Где-то в это время мне подарили "Занимательную минералогию" Ферсмана, и она решила мою дальнейшую судьбу, правда, не надолго - как специальность, и надолго - как увлечение. Последний полугод школы перед поступлением в институт. Я заикалась насчет МГУ, но трезвый дядя Эма советовал МНИ, где работал сам. Но на выбор профессии он не влиял и даже косвенно поощрял интерес к геологии, рассказывая, что каждому месяцу года соответствует свой камень. Его-то и надо носить в украшениях на счастье, если это твой месяц рождения.
А февралю положен аметист -
Невинности защитой камень станет.
А если же поверье и обманет,
Украсит палец. И не столь тернист
По жизни путь предстанет человеку.
И то сказать - двадцатому же веку
Необходимы сказки-чудеса
Для взрослых. Камня этого краса
Сама собой вниманье привлекает
Глубоким фиолетовым огнем.
Вглубь поневоле взор свой погружает
Любитель камня, им заворожен,
И, чудится - от мира отстранен,
Заботы буден где-то оставляет.
Я занималась математикой и физикой с репетиторами. Это был и последний год жизни дяди Эмы. У него была почечная гипертония, ему нельзя было пить. А он пил. Я не воспринимала его как алкоголика, но он не умел отказываться, а м.б. и не хотел отказываться, считая себя этаким молодцом. Странно для еврея.
Через многие годы, уже потом - потом,, я расспрашивала Валентину Сергеевну Мартынову, его бакинскую приятельницу о нем. В рассказ о нем я буду добавлять и ее сведения.
"Я, Мархасин Эммануил Львович, родился 28 февраля 1914 года (В.С.М. утверждает, что 29-го) в городе Томске. В семье инженера (Льва Абрамовича и Софьи Марковны. Медички - я). В 1915 г. мои родители переехали в г. Киев (УССР), а в 1920 г. в Баку, где я жил базвыездно до марта 1946 г. В 1931 г. я поступил в Аз. Индустриальный Институт им. М. Азизбекова, механический факультет которого окончил 15 января 1934 г.
По окончании института был направлен работать на завод им. Лейт. Шмидта, где работал инженером центральной заводской лаборатории и технологом технического отдела.
Работу на заводе совмещал с преподаванием в ИПК ИТР и хозяйственников. В апреле 1940 г. перешел на работу в АзИИ им. Азизбекова, где работал старшим лаборантом, а затем ассистентом кафедры "Технология металлов". В начале Отечественной войны по мобилизации Азнефтекомбината, для помощи заводам в освоении и выпуске военной продукции, был назначен старшим технологом завода им. Октябрьской революции, а в октябре 1941 г. начальником инструментального цеха, а затем главным технологом завода (Завод выпускал танки, а пикантность заключается в том, что его отец Лев Абрамович уже давно репрессирован - я). В июле 1945 г. был принят заводской парторганизацией в кандидаты в члены ВКП (б), а в феврале 1948 г. Ленинским райкомом ВКП (б) г. Москвы переведен в члены ВКП (б).
В марте 1946 г. поступил в аспирантуру Московского нефтяного института им. Акад. И.М. Губкина и переехал в Москву. В декабре 1947 г. окончил аспирантуру Моск. нефт. института, защитив диссертацию на ученую степень кандидата технических наук.
По окончании аспирантуры оставлен МВО работать ассистентом кафедры "Технология нефтяного машиностроения" МНИ им. Губкина, и в мае 1950 г. утвержден доцентом этой кафедры. В настоящее время, работая доцентом кафедры "ТНМ" веду дипломное и курсовое проектирование, читаю курс лекций по "ТНМ"; одновременно мною читаются в Академии Нефтяной промышленности курсы лекций "Теория и износ в машинах" и "ТНМ".
Педагогическую работу я все время совмещаю с научно-исследовательской, занимаясь вопросами абразивного изнашивания нефтяного оборудования. За время моей инженерной деятельности мной опубликовано 20 научных работ, в том числе 2 учебных пособия для нефтяных ВУЗов; в течение нескольких лет я являюсь членом Технического Совета Министерства нефтяной пром-ти СССР. За работу по освоению и выпуску боеприпасов вооружения в дни Великой Отечественной войны награжден медалями "За оборону Кавказа" и "За доблестный труд в Великой Отечественной Войне 1941-1945 гг".
