Аннотация: Разборки Ада и Рая, а поле битвы как всегда Земля. Ну в чем мы провинились?!
"Что б тебе сатана задницу до золотой корочки поджарил!"
Дом помнил много рождений в своих стенах. Когда-то давным-давно, еще до появления в его стенах знаменитого роддома, здесь бегали дети, оповещая криком тишину холлов. Встречали и провожали каждый уходящий день, счастливые, безмятежные обитатели. Когда же это было, наверное, и дом с трудом вспомнит. Этот день был началом нового, может, просто концом старого, отжитого и некому ненужного, как выброшенное старое платье. Всё ушло, он продолжает стоять, меняя вывески, пережив революции, катаклизмы. Пока невздумалось очередной власти подписать предписание - этот дом будет родильным. Что же, рожать тоже где-то нужно, хорошо всё же не погребальная контора, подумал дом. Вот так и пошло, боль, крик, стоны рожениц. А потом новая жизнь, счастливые голоса матерей, улыбки под окнами, крики зовущих на все лады Маш, Клав, Свет, килограмм, грам... Привык дом радоваться счастью, огорчался, если что не так, а бывало всякое. Так и жил, пока в один жаркий августовский вечер в калитку незаметно не зашел старик. Он долго стоял, уставившись на дом. Со стороны можно было подумать, что очередной чей-то родственник, проведать свою внучку пришел, порадоваться, так, наверно, и думали спешащие по своим делам люди, с уважением обходя старика. Он стоял молча, только губы шевелились, будто читая молитвы известные ему одному, одному ему понятные. И если бы кто-то остановился и вгляделся повнимательнее в его глаза, увидел бы целые века, прожитые на этой земле. Казалось, глаза жили своей отдельной, им одним понятной, жизнью. И дом почувствовал это, даже как-то приосанился, понял, старик не простой, совсем не простой.
- Здесь. - Как эхо прокатилось вокруг. Зашелестели листвой деревья, в чистом небе невесть откуда появились тучи, грянул гром, и на землю хлынул дождь. В этой круговерти никто не обратил внимание, как исчез старик.
- А старикашка-то не прост, ох совсем не прост, - подумал дом. И ему все сразу стало ясно и понятно. Здесь, именно здесь должны произойти события, именно ему предстоит узнать, а может быть скрыть что-то очень важное, если Сам в облике человека соизволил спуститься на землю, а то, что это именно он, дом не сомневался. Тот, о котором говорят, что он есть и вездесущ.
Старик тем временем был слишком далеко от дома, и даже от города. Оставив за собой дома и улицы, омытые дождем. Он шел в пустыне, где высоко в небе ярко до рези в глазах светило солнце, прося создателя вернуться назад, домой.
- Так-так, - посмотрев на небо, произнёс старик. - И занесло же. Вот тебе старость, задумаешься, а потом выбирайся из пустыни, что твой Моисей.
- Моисею дорогу-то ты показал, а тебе кто?
-Петр, ты это? Ну что за мода пошла, подсматривать, не дают старику в одиночестве о вечном подумать!
- Ты, отец, у нас один, ну чего тебе дома не сидится? Теперича не те уж времена. Это раньше можно было отпуск на земле провести. И то, сам знаешь, что с сыном твоим сделали, нехристи окаянные.
- Ты-то погодь ругаться, знал, что малы еще дети, не разумные. Надо было, и погодить веков несколько. Моя оплошность. Ты сам подумай, мальцу игрушку даёшь, так он тебе её сначала разберет, чтобы узнать, как и зачем сделана, а потом уж думает, как собрать обратно, да уж не всегда удаётся, а то целое человечество. Тож ведь узнать пытались, что и как. Так в те времена цивилизованности мало ещё было, им бы всё топорами размахивать, а думать уж потом. Вот ему бедняге и выпало на долю, сначала на крест распятым, а уж потом в святые.
- Ты вот их всё защищаешь. А они вон и помолиться, как следует, не могут, всё торопятся, а о душе своей грешной и не думают. Вечно землю топтать торопятся, гребут все под себя, лгут, друг друга за копейку продать готовы, я уж не говорю об их правителях - одним росчерком пера тысячи на бойню посылают. А эти служители-святоши за десятку прям на дом приезжают, грехи от твоего имени прощать.
- Эх, Петр, да знаю я всё, вижу, сына им отдал, пытаясь на путь истины вернуть. Видишь, думал если по своему подобию создам, то и помыслы мои передам. На доброту и созидание, а оно видишь, как всё обернулось. Вот я допустил промах, а они то у нас совсем несовершенны. А ты сразу убрать, порвать, чуму на их головы, и что вышло?
-Вот и я о том же. Чуму пускали.
- Да.
- Что да? Говорили мы тебе на всю землю. А ты нет, только на грешников.
Эх, какой бы сейчас рай на планете был, - мечтательно протянул Пётр. - Птички щебечут, травка зеленеет, моря плещутся полные рыбы. Санаторий и только - подустал в делах и заботах, спустился на землю, рыбку половить да на солнышке понежиться.
- Тебе что ж, в кущах райских уже плохо? - Приподняв бровь, свирепо заговорил Он голосом, не предвещающим ничего хорошего. - Ты говори да не заговаривайся. Забыл, с кем говоришь? Засиделся на небесах, пора на землю. Я думал, кому поручить, а ты мой первый помощник, или, как там говорят, рука правая. Думаю, справишься, а не справишься, пеняй на себя, в ссылку отправлю, и никуда-нибудь, а в Россию на Калыму- алмазы для Абрамовича добывать.
- И за что ты их так любишь, Батюшка, они Иисуса за тридцать серебряников продали.
- Эх, сединами убеленный, а так и не можешь понять, что не спроста всё это. Вот гляди, золото - бесовской метал. Русский или хохол, глазом не моргнув, за услугу золотом взяли. Вот и добрались до того, что готовы передушить друг друга, оно им глаза ослепило, а Иуда... ну, серебро, сам знаешь, и от нечисти защитит, да и материальная помощь, по тем временам не малая. Когда еще нового хозяина найдешь, а жить-то надо. Не в райских кущах, где манна небесная, бери, не хочу, а ты говоришь, продал. И сам же говоришь, за тридцать серебряников, не пожадничал, а так, дабы с голоду не умереть да до следующей халтуры дотянуть. Эх, и умный народец, гляди и толк получиться.
- Дак и я говорю, получиться, не зря же Моисей тридцать и три года водил. Учил уму разуму.
- А ты не будь Иудой. Нечего изворачиваться, я его сразу не возлюбил, видел, что внутри червь, но изворотливый гад, вижу, не пропадет. Выживет народец. Хотя если честно, то недолюбливаю я, его. Ну ладно от слова своего не отказываюсь, так тому и быть, тебе поручаю важную миссию на земле. Да гляди, до поры знать не единая мышь не должна. Не то зашевелиться нечисть, не успеешь и глазом моргнуть, всё тебе испоганят, и опять придется всё сначала начинать. А время дорого.
-Давно все ждут этого часа, ты просто делаешь вид, что ничего не происходит. Да и внизу зашевелились. Чуют, готовятся. Тут нынче слухи дошли...
- А ты всё слухи собираешь, а мне факты нужны.
- Ага, факты. Сталин тоже фактов требовал, слухам не верил и погубил своего народа двадцать с лишком миллионов...
- Эт загнул, ты голову то с небес временами на землю опускай, а то всё по слухам судишь, чаще в народ выходить надо. А то, словно президент за стенами Кремля сидишь в раю. А надобно на своей шкуре испытать, глядишь, и люди тебе ближе будут.... А я о чем? Ах, да, Сталин грузин был, вот своих и поберёг. Они у него в основном занимались... забыл, слово интересное такое...
- Знаю, коммерция называется.
- Не перебивай, сам бы вспомнил.
- Мы ж батюшка для этого возле тебя и существуем, где подсказать, где помочь. Не стало тебе о таких мелочах думать.
- Ну, помолчи. У вас и другие обязанности имеются.
