Аннотация: Новая версия. Рассказ написан в 2007 году на конкурс "Золотое перо" форума ЭКСМО и переписан практически заново в 2009.
- Роскошная гостиница, - заявил Костик, мой драгоценный шеф, с довольным видом разглядывая фасад.
- Да что в ней роскошного, - возмутилась я, - тупая серая коробка, окна какие-то квадратные, даже ни единого эркера. На мой взгляд, пара колонн и башенок домику бы не повредила.
- Не скажи, настроение создает. И ты как дизайнер могла бы и заметить это.
- Мрачное, скучное и противное настроение.
- Значит, заметила. Учись, мать, закон рекламы номер два - главное, чтобы пациента проняло. Первый номер помнишь?
- Умру, не забуду. Все уши мне прожужжал - если клиенту нравится, значит все красиво.
- Умница, Чистякова. И не дерзи начальству, богаче будешь. Это, кстати, третий закон. Смотри, какое чудо нас встречает! Помесь клоуна с белогвардейцем! Жаль фотокамеры нет.
Дверь нам открывал, радостно скалясь желтыми зубами, крупный пожилой мужчина в алой бархатной шинели, поверх которой болтались золотые шнуры. Такие же украшали и фуражку.
- Белая гвардия, черный барон, - пропел швейцару бесцеремонный Костик.
Белогвардеец продолжал сиять в тридцать два желтых зуба, только глаза его, мне показалось, стали грустными.
- Вам идет эта форма, - я старалась не глазеть на аксельбант.
- Вы очень добры, - откликнулся швейцар, еле заметно склонив голову.
Я вошла в храм гостеприимства.
Несмотря на позднее время у ресепшена суетилась стайка иностранцев в пестрых шортах. Их чада уже размалевали фломастерами рекламу боулинга и теперь трудились над стеной. Розовый мрамор не поддавался, но детишки очень старались.
Нас ждали в ресторане. Посмеиваясь про себя сравнила физиономии заказчиков с голосами в трубке. Барянцев - чуть надтреснутый тенор - жабьим лицом и фигурой напоминал героев Лавкрафта. Вадик, обладатель роскошного оперного баса, оказался жеребенком, высоким, тощим, нескладным, с чуть извиняющейся улыбкой Фернанделя. У меня страсть к необычным улыбкам, я тут же воспылала к Вадику симпатией.
Они уже заказали напитки, в том числе и нам. Мне принесли пина-коладу. Хотя я скорее заказала бы маргариту. Неважно, сойдет и пина-колада.
'В траве сидел кузнечик', - запел телефон.
Троица за моим столом дружно уставилась на меня, с трудом удерживаясь от хохота.
- Получают удовольствие от жизни. А я служу им проводником в мире наслаждений.
Из трубки доносились пьяные женские вопли - генкины подопечные пели под караоке Катюшу.
- Тебе с ними весело, дорогой?
- Ну что ты, я, в отличие от них, работаю.
- Когда возвращаешься?
- Солнце мое, у меня группа едет в Финляндию. Недели две, как минимум. Слушай, бросай все и приезжай ко мне в Питер, а оттуда махнем в Хельсинки. У тебя же есть шенген?
- Дорогой, я не могу бросить все. Буду ждать тебя у домашнего очага.
- Машенька, милая, я соскучился. Уже месяц тебя не видел. Я тебя люблю, солнышко.
Мне показалось, что весь ресторан смотрит на нас. Ненавижу, когда Генка сюсюкает при посторонних.
- И я тебя, дорогой, - буркнула я в трубку, стараясь превратиться в невидимку. - Не пей много. Звони.
Я бросила трубку. Стены ресторана сжимались. Пурпурные гардины и золотые витки люстр. Генка любил говорить, что если в ресторане пахнет кухней, то надо незамедлительно его покинуть. Здесь же в дорогом и помпезном 'Амбере' меня душил жирный тяжелый запах свинины по-французски, от которого желудок, казалось, взметнулся к горлу. Я вскочила, пробормотала извинения и, схватив сумочку, выскочила вон.
Уборная встретила меня прохладой и ненавязчивым озоновым ароматом. Дурнота моя ушла, будто и не было. Я ополоснула лицо холодной водой и начала восстанавливать макияж.
Закончив битву за красоту, я привычно подмигнула отражению в зеркале:
- Страшна, мать, страшна.
