Брук Михаил Соломонович : другие произведения.

Iq-13 или превратности шпионажа

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:


   Михаил Брук.
  
   IQ-13 ИЛИ ПРЕВРАТНОСТИ ШПИОНАЖА.
  
  
   Для справки: IQ или коэффициент интеллектуального развития человека, определяет его способности логически мыслить и анализировать окружающую нас реальность. (Энциклопедический словарь.)
  
   Задачка: Сколько нужно набрать баллов (IQ), чтобы попасть в компанию бессмертных? На какой балл обычно тянет простой смертный? Идиоты, дураки, научные работники...?
  
   Ответ: Для самых умных IQ равен 100-160, а иногда даже 240 баллов ( его получил афро-американец ), нижний предел не определен. Специалисты-психологи ответа тоже не дают. Магические числа - 6, 7, 13 никак себя не проявили и к интеллекту никакого отношения не имеют. Действительно, если IQ равен 13? Здесь уж ничего не поделаешь, дело не в роковой цифре. Единственное утешение, что "везунчикам", чей IQ равен счастливой цифре 7, тоже не чем особенно хвастаться.
  
  
   1979 год. Начало.
  
   В ту пору проблемы интеллектуального развития человечества мало кого волновали. Другое дело джинсы, кинофестивали, защита диссертации, поездки за кордон, престижный кабак. Даже услышав, о землетрясении, разрушившем до основания столицу Румынии Бухарест, московская богема полагала, что речь идет о тезке-ресторане на берегу Москва-реки, и посему близко принимало это событие к сердцу.
   Моя профессиональная карьера только начиналась. Я служил по ведомству водного хозяйства и мелиорации, одного из самых заштатных министерств, пытавшегося реализовать грандиозные проекты, и тем самым оказаться у руля государства. В этих наполеоновских планах мне была уготовлена роль простого солдата. А рядовому, как известно, не положено рассуждать. И чем скромнее его интересы, чем ниже этот самый IQ, тем лучше. Естественно, мне и в голову не приходило подводить руководство. Поэтому, преодолев с неимоверным трудом пыточную камеру ученого совета, перед которым отстаивал несомненные достоинства своей диссертации, я обратился к уже помянутым нетленным ценностям той жизни. И хотя, лучшие питейные заведения столицы не спешили распахивать передо мной свои двери, дубленка с чужого плеча, джинсы, стеснявшие дыхание и передвижение, а также уникальное для тех времен неспособность врать приоткрывали мне дверцы некоторых модных среди безденежной интеллигенции кафе-сараев в центре Москвы и делали центром внимания скучающих там компаний.
  
   Зловещая троица.
  
   Ах, известность! Ах, стремление к славе! На что не пойдешь ради лихо закрученной фразы, ради восхищенного взгляда осоловевших от табачного дыма и вино-водочных смесей дам? Какие только истины ни открывал я обступившим меня почитателям в кафе "Север", "Синяя Птица", "Адриатика"! Конечно, неприкрытая, жалящая правда, брошенная в лицо всему собравшемуся обществу, тут же раскалывала его на моих друзей и врагов. Ну, и пусть! Что стоит чужая неприязнь, если от нее (этой правды) и мне самому становилось как-то не по себе.... Как, если бы накануне пил водку с портвейном или коньяк с шампанским. Противнее, отвратительнее всего были, даже, не угрызения совести. Мои речи - и, правда недержания обычно заканчивались драками в подворотнях и в самих местах отдыха, приводами в милицию, докладными на работу ...
   И все же воспоминания об этих днях стесняют дыхание в груди. Милые, безмозглые семидесятые.... О, как счастливо они начинались. И как печально закончились для меня. Уже поздней осенью 1978 в воздухе парило недоброе предчувствие. Слякотная осень сменилась бесснежной зимой. Стало холодно и не уютно. У советского народа разом испортилось настроение. И, вероятно, поэтому прилавки вино - водочных магазинов обнажились до непотребства. Обнажать что-либо тогда не любили. И чтобы как-то прикрыть позор и стыд на свет божий, невесть из каких запасов появились запыленные бутылки ликера "Абу-Симбел", в незапамятные времена, вывезенные из Египта, дешевого вермута, состряпанного в городах российской глубинки, по рецептам итальянских виноделов, и горькой настойки "Стрелецкой".
   Троица сия производила на людей магическое действо. Они тянулись к ней, как некогда пушкинский Герман к трем заветным картам. Редкая семья или компания нарушала этот мистический ассортимент. Тайны пирамид, заключенные в пузатый сосуд египетскими жрецами, выплескивались в граненые стаканы и бокалы тонкого стекла и сталкивались там с остатками обруссевщего детища итальянских творцов. И, наконец, еще не опустошенный сосуд наполнялся неистощимой удалью и храбростью старорусского стрелецкого войска.
   Можно только догадываться, какой из напитков внес больший вклад в события, о коих речь пойдет ниже. В тот памятный декабрьский вечер, в кругу новообретенных друзей (мы только что слились в единую кампанию, сдвинув свои столики в одном из пивных баров), я высказал ... пророчество. Видно обычная правда о текущем моменте меня уже перестала удовлетворять. Глядя поверх голов, сквозь табачный дым, уходящий ввысь, изрек: "Изыдет Русь в землю басурманскую, ибо участь сынам человека и участь скоту - одна и та же... Как тому умирать, так и этим... И не лучше скота человек; ибо все тщета."....
   Иному предсказателю все бы сошло с рук, ведь Глоба до сих пор вещает, ошибается и продолжает перевирать будущее. Но я-то угадал. Угадал ближайшие события (не по поводу общей участи "человека и скота", что было фактом свершившимся, а исхода в "землю басурманскую"). Как на утро стало известно,
  
   наши войска вошли в Афганистан. Но вечером-то все это еще было государственной тайной...
   Короче среди новых товарищей, произошло легкое смятение. Тут же появилась милиция. Ну, а дальше.... Как всегда. Привод, акт о задержании, письмо на работу... Часов 11-12 утра, я уже находился в кабинете начальника всей нашей партии, почвенно-мелиоративной партии. Графин с питьевой водой, в которой уже завелись головастики, притягивал в то утро мой взгляд не меньше, чем кружки самых невероятных смесей в предшествующий вечер. Начальник же, напротив, старался не замечать ни графина, ни меня. Он сидел молча, склоняясь над картой Советского Союза, и безрезультатно пытался попасть булавкой в какую-то точку на ней. Из угла о каком-то ограниченном контингенте войск и интернациональном долге бубнило радио. ( Уже позже, до меня дошло, что он пытался таким образом укорить меня: "Что же ты..., мать твою, натворил?" Ведь перед ним лежали письмо из милиции и еще какая-то бумага. ). Тягостное ожидание неприятностей перемежалось с причастностью к какой-то тайне. От напряжения глаза наливались кровью, в висках стучало и рвалось на наружу признание вины за смерть Рамсеса, шашни с царицей Софьей супротив законного государя Петра Алексеевича и опозданием на работу. Об истинном своем предательском поступке, мне было невдомек.
   Наконец, голова начальника стала медленно подниматься, и я уже был готов почувствовать на себе его непреклонный взгляд. Как вдруг, перед моим носом оказался второй, неопознанный листок. "Информационный отдел Комитета Государственной Безопасности, Октябрьского района города Москвы" - значилось на бланке. И дальше... "Вчера, в пивном баре в районе Киевского вокзала сотрудникам западных радиостанций имяреком были переданы сверхсекретные сведения, известные лишь ограниченному кругу лиц в Политбюро ЦК КПСС. Эта информация прошла в ночных передачах радиостанций Би-Би-Си, Голос Америки, а также, Коль Исраэль (Голос Израиля). Канал утечки пока не установлен. Применить к указанному лицу, все меры, чтобы изолировать его от окружающих". Неразборчивая подпись. Число.
   Все так же, не смотря на меня, начальник прошептал сухими, дрожащими губами: " Ты что же, с..., себе позволяешь!? Ты... инженер-мелиоратор, твою богу душу...".
   И тут как бы не к месту добавил: "Шофер и рабочие, мать их, тоже не лучше твоего..., но те хоть пьют молча.... Но с ними-то я разберусь, а ты ..., чтобы духу твоего в партии не было, пиши заявление вчерашним числом, а то статья, понял!".
   Я сел за стол, взял перо и бумагу и небрежно начертал: "Прошу освободить меня (имярек) от занимаемой должности инженера-мелиоратора, по собственному желанию уважаемого нами начальника партии. В связи с чем снимаю с себя всяческую ответственность за то, что было и будет впредь. Ибо все тщета и ловля ветра. Подпись. Число". Протянул лист начальнику. И он не глядя, поставил на нем свое: "Согласен. Подпись. Число".
   Бедный, он снял ответственность только с себя. Но целая страна.... Пока передовые части советской армии штурмовали в Кабуле президентский дворец, у них в тылу возникла еще одна маленькая (пока) горячая точка - уволенный задним числом почвовед-мелиоратор. Напор наших бойцов как-то сдерживала охрана дворца. В
   выборе цели меня не стесняло ничто. И потому мой первый удар пришелся на кладезь интеллекта страны, Академию Наук СССР.
   Институт географии, где я несколько лет назад окончил аспирантуру (с тех пор меня туда категорически отказывались брать в любой должности), толщиной стен и упрямством персонала, пожалуй, не уступал дворцу афганского диктатора. Но мне потребовалось всего пять минут, чтобы оказаться у дверей директора. Секретарь, видя мою решительность, согласился доложить незамедлительно. Заметьте, я поступал гуманнее наших военных. В то самое время президент Амин и его соратники лежали поверженными на полу. А мне даже в голову не приходило также поступить с директором, в дружелюбии которого у меня были большие сомнения. Только встреча один на один, только беседа двух интеллигентных, воспитанных людей. Но видно, в институте уже были оповещены о последствиях штурма дворца в Кабуле. Не прошло и минуты, как уважаемый академик вынырнул из своего кабинета под прикрытием дюжих референтов и бежал. Вслед за этим послышались звуки сирены. Не пытаясь разобраться, какой из служб скорой помощи принадлежали эти звуки, я поспешно оставил приемную. На улице мои опасения развеялись. Сирена принадлежала директорской "Волге", увозившей его от моего преследования.
   " Началось,- подумалось мне, - вот, что значит расставлять, не глядя, подписи на серьезных документах. Боюсь, на этом все не кончится".
   О, как мне хотелось ошибиться. Увы! Институты почвоведения, гидротехники и мелиорации, почвенный факультет МГУ - все, как будто сговорясь, при моем появлении оглушали улицы истошным воем сирен. Черные спецВолги, "Чайки" и прочие автомашины разбегались прочь от этих храмов мелиоративной науки, словно тараканы из освещенной кухни. Паника охватила не только директоров, но и простых завлабов, даже лаборанты старались запереть перед моим носом двери и улизнуть куда-нибудь в подвал или на крышу.
   В центральном здании Академии Наук СССР, что на Ленинском проспекте, на воротах висел замок. Вход охраняла не милиция, а десантники в тельняшках и голубых беретах.
   Пора было прекращать поиски работы. Иначе они могли бы парализовать интеллектуальную жизнь столицы, а может быть и всей страны.
   "Если меня не принимает наука,- решил я, - отдам все свои знания народу. А сам постараюсь постигнуть его мудрость".
   Неделя, проведенная в размышлениях и добровольном затворничестве, дала результаты. Почувствовав в себе пробуждающегося люмпен - интеллигента, я начал завязывать знакомства с людьми своего круга. Хотя многие из них подпадали более под первую часть этого определения. Новые приятели, как правило, не имели за плечами даже оконченной средней школы. Но дух, непокорный дух свободы и независимости единил нас. К тому же, каждый из них владел в совершенстве наукой выживания в условиях улицы. Напомню, наступал только 1979 год, и люмпен, будь он хоть интеллигент, хоть пролетарий нуждался не
   только в хлебе насущном, но и в надежном официальном прикрытие. Статья "за тунеядство" в ту пору исключала всякий либерализм в толковании вопросов трудовой занятости населения. Либо ты работаешь в госучреждении, либо пожалуйте за 101 километр. Ссылки на отсутствие подходящего занятия, душевные метания, невозможность ужиться с коллективом имели примерно тот же эффект, что и жалобы на ревматизм призывной комиссии в известном произведении Гашека "Похождения бравого солдата Швейка". Для начала вам ставили предупредительный клистир: заводили в районом отделении милиции "Дело"...
   Случай же мой был, действительно, особый. Это уже потом, много лет спустя, я понял, что подметать улицы с ученой степенью дело вовсе незазорное для свободомыслящих людей. Но в 1979 годы, даже диссиденту из диссидентов такое в голову не приходило. И потому консилиум из признанных авторитетов заседал целую неделю. Посылали даже делегацию в соседний район. Но ни шедевр египетского виноделия "Абу Симбел", ни утеха гулящего совлюмпена "Стрелецкая", ни даже обращение за советом к вернувшимся " с зоны " не помогали найти подходящего решения.
   Коллектив, правда, рекомендовал, что на первых порах я должен скрыть свое высшее образование и купить фальшивую справку об отсидке. В таком случае, как мне объяснили, я получал ряд преимуществ. Первое: меня ставили на учет в милиции. Второе: забота о поисках работы ложилась на плечи органов внутренних дел. К тому же перед глазами был убедительный пример. Один из моих консультантов, имея на руках такую справку (правда, настоящую), сумел пробиться туда, куда не помогали проникнуть никакие протекции. В этой профессии все знания и умение передавалось от отца к сыну, от старших к младшим. Брокары или, по современному, ассенизаторы, не допускали в свои ряды чужаков. Да, шутка ли, подумать! Работы невпроворот и конца ей не видно. Каждый сортир червонец, а то и целый четвертак! Простой арифметический подсчет показывал: тридцать (30!) отхожих мест могли прокормить одного ассенизатора в течение месяца и обеспечить его не хуже какого-нибудь профессора. Но они работали целыми днями и даже по выходным. И об их богатстве слагались легенды.
   Я не метил так высоко. Да и к тому же, сначала, требовалось пройти неприятную процедуру - встать на учет в милицию. Встать-то я, встану, а как потом открепиться? Нет, уж лучше идти своим путем.
  
   От милиции до редакции.
  
