- Зюзинец я, из Зюзина близ Москвы, а корни мои по маме киевские, а по отцу муромские.
Наш герой красив - косая сажень в плечах, могучая грудь. Носит красную майку-поло, а поверх нее добротный доспех - обтягивающую толстовку "Ben Sherman" серо-серебряного цвета и теплую спортивную куртку. На ногах богатырских зауженные джинсы, заправленные в крылатые адидасовские кеды. Один кед красный, а другой - синий. Все в честь любимой футбольной команды.
Наш герой никогда не рисуется. Он держится просто и скромно... Это близко не ваш сказитель, который, красуясь на публике, развалился на террасе одной из арбатских кафешек. Потягивает кофеек да слушателей развлекает байками-побасенками. И слава Богу, что сказ наш не про него, а про Алешу-богатыря. Алеша тот ничуть не похож на вашего сказителя. Он и на Арбате-то бывает нечасто, а уж тем более не станет рассиживаться здесь с кофеем.
Вспомним же один из славных подвигов, которые наш Алеша совершил во имя любви. Теперь сказитель умолкает. Пусть запоет его лира, а вместе с ней и его душа...
СКАЗ О ТОМ, КАК АЛЕША ВО ИМЯ ЛЮБВИ ФЛАГ ПОБЕДНЫЙ ВОДРУЖАЛ.
Это было давным-давно. Стояла середина зимы, долгой и хмурой. Мело. Занесло двор и футбольную площадку. В рано спустившейся темноте горели сквозь метель окна хрущевок и брежневок, и, наверное, те, кто оказались на улице в такую непогоду, завидовали теплу и спокойствию, царившему за ними. В этот вечер Алеша был не в духе - глупил, грубил, ревновал и, наконец, совершенно рассорился с Машей. Она выставила его за порог. Хлобыстнула железной дверью, и слышно было, как в слезах пошла включать телевизор. Она всегда смотрела телевизор, когда ей было грустно.
В подъезде сильно воняло. Алеша различил в полумраке лестницы уже подсохшую кучу дерьма. Зато в лифте висела распечатка небольшой статьи о Леонардо да Винчи. Впрочем, Алеше не было никакого дела до этого Леонардо... Он выбежал из подъезда и пнул урну с такой силой, что она крутанулась несколько раз, как обезумевшее крыло мельницы, орошая все вокруг бычками и пустыми банками из под "Хуча". Горло першило от недавнего ора. Ледяной воздух обжигал щеки.
Алеща дошел до метро, купил энергетик и двинулся в сторону дома. Как раз в это время у него появилась идея.
Алеше было тоскливо. Кололо в груди, как будто выедало под ребрами пещеру. В голове вновь и вновь прокручивались слова перебранки.
- Как же я мог вывалить на нее все это? - корил себя Алеша, - Господи, что же я за урод!
Но в нытье смысла не было. И Алеша решил действовать, чтобы любой ценой заслужить прощение. Главное в таком деле - наличие плана, а он имелся, и, в отличие от Алеши, был в полном порядке...
***
Дома Алеша сорвал с кровати почти чистую простыню и, смотав в тугой ком, положил в рюкзак. Взял денег из комода, сунул в карман довольно мощный фонарик и уже через несколько минут, заперев квартиру, помчался вниз по лестнице. Он бежал то в горку, то с горы по холмистой Каховке. Крылатые кеды скользили на заледеневшем асфальте, и один раз он даже чуть не полетел. Вскоре Алеша, весь потный и запыхавшийся, ворвался в автомагазин. В его нечесанных волосах заблудились и таяли теперь снежинки. Лицо раскраснелось от беготни и холода.
- Два, фху фху, два баллона, красный и синий... - задыхаясь бросил Алеша. Потом добавил:
- Дайте, пожалуйста.
-Так. Стоп. Еще раз. Какой вам нужен баллон? - продавец оказался пренеприятным типом. Его явно очень забавлял нелепый Алешин вид.
- Ну, вон те, фху, фху. С краской, - пытаясь сдержать раздражение, выдохнул Алеша.