- Готов я. Знаю, тяжёлые времена наступают, пора нам вмешаться в земные дела, а то чует мой дух, пропадут окаянные. Кого из аватар на землю спускаем?
Старик остановился и с удивлением взглянул на собеседника.
- А с чего вы решили, что на землю пойдет учитель?
- Ну, так ведь сказано в писании, в тяжелые времена приходят учителя в мир и указывают путь, ну как этот Прометей там на Олимпе. Точно не помню, огонь им притащил, кажется.
- Ну, ты у нас агитаций не разводи. Это ж надо, вора мне в пример приводит. Он своего отца обворовал, утащил самое ценное, не спросясь разрешения. Мораль сей басни такова, слушай старших и подчиняйся. Зря, что ль я им послал через Моисея скрижали, они не уняли словам моим, а если ты был прилежным учеником, то должен знать, что теперь пришло время наказывать. Учить я посылал сына своего Иисуса.
- Да времена, - протянул Петр. - Нравы. Да батенька задумал ты что-то для моего ума непонятное.
Так и брели они в разгоряченых песках пустыни, не замечая палящего солнца, которое очень старалось спрятаться за любую маломальскую тучку, понимая значимость момента.
Городок сей, ничем не отличался от сотен таких же раскиданных по необъятным украинским просторам. Жизнь протекала медленно благодаря удаленности от столиц, и основных дорог.
Почему же именно здесь? Думал дом, вздыхая на все лады, отчего скрипели половицы, а на чердаках гудел, гоняя по пустым углам, ветер. Да, пора бы меня подновить моим хозяевам. Прежние-то, вон как следили, каждый год и подкрасят, и крышу, если чего, подновят, для себя же. А теперича у них, говорят, всё общее да народное, вон, сколько бумаги по всем инстанциям исписали, чтоб дверь входную починить. Это ж, сколько лесу загублено. Это ж, сколько дверей новеньких поставить можно. Да и мне бы новая не помешала. Эх, хотя бы на этой бумажку повесили - дверями не хлопать - глядишь, еще бы протянула. А теперь вот уж и осень скоро, а всё настежь. Как у той старухи, что деда пилила, заходи, бери, что хошь. Тут недавно разговор их врача слышал, наверное, главного. Ох, как он кричал, даже очки на переносице перекосило. Красный весь такой был, и чего кричал, рядом-то никого не было. Влетел в свой кабинет, к столу подбежал. Схватил коробочку, к уху прислонил и как закричит: "Девушка, соедините с тридцать четвертым." А какая такая девушка, ума не приложу. Я все углы проверил - нету, девушки. А он: "Как не соедините?! Как не отвечает?! Я главный врач роддома! Какой детдом? роддом!" Изо рта слюна брызжет, голосовые связки натянуты, словно ему на причинное место эта девушка каблучком наступила. Ну, всё думаю, конец главному пришел. Дописался, даже как-то пожалеть захотелось. Ну, я и говорю: "Да ладно, зачем же так расстраиваться, вот попадёт жена какого-нибудь столяра рожать, так как придёт проведать, спросит, че надо? Тут дверь ему и подсуньте, мол, сделай не обессудь, боимся жену твою простудить". И что же? Он мою жалость не понял. Давай еще громче орать: "Вот слышите, нас скоро с роженицами прямо в родильной потолок накроет!" Конечно, понимаю, я не первой молодости, но тут он загнул. Что ж, я себя не знаю. Обидел до последней коморки. Ну, я, конечно, не вынес издевательств в свой адрес и говорю: "Сам ты дурак!" Малёхо не подрасчитал, каюсь. Штукатурка осыпалась ему на голову. Пришибло малость, сердешного, на шум сбежались. Первой в дверь молоденькая медсестричка вскочила, как увидала, тут же сама брыкнулась в обморок. Так это у них называется. А чего падать, забыла, где работает, мало, что ль видала? Мне поначалу самому не по себе было, когда первый раз увидал, как они своих человечков на свет приводят. То-то у нас домов, видишь, как на свет дом рождается, душа радуется. Что-то не так, тут же развалил и перестроил. А у них, людишек, привезут её, особь женского пола, орет, изгибается, мучительно раздвигает нижние конечности, и, по мере появления оттуда их детёныша, орёт ещё сильнее. Ну уж что выползло, то выползло, и переделать нельзя. А она как увидала, что выползло, так сразу заулыбалась, вроде и не она что недорезанный поросенок минуту назад визжала. Не пойму я этих людей. Всё у них вверх тормашками.
Вот и эта медсестричка как в себя пришла, так начала всем говорить, мол, от неожиданности. Ага, так я ей и поверил. Тут у них временами, как родится неожиданность, так самому хочется конечности приставить и ломануться куда-нибудь на Чукотку. Ну да ладно, что-то я опять отвлёкся. Всё ж интересно, чего тут у нас затевается. Эх, предупредили бы, глядишь, и я подготовился как след, а то стой и ломай голову, что к чему и зачем. Много я на своём веку видывал, но такого, что бы Сам! Да на землю, да место посмотреть, такого отродясь не было, может, конечно, и было, но не при мне. Как сына своего на землю посылал, и то заранее Марию предупредили, что б знала, что и как делать, а тут всё сам. Постой не уж-то и вправду, пророчества Зимородихи? Ах, ну конечно, так и есть, вот тебе и наступил черный год. Это ж сколько воды утекло с того времени, даже и меня еще на свете не было, а узнал я эту историю от прежних хозяев своих.
Погоди, сколь ж годков это назад было? Ну да ладно, давно это было. Я еще молод был, и, как люди теперь говорят, в частном пользовании у кровопивцев народа. Захаживал в гости к моим господам прежним приезжий писатель один. Этот писатель то ж был из кровопивцев. Ан нет, запамятовал. Он был из интеллигенции, ну да, вспомнил, из обедневших кровопивцев. Долго я не мог понять, как так под моей крышей нечисть жила, полный дом вампиров, вурдалаков, и никакой тебе плесени, завываний по ночам, шабашей ведьм. Первое время даже оторопь брала, и стыд давил за таких хозяев. С радостью пустил новых, ну думаю, теперь порядок, а оно как вышло. Крововопивцы-то оказались не настоящие, а так сравнительная характеристика. Вот и слушай после этого их великий, могучий язык. Ну всё перевернут с ног на голову. Да, так о чем это я, ага, о писателе. Фамилия у него такая, на Ч была, ну да это неважно. Так я говорил, из обедневших он был. На лето приезжал в наш городок, флигелёчек у своих друзей по дешевке снимал. Место, я вам скажу, замечательное, и почему бы мне там не родится, всего нечего, каких-нибудь две мили, а красота неописуемая. Лес шумит с одной стороны, с другой тебе речка полная рыбы, лужайки заросшие диковинными цветами, ляпота... Вы не думайте, что я вру, эт щас речка обмелела, рыба перевелась, лес повырубили. Раньше-то хозяин один был, а сейчас всё общее. Вот на всех, как оказалось, и не хватило.
Так вот, снимал он там летом флигелёк, и в гости к прежним-то моим хозяевам захаживал. Часто вечерами чаи распивали и беседы неспешные водили.
- А что это вы, Антон Палыч, в наш уезд зачастили, неужто, в столице скушно стало? - Как-то спросила хозяйка. - Аль приглянулся кто в наших краях?
На что он отвечал:
- Девицы у вас как на подбор, в столице редко красоту такую встретишь, а коли встретишь, то и та приезжая, с дальних краёв окажется. Обмельчала красотой столица. Да вы и сами не представляете, какими сокровищами владеете. У вас сама природа тайной дышит.
-Да это вы уж, извините, погорячились, Антон Палыч. Какие тут сокровища? Мы люди маленькие, городок у нас невелик, все друг у друга на виду. Знаем, кто, чем дышит. А что девчата как на подбор, то это чистая правда. Как им красавицами не быть, мы хоть и не ученые люди, а историю немного знаем. Слыхивали мы, сколь на наши места набегов татар, хазар да шляхты было. Вот и кровушка-то у нас новыми струями чужой жизни бьётся. Другой раз поглядишь на бегущего мальца, так сразу и определишь, кто его бабку топтал.
