Разгар южного лета. Жара под сорок. Раскидистые кроны сливовых и грушевых деревьев старого сада укрывают от палящих лучей солнца двухэтажный кирпичный особняк. Дом прячется от солнышка, щурится плотными шторами в окнах, вздыхает мощными кондиционерами. И только крыше, покрытой синей черепицей, некуда деться, уставилась в белое, раскаленное небо. Рядом с домом, словно спичечный коробок, поставленный на бок, высится двухэтажная постройка, двери которой выходят прямо во двор этого дома. Это комнаты для сдачи на летний период отдыхающим.
Старый кирпичный забор загораживает своей мощной, местами уже выщербленной и покрытой мхом спиной и новый дом, и старый сад, и постройки с беспокойными жильцами. Барбарис Тунберга свешивает над забором длинные, густо ветвящиеся побеги, покрытые пурпурной листвой, кроваво-красными ягодами и острыми шипами. У самых ворот, кованых, красивых, с узором из виноградных листьев, притаилась под стать им скамья. Видно один мастер красоту эту темную, загадочную выполнял.
Василий Егорович вышел из дома, огляделся и присел в тени барбариса на лавочку. Лето в разгаре, круговерть отдыхающих не даёт продохнуть. Одни уезжают, другие на их место заезжают. И тут успевай поворачиваться, чтобы было на что жить после окончания курортного сезона. Ведь дом-то их не сказать, чтобы на удачном месте выстроен. Дело в том, что забор отгораживал их от некоего медицинского заведения, соседство с которым могло на корню погубить гостиничный бизнес Василия Егоровича. Но люди приезжают в море купаться, под южным солнышком греться, а не всякие дома за заборами рассматривать. Главное, показать гостям дорожку к морю, которая минует это заведение стороной.
- Эх, все там будем! - вздохнул Василий Егорович.
- Это точно...
- Ох, откуда ты взялся? - Василий Егорович даже привстал на месте от неожиданности. Вроде один сидел, ну и мало ли о чём сам с собой заговорил, а тут на тебе, мужик откуда не возьмись!
- Ты кто такой? Откуда взялся? Что-то я не припомню, нет у нас такого соседа. К кому в гости, что ли пожаловал?
- Хм! - мужик растеряно хмыкнул, огляделся по сторонам, аккуратно поерзал на лавочке. - Дом мой через улицу отсюда. А тут... вроде как в гостях... Можно и так сказать.
- К Николаю Голованову что ли приехал?
- Да нет. Тут такое дело, ты только не подумай, что я головой тронулся, - мужик растеряно замялся, явно не решаясь продолжить разговор.
- Да говори, чего уж там? - всё больше удивлялся Василий Егорович.
- Ну... из того заведения я... - и кивнул на здание за забором.
- Постой, постой... э... как зовут-то тебя? Я Василий, значит, а ты?
- Да не... Я же говорю, что вроде как в гостях... - опять кивнул на здание за забором, - там.
- Не понял? - уставился на Лёву Василий Егорович.
- Да помер я. Понимаешь? Ты только это... не того... ну не бойся меня, что ли?
И тут Василий Егорович вдруг разглядел, что ветерок колышет ветку барбариса так, что она вроде как через плечо Лёвы как через воздух проходит. Но ведь Лёва вот он, рядом сидит. Может показалось? Поверить в такое Василий Егорович был просто не в состоянии. И, щёлкнув себя по горлу, поинтересовался:
- Ты случаем, ни того?
- Да я бы рад, но там, - опять кивнул на здание за забором, - нам не наливают.
- Ну, это... я счас. Ты только никуда не уходи, - Василий Егорович хотел ободряюще хлопнуть Лёву по коленке, но рука прошла как сквозь туман, и шлёпнула по лавочке. - Ты тогда, того... за лавку держись, что ли, чтоб не сдуло, - и кинулся во двор.
Заскочил в погребушку, сунул в карман плоскую бутылку сливовой самогонки, поднялся на кухню, накромсал ножом кусок варёного мяса, прихватил пару яблок, и пару стопок, огляделся по сторонам - никого! Разгар дня. Отдыхающие с утра на море купаются, жена спит. Встаёт рано, ложится поздно, только если днём какой часок в самую жару урвёт.
- Лёва? Ты где?
- Да здесь я. Где ж мне быть в таком виде?
- Ты в смысле, что просвечиваешь?
- Тьфу! И это тоже. Но ты мне на ноги глянь.
- А что в них такого... уди... уди... э...
- Вот именно!
Был Лёва бос, а на большом пальце правой ноги болталась клеёнчатая бирка.
- Это мы счас! - наклонился Василий Егорович. - Эть! Эть! Да чтоб тебя! Лёва, никак!
Вместо Лёвиной ноги рука хватала воздух.
- Ладно, успеется! А вот продукт на солнышке согреется, сам понимаешь, совсем не тот коленкор будет! - и разлил по стопкам самогон:
- Ну, Лёва, за знакомство?
