Обычный человек мыслит фактами, талант - образами.
О чем повествует литература?
Литература повествует не о счастье. Счастье ей интересно, как конечный результат, как приближение к нему, но и тут - с необязательным счастливым концом. Люди любят читать про любовь, но вряд ли осилят роман про то, как у молодых людей все хорошо сложилось с самого начала. Счастливый конец - да. Но вначале подай сложности на всю катушку...
Они полюбили, поженились, прожили спокойную благополучную жизнь. Кому это интересно? Другое дело трудности, которые встают на пути влюбленных, их разлука и соединение в конце, пусть даже на смертном одре, как в "Ромео и Джульетте". Если б Шекспир написал пьесу, где враждующие семьи, узнав о любви молодых людей их поженили и те стали жить счастливо и покойно, то эту пьесу давно б забыли за ненадобностью.
Лев Толстой подробно описал перипетии чувственной любви Наташи Ростовой к никчемному Бергу, наглому Долохову, и трагическую - к Болконскому, а когда все завершилось счастливым браком с Пьером, то отвел описанию счастливой супружеской жизни пару страниц. Достаточно!
Литература описывает жизнь, если та имеет драматический излом. Иначе, по ее канону, нет смысла переводить бумагу и отвлекать читательское внимание. Хотя сам читатель хочет себе и своим близким как раз счастливой жизни без лишних треволнений и тем более трагических поворотов, о чем неустанно желает в поздравлениях к дню рождения и прочим праздникам. Но в литературе ему подавай прямо обратное! Парадокс? Нет, инстинкт выживания. Все имеет цену, и чем больше приз, тем больше цена и тем больше усилий необходимо приложить. Иначе - застой и деградация. Поэтому столь почитаема приключенческая литература. И любовные перипетии ее, в сущности, разновидность.
Фенимор Купер как антипод американской идее
Успех "индейских" романов американского писателя Фенимора Купера у себя на родине удивителен. Ладно, Европа - экзотика! Но в США? Ведь они противоречили сути американской идеологии, сердцевиной которой был американский фронтир - экспансионистское наступление и освоение Дикого Запада. А это практически вся территория Соединенных Штатов.
Пять романов об охотнике Натаниэле Бампо есть, по сути, эпопея о бомже. Всю жизнь он протаскался по лесам, не создав семьи, не оставив детей, не построив настоящий дом, а лишь пару хижин от непогоды. Но это не помешало такому герою приобрести огромную популярность. Отчего так?
Фенимор Купер творил в духе идеала "природного человека" Жак-Жака Руссо, - человека не испорченного цивилизацией. Позже поэт и философ американец Д. Торо в подражании напишет книгу о своем бегстве от цивилизации "Уолден, или Жизнь в лесу". Только его хватило ненадолго и он вернулся в город, а литературный Бампо оставался верен "экологической" философии всю свою долгую жизнь. И как его ни просили хорошие люди остаться с ними в нормальном доме и зажить нормальной жизнью, как ни сваталась к нему красавица Джудит Хаттер Бампо был непреклонен - его манили только нетронутые людьми леса.
Ф. Купер творил в эпоху романтизма. Особенностью романов того периода развития литературы - доминирование благородных героев. Их всегда было много на страницах книг, и они всегда были готовы к самопожертвованию во имя долга и чести. Трудно сказать насколько это отвечало реалиям тех времен. Не очень верится: уж больно эпоха работорговли и наличия большего числа бедноты, располагала к воспитанию благородных душ. Зато в романах персонажи с высокими душевными качествами восполняли дефицит духовности. Для того, собственно, и был придуман романтизм с его проповедью возвышенного идеала. А именно таким был Зверобой, он же Кожаный Чулок, он же Следопыт, он же Соколиный Глаз - Натаниэль Бампо. И американцы, истребляя индейцев, благочестиво вчитывались в книги Купера, с затаенным сердцем следя за перипетиями жизни благородных героев в их борьбе с нехорошими людьми. Баланс был соблюден.
Особенности сюжетосложения в романах Ф. Купера
Фабула "Последнего из могикан" совершенно дурацкая по логике. Приключения там - результат глупости главных героев.
С началом войны двое дочерей решили присоединиться к отцу, командующему пограничным фортом и потому наверняка попадавшего под удар. Под лозунгом "разделим судьбу с отцом", они устремились в самое опасное место. И даже когда по пути их чуть не захватили в плен (вот тут и пригодились таланты Соколиного Глаза и Чингачгука), и даже когда выяснилось, что форт окружен, они все равно прорываются туда. И происходит то, что должно произойти - они наконец-то попадают в плен. Причем дело было обставлено опять же глупейшим образом. Командующий противника предложим англичанам покинуть форт с оружием. Солдаты построились в колонну и бодрым шагом покинули укрепления, оставив женщин и детей плестись позади себя. Индейцы воспользовались этим и напали на них. Причем любящий отец даже не соизволил взять к себе под охрану дочерей, оставив их беззащитными среди толпы беженцев. Правда, это позволило Натаниэлю Бампо, он же Соколиный Глаз, проявить свои таланты в ходе их освобождения. Но тут писателю надоело бесконечно спасать двух дур и он разрешил главному врагу убить одну из них. И все бы ничего, но вместе с ней, спасая гусыню, погиб и единственный сын Чингачгука Ункас, подававший большие надежды как будущий вождь делаверов. На этом род могикан прервался. И ради чего, спрашивается?
Роман имел огромный успех у читателей и кинематографистов, неоднократно его экранизировавших. Логические неувязки остались вне внимания публики, уж больно интересны были характеры героев. Для читателей (и зрителей) это главное, а не выверенный сюжет. И Ф. Купер это прекрасно понимал.
Он охотно пользовался готовыми блоками. И в "Зверобое", и в "Могикане", и в "Пионерах" драма завязывается вокруг дочери, на помощь которым приходит охотник Натаниэль Бампо. Причем, если их две, то одна погибает.
"Традицию" с двумя дочерьми Купер начал в своем первом романе "Шпион". В центре повествования семья из двух дочерей и отца-вдовца. Купер почему-то не жаловал матерей, предпочитая, чтобы девушки венчального возраста были одни. Возможно, таким образом писатель давал девицам возможность попадать в сложные ситуации.
Особенностью поведения девушек являлось необходимость терять сознание в трудных моментах. Вообще, в романах XVIII и первой половине XIX веков было принято, чтобы девицы брякались в обморок в качестве высшего проявления своих чувств. Авторы того времени не владели техникой психологического описания, поэтому девушки у них постоянно краснели и бледнели. Например, в "Шпионе" особенностью младшей семьи Френсис было краснеть "до белков глаз"! Представьте эту себе эту страшную картину. Набор смены красок на лице да обмороки, в сущности, исчерпывали набор характеристик женских переживаний. С мужчинами было не легче. То и дело в описаниях встречаются такие перлы: "Лоб Гарпера нахмурился, тень глубокой печали омрачила его черты, а в глазах блеснул яркий луч, обличавший затаенное глубокое чувство. Несколько мгновений Гарпер стоял неподвижно, и на его лице отражалась напряженная работа мысли".
Лишь читая романы того времени понимаешь, столь велик был прорыв, совершенный Флобером, Гюго, Толстым, Тургеневым во второй половине века. И все равно определенный примитивизм не умаляет заслуг Купера - одного из родоначальников американской приключенческой литературы, столько можно затем проявившейся в кинематографе Голливуда, прежде всего "индейской" темы.
________
Купер, наверное, первый американский писатель-эколог. В каждом романе главным образом устами Натти Бампо он горячо выступал против массовой вырубки лесов и хищнического истребления животного мира. Хотя в то в то время еще существовали обширные территории нетронутой природы, которым, казалось, не будет "дна". Но он уже тогда предвидел неблагоприятные последствия нерасчетливого отношения человека к первозданному богатству.
В то же время Натан Бампо хотя не жаловал цивилизацию, но любил такое ее произведение, как ружье, прозываемое "зверобоем".
Ф. Купер не был бы крупным писателем, если б не отражал противоречия человеческой души. В "Пионерах" он показал, как радетель природы Натаниэль Бампо сам оказался браконьером. Но кто без греха - пусть первым бросит камень...
В. Нарежный и его Российский Жильблаз
Один из первых настоящих романов в России вышел в 1814 году под названием "Российский Жильблаз". Вышел и сразу тираж был уничтожен "за безнравственность" произведения.
То было сатирическое повествование о приключениях дурака. Дурака, который под ударами житейских обстоятельств, постепенно умнел. Дурака можно еще назвать простодушным. Это человек, который глуп не от природы, а от недостатка опыта и наивного представления о жизни. Простодушный - человек неадекватно воспринимающий действительность и потому постоянно попадающий в дурацкое положение. Типичная ситуация для многих людей. Поэтому "Российский Жильблаз" можно назвать воспитательным романом, что было созвучно эпохе Просвещения.
Однако роман о дураке (и дураках), в отличие от пьесы "Недоросль", прошел в русской литературе незамеченным не потому, что его оттеснили на задворки романы об "умных". Цензура, почувствовав двойное дно веселого, водевильного по духу произведения, раз за разом нещадно гнобило представленную рукопись.
Частично произведение вышло лишь в либеральную эпоху Александра II, когда уже вовсю творили Салтыков-Щедрин и драматург Островский с их персонажами города Глупова и "мудрецами", на которых "довольно простоты". А ведь все это уже было у Нарежного. Полностью же роман увидел свет лишь в 1938 году! Точнее, что дошло из текста до потомков.
Выживи книга в 1814 году, Нарежный вполне мог попасть в классики и изучаться на филологических факультетах. Не случилось... Роман пришел к читателю слишком поздно, когда уровень литературы значительно вырос, и автор и его творением остались безвестными. Что делать, как гласит поговорка: "Дорога ложка к обеду..."