-Так-то оно так, да я не только это имел введу. Женщины-то ваши не только красотой и статью хороши. Есть в них что-то не от мира сего. Посмотрит на тебя, как изнутри выймет и голышом на всеобщее обозрение поставит. И мысли твои на перечет прочтёт, и не спрячешься. Другой раз даже боязно становиться. Я тут на днях одну у вас встретил....
- Знаю, о ком скажете, что запала, да? - Перебила Марфа Петровна. - Да уж достопримечательность наша, но вот вам мой совет - увидите, так десятой дорогой обойдите, да крест святой на себя наложите. Тьфу ты, и надо же на ночь о них вспомнить.
- Голубушка, душечка, Марфа Петровна, не надо так нервничать, а то, упаси Бог, мигрень начнётся, - забеспокоился муж и крикнул - Ефросинья, принеси Марфе Петровне капли успокоительные.
- Ну что вы, - поднялась хозяйка, - не надо так беспокоится, а то, что подумает наш гость. Я немного устала сегодня, пойду, прилягу. Антон Палыч, голубчик, надеюсь вы не будете сердиться за мой столь ранний уход. Вы уж, пожалуйста, не покидайте так рано моего мужа, поговорите. А я приглашаю вас остаться у нас, комната для гостей свободна. Надеюсь, за завтраком с вами увидеться.
- И правда, - поддержал свою благоверную муж, - чего вам в ночь идти?
- Но... - Запротестовал гость, - как-то неловко.
- Ну почему? - Удивилась хозяйка. - Эт вам, голубчик, не столица, найти в такое время извозчика, практически, невозможно. Да и нас вы нечем не стесните. Правда, дорогой?
- Право же оставайтесь, - ухватив за руку гостя, стал уговаривать хозяин. - Да мы бы с вами ещё поболтали, вечер чудесный, как-то и спать не хочется.
- Стало быть, я остаюсь, но при условии, дорогой Николай Петрович, - с улыбкой продолжал Антон Павлович.
- Любое условие, любезный.
- И что это за условие? - приостановилась хозяйка.
- Если позволите, Марфа Петровна, услышать историю про ту самую, из-за которой нужно креститься, уж больно мне интересно. Марфа Петровна передёрнула плечами.
- Да может как-нибудь в следующий раз, как-то в ночь о таком говорить не пристало, мало ли что потом привидится. Но, впрочем, если Николаша захочет, то расскажет.
- Эт всё суеверия бабские, - проговорил хозяин, но вышло у него это как-то неуверенно.
- Да не скажите, - все никак не могла успокоиться Марфа Петровна. - Я, конечно, понимаю, многое люди приврали, но, как говорят, нет дыма без огня. Удивительный род эти Зимородки...
- Душечка, шла бы ты отдыхать. Негоже себя расстраивать на ночь. - Вмешался муж.
- Да, да, - пойду я. - Поздно уж.
Марфа Петровна поклонилась направившись в сторону дома. В беседке наступила тишина, слышно было только шелест листьев и пение сверчка. Ночные звуки все больше и больше входили в свое владение.
- Ну, так что же? - Нарушил молчание Антон Павлович. - Все-таки расскажите мне. Постукивая пальцами о стол, Николай Петрович поднял глаза и в упор посмотрел на собеседника.
-Как хотите, желание гостя закон для хозяина.
В этот момент, гостью показалось, что хозяин, который минуту назад был пышущий радостью и довольный своей размеренной благопристойной жизнью провинциального буржуа, как-то сразу сник. Чувствовалось внутреннее напряжение. Будто бы в нём боролись желание рассказать и нежелание приоткрыть какую-то завесу тайны перед чужаком. А при всем гостеприимстве, хозяин понимал, что столичный гость все ж таки чужак.
- Ладно уж, - будто бы решив про себя дилемму начал хозяин. - Но предупреждаю, что правда, что вымысел, не знаю. Народ говорит, я перескажу. Кое-что и от себя добавлю, давно меня это мучит.
Антон Павлович поудобней умостился в широком плетёном кресле, которое под его весом издало тихий плачущий звук, приготовившись слушать. Но хозяин не спешил, достал трубку и медленно начал набивать табаком. Его огромное рыхлое тело качалось, и пыхтел он как паровоз, пытающийся сдвинуть с места огромный состав. Гость не спешил, понимал, что хозяину нужно время, чтобы решить с чего начать, он рассматривал лампу, на свет которой слетелись мотыльки. В этой затянувшейся паузе было что-то неприятное и всё же интригующее.
- Так вот, - без предисловия, нарушив затянувшееся молчание, начал хозяин. - Кто они и откуда здесь появились, никто толком не знает, но был я еще мальцом, так моя бабка по отцу сказывала, что появились они в самый страшный год. Зима в тот год началась рано, не успели пшеницу с полей убрать, так под снегом на полях и осталась половина урожая. Старожилы сказывали, что на их веку такой ранней зимы отродясь не было. Не угодили Богу, бабы говаривали. Много народу померло от голоду и холоду в том году. Всю зиму морозы стояли, что птицы на лету замерзали и камнями о землю разбивались. А людей по весне находить стали, где только не находили, а больше всего в лесу. За хворостом пойдут, так назад уж и не возвращались. Так вот бабка-то и сказывала, что в этом году они и появились в городе. Да всё молчком, особняком держались.
Хозяин Зимородок статный и ладный мужик был, не пьющий, работящий. Охотно за любую работу брался, крепко работал. За что ни возьмётся, все у него в руках горит, никто угнаться за ним не мог. Когда поняли, что мастер на все руки, приглашать к себе стали. Город рос, строили много, а у него, что не изба, то дворец и ни одного похожего. Полюбили их, он в помощи никому не отказывал, а коли видит, что заплатить не могут, солдатка какая али баба с детьми без кормильца оставшаяся, так он и за спасибо помогал. Многие крутили пальцем у виска, но помалкивали, при встрече улыбались да в гости зазывали. А жену свою он пуще жизни любил. Было за что. С дому она редко выходила, всё по хозяйству. Но уж коли вышла в лавку или еще зачем, так месяц бабы у всех колодцев языки чешут да обсуждают. Звали её Катериной. Может, назвалась так, документов никто не видал. Но видно, что с далеких краев она, злые языки поговаривали, что красота ейна не от Бога, да я думаю, завидовали просто. Ты ведь, дорогой Антон Палыч, Олесю встретил, так вот она её праправнучка. Бабка моя Олесю не застала, померла, да будет ей земля пухом. А вот за мать ее сказывала, что та супротив своей бабки дурнушка. Это-то она дурнушка? Да я красившее женщины и не видывал. На неё, что на картину глядеть можно, без сна и отдыха, обо всём на свете забываешь. Вот тогда-то я и подумал, мальцом, интересно бы на энту Катерину поглядеть. После услышанного от бабки я долго ходил и канючил, чтоб побольше о ней узнать, да она как воды в рот набрала, шлепнет меня легонько по шее и скажет, что мол не моего ума это дело. Так бы может, оно и прошло, забылось, кабы со мной одно происшествие не вышло. С того разговора, мной подслушанного, малость уж годка два утекло, матушка нас без няньки на прогулку отпускала. А дело летом было. Проснулся я не свет не заря, вылез тихонечко в окошко, комната моя тогда находилась рядом с нянькиной. Вон, там на первом этаже. - И Николай Петрович махнул рукой в направлении особняка, где в густых сумерках только угадывались слабые очертания дома. Постоял, потоптался, солнце только озолотило кромки деревьев, а роса блестела, что те брильянты в траве. И побежал к реке. Думаю, пока все спят, успею к завтраку из заводи вернуться. Речку одним махом перемахнул, у нас вы видели дом на извилине реки стоит. Так что тут узкое место, матушка хоть и запрещала нам без ее ведома одним купаться. Но слишком и не журила. Вот я всегда бывало, пока никто не видит переплыву здесь, а там через болото к заводи рукой подать, и вода что зеркало, песок и камни на дне видно. В такую рань там только рыбаков и можно увидать, да и то редко. Летом работы много, не до рыбалки нашим мужикам. Ну, я, значит, болото проскочил, только кусты раздвинул на песок выскочить, по дороге-то крюк делать нужно, а через кусты напрямик и песочек, да так и обмер на месте. Смотрю и глазам своим не верю, даже зажмурился, думаю, привиделось, ан нет, открываю не привиделось.
