляды убивают мужчин вроде тебя

Одним

щелчком

Камера помнит меня на 20 стоунов легче

Я убираю все зеркала и молюсь

За правду сказанную наполовину

За стихи написанные наполовину

За свою жизнь, которую растягиваю,

Делая ее больше

Поглощая мужчин, женщин, всё, что находится между

Раздувшаяся, как тело на пилюлях

Хлопаю, чтобы они вышли

И я переросла свою раму

Моя громыхающая сущность

Нет ничего плохого

Просто произнеси слово

ЖЕЛАНИЕ

Проснись пришло время тебе увидеть меня полностью

Прими меня в свой рот

Я цепляюсь за жизнь изо всех сил,

И за то, что будет после

***

Каталина Станислав

<Драма в больнице>

'Это не твоя вина, - ты это слышишь довольно часто после расставания.

Я не думала, что это - моя вина, но спасибо.

Кроме того, это определенная тональность.

Похожа на ту, с которой та леди в больничной палате спрашивала меня каждое утро:

'Как ты себя чувствуешь, дорогая?'

Пухлая, говорящая тихо.

Я забинтована так, словно только что из автокатастрофы.

На самом деле была инфекция после пирсинга, протекала тяжело, у меня к этому просто талант.

Со мной всё в порядке - вот что я отвечаю людям, как если бы была тяжело больна.

Это вовсе не то, что я могу им ответить

Я смотрю сериал с врачами и красивыми женщинами

Я знаю, что Мередит - ужасная актриса, у нее самый раздражающий смех,

но после шести сезонов я ее почти полюбила

В каждой серии, кажется, есть две важных вещи:

всегда кто-нибудь умирает и всегда кто-нибудь не признает, что влюблен

кого-то сбивает автобус или просто автокатастрофа

и в последние минуты своей жизни они решают сказать:

эй, я только хотел сказать тебе, что любил тебя 10 лет

потом он плачет

он тоже влюблен, но он - мужчина, он не осознает

давай купим дом и собаку, у нас будет озеро и пристань

он говорит между всхлипами

и эти вот качели из шин

(качели из шин и собака просто будут там, когда они купят дом)

Со мной всё в порядке, я знаю, что в реальной жизни люди не разражаются в больничных палатах безумной речью на 10 минут, в конце которой целуются небрежно на фоне стены, а их друзья заглядывают сквозь стеклянную дверь

В реальной жизни люди расстаются, и потом у них посредственные отношения годами,

в это время они проверяют чей-то еще статус в фейсбуке

и заходят на русские веб-сайты,

чтобы анонимно читать сториз в инстаграме.

Когда они набирают имя пользователя в строке поисковых запросов, их сердца бьются так быстро, их пальцы дрожат,

словно они ворвались в больничную палату,

чтобы объявить о своей любви к умирающему.

В реальной жизни люди покупают билеты на самолет с ультиматумами,

которые заканчиваются ничем,

потом страдают тихо за голубым экраном.

Если не проснешься, ты увидишь их лицо, и тебя переполнит чистая радость, ничто не стоит ее больше, вот что сказал мне друг однажды утром в Бухаресте, стоя пьяным в красном свете отеля у вокзала. Никогда не знаю, когда мне более одиноко - когда приезжаю, или когда уезжаю. Или когда остаюсь.

Со мной всё в порядке.

Я погуглила тебя уже три раза

У меня такое чувство, что я схожу с ума

Ужасно боюсь -

если погибну в автокатастрофе,

у нас не будет даже этих трех минут, чтобы я могла тебе сказать,

как часто мечтала увидеть тебя на своей кухне утром.

***

Агнесе Руткевича

Мы безмятежны в воспоминаниях друг друга,

Словно лошади в поле перед рассветом.

И солнце восходит, как нож,

Которым дедушка режет хлеб в мечтах,

мы далеко в мечтах друг друга,

словно руки, тревожимые бессонницей,

прощание, но все-таки еще одна жизнь,

наши воспоминания - целая автобусная остановка,

где незнакомец находит

потерянную варежку ребенка,

и не знает, что делать,

потом вдруг засовывает ее в карман пальто

рядом с другими вещами,

мелочно оставляет ее себе,

но не знает,

зачем

мы старые и нарядные в воспоминаниях друг друга,

как Кафедральный собор в Вильнюсе,

и ночью, когда его охватывает пустота,

и тьма - как армия иностранная,

мы - не единственные,

кто не может уснуть,

и солнце восходит, как нож,

которым отец режет хлеб в мечтах.

Сердце,

прости меня за эту сигарету,

которую задул ветер.

***

Эльвира Блома

Здесь ты можешь услышать звук вай-фая

он звучит как радио для инопланетян

мне нравится простота

я хочу слышать как открываются и закрываются поры

звучит как Depeche Mode и хрустальные замки

этот парень - легенда

я хочу слышать как осыпается штукартурка

'Да, наука, сука'

словно кузнечики аплодируют и воют в плену, их маленькие ножки сгибаются и трещат, как мягкий и пушистый попкорн

'о нет' (крик тает вдали)

во всяком случае, это точно звучит лучше, чем звук подключения интернета через стационарный телефон

необычно

красиво

но холодно

я хочу слышать как созревает помидор

почему тебе слышен звук самолета на заднем плане?

я слышу, как он загружает что-то с порнхаба

вы все заражены

жестоко

просто нет

я хочу слышать цвета

честно говоря, звук хороший

***

СЕГОДНЯ МЕНЯ ВОЛНОВАЛИ СЛЕДУЮЩИЕ ВОПРОСЫ

1. Как могу я отрицать, что всё остальное существует, кроме снежных женщин?

2. Почему тело напоминает ароматный трюфель?

3. Есть ли у мух лица?

4. Почему птицы не учатся на своих ошибках?

5. Почему на самом деле я хочу что-нибудь сладкое прямо сейчас?

6. Почему в Грузии такой крутой алфавит?

7. Почему существуют такие породы обезьян? Чтобы те, кто на них нападет, умерли от смеха?

8. Кто этот 'собрат-поэт', упомянутый в посвящении в поэтическом сборнике, который я недавно купила в Лондоне?

9. Почему я поблагодарила мужчину, позволившего мне перестроиться перед ним в ряду?

10. Как женщины обычно встречают мужей после возвращения из тюрьмы?

11. Почему тело напоминает былинку сухой соломы?

12. Как я могу продолжать жить? Нет, ничего не случилось со мной, просто хочу знать, как мне удается продолжать жить?

13. Почему в Казахстане взорвался склад боеприпасов?

14. Почему у меня сейчас выскочил прыщ?

15. Является ли желание помыть лестичную клетку признаком старости?

16. Если бы я была богатым коллекционером произведений искусства, стало бы первым произведением, которое я бы купила, 'Если вы читаете это, вы умрете через минуту' Бректе?

P.S. Просто неправильно - смеяться над животными. Даже если им всё равно. Никогда не делайте так!

***

Мируна Влада

Я не хочу свой яичник.

Имею я право его не хотеть?

Могу я родиться с таким правом?

Я просто хочу разбить его,

как два пасхальных яйца, спрашивая в сомненьи:

Он воскрес? Он воистину воскрес?

Наши матери сделали из нас социальных животных

на основе спаривания.

конечно, общество как таковое на определенном этапе

было продуктом фертильности социальных матерей-животных.

Определенно.

Я создала тебя, я могу тебя уничтожить, -

говорит мой яичник и яичник моей матери в то же время.

Как ты можешь иметь детей,

если у тебя есть мать, которая в тебе сомневается?

Это истинная самоизоляция.

Наши взаимодействия монетизируются в Кремниевой долине

и в Кремле,

и наша нехватка взаимодействий монетизируется

в Кремниевой долине,

и в Тель-Авиве или Иерусалиме,

белые мужчины получают удовольствие

белые мужчины богатеют

на нашей жажде прикосновений

на депривации объятий на нашем психозе они делают деньги

Я - воплощение отсутствия связи между матерью и плодом.

Я из поколения девочек с сознанием Барби,

которых привозили в Румынию в 90-х без Кена. Он появился позже, и он был дороже.

У тебя нет работы, ты не можешь себе позволить ребенка;

У тебя есть работа, у тебя нет времени на ребенка -

это гимн нашего поколения.

Я - памятник окружающим и их мнениям,

глина,

свиной почечный жир и целлюлит,

деформированный в руках незнакомцев. Мое надежное 'я'.

Я чувствую, как они преследуют меня на улицах ночью.

Я чувствую их дыхание на своей шее и на бедрах.

Сделай это. Сделай это. Сделай это. Зачем ты это делаешь? Почему ты это не делаешь?

Будь осторожна! Не заводи детей.

Ну же, девочка, разорви цикл боли, переходящий

от одного поколения к другому!

Только тебе принадлежит контроль над твоим телом.

Только ты приказываешь ему остановиться. Ты идешь, куда хочешь. Если хочешь.

Нежелательная беременность - первый шаг

к ограничению

или даже утрате

идентичности.

'nada' на боснийском,

не на испанском -

это надежда

или ничто.

Что-то невидимое и неделимое, к чему нельзя прицепиться,

возможно, генномодифицированный организм, который не воспроизводится,

только воспроизводит все тошнотворные клише

поколения, у которого электричество и горячую воду

отключали каждую ночь,

чтобы сэкономить деньги,

которое стояло в очередях несколько десятилетий и думало,

что самое благородное занятие - слушать Европу,

слушать радио 'Свободная Европа' и обмениваться тупыми шутками

о безумном диктаторе,

мечтавшем поместить Румынию на карте мира рядом с Ираном,

когда его народ просто мечтал получить немного тепла в батареи

в его спичечных коробках

все они перемешались в нашей истории маленькие мечты большие мечты

мечты о мясе

с влажными геополитическими мечтами

вам нужно больше электроэнергии, чтобы увидеть реальность

они мечтали о мясе, шоколаде, бананах и апельсинах,

а теперь ты мечтаешь только об официально разрешенной вазектомии

чтобы хирурги уменьшили репродуктивный аппетит

минимально инвазивное удаление биологических часов мозга

ты - потомок колонии ведьм, которые

отрицали свою матку.

Добро пожаловать в мою жизнь, прокуроры эмпатии.

Мне нужно заново учить свое тело быть в безопасности.

***

Мы родились в обществе

преждевременно

из несовершеннолетних девушек,

нас учили пенсионеры и социальные работники.

Женщины в Гималайях пьют абрикосовое вино и могут родить даже в 65 лет.

Культура абьюза

рождает женщин, которые больше не хотят рожать,

которые больше не хотят участвовать в абьюзе.

Я ем вместо того, чтобы вскрыть себе вены.

Я чувствительна, испытываю отвращение к насилию и радикальным актам.

Предпочитаю что-то теплое, например, медленно похоронить себя

в нарциссизме и беспомощности.

просто нервная система менее устойчива к выгоранию

при определенных обстоятельствах, аборт - гражданский долг.

Я всегда разворачивада гнилую часть апельсина.

Только гнилую часть апельсина.

И от имени этой части я говорю 'нет'.

***

существуют только три типа - рожающая впервые, многородящая, нерожавшая.

в их медицинских документах я - нерожавшая,

это значит, что я никогда не рожала.

мои лучшие друзья -

презерватив, внутриматочная спираль, инъекционные контрацептивы или хирургическая стерилизация.

наши бабушки были великими многороджавшими - больше пяти детей,

вау, что за флик-фляк всего лишь за одно поколение!

Мыч - первые женщины в Румынии,

которые заводят детей, когда хотят.

Мы знаем, что не обязаны быть копией

Мужчин из Румынской православной церкви нашей страны

Мужчин из Румынской академии

Мужчин, которые являются генеральными директорами

Мужчин из Национального банка

Мужчин из Союза писателей

Мужчины - косметические хирурги

считают,

что круто быть нерожавшей:

у тебя нет проблем и больше свободного времени,

но возрастает риск рака груди.

Это бартер.

Получаешь свободу вместе с раком шейки матки.

***

Ника Манич

Мы привыкли смотреть

Игры без границ

На ТВ вымышленные яркие инструменты

Включаем и выключаем

соревнование

окраине позволили победить

Это была наша эстафетная гонка

Наш Майский бал

Обещание Европы

Всё более тесный союз

Кто стал бы думать

О призраках Вышеграда,

Пока 'Евровидение' - мой Кубок мира

И я хочу усыновить небинарного родителя

В 2004 году больше не нужны были подарочные сертификаты

для пересечения границ.

Только тогда потребление разрешили,

чрезмерные траты.

Мы стали Новыми Европейцами,

Белыми Другими.

Мы всегда были.

Термин 'балканизация' жалит меня

В то же время, я становлюсь мрачной.

Давайте и дальше прятаться, останемся неизвестными.

Чтобы нас не отняли

У тех, кем мы не являемся.

***

В Словении День независимости.

К этой дате:

мы сформировались как страна и стерли с лица земли 25 тысяч человек

Никогда не забыть

Мы называем их 'Стертые'

Они были братьями и сестрами с юга

Это - наш стыд

им вернули некоторую часть денег

это - наш стыд

Их стерли из-за 'бюрократической ошибки'

объяснило правительство

Таких ошибок не бывает

просто одномерные люди

У каждой страны есть свои собственные южане

Иногда они - на севере

если живешь на острове, у тебя много границ

если люди - острова, привязанности - это туристы

если теряешь надежду на островах

никогда не сможешь плавать голым и смеяться

никогда не сможешь залить водою глаза

Но помни: приливы меняют острова

Острова не плывут над землей

Всегда есть субъект наверху

В Хорватии можно увидеть

знаки FKK на пляжах

Freik;rperkultur

Никогда не видела там хорватские орехи

Мне всегда было интересно почему так много лагерей FKK

О, правильно, лагеря

Хорватия была союзницей Третьего Рейха

Тогда я поняла, почему в процентном соотношении арийцев больше, чем словенцев

Это было написано в музее в Берлине, топология террора

я думала, арийцы - это не про культуру

не про привычки

Это был Ноев ковчег

Мне нравится обнажаться на публике, но FKK - знаешь, откуда это приходит

Мне нравится техно, но ты знаешь, откуда это приходит

Мне нравишься ты, но ты знаешь, откуда приходишь

Алгоритм не случаен

Сегодня я скучала по Словении,

но это еще до того, как поняла, что сегодня День Независимости

Я думала о море,

за которым ты одновременно видишь

Юлийские Альпы и Адриатическое море,

когда солнечно,

и понимаешь, что ты - почти в Италии

Когда я скучаю по дому больше всего,

вспоминаю свой вывод

тропинка слишком маленькая,

а мне нравится летать

Быть независимой от Словении

Дом - там где сиськи и книги

***

Позволь этому городу съесть твою радость

Позволь ему есть

Позволь ему петь

Растопчи свое счастье и катастрофу

Как часто фоном

на десктопе

в твоем главном офисе

твой родной город

Родной город на твоем десктопе

Маленький, простой и управляемый

Мне нравится разговаривать с теми, кто видел, как я росла

С теми, кто знает, что я долго не решалась открыть рот

Только лишь когда пела

Что я обмочила штанишки в библиотеке,

Потому что слишком долго выбирала, что почитать

Что я росла в квартале, где рядом была библиотека и море

Где казалось, что нет никакой земли за горизонтом

Нет даже Италии

Нет Запада

Да, Италия всегда была Западом,

Где мама обычно покупала бананы и джинсы

Триест никогда не был нашим

У нас бананы и джинсы из Лондона

сейчас

Но нет газа

Что-то гложет мое сердце в этом городе

Достаточно большое, чтобы соответствовать 4-м населениям моей родной страны

Меня больше не волнует, смогу ли я когда-нибудь стать счастливой

***

Файзулла Телтай

<Голубые стены>

...Несколько часов спустя,

как на картине Ван Гога 'Прогулка заключенных',

Мы начали ходить кругами

по обезьяннику, стены которого покрашены в голубой,

Зловещий звук шагов

Приближался по коридору: 'Цок...' 'Цок...'[1]

Голубые стены

напоминали нам о голубом флаге;

не о том, что висел на величественных стенах Ак Орды.

А о том, что развевался на площади,

Они нам напомнили.

Мы были - словно волны реки Аракс,

закутавшись в флаг,

Ходим кругами вокруг товарища,

казненного на Республиканской площади.

Шаги в коридоре приближаются,

Отраженные эхом 'Цок...' 'Цок...'

Не помню, как долго мы ходили кругами,

наш взгляд был прикован к полу,

Мы переступали горные вершины, которые сжались,

Надели Луну на шею,

Словно потоки реки Арак, закутались в флаг.

Мы ходили кругами,

Мы ходили кругами -

Не обращая внимания

на центр, где он, словно призрак,

Словно в темнице следа от кнута,

Напоминая о клетке, в которой мы находились,

Стоял Кокмоинак.

Мы думали, что это - арестант

из соседней камеры:

мы не смогли бы сказать, в чем разница между его ржанием и

криком арестанта.

Кокмоинак ржет,

Арестант кричит,

Кокмоинак кричит,

Арестант ржет.

Шаги в коридоре приближаются,

Повторяясь эхом: 'Цок...' 'Цок...'

Голубые стены

По мере приближения шагов

Перестают быть голубым флагом

И превращается в водоворот,

В котором мы тонем,

Флаг окутывает наши плечи,

Солнца нет на небе,

Орла там тоже нет,

Абсолютно всё тонет.

От пыток в соседней камере,

От пули на улице

Как нам спасти тебя, Кокмоинак?

Как нам спасти тебя

От могилы цвета флага?

Шаги в коридоре приближаются,

Эхом звучат: 'Цок...' 'Цок...'

Потом в последней надежде

Мы брызнули тонущим солнцем

На копыта Кокмоинака,

Дали ему крылья орла.

Взвейся в небо, Кокмоинак!

У тебя золотые копыта,

Огромные крылья,

Теперь ты свободен, Кокмоинак!

Воспари, не смотри вниз.

Лишь немного позже

Могилу цвета флага затопит.

Наши распухшие тела будут плавать в воде.

Будут плавать на поверхности голубого флага наши тела.

Наша кровь - Солнцу,

Наши кости - орлу,

След кнута превращается в узор на флаге, Кокмоинак.

Завтра в земле обетованной, которую мы представляли,

Будущее помашет нам флагом, Кокмоинак.

Воспари, не смотри вниз!

Воспари в небо!

Шаги в коридоре приближаются,

Повторяясь эхом: 'Цок...' 'Цок...'

'Цок...'

'Цок...'.

***

Карло Качарава

<Любовь>

(из 'Кафе 'Медик')

Это была такая большая любовь -

столь пьянящая, что не могла бы закончиться добром.

Женщина звонила ему по массивному черному телефону

на почте в каком-то советском городе.

Была зима. На улице шел дождь.

Когда мужчина слышал ее голос, он откладывал ручку

и закуривал,

почти бросая трубку.

Они говорили так откровенно,

кажется, почти стеснялись друг друга.

Они говорили о возможной встрече,

но никто из них не догадывался,

что рейс, который отменят из-за снегопада,

никогда не отправится в другое тысячелетие -

вперед в прошлое или обратно в будущее.

Они никогда не увидятся снова,

и снег никогда больше не будет просто снегом.

<Женщина спит>

(из 'Кафе 'Медик')

Эта женщина, которая спит подобно старой крысе на серебряном ложе,

приспособится к еще одной ночи.

Адаптация краткосрочна,

даже когда она спит не одна.

Это не измеряется в божественном серебре или письме утешений.

Я думаю об этой женщине,

когда оглядываюсь в прошлое.

Вспоминаю множество смертей в одинокой жизни,

и начинаю воспринимать рождение как сдвиг.