   И все-таки милиция манила меня. Разгулявшаяся фантазия рисовала перед глазами картины одна заманчивее другой. Вот я в сопровождении милиционера появляюсь в приемной директора одного из академических институтов и вручаю ему предписание в 24 часа зачислить в штат означенную в документе персону, то есть меня..., вот я у ректора московского университета...
   Короче, через несколько дней мое представление милиции состоялось. Сначала дежурный внимательно выслушивал печальную историю моих злоключений,
   потом, сославшись на неординарность проблемы, вызвал капитана. Тот, в свою очередь, связался с начальником и замполитом отделения. Когда те явились, и я снова повторил свой рассказ, полковник попросил всех, кроме замполита, выйти из комнаты. За тем откашлялся и мягко начал: "Понимаете ли, уважаемый товарищ, мы..., как бы это сказать, не в праве вмешиваться в ваши разногласия с директорами институтов... Короче, мы не можем выдать вам документ, который вы просите".
   " Что же!- возмутился я. - Мне нужно прежде в тюрьму попасть?"
   " Ни в коем случае! - возразил он. - Вы и тогда не получите направления в Академию Наук".
   " Но ведь вы же устроили...",- и тут я назвал имя своего приятеля-ассенизатора.
   Реакция была незамедлительной. Меня попросили выйти на минутку из комнаты, а когда вновь пригласили, за столом сидел лишь один задумчивый замполит.
   " Я, конечно, сразу почувствовал недоброе,- начал он,- но, признаюсь, не подозревал, что мы имеем дело с таким опытным антисоветчиком. Только что мною проведены переговоры с органами государственной безопасности. От них скоро должен прибыть следователь по особо важным делам. Вы же задержаны вплоть до выяснения всех обстоятельств. Прошу садиться".
   Такой оборот дел стал для меня полной неожиданностью. Не уж-то я наступил им на больную мозоль? Кто мог знать, что бациллы коррупции и протекционизма проникли в столь деликатные сферы, как ассенизация?
   Оставалось ждать развязки. Через полчаса в кабинете появился великолепно одетый человек в роговых очках, с густой шевелюрой. Меня снова попросили выйти, а затем опять вернули. Замполит выглядел кисло, а следователь по особо важным делам торжествовал.
   " Ответьте мне только на один вопрос, - сказал он, обращаясь ко мне, - вы действительно почвовед-мелиоратор или...? Учтите, мы проверим и установим вашу личность".
   " Конечно же, почвовед, кто же еще?"- растерянно пробормотал я.
   " В таком случае, товарищ, - продолжал комитетчик,- милиция (он посмотрел на окончательно скисшего замполита) и органы государственной безопасности благодарят вас за проявленную бдительность. Вы помогли напасть на след опасных преступников. Очень опасных преступников! А теперь не смею вас задерживать. В случае необходимости мы с вами свяжемся".
   Мне пожали руку. Причем рука замполита горела и тряслась, словно в лихорадке.
   И дежурный проводил меня до самого выхода.
   Прошла неделя. Работы все не было. Мои приятели-люмпены отходили от новогодних празднеств, коротая время в котельной и который раз выслушивая становившуюся все более невероятной историю теперь уже эксассенизатора о том, как их во время работы захватило спецподразделение КГБ и как их все утро держали на свежевыпавшем снегу, лицом к стенке сортира, пока оперативники обшаривали машину.
   " Все, все проверили! - орал он в пьяном угаре.- И знаешь, нашли-таки..."
   Тут он понижал голос до шепота и сообщал, что, оказывается, вся ассенизационная
   система СССР настолько прогнила, что в итоге продалась иностранной разведке, а та, в свою очередь, сделала машины - брокары транспортным средством (когда он произносил эти слова, его язык особенно заплетался) для перевозки антисоветской литературы и... валюты, которой оплачивались здесь услуги разных там диссидентов и сионистов.
  
   И в этот памятный ему день, когда вся их преступная группа мерзла, уткнувшись носами в свеже побеленную стенку какого-то туалета, в машине отыскали тайник и извлекли оттуда сотни тысяч долларов (впрочем, сумма постоянно росла), бриллианты, джинсы, дубленки.... Вскоре сам рассказ перестал его интересовать. Он лишь занимался перечислением найденного.
   " Им, мать их так, - всхлипывал он, - помады женской тыща флаконов, вермута итальянского - десять ящиков, плащей болонья сто пар..."
   Когда же нервы его не выдерживали, вверх взлетал кулак и из подвала на волю вырывался вопль отчаяния: " У масоны, жиды проклятые! Все продали! Рассею -матушку продали!"
   Естественно, таких переживаний за отечество и утрату любимого дела не вынесет ни одна истинно русская душа. И, вскоре, наш алкаш-эксассенизатор оказался на принудительном лечении в ЛТП.
   Как ни странно, день его исчезновения совпал с совершенно невероятным событием. Мне позвонил следователь по особо важным делам и пригласил на встречу в Дом Кино.
   В ту пору Дом Кино или просто ДК славился не только эксклюзивными показами зарубежных фильмов для элиты столичной торговли, но и своими баром и рестораном. В бар мог попасть каждый и насладиться там "Белой дамой", "Шампань Коблер", "Кровавой Мэри", а вот в ресторане для случайных посетителей места почему-то не оказывалось никогда. Но в тот памятный вечер я не был случайным, а даже совсем наоборот-официально приглашенным лицом.
   Мэтр, облаченный во фрак, который сделал бы честь дипломату на церемонии представления в Букингемском дворце, как бы, между прочим, заслонил проход в ресторан и молча, с полным безразличием начал разглядывать мою персону. Но, услышав имя пригласившего меня лица, тут же вытянулся во фрунт и, расплывшись самой доброжелательной улыбкой, сделал величественный жест в сторону столика, спрятанного от чужих взоров за двумя пальмами в кадках.
   Следователь по особо важным делам уже был на месте. Уплетая паштет из маленьких вафельных стаканчиков, и запивая его чешским пивом, он кивнул, приглашая меня сесть.
   Опустившись рядом на мягкий стул и развернув салфетку, я почувствовал, что мы совершенно необычные посетители. Вокруг нас порхали официанты, обновляя напитки и блюда, а мы сидели молча и уминали все, что оказывалось на столе.
   Наконец, хозяин отвалился на спинку стула и, подавив мощную отрыжку, сказал:
   " Гм... здорово это вы ...посадили в лужу этих сволочей.... А ведь не приди вы в милицию, они б еще сегодня свое говно возили и этот замполит, паскуда, их покрывал. Ну, да долг платежом красен. Нынче я повышен в чине и в должности
   соответственно. Вот праздную, о вас вспомнил и решил познакомить с
   несколькими важными особами. Надеюсь, к ним вы еще на прием не являлись. Да и
   кто станет разговаривать с ...пророком? Ха-ха..., - и неожиданно по панибратски, хлопнув меня по плечу, добавил.- Ну, страху ты, брат, на нас на всех нагнал, когда по "Голосу Америки" передали сигнал к атаке президентского дворца в Кабуле: "Изыдет Русь в землю басурманскую". Да, еще сказали, что источник, находится в каком-то безымянном пивном баре".
   В мельчайших подробностях следователь обрисовал ситуацию, возникшую в результате моих увлечений древнерусским эпосом и Книгой Бытия (в частности, Экклезиастом). Противоестественная природа высказанной мысли, этого уродливого "детища", увидавшего свет, в непотребной, антисанитарной, заплеванной торговой точке, стала очевидной, когда ущербный духовный монстр попал в эфир. Если верить моему кормильцу, то именно я и стал причиной столь трагической развязки в афганской столице, паралича власти предержащих в Кремле, разгрома учиненного комитету государственной безопасности. Иного можно было бы без шума ликвидировать, посадить в психушку. Но любое действие по отношению ко мне могло обернуться непредсказуемыми последствиями. Вдруг он (то есть я) ляпнет на последок такое... Или вобьет в головы сумасшедших одну из своих идей... Нет, уж лучше проследить, обождать.
   Именно в этот момент я и совершил свой кавалергардский рейд по академическим учреждениям. Что им оставалось делать? Только прокричать в эфир
   мольбу о помощи: " SOS! ", "Спасите наши души!".
   Мое внезапное затворничество, а затем погружение в пучину народных масс тоже вызвало большую тревогу в контролирующих организациях. Но здесь я хотя бы находился под их неусыпном наблюдением. Все мысли и желания, высказанные мною, обсуждались в самых верхах. Было дано "добро" на изготовление справки об отсидке. Однако и тут я остался верен себе. Поход в милицию спутал все карты кремлевских аналитиков, но одновременно он указал путь, как можно использовать мои не подчиняющиеся никакой логике действия во благо. Так была поставлена точка в деле под кодовым названием "Брокар".
   Вот здесь-то мой куратор и предложил своему начальству создать.... Впрочем, обо всем в порядке очереди.
   " Вы, писать умеете?"- вдруг неожиданно спросил меня следователь.
   " Это, в каком смысле?"- испугался я.
   " В самом прямом. Журналистом теперь работать будете,- отрезал следователь.- Сейчас поговорим с редакторами одного из академических журналов и все обстряпаем".
   " Э..., да ведь мелиораторы, почвоведы мы, нам бы где - нибудь с землишкой и водичкой...",- жалобно пискнул я.
   " Оставьте советскую мелиорацию в покое, - отрезал он, - придет время, и ей займемся. Сейчас предстоит выполнить ответственное задание. Будете незаметным заведующим отделом.... Ну! Каким подразделением заведовать хотите?" - ехидно спросил мой благодетель.
   Я опять попытался брякнуть что-то про мелиорацию, но был пристыжен безжалостным чекистом.
   "Образованный человек, - вздохнул он, - а не знает, что мелиорация наука не академическая. Что б я больше о ней не слышал! Понятно!? А заведовать будете отделом наук о Земле. Звучит-то как! А? Поздравляю!"
   Прибывшие, минуту спустя, академики были людьми серьезными. Первым делом они выпили и закусили. Затем уставились на хозяина стола так, что я понял: это не единственный стол, за которым мой нежданный покровитель воздает каждому по заслугам его.
   " Вот вам, Петрович, - обратился он к высокому и лысому академику, - заведующий отделом наук о Земле в вашем новом журнале. А ты, Константиныч, - он перевел взгляд на маленького с густой шевелюрой,- как член редколлегии, уж возьми над молодым человеком шефство. Вот собственно и все, что я хотел вам сообщить. Не смею задерживать".
   Проводив, их отупевшим от обжорства и возлияний взглядом, мой покровитель изложил суть задания. Идея была проста, как колумбово яйцо. В недрах Академии Наук организуется очередной журнал, который будет пропагандировать достижения советской науки на русском и трех иностранных языках: английском, французском и испанском. Всем иностранным редакциям отводилась вспомогательная роль: перевод и выпуск журнала. А вот под крышей русской редакции предполагалось создать небольшой разведывательный отдел, включающий даже диверсионную группу. Правда, перед последней не ставились задачи свержения правительств в зарубежных странах, взрывов и убийств. Однако поручалась деликатная миссия - провоцировать зарубежных интеллектуалов, посещающих СССР, с последующей их вербовкой.
  
   Мужчина и женщина, курьер и начальник.
  
