Большая серая ящерица метнулась из скального провала и застыла на горячей шершавой поверхности камня. Больше всего на свете ей хотелось слиться с камнем, стать невидимой для врага хотя бы в первую минуту. Горловая артерия пульсировала с бешеной частотой, и ящерице стоило немалых трудов замереть, повинуясь древнему инстинкту. Неподвижные глаза отчаянно вглядывались в склон, усыпанный ржаво-черной породой. Тишина не могла обмануть ее. Так уже бывало. Раскаленный воздух вспарывается беспощадными зубами, возникающими из пустоты, скованные ужасом мышцы тела, и чернота пасти, с которой не сравнится и самая глубокая расщелина. Ящерица знала, что в пустыне выживают терпеливые, способные растворяться среди песка, чьи лапы не оставляют следов, а кожа темная и прочная, совсем как эта скала, покрытая паутиной трещин.
Ящерица сидела спокойно. Вдруг ее голова дернулась направо. Где-то далеко началось движение, пока беззвучное, выдававшее себя едва заметным колебанием воздуха. Она сбросила оцепенение, впитывая малейшие признаки опасности. Что-то большое двигалось к ней, гораздо больше змеи или хищной птицы. Чужой запах донесся из-за скалы, мерные удары сотрясали сухую почву.
Когда караван, состоящий из трех верблюдов, спустился с холма, ящерица исчезла, как испаряется роса под лучами яростного солнца.
Рядом с вожаком каравана, могучим верблюдом по имени Адом, шагал мужчина лет тридцати пяти. Платок из грубого холста покрывал его голову, оставляя открытым обветренное, привыкшее к невзгодам, лицо. Грязный от крови и глины халат был перепоясан веревкой, на которой болтался филистимский кинжал в кожаных ножнах. Облик мужчины выдавал в нем чужеземца, и хотя одежда обветшала в пути, запавшие глаза светились непреклонной волей и страстью. Мужчина облизал спекшиеся губы и обратился к своей спутнице, сидевшей на спине Адома:
- Остановимся здесь. Скала защитит нас от ночного ветра. А эти деревья, - он кивнул в сторону нескольких чахлых сикомор, растущих в лощине, - указывают, что желтый вади наполняется потоками в период дождей. Я поищу там воду.
- Хорошо, господин мой, - хрипло отозвалась женщина, укутанная до глаз в серые от пыли одежды. - Нам не помешал бы глоток воды, особенно Моше. Она озабоченно посмотрела на младенца, спавшего у нее на руках.
Мужчина освободил верблюдов, давая животным отдохнуть после трудного дневного перехода. Один из них тотчас лег возле скалы, не имея сил спуститься к вади.
- Господь всемогущий, не хватало только, чтобы он околел, - сказал хозяин каравана. Глаза верблюда, полные смертельной тоски, отражали лицо человека, склонившегося над ним.
- Эй, Горбач, ты же не бросишь меня посреди пути,- сказал Захария. - Помнишь, я кормил тебя молоком, когда Старую Верблюдицу задрали волки и ты кричал от голода. А помнишь Мамшит, когда разбойники-бедуины напали на нас, и ты бежал как выпущенная из лука стрела, легко оторвавшись от погони? Наша цель близка, у нас будет вдоволь питья и корма. Я обещаю тебе, дружище.
Он отвернулся, чтобы не видеть мутной слезы, катившейся по морде верблюда. Тени легли на пустыню. В остывающем воздухе холмы казались нежно-фиолетовыми. Порыв ветра донес вой шакалов, вышедших из нор на вечернюю охоту. Женщина разожгла костер у подножья скалы и помешивала деревянной ложкой нехитрое варево. Захария поднялся из лощины с охапкой веток. Подпитав огонь, он присел на теплый камень, прикрыв глаза, потому что измученное тело требовало покоя.
- Нет воды.
Женщина долго не решалась окликнуть его. Спали верблюды, нехорошо хрипел Горбач и дух пустыни носился над холмами.
- Он вряд ли доживет до утра,- сказала женщина. И так как ее муж не отвечал, она повторила громче:
- Я говорю, околеет Горбач. Если не ночью, так завтра наверняка.
- Мы пойдем дальше с двумя верблюдами,- сказал Захария, не открывая глаз. - Мы будем идти, даже если все они сдохнут.
Женщина оглянулась на своего сына, который захныкал в тростниковой люльке.
- Ты же знаешь,- начала она,- мы давно вместе, с самого Ашшура. Там я оставила свой дом и родню, и пошла за тобой, как была, в одной накидке. С тех пор я благодарю Всевышнего за каждый прожитый день, мой господин.
- Ты хочешь спросить, где та земля, текущая молоком и медом, о которой я говорил? Где пальмовые рощи с гроздьями сладких маленьких фиников, где склоны, поросшие виноградной лозой? Все это рядом, моя верная Рут, я чувствую, мы на верном пути.
- Силы наши убывают. Дойдем ли? - спросила женщина.
Захария дремал, прислонясь к скале. В темноте выли шакалы.