Аннотация: Попасть в студенческий театр, чтобы впервые заблудиться в декорациях, масках и реальности.
Игра в ассоциации
Ольга Буйкова
- Королёва! - меня выдернули из тесного, забитого студентами коридорчика и буквально затолкали в пустую аудиторию. - Привет, ты куда пропала? Игорь про тебя спрашивал, а я не знаю, что отвечать.
Я, наконец, узнала в роскошной блондинке серую мышку Инну Ларионову. Надо же, не виделись всего пару месяцев, а такие превращения! Впрочем, эта девочка уже показала, что умеет быстро учиться. А выглядеть классно - этому тоже учиться надо. Наверняка новый имидж не просто так.
- Когда соизволишь появиться? У нас столько нового, а ты прогуливаешь! - Инка тарахтела, не давая мне вставить слово. Я и не пыталась, я сама не могла сказать, когда появлюсь. Всё время что-то мешает. Сессия, каникулы. Потом наш курс перевели учиться во вторую смену, и вечера теперь заняты.
И ещё я подумала, что совсем недавно меня бы всё это не остановило.
***
...В Театр мы попали, не проучившись и месяца. Куратор, тормознув группу после лекций, завёл в аудиторию странную троицу. Старшим из гостей был Игорь, бородатый парень лет тридцати или около, с запавшими щеками и тёмными сливовыми - нет, маслиновыми! - глазами. Если бы не потёртые джинсы и растянутый ворот свитера, с него хоть сейчас можно было бы писать картину на библейский сюжет. За спиной у Игоря маячила парочка - некрасивая, белобрысая, маленькая и зубастенькая, но улыбчивая и очень обаятельная Маша, и влюблённый, конечно же, в неё парень с русским лицом и нерусским именем Джон.
Нас приглашали играть в студенческом театре. Игорь - режиссёр, обычно актёры и после диплома остаются служить - он именно так и сказал. Но в этом году многие выпускники-неленинградцы уехали работать по распределению, и теперь театру требуется пополнение, а заодно, и свежая кровь.
Театр! Мечта. Я не питала иллюзий по поводу своего актёрского таланта, но мне же хотелось когда-то стать театральным художником! Декоратором или костюмером, гримёром - какая разница? Ну и что, что театр студенческий, Игорь так рассказывал о коллективе, спектаклях и даже о маленьких гастролях по ближайшим пригородам, что я не устояла.
Уже следующим вечером новички-первокурсники знакомилась с труппой.
Кроме Машки с Джоном старый актёрский состав сохранил всего несколько человек. Серьёзная, очень красивая, строгая и спокойная Таня, настоящая тургеневская девушка, местная прима. Близнецы Степан и Толик - находка для комедий с двойниками. Симона с никаким, не запоминающимся с первого раза лицом - оказывается, это огромный плюс для актрисы, рисуй на нём всё, что угодно. Похожий на школьника Костик... И почти со всеми ребятами мы быстро нашли общий язык. Кроме, пожалуй, красавчика Михаила с амплуа героя-любовника, но и он скоро расслабился и перестал следить за тем, какой эффект производит на новеньких своей голливудской внешностью.
Как-то не получалось свободно общаться ещё с одним парнем - с Александром. Не то, чтобы тот сторонился малолеток, вроде, нет, просто нам он казался намного взрослее остальных. Один только Игорь называл его Сашей, иногда даже Шуриком. Хотя выглядел тот Шурик старше и Игоря тоже. Может быть, из-за очков в толстой оправе, или потому, что он единственный носил шикарный импортный замшевый пиджак - больше в пиджаках, тем более таких, никто из моих знакомых не ходил. Я ни разу не видела, чтобы он улыбался. В спектаклях Александр, похоже, не играл, занимался звукорежиссурой, освещением и другими техническими вещами, по вечерам возился с аппаратурой. Всё-таки, как позже выяснилось, он ещё учился, на пятом курсе, и дремучим стариком не был. Но всё равно я его немного побаивалась.
Довольно скоро новички, не нашедшие ничего интересного в служении Мельпомене, отсеялись, нас осталось человек пять. Режиссёр посчитал, что вместе со старым составом этого вполне достаточно, мы же не батальные сцены собираемся разыгрывать.
Первое время не разыгрывались не только батальные сцены, вообще никакие. Репетировать было нечего - у Игоря не получалось утвердить репертуар в высоких инстанциях, кажется, в городском отделе культуры, а, может, где и повыше.
Но мы совсем не скучали, наоборот. Каждый вечер Игорь запускал какую-нибудь новую игру, разминку, как он это называл - то усложнённый вариант испорченного телефона, то 'Крокодильчиков', когда одна из команд должна только жестами и мимикой объяснить своему товарищу фразу, придуманную противниками. Попробуйте изобразить без слов 'У древних греков бабочка была символом бессмертия души', уверяю, это не так просто. А наблюдать за мучениями игроков довольно забавно.
Откуда Игорь добывал свои 'разминки', никто не знал, может быть, сам придумывал, но это было неважно. Считалось, что с помощью таких игр мы развиваем воображение, а заодно и раскрываем творческий потенциал и актёрские задатки. Наверное, шеф был прав. Но нам эти игры просто нравились.
Одна из самых любимых - 'Игра в ассоциации'. Кого-нибудь выставляют за дверь, а из присутствующих выбирают жертву. Экзаменуемому просто надо эту жертву угадать с помощью вопросов-ответов, ещё и за определённый промежуток времени.
- Если это цвет, то какой?
- Жёлтый.
- Если это время года, какое?
- Лето.
- Если зверь?
- Заяц.
- Цветок?
- Ромашка.
- Посуда?
- Блюдце.