   Следует отдать должное моему чекисту. Дело, задуманное им, было организовано блестяще. Уже на следующее утро мне позвонил референт Петровича (конечно, у академика было и имя, но должность, которую он в то время занимал в Академии, так высока, что даже сегодня его разглашение приравнивается к государственной измене) и сообщил, что я должен прибыть по адресу Мароновский переулок 26, третий этаж, комната один. Немедленно.
   Через два часа я при полном параде стоял на Октябрьской площади и тщетно искал проход между двумя плотно сомкнутыми домами. Поверхностный обзор местности ни к чему не привел. Пришлось углубиться в лабиринты старого Замоскворечья. Подворотня сменялась подворотней. Иногда я утыкался в невесть откуда взявшиеся заборы и строительные площадки. И, наконец, потеряв всякую надежду отыскать нужный мне переулок, очутился на пустыре перед зашитым в строительные леса Домом художника, что на Крымском валу. Тут - то передо мной и выросло неказистое грязно желтое здание с табличкой "Мароновский переулок, 26". Оно не производило впечатление заброшенного, просто казалось, что его хозяева только что покинули насиженные места. И впечатление было верным. Дело в том, что всем конторам, отделам институтов, редакциям, которые обживали его в течение десятилетий, в один прекрасный день заявили: дом сносится, просьба подыскать другую жилплощадь. Они дружно снялись и рассеялись по таким же отжившим свой век хибарам старой Москвы.
   С этого момента у дома на Мароновском началась новая жизнь. Его списали, вычеркнули из реестров нежилого фонда города и...начали ремонтировать. Причем ремонт затрагивал только внутренние помещения, внешний облик его не изменился ни на йоту.
   Пройдя по закапанной белилами лестнице, я оказался в таком же замызганном коридоре. Комната номер один была бы под стать остальной внутренней части дома, если бы в ней не сидела... женщина. Томный взгляд и тягучий голос, которой заставляли забыть обо всей неустроенности будущей редакции.
   "Господи! Наконец мужчину прислали. Я - Марина, - простонала женщина,- а, вы, кто будете? Чай кипела-ла. Хотите?"
   Грациозно выплыв из-за стола, она достала из тумбочки чашки, сахар и вернула на электроплитку еще не остывший чайник. Ей было под тридцать, а может быть и меньше. Однако манера преднамеренно коверкать слова (чай обязательно кипела-ла, а из бани люди выходили исключительно помымшись), пользоваться жаргоном, бытовавшим в ту пору среди московской богемы, говорили о каком-то жизненном опыте.
   " Впрочем, под крылом такого покровителя-чекиста взрослеешь быстро,- подумал я. А в слух добавил.- Ну, и как работать будем?"
   Марина сладко потянулась и произнесла будуарным голосом: " А как пожелаем, так и ... поработаем. Главный сюда не сунется, он дальше Старой площади и Президиума Академии Наук ни ногой, а заместитель его до сих пор сидит на Большом Комсомольском переулке, рядом с Новой площадью. Небось, бывали?" - съехидничала она.
   " Да нет, меня из другого места прислали ",- уклончиво ответил я.
   " С Лубянки или из ЦК ВЛКСМ?"- продолжала она в том же тоне.
   " Какое же это другое место? - пришлось парировать мне.- Говорю же, я из Дома Кино, вот только домой забежал рубашку сменил".
   Она естественно не поверила.
   " Но если человек так заковыристо врет, то он достоин внимания",- сказал ее взгляд. И наша беседа получила новый импульс. Впрочем, сторонний наблюдатель вряд ли что-нибудь понял из нашего разговора. Эквилибристика слов и понятий, обрывки фраз и гортанные выкрики, восторженное фырканье и урчание, выброшенные вверх и в стороны руки мало напоминали общение двух существ, наделенных хоть каким-то разумом. Но то лишь взгляд со стороны, мы же прекрасно уловили суть нашего диалога и получили много полезной информации. Обнаружились общие знакомые, интересы. Оказалось, что свободное время мы проводим в одних и тех же питейно-закусочных заведениях столицы, среди которых центральное место занимал, конечно, Дом Кино. Выяснилось даже, что Марина где-то слышала обо мне. Где? Она так и не смогла вспомнить. Но мне подумалось, что, скорее всего, на одной из последних планерок с участием следователя по особо важным делам.
   Я уже начинал жалеть, что наша встреча произошла в рабочей обстановке, так мало подходящей для единения людей столь близких взглядов. Как, вдруг, в комнату ввалилось существо, напоминающее массовика-затейника, переодетого в медвежью шкуру. "Николай,- представился медведь, сверкнув каким-то волчьим взглядом.- Буду работать курьером. Вот, вам пакет с Большого Комсомольского. От Зудова. Кто такси оплачивать будет?"
   Пакет мы взяли и расписались в получении, а такси предложили отправить обратно на Большой Комсомольский за расчетом. Николай оказался человеком абсолютно серьезным. Он спустился вниз и объявил водителю наше решение. Шофер, очевидно, относившийся к той же породе людей, что и наш Коля, отреагировал незамедлительно. Угрозы расправы, перемежавшиеся матерной бранью, взорвали тишину переулка. Мы, не сговариваясь, посмотрели на часы и заключили с Мариной пари.
   " Пять минут, - сказала она, - и шкура медведя украсит пол нашего кабинета. Останется соорудить камин, сварить кофе и..., -ее ноздри чувственно затрепетали, начать работать".
   "Никак не меньше десяти,- неуклюже пытался парировать я. - У вас отсутствует чувство патриотизма к родной редакции. И вообще, согласно кодексу чести, если падет курьер, то я буду вынужден занять его место на поле брани. Редакция превыше всего!"
   Однако прошло уже около четверти часа, а Николай без видимых усилий сдерживал натиск потерявшего контакт с действительностью пролетария. Наш курьер, не повышая голоса, терпеливо объяснял таксисту, что тот не прав и по какому адресу надлежит тому ехать, чтобы получить полный расчет.
   Тем временем я вскрыл пакет и с радостью обнаружил, что всему редакционному коллективу через час надлежит прибыть в Большой Комсомольский переулок на первое редакционное совещание. Галантно подав Марине ее дубленый тулуп, набросив подобное изделие монгольской индустрии на себя, мы заперли кабинет и выпорхнули в объятия шофера.
   "Вот, товарищи того же мнения",- сказал медведь-Коля, увидев нас.
   "Николай, вы, поедете с нами, - произнес я начальственным тоном и, обращаясь к шоферу, отдал суровый приказ.- Прекратить препирания! Большой Комсомольский переулок,... пожалуйста!
   Таксист оказался человеком дисциплинированным и сразу затих. Четверть часа спустя, мы благополучно прибыли на место. И спор возобновился с новой силой. Уже, втроем мы пытались увещевать непонятливого водителя. А он все стоял на своем: "Деньги давай! Деньги!"
   И тут Марину осенило. "Братцы,- возопила она,- возьмем его к Зудову. Там все и решим. Прелесть, какая".
   Предложение было принято единогласно. К кабинету нашего непосредственного начальника мы двинулись вчетвером. Шофер первым толкнул нужную дверь с табличкой "Зампред Комитета Молодежных Организаций, начальник отдела науки И.А.Зудов". Мы же решили подождать в коридоре.
   Мне доводилось много слышать о сдержанности партийных и комсомольских боссов. Они, мол, одинаково вежливо благодарят за оказанную помощь, выставляют за дверь, выкидывают на улицу, бросают на съедение львам. Враки, гнусная ложь. Как только хозяин кабинета узнал, какую сумму ему следует
   выплатить за такси, он взревел, как леопард, попавший в капкан. Но конфликтовать с таксистом все-таки побоялся. Рассчитавшись с шофером, он решил отыграться на нашем "медведе". Но не тут-то было. Гром и молнии, обрушившиеся на курьера, не возымели ни малейшего действия. Коля как бы и не заметил гнева начальника. Я говорю "как бы", потому что между отповедью Зудова и тем, что произошло потом, имела место продолжительная пауза. Обычно она (эта пауза) заполняется извинениями, оправданиями и клятвами о том, что подобного никогда не повторится. Но Коля молчал. Зудов посмотрел вопросительно на нас, мы на него, а затем все вместе на курьера. И тогда обратили внимание на глаза Коли. Они были неподвижны. Их неистовый гипнотический желтый блеск лишил начальника отдела науки дара речи. И тогда.... Тогда наш "медведь" высказал ему все. Все, что он, Коля, думает по поводу антисемитизма в СССР (медведь к тому же оказался и евреем), о своем больном сердце, о жене, которая сбежала от него год назад, о маме, запретившей ему поднимать тяжести. Опешивший комсомольский босс, которому не хватало в его новой редакции только сумасшедшего (а психическое состояние Коли не вызывало сомнений) как-то скис и начал смущенно оправдываться. Мол, откуда в пакете тяжесть, там всего одна бумага лежала. Но потом махнул рукой и отпустил курьера аж на три дня.
   Затем с опаской оглядев нас, он вроде бы приободрился и завел рутинный разговор. Обращался он в основном ко мне, так как Марина, видимо, уже прошла собеседование. Интересовался моей журналисткой практикой: где был? что видел и о чем написал до сего времени. И, получив на все уклончивые ответы, понял: курьер-сумасшедший - это не единственная плата за его новое назначение.
   После началось совещание, в процессе которого выяснилось: наш начальник не имеет ни малейшего представления о том, что журнал, отданный под его начало, всего на всего лишь прикрытие.
   К вечеру мы разошлись. Прощание с Мариной несколько затянулось. Мы обсуждали план редакционной работы на завтра. Единодушие было полным.
  
   Фантомы переулка Мароновского.
  
   Итак, моя журналистская деятельность началась. Каждое утро я по обязанности забегал в редакцию, пил с Мариной чай, беседовал на отвлеченные темы, а к обеду направлялся в Президиум Академии Наук. Зудов тоже бывал там, но старался по реже попадаться мне на глаза. Его раздражало и угнетало, что неведомо откуда взявшийся выскочка, обласкан академиками, и постоянно бывает здесь на равных с ним.
   Желая предупредить назревавший конфликт, я как-то предложил Константинычу устраивать встречи редакционной коллегии у нас в переулке. Идея очень понравилась "посвященному" в наши тайны академику. И он пообещал обрадовать Зудова при встречи, сохранив мое инкогнито.
   Что ж, академики не чекисты. Они определенно не умеют хитрить, не имеют не малейшего представления о конспирации. Когда я зашел на утро в редакцию, моего начальника бил озноб. Подняв на меня замутненный взор, он простонал: "Это ты
   его надоумил? Не отпирайся, я сразу понял... Полздания засрано голубями. Вторая в строительных лесах. Куда их рассаживать-то? В редакции два стола, четыре стула и один курьер, полный идиот...".
   Не в силах сдерживать душившие его рыдания, начальник выскочил из комнаты.
   На пороге появилась Марина.
   " Что ты сделал с Зу-у-удовым?- со свойственной только ей манерой протянула она.- Он в слезах и соплях помчался в туалет".
   " Не бойся, душа моя! - воскликнул я.- Это он от радости. Теперь заезжих и местных дуриков из президиума будут водить сюда на пьянки. Заживем! Чую, чую, грядут большие перемены!"
   Пророческий дар не подвел меня и во второй раз. Поздно вечером того же дня мой покровитель вспомнил обо мне.
   "Завтра, в полседьмого жду вас в Доме Кино",- рявкнула телефонная трубка.
   "Мне прийти одному или с девушкой... для конспирации?"- спросил я робко.
   "Марина уже приглашена,- отрезал он,-Приятного сна, жду без опозданий".
   Вечер следующего дня надолго запечатлелся в моей памяти. Мы сидели втроем в том же углу, за пальмами, ели пили и слушали фантазии, как выяснилось, нашего общего благодетеля. Оказалось, что моя дурацкая выходка с приглашением редколлегии в редакцию помогла ему продвинуться в осуществлении великого замысла. Теперь Мароновский переулок становился местом проведения одного из самых престижных академических сборищ. А раз так, то и место должно соответствовать.
   Первым делом было решено придать переулку приличный вид. Убрать заборы, покрасить дом.... Затем стало очевидно, что штат редакции, состоящий из трех человек, - тоже крайне не солидно, а потому его надо увеличить ... и довести его женскую половину до девяноста процентов от всего состава.
   "Фи! - возмутилась Марина.- С бабьем работать! Ненавижу!"
   " Цыть, девочка!- шикнул на нее наш покровитель. - Этого требуют интересы дела.... Вся информация из дома будет собираться и анализироваться в здании детского сада, что напротив,- продолжал он.- Там по ночам все равно никого нет".
   Через некоторое время наш настоящий босс посмотрел на часы, поднялся и бросил через плечо: "Гуляйте молодежь, мне пора. Еще надо отдать распоряжения".
   Понимая, что вечер оплачен заранее, мы продолжали делать заказы. С последним бокалом свет в зале померк и все стали расходиться. Мое сражение с собственным пиджаком окончилось в его пользу. Марина едва держалась на своих высочайших каблуках, делая безуспешные попытки облокотиться то на метрдотеля, то на
   старичка швейцара. Но, так и не сумев сделать окончальный выбор, упала в объятия невесть откуда появившегося милиционера.
   "Что же вы так набрались, девушка ?- неодобрительно произнес он.-Не положено у нас так.... Вот я сейчас машину из отделения вызову".
   "Они-с не одни, - вмешался метрдотель,- мужчина еще держится, и...",- тут он замялся, а затем что-то быстро шепнул на ухо стражу порядка.
   "Ну, да это не наше ведомство,- понимающе расценил милиционер,- пускай
   своих сами и обслуживают".
   Короче, мы очутились на очень темной улице. И, естественно, в голову полезли темные мысли. Перебрав их и систематизировав, я решил: "Едем в Мароновский переулок!".
   Моя попутчица, видимо, неверно поняв это намерение, смущенно захихикала.
   "Такси! Такси! - закричала она в темноту. - Скорее такси, мы не можем ждать!"
   Следует признать: чудеса в те времена все-таки случались. Тут же в темноте послышался шум мотора. Высветился зеленый огонек, и к нам подкатила салатовая "Волга". Дверь открылась, и мы втиснулись на заднее сидение.
   " Мароновский переулок!" - скомандовал я.
   " Не поеду, - отрезал водитель, хоть озолоти, не поеду! Слышали, что программа "Время" полтора часа назад передала?"
   " Что? Что она может передать, кроме анализа... событий за прошедший день?"- попытался переубедить его я.
   "Нечистая там, в переулке вашем!"- огрызнулся шофер.
   " Ну, так что? - икнула Марина.- Мы к своим и опаздываем. А метлу у меня мусор забрал. А у товарища, дружка моего,- и она с нежностью посмотрела в мою сторону, - этот гад, конфисковал сундук с курицей, а, между прочем, в курице яйцо, в яйце игла, а на самом конце иглы его драгоценная жизнь...".
   Здесь, не выдержав всей тяжести утраты и пережитого, моя попутчица разрыдалась.
   "Так что, поторопитесь, товарищ, - молвил я замогильным голосом, - Мы еще должны подмогу привести и разборку с милицией устроить. На карту поставлено все. И, как вы понимаете, мы ни перед чем не остановимся. Даже перед упрямством всех водителей таки, всех таксопарков города Москвы".
   Ничего, не поняв, кроме того, что в его машину нахально влезла пьяная скандальная парочка, которая несет несусветную чушь, шофер выругался и двинулся в путь, заявив, что дальше Большой Ордынки ни ногой, ни колесом не ступит. На перекрестке улиц Житная и Большая Ордынка такси остановилось. Я сунул водителю талоны, которыми расплачивался с таксистами заслуженный комсомолец Зудов. Их пачка почему-то оказалась в моем кармане. И мы рванули в сторону редакции.
   На ближних подступах к нашей малой родине, действительно, творилось что-то непонятное. Улицы, обычно пустевшие уже в восемь вечера, кишели народом. И это был не гулящий люд. У каждого было какое-то занятие. Один красил бордюр тротуара, другой стирал грязь с неоновых реклам и заменял в них перегоревшие буквы. Третий мыл с мылом пешеходные дорожки. Нечто подобное, я уже видел
   перед приездом в Москву одного из американских президентов. Кто же теперь собирался посетить Белокаменную?
   Когда же мы ступили в Мароновский переулок, стало ясно: все виденное нами на подступах к редакции было лишь прелюдией к тому, что творилось в нем. Водитель такси и программа "Время" были правы.
   Огромная толпа каких-то личностей, одетых в комбинезоны, возводила в свете прожекторов строительные леса вокруг нашего домика. Вслед за этим к крыше дома крепились люльки, и те же работяги начинали быстро окрашивать грязно-желтое здание в нежно-розовый цвет. За ними шли стекольщики, столяры и
   плотники. Буквально через час здания было не узнать. В довершение к входу прицепили фонарь, излучавший какой-то неземной свет красного оттенка и прибили бронзовую доску с выгравированными на ней буквами "ГРИЗС", что означало: "Главная редакция изданий для зарубежных стран".
   Мы приоткрыли двери. И странно: никто нас не толкнул, не окликнул, куда, мол, лезете. А ведь кругом суетились люди. Много людей. Такая обходительность для Москвы во все времена была делом необычным. Только там, где работали с иностранцами, допускалось подобное, да и то лишь к гражданам зарубежья. Мы же были свои, на строительной площадке, среди пролетариев....Тут я обернулся к проходящему рабочему.... Обернулся и... замер. Это был ...призрак! Нет, я, конечно, понимаю: вино, пиво, коньяк. Но это лишь непослушные ноги, руки и голова, в которую лезут дурные мысли. Между тем, глаза меня еще ни разу не подводили.
   Я толкнул Марину. Она обернулась. Сначала посмотрела на меня, за тем перевела взгляд на призрака и послала ему воздушный поцелуй.
   "Привет, бойцам невидимого фронта!"-прокричала моя спутница.
   "Тебя не удивляет вся эта компания?" - спросил ее я.
   " А что тут странного?- со скрытой обидой в голосе возразила она. - Ты же слышал сегодня от босса, что грядут большие перемены, да и сам уверял меня в этом чуть раньше. А теперь столбенеешь при виде обыкновенного ЗОМБи".
   "Зомби!- завопил я.- Не уж-то и они работают на КГБ? Может в вашей организации есть и подразделение египетских мумий, и погребок джинов в бутылках".
   "Не в "вашей", а в нашей организации,- поправила меня Марина.- И, вообще, не болтай глупости. ЗОМБи - это всего лишь аббревиатура и означает 3-й Отдел Мобильной Бригады".
   "Но лица, лица-то у них нет!- неуверенно защищался я.- Мертвечина какая-то. Сплошной тлен и трупные пятна".
   " Это их боевая раскраска,- объяснила она. - Молодые ребята, фантазеры. Зато вежливые и предупредительные, на все руки мастера. Они и строить и ломать могут. Вот прикажи им Большой театр по кирпичику разобрать, и в ночь нет Большого".
   " Но-но! - и мой голос поднялся до торжественных нот.- Большой не тронь! Это наша национальная гордость!"
   " Вот мы и не трогаем",- в унисон мне проговорила спутница.
   Я пытался выяснить, кто такие "мы" и, какое отношение к ЗОМБи имеет Марина? Но так ничего и не добился, исключая обрывочные сведения о том, что есть в системе органов безопасности некое подобие строительного отряда, выполняющего спецзадания по обустройству иностранных представительств и участвующих в грандиозных мистификациях, вроде размещения фальшивых пусковых установок ракет средней дальности.
   И вот мы на третьем этаже. Боже, что здесь творилось. Все двери во всех кабинетах были нараспашку. Из комнаты в комнату сновали, незнакомы люди. Правда, попадались и знакомые лица. Наш босс, что оставил нас в Доме Кино и Зудов, растерянный, близкий к обмороку. Заместитель главного редактора лежал в
   объятиях очень пышной блондинки, а та подносила к его носу ватку с нашатырем и смачивала виски. По всему было видно, что бедняге разъяснили, что такое его журнал.
   " Ну, как продвигается наш маленький ремонт? - неожиданно игриво спросил
   босс, обращаясь ко мне. И переходя на уверенный, деловой тон продолжил,- надеюсь
   к утру успеем сделать главное, полностью подготовить здание к приему гостей, переоборудовать чердак в детском саду и привести в чувство вашего заместителя главного редактора. Нервный он какой-то у вас, все сознание норовит потерять. А еще в ВЛКСМ работал".
   "Да, но там, видимо, нет обычая краситься, на манер ЗОМБи?" - угодливо вставил я.
   " ЗОМБи-то его не очень напугали,- продолжал босс. - А вот девицы, которых приволокли для иностранных редакций.... О, эти как раз его и вырубили".
   "Вполне симпатичные девицы",- не подумав, брякнул я. И, мгновенно получив оплеуху от Марины, тут же умолк.
   Увидев это, босс отослал Марину проветриться на свежий воздух, а заодно покомандовать ЗОМБи. Мне же он велел скинуть тулуп и приниматься за работу: собирать только что привезенную мебель, оформлять банкетный зал (напротив чердачных окон детского сада) и еще какие-то комнаты с мягкой мебелью. Для работы с авторами, как мне объяснила очень симпатичная редакторша.
   Когда же все было готово, раздалась мелодия в стиле кантри и все ринулись в банкетный зал.
  