Работу на производстве и в ВУЗе я всегда сочетал с общественной работой, был предцехкома центральной заводской лаборатории з-да им. Лейт. Шмидта, пропагандистом и руководителем агитколлектива партбюро з-да N256 им. Берия, редактором институтской стенгазеты "За нефтяные кадры" в МНИ им. Губкина, руководителем стахановского лектория МНИ, последние два года работаю членом партийного бюро института, где руковожу учебно-производственным участком.
Отец мой инженер Мархасин Л.А. работал в Баку техническим директором треста Азнефтемаш, начальником отдела металлов Азнефтеснаба и т.д. В настоящее время отец уже не работает по возрасту. Брат Илья работает в АзНИИ им. Куйбышева в г. Баку, член ВКП (б).
Жена Гейликман Милица Валентиновна, преподает французский язык в Институте иностранных языков Советской Армии.
3 мая 1952 г. Мархасин Э.Л."
Многое здесь недосказано. Светловолосый, светлоглазый, остроумный и некрасивый, с прекрасной улыбкой и плохой фигурой - таким я его помню до самого конца. Умер он в 1958 г. в 44 года. Родиться 29 февраля же он никак не мог, разве что при этом он родился либо в 1912 или 1916 г. На это непохоже. Женился он на молодой довольно интересной, говорили, женщине по имени Зина, которая родила ему дочь. Забавно, что потом говорили, что Марина скорее похожа на маму, а я на дядю Эму. Пожалуй, что детские фото ее могут это подтвердить. У Марины и Алеши, да и у всех Мархасиных, сохраняется наследственный признак - длинные худые руки и пальцы. Говорили об изменах, откровенно демонстрируемых Зиной; например, поездке в командировку вместе с неким бакинским донжуаном, не делать чего очень просил Эммануил. К приезду мамы в Баку он был официально разведен и присматривал себе кого-нибудь. Был влюблен в неизвестную женщину, которая его отвергла. Жаловался на эту женщину, сидя на бульваре, или парапете, В.С.Мартыновой. Ухаживал, но безуспешно за В.С.М. и активно, по ее утверждению, многократно повторенному. (Оставим это за давностию лет на совести героев. В.С.М. работала в отделе рационализации и изобретательства нефтяной какой-то организации, была связана с заводами и инженерами, - отсюда их знакомство. Первый муж ее Ефим Зиновьевич Рабинович - друг в течение многих лет).
Связи в Баку, маленьком городе, очень тесные. Мама рассказывала о впечатлении от Баку дяди Эмы, уже москвича, приехавшего как-то в Баку. Не успел он войти в дом, ему уже позвонили, приветствуя с приездом, т.к. видели его по дороге домой. "Нет, Баку, действительно, провинция, ты права", - комментарий его маме по возвращении.
Когда увидел маму на именинах бабушки, начал энергично ухаживать. История сохранила подробности.
Жили они в одном дворе, знали друг друга давно. Софья Марковна, печалясь о неустройстве сына, зная о приезде в Баку Милицы, предложила ему - что ты сидишь, пойди к ним, подари цветы. "Мама, Эма пришел тебя поздравить!" - сказала удивленно встретившая у дверей, - у бабушки в этот день были именины. Цветы были кстати, но не совсем по адресу.
