Аннотация: Третье место на конкурсе "Эквадор". Напечатан в журнале "Реальность фантастики".
Я предавался размышлениям о вечном, то есть просто дремал в тени, когда раскрылись куколки шелкопряда. Спасибо Элери, которая разбудила меня, прислав образ бабочек, летящих в мою сторону. Я завороженно смотрел, как крылатая радуга медленно растворяется в небе.
Элери благосклонно приняла мою благодарность.
Нам с Элери нравится думать, что мы - только куколки, и когда наше ожидание закончится, из мертвых куколок вылетят бабочки, чтобы раствориться в небе, помахивая большими красивыми крыльями.
За ночь в паутину никто не попался, я подманил доверчивого кролика, послав ему образ самочки, послушал песню страха и боли, которую кролик пропел, запутываясь в нитях. Все маленькие зверьки поют одно и то же, но вскоре ужас сменяется апатией и песня стихает.
Элери недавно попались необычные крабы, поющие дивные песни. Когда панцири окончательно растаяли, Элери пришлось срочно их съесть. Крабы оказались вкусными, но Элери жаловалась, что ей будет не хватать их песен, и если мне когда-нибудь попадется падающий краб, я ее пойму.
Падающих крабов приносит умирающая огромная птица. На обычных, тех, что раньше водились в лесу, они похожи только панцирем. Хотя и панцири у них чудные. Крабы, попавшиеся Элери, пытались петь что-то своей птице. После мы попытались спеть ту же песню сами. То есть пела Элери, а я ей подпевал в силу своих заурядных способностей.
Наше жалкое творчество увенчалось неожиданным финалом: над лесом пронеслась птица, похожая и не похожая на знакомые нам. Она упала и умерла в моей части леса. Может быть, мне повезет, и я все-таки услышу пение падающего краба.
В каком-то смысле весь лес - моя паутина: я могу услышать песню любого его обитателя, но, конечно, не слушаю весь этот гам постоянно, иначе мое ожидание прервалось бы раньше срока.
Я прислушался к лесу, не видит ли кто-нибудь птицу или упавшего краба. И, конечно же, многие испуганные зверьки застали смерть птицы. И многие наблюдают осторожно, как краб ползет прямо в мою паутину. Через несколько часов доползет, если не свернет или не отвлечется на что-нибудь - в лесу много интересного.
Иногда животные сами попадают в паутину по неосторожности, иногда я пою им что-нибудь приятное, и они сами приходят. Чтобы краб не отвлекался на глупости, я спел тихонько ту же песню, что и для птицы. Петь во всю силу я не решался, краб мог не выдержать, настолько он меньше своей птицы.
К вечеру краб дополз. Панцирь его уже немного оплавился, но не сильно. Я обмотал пленника паутиной, хотя он так выбился из сил, что, кажется, заснул. Хладнокровное животное, я бы на его месте очень боялся. Слушать было нечего, я тоже решил отдохнуть.
Через пару часов сигнальная нить задергалась. Краб проснулся и осознал свое безнадежное положение. Я подобрался ближе, вызвав новую бурю отчаянных метаний. Так жертвы запутываются еще сильнее, впрочем, я скрутил краба очень надежно, даже дергаться толком он не мог.
Я устроился поудобнее и стал слушать. Лучше всего была слышна обычная для любых зверьков мелодия - серебристые нотки страха, грязно-бордовые - отвращение, почему-то я не нравлюсь своим жертвам, даже странно, я так красив. И серой удушливой волной жертву накрывает отчаяние.
Странно, но красных всполохов боли в песне моего краба не было. Панцирь его плавился на глазах, а ядовитые нити паутины ускоряли разрушение. Но краб чувствовал только усталость.
Вроде бы, ничего экстраординарного. Однако я доверял отзывам Элери о чудесном пении крабов и прислушался внимательнее. Старание мое оказалось с лихвой вознаграждено. Приглушив "верхние" звуки эмоций, я с восторгом услышал, как мой пленник поет одновременно несколько прекрасных мелодий, сплетавшихся в божественный хор. И все это исполняет один маленький зверек!
За грубыми нотами эмоций звучала песня с текстом, которого я пока не понимал. Я спустился глубже и передо мной закружились образы. Краб мой, я понял это сразу отчетливо, оказался самочкой. Я смотрел на мир ее глазами. Но видел не только привычный мне лес. Стоило прислушаться как следует и расслабиться, как я провалился. Ощущение падения было столь явственным и пугающим, что я перестал слушать вовсе, даже отбежал подальше.