   Застолье в стиле ретро.
  
   Стол, наш новый банкетный стол уже был накрыт. По плотности бутылок и закусок он явно превосходил тот, что я оставил в Доме Кино. Однако вскоре выяснилось, что места хватает далеко не всем. Началась паника.
   "Как, ЗОМБи просчитались?! У ЗОМБи не бывает проколов! - шумела возбужденная толпа.- Ух, им и достанется! И этой стерве Марине, вместе с ними!"
   "Тсс!- прогремел голос босса.- Налить бокалы!" И когда приказ был выполнен, он произнес: " Наша идея как раз и заключается в том, чтобы в банкетном зале было тесно. Иначе для чего бы нам кабине..., тьфу ты, комнаты для индивидуальной работы редакторов?" И он многозначительно поднял брови.
   По залу пронесся вздох облегчения. Зазвенел хрусталь. Напитки стали передаваться тем, кто благодаря задумке нашего покровителя был оттеснен в коридор. Появились первые перебравшие. Ими стали Марина и Зудов. Их аккуратно вынесли и разместили на диванах одной из комнат для собеседования.
   К утру, проверка новых помещений и редакторского состава завершилась. Экзамен был выдержан на отлично. Отсеивать кого-либо на предмет профнепригодности не пришлось.
   Только в одной из комнат для собеседования можно было услышать
   непрекращающиеся всхлипывания и причитания. Первая и до недавнего времени единственная дама редакции переживала появления громадного числа соперниц, а заместитель главного редактора - крушение своих честолюбивых планов.
  
   Так как совершенно не представлял, что путного можно было сделать, в обществе развеселых дам и их предводителя из КГБ.
   На утро в прибранной и вылизанной ЗОМБи редакции появился сам Петрович.Он сообщил, что вечером в банкетном зале состоится общее собрание, и он придет к нам не один, а с очень привлекательным иностранным гостем.
   В девятнадцать ноль-ноль все началось сызнова. С той лишь разницей, что все внимание предназначалось теперь дорогому зарубежному визитеру, представившемуся Джеймсом Смитом, крупнейшим мелиоратором Северной и Южной Америк.
   "Вот и пробил ваш звездный час,- напутствовал меня благодетель.- Я же говорил, что дойдет дело и до мелиорации. Вот и дошло. Действуйте!"
   Джеймс оказался очень крепким на водку и чрезмерно сдержанным в общении с редакторским составом. Выскакивал минут на десять поболтать в одну из комнат и с невозмутимым видом возвращался за стол. И никакого намека на...беспорядок в одежде или прическе.
   Босс заметно нервничал. Он уже не был столь самоуверен и беспечен. Вот очередной раз вынесли Зудова, Марина чуть не загрызла двух редакторш. И ее снова заперли в каком-то кабинете. А так ловко подстроенная ловушка не захлопывалась.
   Промучившись еще два часа, босс потерял всякую надежду расколоть упрямого иностранца. Нужен был компромат, а его-то и не получалось. Уже пребывала в состоянии легкого алкогольного отравления большая часть редакции. Уже я обговорил все проблемы мелиорации СССР и обеих Америк, а редакторши использовали все имевшиеся в их распоряжении средства. Но он, подлый, не кололся!
   "Ну, сказал бы что-нибудь про нашу действительность, ущипнул бы кого-нибудь, - вопил в туалете наш покровитель. - Так нет. Водка для него - вода, драться ни с кем не хочет, редакторши ... и те, что пустое место".
   "Зато о мелиорации выложил все, что знал",- попытался похвастаться я.
   "Да, на кой хрен, мне твоя мелиорация, - взорвался босс.- Заткнись и не смей появляться, пока не позову!"
   " Опала!- мелькнуло у меня в голове.- Снова безвестность. Снова котельная и мои друзья-люмпены". И, накинув на плечи свой дубленый тулуп, побрел к выходу.
   Свет тусклых фонарей, безлюдный Мароновский переулок и, наконец, наглухо запертые двери у входа на станцию метро "Октябрьская", только усилили чувство отчаяния. Попытка договориться с таксистами успехом не увенчалась. И вдруг, на пешеходную дорожку лихо вырулила карета скорой помощи. Шофер резко затормозил и дал задний ход. Боковые двери распахнулись и из них выпорхнули гориллоподобные санитары...
  
  
   Что один черт, что другой.
  
   Провалы памяти случались у меня и раньше. Однажды, после вечеринки на берегу Черного моря, я в совершенном беспамятстве совершил переход вдоль отвесной скалы. И только на следующее утро обнаружил, что тропинка, приведшая меня, домой, множество раз, прерывалась каменными глыбами, а в иных местах была просто слизана горными обвалами.
   Нечто подобное произошло и в тот вечер. Санитаров помню.... Но как очутился в городе Сургуте, а затем в поезде, следующем аж за Полярный круг в какой-то город нефтяников. ...Впрочем, все это стало ясно чуть позже. А поначалу, ощутив острую жажду, обнаружил на столике все необходимые "медикаменты" из "аптечки первой помощи": бутылку "боржоми", соленые огурчики в мутном рассоле, и что-то очень аппетитное в томатном соусе.
   "Добрый день, симпатичнейший Степан Богданович!"- пронеслось у меня в голове ...
   Здесь следует пояснить, что в те времена даже сообщества "идейно неустойчивых товарищей" не обходились без своих авторитетов. Сторонники православия и славянофильства зубрили наизусть труды Аксакова и Леонтьева. Сионисты пытались изучать иврит и хранили в своих коммунальных углах, невесть каким образом добытые, портреты Моше Даяна и Бен Гуриона. У людей моего круга тоже были свои кумиры. Получить признание и уважение мог лишь тот, кто с легкостью и, добавим, к месту приводил цитаты из "Пятикнижия современного люмпен-интеллигента": Михаила Булгакова "Мастер и Маргарита", Ильи Ильфа и Евгения Петрова "12 стульев" и "Золотой теленок", неопубликованного Венедикта Ерофеева "Москва - Петушки" и Ярослава Гашека "Похождения бравого солдата Швейка".
   ...Иной, так кратко и точно определив ситуацию словами классика, мог бы и возгордиться. Но до того ли было мне? Еще мгновение и я почувствовал мерный стук колес. А за окном плескалось не ласковое Черное море, а бескрайнее море тайги. В отличие от Степы Лиходеева, директора театра "Варьете" из бессмертного романа "Мастер и Маргарита", мой Воланд забросил меня гораздо дальше и в не пример менее привлекательные места, нежели Ялта. Поезд шел на север, прямиком к Ледовитому морю - океану.
   Оставалось лишь смириться и перейти к восстановительной процедуре. Первый глоток "боржоми" опрокинул все мои представления об этом напитке здоровья. Минеральная вода оказалась водой огненной. Мир перестал казаться таким отвратительным. Соленые огурчики и сосиски под томатным
   соусом, сопровождаемые нектаром из неказистого сосуда навели на мысль, что Крым и Кавказ, в общем-то - пошлость. А вот поезд, идущий в неизвестность, это...
   "Это - твое первое задание",- произнес знакомый мне будуарный голос. В дверном проеме купе с неизменной сигаретой стояла Марина. Удивить меня чем - либо уже было невозможно. Но радоваться я еще не разучился. И, следуя традиции людей моего круга, восторженно, слегка перевирая и вставляя отсебятину, запричитал словами классика: " Аннушка, наша Аннушка! С Садовой! Это твоя
   работа?... Подсолнечное масло... Консультант...".
   "Кирюшка! Бросьте трепаться!...Федор Иванович сейчас вернется",- развязно перебила меня Марина и многозначительно повела бровью.
   "Пароль, - пронеслось у меня в голове, - одна из сцен погони поэта Ивана Бездомного за Воландом... КГБ читает мои мысли! Но как, чертовка, знает Булгакова! - и, перебрав в уме все возможные варианты ответа, в полголоса произнес. - Ах, развратница!..."
   Марина удовлетворенно прикрыла глаза, оценив быстроту и точность моей реакции. " Михаила Афанасьевича Булгакова оставим на потом, - прошептала она, - а сейчас о деле". Все, что мне довелось узнать из ее рассказа, можно было охарактеризовать одним словом: вляпался.
   История с санитарами и скорой помощью, которая до того момента оставалась в моей памяти, как связующее звено между прошлым и настоящим, сомнений у меня не вызывала. Эта карета социальной добродетели сама собой к человеку не приезжает. Ее нужно вызвать, ее необходимо послать к ... пострадавшему или к тому, кто еще может пострадать. Вот ее мой благодетель и отрядил за мной, когда вдруг обнаружил, что его подопечный принял свою опалу слишком близко к сердцу. Дальше санитары что-то перепутали, и я превратился в некое подобие зомби. Но не в тех ЗОМБи, которые строили и ломали в трезвом уме и твердой памяти, а в настоящего нелюдя, способного пить, шутить и даже декламировать целые главы из книг советских писателей, но приэтом как-то и не существовать и ничего не помнить.
   Впрочем, впоследствии шеф поблагодарил санитаров. Так как мое зомбированное состояние избавляло его от нештатных ситуаций на первом этапе задуманной им операции. А произошло следующее. Восстановив над собой контроль, наш покровитель принял следующее решение. Джеймс вместе с Мариной и мной должен отбыть ... в Западную Сибирь. "Раз водка и женщины побоку, раз такой любопытный, будем ловить на шпионаже",- решил босс.
   Здесь Марина прервала свой рассказ, вытащила из рюкзака карту и показала весь маршрут. "Мы проедем с Джеймсом по всем этим местам, - объяснила она.- Он естественно все будет фотографировать. Где он еще такое увидит? Ну, и в конце пути наши его возьмут, как шпиона, врага, решившего опорочить нашу прекрасную действительность. Дальше все дело техники. Срок или сотрудничество с нами".
   "Да,- промямлил я,- теперь ему некуда деться. Придется постараться, чтобы сама поездка не оставила у него плохих воспоминаний". И выразительно посмотрел на мою спутницу.
   " С врагом - никогда!" - отрезала Марина.
   " Ну, он-то пока еще не враг...",- попытался выкрутиться я. Но тут в коридоре послышались шаги, и из Марининых жестов мне удалось понять лишь то, что следует замолчать и продолжить свою трапезу. Что я и сделал, усиленно налегая на бутыль с "боржоми". Через мгновение в купе вошел Джеймс. Перебросившись с Мариной несколькими стандартными английскими фразами, он
   он обратился и ко мне, вежливо осведомившись о моем самочувствии.
   И вот в этот момент в моей судьбе произошел еще один резкий поворот. Все началось с противоестественного события. Марина вернулась в свое купе и, сладко зевнув, так что было слышно на весь вагон, уснула. Без чашечки кофе, без капли вина. Мой же американский мелиоратор заговорил ... по-русски!!!
   "Вас, наверное, удивит, - начал он, - что иностранный специалист так долго скрывал знание русского языка? Между тем я действительно иностранец, зовут меня Дов Синайский, действительно хорошо знаком с мелиорацией, но, так же как и Вы в настоящий момент занят иными проблемами".
   Дальше он стал ругать моего покровителя. Назвал его тупицей. Посмеялся над затеей: поймать его Дова Синайского на (смешно сказать!) шпионаже. А за тем взялся решать мою судьбу.
   "Не будь вы мне симпатичны, да еще братом по крови, - продолжал Дов-Джеймс, не стал бы с вами церемониться. - Но вышеназванные обстоятельства меняют дело. Из простого заведующего отделом вы станете... моим помощником!".
   "Помощником главного мелиоратора Америки?!" - радостно воскликнул я.
   " Причем здесь Америка?- возмутился Дов.- Вы вообще представляете, с кем имеете дело? Вся эта петрушка с Америкой - легенда. Сам я с Ближнего Востока. Слыхали про Синайский полуостров, Палестину, Израиль?"
   "Не-не,- пытался возразить я, - что я скажу Петровичу, Зудову, да и шеф мне ноги выдернет за такое сотрудничество".
   "Ах, забудьте вы этих недотеп,- ревниво отрезал он, - смотрите в будущее".
   "А в этом будущем мы тоже будем работать с Мариной в редакции?" - присмирев, спросил я.
   Дов тяжело вздохнул, давая понять, что и у него, бывалого разведчика, есть границы терпения.
   " Об этом чуть позже. А теперь за работу,- примирительно сказал он.
   И на столе появилась карта Ханты-мансийского национального округа. - Видите здесь знакомые контуры? - спросил Дов, указывая на реку Обь, Северные Увалы.- А теперь посмотрите сюда. Над правым берегом реки Надым кружочком обведена небольшая территория, читайте, что написано внутри".
   Даже повидав и услышав за последнее время множество невероятных вещей, даже пообщавшись с ЗОМБи, я не мог себе представить, что в границах Ханты-мансийского национального округа существует еще и Еврейская автономная республика со столицей Иерусалим-0 и административным центром Хедера. Памятуя о сумасшедшем географе, который рехнулся, не увидев на карте Берингова пролива (за более подробной информацией отсылаю к книге И.Ильфа и Е.Петрова "Золотой теленок"), пришлось взять себя в руки.
   "Здесь случаем не опечатка, типографский брак?"- поинтересовался я.
   " Это было опечаткой без малого шестьдесят лет назад, когда отец всех народов и вождь мирового пролетариата, не глядя, поставил свою подпись на карте создаваемого им Союза Советских Социалистических Республик,- грустно сказал Дов, теперь же это тщательно скрываемая от народа реальность. О ней забывали, ее
   не замечали, так, кстати, возникла еще одна автономия на Дальнем Востоке, и обе существуют до сих пор. А я должен выяснить, что она, эта первая автономия представляет собой сегодня. Какова там обстановка. Вот вы, для вашего же блага, мне в этом и поможете",- заключил он.
   Я горько вздохнул. За короткий период времени мне пришлось убедиться в пагубном влиянии безответственных подписей, как на мою судьбу, так и на судьбу
   всей страны.
   "Но почему Иерусалим-0? - поинтересовался я. - Есть Новый Иерусалим, есть просто Иерусалим, номер-то откуда?"
   "Ну, так есть же Москва-3, Арзамас-16, Челябинск-7, - неуверенный в своих сравнениях, пояснил Дов, - возможно какой-нибудь Иванов-9 это и придумал".
   На этом наша беседа и закончилась. Молча, проглотив стряпню из вагона ресторана, мы устроились спать на мягких диванах. Все услышанное мною в течение вечера окончательно лишило меня сил и надежд на будущее. Скрываться сразу от обоих шефов не представлялось возможным. Да и куда? Кругом тундра, снега, голодные песцы. Меня сморил сон. Сон тяжелый, полный кошмаров, эдакое попурри на тему последних событий. И видел я...
  
