Матроскин, потерявший вдруг равновесие, упал на сверху на... мышь --- нет, не верю, этого не может быть! --- и тут же, сцапав её, смылся в спальню, забился под кровать и на уговоры с угрозами не поддавался. Не выкурила его и магия графа, засылавшего под кровать иллюзию за иллюзией. Когда мы на мгновение затихли, из-под кровати донеслось жадное рычание, а после хруст и чавканье. В этот момент мое сердце остановилось и... снова пошло -- с пробуксовками, дребезгом и скрипом, так, словно я умер и был возвращён разрядами реанимации... По сути, не представляю, что удерживало меня в сознании до последнего. Может, надежда?.. Хотя, скорей всего, шок, затормозивший мои реакции к режиму автомат, отключивший сознание от чувств, позволивший стать, как бы сторонним наблюдателем, трезвым и беспристрастным...
Кот вскоре вылез из-под кровати с довольной мордой, без малейших проблесков совести в зелёных глазах. Похоже, ангельская сущность уже покинула его, оставив оболочку неразумного животного. Я бросился к нему, но видно нечто недоброе в моих глазах заставило кошака срочно броситься в окно. "О нет, как глупо, ужасно, глупо... Что же мне теперь делать?.." -- мысли скользили в голове, совершенно обессиливая. Меня не хватило даже на то, чтоб выглянуть в окно и посмотреть, не разбился ли злодей, хотя очень хотелось... Низменное желание -- наверное, и моя ангельская сущность тоже испарилась, и если я при этом не исчез, то стал обычным ребёнком в необычном мире. Я так погрузился в свои дурные мысли, что когда граф потрепал меня по голове -- неожиданно тепло и сочувственно, -- я подпрыгнул от неожиданности. При этом ожившая вдруг надежда, что это рука Ники, просто так нелепо пошутившей, развалилась, сминая собой плотину, или вернее тонкую грань моего самообладания, и жгучие слёзы полились из глаз семилетнего ребёнка. Дурной сон оказался явью...
-- Абсурд... -- тихо пробормотал граф, совсем не ожидавший такого исхода. Желая утешить, но не находя подходящих слов, ибо никакие слова не могли восполнить утрату, он лишь тихо повторял: -- Всё будет хорошо, всё будет...
И слова эти терзали мою душу ещё больше, словно стервятник, рвущий плоть живого ещё человека. Бессильного, но живого...
-- Пойдём со мной, -- в конце концов, граф взял себя в руки. И попытался взять меня: -- Тебе нельзя здесь оставаться. Пойдём. Тебя ждёт школа, много новых открытий. Мы постараемся найти способ вернуть твою мать...
А вот это уже блеф чистой воды! Такая наглая ложь отрезвила меня. Никто не может научить такому, тут даже некроманты не помогут, разве что духа вызвать, поболтать, и "смотрящий" неизвестно высокого ранга не может этого не знать. Просто в таком состоянии я опасен, и граф искал способ успокоить истерику ребёнка магов. Я умолк. Внешне выглядело так, словно приём этот возымел действие, слёзы высохли, истерический плач сменился ожесточённым вниманием.
Но смысл жизни пропал. Я был Хранителем, но не уберёг, потерял Свою Душу, да ещё так глупо, иначе и не скажешь. Что теперь делать? Что делать ангелу, ставшему человеком?..
...
Странно, но хочется жить.
Да! Нужно жить! Нужно обязательно разобраться в этой истории и найти душу Ники, и спасти ее!
Где-то на задворках сознания ворошилась мысль, что это тоже невозможно, что это лишь попытка оправдать слишком человеческое желание, но я загнал её ещё глубже, чтоб не высовывалась. Собравшись с духом, я посмотрел на графа.
-- Д-дедушка?.. Вы примите меня в школу?.. - -- шмыгнув носом и растерев слёзы, по лицу спросил я. -- Надеюсь, это было убедительно. Только в школе, похоже, мне удастся узнать побольше о мире и, возможно, о прошлом Арники и Влада. Не забыть бы, кстати, его бумаги.
От слова "дедушка" граф дёрнулся и пристально поглядел на меня:
-- Ты действительно Евгений?
-- Да, -- ответил я, изобразив слабое удивление. -- Всё равно выбора у меня нет, я уже просто Евгений.
-- Ничего не понимаю, -- не смотря на слова, глаза графа теплели, постепенно превращаясь в глаза дедушки. -- И всё-таки, неужели я ошибся?.. -- мужчина сокрушённо вздохнул, окончательно преобразившись в нормального человека. -- Пойдём.