Николай Петрович перевел дыхание, прикрыв рукой глаза, будто свет ему мешает, и замолчал. Могло показаться, что совсем уснул, только легкий шорох наступившей ночи вмешивался в тишину. Рассказчик молчал, а слушатель не торопил, понимая, как далеко в своих воспоминаниях находится от него Николай Петрович. Но вот он пошевелился, тряхнув головой, сбросил с себя остатки воспоминаний.
- Да, так на чем я остановился?
- Вы увидали, что-то или, как подумали, вам привиделось. - Напомнил Антон Павлович.
-Да, так вот я об этом никому не говорил, до сегодняшнего дня. Даже не знаю Антон Палыч, не обессудьте, стоит вам говорить, но вы у нас человек ученый, может и разберетесь. Мне с моим умишкой не понять. Да и давно это было. Временами как вспоминаю, так уж и самому кажется, что все это сон.
Он почесал пальцем переносицу и продолжал.
- Нус, раздвинул я кусты и вижу её, бабку Олеси Настасью, в чем мать родила. Стоит по пояс в воде, волосы распущены, волнами черными все тело прикрывают. Вся изогнулась, руки к солнцу подняла, в небо смотрит, и губами шевелит. Я по началу убежать хотел, да потом любопытство пересилило. Присел в кустах. Хороша, глаз не отвести! Волосы, что шелк, блестят, переливаются всеми цветами радуги, ну что драгоценные каменья на солнце. Так и хотелось подойти, руками погладить. За руки уж не говорю, не мастер все это описывать. Это, батюшка, больше по вашей части. Но точно могу сказать, такие руки у рабочего люда не бывают, совсем не крестьянские руки. Но, то что произошло дальше, совсем меня повергло в шок. С перепугу даже
креститься начал. Она стоит, как сейчас вижу...
Николай Петрович вскочил с кресла слишком уж прытко для его массивного тела, и, не замечая удивления на лице гостя, стал прохаживаться вокруг стола, жестикулируя руками. На лбу появились капельки пота, которые он и не пытался смахнуть разгоряченный своими воспоминаниями.
...- Руки подняты, голова запрокинута, широко открытыми глазами смотрит на солнце. Вы, голубчик, пытались когда-нибудь смотреть на солнце? Думаю, пытались. И у вас как у любого нормального человека не получалось, потому как это противоестественно. Дас, голубчик, это противоестественно, и не пытайтесь со мной спорить.
Но в своем порыве он даже не замечал, что с ним никто и не спорит. Складывалось впечатление, что все эти годы он наедине с собой до сих пор ведет спор, видел он это или нет.
-А она...! Вы понимаете, она смотрела! И я увидел, как лучи солнца начали приближаться к ее рукам, что огненные языки пламени. Сначала они коснулись ее пальцев, а потом стали все больше окутывать руки, плечи, голову, пока вся она не оказалась во власти солнечной стихии. Резь в глазах была невыносимой, слёзы струились ручьями залив все лицо. А я сидел на корточках, не в состоянии даже пошевелиться. Она, сплетенная лучами, словно живой светящийся факел замерла на месте. Свет струился в ней, вокруг замерло всё живое, птицы умолкли, на деревьях застыли как по команде листья, не было слышно плеска воды. Она стала единым целым с природой, казалось, они слушают её. Я тогда подумал, простому человеку такое не подвластно. Чем тише становилось вокруг, тем громче внутри меня звучала музыка, пробуждала и затрагивала все уголки моей души. О, это была божественная музыка! Больше в своей жизни я ни разу её не слышал.
Антону Петровичу в голосе рассказчика почудились нотки сожаления о том, что больше ему не суждено этого услышать. А может и не показалось, а правда он об этом сожалеет. Немного помолчав, Николай Петрович продолжил свой рассказ, но уже без прежнего блеска в глазах и возбуждения, как будто вместе с музыкой ушло и все очарование его жизни.
- Очарованный всем увиденным, хотел убежать так же незаметно, как вдруг в голове у меня так тихо прозвучало: "Коля выходи, я знаю что ты там". Я вздрогнул, но голос продолжал звучать в голове...
Он оглянулся по сторонам, будто испугавшись, что их подслушают, близко наклонился к Антону Павловичу и зашептал:
- Она меня звала, вы понимаете, голубчик, меня, - ткнув себя указательным пальцем в грудь. - И я, как заколдованный, вышел из кустов, стал приближаться. Ноги мои дрожат, подкашиваются, дотронься кто-нибудь до меня в тот момент, точно с перепугу упал бы замертво. Но она стояла на берегу уже одетая, улыбалась, заплетая косу, пальцы так проворно бегали по волосам, что невольно залюбовался, подумал, как ловко управляется с этой копной, просто играючи. И тут она заговорила: "Что, Коленька, понравилось?" Я только и смог промямлить какое-то извинение, что, мол, случайно, не хотел, так уж получилось, что не бейте, я никому не скажу. В общем, не помню точно, что ей говорил, да это и не важно, она только засмеялась. А потом так в глаза пристально посмотрела да говорит: "Запомни, что на судьбе написано, то не изменить, тяжкий крест на твою долю выпал да на детей твоих. Начнётся гроза, не жди, семью бери да убегай, наживёшь еще на своем веку, а останешься на месте - без головы тебе быть, гнезду твоему отчему другая судьба выпадет". Потом погладила по голове, да проговорила, авось и пронесет гроза. Да, вот сколь лет прошло, а всё в толк взять не могу, о чем это она. Вот верите, вам рассказал, так гора с плеч.
Ну, что вы скажете на это голубчик? Молчите. Вот и я все годы молчал. Расскажи кому, на смех подымут, или что хуже, подумают, головой тронулся.
Антон Павлович сидел молча, забросив ногу за ногу, тихонько раскачиваясь в кресле, немилосердно под ним скрипевшее. Задумавшись, он даже не сразу услыхал Николая Петровича, продолжавшего рассуждать на тему, поверили бы ему люди, расскажи он им правду.
- Вы говорите, любезный Николай Петрович, - прервал его размышления гость. - Что об этом ни с кем не говорили?
- Истинная, правда. Вот вам крест, если вру.
И Николай Петрович спешно перекрестился.
- Ну что вы, батенька, Господь с вами, верю я вам. Да мне вот интересно, с чего люди-то к ним так относиться стали. Сами же говорили, что, мол, помогали, да всё такое.
-А, дак вы про это.... Так это ж еще все до меня было. Все как раз с Катерины и началось. Прислали нам тогда из столицы нового управителя. Вот он и положил глаз на Катерину. И решил, во что бы не стало добиться её. Да как при муже сделаешь это? Вот и придумал. Строил он себе в то время поместье новое на казацком валу, рядом с Петровской церковью, сгоревшие остовы только и остались как память в назидание потомкам. Народ и сейчас, проходя мимо этого места, крестится. Так вот, пригласил он строить Зимородка. Построил тот ему дом, да такой, что даже с Москвы приезжали посмотреть, а когда пришло время платить за работу, вот он его и обвинил в растрате денег. Мол, во время строительства много своровал. Вызвали следователя, не знаю как там дело было, что в народе гуторят, то и пересказываю, только увезли его на каторгу. А Катерина, бабка сказывала, средь бела дня "в тот день ярмарка была, народу понаехало со всей округи" к воротам его дома простоволосая вся в черном подошла, сразу тишина стала на площади, руки так к дому простерла и говорит: "Свою вину чужому отдал, безвинному покой, виноватому огонь". Повернулась и ушла. И только она площадь покинула, как запылала усадьба со всех сторон, никто, говорят, в живых не остался, ни стар, ни млад, даже животина и то подчистую сгорела. Вот такая история, батенька.