И чуть ли не впервые в жизни девушка в зеркале показалась мне красивой.
Остаток вечера прошел очень даже приятно. Ресторан больше не раздражал совковой роскошью, запах еды ослаб и больше меня не тревожил, а после пары коктейлей и вовсе исчез.
Костик со стариком Барянцевым увлеченно что-то обсуждали, а я танцевала. Нескладный Вадик, кто бы мог подумать, прекрасно двигался. Наверное, колад было слишком много, но последнее, что я запомнила, - его лошадиная улыбка совсем рядом...
***
Желтый-красный-зеленый.
Желтый-красный-зеленый.
Оранжевый.
Я собирала букет из опавших листьев, а ветер шебуршил их по асфальту, то подымал охапками выше моего роста, то кружил роскошным хороводом.
Желтый-красный, зеленых совсем мало.
На душе было легко, не думалось ни о чем.
Впереди показалась скамеечка, я присела на нее. Этот парк казался мне неуловимо знакомым. И я вспомнила откуда. Несколько недель назад меня послали от фирмы на семинар. Там мы медитировали, и нам предложили вообразить приятное безопасное место. Я сидела на полу с закрытыми глазами и придумывала эту засыпанную листьями аллею. И ведь возникла картинка, как сижу я на скамейке, а ветер играет с пестрой мешаниной...
Ко мне неторопливо подошел молодой человек в черном пальто. Поравнявшись со скамейкой, он улыбнулся на удивление тепло и уселся рядом. Мы посидели немного молча.
- Как ты относишься к правде? - неожиданно спросил юноша.
- Врать нехорошо, - осторожно ответила я.
- А если многое зависит от твоих слов?
- Я не знаю, - пробормотала я, запнувшись.
Из оранжевого тумана к нам приближалась еще одна фигура - девушка, очень похожая на красивую меня в зеркале.
- По моему, тебе пора, дорогая, - сказала красотка не слишком любезным голосом.
- Запомни, ничего не было! - крикнул юноша.
Я проснулась.
***
Ледяные струи резали кожу.
Пена покрывала дно, там же валялась мочалка. Хорошая, дорогая душевая кабинка, жаль, что у меня такой нет.
Я осторожно выглянула из ванной, кутаясь в полотенце.
Вадик сидел на кровати в белом гостиничном халате. Выглядел он скорее ошарашенным, нежели довольным. С уже привычной извиняющейся улыбкой он проскользнул мимо меня в душ.
Так быстро я еще никогда не одевалась. Мне удалось выскочить из номера раньше, чем мой нечаянный кавалер закончил чистить перышки.
Какое счастье, что сегодня - суббота. Не хватало еще тащиться на работу и, ужас-ужас, встретить там шефа.
Я не помнила, ни как оказалась у Вадика, ни малейшей подробности бурной ночи, да и была ли она бурной. Вообще ничего.
За выходные я прикончила трехлитровую банку маминых соленых огурцов. Глядеть же на любую другую еду не могла - чуть не выворачивало наизнанку. Ох, как не понравились мне эти приметы жизни.
***
Понедельник всегда настает.
***
Карандаш стонал и вырывался, но я упорно пачкала белый лист. Отель 'Амбер' вырастал на бумаге такой же безотрадной громадой, что и в пятницу наяву. Я выбрала окошко на шестом этаже и обрамила его балконом и портиком. Пусть кому-то повезет.
Любимый шеф проскользнул мимо, поздоровавшись.
'Привет, Костик' - кинула я ему вслед машинально. Он изумленно глянул, но растворился за дверью, ничего не сказав.
Ленка, закадычная подруга, скривила губы и отбарабанила мне по плечу нашим секретным: 'Пойдем-ка, покурим-ка'.
- Хорошо погуляли в пятницу? - тонкие Ленкины губы зажимают сигарету.
- Волшебно...
Я выкладывала дурацкую историю, сидя на подоконнике, подруга слушала, и пепел с Vogue падал в жестянку от колы.
***
- Новость вроде бы хорошая. Или нет? - Ленка куснула фильтр. Она закурила уже третью, меня же больно шлепнула по руке, отбирая пачку.
- Не знаю. Надо, наверное, Генке рассказать?
- Зачем?
- Ребенок... на всю жизнь, - всхлипнула я, - а вдруг он от Вадика?
- Наивна ты, мать. Так быстро не бывает. Я месяца два ходила, пока поняла, что к чему.
