Аннотация: Рассказ о человеке, который пытался правильно понять те Знаки, которые ему посылались Свыше. Однако, возможно, что он ошибался...
Знаки на нашем пути
1.
Володя Грановский за свою жизнь (она, надеемся, будет ещё долгой) попробовал жениться два раза. Первый раз он буквально сбежал из-под венца. А второй получилось сложнее.
В детстве Володя любил книжки, театр и возиться с разной техникой. В пионерлагере он торчал целыми днями в радиорубке и сыграл роль Старика в спектакле "Сказка о рыбаке и рыбке". С девочками Володя в школьном возрасте дружил, но не очень масштабно. Скорее приглядывался.
После школы Володя поступил в институт, правда не сразу. Когда он поступал первый раз, то был ещё Грановским, и один доброжелательный профессор ему объяснил, что как Грановский он в данный конкретный институт никогда по конкурсу не пройдёт. Володя был смышлёный молодой человек, взял фамилию матери - Григорьев и поступил на следующий год на выбранный факультет. Он усердно учился, участвовал в научной работе при кафедре, а в общественной участвовать не захотел. Ему было уже объяснили, что если он и дальше не захочет, то об аспирантуре ему придётся забыть, но тут грянула перестройка.
А потом Володя и сам расхотел идти в аспирантуру: родители у него были уже немолодые, зарабатывали мало, а детей у них было двое, и второй сын был инвалидом I группы. Володя пошёл трудиться в НИИ. Его начальник, большой оптимист, занимался астрологией и курил "Беломор". Он высчитал по положению звёзд, что их НИИ вскоре развалится, и тот, действительно, вскоре благополучно развалился. Но немного раньше Володя понял, что от астрологии, которой было увлёкся, и табачного дыма он сам развалится, и ушёл преподавать математику в православную гимназию.
Когда Володя ещё трудился в НИИ над турбинами, он однажды случайно услышал, как за его спиной две лаборантки шептались: "Вот жиды, сидят на тёпленьких местечках, пока мы, православные, на них вкалываем. Креста на них нет!".
Действительно, крестов никто из Володиных близких не носил и церковь не посещал. Родители были обычными советскими людьми, а бабушка до самой смерти оставалась убеждённой атеисткой, и, помирая, всё твердила: "Ничего там нет!" Но иногда в дом приходили знакомые, которые рассказывали о церкви, и говорили, что настоящая сегодня - только катакомбная, и то хороших служителей очень мало. Но всё же есть. Вот, к примеру, взять отца Александра Иня, - очень душевный батюшка.
И настал момент, когда Володя решил окреститься. Перед этим он собрал все свои астрологические книги (в том числе и купленные в Париже) и бросил в мусоропровод. Хотя к любым книгам Володю в семье с детства приучали относиться уважительно.
Так раб Божий Владимир начал в некотором смысле новую жизнь. В гимназию его пригласили всё те же старые знакомые. Они как-то дружно решили, что пора выходить из катакомб и заниматься воспитанием подрастающего поколения. Дети Володе нравились, с ними было легко. Немного сложнее оказалось с православными матушками-учительницами. Они, в отличие от лаборанток из НИИ, совершенно не замечали во внешности Володи семитских черт и любили в его обществе посетовать на засилье в образовательной системе еврейского элемента. "Только мы с вами, Владимир Аркадьевич, и печёмся о благе отечества...".
Отец-настоятель к Володе тоже благоволил. Сам он разрывался между приходом и гимназией, и со временем получилось так, что Володя из учителей перекочевал в "замы".
Так что работы хватало. Но однажды Володя понял, что с личной жизнью тоже пора что-то делать.