   Зов крови.
  
   И видел я выплывающие из темноты лица. Начальник мелиоративной партии и замполит милиции грозили пальцем, эксассенизатор-алкаш пытался дотянуться до меня своими немытыми ручищами, шеф, Зудов и наш редакционный курьер Коля осуждающе качали головами... Сильный толчок прервал мои кошмарные сновидения. Поезд замедлял ход. Дов выволок меня в коридор.
   "Хватит спать, - заявил он,- через час ты приступаешь к выполнению своего задания. Ничего не записывать, вопросов не задавать. Все необходимое надо узнать из случайных ни к чему не обязывающих бесед. Все. Одевайся и в тамбур".
   Через минуту поезд остановился. Я выскочил на перрон, в темноту. В десяти шагах от меня на маленьком станционном здании висела доска. Едва освещавший ее фонарь позволил прочесть: "Ст. Хедера".
   "Господи...,- простонал я, - куда же меня занесло?"
   Но тут двери станционной сторожки распахнулись, и какая-то женщина в платках и ватнике обрадовано заголосила: "Вот и новенький в наши края пожаловал! Небось, репатриант?"
   Последнее слово она произнесла не без труда, но все же умудрилась не исковеркать его. Женщина стала хлопотать у плиты, прилаживая к ней постоянно сползающий чайник, и приговаривать: "Сначала чайку попьем, а затем уж и в Сохут, тьфу ты, в Сохнут позвоним".
   " А что, бабушка, - стал, вопреки инструкциям Дова, расспрашивать я. - Это тот Сохнут, что евреев в Израиль возит?"
   "Да, что ты сынок,- уставилась она на меня,- у нас здеся Еврейская Автономная республика. А что про Израиль, мы и слухом тут не слыхивали. Ну, да они приедут, все сами и расскажут".
   Чайник засвистел, и мы сели за струганный стол. Добрая бабуля бросила в мой стакан пакетик с хвостиком, на конце которого болталась этикетка с красной буквой "W", и налила кипятку. Цвет долго не появлялся. Спустя пару минут вода в стакане наконец-то приобрела блекло-бурый цвет, но вкуса не изменила.
   " Чаек-то видать, того, грузинский третий сорт?"- очередной раз нарушая приказ нового шефа, спросил я.
   " Бог с тобой, сынок,- засмеялась бабуся,- местный это чай, "Высоцкий". Вот и на коробке написано: "Иерусалимский чаеразвесочный комбинат им. Теодора Герцеля".
   В это время на улице раздался шум. И какие-то люди стали ломиться в здании станции.
   "Никитична! - заорал один из них. - Открывай, продажная шкура, а то дом разнесем. Опять еврея прячешь! У, сионистка проклятая!"
   Мне тут же захотелось исчезнуть из избушки. Оказаться в стенах родной редакции или, как минимум, среди друзей-люмпенов, а не в руках антисемитов-погромщиков. Но судьба, видимо, не предоставила мне права выбирать.
   "Может выйти и все объяснить?- неуверенно промямлил я. - Мол, обычный командировочный, а вовсе не...".
   " Как это не?- возмутилась моя хозяйка. - Ты на себя в зеркало посмотри. А коли выйдешь, так и слова не успеешь сказать. Это ж... ХАМАС".
   "ХАМАС?..."
   "Да, ХАМАС или Ханты-мансийские Старожилы, - пояснила мне Никитична,- известные антисемиты. Они на всех перекрестках кричат, что Ханты-мансийский национальный округ - исконно русская территория. Объявили войну Еврейской Автономной республике и обещали утопить всех евреев в Северном Ледовитом океане, если они (эти евреи) не уберутся к себе в Израиль".
   Наша избушка оказалась неплохой крепостью. ХАМАСу так и не удалось высадить двери и расправиться с нами. Через несколько минут напор нападавших ослаб, крики прекратились. А еще, мгновение спустя, мы услышали топот сапог, сирену милицейской машины и матерную брань отступивших антисемитов.
   " Ну, вот, - успокоившись, сказала Никитична, всех голубчиков и повязали. Теперь ушлют их, куды Макар телят не гонял. Только опять не вступилась бы за них международная общественность. Прошлый раз-то выслали.... Да здесь кругом особый режим. Чужих не прописывают без надобности. А таких тем более. Вот они и стали жалобы слать в Москву, в ООН, в ООП. Дескать, мы жертвы сионизма, бесчеловечного режима апартеида по отношению к коренным народам Севера... Ну, вернули, а они опять за свое...".
   Через минуту в дверь сторожки постучали. Стук на этот раз прозвучал как-то по начальственному, а потому на душе стало спокойно. Мы открыли. На
   пороге стоял сурового вида бородатый мужик. Он шагнул в избу и важно на распев произнес: "Ну, и удачный же день сегодня, еще один репатриант, уже второй... Что ж вы телеграмму не дали, не позвонили? Мы бы Вас сей момент и встретили".
   "Какая уж там телеграмма, - припоминая все происшедшее со мной за последние дни, вздохнул я, - чаю попить и то не успел, как ХАМАС нагрянул".
   "Ладно, собирайтесь,- приказал чин, - у нас попьете".
   Меня усадил в белоснежный джип "Нива". И мы покатили по зимнику, оставляя за собой снежную пыль. Новый опекун пребывал в приподнятом настроении, размахивал руками и все время восклицал: "Нет, вы только подумайте, двое в один день. Это шестьдесят в месяц или более семисот в год. Если алия пойдет такими темпами, мы сможем утереть нос этому Израилю, увеличить бюджетные поступления, задавить ХАМАС без милиции. Инвестиции из Москвы и Вашингтона польются рекой".
   Не знаю до каких бы высот воспарил бы в свои мечтах мой сопровождающий, если бы по обеим сторонам дороги не замелькали рубленые избы. Около самой большой из них джип резко затормозил.
   "Административный центр Хедера",- торжественно произнес мой сопровождающий.
   Мы вышли. Двери большого дома тут же распахнулись, и из них повалил пар. Ведь на улице было почти 40 градусов ниже нуля. Я шагнул за порог и в свете яркой неоновой лампы увидел ... Марину.
   "Ну, - простонала она,- перемены в нашей жизни все еще продолжаются? В проруби таких пророков топить надо".
   Я стал размахивать руками, что-то объяснять, пытался успокоить ее, но не успел. Меня вызвали в одну из комнат. Кабинет был обставлен с невиданной для тех времен роскошью. Мягкие кресла, удобный письменный стол, цветы, ковры.... Навстречу мне шагнула полная женщина и низким почти мужским голосом сказала: " Добро пожаловать на историческую Родину! Присаживайтесь, сейчас мы быстро завершим все формальности, и вы начнете свою абсорбцию".
   Мне протянули несколько пачек различных бланков. Их требовалось заполнить только в двух местах: число и подпись. Все остальное там уже было напечатано.
   "Хватит,- решил я,- время безответственных подписей прошло. Теперь будем думать, и читать, прежде чем ставить свои каракули".
   Но благие пожелания (читать и думать) таковыми и остались. Обилие текста и непонятных слов. Пережитое за последние сутки не давали сосредоточиться. Лихо, ставя свою подпись во всех необходимых местах, я только и успел прочесть, что мне, как репатрианту, полагается какая-то немыслимая сумма денег в шекелях-купонах и что она, эта сумма, становится подарком ... через десять лет. А пока сия ссуда прикрепляется к курсу рубля, доллара и банковскому проценту. И вся эта сумма (процентов и привязок), рассчитанная на десять лет вперед, с момента подписания (а я - таки успел подписать), уже является моим долгом.
   "Каждый раз, когда вы собираетесь покинуть пределы Еврейской автономной республики, - гласил один из параграфов декларации, - вы обязаны
   представить контролирующим органам (дальше шел длинный список самих организаций) гарантии трех жителей республики в том, что означенная задолжность в случае вашего невозвращения или опоздания (прибытия после указанного срока) будет погашена лицами, выступившими гарантами. Кроме означенных выше гарантов, выезжающий предоставляет характеристики с места работы и места жительства, заверенные в отделении милиции, а также сведения о кредитоспособности, здоровье (справка из психоневрологического диспансера) и моральном облике (справка из милиции) лиц, выступивших гарантами".
   Увидев мое замешательство, милая хозяйка кабинета засмеялась низким грудным смехом и успокоила: "Да не думайте вы об этом. Ха-ха-ха! За десять лет...ха-ха... у вас не будет времени, куда-нибудь съездить. Абсорбция - вещь сложная...ха. В этом деле главное терпение и еще раз терпение. И, конечно же, неторопливость в постижении еврейского образа жизни. Короче, как у нас евреев говорится: "Леат-леат и совланут...". Ну это уже на иврите,- пояснила она, - в школе абсорбции, школе-ульпане, вы и не таких выражений наберетесь...ха-ха-ха... за десять-то лет. А?!"
   С тем меня и выставили за порог, где я был восторженно встречен моим сопровождающим. " Ну, лиха беда начало,- смеясь, приветствовал меня он.- Это наш первый круг абсорбции. Теперь пожалуйте в следующий круг..., гм, то есть хотел сказать в кабинет министерства внутренних дел".
   В комнате меня уже ждали два явно скучающих чиновника. Первый был одет в черную пару, а его голову покрывала маленькая черная ермолка. Всю эту строгость и монументальность, правда, портили быстро бегающие глазки и глумливая улыбка, время от времени вспыхивающая на холеном лице. Другой, полная противоположность первому, был непроницаем, серьезен, без галстука и пиджака, в мятых брюках и полинявшей от времени кепочке.
   " Вы и есть тот самый репатриант, что прибыли сегодня? - в один голос спросили они. - Прошу в комнату для осмотра".
   " Какой еще осмотр?- испуганно заголосил я.- Здоровые мы и...".
   " О, причем здесь это,- заулыбались чиновники, - просто настоящий еврей должен соответствовать. Ну-ну, вы же понимаете: и душа и ...тело, так сказать плоть, особенно крайняя... - тут в их голосах послышалось плотоядное урчание, - крайняя плоть".
   " А как она должна соответствовать?" - забеспокоился я.
   " Весь секрет,- произнесло двухголовое чудище, глумливо улыбаясь и одновременно пронзая вас недоверчивым взглядом,- что никак, как бы это объяснить... Ее соответствие - в ее отсутствии. Так что просим...".
   И подтолкнули меня к кабинету с табличкой " Главный моэль Еврейской автономной республики, профессор медицины ...", - далее шла странная фамилия, запомнить которую мне так и не удалось. А ниже мелким шрифтом значилось: "Брит мила (обрезание) на международном уровне, финансовые вопросы, решение споров с "контролирующими органами", ссуды, гаранты, легальная эмиграция в Канаду".
   Вряд ли стоит описывать, что произошло со мной за порогом этого кабинета. Достаточно сказать, что дальнейшее продвижение по кругам абсорбции я продолжал в инвалидной коляске. Марина толкала ее впереди себя и горько плакала.
   "Бедненький, - всхлипывала она, - за что же тебя так? Ты всегда был гармоничной личностью. Что за страсть у этой еврейской администрации все подрезать и урезать?"
   "Перестать хныкать,- цыкнул на нее я. - Быстро вези в следующий кабинет. Как его там, Гия... Гиюра".
   Двери кабинета "ГИЮРА" распахнулись, лишь только мы приблизились к ним. На пороге, по обоим сторонам дверного проема, стоял уже знакомый мне персонал министерства внутренних дел. Они улыбались, радость перла из них так, будто не мне, а им только что откорректировали тело-плоть.
   "Господи! - восклицали они, и их глаза навернулись неподдельные слезы.- Похорошел-то как! Сладкий, апельсиновый, ананасовый ты наш. Ну, входи же, входи, лекция вот-вот начнется".
   Такое усердное приглашение не на шутку обеспокоило меня. Я уже и так бесстрашно вошел в несколько кабинетов. А в результате оказался в инвалидной коляске, с неоплатным долгом и сроком абсорбции десять лет, хотя, видимо, и с правом переписки. Хотя кому писать: боссу из КГБ, Зудову?
   В полутемном зале на полу расположилось много странного народа с раскосыми глазами, одетого в дубленные, расшитые бисером шкуры. И ни одного мясника в белом халате из кабинета коррекции тела. Это успокаивало, но ясности не прибавляло.
   "Оленеводы, - в один голос произнесли мы с Мариной, - оленеводы пришли послушать лекцию о Гиюре".
   Услышав эту версию, один из собравшихся обернул к нам свое плоское как блин, скуластое лицо и произнес: " Однако, не оленеводы мы, однако евреи, просто северные евреи из колена Менаше. Много лет назад ушли мы из египетского рабства, а потом в пустыне Синай от своих отбились. Те, что остались, через сорок лет нашлись. А вот мы только сейчас".
   Закончив объяснения, еврей-оленевод снова уставился на пустую стенку кабинета. Его губы начали шевелиться, и мы услышали нечто похожее на молитву: " Шма, Исраэль... ба зэ шаар ло яво цаар...".
   Неожиданно в комнате вспыхнул яркий свет, раскрылась дверь и мы с неофитами - менашевцами увидели крупного мужчину в темных очках и расшитом золотом наподобие мундира, кафтане. Голова вошедшего была украшена большой меховой шапкой из соболя. Рядом с этой величественной и одновременно странной фигурой подобострастно семенили мои знакомые из министерства внутренних дел.
   " Раввин Аба (Папа), - громко крикнул чиновник в ермолке,- наиглавнейший из равов республики, наставник нашего парламента-Кнессета и прочая, прочая.... Сегодня вы услышите о последних результатах его поисков пропавшего колена Менаше, о кашруте в условиях Заполярья и много других интересных для вас, евреев, сведений".
   Рав величественно опустился на предложенное ему кресло и, к всеобщему изумлению, разразился руганью. Эпитеты, сравнения и особенно жесты религиозного лидера отличались некоторой старомодностью. Но сделали бы честь любому авторитету теневого бизнеса тех времен.
   В рядах чиновников произошло некоторое замешательство. Двое из них, те, что отправили меня на заклание..., простите, на коррекцию тела-плоти, быстро стали что-то объяснять почтенному раву. Тот долго слушал их, пытался протестовать, за тем примирительно кивнул головой.
   Оба ангела-хранителя из МВД сделали шаг вперед и, пояснив, что Аба только с заседания Кнессета, где давал отпор всяким там диссидентам-безбожникам, просто, ну и ... просто не успел перестроиться. Поэтому лекцию сегодня прочтут они.
   Хоровые песнопения, игра на пианино в четыре руки - все это столь обычно для нашего слуха и глаза, что мы подчас даже не в состояние оценить слаженность партнеров. Но чтение лекции на два голоса, звучащих в унисон, словно он исходит от одного человека - случай, как мне казалось тогда, неординарный.
   В сущности это была даже не лекция, а сладкоголосый рассказ, сделавший бы честь даже такой популярной телепередаче, как "Клуб кинопутешествий" и ее бессменному ведущему Сенкевичу.
   Что только не случалось с уважаемым равом и его сотоварищами на многотрудном пути поисков. Одни только налеты ХАМАСовцев, пленение, голодовки, попытки нарушения кашрута в рядах экспедиционеров (эти поползновения рав пресекал на корню) и, наконец, желанное открытие целого поселка, в котором люди соблюдают еврейскую традицию, противостоя соблазнам мира и натиску суровой природы.
   "Вот они, вот, среди нас, - восторженно прокричали сотрудники МВД, указывая на людей в шкурах. И затем, обращаясь к ним, с надеждой спросили. - Может быть, кто-нибудь желает выступить, поделиться, так сказать, опытом жизни среди снегов?"
   Услышав приглашение, наш сосед, только что объяснявший мне и Марине, кто они, оленеводы, есть на самом деле, вышел вперед и начал.
   " У нас в совхозе был директор, он же ответственный по заготовкам шкур. Звали его Владимир Ямальский. Теперь же, - и бывший эксоленевод просветленно посмотрел куда-то в зал,- он у нас Зеев Катан (Маленький Волк). А случилось это так...Поехал он как-то в Москву, в министерство, а вернулся через полгода совершенно другим человеком. Бороду и эти самые волосы сбоку, пейсы, отпустил, перестал шапку снимать и зимой и летом. И всем оленеводам и охотникам говорить, что мы народ избранный, особый, так как у нас круглый год кашрут соблюдается. (Нам мясной и молочной продукции никогда в одно время не завозят. А только, когда то или другое к концу не подходят.) Мы субботу соблюдаем, и пятницу, и воскресенье,- тут все сотрудники министерства внутренних дел стали махать руками, давая ему понять, о допущенном промахе и опасаясь, как бы задремавший в кресле почтенный рав не проснулся и не услышал
   о чрезмерном усердии новообращенных. Но, мой сосед, как бы и, не видя этого, продолжал.- А традиция прибивать рога над входом в юрту, происходит от древнееврейского обычая, прибивать мезузу к дверям дома. Но мы сначала не верили, - продолжал эксоленевод,- да и шаман наш противился. Мол, веру предков в великую моржиху нарушаем. Да Зеев и тут не сплоховал, схватил его, шамана-то за бусы и видит среди клыков волков и медведей старую медную пластинку, а на ней что-то еврейскими буквами написано. Он, наш директор, за полгода, что в министерство ездил, этому языку у тамошнего преподавателя выучился. И прочел, что на ней, на табличке этой написано. Прочел и стал укорять шамана в двуличие. Мол, сам исповедует религию предков, а народ от истиной веры своим бубном отвращает, к гойским (чужеродным) традициям приучает. Подействовало, теперь он, шаман-то, признал свои прошлые ошибки, прошел, все круги абсорбции и за это его отправили учиться в иешиву (религиозный колледж) в Иерусалим -0. Большого благочестия стал человек, однако",- закончил свой рассказ новообращенный.
   "Вот такая была история, - удовлетворенно сказали хором сотрудники МВД.- Но наши поиски не окончены. До Таймыра, до Чукотки дойдем, а там Америка, Земля Баффина. Всех соберем здесь. Ам исраэль, Ам эхад!"
   На этой непонятной фразе наш с Мариной гиюр и закончился. При выходе из кабинета нам вручили расписание дальнейших занятий и путевку в колхоз-кибуц, где по программе "Первый дом на Родине" мы в течение первых десяти лет должны были работать и учиться за кров и еду, что он нам предоставит.
  