-- Я соберусь...
-- Ты... в порядке? -- беспокоится, как бы я не сорвался.
-- Справлюсь...
Граф снова внимательно посмотрел мне в глаза, и решился:
-- Тогда я жду тебя на террасе, -- и вышел, тактично оставив меня одного.
Я взял котомку Ники, верней Арники, хотел было вытряхнуть из неё всё, но рука дрогнула и я, сам не знаю почему, оставил всё как есть, лишь на самое дно засунул рукопись, да сложил плащ с саламандрой. Потом отправил туда же портреты Влада и "меня".
Когда я вышел на террасу, граф уже отдал приказ приготовить карету. Так как сам он явился сюда верхом, в упряжку попали наши лошади.
А возле порога на выходе нас ждал кот с самым жалким видом.
-- Что будешь с ним делать? -- с лёгким беспокойством во взгляде спросил граф.
-- Да что взять с дурного животного, не убивать же... -- я не собирался вымещать злость на коте, но и видеть его лишний раз не хотел. -- Пойдёмте.
***
... Хоть бы этот дурень догадался захватить рукопись и вещи Арники! Это ж надо, он поверил, что я её сожрал. Но лучше уж так, чем раскрыть нашу тайну. А вот насчёт путешествия в стан врага, пожалуй, неплохо придумано. Посмотрим сначала, чем они дышат, а там разберёмся, враг они или не враг.
О! Идут. Что ж, будем давить на ангельскую жалость...
...Что?! Я тебе ещё припомню "дурное животное". И что, вот так и оставите меня тут? Мр-рр! Злодеи! Ладно, мр, я и так справлюсь, хотя внутри кареты было бы удобней. Эх... Хоть бы не потерять мышь по дороге.
... Итак, разбег - готово! Что-то я сегодня часто акробатикой занимаюсь, то по окнам лазить, то на повозки прыгать... О, какое удобное местечко, специально для такого случая устроено. Ну, эгей, залётныя! Мышь, вроде, крепко держится... нет-нет, мр, рано тебе ещё про-шыпатьша, тьфу. Мр, хоть бы и в самом деле не убить дурёху.
... Хе-э-эх... Мр-р-р-р...М-да... с мышью - это она лишнего хватила. Да ещё так глубоко сознание загнала, никаких проблесков - мышь вульгарис. Думал, может, страх быть съеденной проветрит ей мозги, так нет же: убегает, мертвой прикидывается, пищит жалобно... раз даже укусила! А очнуться -- ни в какую. Видать, мр, нужна терапия посложнее...
Ну, ничего, разберёмся! Всё-таки она выжила при встрече двойников... да и так успела натворить дел... Исчезнуть, превратившись в мышь, -- просто нелепо. Она уж если и помрёт, то только с фейерверком. Так что, она ещё вернётся, без вариантов. А мы пока разведкой займёмся -- как раз от подозрений отвертелись. Как знать, может оно всё и к лучшему... Мр-р, э-хе-э-эх... Поспать бы...
***
Сидя в карете, я понял, что теперь мне не избежать расспросов. Граф, сначала усевшийся на козлы вместо возницы, за пределами города перебрался в салон -- видно нанял кого-то извозчиком -- и расположился напротив. Нет, он не набросился на меня с расспросами, даже взглядом не пытал -- устроившись поудобнее, вроде бы даже задремал. Но меня не покидало ощущение затишья перед бурей. Наверняка у него имеются ко мне вопросы, особенно в свете того, что сегодня случилось. Самая же сложная тема -- скитания Евгения... так, во-первых, это мои скитания!
В общем, нужна легенда...
Глядя в окно с тоскливым и отрешённым видом, как и подобает убитому горем мальчишке, на самом деле я лихорадочно соображал, чего бы такого соврать. Путающееся среди моих мыслей, воспоминание о Нике, способное растравить душу, я безжалостно изгонял прочь. Но других, дельных, мыслей в голову не шло, и даже если удавалось, выстроить какую-то хлипкую историю, я тут же её забывал. Ясно было одно: с таким успехом граф раскроет меня легче азбуки. От слишком натужного скрипа голова моя разболелась так, словно меня снова огрели недавним мячиком-"кирпичом". Лёгкая тошнота, головокружение и временная амнезия служили дополнительными признаками верности диагноза...
Стой... Амнезия! Точно!