Великие экспериментаторы
Достоевский был не просто писателем, он быстро почувствовал в душе нечто, что можно назвать 'расколом', или, как он сам определил, 'двойничеством'. Но еще столь смутно, что попытка художественно описать это состояние потерпела неудачу. И даже концептуально вышло настолько пунктирно, что даже такие чуткие натуры как Некрасов и Белинский ничего не поняли. Чем бы все кончилось неизвестно, если б не арест и приговор к расстрелу.
Несколько часов в ожидании смерти, несколько минут до последнего мига и... объявление о замене казни каторгой. Так молодой Достоевский ощутил на себе эксперимент: его жизнью поиграли и отпустили. Так кошка играет мышкой. Но мышка не имеет возможности описать свои ощущения, а человек способен: и описать, и осмыслить. Каторга добавила новый материал, и Достоевский сам взялся за эту психологическую задачу - экспериментировать над людьми. В художественной форме, конечно.
В самом таком подходе еще не было кардинально нового. В европейской литературе наступил период психологической прозы. Но писатели использовали метод наблюдения за другими, а Достоевский экспериментировал через себя. Он сам становился тем, кого потом выпускал на страницы своих книг.
Что чувствует убийца, решивший убить никчемную старушку? А тот, кто решился на самоубийства из гордыни? А заговорщик, готовый во имя всеобщего счастья, пожертвовать жизнями своих последователей? А что может толкнуть на отцеубийство? А на религиозное кощунство? А..?
Много грехов готовы породить человеки и за всем стоит некое таинство. Чтобы проникнуть до самых глубин мало расспросить преступников, надо самому прочувствовать желанный путь в пропасть.
Федор Михайлович шаг за шагом, не убоясь последствий, проводил эксперименты над собой: точил топор, взводил курок для суицида, разбивал икону, погружаясь в ту часть души и психики, что получило название 'подполье'. И так на протяжении десятилетий. Какая нервная система такое выдержит? Все должно было закончиться шизофренией или алкоголизмом. Организм Достоевского нашел иной путь сброса напряжения.
Его припадки выглядели эпилепсией. Но эпилепсия разрушает интеллект, а у Достоевского он не снижался. Он умер в полном сознании и умственном расцвете.
Что же дала экспериментальная работа Достоевского? Он прошел путь от неясной догадки о наличии двойничества в человеке (повесть 'Двойник') к художественному осмыслению 'подполья' в человеческом сознании. Позже ученые облекли их в научные дефиниции.
Сама же природа двойничества внешне проста: это сочетание дьявольского и божественного. Преступление есть победа дьявольского. Об этом расскажет любой подкованный священник. Для обуздания 'темного' собственно и существует церковь с ее терапевтическим обрядами (молитвы, покаяние и пр.). Но Достоевский - не моралист. Он почувствовал в зле нечто такое, в чем не решился до конца признаться самому себе и загадал ответить окончательно в следующем романе 'Житие великого грешника' на примере положительного Алеши Карамазова.
Достоевский осознал, что у Зла есть Идея! Причем великая! И это потрясло его. Он сказал о ней частично в 'Братьях Карамазовых', и там же пытался развенчать ее. Насколько получилось убедительно - судить читателям.
_________
От чего отталкивался Достоевский?
Природа деконструкции, развала, энтропии - не есть примитивный негатив, а часть природы и законов мироздания. Без смерти нет жизни, без распада - обновления, без разрушения - созидания.
Зла и греха, безусловно, надо избегать, но, с другой стороны, если бы их не было, то из чего браться этике? Если б не было безобразного, то как развиваться эстетике - науке о прекрасном? Если бы не грех и преступление, то не появились бы великие романы 'Преступление и наказание' и 'Братья Карамазовы'. И если б не было неправедного суда и казни, то вряд ли б возникли Евангелия. Получается, без дрожжей не получишь пышный каравай.
Эта тайна мучила Достоевского, ведь будучи религиозным человеком, он воспринимал мир как светлое творение Бога. Гностицизм был ему чужд, но... Но что делать, если для написания романа надо предварительно порешить старушку? И будем честны: ведь это сам Лев Николаевич толкнул Анну Каренину под поезд. Не дура же она, имея ребенка, идти на непрощаемый грех суицида. Но писатель понимал, что без такого финала роман не получит завершения. Хватит и того, что он пощадил Наташу Ростову, снизив драматургический уровень, превратив ее в рядовую домохозяйку. Но возвращение Анны к мужу или тихая жизнь с Вронским, и мирное старение было невозможным вариантом. А значит, без помощи зла не могло получиться добро в романе.
Как убийцу тянет на место преступления, так и Толстой окончил свои дни на железнодорожной станции. Из окна ему видны были злополучные рельсы...
Получается, Толстой и Достоевский - два великих 'преступника' русской литературы. Такой ценой, порой, дается художественное величие.
Что нарушила Анна Каренина?
Вначале толстовского романа, когда на горизонте нарисовался гвардейский офицер из тех, кого принято называть "блестящим", и положил глаз на Анну, а та на него, все развертывалось обычным порядком. И дальше все должно было пойти так, как наставляла Анну одна из светских львиц и просто опытная женщина: тайный роман без обязательств, легкое шуршание в свете, которому нужен постоянный приток информации о пикантном, но не более того. Это называлось "быть в рамках приличия". (Тогда еще было понятие о приличиях. Аристократия!).
Но Толстой решил выбрать своей героини иной путь. Как психолог он любил эксперименты. Не такие острые, как ставил господин Достоевский, но вполне "естествоиспытательские". Тем более что ранее вышел роман Г. Флобера "Мадам Бовари", в котором все было поставлено верх на голову. (Такой сюжет мужчина придумать не мог, он был взят из жизни, и поразил писателя своей неординарностью). Женщина сама добивалась мужчин, и тратила на них большие деньги, настолько большие, что разорила свою семью.
Нарушение вековых принципов женского адюльтера кончилось для Эммы Бовари смертельной дозой мышьяка.
У Флобера получилась: "нет повести печальнее на свете, чем повесть о нарушенных канонах". И множество читателей ответили волной искреннего сочувствия героине, перекрываемого волной не менее искреннего возмущения безнравственным, а главное странным поведением героини.
Лев Толстой давно уже погружался в бездны женской психологии. К тому же, как человек критически воспринявший Библию, он не мог оставить без внимания тот факт, что все в мире началось с поступка Женщины. Толстой, похоже, интуитивно понимал, что библейская история продолжается в каждой семье, и в его тоже...
Ну, так что положено женщине? Какие красные флажки она не должна переступать, иначе мир начнет рушиться? Чтобы ответить на эти вопросы Толстой решил повторить казус с Эммой Бовари. В своем варианте, разумеется и на более широком социальном фоне. Настольно широким, что его двухтомное сочинение впору назвать "Аристократы". Но в таком случае могло затеряться главное ради чего он взялся за перо - рассмотреть выход за красную черту Анной Карениной.
Итак, до Флобера прерогативой мужчин было разорение из-за женщин. Роковые красавицы, все эти великолепные Манон Леско, толпами бродили по литературным страницам, вызывая страсть в мужских сердцах и сея разрушение. Наши Лесков в "Очарованном страннике" и "Леди Макбет Мценского уезда", и особенно Достоевский с Настасьей Филипповной, отдали талантливую дань сей традиции. Ничего не поделаешь: "Евин грех"! Но мадам Бовари оказалась поперек традиции, сама став жертвой роковой страсти.
Толстой погрузился в открывшуюся ему загадку надолго. Год за годом он следовал за своей героиней. Привыкал к ней, понемногу влюблялся в нее, возмущался ею, восхищался, испытывая все чувства стареющего Каренина, как если б ему самому изменила его жена Софья...
Господи! Что творила Анна! Вместо тайного, приятно щекочущего нервы романа сделала все, чтобы он стал явным для всех и мужа в первую голову. И позорное слово "адюльтер" ударило как гром из синего летнего неба. Это означало потерю репутации. А потеря репутации означала отлучение от света. И ради чего? Молодого человека? Да сколько их бродит, голодных самцов, вокруг! Разве умная Анна не могла понять разницу между романом, который ни к чему не мог привести, а потому должен быть без обязательств, и супружеской жизнью с любовником? Одно дело пылко бросаться в объятиях при встречах, но с непременным расставанием и вздохами: "Ах, как мне будет не хватать тебя!" и жизнью в браке, когда по завершении мига блаженства следует нечто вроде: "Не знаешь, когда вернут белье из стирки?" Поэтому издавна в обществе было принято разделять любовь и супружескую жизнь. Женились чаще всего не ради любви. Что в крестьянском среде, что в аристократическом обществе брак оформляли во имя размножения. Были, конечно, исключения, когда одна сторона, чаще всего мужчина, имевший право безусловного выбора, оформлял отношения по любви. Это и было нормой. Анна же ломала не только рамки приличия, но и здравого смысла. Гены ветхозаветной Евы бушевали в ней вопреки разумным увещеваниям и вразумлениям со стороны. И предложенному компромиссу тоже.
Каренин, оправившись от позора, решил все же сделать шаг навстречу своей жене, которую он безусловно любил. Он согласился переждать связь жены, но с условием, чтобы больше не видеть в доме Вронского. Предложение более чем снисходительное к чувствам Анны. Но дня не прошло, как Вронский был в его доме! Оказывается, Анна послала за ним... Чудовищный поступок, после которого ничего не оставалось, как подать на развод с лишением ее материнских прав.