   Иерусалим-0
  
   В колхоз-кибуц мы добрались без приключений. Та же белоснежная "Нива", та же вьющаяся вслед машине снежная пыль. А дальше балки, рубленые избы и, в конце пути, на развилке дорог щит, указатель дорог: "Иеркусалим-0; 100 км - прямо", "Колхоз-кибуц им. Лазаря Кагановича; 5 км - направо". Мы, конечно, свернули к Лазарю Кагановичу. Размещение было недолгим. Меня в коляске вкатили в избу, туда же забросили вещи и Марину. Она смущенно улыбалась, пытаясь скрыть клокотавшие в ней чувства. Я же старался не смотреть ей в глаза, чтобы не выдать своей растерянности, прекрасно понимая, что после вмешательства в мою абсорбцию министерства внутренних дел, ее тайным надеждам еще не скоро суждено сбыться.
   "Так, как же ты оказалась здесь? - полюбопытствовал, наконец, я.- Джеймс - Дов или как его там, только меня забросил в эту дыру. О тебе, насколько я понимаю, речи не шло".
   "И сама не знаю,- пожала плечами Марина, - только через два часа после станции Хедера по вагонам пошел контролер. А мой билет, он был у Джеймса, я ...понимаешь, забыла сумочку в его... купе. Ну, вот меня и сняли с поезда в Иерусалиме - 0, хотели оштрафовать, в милицию сдать, а сдали в Сохнут, чтобы впредь неповадно было зайцем ездить".
   "Ну, а как Джеймс, тьфу ты, Дов?" - уже не веря ни единому ее слову, спросил я.
   "Спрыгнул с поезда во время проверки, мерзавец-прохиндей, - неубедительно, продолжала врать Марина, - а какие перспективы рисовал, на что сманивал, подлец".
   "Выходит, ты и Иерусалим-0 видела? Как он? Впечатляет?"- стараясь уйти от неуместных расспросов, поинтересовался я.
   "Спрашиваешь! - простонала моя подружка. - Там и дома каменные, и фонари как на Арбате, рестораны, бары, высший класс".
   "А ХАМАСа там нет? - насторожился я. - По улицам ходить безопасно?"
   " Ну, не видела, - отбрыкнулась она, - всего-то проездом была. Говорят, бузит иногда в восточной части, но сейчас зима, в такой холод по улицам не побегаешь".
   "Тогда стоит смотаться, всего-то сто километров, пустяки. Закажем мотор и через два часа там. Погуляем..., когда смогу ходить, конечно",- осторожно поправился я.
   "Не волнуйся, - успокоила меня Марина, - по кабакам можно и в коляске. Впрочем, я уже успела договориться, там нас ждут. Шекели-купоны в кармане, а в кибуц к Лазарю всегда успеем".
   "Она успела договориться. И кто же нас там ждет?"- от этих мыслей мне стало не по себе. Но стук в дверь прервал мои переживания, готовые закончиться истерикой.
   Не спрашивая разрешения войти, в избу ввалилась целая делегация.
   "Члены правления колхоза-кибуца,- представились они. - Денежное вознаграждение получили?"
   "Час назад, сразу после..."- тут я выразительно кивнул, указывая на бинты, и как-то невпопад криво улыбнулся.
   Но новоявленная компания без всякого сочувствия отнеслась к моему исковеркованному телу.
   "Тогда выкладывайте деньги на стол, - скомандовал их главный, - будете раз в неделю получать на карманные расходы. Остальное пойдет в уплату за жилье, стол, обслуживание".
   "Мы лучше отработаем, - пискнула Марина. - Н-нам обещали, что можно отработать".
   "Чем это вы, милая барышня, собираетесь отработать, какого рода деятельностью желаете заниматься? - с издевкой и подозрительностью спросил один из членов делегации. - У нас колхоз-кибуц тем и живет, что обеспечивает вашу абсорбцию. Другого занятия у нас нет. Народ здесь высокоморальный...- и он многозначительно глянул в ее сторону,- Самообслуживания и всякой там самодеятельности не допустим. С эти здесь строго".
   Чувствуя, что обстановка накаляется, а члены правления будут стоять на своем до конца, я приветливо улыбнулся нашим гостям и заверил их, что мы не собираемся вносить каких-то революционных новшеств в сложившийся и освященный национальной традицией быт колхоза-кибуца.
   "Только, вот,- добавил я, - мы еще вещи не разобрали. Распакуем чемоданы и ... сами явимся в правление. К тому же слабость, после хирургического вмешательства... Короче, извините, не помню даже куда сунул, эти самые купоны-шекели".
   Наши опекуны неуверенно потоптались, побурчали и, поняв, что принцип "леат-леат, в савланут" относится к ним в не меньшей степени, чем к репатриантам, стали покидать нашу избу.
   Подождав минуту, после того, как дверь захлопнулась, я попытался встать, но тут же резкая боль вернула меня в прежнее положение.
   "Видимое ли дело, - простонал я, - грабить, беззастенчиво грабить репатриантов. Они видишь высокоморальны, абсорбцией нашей кормятся, мать их так. А нам, что подыхать за этот колхоз-кибуц. У кровопийцы, мироеды, почище отца своего крестного Лазаря будут. К-коммуняки!"
   Видя мою беспомощность, Марина быстро загрузила чемоданы, набросала их поверх коляски и меня, и выкатила весь ворох вещей и людей за порог. Так мы двигались в неведомом направлении, лишь бы подальше удрать из "гнезда Лазоревова". Как вдруг за спиной послышались крики. Видать "птенцы" переполошились, поняв свою оплошность. Догнать нас им не составило бы никакого труда. Но погоня, начавшаяся столь внезапно, вдруг отстала. Стихли и крики, колхозники-кибуцники как-то незаметно рассосались и мы... Мы оказались лицом к лицу со здоровенными бородатыми мужиками.
   "Спасите нас,- крикнула Марина, - спасайте, нас грабят, свои грабят!"
   Мужики, как-то странно улыбнувшись, осмотрели меня и Марину с ног до головы. Точнее с ног рассматривали только мою попутчицу. А затем, сплюнув, бычки, рассмеялись.
   Отсмеявшись свое, они снова обрели суровый вид. А один из них, может быть самый заросший, вдруг произнес: "Добро пожаловать, товарищи евреи в самостийный Ханты-мансийский край! Добро пожаловать к "друзьям" еврейского народа, Ханты-мансийским Старожилам!"
   "Господи, спаси и помилуй! - возопил я. - Мы в руках ХАМАСа!"
   "Не богохульствуй,- замахнулся на меня один из хамасников. - Христопродавец. Лучше вспомни, как вы обошлись с Сыном божьим. За что распяли... спрашиваю?"
   Тут на меня снизошла какая-то безрассудная храбрость, и, я бросил ему лицо: " Да, попадись он в ту пору к вам в руки... вы бы...вы бы его не то, что на крест, вы бы его зажарили и съели!"
   Видимо, с подобной наглостью они сталкивались впервые. А потому тут же на месте порешить меня за мои не беспочвенные домыслы показалось им актом милосердия. Быстро забросив коляску, Марину и чемоданы в кузов, стоявшего рядом грузовика, Ха-Ма-Старожилы двинулись в неизвестном нам направлении. Я же сидел в ногах их предводителя, который никак не мог отказать себе в удовольствии полюбоваться на эдакого еврея-самоубийцу, изрекающего оригинальные мысли себе же на погибель.
   Дорога состояла из одних ухабов. Поэтому мои стоны долго не смолкали. Приспособившись к непрекращающимся толчкам, я начал анализировать свое невеселое положение. С одной стороны все было не так уж плохо. Имущество цело. Марина при мне. Я еще жив. С другой - совсем наоборот. На кой мне имущество и Марина, если ближайшая перспектива не ясна даже Старожилам. А не ясна она потому, что они попросту еще не решили, что со мной делать. Когда же они придумают, тогда и реализуют меня в соответствии с придуманным. Возможно, это будет жаркое, возможно - посиневшее в бинтах тело, хоть и совершенное с точки зрения сотрудников МВД, но уже без души.
   Впрочем, моим страхам и на этот раз не суждено было воплотиться в реальность. Объезжая очередной бугор, грузовик накренился и лег набок. Несмотря на свежую рану, я первый оказался вне кабины. Дверца, как бы невзначай, захлопнулась вслед за мной. И, хвала небесам(!), как часто бывает в подобных случаях, ее заклинило. Марина выползла из кузова. А ХАМАСовцы продолжали барахтаться внутри машины. Они в своих простонародных одеяниях оказались
   слишком громоздкими, чтобы пролезть в окно. Чем сильнее они лупили дверь ногами, тем сильнее изгибался язычок замка, тем меньше у них оставалось шансов выбраться наружу.
   Пообещав моим попутчикам, что расскажу об их беде первому встречному автомобилисту, я подхватил Марину под руку и, превозмогая боль, быстро заковылял вдоль зимника. Через сто метров мы сильно запыхались и остановились передохнуть. Погони не было.
   "Еще пару часов, - кровожадно произнес я,- и Ханты-Мансийские Старожилы будут интересны только голодным песцам. Жаль, что вещи и деньги пришлось бросить. Впрочем, жалость преждевременна, пока мы не добрались до какого-нибудь населенного пункта",- пришлось подытожить мне свои размышления.
   " Ну, с деньгами-то все впорядке, - успокоила меня Марина. - Я держу их при себе, почти на сердце, и пока это сердце будет биться...".
   Что произойдет в том случае, если сердце моей подруги - чекистки вдруг остановится, я так и не узнал. Нас обогнал и остановился знакомый белый джип "Нива". Дверь открылась и из него высыпали чуть ли не все работники администрации поселка Хедера.
   Не зная, как реагировать: радоваться или бежать, мы заняли круговую оборону. " Все назад, - взвизгнула Марина,- замерзнем здесь, но к Лазарю не поедем".
   "О чем речь,- закричали хором наши знакомые из министерства внутренних дел. - Мы отвезем вас в Иерусалим-0. Отличная гостиница, почти бесплатная, трехразовое питание в течение полугода, льготная ссуда на покупку квартиры, стипендия-зарплата в местном университете. Живите и абсорбируйтесь".
   "Смотрите, если что не так, - прошипела Марина, - видели этих за бугром.... Мы еще не то можем".
   Трудно сказать, что так подействовало на этих чинуш, но через час мы уже расположились в прекрасном двухместном номере, приняли ванну, отлично поели.... И в течение недели нас никто не беспокоил. Только изредка раздавался застенчивый стук в дверь и вкрадчивый голос вопрошал: " Наши новые репатрианты всем довольны? Может быть, есть жалобы?"
   Всем, всем довольны. Все свободны,- сварливо отвечала Марина. - Нельзя ли еще шампанского?"
   "Вне всяких сомнений",- слышалось в ответ.
   И через минуту у дверей появлялась очередная бутылка и ваза с фруктами. Все происходило словно во сне. С той только разницей, что в своих видениях я ощущал и вкус и аромат съеденного и выпитого. Сколько такая жизнь могла продолжаться? Ясно, что недолго. Рано или поздно наступит пробуждение.
   На самом-то деле, какой идиот поверит, что бывает такая абсорбция. Разве что в преддверии возвращения в колхоз-кибуц имени Лазаря Кагановича. Ну, это уж дудки. А раз так, следовало действовать.
   Заметив мою нервозность, Марина заботливо спросила: "Что перепил? Белая горячка? Что разъерзался? Смотри повязку заденешь..."
   "Напротив, трезв как никогда,- парировал я, - а что до повязки, так медсестра еще вчера меня от нее и..."
   "Что значит "И"?" - ревниво насторожилась соучастница моих мытарств.
   "...избавила, и сказала, что в Хедере работают большие мастера по части коррекции тела-плоти и операция, проведенная на мне яркое тому подтверждение. Настоящее произведение искусства".
   В этот моем лице проступило чувство законной гордости за свой народ и отдельных его представителей. Однако реакция Марины была совершенно неадекватной моменту.
   "Глаза выцарапаю заразе,- прошипела она, а, чуть успокоившись, добавила. - Ты не очень-то задавайся. И так герой. Как бы не пересолить. Неделю пьешь, ешь, перед медсестрами красуешься, - тут ее глаза сузились, как у дикой кошки. - Хоть бы раз задумался, почему ты здесь? А не в холодной избе, в колхозе у Лазаря?"
   И мне в лицо полетела пачка местных газет. Еще никогда в жизни пресса не удостаивала мою персону таким вниманием. Заезжая звезда эстрады, популярный киноактер не произвели бы больше шума, чем инцидент с ХАМАСом. Наша поездка в грузовике описывалась в каждой газете по своему. Каждый печатный орган старался представить свою версию случившегося. В одной статье под заголовком "Отпор ХАМАСу" говорилось о каком-то чудо-богатыре (автор явно намекал на библейского героя Самсона), побившего антисемитов и перевернувшего их грузовик. В другой "Первые шаги абсорбции" рассказывалось о прибытии на историческую родину какого-то чудо-еврея ( не берусь утверждать, но, видимо, автор сравнивал мое появление с приходом Мессии), с первых шагов начавшего творить чудеса. Елей и славословие не знали границ. И только одна паршивая газетенка, мерзкий листок "Голос Старожилов" обвинил меня в геноциде русского народа и прочих смежных грехах. Но что стоили эти последние утверждения продажных журналистов из желто-оранжевой прессы ...Народ узнал о своем Герое.
   " Похоже, действовать надо с большой осторожностью, - произнес я глубокомысленно.- Неровен час, почитатели задушат в объятиях или враги призовут к ответу за геноцид,- и, поглядев на Марину, с сомнением спросил. - Может с Москвой связаться?"
   "Конечно, свяжись, - съехидничала она, - расскажи, что компромат есть, а Джемса нет, что Джеймс их вовсе не Джеймс, а Дов Синайский, израильский шпион, агент сионизма, перевербовавший тебя и меня... Они там и организуют что-нибудь... в порошок нас сотрут, как свидетелей, их провала... Сиди тихо и вкушай что дают".
   Как женщины иногда бывают мудры! Что было ответить на это? Оставалось только молчать, молчать и конспирироваться. Ведь рано или поздно слава о моих похождениях в Еврейской Автономной республике дойдет и до Москвы и тогда,... Но об этом лучше не думать.
   Итак, мы решили выйти незамеченными на улицу. Неделя затворничества и беглое знакомство Марины с Иерусалимом-0 пробуждали сильное любопытство.
   Натянув овчинные тулупы, нахлобучив по самые глаза шапки и замотав лица шарфами, мы выскочили из гостиницы. Улицы, освещенные заходящим полярным солнцем, казались малолюдными. Зато все они были в изобилии оклеены плакатами. Большинство из них призывало репатриантов абсорбироваться, не жалея сил, и заверяло, что правительство республики не пожалеет сил абсорбировать их (репатриантов) до... "успешного конца". Именно "до успешного конца", именно так и было начертано на полотнищах кумачового цвета. Но среди этих оптимистических заявлений нет-нет, да и проскакивали крамольные надписи, сделанные корявыми буквами. Вроде "МВД ПОД СУД", "Правительство в отставку" и так далее. Правда одна из надписей так и осталась мною не понята. В ней звучала какая-то нескрываемая злоба, адресованная семье Кабланов. (Каблан - иврит. Подрядчик, здесь имеется в виду эксплуататор. М.Б.)
   "Странная фамилия,- подумалось мне,- Каплан, Капелян, Каплин, Каплун, наконец, но Каблан, Кабланов.... Нет, такое слышу впервые".
