Как-то раз разъяренный мужчина тащил отца по земле его собственного сада. 'Остановись! - наконец, крикнул тяжело стенавший старик. - Остановись! Я не тащил своего старого отца дальше этого дерева'.
Сложно сгладить трудный характер, с которым мы родились. Все мы начинали хорошо, поскольку в юности нет ничего, к чему мы были бы более нетерпимы, чем к своим собственным грехам, усугубленным в других, и неистово боремся с ними в своей натуре; а потом стареем и начинаем понимать, что эти наши грехи - в действительности наиболее безобидные из всех грехов, более того, они придают очарование любому характеру, так что наша борьба с ними затухает.
Мне всегда казалась редкой привилегией эта возможность быть американкой, настоящей американкой, человеком, на формирование традиций которого ушло едва шестьдесят лет. Нам нужно только понимать своих родителей, помнить бабушек и дедушек и знать себя - вот и вся наша история.
Старые люди в новом мире, новые люди, созданные из старых - вот история, которую я намереваюсь рассказать, поскольку это - то, чем в действительности является и что я действительно знаю.
Некоторые из отцов, которых мы должны понимать, чтобы действительно смочь рассказать свою историю, тогда были маленькими мальчиками, они пересекли воду со своими родителями, а также бабушками и дедушками, которых нам нужно просто помнить. Некоторые из этих наших отцов и матерей тогда еще даже не появились, молодые матери, наши бабушки, которых мы, возможно, видели лишь однажды, принесли этих наших отцов и матерей в новый мир в своем теле, эти женщины старого мира, достаточно сильные, чтобы их родить. Некоторые женщины выглядели очень слабыми и маленькими, но даже эти слабые и маленькие всегда были достаточно сильны, чтобы родить много детей.
Вот эти мужчины и женщины, наши дедушки и бабушки, со своими детьми рожденными и нерожденными, дети некоторых поплыли впереди, чтобы подготовить для них дом; все страны были полны женщин, которые привезли с собой много детей; но лишь определенные мужчины и женщины, и находившиеся в их теле дети, создав много поколений, наполнят для нас эту историю семьи и ее развития.
Множество этих различных женщин было достаточно сильным, чтобы родить много детей.
Одна была очень сильна, чтобы их родить, а потом всегда была сильна, чтобы руководить ими.
Одна была сильна, чтобы родить их, а потом всегда была сильна, чтобы страдать вместе с ними.
Одна, кроткая уставшая женщина, была сильна, чтобы родить много детей, а потом всегда после она будет горестно страдать о них, плакать от жалости о всех грехах, стремиться к покою, который, как ей известно, принесет им ее смерть.
А потом была милая хорошая женщина, достаточно сильная, чтобы родить много детей, а потом она умерла и бросила их, потому что это было единственное, что, как ей было известно, она могла для них сделать.
И эти четыре женщины, и приплывшие с ними мужья, и дети, рожденные и нерожденные, в их теле, сотворят для нас историю семьи и ее развития.
Другие различные мужчины и женщины, и дети, бывшие с ними, прибывали в разное время, чтобы познакомиться с ними; некоторые - горемыки, никак не могли понять, как им жить, некоторые - мечтали, в то время как другие сражались, чтобы им помочь, некоторые, чьи дети рядом с ними были сломлены, некоторые, которые думали и думали и думали, а потом их дети благодаря им обрели величие, и некоторые из всех этих различных мужчин и женщин, и детей, находившихся в их теле, помогут сотворить для нас историю этой семьи и ее развития.
Эти первые четыре женщины - бабушки, которых нам нужно просто помнить, в целом никогда не встречались друг с другом. Это их дети и внуки потом бродили по новой земле, здесь они сначала пытались просто выжить, а позже - разбогатеть или обрести мудрость, встретить друг друга и пожениться, так что вместе они создали семью, историю которой мы вскоре рассмотрим.
Мы, живущие сейчас, для себя всегда - молодые мужчины и женщины. Когда мы, всегда живя с таким чувством, вспоминаем их, наш источник происхождения, это всегда взрослые старые мужчины и женщины, или маленькие дети, так мы их чувствуем - этих людей, о жизни которых мы думаем. Иногда мы говорим об этом долго, но в действительности лишь в течение краткого отрезка времени мы чувствуем себя стариками и старухами или детьми. Эти части нашей жизни для нас в действительности мало присутствуют в наших ощущениях. Да, мы, кто всегда всю свою жизнь для себя - взрослые молодые мужчины и женщины, когда мы вспоминаем о них, ставших нашим источником, для нас это всегда взрослые старики и старухи или маленькие дети, так мы их чувствуем, как тех, о чьих жизнях мы только что думали.
Да, легко думать о себе и о своих друзьях всю свою жизнь как о молодых взрослых мужчинах и женщинах, в действительности нам трудно это чувствовать, даже когда мы говорим об этом долго - что мы стары, как старики и старухи, или малы, как младенцы или дети. Эти части нашей жизни в действительности не являются присутствующими для нас, для наших ощущений.
Да, мы - очень маленькие дети, когда мы впервые начали быть собой, взрослыми мужчинам и женщинами. Мы говорим тогда да, мы дети, но тогда мы знаем способ внутри себя, для себя мы не реальны как дети, для себя мы взрослые, как молодые взрослые мужчины и женщины. Мы даже никогда не знаем себя никем, кроме молодых и взрослых мужчин и женщин. Когда узнаем, мы больше для себя - не дети. Мы очень маленькие тогда и очень полны такого чувства. Нет, чувствовать себя ребенком - словно пребывать в состоянии между сном и пробуждением, это никогда не является для нас реальным как присутствующее в наших ощущениях.
То же касается и ощущения настоящей старости; мы утомлены и стары, мы знаем об этом на работе и в мыслях, и мы говорим об этом долго, и можем увидеть это, просто взглянув, но все равно мы слишком мало времени действительно стары для себя в своих ощущениях, стары как старые мужчины и женщины были когда-то и до сих являются для наших ощущений. Нет, никто не может быть старым для себя таким образом в своих ощущениях. Нет, в своих ощущениях мы должны знать себя и своих друзей всегда лишь как взрослых и молодых мужчин и женщин. Мы знаем, что это не так, по своему утверждению, но это всегда должно быть так для наших ощущений. Быть старыми для себя в своих ощущениях - потерять себя, словно просто погрузиться в сон. Чтобы проснуться, мы должны признать, что для себя мы - молодые и взрослые мужчины и женщины.
Быть собой как старым мужчиной или старой женщиной для наших ощущений - должно быть ужасным чувством потери себя. Это должно быть ужасное чувство, как тяжелый уход чувств, когда нас заставляют уснуть, или возвращение в чувство, когда мы только что проснулись. Это должно быть ужасное ощущение - столь сильное чувство потери, ощущение себя детьми или взрослыми стариками и старухами. Возможно, для кого-то это чувство потери - слабое, для кого-то, кто любит себя без чувства самоосознания, но, конечно, всегда должно быть чувство потери себя у каждого, кто выяснит, что действительно ощущает себя очень молодым или очень старым.
Наши матери, отцы, бабушки и дедушки, в историях и рассказах, все остальные, они всегда - маленькие младенцы взрослые старики и старухи или дети для нас. Нет, прежние поколения и минувшие века так и не взрастили в них молодых мужчин и женщин. Столь давно они жили, почему они должны быть стариками и старухами или младенцами или детьми. Нет, их мы никогда не можем ощущать как молодых мужчин и женщин. Таковы лишь мы и наши друзья, подле которых мы живем.
И, следовательно, поскольку ничего больше не поделать с нашим образом мыслей, мы сделаем своих стариков для себя старыми мужчинами и женщинами в своих рассказах, или младенцами или детьми. Внутри себя мы всегда будем молодыми мужчинами и женщинами.
А сейчас начнем, с мужчинами и женщинами, которые были для нас старыми или очень маленькими, внутри нас, для нашего мышления.
Одна из этих четырех женщин, бабушек, всегда старых для нас, поколения внуков, была милой хорошей женщиной, сильной лишь для того, чтобы родить много детей, а потом она умерла и бросила их, поскольку это было единственное, что, по ее мнению, она могла для них сделать.
Подобно всем хорошим женщинам старших поколений, она всю свою жизнь рожала много детей и стала верной трудолюбивой женой, достаточно хорошей для своего старого мужа.
Ее муж жил еще несколько лет после того, как его жена умерла и покинула его.
Он был лишь благопристойным благожелательным верующим достаточно любезным хорошим человеком. Он был честным и всеми силами пытался внушить эту черту детям, он тяжко работал, но так и не достиг больших успехов честным трудом.
Он был просто благопристойным честным достаточно хорошим человеком, чтобы выполнять обычную работу. Он всегда был хорошим для своей жены, и ему всегда нравилось, что она с ним, и что у него хорошие дети, и что ему помогают в его работе. Он всегда любил всех своих детей и всегда делал всё, что мог, чтобы им помочь, но все они вскоре стали достаточно сильны, чтобы покинуть его, а теперь его жена умерла и покинула его, в действительности он мало нужен был миру или своим детям.
Они были ему хорошими дочерями и сыновьями, но его поговорки и обычные способы действия не имели для них большого значения. Они были сильны, все они, в своей работе и в своем новом способе чувствования, и всегда полны своих собственных способов жизни. Это было нормально, он всегда им это говорил, и думал, что действительно так считает, но всё это было слишком новым, для него это никогда не могло стать удобным. Его покинула жизнь, но он еще жил. Всё это было слишком новым для его ощущений, а его жены больше не было там, чтобы оставаться подле него. Он чувствовал, что это всегда в нем, и вздыхал, и наконец медленно прекратил жить. 'Да, - говорил он о своем сыне Генри, который более всего ухаживал и беспокоился о нем, - да, Генри - хороший человек и знает, как устроить жизнь. Да, для меня он всегда был хорошим мальчиком, но никогда не делал ничего из того, что я ему велел. Это вовсе не плохо, никогда я не говорил, что это плохая его черта, но не хочу дальше продолжать словно жить. Моя жена всегда делала то, что я ей велел, ей никогда в голову не приходило поступить по-другому, а теперь она покоится с миром, и теперь всё выглядит так, словно всё закончилось, а у меня, у меня теперь нет права велеть своим детям поступать так-то. Отныне и вовеки веков не скажу я им ничего подобного. Что мне делать с жизнью? Нет места, куда бы мог я пойти, словно действительно жив. Нет никого, кто всегда находился бы подле меня, чтобы делать то, что я им велю. Мне больше нечего сказать своим детям. Я сказал им всё, что у меня было. Ну, молодежь всегда всё знает по-другому, и правильно делают, что не слушают нас, сейчас и вправду ничего мне не поделать с их новыми видами и способами житья. Как бы то ни было, Генри отлично знает, как жить. Он зарабатывает деньги таким способом, что я не имею права велеть ему что-то иное. Он зарабатывает деньги, и я никак не пойму, как при его образе жизни он может их зарабатывать, он - всегда честный хороший человек, но всегда зарабатывает на столь хорошую жизнь. И он получил право всегда делать то, что хочет, и он всегда добр ко мне, я никогда не смог бы утверждать иное. Он всегда добр ко мне, и к другим, меня всегда приходят проведать, но вот только сейчас всё изменилось. Моя жена всегда оставалась подле меня, а дети всегда находили новое место, куда можно уехать и всё делать по-другому'.
А потом старик вздохнул, вскоре умер и их покинул.
Генри Денинг был взрослым мужчиной и для тех времен довольно богатым, когда его отец умер и покинул их. Воистину, сам он делал всё по-другому, но сейчас мы должны его ощущать вовсе не молодым человеком, наживающим богатства, а старым взрослым мужчиной, пересказывающим это всё своим детям.
Сейчас он - мужчина средних лет, он рассказывает всё это свои детям, мужчина средних лет, как, возможно, мы сами иногда для своего рассказа, но он, он - взро-лый старый мужчина для нашего мышления. Да, воистину, этот Генри Денинг сам всё сделал по-другому. Его способы действий и его потребности, и то, сколько денег требуется ему сейчас, чтобы вести добропорядочную жизнь, и все привычки его повседневной жизни - всё это сейчас было у него совсем другим.
Удивительно, как все забывают, когда однажды сделали всё для себя иным. Мужчина вроде Денинга никогда не смог бы ощущать это для себя настоящим, вещи, какими они были во времена его ранней зрелости, а теперь, когда он сформировал свою жизнь и привычки, и ощущения, всё совсем другое. Он говорит об этом часто, как все мы говорим о детстве и старости и боли и сне, но всё это больше не может быть настоящим для его ощущений.
Теперь общие потребности его жизни совсем другие. Нет, это не он, не они все сделали всё для себя совсем другим, помнят смирение, никаких скверных способов, никакого потакания себе, никаких благ - ко всему этому они равнодушны, словно в своей собственной жизни они не придавали этому значения. Вовсе нельзя сказать, что они не хотят помнить о подобных вещах, которые они изменили. Всё же им нравилось помнить и рассказывать об этом, и больше всего - своим детям, кем они были и что сделали, и как они сами сделали всё так, чтобы всё стало другим, и как хорошо для этих детей, что у них сильный отец, который знал, как это всё сделать, чтобы у юнцов могло быть всё это.
Да, они рассказывали всё это долго и часто, но всё равно всё это не казалось им настоящим, пока они всё это рассказывали. Также это и не присутствовало в их сознании, как у молодых, у которых никогда на самом деле не было этого ощущения. Они воспринимали это сквозь страх, благодаря чему ощущали это по-настоящему. У стариков не было такого страха, они воспринимали всё это лишь как смутное начало, словно они - младенцы или дети или взрослые старые мужчины и женщины.
И этот отец Денинг всегда был полон таких рассказов. Он сделал всё для себя и своих детей. Он был хорошим и честным человеком был Генри Денинг. Он был сильным и богатым и добродушным и уважаемым и демонстрировал это всем своим видом, тем видом, который заставляет молодых людей думать, что старшие очень стары, и он любил рассказывать всё это своим детям - как он всё сделал для них, чтобы они смогли это получить и им не пришлось работать, чтобы сделать всё по-другому.
'Да, - часто говорил он своим детям, окидывая их этим острым, долгим, практичным взглядом, из-за которого отцы кажутся своим детям столь старыми и пугающими. Не то чтобы он, Денинг, когда-либо казался ужасающим своим детям, но есть в голосе мужчины колючесть, всегда внушающая ужас его детям, и этот острый, прищуренный, отсекающий взгляд постороннего, взгляд старика, всегда внушающий ужас молодым мужчинам и женщинам. Только лишь благодаря долгой жизни на равных их жены знают, что в них нет ужаса, но молодежь никогда не может быть достаточно равной им, чтобы действительно избавиться от такого ощущения. Нет, они действительно могут избавиться от такого ощущения, когда увидят в старике полное убогое падение в горькую слабость. Но почти всем детям, молодым мужчинам и женщинам взгляд старику внушает ужас.