Если б это написал не Толстой, то можно было бы обвинить писателя в мужской мести: в желании выставить Анну форменной дурой. (Кстати, такой же - полной дурой предстает со страниц флоберовской повести и Эмма Бовари). Но, пожалуй, стоит поверить, что то был поступок самой Анны. И сам Толстой, говоря современным литературным слогом, обалдел от него.
А дальше пошло по наклонной. Незадавшаяся попытка размеренной супружеской жизни с Вронским. Отверженность. Безысходность, и исход в духе мадам Бовари.
Толстовский эксперимент, вроде бы, доказал художественную справедливость финала Флобера: там и там самоубийство, и обе оставляют после себя сиротами маленьких дочерей. Полное фиаско при попытке выйти за пределы разумного!
Великие писатели остались мужчинами и каждый из них нес в себе частицу обманутых мужей, немудрено, что их героини, при всем к ним уважении, оказались у них проводницами греха, а потому были наказаны по полной. Зато мужчины в их романах в конечном счете доказали свое благородство: муж Эммы умер от горя, Вронский поехал погибать на войну, Каренин взял на воспитание внебрачную дочь Анны....
В противовес замужеству Карениной Толстой тщательно выписал альтернативу - тихое семейное счастье Левина с Кити Щербацкой. Ох, Лев Николаевич: на деле и здесь не так все просто, в тихом омуте, знаете ли...
Ну и какой из всего этого следует вывод? В том-то и дело, что, несмотря на ясный финал, не получилось у великих писателей ничего с выводом-моралью! Проблема зависла...
Откликом на нее стала куча экранизаций, сотни театральных постановок и масса трактовок (мужских), которые разбавляли женщины-актрисы, защищая себя в образе Анны Карениной или Эммы Бовари. А, казалось бы, чего проще с дилеммой рационализм или безрассудство? Надо погрозить пальчиком и сказать: нельзя так глупо выходить за флажки... Но ведь Ева вышла за них, черт возьми! И с этого поступка началась история человеческой цивилизации. А то б до сих несколько особей бродило в счастливом идиотизме в вольере ради сытой, беспроблемной жизни, не ведая, какая пусть и трудная, но интереснейшая жизнь может заклубиться вне этих стен.
В итоге Адам оказался в роли Бовари-Каренина и породил нас, мужчин. А Ева - наших женщин. Уж какие они есть...
Лермонтов как герой своего времени
Печорин - распространенный типаж. Он появляется в периоды так называемого "межвременья". И сам Лермонтов, как ни открещивался от своего персонажа, очень похож на него. Только на дуэли убили Михаила Юрьевича. Но и в романе по всем обстоятельствам должен был погибнуть Печорин, однако автор вынудил Грушницкого задеть с близкого расстояния, да и то легко, ногу соперника. Не мог же автор оборвать свой роман посередине! А в жизни произошло так, как произошло. И это было закономерно.
Автор, возможно, искренне утверждал, что не знает, как охарактеризовать Печорина. Психология как наука еще не сформировалась, и литература служила средством аналитического описания человека через его заявления и только отчасти действия. Поступки своих героев Лермонтов описал, а прояснить их для себя, возможно, еще не смог. Ну так и Толстой с Достоевским делали это не сразу, а постепенно. Они наращивали свое знание о человеке от повести к повести и далее перешли к толстым романам, потому что, чем глубже залезали в чужие потемки (души), тем больше требовалось пространства для их описания и осмысления. И материала оказалось столь много, что вскоре и одного тома стало не хватать. Так что Лермонтову, чтобы понять "до дна" Печорина, не хватало страниц двести. (Сейчас тоже пишут многотомье, но уже в жанре фэнтази, чтобы подробнее осветить схватку за мировую власть и жизненное пространство. Показательный сдвиг, потому что дело идет к очередному переделу уже поделенному мира.)
В чем драма Печорина? В неразделенной любви? В усталости от общества? Про таких, порой, говорят: "войны не видел", мол, пресытился. Но Печорин войну как раз видел. И смерть однополчан, и геройство - свое и чужое. Но от этого вкус к жизни не появился, ценить ее больше не стал. Что так?
Главная проблема Печорина - в отсутствии цели в жизни, а значит, и стимула. Печорин лишь реагирует на создающиеся ситуации, и выходит из них с честью, демонстрируя недюжинный ум и волю. Оттого он интересен. Но что делать дальше герою - непонятно. "Мотор" работает вхолостую. Ситуация довольно распространенная среди молодых. Такой индивид склонен впадать в депрессию, и выходит из нее самыми разными способами - от алкоголя до смирения с судьбой, хотя бывают и самоубийства. Печорин равнодушен к алкоголю (пьянство - не черта дворянства, а будущих разночинцев и интеллигенции), но тоже считал, что долго не проживет, - ему "скучно" жить. Пробавляясь охотой, стычками с горцами и любовными приключениями, он брел по жизни в ожидании желанного конца - смертного успокоения. По Льву Гумилеву - Печорин переходный тип от пассионария к его противоположности - субпассионарию (деграданту). Такой - остывающая лава. Лавой были декабристы, а этот уже угасающий костер. Впереди его должен был сменить Илья Обломов, чтобы на смену дворянам пришли разночинцы, так и далее-далее... А уж большевики (как ярко выраженные пассионарии) знали, что делать, и не скучали!
Ближайшее будущее было за Базаровыми. Но это - следующее поколение (через 20 лет). А пока в повести мы видим прекрасную багряную осень уходящей натуры.
Прощай, Печорин. Прощай, Лермонтов. Они не оставили после себя детей. И это символично. Но они оставили литературу. Печорин свой умный Журнал. Лермонтов - великолепную поэзию. Это немало. А что оставим мы - новая вариация Онегиных-Печориных? "Игру престолов"?...
Солярис на обочине
Повести "Солярис" С. Лема и "Пикник на обочине" А. и Б. Стругацких (и неразрывно связанные с ними фильмы А. Тарковского) пошли вразрез с доминировавшими при социализме представлениями о радостях встречи с инопланетным разумом. Как эти тексты дисгармонировали с "Туманностью Андромеды" И. Ефремова, вышедшей всего несколькими годами ранее!
Лем и Стругацкие сделали предположение, что ни мы их, ни они нас элементарно могут не понять из-за принципиально разного устройства жизни и мышления.
Мыслящий океан Соляриса пошел на контакт с людьми своеобразным способом. Он материализовал из памяти дорогих для членов экипажа умерших. Но оказалось, что это была "медвежья" услуга. Среди ушедших были те, кто вызывал не столько ностальгию, сколько сильные укоры совести. Да и копии не есть оригинал. В ответ на дружелюбный контакт люди ответили Солярису жестким, разрушительным излучением - "не суйся в сокровенное".
В "Пикнике..." люди столкнулись с неведомыми следами внеземного разума. Возможно, с остатками космического корабля. А может его ремонтом... Непонятно. Власти огородили территорию и запретили вход в Зону. Запрет на вынос артефактов понятен. Это все равно, что обезьяне дать гранату. Что это за штука она понять не в состоянии, а бед причинить может много. Показательно, что и сама Зона, а, вероятнее всего, бортовой компьютер, как может ограждает себя от вторжения. Зона старается максимально затруднить вылазки непрошенных визитеров, но они все равно идут и идут за "гранатами", и подрывают себя.
Непонимание того, что происходит видно по трактовке людьми "золотого шара", якобы выполняющего сокровенные желания. "Золотой шар", похоже, и есть сам бортовой компьютер с характеристиками искусственного разума. Он максимально затруднил доступ к себе с помощью противной слизи и кровавой "мясорубки" как последнего средства защиты, но разве сталкеров остановишь! Некоторым удавалось достичь места его обитания и попросить помощи. И Разум помогал. Но что из этого выходило?
Один сталкер решил попросить здоровья для своего ребенка. А когда вернулся из Зоны, узнал, что разбогател. После чего покончил с собой. Он посчитал, что это его истинное и позорное желание. На деле же Разум не мог дать здоровье особи с иной биологической системой, и он дал то, что мог - напечатал кучу денег. Разум исходил из того, что проситель использует их для лечения ребенка в лучших клиниках мира, а сталкер не понял и наложил на себя руки.
А в фильме Тарковского дочь Сталкера - инвалид. Зато обладает паранормальными способностями. Так какие желания загадывал Сталкер и что понял из его хотелок Разум? Наверное, попросил чуда. И его получил. Но способности дочери Сталкера не обрадовали. Так что: бойся Человек своих желаний? Люди приперлись на планету Солярис, нашли там разумную жизнь, а что делать с контактом не знают. То ли помахать с орбиты ручкой, то ли уничтожить, чтоб не зазнавался.
Да что там внеземной разум, когда люди, народы, государства часто не могут понять друг друга, всем способам коммуникаций нередко отдавая предпочтение войне, как кардинальному средству решения проблемы. Так же как на Солярисе... Ладно, что ни Солярис, ни Зона не пошли на подобные шаги. Гуманоиды! Пусть ни капельки не похожие на людей. А может благодаря тому, что не похожи...
Интересны интерпретации повести критиками, как показатель того, что могут понять люди о себе подобных (в данном случае о творениях писателей). Полный разнобой! Например, один известный писатель посчитал Зону метафорой Советского Союза, а "мясорубку" - репрессивной политикой властей. У него получилось, что Стругацкие сочинили нечто вроде агитки с фигой в кармане. Хорошо, что не этот Писатель пошел в Зону, а то она наградила б его... паранормальным явлением.
Тарковский же пошел в Зону вместе со Сталкером, Писателем и Ученым. И вернулся другим. Надломленным. Новой порции вдохновения он не получил. А дозу радиации - точно. И через несколько лет умер от рака. И ведь знал, чувствовал, что не надо ходить к "золотому шару". Еще по "Солярису" все понял. Но без страсти выйти за флажки, войти в запретное, не стал бы великим художником.