***

Виолет Григорян

<Африканский поцелуй>

Тесто и начинка

150 г. масла, 6 яиц, 2 стакана сахара, ; стакана молока, 2 чайных ложки какао-порошка, 1/5 стакана муки, пищевая сода, уксус, экстракт ванили

Замораживание

70;75 г. масла, 3 чайных ложек какао-порошка, ; стакан сахара, 5 чайных ложек молока.

Инструкции по выпеканию

Смешайте желтки 6 яиц с одним стаканом сахара, добавьте слегка растопленное масло, хорошо перемешайте. Отдельно смешайте одну чайную ложку соды с одной чайной ложкой уксуса и добавьте в смесь. Добавьте 2 чайных ложки какао-порошка, экстракт ванили, ; стакана теплого молока и 1/5 стакана муки. Тщательно перемешайте, потом переложите тесто на сковородку и жарьте приблизительно 30 минут при очень низком нагреве.

Готовя, читайте следующее:

Что за прелестное тело, открытое сердце, невероятная сущность (это следует произнести), вероятно, мы никогда больше не встретимся под солнцем, или у моря, или на этой земле (моя маленькая 'сущность', добро пожаловать сюда, в мой текст, иностранная девушка, моя новоприбывшая невеста, кочующая сестра, будь счастлива в моих строках).

Я знаю, мы никогда не встретимся снова под солнцем, у моря или на этой земле.

Но мне хотелось бы провести десять лет, просто целуя тебя, чтобы насытиться,

у меня нет выбора - я должна быть краткой, я должна сжаться и заархивировать файлы, чтоб уместиться в них,

я превращу десять лет в десять месяцев, я превращу десять месяцев в десять дней, я превращу десять дней в десять часов, десять часов - один день любви.

Этот день любви - всё, что у меня есть, счастливый билет, большой и маленький,

Сегодня у нас будет десять лет любви, завтра - прощай, завтра - ухожу.

***

Кристина А. Беджан

<Находчивая диаспора>

Я из находчивой Диаспоры,

Из быстро ассимилирующейся Диаспоры.

Из Диаспоры красной помады, высоких каблукоы и тонких душистых сигарет.

Единственное, чем мы известны, отсутствует в нашей истории точно - Диаспора 'Дракулы'.

Может быть, поэтому мы говорим что угодно, лишь бы не сказать, откуда мы на самом деле -'Je suis a;

Paris!'

Я не слышу на самом деле Диаспору родительского акцента

Диаспору 'мои братья и сестры не могут правильно произнести нашу фамилию'

Диаспору слишком подозрительную, и в то же время слишком доверчивую

Диаспору 'Тсс, не говори, они могут тебя услышать'

Диаспору страны, о которой ты никогда не слышал

Диаспору 'я молча понимаю восемь языков'

Диаспору, в которой никогда никого не заставляют вступать в брак

Диаспору 'секс - это полезно для здоровья и красиво'

Любая раса красивее Диаспоры Белой Расы,

Если ты не принадлежишь к Диаспоре Ромов

Диаспора, полностью сбитая с толку в политическом смысле

Диаспора 'реальной политики' Рейгана

Диаспора 'Так что, вы говорите, здравоохранение бесплатно'?

Диаспора 'всё образование всегда за полную стипендию'

Диаспора 'Что, у вас нет хотя бы двух высших образования'? - Д-р! Д-р! Диаспора, знающая карту мира

Диаспора духовная, но не религиозная

Диаспора 'никогда не знаем бабушек и дедушек'

Диаспора 'история семьи столь болезненна, что мы просто никогда не говорим о ней'

Диаспора 'радость сквозь слезы, когда диктатора твоей страны убили'

Диаспора 'тебя действительно уважают за пару синих джинсов'

Диаспора не столь древней истории ношения джинсов поверх других

Диаспора глубокого понимания происхождения рок-н-ролла

Ce frumoasa; t;ara; e Roma;nia [Какая красивая страна - Румыния], правда?

Dar i;n SUA avem un viitor [Но в США у нас есть будущее]

Тебе не нужно быть из нашей Диаспоры, чтобы слышать об этом раньше.

***

Горан Симич

<Отцы и пчелы>

Теперь я знаю, что мой отец ничего не узнал о войне.

Кроме того, он ничего не узнал и о пчелах.

Когда началась Вторая мировая война,

он надел военную форму и ушел воевать с фашизмом,

оставил дома семью и пчелиный улей.

Когда пчелы одичали и начали нападать на детей,

соседи отравили их дымом.

Спустя два года новой войны

он вернулся в старый дом своей семьи

и начал выращивать пчел снова.

Он перестал читать газеты,

он всё меньше ругает власти,

исчезает, когда кто-нибудь начинает

говорить о политике.

Он прислал мне баночку меда, но я ее еще не открывал.

Я слышал, что на расстоянии 10-ти километров от старого семейного дома

4,000 человек убили и похоронили.

Я слышал, что смрад разлагающихся тел,

погребенных на футбольном поле, заглушает аромат липы.

Говорят, никто не может уснуть ночью

из-за детонации пустых желудков мертвецов,

они взрываются на летней жаре.

Мой отец не знает об этом.

Он просто разводит пчел и присылает баночки меда.

Я листаю энциклопедии, чтобы выяснить,

Как далеко улетают пчелы и убегают ли они из-за смрада.

Потом начинаю плакать.

И не могу объяснить детям, почему запрещаю им

открывать банку меда, которую прислал мой отец,

Солдат и пасечник,

Который так ничего и не узнал о войне

Или о пчелах.

***

<Эмигрантский блюз>

Прости, мама, прости,

Мне не хватило духу сказать тебе, что я умер в тот день,

когда добрался к границе.

Таможенники могли сообщить тебе об этом,

если помнят мальчика

с горящим чемоданом в одной руке

и пустым огнетушителем в другой.

Они забрали у меня всё,

даже флаг, в который я был завернут, когда родился.

Мне удалось сохранить лишь то, что не указал

в своей таможенной декларации:

только боль, горе и память.

Тяжело жить, как мышь,

если ты умер, как кошка.

Я одинок, мама,

одинок, как забытая игрушка в витрине магазина, закрытого на Рождество,

одинок, как странное лицо в моем зеркале.

Только соседский кот замечает, как осторожно

я закрываю дверь за собой,

когда иду в бар улыбаться,

и как захлопываю ее с грохотом,

когда возвращаюсь домой.

***

Фарук Шехич

<Душа эмигранта>

Если бы мог себе это позволить, отправился бы посылкой в Берлин

по DHL или FedEx. Вешу примерно 85 кило,

стоило бы денег - отправить в Берлин мой вес,

но деньги я одолжу, всегда есть люди с наличкой,

мне важно попасть в Берлин посылкою DHL,

отказался от идеи с FedEx - у компании слишком длинное название,

еще и созвучно названиям этих боснийских фирм, владельцы которых

любят названия, заканчивающиеся на -ex, думают, что глобализм приносит успех.

Отправлюсь посылкой на вокзал Hauptbahnhof, я бывал там прежде,

Найду оттуда дорогу, я немного знаком с подземкой U-Bahn,

с ее прельстительным запахом. Я подсел на запах берлинской подземки,

обещающий скорость, хорошо проведенное время, приятные ночи,

я должен отправить себя посылкой в Берлин - я жажду прикоснуться к Брандербургским воротам,

гладить каменные ягодицы греческих богинь цвета кофе со сливками,

пить кофе на Потсдамер-Плац в окружении воробьев,

похожих на мячики с перьями и клювами, которые они используют

для навигации среди стеклянных куполов пассажей, кажется, они снабжены парусами,

или чем-то похожим на паруса, галстуками для великанов,

эти воробьи окружали меня, когда я пил свой кофе, греясь на солце,

ждали, когда я брошу им хлебные крошки, пока я сидел в саду австралийского ресторана,

где подавали стейк из крокодила и филе из коалы.

Берлин - это город, в котором избыток неусваиваемой истории не вызывает у вас головную боль,

эта мысль очищала мой желудок, пока я бродил среди мертвых немецких солдат

и солдат союзников, или, скорее, фрагментов их скелетов

на лужайке перед Рейхстагом, на берегу реки Шпрее, где

настоящие орлы летают по небу, а под травой лежит прозрачная история.

Я одержим идеей побега из Сараево, я должен отправить себя посылкой в Берлин

в картонной коробке с наклейкой 'Срочно!'.

Избавлюсь от наций, потерявших товарный вид, и низкорослых карликовых государств,

мои светлые волосы и зеленые глаза помогут мне на рентгеновском контроле,

они будут знать - хотя я родился не в Берлине, я получил

козырь в рукаве: загадочный водяной знак на радужке глаза,

биометрический паспорт государства, государства без границ,

которое еще не создали, но, пока его не существует,

мне подойдет Берлин.

***

<Стеклянный шарик из Поточари/Сребреницы>

Когда мертвые не могут свидетельствовать о себе,

не могут даже скулить, распорядись, чтобы землю перевезли

в оползень идей, в сумерки 20-го века.

Или подними волны прибоя металла и стекла,

позволь серому снегу идти, как пепел из Бухенвальда.

Но снова ничего не происходит.

Трава - равнодушие мира, невероятно зачесанное

на их глаза, словно священные зеленые волосы.

Жертва - эта жертва, лишенная речи и мертвая навсегда,

одно тело убито несколько раз -

тяжелой артиллерией и тяжким забвением,

в первый, второй, третий раз

братские могилы и темная бездна.

Перед расстрелом

тело, словно ныряя в мутное озеро,

задержит дыхание, позволяя ему улететь

на залитые солнцем холмы, в пышные кроны деревьев,

где будущие события - лишь тени свои уже.

Наша песня распадается, мертвые потеряли слова,

которые нужны, чтобы начать рассказывать свою историю.

Пусть серебристые голоса говорят: 'Зло победило на этот раз'.

Прежде я помнил Бухенвальд в буддистском монастыре,

в суматохе, поте, тимьяне,

в обильных потоках слёз.

Говорят, душа мира сильна,

когда в листве дерева Будды

я почти увидел его лицо, увидел своими глазами,

что слёзы могут защитить нас от бессмысленности,

как сказала мне однажды одна женщина в Поточари,

на том поле белых могильных камней:

'Дети - не грибы'.

Я нашел спасение в стеклянном шарике,

который пережил расстрел, спрятанный в кармане -

единственный признак жизни в горизонтальном теле,

в холодном спокойствии стекла.

Он цвета флагов несокрушимых городов,

солнца и огня, голубая полоса на нем - улыбка океана.

Мужчина, согревавший его в кармане,

теперь свободен от всех скорбей этого мира.

Только стихотворение может вернуть мертвых.

***

Адиса Башик

<Алипасино>

Мы - дети околиц,

которые никогда не окажутся

на почтовых открытках.

В наши края не решаются заехать туристы.

Мы не выигрываем президентские выборы в последнем туре.

Нет языка, на котором мы говорили бы лучше, чем на родном.

Мы не знаем, что наши братья-близнецы живут

во всех городах мира.

В наши края не решаются заехать туристы.

Ничего здесь нет, что мы знали бы хорошо:

начальная школа,

супермаркет, старый орех, который давно срубили.

В наши края не решаются заехать туристы.

И у нас нет ничего, что могли бы им показать мы,

кроме себя.

***

Сенка Марич

<Дождь в моем городе>

Фасады трещат, шелушатся, как сброшенная кожа

в пятнах плесени,

в объятиях ветвей райского дерева,

это растение - утешает,

верный знак того, что мир сильнее, чем мы

это уста природы

глотают нас вместе с нашими домами, когда закрываем глаза

мы никогда не спим, никогда вовсе

мы боимся, что нас съедят

боимся потеряться в этом зеленом море,

где нельзя отыскать дорогу, дорожные знаки,

указатели, по которым можно найти свой дом,

зная, что мы должны войти,

включить свет, плиту, телевизор, холодильник -

всё, что жужжит, когда светиться,

и знать, что мы живы,

мы - боги маленьких вещей,

онтологически идеальные властители электричества,

колем ночь осколками оконных стекол

пусть истекает кровью до утра

всё хорошо, все вещи на своем месте, мы успокаиваем себя,

пока не начнется дождь

и райское дерево проползет сквозь осколки,

бороздя асфальт, обгладывая стены, обрубая дома,

пока мы, павшие боги,

не зная о любви, которой заслуживаем,

тоскуем по миру, достаточно нежному,

чтобы обнять нас

***

Таня Ступар-Трифунович

<Судьба пифии>

Старуха сидит в углу, прядет шерсть и бормочет

эта нить - для начала мира

смотри, кровь еще стекает по нитке

рыба кладет икру на стенках мягкой утробы

в далеком море

смотри, как головы созревают

время собирает их, бокалы наполняются и опустошаются

часы бьют на стене

Мухи оставляют следы

искусство добавлять желтые пятна на стеклянную стену и вещи

Она плохо видит, но ее взор проникает на другую сторону

она говорит быстро и долго на ухо миру,

не желающему взрослеть и учиться самостоятельно

он полон инфантильных стариков с пергаментной кожей

и воспаленными глазами

таймерням,

которые плавают по поверхности вод,

наивно думая, что темно в мрачных глубинах,

и освещая поверхность,

Пока фальшивые ясновидицы задирают юбки,

уткнувшись в свеженапечатанные газеты

Пока лжепророки надевают облачение

и проповедуют воздержание от незрелых плодов

и материальных благ,

их набитые карманы касаются пола

(тяжело, слишком тяжело служить Тебе, Господи),

пока дети мечтают о лучшем мире,

ломая ноги о слишком высокие пороги,

которые установили для них отцы,

пока всё идет по загадочному плану,

старуха разговаривает с пряжей, притворяясь безумной, и говорит правду,

потому что только безумцы могут себе позволить

впасть в немилость, говоря тщетную правду

об этом мире,

где люди мягко скользят в свою пустоту,

убирая комнаты и отбеливая зубы кстати,

улыбаясь тускло мягкой вате новых времен,

засовывая шарики воска в уши, чтобы не слышать

чтобы их дневной сон не нарушало

скучное ворчание старухи,

подобное телевизору, который не можешь выключить

никто не обращает внимания на ужасную пифию,

не желающую заткнуться

Ты - глупая старушка в девичьем платье, висящем на морщинистом теле,

у старух больше нет никаких обязанностей,

никому не нужны твои пророчества и видения,

отвергнутые пророки

сидят на каждом углу,

неприлично в твоем возрасте принимать опиаты,

ливень презрения

Правители не склоняют головы, приходя к ней,

теперь они просят о милости другого бога, думая, что могут его подкупить,

как его чиновники

кто-то достаточно дерзок, чтобы столкнуть ее со стула,

который она носит с собой повсюду

Пифия встает и сметает пыль

Сияние ее глаз пугает всех, кроме детей

Они путаются в ее платье, радуются ее яркой одежде, счастливы

ужасному тону ее пророчества,

каждому из них она дает нить пряжи

и шепчет им на ухо,

что дети спасают мир

от тухлых жадных стариков

***

Сельма Асотич

<Кожа моего отца похожа на поверхность луны>

Говорят, твоя шрапнель превращает людей

в небесные тела. вот для чего ты записался

в армию. В середине ветра, когда ветер

несет карусель, ты натягиваешь тент тишины

над нашим домом. Ничего плохого

не случится с нами теперь, пока ты

стоишь на страже на границе

нашего сна, охраняя

наш сон от воров мира.

В гостиной мы с тобой превратились в мумий,

ожидая, пока пройдет дождь.

Пыль оседает на наших веках, раздражающий

цвет красного дерева. Если ты начнешь говорить, я привяжу

свои волосы к копытам твоего голоса,

достану свою смерть, вытягивая

то, что мечтает вода утопить. Спрошу,

видел ли ты кротов

в саду, птичье гнездо

под кровлей. Спрошу, скольких

ты поймал? Скольких ты убил?

***

Сильва Фишерова

<Прага для приезжих>

Никто не рассказал мне, как жить, и когда

лучше всего

пить зелье из болиголова,

из чьих рук, во имя каких святых.

Никто не рассказал мне, как гулять по ночному городу,

чтобы не слышать плач,

тот постоянный плач фонарей и дверей трамваев,

которые бегут по трещинам между людьми,

словно звонкая струна скрипки,

натянутая между двумя краями бесконечности.

Прага - огромный бродильный цех, когда наступает ночь,

ночь под ее брусчаткой.

Я хожу туда-сюда по ее кромке,

люди разговаривают, столь уверенные в себе,

как лебеди на Влтаве

в своем утреннем завтраке,

но никто не рассказал мне,

как гулять по кромке квартала,

на каком углу опасть,

на каком углу ловить пустые птичьи кости

Из пустых костей мы сделали

свирели,

мы играем на берегу,

даже если никто не сказал нам,

что существует свирель, и существуем мы, и если собрать нас воедино,

будет красота

что Прага - огромная бочка бормотухи, разбавленная водами Влтавы,

она развевается, словно флаг президента, над Замком

и подобно флагу даже Прага однажды исчезнет

время наконец-то выяснит, кто мы,

и как далеко любовь.

***

Эстер Фишерова

<Август 2010-го>

Проблемы родства и отношений

людей с миром и друг с другом,

почему бы тебе не идти помедленнее, ведь никто

не собирается тебя убивать.

Девочки ходят группами

по улицам Праги и плачут.

Одинокий смех, потому что они

понимают, что слезы вызовут

праздничные потоки.

Так что идем, идем сейчас, посидим

на полузатопленной скамейке на берегу реки,

посмеемся над искусственными лебедями,

попытаемся не думать ни о чем -

ни о плаче тех девочек и поднимающейся воде,

ни о пульсирующем абсурде, который режет

реальность на искривленные металлические пластины,

и все мы

(кроме девочек, воды, лебедей)

от этого глохнем.

***

Томаш Мика

<Мы чехи>

Правда побеждает!

Потому что мы, чехи, хитроумны,

Потому что мы, чехи, трусы

Потому что мы, чехи, герои без страха или стыда

Нас, чехов, разоряет, изнуряет судьба,

Ничто нас не удивляет.

Мы обрубаем свой нос назло своему лицу

и смеемся

Мы, чехи, боимся противостоять какой-либо власти

Мы, чехи, подарили миру робота и контактные линзы,

Коменского и огурцы из Зноймо,

'Шкоду' и Кундеру, и десятки других изобретений, без которых мир летел бы, не видный никому, на невидимых реактивных истребителях, которые взрывает наш 'семтекс'

Мы - нация Масарика

Нация Яна Гуса

Мы, чехи, не цыгане, поляки или евреи

Мы - чехи и австрийцы, разговаривающие по-чешски

У нас самый прелестный язык в мире, никто, кроме нас, не может так произнести печально известную ';'

Мы пьем больше всего пива, и с нашей помощью союзники, предавшие нас в Мюнхене, изгнали большинство немцев из Судетской области,

Многих из них мы правомерно изнасиловали, застрелили или утопили в реке.

Deus Vult, так хочет Бог!

Мы - нация Яна Палаха

с темпераментом голубей.

Все наши революции - бархатные.

При каждой дефенестрации нас спасает навоз.

Каждый чех - музыкант

Каждый чех - космонавт, коммунист, футболист,

Но хокей и теннис - воистину наши игры.

Здравый смысл избегает мудрости чехов.

Мы выбираемся из-под бомбардировок своих городов.

Ни коммунисты, ни диссиденты, влачим жалкую жизнь в серой зоне.

Демократы идут за нами по пятам

Юмор у нас черный

Наша самоирония легендарна

Мы весело дефелируем по своему гнезду,

Но проклинаем тех, кто дефилирует вместо нас:

С жезлом в руке мы удалимся в паб и напьемся до беспамятства.

Мы - смеющиеся гиены.

Правда побеждает!