Нет, повторяем, нельзя сказать, что Денинг в полной мере внушал такое чувство. Их мать узнала, вероятно, благодаря более чем равноправной жизни, что в действительности не было в нем никакого ужаса, и благодаря ей они избавились от большей части такого ощущения. Но они всегда испытывали нечто вроде этого ужаса, когда он заговаривал с ними о том, что было и что он сделал для них. В таких случаях он всегда становился для них очень старым и крепко держал их своим острым прищуренным взглядом постороннего, который закрывал его, проникая прямо в них.
'Да, - говорил он часто своим детям. - Да, говорю вам, дети, у вас сейчас беззаботные времена, вы ничего не делаете. Ладно! Что! Думаете, у вас всегда будет всё, что вам только придет в голову захотеть. Ну, полагаю, да, у вас должны быть лошади и ваши учителя и ваша музыка и ваши наставники и все виды современных достижений и вы даже ничего не способны сделать сами, вам всегда необходимо, чтобы кто-то делал всё за вас; ну, да, у вас, дети, беззаботные времена сейчас, вы не делаете ничего. Да, у меня всё было иначе, когда я был мальчиком вроде Джорджа, этого ни к чему не пригодного летняя. У меня не было всех этих новейших изобретений. Я уже зарабатывал себе на жизнь и сам получал образование. Ну! Что! Да! Ладно, говорю вам, вы не представляете, насколько беззаботные времена у всех вас сейчас, дети, вы не делаете ничего. А моя бедная матушка, пусть покоится с миром, у нее никогда не было собственного дома и всевозможных слуг, которые обслуживали бы ее, как вашу маму. Да, ладно, у вашей матери есть всё, что я в силах ей дать, нельзя сказать, что она не заслуживает всего, что я могу ей дать, мисс Дженни - лучшая девушка из всех, кого я знаю, и ее жизнь всегда будет столь легкой, сколь я смогу ей это обеспечить, но вы, дети, до сих пор не сделали ничего, чтобы заслужить право столь легко получать всё, что вам достается. Да, говорю вам, не думаю, что вы, избалованные всеми этими современными достижениями, когда-нибудь станете столь хороши, чтобы работать столь же тяжко, как ваш отец. Нет, все эти современные достижения никогда никому не смогут принести добра. Да, что, скажите мне, все вы, похоже, всегда будете мне объяснять, скажите мне точно, что вы собираетесь получить от всех этих ваших дорогих современных способов действий. Ну, просто расскажите мне о каком-нибудь способе действий, чтобы я смог вас понять. Знаете, мне нравится заключать удачные сделки за свои деньги, я всегда пользовался репутацией довольно удачливого коммерсанта, понимаете, мне хочется знать, что я получу за свои деньги, а вы, дети, конечно, стоите мне больших денег, расскажите, я с удовольствием вас послушаю, слушайте, просто расскажите мне, что вы собираетесь делать, чтобы компенсировать все эти суммы. Ну, что, что все эти виды усовершенствований могут вам принести?'.
Дети смеялись: 'Видите ли, пока нельзя сказать точно, сэр, - отвечали они, - что всё будет иначе, но, думаю, мы для чего-то сгодимся'.
'Нет, вы, дети, никогда ни для чего не сгодитесь, если мне не изменяет здравый смысл, - отвечал мистер Денинг и смотрел на них очень острым взглядом. Он бросал им энергичный вызов, ему это нравилось, и им это тоже нравилось в нем, они сильно разгорались против него в вечной борьбе осознанной неизведанной силы молодых против догматической гордыни достижений стариков.
Этот отец гордился своими детьми, но его чувства к ним были полны укора. Его жена, чья жизнь с ним, вероятно, была более чем равной, не обращала на это чувство особого внимания, но для молодых это чувство было внове, сколь бы часто он ни проявлял его по отношению к ним, поскольку оно каждый раз означало новую битву за их силу, мощь которой они ощущали внутри.
Но они всегда ощущали легкий ужас, который приходит даже к молодым мужчинам и женщинам из-за острого взгляда старика, глубоко внутри таится страх, вероятно, он действительно знает, что его взгляд так действует на окружающих, он, конечно, привык использовать все силы, таящиеся внутри, на которые всегда смотрит молодежь. А потом приходит сильное чувство, нет, его никогда не было у него внутри тем образом, который раскрывает его истинную суть, так что молодежь полна решимости продолжать свою борьбу. Они всегда остаются с отцом и слушают его.
У его жены, благодаря более чем равной жизни с ним, которая иногда выпадает женщинам, не было такого ужаса перед его истинными знаниями касательно их способов жизни, да и потом, это, действительно, лишь разговор с ним, сейчас это полностью его собственный способ жизни, так что она никогда его не слушает, глуха к его словам или уходит, когда он начинает такие разговоры. Но его дети всегда остаются и слушают его. Они всегда решительно готовы объяснять ему свои новые способы жизни. Но он их не слушает, он продолжает рассказывать, что сделал и что думает о них.
'Нет, послушайте, я не думаю, что вы, дети, когда-нибудь на что-то сгодитесь. Нет, вы никогда не научитесь зарабатывать на жизнь, тут нечего и говорить о всех видах достижения мужчинами успеха в работе, которые я видел. Ну, что, что вы со всеми своими разговорами, что вы знаете о нынешнем тяжком труде? Что вы сейчас знаете, никто из вас ничего не способен делать, я даже не замечал, чтобы вы попытались. Нет, в вас слишком много образования, бизнеса и литературных эффектов - это всё, что вы из себя представляете, а потом вы всегда будете хотеть большего, так что никогда ничего не будете делать, если не будет рядом никого, кто всегда будет вам помогать. Я всегда говорю вашей матери - она вас всегда балует, выполняет все ваши желания, словно вы всегда должны хотеть всё, что вам на самом деле не нужно. Нельзя сказать, что возражаю против способа действий вашей матери. Мисс Дженни - лучшая девушка из всех, кого я знаю, она слишком хороша для вас, вот так, она избаловала вас всех, дети, так обычно поступают женщины, давая вам всё, что никогда не поможет вам сгодиться на что-то и каким-то образом зарабатывать деньги, что, ладно, говорю вам, дети, у вас сейчас беззаботные времена, вы никогда ничего не делаете. Ну, что, думаете, сможете добиться успеха благодаря всем этим вашим литературным эффектам, которыми так гордитесь. Ну, ладно, через несколько лет увидим, кто понимает вас лучше, тогда, знаете, можете мне продемонстрировать, чем вам способны помочь все эти новейшие изобретения и все ваши современные усовершенствования и всё ваше образование и бизнес, который так нравится вам и вашей маме. Да, говорю вам, всего несколько лет, а потом увидим, как вы справляетесь. Мне ничто никогда не доставалось так легко, как вам, дети, мне всего пришлось добиваться самому, а вы всё можете получить по-другому. Да, я вам всегда это говорю, но вы думаете, что знаете всё сами, и никогда меня не слушаете. Да, у меня всё было совсем по-другому. Да, когда я был моложе Джорджа, а мой брат Адольф был не старше моей крошки Гортензии, мы покинули дом и направились сюда. У нас было мало денег, так что вся семья не могла сесть вместе на один корабль, помню, как тосковали в одиночестве мы с Адольфом, когда ушли из дома вместе. Помню, как мы ждали в большой пустой комнате, чтобы нам выдали билеты, помню, мы услышали, как кто-то произнес имя нашего отца, какой-то мужчина в комнате, где мы находились. Мы не решались разговаривать с мужчинами, сидевшими рядом с нами, и не знали, что это за мужчина нас узнал, но благодаря этому почувствовали себя немного лучше. Да, говорю вам, юнцы, сейчас у вас беззаботные времена, вы ничего не делаете. А это было много лет назад, а теперь для меня всё очень изменилось. А моя бедная матушка, пусть покоится она с миром, у нее никогда не было большого дома и слуг, которые работали бы на нее, как на вашу маму, и всё, что ей когда-либо хотелось, я мог ей дать, так же как у вашей мамы сейчас есть всё, что я могу ей купить. Нет, моя бедная матушка, пусть покоится она с миром, для нее всё было иначе. Тебя назвали в ее честь Джулией, но ты, да и никто из вас, дети, на нее особо не похожи. Да, она была хорошей крепкой женщиной, моя матушка, пусть покоится с миром. Нет, никто из вас особо на нее не похож, и она была способна сделать больше, чем сейчас способны сделать все ее внуки вместе взятые. Да, она была прекрасной женщиной, ваша бабушка, пусть покоится с миром. Она заботилась о всех нас, детях, нас тогда было десятеро, она шила нам одежду и стирала, а в свободное время еще и делала мятные конфеты, которые продавали малыши. Она была прекрасной славной женщиной, ваша бабушка, не такой, как вы, дети, никогда вы ни на что не сгодитесь. Да! Послушайте, я был лишь немного старше лентяя Джорджа, когда моя бедная матушка, пусть покоится она с миром, умерла, и мы остались здесь, десятеро детей, нам пришлось обходиться без нее, а мой отец, он был честным порядочным человеком, но никогда особо не умел зарабатывать, так что никогда не мог помочь никому из своих детей. Так что если нам чего-то хотелось, приходилось идти и узнавать, как это получить. А теперь у вас, дети, всё по-другому, у вас есть всё, о чем вы только можете подумать, что вам это нужно, а вы даже не можете показать, что способны работать, чтобы это заслужить. Ну, у вас есть ваши литературные эффекты и ваши новшества, и разные виды образования, и вы всегда мне объясняете, как хорошо разбираетесь в жизни, говорю вам, скоро узнаю, чем вам помогут все эти новшества и все ваши виды усовершенствований. Посмотрю, смогут ли они научить вас большему, чем то, чему научились мы, тяжко трудясь и продавая конфеты, и делая что угодно другое, чтобы заработать. Ладно, хорошо, я готов сидеть молча и наблюдать, как вы с этим справитесь. Я всегда жду, и если вы на что-то сгодитесь, я об этом узнаю. Говорю вам, теперь я все время наблюдаю, чтобы узнать', - а потом он уходил, преследуемый их возгласами: 'Ладно, сэр, просто подождите, увидите'.
Все молодые Денинги родились и выросли в городке Бриджпонт. Их мать тоже родилась в Бриджпонте. Здесь они причалили к берегу - ее отец, суровый мужчина, жестокий к жене и детям, но при всей своей суровости не очень-то умевший зарабатывать на жизнь, и ее мать, добрая мягкая жена, которая его не бросила, хотя, конечно, он не заслуживал такой ее преданности, она была хорошей женщиной, при всех своих горестях достаточно крепкой, чтобы родить много детей, ей всегда хватало сил делать для них всё возможное и страдать вместе с ними.
Так вот, у этого сурового мужчины и его доброй мягкой жены было много детей, и одна из дочерей когда-то давно вышла замуж за Генри Денинга. Это был довольно счастливый брак для них обоих, благодаря своим недостаткам и достоинствам они стали прекрасной парой, о чем говорили все, кто с ними общался.
Все Денинги обожали Бриджпоинт. У них был городской и загородный дом, как у всех, кто достиг процветания в Бриджпоинте.
В загородном доме Денинги были простыми приятными людьми. Удивительно, как они прекрасно скрывали утомительную роскошь и беспокойную важность своей городской жизни. Их загородный дом был одним из тех больших просторных деревянных двухэтажных домов, опоясанных широким крыльцом и стоящих вдали от дороги. Впереди и по бокам - славные лужайки и деревья, позади - зеленая трясина, ведущая к соленой воде. Дальше - расчищенный участок, простирающийся зелеными лугами, на которых росли чахлые дубы ростом не выше, чем мужчине по пояс, огромные равнины сверкали зеленью летом и блестели красными рубинами осенью, простираясь под безбрежными небесами, то там, то тут высокое дерево качалось на ветру, пересекая вброд сияющий лиственный прибой.
Да, в деревне Денинги были простыми приятными людьми. Там у них была умиротворенная счастливая семья. Молодежь целый день играла, купалась и каталась на лошадях, а потом вся семья плавала на лодке и рыбачила. Да, в деревне Денинги были простыми приятными людьми. Загородный дом Денингов также был очень приятен для всех молодых мужчин и мальчиков, дядей и кузенов семьи Денингов, все они наслаждались дружелюбной свободой этого загородного дома, столь редкой в те дни среди людей такого рода, так что дом Денингов всегда был полон молодежи, дружеского обхождения и спорта, и все вместе они вели приятную семейную жизнь.
Сама семья Денингов состояла из родителей и троих детей. Вместе они составляли группу, приятную для глаза, процветающую и благообразную.
Мистер Денинг был мужчиной успешным, с четкими чертами лица, мягкий, веселый, за свои пятьдесят лет сохранивший добродушие жизнерадостного ребенка. Он наслаждался успехом, достижением которого мог хвастать, ему нравилась борьба, в центре которой он всегда находился и в которой всегда побеждал, он гордился своей прошлой и нынешней ценностью, гордился своими тремя детьми и тем, что они способны научить его тому, что он не знает, гордился своей женой, которая гордилась такими очень разными вещами. 'О, мисс Дженни, она - лучшая из известных мне девушек, - он пел всегда, когда находил ее, он никогда надолго не выпускал свою семью из вида, если не погружался в дела или в карты.
Я говорила, что жена Генри Денинга гордилась столь разными вещами, но это не так, она гордилась очень по-другому, но тем же самым. Она любила его успех и ценность, благодаря которым он завоевывал, и никогда не боялась, что забудет то, как он пришел. Нет, она по-своему гордилась, что он сделал это сам. Ей нравилась его сила, и всякий раз, когда она думала об этом, ей нравилась честность, с которой, как ей было известно, он это сделал. И, как и он, она очень гордилась их тремя образованными детьми, но, по ее мнению, они очень мало чему могли ее научить. Ей всё это всегда было прекрасно известно, и намного лучше, чем когда-либо могло бы стать известно им. Она очень гордилась этими образованными детьми и своим мужем Генри Денингом, хотя знала, что у него есть отвратительные мелкие привычки, и он всегда будет вертеть пальцами, как бедняк, и никогда не отучится это делать. Да, она очень гордилась своим мужем, хотя у него всегда были мелкие отвратительные привычки, и ей всегда приходилось ему говорить, что мужчина в его положении не должен уметь себя вести. Она подошла к нему сейчас, когда он вел свои разговоры, у нее имелся к нему один упрек, потому что он всегда называл ее своей девочкой мисс Дженни, а еще один упрек - насчет того, как он всегда вертел пальцами. 'Не делай так, Генри!' - громко сказала она ему.