'Дерево? музыка? стихи? мебель?...' Жульничать не разрешалось - ни подсказывать, ни, наоборот, злонамеренно искажать то, что первым пришло в голову.
Мы очень быстро поняли, что самые точные ассоциации можно получить, если сравнить человека с каким-нибудь известным персонажем. 'Если это герой сказки, то какой?' И что поделаешь, если Машка - которую уже и так почти угадали по зайцу, блюдцу и ромашке - ассоциируется с 'Машей и медведем'! Меня, например, сразу рассекретили, стоило только назвать Герду, как героиню какого-нибудь советского фильма. Больше ни у кого из присутствующих не было такой узнаваемой причёски, как у Лены Прокловой в 'Снежной Королеве', а у меня была. Приём не был запрещённым, но его старались использовать только в крайнем случае, когда поджимало время, слишком быстрая победа тоже не всегда радует.
Скоро разминки для юниоров стали сложнее - в одиночку перед импровизированным зрительным залом сыграть короткий этюд, перевоплотившись в неожиданный персонаж. В слепую старушку, обманутого мужа или подвыпившую городскую шлюху. А если ещё и аудитория ведёт себя, как толпа пэтэушников, с улюлюканьем и комментариями... Режиссёр предупредил, что условия выступлений у нас будут разными, есть, например, подшефные училища, так что надо привыкать. Вот 'зрители' и создавали атмосферу.
Этюды хорошо получались у Вовчика, неплохо - у Лены. И особенно классно - у Инки. Кто бы мог подумать, что эта бледная лягушонка умеет так играть! Игорь, почуяв талант, притих, хотя обычно на разминках раздражался и покрикивал.
Кричал Игорь часто, но мы почему-то не слишком пугались. Тем более, что у нас была Таня. В особо острые моменты она подходила к разъяренному мэтру, встряхивала золотистой чёлкой, легко дотрагивалась до руки или плеча - и буря потихоньку затухала. Маслиновые глаза становились растерянными и преданными, как у щенка. Мы эти метаморфозы, конечно, видели, но никогда не обсуждали.
Успокоившись, Игорь выдёргивал из зрительного зала аксакалов, и тогда нам давали мастер-класс. Ребята, и правда, играли классно, на наш неискушённый взгляд. А я очень скоро окончательно призналась себе, что актрисы из меня не выйдет, а если выйдет, то нескоро. Такие выводы не очень расстроили, впереди меня ждали декорации и костюмы.
Это было счастливое время.
А потом в Театре что-то неуловимо изменилось.
***
В ноябре, наконец, утвердили репертуар. Игорь в тот вечер приехал поздно, устало махнул нам, чтобы продолжали, хотя продолжать было нечего, актёры маялись дурью в ожидании результатов очередного похода режиссёра по инстанциям. Разминки поднадоели, всем хотелось заняться делом.
Выкладывая бумаги на подоконник, Игорь что-то раздражённо рассказывал Тане. До меня долетали только отдельные фразы: '...опять на того чинушу напоролся', '...пятая графа', '...попробую к Юрию обратиться'. Таня слушала, иногда что-то тихо говорила, мы напряжённо ждали.
Игорь повернулся и, жестом пригласив всех сесть, объявил о результатах. Весь репертуар Театра был безжалостно перечёркнут. Наверху посчитали, возможно, небезосновательно, что в связи с изменением и омоложением состава мы не потянем ни 'Двенадцатую ночь', ни вампиловскую 'Утиную охоту', ни 'Голого короля' Шварца.
- Хоть что-нибудь оставили?
- В том-то и дело. Но нам предложили одну пьесу, всё теперь зависит от того, что мы с ней сможем сделать. Я пока добился, чтобы в феврале наш вопрос снова рассмотрели.
Шеф помолчал.
- История о гибели отряда Че Гевары, - народ загалдел, Игорь поднял руку. - Предупреждаю, пьеса - дрянь, хотя тема могла бы быть убийственной. Имя автора вижу впервые, похоже, у него опыт в постановке агиток. И волосатая рука там, - мы послушно глянули на потолок. - То, что успел просмотреть в метро... Ладно, на сегодня закончим, дома перечитаю, может быть, не всё так безнадёжно. И ещё. Вы меня знаете - халтурить даже с таким шедевром не позволю. В среду прошу не опаздывать, начнём распределять роли, пьеса должна быть поставлена до Нового года.
И правда, то, что он нам в среду зачитал, энтузиазма не вызывало. Лозунги, горящие революционные взгляды, устремлённые то вверх, то вдаль, совершенно безликий нудный команданте, расхваливающий светлое будущее.
Роли у Игоря всё никак не распределялись, он продолжал ходить кругами вокруг сценария. В конце концов, Че был безжалостно изгнан со сцены, превратившись в голос за кадром. Зато персонажей второго плана - одного из бойцов с подружкой - Игорь умудрился вывести в главные герои. Вообще-то, это было остроумно, хоть какая-то история стала вырисовываться, и авторский текст не пострадал - Игорь был осторожен.
Вот из-за этих двух главных ролей и разгорелись страсти. С первым составом вопросов не возникло, партизана будет играть Михаил, его подружку-боливийку - Таня. По-видимому, с главными ролями в Театре всё традиционно. А вот второй состав и через две недели так и не был определён.
Игорь маялся, никак не мог на чём-то остановиться. Вроде бы, лучше пары Маша-Джон не придумать, а шефу вдруг захотелось испытать молодёжь. Мне кажется - именно Инку. Из ребят был выбран Вовчик.
Однако первая же проба режиссёра разозлила.
- Володя, что за детский сад? Ты, может, только что с девушкой из кустов выбрался, а теперь целуетесь, как пионеры. Это же Латинская Америка, горячая кровь. Маша, Джон! Прошу ...М-да. Теперь, пожалуй, перебор. Ребята, ну в чём дело? Так, репетировать всем, посмотрим.
