Задумано было с прошлого года - неизвестно, как обернется дело, ведь возраст уже солидный. Звонит Анна - мама, выбирай дату прилета в Израиль, потому что сейчас большие скидки на Эль-Аль. Я ей называю примерные даты, и билеты заказываются.
И вот я в Москве.
В этом году по миру ходил свиной грипп. Москва спятила - всех проверяли на температуру, не выпуская из самолета. Я благополучно избежала, так как была абсолютно здорова и даже не задумывалась об этом гриппе. В Москве же все было по-другому, и одна из родственниц, разговаривая по телефону со мной, даже спросила - не привезла ли с собой свиной грип. А гриппом я заболела здесь - то-бишь в Москве, заразившись от больных детей, и очень плохо перенесла, как, впрочем, и всегда в последние годы. Легко заражаюсь - возраст дает себя знать. Помню, как мама часто ворчала - Вы меня заражаете. Вы меня заражаете! Теперь я повторяю ее путь - точно так же. И они меня заразили! И это было что-то ужасное.
Я так боялась приехать и заразить детей какой-нибудь гадостью. А все пошло по-другому - они-то меня и заразили: температура, полная потеря сил, и потом жуткий кашель. И этот-то кашель я повезла в Израиль, в дом, где почти 80-тилетний человек не знал о моем приезде, и сюрприз для него мог бы обернуться сильнейшей болезнью.
Но сюрприз, в общем-то, состоялся - он действительно был очень рад, хотя и реагировал не так бурно, но, во всяком случае, удивленно, и был доволен. Пока же мы отметили борин день рождения: купили цветы, Марта заготовила рыбу, я привезла нашу с Борей увеличенную фотографию многолетней давности в рамке (фотография, известная в нашей семье), специально приготовленную заранее в Москве, и картинку, которая показалась всем необыкновенно красивой и мне, в том числе. Картинка с аистами - они стоят в воде на фоне голубого неба. Аисты выполнены каким-то материалом, напоминающим перышки, и вызывают чудное впечатление, просто чудное - Китай, китайский Китай.
После ужина Боря отправился спать, а гости - мартины подруги, продолжали вести беседы под чаепитие.
Марта для меня заготовила путешествие в Вифлеем - там я раньше не была. Это место, для всех христиан святое, находится в окружении палестинских поселений. Для въезда туда требуются паспорта других стран - не Израиля. Израильтян туда просто так не пускают.
И вот я поехала в Вифлеем. Было очень забавно, когда израильский гид должен был выйти из автобуса при пересечении границы, а после того зашла палестинский тид - русская женщина, относительно недавно уехавшая из Питера, выйдя замуж за палестинца. Как вам нравится - палестинский гид говорила на чистейшем русском - питерском языке, не сравнить с неряшливым языком первого. При возвращении произошел обратный обмен.
Путешествие в Вифлеем было любопытным по многим обстоятельствам. Прежде всего, естественно, сам древний греческий собор над местом рождения Христа, которое находилось внизу на значительной глубине, куда нужно было спускаться в толпе паломников, теснящихся на ступеньках и медленно опускавшихся под землю. Греки-монахи, собиравшие записочки на поминовение и во здравие бесплатно, но принимавшие деньги на пожертвование. Я, конечно, сумела потеряться, но дежурный полицейский на выходе из собора, посмотрев в свою книгу регистрации экскурсий, посоветовал мне не беспокоиться, так как наша группа еще не вышла из знаменитого монастыря. И еще - при выезде из палестинской зоны надо было предъявить международный паспорт. Кое-кто благополучно забыл свой, но я, заранее предупрежденная распространителем туров, имела его в сумочке и нимало не беспокоилась. Те же, кто забыл, должны были сказать, что оставили его в гостинице и назвать ее имя (очевидно, у гида была с ней договоренность на такой случай). Каким-то образом это принималось на веру. И вот при пересечении границы в обратном направлении, действительно, кто-то прошел по автобусу, мельком проглядывая поднятые паспорта. И мой, в том числе. Никаких проблем не возникло, возражений не последовало, и мы двинулись дальше. А я решила посмотреть повнимательнее, что это за паспорт я показывала. Оказалось, что это был мой внутригражданский паспорт, который остался в сумочке, и я вместо одного вынула другой - забавно. Потом дама-распространительница очень сердилась, что я забыла необходимый документ, на что я уверенно говорила, что с моей стороны все было в порядке, и она, успокоившись, сообщила по инстанциям, что от нее нарушителей не поступало. И впрямь!
