В это время года дорога к Цалему только именовалась так - сапог с трудом вылезал из чавкающей грязи, и каждый шаг стоил усилий. 'Надо было взять лошадь в гостинице' - запоздало подумалось мне. Но тогда казалось, что добраться до Цалема - пустяк, не займет и часа. Однако город оказался, дальше, чем представлялось, а дорога - тяжелее.
На фоне живописных, невысоких гор виднелись красные крыши города, немного оживляющие скудный осенний пейзаж. Возле дороги, ту и там, темнели прямоугольные пятна перекопанной земли - огороды, над которыми забытыми сторожами реяли тыквоголовые пугала. Издали на пустынной и ровной дороге была заметна карета, застрявшая в грязи. Колеса погрузились по самую втулку в глинистую жижу. Двое мужчин, один по виду кучер, второй, кажется, хозяин, суетились рядом.
- Эй, мужик, помоги! - крикнули мне.
Отчего же не помочь? Мой потертый кофр пристроился на пожухлой траве обочины. Хозяин, господин в хорошем, но изрядно заляпанном грязью плаще, ловко запрыгнул на козлы и взял вожжи, а мы с кучером налегли сзади. Пришлось попыхтеть, пока колеса не вырвались из вязкой жижи. Освобожденная карета, увлекаемая четверкой лошадей, рванулась вперед. От рывка повозки нас с кучером дернуло. Дядька взмахнул руками, пытаясь удержаться на ногах, и клещом вцепился в меня, едва не утащив за собой на землю. Его неловкий взмах сбил с меня шляпу.
- Баба! - с превеликим изумлением охнул он. И тут же испуганно отдернул руки и отскочил в сторону.
Карета остановилась чуть дальше по дороге, поджидая кучера. Дядька кинулся догонять хозяина. Я наклонилась и подобрала слетевшую шляпу. Скомканным платком, извлеченным из кармана, стерла с нее грязь и нахлобучила по самые брови. Карета все еще стояла на месте, и возле нее переговаривались кучер и хозяин, поглядывая в мою сторону. Видно, решили подвезти. Не откажусь.
Богатый господин рассматривал меня с интересом. Красавцем его не назвать, но облик имел приятность. Одет он был хорошо, по моде, но без щегольства. Рыжеватые волосы и усы подстрижены аккуратно, открытый взгляд светлых глаз сразу вызывает расположение собеседника.
- Вы в Цалем? - приветливо обратился он ко мне. - Садитесь, мы вас подвезем.
Кто же не любит кататься в каретах?! Я хотела было согласиться, но увидела внутри девушку - этакую куколку, закутанную в меха, с фарфоровым личиком и вишневым ротиком. Наши взгляды встретились, и она отодвинулась от окошка, откинувшись на диван. Внутри, наверное, тепло и сухо.
Он заметил мой взгляд.
- Людвиг Леманн, - учтиво поклонился и кивнул на карету:
- Моя племянница Ядвига.
Я назвалась. Он еще раз поклонился и распахнул дверцу:
- Прошу!
Куколка внутри торопливо поджала ножки в хорошеньких ботиночках, отороченных мехом, фыркнула и вздернула подбородок. Я взглянула на свои заляпанные доверху сапожищи.
- Я лучше на козлах. Мне привычней! - и запрыгнула наверх.
Людвиг пожал плечами, забрался в карету. Кучер вскочил на козлы рядом со мной. Взялся за вожжи, свистнул лошадям.
- Ты извини, что так вышло! - сказал он. - Не разобрал сразу, что ты баба.
- Привыкши, - откликнулась я.
Дождь, сделав короткий перерыв на сегодняшнее утро, возобновился. Поднялся резкий, холодный ветер. Ледяная вода стекала за воротник, по шее. Я сгорбилась на сиденье, жалея, что отказалась от приглашения любезного господина.
Крыши Цалема приближались медленно. Кучер, дядька разговорчивый, выспросил все, разузнал, что я еду к сестре. Похвалил Тельму и ее деток. Рассказал, что Людвиг Леманн местный землевладелец, богатый человек. Живет вдвоем с племянницей, оставленной на него еще ребенком. Сам кучер служит у Леманна девятый год и обитает во флигелечке господского дома.
Я повидала достаточно городов и городков, чтобы Цалем произвел на меня хоть какое-то впечатление. Он был ровно таким, как представлялось. Этот городок получил известность из-за своих целебных вод. Зимой тут обитало около трех тысяч жителей; летом - много больше.
На улочках, поднимающихся вверх по горе к павильонам с минеральными источниками, карета пошла бодрее. Немногочисленные прохожие жались к стенам домов, спасаясь от вылетающей из-под колес грязи. Наконец, свернув несколько раз, кучер остановил возле двухэтажного дома.
- Приехали! - сообщил он.
Я спрыгнула на землю. Дядька подал мне кофр. Людвиг Леманн выглянул из окошка и сделал ручкой на прощанье.
Дом Тельмы был подобен другим домам в этом городе: вместительный, прочный; отделенный от соседей полосой сухой травы и кустами отцветших роз. С заднего двора из-за невысокого дощатого забора выглядывал краешек маленького фруктового сада.