До момента, когда я оказался на берегу реки в Миргороде, я ничего не помню! Мало того я "забыл" также и о жизни до исчезновения -- так меня не поймать на слове. Отличная легенда, и даже врать не придётся особо. Хм. Кота, пожалуй, я помню оттуда же -- с берега, но он удрал и добрался до Ники... тс! матери, раньше меня. Знаю, что Арника -- моя мама, и что кот -- мой, но откуда знаю -- не помню... Заодно будет повод поинтересоваться прошлым Арники и меня, не вызывая странных взглядов.
И так, легенда готова. Просто и незамысловато.
Но теперь в незанятую голову снова полезли унылые мысли, и граф, словно почувствовав моё настроение, приступил-таки к расспросам, отвлекая от тягостных дум.
Выдав свою нехитрую историю, я попробовал выспросить о моей жизни прошлой, о Владе, и Арнике, но гра... дед (привыкаем), ответил в общих чертах и даже меньше, чем знал я сам... Тогда я заинтересовался ближайшим будущим:
-- Далеко ли нам ехать?
-- Не очень. Первая остановка часов через семь -- место сказочное. А дальше рукой подать. -- Бросив на меня изучающий взгляд, он предложил: -- Приляг, поспи, устал, наверное. Вон, ложи вещи под голову, сидение как раз тебе по росту.
-- Хорошо... -- меня в самом деле клонило в сон, хотя, наверно, это граф позаботился.
***
Когда я проснулся, за окошком серел вечерний сумрак, путавшийся в вековых деревьях. Моя слабая надежда проснуться рядом с Никой рассыпалась в тряске кареты. Причём тряслась она (карета) подозрительно медленно, а снаружи доносился странный шум. Видимо он меня и разбудил. Графа внутри не было. Высунувшись до пояса из окошка в двери кареты, я застал интересное зрелище: лошади медленно трусили по дороге, на взмыленной спине Хитрого хвостом вперёд каким-то чудом удерживался шипящий Матроскин, препятствуя вознице хлестнуть коня плетью. При попытке извозчика переключиться на Шалунью зверь взвился в воздух и перепрыгнул на спину ей. На мой взгляд, когтистый хват кота мало в чём уступал удару плетью, но лошади на эту кутерьму не реагировали вовсе, с шага не сбивались и не ускорялись. Довершал картину абсурда окрестный пейзаж -- дорога змеилась по поросшему хвойным лесом склону ущелья, за вершинами елей виднелись вершины горные, прикрытые рваными шапками снега. Насколько мне помнится, от Миргорода до ближайших гор (Карпатских) -- сутки поездом, а каретой, запряжённой парой лошадей... сколько же я спал?!.
Вслед за отвисшей челюстью под давлением моего тела открылась дверца кареты. И с мелодичным скрипом распахнулась... Может быть, если бы мы поднимались, а не спускались по откосу, мне бы удалось уцепившись ногами придержать дверь, но...
-- А-а-а! -- закричал я, описав четверть окружности, болтаясь в окошке попугаем. Граф (других извозчиков у кареты не было) и кот умолкли и уставились на меня, лошади встали, как по команде. Дверца коварно дописала дугу, припечатав меня к стенке кареты, верней я сорвался за миг до того, как приложился бы к ней лицом. Свалившись на дорогу, я чудом не скатился в ручей, журчащий метрах в пятидесяти вниз по склону...
Не дожидаясь пока я поднимусь, кони снова тронулись в путь. Всё так же не спеша -- нагнал я их без труда. Вид у упряжки был плачевный: что Хитрый, что Шалунья взмокли, покрылись пеной, тяжело дышали, словно перед этим гнали на переделе...
-- Я долго спал? -- спросил я графа с подозреньем.
-- Часа четыре, может, пять...
-- А что за горы? -- смутное сомненье оформлялось всё яснее: это как же нужно было мчаться, чтобы достичь гор за 4-5 часов.
-- Карпаты... -- подтвердил мою догадку он, не обращая внимания на мои ползущие на лоб глаза. На меня он вообще не смотрел, больше интересуясь хвостатым наездником: -- Подумать только, увязался с нами, ещё и с лошадьми спелся...
-- Но кони же не поезд! Вы же их чуть не загнали! -- вряд ли от моих слов у графа взыграла совесть, но он всё же оставил попытки хлестнуть коня мимо кота. Я же бросился их останавливать, но, неожиданно столкнувшись с яростным сопротивлением Матроскина, вспомнил, что лошади после гонки останавливаться нельзя, пока не остынет.