Миссис Денинг была воплощением громогласного благообразного процветания. Она была плотной белокурой женщиной, привлекательной и крепко сбитой, она шагала по земле столь же резко, как упрекала мужа в его грехах. Да, миссис Денинг была женщиной, чье скрипучее безразличие к мягкой вежливости заслуживало предубежденности, с которой к ней относились, но она была женщиной, отдадим ей должное, честной и великодушной, которую любили тем больше, чем реже видели.
Да, теперь для них всё изменилось. Генри Денингу всегда было очень приятно стоять и оглядываться вокруг, да, действительно, теперь всё для него очень изменилось. Его семья была рядом с ним, семья, которая, конечно, приносила ему радость. Это была группа, удовлетворявшая его чувство гордости, они были столь процветающими, энергичными, привлекательными, честными, и всегда его уважали, и, конечно, в будущем у них есть обоснованная надежда завоевать всё, что они могли бы пожелать для себя.
Да, теперь, конечно, всё для него было по-другому. Кто бы мог поверить, что за одну жизнь человека всё может настолько измениться, что человек за одну жизнь может сделать всё так, чтобы всё настолько для него изменилось.
Настолько сильные изменения за одну человеческую жизнь - что-то более странное, чем родиться, потом быть младенцем, потом - молодым взрослым мужчиной, а потом - старым, как мужчина, который состарился и умер, и никакой больше жизни, это более странно, потому что проживаешь так много жизней за одну эту жизнь. Каждая из этих жизней, которую он забывает или помнит лишь как тусклое начало, для нас в нашем мышлении - целая жизнь, так что в нашем ощущении Генри Денинг прожил много жизней.
Возможно ли поверить, что он был взрослыми мужчиной, а потом жил, как мужчина, который сейчас пришел домой, чтобы продать мелочи слугам на кухне. А для него это была целая полная жизнь; а потом был старый мир, в котором для него был совсем другой вид жизни. Да, когда он стоит там и рассказывает детям о вещах, которые больше не реальны теперь для его ощущений, мужчина идет, потом крадется обратно, заметив их, пробирается на кухню и продает там мелочи женщинам, которые покупают их из ирландской жизнерадостности или просто из расположения к нему, потому что его мелочи на самом деле недостаточно для них хороши, это вещи для людей, которые беднее тех, кто работает на кухне; так что мистер Денинг продолжает рассказывать своим детям, и это более реально для его ощущений, чем сейчас для его мышления, поскольку они воспринимают это через страх, всегда таящийся в молодых, а у него это - просто тусклое начало, словно как быть младенцем или взрослым стариком или женщиной. Нельзя сказать, что в нем это когда-нибудь было, чтобы сейчас он мог ощущать это действительно реальным, такие вещи, как смирение, или плохие способы самообслуживания, или отсутствие комфорта, только лишь из-за страха они могли сейчас стать для него реальными, а в нем никогда не было такого страха, ни за себя, ни за своих детей, поскольку он силен в том смысле, что всегда побеждает. Это они, дети, хотя они тоже чувствуют в себе силу и очень часто о ней говорят, глубоко в душе у них таится депрессия, они знают, что у них нет способа обрести настоящую уверенность; и они - всегда смелые, привлекательные, честные, процветающие дети, и отец очень горд, когда смотрит по сторонам.
Семья Денингов состояла из отца, матери и троих детей. Мистер Денинг очень гордился своими детьми и всем тем, чему он, насколько ему было известно, мог их научить. У него были две дочери и сын.
Джулию Денинг назвали в честь бабушки, но, как часто говорил ей отец, она никогда не была на нее хотя бы чуточку похожа, но всё же было в ней что-то, из-за чего старый мир не был полностью для нее потерян, капля того, что заставляло всегда помнить, что ее бабушка и отец всегда должны помнить изношенный старый мир.
Да, Джулия была очень похожа на мать. Эта белокурая привлекательная процветающая женщина отпечатала свой образ в каждом из своих детей, а у старшей, Джулии, печать вошла глубоко, намного глубже, чем просто светлая привлекательная внешность.
Джулии Денинг сейчас было только восемнадцать, и она энергично демонстрировала самодовольную неотесанную властность американского девичества, которое было сильно в ней. Вероятно, она родилась слишком близко от старого света, чтобы приобрести ту незамысловатую непорочность, которая обеспечивает американским девушкам безопасность при всей их свободе. Да, американская девушка - неотесанная девственница, и она в безопасности в своей свободе.
А теперь, как думала ее мать, и Джулия придерживалась абсолютного того же мнения, пришло время Джулии найти мужа и начать жить действительно важной жизнью.
Под очень американским лицом, телом, одеждой и манерами Джулии, и ее энергичной властностью и неотесанной девственностью то и дело вспышки страсти освещали более старую и хорошо скрытую традицию. Да, в Джулии Денинг процветающая привлекательная властная женщина была очень привлекательным существом. Джулия излучала энергию и сияющую радость, она была энергична и, подобно матери, прекрасна и крепко сбита, и она была полна ярких надежд, и сильна духом успеха, который всегда ощущала в себе. Джулия была очень склонна к искреннему веселому смеху и пылким искренним чувствам, она шла по земле с тем же тяжелым топотом, что и ее мать миссис Денинг, всегда укорявшая своего мужа в грехах. Да, Джулия Денинг была яркой и энергичной, но в ее молодом ярком энергичном пылком честном чувстве всегда таилась какая-то суровость, создававшая ощущение шероховатости, сейчас звучавшей в голосе ее матери.
Те, кто читает много сборников рассказов, конечно, теперь могут сказать, чего от нее ожидать, но всё же, читатель, прошу, помни, что это, вероятно, еще не вся наша история, так, как ее отец для нее или примирение с матерью, которая таится в ней, поскольку я еще не готова отнять характер у Джулии, на самом деле она может оказаться реальной, как в сборниках рассказов, или мы можем найти для нее все другие виды вещей, так что, читатель, пожалуйста, помни - будущее для нее еще не определено, если ты - хорошо предупрежденный читатель, лишенный тщеславия случайных суждений о ней.
После Джулии родился мальчик Джордж, и его не назвали в честь дедушки. Так что это было правильно, что по имени он не должен был зваться так, словно он - сын своего отца, так что в конце концов имя выбрала мать, а отец, отец рассмеялся и позволили ей делать то, что ей нравится. Так что мальчика назвали Джорджем, а другое имя - оно было там, но спрятано, как инициал, используемый лишь для подписи.
Мальчик Джордж честно поучаствовал в тендере на кредитование своих крестин. Джорджу Денингу сейчас было почти четырнадцать, он был хорош в спорте и купании. Он вовсе не был иностранцем в купании. О, нет, он был настоящим американцем.
Это важнейший вопрос - вопрос купания. Невозможно найти человека, который будет удовлетворен чужим купанием. Когда-то я знала мужчину, которого никто никогда не видел за купанием, но всё равно он говорил о других с презрением: что за грязная свинья - этот господин, он никогда не купается. Французы говорили мне, что никогда не купаются итальянцы, французы и итальянцы считают, что испанцам следовало бы купаться немного больше, англичане считают, что весь мир пренебрегает купанием, жители Востока считают весь Запад свиньями, потому что его жители не могут достаточно дочиста искупаться в холодной воде. И так оно повелось.
Да, говорят, что даже у блохи есть маленькие блошки, которые ее кусают, так и с этим купанием, любой может найти кого-то, кого можно обвинить в недостатке купания. Даже человек, который, когда хочет снять лачугу для житья в деревне, а ему говорят, что там ведь нет воды, а он отвечает - ну и что, в этой деревне всегда можно выпить вина, и он найдет, кого обвинить в том, что они недостаточно думают о купании; а еще есть мужчина, который убрал из дома ванну, потому что не верит в неразборчивое купание; а еще есть сантехник, который говорит - да, я всегда устанавливаю ванны для других людей, чтобы они в них купались, а у меня даже нет времени, чтобы хотя бы помыть руки; а еще есть представители французской богемы, о которых никто не сможет подумать как об экстравагантно чистых существах, но всё равно в испанской деревне они вызывали изумление у всех местных жителях - почему вы так много купаетесь - спрашивали у них, все у них допытывались, если ваша кожа столь бела и чиста, даже когда вы только начинаете ее мыть; а еще есть негритянка с сомнительным запахом, которая говорит вам о другой женщине, что та грязна, как собака, и оборвана, как весенний цыпленок, но все-так некоторые собаки, конечно, иногда купаются, а у этой женщины нет особых признаков того, что с ней такое случалось; а еще есть добродетельная бедная женщина, которая приносит ребенка в лазарет для лечения, а доктор говорит - нет, я к ней не прикоснусь, пока вы ее не выкупаете, а женщина кричит в возмущении - вы что думаете, что я - бедна, как нищенка, у меня довольно денег, чтобы заплатить доктору, я покажу вам, что могу нанять настоящего доктора, и выбегает с дочкой, хлопнув дверью. Да, это воистину очень странно с ее стороны. Все эти вопросы купания, конечно, наиболее своеобразны. Действительно верно, что даже у маленьких блошек всегда найдутся блошки помельче, которых можно кусать.
И вот мы пережили приятное лето с его великолепными купаниями, и возникает ужасающий вопрос купаний зимних. Довольно легко купаться часто, когда солнце печет, все вязкие и потные, и вода - естественна, и всегда течет, но когда приходит мерзкий холод, свойственный зиме, это - больше не удовольствие, это - суровый долг, который трудно выполнять.
Да, всё это, конечно, весьма забавно, но вернемся на время к рассказу о Джордже Денинге, Джордже, который в купании всегда непреклонно следует своему долгу.
Джордж Денинг был светлым спортивным парнем, веселым, как его отец, и полным прекрасных намерений, и, хотя большинство из них терялись где-то по пути к выполнению, помните, Джорджу тогда было всего лишь четырнадцать, у мальчиков в этом возрасте мало разума, почти всегда даже кротчайшие из них превращаются в безрассудных сорвиголов, беззаботных легкомысленных парней, так что, читатель, не суди его слишком строго за его нынешнюю слабость.
Да, Джордж Денинг вовсе не был иностранцем в купании, но и для него старый мир тоже не был полностью потерян. Иногда мальчик с ним ладил, и это ясно было видно по тому, что, несмотря на его светлый веселый характер, он выглядел сонным и задумчивым, его веки всегда были слегка опущены, он всегда лишь наполовину открывали свои ясные серые глаза, очень часто горевшие яркой живостью и весельем.
Со временем такой взгляд может принести ему большую пользу. Неважно, даже если он никогда не обретет большую мудрость, этот взгляд может помочь ему во всех сделках с мужчинами, и, кроме того, принесет большую пользу в общении с женщинами. Он будет слушать, его прикрытые глаза будут говорить о том, что он полон раздумий и всегда погружен в себя, таким образом он будет мудр; а женщинам будет казаться, что он всегда мечтает о них. Мудрость и мечтания - хорошие вещи, если демонстрирует их в подходящий момент взрослый молодой человек, желающий преуспеть во всех жизненных аспектах.
Таким образом, в данный момент предоставим спортивного веселого хорошо вымытого Джорджа Денинга его предпосылкам и его будущему мудрости и мечтаний, которые сейчас довольно хорошо скрыты в глубинах его натуры.
А потом были самые младшие, которым имена давали, не учитывая старый мир, стоявший за ними. Ее назвали Гортензией, потому что это было элегантно и на том момент внове. Отец позволил матери выбирать имена, которые ей нравятся, он смеялся, ему немного это в себе не нравилось, а потом он немного гордился своей мисс Дженни и тем, как она поступает.
Так что самой младшей была Гортензия Денинг. На ней тоже была печать светлой процветающей женщины, которая поставила столь четкую печать на своих детях, но в крошке Гортензии, вероятно, было немного больше от той милой доброй женщины, которая родила много детей, а потом умерла и бросила их, потому что не знала, что еще она может для них сделать.
Крошка Гортензия Денинг еще не была столь важна в жизни семьи. Сейчас Гортензии было десять, она обожала свою старшую сестру и большинство братьев. Она была не очень сильна и не могла угнаться за ними в их играх, но иногда он садился рядом и говорил с ней о себе, о своих выводах и продуманных целях, которых он никогда не достигал. Джордж всегда был очень нравственен и полон надежд. Он всегда начинал новый день с твердым намерением выполнять все намерения ежеминутно и сложно. Джордж всегда чувствовал, что должен воспитывать свою маленькую сестричку, потому что только он, Джордж, знал, как ей правильно жить.
Так что он читал ей много наставлений, а крошка Гортензия благоговела и обожала своего наставника. В ней было очень много зависимого преданного тихонравия и взгляд снизу вверх.
Когда она была в семье младенцем, ее очень лелеял отец, а потом сразил наповал брат, который очень старался относиться к ней благородно. Тогда она не очень много времени проводила с матерью, потому что была не очень важна для нее. Мать была так занята своей Джулией, пыталась найти ей важного и хорошего мужа. Так что крошку Гортензию оставили в основном на брата и гувернантку.
Для нас, так же, как и для матери, важная часть истории семьи Денингов - брак Джулии. Я упоминала, что сильное семейное сходство тесно связывало троих детей с матерью. Эта светлая привлекательная процветающая женщина впечатала свой образ в каждого из детей, но на старшей, Джулии, печать была наиболее глубокой, глубже, чем светлая привлекательная внешность.
Вся семья благоговела перед Джулией. Они любовались ее бесстрашием и некоей героической ласковостью, которая была в ней. Они уважали образованность в ее поступках и то, что она всегда знала, как поступить правильно им и всем остальным. Недаром она была истинной высокомерной девственницей. И она была тверда в успехе, потому что всегда знала, что у нее внутри, а семья всегда восхищалась и следовала за ней.
Отцу нравился ее напор и энергичность, ему нравилось ее счастье и пылкое искреннее чувство. Он всегда был готов склонить голову перед ней, ему нравилось слушать ее, когда она объясняла ему в своей быстрой решительной манере новую веру, накрепко укоренившуюся в ней, новые иллюзии и теории, и новые течения, которым научил ее дух ее поколения. А он смеялся над ее новейшими взглядами ее делами литературы и образования, и всеми ее современными усовершенствованиями, как он их называл, поносил их и то, что она была уверена, что знает больше своей матери, но отца всегда забавляло, что его яркая быстрая дочь объясняет ему все эти новые вещи. Мистер Денинг хорошо знал ценность того, что выучил в жизни, но его характер отличался великодушием чувств, и он всегда был готов слушать своих детей, когда они могли честно рассказать ему о своих идеях.
Но гордость и удовлетворенность Германа Денинга своей Джулией всегда была скромнее велеречивой радости матери, которой эта блестящая дочь всегда казалась результатом собственных усилий матери. У нее это было тщеславие и ликование творчества, а также - одержимость, и она никогда в точности не узнала, насколько полна перед ней эта девушка, управлявшая всей жизнью семьи, и насколько эта молодая жизнь была скрыта от нее.