Служанка впустила меня в дом, особенно не выспрашивая, кто я - привычка к незнакомым людям. Тельма писала мне, что сдает в наем комнаты, и прихожая подтверждала это. Вешалок и подставок для зонтиков вдвое больше, чем нужно для маленькой семьи. Однако, по всему видно, что курортный сезон уже миновал - они пустовали, и только одна из трех занята теплыми детскими накидками.
В прихожую выходили четыре плотно закрытые двери, одна из которых отворилась, и на пороге появилась Тельма. Она застыла, всплеснула руками и бросилась мне на шею, смеясь и плача одновременно. И я тоже почувствовала, как щиплет глаза. Мы не виделись слишком долго - почти двадцать лет, чтобы сразу найти слова, и в первые минуты только обнимались, отодвигались, разглядывали друг друга, и снова обнимались. Лишь спустя какое-то время заметили, что возле нас собрались все домашние. Двое детей: восьмилетняя Мария, хорошенькая девочка в белом передничке, похожая на Тельму, и, Карл, большеглазый мальчик помладше на два года робко стояли возле дверей, рассматривая меня. А рядом с ними умильно улыбалась седая кухарка.
Суета в доме улеглась только к ночи. Детей отправили спать, и дом притих, один неугомонный ветер волком завывал в каминной трубе. Непогода на дворе разгулялась не на шутку. Похолодало, и дождь обратился в снег. Метель разбушевалась, облепляя мокрым снегом окна. Мы с Тельмой сидели у камелька и пили подогретое вино. От углей, подернутых пеплом, шло мягкое тепло. Сестра глядела на угасающие языки огня. Полное и милое лицо ее было печально от воспоминаний, которые мы перебирали. Нас разлучили, когда ей не исполнилось и тринадцати, а я была на четыре года старше. И она рассказала, как вышла замуж, жила, рожала детей и полтора года назад похоронила мужа. Я молчала. В уютном и тесном мире Тельмы не было места для моих историй. Неожиданно сестра спросила:
- А как это, Хильда, - быть охотником на оборотней? Страшно, наверное?
Я отхлебнула вина.
- Не страшнее, чем спускаться в темный погреб.
Тельма испытующе взглянула на меня, соображая, шучу или нет.
- Да ну тебя! - наконец проговорила она и поднялась:
- Поздно уже. Ты, наверное, устала с дороги. Идем спать.
В начале девятого утра я вышла из отведенной мне комнаты, испытывая голод после долгого и крепкого сна. Давно я так славно не высыпалась! За пару дней до моего приезда комнату начали протапливать, изгоняя осеннюю сырость. Тельма позаботилась о постели, и от белоснежных простыней чуть пахло лавандой. Я вела кочевую жизнь, редко задерживаясь где-нибудь дольше месяца, и привыкла к холодным комнатам, отсыревшему белью и гостиничному запаху. Все-таки есть свои прелести и в оседлой жизни.
В столовой я надеялась найти сытный завтрак, а обнаружила плотного господина средних лет с красным лицом и молодого человека в одежде горожанина. Прервав беседу, они обернулись на звук открывшейся двери. Молодой стоял спиной ко мне, и, когда он оглянулся, я увидела приметную, крупную родинку на правой щеке, которая не умаляла его внешней привлекательности. А вот злость умаляла - он выглядел сердитым до крайности. Внезапно открывшаяся дверь в чужом доме такое впечатление произвести не могла, а значит, и причина его злости в том разговоре, который они вели. Я не стала входить.
Сестра нашлась на кухне.
- А! Это Арнульф, мой жилец, - засмеялась она в ответ на вопрос. - Вчера был в отъезде, вернулся утром еще затемно.
И я вспомнила, что слышала стук дверей и шаги в доме, перед тем как служанка зашла ко мне растопить камин.
- А с ним Вилли Миллер, мельников сын. Арнульф с его папашей дела ведет.
Она помолчала, будто что-то соображая, и добавила осторожно:
- Арнульф - солидный мужчина, вдовец и бездетен. Торгует зерном. По осени он частенько в разъездах. Говорит, что лет через пять отойдет от дел и заживет собственным домом.
- Ты что? Сватаешь меня?
- А почему бы нет? - выкладывая свежие булки на тарелку, ответила Тельма. - Он одинокий человек, ты тоже не замужняя....
- Не понимаю, что плохого в том, чтобы выйти замуж за порядочного человека? - пожала плечами Тельма.
- Ничего - если двое не против, но свадьбой принято заканчивать дело, а не начинать с нее. По-моему, между людьми должна возникнуть обоюдная симпатия...
- Как же без нее! - перебила меня сестра. - У меня, к примеру, сразу возникает симпатия, когда я слышу, что солидный, повидавший жизнь и имеющий собственные средства мужчина намерен обзавестись домом и жениться.
- А твой жилец высказывал такое намерение?
Тельма призадумалась.
- Нет, - наконец, признала она, - но о чем еще может думать мужчина в его возрасте и положении? И вот тебе случай: в субботу вечером мы собираемся в 'Короне'. Приглашены скрипач и флейтист. У тебя есть подходящее платье?
Платья у меня не было. Я давненько распрощалась с юбками: не очень-то побегаешь по лесу, цепляясь подолом за сучья. Да и хочешь заниматься мужской работой - играй по их правилам.