-- Ладно, разбирайтесь, -- раздражённо буркнул граф, -- я спать. Куда-нибудь приедете, разбудите, -- и перебрался внутрь кареты.
-- Ну, наконец-с-то... да не дёргайс-ся ты! -- прежде чем я сообразил, кто это шипит, Матроскин перепрыгнул ко мне на плечо. Там, маскируясь под мурлыканье, он обозвал меня дурнем, бестолочью и Фомой, а так же вкратце поведал о плане действий, пока Ника не вернётся в себя, или хотя бы в сознание. Мне пришлось вслух простить его, не смотря на то, что он дурень и бестолочь, и вообще, скотина бессовестная, и пообещать, что всё-таки его не выгоню и больше не брошу. Сложней всего при этом было скрыть переполняющую меня радость -- Ника жива! Я аккуратно забрал у Матроскина мышь (ума не приложу, как он её не выронил во время своей бравой джигитовки) и спрятал в нагрудный карман рубашки, под свитер и куртку. Тихое, едва слышное тепло моей Души, таящейся в пушистом тельце, возвращало утраченный смысл бытия, и дел у нас теперь ну уж совсем невпроворот.
Помимо поиска способа возвращения Ники, в ближайшее время нам предстояло познакомиться со школой покоя, поискать библиотеки, по возможности разобраться в мотивациях и методах Ока, а так же выяснить, насколько эта организация для нас опасна и какое отношение она имеет к истории с двойниками. И это не полный перечень. Похоже, должность разведчика ко мне прикипает...
Хотя самой насущной проблемой сейчас оказался поиск ночлега -- раздражённый граф похоже не собирался принимать участие в выборе пути, по крайней мере, когда я пытался его разбудить -- проигнорировал меня с тихим храпом. А может и правда устал, контролируя путь и ускоряя поездку. Мы ведь покрыли нешуточное расстояние за такой короткий срок, и без магии тут не обошлось...
Теперь было совсем темно. Хотя над вершиной на западе небо ещё отсвечивало золотисто-розовым, здесь, на тропе, вьющейся средь вековых елей, сумрак сгустился прежде времени, и вскоре планировал перерасти в беспросветную тьму. Лошади, сообразившие, что мы с котом их жалеем, совсем отказывались идти -- мне практически приходилось тащить их волоком. Матроскин командовал с плеча, усиленно делая вид, что помогает мне, но на деле лишь исцарапал мне спину. В конце концов, я устал так, что и сам уже не мог сделать и шага, даже кот заметно скис, свисая с плеча безвольной тряпочкой. А усугублялась ситуация тем, что пока Ника закрылась в мыши, сил у нас с Матроскиным было ровно столько, сколько у семилетнего мальчишки и кота-переростка, я даже взлететь не мог, чтоб осмотреться сверху.
Последнее наблюдение я и высказал вслух, на что кот встрепенулся и ожил, стало ясно, что наглец по-простому сачковал. Этим наблюдением я тоже начал делиться, но Матроскин, совершенно наплевав на мой праведный гнев, выпрыгнул на крышу кареты встал на задние лапы и огляделся, пару раз даже подпрыгнул, вглядываясь вдаль, а потом снова вернулся ко мне на плечо.
***
Как я и думал-- мы совершенно позабыли о законе "не впадай в отчаянье", и впереди обвал, а позади -- мерцают огоньки пропущенного в панике трактира.
-- Да чего ты ерепенишься?! М-рр, не могу же я орать на всю Ивановскую - с плеча же и прошипеть можно!.. Прекрати бить меня по носу! Лучше коней разворачивай, трактир мы позади оставили!.. М-рр! Бестолочь!
В общем-то, пожалуй, я сам должен был держать ситуацию под контролем -- мир-то мне знаком лучше, да и не он отошёл ещё от потрясений, связанных с Никой. Ну да ладно, зато я развлёкся представлением "ЕвгенЕй вместо коней". Которые, кстати, заартачились аккурат, когда мы поворот на трактир миновали.
-- Ну! Ты чего опять дерёшься?! Морда у меня довольная?!! При чём тут лимоны?! Я не люблю лимоны! Ш-ш-ш!!!
***
-- Что за шум, а драки нет? - графа мы все-таки разбудили. -- Почему едем в другую сторону? -- моментально сориентировался он (не иначе, как компас в голове).
