В голове бушевал океан или что-то очень его напоминающее. Болезненно. Откуда здесь океан? Каширские леса кругом. Несмотря на высокое содержание алкоголя в крови, я прекрасно помню хронологию вчерашних событий. Мы у Колючего на даче. Мы ходили в баню со всеми втекающими и вытекающими. На издыхании я вытек сюда - второй этаж уютного деревянного домика, коротенькая кушетка, ирландский плед...сосны-великаны за окном.
Первое глупое действие - я открыл глаза. Шум океана достиг невозможного, оглушающего предела. Второе - закрыл ладонями уши. Уши оказались не при чем. Грохотало в голове. Словно я вспомнил самый выдающийся шторм, продемонстрированный BBC, теперь воображаю его беснования и никак не могу избавиться от этой навязчивой слуховой галлюцинации.
Я закрыл глаза - грохот стал тише. Я вслушался - океаном эта какофония показалась мне спросонья. Звуки, наполнившие голову, напоминали хруст разрезаемого сочного яблока, но... усиленный до стадионного звучания. Колонки на 1000 МВт, повернутые прямо в нутро моего мозга, тысяча разнородных помех - шум травы, свист ветра в проводах, шорох шин на мокром асфальте. В этой чудовищной аранжировке к простому "хык" ножа по мякоти постоянно менялась тональность и громкость - шум травы переставал быть тихим шепотом, превращаясь в храп гиппопотама, храп гиппопотама - в стук перфоратора...Грохот вытеснял меня из меня. "Шшшыыых, вуууыых", - это теперь моя сучность. Приятно познакомиться.
Несколько минут прошло, прежде чем я подумал, что совершенно ни о чем не думаю. Именно так. Я подумал: "бля, я ни о чем ни думаю!" - всхлипывающий лепет на окраинах сознания "больно, больно, БОЛЬНО, мать твою, таблетку, таблетку, темпалгин..." не нес ничего содержательного. В голове скрипело, визжало все сильнее.
"Ты сдохнешь от мигрени. Как...как...кто...кто... из великих сдох от мигрени??? Сулла? Пилат?".
Я постучал по куполу, вслух произнес мантру "п-ц, п-ц, п-ц" и, когда не услышал собственного голоса, решил прекращать клоунаду и эвакуироваться - больнее и громче мир уже не станет. Смело вскочил с кровати, охнул, решительность моя мгновенно увяла. Покачиваясь, я заковылял к лестнице.
Снизу ко мне уже поднимались (шагов я, конечно, не услышал). Над полом вырастала красивая женская голова. Голова и все что к ней прилагалось нравилось мне очень и потому тоже, что принадлежало моему лучшему другу Колючему. Это была его жена - Колючая.
Я остановился - стройная верхушка айсберга запутанных личных отношений выросла передо мной в полный рост: жеванные спортивные брючки, красная футболка с капюшоном, на лице потускневшая память о вчерашнем макияже.
Ни я, ни она не стали размениваться на простое человеческое "здрасьте".
Жмурясь от солнца и боли, мы стояли друг напротив друга. Гримасы на лице Колючей демонстрировали тяжкие раздумья - я на размышления был уже не способен, но не упал лицом в грязь и старательно наморщил лоб, изображая полет мысли, одухотворенной встречей двух друзей противоположного пола.
"Я просто шум в его голове....всегда была этим шумом", - опаньки. Этой мыслью внезапно вспухла моя черепушка. Случается - приходит в голову бредятина несусветная, типа: "вся моя жизнь - лишь сон прекрасной бабочки, порхающей над Фудзи" и проч. Но! Внимание! Какая бы ахинения не терзала мозг, раньше она не позволяла себе щеголять в женском роде.
- Не сходи с ума! - грозно предупредил я гремящий мир внутри меня.
- Не сойду, - сам же уверенно откликнулся на призыв, нахмурил брови, покрутил головой, зафиксировал нехитрое убранство мансарды и притормозил взгляд в недрах серых глаз Колючей. Она с не меньшим рвением вперилась в меня. Молча плавали в друг друге.