Мы умеем страдать, приветствовать тех, кого должны приветствовать, подписывать хартии и антихартии.

Мы - дотошные скалолазы, мы знаем, когда, что и как, мы говорим на всех языках Вавилонской башни.

Многие чехи любят рыбачить.

Рыбные фермы в Богемии - давняя традиция.

Маленький Иисус раздает подарки в канун Рождества,

Суши из карпа стали нашим фирменным блюдом.

То, что могут делать другие, чехи могут сделать лучше.

Мы были везде, можем сделать всё.

Наши философы становятся президентами, и некоторых мы пытаем до смерти - в этом мы похожи на древних греков.

Мы всегда знаем, как попрать своих агрессоров.

Правда побеждает!

Мы - чехи! Мы никогда не сдадимся!

У нас больше секса, и мы это делаем лучше.

Наши женщины - самые красивые.

Многие чехи жестоко страдали под гнетом чехов,

Пока другие чехи жили в туристском лагере, жарили сосиски и пели песни.

Самые известные чехи - Фрейд, Малер, Рильке, Кафка, Жан Марэ и Кротик.

Мы, чехи, die Simulantenbande, банда симулянтов.

Все мы знаем 'Мою родину', но всё равно причитаем:

'Где мой дом?'.

Невероятно, какой большой маленький чех.

***

Иван Верниш

<Зима>

Я рассказывал о зимнем поместье, пока ты не сказала:

'Так отвези меня туда'.

Тогда я начал искать отговорки, ты, должно быть, была разочарована,

это посреди полей, там дикие кошки в лесу,

на ступеньках статуи прикрывают гениталии

листьями лопуха,

тебе они не понравятся.

Должен признаться, я кое-что приукрасил.

Но ты решила, что я приукрасил всё, и сказала:

'Теперь я тоже не думаю, что мне такое понравится.

Я не люблю диких кошек, и никто нас там не ждет,

не думай об этом'.

***

Хочу купить ей пистолет,

она возражает, говорит: 'Где мы так в итоге окажемся,

если каждый будет рассуждать так?', и

'Ты просто увеличиваешь количество зла в мире'.

Мы ждем насильника,

долгими ночами представляем, как он идет по парку,

подкрадывается слева

и нападает,

а как насчет этих подонков в подземке,

сегодня я видел двоих, слышал, что они говорили:

'Где ты его порезал?',

'Его чертово лицо', летучие мыши качались,

их лапы едва касались земли,

никого не приветствуя в данный момент,

я хотел бы, чтобы они были мертвы

'В любом случае, ты никогда не убьешь их всех, а если

ты это сделаешь, уподобишься им, - говорит она. Я ее заставляю

носить хотя бы газовый,

но это просто оправдание для меня,

чтобы не ждать ее, когда она возвращается вечером из церкви,

а она ошибается -

я не стану таким, как они,

я буду жив.

***

Ондрей Буддеус

<Сегодня мы жарим ребрышки...>

Сегодня мы жарим ребрышки,

завтра - сердца.

Концерт против конца света

нре отменили.

Они

будут играть,

даже если никто не придет.

Я представляю себе спасение

маленькой девочкой

из Африки,

усыновившей меня.

***

Сильва Фишерова

<Яйцо, газета и кофе>

Яйцо, газета и кофе -

первая ложь мира,

утверждающего, что

всё в порядке.

'Какой порядок, если блуд

Иезавели, твоей матери,

и волшба ее переполнила чашу? -

сказал Ииуй царю Хораму

и выстрелил ему

меж лопаток.

Какой порядок, если каждое утро

строят ковчег,

и животные перегоняют

друг друга,

льстят деньгами, пытаясь подкупить Ноя:

'Брат, впусти!'.

Ной одурачен,

ковчег наткнулся на рифы скорби и горя,

быстрый поток, океан слёз

превратил ковчег в сковороду яиц

среди утра!

Как звери вопят! Как поджарены они!

'Узнайте последние новости с ковчега!' -

они визжат со сковороды,

а над ними, неумолимый, как Ииуй, ангел кричит:

'Какой порядок?

Новости твоего сердца

черны, как ночь,

уродливы, как Медуза!'.

По волнам сострадающего кофе

Ной ведет свой корабль

мимо витрин магазинов, которые медленно поднимаются,

вокруг хаотичные цветы

открывают и закрывают

свои сияющие лепестки

и вдыхают нашу жалость,

которая пишет

отчет о мире

***

Мария Кнежевич

<Начало картографии>

Быть вещью

без практической ценности.

Приобрести ценность со временем,

хотя никто не будет знать, почему.

Позволить называть себя

декоративным предметом.

Слышать, что ты избыточна.

Слышать, что не могут без тебя обойтись.

Дышать незаметно,

Менять владельцев.

Не принадлежать никому,

Быть объектом восхищения.

Менять локации,

миграции избегать.

Быть уловлетворенной.

Быть кораблем.

Плыть лицом ко дну моря, чтобы быть

по обе стороны бездны.

Оставлять след

не для вечности.

Вплывать

И выплывать

одним путем.

Быть любимой в портах.

Быть кораблем.

Любить

лучшую часть жизни в открытом море,

мечтать о портах.

Избегать ожидания. Плыть

всегда по одной дороге

из порта и обратно в порт.

Восхищаться сетями на палубе.

Превращать груз в истории.

Быть кораблем.

Нестись по волнам без усилий.

Быть родной для любого.

Для мужчин, женщин, водорослей,

тигров, хватающих оленя.

лотосов, растущих в собственных слезах,

островов, пещер, в которых есть минимум один

неисследованный уровень,

о котором можно рассказать.

Любить тебя

и никогда не узнать об этом.

Быть всегда неожиданно

новой радостью и непредвиденной болью.

Избегать существования.

Капля

на твоей коже -

уже память о прикосновении.

Капля - это уже другая капля.

Быть фактически никогда.

Быть сейчас.

Сингулярность в переходе.

***

Даница Вукичевич

[Я потеряла даже то...]

Я потеряла даже то,

чего не имела:

Шнур от колеса гороскопов,

Билеты на скорые поезда

И украшения для маленькой елочки.

О, если бы я могла определить,

К чему подходит китайский товар,

Милые китайские безделушки

И эти звонкие призраки,

Туман вечером и ранним утром зимой,

Солнце смотрит из-под белых ресниц коровьих,

Пока я лежу, повернувшись к камню,

В синей кровати,

И не вижу ничего, кроме сути

Ничего; тепло меняет настроение,

Немного работы, немного движения, стол накрыт

Для особого случая, вино,

Пунктирная линия,

как на картинах пуантилистов, как в домах,

где я никогда не рисовала.

***

Лулета Лишанаку

<Старые новости>

В деревню, гнездящуюся между двух гор,

новости всегда добираются на месяц позже,

очищены по дороге, овеяны славой, упоминают лишь мертвых, попавших в рай,

заговор называют 'Волей Господа',

Весна убивает одиночество одиночеством, воображение - траншея,

скрывающая тебя от твоего тела. Каштаны

просыпаются, пьяницы

прислоняют свои холодные плечи в стене.

Девушки здесь всегда выходят за чужеземцев и уезжают,

оставляя позади нетронутые статуи

себя пятнадцатилетних.

Но парни привозят жен

из далеких деревень,

жен, которые работают, складывая в стога траву и сено в амбаре,

и рожают пророков.

Прости, я хотела сказать: 'Только один станет пророком',

Остальные проведут свою жизнь, бросая камни

(это - тоже часть пророчества).

В полдень летнего дня, как сегодня,

они вырвутся из школы, как стая ворон, возбужденная

запахом крови,

и кинутся преследовать скелет почтовой машины,

скрывшейся за углом, оставив облако пыли.

Потом украдут дикие груши со 'двора шлюхи',

и никто их не остановит. В конце концов, она заслужила это. Она спит

с двумя мужчинами.

Среди груш в школьном ранце одного из мальчишек

лежит экземпляр 'Анны Карениной'.

Его пробегут глазами нетерпеливо, начав с последней страницы,

очищенный и обеленный, как старые новости.

***

Али Луча

<Бим>

Ради бога. скажи, ты помнишь

ту темно-красную машину, которая была у меня?

Нет.

SUV, когда дело близилось к концу,

я продал ее за две борзых?

Да, это было довольно давно.

Благодаря ей я пользовался большим успехом у женщин.

Скольких я возил на этой машине!

Значит, тебе не следовало так ее продавать.

Я - сволочь, как всем известно.

Как я подбирал фабричную работницу у ворот,

пока ее соседка смотрела -

меня просто распирало от гордости.

Маленькая собачонка выскочила из-за куста бегонии

и начала лаять.

А та поэтесса? Я ее вымотал просто, клянусь.

Она жила в лачуге на Комбинате,

отвергнутая семьей.

Когда я отвез их один раз в церковь Лачи,

они молились о браке,

я молился о том, чтобы получить секс,

и всё это - одновременно.

Хочешь, чтобы я принес тебе ее книгу?

У меня достаточно своих собственных книг, Бим.

Я - там, в этих стихах.

Любовники поэтесс обладают таким преимуществом:

они бессмертны.

Возьми книгу, взгляни.

Знаю, Бим, ты там - женатый мужчина,

но не тот, какой ты сейчас.

Бим сидел и смотрел устало в стакан,

в линялом свитере,

словно осиротелый фонарный столб

со следами старых афиш.

***

Мариклена Нико

<Быть>

Умирать от легчайшего прикосновения

невысказанной вины,

избавиться от себя,

отказаться

от памяти,

которая - не ты

от беспамятства, которое - не ты

от присутствия, которое - не ты

от пустоты, которая - не ты

но прикосновения, дары, кружение

пустошь между вытянутыми пальцами и тенями,

омрачающими твою душу.

Сеть мыслей окутывает мир?

Они шепчут,

что ты видишь свет,

близкий

к шумному, прерванному, неловкому концу.

В этом легком потоке сквозь частую смерть,

как бездушные песчинки,

когда было бы лучше восстать,

обрести цвет, форму, изящество

стать прозрачными, непреклонными,

идти, пока существуешь,

идти, раз ты была здесь.

***

Агрон Туфа

<Истинная свобода>

Истинная свобода - темная склянка,

наполненная сплетенными духами, жестокий Клапан

удерживает их от превращения

в газообразную испаряющуюся жидкость,

потом их запечатывают навощенной пробкой

до последней зарубки.

Свобода - маленькая бутылочка без послания,

брошенная в воды нашего самого маленького подвала.

Твоей жизни недостаточно,

чтобы стать веревкой, спуститься

и поднять ее со дна колодца,

источить навощенную пробку,

взорвать в божественном бегстве

в твое ничто...

***

Ариан Лека

<Один>

Велико одиночество в двух бокалах вина.

Белая лошадь и пегая лошадь.

Всё - не то, чем кажется,

Когда у тебя есть всё, но не с кем всё разделить.

Скоро пойдет дождь, и двери захлопнут.

Кто успел, вошел, остальные зайти не смогут.

Два бокала вина, черная лошадь в графине.

У меня есть всё, но не с кем всё разделить.

***

Манола Наси

<Отметины>

Она жила довольно долго,

следовательно,

пережила всё, что человек переживает в жизни.

Конечно, то, что происходит с нами,

происходит в другое время

и по-другому.

Например, некоторые из нас теряют

свой эгоизм довольно рано.

Не имея шанса его потерять.

Некоторые из нас продают свое нутро вместе с оболочкой,

некоторые крепко держатся за осколки на черный день.

В ее случае не было ничего особенного,

Всё более-менее, как у других.

Правда в том, что у всех нас есть свои стены и границы.

В какой-то точке нить решимости рвется.

Правда в том, что есть только степени.

'Нет' - черепаха в парадоксе Зенона.

Мы будем бежать за ней, но никогда не поймаем ее.

Скажем так:

она жила долго,

и у жизни

было много возможностей оставить отметины на ней.

***

Гедре Казлаускайте

<В бассейне>

Меня пустили в 'лягушатник' в Паланге,

чтобы научить плавать.

Учитель был строг:

ты должна проплыть звездочкой сию же минуту,

плавать с доской,

потом нырнуть на дно,

чтобы найти ключ.

Понятия не имею,

как мне удавалось это в воде.

Намного позже, во время учебы,

я писала эссе на основании фразы

из записных книжек Камю:

'Я должен писать так же,

как должен плавать: потому что мое тело

требует этого'.

Мое тело в юности

было достаточно готово плавать,

соответствовать инициативе озера.

Тело моей дочери,

плавающее свободно, без подавления,

не подойдет детскому бассейну.

Озера книг, которые я переплыла,

словно тонула, каждый раз я ловила ртом воздух,

более мелодраматично,

когда приплывала к берегу.

Имя моей дочери, стоящее штампом

во всех моих документах, почти

невольное, устойчивое к доктринам,

обучению и свисту тренера.

В бассейне

мы машем отдельными ластами -

одна плоть и кровь

в нашей священной чаше.

***

Эсад Бабачич

<Что нужно стихотворению>

Воздух.

Много воздуха.

И пейзаж.

Человек в центре,

сидит у огня,

греет руки.

***

Дан Сочиу

<Из сентиментальной и наивной поэзии>

Мы вылезли из машины, я - чтобы покурить,

ты - чтобы собрать божьих коровок. Мы оба

остановились возле коряги, сделали

двоих детей, а через год буря снесла

нашу крышу. Новый год сжег

нашу маленькую летнюю кухню

дотла. Мы терпели морозные зимы,

снег, который налипал, его нельзя было обтрусить

с нашей кожи. Облака жужжали мимо,

электризуя мою бороду. Дети росли,

но наш взгляд оставался молодым.

Я выбрасывал окурки, ты прятала жуков

в карманы. Мы бросили корягу

позади, вернулись на дорогу, в автомобиль.

***

Манола Наси

<Мост>

Здесь есть мост, и я вижу,

как иду по нему, качаясь.

Вода, деревья, дневной свет,

щели между камнями, темные и мшистые,

стрекозы, легкий ветерок от их крыльев.

Ни единой души нет на берегу реки.

Мост здесь, и я качаюсь на нем,

как дитя в колыбели, которое баюкают, чтобы росло.

Но я - срез между ушедшим и ничем,

неудобное прошлое,

которое смкущает настоящее.

Подразумеваемые обещания обязывают меньше, чем выраженные словами.

Мост - сама я, и я - мост.

Что началось, как человеческое жертвоприношение

замуровыванием в стене, так что мост удержит,

закончилось тем, что мне дали негибкую свободу,

так что если захочу, я тоже могу не упасть,

сейчас я должна держать камни.

Никто не проходит здесь, но мост еще держится.

***

Анжела Маринеску

<Привлекательность>

литературный критик написал мне

тридцать лет назад,

что я обладаю внутренней силой,

и смогу

быть убедительной

до конца

я никого не убедила,

и у моя внутренняя сила

проявляется, только когда я дерусь

за ничто, точно так же

все поэты верят в друзей,

как верят в Бога

только я не верю,

поэтому дерусь и у меня нет друзей

ладно, может быть, несколько женщин,

но история женщин

не считается, это что-то другое,

холодный мир за еще более холодным миром,

и я, меня пугают мужчины,

как друзья, и всё же

они привлекают меня,

как стакан водки,

окрашенный кровью

***

<Олигофрения>

Мое горло

дрожит

от удовольствия,

когда я вижу

истинное

искусство

олигофрен,

потому что верю

только

в поэзию

олигофрены

необузданы

и бросаются

секс

***

Анастасия Гавриловичи

<Мелочи>

Может быть, люди действительно делают свой лучший выстрел,

когда раздавлены, совсем как оливы,

Или, может быть, нет, что я знаю, мой разум - кусок швейцарского сыра,

сквозь который можно услышать музыку лабораторных крыс.

У меня нет аллергии ни на что, но все равно я страдаю от всего, достаточно сказать мне,

что ты не любишь марципаны, и я начну плакать. Человеческое тепло

излучалось хаотично, содержание психики выливалось случайно, утренний гнев (сонливость и усталость) пикировало на тех, кого ты любишь, как самолет,

вываливая свой мусор на круизный лайнер. Всё в порядке, ты смотришь

в свой бокал пива, тебе почти видно, что он наполовину полон, если бы

не набор принтов, который будут воспроизводить, если немного повезет,

в течение нескольких 10-ти лет мастера-киборги. Нас окружают мелочи,

которые превращают мое сердце в оригами. Эмоциональная анархия, незаметные землетрясения, красоты природы,

которая рассыпается сама, города, в которых ты циркулируешь тяжелее,

чем в моих венах, и я никогда не знала,

как правильно использовать этот воздух. Слишком поздно, дети ждут тебя дома, лучше не вспоминай меня.

Мы - 80%, 'я и моя рубашка', остальное - вода и кальций.

Посмотри, эти созвездия, кажется, похожи на шутку современного художника, но стоят не больше, чем тонкий скелет жужжащей птички.

Никого не осталось на диспетчерской вышке, фотограф с болезнью Паркинсона почти нажал кнопку, оливки созрели, это, может быть, конец. Если бы только всё остановилось здесь.

***

Раду Ванчу

<Канто I>

Будут люди, которые будут толкать мир вперед.

Сегодня вечер, мы строим полицейский участок из 'Лего' и смотрим 'Тачки'.

Сегодня мир не заслуживает, чтобы его толкали вперед.

Сегодня мы не видим, как солнце остолбенело

в небе. Кажется, оно никогда не существовало.

Сегодня Бог не был концепцией, с который мы

соизмеряем свою боль, как поет Джон.

Может быть, он измерял конвульсии и пытки солнца,

вот что я знаю. Для нас здесь существовал

только медленный рост полицейского участка,

и никакое солнце не разрушило планы

над ним.

Нам нужно, чтобы солнце 'Лего' сияло без альтернативы

над бездной 'Лего'. Молодые крестьяне 'Лего'

из Галилеи 'Лего'

принимают на себя все грехи и скорби 'Лего'.

Нам нужны дети 'Лего', которые поют:

'В тени креста 'Лего' сели мы и заплакали'.

Джон Леннон 'Лего' поет

о богах, концепциях, боли 'Лего'.

Только тогда солнце забьется счастливо

в конвульсиях. Только тогда мир заслужит,

чтобы его толкали вперед.

Сегодня вечер, мы строим полицейский участок 'Лего'

и смотрим 'Тачки'. Молоко

греется в белой жестяной кружке.

Ничего, никаких громких слов - ничто

не способно толкать нас вперед.

***

Светлана Карстеан

[Я - женщина]

Я - женщина,

мое тело долго парит

над просторами вод, белых, как лунный свет,

бесстыдных и безмолвных.

Я - жестокая мать,

обнимающая ребенка

так сильно, что душит,

превращает его в одно целое с собою,

так, как было когда-то,

когда большие чрева были затененными комнатами для отдыха,

были просторами вдоль улиц,

комнатами бесконечных каникул

без боли, без слёз,

были местом, где никто не отделяется ни от кого другого.

Я - женщина, часто уродлива.

Вчера мое тело было бумажной лодочкой,

которую я пустила, играя, по этой воде,

надеясь, что она унесет меня отсюда.

Сегодня я - косатка,

часто красивая,

ждущая рыбака.

***

Елена Владареану

<Недавняя история>

вот как обстоят дела:

мама никогда

не покинет Румынию

папа никогда

не покинет Румынию

если ты умрешь, ты никогда

не покинешь Румынию

шампуни, которые я забираю

из ванных комнат твоих гостиниц, Европа,

все источают один аромат

одеколона 'Ландыш',

который ты обычно покупал в табачных лавках

неужели не можешь понять, что не так уж отличаются страны,

в которые ты никогда не поедешь?