- И что же, с тех пор эту семью сторонятся?
- Да, немало еще гуторили люди. У нас сами знаете народ тёмный, вот как где-что случиться, тут же пальцем и тычут, вот, мол, кто виноват. А доброту у нас быстро забывают, и сколько бы он ни сделал, всё одно. Вы на Сухановской улице были?
- Да, ох красивая там беседка...
-Так вот, эту альтанку он, говорят, вечерами после работы у городничего, одним топором сделал, в ней ни одного гвоздя нет, такой мастер был. А потом её городу в знак благодарности подарил. А вы говорите доброта, где она? Забыли о ней, а вот то, что усадьба сгорела до сих пор помнят. Дочке её за ворота совсем ходу не давали. Да и Катерину так больше и не видели, не выходила она. Как жила, того никто не знает. Соседи отвернулись, мимо дома проходили - плевались, даже те, кому Зимородок помогал. Рассказывали, что через некоторое время после случившегося, молодые хлопцы подкараулили дочь Катерины, хотели посмеяться над ней, так больше их никто и не видел. Даже следователь приезжал, допрашивал мать и дочь, но так ничего и не нашел, дело закрыли. А их со временем оставили в покое и горожане. Правда это или слухи, я, любезный Антон Палыч, не ведаю... Ох, заговорились мы с вами, уж светать начинает, пора нам с вами вздремнуть.
- Да, да, - рассеянно произнёс гость, поднимаясь.
Вот такая история, давно, это было, вздохнул дом. А то, что Анастасия маленькому Николаю, напророчила, исполнилось. Когда, бросая всё нажитое, от революции за границу бежал, еле ноги унес. Тогда-то он и понял смысл, сказанный ею в тот далекий год. Лютовала чернь сильно, всех без суда и следствия на месте расстреливала, а хозяев-то моих спас бывший садовник. Он подался в комсомольцы. Ячейки у них назывались, туда говорят самых бедных брали, мол, они самые сознательные. Не знаю, о какой сознательности речь шла, наш садовник видимо не очень сознательный был. Или может не самый бедный, ну неважно, главное что он ночью прибег и хозяина предупредил, что мол завтра утром комсомольцы придут бомбить, как теперь говорят, то есть расстреливать будут. Так хозяин этой же ночью собрал семью, да лесами, полями убёг. Эх, где-то он счас горемычный. Уж и в живых наверное нет. Выходит, права Анастасия была. Да видно для нас гроза только начинается. Давно не слыхивал о Зимордках, видно дождались своего часа, что-то оно будет.
-Ну вот, - сидя у пылающей печи, проговорила старуха. - Клавдия уж скоро порадует нас. Не умереть бы, дождаться, хоть одним глазком взглянуть.
- Мама, ну что это вы говорите, - всплеснула руками черноволосая женщина, поворачиваясь лицом к старухе. - Чего это вы помирать вздумали?
-А я и не вздумала. Знаю, помру, так без меня как нужно не встретите голубку нашу. Душа Катерины возвращается, в пророчествах сказано. Ты-то Соня должна это понимать.
Все мы здесь живем, как Катерина завещала. Ждать пока время не придет, и на свет не появиться такой ребенок.
Соня молча кивнула.
- Да знаю я, мама. Я все хорошо знаю, да только сердцу не прикажешь. Она ведь дочь мне, кровинушка моя, как же мне не беспокоиться. Сама ведь говоришь, что родиться, то не звезды не небо предсказать не могут. Справиться ли дочь? Каково ей будет?
-Знаю, потому и говорю, что не собираюсь помирать.
- Ой, мама, опять вы за старое, ну чего вам неймется?
Петр нервно ходил из угла в угол по своей небесной канцелярии.
-Ну услужил отец родной, ну услужил. Ну почему все напасти мне разгребать. Мефодий, он в любимчиках ходит. После такого не то что епитимью накладывать, а на землю в кандалы, да по этапу. Пусть бы свою революцию делал. Дали ему за Россией смотреть вот пускай и расхлебывает. Понимаешь, развел бардак, а тебе все шишки достаются. Он, значит, эксперименты устраивает, а мне подчищай. После такого подчистишь. Тут все придется бульдозером разгребать и начисто равнять, а уж потом заново строить. Я бы на месте отца нашего небесного, Мефодия послал на несколько столетий в преисподнюю испражнения после наказаний убирать, глядишь, отпала бы охота устраивать на подотчетной территории свои опыты. Вот и сейчас, чувствует мой дух, не без его участия душу-то её возвращают, да меня за ней наблюдать ставят. Точно, никак на моё место Мефодий нацелился. А Клеандра хороша, нечего сказать. Я ж её с таким трудом в забвенье отправил. И как она умудрилась прошение мимо меня подать? Вот уж хвиёна. Все бы ей через голову, да к самому. Стерва. Чувствует дух мой небесный, придется попотеть. Надо бы встретиться с ней до того как час пробьёт...
- Посетитель к вам. - Влетевший ангелочек низко поклонился.
- Ты что из новеньких? - Спросил Петр. - Что-то я раньше тебя не встречал.
- Да уж с недельку. - Ответил тот, не поднимая головы.
- А где Кирилл?
- Так его Мефодий к себе в помощь призвал.
- Ну и тут этот Мефодий постарался. Наш пострел везде поспел. - Выкрикнул в сердцах Петр.
- Так что, посетителя звать аль как? - спросил новоиспеченный секретарь.
- А ты случаем, дружок, не с мефодиевской канцелярии будешь? - Зло зыркнул Петр на склоненного.
- Нет, ваше благородие.
- Какое такое благородие?! Головой треснулся иль как? Недавно что ль прибыл? Замашки как у денщика. Ты брат мой знаешь, какой чести удостоился? Тебя в самое, что ни наесть праведное место служить поставили, а ты...
- Ишь раскудахтался. И давно твоя канцелярия самой праведной стала, а Петр?
Петр резко повернулся, услышав до боли знакомый голос.
- Вспомни дуру, она и появиться, - пробормотал себе под нос Петр.
- Аль не рад меня видеть? - Навстречу ему плыла та, о которой он несколько минут назад вспоминал.
- Клеандра, свет небесный, до чего хороша, прям с курорта...
- Я тебе, мой милый, этот курорт на долго запомню.
- Ну что ты все такая же неугомонная, что же все шишки как всегда мне? Но я покорный слуга твоей неземной красоты, все это время, глотая слезы, молил о твоём возвращении в наше райское гнездышко. Пусто здесь без тебя, и праздник не праздник.
- Что б тебе так пусто было как мне все это время! Что лучшего места для меня подобрать не мог, аль так сильно мешала?
- Ну, дорогая, не будем ссориться. Кто мог подумать, что ты пойдешь, против, самого...- Подняв указательный палец, воскликнул Петр. - Кто же мог подумать, что ты нарушишь клятву, данную ему, между прочим, без принуждения. -Лукаво заметил Петр.
- Ну, знаешь дорогой, это удар ниже пояса. Ведь я от службы-то не отказывалась. Ну влюбилась. Могу я за тысячи лет один раз влюбиться?