В ранней юности он был влюблён в одну еврейскую девочку. Она писала пронзительные, ни на чьи больше не похожие стихи, а со временем даже стала профессиональным переводчиком. Но к Володе испытывала исключительно дружеские чувства. "Ты - тонкий, умный, несчастный, - говорила она ему, глядя в его карие близорукие глаза, - но я тебя никогда не полюблю. Понимаешь, это от Бога, этого нельзя заслужить". Потом она вышла замуж за человека, который был на десять лет её старше и занимался книжным бизнесом. Когда конкуренты его подстрелили из снайперской винтовки, оставив на всю жизнь калекой, она взяла все заботы о муже в свои руки, хотя для этого ей, кажется, даже пришлось забросить поэзию.
2.
Так, без всякого специального образования Володя сделался вторым человеком в гимназии. По долгу службы, хотя и не всегда по велению сердца он продолжал общаться с педколлективом. Володя давно заметил, что хотя православные матушки строго придерживаются постов, но зато по праздникам столь же свято блюдут традицию винопития. Сам Володя к ней приобщался с немалым трудом, батюшка Георгий его даже пару раз зело журил "за уклонение". Однажды в святую неделю стойкий трезвенник сподобился-таки на пару рюмок водки и стал несколько оживлённее обычного.
Рядом с ним за столом сидела молодая учительница из начальной школы. Володя всё вспоминал, как же её зовут? Девушки с такими плавными чертами и румяными лицами обычно носят имя "Настя". Выяснилось, что Лена. Соседка оказалась словоохотливой, и во время разговора всё время прикасалась к руке собеседника. Обычно Володю такие фамильярности раздражали, но в этот раз - нет.
Пасха в том году была ранняя, но апрель выдался мягкий. Случилась обыденно-романтическая вещь: молодой мужчина пригласил молодую женщину на свидание.
Общаться с ней было так же просто, как с гимназистами: Лена всё время что-то говорила, но за словами не скрывались глубокие смыслы, как это было у Володиной "первой любви". С такой девушкой можно просто идти рядом, держать её тёплую руку в своей руке, ощущать вблизи молодое тело...
Когда началось лето, оказалось, что они настолько близки, что дальнейшее развитие событий показалось естественным. В это же время в распоряжении Володи оказалась собственная однокомнатная квартира в Чертаново, и он решил сделать Лене предложение.
Пришла совершенно райская пора. Стоял московский июль с его жарой, доводящей до полного одурения. Володя и Лена плечом к плечу выносили старый хлам из маленькой квартирки, белили потолок, клеили обои... После вместе пили чай с домашними пирожками. Лена выросла "в частном секторе" Сергиева Посада и стирала, гладила, варила борщи с провинциальной русской основательностью. Впрочем, выяснилось также, что она трепетно относится к вопросу о добрачных связях. Посему ненастойчивому Володе после "ремонтных работ" приходилось оставлять невесту в квартире, и, скрепя сердце, ехать ночевать к родителям.
Впрочем, мягкие отказы Лены вполне вязались со всем остальным её устройством и даже добавляли прелести. До тех пор, пока однажды, после сложных переделок, затеянных в ванной, сидя на застеленном старыми газетами полу, она не сказала: "А вообще, знаешь, насмотрелась я на них в нашем Загорске". И потом, несколько шокировав Володю, стала говорить о наглых "Божьих людях", о беспардонных монахах, о верховной братии, разъезжающей на иномарках. "У них архиерейские обеды с икрой и семужкой, - помнишь, отец Георгий рассказывал, - а нам всю жизнь молитвы да молитвы. Хочется иногда просто пожить по-человечески, чтобы не таскать до старости на морозе вёдра с водой и не стирать в полынье, пока руки не отвалятся!"
После этого признания что-то оборвалось в груди у Володи. Не то чтобы он перестал верить в Ленины чувства. Нет. Просто стал замечать новые знаки...
О знаках он знал ещё с детства. Знак - это когда Высшая Сила подсказывает тебе, как лучше поступить или, наоборот, не поступать. Ведь она знает, что таит будущее, а ты - нет. Добрая Сила хочет тебе помочь, главное - не ошибиться в интерпретации.