Мистер Денинг никогда не придавал особого значения управлению жизнью семьи и светским развлечениям своей жены и детей. Всё это устраивала миссис Денинг, а он с удовольствием позволял ей это, хотя часто ворчал из-за глупости и расходов, и порицал детей за то, что они всегда получают то, чего хотят, и, наверное, никогда ни на что не сгодятся.
Но он всегда очень гордился своей женой и детьми, хотя всегда немного ощущал, что их новейшие способы действий - неправильные, но всё же всегда ими гордился, и, действительно, они были группой, которая всегда льстила лелеемой им гордости, они были столь энергичными, процветающими, привлекательными и честными, и всегда уважали его, и, конечно, имели обоснованные надежды в будущем завоевать для себя всё счастье и успех, которого он мог бы для них желать.
Джулия Денинг к восемнадцати годам получила жизненный опыт, который может подготовить девушку к женской зрелости и браку.
Я упоминала, что ряд молодых мужчин и юношей были связаны с семьей Денингов, дяди и кузены, благородные скромные тактичные парни, честные и искренние в своей дружбе, и простые в обращении, как старшие Денинги. С этими родственниками Джулия всегда жила, словно они - члены ее семьи. Эти мужчины не предоставили ей подготовку и опыт, который помогает пылкой женщине попасть в мир страстей, они лишь сформировали здоровый моральный фон, на который она могла научиться полагаться в дальнейшей жизни.
Рядом с любым из этих родственников у молодого и пылкого ума не возникало мысли о любви или браке; не было здравомыслящего бизнесмена, молодого, старого или средних лет, который часто приходил к ним в дом и был бы привлекателен для ее характера, поскольку у Джулии были амбиции страсти и обретения положения в обществе, но в то же время ей был нужен романтический надрыв. Мужчины такого рода не приходили к ней на самом деле, и Джулия созрела для настоящего опыта, потому что даже в своей тщательно оберегаемой жизни она чувствовала тошноту, возникающую от осознания, что некоторые мужчины поступают подло. Страстные натуры обладают этим огромным преимуществом перед не склонным к страсти большинством; вы никогда не сможете оберегать их столь тщательно, они всегда наполняются истинным опытом и послевкусием разочарования, но благодаря своей жизненной силе даже после поражения они поднимаются и снова погружаются в отношения со своими не слишком страстными парнями, которые получают от жизни удар, после которого никогда никому не смогут доверять.
В детстве Джулия получила обычный опыт девочек, которых охраняют гувернантки. Сначала она была наперсницей, потом - советчицей, и в конце концов - организатором любовных интрижек дам, которых приставили к ней для охраны. После окончания школы она познакомилась с сомнительной личностью, авантюристкой - такой типаж всегда можно найти в любом месте, она вечно привлекательна в своей таинственности и дерзаниях, всегда способна привязать к себе наиболее умных и честных из своих подруг и познакомить их с эксцентричными пороками.
Так что Джулия Денинг, подобно другим молодым девушкам, выучила много уроков, и видела много путей, ведущих к мудрости, и всегда ее жизнь была здоровой, энергичной и активной. Она очень хорошо усвоила вещи, которым тогда учили молодых девушек ее класса, а также различными способами выучила всё то, что всегда могут выучить девушки каким-то образом, чтобы обрести мудрость. Так что теперь Джулия была отлично подготовлена к тому, чтобы стать женщиной. Она пела, играла на пианино и занималась спортом, знала все предметы общеобразовательной школы, была миловидна, честна и дерзко смела, и обладала определенной мудростью, учитывая ее молодость.
Джулия всегда была страстной молодой женщиной, и в ее способы завоевывать добычу было также какое-то героическое тихонравие. Она была страстной молодой женщиной в том смысле, что всегда была живой, и все бурлившие в ней эмоции были столь интенсивны и реальны для ее чувств, как чувство боли реально для тех, кто менее жив в своей жизни. И всё это время Джулия Денинг тоже была занята, устраивая и направляя жизнь и устремления своей семьи, потому что всегда была непоколебима в своем праве управлять ими.
Так вот, Джулия Денинг, когда ей было семнадцать, вышла в свет, полна смелости, опыта и мудрости, с этой энергией и мудростью она была готова справиться и завоевать весь мир, всех мужчин и женщин.
Нет ничего более радостного, чем быть здоровой, молодой и полной сил, любить движение, солнечный свет и чистый воздух. А кроме того, у нее была лошадь и достаточно смелости для того, чтобы неистово на ней кататься, а Божья благость к детям своим безгранична. Кроме того, приятно, когда в поездках иногда сопровождает симпатичный товарищ. Джеймсон был приятным мужчиной тридцати пяти лет или около того, хороший наездник, владевший правилами светской беседы. Джулия познакомилась с ним дома, а потом часто встречала его, когда ездила на вокзал, чтобы встретить отца с городского поезда. Тогда они вместе ехали домой галопом или катались по сияющим лугам низеньких дубочков, весело скакали наперегонки по деревенским дорогам, то и дело окунались в приятный лес, погружавший в тень открытую местность. Кроме того, иногда они встречались на вечеринках верховой езды, проходившие в поисках новой местности, которую можно открыть и изучить. Всё это было очень приятно и неагрессивно, но Джулия начала замечать, что мистер Джеймсон хмурится на нее гневно, когда бы они ни встретились. Потом Джеймсон начал постепенно вести себя менее по-товарищески, более накоротке и непристойно. Джулия наконец поняла и перестала с ним кататься.
Такие происшествия случаются в жизни всех молодых женщин, но важны они лишь для тех впечатлительных натур, которые, благодаря способности понимать, возводят каждое происшествие в степень ситуации. Такие натуры впитывают полный опыт из каждого действия, и проживают так много там, где для других так мало значения, потому что всё это не является для них привычным и ожидаемым.
Джулия Денинг получала опыт, чтобы стать мудрой в жажде овладеть искусством жизни, и так случилось, что в Альфреде Херсланде, которого в их дом привел ее кузен, она нашла мужчину, воплощавшего ее идеал столь полно, что ее сердце начало биться от удивления.
Для буржуазного ума, мало жаждущего разнообразия, мало что может оказаться более привлекательным, чем напряжение оригинальности, которая, тем не менее, держится в рамках светской респектабельности, оригинальность, скажем так, хорошо одетая и стройная. Это - наиболее близкое расстояние, на которое молодая женщина среднего класса может надеяться приблизиться к безразличию и оригинальности настоящей знати. Когда оригинальность заходит дальше и всё время крепнет, для любой молодой женщины среднего класса становится по-настоящему опасным следовать за ней. Потом возникает опасность быть поглощенной ею, так что никто вообще не будет понимать, что вы ее осознаете, вас будут принимать за низших, за тех, кто просто беден или за тех, у кого нет иного выхода. Конечно, ни одна молодая особа, следующая традициям среднего класса, никогда так не поступит, никогда не встанет на путь такой опасности, будет вести себя так, чтобы никому при взгляде на нее не пришло в голову сказать, что она не такая, как они, что она в силу свойств своего характера находится на пути обычной тайной деградации. Нет! Опасность такого рода никогда не привлечет ни одну молодую женщину среднего класса, следующую традициям.
Сейчас оригинальность, которая не является безумием, удалью, чудаковатой прихотью или стилем низшего класса, благодаря которому он хочет отличиться, такой оригинальности, говорю вам, у нас еще недостаточно, настолько, чтобы любой другой смог ее осознать, это для нас на самом деле - еще неизвестный продукт. Нужно время, чтобы сформировать странных людей, и других людей, которые смогли бы их осознать, время и определенные место и средства. Традиция, страсть и ощущение матери-земли необходимы любому мужчине, чтобы вскормить в нем полную жизненной энергии оригинальность, но, увы, сколь не хватает нам этих трех факторов.
Братья Оригиналы, мы потеряны в поколении, не знающем Джозефа. Мы сбегаем до осуждения своих кузенов, храброго снисхождения своих друзей, которые иногда любезно соглашаются пройтись с нами по улицам, от всех их, которые никогда и никоим образом не смогут понять, почему эти пути, а не другие столь нам дороги, мы сбегаем к добродушному комфорту старого мира, который привык принимать в свое сердце все странные формы, и живем в соответствии со своим благородным порядком, который будет известен в форме порядка Альфреда Херсланда, бедняги, но едва ли в наших собственных.
Херсланды были семьей с Запада. Дэвид Херсланд, отец, уехал в западный штат, чтобы заработать свои деньги. Его мать родилась и выросла в Бриджпоинте. Потом мистер Херсланд отправил сына Альфреда обратно, чтобы он там учился в колледже, а потом остался и выучился на юриста. Уже прошло несколько лет, и Альфред снова вернулся в Бриджпоинт, чтобы обосноваться там и открыть юридическую практику, и заработать свои собственные деньги.
У семьи Херсландов деньги были не дольше, чем у других представителей их сообщества, но они быстрее впитывали культуру и идеи.
Альфред Херсланд был хорошо сложен, чтобы впечатлить смелую непосредственную молодую женщину, у которой были амбиции страсти и обретения положения в обществе, и которой вместе с тем нужно было напряжение страсти.
Херсланд был высок, хорошо одет и достаточно хорош собой, и всегда держался с неким непринужденным достоинством и грацией. Его белокурые волосы с пробором по центру - в те времена это свидетельствовало о храбрости и уверенности в себе - скрывали голову хорошей формы. Его черты были ярко выраженные, правильные и привлекательные, выражение лица - приятное, беседа - всегда интересна, манеры - величественны и дружелюбны. Его взгляд и голос свидетельствовали об уме, чувстве и приятной тайне.
Джулия Денинг с готовностью ринулась в это новое знакомство. Она больше не хотела, чтобы мужчины приносили с собой ощущение приволья, потому что теперь с мужчинами на приволье ее пятнало ощущение грубости Джеймсонов. Альфред Херсланд принес с собой мир искусства и тому подобных вещей, мир, который она знала смутно. Он знал, что некоторые вещи, создаваемые мужчинами, это красивые вещи, и говорил о своем знании с интересом и убежденностью.
Время проходило быстро благодаря всем этим радостям свежего опыта и новой веры.
Несколько месяцев спустя после этой первой встречи Джулия дала ответ. 'Да, вы мне интересны, - сказала она, - и мы с вами проживем жизнь вместе, всегда изучая и создавая новое, это будут для нас хорошие вещи, что бы ни думали или не говорили другие люди'.
Это было прекрасное время для Джулии Денинг, эти несколько месяцев, в течение которых она была знакома с Херсландом. Она вся дрожала внутри, жаждала узнать сотворенные вещи, произведения искусства, все чудеса, которые составляют, как ей было известно, мир для определенных других людей. (Двадцать лет назад, знаете ли, в Америке еще были темные века, и лекции по искусству не срывались с каждого языка, вкусившего соленый воздух северо-востока США. Тогда считалось достижением, если вы знали о холмистых городках Италии, кто-то мог слышать о Тициане или Рембрандте, но Джорджоне и Ботичелли по-прежнему оставались святыней для немногих посвященных, никто тогда не пытался разыскать новых для себя художников и новые места). Это была истинная страсть - жажда мудрости всей культуры, она всегда была сильна в Джулии. Конечно, в Джулии эта страсть принимала форму главным образом морального идеализма, единственную форму культуры, в которой мог найти пристанище свободный американский ум.
Джулии Денинг, подобно остальным людям ее типа, нужно было всё, поскольку всё могло ее питать. Херсланд предлагал ей вовсе не крепкий орешек, но ее нёбо его жаждало, у него был аромат блюд, которые она стремилась попробовать и проглотить. Для ее молодого непосредственного девственного желания пищи, которую он предлагал, в действительности было более чем достаточно, чтобы глубоко ее удовлетворить.
Из всей семьи только Джулия считала его достойным того, чтобы придавать ему такое значение. Кузены и дяди, мужчины, которые могли предоставить ей здоровый и моральный фон, всегда создавать для нее здоровые условия среднего класса - всем им не особо нравилось, что Херсланд теперь был столь важен для нее. Они ей ничего не говорили, но им не нравилось, что он всегда был рядом с ней. Он был не таким, как они, и они помнили об этом каждую минуту, и он был им не нужен, в свете, в бизнесе или дома, где они были счастливы в роскошном и солидном семейном комфорте, которым всегда обладали Денинги; и эти мужчины не могли счесть, что знания Херсланда много для них значат, и у них не было чувства, что то, что таится в Херсланде, имеет для них значение - знания и определенный вид чувств, которого никогда не будет у них. Что могла бы для них значить приятная тайна в мужчине, кроме того, что ни один мужчина в здравом уме никогда не доверил бы ему ничего настоящего.
Но они ничего не говорили, никто из них, у них ничего против него не было, в конце концов, не их дело - вмешиваться в дела других людей, в конце концов, их волновали лишь дела Денингов, а всё это на самом деле никого из них не беспокоило. Как мужчины, они не чувствовали себя вправе вмешиваться в дела женщины, которая на самом деле, как ребенок или жена, им не принадлежала.
Мальчик Джордж и его маленькая сестренка были слишком малы, чтобы особо об этом думать. У маленького брата не было чувства, что Херсланд ему нравится, поскольку юный Джордж, насколько вы, возможно, помните, был молод и полон героизма, приволье еще никоим образом не запятнало его, и ему в мужчине нужны были такие черты, чтобы его привлечь, но, в любом случае, Джулии он нравился, а Джорджу сложно было не думать, что Джулия способна судить о нем точнее, чем любой другой член семьи, который мог бы в этом разбираться.
Мистер Денинг еще ничего не сказал. Однажды он пошел на прогулку, дочь шла с ним. 'Джулия, не лучше ли тебе быть более осторожной, поощряя этого молодого Херсланда?'.
Мистер Денинг, как всегда в своей работе, начал очень издалека, чтобы потом приблизиться к цели и беспощадно напасть. И, как всегда при таком начале издалека, он смотрел острым взглядом, отстраненно, искоса, пронизывающе, порицающе, так он смотрел всегда, когда его жена, при их более чем равной жизни, как часто бывает у женщин, вовсе его не боялась и могла начать его упрекать. И когда он смотрел таким образом, он всегда превращался для своих детей в старика, и тогда они начинали испытывать главным образом страх, но сейчас Джулия была сильна, всё было ярким и сияющим, и она больше не ощущала в нем это, острый отстраненный взгляд взрослого старика, который закрывал его и столь прямо был направлен на них.
Так что теперь, наполнившись своими новыми теплыми грезами, Джулия Денинг больше не чувствовала по отношению к нему страха, который молодая взрослая женщина почти всегда испытывает под взглядом старика.
- В чем дело, папа! - крикнула она горячо, быстро и требовательно.
