- Мой император, вы глупы и лживы,
Вы трус в толпе и деспот во дворце.
Сегодня мальчик ваш мне перерезать жилы
Принес намек, с усмешкой на лице.

Я сделал так - ведь это в а ш е тело.
Учитель Грек, в страданьях изнемог,
Боль и мою умножив, так несмело -
Мудрец и стоик! - заточив клинок.

Но я стерпел все тщетные попытки
И пропилил мозолистый покров -
За тридцать лет моей почетной пытки
От наручий наследство и щитов.

Я сделал так. Но сразу же монеты
И статуи с веночком накладным,
И в термах мозаичные портреты -
Лишились лиц... Заметил это Рим?

Но Рим - пускай... В потугах бесполезных
Перед орлами хищными с древков
Своих полков - моих когорт железных! -
Чем застите вы Славу и Любовь?

Кто вашу речь, невнятного, в Сенате
Патрициям насмешливым прочтет?
И, вновь косматых усмиряя рати,
Ваш гений до небес превознесет?

Кто шепоты и взгляды перехватит,
Плетущиеся в заговора сеть,
И пресечет? А заговоров хватит -
Ведь мало кто оплачет вашу смерть.

Кто успокоит, вовремя подскажет -
Кого приблизить, а кого - убрать?
Какая женщина отныне с вами ляжет,
Чтоб не шпионить или не предать?

...Но мраморная ванна с чуть горячей -
Такой, как полагается, водой,
Смирила боль, и как-то все иначе
Представил он - и с миром, и с собой.

Стекала кровь... Не смотришь - не заметно.
Тянулись мысли - медленны, тихи.
Струился пар, как над рекой рассветной, 
и вдруг ему почудилось... Стихи?

- Ну, Грек, пиши! Мы даже не песчинки,
Нас просто нет: как времени, как сна,
Сгоришь огнем, или растаешь льдинкой...
Нет, эта мысль мне дальше не ясна.

Все спуталось и гулко так, и чувства
Уже неуловимы, как угри...
Иди, старик: не время для искусства,
Что делать - служба... Прах ее бери!

И он уснул - крепчайшим сном на свете -
Но все же и в смиреньи пустоты,
В последний раз вдруг дернулось предсердье:
- Я резал вены, а подохнешь - ты!