Отец его давно был арестован по делу нефтяников, последние годы, к моменту написания автобиографии, жил на поселении в Енисейске с женой, которая к нему приехала сразу же на поселение. Сын Илья воевал, был женат на очень умной женщине Розе, которая ему родила Витю, а потом ушла от него и создала другую семью, там тоже родился сын Янек. Витька был очаровательный парень, он достоин спец.описания - потом. Илья страдал, бросил при первой возможности Баку, жил в Уфе, где угнездился в тамошнем Нефтяном институте, стал зав. лабораторией и зав. кафедрой физики, защитил кандидатскую и, уже после смерти брата, докторскую, женился, родилась дочь Юлька, жена - врач Ираида Филипповна Белякова. Потом к нему приехал Витя с женой после института и аспирантуры, там родились внучки Полина и Маша. Витина безвременная смерть от рака после защиты докторской. Илья пережил смерть сына. В Уфу же к нему с поселения приехали и отец с матерью. Пережил их смерти - сначала отец, потом и мать. Пережил и смерть старшего брата. "Илюше многое можно простить, ведь он живет с родителями", - говорил как-то дядя Эма. Вообще, мне казалось, что они оба были добрые люди - и дядя Эма, и Илюшечка, так я его звала долгие годы. А дядю Эму я знала всего каких-то 5 лет моей московской жизни с 11 до 16 лет.
Это заявление не совсем точно. Я жила вместе с ним в Москве в Малом Ивановском - это так. Но знала я его по Баку, куда он часто приезжал, и во время моих поездок в Москву в пионерлагеря от разных нефтяных организаций, в первую очередь от МНИ, и во время летних отпусков - в Гнивани, - под Винницей, в Шепси под Туапсе. Гнивань - местечко на Южном Буге, от которого, как ни странно осталось многое. Я хорошо стала плавать и переплывала реку под эскортом дяди Эмы и еще какого-то мужчины, которого брали на всякий случай. Река несла быстро, и я серьезностью плыла на ту сторону, и чувство большого успеха не оставляло меня. И обратно - а потом шли довольно далеко из-за течения, уносившего нас. Мама брала с собой домработницу и хозяйство вела минимально. Жили мы в семье учителей. Ходили на базар, покупали мало: на листьях лопуха толстые лепешки масла с черточками, сделанными ножом. Купили петуха, кто-то отрубил ему голову, а я в это время сидела в "выносном" туалете на жердочках и видела, как петух бегает по двору без головы, роняя капельки крови - неприятно, но интересно.
Со стороны Гнивани берег реки был песчаный, пологий, а на той стороне - высокий, плоский. Мы очень много гуляли, купались и на карьере, где я побаивалась плавать. Он был очень глубокий и голубой, добывали там раньше гранит. Теперь я знаю, что граниты радиоактивны. В дубовых лесах, насаженных по дороге к карьеру, росли моховики. Однажды я пошла вперед на карьер и увлеклась сбором моховиков. Мама не нашла меня и бегала, искала. У нее был менс, и она в кровь растерла ноги.
В тех краях я впервые увидела необыкновенные южные колючки, которые потом всегда были в моем доме. Дети их называют "твои колючки", "мамины колючки", как некое видовое название. В степи стояли развалины башен, остатков крепостей Ягелло, короля Польши и Литвы, и Ягеллонов. Есть фотографии тех мест. Башни были, конечно, загажены, но издали соответствующие ощущения рождались: огромность крепости и мелочь человеческая. И еще фотография при переходе через какую-то речку по запруде: сидят и стоят дачники и хозяева. Кто есть кто из чужих уже неведомо. Посещение музея в Виннице почему-то запомнилось поездом, а сам музей оставил следы только в виде вышивки на скатерти, которую скопировала мама в музее и подарила тетям - синий стилизованный украинский узор.
Не забыть бы Щелыково с его полями незабудок - сосновый бор с грибами, имение Островского, который - Снегурочка, дом отдыха артистов Малого театра, их необычные развлечения... Катаев - Святой источник-колодец - через многие годы с удивлением узнавания.
Пастернаку
Мучкап и Ржакса у него,
Мои же - Синегда с Куэкшей
Звучат по птичьи, отчего
Нельзя придумать - изувечишь
Слова и звуки. У древлян
Возникли странные названья,
И это птице - подражанье,
Как подражанье обезьян.
Так квакала тепло Куэкша,
И сине-холодна текла
Та Синегда тем легким и безгрешным,
Тем детским летом из стекла,
Разбитого за годы-зимы,
Размытого водой.
И только сны неутолимы
Осталися со мной...