- Послушай, Джулия, у меня против него ничего нет. Да, говорю тебе, Джулия, мне не известно ничего, что я мог бы вменить ему в вину. Я прочел всё его досье, и не слышал ничего, что порочило бы его, но, Джулия, послушай, почему-то мне он не нравится. С его семьей всё в порядке, я знаю человека, который знает всех жителей Госсола, я его спросил, он говорит - да, семья вся преуспевающая и представительная, послушай, Джулия, я ничего не вменяю ему в вину, но я ему не доверяю в полной мере. Я знаю всё о его отце, каждый слышал о Дэвиде Херсланде, он - богатейший человек из когда-либо живших в Госсоле, и я знаю, как он заработал свои деньги там, все говорят, что с ним всё нормально и он заработали свои деньги трудом; я ничего против него не имею, но, Джулия, думаю, тебе нужно быть немного более осторожной с ним, почему-то он мне не нравится.
- Не потому ли, папа, что он играет на пианино и делает такой пробор посередине.
Джулия пылко допытывалась.
Отец рассмеялся:
- Думаю, есть какой-то смысл в твоем вопросе, Джулия, мне не нравятся такие мужчины, верно. Глупо мужчине, который хочет добиться успеха, зарабатывая на жизнь, делать то, что вызывает у других мужчин нежелание ему доверять. Было бы еще ничего, если бы он ничего не делал, нет, я не хочу, чтобы ты связывалась с мужчиной, который не знает, как о себе позаботиться и заработать на жизнь, но у Херсланда есть амбиции, он хочет стать юристом и добиться большого успеха в жизни, я его знаю, и то, как он себя ведет, не кажется мне хорошим началом, но, может быть, я ошибаюсь, вы, молодежь, всегда думаете, что знаете всё. Но всё-таки, Джулия, думаю, тебе лучше быть с ним поосторожнее.
Мистер Денинг замолчал, они погуляли еще немного, и она ничего не сказала.
У Генри Денинга было много времени, чтобы научиться судить о ценности мужчины, о таящихся в них ценностях, которые волновали его в их жизнях. Чем более человек всматривался в его качество, тем более учился уважать силу, которая была в нем, и тем более удивлялся кротости, почти никогда его не покидавшей.
У мистера Денинга было крупное лицо с суровым неагрессивным подбородком, пухлые щеки и острый нос с горбинкой, его глаза были голубые и всегда ясные, сидели в отверстии между свободными мешками и грубыми тяжело нависавшими бровями. Его круглая голова с крепким черепом была покрыта редеющими волосами с проседью. Он был мужчиной среднего роста, плотного телосложения, с острыми прямыми плечами, порывист в движениях, неспешен в суждениях и бодрого нрава; мужчина, который понимал и умел использовать мужчин, не скор на гнев, упорен без жара или ожесточения.
Дети знали цену его суждениям и великодушие его отзывчивости, хотя он принадлежал к старому поколению, а они - к новому, так что при всей своей мудрости, конечно, он не мог понимать значение непривычного.
- Знаешь, Джулия, - продолжил мистер Денинг после паузы, во время которой они гуляли и были погружены каждый в свои мысли, - знаешь, Джулия, твоей матери он не нравится.
- О! Мама! - взорвалась Джулия, - тебе известно, какова мама, он говорит о любви и красоте, а мама думает, что должно быть свадебное платье и хороший дом, а еще нет денег и бизнеса. Она так относилась бы к любому, кого я выбрала бы.
- Да, Джулия, это всё твои литературные взгляды, но юрист сейчас должен быть бизнесменом, а ты любишь деньги и успех не меньше, чем остальные люди. У тебя всегда было всё, что ты хотела, и ты не захочешь обходиться без этого. Литературные эффекты и современные новшества - это хорошо для женщин, но с Херсландом всё иначе, у него должен быть здравый смысл, чтобы вести дела. Я не утверждаю, что у него нет здравого смысла, чтобы добиться успеха, но, послушай, Джулия, тебе следует быть осторожной в том, насколько далеко ты с ним зайдешь.
- Знаю, о чем ты, папа, но всё в порядке, папа, я знаю, но ты знаешь себя, папа, а сейчас это - еще не всё. Знаю, папа, что ты чувствуешь по этому поводу, думаешь, все мы, молодежь, лелеем ошибочные взгляды, но осознай, папа, насколько сейчас всё отличается от того, что было раньше, когда ты только начинал, и, конечно, папа, мужчине не может повредить то, что он интересен, даже если он хочет добиться успеха в бизнесе.
Мистер Денинг покачал головой, но он не собирался особо увещевать дочь, поэтому в тот день они эту тему больше не обсуждали.
Так Джулия начала и, конечно, выиграла эту битву. Она тяжело трудилась каждый день, и мало-помалу начала подводить отца к этой мысли. Миссис Денинг пришлось бы согласиться, если бы он сказал, что дочери разрешается получить желаемое, а больше ничье мнение значения не имело.
Джулия снова и снова убеждалась, что добилась успеха, потому что отец всегда выслушивал ее 'да, папа, знаю, что ты имеешь в виду, это правильно, но, знаешь ли, сейчас всё совсем иначе, ты ведь знаешь, папа, ты ведь знаешь, ты всегда это говорил', и ему нравилось это слышать, он слушал с удовольствием и одобрял, когда она, зная, что делать, с невероятным пылом постоянно повторяла веские аргументы против всех его возражений. Он всегда открыто восхищался яркостью, с которой она объясняла ему все свои теории и взгляды, новую свою веру, новые идеи, которые возникли у нее в жизни и в бизнесе.
И тогда Джулия уверилась, что убедила его, потому что разве мог благоразумный человек противостоять ее доводам.
Каждый день после окончания их разговора она говорила ему: 'Знаешь, папа, ты сейчас говоришь себе, что всё изменилось. Я знаю, что ты имеешь в виду, папа, всегда, знаю, каких действий ты ожидаешь от меня, но, папа, правда, я не говорю, тщательно всё не обдумав, ты ведь знаешь, я слушаю тебя и хочу понять, но ты ведь знаешь, папа, не так ли, знаешь, что всё будет хорошо и что я поступлю правильно, именно так, как ты того от меня требуешь', после чего он переставал слушать и его разум словно захлопывался от нее, а она по-прежнему держала его руку, потому что они в это время ходили туда-сюда, у них был такой обычай - гулять каждый вечер, но он словно ускользал от нее и теперь смотрел на нее тем острым сложным взглядом, всегда столь полным его собственного понимания, он не мог оставлять взгляд открытым для нее, проницаемым, чтобы она смогла узнать какое-то другое значение.
В этот момент он покидал ее полностью, и последнее, что он ей всегда говорил, быстро удаляясь, поскольку чувствовал, что у него для нее больше нет времени: 'Ладно, хорошо, завтра будет новый день, Джулия, говорю, завтра будет новый день, Джулия, ты всё обдумаешь, и обсудим всё подробнее, вероятно, завтра, говорю, завтра будет новый день, Джулия. Там сейчас твоя мама, Джулия, лучше иди к ней'.
Джулии было тяжело противостоять такому сопротивлению. Нетерпеливому и пылкому нраву было тяжело выносить то, как отец всегда заканчивал свои долгие беседы с ней. Джулии было тяжело начинать всё сызнова каждый раз, когда она начинала говорить с отцом на эту тему. Но он очень ею гордился, она прекрасно знала, что он чувствует по отношению к ней, и столь же хорошо знала, как в конце концов заставить его с нею согласиться. Ей нравилось, что он каждый день начинал с нею новую битву. Они любили, восхищались и уважали друг друга очень сильно, эта дочь и ее отец. Оба они отлично понимали, как порадовать друг друга, пока друг с другом воевали. Так что на следующий день они встречались, Джулия была тверда и исполнена непоколебимой веры, и отец каждый день долго ее слушал.
Херсланду всё это время не оставалось ничего иного, кроме как ждать, пока Джулия убедит отца. Они оба были согласны, Херсланд и Джулия, что любая его попытка изменить мнение мистера Денинга только усложнит борьбу Джулии. Всегда было очевидно, что мистер Денинг не любит молодого Херсланда, и самые благородные слова и самые благие деяния по отношению к человеку, которому не доверяли, никогда не служили опровержением его порицанию. Факты никогда ни о чем не говорят, они - те же, когда значат совсем иное. Факты никогда не могут заставить мужчину чувствовать, что что-то для него меняется, если он обладает проницательностью. Факты никогда не могут рассказать ему в действительности ничего о мнении другого мужчины. Всегда было очевидно, что мистер Денинг как-то не доверяет этому мужчине. Так что, возможно, только Джулия с помощью своих постоянных повторений могла найти способ изменить его мнение.
Так что Джулия воевала каждый день, споря, рассуждая, объясняя и умоляя. Она всегда побеждала, но прогресс был очень медленным, словно она взбиралась по крутому скользкому склону. Каждый раз, продвинувшись на три фута вперед, она оскальзывалась на два, иногда - на все три, а часто - на четыре, пять и шесть, и семь. Это была долгая энергичная упорная борьба, но ее отец медленно начинал понимать, что его дочь хочет добиться этого достаточно сильно, чтобы упорно сражаться, с таким ощущением и без каких-либо фактов против этого мужчины отец спустя некоторое время был вынужден разрешить ей выйти замуж.
- Я скажу тебе, Джулия, что я думаю. Когда все мы вернемся в город, ты лучше сможешь понять, действительно ли хочешь за него замуж. Слушай, нам лучше пока оставить все эти разговоры и просто подождать возвращения домой. Я не говорю 'нет', Джулия, но и не говорю тебе 'да'. Когда все вернутся в город, ты будешь занята, будешь ходить всюду со своими девочками и разговаривать, и встречаться с другими людьми, и с разными другими молодыми мужчинами, ты лучше поймешь, не просто ли это для тебя разговоры. Послушай, Джулия, мы подождем и просто посмотрим, что ты будешь чувствовать потом. Послушай, мы обсудим всё это потом, когда вернемся домой, и ты там встретишься со своими друзьями. Послушай, Джулия, я не говорю тебе 'нет', но и не говорю тебе 'да'. Послушай, когда мы вернемся домой, мы обсудим это снова, и тогда, если не выяснятся новые факты против него и ты по-прежнему будешь ходить выйти за него замуж, послушай, если тогда ты по-прежнему будешь хотеть выйти за него замуж достаточно для того, чтобы ему доверять и верить своему суждению о нем, посмотрим, что мы сможем в связи с ним сделать.
- Хорошо, папа, - отвечала ему Джулия, - я больше не увижусь с Элфи, пока мы не вернемся в город, и, папа, больше слова тебе на этот счет не скажу. Я просто буду ездить по стране и тщательно обдумывать то, как ты хочешь, чтобы я поступила, в связи с тем, что мы оба об этом сказали.
У Джулии было благое намерение - поездить по стране и тщательно обдумать то, что они оба сказали на этот счет, но это вовсе не могло подавить в страстной молодой женщине ее первое пылкое чувство. Широкие сияющие луга, поросшие низкими дубками, чистый прозрачный пощипывающий осенний воздух, пламя цвета в лесах, свобода и стремительность скачки на пустой дороге, радость жизни в живом мире, экстаз влюбленности и любви, насыщенность чувств пылкой молодости - всё это, безусловно, не могло предоставить Джулии Денинг трезвые основания для суждений о мужчинах.
И каждый новый день это начиналось, и каждый новый день всё заканчивалось одинаково.
- Да, я, безусловно, я люблю его и знаю. Мы с ним проживем жизнь вместе, будем всегда учиться и творить, делать то, что хорошо для нас, и неважно, что могут сказать или подумать об этом другие.
Так что в конце концов, преисполнившись веры, надежды и прекрасной новой радости, она вернулась к своей хлопотливой городской жизни, сильна в страсти своего пылкого молодого воображения.
Дом, который богатый и создавший себя сам торговец обустраивает для себя и своей семьи, всегда похож на город, в котором он заработал свое состояние. В Лондоне это - огромное, темное и мрачное здание, в Париже он наполнен приятными безделушками, веселый и светлый, украшен позолотой и белилами, а в Бриджпоинте дом был ни мрачный, ни веселый, он напоминал огромную роскошную картину, полностью закрашенную и являющую собой пустое место.
Городской дом Денинга был именно таким. Повсюду нервная неугомонность роскоши. Отец часто жаловался на неразумную расточительность, к которой пристрастилась семья, но все эти распекания не приносили особых результатов, поскольку упрекал он из осуждения, а не на основании своих собственных привычек.
В доме Денинга было добротное солидное богатство, салон полон витиеватого мрамора на подставках из желтого оникса, стулья золотые и белые различных размеров и форм, тонкий синий шелк свисал со стен и розового потолка, сплошь разрисованного ангелами и купидонами, столовая - в темной позолоте, гостиная - богатая, золото и красный цвет, с кушетками в нишах, застекленными книжными шкафами и картинами немецкой школы с изображением хорошо вымытых крестьян, просторные и украшенные спальни, светлые, голубых и белых тонов. (Всё это было двадцать лет назад, в темные времена, видите ли, до появления пристрастия к простым линиям и слегка окрашенной рогоже на стенах, и к деревянным панелям, всё - классическое и строгое). Убранство каждой из комнат довершал мрамор, бронза и хрустальные люстры, и газовые камины. Повсюду сложные средства для умывания, на туалетных столиках множество щеток, губок, инструментов и средств для поддержания чистоты и помощи всем специализированным врачам в их работе.
В этом доме царило добротное богатство, и здесь Джулия Денинг мечтала о других мирах, и здесь она всё более преисполнялась решимости вести ту свободную, широкую и культурную жизнь, ключ к которой был у ее молодого Херсланда.
В конце концов, было решено, что эти двое молодых людей должны обручиться, но не жениться в течение года, и, если не выяснится ничего нового, отец сказал, что больше не будет вмешиваться. Так что теперь брак был делом решенным, поскольку для людей такого рода помолвка всегда значила свадьбу, кроме совсем уж серьезной причины. А у Альфреда Херсланда и Джулии было время узнать характер друг друга и подготовиться к мероприятию.
Когда двенадцать месяцев прошло, серьезной причины для отмены свадьбы не возникло. Джулия теперь была на двенадцать месяцев старше, и мудрее, и благодаря этой мудрости - в целом немного более недоверчива, но никоим образом не изменила свое мнение по поводу нового мира, который теперь должен был ее удовлетворять, и всегда была тверда в своей решимости выйти замуж за Альфреда Херсланда. Она любила его тогда со всей силой своего пылкого молодого воображения, но где-то смутно в глубине ее сердца и ума таился неясный ужас, возникший из невежества и начинающейся мудрости, недоверие, которому она тогда еще не могла поддаться и рассмотреть, но это недоверие всегда было там, где-то фоном, как-то иногда подмешивалось к ее чувствам, к ее энергии, ее новой вере и чувству.