- Тоже мне влюбилась, а ты о последствиях подумала, аль так плоть на земле над разумом преобладает? И это в тот час, когда каждый воин Света на счету, перед самой битвой с тьмой. Вот благодаря таким влюбчивым как ты, мы и проиграли это сражение. Ты о чем думать должна была, естественно не о достоинствах в штанах. Тебя зачем в тот тяжелый год в Россию-матушку с Шотландии отправили? Самое ответственное место дали, так как верили в тебя. Сам, - Петр поднял указательный палец - распорядился, мол, она не допустит в России всяких революций и массового уничтожения детей его. Ты куда должна была ехать? - Многозначительно сделав паузу, с пафосом произнес Петр. - В столицу к царю, Гришку растоптать и его место занять и не допустить уничтожения монархии, так ведь, а ты что? Мужика увидала, слюни распустила, да с ним в Малороссию подалась. Так что, тебя за это я должен в твою пухлую попу целовать. Прости меня Господи за слова негожие. Ты ведь там миловалась, а я тут нашу канцелярию после твоих выкрутасов спасал - чуть не расформировали, а меня на землю к большевикам в застенки как ненужный элемент отправить собирались. Мефодий больше всех визжал, что, мол, плохо работают, за своими служащими не смотрят, дисциплины никакой, а все ты. Сколько раз предлагал Мефодию перевести тебя к нему на повышение. Так он, гад, только руками разводил, что, мол, с удовольствием, да, мол, расширение штата не предусмотрено в этом веке за ненадобностью. Ты, душенька, знаешь, что когда о тебе разговор заходит, так все в разные стороны бегут, и опять мне за тебя ответ держать, Сам меня вызвал и сказал, что если и это провалим, то по этапу на Колыму пойдем, хочешь? Хай мене чур карае. - перекрестился Петр.
- Ну, давай, вешай теперь на меня всех своих псов. - Клеандра вскочила, приняв бойцовскую позу.
Петр понял, еще секунда и эта ненормальная вцепиться своими когтями ему в лицо, а когти этой дамочки ему пришлось испытать несколько веков назад. До сих пор помнит подпись на своем драгоценном личике, Петр даже вздрогнул при воспоминании. Надо было срочно спасать положение. Не очень красиво получится, увидь такую картину его новый секретарь. Вот уж порадуется Мефодий, этой дуре-то все равно, она через миг на землю, а ему каково?
-Ну, вот ты опять разгорячилась, ну что за необузданный нрав, - пошел на попятную Петр. - Клеандрочка, давай не будем устраивать ссору, перед подчиненными неудобно. Нам же с тобой работать придется вместе.
- Интересно, какому ослу в голову пришла такая глупая идея, тебя приставить мне в помощь.
- Ты говори да не заговаривайся, - поднял указательный палец Петр. - Указание сверху. - Выдержав многозначительную паузу, произнес Петр. "Можно подумать я без ума от этой идеи. С тобой, что на пороховой бочке сидишь". - В сердцах подумал он, вслух же произнес:
- Ты благодари своего сподвижника Мефодия. Уверен, его идейка была. Вот он и предложил её, где следует. Чтоб мне насолить.
- Ну да, ты у нас один такой, - перебила его Клеандра, - весь осторожный и правильный. Законник ты наш.
-Ты наверно уж подзабыла, милая моя, кто за тебя словечко замолвил, когда ты от своего дружка драпала, грехи свои тяжкие замаливая и всепрощения прося. Забыла, кто первый тебе руку помощи подал и на совете голосовал вернуть тебя на небеса как раскаявшуюся и весь твой род. А ведь если бы не ты со своими дружками, не пришлось бы Всемогущему весь мир по новой отстраивать. Чем вам не жилось во времена Атлантиды. Вам Господь все дал, магии вас людишек обучил, Богов вам дал в помощь, нужды не в чем испытывать не пришлось, законы добра и справедливости исполняй и живи. Твой род на вершине власти был. Вы хранителями равновесия были, и что, это ведь тебе мало показалось. Это ведь за тебя Господь твой род проклял и к дьяволу послал, потому, как тебе всевластия, моя дорогая, захотелось. Это ты прислушалась к Люциферу, на слова его масляные попалась, что большего достойна, ты в рядах чародеев раскол ввела, разделив мир на белых и черных магов, кто душой был крепок, ополчились против тебя. Ты нещадно уничтожала всех неугодных, сколько крови пролилось невинных. Но ты все-равно действовала по принципу "лес рубят щепки летят", не понимая, что каждая щепка, чья то душа. Ваша война магов привела к тому, что даже земля не выдержала. Вы умудрились пустить реки вспять, солнце стало вставать там, где ему садиться должно. Вы нарушили закон природы, пустили время не своим ходом. И не Господь вас наказал, вы сами себя наказали, своей ненавистью. Умудрились срубить сук, на котором сидели. Вы разрушили дом, в котором жили. Но даже после этого Он вас простил, дал еще шанс, забрав у вас магию, оставив только избранным хранить и передавать секрет, тем, кто достоин. Но вы людишки не можете по-другому, как только развиваться на самоуничтожение. Вы другой способ нашли уничтожить свой дом. Уже сейчас на вашей планете дышать можно через раз. Скоро у вас не останется лесов, земля у вас как сыр рокфор изъедена.
-Ладно, забудем. - Примирительно сказала Клеандра. - Время поджимает. Вытащили из забытья и опять сразу в дело, даже осмотреться не дали, так что теперь?
-А, Мефодий значит не ввел ваше величество в курс делов, творящихся на грешной земле? - Язвительно спросил Петр. - Самое что нинаесть логово дьявола. Пока ты в забвенье была, там столько всего произошло. Да что там говорить, сама увидишь. Твои-то ждут тебя не дождутся, чтоб ты им прописку поменяла. Сама ведь наложила заклятия места на свой род.
Клеандра поднялась, разгладила руками невидимые складки на платье и сказала: - Раз уж нам с тобой вместе работать так подскажи...
- Не было печали... Ты у нас умная, вот и думай, - обижено произнёс Петр.
- Ну гляди, тебе первому головы не сносить, если что у меня не так пойдет, обидчивый наш, - произнесла Клеандра.
- Ладно, не кипятись... Там говорят нечисть довела Россию до ручки, скоро как болото станет, жрать нечего, зато вооруженные до зубов, колбасу, говорят, как и водку по талонам выдают - по две в руки.
- Чего? В России водка по талонам?! Во, ужас, вы чего, меня в преисподнюю отправляете?
- Ты не перебивай, а слушай. Нечисть Россию полностью захватила, вся верхушка из преисподней, сами себе медалями все вплоть до задницы увешали, как не день так и праздник. Народ ропщет, опять кровопролитие может случится, эти-то просто так не уйдут, придется их как тараканов морить, всеми доступными средствами. Смотри, если пролетим и воли Всевышнего не исполним, готовь тулуп, на Колыме пригодится,
- Ладно не пугай, Ностардамус до сих пор в Мефодькиной канцелярии, вот и сгонял бы к нему. Насколько я поняла все по его плану исполнилось, вот бы и выяснил с чем нам там придется сейчас работать, а то я смотрю, ты только за свое местечко и держишься, как бы не скинули. Пора бы тебе и курьером поработать, засиделся ты в кущах райских.
- Ну ты мне не указ, дорогая. Ты бы лучше на земле за своей плотью смотрела. Как бы опять твоя очередная страсть нам все планы не испоганила, а то этот твой грешок там внизу хорошо знаком. И не удивлюсь, что тебе вновь подсунут очередного красавца с черной душой и бесподобными манерами. Как с вами бабами трудно работать, как увидали причинное место мужика так голову и потеряли.
- Ой, ладно, загнул ты Петя. Забыл, наверное, кто Адама совратил. Мозги-то вам дали, а нас из ребра сделали. Да только я смотрю вы ими редко пользуетесь. - Парировала Клеандра.
- Вот-вот, я и говорю, все беды от баб.
- Можешь спуститься вниз, служебный лифт, надеюсь, работает? Напросишься там на работу, тебя с потрохами заберут, этакий экземпляр с небесной канцелярии свалился. И резюме писать не придется, профи им нужны, а то работать с отребьем приходиться. Будешь большей шишкой, да и от меня сразу избавишься. Ну что? Вперед?!
- Не успела появиться, а уже когти отрастила. Желчь так и прет. Клеандра, душечка, побереги мои седые пряди, их у меня не так много осталось. Это все на твоей совести.
Но в этот момент все услышали звуки гонга, провозглашающего о вселении посвященной души в новое тельце человеческого детеныша.
- Ну, до встречи на земле, - произнесла Клеандра, покидая канцелярию.
- Эй, Клеандрочка, а теперь какое имя собираешься на земле брать?