Маме кой-что пришлось перенести при жизни отчима. Приезжала та неизвестная, что когда-то отказала ему в любви и предлагала ему ныне. Он был готов на близость. Но без последствий, так предупредил ее без обиняков (рассказ В.С.М.). От жены уходить он не хотел. Приехала Марина с Зиной, поступать в институт в Москве. Предложила маме, вкупе с дядей Эмой, прописать Марину. Маме это дорого стоило - жестокой истерики, но от идеи им пришлось отказаться. Марина стала жить в общежитии. Кстати, говорили о филологических интересах Марины, золотой медалистки (Элиза Ожешко - !), но дядя Эма настоял на химфаке Нефтяного института, (технологическом). Марина очень хорошо училась, меня только удивляла ее привычка читать науки вслух, учебники ли, конспекты.
Трудно ей давались черчение с начерталкой, хотя Зина была хорошей чертежницей, и физкультура. Ходили стихи: Марианна, не будь дурой, занимайся физкультурой (дядя Эма). По черчению нашлись помощники - Дима, ставший потом ее мужем.
По поводу ее имени. Дядя Эма считал, что при таком вычурном отчестве должно быть и экзотическое имя. Я ее звала "Машук", а дядя Эма - Машей. Мы заключили с ней союз, - не острить по поводу друг друга, т.к. наши язвительные стрелы были очень остры. Этого, правда, я очень долго не понимала, и, наверное, на меня многие обижались. Бабушка по такому поводу говорила "Ради красного словца не пожалел родного отца", - это про меня.
Она приглашала меня в общежитие на танцы. Это было очень увлекательно, я-то была еще школьницей. Общежитие Марины было построено очень далеко, надо было ехать от площади Ногина на 28-м автобусе, и в МНИ тоже на нем. Помню, как мы с дядей Эмой зачем-то едем на нем, садимся на конечной, в середине площади, и он начинает зевать, или ковырять в зубах спичкой. Ужасно, для моей девичьей воспитанности.
Первый раз я попробовала вино, прекрасный мускат "Красный камень" (знатоки говорили, что есть еще и "Черный камень" - по месту произрастания винограда) на каком-то празднике у нас в Малом Ивановском. Полно народу, я за спинами на тахте у шкафа на подушках. Мне передают туда тарелку с едой, рюмку с вином. Я потягиваю этот напиток, хотела бы написать "божественный", но слово не годится 14-15 летней школьнице. Очень вкусно, густо, сладко, тягуче и странно от спиртового оттенка.
А пиво мы с дядей Эмой попивали на дизельэлектроходе "Белоруссия", где мы с ним и еще одной такой же парой делили 4-х местную каюту по дороге в Ростов-на-Дону и обратно. К пиву надо было привыкнуть, что я и сделала. Несмотря на девочку, которая была в каюте, мне было скучно это путешествие; скука оставила след на всю жизнь, и я до сих пор не приемлю этих водных сидений, гуляний по палубе по кольцу. Впечатление произвели одеяла, обшитые по краю лентой. С тех пор всегда просила маму обшивать края одеял. Дизельэлектроход был выпущен в Германии и там же укомплектован. Думаю, что и одеяла обработаны были по-немецки.
По дороге связались в Волгограде с Леонидом Гликманом, который был тогда кем-то крупным на тамошнем Тракторном заводе. Нас покатали по городу, показали памятник летчику Хальзунову. Что-то осталось в памяти. Еще не было никаких мемориалов. Потом привезли к ним в дом, тощенькие деревца - прутики, голо и жарко. Угощали обедом, арбузы, помидоры.
Проезжали Ульяновск, Куйбышев, Ростов-Дон - все промельком. Где-то памятник партизанам, где-то что-то еще. Запомнился Углич, его вид с воды, полусохранившиеся церкви; потом еще приезжала специально в Углич, вид с Волги по-прежнему яркий и впечатляющий. Затопленная Волгой колокольня тихо проплыла мимо, какие-то бесконечные берега-берега-берега. Шлюзы Волго-Дона, статуй огромного роста проскользил, не отметившись в памяти, - просто еще один белый из тысяч уже виденных. Мы брали с собой новенький фотоаппарат "Зоркий", которым я потом пользовалась всю жизнь до появления Саши и с ним другой аппаратуры.