- Нету, - она не выглядела удивленной. - Я припасла для тебя отрез сукна, немаркий, в клеточку. Сошьем тебе нормальную женскую одежду.
Глупо спорить с Тельмой.
Сборище в 'Короне' оказалось многолюдным. Тельма тут же перезнакомила меня со своими приятельницами, которых у нее насчитывалось полгорода, и вскоре я запуталась в именах и лицах. Столы из просторного зала таверны вынесли вон, освободив середину. Скамьи и стулья расставили вдоль стен. Светильников в зале явно не хватало, и было темновато, но это не мешало веселиться вовсю. Здесь потчевали бутербродами с копченой грудинкой и соленой рыбой, печеными яблоками, изюмом и сушеными абрикосами, пили крюшон в тонкостенных стаканах из пузатой крюшонницы и морсы.
В толпе я заметила Арнульфа, жильца Тельмы, который беседовал с маленьким и сухоньким господином, доктором, как мне сообщили. Там же я с удивлением увидела Людвига Леманна. Он разговаривал с высоким, диковатого вида мужчиной, заросшим до глаз черной бородой. Этот человек удивительно напоминал медведя, вставшего на задние лапы и надевшего сюртук. Красочная публика в тихом городишке! Я спросила у сестры про него.
- Это часовщик, Барнабас Шварц. Диковатый господин - держится на особицу.
Барнабас и Людвиг развернулись в нашу сторону. Они, видимо, говорили обо мне. Барнабас уставился на меня почти неприлично, пристально и холодно. Я не вызвала у него теплых чувств. Что же, бывает и так! Тем сильнее бросилась в глаза приятность обращения Леманна, который поклонился и улыбнулся мне. Я поклонилась в ответ, и кивнула Тельме на него:
- О, вашими вечерами не брезгуют и землевладельцы!
- И еще как! На крюшон идет вино из его погребов, и музыкантов нанимает он. И к слову, он тоже не женат.
- Ну, надо же! В одном человеке и столько достоинств, хотелось бы послушать о его недостатках.
- Ты опять шутишь, Хильда, а, между прочим, дело-то серьезное! Идем, я познакомлю тебя с Марией и ее братом. Тот, который рядом с ней, - Тельма указала мне на них.
- И он тоже не женат?
- Да ну тебя! - обиделась она и отошла к своей приятельнице.
Любопытные взгляды многих были прикованы ко мне. И эта юбка! Я чувствовала себя не в своей тарелке. Исправить вечер можно было парой стаканчиков крюшона, и я направилась к столу. Случайно или нет, там же оказался Леманн.
- Тебя просто не узнать, - сказал он, обращаясь ко мне с приветливостью и запросто. - Наряд очень к лицу.
- Нет, не очень! Такой наряд идет девочкам, вроде твоей племянницы, - я решила с ним не церемониться, раз он сам взял такой тон. - Это для них выдуманы кружавчики, рюшечки, оборочки, а для таких, как я, вырезают башмаки из дерева.
Людвиг поглядел на Ядвигу, в голубом платье с кружевами и оборками, походившую на яркую летнюю бабочку. Вокруг нее роем вились мужчины.
- Красота - это дар. Но иногда этого недостаточно, - заключил он с непонятной печалью, но тут же улыбнулся и чокнулся со мной стаканом крюшона.
- И чем же не угодила красота? - шутливо спросила я. - Иные все готовы отдать за нее.
Заиграли музыканты, и он, не отвечая на вопрос, предложил:
- Спляшем, как водится?
Я не плясала немногим меньше, чем не носила юбок.
Вечер оказался не так плох, как представлялось вначале. Мы с Людвигом не пропустили ни одного танца, во время коротких перерывов старательно вливали в себя крюшон. Наверное, поэтому мне было очень весело, я позабыла о назойливых приятельницах сестры и неудобстве от юбок. В какой-то момент почувствовалось, что публика утратила ко мне живой интерес, с каким встретила вначале. Только один долговязый выпивоха подмигивал мне кроличьими глазами, стоило наткнуться на него взглядом, и многозначительно кивал на двери. Очутившись рядом с Тельмой, я расспросила ее.
- А, это Йохан Вульф, местный гробовщик и краснодеревщик, - сообщила она. - Но я бы тебе не советовала: он любит приложиться к рюмочке и вторую жену бивал.
Я пригляделась к нему: не случайно же даются фамилии. Хотя в прошлые годы Вульфов так старательно выбивали, что от волка в них осталось одно имя. Он выглядел в меру пьяницей и неудачником в своем поношенном черном сюртуке и стоптанных, разбитых башмаках. Но встречались оборотни, совсем опустившееся в человеческом обличии - тем безжалостнее они были в зверином.
- Ты лучше поощряй Людвига - вот уж блестящая партия, - Тельма не так поняла мой интерес. - Девицы готовы тебе глаза выцарапать - он целый вечер возле тебя крутится!
Сестра переоценивала мои женские чары. Расположение Людвига ко мне походило на интерес к свежему человеку, очутившемуся в довольно замкнутом обществе.
Истинной царицей вечера была Ядвига. Она танцевала нечасто, но с такой грациозностью, что все остальные на ее фоне казались неуклюжими, и я ощущала почти неловкость, когда эта хрупкая девочка оказывалась рядом. Она так и притягивала к себе мужчин, и подумалось, что девицы и их маменьки желают ей скорейшего замужества, чтобы только она перестала мешаться под ногами.