Вот, например: торопишься на свидание, и необъяснимо долго нет автобуса. А почему? Вариантов, как минимум, два. Или лукавый строит козни, а ты должен преодолеть все препятствия, или Сила говорит: "Незачем тебе соваться в это дело!"
Володя отчётливо восстановил в памяти то пасхальное застолье, когда всё началось, и поймал себя на том, что в самом начале поделился с Леной новостью о неожиданно доставшейся по наследству квартире. Батюшка Георгий шутил ещё: "Теперь-то вам, Владимир Аркадьевич, самое время вить гнездо!" "Просто пожить по-человечески, - повторял мысленно Володя, - просто пожить...". Были и другие знаки, совершенно уже иррациональные, но не менее саднящие душу. Невеста носила те же имя и отчество, что и его мама - Елена Антоновна. Две близких Елены Антоновны - это же какое-то двойничество. Они даже похожи немного. Но двойники не могут сосуществовать долго, кому-то придётся уйти. Неужели маме?
Был назначен день венчания. В числе приглашенных, к новой досаде Володи, оказались какие-то странные молодые люди, по неуклюжему объяснению Лены, не братья, но больше, чем братья.Один из этих "больше, чем..." как-то зашёл в гимназию, и его взгляд на Лену показался Володе вызывающе интимным. Однако та и не думала смущаться...
Упорство возлюбленной грозило явиться Володе в новом свете. "Уж не разоблачения ли она боится?" - так подумал бы человек поциничнее. Но интеллигентный Володя продолжал считать приборы к столу, лишь сделался немного мрачнее ...
Ночи становились более холодными. На утро "молодых" ждали в храме у отца Георгия. Ровно в семь слегка озябший священник увидел на крыльце церкви бледного, хотя по обыкновению тщательно выбритого Володю. Одетый в свой повседневный шерстяной пиджак и серую рубашку жених попросил разрешения исповедоваться.
Как известно, тайна исповеди запрещает разглашать её содержание. В полвосьмого Володя покинул полутёмный придел, получив официальное разрешение отложить венчание.
За невестой надо было ехать в квартиру одной из подруг. Сунув прямо в чью-то широченную улыбку, перед которой маячил огромный поднос, смятую десятку, Володя наугад вошёл в первую же комнату. От волнения у него резко стало падать зрение, и он не сразу различил среди теснящихся лиц встревоженное Ленино.
- Нам надо поговорить, - едва выдохнул он.
Володя старался сдержать эмоции, хотя за всю прошедшую жизнь испытал их не больше, чем минувшей ночью. Попытался пересказать ход мыслей, которые привели его к выводу: создавать семью рано. Да, он виноват. Он сам поторопился с решением. Но лучше остановиться сейчас, чем уже через несколько часов. "Надеюсь, ты понимаешь, чем нам это грозит, если мы ошиблись в своих чувствах?"
На этой фразе он остановился, поняв, что продолжать не стоит. Лена смотрела, по сути, уже не на него, а сквозь. Так нейтрино, микрочастицы, летя от Солнца, свободно пронизывают земной шар.
Странный цветовой контраст составляли пунцовое от возмутившейся крови лицо молодой женщины и её ангельской белизны платье.
- Меня предупреждали... да, да, - произнесла она, помедлив, - предупреждали: не связывайся с евреями!
Странно, но Володя почувствовал облегчение.
3.
Прошло семь лет. Гимназия несколько раз находилась под угрозой закрытия, потому что международное масонство, как известно, не дремлет и освобождает силами ГОРОНО помещения под американские школы. Так что, по долгу службы посещая различные инстанции, Володя в какой-то момент даже поймал себя на вполне антисемитских мыслях. А, хаживая с отцом Георгием на ковёр к православным иерархам, нет-нет, да и обнаруживал задатки антиклерикала. Но, как человек верующий, не спешил давать ход собственным мыслям, зная, что любая мысль есть деяние.