А дома бесконечные студенты и аспиранты, они толпились в комнате, толклись и в коридоре, сидя на чемоданчиках и на стульях. С тех пор мое знакомство с Володей Виноградовым (будущий ректор), Жорой Сорокиным, Толей Петросяном (будущие зав. кафедрой).
Дядя Эма готовил докторскую, ушел в докторантуру, но не успел...
Его работу потом раздергали на куски и защищали несколько человек. Мама очень это переживала, ее утешали тем, что дело Мархасина не должно погибнуть и не погибло. Мы же ждали квартиры в новом строящемся доме на Ленинском проспекте. Дядя Эма был уже болен. Его адский труд во время войны, его битва за реабилитацию отца с многочасовыми стояниями в очередях на оформление дела - все подкосило его не шибко сильный организм, началась гипертония. Ему запретили пить, но он не сдержался на очередном банкете по поводу чьей-то защиты и окончательно попал в больницу. Переходя из больницы в больницу, наконец, в Боткинской в психиатрическом отделении, задавленный ужасными побочными влияниями резерпина, он умер.
Там лежал и художник Фальк, с чьей родней мама тогда познакомилась и сблизилась. Его работы я разглядывала потом через многие годы в Манеже с особым интересом близкого знакомства с именем, но без интереса понимающего его искусство.
Но куда это я? Надо еще поступить в институт, да и школу окончить.
Приезд детей выбил меня из колеи, и никак не могу приступить к делу. А хочу я рассказать еще немного об отчиме, но только то, что прошло мимо меня, и отразилось в куче документов, сохраненных тщанием мамы.
Вот завод Лейт. Шмидта: "является комсоргом, пропагандистом, агитатором и т.д.", стахановцем (вариант ударника), вот 26 лет - и.о. доцента ИПК - Института повышения квалификации, читает лекции в АЗИНХ им. К. Маркса. Вот завод им. Л.П. Берия и совместительство в Бакинском филиале Лениградского института инженеров связи. А начинается раньше - в студенческие годы, когда он и некто Безнос В. "являются лучшими ударниками, премированными за активную общественную работу и отличную учебу в МЭФе АКНИ" или когда "Дипломанты помогли заводу" в составе Е. Игнатенко, Л. Гликмана, Н. Ромашина, Э. Мархасина, А. Бабошкина. (Завод Станкостроительный Азстанкостроя N1). Два первых имени поминаются многократно на моей памяти. К - краснознаменный. Вот и грамота, полученная студентом-ударником (сначала подумала, что в годы войны, однако нет).
"Грамота ударнику тов. Мархасину Э.
В напряженной героической борьбе государства пролетариата и его славной большевистской партии с тов. Сталиным во главе ЦК ВКП(б), на фронте культурной революции и подготовки инженерно-технической интеллигенции из рабочего класса Ты, дорогой товарищ, достойно героически дрался за реализацию исторических решений ЦИК'а о реформе ВТУЗ'ов, сумел сочетать высокую академическую успеваемость с активной общественной работой в Отделении и Институте; на примере Твоих примерных показателей поведем все студенчество на высшую ступень в реализации решений ЦИК'а соцсоревнования и ударничества на борьбу за переходящее знамя Парткома, выведем наше отделение на первое место.
От имени студенчества, академперсонала и всех общественных организаций Машиностроительного Отделения передаем Тебе пролетарское СПАСИБО.
Да здравствует передовики строительства социализма".
--
Кого, чего? История недавняя, каких-то 60 лет.
--
Активность не знает границ - внештатный инструктор ОРМ ЦК ЛКСМ Аз - проверяет и оказывает помощь комсомольским организациям (Отдел Рабочей Молодежи). Окончил АКНИ по специальности горно-топливные машины, диплом на тему "Завод для изготовления 2499 вертлюгов 150 тн "ШВ" (?), инженер-механик в 1937 г.