история - это кусок стены

в городе в центре Европы

история - уголок фотографии

в каждом высоком уличном оборванце

есть часть меня

в каждом псе, которого преследуют и морят голодом,

есть часть меня

в пьяных мужчинах с коркою рвоты

в храбрых мужчинах нашего народа,

от которых несет мочой, гнилью и страхом,

тоже есть я, и меня зовут

Румыния.

Мое богатство: несколько сотен книг,

красная пластиковая ванна

старый утюг

радио

чайный сервиз

цвета земли

гордая и безжалостная душа

проклятая ведьминская кожа

скучающий Бог

вожделение как смертельная вина

ты идешь по улицам

в городе в центре Европы

мое малодушие и отсутствие надежды

***

Дан Коман

<Любовное стихотворение>

весь день не могло бы быть лучше, чем весь день

мы - фаршированные человечки

Мара ходит среди нас, одевает, причесывает,

нежно гладит наши ягодицы

Мара приходит и взгромождается на пластиковых уток

смывает нас в кофе

весь день не могло бы быть лучше, чем весь день

мы - Белоснежка и семь гномов

Мара ходит среди нас и

отвинчивает головы

отвинчивает ноги, очищает желудки

вытаскивает паклю и шерсть

весь день не могло бы быть лучше

только ночью мы наполняемся плотью

только ночью, когда Мара наконец засыпает

когда мы сжимаемся быстро под одеялом,

и шлепаемся друг о друга,

как две куриных ноги.

***

Клаудиу Комартин

<Тени>

Старые вопросы изменились ('У тебя все нормально?', 'Чем займемся сегодня?', 'До каких пор ты сохранишь красоту?'), еще одна морщина появилась,

стакан всё менее и менее полон, рука менее уверенная,

магнолии замолчали.

Танец измеряется легкостью, жесты потеряны,

шаги, разговоры, вкус которых

напоминал смесь фруктов и керосина, снег

таял на скелетике в последний день зимы -

их больше нет,

ты спокоен, умиротворен, безмятежен,

у окна или за столом,

погружен в страницы, которых прежде касались ее волосы,

наедине со своими призраками,

твое сердце и его усталые истории (вы оба плакали

на последнем увиденном вместе фильме - про китов,

которые убивают себя, выбрасываясь на берег)

это страшный сон, ты задыхаешься

и не модешь пошевелиться

уровень воды всё поднимается и поднимается, но ты улыбаешься

линия перед тобой, линия, которую ты поклялся никогда не переступать,

становится тоньше и тоньше,

она исчезает.

***

Бэла Чекуришвили

<Саломея>

'Танцуй, Саломея!' -

Учитель был строг,

Его не волновало, что я устала.

Мама всё время повторяла,

что я жалуюсь напрасно,

никто меня не пожалеет.

'Когда пытаешься завоевать сердца лучших рыцырей

с помощью танца,

думай обо мне' -

таков был ее ответ на мои слезы.

Она оставила меня одну в зеркальном зале.

Солнечный свет звенел на пальмовой ветви снаружи,

мои ноги стремились сбежать туда,

где девочки смеются в летних домах

и всё время шепчутся о рыцарях.

'Танцуй, Саломея.

Если хочешь научиться,

ты должна танцевать

от рассвета до сумерек.

Твое сердце должно диктовать ногам и рукам

музыку.

Слушай не ушами, а телом!

Танцуй, Саломея.

Пусть звенят твои браслеты!

Руки могут сказать намного больше, чем губы!

Не склоняй голову!

Смотри прямо вперед!

Смотри на небо,

И если ты посвятишь свой взгляд одному определенному рыцарю,

Не позволяй, чтобы улыбка озарило твое чело.

Учитель был недосягаем и требователен,

его даже забавляла необходимость заботиться о принцессе.

Танцуй, Саломея.

'Твое тело создано, чтобы получать то, что захочешь,

Не произнеся ни слова.

А когда ты вырастешь,

всего лишь за один танец

целое царство

бросят к твоим ногам, словно ковер,

всего лишь за один танец

тысячи голов склонятся перед тобой,

и ты выбырешь только одну,

которая отведет тебя в вечность.

Танцуй, Саломея.

Ты должна много танцевать в ожидании этого дня'.

***

Георгий Лобжанидзе

'Люди, стоящие в тени, и люди, стоящие на свету - я видел их всех'.

Сохраб Сепехри

Не помню, когда именно,

но помню, что это было:

я видел людей вместе,

они шагали, играючи, так что вы подумали бы,

что они - счастливые шарики, наполненные газом.

Я видел людей в газовых камерах,

перед тем, как в камеры пустили газ.

Я видел двух парней на виселице,

их голова была в петле.

Они смотрели в глаза друг другу,

как на другие части тела

(обычно это называют любовью),

что ведет к смертному приговору,

потому что в их стране

такой вид любви наказуем.

И они висели там,

полные смерти после любви,

или - назовите это, как хотите -

любви, ведущей к смерти.

Висящие мертвецы, они продолжали смотреть

в глаза друг другу.

Люди во тьме -

смотрели на свет

умоляющими глазами.

Люди на свету -

тени их удлиненных тел.

Люди в профиль,

люди в прямом обзоре.

Люди одетые

и люди без одежды -

нагие, как в момент рождения.

Я видел их всех, и нагие люди сказали:

'Знай, что даже нагота может оказаться

лучшей из одежд, которые ты носил когда-либо,

только если ты в нее завернешь

(как в сутану монаха)

свое невинное сердце!

Я видел людей, купающихся в деньгах, и людей, купающихся в дерьме.

Я видел людей спяших и людей в бессоннице трезвости.

Я видел людей в горе и в радости.

Я видел людей в богатстве и в нищете.

Я видел людей, поющих безмятежно, и слышал их песни жалоб.

Я видел людей в их вере,

Я видел их в безверии и узнал,

что скептицизм некоторых людей часто эффективнее, чем вера других,

точно так же смерть одних людей больше исполнена жизни, чем жизнь других.

Я видел людей, когда холодно, и видел их в тепле.

Я видел людей, когда шел дождь, и видел их в бурю.

Да, людей я повидал... В смысле... я помню, что видел человеческих существ.

Помню, что это было,

но, к сожалению, не могу вспомнить,

когда именно

я видел людей

в последний раз.

***

Ека Кеванишвили

<Песня жены шахтера>

Мой муж собирается вернуться домой поздно ночью. Мой прокопченный муж.

Когда он придет, его зубы будут сиять белизной.

Только по зубам я могу отличить своего мужа от других.

У него была светлая кожа, когда я встретила его впервые. Теперь его кожа почти цвета пыли.

Даже голос его звучит так, словно в нем растворилось железо,

его глаза светятся от разогретого масла.

Мой муж очень меняется после возвращения з длинного глубокого туннеля.

Вот он придет уже скоро. Он будет в грязи. Он войдет в дверь, неся некий запах.

Это запах внутренностей земли. Запах мужчин, работающих рядом с ним,

запах истощенных рабочих.

Он вскоре вернется домой с пустым контейнером для еды в одной руке и подкопченной буханкой хлеба - в другой.

Запахом моего мужа пропиталась даже буханка хлеба (как прежде я), она стала черной,

когда он съел маленький кусочек хлеба, проголодавшись по дороге домой.

Потом он сидит за столом, долго ждет свою порцию супа, которую сопровождают

мои произнесенные скороговоркой слова о больших кредитах из банков и маленьких ссудах

местной бакалейной лавки,

и о новой паре ботиночек соседского ребенка, и о поношенных ранцах наших детей.

Это мои слова отчаяния.

Он все так же сидит и смотрит в окно на небо.

Потом говорит: 'Я скучаю по небу', и прекращает разговор.

Я умолкаю, ни слова не говорю о книгах и раскрасках, шоколадках и новых платьях,

об ожерелье в витрине магазина, короче говоря, обо всем, что нужно человеческому существу.

Я думаю: только бы он никогда не потерял руки и ноги, чтобы мог опускаться в шахту.

***

Шота Иаташвили

<Рисуя линию между метеорологией и поэзией>

В конце концов, человек может отказаться использовать

слова, которые обозначают природные явления,

особенно - изображая

человеческие духовные опыты и состояния ума.

Поэзия настоящего и будущего должна уметь обходиться без этого.

Я смотрю в окно.

Дождь идет в стихотворениях, прочитанных тысячу раз.

Снег идет в стихотворениях, прочитанных тысячу раз.

Я иду на улицу.

Нет ничего поэтического в ветре.

Он просто заставляет хлопать мои брюки,

Бьет меня по лицу и смущает мои мысли,

что отлично подтверждает

мои теоретические умозаключения:

поэзия и метеорология

со временем начнут спорить друг с другом,

а сейчас каждой из них время

заниматься своими делами.

III

Моя бабушка (со стороны отца), Мариам Иаташвили,

была метеорологом.

Мой дедушка (со стороны матери), Пармен Руруа,

был поэтом.

С детства наиболее поэтично для меня звучали

названия разных видов облаков.

Бабушка показывала на небо и объясняла мне:

'Кучевые, слоисто-кучевые.'

Но много времени прошло с тех пор,

и сегодня я,

сколь ни печально и странно это может быть,

разоблачаю

непоэтичную природу метеорологии

и неметеорологическую природу поэзии.

Надеюсь, ты понимаешь,

что это нелегкая тема,

тем более, если пишешь нечто вроде строк:

'Ветер - в душе, о влажноокая Мария,

ветер - в душе, темна она или светла весь день...',

и некоторые аналогичные вещи.

Да, это недегкая тема,

но, тем не менее, я делаю это,

так что в будущем жизнь и поэзия

не будет дождем, идущим из моих глаз,

снег не будет идти на мои волосы,

ветер не будет таиться в моей душе.

Я написал это стихотворение,

как прогноз погоды для поэзии,

и вышел на улицу,

где непоэтичный ветер

хлопал моими брюками и

бил меня по лицу.

***

Майя Саришвили

[Теперь буря успокоила безумцев]

Теперь буря успокоила безумцев,

установила другой порядок.

Те, кто в конце, дети, как рифмы.

Сумасшедшее стихотворение началось, как протест.

Моя улыбка упала,

как раненое крыло,

-вот я неуклюжая-

Не могу ее поднять, не могу схватить.

Толпа топчет мои губы -

в центре толпы еще хуже.

Я смотрю вверх: капли - как мини-мегафоны.

Я выискиваю их, и каждому

читаю свои стихи.

Странно: ни одна капля не задерживается на мне.

Помню вязкую сцену

в переполненном доме,

где когда-то

ребенком я глупо росла,

когда моя мать умирала,

и неуклюже залазила на стол,

чтобы Богу лучше было слышно мои молитвы...

***

Паата Шамугия

<Решение>

Когда небо собирается рухнуть на землю,

высококвалифицированный Бог

спускает столбы дождя,

чтобы поддержать покосившееся небо.

Вот почему оно не падает на нас.

Вот почему мы всегда можем воспользоваться своим шансом,

когда идет дождь.

Когла шел дождь - мы выживали...

так много раз.

***

Нене Гиоргадзе

<Шрифт>

Нецифровая память снега

сохраняет каждый след,

каждую точку скрещения несоответствий,

каждую тректорию...

Тая, снег передает данные

земле - своему персональному компьютеру.

Почва обрабатывает поток информации,

ждет подходящего момента,

чтобы выгодно продать воздуху то, что хранит.

Воздух-король нюансов-чувствует,

откуда дует ветер,

и действует гибко.

Когда земля отдает то, что хранится в ее глубинах,

ветер выкрикивает последнюю цену на аукционе;

слишком дешево для продажи -

каждый след и траектория,

каждая точка скрещения несоответствий

сохраняется нецифровой памятью снега

шрифтом 'снежинка'.

<Перевод>

Я достаю маленький золотой ключик и открываю замок.

Дома никого нет. Хозяйка, вероятно, только что ушла -

вкусный запах витает в кухне.

Нарезанные ингредиенты оставили в мисках.

Я наливаю суп из горшочка и пробую его.

Понимаю: главное блюдо готово,

пора готовить гарнир.

Я закатываю рукава

и смешиваю разноцветные ингредиенты.

Я получаю эстетическое удовольствие от процесса.

Соль и перец по вкусу.

Оставляю гарнир в горшочке и мою кухню.

Аромат - важнейшая часть любого обеда.

Самая лучшая идея - та, которую не озвучили.

Величайшая тайна возникает

без прикосновения или взгляда.

Крохотные книги размером с ключ живут прямо под кожей.

Если прикоснешься к ним в середине,

книги открываются, внутри включается аудио -

азбука Морзе дождя.

Магнетические волны переводят радость свингования на площадке,

получают престижную 'награду мира'.

Поскольку города и люди переводят друг друга,

словно эротическую прозу тел,

фейсбук блокирует их

в соответствии с законом о табуированной лексике.

Дети переводят Бога, который прячется

в хитроумной шкатулке, полной конфет.

Я перевожу подозрительно затененный страх:

как жевательная резинка,

он растягивается, утончается и разрывается.

***

Хасмик Симонян

<Весна>

дорогой, дорогой, дорогой

дорогой Вахе Арменикян

ты расцвел однажды ночью в марте,

когда мы разогнались до безумной скорости,

думаю, это Лили всё еще стеснялась признать,

что любит парня настолько ее моложе,

а жена поспешно напомнила, что у тебя летние рукава,

мы были на трассе, о, эта трасса...

ты несся сквозь теплую зиму,

у меня внутри бабочки открывались и захлопывались с грохотом,

их ужасные, прозрачные, огромные крылья,

и я тоже: помню, я превратилась в ужасающе огромную и прозрачную машину,

грохочущую под моей грудной костью,

несущуюся сквозь богатые виноградники, смех Наринэ,

чудесное имя Лили и сомнения твоей жены,

которые она осознала абсолютно ясно, сомнения пробежали между нами;

я любила тебя каждое мгновение столь безумно

и не понимала ничего,

и твоя жена, твоя жена, твоя жена, бедная Анна:

ты понимал с самого начала,

когда переходил улицу и спешил в детский сад,

чтобы забрать ребенка,

когда я поздравляла тебя с днем рожденья,

когда я любила тебя в той зеленой беседке, кусала крохотную грудь

и гладила лобковые волосы:

ты знал всё,

когда ничего еще не было, еще ничего не предполагалось,

и моя любовь могла остаться воображаемой - новый снег под моими босыми ногами,

великолепный букет роз, виски, который я потягивала, расхаживая

по этой съемной комнате, полной мертвых людей:

о, женщина, твое воображение рождает всё.

Я, солдат слов, в танке твоего воображения крушила всё,

а теперь дни, которые начинаются, больше не заканчиваются, они повторяются,

Христос умирает в доме для престарелых;

Христос в родильной палате сейчас, медсестра спешит к Марии,

подбрасывает младенца перед глазами Иосифа, расплачивается по счетам грядущего Апокалипсиса,

Христос играет на заднем дворе, вопит, бегает и прыгает,

зову его домой, ужасная беременность, больше не вынести боль,

'Возвращайся домой, сын мой', - зову я его из окна,

решая родить тебя прямо сейчас: наша семья готова к революции.

Кадр 1

исполняется сюита Баха, возможно, для виолончели

голод, беременность, такой круглый живот

просыпаюсь, сердце болит так по-особенному, бьется, бьется так неспокойно,

это ничего, это нормально - думаю я, сейчас ночь, беременность и голод,

но, как пустой пистолет, мое сердце разряжается бесконечно в висок,

я тихо вхожу в комнату

в комнате ты изменяешь мне

с сестрой моего лучшего друга, ласкаешь ее грудь,

лицо у тебя обычное, ясное, ты делаешь это снова и снова,

и моя кровь, уплотнившись, тонкая змейка, сажает в клетку мою рассеянную голову,

но как прекрасен ты сейчас и как проклят, чем более ты гнусен, тем более прекрасен,

дважды, трижды, четырежды, в пять раз,

прекрасен всё время,

ты был прекрасен, любовь моя, когда я родила тебе дочку,

ты был прекрасен с нашим первенцем на руках, обезумев от счастья

ты отвел меня в дом моего брата и на моей половине нашей постели любил нашу соседку до рассвета,

о, ты был так счастлив, ветреный жеребец

Кадр 2

Пусть играет прелюд: когда слова заканчиваются и начинается бессмысленное повторение,

губы начинают свистеть,

возможно ли, что готовится революция?

в конце - просто жизнь, туда и обратно, быстро, как занавес,

и где счастливые люди: два куска дерева в костре поверх друг друга,

этот запах мха и дикого леса, и то, что важно, реально,

ты счастлив?

Твоя жизнь - картина на стене, на которой твой отец болен раком,

он умрет, твой брат продаст дом.

Удастся ли мне увидеть дом, в котором я жила со скорпионами?

Дом, в котором мне нужна была красная картина, а поскольку у меня не было картины,

я повесила красную сумку?

Воспоминания переполняют красным до ободка, как рот больного туберкулезом,

который харкает кровью и жизнью.

Я отхаркиваю тебя.

Я жива.

И я счастлива, я дикая, меня можно нарисовать

и повесить на стену, не беспокоя мир оккупантов?

Например, этот цветок, нарисованный на садовой стене мелом,

меня беспокоит. Я царапаю учеников, чтобы они это забыли.

Пусть играет прелюд, ты по-прежнему здесь, я чувствую это.

Ты слышишь свист слов? Как насчет свиста пуль в марте на балконе Арпи...?

И есть ли большая разница с тем, что ты замял?

Одна - у тебя под носом,

а другая - в конце предложения.

Кадр 3

дорогой, дорогой, дорогой,

дорогой...

важно ли твое имя, единственная определенная вещь, которая есть у тебя?

Я сметаю снег с замерзших пальцев, словно восстанавливая память

мы несемся в автомобиле, всё такое новое и захватывающее,

снег упрямо не тает, он растет постепенно

параллельно желанию помочиться, предоставляя декорации для печали,

мы мочимся на снег, потом делаем несколько шагов, ложимся и хихикаем изумленно.

Я большая.

Я - прозрачная бабочка.

Меня слишком много, я бесчисленна, спресована, всё - в этом маленьком животе,

мы открываем и закрываем крылья, как прекрасно быть влюбленной,

как прекрасно, что в свой день рожденья я не прыгнула с моста,

вместо этого я сидела в парке и ждала, когда придет Наринэ,

сейчас я не помню, о чем мы говорили, но хорошо, что она пришла.

Кадр 4

О Боже, я беременна, я беременна, я беременна

революцией,

пойдем, любимый, сорвем розу с куста,

сорвем голову с дрожащих плечей

используем мел или масло, чтобы стереть храбрость,

юмор,

замороженные сердца,

потому что остается только

одиночество,

холод,

молчание.

Дорогой, дорогой, мой дорогой,

как близки мы друг другу, как сиротливы и беспомощны,

и сколь героично сердце,

и как много любви находится здесь, необитаемые острова ветшают в океане,

твое сердце - необитаемый остров, твое тело плывет по океану в невыносимой красоте,

и кому нужно то, что у тебя есть, если у тебя нет тебя.

Если ты столь неполон и женственен,

дорогой, дорогой, дорогой

дорогой сам знаешь кто

***

Артем Арутинян

<Я по-прежнему возвращаюсь>

Суши-город, камни из пепла.

Сегодня птица парит

над руинами,

она забывает начало холокоста,

не вспоминает ничего, кроме полыни:

одинока, расщеплена на ветру.

Я был волен умереть.

Одинокая ночь нарисовала новую жизнь и солнце.

Ребенок смотрел из окна,

сливаясь со взглядом матери.

Умоляю вас,

мои ближайшие друзья,

корни растений и умирающих деревьев

превращаются в мое место жительства в конце концов.

Теперь, по прошествии лет,

могу сказать:

благословение - быть одному, в больнице, на стадионе,

на оргиях частных фантазий.

