Как-то похвастался мне друг семейной реликвией - старинным кинжалом ручной работы.
Обладал этим оружием еще его прадед, воевавший на одной из кавказских войн позапрошлого века. Оружие горцев, сделавшись модным, широко разошлось по России.
У меня тоже кто-то из предков воевал на Кавказе в лермонтовские времена. Потому любовь к оружию в крови, оно мне даже часто снится - изогнутые сабли, кинжалы и клинки.
С детства мечтал о кортике. Но... кроме складных ножичков ничего никогда не имел. А тут...
Рукоять и ножны кинжала сделаны были из серебра со вставками из слоновой кости и богато украшены перегородчатой эмалью: лиловые и лазоревые цветы переходили в серебряные с чернью. Ювелирная работа, дорогая вещь!
Однако под кружевом ювелирной работы скрывался ужас, как пчелиное жало в цветке. Сталь клинка кузнец рубил, вытягивал, заплетал и заколдовывал, о чём свидетельствовал его хитрый витой узор.
Словом, это была холодная и пленительная вещь, служившая разом смерти и красоте.
Ею хотелось обладать. Потому и снится.
Потому и мысль режет острые темы, постоянно возвращаясь, словно летучие мыши - хлопают крылами в ночи.
Ночная тема.
Режущая на лоскуты.
Царство Морфея уже расставило своих марионеток на авансцене - они подхватили, только что пойманную мысль - вертят передо мной ее тень. Но тени безразличны эти игры. Она сама по себе, ее образ - смерть. Словно чудовище из самых страшных кошмаров хищно вгрызается своими стрельчатыми клыками в безвольное мое тело-жертву.
Идущая мысль останавливается.
Кружевные тени смерти бесшумно замерли у ее ног.
Я вздрогнул, схватившись рукой за сиденье.
Рука наткнулась на сверток. В газету было завернуто что-то узкое и длинное.
Развернул. То был нож.
Скорее клинок. Лезвие тонкое, отполированное как зеркало.
Мелькнула ярко освещенная реклама за окном, и я увидел свои распахнувшиеся удивлением глаза в зеркале металла.
То был не я.
Двойник, словно отражение в кривом зеркале, слепленное из тьмы зачатой мысли.
- Я пришел за своим хозяином.
Слова вязнут, растворяются в колеблющемся мерцании дорожных огней.
Вызов принят.
- Вы желали смерти, она не ждет, чтобы ее уговаривали. Демонам нет нужды блюсти глупые человеческие колебания: хочу - не хочу.
Взмах клинка разрезает реальность, словно портняжные ножницы тонкий китайский шелк. Удары ложатся изящно и точно - рисуют паутину на человеческой коже, нивелируются, складываются - плюс на минус - сеточкой.
Рукава куртки порезаны в лохмотья и запачканы кровью; молния, когда-то блестевшая кольцом у горла - разлетелась на тонкие металлические брызги, и горло уже открыто белеет навстречу клинку.
Я не сопротивляюсь, знаю, что это все лишь сон.
Сейчас трамвай завернет с проспекта в переулок, откроются ворота парка, трамвай войдет в их пасть и мой сон разбудят.
- Вставай, приехали! - водитель трясет меня за плечо.
Сон отпускает. Его когтистые лапы еще помнят мой страх, и я вздрагиваю всем телом.
- Я не ушла, рядом, - слова шепотом не существующих губ доносятся до сознания, словно эхо от взмаха клинка.
Иду к выходу, пошатываясь.
- Ты забыл! - протягивает мне девчонка сверток, и я не в силах отказаться, забираю его.
Разум не властен над паутиной мыслей, они плетут сети и ловят в них нашу слабость.
Сквозь пространство.
Временное и суетное.
Через вакуум.
Эфир.
Ничто.
Мысли пронзают, словно начертанные на внутренних сторонах век.
Они - твои хозяева.
Я подошел к уличному фонарю и он пролил свет на сверток, что держал меня в ужасе - я знал, что там. И как подтверждение своей мысли, увидел жирный заголовок на кромке изгиба газетного свертка: "СМЕРТЬ..."
Из свертка, вырвавшись на свободу, в серое небо с шорохом взмывают пять хрупких летучих мышей.
Причём здесь мыши?
А причем здесь кинжал?
Вот пусть читатель и думает, продолжение ли это сна, или мужик такой странный?
Кстати, и символика забавная: мыши, вылетающие из печатного слова - аллегория освобождения мысли от оков логики и условностей.
Если летучие мыши позволяют себе висеть вниз головой - то и от знания свобода тоже. Полный сквозняк от всего точного - подсознательное рулит!