- Значит, от Генки.
- От Генки или кого другого - тебе видней. А только твой приятель с лошадиными зубами явно не причем.
- Расскажу, - твердила я, - расскажу, надо быть честной...
Ленка схватила меня за плечи и зло встряхнула, засыпав пеплом:
- Проснись, подруга!
- Ты что, - только и промямлила я.
- Не порть жизнь ни себе, ни Генке, ни малышу, дура. Генка у тебя мужик славный, сама не ценишь, другие оценят.
- На всю жизнь... - бормотала я как заведенная.
- Так, ты ребенка оставляешь?
- Да, наверное.
- Наверное, - передразнила меня Ленка. - Если оставляешь, то кончай кочевряжиться. А если нет, то побыстрее меры принимай. Хотя, тебе самое время рожать, да и Гена - нормальный парень. Сама говоришь: надежный, уютный, тебя любит. К врачу сходи, убедись, или тест в аптеке купи, кстати.
***
'Красна девица томится в сырой темнице', - сказала я окошку и пририсовала веревку, свисающую с балкона. На конце затеяла было петлю, но передумала, и довела веревку до земли, да еще и узелков навязала, чтобы легче спускаться.
'Свободу красным девицам!'
***
Тест я купила.
Две синих полоски убили последнюю надежду. Надо было их делать красными - дескать, ALARM! ALARM!
Зря я все-таки убрала с рисунка петлю.
***
Я вытащила подругу к заветной банке. Помахала перед ее носом чертовыми полосками.
- Радуйся, - Ленка закурила, мне же в сигарете было отказано. - Что стоишь с унылой физией? Ты вообще ребенка хочешь?
- Вообще хочу, - прозвучало не слишком убедительно.
- Не слышу пионерского задора. Что у нас в частности? Генку не любишь?
- Люблю.
- Это стон у нас страстью зовется. Что не так, уверенная ты моя?
И тут я задумалась.
***
Действительно, а что не так?
В принципе, я собиралась когда-нибудь и выйти замуж, и родить ребенка, но в отдаленном будущем. Пока меня вполне устраивало просто работать, тусоваться с подругами, жить то с Геной, то с родителями.
Генка меня как отец ребенка теоретически устраивал. Он комфортный, надежный, что-то зарабатывает, квартира есть. Но где-то в глубине сознания сидела подленькая мыслишка, что такая прынцесса как я может встретить парня и покруче. Когда-нибудь.
Но, очевидно, аборт делать я не хочу. Значит надо сказать Гене о ребенке.
А о Вадике говорить? Есть у Генки одна неприятная черта, он всегда чувствует, если я вру или чего-то не договариваю. И если я не могу не думать о том, что произошло в пятницу вечером, то мой женишок сразу заметит неладное. Кроме того, у меня мало принципов, и к чрезмерному морализаторству я не склонна, но мне не нравится мысль начинать брак со лжи. Переспать с другим мужчиной беременной почти накануне свадьбы показалось мне кошмарным, чудовищным поступком. Даже если я ничего и не помню.
***
- Рассказывать мне Генке о Вадике?
- Что опять? Тебе с Вадиком хорошо было?
- Не помню. Я же тебе говорила...
- Ничего не помнишь? Значит, и не было ничего! Забудь обо всем, как о страшном сне.
'Не было ничего', - я вдруг вспомнила в подробностях свой странный сон в ту ночь. И, не мешкая, рассказала Ленке.
- Интересно. А скажи, можешь описать мне этого молодого человека?
- Лица я не будто и не разглядела. Только отметила, что оно очень симпатичное.
- А тебя тянуло к нему как к мужчине?
- Ни мысли о сексе, будто он мой родственник.
- И он сказал, 'ничего не было'?
- Да.
- Одно из двух. Либо это - твой ангел-хранитель. Либо - твой сын, который должен родиться.
- А вдруг родится дочь?
- Теперь знаем, что сын.
- Если сын, то почему такой взрослый?
- А что ему к тебе эмбрионом приходить? Будет таким, когда вырастет. Специально тебя предупреждает, чтобы ты глупостей не наделала. Хочет в нормальной семье расти, с папой и мамой, причем родными. Мне перед родами Машка снилась, мы с ней гуляли, на аттракционах катались. И она тоже взрослая во сне была.
- А как ты поняла, что тебе дочь снится?
- Поняла и все, не знаю, как. Во сне все сама понимаешь.