- Тупица, - какофония звуков в чердаке родила оскорбление. И вновь без моей помощи. Удивлен я был уже много больше, чем столяр Джузеппе при встрече с легендарным поленом.
"М-да, вот так проживешь со своей головой в мире и согласии долгие 25 лет, потом бац - приходит время прощаться с нею; извилины вибрируют самостоятельно".
В сознании (да-да, именно в сознании, ну, не бред я несу, отвяньте!) у меня сделалось жарко, душно, невыносимо тесно от того, что я перестал понимать - стою ли я, шумит ли у меня внутри, думаю ли, существую...казалось все тело чужое, вся прежня жизнь приснилась мне или например... моей бабочке Колючей. Я просто шум в ее соблазнительном теле.
Из многозвучия (мозгозвучия, хе-хе) пробилось что-то вроде: "гошагошагошаго...". Свежие яблочки, которые резали в моей голове, усердно стонали мое имя. Еще несколько мгновений, и я понял - "гошагошагошаго..." старательно выводит Колючая. В моей голове! Нормально, нет?
"Нащщупываю контакт...ууучууу тебя, блиииин".
Беззастенчивый вурдалак продолжал оккупировать мой мозг. Над общим шумом я почувствовал (?) еще одну мысль: "Ты слышишь?". Именно почувствовал, потому как ее не проговаривая, целиком плеснули мне в организм.
"Понимаешь? Доходит? Кошмар! Я думаю - ты слышишь. Ты думаешь - я слышу".
Все. Амба. Чакры открылись - добро пожаловать в Кащенко. Стекленеющим взглядом я стал отыскивать разгадку в лице Колючей. Она что-то сказала вслух - увы, я не расслышал. Но ее голос внутри очень разборчиво увещевал меня: "Чтобы осознавать то, о чем мыслишь, не обязательно проговаривать слова, как я делаю сейчас. Ты поймешь меня и без слов. Я тебя вижу. Целиком. Увы. Я тебя читаю...", - это были не слова, а эфир, струящийся через мои внутренности, позволяющий мне понимать то, о чем думает Колючая.
Не соблюдая иерархию, многоэтажный поток сознания Колючей проникал мне в голову, являл себя. Своим разумом как щупальцем я трогал его, погружался, впитывал. Падающий снег новых откровений Колючей опускались в разветвленную дельту ее чувств и мыслей, наполнявшую меня. Я их осознавал, понимал как свои.
Несколько секунд, и я одновременно понял - сегодня она узнала, что Колючий ее больше не любит (давно), что люблю ее я, что в холодильнике не осталось пива, что больше всего она хочет, чтобы мы оказались в палатке посреди бесконечного безлюдного поля (надолго!), что наши друзья уже собрались внизу (всего нас пятеро на даче) и уже осознали масштаб трагедии. Я проспал дольше всех...
Колючая всучила мне результаты раздумий, полученные мозговым штурмом, который наша компания проводила с 9-ти утра (сейчас уже 11-ть!).
Как волна за волной ко мне обрушивались кошмарные выводы:
"Мы решили, что это типа новый этап эволюции...поток сознания окружающих тебя людей улавливается в два счета...настраиваешься и вперед - любого человека читаешь как живой журнал... если осознал одного человека, потом СЛЫШАТЬ его можно без всякого труда...".
Мне удалось вклиниться вопросительным "Колючий узнал о нас? О нашей...?".
Колючая резко прерывала "не отвлекайся...я специально пришла тебя подготовить... тебя ожидает кошмарная встряска...заикаться начнешь...мы звонили, такая же хрень творится повсюду... вся организация жизни летит в тартарары...процесс лечения, обучения, работы упрощается в разы...".