Спокойнее всех к режиссёрским метаниям отнеслась Симона, ну, и новенькие. Симона просто отличалась флегматичностью удава, да и в спектакле была занята хореографическими постановками, а мы ни на кого, кроме статистов, всё равно не тянули. А нашей Инке вообще сказочно повезло, её рассматривали на главную роль.
И все-таки что-то нервозное витало в воздухе, иногда раздражение стало просто врываться в рабочий процесс.
Шёл перерыв, мы, по традиции, 'разминались' ассоциациями. На этот раз загадали Таню. Всё проходило вполне обычно, пока игрок, который должен был Таню отгадать, не подошёл с вопросом к Инне:
- Если это животное, то какое?
- Корова.
Наступила тишина. Ресницы у Тани дрогнули, щеки вдруг залило краской. Наша красавица Таня, и правда, за последнее время поправилась, даже на репетиции теперь приходила только в свободных свитерах.
Симона, обычно невозмутимая до безобразия, начала медленно подниматься с места.
- Нет, ну а что? Если у меня такие ассоциации. Разве корова - плохое животное? Одни глаза чего стоят, и ресницы, - Инка невинно оглядывалась.
- Может, всё так, и корова необыкновенно хороша, но ты сейчас останешься без своего крысиного хвостика, выдра, - Симона бросилась на Инку, ребята пытались её остановить, завязалась какая-то безобразная потасовка.
Успокоить всех смог только Игорь. А на следующий день Таня в Театр не пришла - заболела.
Времени до премьеры оставалось немного, вместо Тани Игорь поставил почему-то Симону, два вторых состава так и оставались в неведении по поводу своей судьбы. Хотя нет, Инка времени зря не теряла, всё чаще мы стали замечать, как она трётся около осиротевшего шефа. И, похоже, ей было глубоко плевать на наши удивлённые взгляды.
Всё это спокойствия в коллектив не добавляло. Начались стычки уже между главными героями. Симона после той неприятной сцены с ассоциациями как с цепи сорвалась. Мише доставалось по-полной, а он, как ни странно, все Симкины безобразия терпел.
А оторвался в конце концов на безобидном Костике, которого Симона учила какому-то танцевальному па. Михаил, увидев с порога эту сцену, напрягся и медленно зааплодировал:
- Девочки, вам не кажется, что стоит принять в вашу компанию ещё одну крестьянку? Партизан много, на всех подруг не хватает, а у Константина так здорово получается.
- Ты опять выпил, что ли? Миша, лучше иди домой, пока Игорь не увидел, - Степан попытался загасить разгорающийся скандал.
- Выпил, не выпил, дела это не меняет. Костик наш - артист редкий, сыграет хоть мальчика, хоть девочку. Я вот слышал, теперь уже и оперативники ищут таланты. На роль подсадных уток для ловли педиков...
Закончить он не успел. Неожиданно наш милый добрый Костик, сжавшись в пружину, кинулся на Михаила, и пока тот соображал, что это было, рассёк обидчику бровь и губу.
Близнецы рванули разнимать драку, рычащий клубок покатился по аудитории, под ноги перепуганным визжащим девчонкам. Из своего угла метнулся Александр, кого-то ему удалось оттащить, от кого-то - получить в глаз.
Злобную матерящуюся свору разогнал, как всегда, опоздавший Игорь. Долго молчал. А потом отстранил Михаила от участия в спектакле.
Мишка, хлопнув дверью, ушёл, а Инну с Вовчиком тут же ввели в первый состав спектакля.
День для всех закончился совсем не так, как обещал. Игорь мрачно что-то писал в блокноте, Костику оказывали первую помощь, Симона шепталась в углу с Машкой, Александр с досадой изучал разорванный замшевый рукав. Не была расстроена только Инка, но это и неудивительно.
А я пыталась вспомнить, действительно ли ещё месяц назад мне этот "храм искусств" мог напоминать хоть какую-нибудь сказку.
***
Движение в коридоре почти замерло, начались лекции, а мы с Ларионовой так и сидели на подоконнике в пустой аудитории. Инка болтала, а я думала о том, что меня заставляет опять вспоминать ту историю - возвращаться в Театр я вряд ли надумаю.
Почему я тогда сразу не сбежала? А в тот вечер, когда произошла памятная драка, Игорь пришёл не с пустыми руками. Удалось добыть деньги, хоть и небольшие, на оформление спектакля - на декорации, реквизит, костюмы. То, чего я давно ждала, и чего теперь ждали от меня. Если с костюмами ребята и сами раньше справлялись, то фон для декораций - задник - должен был появиться в Театре впервые. И это будет моей работой.
К тому же массовый психоз как будто поутих. Внешне опять всё казалось прежним - репетиции, шутки в перерывах, редкие теперь разминки. А я чувствовала - что-то не так. За шторками всеобщей любви и братства нет-нет, да и угадывались мелкие интрижки, давнее соперничество, свежее соперничество... Или мне это уже мерещилось? А может, наоборот - я раньше ничего не замечала? И психоз пока в стадии ремиссии?
Но я уже ничего не могла изменить. Чувство долга не пускало.
Я взяла себя в руки и постаралась окунуться в остатки мечты.
И мечта ухмыльнулась всеми гранями хрустальных осколков.
Сначала случился маленький облом с костюмами. Только я представила выцветшие рубашки хаки, яркие платья и смешные боливийские шляпки, как тут же с идеей пришлось распрощаться. Со словами 'Держи для работы' Игорь сунут мне в руки кусок кумача. Лозунги над сценой вешать будем? 'Viva revolutia' и 'No pasaran'? Я развернула отрез красного ситца, пытаясь прикинуть, хватит ли хоть на один транспарант.