Благословение - жить в тени,

стать сердцевиной слепящего света.

Человеком с вялыми ягодицами и могучими бедрами,

могила которого -

размером со Вселенную.

Благословен со слезами на глазах и без слёз,

божественный громкоговоритель превращает наш смех

в рыдания.

III

Я все-таки должен вернуться в свою страну;

если я вернусь,

себя не найду там.

Я увижу молчание, разлитое над страной,

тяжелый гранитный замок на двери,

зеленый шелк тутовых деревьев,

из которого земля ткет свой

церемониальный наряд,

не заботясь о живущих.

Я по-прежнему возвращаюсь на свою землю;

бродя с открытыми артериями,

я вижу, как горит древняя почва,

острый крик городов пробуждает,

и густые начала заброшенного плюща

затеняют день ото дня,

накрывая начало так же, как конец.

Пробуя кусочки аморальности,

я утираю слёзы надежды.

Сегодня птица парит

над руинами Суши,

больше не одинока на расщепленном ветру.

Я был волен умереть.

***

Армен Шекоян

<Моему второму 'я'>

Я спрашиваю

свое второе сердце,

как же мы двое

расстанемся?

Иногда я смотрю

на тебя, в моем взгляде вопрос,

кто из нас

получит воздух.

Нас с тобой

я не различаю.

Но я - человек

с надеждой и верой.

Последние

Последние цветы осени вянут,

зима близко.

Зима приходит, а я не знаю,

что лето было здесь.

***

Вахе Арсен

<Забвение>

Сколько весит снежинка?

- Столько же,

как целое или половина

Солнца...

Сколько весит Солнце?

Сколько весит сердце?

- Столько же, сколько весит человеческое сердце,

когда ты берешь его с Алтаря

и кладешь в карман...

под моим дождевиком

дождь...

та же вуаль дождя и

забвения, и

возвращение дня, в котором ты живешь...

***

Кеннет Кох

<Вариации на тему дома и заграницы>

У человека отнимает добрую часть жизни

Необходимость быть французом, англичанином или американцем,

Или итальянцем. Быть в любом возрасте. Жить в любом определенном времени.

Родившийся в Польше житель Манхэттена - не просто представитель человечества в целом,

Или этот сицилийский рыбак, бросающий приманку,

Быть любого пола, родиться где или когда

Бетти держит большую тарелку

Карен положила ногу на ногу, ее ноги пережили Вторую мировую,

И улыбается через стол

Эти трое итальянских парней около двадцати размахивают руками и разговаривают,

И смеются после того, как спрыгнули с поезда,

Кажется, в них пятьдесят процентов итальянской крови, остальное - человеческая раса как таковая.

О, тайна взросления! О, история похода в школу!

О, влюбленности! О, волшебство!

Предмет не исчезает из-за исчезновения фотографии.

Фотограф садится. Мурнау снимает фильм.

Всё немного надкушено, но у всего есть национальность.

Устрицы не помогут беженцам, вылезшим из лодок,

Только другой человек поможет. Телефон звонит, и албанский националист садится.

Когда он встает, он не становится русским эмигрантом или немецким цирковым клоуном,

Женщина несет корзину -прекрасное зрелище! Она с Мадагаскара.

Малайский полисмен в униформе вдыхает запах пивной бочки, которую несут мимо него братья Людвига.

Всё человечество мечтает напиться! Есть ли что-то иное на поверхности Земли?

Но любая поверхность нагревается

На солнце. Это может быть та поверхность, на которой мы все похожи!

Но мужчины и женщины показывают, что это неправда.

Но мы пройдем мимо. Поезд пыхтит на

станции.

Но станция не пыхтит на поезд. Эта разница позволяет чувствовать

общность,

Как в тех случаях, когда люди действительно рады, что у них коты и собаки,

А у некоторых даже - несколько мышей в дымоходе. Мы не одиноки

Во Вселенной, разнообразие способствует комфорту столь же, сколь вызывает трудности.

Необходимость быть итальянцем отнимает минимум полдня. Необходимость быть китайцем - семь восьмых.

Только вечером, когда Чанг Хо, закончив трапезу, садится покурить,

Он - только человек, так же, как поезд - только поезд, когда он едет,

Но говорить так - неверно. То, что он - человек, то же самое, что на семь восьмых - китаец.

Влюбившись, человек, скажем так, может вернуть себе двадцать процентов

Универсальности, но это, наверное, всё. Потом любовь уходит,

Негроидность возникает, или качества непальца.

Американец может начать желать

Быть каждым, или чтобы все были одинаковы,

Это делает его или ее американцем или американкой минимум на восемьдесят процентов. Как сказал Чарльз Пегай примерно в 1912-м году:

'Господь Бог создал французов таким образом, чтобы все аспекты его творения

Были замечены'. Словно вкус пшеницы, братец. Или японцы.

Чтобы где-то в мире были люди, которые пишут хайку.

Но подумайте о человеческом теле - его руки,

Его нос, глаза, мозг часто подвержен панике,

Подумайте, сколько энергии, работы и времени уходит на него,

Чтобы представить столь пестрое человечество!

Этим утром нужно пятнадцать минут, чтобы быть мужчиной,

Двадцать - стариком, четыре - американцем,

Две - выпускником колледжа, четыре или пять часов, чтобы писать.

Что еще - я люблю тебя! Половина каждого часа недели и месяцы на это;

Девятьсот секунд на то, чтобы быть поклонником живописи Ренессанса,

Шестнадцать часов на то, чтобы

быть человеком, который проснулся.

Человек узнаваем как американец, мужского пола и принадлежит к определенному поколению.

Ничто не уничтожит эти маркеры.

Даже если бы я жил в Индонезии, как местный житель, в лачуге, какой-нибудь проезжий

Непременно открыл бы рот от изумления и воскликнул бы: 'Оу, да ты - американец!'.

Мой оптимизм, моя открытость, отсутствие у меня чувства истории,

Мои выразительные лицевые мускулы готовы выражать гнев, грусть или симпатию

Одновременно, я не вполне понимаю, куда мне пойти отсюда;

Мое предположение о том, что всё возможно, мое глубокое чувство превосходства

И в то же время неполноценности, моя нехватка культуры,

Кроме книжной, мой способ обращения с собакой, иди сюда,

Спотти! Черт!

Всё это и сотни других мелочей свидетельствуют о том, кто я есть.

Это обременительно, но неизбежно. Я считаю так.

Экспатрианты добились определенных успехов в пластической хирургии

Отсутствия и отъезда. Но это никогда не абсолютно. Потом они должны так же нести новую идентичность.

Ирландскую или русскую, индивидуальность в них всегда путают с национальностью.

Русский находит душу у военного офицера, ирландец находит в нем человека, с которым можно выпить.

Рассмотрим лодочников на Волге? Можно лишь догадываться,

Но, вероятно, примерно девяносто процентов русских, восемьдесят процентов мужчин и тридцать процентов лодочников, и тридцать

процентов лодочников, русских, мужчин и лодочников,

хороший человек для работы - русский мужчина реки.

Этот пес - на две пятых волк, и менее чем на одну тысячную - муж или отец.

Собаки сопротивляются национальности, оставляя потомство. Это просто немецкая овчарка.

Но этот пес может стать отцом щенка,

Который кажется кем-то совсем другим, если, например, он (немецкая овчарка) будет очарован

Самкой пуделя с сильным ДНК. Щенок бежит к итальянским мальчишкам,

они улыбаются,

Думая, что было бы прикольно забрать щенка в Таормину,

Где они работают в отеле, и научить его разным трюкам.

Француженку умиляет эта сцена,

Женщина склоняется к собаке и говорит с ней по-французски.

Это вселяет надежду и забавно. Для собаки все человеческие языки - благоуханный туман.

Он машет хвостом и встает на задние лапы. Один из итальянских мальчишек подзадоривает его: 'Браво, канино!'.

Под землей грохот метро. Мальчик смотрит на женщину.

Жизнь предлагает им эти запутывающие моменты, вот - кто? - на велосипеде проезжает мимо.

Это конголезец с саванной на плечах

И небом в сердце, но, проезжая мимо, он говорит на французском:

'Бонжур, мадам', и уносится прочь со своей идентичностью,

Со своей конголезской тысячелетней личностью,

неизменной и переезжающей на новое место.

***

Чарльз Симик

<Мотель 'Парадиз'>

Миллионы погибли, но каждый из них был невиновен.

Я оставался в своей комнате. Президент

Говорил о войне, словно о волшебном любовном зелье.

Мои глаза широко открыты от изумления.

В зеркале мое лицо показалось мне

Дважды погашенной почтовой маркой.

Я жил хорошо, но жизнь была ужасна.

Так много солдат было в тот день,

Так много беженцев заполнили все дороги.

Естественно, всех их стерли

Прикосновением руки.

История облизывала уголки окровавленного рта.

На платном канале мужчина и женщина

Продавали голодные поцелуи и разрывали

Друг на друге одежду, а я смотрел,

Выключив звук, в комнате было темно,

Светился только экран, на котором

Было слишком много красного, слишком много розового.

***

Адам Загаевский

<Пытайся воспеть искалеченный мир>

Пытайся воспеть искалеченный мир.

Вспомни длинные дни июня,

дикую землянику, капли вина, росу.

Крапива, методично разрастающаяся

на заброшенных дворах изгнанников.

Ты должна воспеть искалеченный мир.

Ты смотрела на стильные яхты и корабли,

одному из них предстояло долгое плавание,

других ждало соленое забвение.

Ты видела беженцев, которые брели в никуда,

ты слышала, как палачи радостно пели.

Ты должна воспеть ис

калеченный мир.

Вспомни мгновения, когда мы были вместе

в белой комнате, и занавеска колыхалась.

Мысленно вернись на концерт, где музыка взорвалась.

Ты собирала желуди осенью в парке,

и листья кружились над шрамами земли.

Воспой искалеченный мир

и серое перо, которое потерял дрозд,

и мягкий свет, который сбивается с пути, исчезает

и возвращается.

***

Варсан Шир

<Стихотворение о доме>

никто не бросит свой дом,

если дом - не пасть акулы

ты просто бежишь к границе,

и видишь, что весь город тоже бежит

твои соседи бегут быстрее, чем ты

дыхание кроваво в их горле

мальчик, с которым ты ходила в школу,

который целовал тебя смущенно за старой консервной фабрикой,

держит винтовку, которая больше, чем он

ты бросаешь дом,

только если дом не позволяет тебе остаться

никто не бросает дом, если дом не преследует его

огонь под ногами

горячая кровь в животе

ты никогда не думала, что так поступишь,

пока лезвие не обожгло угрозой

твою шею,

и даже тогда ты несла гимн

в дыхании своем

только разорвав паспорт в туалете аэропорта,

всхлипывая, словно твой рот полон бу

маги,

ты поняла, что не вернешься назад.

ты должна понять,

что никто не сажает детей в лодку,

если вода не безопаснее суши

никто не сжигает ладони

под вагонами

поездов

никто не проводит дни и ночи в желудке грузовика,

питаясь газетой, если мили, которые он проехал,

не значат больше, чем просто путешествие.

никто не крадется под заборами.

никто не хочет, чтобы его били,

жалели

никто не выбирает лагеря беженцев

или полный личный досмотр, где твое

тело оставляют на милость боли

или тюрьмы,

потому что в тюрьме безопасней,

чем в городе, объятом огнем,

и один тюремный охранник

в ночи

лучше, чем грузовик

мужчин, похожих на твоего отца

никто не может вынести это

никто не может это переварить

ничья кожа не будет достаточно грубой

убирайтесь домой

черные

беженцы

грязные эмигранты

ищущие убежища

пьют из нашей страны все соки

ниггеры со своим пособием

пахнут странно

дикари

устроили беспорядок в своей стране, а теперь хотят

устроить беспорядок в нашей

как слова

грязные взгляды

ты не чувствуешь спиною,

может быть, потому что удар - мягче,

чем оторванная конечность,

или слова - нежнее,

чем четырнадцать мужчин между

твоих ног,

или оскорбления легче

проглотить,

чем булыжник,

чем кость,

чем тело твоего ребенка

по кусочкам.

я хочу вернуться домой,

но дом - пасть акулы

дом - ствол винтовки,

и никто не бросил бы дом,

если бы дом

не преследовал тебя на берегу,

если бы дом не говорил тебе,

чтобы ты быстрее перебирала ногами,

бросила там свою одежду,

кралась по пустыне,

пересекла океаны

тонула

спаслась

голодала

попрошайничала

забыла гордость

выжить - важнее

никто не бросает дом, если бы не потный голос в твоих ушах,

говорящий:

'уезжай,

беги от меня скорее,

я не знаю, кем стал,

но знаю, что где угодно

безопаснее, чем здесь'

***

Джей Фаррел

<Представить>

Я не могу представить русские танки и войска, марширующие по Волворт-Роуд

Не могу представить, как бегу, иду волонтером защищать свой дом, свою страну;

Я - трусиха, я скорее прыгну в первую попавшуюся лодку

Не могу представить, как постоянно обстреливают атомный реактор Селлафилд,

Страх радиактивности просачивается, горят заводы;

Всё, что я могу сделать - смотреть новости со всё растущим ужасом

Я не могу представить путешествие из Украины в Кале,

В поисках убежища в Англии, ;

Только чтобы услышать: 'Возвращайтесь в Париж, мы закрыты'.

Полтора миллиона спасались от войны в Украине,

Англия дала визы только 50-ти беженцам:

Какой позор для моей страны

Как Джон Леннон, я хочу представить мир Мира:

Больше никакой войны, никаких убийств

Я не хочу представлять Третью мировую войну или ядерные удары

Но то, что я делаю или чего не хочу, значения не имеет:

Путин хочет восстановить СССР,

Английские политики хотят заработать политический капитал,

И обе стороны хотят, чтобы ненависть продолжалась,

Я не могу представить, что принесут следующие недели

***

Сара Л. Рассел

<Три стихотворения для Украины>

Теперь птицы поют для мертвых и умирающих,

освещая руины зарей песни.

Пока хрупкая культура горит, непокорные флаги развеваются,

чтобы будущие поколения не забыли, откуда они.

***

<ТЕНЬ>

Булавка падает,

тень падает,

кошка зевает,

младенец засыпает.

Вращаются в безмолвии слова снов,

опускается вечер.

Как далекий припев песни,

смех детей, хотя пора ложится спать,

доносится из открытого окна.

Они так близко,

но не могут его услышать...

Ветер разносит дым вейпов по переулку,

несет болезнетворных микробов

для маленьких аэрозолей с запахом марихуаны;

слабый раскат грома

слышен на горизонте,

как заклинание проклятия;

пока младенцам снится

кот, дремлющий у огня из синтетического угля

домохозяйка любуется своим отражением в телефоне

собака лает,

мальчик резвится с мячом

солнце будет вставать и в скорби,

никто не догадывался прежде,

что будет жить в тени

войны.

***

<Мемориальный сад>

Цветы не растут в саду, потерянном для любви,

птицы не поют, озера не отражают небо;

у зерна нет времени достаточно для того,

чтобы расцвести и радовать взор.

Дети не играют на улице, черной от огня,

счетчик Гейгера вырывается за пределы шкалы,

влюбленные не гуляют, не слышна песня теплой страсти,

никто не перейдет разрушенную дорогу или колею.

Только насекомые глубоко под землей

будут дальше жить, но их станет меньше,

а призраки будут тщетно мечтать о новом рождении,

и наше беспечное солнце очистит море.

***

Хасан Бласим

<Беженец в раю Европы>

Ты избежал смерти.

Тебя бьют на границе.

Тебя оскорбляют в расистских газетах.

Тело твоего ребенка обсуждают по телевизору.

Собираются и обсуждают твое прошлое и будущее.

В картинах, которые они рисуют, ты тонешь.

Тебя показывают в музеях и аплодируют.

Тебя решают перестать бить и отправляют воинское подразделение, чтобы тебе противостоять.

Ученые получают новые гранты на исследование твоего тела и души.

Политики пьют красное вино после экстренного заседания, на котором обсуждали твою судьбу.

Учат историю, чтобы найти ответ для твоей дочери, которая замерзает в холоде леса.

Плачут крокодильими сле

зами над твоей болью.

Выходят на демонстрации против тебя и строят стены.

Активисты движения зеленых развешивают твои фотографии на улицах.

Другие сидят на диванах, вяло комментируют твою фотографию в фейсбуке, ложатся спать.

Твою человеческую сущность соскабливают в спорах, умных и острых, словно ножи.

Тебя списали сегодня, ластиком эгоизма заставят тебя исчезнуть завтра утром.

Они надеются найти свою собственную человеческую сущность с помощью твоей трагедии.

Принимают тебя в свой рай, потом стегают день и ночь, их ужас - в твоих глазах, излучающих страх и надежду.

Прошлое ложится спать и просыпается в тебе.

Настоящее засасывает тебя,

Ты заводишь детей и стареешь,

Ты умер.

***

Брайан Билстон

<Беженцы>

Они не нуждаются в нашей помощи,

Так что не говори мне,

Что эти осунувшиеся лица могли бы принадлежать тебе или мне

Если бы жизнь распорядилась иначе,

Нам пришлось бы увидеть их истинное лицо

Проходимцы и иждивенцы

Бездельники и дармоеды

С бомбами в рукаве

Головорезы и воры

Их здесь

не ждут

Мы должны их заставить

Вернуться туда, откуда они пришли

Они не могут

Есть нашу еду

Селиться в наших домах

Жить в наших странах

Вместо этого нам позвольте

Построить стену, чтобы они не смогли пройти

Неправильно утверждать,

Что они - такие же люди, как мы

Территория должна принадлежать тем, кто на ней родился

Не будьте столь глупы, чтобы думать,

Что на мир нельзя смотреть по-другому

***

Наоми Шихаб Най

<Иерусалим>

'Станем одной раной, если нам суждено кровоточить.

Будем сражаться плечом к плечу, даже если враг -

мы сами: я - твой, ты - мой'.

Томми Олафсон, Швеция

Меня не интересует,

кто страдает сильнее всего.

Меня интересует,

как люди преодолевают страдание.

Когда-то, когда мой отец был ребенком,

ему в голову попал камень.

Волосы никогда больше не росли в месте удара.

Наши пальцы находят уязвимую точку,

вот загадка: мальчик, который упал,

поднимается. Корзина груш

у дверей дома матери встречает его.

Груши не плачут.

Потом его друг, бросивший камень,

сказал, что целился в птицу.

И мой отец начал отращивать крылья.

У каждого есть уязвимая точка:

что-то жизнь забывает нам дать.

Человек строит дом и говорит:

'Теперь я - местный житель'.

Женщина разговаривает с деревом

вместо сына. Вырастают плоды оливы.

Ребенок пишет в стихотворении:

'Я не люблю войны -

они заканчиваются памятниками'.

Рисует птицу с крыльями,

достаточно широкими для того, чтобы накрыть две крыши.

Почему мы столь монументально неповоротливы?

Солдаты охотятся за фармацевтическими препаратами:

большие винтовки, маленькие пилюли.

Если наклоняешь голову хотя бы слегка,

это смешно.

В мозгу есть участок,

где не растет ненависть.

Я касаюсь его загадок: ветер и семена.

Что-то толкает нас во сне.

Поздно, но всё почти ничего не значит.

***

Шри Чинмой

<Война и мир>

Человек изобретает войну. Человек открывает для себя мир.

Изобретает войну извне.

Открывает мир изнутри.

Войну человек бросает. Мир человек сеет.

Улыбка войны - поток человеческой крови.

Улыбка мира - любовь внизу и вверху.

Мир - полная правда, которая хочет окрылить человечество.

