Бугримов Сергей Николаевич : другие произведения.

Мой любимый прокурор (отрывок из романа)

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Молодой начинающий адвокат Фрэнк Молдридж открывает собственную юридическую фирму, предвкушая очень быстро завоевать популярность и признание в этом роде деятельности. Однако не тут-то было! Время идет, а клиентов нет. Положение становится катастрофическим. И тогда молодого человека посещает довольно оригинальная и вместе с тем просто таки безумная идея. В результате, его друзьям грозит реальный тюремный срок. Чтобы спасти положение, Фрэнку ничего не остается, кроме как... влюбиться.

  
  
  
  
   Мой любимый прокурор
  
  
  
   Когда Мойра Фиш выходила замуж, она пребывала уже на седьмом месяце беременности. Будучи порядочной девушкой, воспитанной в духе строгой моральной этики, Мойра, разумеется, никоим образом не могла допустить, чтобы ее ребенок родился в позорном статусе "внебрачный". И поэтому будущей маме необходимо было до появления малыша на свет оформить в законном порядке брак с виновником сего счастливого события. Но тут же в этом плане возникли некоторые проблемы. Оказалось, что юное брюхатой создание совершенно не имеет представления, кто же на самом деле является истинным папашей. Так уж получилось, что в жизни Мойры было уже достаточно мужчин. И это не смотря на ее неполные восемнадцать лет.
   Нет, к ее порядочности, так же как и к высшей степени строгого морально-этического воспитания это, естественно, никакого отношения не имело. Просто так получилось... С кем не бывает!.. Ну, любила девчонка в свободные часы весело проводить время! А учитывая ее сверхчувствительную романтическую натуру, она без проблем могла за один день влюбиться несколько раз в разных молодых людей. В общем, нормальные критерии переходного возраста; перехода от кукол к живым, более интересным объектам.
   После длительных размышлений, связанных с довольно таки внушительным списком потенциальных претендентов, выбор пал на Ульриха Молдриджа; относительно симпатичного молодого человека, зарабатывающего свой хлеб посредством утешения вдов, исходя из чего, его можно было частенько наблюдать на городском кладбище. Он выискивал там нестарых еще женщин, посещающих могилы своих безвременно ушедших спутников жизни, и, используя момент, виртуозно проникал не только в их души, но и в их кошельки. А кошельки были солидные. Ульрих, благодаря своему природному таланту, безошибочно определял богатую жертву, после чего случайно знакомился с ней, а дальше, как говорится, дело техники. За короткий срок внушительный капитал доверчивой вдовы значительно сокращался, а иногда и совсем исчезал; и когда вновь воспрянувшая к жизни женщина в своих мечтах готовилась уже сменить траурную вуаль на свадебную фату, утешитель бесследно испарялся.
   К одним из немногих недостатков Ульриха можно было причислить то обстоятельство, что он совершенно не умел копить деньги. Он тратил их столько, сколько у него было в данный момент, всё до последней монеты. И поэтому когда Мойра поставила его перед фактом своего интересного положения, приведя убедительные доказательства, что он и только он является отцом будущего ребенка, Ульрих, как обычно, был полностью на мели.
   Однако это совсем не значило, что беременная леди вовремя вписалась со своим предложением в планы молодого человека. Учитывая кругленькую сумму на ее счету, от которой пребывающий в настоящее время на бобах великий утешитель вряд ли мог бы отказаться, а вернее, от половины, которую девушка обязалась сразу же после бракосочетания перевести на имя новоиспеченного супруга, задержки с согласием со стороны избранника не должно было бы быть в принципе. И, тем не менее, немедленного положительного ответа Мойра не получила. Она вообще не получила никакого ответа. Дело в том, что этот разговор происходил в баре, где под рукой было все необходимое, чтобы снять накопившуюся усталость, развеять мрачные мысли, послать ко всем чертям возникшее вдруг ни с того ни с сего напряжение, и конечно же развеять по ветру любой стресс. Когда Ульрих наконец-то впитал смысл всего, что только что услышал, он минут пять сидел как пришибленный, покусывая губы и глядя на Мойру туманным, ничего не выражающим взглядом, а затем взял бутылку водки и прямо из горлышка всю ее родимую и вылакал. Результат сказался через несколько мгновений. Он попытался сделать шаг в направлении выхода, но тут же свалился на белый кафель, полностью отключившись от действительности. Придя в себя, Ульрих далеко не сразу узнал склонившуюся над ним особу женского рода. Впрочем, то, что это особа женского рода, он понял тоже далеко не сразу. Сначала перед его взором из густого кровавого тумана выплыло что-то ужасное, потустороннее; ну никак не соответствующее всем тем образам, которых он имел счастье лицезреть до сего момента. И только благодаря звонкой пощечине, которую Мойра залепила наглецу, посмевшему панически отпрянуть он нее, отмахиваясь рукой и шепча бессвязные речи, в коих девушка без труда расслышала нелицеприятный портрет своей внешности, ужасное потустороннее существо приобрело более сносные черты сначала просто женского обличия, а спустя секунду-другую эти черты уже основательно вылепили знакомое лицо.
   Мойра, конечно же, не считала себя писаной красавицей, да и вообще красавицей назвать ее было трудно, разве что симпатичной, но и это с большой натяжкой, однако если бы ей стало известно, что ужасное видение, посетившее Ульриха в первом цикле его возвращения в чувство, перешло в ее настоящий образ очень плавно и почти незаметно (во всяком случае, молодому человеку так показалось, или он хотел, что бы ему так показалось), она бы разозлилась не на шутку. А в этом случае утешителя вдов вполне могла бы ожидать несколько иная участь. Вместо свадебной церемонии и дальнейшего счастливого супружества, траурный марш и короткое отпевание. Но, слава Богу, обошлось без этого...
   Впрочем, по поводу свадьбы, то здесь тоже пока что стоял огромный вопрос. Дело в том, что Ульрих хоть и не в состоянии был на данный момент сводить концы с концами, однако у него наклевывалась в самом ближайшем будущем очень перспективная вдовушка, и выпускать ее из рук он не желал ни при каких обстоятельствах. Разве только если эти обстоятельства будут подкреплены более убедительным материальным стимулом. И предложение Мойры как раз и могло сойти за этот стимул. Но...
   Ульрих, опираясь на беременную девушку, поднялся, пошатываясь на ватных ногах, критически оглядел свою мокрую одежду, ставшую таковой после того, как его потенциальная невеста где-то с полчаса обливала его холодной водой, и, уставившись на ближайший унитаз, потому как дело происходило в туалете, принялся анализировать ситуацию. Очевидно, вид унитаза помогал ему лучше сконцентрироваться.
   Мойра терпеливо ждала, решив не торопить события. В конце концов, негоже еще до свадьбы пытаться надеть на мужчину хомут. Того и гляди он раньше времени поймет, в какой омут его затягивает. А уж потом попробуй, окрути его снова! Черта с два!..
   Ульрих не издал ни звука, лишь отрицательно покачал головой, что вполне ясно означало, что он отказывается от предложения стать счастливым семьянином. Его мозг на скорую руку прикинул, что средства богатой вдовушки ему гораздо интереснее, чем приблизительно тот же по объему капитал, предложенный Мойрой. А интереснее потому, что безопасней. Когда он, не изменяя своим традициям, развеет по ветру последний цент своей скорбящей пассии, его лучезарный образ вмиг исчезнет с ее горизонта. Исчезнет, и никаких проблем! А что будет, когда он растратит не только свою долю причитающегося ему семейного достояния, но и долю жены? А то, что он это сможет сделать, Ульрих нисколько не сомневался. Так что же будет тогда?.. От Мойры так просто не сбежишь! Во-первых, как его жена, она будет иметь безоговорочное преимущество с точки зрения закона. Оставить женщину с ребенком, это совсем не то, что запудрить мозги доверчивой вдове. Если по поводу последнего криминальный кодекс смотрит на эту проблему, как правило, сквозь пальцы, то вот с предыдущим фактом дело обстоит гораздо серьезнее. Так недолго и за решетку попасть! А еще... А еще Ульрих вспомнил, как однажды Мойра отдубасила одного увальня. Оприходовала так, что бедняга провалялся в больнице, ни много ни мало, полтора месяца. И все только потому, что ей показалось, будто подвыпивший джентльмен хочет ее изнасиловать. А дело было так. Мойра, как обычно по
   субботам, оттягивалась по полной программе в баре " Малютка Сесиль". В остальные дни, а точнее, вечера, она оттягивалась по той же самой полной программе в других заведениях. Мойра была человеком устойчивых вкусов и консервативных взглядов. Она считала дурным тоном развлекаться больше одного раза в неделю в одном и том же месте. Это было, с ее точки зрения, пережитком прошлого. Да к тому же один ее знакомый как-то высчитал, применив недюжинные математические способности, что при каждодневных развлечениях самый оптимальный вариант, это тусовка в одном и том же месте не чаще одного раза в неделю. Только при таком раскладе нагрузка на мозги не дает эффекта привычки. Привычки, которая, как правило, начинает надоедать, и потому мешает получать полное удовлетворение от проведенного вечера. А неделя, как раз, исходя из доказательства вышеупомянутого математика, именно тот необходимый отрезок времени, когда прошлая гулянка уже выветрилась настолько, что появляется желание ее повторить.
   Семь дней, семь баров. В каждом баре свой контингент, свои устои, свои неписаные правила. К тому же, свое фирменное меню, своя фирменная музыка, и естественно, свои фирменные драки. Одним словом, постоянно висит шанс вляпаться в ту или иную историю, которую Мойра всегда рассматривала как очередное захватывающее приключение.
   В ту субботу она выпила немного больше чем обычно, и ей стало слегка не по себе. Она вышла на воздух чтобы подышать, а заодно и трезво проанализировать, как соблазнить того очаровательного юношу, который, почему-то, никак не желает поддаваться ее чарам. Уж как только она не строила ему глазки, а этот неотесанный чурбан прилип к какой-то тощей костлявой вешалке, которая, то и дело, нашептывала ему что-то на ухо, от чего этот идиот каждый раз заливался громким смехом. И все-таки он был сногсшибательно привлекателен! И с каждым очередным глотком спиртного он нравился Мойре все больше и больше. Наверно из-за того она и перебрала раньше времени свой лимит алкоголя. Подумать только, она не в состоянии соблазнить какого-то мальчишку!
   И это действительно было странно. Не имея в своем арсенале абсолютно никакой внешней природной привлекательности, Мойра, тем не менее, обладала каким-то врожденным, совершенно загадочным свойством покорять мужчин. И это был первый раз в ее жизни, когда выбранный ею объект просто-напросто игнорирует ее, предпочитая ей другую. Впрочем, нет. Если углубиться в недалекое прошлое, то можно увидеть, что это, все-таки, не первый случай, а второй. Первый был несколько раньше.
   Как-то Мойре, ни с того ни с сего, приспичило сходить в церковь. Она вдруг решила замолить часть своих бессчетных грехов. Даже если какой-нибудь один удалось бы аннулировать, для нее это было бы уже немаловажно. В одно погожее воскресное утро ее очень уж пробило на осознание своих поступков. Она пришла на проповедь и целых двадцать минут слушала заунывную монотонную речь молодого священника. Слушала, как и полагается, опустив глаза и сложив перед собой ладони. А когда ей надоела эта поза, и когда она поняла, что сему речитативу не будет конца, она подняла взор и внимательно взглянула на священника. И что вы думаете! Она захотела его соблазнить. Ни больше, ни меньше. Она еще никогда не испытывала такого неординарного влечения. Это было для нее совсем новое чувство. Ей вдруг подумалось, что секс со священником совсем не может быть грехом. Да и вообще, это будет не просто обычный секс, это будет, своего рода, исповедание. Ну и что, что в постели! Подумаешь! Ну и что, что во время физического наслаждения! А может это шаг в будущее! Может совсем скоро такое искупление грехов станет вполне приемлемым. Ведь куда проще, совершать сладкий грех, и тут же, одновременно с этим, исповедоваться священнику. В этом случае грех наверняка еще не успеет узакониться. Он только-только начнет сформировываться, а тут его раз, и на матрас! В том смысле, что ликвидировать его в зародыше. Однако не тут-то было! Священник был хоть и молод, но верой обладал железной, и не поддался на дьявольские чары. Мало того, он так запудрил мозги "заблудшей овечке", что на целых два часа обратил ее в свою веру. Целых два часа Мойра находилась в каком-то пришибленном
   состоянии, пока не очутилась в привычной для себя обстановке. После двойной порции коктейля, она уже была той самой взбалмошной девчонкой, которую так привыкли видеть завсегдатаи тех развлекательных мест, где она тусовалась. И впредь Мойра зареклась, когда бы то ни было связываться со священниками. Разве только в глубокой старости, когда не только святой отец, но и любой другой мужчина не в состоянии уже будет возбудить в ней похотливую страсть. И когда только святой отец и нужен ей будет, чтобы проводить ее в мир иной.
   И вот случилось так, что Мойру уже второй раз игнорировал мужчина. Да еще к тому же совершенно не имеющий отношения к религии. Просто таки вопиющий случай!
   Она выползла из бара, завернула за угол, оперлась руками о стену, и стала ждать, что ей скажет организм: выплескивать ли все наружу, или можно будет обойтись без этого. И тут за ее спиной послышался шорох. Мойра оглянулась, и ее взгляд наткнулся на волосатую мужскую руку, расстегивающую молнию на брюках. Ее подсознание тут же выдало логическое объяснение происходящему. Не что иное, как покушение на ее девичью честь. Ее мгновенно обуял дьявол. Одно дело, когда она сама охотится на мужика, и совсем другое дело, когда какой-то выпивший ублюдок считает, что может поиметь ее прямо на улице, вопреки ее желанию. Мойра резко развернулась, насколько позволяла координация, и со всей силы зарядила потенциальному насильнику ногой прямо в пах. Бедолага согнулся в три погибели, издав что-то нечленораздельное. Жертва несостоявшегося покушения на этом не остановилась. Она схватила с земли первое, что попалось под руку, а попалась ей под руку довольно таки увесистая коряга, и оприходовала парня так, что спустя десять минут, того, на полной скорости, везла уже в больницу карета "скорой помощи".
   Только на следующий день выяснилось, что пострадавший получил свое совсем незаслуженно. Он просто намеревался опорожнить свой мочевой пузырь. А когда увидел девушку, то как-то растерялся и не смог найти подходящих слов. Вернее, не успел их найти.
   Вспомнив этот случай, Ульрих еще раз отрицательно покачал головой, не исключая, что сейчас он вполне может получить хорошую трепку. Но пусть уж это будет одноразовая акция, чем жениться на такой мегере, и получать за всё про всё всякий раз, как только у его благоверной будет на то вдохновение и маломальская причина.
   Однако Мойра, на удивление, оставалась совершенно спокойной. Из этого следовало, что у нее наверняка имеется дополнительный козырь. Она любезно попросила Ульриха не торопиться с окончательным ответом, а несколько дней хорошенько обдумать ее предложение. Глядишь, и мнение изменится.