-- Да вот -- с перепугу поворот на трактир пропустили, теперь возвращаемся. -- Интересно, он засёк разговорчивого кота?..
-- Ну и как же вы догадались, что пропустили трактир? -- ну вот снова "выкает".
-- Да вот -- успокоился, собрался, забрался повыше, -- старательно игнорирую намёки на "вы", говоря исключительно от себя, -- огляделся и увидел огоньки незамеченного заведения. Огоньки одни на округу, а впереди всё равно обвал и дорога обрывается.
Тем временем, мы подкатили уже повороту, отмеченному, кстати, резной вывеской соответствующего содержания и подсвеченной фонариком. М-да, это же нужно совсем слепым быть, чтобы не заметить. Хотя фонарик, наверно, недавно включили, когда совсем потемнело.
-- Ну, что ж, -- граф выпрыгнул из кареты и присоединился ко мне, с хрустом потягиваясь и разминая затёкшие ноги. -- Поздравляю!
-- С чем? -- что-то меня это настораживает.
-- Вы справились с первым испытанием. Хотя ещё немного - и с треском провалились бы.
Моя правая бровь непроизвольно поползла вверх, а граф продолжил, ещё больше меня озадачивая:
-- Будем считать это первым вступительным испытанием в школу. Учитывая то, что школа не обычная, а Высшая, -- испытания должны быть соответствующими. Это было -- не из простых, допускался даже незачёт. Но зато теперь останется всего два.
Да ну, какое же это испытание (1)? Прозевал поворот -- а потом нашёл. Велика заслуга... На всякий случай, мыслей этих не высказываю, а то ещё что-нибудь выдумает.
_________
(1) Примечание: Уже гораздо позже, после череды событий, связанных со вступлением в школу, после нашего туда зачисления, мы узнали, что карете граф задал направление на опасный участок, оставив себе метку-звоночек за сто метров от места обвала, нагнал на меня панику, использовав гипноз, иллюзии, и чисто психологические приёмы.
Что ж, с испытанием справились действительно Мы: кони, отказавшиеся идти дальше, кот, спохватившийся и осмотревшийся, я... в какой-то степени. Точно! Меня ломало на физическом уровне -- я еле ноги волочил, а назад, кстати, чуть ли не в припрыжку несся, пока в карету не залез. Лошади вообще все понимали, на них гипноз не распространился. А Матроскин лучше ориентируется в мире и его правилах, вот он как раз и догадался, что что-то не так. Только... почему так поздно?! Он что так увлёкся зрелищем "меня против коня", что потерял бдительность? Вот гад!.. Я его точно лимонами накормлю!!!
***
Когда карета въехала, наконец, во двор трактира, или в данном случае правильнее сказать корчмы, была уже глубокая ночь. Настроение графа переменилось: с лёгким, но нескрываемым, недовольством он поглядывал на Женьку и его шебутного кота, из-за которых, как он выразился, они полдня потеряли.
Корчма расположилась в небольшом каменном здании, снаружи казавшемся маленьким дворцом с тремя островерхими башенками, увенчанными шпилями и флюгерами. Вокруг раскинулся рукотворный парк с аллейками и террасами, великолепными клумбами (благоухавшими не смотря на позднее время суток и раннюю пору года) и вековечными деревьями. Всё это феерично подсвечивалось электрическими фонарями и выглядело просто бесподобно. Только измученным дорогой путниками было не до красот -- поесть бы, и завалиться спать.
В зале на первом этаже расположились 7 столиков с резными скамейками для посетителей, за вычурной стойкой пряталась кухня, благоухавшая так, что путники рисковали полностью высохнуть вследствие обильного слюноотделения, если бы заказ выполнили не так быстро. Прислуживала тут молоденькая щупленькая девчонка, видать, дочка хозяина, который, впрочем, самолично принял заказ, поклонился графу, но без благоговения, подмигнул мальчику, и скрылся в недрах кухни.
Учитывая позднее время, выбор был невелик. Путникам предложили подогретое жаркое и кислое молоко, а на десерт -- пирожки с яблоками и ароматный ягодно-травяной чай рубинового цвета. Матроскину на сей раз пришлось удовольствоваться молоком из миски на полу, от обглоданных костей он отказался, написав на морде при этом: "я не ем дохлятину". Оставалось надеяться, что граф не умеет читать по кошачьим мордам и не заподозрит мышкоеда в вегетарианстве. С молоком тоже мог выйти конфуз, если бы Дядя Федор вовремя не попросил у девчушки чистую миску для кота.