- Это для костюмов, - Игорь помог разложить ткань на столе.
- ..?
- На что хватило. Остальные деньги ушли на краски, инструменты, ещё надо плотнику заплатить за фанерные щиты и конструкцию для задника.
Интересно, и что из этой тряпки можно сшить? Красные революционные шаровары?
- Я уже всё придумал. Во-первых, грим отменяется, всё равно наши актёры не тянут на жгучих латиносов, - и правда, труппа подобралась большей частью светловолосой, за исключением самого Игоря, конечно. - Бюджет покупку париков не осилит. Всё будет условно, отсюда - идея с костюмами. И бойцы-кубинцы, и примкнувшие местные крестьяне выйдут на сцену в обычной одежде - брюки плюс рубашка, лучше белая. Для девушек Симона требует юбки клёш, это ей для танцев надо. Так что ищите широкие юбки. А из этой ткани надо придумать что-то такое, чтобы подчеркнуть и местный колорит, и революционный дух.
Он всё придумал! Придумывать придётся мне - лепить из ничего колорит с революционным духом.
Ладно, условно так условно. Раз уж у нас бюджет.
Я ещё раз перемерила ткань, её хватит на небольшие косынки для девочек. В принципе, вполне в латиноамериканском духе - простые белые блузки, широкие юбки, на которых настаивает Симона, платки на плечах, можно даже на шее. Плохо только, что косынки будут красными, это уже почти пионерские галстуки. Ерунда какая-то получится, ну, разве что с революционным духом всё в порядке.
А если эти 'галстуки' не на шею повязать, а вокруг талии? Хоть вопросов не будет, откуда взялись в захудалой боливийской деревне пионервожатые. Но Игорю идея с талией почему-то не понравилась.
- Нет, надо завязывать через плечо, наискосок.
- Ткани мало, не хватит, чтобы завязать.
- Сделай прорезь для руки, тогда хватит. И про бахрому не забудь.
Я представила эти треугольники с дыркой посередине. По-моему, бред. Но шефа уже невозможно было переубедить. Все режиссёры такие упрямые?
- Игорь лучше знает, что надо делать. Может, у него концепция такая, - сумничала Ленка, осторожно рассматривая пробную дырявую косынку с бахромой. - Вроде... ничего.
Вот и отлично. А я просто счастлива, что не мне это уродство носить. Из-за поджимающего времени Игорь вывел меня из массовки - до премьеры оставалось всего ничего, а щиты для декораций только сегодня привезли.
Конечно же, я с режиссёрской концепцией смирилась. Режиссёр всегда прав. Тем более, что спектакль у Игоря получался на удивление приличным, несмотря на убогий сценарий. Не без излишней плакатности, конечно, но это - вопросы к автору.
Вот от этой излишней плакатности и будем плясать в декорациях. Раз уж и костюмы у нас условные.
Я показала Игорю акварельный набросок. Он просил горы - я решила, что горы будут серыми, как на старых чёрно-белых фотографиях в книге про Че Гевару. Только кусочек неба над горами сделаю размыто-красным, окрашенным зарницей. Может, это трагический закат - всё-таки отряд погибнет. А для оптимистов - восходящее солнце, как символ светлого будущего. По-моему, очень даже революционно, а ещё такой колорит поддержит наши алые косынки.
Игорь выслушал, потёр ухо и попросил зелёные горы.
Я опять попыталась объяснить - плакат так плакат, какая зелень? Игорь стоял на своём - лес, поярче и поэкзотичней.
Я не отступала. Слишком большое яркое пятно на заднем плане забьёт актёров!
Нет, нужен пейзаж. И небо пусть будет голубым.
Я поплелась откупоривать зелёную гуашь.
- Никогда не спорь с начальством.
Я сердито зыркнула на Александра. И этот туда же, ещё один учитель нашёлся. Лучше бы помалкивал, как обычно, и занимался своими кубинским песенками и прочими марсельезами. А я и так больше не спорю. Вот, уже даже рисую - кактусы с бананами, или что там Игорю в его концепции видится?
Пейзаж был почти готов. В этот день мне просто необходимо было всё закончить - завтра прогон, послезавтра премьера, а у меня - экзамен. А я ещё даже лекции не открывала, хорошо хоть хвосты в зачётную неделю удалось ликвидировать. Настроение было отвратительным, мои зелёные декорации навевали такую же зелёную тоску. Одно радует, 31-го декабря я не увижу своего позора, буду сдавать первый экзамен первой в жизни сессии.
Игорю, похоже, тоже моя весёленькая живопись не нравилась, но признать, что был не прав, он не торопился.
- Может, надо ещё ярче? Да, сделай поярче.
Ладно, как говорил один знакомый художник: 'Петухов вам мало? Добавим, чего ж не добавить, раз просите'. Я молча смешала жёлтую и зелёную гуашь. Жаль, нет флюоресцентной, ну, ничего, выкручусь, сейчас всё засияет. На полотнах Куинджи луна умудрялась светиться и без флюоресцентных красок.
Репетиция давно закончилась, народ потихоньку расходился по домам. Я ползала на коленках по разложенным на полу кускам декораций и представляла свой портрет рядом с куинджевским на стене родной художественной школы. Может, у Игоря какая-нибудь редкая форма дальтонизма? А я тут при чём? И вообще, что я здесь до сих пор делаю? Это то, о чём мечталось? Наверное, сама виновата, неправильно представляла себе, что такое театральный художник. Пора заканчивать эксперимент, пошла учиться на технаря - вот и нечего дёргаться, моё место у осциллографа.