Еще одно чудное путешествие с приятельницами Марты, которые меня опекали, на пляж у Средиземного моря в Хайфе. Ожидалось нашествие медуз, и меня-таки стреканули какие-то обрывки, но настоящего наступления еще не состоялось. Как я там купалась, как я там плавала! и заодно прогревала свой кашель. Я кашляла так, как никогда в жизни, как моя мама в свое время, астматик с многолетним стажем. Приходилось отматывать рулоны туалетной бумаги и откашливаться омерзительной пенистой мокротой. Во время прогулок я кашляла каждые пять минут - можно представить, как отвратительно выглядело это со стороны (простите за подробности). Кашель немного приутих за время пребывания в жарком Израиле, но еще долго тянулся в Москве.
Боря был в относительно хорошей форме, но конечно 80 лет - это некий рубеж. К тому же все ждали результатов анализа на предмет раковой опухоли. Но никаких результатов не последовало вплоть до моего отъезда.
Возвращаясь в самолете я оказалась соседкой милой пары - мама с сыном 10-12-ти лет. Они из Ярославля, приехали к знакомым, провели в Израиле месяц на каникулы сына и думали, не остаться ли там навсегда. Ярославская абсолютно русская парочка. Это меня восхищает - ни малейшего сомнения, ни единой мысли о документах, возможных сложностях. Они жили у моря, купались ежедневно. Я спросила - а как там медузы? О, -сказала она, медуз полно. - А как же вы купались? - О, они обжигали очень сильно. - А зачем же вы купались? - Ну как же пропускать купание, когда мы еще сюда приедем! И вот они купались. Среди медуз. Она мне показала коричневые следы ожогов у себя и у сына - обомлеть! Очень милый человек - я не знала, будут ли меня встречать, и она предложила меня подвезти, так как их должен встречать ее папа на машине, и вроде они поедут в нужном мне направлении и проводят меня на Алтуфьевское шоссе - обомлеть!
Ни в одном глазу - ни о деньгах, ни о чем, только о том, как помочь случайной соседке по самолету. Когда они были на берегу моря, к ней не то, чтобы приставали - она не пользовалась этими словами - с ней вели беседы местные бедуины, которых все почему-то ужасно боятся. У нее ни на секунду не возникло чувство опасности. Она рассказывала, какие они приятные, как один молодой бедуин возил их туда-сюда. Святая простота! Меня встречали.
Потом, когда я рассказывала о том, что я ездила в Израиль, я все время добавляла - никогда не знаешь, когда еще раз доведется увидиться с братом. И все это оказалось действительно так. Не прошло и месяца, как брат умер. По его анализам нашли раковую опухоль в кишечнике. Вот. Ее вырезали по настоянию врачей, и он в течении пары дней по возвращению из больницы умер - отказали легкие. Он был многолетним курильщиком, и Марта землю рыла, чтобы остановить его курение. Ему приходилось очищать легкие - в Израиле все-таки прекрасная медицина, и ему смогли на тот момент помочь, а точнее - врач сказал, что ему уже ничего не поможет, и .неважно, будет ли он продолжать курить. Он заработал эмфизему легких.
Понятное дело. Но привычка неискоренима. Неискоренима. Даже возвращаясь после операции домой, он, сев в машину, потянулся в бардачок и нашел сигареты своего зятя. Из бардачка он вытащил сигареты, и когда к машине подошли Марта и Михель, они увидели, что тот сидит и крутит сигаретку в руках, потому что спичек не оказалось. - Боря, что ты делаешь? - А что? Я так давно не курил. Вот это его характерное - А что такого? В общем, он умер. Михель оказался в это время в Израиле по своим делам и помогал Марте при выполнении каких-то формальностей, занимался перевозкой Бори, а потом и похоронами.
Марта рассказывала, как его поднимали наверх - он все-таки не мог подняться на третий этаж после операции, пришлось вызвать скорую помощь. Санитары имели с собой какой-то маленький специальный стульчик, который проходил по этим узким лестницам, где не было лифта, как у нас когда-то на Каховке - та же самая система. Очень бедно - экономно - сделаны дома - с такими узкими клетушками на поворотах, с такими невысокими потолками, ну просто Черемушки моей молодости и даже хуже, потому что туалет там - не просто совмещенка, а сверхсовмещенка. Душевая кабинка - на толстой трубе катается занавеска, вода стекает прямо в пол, где небольшое углубление в центре. Да что вспоминать. Это считалась двухкомнатной квартирой, а в Ереване у них была однокомнатная с дочерью Ольгой, а потом и внуком Давидом.
Вернувшись в Москву, я прошлась по родным, рассказывая о своем путешествии. А надо помянуть, что до отъезда в Израиль я созвонилась со своим племянником, который старше меня - так сложилась семейная иерархия. Валера рассказал, что Нора, живущая в Коломне, тоже моя племянница - около 80-тилетняя женщина, еэдила в Израиль, где пыталась связаться с Борисом по телефону. Взаимное непонимание вызвало у нее, знавшей Борю с 6-ти летнего возраста, предположение о его неадекватности. И с этим она вернулась домой с печалью в сердце. Приехав к брату, я, в свою очередь, несколько раз уточняла у него, помнит ли он Нору коломенскую, и, естественно, получала положительный ответ с оттенком раздражения, т.к. память его была прекрасной. На зависть мне, скажем честно. И мне хотелось по возвращении в Москву сразу же при личной встрече порадовать ее рассказом о Боре.