   Так оно и получилось. В тот же вечер Ульрих посетил любимый свой бар "Малютка Сесиль". Хозяйка бара, та самая Малютка Сесиль, славилась не только своими невероятно пышными габаритами, которые зашкаливали далеко за центнер, но и имела репутацию самой информированной особы. Она-то и поведала молодому человеку, сугубо по секрету, конечно, о некоторых скрытых нюансах, связанных с материальной стороной относительно Мойры Фиш.
   -Послушай, парень, - выпустила Сесиль в лицо Ульриха струю табачного дыма. - Вот что я тебе скажу. Если наша Мойра положила на тебя глаз, то не выпускай этот шанс. Ты даже не представляешь, как тебе повезло.
   Они сидели в отдаленном углу, и были похожи на заговорщиков. Хозяйка говорила полушепотом, время от времени бросая взгляд по сторонам, как бы опасаясь лишних ушей.
   -Что-то я пока не улавливаю, в чем именно заключается мое везение в этом вопросе, - поддавшись загадочному поведению хозяйки, так же полушепотом изрек Ульрих.
   -Насколько я понимаю, она не раскрыла тебе всех своих карт по поводу ее материального положения.
   Эта последняя фраза заставила Молдриджа измениться в лице, и он уже совсем по-
   другому взглянул на собеседницу. Сесиль изобразила на своей физиономии загадочную улыбку. И хотя эта загадочность была явно наигранной и не тянула даже на подготовительные курсы театрального искусства, Ульрих купился на нее практически сразу. Он опрокинул в себя еще какой-то бурды, фигурирующей в меню как коктейль "бодрость", еле-еле подавил отвращение от вкусовых качеств вышеозначенного напитка, и внимательно уставился на хозяйку заведения. Та, в свою очередь, не стала долго терзать любопытство молодого человека, а выдавила свой аргумент быстро и монотонно:
   -Ей в наследство, кроме всего прочего, достался алмазный прииск. Об этом знает очень ограниченный круг людей. Тебе я это сообщаю только потому, что, во-первых, Мойра моя лучшая подруга, и я сделаю все, ради ее счастья, а во-вторых, она, кажется, действительно втрескалась в тебя по уши. В общем, парень, смотри сам. Судьба уготовила тебе завидное будущее, так что, решай. Мне, по большому счету, абсолютно по барабану, женишься ты на ней или нет. В любом случае Мойра не долго будет в одиночестве. Такие девушки, как она, нарасхват, уж ты мне поверь! А тем более с таким довеском, как у нее!.. Однако извини, - Сесиль сделала вид, что дальнейшее общение с Ульрихом она считает бессмысленным, - заболталась я тут с тобой, а у меня ведь куча дел. Об одном хочу тебя попросить: не говори Мойре о нашем разговоре. Если она узнает, что я выболтала тебе про прииск, то обидится на меня. Да и тебе, после этого, она вряд ли отдаст руку и сердце, потому как будет считать, что ты берешь ее исключительно из-за денег. Но я же вижу, что она тебе нравится. И только поэтому я позволила себе сказать кое-что лишнее. Ну, ты понимаешь.
   -Я женюсь на ней!- выпалил Ульрих, засияв, как начищенная золотая монета. - И дело тут вовсе не в том, что ты мне сообщила. Алмазный прииск, это конечно здорово, однако я совершенно спокойно прожил бы и без него. А вот без Мойры я жизни не представляю. И мне совершенно безразлично, какое у нее приданое. Я бы давно уже женился на ней, но меня удерживало ощущение, что она меня не любит. Но теперь я знаю, что это не так. И дело тут совсем не в этом нашем с тобой разговоре. Просто я сейчас вспомнил ее глаза при нашей последней встрече, и в них читалась такая нежность ко мне, что... я не понимаю, как мог пропустить это... Я должен сию же минуту ее увидеть! Ты не знаешь, где она? - Ульрих вскочил с места, и в этот момент он был похож на человека, вытащившего выигрышный лотерейный билет на огромную сумму, и все еще не с силах окончательно осмыслить последствия, так внезапно свалившейся на него удачи.
   -Сию минуту, я думаю, вряд ли получится вам встретиться, - ответила Сесиль, делая немалые усилия, чтобы выглядеть как можно равнодушнее, - но минут через пять ты вполне можешь ее увидеть, если пробежишь несколько кварталов в направлении городской мэрии. В данный момент она гуляет вокруг фонтана. Последнее время она частенько там бывает. Говорит, что шум фонтана помогает ей не только расслабиться и снять скопившееся напряжение, но и подумать о чем-нибудь важном.
   -Спасибо! - крикнул уже на ходу Ульрих, со всех ног бросившись к выходу.
   Сесиль сделала глубокий вдох, и с чувством полного удовлетворения откинулась на спинку стула. Свою задачу она выполнила блестяще. Этот недотепа Молдридж попался на удочку, как обыкновенный олух. "И откуда, только, берутся такие простофили?" - пронеслось у нее в голове. Она честно заработала золотое колечко с крохотным бриллиантом, которое Мойра ей обещала, в случае удачного облапошивания клиента, коим стал наивный молодой человек, так ловко пойманный в сети законного брака.
   Впрочем, до законного брака дело еще не дошло, а потому Мойра немножко нервничала, измеряя неторопливыми шагами окружность фонтана и пытаясь анализировать варианты, при которых ее потенциальный жених мог сорваться с крючка. По ее расчетам "Малютка", которая Сесиль, уже бросила Ульриху наживку, и теперь с минуты на минуту она ждала появления Молдриджа, спешащего на полных парах, чтобы схватить ее на руки и, не теряя ни одного мгновения, тут же отнести ее под венец. Но время шло, а счастливого жениха все не наблюдалось. Мойра начала уже серьезно волноваться. Не случилось ли чего-нибудь непредвиденного?! Не сыграла ли Сесиль
   бездарно свою роль?! И не сорвался ли такой великолепный план?
   Можно, конечно, было поспорить по поводу великолепности, как таковой. Но даже если и так, то данное преувеличение носило чисто субъективный характер. В сущности, если подумать, каждая девушка мечтает выйти замуж, не говоря уже о женщине. Строятся соответственные планы, разрабатываются различные махинации воздействия на объект, то бишь на мужчину, по возможности скрываются все недостатки, до поры до времени припрятанные в надежном месте. Уж потом, когда брачный контракт подписан, когда новобрачный вынес свою суженую из церкви, где они поклялись перед Богом и людьми хранить верность друг другу до конца своих дней, только тогда представительница прекрасной половины человечества может немного расслабиться и показать истинную свою сущность. Впрочем, в современном мире такой прием уже не в моде. На сегодняшний день умная женщина никогда не станет торопиться открывать свое истинное лицо перед своим избранником. Мало ли как повернется жизнь в следующий момент! И только последняя дура поторопится сразу же раскрыть карты, хвастаясь в первую очередь перед самой собой: какая же я, все-таки, умная!
   Мойра не считала себя дурой, и это, надо признать, было справедливо. То, что и особым умом она не отличалась, мы этот нюанс опустим. В любом случае ей хватило мозгов подцепить того, кого она выбрала, и подцепить основательно. Поэтому без зазрения совести можно констатировать, что план, который она придумала и внедрила в жизнь с помощью Малютки Сесиль, имеет полное право носить статус великолепного. Ведь Ульрих клюнул! Он согласен жениться на ней! Он уже бежит к ней!..
   Да вот только что-то никак не добежит!.. Мойра в очередной раз бросила взгляд в направлении, откуда должен был появиться потенциальный жених, и в сердцах топнула ногой о землю, словно строптивая лошадка копытом, выражая этим свое негодование и презрение, как ко всему мужскому роду, так и к отдельному его представителю, в лице Ульриха Молдриджа, свинье, поддонку, и так далее по списку... Сия вспышка справедливого гнева привела лишь к тому, что от удара о землю сломался каблук, и ко всем несчастьям оскорбленной девушки прибавилось еще и это.
   Однако, и в самом деле, где же мог запропаститься Ульрих?! Ведь насколько помниться, он, не тратя ни секунды лишней, понесся на встречу с Мойрой, которую внезапно полюбил настолько, что куда там шекспировским героям!
   Он бежал проходными дворами, рассчитывая таким образом сократить путь, опрокидывая по дороге мусорные баки и перепрыгивая через спящих бомжей, как назло развалившихся именно там, где он сокращал себе путь, стремясь побыстрее заключить в объятия свою любимую.
   Вот уже на протяжении с полкилометра дистанции у него в голове крутилась одна назойливая мысль: а что, если он опоздает?! Что, если, пока она его ждет, к ней прицепиться какой-нибудь тип, и уведет ее?! "Ведь ей, в принципе, много не надо, - анализировал Ульрих. - Парочку сладких словечек, смазливая улыбка, и дело сделано. Она пойдет с ним на край света, особенно если этот молокосос имеет еще и привлекательную физиономию, не говоря уже о спортивном телосложении".
   Такая постановка вопроса добавила скорости молодому человеку, и теперь он бил все олимпийские рекорды по преодолению всевозможных дворовых и уличных препятствий.
   Он настолько мысленно ушел в себя, что последний отрезок дистанции совершенно не глядел под ноги. На очередном вираже он не вписался в поворот, и на полном ходу впечатался в стену, при этом, не забыв разбудить бездомного старика, наступив ему на самое интимное место. Старик взвыл, и принялся кататься по земле, наслаждаясь болевыми ощущениями, а заодно и подметая своим изодранным пальто, бывшим когда-то довольно таки приличным, окружающую территорию.
   Что же относительно Ульриха, то его знакомство со стеной, в общем и целом, обошлось без серьезных повреждений. Все кости остались целы. Ну а то, что он потерял сознание, основательно врезавшись лбом, так это, в сущности, такая ерунда, что
   акцентировать на этом внимание право не стоит. Впрочем, не стоило бы, не будь рядом пожилого джентльмена без определенного места жительства. Ульрих просто полежал бы себе несколько минут, после чего пришел бы в себя и продолжил прерванный забег. Но не тут-то было! Старик, вволю накатавшись по земле, и приведя грязный асфальт в более-менее приличное состояние, поднялся, все еще сгибаясь в три погибели и держась за пострадавший орган, который наверняка когда-то носил статус мужского достоинства, а нынче фигурировал как ненужный придаток, способный разве только опрыскивать деревья и подмачивать репутацию элитных строений, когда, образно говоря, невтерпеж, и окинул нежным благодарным взглядом распластавшегося перед ним молодого человека. Пнув пару раз стоптанными сандалиями скромно лежащее, не подающее признаков жизни тело, пожилой джентльмен поднапрягся, поднатужился, и загрузил Ульриха в мусорный бак, а в довершение еще и забросал его сверху очистками, выразив, таким образом, свое гостеприимство дорогому гостю. После этого старик удовлетворенно крякнул, посмотрел на небо, определил точное время, прислушался к пустому желудку, как он мелодично бурлит, требуя пищи, и побрел добывать хлеб насущный.
   Не успел аромат сего достойного представителя армии бездомных раствориться в воздухе, как появилась мусорная машина. Никто из бригады мусорщиков, естественно, и подумать не мог, что данный контейнер с отходами может служить в качестве спального вагона, поэтому бак опорожнили, как обычно, не особенно интересуясь его содержимым.
   Ульрих открыл глаза, и долго любовался проплывающими живописными облаками. Память не торопилась возвращаться к нему, давая возможность молодому человеку почувствовать всю прелесть беззаботного состояния, когда не существует ни проблем, ни страхов, ни прочих инсинуаций, которые в комплексе и составляют весь этот комок нервов, называющийся жизнью.
   Неизвестно, сколько бы Молдридж провалялся бы вот так на мусорной свалке, в счастливом неведении обыкновенного земного грешника, если бы в одном из облаков он не разглядел пробивающийся солнечный луч, который так был похож на крупный алмаз. Он тут же все вспомнил. Вспомнил до того момента, когда перед его глазами неожиданно выросла кирпичная стена. После этого свет потух, и только сейчас опять включился. Ульрих пощупал свой лоб, и обнаружил огромную шишку. Затем приподнялся, и удивленным взглядом окинул окружающий ландшафт. Вокруг простирались бесконечные горы мусора. "Очевидно, на меня напала банда отморозков, - размышлял Ульрих. - Ударили по голове, ограбили, а потом привезли сюда и бросили. Перед этим я наверняка отчаянно защищался! Без сомнения я парочку этих уродов вырубил. А может даже и всех! Хотя, нет. Кто-то же меня сюда притащил! Ага, я понял! К ним подоспела подмога, а я уже к тому моменту изрядно устал, и поэтому не смог справиться со всеми. Именно так и было!"
   Будь у нашего так называемого героя больше времени, он с удовольствием развивал бы свои фантазии аж до позднего вечера. Но времени у него не было, он и так его потерял более чем достаточно, а потому фантазии пришлось отложить. Потом, когда решатся неотложные текущие дела, он непременно дорисует мысленную картину своих героических подвигов.
   Ульрих проверил карманы, убедился, что все вещи на месте, абсолютно не удивился этому обстоятельству, поздравил себя с тем, что, как видно, отпор грабителям он дал довольно таки серьезный, учитывая, что они ничего у него не взяли, и, почесывая в затылке, попробовал сообразить, куда же ему направляться, поскольку на городской мусорной свалке он оказался впервые, к тому же не по собственной воле, и в состоянии, при котором запомнить дорогу просто нереально. Проблуждав по незнакомым окрестностям минут сорок, Ульрих, в конце концов, выбрался на трассу. Только с третьей попытки ему удалось остановить какую-то машину. Его внешний вид мало гармонировал с обликом порядочного интеллигентного человека, а исходящие от него запахи тем паче. И тот сердобольный водитель, который, все-таки, остановился, дабы помочь ближнему своему добраться до пункта назначения, тоже по достоинству оценил замусоленный
   пиджак молодого человека, оторванные пуговицы на рубашке, а так же торчащую из кармана брюк кожуру от банана. Он любезно предложил пассажиру занять место в кузове, откуда доносилось мелодичное хрюканье двух очаровательных свинок. Ульриху выбирать не приходилось, и он, не говоря ни слова, присоединился к милым животным.
   Вот уже несколько часов Мойра сидела на скамейке у фонтана и безучастно слушала бред какого-то типа. Она уже не ждала Ульриха, она поняла, что фокус, как говорится, не удался. Скорей всего этот пижон Молдридж не поверил в те сказки, которыми должна была его нагрузить Сесиль. Очевидно, ее театральные способности оказались никудышными. И что теперь делать, девушка просто не представляла. Хоть бери, и выходи замуж за первого встречного. К примеру, за этого недотепу, сидящего рядом, который битых два часа нудит ей на ухо о каких-то формулах. Мойра более внимательно взглянула на собеседника, в надежде отыскать в нем что-то привлекательное. Но кроме дорогого галстука и шикарных наручных часов ее больше ничего не заинтересовало в этом субъекте. Нет, справедливости ради надо сказать, что и вся остальная одежда Сальваторе Моренго, как представился незнакомец, имела очень впечатляющий вид. Просто Мойра привыкла оценивать мужчин, которые первый раз попадались ей на глаза, в самых сжатых формах, не распыляясь на длительный осмотр всех деталей. Ее логика, в этом вопросе, была безукоризненна. Если у клиента, как она мысленно именовала любого мужчину, имеющего хоть отдаленную перспективу стать ее сексуальным партнером, галстук и наручные часы в полном порядке, то бишь не дешевка, то тогда и все остальное соответствует ее требованию.