***
С детства я страдала мерзкой привычкой сомневаться всегда и во всем. На работе я все макеты по тысяче раз Костику показывала. И сейчас мне безумно хотелось посоветоваться с кем-нибудь еще. С любой другой проблемой я бы кинулась к родителям. Но рассказать им о ночи с Вадиком я не могла.
Вроде бы разумное и невинное умолчание превращалось в моих мыслях в страшную ложь, разрушающую наш, еще не существующий брак.
Доведя себя до истерики, я легла спать.
Во сне я оказалась в знакомом уже парке. Я сидела на скамейке, рядом с загадочным юношей.
- Ты - мой сын? - прямо, как возможно только во сне, спросила я его.
- Могу им стать.
***
'...Прожорливая хрюшка, и съела кузнеца', - пожаловался телефон.
- Здравствуй, Геночка.
- О, повелительница моих жарких снов! О, владычица тайных, неприличных желаний! Злые фармацевты больше не заставят меня спать под холодным одеялом! Я возвращаюсь в лоно семьи!
- А как же Финляндия?
- Без меня! Я попросил Светку меня подменить, и она с радостью поехала туда сама.
Так-так. А я-то думала, что у меня еще неделя на размышление.
- И когда же ты...
- Сюрприз-сюрприз!
- Ты что, под дверью с чемоданами стоишь? - По спине забегали маленькие шустрые муравьишки.
- Не совсем. Но я уже на вокзале, свет очей моих! И буду под нашей очаровательной дверкой через полчаса! С букетом и шампанским! Позвони, солнце мое, своему повелителю Константину, выпроси у него денек на поправку здоровья от охватившей тебя внезапно хвори, и я покажу тебе, как сильно я соскучился! Целую в лобик!
Почти не сознавая, что делаю, я набрала номер Кости. Шеф, наверное по моему голосу, решил, что я смертельно больна, и чуть ли не сам уговорил остаться дома. Я грохнулась на пуфик в коридоре и просидела все полчаса, уставившись на дверь.
В голове моей звенела пустота, и было почти все равно, рожать или не рожать, выходить за Генку или не выходить. Почему-то важными казались только мои похождения в Амбере, хотя я и не помнила о них ничего.
Мой милый позвонил в дверь. Сейчас я открою, и придется ему рассказать правду или спокойным голосом сообщить о беременности.
Генка трезвонил, я встала, шагнула вперед. Перед глазами забегали черные точечки, их становилось больше и больше, а через миг они заполнили все.
***
Я же грохнулась в обморок, сейчас мне положено валяться в коридоре бесчувственной тушкой, а Генке по ту сторону двери сходить с ума от беспокойства, лихорадочно искать в карманах ключи и кричать 'Маша, Маша!'
Но ничего этого не было. Я со стороны, будто воспарив под потолком, смотрела, как мое тело открывает дверь, целует ненаглядного и с удовольствием нюхает цветы.
***
- Мама, ну как ты могла ее впустить?
Мы сидели с моим, таким взрослым, сыном на скамейке. Ветер в аллее сегодня бушевал, тоже, видимо, сердясь на меня. Мало мне неприятностей.
- А что я могла сделать, - начала я по-детски оправдываться.
- Я же тебе сказал, что ничего не было. Да ты и сама помнишь, что всю ночь провела здесь, зачем же доводить себя до паники?
- Я не хотела лгать будущему мужу и отцу моего ребенка. Это же правильно, да? И вообще, я думала, что ты мне просто приснился.
- Два раза?
- Ну и что, такое бывает. А сидеть с нерожденным сыном, выглядящим старше меня самой, - этого точно быть не может.
- Одержимые не могут рожать детей. Еще пара дней, и мне конец. Ты должна срочно вернуть тело. В наших общих интересах.
- Как? - уныло спросила я.
- Прежде всего, приободрись. Сила духа - твое единственное оружие.
- Легко сказать.
- Дождись, пока она уснет, - терпеливо растолковывал сынок, игнорируя мое нытье. - Она отправится в свой дом. Я думаю, это в той гостинице, где она тебя подловила. Просто не выпускай ее всю ночь из номера. Долго вне чужого тела она не продержится. Растеряет все связи.
- Как я ее удержу? Она же - дух бесплотный.
- Ты тоже. Прояви характер и победишь. Одну ночь продержись, даже не три.
- А ты со мной не пойдешь?