Для девушки вроде Джулии Денинг все мужчины, кроме тех мужчин из внешнего незнакомого мира, - это мужчины, о которых читаешь в книгах, но в существование которых не можешь поверить, поэтому потом в жизни возникает странное чувство, когда понимаешь, что в сборниках рассказов действительно пишут правду, она любила сборники рассказов раньше, любила их читать, но никогда на самом деле не верила, что в них пишут правду, а потом, когда в течение жизни приобрела новые иллюзии и новый вид мудрости, и снова их читает, вот то, во что мы с тех пор научились верить, вот оно, и тогда мы знаем, что мужчина или женщина, написавшие книгу, обладали мудростью, на обретение которой мы потратили жизнь, и любому, кто мудр в учебе, это доказывает, что молодые люди не могут обрести мудрость, разговаривая со старшими, которые их окружают. Если они не могут поверить в то, о чем читают в сборниках рассказов, где всё описано, как в жизни, реально и интересно для них, как они могут чему-то научиться из разговоров старших. Глупо ожидать от них такого. Не разрешайте им читать сборники рассказов, которые мы пишем для них, они мало что почерпнут, но всё же больше, чем могут почерпнуть из разговоров отцов, матерей, теть и дядь. Да, из жизни отцов и матерей они могут почерпнуть какую-то мудрость, да, передайте им традицию своими жизнями, вы, взрослые мужчины и женщины, а в остальном позвольте им учиться у нас.
А теперь вернемся к Джулии Денинг. Как я уже говорила, для девушки вроде Джулии Денинг все мужчины, кроме мужчин из внешнего незнакомого мира, - это мужчины, о которых читаешь в книгах, но не можешь поверить в их существование, или мужчины вроде Джеймсона, которому никогда нельзя принадлежать и которого всегда знаешь, начав жизнь, когда бы вы их ни встретили, говорю, для девушки вроде Джулии Денинг, с семьей, с которой она жила всю жизнь, для нее все мужчины, которых она могла считать мужчинами и могла думать, что они когда-либо ей принадлежали, они все должны были быть хорошими сильными нежными существами, честными, благородными и почтительными. Для нее сомневаться в этом по отношению ко всем мужчинам, благопристойным мужчинам, мужчинам, которых она когда-либо могла хорошо знать или которым могла принадлежать, сомневаться в этом - для нее значило восстановить мир и создать его в своей голове. Конечно, она знала, есть мужчины, о которых можно прочесть в книгах и услышать в скандале ежедневных новостей, но никогда такое не было возможно с мужчинами из ее мира. Для нее подумать о таком как о чем-то реальном - значило вообразить нечто суетное, восстановить мир и создать новый из своей головы.
Нет, такая мысль не могла прийти ей в голову как нечто реальное, так что для нее предупреждения отца не являлись правдой. Конечно, Альфред Херсланд был хорошим и честным человеком. Все благопристойные мужчины, все мужчины, принадлежавшие к ее сословию, которым она могла по какой-то случайности принадлежать, были хорошими и честными. У них это было, как все простые права в разумном простом мире. Кроме того, Херсланд был блестящ - он знал, что в мире есть красивые вещи, у него была изысканная осанка и внешность. А кроме того, он был столь открыто страстен в своей пылкой любви.
Так что брак действительно был делом решенным. Миссис Денинг теперь была умиротворена и страстно этого желала, она начала собирать приданое и готовить дом, который молодая пара должна была получить в качестве свадебного подарка от старших Денингов.
В выборе платьев, шляп, туфель, перчаток и белья, и украшений Джулия была готова поддержать мать в ее выборе и согласиться с ней во всем разнообразии и богатстве материалов для отделки, но мебель в ее доме должна была быть такая, какую она пожелает, поскольку ее уже научили, что в мире есть красивые вещи, украшения должны быть странные и в старинном, а не в новом стиле. Купить сами старинные вещи ей пока в голову не пришло, и она не знала, насколько старыми им следует быть. Эта смесь старинного вкуса и нового желания возымела странные результаты.
Мать испытала абсолютное отвращение и легкое удивление; она насмехалась над этими новыми взглядами дочери и хвастала ими перед всеми своими знакомыми. Теперь она ходила с Джулией по всем магазинам, стараясь хоть немного настоять на своем, но ее всегда отталкивало и одолевало рвение знания и жесткость пренебрежения, с которыми дочь относилась к ее словам. S
День свадьбы стремительно приближался со всеми этими энергичными попытками сделать ее новый дом таким, каким он должен быть для ее грядущей жизни. Джулия в те дни больше думала о своих идеалах, чем о своем мужчине. Херсланд всегда значил для нее немножко больше как идеал, а не как существо из плоти и крови, которое нужно узнать и полюбить. Она обустроила его для себя так же, как сейчас обустраивала свой новый дом, негармоничную нереальность, привнося сложные природные вкусы в простоту пригодности и убранства старого мира, который переварил сам себя.
Повторяю, всё это было двадцать лет назад, до появления пристрастия к простым линиям, зеленоватой рогоже на стенах и деревянным панелям, ко всему классическому и строгому. Но моральная сила тогда, как и сейчас, призывала в искусстве к простым линиям, хотя тогда они еще не были столь популярны, как сейчас, весь этот врожденный вкус к позолоте, различным картинам и сложным украшениям в дизайне должен был быть подавлен и отторгнут, таким образом отнимая у нас последнюю крохотную надежду, что что-то настоящее может возникнуть из грубости и роскоши украшений. В те дни еще оставалась некая свобода тщательной проработки деталей, украшений в стиле рококо и сложного дизайна. И все эти дома друзей, новые школьные классы, дома в трущобах, столовые и городские клубы еще не обрели это современное печальное сходство с женскими комнатами в колледже.
Новый дом Джулии Денинг являл собой уменьшенную копию дома ее матери. В средствах для умывания, для помощи всем специализированным врачам в их работе, в губках, щетках, в водопроводах повсюду, в гигиенических способах проветривания вещей, поддержания чистоты тела и вещей этот дом, который Джулия должна была приспособить для своей жизни, которая должна была настать, он был очень похож на дом, в котором она жила прежде, но здесь было больше ванн, душей, способов охладить воду, роскоши заморозки, затвердения, чем могли когда-либо позволить в доме ее матери. В доме ее матери было много способов покупаться, но они предоставляли в основном горячую воду и определенный комфорт, а здесь, в новом доме, было более суровое чувство, это должен был быть холодный мир, в котором можно было поддерживать возвышенность и чистоту души.
В этом новом доме не было солидного теплого прочного богатства. Не было шелковых штор, голубых драпировок, стеклянных люстр для создания призм и позвякивания. Гостиная была задрапирована современной мрачной обивкой, потолок в тон, стулья столь близки к хорошему колониальному стилю, сколь может быть близка современная имитация, повсюду орнаменты в стиле темной эстетики Японии и Китая. Никаких картин, только углеродные фотографии в тесных рамках, в тусклых деревянных рамках.
В столовой никакого блеска, поскольку не может быть блеска в истинно эстетическом стремлении. Стулья по какой-то старинной моде, не совсем понятно, какой, обивка - тусклый гобелен, безжизненная копия старых образцов, вся комната - сдержанного зеленого цвета, с простыми дубовыми панелями. В гостиных преобладал красный, определенный оттенок красного, как определенный оттенок зеленого, тусклый, без надежды, оттенок, который столь полно воплощает этические и эстетические стремления скудных американских эмоций. Стены были увешаны углеродными фотографиями в грустно разрисованных деревянных рамках. Пустые кушетки, открытые книжные шкафы и камины с действительно горящими поленьями довершали убранство каждой из комнат.
Это были дни триумфа Джулии. Каждый день она устраивала для своей семьи новый полет, а они следовали за ней, разинув рты, с удивленным неодобрением и гордостью. Мать почти перестала ощущать, что она создала эту оригинальную блестящую дочь, она почти была готова признать свое поражение и повиноваться. Иногда она все-таки немного сопротивлялась, в основном ее распирало от восхищения и гордости за эту новую прекрасную дочь.
Отец всегда был убежден и горд, даже когда осуждал мнения своей дочери. Теперь он был глубоко удовлетворен полнотой ее достижений. По мнению ее отца, если человек знает, чего хочет, и добивается, терпеливо и настойчиво сражаясь, это лучшее, что может совершить мужчина или женщина, и его дочь это сделала. Она добилась, она очень хорошо знала, чего хотела, и получила это. Он по-прежнему качал головой из-за ее новомодных взглядов, ее литературных эффектов и художницких усовершенствований, как он это называл, которые она привнесла в свой новый дом, чтобы сделать его идеальным. Он это не понимал и всегда говорил об этом, он был очень горд, когда видел, как она это делает, хвастался перед всеми и заставлял слушать о своей дочери и прекрасном новом доме, который у нее появился, и ярких способах обустройства, которые ей известны.
Маленькая Гортензия всегда обожала эту чудесную старшую сестру, мальчик Джордж тоже восхищался и следовал за ней.
В целом все эти последние недели были прекрасны для Джулии.
Но всегда сквозь всю эту гордость из-за ее преобладания и восхищения ее семьи проступало смутное неопределенное чувство ее понимания и ее права. В основном у нее было твердое непоколебимое чувство, но всегда оставалось легкое сомнение. В те дни она на самом деле ни разу не подумала о Херсланде как о мужчине, который станет ее мужем и будет ее контролировать. Но он как-то немного присутствовал в ней как неведомая сила, которая способна на нее напасть, хотя она прекрасно знала, что у нее есть мудрость и жизненный опыт, благодаря которым она могла бы чувствовать себя сильной.
За несколько недель до наступления дня, когда они должны были пожениться и начать новую совместную жизнь, это смутное недоверие Джули слегка обострилось. Однажды вечером Элфи рассказывал ей о прекрасной совместной жизни, которая вскоре у них начнется, о их перспективах и надеждах на будущее.
- У меня есть хорошие проекты, - сказал он ей, - я собираюсь совершать большие дела, а с таким надежным человеком, как твой отец, который меня поддержит, думаю, теперь смогу.
Джулия испугалась, хотя он уже и раньше говорил об этом.
- Что ты имеешь в виду, Элфи?
- Ну а что, - продолжал он, - я хочу делать такие дела, для которых нужны большие деньги и которые предполагают большие риски, а мужчина, столь хорошо известный богатством и надежностью, в качестве тестя сделает всё, что мне нужно. Конечно, ты знаешь, Джулия, - добавил он довольно просто для нее, - сейчас ты не должна говорить с ним об этом. Ты - моя жена, моя дорогая, мы проживем жизнь вместе, всегда любя и веря в одно и то же добро.
Он говорил это достаточно просто для нее, и он был надежен. Сейчас Джулия не стала бы говорить об этом с отцом. Никакие муки сомнений, никакая несомненность бедствий не могли бы заставить ее задавать вопросы отцу о новой жизни, которая расстилалась перед ней. Херсланд был надежен, но сейчас очень прост, он часто заставлял ее более ужасающе и четко ощущать это острое неопределенное чувство. Он разговаривал и вел себя с ней так же, как раньше, но сейчас она как-то вдруг поняла, как, говорят, приходит понимание к умирающим, четко и свободно всё так, как оно есть, и она вовсе не хотела, чтобы для нее всё было так.
А потом она вдруг вспомнила, кем на самом деле его считала, и почувствовала, поняла, что все эти предыдущие мысли были более точным, более верным суждением, чем это внезапное озарение, так что она притупила свой на мгновение обострившийся разум и прижала к груди свои прежние иллюзии.
- Элфи вовсе не имел это в виду, - повторяла она себе, - он не мог иметь это в виду. Он всего лишь имел в виду, что папа поможет ему сделать карьеру, и, конечно, папа поможет. О, я знаю, он на самом деле не имел это в виду. В любом случае, я спрошу у него, что на самом деле он имел в виду.
И она спросила у него, и он свободно дал ей понять, что имел в виду. Тогда это звучало лучше, немного получше, он объяснил ей подробно, но это оставило у нее плохое предчувствие, что, вероятно, в мире есть значения, которые ей тяжело будет понять и судить.
Но теперь ей приходилось думать, когда она выяснила всё, приходилось думать, что всё хорошо и к лучшему. Также ей пришлось подумать, как она может выйти за него замуж, так вот пришлось ей подумать, и подумала.
Спустя несколько дней они поженились, и их совместная жизнь свершений и учебы наконец-то началась.
Учти, читатель, на самом деле я никогда не чувствовала, что для меня может существовать такое существо, нет, нельзя сказать, что эта грубая и грязная разлинованная бумага - всегда мой приемник, но в любом случае, читатель, учти - если для меня есть такое существо - что я всегда говорила тебе прежде, то, что записывала понемногу каждый день - не просто обычный роман с сюжетом и диалогами для твоего развлечения, а запись развития добропорядочной семьи, респектабельно прожитый нами, нашими отцами и матерями, нашими бабушками и дедушками, и это я аккуратно записываю сюда понемногу каждый день; так что, мой читатель, вооружись терпением и стремлением, они понадобятся тебе теперь, чтобы услышать намного больше про этих различных добропорядочных обычных людей, о старых, взрослых, дедушках и бабушках, о стареющих отцах и стареющих матерях, о нас, которые всегда будут молодыми взрослыми мужчинами и женщинами для нас, и всё еще будут другие, и мы должны подождать и увидеть, как более молодые отцы и молодые матери родят их для нас, эти более молодые отцы и молодые матери, которые всегда являются собой внутри нас, которые всегда должны быть молодыми взрослыми мужчинами и женщинами для нас. Поэтому слушай, читатель, а я буду рассказывать тебе о нас, и жди, пока я буду медленно спешить вперед, и люби, пожалуйста, эту историю развития благопристойной семьи.
Да, внутри нас таится несчастье, внутри некоторых из нас, не могу отрицать это перед вами, перед всеми вами, другими, верно, я питаю простой интерес к развитию своей семьи. У меня он есть, этот интерес к существованию обычного среднего класса, к простым крепким традициям обычного среднего класса, к отталкивающим материальным нечестолюбивым точкам зрения, к повторяющемуся общему достаточно благопристойному способу жизни, и никаких изысканных оригинальных способов внутри нас, никаких восхищений, которые могли бы нас удивить, никаких способов быть плохими или хорошими, которые могли бы нас завоевать.
Видите, чтобы понять развитие этой семьи, нам нужно использовать традиции обычного среднего класса. В нас не должно быть никаких честолюбивых мыслей, у нас всегда должно быть чувство того, что мы всегда должны быть честны в бизнесе, для нас всегда должно быть обычным чувство достаточно благопристойных способов нашей жизни. Да, я достаточно сильна, чтобы заявить, что у меня они есть, здесь, в сердце этих высоких, честолюбивых, любящих воодушевление людей, которые пренебрегают этим - бросаю себя на суд публики - питаю простой интерес к обычного рода семьям, историям, я верю в простую монотонную традицию среднего класса, в достаточно честные методы ведения бизнеса.