   Мойра тяжело вздохнула и грустно отвела взгляд в сторону. Ну никак этот Сальваторе Моренго не способен был заинтересовать ее, как мужчина. И никакой галстук тут не поможет. Подобное с Мойрой случалось редко, но все же случалось. Правда, она могла вспомнить всего единственный такой случай. Но то, во-первых, было давно, и она практически ничего еще не понимала в жизни, а во-вторых, мало того что он брызгал слюной при разговоре, так еще и регулярно портил воздух где только можно.
   В отличие от последнего примера, Сальваторе, вроде, и говорил нормально, и аромат издавал, не то, что бы притягивающий, но уж во всяком случае, не отталкивающий. И все же Мойре, за эти несколько часов, он успел изрядно надоесть. С самого начала он показался ей отвратительным, и с каждой минутой это чувство только усиливалось. Она давно уже послала бы его ко всем чертям, а то и подальше, но ей сейчас на душе было настолько паршиво, что оставаться одной ей было просто невыносимо. Нужен был хоть кто-то рядом, кто помог бы ей на какое-то время отвлечься и не думать об этом уроде, об этом Молдридже.
   "Интересно, кого она сейчас больше ненавидит, это недоразумение, находящееся радом, или ту сволочь, которая так и не появилась, и которую она своими руками готова задушить?" Эта промелькнувшая мысль заставила девушку иронично улыбнуться. Улыбнулась она лишь краешком губ, но этого оказалось достаточно, чтобы Сальваторе заметил эту перемену в лице прекрасной незнакомки, потому как она до сих пор так и не сообщила ему своего имени, и отнес сие на свой счет, как первую победу в отношении такой недоступной особы.
   -Я, конечно, извиняюсь, - осмелился Моренго еще на одну попытку, - но, все-таки, как вас зовут?
   Мойра посмотрела на него таким пронзительным взглядом, что Сальваторе стало немного не по себе. Он никак не мог понять, почему уже битых два часа он добивается хоть какой-то благосклонности от этой пигалицы, а в ответ натыкается только на непреодолимую преграду абсолютного равнодушия к своей персоне. Что у него такого отталкивающего? Подумаешь, не хватает двух пальцев на одной руке, и трех на другой! Разве это так важно?! Вставной глаз? Так это почти незаметно, особенно если сильно не присматриваться. Что еще?.. А, ну да, вместо левой ноги - деревянный протез. Ну и что?! Ведь все остальное практически в норме!..
   -Зачем тебе знать, как меня зовут? - парировала в ответ Мойра. - Ты меня
   совершенно не интересуешь.
   -Это я уже понял, - бросил Сальваторе. - Непонятно только одно: почему?
   -Разве это так важно для тебя? - пожала плечами девушка. - Ты такой видный парень. У тебя наверняка отбоя нет от женщин. А я, вся такая несуразная. Обыкновенная серая мышка. Ну присмотрись внимательно! Крашеные волосы, искусственная грудь, волосатые ноги. Ты не смотри, что она у меня сейчас гладкие и стройные, это все обман. К утру они снова зарастут и станут кривые. Это патология на генетическом уровне, и медицина здесь бессильна. Деформация происходит сама собой. Никто объяснить сей феномен не в силах. Как только я просыпаюсь, тут же начинаю брить свои уродливые ножки, и в процессе этого они почему-то выравниваются. А когда ложусь спать, начинается обратный процесс...
   Мойра несла всю эту чушь на полном серьезе. Вернее, сам вид у нее был серьезный, а внутри она заливалась таким смехом, что если бы он вырвался наружу, то не исключено, что стекла ближайших витрин магазинов просто-напросто разлетелись бы вдребезги.
   Она вообще не имела никакого желания общаться с этим наивным господином, вообразившим себе, что у него может с ней что-то получиться. И это Мойра еще не разглядела, что у Сальваторе стеклянный глаз и деревянная нога; заметила только недостачу пальцев на обеих руках, и уже этого было для нее более чем достаточно, дабы у нее возникли неприятные чувства к собеседнику. Что ж поделать, ну не могла она терпеть физических калек, особенно, когда это сразу заметно при встрече. Моральные инвалиды - еще, куда ни шло! Сумасшедшие там, слегка (но именно слегка), или, к примеру, не совсем адекватные в плане маниакальных отклонений, тоже, разумеется, в легкой форме... это еще переварить она могла. А вот нехватка каких-либо конечностей, для Мойры Фиш было самым существенным недостатком.
   В принципе, она хотела послать Сальваторе куда подальше, сразу же, как только тот к ней подсел. Но потом решила, все же, повременить с этим, рассчитывая, что вот-вот появится Ульрих, и возможно приревнует, увидев ее с другим; а это могло подтолкнуть его к более решительным действиям в отношении предложения руки и сердца. Мало ли с каким настроением он мог появиться! Вполне возможно, что по дороге в его голову закрались бы кое-какие подозрения на счет наследства, и тогда он попытался бы прояснить этот вопрос, а значит, существовала вероятность, что правда всплывет наружу раньше времени, и тогда все усилия окажутся напрасными. Но минуты ожидания плавно переходили в часы, Сальваторе нес какую-то ерунду, а Мойра продолжала бросать в одну и ту же сторону откровенные взгляды, с надеждой, что Ульрих наконец-то нарисуется на горизонте. Она совершенно не слышала, о чем лепетал ее, так называемый кавалер. Кажется, он в основном говорил о себе и о своей маме. А еще о каких-то научных экспериментах, связанных с риском для жизни; только не уточнил, для чьей именно жизни, своей или окружающих. Впрочем, окинув его внимательным взглядом, можно было и так дать приблизительно правильный ответ. Но, как уже отмечалось чуть выше, Мойре совершенно было наплевать и на самого кавалера, и на душещипательные истории из его прошлого.
   Окончательно устав от напрасного ожидания, и еще больше устав от Сальваторе, Мойра решила куда-нибудь пойти и поправить нервную систему. Для нее это значило: надраться вдрызг, чтобы наутро ничего не помнить. Но первым делом ей нужно было избавиться от назойливого ухажера, а иначе он приклеится к ней, как банный лист, а этого ей только и не хватало. Не долго думая, Мойра попробовала решить эту проблему очень просто. Начать нести какой-нибудь неописуемый бред, от которого любой нормальный человек не позднее чем через минуту будет от нее бежать, куда глаза глядят. Кому ж интересно проводить время в обществе ненормальной особы! Однако толи Сальваторе оказался не таким пугливым, толи со своей деревянной ногой он не в состоянии был быстро реагировать на экстремальную ситуацию, но только он не пустился наутек от подозрительной особы, по которой, судя по тому, что она начала нести, плачет психушка,
   а наоборот, очень внимательно отнесся к проблеме своей собеседницы, и было совершенно не понятно, кто кого, в конце концов, разыгрывает. А Мойра, наблюдая совсем не ту реакцию со стороны кавалера, на которую с полным правом могла рассчитывать, в итоге разошлась не на шутку, постепенно войдя во вкус бредовых фантазий.
   -По существу, можно сказать, что я оборотень, - продолжала она вешать на уши Сальваторе несусветную чушь. - Правда, у меня не растут клыки и шерсть только на ногах, но, думаю, это временно, и со временем мое ночное преобразование будет иметь полное перевоплощение в соответствующего монстра. Кстати, я как-то заметила, что мне нравится вкус человеческой крови. Однажды я кувыркалась в постели с одним парнем, и в момент страсти так впилась зубами ему в шею, что прокусила артерию. И что ты думаешь! Прежде чем осознать, что делаю, я успела высосать у него добрых пол литра крови. Между прочим, во время оргазма, кусаться я просто обожаю. И чем сильнее оргазм, тем больше вероятность, что я могу у партнера что-то откусить. Так что, дорогуша, ковылял бы ты отсюда, подобру-поздорову. Не ровен час, понравишься еще мне, и тогда я за твою жизнь не ручаюсь.
   Сальваторе для приличия выдержал короткую паузу, а затем, совершенно не изменившись в лице от полученной информации, спокойным тоном изрек:
   -Это все, конечно, очень интересно, и в некоторых местах даже захватывающе, тем не менее, позволю вновь побеспокоить вас все тем же вопросом: как ваше имя?
   -Стало быть, ты не поверил в то, что я тут сейчас наплела, - ухмыльнулась Мойра, уже несколько другими глазами взглянув на собеседника. Нельзя сказать, что он ей начал нравиться, но то, что она уже не так презрительно к нему стала относиться, было очевидно. И в первую очередь ее подкупила его реакция. В том смысле, что как раз реакции-то и не было. Ни один мускул не дрогнул на его физиономии, когда она раскрывала ему правдивые оттенки темной стороны своей сущности.
   Мойре вдруг пришла в голову одна мысль. А что, если у этого субъекта, ко всему прочему, еще и паралич лицевого нерва? Потому и эмоций на его лице нет.
   -Согласись, - позволил себе Сальваторе перейти на "ты", - что поверить в твою историю не так-то просто. - Черты его лица разгладились, в зрачках блеснул задорный огонек, и это доказало, что никакого паралича у него нет, а есть скрытый эмоциональный потенциал; скрытый глубоко внутри, и который выпускается маленькими дозами, в зависимости от обстоятельств.
   Мойра по достоинству оценила этот нюанс в собеседнике, и на какое-то мгновение даже забыла о его физических недостатках. Но тут же вновь обратила на это внимание, и ее первоначальное отношение к сидящему рядом типу возобновилось.
   -Да мне плевать, поверил ты или нет, - фыркнула она. - Я просто дала тебе понять, чтобы ты не тратил попусту время и поискал себе другую дуру на сегодня.
   -Ты считаешь себя дурой? - не преминул уточнить сей факт Моренго.
   -Конечно, - откровенно ответила Мойра. - Особенно последние несколько часов. Вместо того чтобы, как порядочная девушка, честно ждать своего жениха, в полном одиночестве погрузившись мысленно в счастливое семейное будущее, я развлекаюсь с каким-то проходимцем.
   -Прости, я понятия не имел, что ты кого-то ждешь. Вижу, сидит симпатичная девушка, совершенно одна, и грустит. Почему, думаю, не составить ей компанию. Тем более что мне, в данный момент, так же одиноко и грустно.
   Сальваторе глубоко вздохнул, однако это ни в коей мере не затронуло в душе Мойры те чувствительные струны, которые, при всей ее холодной расчетливости, у нее должны были быть. И они наверняка были, только, скорей всего, не для этого случая.
   -Эта сволочь скоро появится, - глухо изрекла она, сильно сжав кулачки, отчего ее коготки больно впились в кожу.
   -Я так понимаю, что имеется в виду один молодой человек, который пока еще носит статус твоего жениха, - не удержался от иронии Сальваторе.
   -Да пошел он к черту! - выпалила Мойра, не в силах больше сдерживать свой гнев. - Пусть только появится, я ему устрою...
   -Ну не стоит так уж нервничать и принимать решения сгоряча, - попробовал Сальваторе накинуть на себя личину миротворца и предупредить возможный конфликт, если вдруг действительно с минуты на минуту появиться тот, о ком, в данный момент, говорилось. - К тому же, в твоем положении. Это он виноват? - многозначительно кивнул Моренго, указывая на живот девушки.
   -Что значит, виноват! - вспыхнула Мойра. - Уж не думаешь ли ты, что я из тех девиц, которые могут позволить себе залететь? Как только у тебя язык повернулся такое ляпнуть! Виноват! В каком смысле, виноват?! Я что, похожа на гулящую девку?! Да моему воспитанию может позавидовать любая коронованная особа! Не веришь?
   -Верю, верю, - поторопился оправдаться Моренго. - Я совсем не то хотел сказать. Как-то вырвалось...
   -То-то, - произнесла девушка, постепенно трансформируя суровый взгляд в более благосклонный. - Я с Ульрихом познакомилась при таких романтических обстоятельствах, что даже в самых популярных любовных романах не найдешь подобного. Это был настоящий фейерверк чувств!..
   -А при каких, все-таки, обстоятельствах вы познакомились, разрешите узнать? - с любопытством изрек Сальваторе.
   -Так я тебе и выложила всё! - жестко парировала Мойра.
   Она просто еще не успела придумать, при каких именно романтических обстоятельствах судьба свела ее с Молдриджем. На мгновение ее память прокрутила то счастливое утро первой встречи с Ульрихом. Проснувшись в каком-то затрапезном дешевом гостиничном номере, Мойра долго не могла вспомнить физиономию, которая удобно расположилась рядом на подушке и тихо себе посапывала. За исключением некоторых коротких моментов, или, точнее, пробелов, вчерашний вечер очень четко восстановился в ее воспоминаниях. Но вот только этой небритой морды там не было. Ну не зафиксировалась она в этих воспоминаниях! Из чего добропорядочная девушка, воспитанная в духе королевских традиций, сделала вполне логичный вывод: небритая сопящая физиономия совершенно незнакома ей по причине как раз тех самых пробелов. Не особенно переживая по такому незначительному поводу, Мойра растолкала грузное тело и попыталась провести допрос с пристрастием. Должна же она была узнать, в конце концов, детали столь загадочного проникновения в ее кровать неопознанного объекта! А заодно уж и познакомиться. Как-никак, а ночь-то провели вместе!
   Окончательно очнулся Ульрих только от ощутимой звонкой пощечины. У Мойры не было особого желания выбирать методы воздействия на только что проснувшегося, но ничего еще не соображающего, похотливого самца. Сразу же после оплеухи Молдридж, как истинный джентльмен, представился даме, и попросил принести баночку с рассолом, для поправки своего самочувствия. Просьба была удовлетворена наполовину. Девушка, разумеется, принесла рассол, однако в руки молодому человеку не дала, а просто вылила все содержимое банки прямо ему на голову. По ее мнению это должно было дать более сильный эффект. Что, в общем-то, и произошло. Выпить банку рассола, это еще не факт, что интерес к жизни тут же возвратится. А вот вылитый на голову продукт стратегического значения, предназначенный сугубо для внутреннего потребления, то тут, как говориться, уже не до сантиментов. Ульрих вскочил как ошпаренный, хотя баночка появилась из холодильника. Скорей всего, его впервые, в такой откровенной форме, обливали рассолом. А иначе, чего бы ему было так нервничать? Он буквально взорвался! Теперь его дорогой шикарный костюм безвозвратно испорчен! И Ульрих инстинктивно ощупал себя. Каково же было его удивление, когда на нем не только костюма не обнаружилось, а вообще ничего, не считая одного носка на левой ноге. Молодой человек прикрылся руками, как мог, и попробовал смутиться, но у него ничего не получилось, что говорило об определенном опыте попадания в подобные ситуации. Он сначала поискал костюм одними глазами, а затем, не получив должного результата, подключил к этому
   процессу все остальное тело. Нашелся костюм аж под кроватью. Но только на статус шикарного он вряд ли уже претендовал. Да и костюмом, по большому счету, сваленное в кучу тряпье тоже вряд ли можно было назвать. Погоревав немного над этими тряпичными останками, Ульрих разразился проклятиями и высказал все, что он думал о Мойре, о ее матери, о бабушке, и так далее, пока гнев слегка не улегся, после чего он безвольно плюхнулся в кресло, уткнувшись лицом в раскрытые ладони. Его горе было совершенно понятно. Единственный приличный костюм, которым он обладал, и в котором, не то что не стыдно было появиться на той или иной тусовке, а даже престижно, потому как костюмчик и в самом деле принадлежал к категории шикарных, оказался безнадежно испорченным и восстановлению уже не подлежал. А ведь как здорово он помогал своему владельцу в вопросах знакомства с самыми разнообразными особами женского пола! Только подумать, скольких наивных головок сей костюмчик ввел в заблуждение своим неотразимым внешним видом! И сколько женщин обманулось в своих ожиданиях относительно обладателя такого классного прикида, когда после бурно проведенной ночи неожиданно узнавали, что у Ульриха за душой ничего нет, окромя, разумеется, костюма, составляющего все его состояние. Понятно, что это было еще до того, как он занялся нелегальным бизнесом, основанном на утешении богатых вдов.