В том, что Ядвига Леманн с легкостью разбивала сердца, сомнений не имелось. Я заметила, какие противоречивые чувства отражались на лице Барнабаса Шварца, следившего за ней из другого конца комнаты. С одной стороны, трудно не испытывать зависть к такому умению внушить любовь мужчине; с другой - подобный дар - проклятье, и часто женщины сами не имеют власти над ним, и он приводит их к печальному концу. Вот и Барнабас смотрел на Ядвигу тяжелым взглядом, и безрадостные мысли бродили в его темной голове.
Часа через три я совсем уморилась от танцев и подумывала о возвращении домой. Воздух в таверне к этому времени стал спертым, тяжелым, и я выбралась на улицу, чтобы отдышаться.
К вечеру выяснило и подморозило. Круглеющая луна высоко поднялась на небе. Темные тени от домов легли на дорогу. И как всегда в близость полнолуния, тревожно стукнуло сердце: что-то будет? или на этот раз пронесет? Смогу ли я равнодушно, как другие, встречать полную луну, видеть в ней только ночное светило, не вспоминая о кровавых охотах? Смогу ли забыть о прошлом и переменить себя? Я приехала в тихий дом сестры в надежде найти здесь ответы. Найду ли?
Хлопнула дверь за моей спиной, и я поспешно отошла за угол здания, подозревая, что следом выскочил гробовщик Вульф. Кажется, он услышал мои шаги, и направился прямиком ко мне.
- Ну, вот мы и одни! - заявил он, без долгих предисловий. - Я знал, что ты отплясываешь с этим франтом Леманном для отвода глаз. Хорошая кобылка всегда чует настоящего мужчину.
- Эээ! Придержи-ка коней, милок!
Он схватил меня за обе руки и потянул к себе. С виду Вульф представлялся худосочным, но оказался сильным.
- Люблю норовистых кобылок, - сообщил он, дыша в лицо перегаром. - Ну, не ломайся!
Я шагнула навстречу и врезала коленом в пах. Вульф пискнул, схватил себя за штаны. На углу таверны под водостоком стояла вместительная бочка, налитая до краев и с тонкой корочкой хрупкого льда. Я толкнула кавалера к бочке, обмакнула головой в воду, разбив лед рожей.
- Охолонись, любовничек! - посоветовала ему, вынимая назад.
Он медленно осел на застывшую землю, хватая ртом воздух. Из-за угла появился Людвиг.
- Хильда! У тебя все в порядке?
- Да вот, человек в бочку ни с того, ни с сего лицом упал, - сказала я, отряхивая руки. - Перебрал, видно.
Людвиг усмехнулся.
- Уже поздно. Мы едем домой, чего и вам с сестрицей желаю.
Он протянул руку и взял меня за локоть.
- На улице холодно, а ты неодета. Замерзнешь.
Делать за углом мне больше нечего, и я позволила себя увести. Не успели мы сделать и двух шагов, как раздался женский визг, быстро оборвавшийся.
- Ядвига! - выдохнул Людвиг и кинулся в темноту.
Убежал недалеко - остановился прямо перед входом трактир.
- Она ждала здесь! - в отчаянии он всплеснул руками.
Из таверны выбегали люди, заслышав крик. На улице цокали копыта лошади - прибыла карета Леманна. Но девушка не откликалась. Вспомнился взгляд Барнабаса. Готова поспорить, что он...
Я не успела додумать до конца, когда из таверны вышел часовщик, в накинутой шубе, судя по меху, сшитой из волчьих шкур.
- Ищите ее скорее! - крикнул Людвиг. - Она не может быть далеко!
Мужчины быстро разбежались по соседним улицам и подворотням. Барнабас остался на крыльце в одиночестве. Он стоял, засунув руки в карманы шубы, и, кажется, не собирался и пальцем пошевелить для поиска Ядвиги Леманн. Но мне уже не было до него дела - раз он тут, значит, не виновен.
Я была согласна с Людвигом - Ядвига где-то рядом. Мы находились от нее шагах в двадцати, когда услышали крик. Что бы там ни произошло, быстро скрыться можно только в одном месте - за другим углом таверны. Перебегай он улицу с девушкой на руках, будь здесь какая-нибудь повозка - мы бы это заметили. И я побежала за угол. Людвиг последовал за мной, или заключив то же самое, или доверившись мне.
И в тот же миг из темноты за углом крикнули:
- Она здесь!
Девушка лежала на земле, раскинув руки. Сначала почудилось, что она мертва. Я наклонилась над ней, нащупала слабое биение жилки на шее. Людвиг стоял за спиной, молча, боясь приблизиться.
- Жива! - сказала я ему.
Он облегченно, с шумом выдохнул.
Кто-то принес фонарь, и при свете стали заметны следы на шее - ее пытались задушить.
Луна насмешливо разглядывала нас с небес.
'Что-то будет', - стукнулось мне в висок.
