Аннотация: Рассказ по мотивам старой татарской легенды. Взгляд на полутысячелетнюю историю покоренной Казани из под воды озера Кабан. Разумеется, ИХ глазами.
Классификация по жанру - очень условная.
Илья Буяновский
СУ АНАСЫ
рассказ
Взошла Луна, и темная вода расступилась над головой. Встряхнув длинными черными волосами, она легко выбралась на берег, в которой раз окинув взглядом город. Город, где она живет уже без малого пятьсот лет, скрываясь от людей в мутной воде озера Кабан, куда еще совсем недавно люди завели привычку кидать всякий мусор, но все так же, как и пятьсот лет назад, над водой поднимаются башни минаретов, и так же разносится и перекликается азан над узкими кривыми улочками. Впрочем, нет. Тогда город был куда меньше и ниже, и здесь, у озер, тянулись его окраины - покосившиеся, утопающие в зелени деревянные избы с торчащими тот тут, то там тослтыми каменными минаретами. Теперь же город окружает озеро со всех сторон, уходя вдаль на многие тысячи локтей - она пыталась дойти до его края, но так и не смогла, а ведь стоит Солнцу застать ее вне озера - и оборвется ее жизнь - жизнь Су Анасы, хранителя и вечно живого духа Старой Казани.
Впрочем, где она, эта Старая Казань? Закованные в железо и вооруженные до зубов ратники Ивана Четвертого за несколько недель сожгли и сравняли с землей огромный, богатый, неприступный и цветущий город. Нет больше ни несокрушимых стен, ни каменных домов с глухими фасадами, ни даже мечетей. Насколько низко должны были пасть эти люди, чтоб разрушать и грабить храмы Аллаха?! Но увы - от той сотни мечетей ни осталось и следа, как и от всего древнего города. А ведь даже монголы - страшные завоеватели, напоившие Великую Степь человеческой кровью, не рушили храмы в гяурских столицах... И самих татар гяуры убивали тысячами, хотя еще много лет они продолжали сопротивляться на пепелище, и еще двести лет им рубили головы только за то, что они появлялись под стенами кремля - чужого, страшного, белого, с их гяурским храмом на месте Соборной мечети, на ступенях которой погиб с оружием в руках последний казанский имам с учениками, незабвенный Кул-Шериф. Говорят, в своей далекой Москве они построили точно такую же, только молятся в ней Христу, а не Аллаху... И лишь она одна спаслась - бросилась в воду, и стала частью этой воды, водяной, бессмертным духом, душой Казани, последней частицей того, что не вытоптали ратники Ивана Четвертого.
А потом двести лет здесь царили неверные. Двести лет они возводили свои поганые сначала деревянные, а потом и каменные храмы на руинах мечетей, строили дома на месте кладбищ, рубили прекрасные леса вокруг города. И только потом какая-то новая царица, пришедшая сюда даже не из Москвы, а из далекого северного города с непроизносимым названием, разрешила татарам построить мечеть. Она ведь даже видела эту царицу - полную важную женщину, одетую в чуждый, неверный наряд, какой не носили и московские кнгяини. Видела и саму мечеть, видела, как ее возводили. И только когда тихий, как будто бы неуверенный в себе азан вновь зазвучал с ее невысокого, торчащего из крыши минарета, она перестала каждый день оплакивать умерших собратьев, павших за родной город. А те двести лет, что прошли после падения последнего минарета, были для нее настоящим адом. И лишь то, что здесь, у берегов Кабана, жили татаре, все эти века грело ее душу - тем более что кроме души от нее ничего не осталось, и ее скелет давно уже разъели соли Каспийского озера.
Но и эти татары - несчастные, голодные, обреченные, лишенные веры! Их жизнь, их существование было самой безысходностью. Из года в год они строили минареты над крышами своих изб, и из года в год гяуры приходили и сжигали эти избы. Они отнимали все, что можно отнять. Они отняли даже Аллаха! И только с приездом этой царицы город очнулся, будто бы в мертвое тело снова вселилась жизнь. И снова над крышами и кронами дубов поднялись минареты, и снова зазвучали зычные голоса мулл, и сами муллы в белых одеяниях то и дело появлялись на берегу озера. И над кремлем вознеслась тонкая красная башня, вонзившая шпиль в небо - и эту башню назвали именем матери, последней казанской царицы, незабываемой Сююмбеки, умершей где-то в чуждых краях, в Москве, столице гяуров.
А дальше стали появляться какие-то другие башни - тонкие, круглые, грязные, с которых постоянно шел черный дым, вокруг которых было тяжело дышать, и по улицам стали ходить грубые смуглые люди в синих лохмотьях - и гяуры, и татары. Они требовали, они чего-то хотели, но, кажется, сами не понимали, чего. Потом как будто бы снова кто-то пытался взять Казань, только теперь ее обстреливали, казалось, тысячи пушек - она пыталась найти их, но так и не смогла.