- Хорошо, с краской так с краской, - продавец пробил баллончики. Алеше не хватило тридцати трех рублей. Пришлось бежать к метро и стрелять, якобы на проезд. Руки заледенели, пока добывал деньги.
- А я уж думал! Ты того, в ночь... - сострил продавец.
- Нате, - Алеша протянул монеты и добавил, - сказал же, что вернусь. Значит, вернусь. Вот я и пришел.
Продавец, пританцовывая под "Южную ночь" из радиоприемника, отдал ему баллончики.
- Спасибо, - торопливо буркнул Алеша и помчался дальше.
Теперь план вступил в решающую стадию.
И снова бег, пот, снег, шорох куртки и внутренний шепот "Быстрее не можешь? Быстрее! Быстрее! Давай!". Дворы и коробки многоэтажек дробились в метели и в Алешиной гонке. В освещенных окнах виднелись силуэты. Люди в тепле пили чаи и кофеи, ужинали, смотрели телевизоры и болтали о том о сем. Что они знают о героизме? Фильмы про войну, былины, да и все. Ноги Алеши вязли в снегу и давно уже промокли насквозь, но крылатые кеды несли его вперед, и он то бежал, то переходил на размашистый быстрый шаг, который все равно казался ему слишком медленным. "Нужно быстрее, пoка она не легла спать." - торопил себя Алеша.
Он добрался до Машиного дома, но пробежал мимо, до соседней девятиэтажки. Опробовал несколько кодов, и дверь запищала. Подъезд открылся обычным тусклым светом, но зато внутри стало чуть теплее. Прямо как в игре холодно-горячо, - подумал Алеша с мрачной усмешкой, - значит, все ближе и ближе. В скрежете лифта слышалась тоска. Алеша вышел на последнем этаже. Теперь начиналось настоящее испытание.
Лестница, ведущая на крышу, была заперта железной дверью. А значит, оставалась только одна возможность - пройти по каркасу лифтовой шахты до решетки, закрывающей лестницу с другой стороны, подтянуться на ней, расшатать прутья и пролезть между ними. Алеша медлил, думал и, надо признать, побаивался. Все-таки, большая высота - девять этажей, а идти придется по узкой железяке и держаться только за металлическую сетку. Внизу же - ничего, только пролеты, пролеты, пролеты и кафель первого этажа, как вероятное последнее пристанище, а вернее, если уж на то пошло, как пристань для лодки Харона. Внутри у Алеши что-то громко стучало. Руки чуть подрагивали. На какие-то несколько секунд даже выплыло сомнение: "А стоит ли? А может быть, решить завтра, утро вечера мудренее, просто прийти, поговорить, попросить прощения словами или цветами даже..." Но Алеша пересилил себя и отбросил все эти мелкие доводки́ разумного человека. Осталось только победить страх. Алеша смотрел в пустоту нижних этажей и медлил.
- В конце концов, ты уже все решил. Нечего теперь бояться, - сказал он, и неожиданно для самого себя, сел на перила верхом. Одной рукой крепко держась за них, другой он ухватился за сетку и поставил ногу на железку. Потом подтянул вторую, отпустил перила и выпрямился.
***
Конструкция была некрепкая. Она пошатывалась под Алешиной ногой.
- Теперь аккуратно, не торопясь, - думал он. Девятью этажами ниже запищал домофон, и качнулась тень человека. Кто-то шумно отряхивал ботинки, сбрасывал снег с меховой шапки, а потом, там, девятью этажами ниже, на ходу доставая ключ, медленно пополз по лестнице. Алеша замер. Со страхом, но и с восторгом, он смотрел в пропасть подъезда. Лифт загудел и поплыл вниз. Алеша встрепенулся и, чуть дыша, пошел дальше. Пальцы с трудом пролезали в сетку, цеплялись за нее и быстро краснели. Важно только не потерять равновесия и не оступиться. Только переставлять ноги, шаг за шагом, шаг за шагом. Наконец, Алеша добрался до решетки. Он напрягся и чуть-чуть разогнул прутья, потом подтянулся и начал пролезать в щель. "Вот, вот, нужно просто понять механику и все...Так, так." Нога уже стояла на ступеньке подкрышной лестницы. Теперь осталось протиснуть туловище. Вдруг что-то острое больно укололо Алешу, и от неожиданности он едва не полетел вниз. Нога и большая часть его тела висели над пропастью, но руки не подвели. Они крепко впились в прутья и удержали Алешу от падения. Проволока. Как же это я не заметил, - со злостью подумал он и сплюнул в пролет. - Эх, ладно, черт с ним. Отогнем сейчас. Глупая ссадина... Теперь проползти всем телом и потом просунуть голову. Логично. Осталось только сделать это. Чуть сжаться и протиснуться...