Средний класс, средний класс, не знаю никого из своих друзей, кто это признал бы, среди вас нельзя найти никого, кто принадлежал бы к нему, знаю, здесь мы - демократы и аристократы, у нас его нет, поскольку средний класс отталкивающе нематериален, скептичен, нечестолюбив и всегда монотонен, это всегда в нем и всегда повторяется, но все-таки я сильна, и я права, и знаю это, и говорю это вам, а вы должны это слушать, да, здесь, среди людей, которые это отвергают, этот материальный средний класс, к которому, как им известно, они принадлежат, с их прямолинейными семейными узами контроля, но одна лишь вещь всегда гуманна, жизнетворна и стоит того - стоит всех монотонных повторений - из которых она всегда возникает, и все, кто действительно смотрит, могут это увидеть, всё самое лучшее, что когда-либо знал мир, и везде, где нам это всегда нужно.
Херсланды были западной семьей. Дэвид Херсланд, будучи молодым человеком, поехал далеко в новую страну, чтобы заработать денег. Он отлично преуспел в этом. Он поселился в Госсолсе и прожил там двадцать лет, а уже и больше.
Он заработал большое состояние. Дэвид Херсланд был в некотором роде прекрасным человеком.
Мистер Херсланд привез жену с собой в Госсолс. Он женился на ней в Бриджпоинте, когда только начал зарабатывать состояние. Все его дети родились в Бриджпоинте. Они были действительно западными, все они, абсолютно все. Их было трое: Марта, Альфред, Дэвид, было еще двое, но они умерли в раннем детстве. Теперь Марта, после множества изменений, снова была дома с ним. Альфред, у которого еще никогда не было никаких неприятностей, поехал в Бриджпоинт, чтобы жениться на Джулии Денинг, а потом, как юрист, заработать себе на жизнь. Самый юный Дэвид вскоре присоединился к Альфреду в Бриджпоинте, поступить там в колледж и там определиться, свой способ жизни, поскольку никто никогда не мог его понять, день ото дня, и какой способ жизни он считал стоящим того, чтобы его прожить.
Так что когда Альфред Херсланд впервые встретил Джулию Денинг, его семья - отец, мать, Марта и Дэвид, по-прежнему жили в Госсолсе. Мать уже слегка хворала, у отца не было прежних сил для жизни, Марта из-за своих проблем вернулась к ним, Альфред их бросил и уехал, Дэвид очень скоро к нему присоединился. Они жили в своем старом доме в Госсолсе, но в нем больше не было красоты и чуда, которые были там все эти годы. Радость внутри слегка для всех них потускнела.
Много лет дом был полон содержания, этот дом, в котором они всегда жили. Городской дом Херсландов никогда не окутывал их беспокойством и не передавал беспокойство им. Они все эти годы жили в доме, в котором жили сейчас.
Дом, в котором они всегда жили, находился не в том районе Госсолса, в котором в основном жили другие богатые люди. Это был старый дом, сохранившийся с тех времен, когда Госсолс только начинался. Земли площадью около десяти акров, обнесенные обычной редкой изгородью из жердей, не очень большой деревянный дом стоял на холме в центре извилистого проспекта эвкалиптов обычных и зонтичных, которые вели оттуда к воротам. Вокруг дома был приятный сад, газоны, не слишком аккуратно подстриженные, и высокие деревья посередине, корни которых всегда высасывали почти всю влагу, воду в этой сухой западной стране нельзя было использовать просто для того, чтобы вещи были зелеными, хорошенькими и всё такое, часто трава летом была очень сухая, но тогда было очень приятно лежать там и смотреть на птиц, черных в ярком солнечном свете, суровые белые легкие облачка вырывались из-за горизонта и медленно плыли. Летом там было прекрасно благодаря сухой жаре, солнце пекло, на горячей земле можно было спать; а потом зимой дождь, и северный ветер дул, сгибая деревья и часто их ломая, и совы на стенах пугали вас своими кульбитами.
Остальную часть этих десяти акров отвели под сено и небольшой огородик, и сад со всеми видами фруктовых деревьев, которые можно было там выращивать.
Зимой было хорошо обильно потеть, это помогало мужчинам складывать сено в снопы для хранения, там было хорошо выращивать для еды редиску, отряхивая ее от налипшей черной земли, и жевать горчицу, и находить корни со всеми видами странных ароматов, и наполнять свою шляпу фруктами, и сидеть на сухой вспаханной земле, и есть, и думать, и спать, и читать, и мечтать, и никогда их не слышать, когда они будут звать; а потом, когда приходил перепел, было весело пострелять, а потом, когда ветер и дождь и земля были готовы помочь семенам в их росте, было весело помогать их выращивать, и ветер был так силен, что развевал литься и ветви деревьев, и вы могли стрелять и работать и промокнуть и выбежать на сильный ветер и позволить ему вас высушить между капель дождя, под которым вы мокнете. Были веселы все вещи, которые происходили там весь год.
А по бокам этого забора, который скрывал эти радости, была живая изгородь из роз, не диких, их выращивали, но сейчас они были очень сладкие, и маленькие, и изобильные, и все люди со всего Госсолса приходили, чтобы собирать лепестки и наполнять ими ароматные банки и подушки, и всегда все Херсланды негодовали, выпускали собак, которые лаяли и пугали их, но розы по-прежнему росли, и всегда все люди приходили и брали их. И, в общем, Херсландам всегда нравилось в их старом доме в Госсолсе.
Мать Дэвида Херсланда была той хорошей иностранной женщиной, которая была крепка, чтобы родить много детей, и всегда потом была крепка, чтобы руководить ими. Старая женщина была огромной горой. Ее спина даже в пожилом возрасте была прямой, плоской и крепкой. У нее были силы, чтобы поддерживать всех вокруг - своего мужчину, свою семью и всех остальных, кто, как она видела, нуждался в наставлениях. Она была богатырской женщиной, крепкой и родившей много детей, и всегда после того она была сильна, чтобы управлять ими. Она питала некую слабость к некоторым из них, главным образом - к одному, у которого была дурная привычка слишком много есть, быть слабым и любящим, и у его матери никогда недоставало сил его исправить, нет, она не могла быть сильна, чтобы позволить его братьям попытаться его спасти, так что он умер обжорой, но его старуха мать к тому времени тоже уже умерла и не страдала, видя, что с ним стало.
Эта сильная иностранка всегда была огромной, хорошей и направляющей. Она вывела свою семью из старого мира в новый, там они учились с ее помощью и сами, почти все они, как заработать для себя достаточное состояние.
Да, именно она вывела всех их из старого мира в новый. Отец не был тем человеком, который мог бы это сделать. Он был мясником по профессии. Характер у него был очень мягкий. Ему нравилось сидеть и думать, нравилось быть важным в религии. Он был маленького роста, довольно хорошо сложен, с приятным лицом, голубыми глазами и светловатой подкрашенной бородкой. Ему нравилось есть, нравилась спокойная жизнь, он любил свою Марту и своих детей, и в целом он любил весь мир.
Ему никогда в голову не приходило думать о новом мире. Он никогда не хотел терять ничего из того, что было вокруг него. Он не хотел ехать в новый мир. Он поехал бы, - да, наверное там было бы очень хорошо, но очень хорошо было тут, и здесь он был важен в религии, - и он любил свою деревню, и свою лавку, и всё, что он знал всю свою жизнь там, и дом, который у них был с тех пор, как он женился на своей доброй Марте и удобно с ней обустроился, - а теперь у них были дети. Да, ладно, вероятно, она была права, не было причин, все соседи так разбогатели, уехав в Америку, не было причин, по которым они не могли уехать и там разбогатеть, ладно, он уехал бы, если бы его Марта так много говорила ему об этом, ладно, его Марта могла бы всё исправить, несмотря на то, что ей всё нравилось, да, было бы неплохо, если бы все они могли там разбогатеть. Он бы поехал, да, наверняка там было бы хорошо, но было очень хорошо здесь, и у него была его религия, он любил свою деревню, и свою лавку, и всё, что знал всю свою жизнь здесь, и дом, в котором они жили всегда, с тех пор, как он женился на своей доброй Марте, и они обустроились там с таким комфортом и остались там, и теперь у них были все эти прекрасные дети. Но да, ладно, возможно, она была права, причин не было, все соседи разбогатели, уехав в Америку, не было причины, по которой они тоже не могли бы там разбогатеть, да, тогда было бы прекрасно, если они все поедут и там разбогатеют. Ладно, он поедет, они все поедут и там разбогатеют, Марта может всё исправить, если ей так до зарезу хочется это получить, она будет всегда говорить ему об этом. Марта может это получить, если ей это нравится, да, было бы прекрасно, если бы все они там разбогатели, как соседи, которые писали всё время, как они разбогатели, и для детей было бы хорошо это получить, и посылать деньги некоторым старым родственникам, которым это нужно, как всегда делали соседи. Да, соседи всегда посылали деньги их отцу, когда он в них нуждался. Ладно, они все поедут, его Марта может это получить, если ей так хочется. Если ей хочется, он это сделает.
Марта начала, вскоре она продала их бизнес и инвентарь на маленькой ферме и в лавке, и в их доме, оставила только несколько вещей, которые, как ей было известно, им нужны. Ее мужчине это тогда очень понравилось, это было очень важно, и он мог это использовать, как прежде отправлял религиозные обряды. Ему очень нравилось видеть, как его жена всё это продает. Ему нравилось чувство, которое было у него, когда все они были так заняты, покупая и продавая всё вокруг него, но когда люди приходили забрать вещи, он так серьезно относился к тому, что продавала его жена, что у него возникало совсем другое чувство. Развязка была тяжела. Ему очень нравилось, когда они продавали. Ему нравилось ощущение всех этих действий и передвижений, и то, что он важен для них всех, и все всегда о нем говорили.
Это было для него очень приятно. Ему на самом деле никогда не приходилось ничего решать, у него были все эмоции и важные чувства, это было прямо как в религии.
Но ему было не так приятно, когда люди приходили и забирали вещи, которые было так приятно продавать. Его ранило, что вещи, которые он любил, уходили от него, и он хотел вернуть деньги всем покупателям, чтобы оставить вещи у себя. Но он знал, что это не получится сделать, но все равно сохранял свое важное чувство, которое было столь важным для него; да и Марта ему не позволила бы. Он ничего не говорил людям, когда они приходили забрать вещи, которые было так приятно им продавать, он просто отдавал вещи очень медленно. Он потеряет эти вещи, так что будет тяжело их найти, но дети и Марта всегда их найдут.
Почти всё было продано, люди приходили и забирали их. Он не мог их остановить. Теперь вещи больше не принадлежали ему. Ничто теперь ему не принадлежало. Другой мужчина был в его лавке, и он действовал, стоял там и продавал, так, словно лавка всегда принадлежала ему. Бедному Дэвиду Херсланду было очень грустно видеть, как он там стоял, рубил мясо, разговаривал, продавал, вытирал руки передником, действовал так, словно всё это всегда принадлежало ему, теперь, когда не оставалось нигде больше места для Херсланда, места, которое действительно принадлежало ему.
Теперь было слишком поздно, он сделал то, что заставила его сделать Марта. Он хотел бы выкупить обратно всё, что они продали. Было очень трудно заставить его переехать. Было трудно заставить его тронуться с места, и еще труднее было заставить его идти. Теперь он хотел вернуться в свою колею и оставаться там. Возможно, мужчина, который купил его лавку, продал бы ее ему обратно, если бы они ему заплатили. 'Нет, Дэвид, - сказала ему жена. - Сейчас нам надо ехать, не говори глупости о покупке, когда мы только что преодолели все эти тяготы продажи. Нет, Дэвид, разве не видишь, в каком восторге дети, что они едут. Как ты можешь говорить такое, если нам нужно трудиться каждую минуту, и через два дня мы выезжаем'.
Да, сложно было заставить его выехать, но практически еще сложнее было заставлять его ехать дальше. Его Марта трудилась изо всех сил, чтобы заставлять его ехать дальше. Ей очень часто приходилось повторять ему, что у него теперь нет другого выхода. Теперь, когда они выехали, им нужно просто ехать дальше.
Да, было очень тяжело заставлять его ехать дальше. Тяжело было заставить его выехать, но даже тяжелее было заставлять его ехать дальше. Но теперь всё было сделано, и все они были готовы осуществить последнее начало. Все они должны были выехать на следующее утро. Все вещи, которые они оставили, сложили в фургон, самые маленькие дети должны были ехать наверху, остальные должны были идти пешком за ними, пока они не придут в город у воды, где найдут судно, которое отвезет их в новый мир, в котором все они заработают состояние.
Они отлично выехали на следующее утро, все с ними попрощались, все необходимые вещи сложили горой в фургон, самые маленькие дети сели наверху, остальные шли рядом. Мать была - словно огромная гора, хорошая, суровая и направляющая, и, как всегда, способна поддержать всех вокруг - своего мужчину, своих детей и всех, кто нуждался в наставлениях, и у него внутри снова возникло хорошее чувство, что он важен, как в религии, все эти разговоры и переезды, и все так взволнованы из-за него. Тогда это было для него очень приятно, а потом фургон тронулся, некоторые проехали часть пути с ними, а потом все они их покинули, осталась только семья и водитель фургона, только они остались с ним, и приятное чувство покинуло его.
Они ехали и ехали, а потом вдруг его потеряли, отца больше не было с ними. Мать терпеливо вернулась обратно, чтобы найти его. Он сидел на первом повороте, смотрел на деревню, расстилавшуюся внизу, на всё, что он бросил, и просто не мог это всё выносить.
Жена звала его. Он вздохнул, и она вышла к нему. 'Разве не хочешь ты ехать, Дэвид, - сказала она ему. - Если ты на самом деле не хочешь ехать, Дэвид, просто скажи, Дэвид, что ты хочешь делать. Я никогда не буду той женщиной, которая заставляет тебя делать что-то, что ты делать не хочешь. Просто скажи, Дэвид, чего ты на самом деле хочешь. Я это сделаю, если ты действительно очень сильно захочешь, чтобы я это сделала. Ты знаешь, я никогда не хотела, чтобы ты делал что-то, если оно тебе на самом деле не нужно. Дети, они все ждут там, чтобы ты это сказал. Дэвид, говорю, просто скажи, что ты хочешь, и я это сделаю'.
Он вздыхал и выглядел слегка печальным.