- Не. Не получится. Ты есть, а я вторые сутки, как помер. Давай за помин моей души.
Но стопка, не лучше бирки, в руки Лёве не даётся.
- Погоди! - Василий Егорович собственноручно поднёс к Лёвиным губам стопку. Самогон превратился в белое облачно и стал растекаться по контурам Лёвиного тела.
А вот закусывать у бестелесного Лёвы не получилось.
- Я, брат ты мой, ни за что в подобную ерунду, - и видя, как Лёва нахмурившись, свесил голову, Василий Егорович, поправился: - Ну, то есть не совсем ерунду, но вроде как в сказку, не за чтобы не поверил.
- Хм, сам себе не верю. Но куда деться? - Лёва примерился взглядом к бутылке.
- А тут вчера вечером передача по телевизору: "Бой экстрасенсов". И они во всю с вашими ребятами, покойничками, значит, калякают. И родственники подтверждают, мол, чистая правда, всё что экстрасенсы рассказывают. А рассказывают о таких делах, которые только покойничкам, да близким родственникам были известны. А теперь вот... ты нарисовался. Значит и у меня есть дар! Раз я тебя вижу, а другие - развёл руки в стороны, - нет! Ну, давай Лёва, за твоё Царствие небесное... э... ни чокаясь...
Потом пили за дар Василия Егоровича, потом, чтоб Бог дал не последнюю.
Очнулся Василий Егорович в полной темноте. Прислушался. Ага, это супруга елейным голосом убеждает самую состоятельную гостью:
-Элла Семёновна, да что вы, в самом деле? Ну, никто же оттуда ещё не пришёл! Бояться надо живых, а мёртвые они же покойники. Морг за забором? Так ведь за забором же! А забор, вы ж посмотрите, какой забор! Ну?! А у вас номерок - и душ, и окно с видом... в сад.
- Ну да, ну да! В сад?! А через ветки тот самый забор и здание... этого...морга! Что же вы, Наталья Макаровна, заранее людей не предупреждаете о таком факте?
- Ну, каком таком факте? Элла Семёновна, а давайте я вам цену сбавлю?
Это где же он? Судя по голосу супруги, вроде дома. Но руки и ноги онемевшие, голова будто колокол гудит. И темень кругом... темень... Пошарил кругом: вроде лестница, а рядом чья-то нога. Или нет? Чья?
Василия Егоровича вдруг осенило: "Я в морге! Помер! Утащил, обманом утащил меня Лёвка, гад такой! Это же он специально с того света явился по мою душу! А я дурак! Напоил он меня и утащил... в преисподнюю! Или ещё нет?"
Хоть куда, только прочь из этого жуткого тёмного места, где отрезанные ноги разбросаны! Но с маху ударился головой обо что-то, выхода нет! Но ведь голос жены он слышал отчетливо!
- Натальюшка!!! Натка! А!!! Караул! А-а-а!!! Мама дорогая! - скорее хрипел, чем кричал Василий Егорович и крик этот жутким эхом отдавался в его голове.
Тут яркий луч света ударил откуда-то сверху! Василий Егорович осмотрелся: вот же ступени!
И как только мог, попытался вскарабкаться вверх!
- Господи Иисусе! Спаси и помилуй! И спаси... и спаси... Тоннель... тот самый! Жена моя, не дай уйти по тоннелю! Держи меня! Держи! - вспомнил, что слышал ещё голос Эллы Семёновны: - Держите меня всё!
- Вася? Не кричи! Слышу я тебя, слышу! - и уже другим тоном: - Элла Семёновна, простите старого дурака! Не судите строго! Сроду такого не было! - и опять явно к нему обращается:
-Вылазь, долго там ещё рассиживаться будешь?
Василий Егорович сидел на порожке погреба и щурился на яркое солнышко, растерянно улыбаясь жене, потом увидел рассерженную, пышущую жаром негодования Эллу Семёновну:
- Здравствуйте, вам... э... как же прекрасен Божий мир... - вздохнул благостно и стал подниматься на ноги. Но ноги слушались плохо, голова гудела и кружилась.
- Вот же ж! Надо ж? - Услышал вдруг чей-то громкий раскатистый хохот, и переливчатый знакомый смех своей жены. Ещё не поднявшись, как следует, стоя на четвереньках, в белой рубахе и широких летних брюках, поднял голову, чтоб разглядеть: кто же это? Чего ж это?
Хохотала Элла Семёновна, ей вторила его супруга.