Хотя времени после работы оставалось не так уж много, Володя не утратил природной любознательности: продолжал изучать иностранные языки, познакомился с бельгийцами-гомеопатами. Они оказались классными ребятами, более того, - утверждали, что православие им нравятся гораздо больше католицизма. Володя подрабатывал как переводчик, а бельгийцы помогали с лекарствами для родителей и брата.
Но на личном фронте всё оставалось без перемен. Однажды Володя прямо в метро подошёл к хорошенькой девчонке и познакомился с ней, чего от сам от себя не ожидал. Они начали созваниваться, несколько раз встречались и даже залихватски поцеловались во время прогулки в лесопарке. Так целуются в шестнадцать лет...
Но роман не состоялся. Вскоре девушка призналась, положив ему руки на плечи и пристально глядя в глаза: "Не спрашивай, почему я говорю "нет"! Всем близким я приношу беду... даже смерть. И не хочу этого тебе".
А Володя подумал, что иногда беда и смерть всё-таки лучше, чем пустота.
Поскольку бельгийцы искренне сходили с ума по всему русскому и православному: разбитым дорогам, грязище, деревенским домам без отопления и сантехники, - после очередной гомеопатической конференции они упросили Володю отвезти их в Ростов Великий. В путешествие собралось ещё несколько "наших", среди которых выделялась энергичная черноглазая Инна. Инна раньше работала в нефтяной компании, имела собственную квартиру и машину. Но компания ей осточертела, и в двадцать девять лет она поступила на медицинский факультет. В любви ей, как и Володе, похоже, не слишком везло. Она разошлась с мужем и одна воспитывала шестилетнего сынишку.
В Ростове к неописуемому восторгу бельгийцев поселились прямо в Кремле. Синеглазый, с окладистой бородкой Кристиан заявил, что намерен купить в России деревенский дом и практиковать гомеопатию среди колхозников. Нельзя сказать, чтобы он совсем не знал России, в которую приезжал уже лет десять к ряду, даже научившись сносно выговаривать "Пожалуйста" и "Извините". Но на его заверения довести дело до конца Володя и Инна, не сговариваясь, тихонько заулыбались.
Когда спустились сумерки и пунктуальные бельгийцы уснули в отеле "На погребах", а не менее пунктуальные русские спустились в эти погреба изучать их содержимое, Володя и Инна оказались предоставлены друг другу. Они оделись потеплее и отправились на берег озера Неро. Оно подступало почти к самым кремлёвским стенам и походило на остывший чай в огромном, несколько вытянутом и почти плоском блюдце. Было холодно, как обычно в первую неделю мая. Откуда-то слева доносились нетрезвые возгласы, пахло дымком, на противоположном берегу мерцали на значительном расстоянии один от другого несколько костров. В такие минуты многие души, глохнущие в суете, ощущают единство с мирозданием. Володя и Инна заметили падающую звезду и оба, не сговариваясь, указали на неё.
На следующий день всё, казалось, вернулось на свои места. На обратном пути, сидя в "Газели", готовой оторваться от земли на лихих горках Ярославского шоссе, Володя слышал вокруг себя непрестанное "Superbe!" и краем глаза наблюдал за спокойной Инной. А временами начинал дремать, и тогда ему представлялись падающие звёзды.
Когда проезжали Сергиев, он неожиданно для себя быстро перекрестился на тонущую в сумерках колокольню.
В конце июня Кристиан пригласил их к себе в Брюгге, уговорив Володю обязательно взять с собой Инну с ребёнком. Дело в том, что Володя, не удержавшись, рассказал Кристиану об их с Инной романе. Зная кое-что о печальных любовных опытах Володиного прошлого, Кристиан несказанно обрадовался и переполошил всё маленькое гомеопатическое сообщество. Все спешили пригласить в гости классных русских ребят и накормить с истинно фламандской щедростью... Кто-то даже предлагал в будущем году всем вместе махнуть на Камчатку.
Но что, собственно, произошло? Позже, восстанавливая цепочку событий, Володя понимал, что после Ростова и падающей звезды их с Инной жизнь устремилась по все более сужающемуся коридору, выходом из которого почему-то оказалась женитьба.