На другой день заехал Людвиг. Немного посидел с нами, рассказал, что его племяннице стало лучше. Ядвига узнала нападавшего и назвала его имя - Вилли Миллер, сын мельника. Тот, который ссорился с нашим жильцом. На мельницу, стоявшую особняком от города отправились несколько добровольцев во главе с Леманном, но Вилли пропал. Отец его поклялся, что не видел сына со вчерашнего дня, и будто бы удивился, узнав о нападении на Ядвигу. Удивились и братья Вилли, ладные, как на подбор, ребята. Они пообещали сообщить, если он вернется, но слишком надеяться не приходилось - о делах на мельнице ходили разные слухи. Людвиг разослал людей в обе стороны по дороге - предупредить трактирщиков. Расспросил приятелей Вилли, но те ничего не знали и не понимали, почему он бросился на Ядвигу, хотя кое-кто обмолвился, что он приударял за ней.
- У тебя есть опыт в подобных делах, Хильда, - сказал Людвиг в заключение. - Что еще можно сделать?
Я уверила его, что сделано все верно.
- Но что ты об этом думаешь? Какая у него была причина напасть на Ядвигу?
- Оба молоды, и она хороша. Ревность иногда превращает человека в зверя.
Он взглянул на меня тревожно, не удовлетворенный ответом.
- Вряд ли он попробует еще раз, - попыталась утешить я его.
Людвиг качнул головой и попрощался с нами.
На другой день он заехал снова. Новостей о Вилли не привез. Никто не видел Миллера ни в придорожных гостиницах, ни на мельнице, ни в самом Цалеме, но Людвиг не собирался сдаваться.
- Пока его не поймают живым или мертвым, не успокоюсь, - сказал он решительно.
- А что говорит Ядвига? Он пытался ухаживать за ней? - спросила я.
- Ничего такого. Пару раз танцевали на вечерах.
- Значит, она не знает, почему он напал.
- Может, сошел с ума? - предположила Тельма, не отрываясь от вышивания.
- Тогда найдется через несколько дней в лесу.
Людвига это не утешило.
Едва за ним закрылась дверь, как Тельма сказала:
- Знаешь, раньше Леманн так часто сюда не наведывался, - и хитро взглянула на меня.
- Он приезжает, потому что беспокоиться о племяннице и хочет посоветоваться.
- Советы он мог бы получить в другом месте.
- Перестань, Тельма! - я не хотела этих разговоров, но тоже чувствовала интерес Людвига ко мне, и разные мысли невольно лезли в голову. Поощрять несбыточные мечтания не хотелось - после будет больно мне же.
- Ты сама отворачиваешься к стенке, - сестра ловко завязала узелок и зубами перекусила нитку на вышивке. - Если так поступать - ничего не выйдет.
Мне нечего ей возразить. Я не сразу 'отвернулась к стенке'. Была неудачная попытка в юности. Он женился на другой, красивой куколке. И потом, когда я уже стала охотником - еще раз. И этот поступил также. Вот тогда я, утешив себя тем, что попыталась, но ничего не вышло, оставила такие мысли. С тех пор прошло десять лет, и не могу сказать, что сожалею о своем одиночестве. Я перевидала достаточно семейных пар, чтобы научиться ценить свободу.
- Как Леманн беспокоится о своей племяннице, - продолжила Тельма после паузы. - Не о каждой дочери или невесте так пекутся!
- Собственных детей у него нет, и Людвиг воспитывал ее с детства - как же не беспокоиться о ней? А твои слова двусмысленны. Не станешь же ты обвинять его в том, что он хороший, добросердечный человек?
- Его - нет, не стану. Но лучше сбыл бы он ее с рук. Кто пойдет в дом, где уже есть хозяйка? Он дает ей слишком много свободы и в доме, и в обществе.
Я пожала плечами. Это их дело. Хозяйство у Леманна немаленькое, без женского глазу не обойтись. Не Ядвига, родственница и наследница, так экономка получила бы ключи от кладовых.
Вечерело. Луна, большая и светлая, выбралась из-за восточного края горизонта еще в ранних сумерках. Синие тени сгущались и темнели на присыпанной снегом улице по мере того, как опускалась ночь.
Я сидела возле окна с грогом в руках. На столе горела свеча. В доме было тихо: Тельма с детьми ушла на праздник к кому-то из приятельниц.
Обычно три ночи полнолуния я проводила в лесу, выслеживая оборотней. И странно было сидеть в теплой комнате и пить горячий грог, любуясь ранним вечером. Только две недели назад я покинула наш трактир в Аугсбурге, а прошлое уже казалось сном. Под мирной крышей дома Тельмы не было места для погонь, коварных ловушек и длинных ночных засад. Приехав сюда, я хотела только передохнуть от бесконечных переездов и охот, но теперь подумывала бросить прежние занятия.
Утром я проснулась поздно, и неторопливо снимала с волос бумажные папильотки, которыми, как и чепчиками, Тельма обеспечила меня в избытке, когда по лестнице застучали шаги, и сестра ворвалась в комнату.
- Хильда! Ты еще не одета! - торопливой скороговоркой выпалила она и кинулась к моей одежде. - Скорее одевайся!
- Что стряслось-то?
- Там Людвиг Леманн, Хильда! Зовет тебя вниз. Быстро давай собирайся!
- Что ему понадобилось в такое время? Он объяснил?
- Ах, Хильда! - всплеснула руками Тельма. - Неужели не понятно, зачем он явился?!