   Хотя Мойра и не помнила, как Ульрих ее подцепил, зато теперь она прекрасно понимала, что главную роль в этом сыграл не он сам, а то, что было на нем одето. Ей не хотелось анализировать, что в том состоянии, в котором она пребывала прошлым вечером, ее мог захомутать любой, у кого нашлось бы кое-какая мелочь на самый дешевый номер в самой захудалой гостинице, и у кого хватило бы сил дотащить ее до кровати.
   Как ни странно, но Мойра Фиш не вычеркнула Ульриха Молдриджа из своей жизни. Кем-то особенным он тоже для нее не стал, зато в качестве знакомого, симпатичного, под определенным углом зрения, парня он ее вполне устраивал. К тому же она подсознательно чувствовала, что этот тип не всегда будет нищим, а еще подымится в финансовом плане, и тогда, чем черт не шутит, она, не исключено, заинтересуется им всерьез.
   Однако Мойра никак не могла предположить, что будет уговаривать Ульриха жениться на ней, когда, в сущности, он еще ничего из себя, ровным счетом, не представляет. Да и вообще будет ли когда-нибудь представлять, тоже было под большим вопросом. Но так случилось, что бедной девушке нужно было срочно выйти замуж, и лучшей кандидатуры, чем Ульрих, она, в данный момент, найти не могла. Впрочем, как мы уже заметили, она не сильно-то и старалась в этом вопросе. И хотя размышления, как отмечалось чуть выше, с ее стороны носили длительный характер, тем не менее, это никоим образом не повлияло бы на окончательный выбор. Просто из всего ее списка возможных претендентов Ульрих как нельзя лучше всех подходил на эту роль. А если уж совсем откровенно, то он был единственным, на кого Мойра могла рассчитывать, относительно задуманного ею замужества. Ульрих был холостяком, тогда как все остальные уже носили обручальные кольца; кто на пальце, кто в кармане, но это уже детали.
   И вот она сидит на скамейке, со сломанным каблуком, общается с каким-то мужиком, и надеется еще на появление Ульриха... Но надежда это с каждой минутой все больше и больше таяла, образуя у ног девушки жижу из выпавших в осадок иллюзий.
   -А что, если я наберусь наглости, и приглашу тебя куда-нибудь поужинать? - осмелился Сальваторе перейти в решительную атаку. - Как ты на это смотришь?
   -Отрицательно, - последовал конкретный ответ. - Я не хожу ужинать, с кем попало, да еще и "куда-нибудь".
   -Мне кажется, я не совсем уже кто попало, - выдвинул свой аргумент представитель сильной половины человечества. - К тому же, если "куда-нибудь" не устраивает, то приглашаю в "Антарес".
   Этот ресторан считался самым крутым, а потому не удивительно, что Мойра не смогла пропустить это предложение мимо ушей, а стало быть, и мимо себя. Она еще ни
   разу не была в "Антаресе". Сей элитный пищеблок принадлежал к очень уж дорогим заведениям, и ни один из клиентов Мойры - впрочем, давайте будем деликатны, - ни один из ее кавалеров не в состоянии был, в финансовом плане, имеется в виду, позволить себе подобную роскошь. А даже если кто-то и имел такую возможность, то, очевидно, не считал Мойру достойной на такие пожертвования. И действительно, зачем пускать ей в глаза золотую пыль, когда вполне можно было обойтись обыкновенной пылью, и потратиться на нее гораздо скромнее, тем более что конечный результат все равно будет тот же.
   Услышав такое заманчивое предложение, Мойра уже совсем по-другому взглянула на Сальваторе. Он ей даже начал, некоторым образом, нравиться. В один момент куда-то исчезли все его физические недостатки, а о моральных его недостатках она еще понятия не имела, а значит и зацикливаться на них не стоило. Девушка уже готова была дать согласие, как вдруг за ее спиной раздался очень знакомый голос, который, по причине некоторой взволнованности, связанной с перспективой провести этот вечер по особенному, в особенном месте, она не сразу узнала.
   -Надеюсь, я не опоздал.
   Мойра обернулась, и увидела Ульриха. Сальваторе тоже его узрел, и теперь с любопытством разглядывал молодого человека, так некстати появившегося, и имеющего довольно таки экстравагантный внешний вид.
   -Я вижу, ты без меня не скучаешь, - включил Ульрих естественную, как для жениха, невзначай заставшего свою любимую в столь подозрительной компании, ревность.
   -А, это ты, - с фальшивым равнодушием протянула Мойра.
   Она совершенно не представляла, как реагировать. С одной стороны, ее план удался, Ульрих здесь, и, судя по его возбужденному состоянию, сейчас, без сомнения, сделает ей предложение руки и сердца, а с другой стороны, уж слишком заманчивым был шанс оторваться сегодня в "Антаресе". Когда еще представится такая возможность! В конце концов, ведь объяснение в любви и последующий вслед за этим поход в церковь вполне можно перенести и назавтра.
   -У тебя какое-то неотложное дело ко мне? - продолжала Мойра разыгрывать этот фарс. Она уже определилась, что все вопросы с Ульрихом решит завтра, выслушает его любовную тираду, немножко помучает его своими сомнениями, а затем согласится выйти за него замуж; ну а остаток сегодняшнего дня она проведет в сверкающих объятиях ресторана "Антарес". И совсем не важно, что ее спутником будет такой субъект, как Сальваторе; как-никак, а он спонсор. А на месте она уже сама разберется, по обстановке. - Кстати, познакомься. Это Сальваторе, мой старый приятель. Встретились совершенно случайно.
   -Мое почтение, - слегка кивнул Ульрих, скептически оценивая представленного ему типа.
   В свою очередь и Моренго не отставал от своего визави, буравя того пронзительным взглядом. Ему по душе пришлись лохмотья, в которых был облачен соперник, потому как одеждой назвать его тряпье представлялось затруднительным; и еще ему симпатизировало, как элегантно из кармана Ульриха торчит кожура от банана. Сальваторе тут же отметил, что возможный, так называемый, конкурент только что выбрался из помойки, а значит опасаться его, как конкурента, абсолютно не стоит. Уж на данный момент, так это точно!
   -А это, Ульрих, - соблюдая этикет приличия, подвела Мойра итог представления друг другу своих мужчин. - Прошу любить и жаловать.
   -Хорошо выглядишь, дружище, - не смог удержаться Сальваторе, чтобы не выпустить ироничную стрелу в Молдриджа.
   -Благодарю за комплимент, - ничуть не смутился Ульрих. - Вам может показаться невероятным, но бывают моменты, когда я выгляжу значительно лучше.
   -Нисколько в этом не сомневаюсь, - галантно приподнял шляпу Моренго,
   демонстрируя не только свой сарказм, но и покалеченную руку.
   -Я вижу, вы побывали в серьезной переделке, - заметил Ульрих, имея в виду недостачу пальцев.
   -Так уж получилось, - пожал плечами оппонент. - Просто мне не повезло.
   -Бывает, - театрально натянул на свое лицо маску соболезнования Молдридж. - Что-то мне подсказывает, что вам частенько не везет в этом плане.
   -Если вы намекаете на нехватку некоторых моих конечностей, то поверьте, это никоим образом не мешает мне в жизни, которую я провожу ничуть не хуже любого другого, не имеющего абсолютно никаких физических недостатков. - Было заметно, что Сальваторе начинает нервничать. Он практически подцепил уже на крючок рыбку по имени Мойра, и теперь чувствовал, что она вот-вот сорвется с крючка. А все благодаря этому оборванцу, невесть откуда взявшемуся, и который, не особенно скрывая свои намерения, стремился все испортить. Да кто он, собственно, такой?!
   -Меня совершенно не интересует отсутствие ваших конечностей, - решил Ульрих не продолжать больше этот бессмысленный диалог, не имея к тому ни желания, ни времени. - Скажу больше: вы и сами меня ничуть не интересуете. Однако раз уж вы оказались в этот час рядом с этой девушкой, то должен сообщить, что...
   -Стоп, мальчики! - вклинилась в мужской разговор Мойра. - Хочу расставить кое-какие акценты. - Она еще надеялась, что Ульрих не помешает ей провести сегодняшний вечер в "Антаресе", и согласится отложить свое объяснение в любви до завтра. В противном случае она не гарантировала, что не вспылит, и таким образом обидит Молдриджа настолько, что тот передумает на ней жениться. - Ульрих, послушай. Это Сальваторе, мой давний-давний друг. Мы очень долго не виделись. Мне бы хотелось о многом его расспросить, узнать о его жизни. Многое хотелось бы вспомнить из нашего детства. Давай я посвящу ему остаток сегодняшнего дня, а с тобой мы встретимся завтра, и решим все наши дела. Согласен?
   -Ни в коей мере! - отверг сие предложение молодой человек. - Я прилетел сюда на крыльях любви, чтобы отнести тебя к алтарю! Я понял, что не могу жить без тебя! А своего давнего друга можешь пригласить на нашу свадьбу. Там и наговоритесь. - И Ульрих, не долго думая, поднял Мойру на руки и собрался уже нести свою драгоценную ношу в счастливое семейное будущее, но тут девушка забрыкалась и воскликнула:
   -Немедленно отпусти меня! Слышишь!
   Сальваторе, было, дернулся, с целью преградить путь этому, так называемому похитителю молодых беременных девиц, но Молдридж бросил на него такой откровенный взгляд, что Моренго счел целесообразным остаться на месте, во избежание дополнительной инвалидности.
   Ульрих же, не обращая внимания на протестные выкрики Мойры и отчаянные ее попытки высвободиться, еще крепче прижал девушку к себе, и в следующую секунду уже исчез вместе с ней в надвигающихся сумерках уходящего дня.
   -И куда ты меня несешь? - спросила Мойра после того, как поняла, что брыкаться уже нет смысла, так как поезд в лице Сальваторе Моренго ушел, и что посещение "Антареса" придется отложить на очень неопределенный срок.
   -Значит, меню такое, - уверенно изрек Молдридж. - Сейчас мы посетим обитель одного моего знакомого священника; договоримся о венчании, и завтра ты уже будешь моей женой.
   -Но ты еще не сделал мне предложения, - обратила внимание на сей незначительный нюанс Мойра.
   -Разве?! - изобразил Ульрих удивление. - А мне казалось, раз я объяснился тебе в любви, то это значит, что автоматически попросил твоей руки.
   -Нет уж, дорогой! Пусть все будет, как полагается. Сначала ты просишь моей руки, затем я хорошенько обдумываю твое предложение, и только потом, если ничто не заставит меня усомниться, что ты достоин меня, я дам свое согласие.
   Мойра лукаво поглядела на Ульриха, ожидая его реакции. Первым делом она была
   женщиной, и как любая женщина, не могла отказать себе в удовольствии, помучить молодого человека; иначе, какая же она женщина!
   -Да пожалуйста! Какие проблемы!
   Ульрих выдержал паузу, собрался с духом, и выпалил:
   -Любимая моя Мойра, я обожаю тебя, будь моей женой!
   -Ты испортил мне сегодня такой вечер! - надула губки Мойра, символически отстраняясь от Молдриджа в тех рамках, в которых позволяло ее передвижение на руках молодого человека.
   -Я сделал тебе предложение, а ты лепечешь о каком-то испорченном вечере. Может, все-таки, ты сперва дашь свое согласие, а уж потом будешь причитать по поводу... - Ульрих задумался, и при этом чуть не споткнулся. - Я что-то не врубился. Общение с этим твоим другом детства, с этим калекой, с этим натуральным уродом, так уж значительно для тебя? Настолько значительно, что ты согласна перенести мое признание в любви к тебе на другой день?!
   -Ты ничего не понимаешь, - констатировала Мойра, продолжая слегка дуться. - У нас было о чем поговорить, можешь мне поверить. В конце концов, имею я право провести свой последний незамужний вечер с тем, с кем хочу? По-моему, имею!
   -С кем, с этим неполноценным?! - не смог удержаться от восклицания Молдридж.
   -Если ты имеешь в виду отсутствие у него нескольких пальцев, то разве это что-то значит? Ведь мы хотели просто поговорить.
   -Как бы ни так! - хмыкнул Ульрих. - Просто поговорить! Знаю я тебя! Наверняка он приглашал тебя в какой-нибудь ресторан. Поэтому ты и расстроилась так. Я только не могу понять, как тебе вообще не противно показываться на людях с таким убожеством! У которого, помимо нехватки на руках половины пальцев, так же недостает одной ноги и одного глаза.
   -Ну, это ты что-то загнул! - выдавила Мойра, почувствовав, как у нее перехватило дыхание. - Никаких дефектов, окромя отсутствующих нескольких пальцев, у Сальваторе нет.
   -Стеклянный глаз и деревянная нога, - прозвучало в ответ настолько уверенное в голосе молодого человека утверждение, что Мойре сделалось дурно.
   Она на секунду представила себе, какими только сплетнями мог обрасти ее образ в глазах многочисленных знакомых. Отсутствие парочки пальцев у кавалера, в сущности, картина довольно привычная, во всяком случае, не трагическая, а вот на счет остального, о чем она только что узнала, это уже была бы настоящая катастрофа. Появись она с подобным клиентом в общественном месте, где наверняка кто-нибудь, если не из прямых знакомых, то из знакомых ее знакомых, всегда найдется, и не отмоешься потом от позора до конца своих дней.
   -Не может быть! - только и смогла ответить девушка, ощущая, как по ее телу побежали мурашки. - Признайся, ты это специально придумал, чтобы оправдать свое поведение.
   -Да я тебе серьезно говорю: протез и там, и там. Кстати, протезы очень качественные. Я тоже не сразу заметил.
   -Не сразу... тоже... Я вообще не заметила! Боже мой, даже представить жутко, что было бы, появись я с ним...
   -Где? - хитро прищурился Ульрих. - Насколько мне помнится, ты собиралась с ним просто поговорить. А для этого вполне достаточно было посидеть в безлюдном месте, где-нибудь в парке на скамейке, под потухшим фонарем.
