Ни о чем не думала Василиса, даже не старалась. Не думать! Просто руки сами по себе схватили Малку и прижали к груди. Анька бежала рядом. По задворкам, в темноте, мимо присевших в страхе хат и заборов -ни огонька, хоть глаз выколи. Подслеповатые окна прижмурились, затаилось все живое под покровом ночи.
В хате, не зажигая огня, она на ощупь схватила с кровати ватное одеяло и подушку и, цыкнув на Анку, которая пыталась что-то сказать, побежала к покосившемуся коровнику. Там уже и навозом перестало пахнуть, корову еще в прошлом году продали. По шаткой лестничке потащила уснувшую Малку на сеновал и рукой указала Анне следовать за ней. Соломы там и в помине не было. Валялись мешки из-под картошки да старый рваный ватник. Проснувшаяся Малка растерянно смотрела на незнакомое одеяло. Заплакала.
- Анна! Ты девка здоровая, усе разумиешь! Сыды тихо и не давай Малке плакать. Бо сама понимаешь... Сыды тыхенько!
- Ой, боже ж ты мой! Та шо ж я наробыла ...
Она бежала к хате и, зажав рот рукой, с ужасом давила в себе стон страха и отчаяния рвавшийся наружу. В темноте прикрыла своих пацанов кожухом, погладила младшенького по вспотевшей головке.
Долгожданная весна пришла неожиданно, в одно утро дохнула сладкой свежестью, и все живое заволновалось, забегало. Куры на задворках совсем потеряли голову и ошалело гребли чернозем на огородах.
Все село оживилось после зимнего застоя, застучали молотки - чинили изгороди. Собирались у колодца, говорили о предстоящей работе. Мужики обсуждали газетные события, пожимали плечами, и в разговорах этих не было ничего конкретного, как будто происходящее к ним не имело никакого отношения. Весна - забот полон рот...
Беда пришла позже... Уже успели посадить картошку и всякую огородную мелочь, дети закончили школьный год и носились по деревне как оголтелые.
В то утро люди застыли у черной тарелки радиорупора на базарной площади и никак не могли понять, что голос диктора и слова "война" - это и есть то, что случилось наяву, а не приснившийся сон.
- Кака война? C кем? Зачем? Картошку пора окучивать, и цыплята подрастають. Григорий забор собрался починить...
В течение месяца поселок остался без мужиков. Все ушли на фронт. Еле отстранил от себя жену Григорий. Повисла всем телом на шее. Не оторвать. Малый за ноги отцовские ухватился, перепуганный:
- Почему мамка плачет?
Вечером все соседки собрались у Василисы на завалинке, вытирали слезы краем платков, говорили на мешанине украинского и идиш. Все еврейки говорили по-украински. Все украинки поселка понимали идиш... Жили дружно, по-родственному. Как правило, все же замуж за своих выходили. Ну, так понятное дело - своя кровь. Что делать будем?
Расходились по хатам со страхом и безысходностью в душе. И месяца не прошло, не привыкли еще ложиться в пустую постель.
Двадцать первого июля вошли немцы. Поселок затих, как вымер. Даже дети боялись громко говорить, сидели тихонько в избах и с испугом в окно подглядывали.
В одно утро пришел полицай, из своих. Кто-то из баб узнал его:
- Да это же Иван! Из Погребища. Я его дальняя родственница. Ой, боже ж ты мой!
Иван был одет в форму, кепка с кокардой и на руке повязка черная. Так и проходил петухом в этой форме все лето, до самого октября. Где-то в середине месяца обошел весь поселок:
- Всем евреям завтра утром выйти на базарную площадь! Всем, кто будет помогать им прятаться, расстрел!
Поздно ночью Василиса приказала своим пацанам забраться на печку и спать:
- От только попробуйте слезть вниз - отстегаю веником!
Побежала к Катерине, в другой конец села, к кособокой избе, в которой ютилась вся семья Мойши; старые отец и мать, жена Мойши и двое детей.
Мойша ушел на фронт с Григорием в один день. Они вместе с другими мужиками сели на телегу и всё пытались лицом показать, что "не волнуйтесь бабоньки, мы скоро вернемся", и прятали тревогу под козырьками кепок. Жены стояли на околице и рыдали в голос.
Василиса тихо поскреблась в окно: "Открой, Катю!" Прошмыгнула в дверь и натолкнулась на глаза Катины, огромные полные ужаса. Что делать?
Приглядевшись к полумраку, Василиса увидела Катиных родителей. Они сидели на кровати рядышком. Старик держал руку жены в своей ладони. Сидели неподвижно, глядя прямо перед собой. "Как на иконе!" - неожиданно для себя подумала Василиса.
В другом углу комнаты, на табуретке сидела Галя, соседка. Василисин и Галин дворы разделялись заборчиком, через который переговаривались по утрам, делились новостями.
Катерина стояла молча, как соляной столп. Руки вдоль туловища повисли в безысходности. Только глаза кричали и молили: "Помогите, люди добрые! Спасите детей моих!"
- Катя! Тебя спрячу у себя на чердаке. Он маленький, но ты влезешь за сундук, а я соломой прикрою, - сказала Галина. Голос Галины был тверд и беспрекословен.
- Детей твоих не могу прятать! - как отрезала. - Разревутся от страху! У меня сын с войны придет. Я хочу внуков нянчить!
Вот в эту минуту и схватила Василиса Малку на руки и, забрав старшую, в дверях, дрогнувшим голосом:
- Держись Катя! Не кричи и не плачь! Даст Бог, пронесет! Я твоих девок у себя в коровнике...