Я села, чтобы собрать в хвост рассыпавшиеся волосы. Что-то почувствовав, резко подняла голову. Александр не успел отвернуться, покраснел, засуетился и сделал вид, что пишет что-то в блокноте. Какого чёрта он меня рассматривает? На всякий случай я оглядела пуговицы на кофточке - вроде, всё в порядке. Ну разве что джинсы я умудрилась запачкать краской. Зелёной.
Теперь смутилась я - мы с Александром были в аудитории одни, остальные разбежались. Уже почти ночь, за окном давно стемнело.
Я вдруг разозлилась. Не знаю, почему, но психанула так, что схватила палитру, намешала гуашь в разные оттенки, от серо-зелёного до почти чёрного, и начала быстро наносить поверх готового пейзажа мазки, пятнышки, чёрточки, крапинки и брызги. С особым удовольствием закрасила голубое небо розовым, переходящим в кроваво-красное. Отлично, и плевать, что это будет моим последним в Театре произведением. Viva revolutia!
За спиной раздался хохот.
- Сильно! Всё правильно, Герда должна быть с характером.
Я хотела огрызнуться, но Александр уже не смеялся, а я вспомнила - это ведь он меня Гердой назвал, когда надумал однажды тоже сыграть с нами в 'Ассоциации'.
- Вот, держи, - Александр протянул сложенный блокнотный листок, но, увидев мои руки, сам сунул его в боковой кармашек сумки. - Потом посмотришь, иди, отмывай краску. И вообще, давно пора домой. Умывайся, я сам всё здесь уберу, а потом провожу тебя до метро.
Только этого мне не хватало! Впрочем, всё равно завтра меня из Театра выгонят, и тебя, Андерсен, я больше не увижу. Так что можешь проводить до метро, на прощание.
***
Александр придержал тяжелую дубовую дверь, и мы оказались на улице.
Я даже зажмурилась - на нас обрушилось сверкающее белое великолепие. Шёл снег. Огромные хлопья кружили в вечернем воздухе невесомыми пушистыми пёрьями, бесшумно опускались на тротуар, на ветви старых, редких для питерского центра деревьев, на ажурные чугунные решётки. Впервые с начала зимы снег не умирал под ногами грязным месивом и не хлестал по лицу колючими брызгами, а мягко укутывал город нежным искрящимся одеялом.
Прохожие попадались редко, машин не было совсем. Дома, обычно помпезные, хоть и чуть потрёпанные временем, в мягкой подсветке фонарей выглядели чистенькими, уютными, тёплыми, сказочными и нарядными. В окнах мигали огоньки ёлочных гирлянд - до Нового года оставалось всего два дня.
Мне вдруг стало легко, всё произошедшее за последние месяцы отступило, превратилось в нечто зыбкое, очень далёкое, случившееся с кем-то, а не со мной. Да и что такого страшного произошло? Подумаешь, не повесят мой портрет рядом с Куинджи.
Мы шли вдоль речки, почему-то в сторону, противоположную шумному Невскому, всё дальше от моей станции метро. Больше молчали, иногда мой спутник рассказывал жутковатые мистические городские легенды или, наоборот, смешные и романтичные истории о знаменитостях, живших здесь когда-то - о князьях, балеринах, поэтах. Впервые строгий имперский город показался живым и почти своим.
Мы остановились на каком-то игрушечном мостике. Всё-таки сегодня нереально красиво. Волшебно. Если бы сейчас в конце улицы появилась карета, а может, даже не карета, а сани Снежной Королевы, я бы не удивилась - настолько яркими были ощущения запутавшегося времени и искривлённого пространства.
- Переживаешь из-за декораций? - я чуть не подпрыгнула, так внезапно меня переместили из белой ледяной Лапландии в зелёную горячую Боливию. - Ничего, всё будет хорошо. Я знаю Игоря, ему самому не нравилось то, что он от тебя требовал.
Конечно, я переживала, но совсем не жалела, что устроила маленький бунт.
- Зато горы у тебя получились классные.
Я засмеялась - может, всё-таки зарезервировать место для своего портрета, рядом с Рерихом?
- Тебе нравится в Театре?
Пока я соображала, как ответить и при этом не соврать, Саша опять резко сменил тему:
- Знаешь, что теперь в этих домах? В основном, коммуналки. Ты когда-нибудь видела коммуналку не в кино, живьём?
В ленинградской коммуналке я однажды была, ещё в сентябре меня затащила к себе однокурсница. Длинный захламлённый коридор, множество дверей, велосипеды на гвоздях, вбитых в стену, гоняющие с воплями дети. На гигантской кухне - сохнущие на верёвках пелёнки, несколько газовых плит и столов, хмурые тётки над кастрюлями, похмельный мужик в майке и с папироской. Запах кошек, кислой капусты, кипятящегося белья. А за окнами симпатичной, в общем-то, Наташиной комнатки - двор-колодец. Правда, Наташкин дом и снаружи больше похож на мрачные казематы. Неужели вот эти чудесные 'исторические' фасады - обманка?
- Я сам вырос в коммуналке, жил совсем недалеко отсюда. Наша квартира была не самой большой, всего на пять семей. Тебе, наверное, дико, как чужие люди могут всю жизнь прожить вместе? Когда туристы любуются городом из окон автобуса, они даже представить себе не могут, что увидели бы за этими великолепными стенами. Каждая коммуналка - это отдельное государство, со своими законами. У нас она была ещё довольно мирной, и то - есть, что вспомнить. Соседи нечасто ругались, но уж если разгорался скандал, то доходило до драк. И соль в чужие чайники подсыпалась. Сплетни, пересуды - само собой. А какие войны шли, когда освободилась одна из комнат! Но ведь и помогали друг другу по-настоящему, если у кого горе случалось. А как готовились к праздникам! Может быть, это просто детские воспоминания очень яркие, но никогда после я таких праздников не видел. А потом наступали будни, и чья-нибудь очередная кошка оказывалась перепачканной клейстером или краской. Зелёной, например.