   Мои размышления неожиданно прервала не весть откуда взявшаяся демонстрация. Судя по всему, это была неорганизованная манифестация. Люди шли небольшой группой, сбившись в кучу. Их лица выражали полное отчаяние. Среди них я узнал многих своих знакомых по "комнате Гиюра" в Хедере. Неожиданно их предводитель, тот, что рассказывал мне про обращение шамана в иудаизм, вскочил на высокий ящик и закричал в рупор: "Всю жизнь мы пасли оленей, били моржей и белых медведей. У нас всегда были мясо, рыба, тюлений жир и огненная вода. И вот мы здесь, на нашей исторической родине, как уверяет нас правительство. Но чтобы получить мясо и рыбу, тюлений жир и все остальные блага цивилизации, мы обязаны трудиться на главного Каблана и его родственников. Мы обязаны трудиться еще и потому, что нам не разрешают жить в наших чумах, что мы привезли с собой, а заставляют снимать и покупать квартиры, опять же у детей и родственников главного Каблана. Но разве может гордый охотник, что бьет белку в глаз, подметать улицы, разве может свободный оленевод мыть полы в домах и конторах?!- Его рука взметнулась вверх, и он прокричал: "Долой клику главного Каблана!".
   Словно завороженный, подавленный смелостью этого
   человека, я в --> благородном [Author:Y] порыве сорвал с себя шарф, шапку и заорал, не смотря на все попытки Марины предотвратить неминуемые несчастья, которыми, как вы уже успели заметить, оборачивалась моя несдержанность в общественных местах
   "И ликвидировать-ть колхоз-кибуц имени Лазаря Кагановича-ча!"
   Несчастный, как можно было забыть о своей популярности, о том, что все газеты в последние дни печатали и перепечатывали мой портрет, восхваляя на все лады.
   Демонстранты замерли, их предводитель замолк. И все уставились на меня, не веря, что получили поддержку национального героя (по мнению одних газет) и божественного провидения (по мнению других).
   Кстати, тот же столбняк парализовал и отряд милиции, прибывший разгонять демонстрантов. В 1980 году, когда происходили эти события, несанкционированные митинги не любили. Вряд ли аура над моей персоной, сотворенная местными средствами информации, подействовала на московскую
   милицию, но здесь была глубокая провинция. Газетные передовицы, всенародная слава одинаково воздействовали на сердца и умы всех жителей автономной республики. Милиционеры почтительно расступились и, образовав нечто, напоминающее почетный эскорт, продефилировали с нами по улице.
   Союз милиции и народа, во главе с героем последних дней вызвал в городе цепную реакцию. Люди повалили из домов. В наши ряды вливались новые и новые потоки демонстрантов. Простое и ясное требование "Долой власть семейства Кабланов" дополнилось лозунгами, провозглашавшими всеобщий переход на ивритский алфавит, язык пророков, за объединение двух еврейских государственных образований в единое целое (о каком втором субъекте объединения шла речь - Еврейской автономной области или Израиле - мне так выяснить и не удалось). А когда мы миновали местную иешиву, из нее выскочил какой-то маленький лохматый человечек с плакатом совершенно возмутительного содержания: "От гоя до гея - один шаг". Увы, я узнал его сразу. То был наш редакционный курьер Коля, Коля-медведь. Как его сюда занесло? Не уж-то Зудов дал задание разыскать нас? Но что тогда он делал в иешиве?
   Наконец, я вывел демонстрацию на какую-то площадь и там.... Там нас уже ждала вся администрация Еврейской Автономной республики. Среди пирожков и бобровых шапок можно было увидеть суетящихся сотрудников МВД, искусника моэля из Хедеры и прочая и прочая. Но главное внимание вся эта камарилья уделяла какому-то пожилому человеку с военной выправкой, которую не скрывали ни овчинный тулуп (канадского производства), ни другая зимняя одежда. Он непринужденно о чем-то беседовал с уже знакомым нам равом - наставником Абой. Неожиданно высокий чин прервал свой разговор и оборотился лицом к нам.
   Мы отделились от толпы сопровождающих и сделали шаг навстречу друг другу. Площадь мгновенно затихла. Все ощущали значимость события. Хотя до последнего момента я так и не смог понять, кто передо мной стоит.
   "Здравствуйте, - сказал лидер администрации и протянул мне руку, - мое имя Каблан Роши (Главный подрядчик). Вы уже имели честь обо мне слышать, - продолжал он уверенным голосом, - от этих...", - других определений для демонстрантов у него не нашлось.
   "М-да, - подумалось мне как-то невзначай,- погуляли. Прямо в лапы к крестному отцу и угодили. Этот церемониться не станет. Видать упечет он меня в треклятый колхоз - кибуц с глаз долой. Чует мое сердце, упечет".
   Но Каблан, видимо, вынашивал иные планы. После двух-трех ничего незначащих слов он взял меня под руку и обратился к членам администрации.
   "Ну, что же мы стоим? Достойно начатое дело следует достойно завершить. Пожалуйте на трибуну. Сейчас откроем митинг".
   И митинг действительно открылся. Открыл сам Каблан Роши. Он поблагодарил всех собравшихся за оказанное доверие (как - будто демонстрация организовывалась с единственной целью поддержать его в многотрудных начинаниях), посетовал на некоторую преждевременность отдельных лозунгов, процитировал некоторые места из ТАНАХА, пожурил нашего Колю за содержание его плаката, сказав, что никогда не поддерживал религиозного фанатизма. А в
   конце своей речи призвал скорее абсорбироваться, чтобы скорее занять достойное место в общественной и политической жизни республики. Его заключительные слова прозвучали, как отбой, как приказ завершить митинг. И поэтому многие присутствующие (на трибуне и площади) собрались расходиться. Моя звезда национального героя явно потускнела на фоне такого уверенного в себе лидера. Но мог ли я допустить попрания надежд и чаяний целого народа, народа только что обретшего свою историческую родину. Конечно же, нет.
   Непринужденно шагнув к микрофону, откашлявшись, как ни в чем не бывало, я начал пункт за пунктом критиковать речь Каблана Роши. В самых мягких выражениях, объяснив собравшимся, что слова и дела уважаемого лидера администрации должны быть, как минимум созвучны, указал на ряд неточностей в его цитатах, слегка "потоптал" само понятие "абсорбция", как слово более подходящее для мертвой материи, а не для живых людей и в конце речи предложил создать собственную партию, партию репатриантов...
   Появление Ханты-Мансийских Старожилов на лекции в местной иешиве, повышение зарплаты репатриантам семейством Кабланов, смена профиля своей трудовой деятельности колхозом - кибуцем имени Лазаря Кагановича не вызвало бы у собравшихся той оторопи, каковая стала реакцией на мои слова. Демонстранты молчали. Администрация находилась в состоянии комы. Только по легкому пару, вырывающемуся из их носов и ртов можно было бы заключить, что эти люди еще живы.
   Лишь один человек среди демонстрантов понимал, что меня занесло. Им была Марина. Очередной раз я старался понравиться всем, а в результате объявил войну могущественному семейству Кабланов. Давид вызвал на бой Голиафа, не имея в руках даже пращи.
   Немая сцена не могла длиться вечно. Люди начинали приходить в себя. Каблан Роши и его окружение поспешили покинуть трибуну, стараясь не смотреть в мою сторону. Народ же жаждал своего героя. Вверх полетели шапки, кое-кто попытался выскочить на трибуну, но был одернут. Такое уважение обычно проявляется в двух случаях, когда перед вами стоит чрезвычайно авторитетная личность или ...осужденный на плахе.
   "Господи,- промелькнуло в моем мозгу, - тебе мало того, что ты уже натворил?"
   Пришлось мобилизовать всю силу воли, дабы удержать себя от дельнейших безответственных заявлений.
   "Граждане,- выдавил я из себя, чувствуя сильнейшее давление самоцензуры, - дорогие граждане - евреи, полагаю, пора приступить к практической реализации наших требований, а потому предлагаю считать митинг закрытым. Я удаляюсь для разработки программы нашей партии".
   Но удалиться мне не пришлось. Сделав несколько шагов вниз, я был подхвачен толпой и на руках доставлен к подъезду нашей гостиницы. В наш номер мы с Мариной ворвались одновременно. В комнатах все оставалось на прежних местах. Ни одна подушка не перевернута, ни малейшего намека на обыск.
   " Значит, бомбу заложили",- предположила многоопытная Марина с грустью.
   Мы кинулись искать тикающий механизм адской машины. Опять безрезультатно. И тогда безотчетный страх овладел мною.
   "Бежать, бежать к чертовой матери с этой исторической родины", - истерически вопил мой внутренний голос.
   Видимо, уловив мои сокровенные мысли, Марина уверенно заявила: "Не смей даже думать о побеге. Тебе и деваться, между прочим, некуда. Москва закрыта. А здесь мы желанная добыча для Каблана и ... Дова. Ну, а поскольку, ты нужен им двоим, - подытожила она, - шансы выкарабкаться еще достаточно велики. Не только выкарабкаться, но и... возвыситься. Продолжим игру!"
   "Вот ты и продолжай,- огрызнулся я. - С меня хватит".
   В дверь постучали. И на пороге появился дуэт из МВД. Я прижался к стене и завопил: "На повторную операцию не согласен!"
   "Что вы, что вы, - успокоили они меня,- какая еще операция. Мы делегация, так сказать, правящей коалиции. Пришли для переговоров с глазу на глаз... Так спокойнее".
   "Вот видишь,- успела вставить Марина, - люди к тебе по-доброму пришли. А ты вопишь: не хочу! Не буду!"
   " Будет, хочет, - успокоили ее гости, - у нас много всяких интересных предложений".
   "Например?" - успокаиваясь, поинтересовался я.
   "Например,- хором сказали они, - легальная иммиграция в Канаду?!".
   "А как же наша условная задолжность, контролирующие органы, гаранты?"- спросил я.
   "Ну, для нас это пара пустяков, - заверили они. - Тем более, что его вам уже списали, за так сказать, героизм в борьбе с ХАМАСом".
   "Нет и еще раз нет,- заявила, вдруг, Марина,- в Канаду он не поедет. Придумайте, что-нибудь другое".
   "Уже придумали, - моментально среагировали они, - мы выделяем вам (поклон в мою сторону) и вашей даме (поклон в сторону Марины) два места в нашей администрации. Хотите быть председателем совета по делам...( тут оба хитро сощурились) колхозов-кибуцев и заведовать всей печатью автономной республики?"
   Соблазн был велик. Очень велик. Но, видимо, столь жирные посулы вызвали во мне реакцию отторжения, протест. Мозг, желудок, весь мой организм люмпена были не состоянии переварить все это, а уж тем более принять. И от того ли, что сильно смутился, то ли от того, что хотел предотвратить следующее еще более лестное предложение, я ляпнул что-то о выборах и мандатах, которые на выборах получит моя партия.
   Гости мгновенно замолчали, встали, холодно попрощались и уже на выходе пробурчали что-то о мандатах, которые нам придется употреблять не по назначению.
   "Ну, теперь видишь, - заявила Марина, - кто твой враг. Не думай, что они так это оставят".
   Они и не оставили. Нас вышвырнули из гостиницы через полчаса. Причем выставили такой счет, что на его оплату ушли почти все шекели-купоны. И так мы, бездомные и безденежные пустились бродить по еще незнакомому нам Иерусалиму-0. Город оказался не столь уж замечательным. Центральная улица еще туда-сюда, а вот остальное словно "большая Хедера" - избы, балки. Был еще и деловой центр, где капитаны местной индустрии держали свои офисы, Но вывески этих контор также не отличались разнообразием. Все больше "Каблан и сыновья", Кабланстрой и прочая, и... И в друг я увидел доску с надписью "Запсибмелиорация".
   " Свои! - пронеслось у меня в голове.- Эти не выдадут. Пойду и расскажу им о своих бедах. Должны помочь".
   Толкнув дверь, мы ввалились в приемную, точнее даже не приемную, а единственную комнату, из которой и состояла та самая "Запсибмелиорация". После недели, проведенной в самой престижной гостинице Иерусалима-0, обстановка учреждения не поражала воображения. Поразило другое. За столом сидел элегантного вида мужчина и улыбался нам. Это был Лжеджеймс или Дов Синайский, как вам угодно, это был, может быть, единственный во всем свете человек, на которого мы могли положиться. Если вообще можно полагаться на шпиона вражеского государства.
   "Добро пожаловать, голуби вы мои,- пропел он.- Рад, очень рад вас видеть".
   "Какие мы вам голуби!"- огрызнулась Марина.
   "Самые натуральные, - став серьезным, произнес Дов.- Вас как людей поместили в приличные условия... А вы, как сизокрылые, все умудрились изгадить. Впрочем, увидев фотографию моего коллеги (тут он сделал нечто вроде уважительного поклона в мою сторону) в местных газетах, я почти не сомневался, что этим все и закончится. Удивляет только та быстрота, с какой вы все прокрутили. Не прошло и десяти дней, как я с вами расстался, а он сумел проделать путь из неизвестности до национального героя-лидера и кануть обратно в небытие. Такое не под силу даже асу шпионажа. Ну, хорошо, благодаря вашей блестящей и скоротечной карьере, мне многое удалось узнать из газет. Но услышать из уст очевидца все-таки лучше".
   Он устроился поудобнее в кресле и начал слушать мой правдивый рассказ, время, от времени прерывая меня недоверчивыми возгласами: "Это надо же! Ну, и шельмы! У нас в стране о таком и помыслить было бы не возможно. Провинция, Ближний Восток...".
   Особенно бурно он реагировал на проделки Каблана Роши (надо же и такие среди евреев попадаются!). А когда я дошел в своем повествовании до манипуляций с шекелями-купонами, десятилетнего срока абсорбции, который получают все репатрианты, он стал совершенно серьезным и внимательным.
   Просил объяснить, сколько и какие проценты они начисляют на вновь прибывших, К чему эти проценты привязывают и в конце выпалил: "Архигениальная штука! Эти тупые американцы в своем Сохнуте должны учиться и учиться у своих советских товарищей".
   Наша беседа затянулась далеко за полночь. Дов находился в
   приподнятом настроении, все время шутил, наливал нам в стаканы удивительно мягкий коньяк. Он был доволен. Его операция по рассекречиванию Еврейской Автономной республике закончилась успешно и в кратчайшие сроки.
   Меня же не оставляло беспокойство: "Как он поступит с нами?"
   Но Дов подумал и об этом. Когда бутылка опустела, он откинулся на спинку стула и сказал: "Ну, а теперь займемся моей персоной. Вот компромат на меня, передадите его вашему благодетелю из КГБ. Вот два билета в спальный вагон аж до Москвы, вареная курица, ящик пива, да не побрезгуйте, возьмите денег". Поверх бумаг легла пачка сторублевок. Затем усадил в машину. А через час нас уже убаюкивал стук колес поезда Ноябрьск-Москва. Проезжая Сургут мы заметили необычайное оживление на станции. В вагон дважды заходила милиция. Искали Дова. Но его и след простыл. Удалось поймать только странное существо, которое при ближайшем рассмотрении оказалось нашим курьером Колей, исключенным из иешивы за участие в той самой демонстрации и чрезмерно ортодоксальные взгляды...
  