Лем, Стругацкие и Тарковский задолго до признания кризиса гуманизма уловили, что с этим гуманизмом что-то в непорядке и технический прогресс ситуацию не изменит. Червоточина находится внутри самого Человека, и поход в Зону за чудом не поможет. Чудеса будут, но не Чудо Преображения.
Пролетая над...
Уж в который раз встречаю хвалебный отзыв о фильме "Пролетая над гнездом кукушки". И каждый раз вельми удивляюсь тому обстоятельству. Не высокой оценки художественным достоинствам кинокартины тут полный порядок, а ее содержательной части.
Пока не прочитал книгу Кизи, был уверен, что она написала пациентом психбольницы, отомстившим персоналу. И сильно был удивлен тем, что автор, вроде бы, сам был санитаром. Тогда непонятна та чепухенция, что он вложил в повесть о скорбном доме.
В студенческие годы мне сподобилось поработать санитаром в знаменитой Казанской психбольнице и потому порядки, как и контингент этих заведений, знаю не с чужих слов.
Книгу давно не перечитывал, и ныне у меня закралось подозрение - не тест ли это на здравый смысл? Или его отсутствие... Уж больно провокативен сюжет.
В психбольницу поступает бывалый уголовник, косящий под психбольного, чтобы не попасть в тюрьму. Там он почувствовал себя как в раю. Во-первых, кругом тихие, стукнутые пациенты, среди которых он почувствовал себя "бугром в яме". А охраняли не сердитые тюремщики, а вежливые санитары. Лишь медсестра портила настроение своими придирками, но на фоне тюремных распорядков (см. американские фильмы о нравах тюрем), это, конечно, сущая мелочь. Другой бы, по умнее, засел втихую и радовался, ведь нужно лишь глотать таблетки (и то не обязательно, можно сымитировать), а в остальное время спать, есть, играть в настольные игры, трепаться с придурками об их придурковатой жизни. Лепота. Но это если уголовник умный. Однако пришелец - дурак. Только не по психике, а по жизни. Потому постоянно попадает в тюрягу по мелочам - за драки в барах и прочее. И в палате, осмотревшись, он начал вести себя как в придорожном баре - конфликтовать по пустякам и подбивать к бунту других. Потому что он не просто дурак, а идейный (за что его, собственно, и полюбил западный либералитет).
Авторы фильма усиленно делают вид, что порядки в больнице "тоталитарные". Меня же удивил тамошний либерализм. Вожак легко вывел группу пациентов за пределы больницы, и они весело провели время на море. Правда, у одного начался припадок и он чуть не погиб, но зато беглецы вкусили воздух свободы. А потом Вожак сумел протащить в больницу девочек и обильную выпивку. И дело, наконец-то, закончилось летальным исходом. Но виноватой в этом представили медсестру. Видите ли, эта эсэсовка возмутилась нарушением порядка! М-да, представить, чтобы в Казанскую психбольницу пронесли спиртное и устроили с больными сабантуй, я не могу. А вот, что этого Вожака приструнили бы - наверняка. Ах ну да, у нас же тоталитарная страна.
Как бы вам объяснить, ребята и девчата, что психбольница - не место для свобод. Там больные. Причем не обычные температурники, чтобы устраивать детский праздник непослушания (хотя везде персонал требует распорядка). Показать бы вам, что такое шизофренический приступ. Это когда дядя вдруг слышит, что его зовут жена и дочь и хочет всего лишь выйти за пределы палаты пообщаться. А тут набрасываются два санитара и пытаются удержать. А у того от возмущения просыпается чудовищная сила, да такая, что приходится звать третьего санитара, а следом бежим дежурная сестра со шприцем... А на утро любящий муж и отец, которого накануне сдала жена, чтобы защитить себя и дочь от погрома, ничего не помнит и возмущается, что его привязали к кровати.
Фильм Милоша Формана - прекрасная иллюстрация того, как с помощью выразительных художественных средств можно черное выдать за белое. Но даже в этом случае нельзя поддаваться на уговоры и давать симпатичным уголовникам право на бузу. Ничего хорошего из этого не выйдет. Что же касается свобод как таковых... Так мы их получили в 90-е годы, когда вожаки вырвались на свободу и сотворили из страны дурдом. И когда я слышу лукавые речи современных либералов насчет тотальной толерантности, то узнаю вкрадчивые речи Вожака из "Пролетая над гнездом дураков". Не свалиться бы туда. Или не пролететь фанерой мимо здравого смысла, как это уже с нами было...
P.S. По прошествии десятилетий (с 1975 г.) стал понятен энтузиазм либеральной общественности по поводу проповеди свобод уголовника в психлечебнице. Из всех возможных моделей "свобод" именно эта оказалась наиболее близкой менталитету либералов, и именно она успешно реализуется на современном Западе. Только больными предстают те, кто против гомосексуализма и безбашенной иммиграции. Их пугают "тоталитаризмом", а проводниками "свобод" являются вожаки в духе героя "Пролетая над гнездом..."
Война и Мир в душе Льва Толстого
Война и Мир - явная дихотомия, противопоставление и, одновременно, взаимосвязанная пара. Она составная часть более глобальной для писателя диалектической пары - Жизнь и Смерть.
Толстой начал писать свой главный роман с повести 'Декабристы', но оставил тему, перейдя с возвращения политкаторжан к истокам - событиям наполеоновских войн. Отправная точка важна для понимания творчества Толстого. Противоположности не берутся попусту. Их что-то рождает. Гроза 1812 года ускорила процесс формирования гражданского самосознания. Но государство застряло в крепостничестве. Требовались дальнейшие действия: хоть со стороны граждан, хоть консерваторов. Декабризм - это раскол. Раскол в правящем классе, и трещины будут змеиться до самого финала в феврале 1917 года, когда сама элита отвергнет монархию. Но Толстого интересуют не политические события как таковые.
Настоящий писатель исследует не ход истории, а движения души и сердца (метафизику и психологию). Создаваемые им герои берут на себя грехи и высшие стремления писателя-демиурга. Через них он исследует себя и своих близких, ставя их в разные предлагаемые обстоятельства, чтобы посмотреть, как они поведут себя, чем закончат. И через близкий круг исследуется уже само общество, ибо общее рождается через единичное. Потому писатель редко сочиняет героев с чистого листа, а обычно ищет прототипы. Но обычный художник на этом останавливается, не в силах выйти на обобщения. Настоящий двигается дальше - до типизации. А что за ней?
Толстой увидел проблему в диалектических противоположностях (не одному же К. Марксу обращаться к ней). Проблема 'мир и война' в душах и сердцах. Войну как феномен человечества и человека. В животном мире внутривидовых войн нет, все ограничивается короткими конфликтами. Война не нужна людям, но нужна человечеству. Это способ кристаллизации его качеств. И Толстой исследовал ее неустанно помимо самого романа еще в кавказском цикле и далее во всех ее проявлениях вплоть до войны между супругами ('Крейцерова соната'). Точно также и мир у него проявляет себя в разных ипостасях. В 'Воскресении' все начинается с раскола, - раскола (и войну) душ и в душе, а потом уже стал исследовать движение к 'миру'.
К теме раскола обратился и Достоевский, но подошел с другой стороны - с проблемы двойничества. Достоевский открыл в расколе бездну, как составную часть природы человека, тогда как для Толстого раскол - следствие греха, нарушающего гармонию бытия.
Два разных подхода - раскрывающих разные грани человеческого космоса. У Толстого - мир есть возможность гармонии (но без сусальства), а война есть то, куда сбрасываются накопленные грехи и там сжигаются в горниле очистительного пламени. На войне гибнут, но если самоотверженно, то им все прощается. Но если это война начинается в миру, как у супругов, то грехи лишь усугубляются. Уж лучше погибнуть на настоящей войне (и Вронский выбирает последний вариант). Кому удалось показать себя достойно на настоящей войне, даже если это отрицательные персонажи романа, тот прощен писателем, кто нет - тому анафема.
Сам он провел жизнь в войнах. С самим собой. С церковью. С семьей... И погиб на ней, не обретя мира. Но все грехи его сгорели, ибо воевал он не щадя себя.
Человек из Сан-Франциско И. Бунина
Почему герой рассказа американец? Почему не русский? Национальность - метка указывающего на суть рассказа. Был бы турист, плывущий в Италию из России, повествование было бы о другом. Если б путешествовал немец - о втором. Но Бунин написал об американце.
Фабула рассказа проста. Семья из США плывет в Италию после того, как некий бизнесмен отошел от дел. Получив свободное время, глава семейства вместе с женой и дочерью решили посмотреть достопримечательности Старого Света. Но, едва вступив на землю Италии, тот умирает. И что? О чем рассказ?
Рассказ о том, что у человека отняли настоящее бытие - его работу, его деятельность, которая составляла смысл его жизни. Господин из Сан-Франциско оказался той рыбой, которую завлекли разговоры про прекрасную природу на суше с ее ярким солнцем, голубым небом, цветами и прочими прелестями. Рыбу вытащили на берег, после чего она... издохла.
У каждого своя среда обитания и надо учитывать данное обстоятельство прежде чем пускаться в путешествие к другим берегам. Ведь может оказаться, что свободы выбора на самом деле нет, как нет ее у рыбы в водоеме.