   -Да ну тебя! - отмахнулась Мойра, зацепив при этом лицо своего носильщика, и получилось что-то вроде пощечины. - Ой, извини! - обняла она Ульриха за шею и скромно поцеловала его в щеку.
   -Я так понимаю, что только что ты продемонстрировала кусочек из нашей семейной жизни. Сначала пощечина, а затем поцелуй. Чтобы не расслаблялся. Главное, после свадьбы не перепутай. Все-таки поцелуй после пощечины гораздо приятнее, чем
   пощечина после поцелуя. Я уже не говорю о пощечине вообще без поцелуя. Однако ты так еще пока и не дала официального согласия. Я жду.
   -Официальное согласие будет перед алтарем, - авторитетно заметила Мойра. - А сейчас я могу лишь только принять твое предложение, которое дает тебе право надеяться, что я, все-таки, выйду за тебя замуж.
   -Как у вас все сложно, будущая миссис Молдридж, - рассмеялся Ульрих, и закружился вместе со своей ношей. Он даже на время забыл, какую конкретно цель преследует, согласившись на этот брак. Ему, в данную минуту, было просто хорошо. - Ну так прими мое предложение. Огласи это во всеуслышание.
   -А с какой такой стати я вдруг возьму, и выскочу за тебя замуж? - обескуражила Мойра молодого человека. Она явно хотела поиграть. - За какие такие заслуги я обязана отдать тебе в пожизненное пользование свое тело и свою душу?
   -Не понял! - остановился Ульрих как вкопанный. - А наш будущий ребенок? Разве это не достаточный аргумент?
   -Я тебя умоляю! - фыркнула Мойра. - В наше время подобный аргумент абсолютно ничего не означает. Мало ли забеременевших женщин, которые послали ко всем чертям своих оплодотворителей! И многие из них, между прочим, довольно таки счастливы.
   -Но ты же сама хотела выйти за меня замуж! - Ульрих начал всерьез волноваться. - Или я что-то не так понял?
   -Да, хотела, и что?.. Мало ли чего мне хочется в тот или иной момент! Тут вдруг захотела, а тут раз, и передумала. У беременной женщины перепады настроения так же естественны, как и перепады желаний. Так что, сам понимаешь. - Девушка провела рукой по волосам молодого человека и с любопытством заглянула ему в глаза.
   -Стало быть, ты отказываешь мне, - грустно изрек Ульрих.
   -Я этого не сказала.
   -А что ты сказала?
   -Я сказала, что рождение ребенка, как единственного аргумента для свадьбы, будет, все-таки, маловато. Нужен еще факт.
   -Ладно, - кивнул Ульрих, - будет тебе еще факт. Как по поводу того, что я спас тебя от позора? Не подоспей я вовремя, этот доходяга, как там его, Сальваторе, кажется, повел бы тебя развлекаться в общественное место, а на следующий день над тобой смеялись бы все твои знакомые, переведя тебя в разряд изгоев. Как бы ты тогда себя чувствовала? И не вешай мне лапшу, что собиралась с ним всего лишь поговорить где-нибудь наедине, подальше от всех, и в первую очередь, от любопытных глаз.
   -Что ж, должна признать, что сей аргумент достоин того, чтобы перевесить чашу весов в твою пользу, - улыбнулась Мойра, припав к груди Ульриха.
   -Ты так говоришь, как будто это нужно только мне, - натянул на свое лицо слегка обиженный вид Молдридж. - Как будто только меня одного волнует создание нашей семьи.
   -Не придирайся к словам, - почувствовал молодой человек на своей щеке теплоту нежной женской ладони. - Я не совсем точно выразилась. Разумеется, что факт избавления меня от позора с лихвой перевешивает чашу весов в твою пользу. И я не вижу никаких преград, чтобы сыграть нашу свадьбу.
   -Да, но я пока еще так и не услышал из твоих уст согласия стать моей женой, - решил Ульрих играть по правилам своей невесты. - Я сделал тебе предложение, и до тех пор, пока ты не дашь ответ, мы никак не можем говорить о свадьбе.
   -Все-таки не зря я тебя выбрала, - промурлыкала Мойра. - Именно такой принципиальный человек мне и нужен в качестве мужа. Однако давай попробуем еще раз. Ты делаешь мне предложение, а я тут же даю ответ. А то получается как-то не то. Получается как-то разобрано. Словно конструктор, в котором не хватает одной связующей детали, и от этого конструкция не получается.
   -Дорогая моя Мойра... Нет, не так, - тряхнул головой Ульрих. - Любимая моя
   Мойра, будь моей женой.
   -Я согласна, - тихо прозвучало в ответ, но этого оказалось достаточно, чтобы Ульрих пустился бегом, неся на руках одновременно будущую жену, будущего ребенка и будущий капитал.
   На следующий день состоялось венчание Ульриха Молдриджа с Мойрой Фишер. Помпезность сего мероприятия можно было отметить не только количеством собравшегося народа, но так же и качеством последнего. Среди приглашенных оказались представители настолько разных слоев населения, что вся эта тусовка скорее напоминала театрализованный маскарад, чем свадебное торжество. Здесь спотыкались друг о друга бывшие полицейские и действующие воры; девицы легкого поведения и священнослужители; нищие бездомные оборванцы, кое-как надраившие стоптанные единственные башмаки, и благополучные жители близлежащих окрестностей. Со временем к свадебному столу присоединились и вовсе неожиданные гости. Жених, например, умудрился завлечь на свою свадьбу парочку давно использованный вдов; из тех, которые, по причине длительного промежутка времени, уже не сердились на него, или почти уже не сердились. А невеста и того больше удивила, притащив на праздник местную бейсбольную команду в полном составе. Когда-то Мойра на целую неделю зависла на их тренировочной базе, и тесно познакомилась практически с каждым членом команды. Об этом знало процентов восемьдесят всех присутствующих. Ульрих находился среди оставшихся двадцати процентов, которые пока что еще об этом не знали, однако очень быстро начали догадываться. Да и как можно скрыть тот или иной факт, если его, этот самый факт, никто скрывать даже и не старался. Жених, когда до него дошли все подробности, а они дошли до него, как и полагается новобрачному, в самую последнюю очередь, нисколько не расстроился, а, напротив, с интересом впитывал интимные детали прямо с первоисточника, то есть, непосредственно общаясь с каждым игроком в отдельности. А затем, когда свадьба набрала уже полные обороты, Ульрих исчез часа на полтора, и вернулся с группой поддержки из двенадцати особ мужского пола нетрадиционной сексуальной ориентации. Молдридж просто решил пошутить. Съездил в гей-клуб и договорился с "мальчиками", чтобы они ему подыграли. А сам розыгрыш состоял в том, чтобы они подтвердили принадлежность жениха к их категории, и рассказали несколько пикантных историй, в которых главное действующее лицо, то бишь новобрачный, выглядел бы весьма и весьма категорично. Эта невинная, на первый взгляд, шалость, имела лишь одну цель: ответить ударом на удар. Раз его невеста позволила себе такую роскошь, чтобы опозорить его прямо на свадьбе, совершенно не стесняясь наглядно обнародовать свои похождения, то чем он хуже! Вот Ульрих и придумал, как отплатить за столь откровенное унижение. Впрочем, как уже упоминалось чуть выше, самолюбие Молдриджа никоим образом не было ущемлено этим поступком Мойры. Просто он ведь должен был как-то отреагировать, и таким образом пригвоздить свою невесту к позорному столбу, как это сделала несколько раньше она с ним.
   Свою ошибку Ульрих осознал позже, когда понял, что сам себя пригвоздил к столбу, в образном смысле обозначенному, как позорный. И теперь он был пригвожден сразу к двум этим самым столбам.
   Среди приглашенных гостей оказалось немало сторонников нетрадиционных сексуальных отношений. Невинную шалость Ульриха они восприняли на полном серьезе, и вскоре к нему посыпались разнообразные предложения соответствующего интимного характера, отличающиеся, как непосредственным бесстыдством чуть ли не во всеуслышание, так и тихим нашептыванием на ухо. И те и другие не скрывали, что давно уже положили глаз на симпатичного паренька, и только выжидали удобный момент.
   Весь остаток свадьбы Ульрих посвятил своей реабилитации. Его морально-этическая сущность буквально взорвалась, когда он понял, что полностью обелиться ему будет невероятно сложно. И время показало, что, невзирая ни на какие доводы, все-таки остались те, которые так навсегда и зачислили славного парня Ульриха Молдриджа в нетрадиционное сексуальное меньшинство.
   Но разве эта проблема могла затмить другую, более существенную проблему?! В итоге ведь молодой человек остался ни с чем! Обман раскрылся уже через несколько дней. В результате первой семейной ссоры, Мойра, в порыве ярости, раскрыла перед мужем все карты. В принципе, она все равно намеревалась это сделать, рано или поздно. Но в ее планы не входило разоблачить себя так скоро. Она рассчитывала пожить в счастливом браке хотя бы с полгода. А там, когда скрывать финансовые возможности стало бы уже невозможно, призналась бы во всем. Тем более, как бы там ни было, а девушка в глубине души надеялась, что с появлением ребенка Ульрих полюбит ее по-настоящему, и тогда простит ей все, включая и обман с наследством. Однако далеко не всегда запланированное будущее вписывается в будущее реальное.
   Ульрих ушел, хлопнув дверью, и больше Мойра его не видела.
   А через несколько месяцев подошел срок рожать. И это событие надолго запомнилось всему медицинскому персоналу родильного отделения.
   Главврач больницы вальяжно прохаживался после утреннего кофе по вверенной ему территории, и беглым, слегка рассеянным взглядом скользил по всему, что творится вокруг. Заглянув в один из блоков, он наткнулся на не совсем стандартную клиническую картину. Рожает девушка, и вроде все как полагается: кричит, тужится, бессвязные литературные фразы переплетаются с четкой нецензурной бранью. В общем, вполне нормально протекающий процесс. Если бы не одно "но"... Уж слишком много вокруг нее собралось врачей. И все они какие-то чересчур уж возбужденные.
   Иштван Таллер, так звали главврача, с любопытством вклинился в эту толпу медиков, и спустя секунду был уже в самом центре событий.
   -Что тут происходит? - задал он естественный вопрос, хотя ответ у него практически уже сформировался.
   -Да вот, - пытаясь унять прерывистое дыхание, выдавила из себя молоденькая акушерка, еще больше растерявшись при виде главного начальства, - ребенок никак не желает выходить!
   -Что значит, не желает! - покрылся багровыми пятнами Таллер. - Вы тут что, столпились вокруг и просто уговариваете его появиться на свет, вместо того, чтобы делать свою работу?
   -Извините, шеф, - отозвался его заместитель, ставший участником этого мероприятия совсем недавно и попавший сюда, так же как и его непосредственное руководство, совершенно случайно, пробегая мимо по совершенно другим делам, - но ситуация действительно неординарная. Я, к примеру, с подобным еще не встречался.
   -Объясните внятно, какие проблемы? - повис в воздухе повелительный голос шефа. И пока этот голос висел, каждый надеялся, что разъяснения даст кто-нибудь другой, но только не он сам. И пусть тогда вся клиника смеется над этим другим, но не над ним.
   Если не считать продолжающихся выкриков роженицы, которые в данный момент перешли сугубо на ненормативную лексику, то можно было бы констатировать, что в помещении наступила тягучая выжидающая тишина. Все, потупившись, молчали, выжидая, кто же, в конце концов, возьмет на себя смелость и обрисует все, как есть.
   -Он уже начал выходить, - подала голосок все та же молодая акушерка, тем самым взгромоздив на свои хрупкие плечи то, что побоялись сделать другие, - как и полагается, головкой вперед, но вдруг вошел обратно, и к тому же каким-то образом перевернулся, совершенно самостоятельно, чего в принципе не может быть, и теперь, упершись ножками, никак не желает появляться на свет. Мы уж думали вытаскивать его хирургическим методом.
   -Что за бред вы тут несете! - еще больше побагровел главврач. - Вам всем стало настолько скучно от работы, что вы решили развлечь всю клинику, а вместе с ней и всю общественность правдивой историей, как новорожденный передумал покидать утробу матери, и стал выдвигать свои требования? Так, что ли?
   -На счет требований, это вы немножко перегнули, шеф, - подал голос заместитель. - А в остальном...
   -А, ну извините! - театрально поклонился Таллер. - Я, очевидно, несколько поторопил события. Он ведь еще не умеет говорить! Но, думаю, полчаса ему вполне окажется достаточным, чтобы, послушав наши разговоры, выучить столько слов, сколько потребуется для выражения всех своих ультимативных желаний. Как же, персональный парикмахер, косметолог, массажист, стилист... Как-никак, человек первый раз увидит этот мир! И ему, понятное дело, хочется выглядеть соответствующим образом. Конечно же обидно, обидно и стыдно премьерный показ самого себя проводить в таком нелепом несуразном виде! Лысый, беззубый, орущий, будто передающий предостережение тем, кто еще только на подходе к появлению на свет, и к тому же еще без рубашки. А известно всем, что для того, чтобы быть счастливым, необходимо родиться именно в рубашке. И поэтому нет ничего удивительного, что малыш передумал. И пока он сейчас составляет в своей голове фразы, которые помогут изложить суть его претензий, мы все, уважаемые коллеги, можем спокойно сделать перерыв, покурить, попить кофейку, и рассказать друг другу свежие анекдоты. Так, что ли?! Я ничего не упустил?.. Или вы, все-таки, перестанете нести полный бред и вспомните, что являетесь профессионалами, а значит, для шуток должны выбирать более подходящее время!
   -Но, шеф, - проблеял заместитель, - это вовсе не шутки.
   -Довольно! - гаркнул главврач, окончательно выходя из терпения. - Я понял! У вас вчера была вечеринка, и судя по всему, довольно таки конкретная. Достаточно взглянуть на ваши идиотские физиономии. Поэтому я сам проведу роды.
   -Но, позвольте!.. - с недоумением воскликнуло сразу несколько голосов.
   -Не позволю! - будто отрезал Таллер. - Думаю, вам не нужно напоминать, что основная моя специализация, это акушер-гинеколог. Так что, быстренько освободили помещение. Со мной остается только вот это милое дитя, - указал он на молоденькую медсестру. Как вас величать, мадемуазель?
   -Этель, - смущенно пролепетала девушка. - Этель Кресс.
   -Вот и славно. Надеюсь, вы не против?
   -Нет, не против, - чуть слышно прозвучало в ответ.
   -Тогда, приступим, - изрек шеф, всем своим видом давая понять, что остальные могут быть свободны.
   Остальные и не думали что-либо возражать, зная характер начальника. Через секунду из всех и след простыл.
   -Ну что, Этель Кресс, попробуем уговорить упрямца, сделать нам такое одолжение и появиться, все-таки, на этот свет? - улыбнулся одними глазами Иштван, и этого оказалось вполне достаточно, чтобы медсестра расслабилась и успокоилась настолько, насколько это требовалось для того, чтобы нормально ассистировать.