Об этой встрече мы с ней заранее договорились, предвкушая приятные минуты общения. И вот теперь я обратилась к Валере с просьбой связаться с Норой и определить удобную для всех дату свидания. Тот с удовольствием соглашается и вскоре перезванивает мне, обескураженно сообщая, что Нора в больнице в плохом состоянии. И уже на следующий день он получает от ее семьи весть о ее смерти от давно гнездящегося рака, ускоренной воспалением легких, болезни, настолько характерной для пожилых людей, что в Америке в этом возрасте прививка практически обязательна.
А Нора разговаривала со мной таким хорошим голосом и так хотела встретиться, так радовалась моему предстоящему визиту! Я почувствовала, что не могу не увидеться с ней хотя бы так, отдавая ей последнюю почесть, последний привет, быть может, и ненужный ей, но мне необходимый, не знаю сама, почему. Был назначен день и час. Валера с женой ждал меня у метро, откуда мы на машине поехали в Коломну. За тот короткий кусок времени, что я добиралась к месту встречи с ними, на меня, введенную в состояние какого-то перевозбуждения, нашел "стих". Не хочу сказать - вдохновение - слово на котурнах, но стих - старое слово, как часть стихии, как поле, энергетически несущее состояние вдохновленности. И на обрывке бумаги я записала два стихотворения.
Спеши Нора
Успею ли? Увижу ль, запоздав На две какие-то недели? И где они? Те, что хотели Последней встречей долг отдать
Семейным узам? Парки их рванут В бесстрастном рвении порядок ладить высший. ... Не обогнать оборванных минут, Нет, не успеть. Спеши, спеши же...
А верхом шла гроза Нора
И торопливый поиск черных красок, И бег через Москву, Чтобы успеть к назначенному часу, К вагону, выходу.
Полчашки чая, сыр и умыванье - Быстрей, быстрей, Чтобы поспеть на отпеванье И на прощанье с ней.
Какое странное прощанье С полузнакомой мне... Веселый голос на свиданье Звал. Иль пришло во сне?
И бег подземною Москвою - Задержки, тормоза... И черный цвет несла с собою. ... А верхом шла гроза.
Да...
Стихи получились достаточно эмоциональными. Я была потрясена какой-то радикальной - настолько радикальной, что казалась ирреальной, переменой ситуации - человек хотел меня повидать, и ждала я этой встречи, и во что эта встреча вылилась.
Мы поехали в Коломну, купили цветы. Остающееся время переждали в Коломенском Кремле. Чудное место, но ни прекрасные постройки, ни дух времени не отвлекали от цели поездки. Похороны, поминки, повторное знакомство с семьей, с ее сестрой, обмен адресами Прочла стихи на поминках. Но не могла уже сказать Норе о том, что Боря ее прекрасно помнит, не забывает ничего, он в хорошей форме, у него прекрасная память.У них ходило представление о том, что Боря свихнулся. Нет, он не свихнулся. Но он ушел в себя, и ушел уже очень давно. То ли это было связано с резким разрывом пространственным - с родными, с работой, или ощущение себя ненужным - все что угодно. Он ушел в себя. А потом и совсем ушел вслед за Норой. Мужчинам обязательно нужно работать, чувствовать себя на лихом коне, чувствовать себя нужными.
Марта очень быстро поставила памятник на его могиле - от жены, детей и сестры. Ее никто не тянул за язык - она это придумала сама. Что меня вело, что меня тащило в Израиль - не будем гадать, не будем додумывать то, что не в нашей воле. Я его видела живым. Здесь абзац - я начинаю другую историю.
Мать моего зятя - как ее называть по правилам? Эти старые названия родни ускользают из памяти, да и не было их никогда в моей памяти, обозначение сводных родственников, не знаю, каких - шут их знает, седьмая вода на киселе, не знаю и все. Sister-in-law? Belle-soeur?