Алеша поднялся вверх по ступенькам и распахнул дверь на крышу.
***
Внизу был город. Он тянулся далеко-далеко. Чертаново с огромным жилым комплексом, казавшимся великаньим жилищем из трех гигантских каменных плит, внизу, у их подножия, маленькие, уже состарившиеся брежневские коробки микрорайона. А дальше еще, еще и еще дома, огни квартир, уличных фонарей и оранжевые отсветы проспектов. Совсем далеко, над Воробьевыми горами светился шпиль университета. Алешу захватил этот вид, заволновал его какой-то первобытной радостью от огромности мира. Не было ничего другого, никаких лишних деталей. Только мир и только жизнь, неисчислимым множеством огоньков рассыпанная по Земле. Алеша не мог сдвинуться с места. Он очарованно смотрел на распахнутый перед ним город и на небо, черно-синее, но местами отражающее свет.
И вдруг Алеша понял, что метель затихла. Он посмотрел на Машин дом и с опозданием сообразил, что если бы снег лупил так же, как и полчаса назад, его замысел провалился бы. Маша просто не смогла бы ничего увидеть. Алеша улыбнулся, мысленно благодаря зиму за то, что она подумала о нем, не стала будить и незаметно, без его ведома помогла. В глубине, далеко внизу, молчал в темноте и тишине двор. Только заворчал мотор машины - видимо, кто-то отправился в путь. Но не время отвлекаться. Может, если все удачно сложится, он приведет сюда Машу. Тогда они вдоволь насмотрятся. А сейчас надо спешить.
Алеша достал из кармана зажигалку и долго грел баллончики, чтобы краска внутри отмерзла. Выудил из рюкзака простыню, развернул ее и начал писать: " Я люблю Тебя, Маша! Прости". Без изысков, зато честно, решил он. Буквы были красные, контуры синие, толстые, чуть неказистые. Чтобы украсить получившийся баннер, Алеша нарисовал снизу полоску из красно-синих шашечек... Все это заняло не больше шести минут, и Алеша обрадовался, потому что Маша вряд ли уже легла спать, и значит, его план сработает. Ни снежинки - Алеша от волнения трижды размашисто перекрестился, чтобы и дальше не было снега. Привязать баннер к жердям было проще простого. Алеша видел Машино окно, ровно напротив, на этаж ниже. Расстояние до него было не больше десяти метров.
***
Алеша постучался в стекло лучом фонарика. Стучал долго, пока не увидел, как приблизился и раздвинул занавески худой Машин силуэт. И тогда он направил фонарь на баннер, осветив его целиком.
Алеша не видел Машиного лица, только представлял, как она всматривается, старается разобрать буквы и, наконец, понимает. Она долго стояла, смотрела, и все эти несколько минут они как будто говорили без слов. Потом Маша пропала, в комнате погас свет, и Алеша понял, что нужно сейчас во что бы то ни стало спускаться вниз.
Горькие воспоминания о ссоре сплелись в нем с радостью, и он хотел верить, и, кажется, даже почти уверился в том, что Маша чувствует то же самое. Алеша снял баннер и пошел по крыше. И тут из-за вентиляционной трубы вынырнули две фигуры.