   -Попробуем,- загорелся румянец на детском еще девичьем лице, которое уже так стремилось выглядеть взрослым, с неумело еще подведенными ресничками и с чересчур яркой губной помадой.
  
   Фрэнк получил свое имя еще задолго до своего рождения. Правда, в запасе имелось и запасное, на тот случай, если ему вдруг не повезет, а может наоборот, повезет, и он родится девочкой; тогда его величали бы Элизабет. Но случилось то, что случилось, и Фрэнк появился на свет именно Фрэнком, и ничуть от этого не огорчился. Так же как совершенно не огорчился, пополнить сей мир еще одним человечком, еще одной душой. А то, что он при этом процессе долго упирался и никак не желал выходить, ничего, в сущности, не значит. Просто ему слишком хорошо было в утробе матери, и тут, вдруг, ни с того ни с сего, его спокойствие нарушают громкие раздражающие голоса, и какие-то чужие не совсем ласковые руки пытаются его куда-то тянуть. Попробуй, не возмутись здесь! Впрочем, когда Фрэнк понял, что ни эти чужие руки, ни эти голоса, звучащие как набат, так и не оставят его в покое, и что покинуть это теплое местечко все равно, рано или поздно, но придется, он плюнул, и вышел сам, без какой-либо посторонней помощи. Вышел, и ни секунды потом жалел.
   Не смотря на то, что фамилия ему досталась от отца, последнего он так никогда в глаза и не видел. Зато маму запомнил хорошо. До шести лет она была любящей и заботливой родительницей, пока не встретила славного парня по кличке Забияка, с которым и исчезла с горизонта Фрэнка на долгие годы.
   Целых шесть лет Мойра ощущала себя счастливой матерью. Но все когда-нибудь заканчивается, закончилась и эта идиллия. В один момент женщина поняла, что за это время полностью исчерпала лимит материнства. Ребенок для нее сделался обузой, а саму ее вновь со страшной силой потянула на свободу. Ей захотелось вернуться к той беззаботной веселой жизни, которую она когда-то вела, и которая так ей нравилась; которая была для нее вместо кислорода. А тут как раз подвернулся этот самый Забияка. Настоящего его имени никто не знал, да, очевидно, он и сам его давно уже забыл, зато любой из завсегдатаев кабачка "Анафема" не раз был свидетелем, как этот тип крушит все на своем пути, когда его кто-нибудь чем-то заденет, или обидит. Впрочем, он и от радости вел себя не лучше, затевая драку практически из-за ничего, просто чтобы выплеснуть накопившуюся энергию. Вопрос только в том, почему терпели его столь неадекватные выходки. И здесь все довольно просто. У него всегда водились денежки, которых с лихвой хватало не только на оплату причиненного ущерба, как самому кабачку, так и пострадавшим от его кулаков, но и на бесплатную выпивку для всех, которую он выставлял после каждого финального аккорда своего "выступления". Исключения даже не составляли те редкие случаи, когда наш герой, в результате очередной потасовки, и сам получал хорошую взбучку от такого же, какого-нибудь, рубахи-парня, и отправлялся после этого в больницу. Тогда он, лежа на носилках, швырял в толпу пачку денег, и слабым голосом, прижимая руку к поломанным ребрам, извинялся, что не сможет сегодня составить компанию присутствующим, и чтобы гуляли без него, не забыв выпить за его здоровье. Да, это действительно были редкие случаи. В кулачных боях Забияке, практически, не было равных.
   Мойра влюбилась в него, как и обычно у нее это происходило, чуть ли не с первого взгляда. А точнее, с третьего. Первый взгляд, тогда еще равнодушный, разумеется, она бросила на него, когда Забияка, в своей привычной манере, без каких-либо подручных средств, орудуя лишь руками и ногами, культурно выпроваживал двоих верзил, умудрившихся обыграть его в карты. И дело было совсем не в проигрыше, для него это значило не больше, чем оплатить проезд в метро. Просто Забияка терпеть не мог проигрывать в карты; как, впрочем, терпеть не мог проигрывать вообще, во что бы то ни было. А второй взгляд, уже более заинтересованный, девушка обратила на этого симпатичного патлатого гомо сапиенса, когда он демонстративно бросил на барную стойку парочку крупных купюр и громогласно озвучил свое желание: "Гуляют все!" А уж тогда, когда Мойра хорошенько поддала, Забияка, в ее глазах, воплотился в того самого рыцаря на белом коне, о котором с детства мечтает каждая порядочная девушка. Вместо белого коня Забияка, в тот вечер, оседлал какого-то пьяного увальня и минут пятнадцать скакал на нем по всему кабачку, однако это нисколько не испортило, в глазах Мойры, общего впечатления о нем. Она уже приняла решение, и спустя несколько мгновений, подкрепившись дополнительным стаканчиком спиртного, нырнула в объятия своего избранника. Тот даже сообразить ничего не успел, как оказался с ней в одной постели. В таком вот романтическом аспекте и зародился их бурный роман.
   В скором времени, оставив ребенка на попечении у троюродной тетки, Мойра, вместе со своим бой-френдом, укатила в неизвестном направлении.
  
   Фрэнк Молдридж рос обычным нормальным мальчишкой; в меру неусидчивый, в меру неуправляемый, и в меру любознательный. Впрочем, на счет последнего можно было внести маленькую поправку: слишком любознательный. А если совсем откровенно, то и остальные нюансы, то бишь те же неусидчивость и неуправляемость, так же носили повышенную активность. Одним словом, ребенок как ребенок, учитывая, что его воспитанием, кроме как отдаленной родственнице, троюродной тетке матери, заниматься
   было некому.
   Норма Либерти с достоинством несла этот крест. Будучи одинокой, давно уже не молодой женщиной, она окружила Фрэнка той безграничной заботливостью, на которую только была способна. Она просто души не чаяла в своем подопечном, и это вносило в ее существование тот самый глубокий смысл, без которого, в принципе, прожить можно, но разве повернется язык назвать это жизнью! Полноценной жизнью, разумеется.
   Пикантность ситуации состояла еще в том, что помимо всего прочего, юное дарование имело тягу к практическим экспериментам над теми, кому симпатизировало. И симпатия эта выражалась в довольно таки своеобразной форме, иногда граничащей чуть ли не с боевыми действиями. Сии невинные шалости вряд ли претендовали на откровенные террористические акты, однако и на дружеские жесты мало походили. К примеру, где-то в двенадцать лет Фрэнк влюбился в мисс Эттон, преподавательницу естествознания. Но проблема заключалась в том, что Амалия никак не замечала своего поклонника. Он значил для нее не больше, чем любой другой ученик, и это было тем более тягостно, так как чувства мальчишки крепли с каждым днем. Любое чувство должно пройти определенную стадию созревания; дойти до высшей точки, после чего, либо остаться на вершине, как символ настоящего и вечного, либо тут же, сорвавшись, падать вниз, и затем сетовать на плохое качество изделия, имеющее, как и каждое обыкновенное изделие, свой срок годности.
   Чувство, которое Фрэнк питал к двадцатипятилетней даме своего сердца долгое время, почти две недели, определялось лишь бессонными ночами и душевными муками, всякий раз, когда мисс Эттон в очередной раз игнорировала откровенный взгляд мальчишки. К тому же добавилась дополнительная угроза со стороны... Вот уже несколько дней Амалию, прямо у входа в школу, встречал какой-то тип с цветами, демонстративно целуя ее в щечку и что-то шепча ей на ухо. Без сомнения он приглашал ее на свидание, а это уже было сверхнаглостью!
   Решив, наконец-то, покончить с неопределенностью и заставить преподавательницу естествознания обратить на себя внимание не только как на ученика, Фрэнк задумал преподнести Амалии подарок, сделать ей незабываемый сюрприз.
   Мисс Эттон вошла в класс с букетом свежих роз, вся сияющая, как никогда раньше, определила букет в вазу с водой, и начала урок. Буквально десять минут назад тот тип, с которым она встречалась, уже успел сделать ей предложение, и теперь молодая женщина вела себя несколько рассеянно. Она не сразу заметила на своем рабочем столе маленькую симпатичную коробочку, обвязанную алой лентой. После короткого легкого удивления красивые наманикюренные пальчики развязали ленту и раскрыли коробочку.
   Трехсекундной задержки перед взрывом оказалось вполне достаточно, чтобы Амалия успела прочитать на обратной стороне крышки: "Салют в Вашу честь от Фрэнка Молдриджа".
   К концу месяца Амалия Эттон намеревалась официально оформить отношения с Гарри Чиличем, тем самым типом с цветами. Однако, в связи с последним событием, свадьбу пришлось перенести на неопределенное время.
   Когда в ее руках коробочка взорвалась разноцветным облаком пыльного вещества, Амалия не успела даже испугаться. Только мгновение спустя телом молодой женщины овладело полное оцепенение. Она стояла, как памятник, не в состоянии ни шевельнуться, ни издать какой-нибудь членораздельный звук, лишь только учащенное дыхание, перемешанное с похрипыванием и посвистыванием, вылетало из ее горла. Стояла, ни жива, ни мертва; не похожа ни на себя, ни на кого бы то ни было другого; не похожа вообще на человеческое существо. Перед учениками находилось нечто гуманоидообразное. Зеленые пышные волосы невероятно гармонично смотрелись на фоне желто-фиолетового лица, а некогда такое миленькое, голубенькое, а нынче серо-буро-малиновое платье дополняло эту яркую фантастическую композицию душераздирающими впечатлениями, на которую без слез просто невозможно было смотреть.
   Каким образом юному химику удалось достичь столь феноменального результата, не мог, пожалуй, ответить и он сам. Дело в том, что Фрэнк ожидал совсем другого эффекта. Учительница вообще не должна была пострадать. И произошедший казус явился полной неожиданностью для всех, включая и самого изобретателя. Планировалось, что пострадают всего лишь потолок и стены, приобретя красочный орнамент вместо унылых однообразных тонов, но... двенадцатилетнее дарование слегка перестаралось. Так уж получилось!..
   После того как гениальные способности пятиклассника по достоинству оценил педагогический совет, оставив, все-таки, виновника сего торжества в школе, однако, выразив ему строгое порицание и лишив некоторых привилегий, коими он пользовался, как несчастное дитя, брошенное родителями, кое-кто из ученых поинтересовался у изобретателя химическим составом его взрывного устройства. Да вот только вразумительного ответа не последовало. Мальчишка оказался не в состоянии воспроизвести в теории процесс изготовления смеси. Не смог он это сделать и практически. В итоге он признался, что сам не понял, как у него получилось то, что получилось. Он тайком проник в школьную лабораторию, добрался до каких-то реактивов, смешал их все, и засыпал в коробочку. В научных журналах Фрэнк вычитал, что некоторые химические вещества, при взаимодействии друг с другом, взрываются исключительно в том случае, когда получают дозу дневного света. На этом и строился основной расчет. Будучи уверен, что в лаборатории, в любом случае, имеются необходимые для его замысла компоненты, Фрэнк сгреб в одну кучу все, что попалось под руку, надеясь, что нужные реактивы попали в это число. И ему, если можно так выразиться, повезло. Повезло и всему классу, ставшему свидетелем такого грандиозного зрелища. Повезло, так же, всей школе, потому как сей случай, с яркими дополнениями и соответствующими комментариями появился в печати, и на следующий день школа стала самой знаменитой не только в городе, но и далеко за его пределами. Не повезло лишь Амалии Эттон. Только через два месяца ее лицо полностью восстановило прежний цвет. Что же касается волос, то их пришлось состричь наголо. Ну и не лишним будет добавить, что химический состав краски так и остался неизвестным, невзирая на все попытки специалистов.
   Что же относительно высоких чувств ученика к учительнице, то они благополучно исчезли сразу же, как только появилась Федора Литман, заменившая временно отсутствующую, по причине только что описанных событий, Амалию Эттон. Впрочем, в фаворитках новенькая долго не задержалась. Достаточно было Фрэнку как-то вечером проследить за предметом своих воздыханий, чтобы этот предмет, как поэтический образ прекрасного существа под названием "женщина", перестал для него существовать.
   В общем-то, ничего сверхъестественного не произошло. Просто оказалось, что Федора свое свободное время предпочитает проводить не с мужчиной, как по своей детской наивности предполагал Фрэнк, а с особами противоположного пола, в анатомическом плане полностью подобными себе, то бишь с женщинами. И то, что он увидел в окне, не до конца задернутому шторой, надолго запечатлелось в его памяти. Взрослые дамочки вытворяли такое, что мальчишка не в силах был оторваться ни на секунду от этого представления. И пусть Федора Литман, с данного момента, перестала обладать его сердцем, зато жизнь приоткрыла ему кое-что свеженькое и довольно таки захватывающее, что в двенадцатилетнем возрасте воспринимается с особым интересом. А на следующий день, увидев учительницу по естествознанию в строго-этическом виде и с морально-высоким выражением абсолютной безгрешности в огромных карих глазах, Фрэнка вдруг осенила идея: "А не попробовать ли вариант с шантажом?" Но эти иллюзии рассыпались раньше, чем в голове у юного стратега начал вырисовываться конкретный план. Нетрадиционная сексуальная ориентация Федоры Литман очень скоро перестала быть секретом для кого бы то ни было. Она с самого начала никоим образом не стремилась скрывать свои сексуальные приоритеты. Федора была сторонницей полной свободы выбора и совершенно открытых взглядов. Не имела абсолютно никаких комплексов, и могла, при желании, с успехом преподавать уроки сексуального мастерства
   однополой женской любви в старших классах. А возможно, и не только в старших; но это уже лирика.
   Еще можно вспомнить нашумевший на всю округу случай с похищением Тони Фаррела, одноклассника Фрэнка. Отпрыск очень влиятельных родителей, Тони имел и соответствующее воспитание. Точнее сказать, обладал ярко выраженной невоспитанностью и являлся тем представителем взрослеющих моральных уродов, которым позволительно буквально все, учитывая высокое общественное положение папы с мамой, и исходя из этого, имеющих абсолютную безнаказанность.
   Тони Фаррел был на редкость избалованным, в результате чего впитал в себя зерна основных пороков человеческой сущности, и эти зерна успешно прорастали в его развивающемся сознании. Он мог избить кого-нибудь послабее себя, отобрав у жертвы домашний завтрак. Мог незаметно залезть соседу в карман и выгрести всю мелочь; и если даже и попадался за этим неблаговидным занятием, то без зазрения совести просто ухмылялся, равнодушно пожимая плечами, мол: "Извините, что прокололся, в следующий раз постараюсь быть более аккуратным"; и ему все сходило с рук. Сошло ему с рук и ограбление школьной кассы. Он даже не слишком-то и отпирался, когда полицейский слегка прижал его, прекрасно зная, что за это ему ничего не будет. И действительно, буквально через пять минут представитель закона получил приказ свыше немедленно отпустить ребенка и, мало того, принести ему свои извинения. Полицейский, хоть и был человеком принципиальным и ненавидел подобное отношение к закону, тем не менее, вынужден был подчиниться, и отпустил малолетнего преступника на все четыре стороны. Вот только по поводу извинения, тут он перебороть себя не смог. Ограничился тем, что сдержался, когда его нога так и просилась дать хорошего пинка этому маленькому засранцу, и лишь молчаливым взглядом провел последнего за территорию полицейского участка.