Но любопытство и жажда прекрасного, а песни самочки-краба были прекрасны, взяли свое. Я прислушался вновь, готовясь к падению...
Паук, огромный паук нависает... Чего он ждет?..
Веранда освещена солнцем, в углах сидят крестоносцы, у каждого в сети несколько мух и по бабочке - крапивница и красивая, пестрая, может быть адмирал?..
Саша, Сашенька, где ты... я стою в кают-компании, ты протягиваешь чашку кофе, я обжигаю пальцы...
Почему не работает электроника?!!
Образы, мысли, слова, которые я понимаю, когда слушаю ее, и тут же забываю их смысл. Она смотрит на меня ужасаясь, одновременно она думает о прошлом, о будущем, которого не будет. Панцирь тает с каждой минутой.
Мне захотелось внести толику порядка в хаос ее песни, прекрасной, но сводящей меня с ума. В буквальном смысле. Не в моих привычках общаться с едой, но я решил привлечь еще больше ее внимания и послал образ падающей куда-то за лес птицы. Её птицы. Одновременно я провалился обратно в ее сознание, чтобы услышать новую мелодию.
Странное, будоражащее ощущение...
Корабль чертит огненный росчерк на небе...
Корабль лежит, оплавленный на дне пропасти...
Я ищу, ищу, ищу глазами хвост дыма, белый след на синем небе...
Я же видела, как только что пролетела моя ласточка...
Пустое синее небо, если не замечать нависающее чудовище... если не замечать нитей, разъедающих скафандр... если не замечать причудливых чужих деревьев... Если все забыть, можно на секунду поверить, что это небо родное. И в нем только что пролетела моя ласточка...Наша разбитая ласточка...
Саша, где ты, я схожу с ума...
Я знаю овраг, где лежит мертвая птица. Нет, там я не был, я никогда не покидал своей паутины, но это не причина, чтобы не смотреть на лес глазами маленьких зверьков. Я попробовал хитрую комбинацию: отловил легковесное сознание какого-то суслика, пробегавшего мимо оврага. По воле моей суслик засмотрелся на труп птицы. Он думал, бедненький, что ему самому интересно это зрелище.
Девочка любит сменять образы лихорадочной чередой. Я начал показывать ей попеременно то птицу падающую, то мертвую на дне обрыва. Получилась вполне живая картинка - птица падает и лежит, разбившаяся. Певунья моя поддержала эту игру, добавив картинку только что упавшей птицы, почти живой. Мы-то с сусликом видим ее изрядно разложившейся - с рваной, потекшей кожей и блестящими костями, торчащими наружу. Меня это зрелище не пугает - все, попавшие в паутину, скоро становятся такими.
И самочка краба скоро станет такой. Как только скончается ее панцирь. По моим прикидкам ему осталось пара дней. Хотя, если бы не едкие нити паутины, он продержался бы с недельку. Но все равно бы растаял. Девочка обречена с того момента, как умерла ее птица. И что-то мне подсказывает, умерла она еще в небе.
Слушать песню моей девочки "изнутри" становилось все легче. Как будто я свил небольшую сеть в ее сознании. И мог легко сидеть в самом центре и любоваться открывшимся видом. При этом, мы с девочкой составляли ее целое. Интересно, Элери чувствовала то же самое со своими крабами?
Вспомнив об Элери, я тут же поскребся в ее сознание, вызывая на разговор. Как и всегда, она сразу откликнулась. Элери никогда не бывает занята для меня. Да и какие дела могут быть у ожидающей, сидящей в своей паутине?
Я попробовал описать ей свое общение с самкой краба, но Элери сказала, что ее крабы пели совсем по-другому. А идея свить паутину в их головах показалась моей подруге чересчур эксцентричной. Впрочем, Элери дала совет, как еще расшевелить пленницу. Она подкинула мне по памяти образ только что запутавшихся крабов и образ крабов мертвых, с обметками панциря, высосанными ею до состояния сухого сучка.
К этой галерее я прибавил песню, которую крабы Элери пели своей птице и которой мы приманили птицу моей девочки. В сочетании с уже привычными образами птицы получилась великолепная песня. Такую мне не доводилось ни слышать ранее, ни тем более петь.