Пессимизм в фантастике
В западной фантастике с начала ХХ века быстро набирал обороты пессимистический взгляд на человеческую цивилизацию. Оптимизм Жюля Верна остался в прошлом. Ныне практически вся социальная фантастика глубоко пессимистична и это никого не удивляет. Привыкли. Возможность полета к звездам уже не окрыляет. В советское время данной тенденции давали простое объяснение - капитализм загнивает, так откуда взяться оптимизму? Другое дело коммунистическая перспектива... Потому столь удивительным было появление сразу же после 'Туманности Андромеды' И. Ефремова 'Соляриса' С. Лема (1960 г.). Романа, пропитанного пессимизмом, - как научного, так и гуманитарного. Ну, полетим мы к другим мирам, как бы вопрошал автор, и что? Пусть даже обнаружим там вожделенную разумную жизнь, - и что дальше?
Странная по тем временам позиция. Но ее можно было объяснить мелкобуржуазным сознанием писателя в стране, которая едва начала строить социализм. Потому еще более странным явлением были многочисленные переводы 'Соляриса' на русский язык и уже совсем необъяснимым экранизация (дорогостоящей, к слову) этой вещи в СССР. Неужто не было других книг для воплощений на экране? Да сколько угодно, но выбрали именно 'Солярис'. И поручили постановку не среднему режиссеру, а тому, чья картина априори привлечет к себе внимание публики.
Утверждают, что Лем не воспринял версию А. Тарковского. А что он хотел? Чтобы режиссер нагнал еще большую тоску? Тарковский сумел соблюсти необходимые пропорции между тупиковым будущем Лема и идеологической реальностью. Зато в 'Сталкере' он завел человеков в куда большую депрессию, чем это было у Стругацких. У тех мир капитализма уравновешивался образом советского человека в лице Кирилла Панова. А у Тарковского мир уже представлялся единым деградирующим целым. Без какой-либо альтернативы. Это называется 'всему свое время'. У Тарковского оно настало в конце 70-х, у Стругацких в начале того же десятилетия, у Лема уже в 50-х... У Стругацких и Тарковского иллюзии рассеивались постепенно, у Лема же, похоже, их вообще не было. Как впрочем, у большей части польской интеллигенции (достаточно назвать имя Романа Поланского, а желающим посмотреть его фильмы - 'Нож в воде' или 'Ребенок Розмари').
Пессимизм отдельных людей и даже социальных групп понять и объяснить можно, тем более если эти отдельные люди обладают гениальной интуицией. Но понять систему власти, которая разрешила выпустить два пессимистических фильма подряд о будущем с большим бюджетом - очень трудно. Неужто люди власти в 70-е годы осознавали бесперспективность дела, которому служили? И не только осознавали в разговорах у себя на 'кухнях', но и декларировали выпуском картин-манифестов? А ведь 'Солярис' и 'Сталкер' были больше, чем кинофильмы в жанре фантастики. И те, кто поручал их постановку такому режиссеру, как Тарковский не могли не понимать, что тот не будет снимать фильмы 'вообще', а наделит их философским звучанием. Причем неоднозначным, позволяющим трактовать картины исходя из разных позиций...
Не знаю, стоит ли наделять чертами гениальности чиновников от советской культуры (вряд ли), но в 1970-х годах перелом в сознании произошел не только у советской интеллигенции, разочаровавшйся в 'красном проекте'. Для этого достаточно посмотреть фильмы 50-60-х годов и 70-х. Качественная разница смыслов будет очевидна.
О пессимизме же в современной фантастике вести речь бессмысленно, ибо вся она о прошлом, пусть и со звездолетами в качестве антуража.
Грех предательства
Предательство - исключительно человеческая категория. В природе предательства нет. Животные поступают, следуя инстинктам и инстинкта предательства своей стаи не существует. Предательство - явление приобретенное человеком. По Библии получается, что оно появилось еще в Раю! Адама и Еву изгоняют из Рая, в сущности, за предательство. Уже само по себе это интересно и требует рефлексии, то есть рассмотрения человеком того, что он вносит с собой в мир и откуда это берется. Если исходить из Библии, то предательство появилось в небесных сферах, когда Люцифер предал Бога. Причина - 'философские' разногласия по поводу роли Человека в жизни Земли. И Коран подтвердил это, приведя разговор Аллаха с Иблисом...
А если исходить из материалистической теории эволюции, тогда как и на каком этапе..?
С виду категория предательства ясна. Это измена своему сообществу. Или покровителю. Или (появилось позже) - самому себе, - своему предназначению, своему идеалу...
Индивид с древности мог развиваться лишь в коллективе, сообществе себе подобных. История маугли - маленьких детей, 'усыновленных' животными, показывает, что, вернувшись в мир людей, эти особи уже не способны научиться говорить и стать полноценными людьми. Даже прямохождение для них большая проблема. Мозг человека формируется только в тесном контакте с другими людьми. Такое единение предполагает сплоченность и солидарность. И если некто наносил ущерб своему роду или племени, то становился предателем и подлежал осуждению данного коллектива. Классический пример, предатель вызвавшийся показать персам тропу в обход позиций трехсот спартанцев, что дало возможность врагу прорваться на территорию Эллады.
Но в той же античной Греции возник соблазн двойственной трактовки предательства. Некоего философа по имени Сократ афиняне казнили, посчитав, что он предал их мировоззрение. Но ведь Сократ не выдавал секретов врагу, не открывал им ворота крепости, он всего лишь разговаривал! Но своими вопросами он, что говорится, достал сограждан. И суд решил, что тот, кто вносит разброд в умы, кто ясное делает туманным, достоин смерти, чтобы неповадно было другим.
Вразумление, однако, не подействовало.
Сократ - первый европейский диссидент, с которого пошла амбивалентность, в том числе в трактовке предательства. Когда с латыни на национальные, 'простонародные', языки перевели Библию, соблазн усилился. Ибо каждый мог убедиться, что предательство впервые возникло в Раю, когда хитроумный змий предал самого Бога и увлек на эту стезю первых людей. А комментаторы добавляли, что еще раньше часть ангелов подняли мятеж против небесного устроения, вступив на путь предательства. А, учитывая, что человек есть лишь проекция Небесных сил...
Правда, к счастью, лишь малая толика людей способна видеть очевидное, так что истинного соблазна не возникало. Другое дело ситуация с Иудой. Давно уже идет спор о природе его предательства. С одной стороны, он предал Учителя, а с другой тот не мог не предвидеть этого, иначе Он не Сын Божий. Предвидел, но не предотвратил. Почему? Ответ тоже ясен: без этого у Мессии не было бы Голгофы (Страдания), Воскрешения и Искупления! То есть без греха Иуды не состоялась бы христианская Троица. Есть отчего озадачиться.
Налицо 'диалектика': нет предательства - нет Человека и цивилизации. Нет предательства Иуды - нет искупления грехов человечества, нет и обратного доступа в Рай. И так далее вплоть до: нет предательства Яго или Клавдия - нет и великих пьес.
Что же получается: чтобы Икар взлетел, кто-то должен толкнуть его в пропасть? Икар, понятно, разобьется, но это побудит попробовать других, и так пока человек не пролетит через пропасть.
Сколько с тех пор было изгнано, посажено в тюрьму и казнено предателей за мысль-действие и переход к врагу, после чего по прошествии времени членам сообщества объявлялось, что гонимые - не предатели, а очень даже неплохие люди, более того - герои! В русской истории Александр Невский и Иван Калита для одних предатели-коллаборационисты, для других - великие государственные деятели, действовавших сообразно историческим обстоятельствам. Примерно такая же полемика идет во французском обществе относительно маршала Петэна. Так оно и продолжается. Горбачев или Ельцин - герои свободы или предатели? Суждения разные, ибо критерии давно размыты, потому что предательство амбивалентно. Для Англии 'кембриджская пятерка' - разведчики Ким Филби, Маклин и др. - безусловно предатели, а для СССР - безусловно нет. Зато предателями объявлялись Солженицын, Синявский и Даниэль (за что и сидели в лагере), а для Запада они герои. И таким примерам несть числа.
Да что там политики, предательство входит в каждый дом, хотя бы через супружескую измену. А предательство детьми своих родителей, тоже ведь не новость.
Человек вынужден жить с феноменом предательства, как его организм с бактериями. Это симбиоз. Карма. Судьба. Следствие первородного греха. Определяйте, как хотите. Но это сама жизнь. И каждый человек обречен столкнуться с ним. Или в качестве предаваемого, или предателя.
Образ Явления
От картины Александра Иванова 'Явление Христа' ожидали многого - великого полотна! Но когда ее привезли из Италии на выставку в Петербург, то критики сочли ее 'засушенной'. Пущенное кем-то определение закрепилось и теперь шлейфом тянется за этим творением.
Но что именно в ней было 'засушено' - осталось не проясненным, хотя в искусствоведении по этому поводу написано много. Но уж больно учено и потому малопонятно. В поисках ответа на картину можно взглянуть глазами человека, не ведающего о чем сюжет. И тогда он увидит группу купающихся людей, и некого, указывающего на приближающего к ним человека, мол: 'Вот, наконец и он. Я же говорил, что придет'.
Почему его ждали? Может, рыболовные снасти должен принести, а может, кувшинчик вина для начавшегося пикника? А какой пикник без интереса... Получается, критики, впервые увидев картину Иванова, не увидели в ней главного - Явления! Узрели нечто бытовой зарисовки. Что-то вроде 'Охотники на привале' Перова.
Вот характерные высказывания на сей счет: 'В попытке передать величие одного момента ушла драма целого, потерялась трагедия Искупления'. 'Так получилось, что рассматривать наброски и этюды к этой картине гораздо интереснее, чем смотреть на саму картину. При всей её завершенности и совершенстве композиция картины настолько не интересная и не читабельная, что не подготовленному зрителю видны одни только голые ноги и голые спины набожных евреев, а смысл картины средствами композиции не раскрывается. Даже призыв Иоанна Крестителя не работает на сюжет картины'.