Сразу же пытается поступить в Ленинградский Индустриальный Ин-т.
1941 г. - Механический з-д Октябрьской революции - ст. технолог. К 1945 году сдает кандидатский минимум при АКНИ и во всеоружии двигает в Москву - зачислен в аспирантуру МНИ им. Губкина, увольняется с завода N 256 им. Л.П. Берия, где он подвизался и в качестве руководителя Агитколлектива Партбюро завода (так любят заглавные буквы). Защищает диссертацию на тему "Исследование износа пары плунжер-втулка глубокого насоса (в лабораторных условиях). Оппоненты - д.т.н. Кузмак Евсей Маркович (женатый на правнучке генерала Ермолова Софье, сын Саша - мой недолгий приятель) и к.т.н. Гречин В.П. На совете факультета 14-0, на институте - 29-2. Стал ассистентом, получает благодарности за работу во время избирательных компаний, отличные показатели, стал доцентом в 1950, преподавателем, членом Технического совета Миннефтепрома в 1954 г. Наконец, готовит докторскую работу на тему "Износ деталей нефтепромыслового оборудования и инструмента", получает поддержку Л. Гликмана, который стал к тому времени директором Гос. НИПИ НМ им. Тагиева Э., зам. нач. Техуправления Миннефтепрома СССР, лауреатом Сталинской премии (все регалии вписаны в письмо нач. ГУ горно-металлургических и строительных вузов М. высшего образования СССР), и прикомандирован в докторантуру 20.01.55.
Руководители - Кузмак Евсей Маркович и Шрейнер Леонид Александрович (барон - так его называет дядя Эма).
Как одно только имя, выплывшее в груде документов - сухих бумажек, вызывает такие живые воспоминания! Двор 3-х институтов - Нефтяного, Горного, Стали. Скверик в центре. Танк. На танке мальчишки. Мы едем в лагерь. В лагере тонкий, длинноногий и самый красивый мальчик - Игорь Шрейнер. Институт - перед колхозом первое сборище в общаге и первая студенческая пьянка. Игорь. Знакомство вновь. Если не дружба, то тесное приятельство, вплоть до того, что дальние считали "женихом и невестой". С моей стороны это было далеко не так, да и с его тоже. Но нас связывала традиция - связь родителей.
Легенды о профессоре Шрейнере: в магазине обуви - "Муза, как ты думаешь, мне не жмет?" Муза Сергеевна, жена, преподаватель начертательной геометрии, имела у нас прозвище "Муза-зверь". У меня о ней воспоминания теплые: я сдавала ей экзамен "с рассуждениями", что ее весьма впечатлило - на пять. С Игорем мы на их даче готовились к экзаменам. Лежа на подстилке, в купальнике, получила здоровенный шлепок по заду. На мой изумленный взгляд - "Комар!" с демонстрацией жертвы. Мама не побоялась меня отпустить на дачу, но в Крым не пустила, несмотря на мои возмущенные вопли "Ты мне не доверяешь!"
Профессор Шрейнер не был специалистом в узкой области диссертации дяди Эмы, но тому было важно проговаривать свою работу безусловно умному и внимательному человеку. Игорь женился несчастливо, его молодая жена очень рано умерла от лейкемии, оставив маленькую дочь. Как будто, он женился второй раз, не знаю достоверно.
Два очень любопытных документа.
Уже после смерти Сталина, в 1954 году, казалось бы, хватит уже, дядя Эма вынужден отвечать на анонимное письмо, совсем как моя бабушка, только ее ответ не сохранился для потомков, а этот я читаю (осталось 2 года до полной реабилитации Льва Абрамовича):
"В партком Московского Нефтяного Института им. акад. И.М.Губкина от члена КПСС партбилет N 00009562 Мархасина Эммануила Львовича.
Все письмо от начала до конца является лживым и клеветническим. Фамилия автора мне неизвестна, конечно, она вымышлена, и письмо анонимное.
Перехожу к изложению фактов. О том, что мой отец осужден органами государственной безопасности я никогда не скрывал, это легко можно проверить по моим анкетам, имеющимся в отделе кадров и спец. части Института.