Война - полная ложь, которая хочет поработить человечество.

Мир начинается в душе и заканчивается в сердце.

Война начинается в уме и заканчивается в теле.

Война забывает мир. Мир прощает войну.

Война - это смерть человеческой жизни. Мир - рождение Жизни Божественной.

Наши жизненные страсти хотят войны.

Наши духовные эмоции желают мира.

Война - чистая тщетность в ужасе острой тупости.

Мир - текущая бесконечность в сияющей вечности.

Человек ищет войны, когда

думает, что мир ему не принадлежит.

Человек приглашает войну, когда чувствует, что может завоевать мир.

Человек объявляет войну, когда представляет,

Что уже завоевал весь мир.

Человек ищет мира, потому что его земное существование отчаянно в нем нуждается.

Человек приветствует мир, потому что чувствует,

что только в мире - его жизнь достижений и осуществлений.

Человек распространяет мир, потому что хочет преодолеть смерть.

Животное в человеке воюет с миром во внешней реальности,

в мире конфликта идей.

Божественное в человеке воюет с невежеством во внешнем мире,

в мире возвышающихся идеалов.

Животное в человеке хочет войны во имя мира,

война хочет поглотить всхрапывающий мир.

Божественное в человеке хочет мира во имя мира,

мир кормит голодный мир.

***

Карл Деннис

<Война и мир>

В 1949 году, когда мне было десять,

Год спустя после того, как воздушные поставки в окруженный Берлин

Помешали попытке Сталина заморить его голодом,

И План Маршалла протягивал руку разгромленной Европе,

Чтобы она встала на ноги, мой брат Роберт,

На шесть лет меня старше, медленно продвигался в комнате, которую мы с ним делили,

Через тысячи страниц 'Войны и мира',

Пока я спал. Ему понадобилось четыре месяца,

По часу за ночь, этот проект казался мне

Еще более странным, чем то, что он слушал после школы

Симфонии и квартеты. Да, наша мама

Часто упоминала, что это была любимая книга отца,

Первая книга, которую он прочел в своей деревне под Уманью,

На русском языке Толстого, хотя он выучил русский

После идиш и украинского. Но это не объясняло

Упорство моего брата после нескольких первых страниц.

Четыре месяца только на то, чтобы узнать о семьях,

Которые он пытался мне описать - Болконские,

Ростовы и Безуховы, или о французах

На марше под Москвой, о царе Александре.

Всё это было так далеко от пригорода Сент-Луис,

Где мы жили мирно со своими родителями

Большую часть времени в спокойном районе.

Конечно, к тому времени, как мой брат прочел Толстого,

Он уже слышал музыку, сочиненную в Мадриде и Неаполе,

В Лейпциге, Вене и Санкт-Петербурге.

В субботу накануне его тринадцатого дня рожденья,

Перед отъездом на бармицву

Он потерялся в 'Весне священной'.

Если я скажу, что в шестнадцать последовал примеру брата -

Всё лето читал его потрепанный экземпляр

'Войны и мира', перевод Мод,

я не пытаюсь сравнивать свои мотивы с мотивами брата,

Желая походить на него, не пытаюсь его превзойти,

Его простое желание открыть свою жизнь

Доступным чудесам. Когда мне нужно перечислить

Чудеса, которые я видел, первым делом я возвращаюсь

В тот год, когда мне было десять, 1949-й,

В год, когда НАТО начало свои усилия

По защите свободного мира от мира тьмы.

Когда мой брат каждую ночь переходил границу,

Словно тьма не была препятствием,

Словно железный занавес был занавеской из марли,

И поднять ее было не тяжелее, чем страницу перевернуть.

***

Ольга Орочо

<Для Эмилио в его Раю>

Вот твои памятные подарки:

эта мягкая ржавь фиалок

падает бесполезно на забытые дни и часы,

твое имя,

неотступное имя, которое ты написал на камнях,

знакомое дерево, оно звучит всегда зеленым за оконным стеклом,

мое детство так близко -

в том самом саду, где трава до сих пор растет,

где ты так часто опускал голову вдруг

на мое плечо в гуще тьмы.

Всё осталось таким же.

Когда, как сейчас, стоя у дальней стены, мы зовем друг друга снова,

всё остается таким же.

Здесь, бледный юноша, находится твоя территория:

влажная трава для твоих скрытных ног,

кислый вкус чертополоха, знакомый иней рассвета,

старые-старые истории,

земля, на которой мы родились, такой же туман парит над нашими слезами.

- Ты помнишь, как шел снег? Это было так давно.

Как твои волосы отросли с тех пор.

Но ты по-прежнему носишь эти цветы-однодневки на коже,

и твой лоб склоняется под тем же небом,

таким ярким и слепящим.

Почему, словно Бог в свой мир, ты должен вернуться и принести

пейзаж, который я любила?

Ты всё еще помнишь, как падал снег?

Как одиноко в твоем жилище, должно быть, сегодня:

эти стальные прутья и цветы у стен бесполезных!

Брошенная, эта молодость напоминает твое тело,

теперь она будет скучать по твоему упрямому молчанию,

по твоей коже, безлюдной, словно страна, которую посещают только пепельно-серые лепестки,

так долго наблюдающие за неистощимым терпением муравьев,

снующих туда-сюда по своим одиноким руинам.

Подожди, подожди, любимый:

это - не холодное лицо ужасного снега, не лицо

сна последней ночи.

Прислушайся еще раз, любимый, только лишь раз:

этот звук ни с чем не спутать - кто-то скребется в забор,

бабушка плачет,

то же одиночество, его абсолютная правда,

и это долгое будущее: смотреть на свои руки, пока они не постареют.

***

<Вопрошение птицы через ее песню>

В глазах некоторых ты видишь осадок цвета индиго, оставленный тающими сумерками -

оставшееся крыло, тень отсутствия.

Такие глаза созданы для того, чтобы заметить даже тоньчайший намек на меланхолию,

увидеть в дожде опись потерянных благословений,

когда нужна внутренняя зима,

'созерцать иней и можжевельник, покрытый льдом' -

сказал Уоллес Стивенс, заморозить глаза и зрачки,

превратиться, наверное, в снежную женщину, которая созерцает ничто с помощью ничего

и слышит только ветер,

не слышен госпел, который мог стать уникальным звуком ветра

(хотя, возможно, это говорит о максимальной обнаженности, а не ясности).

Но я знаю, что любую тьму можно исследовать только с помощью ночи, которая есть у меня,

что скала приоткрывается перед скалой,

так же, как сердце измеряют на весах его бездны.

Можно ли увидеть глубины грунта,

глубины раны чужой, чужого ада?

Нет другой лампы, чтобы осмотреть то, что близко, что странно,

что далеко.

Это видно в неуловимом значении вопля крысы между стеклянными стенами,

когда она скользит по лестнице непостижимого света,

звезда провозглашает это с помощью своего далекого кода - определенным образом дрожит,

может быть, это - чья-то смерть, кто-то уже ушел,

это подтверждается тем, что я гуляю с тобой, и помню всё, что бы ты ни забыл,

сияние ярчайшего блеска

возникает при встрече в водах воображения,

иногда это не человек или цвет, парфюм или какой-либо свет этого мира.

Это завитки самой сущности молчания.

Они напоминают Бога как двуликого гостя:

душа, живущая в тебе - также взгляд неба, частью которого ты являешься

***

<Павана для мертвой принцессы>

Алехандре Писарник

Маленький солдат полевого караула -

ты упала снова в расщелину ночи,

из оружия у тебя были только открытые глаза и твой ужас

перед несокрушимыми захватчиками чистой страницы.

Имя им было легион.

Легион во плоти - было им имя,

их становилось всё больше, пока ты распускала ткань до последней нитки,

сжимаясь в своем углу перед лицом ненасытной паутины небытия.

Когда ты закрываешь глаза, Вселенная становится твоим домом.

Открой их - и ты проведешь границу, не возвращайся, останься на милость неба.

Переступить черту - значит утратить дом.

Приступы бессонницы - словно длинные тоннели для испытания противоречий любой реальности;

сколько ночей пронзили одной пулей, пригвоздившей тебя к темноте,

та же попытка узнать себя - войти в память смерти:

это извращенное искушение,

этот прелестный ангел со свиным пятачком.

Кто говорил о чарах для противодействия ране своего собственного рождения?

Кто упоминал подкуп эмиссаров своего собственного будущего?

Только там был сад: в глубинах всего находится сад,

где распускается голубой цветок из снов Новалиса.

Жестокий цветок, цветок-вампир,

более вероломный, чем ловушка, спрятанная в плюще, увивающем стену,

цветок, который ты никогда не сможешь найти, не сложив свою голову, не пролив всю свою кровь на пороге.

Но, не заботясь об этом, ты продолжаешь склоняться, чтобы сорвать его, без точки опоры, над внутренней бездной.

Ты собиралась задобрить с его помощью голодную тварь, вторгшуюся в твой дом.

Ты строила маленькие алчные твердыни в ее честь,

носила перья, вырывавшиеся свободно из костра любого возможного Рая,

дрессировала маленьких опасных животных, чтобы они поглотили мосты к вечной жизни,

ты потеряла себя, как нищенка, которой мерещатся волки,

пробовала разные языки, как кислоту, как щупальца,

как веревку в руках душителя.

О, что делает поэзия - режет твои вены острым лезвием рассвета,

и эти бескровные губы впитывают яд, когда речь становится пустотой.

Вдруг он закончился.

Фляги разбили.

Свет и карандаши поломали в щепки.

Лист бумаги порвали в клочья, не осталось камня на камне, ты скользишь в новый лабиринт.

Все двери - это выход.

И всё - зазеркалье,

Маленькая путешественница,

одна со своей коробкой для сбора видений,

всё то же невыносимое чувство покинутости под ногами:

явно слышен твой голос, ты зовешь утопленницу, чтобы та перешла границу;

четко очерчена твоя огромная тень, которая продолжает парить над тобой в поисках другого, того, кто должен тебя удержать,

или встречаешь насекомое, под хитином которого спрятан весь хаос, и ты дрожишь,

или тебя пугает море, которое, как тебе кажется, вмещает всё это неистовство.

Но теперь это безмолвие окутало тебя дважды крыльями, как мантилья.

Говорю тебе снова:

в глубинах всего есть сад.

Твой сад - там.

Талита куми.

***

<Кантос Беренике (V)>

Ты была царицей Бубастиса,

твои стопы простирались по земле, словно Нил.

Созвездие наколки над головой твоего небесного двойника.

Ты была дочью Солнца и воевала против злодеев ночи -

грязи, предательства или кротов, грызунов, подтачивающих стену дома рядом с любовным ложем -

от украшенных драгоценностями династий камня

до заполнивших кухню приправ, умножая себя,

от ореола виска до чадящих паром котлов для варки.

Одинокий сфинкс или домашняя сивилла,

ты была богиней лар и пенат, и в каждом свертке, в каждом жестком обрывке твоей необъяснимой анатомии ты скрывала бога, словно блоху, что бессонницу вызывает.

Слух Изиды или Осириса поведал тебе,

что тебя зовут Бастет или Баст, а другое имя только тебе известно

(или, может быть, кошка не нуждается в трех именах?),

но когда фурии покусились на твое сердце, как медовые соты чумы,

ты поднималась клубами дыма, пока не заявила о своем родстве со львом,

тогда тебя нарекли Сехет, мстительница.

Но боги, боги тоже умирают, чтобы бессмертие обрести,

и снова в любой выбранный ими день превращаются в пыль и сор.

Твой маленький животик свернулся, его музыку заглушил ветер.

Содержимое твоей сумочки разбросано среди бессчисленных ртов песка.

Теперь твоя ширма - расплывчатый идол ящериц и сороконожек.

Столетия осадили и скрыли тебя в твоем опустошенном некрополе -

этот город обмотан бинтами, гуляющими по детским кошмарам,

а поскольку каждое тело само по себе - маленькая часть

огромного саркофага бога,

ты даже едва ли была собой, и в то же время - легион

наблюдал за тобой с беспокойством,

они сидели там, у тебя такой вид,

словно ты всегда наготове, сидишь на страже

на пороге.

***

<Кантос Беренике (XVII)>

Хотя все наши следы можно стереть, как свечи на рассвете,

и ты, наверное, не можешь вспомнить, что было в прошлом, как Белая Королева,

оставь мне свою улыбку в воздухе.

Вероятно, теперь ты столь же необъятна, как все мои мертвые,

твоя кожа ночь за ночью прячет ночь прощания, льющуся через края:

один глаз на Ахернар, другой - на Сириус,

ты прильнула ушами к заглушающей звуки стене других планет,

твое огромное тело утонуло в кипятке их омовения,

в их Иордане звезд.

Наверное, моя голова будет невозможной, мой голос - даже не пробел,

мои слова - даже меньше, чем изорванные в клочья коврики какого-то смешного языка.

Но оставь мне свою улыбку в воздухе:

мягкую вибрацию для покрытия серебром, серебро амальгамы отсутствия,

немногословная стража в татуировках живого пламени в углу,

нежный знак сверлит друг за другом листья этого жесткого календаря из снега.

Оставь мне свою улыбку,

как бессменного стража,

Береника.

***

Девид Прайс

<Тропа с голосами>

Из стихотворений, которые ты писал,

ни одно не сохранилось. В огнях твоего света

открывается тропа молчания и горных хребтов.

Ты идешь по ней, убаюканный шагами,

уводящими тебя с этой страницы.

Ты не слышишь предупреждающий тебя зов:

не касайся поверхности и не ложись на нее,

пробирайся сквозь свет к тени,

стань большей тенью, чем сама тень,

большим туманом среди тумана.

К звездам глухой, ты отрезаешь ветку,

тебя охватывает восторг, и ты просыпаешься,

на краю твоей постели пепел:

повторяю, ты пишешь слова без цели

в поисках предела: нагромождаешь

камни и слова, пока день

не вспорхнет на твое лицо.

Благодаря его свету ты теряешь боль и свою память.

***

<За рекой туман>

Я не пишу тебе: туман опускается над рекою.

Становлюсь на колени и с края света

Позволяю небу проплывать у меня за спиной. В нем

исчезает твое тело.

Ветер перепутал тебя с туманом.

Вырви руку свою у моей любви:

обозначь звезды своими глазами.

Нет следа иного, кроме лица твоего, унесенного ветром.

-И отсюда

мы смотрим на горящие топи.

***

Серхио Раймонди

<Как испечь торт без молока>

Способ будет зависеть от типа духовки,

так со всем: рекомендуется медленный огонь,

печь сорок-сорок пять минут,

но каждая кухня, как каждая форма для выпечки, особенная,

бесполезно устанавливать точные показатели для всего.

Предлагаю добавить полную чашку кукурузного масла

(не смешивать), полторы чашки (почти две) сахара, насыпьте в миску

и взбивайте, взбивайте: наклоните емкость, пусть ваша рука не гнется,

или установите миксер на максимум. О, еще

два яйца, и взболтайте хорошо, пока смесь не загустеет.

Потом добавьте два стакана кипяченой воды.

Смесь вспенится. Пусть немного осядет.

Тем временем смейшайте отдельно три стакана муки

(которая должна быть уже хорошо просеяна) со столовой ложкой

'Рояля', ложкой бикарбоната (его может быть меньше,

или больше, по вкусу). Смешайте всё это и взбивайте. Очень осторожно:

смесь должна стать жидкой.

Остальное вы знаете: смазав форму жиром, посыпьте мукой

и запекайте. Тити Трухильо добавляет небольшой стаканчик

портвейна. Титина Ланчиони - кофейный ликер

или ванильный. Другие кладут кусочки яблок,

изюм, шоколад, вишни. Зависит от вашего вкуса,

от вашей изобретательности, или от того, что есть у вас под рукой.

***

<Стихотворение второстепенного поэта на день рождения сына>

Найдя после нескольких дней поисков свой карандаш,

спрятанный в кабине пожарной машины,

и отметив невзависимость суждений

своего отпрыска, который рвет на мелкие части

страницы в скупом равнодушии, второстепенный поэт

решает обсудить с женой ключевой вопрос:

организацию времени и пространства для работы

в доме после приезда сына.

Этот разговор касается многих тем:

покупка продуктов и моющих средств,

оплата счетов, очередность в уходе за ребенком,

обеспечение досуга, кормление и гигиена мальчика,

отсутствие этого досуга, кормления, ухода и гигиены

у двоих взрослых, необходимость записать на видео

первые шаги ребенка, частота использования

-используем термин вульгарный-куклы,

дружественные способы удержания бабушек и дедушек на расстоянии.

Когда все умолкают, что знаменует собой окончание разговора,

второстепенный поэт понимает, что его беспокойства

теперь вытеснены другими факторами.

В ту ночь, словно исполненный вдохновения романтик,

пользующийся тишиной, воцарившейся среди смертных,

дабы расцвел окрыленный дух его стихотворений,

он поет колыбенльную много часов.

***

<ЛК-110Я>

Кроме тревоги за будущее будущего,

повышение температуры в Африке,

из-за чего день за днем истончается паковый лед и плавучие льдины,

необязательно столь же плохие новости:

запасы углеводородов еще не тронуты,

и растут каждый день, становятся более доступны,

блокпосты до горизонта

ослабевают, благодаря чему возникают споры,

судебные споры за территории,

скандалы, как в связи с установкой металлического российского флага

на дне морских глубин -

бессмысленно с точки зрения права, но эффектно как шоу

национальная история стратегий -

пробираться сквозь холод, метафорический и реальный,

сейчас проявляется в силе ледокола,

с двойной обшивкой, укрепленной сплавом

хрома, никеля, молибдена, ванадия,

вздымается своими двумя атомными реакторами,

питающими три эдектрических двигателя,

которые в свою очередь вращают пропеллеры быстро,

чтобы номинально сохранять свое название

наиболее замерзшей белой поверхности

Северного морского пути,

треск разбитого льда расчищает дорогу,

так что нефтегазовые танкеры, освобожденные

от очевидного незменного ритма природы,

могут транспортировать груз с новых нефтедобывающих платформ,

расположенных на враждебном Карском море,

в целом игнорируя беспокойство

междунарождных групп активистов из-за внезапных утечек,

которые могут уничтожить энергоресурсы среды обитания белых медведей

до самых далеких азиатских портов.

***

Мерседес Альварадо

При падении некоторых вещей слышен звук. Другие падают, например, в тишине. Дом неизменен. Мебель и окна остаются там, где были. Пространства между ними остаются пустыми. Ночи остаются на месте, и сумки, тарелки, ключи, обувь остается там, где мы ее положили. Обломки дня неподвижны. Но всё превращается во тьму. У ночи нет своего собственного звука.

Тело издает звук, падая на другое. Кирка иногда издает звук, ударяясь в землю. Голос издает звук, когда стержень пронзает землю. Внизу - залежи газа, не издающие звук. Руки копошатся в земле, голоса умолкают. Находится какая-то одежда: всё это происходит в молчании. Тела больше не издают звук. Раскапывание - глагол тишины.

Смерть - это герундий. Разделенное ожидание. Женщина знает, что она идет, и вряд ли когда-нибудь приходит она в тишине. Нет. Если я не могу ничего сказать, если не могу покончить с ней быстро, если я должна видеть смерть часами в лицах любого, кто взбирается на меня, смогу ли я спросить - о смерти - что всё остальное молчать заставят?

В какой точке времени мы начинаем молить о милосердии смерть?

Ночь - невозможная территория. Прежде чем мы уйдем, что-то произойдет с нами: теперь, когда мы уходим, ничего не происходит.

Между мною и той женщиной - улица. Кто пробежит. По какой дороге мы побежим. Ритм марша постоянен: идти без смрада спешки, глядя случайно, чтобы не выказать страх.