Так вот. Лена нам дала прочесть книгу Даррела "Александрийский квартет". Я закончила ее одним духом, читая до глубокой ночи (Анна ругалась, что я не сплю), и хватая любую свободную минутку. Книга меня поразила. Как она была написана, как удивительно был описан - обрисован необыкновенный город, как Александрия сотрясла, смяла автора - это была песнь Александрии, гимн великому городу, слава, аллилуйя и осанна. Сейчас мне чудится, что эту прозу мог бы написать молодой Пастернак. Его ранние стихи - то же бурление мыслей и слов и волнение души молодого героя - автора. Я прочла несколько лет назад книгу стихов Пастернака довоенных лет, напечатанную на плохой буиаге в каком-то провинциальном издательстве. Но что значит бумага и переплет, когда непонятно из каких источников начинается резонанс всего твоего существа - с чем? С чудом слова. Нет у меня объяснений этому феномену, кроме как совпадение частотных характеристик моего биополя с многомерным полем из переменных визуального и звукового ряда, поступающих в мозг из слов напечатанных и преобразованных мозгом в мелодии звуков.
"Александрийский квартет" состоит из четырех книг, и первая - "Жюстин". Она меня наиболее зацепила, захватила, просто потрясла. Потом, вернувшись уже в Сан Хозе, решила перечитать ее на английском. В библиотеке с трудом достали из университета Беркли, привезли и дали мне с предупреждениями насчет просрочки и потери. Между прочим, книга вышла полста лет назад. Мы ее не знали, вернее говорить - я ее не знала. Кто может сказать наверняка, читали или нет, переводили или нет? Возможно, какие-то знатоки, но не обычный побирушка-читатель, собиравший макулатуру для покупки книг поинтересней "Майора Пронина", или передававший по цепочке книги самиздата. 57-й год - выход книги в Англии, а может, и раньше, просто мне достался томик этого года. А я тогда еще не кончила школу.
Итак, "Жюстин". Это имя героини, молодой женщины-еврейки. Так совпало, что в этом году я была в Израиле, и события дальнейшие, связанные со смертью Норы и Бориса, и встреча с его дочерью и вдовой в конце года - все под одной звездой, смешались с событиями книги и вокруг книги. Поразительная история - события рассказываются сначала одним, потом излагаются другим и по-иному, потом все встает с ног на голову, меняется местами, переиначивается, переворачивается наизнанку, интерпретация событий в первой книге оказывается детским лепетом в сравнении со следующими истолкованиями. Голова кругом! В финале детективная история с затихающим после урагана житейским морем, утопившим в своей пучине страсти героев и рядовых участников невероятных событий. Happy end? Да как сказать - выжить после многих потерь - это уже счастливый конец, могло быть и хуже.
Но сквозь все эти четыре томика проходит одна идея, единый фон для всех событий - город, главный герой и соучастник, попутчик, и единственный, кто остается неизменным во времени и в пространстве, без потерь? Оставим это вопросом.
Александрия - все, живущие здесь, уезжающие и возвращающиеся, герои перво- и второстепенные, главные и случайные - все находятся под непрекращающимся, осязаимым физически, магнетическим влиянием и гипнотическим очарованием города.
И в первую очередь - автор. Это как импринтинг - что видит дитя, впервые открыв глаза,
то отпечатается в сознаании навсегда. Для меня таким был Баку, для кого-то Ташкент.
Герои Даррела, повторяя выражение, которое выплыло потом, в декабре -это "белые колонизаторы", это их мир описан таким волшебным словом, но мир чужой, чуждый городу, принявшему их в себя, поглотившему их жизни и после всех страданий выплюнувшему их, как соринку с языка. И продолжающему свое существование в пространстве и времени, с ними или без них, спокойному и невозмутимому, неизменному и в то же время постоянно меняющемуся независимо.
Я пытаюсь увязать свои впечатления - летние и декабрьские.
Круто замешанная детективная история, которая начиналась как романтическое приключение, песня любви к женщине, совершенно необыкновенной. Это надо прочесть.
Какой текст, как плывут слова, набегают образы, как меняется обстановка в зависимоти от сияния солнца или света луны, город переходит от сна к рассвету, как встает, начинает шуметь, отражается в море, как отражает его море. Как он древен, как независим от своих обитателей, а обитатели зависят от него. И он немыслим вне этих обитателей. Он живет ими, и они живут с ним и в нем - симбиоз города и человека. И в разлуке с ним они помнят только о нем.
Вернувшись домой и заполучив книгу, я прочла ее довольно быстро - я думала, что мне будет трудно, но нет. То, что я прочла ее вначале в русском переводе, мне сильно помогало. Но обаяние первой встречи уже ушло. Или переводчик был талантлив и сделал книгу настолько блестяще, что затмевал переводом оригинал. Это удивительное ощущение - что оригинал более сухой, чем то же в русском изложении. А быть может, как первая любовь, первый взгляд, как вспышка? Все второе вторично, просто повторение.
Абзац. Начинается новая история.