Клеандра приостановилась и задумалась, легкая тень пробежала на ее челе, потом махнув рукой, сказала:
- Это раньше я могла выбирать, а теперь, сам говоришь, там непонятно что. А я не успела еще оглядеться, сразу отправляешь в командировку. Какое получу, то и будет.
Петр остался сидеть в задумчивости. "Так, надо бы приготовиться. Это на земле пройдут года, до наступления её часа, а у меня остались минуты. Ох, чувствует мой дух, задаст она мне жару. Ну да ладно увидим, а пока пусть её родственнички примут достойное участие в её детском и отроческом возрасте."
- Ну, началось. - Забегала по комнате мать Клавдии. - Все будет хорошо, это не страшно, у нас в роду бабы сильные, мы сами рожали.
Мать успокаивала Клавдию.
- Вот счас я все приготовлю, воду нагреем ...
- Мам, ты шо с глузду зьихала? - уставилась на мать Клавдия. - Вы что решили, что я рожать дома буду. Иль я вам не говорила, что муж даже слушать не хочет. Мы что, в прошлом веке живем? На нас и так соседи косятся. Мужа моего затыкали, на ведьминой дочери женился... Ой, как больно!
- Не ори, - подала с полатей голос бабка Олеся, даже сейчас в этой древней старухе угадывалась красота прошедших лет и сила духа. По тому как притихли молодухи было понятно, кто здесь главный, и чей голос будет решающим. - Не ты первая, не ты последняя. Все рожают, и ты родишь, еще не время.
- Мам, ну что она все время лезет с нравоучениями?! - Завыла Клавдия, держась за живот. - Скорей беги скорую вызывай, а то я умру!
- Ну кто это придумал, соединить наслаждения с болью? - Мать смотрела то на дочь то на бабку, не зная на что решиться. Ослушаться мать она не могла, но и дочь жалко.
- Мам, - подошла к старухе Соня, мать Клавдии. - Может, правда в больницу? Может, Господу угодно, чтоб она не дома рожала, а...
- Богу угодно рождение этого ребенка. Ладно уж, делайте как знаете. Я молиться буду. Обрадованная женщина быстро метнулась в угол успокоить дочь
- Бабка добро дала. - Произнесла мать, поглаживая дочь по волосам. - Ты потерпи еще немного.
- Да иди же ты поскорей, - заныла Клавдия, согнувшись в очередном приступе боли. - Ба, будь милосердной, помоги снять боль. Ты же можешь.
- Не хнычь. Тоже мне, боль, - бормотала старуха, приближаясь к постели внучке. - Ляг на спину.
- Не могу, - хныкала Клавдия, поворачиваясь, - болит.
- У всех болит, на-ка вот, одень на шею. - Бабка подала внучке медальон на серебряной цепочке. - Пока не родишь, не вздумай снять.
- Что это?
-Оберег на благополучное разрешения младенца, а теперь выпей этот отвар, бабка подала плошку, наполненную теплой похожей на чай с плавающими белыми кусочками какого-то корня. Клавдия нехотя приняла сосуд, но перечить бабке не стала, и отпила.
- Давай до дна пей, а коренья съешь, это белая лилия она тебе при родах поможет. - Прикладывая старческую руку к животу, бурчала старуха. - Эх, шустрая девчонка, наша порода.
- Почему ты думаешь, что девчонка? - Спросила Клавдия, чувствуя как боль мало помалу отступает под бабушкиной рукой. - Может это мальчишка. Мой, мальчика хочет.
- Ты, внученька, не волнуйся, эта ему заменит любого мальчика.
- Ба, ты меня пугаешь, ну почему ты все время говоришь загадками. Мама, как не спросишь, только отмалчивается или говорит, что не время. "Придет час, узнаешь", а когда же он придет?
- Пришел, милая, пришел. Родишь ты в полдень, как планида ее станет. Венера соединится с Солнцем, так что не торопись в свою больницу. А ребенок этот предвестник перемен, вот только хороших или плохих,, только Богу известно. А нам, простым смертным, знать этого не дано. Но силой наделена будет безмерной.
- Что, больше чем у тебя? - Удивилась внучка.
- У меня? - Усмехнулась старуха. - Да я ручеёк супротив водопада, я ветерок супротив урагана. Вот какая честь тебе девочка моя выпала.
Клавдия задумалась.
- Ба, это что же получается, тебе сила дана, матери моей дана, а я не получила силы, зато должна родить ребенка, с такими данными. Нет, это нечестно. Нечего себе счастьечко выпало на мою голову. Это ж как в том анекдоте, упало на нее счастье и раздавило.
- Не богохульствуй, у каждого свое предназначение на земле. У нас с твоей матерью вырастить хорошую мать для этого ребенка, а у тебя стать хорошей матерью для неё. Наш род вечно призван служить Богу. Эту клятву еще Клеандра дала, вымаливая всепрощения Господа для нашего рода.
- А кто такая Клеандра?
- Душа той, которая у тебя сейчас под сердцем.
- Ба, так ты же говорила, что это Катерина?
- Имен может быть много, а душа, деточка, одна. Клеандра или Катерина, самое главное, что душенька ее, нашей спасительницы. Теперь-то мы сможем избавиться от заклятия рождаться в этом месте.
Во дворе хлопнула калитка, кто-то скоро пробежал через двор, в сенях скрипнула дверь.
- Ну вот и мать твоя вернулась. - Произнесла бабка, поднимаясь с постели, на которой лежала Клавдия.
- Ба, не уходи, а то опять болеть будет.
- Не будет пока. И запомни, родишь в полдень над восходящей планетой Солнца и уходящей утренней Венерой, как раз в точке их соприкосновения, в двенадцать часов и одну минуту.
- Мам, ну что ты её пугаешь, - снимая платок, суетилась Соня. - Все дочка будем собираться. Скорую я вызвала, скоро приедут.
- Ну да, смотри, скоро, - пробурчала старуха, - знаем мы их "скоро". Пускай детинка лежит, успеется. Я, Клавдия, скажу, когда собираться.
- Мам, а ты Федьке-то на работу позвонила? - Заволновалась Клавдия.
- Не волнуйся, позвонила, его на месте не было, да сказали передадут. И что за работа у него такая ночами нормальные мужики дома спят, а его ни днем ни ночью найти нельзя.
- Мама зря ты о нем так, он ведь инженер, на нем столько народу держится.
- Вот я и говорю, народу держится, а жену на старух оставил.
Соня суетилась, пытаясь собрать дочь в больницу, бегая по дому из угла в угол, что-то ища, перерывая вещи в сундуке.
- Знаешь, доченька, я тут сберегла кое-что, еще после тебя остались одеяльце и пеленочки. Так я тебе их приготовлю, с собой возьмешь, тут...
- Мама, я в больницу еду. Ты понимаешь? А ты мне вещи двадцатилетней давности всучить хочешь, оставь. Я все с Федором подготовила. Родится ребенок, он забирать будет, привезет.
- А во что его пеленать в больнице будут? - Удивленно спросила мать.
- Ой, мам сразу видно, что ты в больнице не была. Там все дадут, а с собой брать нельзя всё одно всю одежду вернут.
- Там у них Соня коммунизьм, - усмехнулась бабка. - Все общее для всех.
Мать расстроено присела к дочери, ласково погладила по голове, - Доченька может все же решишь дома, а? Тут мы тебе все как следует сделаем...
Дочь приподнявшись посмотрела на мать:
- Мам, ну не те времена сейчас, люди засмеют.
- Ладно, поступай, как знаешь. - Тяжело вздохнула мать.
-Соня, поди сюда. - Бабка долго копалась в складках своей необъятной юбки. Вскоре из многочисленных подъюбников показался сверток. Положив его на ладонь своей старой, но еще достаточно сильной руки, бережно, словно новорожденного, стала разворачивать. На пол упал видавший виды клочок плотной рыжей бумаги, раскрыв взору что-то прямоугольное, завернутое в кроваво-красный лоскут бархата.
- Что это? - спросила Соня.
- Вот и пришло время, - оставив без внимания вопрос дочери, продолжала бабка. - Иди-ка Клавдия сюда.