Женщине хотелось бы знать, что тишина закончится, когда она прибудет, заполнится, куда бы она ни пошла.

***

<Словарь против забвения>

Саманте

Я хочу, чтобы ты выучила слова:

нет

достаточно

исчезла

обуглена

изнасилована

убита

Я хочу, чтобы ты научилась произносить

такие обыденные вещи,

но чтобы всё равно оставался

ужас на твоем языке

Я хочу избавить тебя от ужаса

и должна рассказать тебе

об этих словах, которые ранят,

для которых нет мира, их невозможно

произнести правильно,

так что, читая их,

ты знаешь - сколь бы ни были они обыденны,

возможны, реальны, близки,

они

никогда

это - достаточный повод

сохранить их для себя.

Назови слово

Скажи мне

свет

Солнце рождается в твоих глазах.

Из твоего взгляда время темнеет в сумрак.

Скажи мне

песня

Километры музыки для твоего сна.

Скажи мне

земля

Зерно объявляет, что уже здесь, а ты до сих пор не окинула его взором.

Назови дни

из правды тех, кто владеет

миром

впервые.

Скажи мне.

Я принесу на стол то, что ты не назвала,

так что вода

-еще-

не начала течь

на твоем языке.

Если тебе скажут: 'Беги',

научись оставаться.

Если тебе скажут хранить молчание,

научись кричать.

Слово - это поступок,

и слово принадлежит тебе.

***

Поэзия всегда там, где борьба.

Леопольдо Айала

Нация, в которой я

живу во всех географических пространствах

на губах людей, говорящих на других языках

-на втором, третьем, четвертом языке-

чтобы назвать страну, из которой они приехали

нация, к которой я принадлежу

к которой принадлежим мы

сын кукурузы

страж своего наследия

нация, которая идет и идет

нация, которую несут на спине

нация, которая переплывает реку

нация, которая берет на себя риск

нация, которая кричит

нация, которая знает, когда заткнуться

нация, которая не знает, как защищаться

нация, к которой я принадлежу,

продолжает присматривать

за всеми детьми,

братьями и сестрами,

родителями,

матерями,

друзьями,

коллегами,

за всеми,

кого бросили в мелкую могилу

за всеми,

кого нашли в мелкой могиле

за всеми, кто

думал, что мы не знаем, когда

станем

просто еще одним человеком в той или иной мелкой могиле;

нация, к которой я принадлежу

к которой принадлежим мы

целенаправленная работа улыбки

с ее музыкой

с ее словесными играми

с ее хорошими поступками

с ее забвением плохого

песня, которая плачет

обещание, которое смеется

бездна слов

и сдвиг времени

этого мгновения

нация, к которой я принадлежу,

выходит

снова

на улицы,

чтобы сказать:

Я, представитель верхних слоев среднего класса

Я, буржуа

Я, пролетарий

Я, эмигрант

Я здесь давно

Я уехала прежде

Я, женщина из Мексики

Я решаю

***

Хулиан Херберт

<Макдональдс>

Никогда не влюбляйся в фунт

говяжьего фарша.

Никогда не влюбляйся в накрытый стол,

или в еду, в чашки,

которые она целовала настойчивыми губами,

ледяной молотый мандарин

моментальный.

Никогда не влюбляйся в эту

влюбленную пыль, в мертвый

кашель имени (Анна,

Клаудия, Таня - значения не имеет,

все имена мертвы, в пламя,

которое тонет. Никогда не влюбляйся

в чей-то чужой сонет.

Никогда не влюбляйся в синие чулки,

в голубые вены под этими чулками,

в плоть бедер, в эту

столь легковесную плоть.

Никогда не влюбляйся в повариху.

Но никогда и не влюбляйся также

в воскресенья: соккер, фастфуд,

ты не думаешь ни о чем, кроме уз перекуса.

Никогда не влюбляйся в смерть,

в ее девичью похоть,

в ее необычайную собачью жестокость,

в ее такт акушерки.

Никогда не влюбляйся в комнаты отелей,

в простое прошедшее время,

в печатные бланки, в порнофильмы,

в глаза, опустошительные, как небесные надгробия,

в скрытные беседы, в болеро, в книги

Дени де Ружмона

о скорости, об алкоголе,

о Беатрис,

жаркое:

никогда не влюбляйся в фунт говяжьего фарша.

Никогда.

Нет.

***

<Тьма>

Хавьеру Сицилиа

Я провел всю ночь, держа руку в трещине.

Это не была усадьба святых.

Это была гостиница на задворках Керетаро.

Две отдельных кровати на время сдвинули вместе,

чтобы мы трое (всегда трое) были рядом.

Аскеза: легкая дрема: Ганнибал Барка, мой сын, падал

каждые 15 минут в провал.

Банально, но правда: я провел всю ночь,

держа руку в трещине.

Дьявол внушал мне с черным неистовством звука:

зачем ты пишешь стихи,

если всё, что ранит, впустую касается лихоимством надгробья?

Ослепленный, очень надменный и без света (без другого света и без путеводителя и т.д. и т.д.)

я написал эти стихи по памяти:

'Хотя бы прикоснись к тому, что ты убил.

Почувствуй топливо пули черной улитки, которой ты помечаешь

-мочишься-

пластик: Личность. .

Когда идешь в кино смотреть фильмы о нацистах,

помни, что ты - не еврей.

Но если ты еврей, не помни ничего: хотя бы прикоснись к тому,

что ты убил.

Не пытайся быть Господом Богом. Не взрывай автомобили. Не цитируй

священное писание. Не спорь со мной.

Не продавай мне обрубки конечностей. Не приноси мне головы. Не проси меня

научиться уважению.

Прикоснись.

Хотя бы прикоснись к тому, что ты убил'.

Они ужасают. Я знал об этом сразу.

Несколько лет я был не в состоянии написать стихотворение.

Я скучал по нему, но не жалел.

Все мы знаем, что поэзия - временный навык, не более того (но и не менее).

Навык, однажды утраченный, превращается в тебя и сияет тьмой.

Как если бы отец провел всю ночь, держа руку в трещине,

чтобы голова его сына никогда не коснулась пола.

***

Йоланда Пантин

Стихотворение упало, как заглушенная глыба льда.

Редкие кустарники растут здесь

и кусты для овец

слегка склоняются вперед;

кажется, они не двигаются, но перемещаются

по земле.

Я думала, что могла бы подойти к мудрости близко

перед лицом этого пейзажа,

причуда столь инфантильная,

как привычка ковырять в носу,

пока не пойдет кровь.

Это было мгновение поэтического оцепенения,

глыба холода, вставшая на дыбы

на высоте семидесяти метров над нами.

Перед лицом ледника

мы искали определенность бессилия.

Не потому что мы были ничем,

а потому что звук тонущей массы

звучал,

как открытое сердце.

***

<Переводя себя>

Есть что-то чарующее

в зазоре между непониманием

и желанием понять

что-то похожее на задачу написать стихотворение

или перевести отрывок

с неизвестного языка

Что-то столь же правдивое,

как разрубленная топором древесина

в нашей первородной потребности

четко сформулировать

мысль

или набросать что-то,

что будет посылать сигналы

с лесной поляны

ребенку-аутисту

Маленькие победы

человеческой коммуникации

-Что ты говоришь?

-Что это значит?

Минимум жестов и слов,

это как-то успокаивает

Тревога растет

Я понимаю лишь то,

что проецирую на тебя,

что иностранный язык

освобождает

от своей странной музыки,

когда

из любого места

дислокации

возникают

лучи прожекторов, также - неожиданные

аллюзии на медведей, леопардов

или на слово 'волк',

вынесенное желанием

из отсылки эрудита

в основание Рима,

игнорируя то,

что это могло бы значить

в диалоге

скорее, чем в поэтическом

монологе,

если бы все мы могли говорить

на одном языке

чередования, интеллектуальные лекции

в галереях музеев

слово 'волк'

появится ли само,

полностью замененное?

Для чего

мы смогли наконец-то вырваться

из немого сиротства

невозможных фраз

в своих робких попытках

пройти

по опушке в лесу?

-Что ты говоришь?

-Что ты пытаешься сказать мне?

когда слово всплывает,

и человек верит, что понимает,

чем это не могло бы быть,

и чем является

абсолютная правда стихотворения,

а также - его ошибка

***

<Казимир на носу лодки

(Вариации на тему картин Малевича)>

Я плыл по Енисею

К устью реки,

Чтобы исчезнуть

В утробе пейзажа.

Я плыл на лодке

Через пейзаж,

Не считая дни

С момента моего уничтожения.

Я плыл к своей капитуляции,

К домам

Без хороших видов из окна,

Без мысли о скромной

Инвеституре монаха.

Я был смущен, не смотрел.

Увидев всадников

На маленькой картине маслом,

Я лишился рассудка.

Я плыл по Енисею

К устью реки,

Чтобы в утробе пейзажа

Исчезнуть.

Я плыл на лодке

Через Историю,

Не считая дни

С момента моего уничтожения.

Я плыл к своей капитуляции,

К домам

Без красивых видов из окон,

Без мысли о скромной

Архитектуре мирян.

Я был смущен, не смотрел.

Когда я увидел всадников,

Приближающихся к берегу реки,

Я лишился рассудка.

Я плыл по Енисею

К устью реки,

Чтобы исчезнуть

В утробе пейзажа.

Я плыл на лодке

Через свою Историю,

Не считая дни

С момента моего уничтожения.

Я плыл к своей капитуляции,

К домам

Без хороших видов из окон,

Без мыслей о белой

Инвеституре святого.

Я был смущен, не смотрел.

Когда я увидел лошадей,

Приближающихся к берегу реки,

Я лишился рассудка.

***

Наоми Шихаб Най

300 коз

В ледяных полях.

Течет ли вода в цистерну?

Соберутся ли они в стадо - сжавшиеся теплые тела?

(Сейчас год козы или овцы?

Ученые спорят по поводу китайского зодиака,

ведомый или лидер).

О, отведи их в теплый уголок,

малых сих - к более крупным телам.

Отведи их в чащу, разрезающую ледяной ветер.

Еще одна холодная ночь падает вниз -

Разве ты не тревожишься о них? Спрашиваю подругу,

которая живет одна на козлиной ферме,

далеко отсюда, возле города Озона.

Она пожимает плечами: 'На самом деле нет,

они знают, что делать. Они - козы'.

***

<Пчелы были лучше>

В колледже люди всегда расходились.

Мы расходились на автомобильных парковках,

возле фонтанов.

Двое людей разошлись

за столом напротив меня

в библиотеке.

Я не могла оставаться за тем столом,

хотя не была с ними знакома.

Я изучала пчел, которые могли

передавать сообщения в танце,

могли найти дорогу

домой в свой улей,

даже если их полет блокировать с помощью простыней,

досок и проводов.

У пчел был радар в мозгу и крыльях,

люди едва ли могли это понять.

Я написала диссертацию, провозглашая

их выдающиеся способности и превосходство,

проверяла ее в маленьком кафе,

где были деревянные ложки для меда

в серебряных горшочках

на каждом столе.

***

<Кровь>

'Настоящий араб знает, как поймать рукой муху', -

говаривал мой отец. И доказал это,

одним махом накрыл жужжалку ладонью,

пока хозяин с мухобойкой смотрел.

Весной наши ладони линяли, словно змеи.

Настоящие арабы верили, что существует пятьдесят способов лечения арбузом.

Я изменила их в соответствии с обстоятельствами.

Много лет назад девушка постучала,

хотела видеть араба.

Я сказала, что у нас такого нет.

После этого отец рассказал мне, кто он,

'Шихаб'-'стреляющая звезда'-

хорошее имя, одолженное у неба.

Однажды я спросила: 'Умирая, мы возвращаем свое имя?'.

Он ответил, что так сказал бы настоящий араб.

Сегодня заголовки сгущаются в моей крови.

Маленький палестинец цепляется за кузов грузовика на первой странице.

Бездомная мелочь, эта трагедия с ужасными корнями

слишком огромна для нас. Каким флагом мы могли бы размахивать?

Я размахиваю флагом камня и семян,

скатертью с голубой вышивкой.

Звоню отцу, и мы обсуждаем новости.

Это слишком для него,

из двух его языков ни один не может это постичь.

Я еду в страну, чтобы найти овец, коров,

чтобы умолять воздух:

Кто назовет кого-нибудь цивилизованным?

Где может пастись плачущее сердце?

Что действительно знает настоящий араб?

***

<Мальчик и яйцо>

Каждые несколько минут ему хочется

маршировать по следу примятых плевел

обратно в дом кудахтанья

кур. Также он мог бы

спать в стогу сена. Вчера яйцо было таким свежим,

таким горячим в его руке, он прижал его

к уху, пока другие дети

смеялись и бегали с мячом, бросив его -

он еще слишком мал, так рассеян в играх,

готов расплакаться, если в него попал мяч,

сосредоточен на тайнах птиц,

пойманных, зажатых в кулаке,

не готов их отдать

холодильнику

или остатку дня.

***

<Сжигая старый год>

Письма поглощаются за несколько секунд.

Записки, которые друзья цепляли к дверной ручке,

прозрачная багровая бумага

шипит, словно крылья моли,

выходит замуж за воздух.

Столь большая часть каждого года легко воспламенима -

списки овощей, части стихотворений.

Оранжевый вихрь пламени дней,

так мало камня.

Вот было что-то, и вдруг - нет,

отсутствие кричит, ликует, покидает пространство.

Я начинаю снова с меньших чисел.

Быстрый танец, шарканье потерь и уходов,

только то, что я не делала,

трешит после того, как пламя затухает.

***

<Разные способы молиться>

Был способ стоять на коленях,

прекрасный способ, если вы жили в стране

с гладкими камнями.

Женщины мечтали с тоской о выцветших патио,

тайными уголками, где колено подходит камню.

Их молитвы были выцветшими ребрами,

маленькими словами из кальция, которые произносят подряд,

словно россыпь слогов может как-то

соединить их с небом.

Некоторые мужчины были пастырями так долго,

что начали ходить, словно овцы.

Под оливами вздымали они руки:

'Услышь нас! Нам так больно на земле!

Нам так больно, что нет хранилища для этой боли!'.

Но оливы качались мирно

в ароматных ведрах уксуса и тимьяна.

Ночью мужчины ели от души питу и брынзу,

и были счастливы, несмотря на боль,

потому что было также и счастье.

Некоторые ценили паломничество,

закутывались в новое белое полотно,

ехали на автобусах километры пустого песка.

Когда они прибывали в Мекку,

обходили святыни

пешком много раз,

склонялись, чтобы поцеловать землю,

и возвращались, на их худощавых лицах таилась тайна.

А для некоторых бабушек и кузин

паломничество происходило ежедневно,

они тащили воды из источника,

несли на голове корзину с виноградом.

Они присутствовали при рождениях,

напевали тихо матерям в испарине.

Они вышивали замысловатые узоры на детских платьях,

забывая, как легко дети пачкают одежду.

Некоторых не волновали молитвы.

Молодых. Тех, кто уехал в Америку.

Они говорили старым: 'Вы теряете время'.

Время?-Старые молились за молодых.

Молились, чтобы Аллах исцелил их мозги,

сигарета с травой, полная луна,

вдруг начинают говорить в приказном тоне.

Иногда бывал один человек,

не делавший ничего из перечисленного,

старый Фоузи, например, Фоузи-дурачок,

который обыгрывал всех в домино,

утверждал, что разговаривает с Богом так же, как с козами,

и славился своим смехом.

***

<Элементарное>

В столетнем Национальном заповеднике лосей

возле Пещеры Джексона мы могли бы спросить:

'Сколько живет лось?

Кто здесь - старый лось?'.

Нам хотелось бы провести время

с более старым лосем, пожалуйста.

Расскажите, как нам сбалансировать свою жизнь

в этой абстракции человеческой подлости,

средних температур, что мы хотим

и не хотим выразить.

Закрывая дверь

перед новостями, которые лишь

отупляют тебя, сделала мгновенный снимок своей подруги,

которая хотела, чтобы все знали так же много,

как она. Я прячусь в старых школьных учебниках,

информацию из которых мы никогда не применяли.

До того, как я ехала, до того, как я улетела,

до того, как директора посадили в тюрьму.

Мой взгляд тонет в высоких деревянных

оконных рамах, мечтающих о свете,

летящем издалека,

наши учителя - словно пастыри,

школа - судно золотой надежды,

можно было поднять заданный на день урок

ближе к глазам,

всматриваться и думать,

это унесет меня

куда-то. О, история Индии,

геологические формации Австралии,

старинная поэзия Японии, Китая,

однажды нас выстроят в ряд в месте

мудрости вместе.

Благородный олень вапити, бегущий лось возвышается

над желтыми лугами в закате.

Лосиха склоняет голову. В компании

другого лося она чувствует себя, как дома.

А мы потерялись теперь за горизонтом,

неуклюжее человечество,

глубже в новом столетии, чем мы

могли бы даже поверить,

и они не будут разговаривать с нами.

***

<Каждый день, как широкое поле, каждая страница>

Стоять снаружи,

смотреть на дерево,

ласкающее наш взгляд.

Мы ликуем

при виде светлячков,

мерцающих снова.

Где были наши друзья

всё это долгое время?

Мысли простираются

за пределы поля,

становятся

их собственными небесами.

Окна, двери

становятся

важнее.

Смотри сквозь слово,

раскачивай это предложение

на полную катушку.

Встать на колени снаружи,

чтобы найти

крепкие зеленые

сияющие цветы

под ветерком,

несущим нас безмолвно.

Как много было стихотворений, которые нужно прочесть!

Бессчетное количество друзей, которых нужно слушать.

Нам даже не нужно было находиться в одной комнате -

великая современная магия.

Всюду вместе теперь.

Даже боимся вместе теперь

во всех точках земного шара,

это как-то уменьшает страх.

И надеемся тоже вместе, подмигивая

друг другу во тьме, маленькие молнии мерцают.

Когда твоя надежда сжимается,

ты можешь почувствовать надежду

кого-то вдали, и это окрыляет тебя.

Надежда - это важно ...

Надежда всегда была важна!

Что еще мы могли дать друг другу

на таком расстоянии?

Дыхание слогов

поет для меня с твоего балкона.

Пожалуйста, стань мне другом

в открытом космосе.

Когда останавливаешься, чтобы прочитать стихотворение,

это может изменить форму дня,

который ты прожила.

***

<Известность>

Река знаменита для рыбы,

Громкий голос знаменит для молчания,

знавшего, что унаследует землю,

прежде, чем кто-то об этом сказал.

Кот, спящий на заборе, знаменит для птиц,

которые наблюдают за ним из скворечника.

Слеза знаменита на краткий миг для щеки.

Идея, которые ты лелеешь в душе,

знаменита для твоей души.

Ботинок знаменит для земли,

более знаменит, чем нарядная обувь,

которая знаменита только для бальных полов.

Мятая фотография знаменита для того, кто ее носит,

и вовсе не знаменита для того, кто на ней изображен.

Я хочу быть знаменитой для шаркающих мужчин,

которые улыбаются, переходя улицу.

Хочу быть знаменитой для трудных детей в бакалейных лавках.

Хочу быть знаменита тем, что улыбаюсь в ответ.

Я хочу быть знаменитой, как подъемный блок

или бутоньерка, не потому, что делает что-то эффектное,

а потому что никогда не забывает, что могла бы сделать.

***

<Фундаментализм>

Это потому что у глаза короткая тень, или

сложно что-то увидеть поверх голов толпы?

Если кажется, что все умнее тебя,

но тебе нужна своя собственная тайна?

Если таинственность никогда не была твоим другом?

Если бы один был способ насытить

безбрежное сердце небес?

Если бы ты любила короля на золотом троне

больше, чем крестьян, несущих корзины лимонов?