Я забрался в центр "внутренней" паутины и запел свежесочинённый шедевр. Эффект превзошел все мои ожидания. Сперва нас захлестнул серебристый поток страха, такой мощный, что смыл, заглушил все прочие мелодии. Мы дергались, заставляя нити еще сильнее впиваться в панцирь. Я не переставал проигрывать свою песенку снова и снова. Вскоре сквозь оглушающую панику начали пробиваться нотки понимания. Мы-внутри начали смотреть на меня-внешнего по другому.
Разбитый корабль, на поплывшем, тающем боку виднеется "Ласточка пере"
Мы сидим, пьем кофе, я дую на пальцы, схватилась за горячее... Слышу, нет, судя по лицу Саши мы слышим... СОС, на чужом языке, но в институте нас выучили этому сигналу на всех языках вселенной. Сейчас вспомню, чей же этот... Саша, умница, вспоминает первым: "Андромеда"...
Девочка смотрит на меня, с ужасом, с изумлением, с гневом. Роскошная, поразительная мелодия. И сквозь фон, откуда-то из очень глубокого тайника, в который моя паутина не может проникнуть, поднимается основная тема:
ЭТО ТЫ? ЭТО БЫЛ ТЫ, ЧЕРТОВ ПАУК?!!
"Я начинаю понимать некоторые образы и слова, - похвастался я Элери. - Например, твои крабы - Андромеда!"
"Ночью прилетела еще одна птица, из нее выпали сразу три андромеды. Я им показываю остатки моих крабов и кратчайшую дорогу к моей паутине. Здорово будет заставить наших крабов петь хором, как ты думаешь? Кстати, как поживает твоя крабиха?"
"Плохо, панцирь слева совсем потек. Еще часов пять-семь и она замолчит".
"Тогда моим андромедам стоит поторопиться".
Панцирь на левой конечности оплыл и скукожился. Рука девочки, так она ее называет, болит, жжется. На меня девочка внимания почти не обращает, все зовет другого краба - Сашеньку. Я не хочу, чтобы ее песня замолкала, но поделать ничего не могу - все идет своим чередом.
Меня позвала Элери, она пребывала в слегка возбужденном состоянии. Пригласила меня смотреть на встречу с андромедами ее глазами, дескать такого я никогда не видел. Я охотно согласился.
Андромеды гораздо более похожи на крабов из нашего леса, чем моя девочка. Панцири сильно мешали им двигаться, но настроены андромеды были воинственно. Их песня в этот момент напоминала творчество кроликов, когда те дерутся на поляне весной. Из конечностей из них торчали какие-то блестящие палки, чем-то напоминающие ребра оплавленной Ласточки. Я решил передавать картинку девочке, чтобы ее отвлечь. Она оживилась.
Боевые шесты Андромедян - никакой дурацкой электроники, никакого проклятого пластика - только закаленная сталь. Не думала, что такие еще существуют. Капец пришел твоей паучихе.
Сперва крабы сильно запутались в паутине, Элери дополнительно оплела их, почти превратив в коконы. Но андромеды сумели-таки своими "шестами" разорвать нити, вырвавшись на свободу, почти как бабочка из кокона. Это вызвало у меня уважение, хотя они и близко не были так красивы. Элери принялась заново их оплетать, но они прорывались, а их панцири вскипали в тех местах, где их касались нити. Крабы подобрались ближе и умудрились перерубить одну из тонких ног Элери. После этого судьба схватки была решена.
"Посмотри, не вылетит ли из меня бабочка", - серьезно попросила Элери, и ее куколка раскрылась.
Я показывал андромедам дорогу к своей поляне, а девочке показывал, как они пробираются к нам в своих изувеченных панцирях. Сквозь красные волны боли пробивались лазоревые всполохи надежды.
Ее ожидания не оправдались. Андромеды не одолели и половины пути, слишком Элери повредила их панцири. Один из них все полз и полз, никак не решаясь поверить, что по сути уже мертв. Когда последний краб замер, девочку захлестнула серая апатия. Даже боль ее больше не волновала.
А ведь я - последний из Ожидающих в нашем лесу. Мне не давала покоя мысль о хоровом пении крабов, которую Элери высказала незадолго до смерти. Я решил отыскать ее бесценного Сашу. Наверное, их совместная песня будет изумительна. К моему легкому изумлению это краб еще был жив. Я нашел отголосок его песни, благо язык и основные интонации я уже хорошо изучил.