-- Цей панскый котык писля иншых котыкыв йисты не буде.
Та прыснула со смеху, всё же обслужила "панского котыка" по-пански и даже поклонилась ему, подавая, что было воспринято котом вполне благосклонно.
Вообще непритязательность графа была подозрительной -- такая важная шишка, а не требует к себе особого отношения. Смотрящего в нём, тоже, пожалуй, не признали, а то чего доброго и коту его на столе накрыли бы.
После ужина, с которым управились довольно быстро и без лишних слов, путники поднялись на второй этаж, где были оборудованы семь гостевых комнат. Граф заказал одну из них, чем очень расстроил заговорщиков, которым было что обсудить. Он, то ли не особо доверял самообладанию мальчишки, хотя тот заметно приободрился с известных пор, то ли просто не посчитался с его правом на личное жизненное пространство.
Хранители, впрочем, недолго переживали, сморенные усталостью. Хотя Дядя Федор утверждал, что Матроскина сморила лень. Зато утром мальчишка проснулся не свет ни заря, когда граф ещё спал, да и котяра дрых без задних ног. Очень хотелось посмотреть на мышь Нику, и попытаться вернуть ей нормальный вид, или хотя бы дозваться до души.
Это желание напрочь лишило сна, и он тихонько выбрался из комнаты и спустился вниз. Корчма безмолвствовала, только во дворе его сонно и вяло, скорей для галочки, облаяла собака. Было ещё темно, небо начало сереть лишь на востоке, сообщая о скором утре. Соловей, спугнутый было лаем собаки, снова залился трелями. Кстати, теперь становилось очевидным, что в Миргороде нам пели отнюдь не соловьи. У здешнего исполнителя голос и репертуар, а так же время исполнения разительно отличались. Начался этот концерт ещё до того, как путники уснули, а трели и переливы звучали просто завораживающе. Отойдя от корчмы на приличное расстояние, добравшись до проплешины на склоне, хранитель огляделся. Взгляд начинающего разведчика отметил, что вокруг не было селения, лишь две срубленных избушки с хозяйственными постройками виднелись неподалёку, да мощёная дорога тянулась куда-то вверх, в заросли вековых лиственных деревьев с прямыми высокими и гладкими стволами, выносившими кроны на добрых 30-40 метров. Дорога не выглядела накатанной, и Дядя Фёдор, памятуя случай с "усадьбой призраков", не стал испытывать судьбу и свернул на узкую, но вполне утоптанную тропинку в надежде, что та выведет его повыше.
***
Уверен, Ника забралась бы на самую вершину, чтобы встретить рассвет.
Тропинка вела меня в выбранном направлении довольно долго, но когда подъём стал слишком крутым, начала забирать влево, ведя в обход горы. Я понял, что она скорей всего выведет меня на другую вершину, противоположную той, на которую я собрался. Такой вариант меня совсем не устраивал -- другая была значительно ниже. Пришлось карабкаться вверх по "бездорожью", пробираясь между стволами деревьев, среди которых встречались истинные исполины в пять обхватов толщиной и высотой, которую страшно вообразить. Деревья тянулись вверх своими гладкими ровными стволами, словно ноги неба или струи застывшего гигантского ливня. Зато подлеска практически не было, лишь изредка на месте поваленного дерева подрастал молодняк, да местами землю выстилали плети ежевики. Чаще дорогу преграждали коряги, или вывороченные с корнем деревья, иногда подъём становился таким крутым, что лезть приходилось буквально на четвереньках, ноги так и норовили соскользнуть по выстеленной изморозью земле, а руки зябли и коченели.
Здесь, на западном склоне горы, рассветом, казалось, и не пахло. Серый сумрак превращал коряги в монстров, тянущих лапы и щупальца во все стороны, цепляющихся за куртку, и норовящих выколоть глаз. И, хоть я и гнал с усмешкой дурные мысли, относя испарину, покрывшую мою спину, исключительно на счет физической нагрузки, когда очередная коряга вперилась в меня желтыми сияющими глазами с вертикальными зрачками и подняла мне навстречу щупальца, сердце моё сбежало из груди куда-то в область пяток и там застыло льдинкой.
-- Р-р-р-р.. мр-р-р, и чего это мы ползём? Разве рождены для этого? - ехидно поинтересовалась коряга, пара щупалец вытянулась к соседнему дереву и поскребла кору когтями.