После отбытия срока наказания. отец был выслан в Красноярский край, куда к нему переехала мать. Сейчас мои родные живут у брата в Уфе. родителям в последние годы, после высылки отца в Красноярский край, регулярно материально помогаю, он инвалид и работать не может.
Отцу 75 лет, и этот факт мною также не скрывается.
После начала Отечественной войны, я из Азербайджанского Индустриального Института им. Азизбекова, где я работал ассистентом, был направлен на завод им. Октябрьской революции (г. Баку) старшим технологом в целях освоения производства боеприпасов и вооружения (на заводы были направлены и другие члены кафедры "Технология машиностроения"). Затем я был переведен на завод N256 Азнефтемаша, где работал начальником инструментального цеха, а затем главным технологом. За работу на заводе был награжден медалями "За оборону Кавказа" и "За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг". В начале 1945 г. на заводе был принят кандидатом в члены партии; был внештатным лектором райкома партии.
Педагогическую и научную работу я веду уже 18 лет; сразу после окончания института, работая на заводе им. Лейт. Шмидта и читая лекции в Институте Повышения Квалификации ИТР и хозяйственников. Первые мои статьи были опубликованы в 1938-1939 годах. Поэтому поступление в аспирантуру в 1946 г. является логичным желанием продолжать эту работу. Переезд в Москву вызван моим браком - жена москвичка и жила в Москве (переезд толковался, как желание скрыться - я).
Качество моей работы в Московском Нефтяном Институте известно, работал я честно и добросовестно, это подтверждается приказами, в которых Дирекцией отмечалась моя хорошая работа занесением меня на Доску почета Института. Педагогическая нагрузка у меня самая ответственная на кафедре, и всегда мною исполнялась, это легко проверить по данным учебной части Института.
В течение нескольких лет я являюсь научным руководителем нескольких хозрасчетных научно-исследовательских работ и имел полное право получать по НИС'у зарплату, однако за все это время я получал ее 2 месяца, и то потому, что работал часть своего отпуска (ответ на очередное обвинение).
В Академии Нефтяной Промышленности я работаю со дня ее основания, и в прошлом году получил благодарность приказом Министра нефтяной промышленности за хорошую подготовку руководящих кадров.
Таковы факты, убедительно подтверждающие, что все содержание анонимного письма является ложью и клеветой.
7.12.1954. Э.Мархасин". Осталось 4 года до финала.
Здесь мне хочется еще раз вспомнить донос в адрес моей бабушки и ее собственное письмо в доказательство того, что она не верблюд. Ее вызывали куда-то, "куда надо", и ей пришлось писать что-то в том же духе, блея, как несчастный барашек на заклании.
А этот документ без дополнительных пояснений, из области "черного юмора".
В связи с реабилитацией бывшего Начальника отдела металлов и метизов треста Азтехснабнефть тов. Мархасина Льва Абрамовича, ему выплачена зарплата из расчета должностного оклада Рб 980-00 за два месяца всего Рб. 1960-00.
Справка выдана для предоставления в Райсобес на предмет определения пенсии".
Арестован Лев Абрамович в апреле 1938 г. Реабилитирован в 1956 г. Простая арифметика 56-38=18 лет без прав и 2 месяца выплат.
Последний же документ в кипе, аккуратно хранившийся в его папке, с которой он ходил в институт - "прикомандировать в докторантуру МНИ сроком с 1 сентября 1955 г. на 2 года. Тема - "Износ нефтепромыслового оборудования и инструмента и пути увеличения их износостойкости". Руководители Кузмак Е.М. и Шрейнер Л.А. Подпись под выпиской из приказа - К. Жигач. Осталось 3 года.
Одна из песенок студенческого фольклора, с которым знакомила меня Марина, гласит:
"А наш директор, Кузьма Фомич,
В защиту мира толкает спич.
Мир победит,
Мир победит,
Мир победит
Войну!"
Потом был Володя Виноградов.