Образы, которые она транслировала мне, были комичны, но содержательны и предельно ясны:
--
Обезьяноподобный карлик прыгает на вершине холма. На груди у него висит табличка - "гуру", а у подножья холма бурлят массы, чутко улавливающие каждое его слово. Образ пышет килотоннами сомнений относительно того, чему может научить эта ухмыляющаяся обезьянка.
--
Та же обезьянка/карлик, но в синем полосатом костюме, увешанном бейджиками (я успел прочитать - "гопник", "хакер", "брокер"), мечется вдоль огромного плаката и ломом колотит по нарисованным там картинками: неводу с рыбкой (сеть!), значку "осторожно радиоактивность" (?), анатомическому изображению человеческого мозга. После каждого удара плакат извергает пачки денег.
--
Снова карлик (сдался же он Колючей). Теперь в белом халате. Красный крест на колпаке. Щетина на морде закрыта марлевой повязкой. Поворачивает рубильник - точная копия homo novus комично трясется на электрическом стуле (?).
И проч...
Несомненной оставалась тенденция - ловкий мохнатый человек разворошит наш мир как осиное гнездо. Последней мелькнула картинка многотысячной демонстрации обезьянок (у каждой в руке печально знакомый ломик) - они очень решительны, не так ли?
"Увидишь, почувствуешь, - продолжала Колючая, - ща весь мировой уклад на хер пойдет, системы сдержек и противовесов к черту... пацаны так говорят... ЦРУ и МОССАД уйдут курить в сторонку...презики и падишахи всех стран сначала пролезут друг другу в голову...потом заговорят пушки...от других ничего не укроешь, готовься...".
Я описываю так сказать основное русло потока наших сознаний, эпицентр, но одновременно на периферии носился полуосмысленный или вовсе неосмысленный лепет.
"любишь?... люблю!... давно?... пять лет!... пять!!!... солнце...какое яркое солнце сегодня...что же будет дальше?...сахар кто-то рассыпал...ребята сидят на веранде...мир в анусе...специально пришла ко мне?...все люди сволочи...почему?...увидишь...ты такой же...голова болела, шумело все вокруг...это к тебе в голову лезли...хочешь быстро настроиться, смотри им в глаза...и умоляю, читай им стихи...ты догадывалась, что я люблю тебя?...знала!..."
Я почувствовал все это, пока мы преодолевали десять ступенек лестницы.
На веранде нас встретили хмурыми взглядами. Три пары глаз лучших моих друзей - Колючего, Быкова и Палыча. Я чувствовал себя виноватым перед ними, потому что уже декламировал Маяковского в оранжировке побочных воплей: "не думай, не думай, не думай...".
Я начал улавливать бушующие потоки сознания ребят - лихорадочные, жаждущие познать меня, готовые выплеснуть недовольство мною, друг другом, сложившемся порядком вещей. Видимо, отчаяние отсвистанных стриптизеров копилось у них два часа пребывания на веранде.
Если упростить наши дуэли до обычных диалогов, получилось бы что-нибудь вроде:
- Предупредила тебя Колючая? Стихи читаешь? Гад!
Я не оправдывался, попытался всего себя заполнить облаком в штанах, вообразил картину осыпания пеплом собственной макушки.
- А мы за два часа уже пообвыклись. Как на ладони друг друга видим.
- Алиса, мелафон мы уже ввели внутримышечно. Расслабься.
- И хочется о чем-то запретном не думать. Но не получается. Думаешь - только не об этом, не о том...
- А другие уже кивают - проговорился.
- И запретного уже не осталось.
- У тебя мерзкий пацак тоже не получится долго стихами крыть свое тайное и явное.
- Зоя Космодеянская.
- Карбышев.
- Гастелло.
- Павлик Отморозок.
- Тут такое на планете творится, а он за шкуру свою держится...
Я бухнулся в плетенное кресло и плевал в друзей Маяковским.
- Ты знаешь, что Палыч колченогую Людмилу Васильевну трахал?
"Ияия" - непроизвольно прошуршало во мне по периметру поэмы.
- Ну вот, молодца. А говоришь, зашился. Дрочил на педиков?
