Конец ноября, а "Бабье лето" решило еще раз вернуться в Нью-Йорк.
В музее изобразительных искусств проводился показ картин из "Эрмитажа" и
"Третьяковской галереи". Такой замечательный
экскурс в нашее прошлое. Ностальгия, как её ни
пытаемся скрыть от посторонних, но от себя вряд ли
удается кому-либо. Снова встретился с теми же
ощущениями, с которыми были у меня во время
прошлых посещений "Эрмитажа" и "Третьяковки".
Но сегодня я не мог оторвать взгляд от картины "Русская тройка".
Её почему-то не осталось в памяти, или я не видел её ранее.
До боли и шума в голове я вспомнил стужу1942 года.
После первого ранения в голову и излечения
попал в запасной полк. Полк был расквартирован в
селе Дергачи, станция Алтата Южно-Уральской ж.д. В один из дней мне выпало быть офицером связи. Штаб дивизии дислоцировался в г. Пугачев.
Приказано доставить в штаб пакет. Село Дергачи и
г. Пугачев связывала степная без покрытия дорога.
В летнее время 30-35 километров преодолеть без проблем.
А зимой.....
Резвая лошадь, запряженная в обычную кошовку,
в моём распоряжении. Три обоймы и карабин.
Тулуп поверх шинели, и в путь. Незаметно прошли первые два-три часа,
как стало заметать дорогу.Мела поземка.
Вдруг лошадь понеслась галопом вскачь,абсолютно не слушаясь вожжей.
Сразу прилично струхнул, не понял в чём дело. Оглянувшись, увидел эскорт
из шести волков, нас разделяло 30-40 шагов, мчавшихся по обе
стороны дороги, не отставая и не приближаясь.
Несколько мгновений и оторопь прошла.
Закрепил вожжи за передок, а сам улёгся ногами
вперед в кошовку. Патрон - в патронник.
А охотничьи побасёнки и рассказы о волчьих повадках вспомнились сразу.
Фронтовая закалка не дала мне упасть духом и запаниковать. Стрелять так и не решился. Промах или раненный волк, в стае это очень опасно. Так продолжалось более получаса,
А может, чуть больше или меньше. И вдруг страшный треск, и лошадь остановилась как вкопанная.
Мы оказались внутри огороженного загона и саманной халупки табунщика. Волки замерли в отдалении. Наступила темнота, и светящиеся волчьи глаза исчезли во мгле. Старик, табунщик, то ли казах, то ли калмык, я так и не понял. Хозяин был полон радушия и гостеприимства. Успокоил лошадь и накрыл попоной, принял меня на ночлег.
Сторожевые собаки улеглись под кошовкой.
К рассвету позёмка утихла. Накормив и напоив лошадь и меня, показав ориентиры, пожелал