- Эй, у*бок! Это наше место, - рявкнула одна, и в ее руке мелькнула резиновая дубинка. Алеша не успел даже понять что к чему. Тут же он получил дубинкой по руке. Ушиб, но не сломал. Дальше кулак прилетел в щеку, и сразу во рту разлился вкус крови. Алеша размахнулся и со всей силы ударил ближнего парня. Получил дубинкой по ребрам и еще раз кулаком в лицо. Повалили. Продолжили ногами. Кто-то ткнул кроссовком в дыхалку. Но тут Алеша заметил в нескольких метрах от себя баллон с краской, перекувырнулся, схватил его, подскочил и брызнул синим в лицо одному, а потом с размаху ударил в синее и кричащее кулаком. Второй попытался выбить баллон из Алешиной руки, но промахнулся и был сбит с ног сильным ударом. Алеша бросился бежать. Дверь на лестницу оказалась распахнутой. Значит, кто-то из техников, - подумал он, но какие-то блатные, или просто районные отмычку сделали. Алеша, ковыляя, выбежал в подъезд. Далеко сзади бешено орало: "Достану, с-сука!" Алеша сбежал по лестнице, чтобы наверняка, чтобы в лифте не заперли. Ребро, кажется, было сломано и больно кололо в груди. Нос обливал кровью куртку и ступеньки. "Ладно, пес с ним" - то ли подумал, то ли простонал Алеша, и выбрался, наконец, на улицу. Оставалось теперь только добраться до Машиной квартиры. Алеша кое-как добрел до ее дома, вошел в подъезд и почти сразу, на первом этаже, увидел Машу в наброшенной на плечи куртке и смешной шапке.
- Она, наверное, хотела поговорить во дворе... Встретить меня там - догадался он.
- Блин, Леша, что с Тобой? - полуулыбка сбежала с ее лица, сменившись испугом. - Пошли, пошли скорее! - Маша схватила его за руку и потащила к лифту, на ходу взволновано шепча:
- Люблю тебя, люблю... Идем скорее, Лешенька!
-Прости, маленькая, извини пожалуйста, это ничего страшного. - тихо хрипел Алеша.
Звякнул ключ. Несколько мгновений неловкие дрожащие пальцы никак не могли попасть им в замочную скважину. Наконец, дверь квартиры подалась, и они оказались внутри.
***
Перекись водорода. Боль, вспыхивающая по всему телу то в одном, то в другом месте. За окном снова началась метель. Маша промыла и обработала раны и ссадины, перебинтовала опухшую руку, долго причитала, успокаивала, а потом налила настойку. Они выпили по рюмке. Потом еще по одной. Поцеловались несколько раз аккуратно, но все равно разбитым губам было больно. Маша постелила, и Алеша лег. А она легла рядом и им даже, на какое-то время, стало почти хорошо.
ОТ СКАЗИТЕЛЯ. ЭПИЛОГ.
История закончилась. Слушатели захлопали, стали что-то обсуждать. Летняя терраса кафе наполнилась шумом. Последние хлопки гасли в шорохе бумажек и стуке монетных десятирублевок, сыплющихся в пластиковый стакан из-под кофе. Сказитель подумал, что теперь ему наверняка хватит на что-нибудь сытное.
Кто-то в толпе выкрикнул сквозь шум:
- А дальше-то? Дальше с Алешей и Машей все хорошо было?
- Дальше у них все было хорошо. Все было и будет хорошо. Не волнуйтесь, - привычно и с улыбкой ответил сказитель. Ему всегда казалось странным, что люди любят легенды и сказания о героях, так не похожих на них самих. И все же он радовался, что своими историями может что-то приподнять и пробудить в некоторых слушателях.
А потом, когда все уйдут, сказитель съест какую-нибудь булку и двинется в сторону Пречистенки. Там можно лечь на лавку и писать в блокнот, пока есть силы и мысли. Он выйдет ненадолго на Гоголевский, где хватает в эти часы прогуливающихся, и где-нибудь невдалеке от памятника Шолохову поведает прохожим совсем другую историю. По Москве до Лебяжьего и дальше к Яузе. Там столько жизни и столько чуда этим летом. Будут новые герои, новые сюжеты и смыслы. Будет обычная, стихающая к вечеру суета центральных улиц, лавки, ручки, блокноты, и среди всего этого обязательно появится то, о чем захочется рассказать.