   Кстати, украденных школьных денег Тони так и не вернул; и никто, по этому поводу, не рискнул даже заикнуться.
   В классе Тони Фаррел достал абсолютно всех, включая и преподавателей. Его наглые выходки на уроках пресекались всего лишь скромными замечаниями со стороны учителя, и только. Понятно, что эти замечания, как правило, полностью игнорировались, и оставалось лишь мириться с таким положением вещей, или переходить в другую школу. Несколько преподавателей так и сделали, не выдержав, в конце концов, подобного невежества. И невежества, в первую очередь, со стороны, как раз, тех самых, влиятельных родителей, которые палец о палец не ударили, чтобы повлиять положительным образом на своего неуправляемого сына. Впрочем, чего можно ожидать от взрослых, которые, очевидно, обладают теми же чертами характера, иначе, откуда ребенку переходит весь этот суррогат людской никчемности?
   Как-то, в стремлении утвердиться в статусе лидера, Фаррел принялся создавать свою команду единомышленников. Однако понятие "единомышленник" тут звучит несколько абстрактно. Просто он захотел подчинить своей воле сначала класс, а затем и всю школу. Его проснувшиеся наполеоновские амбиции буквально раздирали мальчишку изнутри. Он жаждал возвыситься над всеми этими мелкими букашками, именующими себя людьми, а на самом деле, являясь лишь жалкими людишками.
   Как и предполагалось, особых проблем с одноклассниками у новоявленного лидера не возникло. За короткий срок, где убеждениями, а где и явными угрозами, он создал что-то вроде партии, в которой имел неограниченную власть над всеми членами организации. Только один человек в классе не поддался на эту авантюру. И как не трудно догадаться, этим человеком был Фрэнк. Понятное дело, что Фаррел, начиная воплощать свою идею в жизнь, постарался всеми доступными ему методами затащить Молдриджа под свое влияние, однако напоролся на такое откровенное презрение и чувство преобладающего скрытого превосходства над собой, как в моральном, так и в физическом отношении, что решил, пока что, не рисковать, а дождаться более благоприятного момента. Дождаться, когда сможет без особых проблем сломать этого гордеца. А до того времени он затаил
   серьезную обиду на Фрэнка. И как знать, как развивались бы события дальше, не поспорь Фрэнк с один из своих друзей, что без особых проблем избавит школу от Фаррела. И сделает это в течение какой-нибудь недели. Ударили по рукам, выпили по бутылке лимонада, и с этого момента мысли Молдриджа начали лихорадочно работать, перебирая всевозможные варианты в достижении выполнения взятого на себя обязательства.
   Проведя бессонную ночь и пораскинув мозгами, Фрэнк к утру нашел решение, которое, без сомнения, с его точки зрения, заставит Тони покинуть эти места в таком спешном порядке, что только пятки засверкают.
   Подготовка к операции заняла один день; а точнее, одни сутки. К следующему восходу солнца все было готово.
   Тони завтракал на террасе. Времени до занятий было еще предостаточно, и он намеревался успеть еще сбегать на речку и искупаться. Домашний бассейн ему порядком уже надоел; захотелось чего-нибудь натурального, природного. Иногда у него появлялись подобные желания.
   По большому счету школьные занятия, как таковые, его мало интересовали. Сегодня он намеревался провести масштабное партийное собрание. Пора уже было ставить организацию на рельсы; до сих пор она находилась в стадии формирования. Единственный оставшийся пробел, в лице Фрэнка Молдриджа, Фаррел намеревался ликвидировать в самое ближайшее время. Как именно он это сделает, Тони еще не определился, но зато знал наверняка, что не пройдет и несколько дней, как ненавистный ему объект будет ползать у его ног, жалкий и ничтожный.
   Вдруг на террасу что-то залетело и угодило прямо в чайник, издав глухой звук. Этим "что-то" оказался клочок бумаги с завернутым в него камушком. Фаррел развернул послание и с удивлением прочел:
   "Через полчаса на старой заброшенной мельнице. Есть интересное предложение по поводу кое-кого. Не пожалеешь".
   Тони почесал в затылке, и еще раз пробежался по неровным прыгающим буквам. Он был явно заинтригован. Кто бы ни был автором записки, наверняка это кто-нибудь из его преданных фанатов. Он не сомневался, что обладает уже достаточным влиянием, и что армия его преданных рабов растет с каждым днем. Поэтому вопрос идти или не идти на встречу даже не рассматривался. Фаррел буквально сорвался с места, уронив на пол фарфоровую чашку, и уже через секунду был на улице. Домработница, услышав привычный звук разбивающейся посуды, схватила веник, совок, и поспешила на террасу, по дороге столкнувшись с юным отпрыском семейства Фаррелов, который чуть не сбил ее с ног.
   Старая заброшенная мельница давно уже находилась в состоянии забытой, никому не нужной рухляди. Окружающая территория пока что еще не стояла в плане застройки, а потому деревянное покосившееся сооружение, прогнившее и поскрипывающее при каждом порыве ветра, возвышалось на окраине городка, как символ минувших исчезающих иллюзий.
   Тони осторожно открыл занавешенную паутиной дверь, висящую на одной петле, и вошел внутрь. Каким бы храбрым он себя не считал, но в данный момент он ощутил, как холодный пронизывающий страх овладевает всем его телом. Вдобавок к этому, из одного угла в другой шмыгнула огромная крыса. Фаррел издал испуганный возглас и отступил назад. Он готов был уже бежать отсюда, куда глаза глядят, но в следующую секунду страх куда-то моментально испарился, а вместе с ним и сознание так неожиданно почему-то его покинуло. Юноша упал на грязные запыленные доски, продолжающие еще кое-как служить чем-то вроде пола.
   Фрэнк не особенно выбирал метод отключение сознания затянутой в ловушку жертвы. Он сразу остановился на первом же попавшемся варианте. Он огрел Фаррела по голове резиновой дубинкой, и таким образом избавил последнего от страха как минимум на десять минут. Этого времени вполне хватило, чтобы устроить тело в кресле, заранее приготовленное для данного мероприятия, упаковать его, чтобы не было ни малейшей
   возможности высвободиться, закрыть рот скотчем, и лишний раз убедиться, что в округе не наблюдается случайных посторонних глаз.
   Тони пришел в себя, восстановил в памяти последние эпизоды жизни, оценил свое безвыходное положение, и затравленно оглянулся, насколько позволяло связанное тело. Он панически задергался, мыча что-то непонятное. Безрезультатные попытки ввели его в полное отчаяние. Он поник, его всего трясло, как в лихорадке. На мокром от слез лице застыл животный страх. Спустя некоторое время, когда паника немного утомилась и попробовала сделать небольшой тайм-аут, Тони прислушался, в надежде уловить какой-нибудь шум, доказывающий, что он здесь не один. Но тут же он поймал себя на мысли, что не уверен, хочет ли он обнаружить чье-либо присутствие. Ведь если рассудить логически, то присутствовать может только его похититель, а стало быть, ничего хорошего от этого ждать не приходилось.
   Не уловив никаких чужих звуков, Фаррел чуть-чуть успокоился и попробовал оценить ситуацию с точки зрения непревзойденного стратега, коим он себя считал, и не менее непревзойденной мужественной личности, о чем он постоянно убеждал всех, включая и себя самого. И если по поводу мужества вопрос оставался открытым, а точнее, в создавшемся положении абсолютно неуместным, потому как храбрость - вещь относительная, и далеко не всегда находится под рукой, когда того требуют обстоятельства, то вот проанализировать факт своего пленения Тони сейчас вполне было под силу, покуда истерика еще не проснулась, и покуда он в состоянии был хоть как-то рационально мыслить.
   "Что же, все-таки, от меня хотят?.. Может, дело касается банального выкупа?.. Скорее всего, так оно и есть. А значит и волноваться особенно не о чем... Ну, потребуют какой-то миллион. Подумаешь, проблема! Через несколько часов меня отпустят. Похитители наверняка уже сообщили родителям свои требования... Возможно в данный момент как раз и идут переговоры... И проходят они, без сомнения, успешно... Интересно, а полиция задействована?.. Наверняка бандиты предупредили, чтобы ни в коем случае ей не сообщать... Однако, если отец еще сможет удержаться от этого шага, то вот мама мгновенно подымет такую сирену, что ни о какой конфиденциальности и речи быть не может. Тут же все соседи окажутся в курсе, а вместе с ними, естественно, и правоохранительные органы... А что, если из-за этого меня убьют?! Что, если похитителям совсем не нужна огласка, и они поспешат поскорее избавиться от меня, чтобы замести следы?! Ну, не получат они выкуп! Зато останутся на свободе. А миллион можно будет содрать потом с других богатых родственничков! А меня самого закопают в землю, где-нибудь в лесу, и... Мамочка! Не хочу!.. Нет!.."
   Предположение такого трагического конца привело Фаррела в неописуемый ужас. Он отчаянно задергался, в очередной раз пытаясь высвободиться, и в очередной раз его сознание вынуждено было признать, что это бесполезно; только усилилось ощущение боли в тех местах, где веревка надежно стягивала конечности.
   Вдруг где-то совсем рядом, буквально за ближайшей перегородкой, Тони уловил тихие мягкие шаги. Они то приближались, то удалялись, то совсем замирали. Было похоже, что кто-то в соседнем помещении ходит из угла в угол, время от времени останавливаясь, и тогда Фаррел мог поклясться, что слышит спокойное ровное дыхание.
   В этот момент мимо пролетала одна заблудившаяся мыслишка, и ее сквозняком случайно занесло в голову Тони.
   "А что, если это не похититель, а совершенно посторонний человек?! Мало ли какой бродяга здесь может ошиваться! Тогда я спасен! Надо только, чтобы он обнаружил меня и развязал".
   Пленник, что есть сил, замычал, вены на его шее вздулись, глаза выкатились, а лицо приобрело пурпурно-вишневый цвет.
   За перегородкой воцарилась тишина, и это внесло в сознание Тони надежду, что его услышали. Он повторил мычание с еще большим усилием, хотя казалось, куда уж больше. Полностью обессилев, пленник, с замирающим сердцем, ждал появление
   спасителя.
   Разочарование, а вместе с ним и крах каких бы то ни было иллюзий на счет освобождения, нахлынули на бедолагу с первых же слов, долетевших до него из-за перегородки. Голоса было два, и оба на редкость препротивные.
   -Что-то наш приятель нервничает, ты не находишь, Скалозуб? Может, стоит оглушить его? Не люблю я, когда клиент, чувствуя приближение своего конца, начинает отчаянно трепыхаться. Очевидно, сказывается моя сентиментальность. Становится как-то даже жалко этот кусок мяса. Хочется приласкать его, перед тем, как отправить в рзделачную. Появляется желание, положить на его могилку букетик полевых цветочков, если, конечно, после нашего последнего "заказчика" вообще останется что хоронить. У меня сложилось такое впечатление, что мистер "Х" предпочитает безотходное производство. Да, не повезло мальчишке! Скорей всего, кроме обмоченных трусов, и закапывать будет нечего. Ну да ладно! Я и над этими символическими останками выдам яркую прощальную речь. Уж больно по душе мне пришлась эта невинная физиономия, пребывающая в бессознательном состоянии, которая как бы, так и просила: люди добрые, берите на здоровье все, что хотите, все мои органы, и все остальное, что пожелаете необходимым, но только хотя бы трусы закопайте; стыдно как-то на том свете появляться совсем уж без нижнего белья.
   Раздался громкий дребезжащий хохот, тут же перешедший в кашель.
   -Я всегда подозревал, Верзила, что с тобой не все в порядке. Ты еще начни упрашивать, чтобы ему, перед изъятием органов, еще наркоз сделали!
   -Да я бы попросил, конечно, но ведь в таком случае сумма гонорара значительно уменьшится. Органы, извлеченные под наркозом, существенно теряют свои функции, а значит, их новое назначение может быть проблематичным. И каким бы сентиментальным я не был, а терять значительную часть дохода, из-за каких-то чувственных глупостей, не намерен. Ничего, помучается часик-другой, зато потом чертям в Преисподней будет что рассказать. Авось, глядишь, разжалобятся, пустят слезу, и предложат нашему парню новенький элитный котел.
   -Сентиментальные черти, это оригинально!
   -Почему бы и нет! Я, к примеру, не отказался бы, чтобы перед тем, как бросить в кипящую смолу, меня сначала какая-нибудь лохматая симпатичная самка с рожками приласкала, спела колыбельную, а уж потом можно и на вечные муки отправляться; все ж легче как-то.
   -А ты, Скалозуб, оказывается, романтик! Не ожидал. Однако пора заканчивать лирику и переходить к делу. Когда прибудет транспорт?
   -Минут через десять.
   -Хорошо. Надо бы упаковать его. Но только не так, как в прошлый раз. Приехали, а он уже труп. Кстати, ты, случаем, не специально это сделал? Может тебе стало жалко, и ты умертвил клиента?
   -Перестань! Во-первых, тот клиент абсолютно не внушал мне никаких симпатий. Урод, каких поискать. Ты же помнишь, как я сам расстроился, обнаружив бездыханное тело. А во-вторых, подопечный просто оказался слаб сердцем. Не выдержало оно такого эмоционального напряжения.
   -Конечно не выдержало! Ты же хотел вырезать у него кусок печени для своей собаки, порадовать животное, поздравить с "днем рождения". Уже нож начал натачивать. А клиент лежит, упакованный, не в состоянии ни крикнуть, ни пошевелиться, и наблюдает, как добрый дядя собирается порадовать своего щенка свежайшим деликатесом из его трепещущего тела. И если бы я вовремя не заметил, то...
   -То мой Люцифер сказал бы тебе спасибо, за самый замечательный ужин, который он когда-либо пробовал. К тому же, ты не можешь со стопроцентной уверенностью утверждать, что тот преждевременный летальный исход произошел исключительно по моей вине. Возможно, клиент отдал Богу душу именно в тот момент, когда ты, во всеуслышание заметив, что уже подъезжаем, обратился непосредственно к жертве
   трансплантации и любезно попросил, по возможности не отправляться раньше времени в мир иной, а набраться мужества и, будучи в сознании, самолично наблюдать за ходом предстоящей операции; и что, мол, как бедняге повезло; ведь далеко не каждому выпадает такая уникальная возможность испытать на себе силу собственной выносливости в отношении нестерпимой нечеловеческой боли.
   -А что, разве я не прав?
   -Ну, это, как посмотреть! Надеюсь, ты не будешь вести подобные речи с нашим сегодняшним клиентом.
   -Постараюсь.
   -Можешь, разве что, подбодрить его добрым словом. Успокоить. Пусть до последнего момента не будет знать, что ему уготовано. Кстати, он, ненароком, не слышит нас сейчас?
   -Да вроде мы тихо говорим. Думаю, не слышит.
   -И все-таки, давай-ка выйдем наружу. Там уж и транспорт дождемся.
   -Согласен.