Тогда, как надо было нарисовать художнику Явление? Другой бы поступил просто: фигуру на заднем плане освятил ярким сиянием золотисто-белого, исходящего с небес столпа света, что выдвинуло бы ее на передний план. Тогда стал бы понятен испуг и изумление купающихся, и поза их предводителя с протянутыми руками. Однако автор снизил явление до уровня бытовизма, - проходящего путника.
Иванов захотел обойтись без чудесного, отталкиваясь не от евангелий, где Иисус творит чудеса с частотой фокусника на сцене, а видя в нем 'простого' Человека, значение которого понять может далеко не каждый. Оттого часть людей повернуты к Нему спиной. Так и будет у них по жизни, даже если они, по требованию Иоанна Крестителя, согласятся признать в прибывшем Мессию.
Да, среди христиан (даже настоящих, а не язычествующих во Христе) есть и те, и другие. Это было понятно не только живописцу Иванову. Потом кто только не пытался осмыслить тему 'богочеловека' - от Ге до Нестерова, от Достоевского до Мережковского.
Иванов решил обойтись без чуда и чудес, и проиграл. Религия не может без первого, а фарисейство - без второго, как компот без сухофруктов.
Иванов, получается, потерпел неудачу? Нет, его картина признана шедевром и стала классикой. Значит, победил?
Но ведь сказано же - засушил. И все опять по кругу...
События глазами героя произведения
Читатель обычно доверчив к художественному тексту, особенно талантливому. И раз автор или герой повествования утверждает, что это черное, а другое белое, то так оно есть. Пример.
Повесть Г. Уэллса 'Остров доктора Моро' обычно трактуется как описание заповедника бесчеловечных опытов в духе будущего доктора Менгеля - эсэсовского изувера в концлагерях. Почему закрепилась именно такая трактовка? А потому, что так изложил дело герой повествования. И ему поверили. А почему собственно?
В результате кораблекрушения некто оказался на закрытом острове. Там ему оказали помощь - спасли жизнь, накормили, и предложили скоротать время до отбытия. Единственное условие - не шастать по острову. Но любопытство пересилило. Оказалось доктор Моро ведет гениальные эксперименты по очеловечеванию животных. Результаты, понятное дело, спорные, потому он никому о них не рассказывает, предпочитая разбираться в существе дела самому.
Кстати, а что делает доктор Моро? Не больше - не меньше, как исследует ступени эволюции человека. Это в Библии Человек создается простым действие, а в реальности он выделился из животного мира маленькими шажками по пути вочеловечивания, постоянно при том конфликтуя с животном в себе, одновременно, опираясь на эти свойства, без которых ему не выжить. По сути, древний человек эволюционировал, ставя все новые и все более сложные и рискованные эксперименты над собой.
Не готовый к контактам со зверолюдьми герой, по говорящей фамилии Прендик, рушит исследования. Все заканчивается гибелью Моро и его дела. Человечеству не дано узнать его уникальную методику. Что делает герой, чтобы оправдаться? Клевещет на Моро и его помощника. Дело сделано. Единственный свидетель имеет полное право трактовать события так, как ему заблагорассудится в духе известной поговорки: 'Врет как свидетель'.
Но были книги, которым читатель не поверил. Такое случилось с романом 'Бесы' Ф. Достоевского. Почему?
Есть такой поджанр - пасквиль. Это недружественная пародия, выставляющая человека в неприглядном свете. Известного пародиста Александра Иванова обвиняли в том, что многие его пародии на стихи поэтов носят характер пасквиля. Таковы и 'Бесы'. Этот роман - огромный шарж, определяемый ренегатством писателя. Достоевский в нем свел счеты с увлечениями молодости. Обычное, впрочем, дело. Подмечено ведь: революционер в молодости - консерватор в старости. И если Тургенев, которой в зрелые годы был в ладах со своей молодостью, ибо не менял убеждений, следуя за эпохой, облагораживает 'нигилиста' в образе Базарова, то Достоевский низводит данный тип личности до уровня фанфарона Петра Верховенского. Федор Михайлович как бы говорит публике: 'Вот от кого я ушел-с!' И повесил на 'бесенят' все преступления, которые смог придумать, и тем оправдаться. Особенно оттоптался на Ставрогине. (Достоевский и Ивану Карамазову затем отомстил, за ту правду, что тот сказал о церкви. А в 'Бесах' - Тургеневу в образе Кармазинова). Но общественность того времени по иному смотрела на борцов с режимом. Свидетельство тому оправдание судом присяжных, стрелявшую в петербургского градоначальника, Веру Засулич. Тогдашний читатель в персонажей 'Бесов' не поверил, и главный грех Ставрогина повесил на самого Достоевского.
Да и что такое 'бес'? Бес - это черт отнюдь не высшего разряда. Отсюда производное слово 'беситься', означающее, в сущности, поверхностное душевное и интеллектуальное состояние. Оттого появилось другое производное понятие - 'перебеситься' (и успокоиться). Бесятся и персонажи в романном городе Достоевского. Перебесившись, многие из них наверняка станут благонамеренными подданными. Как сам Достоевский. И если Базаров мог стать революционером, то Петя Верховенский им не станет. Не такие создавали 'Народную волю' и РСДРП. Туда, если попадали персонажи из кружка Верховенского, то быстро покидали революционные организации. Уж слишком сложное и самоотверженное то было дело - вести подпольную работу, арестовываться, идти в ссылку и бежать оттуда. После чего - опять по новой... Другое дело, что 'бесы' затем массой всплывут в Гражданскую войну. Но такие войны, всегда питательная среда для подлецов всех видов и разновидностей.
Если уж пользоваться определениями 'темных сил', то среди революционеров можно скорее найти не бесов, а демонов. А демон - это другой уровень инфернальной силы. Той, что, желая 'зла' (разрушения), творит 'добро'. И - наоборот. Как это было в России-СССР в 1917-30-е годы. Для описания личностей такого уровня роман-шарж не подходит. Мелко... А Петя Верховенский хочет исключительно зла. Ну, кто так работает с массами? Не политтехнологично. Учитесь у Воланда...
Достоевский не просто пристрастен, а крайне пристрастен ко многим своим героям, прежде всего к своим идеологическим противникам, заставляя их делать то, что реальные люди не сделали бы. Но автор - хозяин-барин.
Чтобы уйти от пристрастности некоторые писатели мудро ввели нескольких повествователей, рассказывавших одну историю со своих 'колоколен'. Наиболее известные произведения в этом ряду - 'Женщина в белом' У. Коллинза и 'В чаще' Р. Акутагавы, более известного по фильму А. Куросавы 'Расемон'. При такой 'стереоскопии' читатель понимает (или должен понять), насколько сложен мир, чтобы свести его к одному знаменателю.
Вопрос-утверждение Стругацких
В 1964 году была опубликована удивительная повесть братьев Стругацких под провокативным названием 'Трудно быть богом'. В зависимости от подхода к действиям и деяниям героев произведения после названия одинаково можно было ставить утвердительную точку или знак вопроса.
В повести рассказывалось о деятельности группы наблюдателей-землян за жизнью средневекового по земным меркам общества планеты Арканар. Удивительным был не сюжет, а позиция авторов. Сюжет о землянах, попавших на другую планету, был не нов. В 1920-е годы увидела свет повесть Алексея Толстого 'Аэлита'. Советские люди опадают на Марс, где застают монархическое государство и... организуют там восстание марсианских пролетариев. Вот это по нашему, по боевому! А у Стругацких земляне занимают пассивную позицию сторонних наблюдателей. Причем то были не земляне вообще, а представители коммунистического социума, считай советские люди. Однако перед ними стоит задача не вмешиваться в местные дела, а только фиксировать события, посылая этнографический материал на Землю. Ну разве что спасать отдельных ученых (элиту!) во имя будущего возможного прогресса.
Наверное, публикацию такого произведения можно объяснить пресловутой 'оттепелью'. Или недосмотром цензурных органов. Ведь что получается. Бог с ним Арканаром и тамошними 'богами'. Но в 1960-е годы начался распад колониальной системы. Десятки цивилизованно отсталых народов образовали свои государства. Советское руководство охотно откликнулось на сей процесс, послав им на помощь тысячи 'прогрессоров'. И вдруг появляется повесть со странным, внеклассовым и неидеологическим подходом. Мол, надо сидеть тихо и присматриваться к аборигенам... Повод придраться критикам был налицо. Но повесть вышла в политическое межсезонье. И правда, трудно быть 'богами' - за всем не уследишь. Ну, а когда птичка вылетела, поздно было ловить прочирикавшего воробья. Пришлось сделать вид, что это про Арканар. Другую планету. Читатели не возражал, нисколько не пытаясь снизить отличную фантастику до книжки на злобу дня.
Итак, группе землян предложили на чужой планете не лезть в чужие дела. И чтобы не повлиять на исторический процесс, замаскироваться, слившись... Тут Стругацкие сделали еще 'еретический' по тем временам шаг... Слиться не с массой трудящихся, а с эксплуататорским классом! А ведь бытие определяет сознание... И авторы оное слегка обозначили. Но лезть глубоко не стали. Их занимала иная задача: как поведут себя гуманисты в негуманном обществе?
Сейчас можно сформулировать иначе, чем в те атеистические времена. Как вести себя Христу или Будде с их сугубо гуманно-милосердной философией в их немилосердное время? Как повели они - мы знаем. Один уединился и отрешился от земного, призвав последовать примеру других (путь недеяния), другой смиренно пожертвовал собой. Но оба подали пример, который подхватили миллионы... А как быть землянам? Отрешиться? Нет, им надо исследовать общество. Жертвовать собой? Тоже нет. Вести пропаганду гуманизма под видом бродячих философов? Но тем будет нарушена чистота эксперимента. На Земле твердо решили: пусть арканарцы развиваются сами, а мы посмотрим, что выйдет. И это было логично. Если Арканар зайдет в тупик, то всегда можно будет прийти на помощь и подтолкнуть прогресс. Но сначала 'детям' надо дать учиться ходить самим.