Саша банально тонул в болоте. За это время он успел почти добраться до паутины Элери и теперь находился в двух шагах от мертвых крабов. Быстрая смерть ему не угрожала, наоборот, болотная грязь защищала его панцирь. Наши крабы тоже так спасались, измазывались жижи головы до ножек, и их панцири почти не плавились. Но сам из трясины он не выберется, так и будет очень медленно погружаться.
Хоровое пение крабов мне очень хотелось услышать. Так хотелось, что я совершил невероятное - вылез из уютной паутины и стал пробираться к болоту. Конечно, я не ломал ноги по бурелому, а строил мост из нитей от дерева к дереву.
Мне пришлось сильно оплести краба Сашу, чтобы выдернуть из трясины и дотащить до берега. Паутина ему почти не повредила, спасибо жиже. Он без особого труда содрал нити с себя на берегу и, глупый, смыл с себя спасительную грязь в роднике неподалеку.
Я тем временем вернулся к себе, проведал девочку, показал ей образ Саши, бредущего к нам вдоль моего паутинного моста. Я время от времени слал ему картинку с запутанной в нитях девочкой, чтобы подбодрить. Девочка же заметно оживилась, снова озарив свою песню надеждой сквозь давящую пелену боли.
По дороге Саша подобрал шест мертвой андромеды, но, увидев девочку в паутине, выронил его, бросился в гущу нитей и безнадежно запутался. К моему разочарованию, хора не получилось, из их песен я понял, что они не способны услышать друга из-за поврежденных панцирей. Чтобы помочь горю, я решил передавать их песни друг другу. Сплести между ними маленький паутинный мост. Воображаемый, конечно.
Получилось.
- Зачем ты пришел?
- Ты мне не рада?
- Ты умрешь в этой проклятой сети!
- Мы уже мертвы. Ласточка разбита, там вообще кладбище космических кораблей, андромедяне, еще кто-то, кого я даже опознать не могу... Нам некуда возвращаться, наши скафандры чуть ли не кипят от местного воздуха... Обшивка поплыла, электроника...Говорят, старинные корабли делали из металла, самых крепких сплавов...Нам бы такой...
- Что ты милый, таких не делают нигде во вселенной. Давно не делают.
Я не понимал ни слова, но послушно передавал их речи, стоило им пошевелить губами. Саша что-то рассказывал про "погибшую электронику", "экспериментальный пластик скафандров, устойчивый к агрессивным средам", "систему жизнеобеспечения на клапанах", но девочка слушала его с трудом, небольшой прилив энергии, полученный от его появления, сошел на нет, песня ее слышалась все тише.
Не переставая говорить Саша тайком достал из какой-то складки на панцире маленькую блестящую полоску и незаметно, как ему казалось, резал паутину. Я ему не мешал. Саша освободился от пут, резко подобрал жезл. В этот момент девочка дернулась, резко что-то прокричала и ее песня стихла. Саша, склонился над девочкой. Ее панцирь совсем расплавился, до дыр. Саша закричал что-то и бросился на меня.
Саша пользовался жезлом гораздо хуже андромед, к тому же ему не хватало сил и скорости. Мне приходилось сдерживать себя, чтобы не перекусить его напополам жвалами. Я почему-то не мог его убить. Как не мог и подумать о том, чтобы выпить соки из умершей девочки. Я нашел в Сашиной памяти образ девочки, стоящей возле птицы. Панциря на ней не было. В руках она держала цветы, красивые, здесь такие не растут. Девочка излучала радость. Немудрено, что Саша запомнил этот образ.
Пока Саша рубил мое тело, я вяло отмахивался, а сам глядел на этот образ и думал, что песня девочки и была ее бабочкой, и вряд ли я мог испортить эту красоту. Только панцирь. Если мое ожидание продлится, мне придется снова спеть что-то, приманивающее птиц. Но хотел ли я услышать песни других крабов? Не уверен. Саша умудрился перерубить что-то важное в моей голове, и мои ноги подкосились. Краб еще несколько раз воткнул в меня жезл и пошел неизвестно куда, а панцирь на нем исходил паром.
Я смотрел на образ девочки с цветами и ждал, пока моя куколка раскроется.