Потом, стоя под струями тёплого летнего душа, пытался воссоздать по порядку картину происшедшего. И получалось нечто странное. Никакого сомнения в том, что Левонтий приходил, и он угощал его самогонкой у дома на лавочке, не возникало. Попробовал было убедить себя, что всё это ему приснилось, привиделось. Но не тут-то было. Всё до самого того момента, пока ни решили с Левонтием спуститься в погреб, ну, будто в бомбоубежище, и таким образом избежать его возвращения в морг, помнил вполне отчётливо. Ещё помнилось, как помогал уже в погребе Лёве пить из горла сливовую настойку. А потом не подпёртая крышка погреба упала, и они оказались в полной темноте. Определить в такой ситуации место нахождения бестелесного Лёвы он никак не мог. Лёва тоже только вздыхал и охал в темноте, потому что сам тоже ни за что уцепиться не мог. Но добавленная к самогонке сливовая настойка вступила в действие. И дальнейшие обстоятельства происшествия никак не желали всплывать в сознании Василия Егоровича. Рассказать о случившимся жене, Василий Егорович не решился, по вполне понятным причинам. Ответ знал заранее: "Пить надо меньше".
Но ведь Василий Егорович не был пьяницей, и даже увлекающимся не был. Такого с ним в жисть не случалось. И отделаться от этих воспоминаний он никак не мог. А тут ещё жена полезла в погреб порядок наводить, а когда поднялась наверх, протянула Василию Егоровичу клеёнчатую бирку с чернильной надписью: "Тарасюк Левонтий Лукьянович".
-Это ж с кем ты там разговлялся? С санитаром из морга? И как он так ловко смылся, что я не заметила, когда тебе под голову подкладывала твои рыбацкие тёплые штаны. Вытащить-то тебя сил не хватило. Не просить же постояльцев... помочь! Позорище.
Василий Егорович и так и этак рассуждал сам с собой, направляясь к той самой лавочке:
- Опять же бирка... понятно с ноги Левонтия. Но возле лавки-то её снять не мог ни он сам, ни я. А тут выходит как-то материализовалась? Как? Почему? Да и может ли вообще быть такое? Кто бы рассказал - не поверил бы. Куда там? Вот и сам - расскажи кому, за пьяную байку примут.
Присел на лавку, и уж почти убедил себя, что вчера вот тут, на этом самом месте получил солнечный удар, усугубив его самогоночкой. И вдруг слышит, знакомый голос шепчет:
- Вась? Вась? Слышишь, что ли? Это я - Лёва.
Василий Егорович даже подскочил на месте. Огляделся никого.
- Да тут я, в барбарисе прячусь. Вась, мне бирочку надо. Без неё меня в морге найти не могут.
- Ты что, сдурел? Сей момент все постояльцы в сборе! Решил мой бизнес под корень извести?
- Вась, да я потому и сижу в этом кустарнике. Ну, кто в такие колючки сунется? А мне бестелесному всё едино. Так что не опасайся, не подведу!
- О Господи! Я-то уж грешным делом подумал, что примерещилось мне всё спьяну. А оно оказывается вона как!
- Вась, ну слышишь, Вася, там моя жена слезами умывается, а санитар по журналу пальцем водит: "Ваш, - говорит, - под номером семь. А такого номера ни у кого из здешних покойничков нет! Значит, вы своего уже забрали. Просто от горя забыли куда дели".
Василий Егорович пошарил в кармане, нашел отданную Натальей бирку:
- Эта?
- Она самая, - но взять её у бестелесного Левонтия не получалось.
- Как же она вчера снялась? - удивился Василий Егорович.
- Кто ж его знает? Может, отяжелела от настойки, вот и... Вась, да ладно, главное сейчас вернуть её на место.
- Ну, видишь - никак!
- Надо пойти в морг, и одеть её мне на палец ноги, как было.
- Иди. Кто ж тебя не пускает?
- Вася, ну будь же ты человеком!
- Не-е-е, ни за что!
- Вася, делов-то пара минут. Зайдём, скажешь товарища ищешь, мол, посмотреть, нет ли у них. Я вверху буду держаться. И своё тело тебе укажу.
- Боюсь я! Сказал же: ни за что!
- Столько лет в соседях и всё туда же - "боюсь"! - передразнил его Лёва. - Кто знает, что тебя ждёт... потом. Я, думаешь, ожидал жену ещё совсем, ну совсем нестарую вдовой оставить, а сам... эх, а сам вот так обретаться между небом и землёй? Я вообще-то твёрдый материалист... был. Думал, помру и всё, мрак. Как лампочку выключили. А оно вона как обретаться по чужим лавочкам, да погребам приходится.
- Пошли! - Вдруг решился Василий Егорович. И тут его озарила мысль: - Или лучше давай я всё твоей жене расскажу. И вот бирку отдам, в доказательство!
- Бирка, конечно, аргумент. Но что-то мне подсказывает, что меня так или иначе всё едино похоронят, а вот тебя в психушку, не иначе, запрут. Только представь, начнешь патологоанатому рассказывать как вчера с его... э-э-э... пациентом самогоночку пил?
- Пошли! - махнул рукой Василий Егорович.
На похоронах Тарасюка Левонтия Лукьяновича Василий Егорович шёл рядом с гробом, в числе близких родственников. Объяснив, что было дело... многое пережили вместе. А перед тем, как забивать крышку гроба, тихонько сунул туда бутылку сливовой самогонки, шепнув: "Бывай, Лёва".