Когда Боря умер, мы несколько раз вели беседы с Мартой. Я считаю, что она мой друг, и что она ко мне тоже хорошо относится. Во всяком случае, со мной ее поведение, по моему разумению, безукоризненно. Она сообщила, что собирается поехать к дочери в Массачузетс в первой декаде декабря на месяц. И в декабре 13-го числа я прилетела на свидание с Мартой и Ольгой. Дочь назвали в честь нашей с Борей бабушки Ольги Николаевны. Ольга с сыном была в этом году у нас в Калифорнии - она ездила на конференцию и прихватила с собой сына, которому исполнилось 20 лет, и у него были каникулы в университете. К тому же Ольга хотела познакомить Давида с близкой родней - с дядьями, которыми приходятся ему мои сыновья, чтобы тот не чувствовал себя одиноким на этой земле. Когда они подъехали к нам, я была в Техасе - Ольгу с Давидом развлекали мои мужчины.
В Техасе я участвовала в событии, отмечая удивительный юбилей в семье нашей сводной (через отчима) родни : вдова его брата праздновала 90-летие. Спятить, обомлеть!
Историю Ирочки - так у нас в семье издавна называли достойную старую даму, стоит повторить с ее слов. Она была старшей дочерью в довольно многодетной и не обеспеченной изначально семье. Отец был классическим самородком, занявшим в годы советской власти довольно высокий пост в малой республичке в составе Российской ССР. Она в 12 лет, где-то ухитрилась поранить ногу, заражение захватило большую территорию, грозила ампутация. К счастью, попала в руки хороших врачей (помог папа), ногу спасли, но началась эпопея восстановления здоровья в непрофильном санатории, где ее держали из человеколюбия, а потом все же были вынуждены выставить ее за порог. За время болезни в ней возникло глубокое чувство благодарности к врачам, и она решила сама получить возможность помогать людям и выучилась на врача. Где-то в своей клинике познакомилась с молодым разведенным и веселым, несмотря на ужасное ртутное отравление, инженером и согласилась выйти за него замуж, правда, предупредив его, что возможно, у них не будет детей. У них родилась дочь, и далее в среднем было благополучно, и даже более того.
Через годы дочь со своим мужем решили уехать из страны, и за ними выехала и она, овдовев к этому времени. И это правильно - надо жить там, где живут дети. Хотя бы неподалеку. Но жизнь с дочерью оказалась чревата сложностями совместного проживания, в которые не стоит вдаваться - они обыденны, разнообразно и равно малоприятны обеим сторонам.
Странноватая там была обстановка. Девяностолетняя старуха с абсолютной ясностью головы - любому молодому человеку я бы пожелала такой ясности, и ее дочь, которая абсолютно не контролировала себя, была в жутком состоянии, чувствовалось в ней что-то неправильное, анормальное. Потом выяснилось, что она лежала в клиниках, что никому не понятно, что с ней творится, и вообще - не дай бог никому. Она рассказывала мне свою историю, глядя косым - боковым взглядом и проверяя впечатление, и впечатление оказалось настолько сильным, что я не выдержала и, пробормотав - мне нужно в туалет, прервала разговор. Позже я прочла, что таким образом можно избавиться от нежелательного гипнотического воздействия, от наваждения, от стресса, вызванного таким воздействием (в какой-то мере, заметим в скобках).
Вот так. Вернувшись после юбилея домой, я заболела опоясывающим лишаем. Происхождение этой болезни, вроде бы, неизвестно. Из возможных причин называют стресс, в первую очередь. Так я испытала в Техасе такой стресс, от которого не только опоясывающий лишай мог воспрянуть духом.
К счастью, мы поехали с мужем на цветение калифорнийских маков, о котором давно мечталось. Мы оказались в маленькой гостиничке, которая в 20-30-х годах была излюбленным местом, где отдыхали голливудские актеры. Странное небольшое зданьице, построенное из дикого камня. Называется Rock Inn. Я было решила - из камня, каменная - ан, нет. Название от rock-n-roll, и там собираются и сейчас поклонники, и играют, и поют. Всего семь номеров, удобства, вынесенные в корридор. Я даже как бы помолодела. Мы ездили на день рожденья мужа, там как раз в этот день давался домашний дружеский концерт трех музыкантов - два гитариста и ударник. Все немолодые люди, увлеченно игравшие и певшие на крошечной эстраде, которая в обычное время была просто лестничной площадкой. Будто специально на день ро! Это было очень удачно. Сидели у камина с огромным горящим бревном, народ подпевал, мы наслаждались. А потом к ним вышел из зала еще один гитарист, великолепный профессионал, который просто блистал. Он там был со своей семьей, и сын, мальчишечка не более 3-х лет, скакал на руках матери, удивительно точно согласуя свои движения с ритмами гитар. Наследственность. Правду говоря, малыши обычно очень чутки к музыкальным ритмам, но и зная об этом, все равно приятно было видеть такую увлеченность ребятенка.