Инна никогда не привлекала его так, как, например Лена, или девушка из метро, которой он продолжал звонить до недавнего времени. Если сформулировать точнее, очевидной становилась вся нелепость ситуации: в какой-то момент Инна его даже физически отталкивала - её кожа, манера курить, запах изо рта, от которого она не пыталась избавиться...
Но общение с Инной, начиная с прогулки у озера, на некоторое, пусть недолгое время оказалось источником долгожданной радости. С Инной просто было хорошо вместе - молчать, молиться, смотреть на плывущее облако. Они практически одновременно, давали одни и те же оценки людям, принимались за одни и те же дела. Даже самые мысли им словно бы посылались сразу на двоих.
Да, в сложных ситуациях Инна подчас действовала быстро, решительно и жёстко. Если сын начинал капризничать, она могла отрезать: "Замолчи! Не хочу тебя больше слышать. Ты мне напоминаешь отца". Вязалось ли это со стезёй врача, избранной после бегства из нефтяного рая? Когда Володя спросил ее об этом, оказалось, что Инна уверена: то, что люди называют жёсткостью или даже жестокостью, в небольших дозах - действенное средство достижения цели... Почти гомеопатия.
Что-что, а целей она достигала. Хотела сменить работу - и сменила, пускай пришлось в чём-то себе отказать, ужаться. Второе образование потребовало времени - ребёнок дольше стал оставаться в саду. Инна была убеждена: надо идти напролом, и обстоятельства подчинятся твоим решениям. До определённого момента Володя сам думал так. Иначе бы он никогда не бросил погрязший в астрологии НИИ, не выволок на своих плечах гимназию, когда отец Георгий уже готов был поставить на ней крест. Но теперь он сам ощущал себя обстоятельством. Однако подчинялся.
В уютном, пахнущим зеленой водой Брюгге, целуя его долгим безвкусным поцелуем, Инна вдруг спросила: "Мы поженимся...? в августе!" Что ж, в августе, так в августе. По всей видимости, это был знак.
Всё шло по удивительно знакомому сценарию. Накануне венчания он сидел в заново отремонтированной квартире в Чертаново, которую сдавал жильцам. Здесь оставили следы кавказцы, не желавшие ни платить, ни съезжать, непьющий доцент, распиливший на две части старинный стол, который не удавалось пронести из комнаты в кухню... Володя ждал первого луча солнца. Но солнце не восходило. Когда светило наконец решилось навестить Землю, он понял, что повторения не будет, что теперь отступать уже нельзя.
Впервые, бреясь, он очень сильно порезался. Когда удалось остановить кровь, пора было бежать. Он захлопнул за собой металлическую дверь и тут же вспомнил, что паспорт остался в другом пиджаке. При первой же попытке повернуть ключ, тот намертво засел в замочной скважине. Володя стремительно вышел на улицу. Под окнами второй этажа шла газовая труба. Если как следует подпрыгнуть, на ней можно подтянуться (последний раз он это делал на военной кафедре) и добраться до кухни. Обычно, уходя из дома, Володя всегда закрывал фрамугу, опасаясь грабителей. Но сейчас она была распахнута. После нескольких акробатических трюков он вновь проник в квартиру. Паспорт преспокойно лежал во внутреннем кармане пиджака. Только вот дверь была заблокирована намертво. Пришлось выбираться тем же путём. Уже спрыгивая с трубы, Володя услышал противный треск - над коленом повис кусок ткани из разорванных брюк.
Они встречались с Инной прямо у ЗАГСа. Володя вышел из такси, смешно ковыляя на виду у гостей - вырванный клок материи приходилось придерживать рукой. Прибывший из Брюгге Кристиан потянул товарища за локоть и зашептал на ухо: "Mes pantalons! Если возможно тебе их одолжить?"