- Конечно, Марта, ты ведь знаешь, я делаю то, что должен, для тебя и детей. Ты ведь знаешь, я всегда делаю то, что считаю правильным делать для тебя и детей. Я никогда даже не думал, что мне нужно, я просто хочу сделать всё возможное для тебя и детей. Разве не понимаешь ты, Марта, я просто вернулся, чтобы увидеть всё это. Это никак не связано с тем, что я считаю правильным сделать. Я просто пришел сюда, чтобы увидеть, что я не забыл это. Да, я пришел сейчас, Марта. Конечно, я всегда буду делать то, что должен делать, чтобы у тебя и детей могло это быть. Я никогда не видел никакого другого пути. Я уеду с тобой, Марта, только взгляну еще раз, чтобы убедиться, что я это не забыл. Ладно, Марта, я еду, иди, последую за тобой через минуту. Ладно, Марта, я иду. Просто смотрю, чтобы убедиться, что зафиксировал всё в памяти и не забуду. Ладно, Марта, я иду. Я зафиксировал всё в памяти и не смогу забыть. Ладно, мы идем сейчас, я сделал то, что мне было нужно. Я вернулся, чтобы это сделать. Теперь мы пойдем к детям и сделаем то, что обещали сделать.
Он вздохнул, поднялся и оглянулся, уходя, а она рассказывала, как детям всё это нравилось, и он начал забывать.
Фургон, и водитель, и лошади, и дети ждали их, когда они придут. Теперь они снова тронулись в путь, медленно и со скрипом, как бывает всегда, когда едет целая семья. Поездка через всю страну никогда не бывает очень быстрой, если едет целая семья.
Они уехали еще не очень далеко. Они ехали еще не очень много часов. Сейчас их наполняла первая усталость, первое жаркое чувство большой усталости. Это самое тяжелое время в дневной ходьбе, его нужно выдавить и переступить через него, через это чувство усталости, пока не наступает последняя усталость, то чувство смертельной усталости, такой усталости. Потом вы не можете протолкнуться к новой силе и снова устать, вы просто продолжаете, продолжаете, когда научились это делать, потом вы просто черствеете в этом и знаете, что вырваться невозможно, нельзя победить, это просто мрачная тупая смертельная усталость, вы должны научиться ее узнавать, так всегда, и вы должны научиться ее выносить, этот тупой волок почти смерти и усталости.
Между этим первым и последним много маленьких случаев большой усталости, но ни один из них не похож на первую горячую усталость, когда вы учитесь продираться сквозь нее, и ни один из них не похож на последнюю смертельную усталость, за которой никогда ничего нет.
В них была сейчас та первая горячая усталость, как раз ее начало, и все они по-разному пытались продраться сквозь нее, им это в целом даже очень хорошо удавалось, они не были нетерпеливы и не жаловались. У всех них начало возникать чувство тупой усталости, когда каждый шаг имеет свое осознанное значение, и каждое движение таково, словно человек поднимает каждый мускул и каждый участок кожи, и всё это - отдельные действия. Вся упругость покинула их, это было утомленное осознанное движение, так, как бывает всегда, когда человек продирается сквозь него ко времени уверенной ходьбы, которое наступает, когда человек больше не осознает каждое движение. Оно не наступить, пока человек не привыкнет, устойчивая ходьба, когда человек не осознает каждое движение, то время, когда вы действительно сильны, чтобы это делать, и вся семья как раз пришла к этому, они как раз продирались сквозь свою первую горячую усталость.
А теперь отец сделал это еще раз. Отец был больше не с ними, он снова ускользнул и они его потеряли.
Мать сказала детям: 'Ладно, вы идите дальше, я вернусь и его заберу'. Она не злилась на него. Она просто терпеливо вернулась, чтобы его найти.
Она велела детям медленно ехать дальше, а сама вернулась и нашла его. Она вернулась и терпеливо искала его повсюду. Она нашла его, прежде чем вернулась туда, где нашла его в прошлый раз. Он еще не вернулся туда, где мог бы увидеть всё то, что собирался покинуть. Она шла быстрее, чем он, и поймала его.
У нее не было никакого чувства нетерпения по отношению к нему. Он должен был так поступить, она это знала, для него было правильно так поступить, он имел право на такое чувство. Для него было правильным действовать так и увидеть то, что он не хотел забыть. Единственное - она знала, что ему это понравится и это будет хорошо для детей, поэтому она хотела призвать его не сдаваться сейчас, когда они только начали.
Но она не чувствовала никакого нетерпения по отношению к нему, у нее не было к нему чувства нетерпения. Это просто был его путь, и теперь она уговорит его, и он вернется с ней в фургон. Это был единственный его путь, когда бы ему ни нужно было сделать что-то новое. Так что она немного прошла с ним и начала говорить о детях и как хорошо будет, когда они все разбогатеют, и как детям понравится работать и помогать ему, и они сели, и, после того, как отдохнули, когда встали, она ничего не обсуждала, она просто отвела его обратно к фургону, и все время говорила о том, как хорошо, что он делал то, что лучше всего для нее и детей. Вскоре они пришли к фургону, который по-прежнему двигался очень медленно.
Было так жарко, они так много прошли, сказала она ему, он выглядел немного больным, она решила, что ему больше не надо идти, вероятно, будет лучше, если он сядет в фургон и немного проедет с маленькими детьми. Будет ужасно, если он заболеет и никто не позаботится о них, потому что среди них только он мог договариваться. Поэтому она уговорила его сесть в фургон с детьми.
Они поехали дальше, и вскоре заехали слишком далеко, ему больше некуда было вернуться. Вскоре он успокоился, у него был новый город и корабль, он успокоился в новом мире вокруг него.
Сначала у них некоторое время были тяжелые времена, но в целом всё у них сложилось хорошо. Сыновья зарабатывали для них деньги, дочери работали, а потом вышли замуж за мужчин, которых нашли, потому что они зарабатывали деньги вокруг них. Некоторые справлялись очень хорошо, а другие - не столь хорошо, у всех них были свои неприятности, как у всех людей, и некоторые умерли, и другие жили и процветали, и завели детей. Один, как я уже говорила, умер обжорой, и то, что его разбаловали, было единственной слабостью, которую позволила себе сильная мать, чтобы нанести кому-либо из них вред.
Старик не заработал большое состояние, но благодаря помощи своих детей он жил очень хорошо, а когда умер, оставил жене хорошее маленькое состояние. Она жила долго и была сильна до последнего дня, и всегда ее поддерживала, а ее спина была прямой и ровной, и всегда она была подобна огромной горе, и всегда направляла и возглавляла всех, кто, по ее мнению, нуждался в наставлении.
Тогда она была уже очень стара, и всегда хорошо себя чувствовала, и всегда работала, а потом у нее случился удар, а потом - еще один, а потом она умерла и это ознаменовало конец того поколения.
У Марты и Дэвида Херсланда родилось много сыновей и дочерей. Все, кто дожил до взрослых лет, вступили в брак, и почти все достигли процветания. Один, обжора, умер и оставил свою жену и детей на своих братьев, он не заработал достаточно денег, чтобы оставить им достаточное наследство, и его братья, все по очереди, давали им деньги, чтобы их поддержать.
Две дочери удачно вышли замуж. Третья всегда жила с мужем, но ее братья оплачивали ее платья, дали образование ее детям, а потом, позже, помогли устроиться на работу.
В целом семья достигла значительного прогресса в богатстве, возможностях, образовании, в выполнении наставления матери о том, что они должны приехать в новый мир и заработать для себя достаточное состояние.
Гены отца и матери по-разному смешались в них, но в основном сильнее всего было влияние матери. У некоторых, как у обжоры, определенным образом было важное чувство, такое же, как у их отца в религии. Некоторые, как дочь, не достигшая большого успеха в браке, не очень успешна была и потом, когда все они начали карьеру, но в целом почти у всех них была сила и крепость, которую передала им всем мать. Большинство из них начали хорошо и в дальнейшем добились успеха. Так что в основном они были очень успешны в зарабатывании себе на жизнь.
Во всех них гены отца и матери перемешались различным образом. Четвертый сын, Дэвид Херсланд, один из отцов, которого мы должны понять, чтобы понять себя, был единственным из них, кто поехал на Дикий Запад зарабатывать состояние. Немного сложно понять, как в нем смешались гены отца и матери. Как я уже упоминала, он был в своем роде выдающимся человеком. Он был высок, обширен и полон нового мышления, всё это было в нем от матери, но он не был склонен к терпеливой постоянной работе. Он был раздражителен, нетерпелив и капризен, и не всегда был у него стимул, но всегда был он силен, избыточен и весел, и решителен, и всегда силен вначале. И в нем тоже было что-то свое важное, как в его отце, когда тот почувствовал свою религию. Но всё это будет проявляться в нем всё больше и больше, по мере того, как я буду рассказывать вам его историю.
В молодости он уехал в Госсолс, чтобы заработать состояние. Это был новый мир в новом мире, и эта новейшая часть нового мира его удовлетворяла. В нем одном из всех братьев было это неугомонное чувство. Все остальные отлично оставались там, куда их привезла мать. Только ему нужно было ехать дальше, чтобы найти для себя свою жизнь и заработать достаточно денег.
Как я уже говорила, он привез жену с собой в Госсолс. Он женился на ней в Бриджпоинте, где одна из его сестер поселилась со своим мужчиной, очень хорошо зарабатывавшим на жизнь. В то время Дэвид, хотя он был довольно молодым человеком, уже заработал достаточно денег, чтобы обеспечивать себя, жену и детей. Это он сделал до того, как решил поехать в Госсолс, где собирался заработать огромное состояние. Так что в то время было правильно, что его сестра тревожилась об устройстве его брака. Сейчас в нем как раз начала расти идея поездки на Дикий Запад. Возможно, брак удержит его с ними, в любом случае для него будет хорошо иметь хорошую жену в Госсолсе, так он встретил маленькую Фанни Хиссен. Это устроила его сестра, и эта молодая женщина должна была выйти за него замуж.
Фанни Херсланд всю свою жизнь была сладкой кроткой маленькой женщиной. Нельзя сказать, что никогда не проявлялся ее свирепый характер и что она не могла быть очень упрямой, но в основном она была сладкой маленькой мягкой матерью женщиной, и ее только ранило, но не злило, если с ними случалось что-то плохое.
Ее мать была одной из тех четырех хороших иностранных женщин бабушек, всегда старых женщин или как маленьких детей для нас, поколения внуков. У этих четырех хороших иностранных женщин, бабушек, которых нам нужно просто помнить, у каждой был иностранный мужчина своего типа, который ею управлял. Эти четыре иностранные женщины - одна достаточно сильна для того, чтобы родить много детей и потом всегда после того сильна, чтобы ими руководить, стойкая хорошая женщина, достаточно терпеливая для того, чтобы родить много детей, а потом всегда терпеливая для того, чтобы страдать с ними, сладкая бедняжка, которая умерла, как только родила всех их, потому что не знала, что еще может для них сделать, и маленькая мягкая плачущая безнадежная, страдавшая из-за того, что они у нее были, и всегда потом страдавшая из-за них, у всех этих четырех иностранных женщин было очень много очень разных детей.
У мягкой маленькой безнадежной, которая выплакала всё горе за своих детей, было много очень маленьких детей. Она была матерью хорошей мягкой маленькой женщины, на которой Дэвид Херсланд женился в Бриджпоинте и забрал с собой в Госсолс.
У маленькой уставшей плачущей матери всех этих мягких веселых маленьких детей был иностранный муж, не очень хорошо относившийся к своим детям. Он тоже был маленький, как его жена, и любил всех своих детей, но ему очень хотелось внушать страх жене и детям. Он, подобно старому Дэвиду Херсланду, находил для себя важность в религии. Это коренилось очень глубоко внутри него, а его детям было намного тяжелее. Его жена тоже страдала из-за религии, она страдала, потому что для него религия была столь важна, и также страдала от собственного 'я' в своей собственной религии. Но всё это было горе и печаль, и всегда струйки слёз в каждое мгновение ее жизни, а в религии на самом деле было не намного хуже. Это был просто ее способ жизни - эти струйки слёз, даже несмотря на то, что, случалось, она иногда смеялась. Никогда не прекращались ее грустные струйки слёз, ее радость называли безумием, поскольку даже в веселье сердце печально, а конец этого веселья - уныние. Это было в ней, как сказала женщина из квакеров. Я часто думаю, что если бы я была столь стойкой, чтобы никогда не смеяться и не улыбаться, я стала бы на шаг ближе к совершенству, и когда я вижу людей, столь полных веселья, меня переполняет печаль.
Строгий отец и хмурая мать подарили миру так много таких приятных детей. В основном это были веселые маленькие детишки. Возможно, мать выплакала всё горе по ним. Не осталось слёз, чтобы плакать. В последующей жизни почти все они стали веселыми маленькими полными надежд мягкими мужчинами и женщинами. Они жили без амбиций или восторга, но каждый из них в своем маленьком кругу был весел в настоящем. Они жили и умерли в кротости и довольстве.
На одной из этих веселых мягких маленьких Хиссенов Дэвид Херсланд женился в Бриджпоинте, а потом забрал в Госсолс. И теперь в нем перемешались гены отца и сильной матери, и эта маленькая мягкая веселая хорошенькая женщина, у которой бывали все-таки вспышки ярости, и она могла быть очень упряма, они начали совместную жизнь и перемешались, и она родила много разных детей.
Они перемешались очень хорошо. Они добились достаточно большого успеха в жизни.
Она родила пятерых детей. Двое из них умерли в детстве. Трое выросли, и теперь это взрослые мужчины и женщины, и эти трое навсегда останутся в этой нашей истории для нас молодыми взрослыми мужчинами и женщинами, поскольку только там мы можем всегда ощущать их настоящими внутри нас, их, принадлежащих к одному с нами поколению.
Мать, маленькая мягкая миссис Херсланд, очень любила всех своих детей, но все трое, после того, как перестали быть очень маленькими детьми, стали слишком большими, чтобы она могла их контролировать. Она не могла их направлять и не могла знать, что им нужно. Она не могла им помочь, ее могло лишь ранить, но не разозлить, когда с ними случалось что-то плохое.
Она их любила и очень гордилась всеми тремя. Глядя на них, всегда удивлялась, как они могли быть столь идеальны и столь прекрасны, но все так отличались друг от друга, что едва ли можно было найти в них троих какое-то сходство.
Они были большими детьми, и каждый из них по-своему был силен, чтобы делать то, что им было нужно для обретения внутренней свободы. Они были большими детьми, и лишь она была для них очень маленькой матерью. А они были не очень любящими детьми, они были очень сильны в поиске своего собственного пути, чтобы обрести чувство внутренней свободы и важности. Они были для нее очень хорошими детьми. У нее никогда не было с ними никаких неприятностей. А сейчас она слегка занемогла, и они относились к ней хорошо, но она никогда не была очень важна для них.
Сейчас мы начнем узнавать больше о семье Херсландов и их способе жизни.