-- Матроскин! Чтоб тебя подбросило и кинуло! Хорош людей пугать!
Кот огляделся:
-- Не вижу вокруг ни одного человека. Была одна, претендовавшая на сие высокое звание, и та ... обмышылась. Так все-таки, чего ползём? Летать разучился?
-- Не хочу силу на полёты тратить, мало ли как с мышкой сложится. - -- Если подумать, я вообще сильно сомневаюсь, что смогу полететь, пока Ника в таком состоянии, но коту об этом ни-ни. -- Я -- разумный, в отличие от некоторых. А ты, значит, летел?
-- Да, нет. Мне нужды в этом нету. Я, знаешь ли, весьма прыгучий. Мне на эту гор-ру - в два счета! Ну, пока, малявка... -- кот намерился было прыгать дальше, но оглянулся. -- Если хочешь, давай мышку, подвезу. Тяжёлая, небось!
Вот морда ехидная!
Уже читая в моих глазах отказ, кот добавил:
-- Смотри, опоздаешь так -- солнце скоро взойдёт...
Но я всё равно отказался. Не выпущу её больше. Ни за что! Кот махнул хвостом, и был таков...
Хотя небо, в самом деле, посерело почти полностью. Небольшая тучка над нами подкрасилась в золотистый оттенок и так и сияла -- она-то уже встретила солнце. Впору было поспешить. Ладно, теперь уж меня точно не увидят. Лететь я все-таки не буду, но... почему бы не попробовать использовать возможности мира? Попрыгав для разминки, и уже чувствуя, что вполне справлюсь с прыжками-полётами, которые так часто снились Нике, я пустился вскачь, подпрыгивая на несколько метров зависая в воздухе и планируя, выбирая место для следующего толчка. Я даже догнал Матроскина, который издав воинственный мяв, бросился на перегонки, вскоре приноровившись придуманному мной способу, и подзадоривая меня. Мы неслись зигзагами между стволами до свиста ветра в ушах, неслись навстречу солнцу, и какой-то дикий восторг переполнял моё сердце. Похоже, это именно то чувство, за которым так охотится Ника, и оно мне безумно нравится!!!
***
Ощущения так захватили хранителя, что он и не заметил, как мышь выбралась из внутреннего кармана куртки, вскарабкавшись на плечо, где теперь сидела с восхищённой миной, шерстка шла волнами, глаза зажглись огнями, а... язык развевался на ветру, как знамя! -- хотелось бы так сказать, но язык мышь держала за зубами. В остальном же картинка передана точно. И когда друзья вылетели-таки на гору, а поспели они как раз вовремя -- солнце первым лучом показалось из-за снежной вершины, выросшей на востоке, -- восхищённый возглас: "Ха!!!" -- родился всё-таки из недр мышиного горла.
***
Вид, открывшийся отсюда, и правда, захватывал дух -- перед нами раскинулась волшебная картина Межгорья. Поросшие лесом склоны, горы со всех сторон, вершины хребта на востоке были ещё в снегу и золотились лучами просыпающегося светила, внизу застыло горное озеро, проглотившие кусочек неба с той самой сияющей тучкой, что первой встретила рассвет и, желая поделиться впечатлениями, подарила себя зеркальной воде.
Хочется -- подняться выше, ещё выше, заглянуть на едва выглянувшее солнце, окинуть взглядом весь горный край, отразиться в озере вместе с облаком...
Прыжок - и утренний ветер выносит потоками вверх, солнце встаёт куда как быстрее, и уже видно золотые горы за снежным хребтом на востоке. Как красиво!!! И как здорово лететь среди этого великолепия, какой прекрасный сон! И тут странное сомнение проклюнулось в голове: сон ли?..
Вспомнился почему-то разговор с графом Вранским, и последний дурацкий порыв: "Тихая серая...". Я мельком взглянула на руку - красивая блестящая шерсть развевается на ветру...
-- Шерсть?!! Мышь?!! Дура!!! Я всё-таки превратила себя в мышь! Странно, что в летучую... или нет?!
Попытки повернуться и изучить свою спину на предмет наличия крыльев не удались, но взгляд вниз и лёгкий изворот телом позволил рассмотреть хвост. Обыкновенный длинный хвост. Я теперь -- обыкновенная мышь, и совершенно не летучая.
Я и забыла: у летучих крылья -- вместо рук...