В главном заповеднике основное цветение маков уже закончилось. Вернее, как сказали сотрудники, их погубили сорняки. Какие сорняки в природном заповеднике! Как бы то ни было, дикие травы переросли маки, и только изредка среди "сорняков" попадались пятнами кучки маков. Они их губят - душат. Они сильнее, эти дикие травы, впрочем, тоже красивы - по-своему: пространства синих люпинов, мелких желтых ромашек, неизвестных нам пустынных цветочков, вспыхнувших на короткое время после дождей в пустыне. Но настоящее цветение мы увидели совсем неподалеку от нашей гостиницы. Вот это было потрясающе, это не описать, это нужно видеть своими глазами, присутствовать на празднике жизни. Рыжие маки с нежнейшими лепестками в таком количестве, что уже казались сильными. Такие пятна - веснушки на горе. Под ветром они колыхались, как оранжевые волны. Ветер сильный, катится среди клумб оранжево пламенеющих маков, шелковистые лепестки трепещут тысячами бабочек или блузами и юбками танцующих в дикой пляске женщин под взглядами мачо. Да, из-за такого зрелища забываешь невзгоды, излечиваешься от болезней, избавляешься от мелочи своих забот перед чудом мощи цветения, понятной живому цели продолжения жизни на земле. Мы поймали самые нужные два дня, ездили туда на закате и среди дня, и рано утром. В последний день там ударил неожиданный мороз, холод жуткий, особенно после того, как было достаточно тепло - все-таки середина апреля. Маки закрутились в конические трубочки и в таком виде пережидали нападение. Но мы уже уезжали и не узнали, смогли ли цветы выжить, или на этом закончилось их существование. Краток срок красоты на планете Земля...
Все это время я не переставала бороться с приступами моей болезни, вставала ночью, мазалась в приступах жуткого зуда и боли и, вообще - страдала. Как-то ночью из моих рук вылетела бутылочка с цинковой болтушкой, той самой, которой пользовались в моем глубоком детстве, чтобы вылечить меня от подцепленного у дворовой кошки классического стригущего лишая, из-за которого меня остригли и запретили общаться с детьми. Чтоб я не заскучала от такой жизни, нашли приходящую учительницу, и в результате, я поступила в школу сразу во второй класс. Но это своя тема. Земля провернула множество оборотов, и я повторила детскую историю, использовав ту же самую болтушку под названием "лосьон". Да. Так вот, никаких удобств - стула, полки - чтобы поставить лосьон в номере не было, и я использовала бортик раковины с покатыми краешками, чтобы как-то угнездить бутылочку. Я ее трясла изо всех сил, потому что муть оседала, потом мазалась, мазалась при свете темной лампочки. В результате однажды она вылетела из моей руки, все упало на ковер, растеклось. Я в остервенении вытирала лужу своими трениками, которые потом застирывала - ночью же - в раковине на выходе.
Сейчас вспоминать события даже несколько смешно, даже просматривается какая-то идиллия пасторальной жизни. Но в тот момент я просто сошла с ума, спятила от злости на себя, безвыходности и боли. Действительно - и смех, и слезы.
Вернемся немного назад, к техасской родне. Почему я вообще рассказала о ней? В этой истории все фантастически и забавно взаимосвязано.
Через короткое время после возвращения из "маковой авантюры" выяснилось, что моя названная сестра (дочь Ирочки, юбилярши) в поисках щенка для радости души вышла на мою племянницу Ольгу массачузетскую, чья подруга была собаководшей. Случилось, что во всей Америке такие, как ей хотелось, щенки были только в Массачузетсе. В свою очередь, муж Ольги оказался заинтересован в обучающих программах для детей, которыми занимались техассцы. Месиво, мешанина взаимосвязей. В один прекрасный момент техасская сестрица звонит мне и рассказывает эту замечательную историю. Это не Москва - большая деревня, это весь мир - большая деревня. Не говоря уж о том, что она же в какой-то момент ухитрилась в своем Техасе познакомится с моей тезкой и однофамилицей, которая оказалась замужем за кем-то из моей родни.
Собака, впрочем, так и не была куплена, по куче причин, не идущих к делу, но посеявших холодок между возможными приятельницами в уже пробивавшейся дружбе. Купили другую. Пудель золотого цвета, назвали Тузик.
А по поводу ее упомянутого выше состояния - она разговаривала со мной ясным веселым голосом, возвращая зз шизоидной тьмы ту очаровательную молодую женщину, которую я знала раньше. Объяснение - ей отменили назначенные лекарства, которые неуклонно губили ее личность и сознание. Как вам это нравится?
Потом в декабре Ольга повторила ту же историю с небольшими вариациями, правда, излагая события с другой стороны, с точки зрения ее приятельницы-собаководши, упустившей бизнес.