- Я не могу, мне нет пути в ваш мир. И даже в его отражение. Ты справишься, мама, ради нас справишься.
Я набрала букет из разноцветных листьев для моральной поддержки.
- Пора, - произнес мой сын, улыбнулся и дотронулся кончиками пальцев до моего лба.
***
В отражении здание Амбера потеряло последние краски. Швейцар превратился в гориллу, сохранив при этом и смешную шинель с цепями, и величественную осанку. Бархат и мои листья светились в сером сумраке двумя красными пятнами. 'Ох, припомнит он клоуна-белогвардейца!' - обреченно подумала я, робко направляясь ко входу.
- А я тебя знаю, девочка! - швейцар-горилла неожиданно улыбнулся, оскалив желтые клыки. - Ты приходила недавно с таким смешным полным человечком.
- Это мой шеф Костя. Вы не рассердились тогда на нас?
- Ну что ты, нет. Обидно, когда на тебя как на пустое место смотрят, ходят туда-сюда, десятку сунут, но все равно будто и не замечают. А вы пошутили со стариком, не побрезговали. И спасибо.
Швейцар раскрыл передо мной дверь.
- Ты уж построже там.
- Вы знаете, куда я иду?
- Как не знать. Непорядок это, тела отнимать, не положено. А виноват кто? Я виноват? Не досмотрел, получается. И, главное, что я могу сделать? Кто телу хозяин, тот его и защищать должен, другим вмешиваться нельзя. Номер-то помнишь? В триста двадцать третий тебе. Лифты не работают, по лестнице иди.
***
Изнутри отель выглядел не веселее, чем снаружи. Исчезли огни хрустальных люстр, фонтан не только высох, но и покрылся неаппетитной бурой растительностью. Детишки в пижамах сосредоточено оттирали со стен граффити, светившееся зеленым неоном.
Нужную комнату я нашла без труда. Повернула ручку без стука, дверь оказалась не заперта.
Как я и думала, внутри сидела та девушка, что вытолкнула меня из сна субботним утром. Моя красивая копия. Она застыла на краешке кровати, уставившись на серый туман за окном.
Я ожидала дикой сцены с руганью, криками 'зачем ты пришла', но девушка упорно не обращала внимания на непрошенную гостью, застывшую у двери ее номера. Похоже, скандал придется начинать мне.
- Поговорим? - сказала я как можно наглее.
- О чем? - девушка даже не отвернулась от окна ради меня.
- Как ты посмела завладеть моим телом и моей жизнью?
- Посмела. - Нахалка, наконец, соблаговолила обернуться. Но мне все равно не удалось встретить с ней взглядом, она смотрела на мои туфли, не выше
- Это ведь ты устроила здесь цирк с Вадиком?
- Да. Это было нетрудно. Ты так на него пялилась, чуть из юбки на ходу не выпрыгивала. Думаешь, человека можно заставить делать то, что он не хочет? Думаешь, Гена твой не видит разницы между тобой и мной? - Она встала и, не поднимая глаз, медленно направилась в мою сторону. - Поверь на слово, никогда еще ему не было так хорошо. Извини, мне пора домой. А ты располагайся поудобнее, если хочешь.
- Домой? Там мой дом, мой жених, и мое тело! - Я постаралась криком придать себе уверенности, выставив перед собой букет, как щит. - Никуда ты пойдешь! Не пущу.
- Холодно. Никому я здесь не нужна, и мне никто не нужен. Как ты жила, до нашей встречи? Ты же ни в чем не была уверена, ни от чего не получала удовольствие, не знала нужен ли тебе Гена, нужен ли тебе ваш с ним ребенок. Ты не жила, ты ждала чуда. Ты не то, что Гену, себя не любила. А люблю мой новый мир, люблю свое новое тело и люблю своего жениха. Если ты не живешь свою жизнь сама, найдется уйма желающих сделать это вместо тебя. Я взяла то, что ты не удержала, - наконец, она взглянула мне в глаза. Ее взгляд полыхал ледяным бешенством, какого я никогда и ни в ком не встречала раньше. - И ты думаешь, я не стану драться за жизнь когтями, зубами и всей своей сущностью? Прочь с дороги, пустышка!
И она отбросила меня в сторону легко, будто кленовый листок.
Перед самой дверью она, не оборачиваясь, выронила:
- Кстати, спасибо за веревку.