Ощущение полёта резко сменилось ощущением падения. Очень резко. Облако внизу приближалось с сумасшедшей скоростью, махонькая точка на фоне его приковывала взгляд -- я всё-таки разглядела своё отражение, вот только вместо восторга -- дикий ужас!
Мыши вроде умеют плавать? Спасительная мысль была отметена -- какое там! С такой высоты -- припечатаюсь об воду блинчиком, даже вякнуть не успею.
Свист ветра, вроде чуть было стихший, снова резанул уши.
Как же я мечтала когда-то прыгнуть с парашютом, попробовать вкус свободного падения. Осторожно, мечты сбываются! Вот тебе и остренькое, ешь, пока не заплачешь.
Но, как ни странно, чувство страха постепенно сошло на нет, наверное, любое чувство имеет предельную точку, выше которой просто отключается. Я даже успела снова восхититься красотами, открывшимися с высоты мышиного полёта, прежде, чем новая пакость напала на меня. Причем, напала -- в прямом смысле слова. Слева засвистело, рассекая ветер, огромное чудище -- рассмотреть я успела только пасть, но она внушила невольный трепет, пробуждая отключившееся чувство, особенно, когда я вдруг оказалась за частоколом зубов. Интересно, и как же хуже: блинчиком об воду или в желудок к чудовищу? На минуту (хотя кто уж тут засекал?) я оцепенела перед неизвестностью, но постепенно слегка оттаяла, отметив полное бездействие - что частокола, что языка, на котором я распласталась, -- меня не пытались пережевать. И надежда снова потыкалась лучиком в мой измученный мозг.
Если меня несут на корм детям, нужно будет только цапнуть чудище за язык, а потом извернуться и убежать. Воображение услужливо нарисовало мне скалу, гнездо и маленьких чудиков в нём, которые подозрительно смахивали на котят.
Тьфу ты, вот же бестолковка! Это же Матроскин -- белым барсом выловил меня, глупую, только я теперь такая мелкая, что Матроскин показался огромным до неузнаваемости. Успокоившись, я решила расслабиться и... принять ванну во впадине языка -- из-за инородного предмета во рту, слюноотделение кота было весьма обильным. Слюну он не сглатывал. Не могу сказать, что меня это сильно расстроило. Шубка, правда, намокнет, ну да ладно.
***
Белый барс поймал безумную мышь практически у самой воды -- лететь ей оставалось всего метров сто, а на той скорости она управилась бы в мгновение ока. Из-за этого приземлиться пришлось внизу, на берегу озера, выпускать из пасти неуравновешенную мышь так скоро Матроскин побоялся. Обратный подъём занял минут десять не меньше, и, когда он добрался до вершины, где его дожидался не находя себе места, Дядя Фёдор... вершина, кстати, имела плешь полонины с крышей стога на четырёх пиках, и сюда вела вполне утоптанная тропинка, видать та самая, с которой не так давно свернул Дядя Фёдор. Так вот, когда барс выплюнул мышь в ладони мальчику, тут же оборачиваясь котом -- и правда, много сил потратил -- мышь не шевелилась.
-- Неужели сердечко не выдержало?!! -- воскликнул бедный ангел.
-- Да тише ты. Я очень устала, -- услышали хранители. -- И укройте хоть чем-то, я только из ванной, а тут ветер...
Спала она недолго - от силы минут пятнадцать, за которые успела пообсохнуть. Проснувшись же, мышь снова не подавала признаков разума, хотя от Матроскина не шарахалась и была вполне себе ручной, с удовольствием сгрызла, кусочек хлеба, припасённый Дядей Федором с ужина, старательно вычистила шёрстку, побегала по поляне, но никуда не убежала.
-- Странно. Она же точно говорила. Да и присутствие Ники сейчас больше чувствуется... Эй, Ника-а! -- ангел в который раз попытался докричаться до неё.
-- Может, она приходит с себя только от страха быть съеденной?
-- Да ну! Ты уже пытался. Да и вообще, смотри: чихать она на тебя хотела.
Мышь, действительно, не выказывала и тени страха, будучи спокойней удава, и никакие действия друзей не вызывали особых изменений в поведении зверька. Разве что лёгкое удивление, когда кто-то из них вёл себя особенно неадекватно.
-- Слушай, может, она придуривается? -- не выдержал Матроскин.
-- Не знаю, -- Дяде Фёдору это тоже уже порядком надоело. Поймав за хвост возмущённо взвизгнувшую мышь, он отправил её в карман, уже успевший стать ей почти что домом.