Вся эта громоздкая история с Техасом появилась внутри наших еженощных бесед с Ольгой, когда народ уползал спать, а мы засиживались надолго в ночной околоелочной полутьме, под мои рассказы о московской родне. Тема бесед была вызвана стараниями моей дочери, составившей на основе хроники семейства генеалогическое дерево родни. Отсылаю заинтересовавшихся этой хроникой к интернетовскому изданию " Анна, Ольга, Милица, Елена...".
Ну, так вот. Вспомянув весенний Техас, перебрасываемся в декабрьский Массачузетс, где снег, зимние пальто, поездки по достопримечательностям по обледенелой дороге - любезная бывшим москвичам экзотика для сегодняшних калифорнийцев, и беседы, беседы и прогулки с понимающей и знающей тебя со времен глубокой молодости sister-in-law.
А в промежутках рисовать ( Ольга, зная мои интересы, приготовила к моему приезду альбом, кисти и краски и пр.), поглощать всякие вкусности, на которые ее мать такая мастерица, и не быть хозяйкой дома - т.е. кухаркой, прачкой, уборщицей, руководителем сеиейного коллектива. Боже, какое раскрепощение! В довершение мне дали кое-что почитать, отобрав на время у матери (с которой, как у всех, можно было меньше считаться).
Это была книга израильской писательницы, бывшей жительницы Ташкента,
которая в какой-то правильный момент переехала в Израиль. Там она продолжила свою писательскую карьеру. Одна из книг - "На солнечной стороне улицы".
Дина Рубина. Из краткой аннотации: новый роман - новость во всех смыслах этого слова: неожиданный виртуозный кульбит... абсолютное преображение стиля писателя...
Причудливы судьбы героев романа, в "высоковольтном" сюжете переплелись любовь и преступление, талант и страсть, способная уничтожить личность или вознести к вершинам творчества. .. Вавилонское столпотворение ... безумцы и алкаши, русские дворяне, ссыльные и отбывшие срок зэки, "белые колонизаторы" и "охотники за гашишем"...
Я печатаю свой текст, и снова в душе поднимается неспокойное нечто, волнение, требующее остановки, чтоб перевести дыхание.
"Образ города моего детства и юности" - воскресить! Вот задача, так знакомая мне с моими попытками рассказать о Баку, внутреннем Баку, замкнутом внутри моих детских воспоминаний, без подсказок со стороны помнящих, самодельными, как говорили когда-то о шитье - самострок, слово, подходящее для тех, кто строчит - тряпки или текст.
Я начала читать книгу из "делать нечего", не взглянув на аннотацию, но по мере чтения где-то далеко внутри начал позвякивать-побрякивать тихий колокольчик - что это, почему? Эпиграф ко второй части объяснил мне - что. Эпиграф был из книги Лоренса Даррелла "Жюстин". Вот оно! Первая часть "Александрийского квартета".
Но только город был другой - Ташкент. Все вокруг Ташкента. "Ташкент - город хлебный" - так называлась какая-то давняя и тогда очень популярная книга. В Ташкент были эвакуированы массово во время войны жители районов Союза, куда надвигалась война, в особенности, представители культурной элиты - писатели, актеры и не знаю кто.
"Белые колонизаторы". Дина Рубина использовала этот термин, как - "государство в государстве", своего рода Ватикан, мир, касающийся, но не сливающийся с аборигенами-узбеками. "Странная цивилизация".
В давние-давние времена мой далекий пра, участвовавший в захвате Россией Средней Азии под командованием Скобелева, прошел там, завоевывая для империи новые территории. В давнем и уничтоженном памятнике Скобелеву, стоявшем в Москве там, где потом встал Юрий Долгорукий, он находился в группе соратников генерала. Средняя Азия - по ней прошлись монголы, через нее проложен Великий Шелковый путь, сквозь нее ушел Афанасий Никитин вглубь Индии, а в середине 20-го века хлынула волна эвакуированных, несущих свою цивилизацию, так и не слившуюся за десятилетия со среднеазиатской. Составляла эту волну пестрая масса самых разных по уровню образования, культуре, способов существования разноликих и разнонациональных людей, в том числе и преступники, идущие по следам несчастья, чуящие поживу, и "нахлебники". "Белые колонизаторы". В начале войны такой же поток хлынул в Баку, но нефтяной город находился на особом положении, и вскоре "выковыренные" были высланы на ту сторону Каспия.
Все это пока затянувшаяся преамбула, или долгая присказка, а короткая сказка будет впереди.
Итак, предполагаемая параллель - "Александрийский квартет" и "На солнечной стороне улицы", два города - Александрия и Ташкент, два рассказчика - писатели, случайные соучастники событий, замысловатая детективность двух историй, хотя и не воспринимаемых как детектив (как хотите, но я не ощущаю "Преступление и наказание" в какчестве детектива). Четыре подразделения в каждом - отдельные четыре книги в первом и четыре части во втором произведении. И мир один - мир тех самых "белых колонизаторов", но только на разныз континентах.