Отец Георгий увидел глаза Володи, растерянные и словно извиняющиеся за что-то, и сразу понял, что ему предстоит сотворить не самое благодатное венчание. Ещё до начала обряда он стал молиться про себя. В это время в голову ему пришла история. Отец Георгий вспомнил одного батюшку, с которым был знаком когда-то в юности. Много лет спустя, на смертном одре тот сказал своей дочери, тоже уже немолодой: "Не беспокойся о будущем. Всё будет хорошо: я вымолил для тебя у Бога страшную смерть". Рассказывали, что эти жуткие слова потом подтвердились: женщина и вправду ушла из жизни в мучениях... Почему он вспоминает всё это сейчас? "Пусть всё будет по Его воле, - подумал отец Георгий. - Всё оправдано на небесах!"
Нечто подобное говорил самому себе в этот момент и Володя: "Всё-таки брак - это подвиг. Надо, надо смириться". Но удушливый страх подбирался к сердцу. Когда он наконец надел кольцо на палец Инны, хор нестройно затянул: "Блажен всякий боящийся Господа...".
В огнях свечей расплывались над головами жениха и невесты два тёмных венца.
4.
Кончался октябрь. Володя вошёл в пустую квартиру. Чемоданы собраны. Вадика еще три дня назад отправили к бабушке. Он, конечно, переживает, - они уже успели подружиться. Инна велела забрать вещи в их отсутствие.
- Ты заметил - сказала она накануне, лёжа рядом в огромной холодной постели, - мы же даже не скандалили ни разу. Посуды не били, как это обычно у людей бывает...
Кончиками пальцев она прикоснулась к его голому незагорелому плечу.
- Как же их всё-таки понимать?
- О чём ты?
--
О знаках... Словно кто-то посмеялся над нами. Ведь нам обоим тогда казалось, помнишь? Видимо, та звезда вспыхнула всё же для кого-то другого!
Дверь за спиной Володи почти бесшумно открылась. Вошла Инна. Села рядом с мужем на новенький, купленный летом чемодан, перегородивший коридор. Они немного помолчали. "Ты забрал всё? Твои кассеты... Фотографии мне тоже не нужны. Можешь отдать виды Брюгге... И никогда мне больше не звони".
Осталось спуститься вниз в дребезжащем лифте, поймать машину и меньше чем через час оказаться дома. Наконец-то можно будет испытать голод, поесть, ощущая вкус пищи, пусть самой простой. Сесть на старую кушетку, задремать, вдыхая запах знакомой наволочки. Последнее время он словно бы разучился делать всё это. Но теперь почувствовал: начинается медленное возвращение к жизни.
Недели через две в гимназию зашла Лена. Была в очередной раз в декретном отпуске, забирала какие-то бумаги. Она почти не изменилась, лишь все черты немного округлились. "Я слышала - ты наконец-то женился. Поздравляю. И знаешь... Я давно хотела извиниться перед тобой... за то... Ведь все оказалось к лучшему, правда же?".
В тот день Володя поздно ушел с работы. Начинался новый учебный год, из департамента явились новые циркуляры, а отец Георгий слёг с ангиной. Придя домой, Володя долго сидел за столом и смотрел на огромный ватман с набросками будущего расписания... Потом он снял телефонную трубку и еще немного помедлив набрал номер, той самой девушки-беглянки, что обнимала его весной в лесопарке. После его свадьбы они иногда созванивались.
- Ты знаешь, - сказал Володя решительно. - Похоже, я ухожу из гимназии.
- А для чего ты говоришь об этом мне? - спросила она после долгой паузы.
- Это не все. Еще я бы хотел встретиться с тобой. Это очень важно.
Почувствовала ли она перемену в его - обычно мягком - голосе? Но задала именно тот вопрос, которого он от неё ждал.
- А ты уверен, что не боишься?
Кажется, он уже готов был дать ответ. И всё же возникла ещё одна пауза, в течение которой отзвуки чьих-то далеких голосов в трубке грозили обрести неожиданную силу. Но, не достигая цели, они рассыпались в пустоте.