Я уверила ее, что мне непонятно.
- Какая ты глупая! Он собирается сделать тебе предложение!
И опять зачем-то ухватилась за кофточку и стала пересматривать ее.
- Тебе лучше спуститься вниз, Тельма, - посоветовала я. - И сказать Людвигу, что я сейчас выйду.
Тельма бросила кофточку, всплеснула руками и помчалась вниз. Я посмотрела на себя в зеркало. Лицо не блещет ни красотой, ни свежестью. Широкие скулы и крупные черты в окружении дурацких кудряшек, подходящих к моему лицу, как к корове седло. Я постаралась пригладить кудри, заплела косу и спрятала ее под чепчик. Зачем я только послушалась Тельму? Зеркало отразило немолодую женщину с обветренным лицом и ширококостной фигурой. Племянницу Людвига зеркало, наверное, никогда не подводит.
Людвиг стоял возле окна гостиной и смотрел на улицу. Он так и не снял плащ. Тельма сидела за столом. Они молчали. Похоже, попытка разговорить его ни к чему не привела.
Я вошла, и он устремился ко мне навстречу, схватив за руку.
- Хильда, умоляю тебя, поедем ко мне! - произнес он с мукой в голосе.
Тельма даже рот приоткрыла от удивления, хотя сама только что толковала мне о предложении. Видимо, оно ей показалось слишком уж поспешным.
Я стряхнула его руку, подошла к столу, отодвинула стул, села, не произнеся ни слова.
- Хильда, прошу тебя! - с отчаянием проговорил он. - Я почти всю ночь не спал! Кто-то ломился к нам в дом, а с утра мы нашли волчьи следы! Это Вилли, я знаю. Он оборотень и хочет навредить Ядвиге!
Тельма сидела рядом, и ее лица я не видела, но слышала длинный разочарованный выдох.
- Хорошо, поедем, - согласилась я.
Не могу сказать, что предложение спасти покой Ядвиги обрадовало меня. Сколько уж раз случалось, что, кидаясь защищать таких вот куколок, я оставалась ни с чем. И в том, что возле его дома бродил оборотень, уверенности не было. Поместье располагалось за городом, и в ночи волки вполне могли заглянуть на скотный двор. И что значит 'ломился в дом' - тоже не ясно. Людвиг мог и преувеличить, тревожась за Ядвигу.
- Я подожду тебя в карете.
Он поклонился Тельме и быстро вышел.
- Вот тебе и раз! - протянула сестра.
- Он, и точно, сделал мне предложение, только ты не угадала какое! - рассмеялась я.
- Ой, да ну тебя! - отмахнулась она.
Поместье Леманнов находилось в четырех милях от города. Предки Людвига облюбовали для жилища гребень холма, откуда открывался живописный вид на Цалем. Мы проехали через обширный парк, присыпанный снегом, и неохватные липы простирали над дорогой толстые ветви. Наконец, копыта лошади звонко застучали по мощеной камнем площадке. Двухэтажный, длинный дом из бурого песчаника выглядел мрачновато и загадочно - как и положено старинному семейному гнезду.
Людвиг, снедаемый беспокойством, выпрыгнул на ходу, не дожидаясь, пока карета остановится. Он нетерпеливо подал мне руку и сразу повел за дом, к погребам, скотному двору и птичнику.
- Вот посмотри! - он указал мне на четкие следы от лап. - И вон там.
Подобрав юбку, я присела на корточки, рассмотрела отпечаток на снегу. Перебралась ко второму, затем в то место, которое он указал. Зверь, кем бы он ни был, приходил один.
- Что скажешь? - нетерпеливо спросил Людвиг.
Я поднялась.
- У крыльца тоже следы есть?
- У задней двери.
Людвиг жестом указал на нее.
- Пройдем по следам, - предложила я.
Возле скотного двора снег утоптали плотно. Зверюга искал вход, но, дверь оказалась под замком.
- Оборотень?! - тревожно спросил Людвиг.
- По следам не определить. Но если волк, то матерый одиночка. Обнаглеет - беда всей округе.
Людвиг тряхнул головой - волки его не интересовали.
- Почему ты думаешь, что это оборотень? - осторожно задала я вопрос. - Есть какие-то сведения?
- А кто еще?! - нервно, почти срываясь на крик, ответил Людвиг. - Он напал на Ядвигу, и в первую же ночь полнолуния пришел закончить дело.
- Обычно оборотни не вламываются в дома. Проще подкараулить добычу в лесу или на дороге, - мне быстро сдаваться не хотелось. Стоило ли ехать в тихий городок, чтобы и здесь встретиться с оборотнем?
- Я хочу, чтобы ты пожила у меня, пока все не проясниться, - Людвиг остался глух к моим возражениям.
Подумав, я согласилась. Мне не привыкать перебираться с места на место. На этот раз даже не предлагают ехать на другой конец страны - четыре мили не расстояние. И отлучка из дома сестры долгой не будет. Пройдут три дня полнолуния, и все возвратиться к прежнему.
Людвиг отправил слугу к Тельме с поручением привезти мои вещи, и повел меня в дом.
- Что можно сделать? - спросил он.
- Для начала предупреди своих арендаторов. На волка нужно устроить облаву. И собаки. Нужны злобные дворовые собаки.