И герои - героини, по две в каждом: одна безусловный позитив - художница, там Клеа, тут Вера, другая все-таки негатив, с несомненными чертами артистичности, там - Жюстин, тут Катя, обе вынужденно начали свой путь не самым нравственным способом и продолжили главными участницами и искусстными исполнительницами своих сомнительных ролей. И судьбы этих двух складывались по особому сценарию - "Собственный характер волок ее на аркане... Вечная игра с огнем, глупый азартный риск". И партнеры их, учителя и воспитатели, инициировавшие их развитие и образование, одинаково вводят их, втравливают в участие в нелегальном сумеречном существовании ради своих собственных интересов. И завершают путь свой, уходя со страниц книг по воле автора, исчезая в глубинах израильского кибуца - первая, и в раковом отделении больницы - вторая, просто потому, что им уже не было места в своем городе и а своей книге каждой, так же как Элен Безуховой и Анатолю Куракину у Толстого, и с ними быстро и бесповоротно разделывается свой автор.
А положительные достигают своих целей и получают порцию соответствующих наград - известности, любви и одобрения автора.
Совпадения до мелочей
Но город... Город со своими улицами, скверами, площадями, полный своеобразия, живущий на страницах этих удивительных книг и в памяти героев и их попутчиков - этот живой организм, временно допустивший и выталкивающий из себя чужаков, там Александрия, тут Ташкент, несмотря на изменяющийся облик на глазах одного поколения, продолжает свое существование, как огромный коралловый остров, сожители которого, обитая и погибая в нем, увеличивают его размер на земле и значимость.
Какие невероятные параллели вдруг просматриваются в этих мирах, так далеко отодвинутых друг от друга, но объединенных чем-то неопределенным, может, общностью религии аборигенов? И я? Почему я узнаю некие неуловимые подробности, связанные с моими детскими полубессознательными воспоминаниями о Баку? Вот могилы святых в одной и другой части света, и люди бижайших поселений-кварталов отвоевывают покой для этих могил, которые кому-то показались не ко времени. Вот мое воспоминание о страшном своей непонятностью празднике под названием Шахсей-Вахсей, посвященном неведомому шаху Исмаилу. Вот верблюды, медленно бредущие по улицам города, и верблюжья шерсть, которую били палками, приводя в порядок слежавшиеся одеяла. Детские игры в "альчики" в Баку, в "ашички" в Ташкенте, изготовленные по одинаковой технологии из костей-мослов. История с детской обидой от купленного у мальчишек уже однажды использованного билета в кино и их издевательский смех над глупой девчонкой-дурой - в Баку, и обида-ненависть от похищенного мальчишкой рубля, выловленного в грязном ручье девчонкой в Ташкенте. Крики продавцов, предлагавших товар, и мелких купчиков-старьевщиков, и базарных торговцев на рынках и улицах города, пусть у них разная мелодика в выпевании своей самодельной рекламы, но стиль, несомненно, общий. А может, это следы когда-то обширной империи завоевателей, оставшейся в обломках по краям некогда могучего образования?
А "белые колонизаторы"? Что ж, и они населяли какой-то отрезок времени мой Баку и другие города Кавказа, где жили, работали, растили детей и умирали мои предки самых разных профессий, ненадолго оставившие свой след в мимолетной, как оказалось, наносной культуре русского присутствия. И ушел русский язык вместе с кириллицей, отступило христианство под напором более близкого по духу и долгого по времени существования мусульманства.
Приехав в свой город через много лет - город детства и юности, с трудом узнавала его героиня и автор книги о Ташкенте. И мне пришлось посетить мой Баку, который я с трудом узнавала, но все-таки ноги нашли дорогу к нашему бывшему дому.
И пусть цивилизация колонизаторов - идеология, военное дело, культура в общем понимании, была на более высоком уровне, за счет чего и осуществлялось завоевание народов, стоило той ослабеть - и исчезали ее носители, разваливались империи, а затем таяли и следы этой культуры, как бы событие и не происходило вообще.
Честно говоря, печально понимать, что ничто так недолговечно на земле, как цивилизация, носителями которой являются смертные. Достаточно выпасть одному поколению, и это становится безвозвратно.
Читайте книги, дорогие мои, пока книжная цивилизация еще существует на планете.
Именно книги - это отдельная культура, на смену которой уже идет прослушивание текстов и компьюторные книги, полностью потерявшие обаяние качественной печати с ее особым шиком в оформлении обложки, рисунков, шрифтов, абзацев, форматов, позволяющих даже до чтения определить характер - тихий, или крикливый, громогласный, педантичный или легковесный у предлагаемой книги.
Пока еще есть время, пока за ненадобностью не отомрет умение читать.