А потом гяуров сменили безбожники. С одинаковой яростью они рушили и мечети, и православные храмы, с одинаковой жестокостью уводили куда-то и русских, и татар, чтобы потом убить. Они застроили весь город дворцами, огромными, как горы, и уродливыми, как они сами. Они сделали Итиль впятеро шире, заставили Казанку подойти к самым стенам кремля, а Булак превратили в канаву, из которой почему-то били фонтаны, и жить в озере стало невыносимо.
Тогда же на берегу озера появилось кафе, в котором люди сидели и о чем-то говорили - и рядом сидели татарин и гяур, и они говорили на равных, без ненависти и презрения друг к другу - это не укладывалось у нее в голове. Ведь в Казани было сто тысяч пленных гяуров, а гяуры убили сто тысяч татар. Неужели за четыреста лет они забыли об этом? Тогда, как никогда, она вдруг поняла, что и гяуры, и татаре - все они люди, и поняла, что Казань - город людей, и страна, и вся земля - это мир людей. А люди сидели и говорили - о дальних городах, до куда не дойдешь и за год, о горах, степях и пустынях, и народах, их населяющих, о...Да много о чем, и, говорят, под Москвой оказалась не только Казань - Иван Четвертый покорил и Сибирь, и Астрахань, а его потомки - Киев, Крым, Кабарду, Дагестан, Великую Степь и даже сам Самарканд, и всего несколько шагов оставалось до Каракорума - древней столицы монголов! Она слышала, что Московия простирается до Океана где-то далеко на востоке, но где - она понять не могла. А однажды она даже услышала фразу "Шестая часть поверхности планеты!", а ведь планета - это весь мир! И, значит, что, на шестой части мира у людей отнимают Будду, Яхве, Христа и Аллаха? И мысль о том, что сейчас шестая часть мира могла бы быть под Казанью, что сейчас Казань могла быть столицей страны между трех океанов, которую пешком не пройти и за год, повергала ее в священный трепет и безграничную печаль, и порой вызывала желание без жалости убивать гяуров.
Потом люди в кафе стали редки. Она каждую ночь слышала, как стреляют, и каждую неделю находила трупы на улицах родного города. Безбожники сменились убийцами, но им было все равно, кого убивать - русского или татарина.
И только недавно, какие-то десять лет, а кажется, секунду назад, вдруг кончилось время безбожия, и снова зазвучали голоса казанских мечетей, которых год от года становилось все больше, и Казань стала столицей новой небольшой страны - Татарстана. Она знала, что Москва уже не властна над древней землей Тимуридов, что от Москвы ушел не только что Крым - даже Киев, и сама Казань пыталась освободиться, и тот страшный день в далеком пятьсот пятьдесят втором, когда ратники Ивана Четвертого взорвали кремлевскую стену, стал днем великой печали и скорби, и тысячи татар в черной одежде собирались у башни Сююмбеки. Но она не чувствовала ликующей радости. Она почему-то поняла, что теперь и татары, и русские, вместе прошедшие почти пятьсот лет истории, теперь почти один народ, и поняла, что свобода - нет, не свобода, а независимость Казани - еще не ее возрождение. А всего два года назад она узнала, что татары и русские вместе строят новую мечеть Кул-Шериф, и даже видела ее почти достроенной - огромную, чужую, совсем не похожую на ту, что стояла здесь раньше, под стенами которой она родилась.
Она знала, что Москвой правит уже не князь и не царь, но какое это имеет значение? Она слышала фразу "Старой России сто лет как не стало!", а ведь старой Казани нет уже четыре с половиной столетья! И ведь так же когда-нибудь не станет и Москвы, так же какая-нибудь иноземная орда сравняет с землей столицу шестой части мира, и так же где-нибудь в московской реке, озере, холме будет жить вечной жизнью чудом уцелевшая душа города...
Она огляделась опять. Она и не заметила, как по знакомой дороге прошла улочками Старо-Татарской слободы, к Азимовской мечети, до Итиля, а оттуда по проспектам на Казанский Арбат, где ей настоящей приходится прятаться в тени, и где стоит она бронзовая, воспетая Габдуллой Тукаем, и дальше мимо Петропавловского собора, почему-то в последние время кажущегося ей красивейшим храмом в Казани, под стенами кремля, где на все восемь минаретов Кул-Шериф уже поставили синие крыши - а ведь мечеть хотели построить на месте собора, но почему-то ей казалось правильным то, что в кремле теперь стоит и татарский, и гяурский храмы. Вернувшись к озеру, она села на берег, достала тонкий золотой гребень, начала расчесывать волосы, пока не услышала вдалеке шаги и голоса, и откуда-то из-за домов и деревьев показались двое молодых людей с бутылками пива. Она погрозила им кулаком и с тихим всплеском ушла под воду, и почти сразу красное утреннее Солнце взошло над минаретами и колокольнями Старой Казани.