Если бы ты уверенной быть хотела,

что его стражники пустят тебя на праздник?

Мальчик со сломанным карандашом

точит его ножиком до свинцового стержня,

поворачивает и поворачивает его, так что стержень

появляется из дерева снова.

Если бы он мог поверить, что его жизнь будет такой,

не пошел бы за отцом на войну.

***

<Привет>

В некоторые ночи

крыса с острыми зубами

проходит свою долгую дорогу обратно

к миске с персиками.

Она стоит на обеденном столе,

вгрызаясь зубами,

пьет мякоть

каждого поднятого вверх лица фрукта,

зная, что ты прочитаешь

это сообщение и закричишь.

Это - ее единственный текст,

взгрызаться и взгрызаться в персики в темноте,

убежать до того, как ты проснешься,

и шаги твоих ног огромных

треском пол огласят.

Где мать этой крысы?

Отец, разобранное гнездо,

чье дыхание мы вдыхали,

когда крыса родилась,

когда она подняла свою дрожащую мордочку

к балкам, заклепкам и камню?

Я нарекла ее именем дьявола,

опаляющими резкими именами,

я бы не входила в эти комнаты

без палки-поводыря.

Я оперлась на свет, содрогаясь,

сырая земля под домом,

охвостья облаков

сказали мне, что крыса - в кладовке,

в комоде с канделябрами,

ее нос - фитиль.

Как бы могли мы жить вместе,

с этими нашими грустными туфлями и тайниками,

с нашим замком на двери,

с этими ее тонкими когтями на лапах,

которые могут хватать и сжимать,

с этой чистой доскою меха,

с подушкой, в которую мы вжимаем свои лица?

Кровать была тонущей лодкой.

Берега утра вырисовывались,

очерчены крошечными тенями,

то, чем мы никогда не хотели быть, и что не хотели встретить,

и все крысы приветственно нам махали.

***

Майкл Донахью

<Черный лед и дождь>

Можно войти? Я видел, как ты ускользнула.

Закуски тебя угнетают, не так ли? Меня тоже.

И коктейли, шутки ... столь добросовестное забвение.

Так верующие блюдут непереходящие церковные праздники

- гребные гонки, дни рождений, свадьбы, мученичества -

нас вызывают на наши одинокие церемонии в любое время:

Си-минор, плесень старых энциклопедий,

жестяное солнце ломает крылья детской площадки,

всё это запланировано, хотя мы об этом не знаем -

прибыть именно в ту минуту часа, час дня,

день каждого года. Снова, регулярно, как кирпичная кладка,

приходит время, когда медсестра быстро записывает твою кардиограмму,

прежде чем натянуть простыню на твое лицо. Точто так же

прошлое падает, открывшись, повсюду - даже сидя здесь рядом с тобой.

Прости. Ты напоминаешь мне девушку, которую я знал.

Я встретил ее на вечеринке, похожей на эту, но моложе, громче,

басы столь насыщенные, ночь столь липкая, что можно было утонуть.

Мы кричали друг на друга поверх соула

и холодного пива на переполненной кухне, и я, в конце концов,

был на полпути к поцелую, когда она ускользнула,

обняла шею друга.

Я работал над тем, чтобы он мне понравился, и это потребовало усилий,

никогда это не было проще, не принося вреда,

но в тот вечер мы танцевали, словно играли в шахматы втроем,

и подпевали громким записям Кертиса Мейфилда так громко,

что когда я привез их домой, им с трудом удалось

шепотом пригласить меня подняться наверх.

Их черные стены ухмылялись Иисусом на черном бархате

- Иисус, Элвис, мексиканские скелеты, Богоматери с большими глазами,

руки скульптур Родена сжаты в шоколадной молитве -

всё для декора, не то что в твоей комнате.

Бутылку открыли - текила с изогнутым червем -

и она смотрела на меня.

Зажигая уныние пасхальных свечей,

она смотрела на меня. Он разливал напитки со звоном,

мы всерьез погрузились в обломки культуры. На это, в конце концов,

она улыбнулась. Кубики льда трещали. Червь утонул в моем бокале.

Весь этот долгий год мы всегда были вместе.

Я никогда не слышал, чтобы они смеялись. Вместо этого

у них был этот нервный тик - скрести кавычки в воздухе,

словно они - испуганные мимы в коробке своего стиля,

это мягкий вагон, в прозрачном окне которого

я смотрел на пригород своей уходящей жизни.

Ровно через год она позволила мне себя поцеловать - однажды -

ее губы были холодны от вина, мой язык - неуклюжий гость,

после этого меня начали приглашать всё реже.

К Рождеству мы стали незнакомцами. Это была случайность.

Я слышал об аварии. Он умер сразу.

Черный лед и дождь, сказали. О ней никаких вестей.

Не могу вспомнить, почему я не писал.

Вероятно, думал, что она продала квартиру и уехала.

В некоторые ночи на полпути ко сну мне шесть лет.

Внизу празднуют сочельник. Напитки и крики.

Но мама включила светящегося пластикового Иисуса,

чтобы наблюдать за мной всю ночь, вот почему

Я накрыл голову подушкой.

Никогда не слышу, когда скрипит дверь. А когда она говорит,

гнев ее толстого языка рычит, словно зверь.

Я чувствую, как моя горячая моча разливается по простыням.

Но когда я просыпаюсь, взрослый, это - просто пот.

Но во сне я заливаюсь кровью. Вересковая корона,

поднятый кулак, крепко вбитый гвоздь,

молоток опускатся - прошлое падает, раскрывшись,

где угодно...

Вечер Пепельной среды.

Проезжая мимо, я увидел, что у нее горит свет.

Заметил, что имена их обоих остались на звонке,

позвонив, услышал ее голос. Заходи -

ее нос был разбит, передние зубы выпали,

на кулаках четки.

'Заходи, я читаю новену'.

Внутри - распятие, все свечи горели,

преображение в ее коконе горя.

Она говорила об аварии, как она вела машину,

как ее пришлось вырезать из обломков...

а потом ускользнула и назвала меня его именем.

Из последующего я лучше всего помню

тишину между ее всхлипами, дождь

в чердачном окне постепенно ослабевал

до тишины, тишина переливалась через края сном и рассветом.

Потом, наконец-то лежа рядом с нею всю ночь,

отыскав наконец эту комнату с черными стенами,

последнюю неоткрытую камеру моего сердца,

и не найдя там ни жалости, ни желания -

только набор религиозного китча -

я медленно вытащил руку из-под нее и ушел.

С тех пор в самом спокойном из голосов я слышу ее плач,

в диапазоне человеческого слуха,

и там. где я надеялся услышать свое имя, которое выдыхают

в колыбели, на ложе любви, на ложе смерти, вместо этого я

слышу голос ее, ее разбитый лепет, его имя.

С тех пор каждая ночь содержит все остальные,

зеркала вложены друг в друга, из того времени возвращаясь

в здесь и сейчас, на эту вечеринку, в эту комнату, на эту кровать,

где в другой жизни мы могли целоваться.

Спасибо, друг мой, за то, что показал мне свои вещи,

у тебя изысканный вкус, но давай вернемся к твоим гостям,

которые, должно быть, уже интересуются, где ты.

***

<Машины>

Дорогая, обрати внимание, как они похожи:

Эта павана Перселла для клавесина

И гоночный велосипед с двенадцатью передачами.

Механизм милосердия всегда прост,

Эта хромовая трапеция, одно колесо соединено

С другим концентрическим приводом,

О котором мечтал Птолемей и усовершенствовал Швинн,

Исчезает. Рулит велосипедист, а не велосипед,

Аккорды Перселла звучат, пускаясь на ветер.

Так что этот разговор, или прикосновение, если бы я был там,

Включил бы свой непринужденный механизм любви,

Похожий на Дантов Рай, и в воздухе растаял.

Если нет, конечно, я проиграл. Но шанс так велик,

Так много проворства, желания, беспокойной заботы,

Что доказывают велосипедисты и музыканты, играющие на клавесине,

Которые только в движении сохраняют равновесие,

Только сохраняя равновесие, движутся вперед.

***

<Подарок сейчас>

В настоящем есть только одна луна,

хотя на каждом уровне в пруду отражается новый.

Но яркий диск сияет в черной лагуне,

когда его видит астрофизик и влюбленный,

он уже старше на несколько милисекунд. И даже этот свет

на семь минут старше своего источника.

И звезды, которые, как нам кажется, мы видим безлунными ночами,

давно исчезли. И, конечно,

в это мгновение, когда ты читаешь эту строку,

она буквально исчезнет прежде, чем ты ее дочитаешь.

Забудь 'здесь и сейчас'. У нас нет времени,

только это устройство проделок и остроты ума.

Так сделай мне подарок сейчас: твоя рука в моей руке,

и мы проживем свою жизнь в настоящем.

***

Имтиаз Дакер

<Столетие спустя>

Школьный звонок - сигнал к началу битвы,

каждый шаг по направлению к классу - шаг на линию огня.

Вот цель - нежная кожа виска,

щечки еще пухлые в пятнадцать лет.

Капитулируя в окружении, она

получает пулю в голову

и идет вперед. Снаряд прорезает

тропу в ее мыслях в сад

цветущий, поле жужжит под солнцем,

подол ее полон цветов мака.

Эта девочка выиграла

право быть обычной,

надевать браслеты на свадьбу, красить ногти,

ходить в школу. 'Пуля, - говорит она, - ты - тупая,

Ты проиграла. Ты не можешь убить книгу

или жужжание в ней'.

Рокот, рой. За ее спиной друг за другом

школьницы встают,

чтобы занять свое место на передовой.

***

Кэрол Энн Даффи

<Текст>

Сейчас я отношусь к мобильному телефону,

словно к раненной птице.

Мы пишем текст, текст, текст,

свои важные слова.

Я перечитываю твое первое сообщение,

твое второе сообщение, твое третье сообщение,

смотрю на твои маленькие символы xx,

чувствуя всю абсурдность.

Шифры, которые мы посылаем,

приходят со сломанным аккордом.

Я пытаюсь представить твои руки,

их изображение размыто.

Ничто из текста, который набирают мои пальцы,

не будет услышано никогда.

***

Дон Патерсон

<Дождь>

Я люблю все фильмы, в начале которых идет дождь:

дождь вьется лентой на оконном стекле,

заставляет потемнеть вывешенное платье,

или бежит по ее поднятому лицу;

долгий раскат грома, ливень

в пустом сценарии и в музыке к фильму,

прежде действия, прежде вины,

прежде чем объектив проникнет за раму,

где женщина в одиночестве сидит

у безмолвного телефона,

или изорванное платье лежит на траве,

или девушка переходит дорогу,

и всё из этого источника проистекает

вдоль рокового русла.

Сколь бы ни был плох или затянут

этот фильм, ничего страшного,

так что когда ее истинный выговор проступает,

или в поле зрения выныривает журавль микрофона,

или ее слова начинают предавать

адаптацию для пьесы,

я думаю о том, как мы беззаботно мерзнем

в темных потоках дождя, в золотом свете

неона аптечной вывески,

я читаю пламя строки:

забудь чернила, молоко, кровь -

всё дочиста смыто потоком,

мы выросли из убывающих вод,

сыновья и дочери льющегося дождя,

и ничто из этого, ничто значения не имеет.

***

Элис Освальд

<Удар: Стихотворение высохшей реки>

Очень маленькая, заброшенная, полностью высохшая река,

римская речная нимфа из слоновой кости

пытается вызвать воды реки из известняка,

разъедена, выцвела,

у нее нет левой руки и обеих ног ниже колена

римская речная нимфа из слоновой кости

пытается вызвать воды реки из известняка

истощена, изнурена полностью,

римская речная нимфа из слоновой кости

последняя известная из тех, кто говорил на ее языке,

она пытается вызвать воды реки из известняка

вдали ей шепчет сухая трава: 'Попытайся снова',

римская речная нимфа из слоновой кости

чувствует, что ей грозит большая опасность,

странный монотонный звук ей непонятен,

она пытается вызвать воды реки из известняка

вдали ей тихо шепчет сухая трава: 'Попытайся снова'

утонченная фигура из слоновой кости с перевернутой урной

в страстной любви к себе она улыбается, оглядывается по сторонам

кажется, у нее нет голоса, только шорох, когда горло она прочищает,

как шорох сухой травы: 'Попытайся снова'.

она пытается наклониться,

наливая чистую объективность из серой урны,

словно кролик в шорохах ночи

прячется так глубоко в хрупком кипрее,

что лиса показывается из леса,

переступает через него и уходит, пытайся снова

она пытается наклониться,

наливая чистую объективность из серой урны,

тихий хлюпающий звук: 'Да',

словно сухая вода тайно пьет: 'Попытайся снова'

тихий хлюпающий звук: 'Да',

словно сухая вода тайно пьет: 'Попытайся снова'

Римская фигура из слоновой кости,

год за годом в футляре из спаянного стекла,

не слышит, что происходит вокруг,

пытается вызвать воды реки из известняка,

тихое шарканье приближающихся комнатных туфель

год за годом в футляре из спаянного стекла

римская речная нимфа из слоновой кости

пытается вызвать воды реки из известняка

тихое шарканье почти высохшей женщины,

которая на самом деле не идет по полям,

у нее отобрали свет,

она находится в той точке, где схожа с сумерками: 'Пытайся снова'.

тихое шарканье, щелканье,

она открывает дверь церкви,

далекие звуки таятся, поют: 'Попытайся снова'.

тихий шепот волнения тайной паствы,

не понимающей, кому молиться,

маленький патер закрывает глаза: 'Попытайся снова'

очень маленькая, поврежденная, совсем высохшая,

римская речная нимфа из слоновой кости

она вызывает она вызывает воды реки из известняка

быстро ковыляет прочь от почти высохшей реки,

на самом деле не идет по полю,

свет отобрали у нее,

она находится в той точке, когда сумерки напоминает.

тихое ворчание, дрожь, отчаянная попытка у реки,

больше крапивы, чем воды: 'Попытайся снова',

немая разбитая старуха,

у нее нет левой руки и обеих ног ниже колена,

она пытается вызвать воды реки из известняка

медленный огонь маленькой плиты

блестит на камнях,

крепко спит, дрожит и цепляется за свои права

заложница Суиндона,

лужа с отбросами,

гетто зеленой пены и звук шагов,

здешние лангусты - дешевые инструменты

из болота, взбитого, когда поднимают камень

это прискорбное сходство очевидного побега,

попытка удержать то, что уже ушло

шлюпку, колесо, шлюз

бунт выдр: 'Продолжай',

и они говорят, о, они говорят,

в дни самых сильных дождей

затопит пять долин,

коров и табуретки для доения

смоет за стены сада,

а когда всё замерзнет, можно будет кататься на коньках на пять миль, да, продолжай

маленькие недоработки, эвфемизмы, недосказанности,

красивая заброшенная дорога к морю,

рыбоходы, в которых почти нет рыбы

***

Хизер Макхью

<Мир в веб-камере>

Снимай всё вокруг, делай кадры

под любым углом, показывай их онлайн

24 часа 7 дней в неделю. Найди красивый материал (например,

пейзаж, зеленая листва, стиль),

найди что-то уродливое (например, жестокость,

шарлатанство и горе), нет ничего,

что не способно поразить - но сними и это тоже. Мы должны

сохранить это всё, пока можем.

Делай кадры крупным планом под электронным микроскопом,

и более панорамные съемки планетакамом,

мы можем оказаться близки

к своему последнему шансу -

сколько осталось

многоножек или слонов?

Сколько минут осталось у людей с помутившимся рассудком?

Используй любой объектив, какой только сможешь - снимай дублинцев,

затеявших кулачный бой, последнего пекинца со счетами абака,

мальчика в Аддис-Абебе, который кормит

голодного пса. И не забудь про коров

в ошейниках, когда сарай

загорается, о неистовых тусовщиках в клубах,

о веселых грабителях фуража - снимай это всё,

пространство, которое нужно тебе, вырезано. Сними

километры пленки, пусть год будет светлым. Достань

защитные очки для пустыни отшельника и тень для разврата. Пусть тебя не страшит всеохватность: мы здесь, чтобы спасти мир целиком, без исключений. Он станет своим собственным хранилищем.

***

Матеуш Конрад

<Фрагменты Эзры (1966)>

поэтическое описание Англии 1960-х никогда не будет

гордым танцем одинокой статуэтки,

это становится мне понятно лишь в 21-м веке,

когда я читаю фрагменты 'Кантос',

в начале 21-го века мне известно лишь несколько лет,

принадлежащих людям толпы -

фрагменты после паузы

принципиально важны, но для меня это не Ольга

с небесно-голубыми глазами - мы так и не решились простить

Данте в Раю, не говоря уж об Аде...

но мы полны решимости простить Эзру в 'Сент-Элизабет',

слегка напоминающего меня в Англии,

здесь не действует пророчество Оруэлла,

психиатрическая клиника для албанцев -

ученые изобретают способ добраться на материк,

опера сейчас начнется -

если бы я был в Кракове где-то в 1942-м году, меня бы загнали

в Освенцим, ну разве что я бы играл Шуберта

на пианино, конечно, какой-нибудь офицер **** мог бы

заметить мой талант к тому времени ... прежде чем проверить его на публике,

его проверили бы на пехоте -

они хотят узнать, как здоровый человек расколется

под суровым вниманием армии, достойным ордена,

после возвращения в общество -

поэзия в 1960-х? вам действительно хочется верить

в популистскую демократию - развлечения и игры,

у демократии есть два врага,

один - внутренний, другой - отсутствие,

демократия - это люди, вы можете попытаться

индивидуализировать себя в демократии,

но всё закончится тем, что вы станете тираном народа,

демократия - как Голливуд, ей нужны актеры,

пытаться быть личностью в демократии -

это как назвать себя Адольф ****** -

сейчас люди пытаются стереть

свое колониальное прошлое с помощью эксперимента полиэтнического общества

(хищники говорили, что это не сработает),

демократия любит свергать тиранов действующей власти,

одновременно создавая террористов,

она делает и то, и другое одновременно,

для этого она усовершенствовала свои недостатки,

кстати, поэты описывают всё это,

1960-е вовсе не стоили торжеств,

ворвалась повседневность ...1960-е кажутся

довольно мрачным временем, нечего праздновать,

должно ли меня это удивлять? как бы то ни было, демократия -

ошибка, которую нам всем нравится продолжать совершать,

так что мы можем собраться в надлежащем бюрократическом

пространстве - деспотизм этому не способствует,

отсюда его неумение работать

с точилками для карандашей.

Адольф спрашивал: брак работает (heirat arbeit)?

народ отвечал: ja!

Адольф подтверждал: das Autobahn (автострада).

народ придумал новый ответ: die autokafer (покупатели автомобилей)!

потом был гудрон со следами от шин

автомобилей выживших / изменившихся членов правления / пенсионеров пробок,

в 5 часов вечера жаждущих свою рюмочку и картошку

с говядиной, накачанной стероидами,

протестированными на Олимпиаде 1988-го года, удивляйся советским женщинам,

растящим бороды на беговой дорожке,

пока таблоиды не опровергли демократический довод

свободы прессы - таблоиды столь же ужасны,

как тираны, ратующие за свободу печати,

таблоиды - это коллективная тирания, но внедряемая милосердно,

она предпочитает забрасывать помидорами, а не применять гильотину...

я бы предпочел гильотину.... в смысле, я не хотел бы

видеть твое выражение лица, свидетельствующее о том, что тебе нравится ****, прежде чем в меня полетит помидор.

Оставить комментарий
Размещен: 16/04/2022, изменен: 31/07/2022. 224k. Статистика.
Сборник стихов: Поэзия

Связаться с программистом сайта.
Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"
Как попасть в этoт список

Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"