   Звук скрипнувшей двери долетел до Тони в тот момент, когда он был уже, как говориться, ни жив, ни мертв. За перегородкой стало тихо, и пленник понял, что похитителей рядом нет. Сил что-либо предпринять у него больше уже не находилось. Он был полностью парализован страхом и сознанием полной безвыходности. Его потухший затуманенный взгляд уставился в одну точку. Последнее лихорадочное движение тела было, скорей всего, следствием моральной агонии. И тут Фаррел почувствовал, как его ладонь что-то укололо. Руки были связаны сзади, и поэтому невозможно было сразу определить, что это. Его пальцы ощупали кусок острого предмета. Через несколько секунд Тони почти не сомневался, что держит осколок стекла. В его сознании зародилась надежда.
   Окровавленные пальцы, крепко сжимая спасительное стеклышко, в который раз онемели, и пришлось вновь на мгновение остановиться, чтобы восстановить чувствительные функции. Веревка перерезалась медленно, но она перерезалась. И вскоре Тони уже ясно осознал, что сможет освободиться. Вопрос оставался лишь в том, успеет ли он до появления похитителей. Он никогда не посещал церковь, никогда не молился, он вообще не верил ни в Бога, ни в черта; деньги и власть - вот что для него представлялось высшими ценностями; но сейчас он мысленно обращался к Всевышнему, первый раз в своей жизни, и можно было не сомневаться, что в данный момент это было искренне. И если бы не заклеенный скотчем рот, его губы наверняка бы шептали что-нибудь из Святого Писания. И это не смотря на то, что до этого он не знал ни одной строчки из сего произведения. Но чего, только, не случается в этой жизни! Особенно когда эта жизнь висит на волоске.
   Глубокий вдох свободы, вместе с обильной порцией кислорода, полностью вернули Фаррела в этот мир, с которым он, практически, успел уже попрощаться. Ощущение легкой боли от сорванного с губ скотча Тони встретил оптимистической улыбкой. Полностью освободиться от стягивающих пут было делом одной минуты. Теперь осталось лишь придумать, как выбраться незаметно для похитителей, которые снаружи контролировали единственный выход. Решение пришло мгновенно. Он бросился к противоположной от входа стене старой мельницы и принялся выискивать хоть какую-то лазейку, через которую он смог бы бесшумно, а значит незаметно, отсюда выбраться. По большому счету, достаточно было нескольких хороших ударов ногой, чтобы, если не вся стена, то хотя бы одна доска наверняка не выдержала бы. Но тогда это привлечет внимание похитителей, а в таком случае придется рассчитывать только на быстроту собственных ног. А учитывая пережитый стресс и продолжающуюся до сих пор дрожь в коленках, шансы на победу в этом забеге у Тони были не особенно велики. Этот вариант он оставил на тот случай, когда иного выхода уже не будет. С такими мыслями он провозился минут пять, пока, к своей неописуемой радости, не обнаружил то, что искал. Одна из досок держалась буквально на одном ржавом гвозде, и стоило, всего-навсего,
   чуть-чуть надавить, и путь свободен.
   Доска, не издав лишнего шума, упала в мягкую траву. Тони осторожно высунулся и огляделся. Окружающий ландшафт, насколько позволял обзор, был совершенно безлюден. Юноша, затаив дыхание, выбрался наружу. Первую сотню шагов он удалялся от мельницы как заправский шпион, короткими перебежками, полусогнувшись, от одних низкорослых зарослей к другим, пока нервы его не выдержали и он не пустился наутек со всех ног, не оглядываясь, и обгоняя не только ветер, но и собственные мысли.
   Фрэнк из укрытия наблюдал, как этот перепуганный до смерти заяц улепетывает со скоростью олимпийского рекорда, и довольно ухмылялся. План сработал на все сто. Даже как-то странно было! Все прошло исключительно по сценарию. И осколок стекла, и замаскированная лазейка, и диалог за перегородкой... каждый из этих участников трагикомедии сыграл свою роль на отлично.
   В горле опять запершило, и Молдридж вновь хорошенько прокашлялся. Все-таки говорить двумя разными голосами, не похожими друг на друга, вдобавок к этому совершенно не похожими и на собственный природный голосовой тембр, оказалось не таким простым делом, как представлялось, учитывая отсутствие должного практического навыка и невозможность допущения ошибки, могущей зародить определенное подозрение, приведшее, в итоге, к определенным проблемам. Однако премьера прошла успешно, и оставалось лишь дождаться, как все это скажется на дальнейших событиях.
   Дальнейшие же события не заставили себя ждать. Впрочем, события вообще не заставляют ждать; они несутся без остановки, согласно заложенному природному порядку, меняя лишь то или иное содержание, как быстрая горная река меняет по дороге свое направление.
   Фаррел-младший ничего не сообщил Фаррелу-старшему о своем последнем приключении. Мальчишка был настолько напуган, что начал бояться собственной тени. Он думал, что стоит ему только заикнуться о случившемся, как его тут же снова похитят. Но на этот раз уже не ради органов, а как свидетеля, которого необходимо ликвидировать.
   Он просто сказал отцу, что желает продолжить учение за границей, дабы лучше освоить языки, которые наверняка пригодятся в дальнейшем. На самом же деле ему хотелось как можно скорее убраться из этих мест куда подальше. И это свое желание (в смысле изучение иностранных языков непосредственно в среде их обитания) Фаррел-младший преподнес родителю в такой конкретной, чуть ли не ультимативной, форме, что уже на следующий день вся школы только о том и говорила, что о переходе Тони Фаррела в другое место обучения. И этот день по праву можно было бы назвать праздничным. Никто не знал истинной причины этого, однако сие совсем не помешало наплодить массу версий, и каждая из них была самая правдивая.
   Лишь спустя много лет, будучи уже взрослым и респектабельным членом общества, Тони начал мысленно возвращаться к тому кошмарному дню. Правда, воспоминания тех событий возвратились к нему в несколько иной интерпретации; и в этой интерпретации можно вполне было озвучивать эту историю для других. Что с успехом потом Тони и делал. Частенько, за кружкой пива, а то и чего покрепче, Тони, в кругу собутыльников, рассказывал, как героически он вел себя в роли похищенного, и как, обезвредив похитителей, а их насчитывалось, по меньшей мере, пятеро, он чуть было не передал их в руки правосудия; и если бы не кое-какие нюансы, помешавшие в том, то...
   Много еще чего было в школьной жизни Фрэнка, о чем можно было бы с интересом поведать, и что можно было бы с не меньшим интересом послушать. Но об этом как-нибудь потом, отдельным повествованием.
   До своего совершеннолетия кем только Фрэнк Молдридж не мечтал стать! До шести лет никем кроме как Микки Маусом он не желал быть. Затем его воображением завладел бездомный бродяга Филимон. Он появлялся в этих местах каждые полгода и останавливался где-то на неделю, живя на берегу реки в сооруженном на скорую руку шалаше. Филимон был добрый веселый малый. Соответствующая одежда, соответствующий образ жизни, а так же густая окладистая борода не давали сколько-
   нибудь точного определения относительно его возраста. Разве только очень приблизительно; где-то от двадцати пяти до сорока пяти. Филимон умел интересно рассказывать разные удивительные истории, и еще долго после услышанного Фрэнк находился под глубоким впечатлением.
   Дети невероятно остро чувствуют фальшь взрослых, от которой они ограждаются своей защитной непробиваемой стеной, и в свою очередь тянутся к тем, в ком распознают искренность, порядочность, и безмерный поток жизненной энергии, раздариваемой всем окружающим без исключения.
   Счастливые глаза Филимона буквально пленили Фрэнка, и вплоть до двенадцати лет мальчишка пребывал в твердой уверенности, что только бездомная бродячая жизнь - его непосредственное будущее.
   Но время шло, и вот уже новый кумир вырос на горизонте Фрэнка. Им стал великолепный Энтони Бакстер, виртуозный потрошитель сейфов и банков, которого доблестная полиция не в состоянии была поймать на протяжении долгого времени. И вот когда ей, то бишь полиции, улыбнулась удача и преступник, наконец-то, попал за решетку, это ни в коей мере не сказалось на его славе. Энтони Бакстер по-прежнему был героем в глазах романтических мальчишек, и даже попадались девчонки. Не был исключением, разумеется, и Фрэнк. Почти до шестнадцати лет он мечтал быть грабителем. Он самостоятельно смастерил набор отмычек, и до того напрактиковался на дверных замках в одном из пустующих домов, предназначенного для сноса, что вполне мог уже, как говорится, выходить на дело. Но этого, к счастью, не случилось; не успел Фрэнк реализоваться, как криминальный субъект; жизненные приоритеты вновь сменили концепцию бытия в ранимой душе юноши. Теперь ему приспичило помогать людям. Помогать всем без исключения, по мере своих возможностей и сил. Помогать бескорыстно, от чистого сердца. Однако тут он наткнулся на конкретную проблему. Оказалось, что бескорыстная помощь зарождает определенные подозрения. "Уж не кроется ли здесь какая-нибудь афера?" - вполне резонно задавало себе вопрос общественное мнение. И больше всего подозрительностью подвергались как раз те, кому и предлагалась помощь. Те же, кому помощь, вроде как бы и не требовалась, и кто имел удовольствие наблюдать сие со стороны, скрежетали зубами и ломали себе голову в бессильных попытках разгадать хитрый план Фрэнка Молдриджа. Дошло даже до того, что у него перестали одалживать деньги, что, хоть и не часто, тем не менее, иногда имело место быть. В итоге, воплотился весь этот альтруизм, всего-навсего, в несколько эпизодов. Помог, как-то, одной даме донести сумки с продуктами; и то, чуть было не случился казус. Женщина потому любезно и согласилась на предложенную помощь со стороны юноши, дабы заманить его в свои апартаменты с целью более тесного знакомства. Фрэнк, по молодости лет, не на шутку испугался той стремительной атаки, которую охотница начала сразу же, как только захлопнулась входная дверь, не удосужившись даже произвести типичную разведку боем, учитывая еще совсем нежный возраст жертвы. Кстати, сама дамочка была далеко уже не первой свежести. Возможно поэтому ее терпение и перешло в стадию, если можно так сказать, легкой нетерпимости, грозящей перебраться из легкой формы в более тяжелую, если сопротивление окажется несколько существенней, чем ожидалось. И сопротивление не заставило себя долго ждать. И дело было не только в стремительной атаке, в конце концов, совсем не факт, что Фрэнк, после первых секунд столь крутого наезда на свою нетронутую еще честь, в следующее мгновение не успокоился и не пересмотрел бы свое отношение к этому вопросу, здесь присутствовал еще один дополнительный нюанс: уж очень непривлекательным внешне был объект так называемой страсти. И это сыграло главную роль в данном эпизоде. Дверь предусмотрительно была закрыта хозяйкой на ключ. И в первую очередь это было сделано ради собственной безопасности. Мало ли, вдруг неожиданно заявится муж! Мужчины, как правило, имеют привычку очень не вовремя возвращаться домой. И уже во вторую очередь женщина позаботилась, чтобы отрезать главный путь отступления, которым юноша мог тут же воспользоваться, запаниковав раньше времени. У Фрэнка оставался
   единственный выход - окно, которым он и не замедлил воспользоваться. Летел не долго, полторы-две секунды. Высота оказалась не критической, и максимум, что грозило, это незначительный вывих. Но, к счастью, обошлось и без этого; иначе, как знать, не стукнуло ли бы в голову оскорбленной до глубины души женщине догнать прихрамывающего юного негодника и оставить на его теле десяток-другой глубоких кровавых царапин, не обойдя вниманием, разумеется, и лицо, чтобы надолго запомнилось невоспитанному мальчишке, как следует вести себя с порядочной во всех отношениях дамой, жаждущей на ближайшие полчаса отдать ему свое сердце, и все остальное, что к нему прилагается.
   Фрэнк вполне удачно приземлился и пустился наутек. Вылетевшая вслед за ним из окна настольная лампа разлетелась на мелкие осколки в нескольких метрах от несостоявшегося юного любовника, и добавила последнему еще больше скорости.
   А еще один раз Фрэнк попытался помочь инвалиду в коляске. Тот несся на полных парах на своем транспортном средстве с крутого спуска, и что-то громко кричал, беспорядочно хватаясь скрюченными пальцами за воздух. Для стороннего наблюдателя картина представлялась довольно таки очевидной: коляска потеряла управление; в данном случае отказали тормоза, и теперь бедняга рисковал, либо врезаться в дерево и поделиться с ним собственными мозгами, либо свалиться в кювет, что тоже при определенных обстоятельствах могло привести к печальному исходу. Фрэнк бросился наперерез, и в последний момент успел все же схватить инвалида за шиворот, в результате чего оба кубарем покатились в одну сторону, а коляска отлетела в другую. Не успел спаситель отряхнуться и оценить степень жизнедеятельности спасенного им приятеля, как услышал отборный нелитературный сленг в свой адрес. Оказалось, что владелец инвалидной коляски гнался за подростком, стащившим у него кошелек с мелочью, который он сам, буквально час назад, позаимствовал у одного простофили-прохожего, и имел все шансы догнать беглеца, поскольку тот уже выдохся и значительно сбавил скорость. Фрэнк нагнулся, чтобы поднять распластавшегося на земле калеку, но тут получил такой удар кулаком в ухо, что в следующее мгновение уже выползал из кустов, потряхивая головой и пытаясь восстановить в памяти события последних секунд.
   После этого желание делать ближнему своему добро у Фрэнка несколько поубавилось, если не сказать, что вообще исчезло. Где-то в течение месяца он ходил, как в воду опущенный, разочаровавшись, как в жизни вообще, так и в окружающих его людях в частности. Однако долго так продолжаться, разумеется, не могло, и в одно прекрасное утро Фрэнк проснулся совсем другим, жизнерадостным и оптимистически настроенным. Период депрессии канул в лету. Новая ошеломляющая идея буквально сбросила юношу с кровати. Он наскоро натянул на себя из одежды первое, что попалось под руку, и выбежал на улицу. Через пятнадцать минут он уже топтался в вестибюле юридического университета. Девушка-секретарь окинула любопытным взглядом молодого человека, по достоинству оценивая оригинальность его внешнего вида. Разные кроссовки, плюс разного цвета носки, шорты с расстегнутой молнией, и вдобавок ко всему одетая шиворот-навыворот футболка. Вдоволь налюбовавшись столь экстравагантным зрелищем, девушка любезно поинтересовалась у юноши, чем, собственно, она может быть ему полезна. Фрэнк, смутившись от такого пронзительного женского взгляда, который под стать был настоящему рентгену, пролепетал, что хотел бы стать студентом этого университета. Секретарь, как смогла, подавила в себе приступ крайнего удивления, оставив лишь крохотную искорку любопытства в огромных карих глазах. Она как-то слабо представляла стоящего сейчас перед ней юношу, учитывая его внешний вид, студентом такого престижного во всех отношениях учебного заведения, коего она имела честь сама представлять. Ее бурной фантазии для этого было явно недостаточно. Тем не менее, профессионализм взял верх, и девушка предоставила молодому человеку всю необходимую информацию, добавив от себя лично, что будет рада, в дальнейшем, если он все-таки поступит, время от времени встречаться с ним в плане дружеского общения.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"