Мои друзья тут же схавали всплывшую во мне правду - дрочил я на все, что шевелится.
Как в том момент, прямо напротив взгляда Колючего, мне удалось не подумать о его жене, не знаю! Видимо сработал некий бессознательный уровень меня, который решил - вываливаю своих скелетов, иначе "проболтаюсь" о главном.
Я бросился вспоминать обо всем - о лжи, о задних мыслях, о зависти, улавливая со всех сторон гневное: "ну и сука, ты Гоша", "я догадывался, что ты жук корытный"...
Чем больше хотелось не вспоминать ту или иную кошмарную личную тайну, тем быстрее мысли и чувства о ней поднимались со дна души. В монотонное чтение стихов каждое мгновение вклинивалась лихорадка признаний. В какой-то момент мне удалось подавить ее мыслями о будущем - я словно веером нагонял в свою скорлупку образы грядущей катастрофы.
Масштабы скрываемой ранее несовместимости растут в разы, вся социальная система летит к черту, субординация на фиг, почтение, уважение... о чем вы говорите? Если я познаю людей со всех их тяжелым и некрасивым багажом - от похоти и ненависти до геморроидальных болей и необходимости сменить гигиеническую прокладку.
- Ни и что вы планируете, чтобы выжить в этом новом мире? - сквозь барабанную вязь Маяковского бросил я присутствующим.
- Подключаемся к центрам мирового сионизма, терроризма, тоталитаризма и гомосексуализма, - откликнулся Быков, - строим коллективный разум.
- Стройте, стройте. Вошки на брошке, - огрызнулся я.
Удивительно, что в ситуации всеобщего коллапса для меня самым главным оставалось не открыть любовь к жене лучшего друга.
И ребята почувствовали - моими признаниями я блокирую что-то более сокровенное. А тайное в этом мире не имеет право на существование, не так ли?
- Хрен вам, дятлы. Я не зря учил певцов поллюции и революции. На шесть часов меня хватит. Шесть часов privacy - огромный срок для вечности!
Реакция оказалась ожидаемой. Прав был старик Набоков - в этом мире никто уже не имел морального права оставаться непрозрачным. Даже не любопытные в целом кореша постараются пнуть закрытую консервную банку.
- Горите вы синем огнем, уродцы! - мысленно закричал я и расслабился.
Да, мне не нравится Пушкин, да, мне часто неинтересны давние друзья, да, я трижды лечился от инфекции мочевыводящих путей, да, я полгода ходил в корсете, да, я часто переживаю, что у меня пахнет изо рта, а я никак не могу это проверить...и все это пустяки по сравнению с тем, что я влюбился в Колючую, вожделею ее и желаю всевозможных неудач Колючему - моему лучшему другу.
По его глазам я угадал, когда признание разорвалось в нем как бомба. Только потом зазвучал ответ души - понеслись бешеные обвинения, угрозы. Они быстро сникли. Колючий осознал мое чувство - простое, легкое, неотягощенное совместной жизнью и неприятными бытовыми открытиями. Колючий понял - он не может перевесить это чувство бездной знаний о жене, которые начал тут же отгружать в мой адрес, в адрес всех, кто готов был его услышать.
Вся его неустроенность, злоба, жадное желание не допустить счастья с той, которая не составила его счастья, обида...не усваивались мной как информация, а сбрасывалась в недостижимые бездны души. Хлам, мусор...
Т.е. можно знать, но не придавать значения?
Этому стоило учиться. Я встал, закрыл на ключ дверь на веранду и кинул его в щель между досками. Мы умрем от голода, но выйдем отсюда только тогда, когда вновь станем друзьями со всем нашим убогим содержанием, ненавистью, болью и трехэтажными бастионами всевозможных тайн. Иначе нам не выжить в мире, где люди начнут бросать бомбы только потому, что узнают правду друг о друге.
На несколько минут я как фонарик зажегся одной единственной мыслью - "простите меня за все".