Мы подошли ко входу, и Людвиг, открыв двери, пропустил меня вперед. Тут же навстречу хозяину со звонким лаем выскочили охотничьи псы и запрыгали вокруг, виляя хвостами.
- В гостинице на дороге есть огромный злобный пес. Пошли за ним, - сказала я, оглядев поджарых легавых.
- Пошлю сейчас же, - Людвиг кинул собакам угощение из кармана плаща. Заручившись моим согласием, он видимо успокоился, и превратился в любезного хозяина.
- Я примчался с утра, и ты не успела позавтракать. Сейчас мы исправим это упущение, а после я покажу тебе дом.
Это было самое настоящее фамильное гнездо Леманнов. По стенами висели потемневшие портреты предков. Перила на узких крутых лестницах лоснились, отполированные руками прежних жильцов. Дубовые ступени скрипели под ногами. В небольших комнатах, обставленных старинной мебелью, что-то вздыхало, шуршало и колебалось пламя свечей от неощутимых, мимолетных сквозняков. Имея малую толику воображения, можно увидеть бледное привидение грешной прабабушки. И Людвиг любил этот дом таким. По всему видно, что он не стеснен в средствах, но не менял в нем ничего. Исключение составляла гостиная, принадлежавшая Ядвиге. Он не посчитался с расходами, угождая племяннице, выписал современную мебель из столицы, и пианино, как гласила о том надпись, принадлежало работе известного венского мастера.
Мне выделили комнату возле хозяйских покоев. Людвиг велел растопить камин, и когда я поднялась наверх вместе со слугой, привезшим мои вещи от Тельмы, комната уже прогрелась и выглядела уютно тесной.
До обеда я успела разобрать саквояж, порадовавшись предусмотрительности сестры, которая положила новую рубашку и жилетик. Мои наряды будут выглядеть бедно на фоне платьев Ядвиги, но все же это не заношенные рубашки с неотстиранными пятнами. Затем, надев плащ и шляпу, обмотав шею длинным вязанным шарфом, я выбралась на улицу - пора осмотреть окрестности.
Парк был обширен. Два часа понадобилось, чтобы обойти его по окружности. Леманны, как видно, отличались мечтательностью и любовью к долгим прогулкам - ухоженные дорожки затейливо вились среди раскидистых деревьев. Между Цалемом и поместьем лежали поля, с вкраплениями небольших рощ. Со стороны гор - леса, спускавшиеся по отрогам, граничили с парком. Вдалеке торчали голые скалистые вершины с мазками ледников.
Внизу, у подножья гор, в Цалеме, днем снег таял, обращаясь в грязную кашу, но здесь холоднее, и землю выбелило. От леса парк отделялся лугом, и я заметила следы крупного волка на непримятом снегу.
Когда я возвращалась к дому, из гостиницы как раз привезли пса. Это был не очень высокий, мохнатый кобель с мощными лапами и злобными глазами. Пес, очутившись в незнакомом месте, рвался и заходился хриплым лаем. Работник едва удерживал его на толстой цепи.
- Ты можешь вернуть пса назад через пару дней, - сказала я, приближаясь к Людвигу, который на безопасном расстоянии любовался приобретением.
Леманн посвистел и кинул псу кусок мяса. Тот сожрал его, но крыситься не перестал.
- По всему видно: он устроит нам веселую жизнь. Никогда не видел такой злобной твари.
Людвиг снова посвистел и кинул мяса. Пес опять перехватил его на лету и проглотил, не разжевывая.
- Но, может быть, мы поладим, - добавил он, отправив в ненасытную утробу третий кусок. Напрасные иллюзии: пес не проявлял признаков благодарности за угощение. Людвиг повел работника на задний двор - привязывать собаку. Я вошла в дом и, сняв плащ, с удовольствием присела погреться у растопленного камина в столовой. Домоправительница, седая и бледная особа в сером платье и смешном чепце, уже начала накрывать стол к обеду. На меня она неприязненно косилась, но к таким взглядам не привыкать. Прислуга зачастую больше кичилась древностью рода и богатством, чем сами хозяева.
- Обед будет подан ровно в четыре, - сообщила она мне высокомерно. - Это через четверть часа. В доме принято переодеваться к обеду.
Намек очевиден. Я подхватила плащ и поднялась к себе в комнату, еще раз возблагодарив сестру за сообразительность. Мое переодевание много времени не заняло. Я переменила рубашку, зашнуровала жилетик и оглядела себя в зеркало. Обнаружилось, что в блужданиях по парку, испачкался подол юбки. Этот досадный промах не ускользнет от цепкого взгляда домоправительницы и даст новый повод к осуждению. Я попыталась оттереть грязь. И вдруг поймала себя на мысли, что, даже бывая в замках, не столько беспокоилась о своей одежде. Неужели меня заставит трепетать строгая домоправительница Леманнов и белолицая куколка Ядвига? Эта мысль меня отрезвила, и я оставила юбку в покое.
Спустившись вниз за несколько минут до четырех, я обнаружила Людвига возле дверей в столовую. Он, как всегда, любезно провел меня к столу и усадил.
Ядвига появилась ровно в четыре. Ее палевое платье, отделанное черными кружевами и украшенное драгоценной брошью на вороте, достойно бы выглядело и на королевском обеде.