***
Ветер выдул из парка почти все листья. По обочинам аллеи стояли голые кусты и деревья.
- Прости меня! - рыдала я, стоя на коленях на мокром асфальте перед сыном.
- Береги себя мама. Жаль, что ничего не вышло, жаль, что ты потеряла жизнь. Не казни себя, я тебя люблю.
Он наклонился, поцеловал меня в лоб и ушел из моего парка.
И почему-то только теперь я осознала до конца, что все происходящее - не дурной сон. Только что у меня не родился сын. И жених любит не меня, а подделку. Порыв ветра хлестнул меня по лицу, окончательно пробуждая.
***
Они лежали как голубки, прижавшись друг к другу, будто перед расставанием на века. Что же, так оно и было. Генка спал, уткнувшись носом в ее плечо, и я с горечью вспомнила, что когда предлагала ему спать в обнимку, он что-то брюзжал, про личную свободу, что задыхается, и еще какие-то нелепые отговорки. Впрочем, я не настаивала. Наверное, мне тоже не хватало воздуха в одной постели с ним. А она смотрела на Генку с кольнувшей меня нежностью. Ничего, скоро я буду также ласково смотреть на любимого. И не так важно, захочет ли он спать прижавшись, или откатится на другую сторону матраса.
В этот раз она не делала вид, будто не замечает меня, осторожно вынула руку из-под его головы, молча села, спустив ноги на пол.
- Не загостилась ли ты, дорогая?
- Я не уйду. Ты это знаешь. Почему бы тебе не оставить нас в покое?
- Размечталась!
И я пошла в атаку. Вонзилась в собственное тело, как торпеда во вражеский корабль. И, о чудо, я заняла свое законное место без особых проблем, а наглая захватчица стояла передо мной, изрядно просвечивая. Странно, она не казалась огорченной или обескураженной, а смотрела на меня и довольно улыбалась. И я быстро поняла почему.
- Что, неуютно?
Мое родное тело не узнавало меня. Мне приходилось удерживаться, будто на быке на каком-нибудь родео.
- Тебя слишком долго не было дома, дорогая. И у него появилась новая хозяйка. Зря ты тогда выпустила меня из номера. Это был твой последний шанс.
- Но как же ты...
- Я так хотела жить, мечтала дышать, любить. А тобой движет разочарование и ненависть. И у кого сильней позиция, дорогая?
Я поняла, что отвечать мне нечего и незачем. Оставаться во плоти становилось труднее с каждой секундой. Я вышла из комнаты. Прожив так долго в квартире Генки, я получила право считать ее своим домом. Это - мой дом, моя кухня. Жизни моей захотела, сука? Любви моей захотела? Ну нет. Когтями и зубами, говоришь, готова сражаться? У меня найдется что-то получше. На своей кухне я взяла нож, который тоже принадлежал мне по праву. Сомнений не осталось, сожалений тоже. Я приставила лезвие под левую грудь.
- Ты не осмелишься!
Я только хмыкнула в ответ и нажала на рукоятку. Туповатый ножик, плохая из тебя хозяйка, милочка, если ножи в доме не точены. Но сегодня я - очень буйный дух. И нож проткнул кожу, по ребрам потекла тоненькая пока струйка крови.
- Остановись! Неужели тебе не жалко?
- А ты пожалела моего сына?
- Он в своем праве, найдет других родителей!
- Убирайся обратно в свой холод и чувствуй там себя как дома.
У мерзавки сдали нервы, и она яростно кинулась на меня. Ну что же, время разговоров прошло. И я нажала что есть силы. Через мгновение я снова смотрела на мир со стороны. В дверном проеме стоял Генка. Он казался бледнее моего остывающего трупа. Женишок перевел взгляд на соперницу, и я поняла с изумлением, что он ее видит. Меня, законную невесту не видит, а ее - да. Он подошел к ней, она прикоснулась призрачными губами к его, но он явно почувствовал ее поцелуй.
- Погоди, - прошептал Генка чуть слышно, подобрал нож, улыбнулся и одним движением разрезал себе горло, как говорится, от уха до уха.
И я не поверила глазам, они взялись за руки и медленно исчезли.
А я осталась глядеть на два мертвых тела на кухонном полу. Возвращаться в обнажившийся парк не хотелось. И здесь больше делать было нечего.
- Пошли, детка, - напротив окна стоял, сияя цепями на красном бархате, швейцар-горилла. - Для тебя освободился номер.