* * *

  
   ... С тех пор минуло десять лет. Наша редакция из КГБ была передана на баланс Академии Наук со всем ее штатом и оборудованием. Сделать это было не сложно, так как формально она и являлась учреждением последней. Благодетель как-то сам собой испарился. Видать занялся другим более перспективным проектом. Зудов, почувствовав силу, с усердием маньяка стал давить меня. А все окружающие почему-то думали, что из-за Марины. Пришлось бежать обратно в мелиорацию, где мои художества уже успели позабыть. Но и там я не встретил былого комфорта.
   Потом случилась история с северными оленями, эмигрировавшими в США. Миграция произошла по их почину. Но у секретных инстанций сложилось впечатление, что идея покинуть родину, была подсказа им мною. Кто и как этим скотам (оленям) нашептал на ухо содержание статьи в журнале "Гражданская авиация" не знаю. Впрочем, это совсем другая история и о ней расскажу позже.
  
  
   ПОВТОРНАЯ РЕПАТРИАЦИЯ, КАК ЭПИЛОГ.
  
   ,,,,Оставался лишь один выход: бежать. Но Еврейская Автономная республика самораспустилась под давлением властей Ханты-мансийского национального округа, власть в которой захватили старожилы. За тем рухнул Советский Союз. А иммиграционные службы США не под каким видом не хотели признавать мои родственные связи с рогатыми обитателями Крайнего Севера. Тогда-то я и направил свои стопы на Ближний Восток.
   Очень вежливые сотрудники Сохнута (к тому времени существовал лишь один Сохнут) быстро переправил меня со всем моим барахлом в Израиль. В аэропорту мои документы в одно мгновение просмотрела симпатичная служащая, затем, поиграв пальчиками на клавиатуре компьютера, всплеснула прелестными ручками: " Ах! Вы наш должник, в банке за вами числится... ( сумма была так огромна, оно и понятно проценты и привязки за десять лет, что нет никакой возможности приводить ее здесь, как бы эти сведения не дошли до отделения моего банка ...), но мы постараемся что-нибудь сделать, только распишитесь здесь и здесь".
   Естественно, бумага, на которой я ставил свою подпись, оказалась обязательством не покидать страну в течение пяти лет без оформления соответствующих гарантий друзей и знакомых. Причем текст документа показался мне до боли знакомым. Новые круги абсорбции удивительно напоминали мне то, что пришлось пережить много лет назад. Правда, обошлось без повторной коррекции моего тела. Да и то, видно, потому, что искусник из заполярной Хедеры (он к тому времени уже приобрел широкую известность в Израиле), просто не справлялся со шквалом переселенцев из бывшего СССР. И вообще, судя по газетным публикациям, он метил на большой государственный пост, в министры финансов, уверяя правительство, что в искусстве урезать госбюджет он не имеет себе равных. И получал в ответ обнадеживающие реверансы, так как администрация еврейского государства в большинстве своем состояла из тех, кто повстречался мне в Еврейской Автономной республике.
   С Довом я столкнулся в Тель Авиве. Опять помогла вывеска, на которой значилось "БлижВостмелиорация", а ниже мелкими буквами "уборка улиц, помещений, финансовые рекомендации, легальная эмиграция в Канаду".
   Денежные проблемы заставили меня заглянуть и сюда. И что же? За столом сидел поседевший и потучневший эксмелиоратор и эксшпион. Он поднялся ко мне на встречу и обнял как родного. Тут же из-за портьеры появилась... Марина с чашечками кофе. Мы пили, смотрели друг на друга. Наконец, Дов оторвался от чашечки и произнес: " Я помогу тебе. Ты...ты станешь у нас национальным
   героем,...Но сейчас... сейчас, понимаешь, нужно немного подождать. Есть для тебя работа ... попроще...,- и быстро переключившись на другую тему, восторженно сказал.- Ведь это я от тебя впервые услышал о семействе Кабланов. Теперь кабланизм - одно из ведущих политических течений нашей страны. Ты бы посмотрел, кем стал этот Каблан Роши...".
   "Не уж-то сам...",- я зажал себе рот, чтобы не ляпнуть что-нибудь невпопад.
   Дов утвердительно кивнул головой.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   1
  
  
  
  
  
  

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"