- Нам надо чаще созывать гостей, - заметил Людвиг с улыбкой, помогая ей сесть к столу, - а то ты хватаешься за любой повод показать себя.
Ядвига ничего не ответила, только бросила на него короткий взгляд из-под длинных ресниц.
На второе подали жареное мясо. Куколка следила за мной: управиться гостья с вилкой и ножом? За двадцать лет в каких только домах мне не приходилось обедать. Охотник, если он был подходящим природным материалом, с годами обтесывался, привыкая обращаться в разном обществе. Но этот насмешливый, подстерегающий взгляд не располагал к непринужденной беседе, и за столом говорил сам хозяин, а мы с Ядвигой отделывались короткими 'да-нет'.
- Как тебе понравился наш дом? - поинтересовался Людвиг.
Я пожала плечами, обведя взглядом мрачноватую столовую.
- Сейчас так уже не строят.
- Хочешь сказать, что комнаты тесноваты, - без обиды спросил он. - У меня были планы кое-что переделать, но рука не поднимается.
- Тесные комнаты, узкие лестницы и потайные ходы, - продолжила я, имея заднюю мысль.
- О, да! Помню, как разыскивал в детстве потайные ходы - результат ничтожен. Легенды ходят, но так ничего и не довелось найти.
- А есть старые планы постройки?
- Были. Кажется, я видел их в архивных документах. Тебе они нужны? Покажу вечером. Правда, я, когда собирался перестраивать дом, пользовался планами моего отца. Тот тоже собирался, но так и не взялся за это.
После обеда Ядвига сразу же поднялась к себе. Людвига заняли арендаторы, явившиеся расспросить о волке, а я оказалась предоставлена самой себе до самого вечера.
Чтение никогда особенно не увлекало меня, поэтому я взяла в библиотеке альбом с литографиями и устроилась в столовой возле камина, поделив время между разглядыванием видов Италии и дремотой. Экономка смилостивилась, когда в камине дрова превратились в остывающие угли, и принесла свечу, правда, всего одну. Ее шаги разбудили меня. Я лениво перелистнула страницу альбома, рассеянно взглянула на изображение Везувия, которое могла сравнить с оригиналом, и снова погрузилась в дрему. Спустя какое-то время раздались легкие шаги - заглянула Ядвига, увидела меня и прошла в библиотеку, находившуюся рядом со столовой. Наверное, взяла там книгу и вернулась к себе в комнату.
После этого тишину дома долгое время ничто не нарушало.
Когда из-за горизонта появилась луна, я окончательно проснулась. Взяв свечу, поднялась в свою комнату, поменять юбку на удобные штаны. Кто знает, что принесет эта ночь! Спустившись вниз, застала в комнате Людвига.
- Как раз искал тебя, - сказал он. - Пойдем в кабинет. Я поищу старые планы.
Кабинет одновременно служил и библиотекой. Тут Людвиг проводил большую часть дня, занимаясь делами, чистя охотничьи ружья или бездельничая за стаканчиком вина.
Книг у Леманнов было не слишком много - один шкаф. Из них больше всего новых романов, которые, несомненно, читала Ядвига. Зато в соседнем шкафу отличная коллекция ружей и пистолетов, заботливо собранных еще дедом нынешнего владельца поместья. Значительную часть третьего - занимали семейные архивы. Леманны хранили все письма, вплоть до любовных цидулек двоюродной бабушки. На альбомах и коробках заботливо проставлены годы, и Людвигу не пришлось долго копаться в пыльных пожелтевших бумагах. Он вытащил на стол коробку, перебрал ее содержимое, затем еще раз.
- Вот удивительно! - произнес он с легкой растерянностью. - Я могу поклясться, что видел его лет пять-шесть назад. А теперь его нет! Наверное, этот ученый, собиратель древних сказаний. В прошлом году жил у нас три месяца, копался в архиве, интересовался местными преданиями.
- В таком старом доме всегда есть фамильные привидения или скелеты в шкафу....
- Нам не повезло, - улыбнулся Людвиг, - наша семья не обзавелась ни теми, ни другими. А ведь, действительно, упущение - гостей позабавить нечем.
Я не сумела скрыть разочарования, и Леманн рассмеялся.
- Ничего, уверен, твоих историй хватит на нас двоих.
Свои истории рассказывать я не любила - они кончались грустно. Ведь это чей-то обман и поломанные судьбы близких, а в финале - смерть. Иметь оборотня в роду не так-то весело, и я знавала семьи, жизнь которых разрушила эта правда.
- А позднейший план дома есть?
- Да. Он в моих бумагах.
Людвиг вытащил план из ящика и разложил его на столе. И долго думать не надо, чтобы понять - план не полон. Потайной ход в доме имелся. Интересно только, как в него попасть. На это в чертеже нет и намека. Хотя не обязательно, что подробности пригодятся, но лучше знать заранее. Был как-то случай, когда оборотень буквально выскочил у меня за спиной, пробравшись через потайной ход в камине. Правда, там оборотень и хозяин замка оказались одним и тем же лицом.
Людвиг вернул бесполезные бумаги в стол и вынул из другого ящика прямоугольную бутылку толстого зеленого стекла.