- Ой, ба, лучше уж вы ко мне.
- Не канючь, не рассыпишься. Уж коли сказала, подойди, так выполняй.
Клавдия нехотя стала подниматься с постели и, поддерживая живот, поплелась к бабке.
- Ну, что еще? - В руке у бабки лежала темная, напоминающая маленькую шкатулку вещица. Но при внимательном рассмотрении никто не заметил ни замков, ни крючков открывающих эту шкатулку.
- Ба, а что это такое? - Заинтересовано рассматривая лежащую на ладони вещицу, спросила внучка.
- Ты все спрашивала, когда все узнаешь. Это ответ на твой вопрос.
- Фу, - фыркнула Клавдия.
- Ты не фыркай, а слушай. - Вытянув руку так, чтоб вещицу могли в тусклом свете лампы рассмотреть и дочь и внучка, бабка продолжала.
- Энту шкатулку на смертном одре Катерина передала моей матери на хранение со словами: "Когда вернусь на землю, мне она должна вернуться, а по этому завещаю хранить в роду, чужим не отдавать, в тяжелые времена о ней забыть и не продавать, потому как ценность в ней огромна, попадет в руки нечисти, будет горя много, сила в ней моя на земле".
- Так это что ж, навроде волшебной палочки? - Спросила Клавдия.
- Ну ты можешь хоть пять минут потерпеть и не перебивать? Чему я тебя учила с детства?
- Знаю, прости бабушка.
- Так чему?
- Старших слушать и не высказывать своего вопроса до тех пор пока тебе не дадут разрешения.
- Правильно дорогая, вот слушай и не перебивай, так как до поры до времени тебе придется головой отвечать за эту шкатулку.
- А долго мне придется отвечать?
- Я сказала, слушать. - Повысила голос бабка. От неожиданности Клавдия отшатнулась, не подержи ее вовремя мать, уселась бы пятой точкой прямиком на стоящий рядом с ней рогач возле печи. Бабка резко взмахнула рукой, от чего в доме закружился маленький смерч, перенеся рогач подальше к двери. И опять в доме наступила тишина, нарушаемая жужжанием мухи в окошке. Стороннему наблюдателю показались бы по меньшей мере странными летающие рогачи и невесть откуда взявшиеся смерчи. Только не этим женщинам, они знали, что бабку лучше не злить, а то эти смерчи покажутся цветочками, не дай Бог ей разойтись. Видывали, знают на что она способна. И больше ни одна не осмеливалась подать голос. Бабка увидала, что ее работа оказала плодотворное влияние, и продолжила:
- Видите на крышке семь знаков, это семь планид. Мать говаривала, что когда энти планиды станут в дом знака Льва, в этот момент вернется на землю ее душа в ребенке девочки. Срока точно никто не знал, и она не назвала, а приказала следить за знаками на шкатулке, так вот я думала это будет моя дочь...
Она внимательно взглянула на Соню.
- ...или ее.
Клавдия поморщилась, но бабка не дала открыть ей рот, остановив взглядом.
- Но кто мог подумать, что эта честь выпадет тебе Клавдия. Но видно Богу угодно так. Мы предполагаем, а Бог располагает.
Вздохнув, она продолжила.
- Хранить тебе придется ее до поры до времени, а когда наступит час, ты сама поймешь, сердце подскажет. Когда это будет не ведаю, да видимо и там, - подняв указательный палец вверх, - не знают, а то бы ужо получила наставление, а посему думаю кумекать будем сами на месте.
Клавдия тем временем с неподдельным интересом разглядывала плоскую на вид с непонятного не то сплава, не то дерева или еще чего шкатулку. Затем подняла голову и, посмотрев на бабку, тихо спросила:
- Ба, а что там внутри, ты часом не знаешь?
- Чего не ведаю, того не ведаю. У матери спрашивала, да она сказала: "Не твоего ума дело". А я так мыслю, она и сама-то не знала.
- И у тебя ни разу за всю свою жизнь не возникало желание посмотреть?
Бабка усмехнулась, две большие складки образовались вокруг её рта, еще больше выделяя тонкие губы. Улыбка больше напоминала оскал хищника, готового заглотить свою жертву, нежели улыбку старушки, одной ногой стоящей на краю могилы. Рассматривая свою бабку, которую видела каждый день, которая вырастила, научила многим премудростям, важным в жизни, сейчас Клавдия увидела как бы незнакомого человека. И вдруг ясно что-то почувствовала, даже сама не поняла что она почувствовала. Круговорот мыслей, сменяя одну другой, закрутился вихрем в её голове, как будто она приподняла завесу, до сих пор скрывавшую личину бабки, и там оказался кто-то другой, совсем чужое ей существо. Сильное, жесткое, какое-то далекое, подавляющее своей волей всех и вся, заставляющее подчинятся ей беспрекословно. Клавдия застыла, ошарашенная таким открытием, поняв, что проскользнула, сама того не ожидая, к ней в душу, и чувствовала себя вором, застуканным на месте преступления. И тут в ее мысли вмешались другие, ей не подчиняющиеся. Она посмотрела на бабку, та, по-прежнему улыбаясь, спросила:
- Ну что? Понравилось тебе увиденное там? Ты, Клавдия, должна понять, какая ответственность ложится на твои плечи, и что вы с твоим мужем только земные родители, давшие новое тело этой душе. Какое оно будет здесь на земле в период ее становления зависит напрямую от вас. Вот поэтому я тебе и показала, какое оно может быть. Что, испугалась свою родную бабку? Это тебе девонька урок, знай, наружность может быть обманчива, а за внешностью может прятаться совсем другая личина. И если вовремя не разглядеть её, беда случится. Вот так.
Бабка замолчала, в наступившей тишине только тиканье часов-ходиков говорило, что жизнь в этом доме все ещё продолжается.
Клавдия даже забыла, что ей вот-вот рожать. Соня, мать Клавдии, сидела с краю лавки, сложив на коленях руки, боясь шевельнуться, и как бы всем своим видом показывая, что она-то уж точно понимает всю важность всего происходящего. Бабка улыбнулась своим беззубым ртом, глядя ласково на внучку. Тем временем маленький прямоугольничек все больше и больше разгорался серебряными точками и, казалось, что они отдельно живут на этой черной блестящей поверхности.
- А теперь отвечу на твой вопрос. Да я тоже была молода, как и ты сейчас, и мне не терпелось посмотреть, что там внутри, хотя мать предупреждала, чтобы я и думать об этом забыла. Но мне казалось, владея некоторыми навыками, я смогу посмотреть, что там внутри. Несколько лет подряд, после ухода матери в мир иной, я всеми доступными средствами пыталась открыть шкатулочку, до тех пор, пока мне однажды ночью сон не приснился...
Бабка замолчала, но никто не осмеливался нарушить тишину, зная, что вскоре услышит продолжение:
- ...так вот, пришла во сне ко мне мать моя, стала здесь у двери и говорит: "Ты, Олеся, зря стараешься, не глупи, не тебе увидеть чужое. Откроется она только хозяйке, а ты не хозяйка, ты только хранитель. Запомни, только хранитель". И исчезла.
- А эти планиды, как ты их называешь, как раз и есть те знаки, которые скажут время открытия этой вещицы? Да? - Спросила Клавдия.
- Нет. Открытие этой шкатулки определит как раз твоя дочь. А это говорит только о том, что ребенок скоро появиться на земле. - Бабка ласково поглядела на притихших потомков. - Всю свою долгую жизнь я время от времени доставала ее, когда рожала твою мать, когда она тебя на свет Божий приводила. Ничего подобного не было. Уж думала, не доведется встретить душу Катерины. Видишь, первый круг образовался, это когда я узнала, что ты у нас тяжелая. И вот заканчивается образование второго круга. Видно, знак на твоем ребенке и сходится.
- Может, ты ошибаешься? - Шепотом спросила Клавдия. Три женщины склонившись, разглядывали вещицу, и каждая думала об одном, что же их ожидает.
Услышав за окнами шум подъехавшей машины, все вздрогнули.