Логика есть логика, и замаскированные земляне с ней были согласны, раз взялись исполнить миссию. Но жизнь не сводима к логике. Кроме нее есть другие вещи: как то: любовь к арканарской женщине и желание ее спасти, как сострадание к гибнущим, как ненависть у палачам и прочие 'нелогичные' эмоции. Что поделаешь: кроме рацио есть сердце. Последнее берет верх и дон Румата выходит за рамки должностных инструкций...
Но это пока данные задачки. Вводные данные. А вопрос-то в чем?
Многие идут по ложной, но заманчивой дорожке, - начинают сопоставлять советское общество с арканарским и делать выводы о сходстве тоталитарных режимов и тому подобное. Следует отметить, что Стругацкие, во-первых, не были диссидентами, и в то время еще не разочаровались в коммунистической идее, а во-вторых, не являлись лобовыми писателями-разоблачителями. Даже сатира 'Понедельника...' или 'Тройки' шла дальше фельетонов журнала 'Крокодил'. Это все равно, что в романах Ильфа и Петрова видеть исключительно разоблачение нэпманов и 'бывших'. Если б дело обстояло так, то эти книги стали бы достояние истории литературы и лишились читательского внимания. Но Стругацкие тем интересны, что были способны задавать вопросы 'о смысле жизни'.
Итак, деяние или недеяние? Вмешиваться Богу в дела Гитлера или дать народам разобраться самим? И шире: остановить Зло или дать людям месить грязь самим в надежде, что те со временем выберутся из нее?...
А можно снизить планку и спросить: чего достигли советские и американские прогрессоры, неся народом Африки или Афганистану свои представления о правильной жизни?...
Жизнь как преступление и наказание
'Тварь я дрожащая или право имею?' - задался наполеоновским вопросом Родион Раскольников, и после совершения преступления доказывал, что точно не Наполеон и ближе все же к 'твари дрожащей'. Наконец, так истомился собой, что согласился с доводами Сонечки и добровольно пошел на каторгу. На каторге чем хорошо: не нужно больше задаваться глобальными вопросами насчет себя и подчиниться чужой воле, коя в дальнейшем будет определять его жизнь. Хорошо-с! Он бы и Сонечке целиком подчинился, да она была слишком добрая, чтобы полностью подчинить молодого человека.
Бывают такие люди, что не могут распорядиться собой. Ум, вроде бы, есть, способности тоже. Не урод, может нравиться противоположному полу. А в целом - пусто. Ни к работе не приспособлен, ни к карьере, ни семью завести... Ничего. Только куча мыслей роятся по поводу мироздания. В таком случае самое милое дело, чтобы кто-то взял его в оборот. Например, Армия. Сначала такой тяготится армейской службой, потом с годами втягивается и под конец из него получается нормальный, хоть и сильно пьющий, служака. Но Раскольникову не повезло. Никто вовремя не взял его в стальные рукавицы. И парня понесло...
В своих размышлизмах по поводу 'кто право имеет', Раскольников упустил тот момент, что Наполеон не просто убивал. А делал это по необходимости, в ответ на вызов других, желавших убивать. Шла война и он предложил свои услуги в дни осады Тулона, а потом в итальянской кампании против австрийских войск, желавших подавить революцию. Позже у Наполеона появилась идея, которая росла по мере его успехов, - создание европейской федерации. А какая идея была у Раскольникова? Никакой по сути. Ради денег убивают уголовники, а не наполеоны. Потому Раскольников и запутался в трех соснах. Дошло до смешного. Заполучив деньги процентщицы, он не знал, что с ними делать. В самых простых житейских ситуациях Раскольников демонстрировал полную несостоятельность. Маменькин сынок, одним словом. Так бы и погиб, не подвернись новая 'маменька' в лице Сони Мармеладовой. Она, в отличие от неумехи Раскольникова, готова была преодолевать завалы жизни, показывая огромную силу духа. Не нужно доказывать сколь чуждо ей было ремесло проститутки, но ради спасения семьи она шла на все. Но не за счет других! А ведь тоже могла, к примеру, обчищать пьяных клиентов.
Достоевский вкладывал в своих главных героев многое от себя. Ведь он тоже мог стать подобием Раскольникова. Карьера ему не светила, военный инженер из него никакой (в качестве дипломного проекта составил план форта без ворот - ни войти, ни выйти). В дальнейшем спустил состояние папеньки. Одно время попал в узду сильной женщины - Аполлинарии Сусловой. Но затем та его отвергла. Так бы и пропал господин Достоевский, если б не талант писателя. И свою житейскую неумелость, свой ворох 'раскольнических' мыслей он сублимировал в деяния своих литературных героев. А тут и своя 'Сонечка' подоспела в лице Анны Сниткиной. И жизнь наладилась. Возможно, наладилась она под руководством Сонечки и у Родиона Раскольникова, как у самого Достоевского после отбытия каторги. Поучительная, получилась, история.
P.S. И на этом все - можно ставить точку? Конечно, Федор Михайлович был не столь прост, чтобы написать житейско-философическую повесть про неудавшуюся жизнь. Раскольникову встретилась Соня Мармеладова и повела по своему пути. А если б ему попался Петруша Верховенский? И вообще, встретилась 'мать-Революция'? Раскольников-то в начале романа - готовый бомбометатель-террорист. И сколько затем таковых Раскольниковых взойдут на эшафот после убийства царских сатрапов. А затем будут работать в ЧК. И т.д. Но это потом. А тогда, в 1866 году, Достоевский описал частный случай - жизнь на переломе некоего студента, вопросившего некстати: 'тварь ли он дрожащая..?'
Религия в литературном процессе
Функция литературы - додумывать реальность, а религии? Домысливать?
В конце XIX века в России родилось течение обновленцев, ставивших себе целью реформировать христианство. Они попытались синтезировать религию и литературу. Наряду с Владимиром Соловьевым, этой работе отдались писатели Дмитрий Мережковский и Зинаида Гиппиус. Однако у этой пары ничего не получилось. Гора родила мышь. Супруги не оставили после себя детей, и это почти символично.
Почему Мережковскому не дались его усилия, несмотря на интересные романы и критические статьи, из которых черпали соображения немало интеллектуалов досоветской поры? Может потому, что религия на деле 'не про то'? Не про совершенствование личности человека и общества, как мечталось Мережковским, Бердяеву и другим обновленцам? Но как же так, ведь все религии утверждают о своем воспитательном значении. И это правда. Как правдой является и то, что при ближайшем рассмотрении выясняется, что речь идет о процессе воцерковления, то есть принятия определенной идеологической доктрины. И получается, что церковь - земной инструмент, к тому же исторически преходящий. Но в земных условиях оно дает церкви огромное преимущество - поддержку государства в своей экспансии и обогащении. Цель заменяется средством и стяжатели (иосифляне и паписты) побеждают нестяжателей (Нил Сорский на Руси и ордена нищенствующих в католицизме). Литература на процесс обмирщения и политическую идеологичность церкви отвечала присущим ей способом - раблезианским 'Пантагрюэлем', вольтеровской 'Орлеанской девственницей', антицерковной 'Легендой об инквизиторе', атеистическими повестями Тендрякова...
Откуда столь острая реакция? Только ли потому, что служители церкви оказались падки на материальные блага, удивительным образом забывая о своих проповедях про мирскую тщету на фоне вечности души и радостей загробной жизни? Нет, конечно. Воцерковление есть способ примирения со скудным пониманием жизни, ибо данный кусочек бытия объявляет единственно верным и достойным осознания. Его отражением стало атеистическое 'единственно верное' учение марксизма-ленинизма в форме государственной идеологии. Бытие же каждый раз оказывалось много шире любой конфессиональной идеологии - хоть церковной, хоть светской.
Хорошая литература всегда аналитична, только аналитику оформляет в виде художественных образов. Потому она под действием внутренних закономерностей перешла от сатирической критики к осмыслению глобального бытийного противоречия. В русской литературе к ней с разных сторон подступались Лесков и Достоевский, Толстой и Л. Андреев, Горький и Тендряков. Но возможно (хотя и спорно) вершиной на этой стезе стал 'Мастер и Маргарита' М. Булгакова. Он смело, и прямо таки вызывающе, пошел на парадоксальное скрещивание 'божественного' и 'инфернального' уже в экспозиции романа, когда Воланд выступил защитником Христа! Тем самым была обозначена некая потаенная проблема, что и вызвало понятное неприятие романа священнослужителями. Роман удивительно текуч, двойственен, не сводим е единому знаменателю, что не характерно для произведений даже с отрытым финалом. Обычно позицию автора понять не трудно, а тут - сплошной туман.
В чем собственно проблема, в которой преломился роман Булгакова? Если кратно...
Религия, как духовная идеологическая система, несет в себе идеал. Идеал отталкивается от идеи. Это, вроде бы, хорошо. Но хорошо, если идея верна, а идеал не ложен, и вместе они не ведут к идеологии, обосновывающей и защищающей антигуманизм. Как это произошло с инквизицией или современным использованием ислама радикал-фашистами. Значит, нужны критерии идеи, отсекающие ложные идеалы.