Мы дружно рассмеялись. Не знаю, кто о чём, а я подумала о своих заляпанных краской джинсам. Бедная кошка!
Саше надоело протирать очки от снега, он сунул их в карман, его лицо без этих ужасных тяжёлых очков оказалось неожиданно молодым. Ну да, ему ведь, наверное, 21-22, пусть 23, почему он мне раньше казался серьёзным, взрослым и чуть ли не стариком?
- Когда отцу дали квартиру, вот это был настоящий праздник. Но я всё равно иногда скучаю по той старой жизни. Наверное, поэтому и в Театре чувствую себя неплохо - привык к коммунальным кухням, хотя это и не совсем нормально. Но, может быть, хоть тебе не стоит к плохому привыкать?
Я мысленно согласилась, мне впечатлений от театральной коммуналки уже хватило.
- Твоя общага по сути - та же коммуналка, - я запротестовала, он кивнул. - Согласен, студенческое общежитие - это всё-таки немножко другая история, повеселее, и не такая экстремальная. Но там тоже есть свои опасности, - он достал из пачки сигарету и стал как-то странно её разминать. - У вас так не делают? А ещё вот так? Если увидишь, держись от этих людей подальше. Так косяки забивают.
Я ничего не поняла, он засмеялся, но вдруг помрачнел. Закурив, помолчал, а потом заговорил ровным голосом:
- В соседней комнате в той нашей весёлой коммуналке жил Валерка Сафронов, мой друг. Сколько себя помню, столько мы с ним были вместе - от колясочного нежного детства до абитуры. В десятом классе в нашей компании появился ещё один товарищ, Серёга, его родители переехали откуда-то из Средней Азии. Серёгин отец - известный инженер-строитель, и его пригласили в Ленинград, уж не знаю, на какую стройку. Вроде бы пообещали отдельную квартиру, а пока дали комнату в нашем доме на первом этаже. Видишь на той стороне Мойки подворотню? Там Валерку с Серёгой я видел последний раз.
Он говорил очень спокойно, а у меня внутри вдруг что-то тревожно сжалось.
Меня слегка знобило - появился ветерок. Со стороны Невы, а может, Финского залива потянуло сыростью. Или этот озноб не от ветра, а потому что услышанная история мне казалась совершенно дикой?
...Однажды Серёга привёл друзей к случайно встреченному здесь земляку. Борис намного старше Сергея, и что их связывало, кроме общей родины, было не очень понятно.
Жил Борис 'по лимиту' в крошечной обшарпанной служебной квартирке, скорее всего, в бывшей дворницкой. Пацанам такое жильё показалось настоящей роскошью - никаких коммунальных прелестей, даже входная дверь - не на общую лестницу, а во дворик.
А ещё в той квартире часто бывали гости - никому не известные музыканты, будущие актёры и режиссёры, студенты-художники, какой-то другой народ полубогемного вида. Играла незнакомая, наверное, запрещённая музыка, велись немного странные разговоры. Атмосфера не испытанной до этого свободы и самостоятельности просто одурманила. Хотя, наверное, одурманивала вовсе не атмосфера, а трава, которую там курили. А кое-кто даже кололся. Ребятам тоже дали попробовать косяк, всего пару затяжек. Это в первый вечер. Во второй были уже не просто отдельные затяжки.
Друзья посетили ту 'хату' дважды. А на третьем сеансе всё закончилось. В тот вечер собралось много народу, квартира трещала по швам. Травки и прочего не хватало, нужно было бежать за товаром по другому адресу, и гонцом почему-то оказался именно Сашка. Кажется, дурачок, сам вызвался.
Это его и спасло. Когда вернулся, то вот с этого самого места увидел картину, мгновенно загнавшую его в ближайшую парадную. Рядом с домом стояло несколько милицейских бобиков, из подворотни выводили полубогему с заломленными за спину руками, и среди арестованных - Валерка с Серёгой...
Боже мой... Я слушала и не верила своим ушам. В голове навязчиво звучало жегловское: 'А теперь Горбатый!'. 'Я сказал - Горбатый!'... Но этого не может быть! Это же не кино. Наркопритон - в нашей стране такое возможно? Неужели провинция так отличается от столицы? Это же Ленинград, такой город! Или я до сих пор витаю в облаках и совсем ничего не замечаю вокруг? Не может быть...
- Что было дальше, я сейчас плохо помню, месяц или два почти стёрлись из памяти. Мы к тому времени уже переехали в новый дом, и я не видел, как Валеркину мать, тётю Лиду, увозили на 'Скорой'. Кажется, приходил следователь, что-то спрашивал, но я был совершенно невменяем. Родители тоже не добились от меня ничего путного. Я свалился с температурой, сбить её не удавалось. Месяц продержали в больнице, но диагноза так и не поставили, и в карточке докторше пришлось написать: 'воспаление лёгких'. А я постоянно ждал стука в дверь, вздрагивал на каждый звук. Но никто больше не приходил.
Саша достал ещё сигарету, но курить передумал.
- О суде я узнал позже, от бывшего одноклассника. Всех задержанных тогда посадили, Валерка с Серёгой получили по два года, хозяин квартиры - кажется, четыре или пять. Больше я их не видел.
Он всё-таки закурил. Говорил и смотрел на чёрную дыру подворотни.
- А... потом?