Всю ночь просидела Василиса на стуле рядом с кроватью. Прикрывала малого Ваську, гладила по головке и с нежностью глядела на старшего: "Господи, помоги!"
Когда рассвело, пошел гул по деревне, залаяли дворовые собаки, послышались крики, выстрелы. Дети проснулись, терли кулачками глаза, ничего не понимая. Васька заплакал и полез к матери на колени.
- Держи его! - приказала Василиса старшему, закрыла за собой дверь и на ватных ногах пошла к коровнику.
Девочки спали. Старшая Анка обнимала младшую.
- Вставайте, девки! Пошли в камыши! Дай Бог, пронесет!
Малка обняла сестру за шею и молча, с испугом, глядела на Василису, не узнавая ее спросонок.
- Не бойся, пташенятко! Цэ ж я, Василиса!
На задворках, поближе к ручью, было болотисто и сыро. Камыши стояли стеной, чуть ли ни с человеческий рост. Василиса сняла с головы платок, поискала глазами место посуше и, расстелив, усадила на него Малку.
- Сидите тихо! Я скоро приду.
Шла не оглядываясь, тело дрожало мелкой дрожью. Услышав голоса перед домом, рванула к дверям, как волчица к своим детенышам.
Лениво переговариваясь, стояли немцы, курили папиросы. Подвыпивший Иван выпячивал грудь колесом и наступал на Василису:
- Жидов прячешь?!
- Та нима никого у мене! Тилькы мои диты в хати.
Немцы подошли к коровнику, заглянули и тут же вышли. С явной брезгливостью что-то сказали полицаю. Отошли в сторону, отворачивали глаза...
- Знаешь, кто жидовню прячет у себя? Говори! А то порешу вместе с твоими байстрюками!
Глаза у Ивана были пьяны и безумны, и за безумством этим прятался страх.
Небо наклонилось набок и покатилось на Василису, опрокидывая ее необъятностью своей. Уже падая на колени, она правой рукой била себя в грудь, а левой, указательным пальцем показывала на Галин дом...
Беззвучным, рыбьим криком кричала:
- Господи, прости меня грешную! Простите меня, люди добрые...
- Мамочка, может быть, ты пить хочешь?
Малка приоткрыла глаза, увидела пионы в вазочке на прикроватной тумбочке. Медленно, прилагая усилия, возвращалась из полусна. Заботливое лицо наклонялось и ширилось над Малкой, рука поправляла сбившуюся простынь.
- Ну, глоточек! Чай теплый, с лимоном.
- Кто это? Ах, да! Это Роза, дочь моя... Почему плачет? Взрослая совсем. Когда успела вырасти? Куда провалилось время? Где я?
Потихоньку приходя в себя, Малка узнала свою комнату, обои в мелкий цветочек, портреты на стене.
- Вот Семен и она рядом. Это в Бруклине, когда еще на квартире жили. Какие молодые и счастливые!
Привычно огорчилась на мгновение, что никогда не видела родителей. Анна, сестра, говорила:
- Вот гляди на меня - я вылитая мама, а ты на папу похожа...
- А Роза вылитый Семен; такие же серьезные глаза.
Она с трудом подняла руку, пытаясь прикоснуться к лицу дочери.
- Не плачь, Розочка! У меня ничего не болит. Только постоянно хочу спать.
- Это таблетки, мама! Давай я тебя покормлю?
Но Малка уже видела Аню... Они шагали по лесу, взявшись за руки.
- Шагай, Малочка! Шагай! Мне тяжело нести тебя на руках...
- А где мама?- все спрашивала Малка, и Аня ей что-то отвечала, но во сне Малка ее не слышала и спрашивала опять:
- А где мама? Я к маме хочу!
Но за поворотом она увидела Василису. Та бежала к ним с узелком, который сунула Анне:
- Тут хлеб, и яички, и огурчик. Повязала Малку платком, сложив его крест накрест на спине Малкиной.
- Бегите, диты, бегите! Там тропочка к дороге прывэдэ...
Она побежала обратно, оглянулась и перекрестила их в воздухе: "Господи, сохрани и помилуй..."
Малка бродила во сне по прожитой жизни: то проваливалась в камыши, то ехала в товарном вагоне, прижавшись к сестре. То целовала своего мужа и радовалась его прикосновению к животу, рука его была тепла и ласкова.
- Как назовем? А ты сначала роди, и будем знать девочка или мальчик.
- Девочка! ответила Малка. - Розой назовем.
Во сне она гладила по головке своего внука Мойшу - в честь прадеда назвали.
- Мойшелэ! Мойшелэ! Мой сладкий "бойчик"!*
Она шла по дороге, все всматривалась вдаль, где стояли мама с сестрой Аннушкой. Она махала ей платком и обнимала маму за плечи. Рядом стоял Малкин муж Семен, нежно хмурил брови и улыбался краешком губ.
Василиса стояла поодаль и крестила, крестила воздух:
- Иди! Не бойся! Иди, пташенятко!
Примечания
Пташенятко - птенчик (укр.)
Бойчик - мальчик, от аглийского "boy"
Немецко-фашистские войска оккупировали местечко Погребище 21 июля 1941 года. В середине октября 1941 5-я немецкая оперативная команда расстреляла в Погребище все еврейское население - почти 1360 человек. Во времена оккупации в Погребище действовала подпольная группа сопротивления, которую возглавлял 18-летний М.Д. Копецкий. 30 декабря 1943 года город освободила 65 мотобригада 1-й танковой армии генерала М.Е. Катукова. В память об этом событии в городе установлен танк времен войны.