Достоевский и Мережковский абсолютизировали Христа, чтобы иметь Абсолют, - истину в конечной инстанции. Богочеловеческую субстанцию, от которой можно вести эстетический отсчет понимания человеческого в человеке. Но Достоевский, имевший склонность доводить свои размышления до 'конечного конца', то есть до своего диалектического отрицания, не даром заявил: 'Если Христос окажется вне истины, я предпочту остаться с Христом'. Сама мысль-допущение о том, что Абсолют может оказаться не абсолютом, а частным случаем мироздания, есть ощущение многообразия и многомерности мира, который принципиально не сводим к одному единственному Абсолюту, равно как к одной религии, одной доктрине, одному философскому учению. Поэтому религиозные системы рождаются, возносятся над обществом, а затем умирают, когда перестают отвечать запросам эпохи, или эволюционируют, сохраняя внешнее подобие старому. Так по первому варианту произошло с верованиями вавилонян, египтян, эллинов, персов, ацтеков и т.д. Выжили лишь те религии, вроде индуизма, иудаизма, синтоизма, что сохранились народы их породившие, но при том они ныне сильно отличаются от первоначала. Они выжили, но это пока...
Показательно, что в мировой фантастике - хоть европейской, хоть американской, хоть японской - при описании будущего невозможно найти приметы современных религий. На космических кораблях и станциях вообще не молятся, и там нет священников! Никому в голову не пришло показать на космическом корабле икону или богослужение экипажа. В обществах фантазийного будущего нет ни христианства, ни ислама, ни любой другой современной конфессии. У фантастов не хватает фантазии представить, что современные религии выживут в просторах Вселенной!
Значит воцерковление не панацея, а компромисс. Чтоб голова не пухла от мыслей, а была ясная ясность. Пусть и на данный исторический момент... Однако такой компромисс стал не устраивать часть русской интеллигенции Нового времени, ибо предчувствие революционного апокалипсиса одних пугало, другие его желали, но хотели предуготовить новые образцы преображения человека. Можно вспомнить 'богостроительство' Горького и Луначарского. Да и другие большевики-ленинцы не намного отставали от них. Только ту же задачу хотели решить без помощи 'бога'. Коммунисты мечтали о преобразовании общества и человеческого сознания в рамках атеизма, вместо религии предлагая новые, облагороженные, социальные отношения. Примеры - 'Туманность Андромеды' Ефремова или 'Полдень XXII век' Стругацких. Вышло же совершенно иное. И Мережковский смиряется с жизнью и принимает денежный грант от Муссолини и поддерживает Гитлера в его походе на СССР (правда недолго). Книжная мудрость, литературная метафизика была посрамлена практикой.
Означает ли это, что к Мережковскому или Горькому, или коммунистам надо относиться свысока, как к неудачникам? Нет, разумеется, просто нужно различать литературу как специфическую вселенную от физической Вселенной, книжный мир героев от жизни реальных людей, дух - от материи, воображение - от практики, творчество - от каждодневной борьбы за существование.
Индивид может обойтись без литературы и творчества, Личность - нет. Животный мир освобожден от страха смерти, человек - нет. Зверям не нужна вера, гуманоид живет исходя из нее (не обязательно религиозной). А дальше идут формы преобразования того, без чего нельзя человеку. Рождается искусство, религия и наука.
Кроме того, как знать, возможно, наш мир есть проекция какого-то другого. Может даже параллельной вселенной (все больше физиков приходят к выводу о возможном наличии большого числа параллельных миров). Впервые об этом догадался древнегреческий мыслитель Платон, выдвинувший философскую гипотезу о наличии мира идей и идеальных образов (образцов) материальных вещей. Но так как она не доказуема, то относится к разряду спекулятивных (в философском значении этого термина). На том человеческий разум и пребывает с тех пор, ибо любая религиозная система спекулятивна, ибо основана на недоказуемых основаниях, проверить которые возможно разве что после смерти. Вот только донести сведения с того света невозможно, как и сообщаться с другими физическими Вселенными, если таковые существуют. Остается фантастика, как средство представить и осмыслить возможное, пусть даже в представлении современной физики, неосуществимое, как путешествие во времени или прорыв в иное измерение. Человек хочет остаться Прометеем. А это уже сочетание земного и религиозного.
Сериал 'Ферзевый гамбит': успех глаз
Американский сериал 'Ферзевый гамбит' осенью 2020 года ураганом пронесся по телеэкранам мира, покорив миллионы сердец, и вызвавший справедливую критику критически настроенных личностей.
Последних понять можно. Зрителям показали очередную спортивную мелодраму, скроенную по шаблону да еще с многочисленными огрехами. Шаблон (он же канон, он же литературная схема) выглядит следующим образом. Одаренный новичок приходит в спорт, где его не ждут. Однако наперекор обстоятельствам он, несмотря на тяжелые поражения, карабкается на вершину. Кульминацией является финальная схватка, где спортсмен (боксер, футболист, хоккеист, бейсболист, баскетболист, велосипедист или тот же шахматист) в тяжелой борьбе вырывает победу! Триумф, финальные кадры, конец фильма.
Зрителям этот поджанр нравится, поэтому 'спортивные' фильмы снимаются регулярно. И 'Ферзевый гамбит' из этого бесконечного ряда. И как почти любой спортивный фильм, он напичкан условностями, натяжками и даже нелепостями. Потому что 'спортивные' фильмы - не о спорте, как таковом, а о Преодолении и Успехе, который манит на уровне подсознания обывателя. И если серьезного успеха нет в жизни, то почему бы не сопереживать ему в кино - этом царстве иллюзии?
Сценаристы и режиссеры фильмов все это знают, и делают продукт по давно сформированному и оправдавшему себя канону. Но это не причина большого успеха сериала. Не может вызвать ажиотаж то, что зрители в 11 раз увидели то, что десять раз видели до этого.
Режиссер сериала Скотт Фрэнк был, казалось, обречен сделать очередной трафаретный фильм. И он его сделал! За что критики поругали его, показав на многих примерах огрехи сериала. (Меня лично пришибла советская стюардесса в погонах и папахе). Но...
Режиссер может плыть по течению, а может - против него. Если это возможно. В сериале о шахматистке это было невозможно. Шаблон должен был соблюден и американка должна была победить советского гроссмейстера, а не наоборот (как было бы на самом деле). Но режиссер решил сделать 'ход конем' - вставить в фильм нечто такое, чего еще не было. (Собственно, это и называется творчеством...).
Режиссер поставил в центр визуального ряда глаза. Нет, непросто глаза - а Глаза!
Есть выражение: 'Глаза - зеркало души'. И режиссер реализовал это выражение в видеоряде.
Мне понравился один из комментариев. Покритиковав сериал, он сказал затем, что можно было снять еще одну серию, чтобы просто смотреть на актрису. Последнее замечание - в точку!
Убери глаза актрисы - и все, сериал превратился бы в обычную спортивную мелодраму. Попереживали бы, и забыли, как о множестве других 'спортивных' фильмах.
А, казалось бы, чего проще - снять актрису с выразительными глазами. Потому я специально посмотрел предыдущие работы Ани Тейлор-Джой. В других картинах таких глаз не было. Была просто глазастенькая девушка, коих много в кино. И только Скотт Фрэнк разглядел то. что не увидел никто, хотя оное, как говорится, лежало под носом.
А еще, ей сделали нужную прическу.
В многочисленных интервью Аня сверкает своими огромными глазами, но... то просто большие глаза, факт анатомии. По моему мнению, все нивелирует прическа. На удивление, немногие актрисы (что странно для женщины) знают, как с помощью прически подчеркнуть свою индивидуальность, сильные стороны своего лица. А Режиссер понял и нашел единственно верные фасоны прически. Они 'закруглили' лицо: сферическое обрамление волос, а в центре Глаза. Такой 'иконописный' подход полностью оправдал себя. Теперь зритель видел только то, что хотел Режиссер. А видеть такой взгляд - стоило потраченного у экрана времени.
Тейлор-Джой - мастеровитая, отличная актриса, и может придавать глазам любое выражение. То, что художники называют 'палитрой' относится и к актерам. Палитра Ани многогранна и многоцветна. Через глаза она смогла передать движения мятущейся, жаждущей любви, души своей героини.
Но если бы режиссер только остановился на 'ходе' с глазами Тейлор-Джонс, то можно было констатировать удачную, и, возможно, почти случайную находку. Но у него в запасе оказался еще один 'ход' с героиней. Элизабет в детстве не Королева, а 'гадкий утенок'. И в тоже время, пешка, потенциально могущая стать ферзем (королевой).
У Айлы Джонстон была чрезвычайно трудная задача - сыграть драму личности при минимуме слов и эмоций. Даже для опытной актрисы, закончившей театральный вуз, это не простая задача, ибо не за что ухватиться: надо лишь смотреть и произносить односложные фразы. Чтобы выйти из положения требовалось играть состоянием души. Но в вузах этому учат годами - по методу Станиславского и прочим техникам. А тут подросток без существенного театрального опыта. Но Айла справилась с задачей блестяще. На нее, как и Аню, достаточно смотреть. И все понятно.
Будем надеяться, что на киношном небосклоне появилась новая звезда. Дай бог ей только умного Сценариста и Режиссера. Сколько надежд не оправдалось по причине отсутствия ролей нужного уровня. Достаточно вспомнить Эмму Уотсон, у которой роль Гермионы в 'Гарри Потере', вероятнее всего, так и останется единственно звездной. А ведь из всей троицы она была самой интересной.
Успехи Скотт Фрэнка при выборе актрис тем более удивительны, что сериал наполнен средними по качеству актерскими работами, а подбор иных актеров вызывает недоумение - неужели нельзя было найти поинтересней? Видимое исключение - Марчин Дорочинский, сыгравший (тоже почти без слов) советского гроссмейстера с несуществующей фамилией Боргов (Голливуд жжет, когда доходит до России).
Что доказал успех сериала? Что дело не в сюжетных схемах, а в Образах. Образах нас - людей. Самых противных и самых прекрасных творений на Земле.