- А потом я как будто умер. После горячки первых месяцев наступила полная апатия. Я с трудом заставлял себя учиться. Хоть и пропустил прилично, да и не хотел вообще ничего, но институт не бросил - было жалко родителей, они так радовались, когда я поступил. Я ездил на занятия, но мне было на всё плевать. Если бы Игорь не затащил меня тогда в Театр, я из депрессии, наверное, так бы и не выкарабкался. Он никогда ни о чём не спрашивал, но, конечно, догадывался, что мне не просто так хреново. Театр не дал сойти с ума. Я, хоть и через силу, но занимался делом, и постепенно всё же отошёл. Вроде бы жизнь наладилась. Сейчас понимаю - это ангел-хранитель отвёл меня тогда от тюрьмы, и не от тюрьмы тоже. Пусть кто-то не верит в ангелов, я - верю. И всё-таки никогда себе не прощу, что не был там с ребятами.
- Но почему? Ты бы ничем не смог им помочь.
- Конечно, чем бы я помог? Сели бы втроём. Но меня постоянно мучает одна вещь. Может, глупость, но мне кажется - все решили, будто милицию на ту хату навёл именно я. Вот такая идея фикс. Что они должны были обо мне думать? Им, наверное, было так страшно. А я остался на свободе. Кто знает, что бы на их месте думал я? Отмотать бы назад время, очень хочется, чтобы мне поверили. Но уже ничего не отмотаешь и не исправишь.
- Твои друзья, наверное, уже вернулись. Ты не хочешь с ними встретиться и всё выяснить?
- Хотел бы встретиться. Но не получится. Сергея вряд ли когда-нибудь увижу, после освобождения он в Питер не вернулся, уехал к себе на родину. То ли в Туркмению, то ли в Узбекистан, я ведь даже не знаю точно, куда. А Валерка через полгода отсидки умер. Как ни странно, от воспаления лёгких.
Я смотрела на опять повзрослевшее лицо, и так хотелось хоть чем-нибудь помочь, успокоить, разгладить морщинку на лбу...
Саша вдруг как будто что-то стряхнул с себя, повернулся и весело сказал:
- Вот такая история про несостоявшегося наркомана. А ты в своей общаге...
Он не закончил. Он просто смотрел на меня.
Внутри что-то затрепетало, а потом замерло.
Мы молча стояли на пустой, присыпанной сказочным снегом дороге. Его глаза казались очень тёмными, почти чёрными, чуть влажными. И такими глубокими, что даже стало чуточку страшно - я, кажется, тонула.
...И ничего не произошло. Из дурманящего ласкового омута меня вырвал резкий сигнал - рядом с нами подпрыгивал от нетерпения старенький 'Москвич'.
Мы отскочили на обочину.
- Нашли место! - плешивый дядька устало захлопнул дверцу и дал по газам. Похожая на хозяина тощая облезлая ёлка печально кивнула нам из приоткрытого багажника, буднично чихнул двигатель, и машина скрылась в переулке.
Наваждение исчезло. Не было вокруг никакой сказки. Давно сыпал мелкий мокрый снег, и ветер усилился. Вместе с чудесными пушистыми хлопьями растворилась в балтийской сырости Лапландия.
И вообще, я замёрзла. И давно пора домой - вахтёрша уже заперла двери, и придётся канючить и уговаривать, чтобы не писала телегу в деканат. И Ритка меня ждёт, ворчит, что приходится опять греть чайник. А ещё ждут заброшенные лекции по физике.
Дело не в физике, и не в чайнике. Стою тут посреди дороги, растаяла и уши развесила. Что за бред, какие наркодельцы, подворотни, облавы, следователи?! Зачем мне эту лапшу вешают? А всё и так понятно, мы, женщины, вечно бросаемся утешать несчастных трагических героев. Отличная тактика - наплести небылиц, разжалобить, и можно брать нас голыми руками. Ах да, ещё сыграть понатуральнее, но с этим кое у кого проблем, похоже, нет, несколько лет рядом с хорошим режиссёром из кого угодно сделают лицедея-профессионала.
А я не верю. Как Станиславский. Тоже мне, театр драмы и комедии. Что-то у меня с драмами и комедиями в последнее время перебор.
Так, метро, кажется, в той стороне? Кто-то обещал меня до этого метро проводить.
Александр усмехнулся.
- Пойдём, поздно уже, - и лёгким щелчком стряхнул снег с помпона на моей шапочке. Я вскинула голову, но его глаза уже были надёжно спрятаны за линзами очков. Отличная маскировка. - А ты, и правда, похожа.
- На кого? - вот пусть только попробует опять сказать, что на Герду. Сказочник.
- На младшую сестрёнку, которую мне всегда хотелось иметь. Я бы ей рассказывал на ночь страшные сказки, а она бы всё равно ничего не боялась.
На сестрёнку?! Да я могла поклясться, что он хотел... Впрочем, это уже неважно. Хватит с меня игр. Всё вокруг - мираж, обман и лицемерие.
А может, я просто дура?
***
Я окончательно запуталась. И, кажется, не распуталась до сих пор - прошло почти три месяца, а я сижу тут на холодном подоконнике, прогуливаю лекции и жду неизвестно чего. Хотя, понятно, чего жду и о ком хочу услышать, нечего себя обманывать.
А Инка и рада, грузит меня по-полной новостями из жизни Театра, а новостей накопилось прилично.
Прогон перед контролирующей комиссией прошёл удачно, сам спектакль в подшефной воинской части - тоже, и Театру разрешили расширить репертуар. Игорь взял ещё две пьесы, и Инка в одном из них получила главную роль.
Поздравляю.
Машка с Джоном, наконец, поженились, а свадьбу сыграли на даче. Жених с невестой приехали туда в джинсах, только фату и бабочку нацепили. Было так весело и необычно!
Здорово.
Близнецы завербовались на три года куда-то на Север. Они маются в коммуналке, в одной комнате с мамой и бабушкой, а сейчас появилась возможность вступить в кооператив. Только в Ленинграде денег на квартиру не заработаешь.
Наверное, правильно. Жаль, что уходят, неплохие ребята.
Михаил вернулся в Театр, Игорь ему ни слова не сказал, как будто ничего не произошло. Зато Симка теперь ходит, как шёлковая, с Мишкой не задирается, а вот Костик совсем скис. Эти два придурка давно за Симкой бегают. А Мишку просто задевает, что она никак не реагирует на его неземную красоту. А она, наверное, так цену себе набивает.
Ничего себе, и почему я сама тогда не догадалась про любовный треугольник?
- А Таня? - я тут же пожалела, что спросила, но было поздно.
- Ну ты даёшь! Ей уже рожать скоро. Тоже ничего не видела?
- Нет. А ты что, знала?
- Конечно. Давно все заметили, ещё когда она на репетициях появлялась. Какой ей теперь театр? - Инка встряхнула шикарными обесцвеченными химическими кудряшками, а у меня перед глазами почему-то подпрыгнул серенький крысиный хвостик.
- А... Игорь что?
- А что - Игорь? Игорь - творческий человек, когда ему с горшками возиться? Хотя, не знаю, - Инка раздраженно пожала плечами. - Но я на месте Таньки лучше бы матерью-одиночкой осталась. У них хоть льготы разные, вполне приличные, а с таким мужем только намаешься. Игорь, конечно, талант, но классический неудачник, согласись. Студенческий театр - это как хор ветеранов в ДК. А Танька - дура, не в кровать к нашему гению надо было прыгать, а с его друзьями поближе знакомиться. Там, знаешь, какие имена?
Я отвернулась. За окном было серо и тоскливо. Местная весна совсем на весну не похожа, это на родине сейчас всё оживает, птицы поют, и небо синее. Здесь пасмурно, сыро, даже снег ещё не сошёл. И разве это снег? Грязный серый лёд был когда-то снегом, пушистым, нежным, а сейчас его уныло разбивает ломиком наш дворник Ильдар.
Мне так захотелось домой, в свой старый маленький провинциальный город. Пусть он внешне совсем не такой ослепительный, зато там всё понятнее и проще. Белое - это белое, чёрное - чёрное, а красные косынки на шеях - обыкновенные пионерские галстуки, а не пародии на пончо. А может быть, я опять ошибаюсь, и это не город виноват, а жизнь такая - сплошная коммунальная кухня, только снаружи прикрывающаяся шикарными фасадами? И я раньше этого не знала?
Я спрыгнула с подоконника. Хватит, в Театр я точно теперь не вернусь. И ждать, что услышу что-нибудь о Саше, смысла нет. Если бы он хотел, давно бы меня нашёл. Довольно с меня театров.
Инка тоже засобиралась.
- Ой, и мне пора. Так надоели эти физики с математиками, хочу летом попробовать в театральное поступить.
Удачи.
- А ты, Королёва, не тяни с возвращением. Сама знаешь, свято место... Вон, нового звукорежиссёра Игорь быстро нашел.
Я замерла.
- Ах, да, ты же, наверное, ничего не слышала. Александр умер.
-...Что?
- Ну, не умер, погиб. Сразу после Нового года он зачем-то уехал в Ташкент. Вроде, письмо какое-то получил. Никто толком ничего не знает, если только Игорь, но он молчит. Так вот, он уехал, а через несколько дней его там нашли в сгоревшем доме. Опознали только по документам, они не слишком пострадали. То ли несчастный случай, то ли убийство. К нам следователь командировочный приходил, но что мы могли ему рассказать? Машка сильно плакала, а Миша с Костиком напились вдвоём, представляешь? Это враги-то, вот цирк! - Инка опомнилась, скорбно помолчала. - Ну, всё, пока, приходи, а то опоздаешь, художников вокруг полно, - Инка была уже в коридоре и мгновенно растворилась в толпе.
А у меня не получалось двинуться с места. Как же так? Этого просто не может быть... В горле стоял ком, хотелось зареветь, прямо здесь, в голос, но почему-то не получалось.
Значит, всё, что он тогда рассказал - правда. А я не поверила. И в Ташкенте не поверили тоже. Это же было его самым сильным желанием - чтобы ему просто верили. И ничего теперь не исправить, и время не отмотать назад, он был прав.
Я не могла заставить себя уйти или хоть что-нибудь сделать. Но, вдруг вспомнив, бросилась к сумке, расстегнула боковой кармашек. Чуть помятый блокнотный листок был на месте, там, куда Сашка положил его в тот вечер.
Дрогнув, развернула лист. Нарисованная всего несколькими штрихами, на меня смотрела девочка с прямой чёлкой и длинными волосами. Короткая подпись: 'Герда, не грусти. Захочешь сбежать - вот тебе северный олень'. Оленем оказалась маленькая уродливая козявка с роскошными ветвистыми рогами, пририсованная в самом уголке. Я даже невольно улыбнулась.
Саша, Саша... Я прижалась лбом к холодному стеклу. Странно, кажется, наконец, появилось солнце. Робкое, еле пробивающееся сквозь низкую ленинградскую облачность. Солнце в дымке.
Город как будто расправлял уставшие за зиму плечи. Дворник продолжал колоть лёд, и тот потихоньку таял. Городской мусор, грязь и песок оставались на тротуаре, а прозрачные ручейки тонкими струйками бежали по дороге, к речке, чтобы добраться до большой реки, а оттуда - в залив, поближе к морю. А потом они вырвутся в океан, а оттуда - куда им захочется.
Только были ручейки почему-то уже солёными, я откуда-то это знала. Может, от соли, которой Ильдар зимой посыпал тротуары. Или это от слёз?
![[]](/img/b/bujkowa_o_s/030/10c34ed47b80a370e674ecef1a8edcaa-10.jpg)