"После продолжительной и тяжелой болезни 23 ноября 1958 г. безвременно скончался член КПСС, кандидат технических наук, доцент кафедры "ТНМ" Эммануил Львович Мархасин", и в конце: "Занимаясь вопросами износа деталей нефтяного оборудования, он создал новый раздел в науке об износе. Он занимался вопросами обработки резанием и созданием новых высокопроизводительных долот. Им опубликовано 40 научных трудов.
Эммануил Львович высоко носил звание члена КПСС. Он навсегда остался в нашей памяти деятельным целеустремленным ученым, обаятельным, жизнерадостным человеком, задушевным товарищем, борцом за счастье нашей Родины. - Коллектив кафедры".
Газета "За кадры нефтяников" за 1958 г. 29.11 N 36".
"24-го ноября 58 г. Вечером.
Завтра, дорогая Милица, ты должна пережить прощание с Эмой. До боли в сердце, как рана, горит во мне сожаление о твоем горе, за тебя, за твою горькую судьбу. Как ты билась, как раненая птица, все билась, чтоб спасти, вылечить Эму. Эти смены надежды и отчаяния, среди которых ты жила последние месяцы. Так вот что значит острая форма гипертонии! В 2 года уничтожила молодой организм человека, виновного лишь в том, что перетрудился. Милюня моя родная, моя любимая, моя хорошая, моя единственная доченька! Послушай меня и приезжай ко мне в Баку - просто отдохнуть погреться возле матери, подышать без неуемной тревоги в сердце твоем.
Недавно мне звонил Боря из Еревана. Он хотел лететь к тебе и Лене. Я его убедила, что не надо ему этого делать, нет такого требования к нему. И мы условились, что когда ты приедешь в Баку, на что я надеюсь, то пошлю ему телеграмму, и Боря тогда закажет разговор по телефону, чтоб поговорить ему с тобою. А пока, видимо, напишет тебе письмо и Лене. Если мех Леночки не отделан, привози его сюда: здесь опять поселился знакомый тебе меховщик. Мы мех отделаем для Лены, она станет старше, и вот тогда она станет больше ценить такие хорошие вещи.
Перевела тебе сегодня 950 рублей на твои расходы через тетю Веру. Я сегодня вечером послала ответную телеграмму Софье Марковне".
О телеграммах этих дней стоит сказать особо. Я их часто находила свернутыми в трубочку, они бросались в глаза. Их много, но я их никогда не разворачивала. А сейчас, развернув, поняла, что это телеграммы по поводу смерти бабушки. Укор и урок мне уже не на будущее, а на сейчас, на сию минуту, т.к. будущего уже меньше, чем прошлого.
Короткие пояснения к письму. Мама, действительно, поехала к бабушке. Мех - горные куницы, которые Борик мне подарил, дивно выделанные. Я их долго носила горжеткой, но редко; просто любовалась на красоту меха. Они были с головками и глазками, с лапками и хвостиками. Потом сделала меховую шапку, она мне оказалась мала (из 2-х - то горных куниц! Украли беззастенчиво мех), и потом ее сожрала моль.
Хоронили его торжественно, поставив в актовом зале МНИ. Мы с Мариной проливали слезы, шепча, что будем учиться хорошо, чтобы не было стыдно. Наив? Экзальтация? Прикид? Поминки по нему в комнате в комуналке, все-таки полученной мамой от МНИ. Ей пришлось устроиться туда на работу, чтобы были соблюдены формальности. 14,75 в Малом Ивановском и 15,1 на Ленинском на нас с мамой. Поминки потом повторялись ежегодно много лет подряд и были поводом для сбора нефтяников и друзей. А потом был последний раз, и все. В первый же раз на мне было надето бежевое платье с рукавом и поясом с двумя красными пуговицами, с очень узким лифом и широким вырезом. Оно и сразило, очевидно, Володю Лихтмана. который целовал меня на кухне, где я торчала, помогая по хозяйству. Нисколько не стыжусь этого события, помню только торжество от того, что он признал меня стоящей его внимания. Хотя, надо сказать, что реакция была еще и такая же, как в фильме "Человек дождя" - "Мокро". Это были первые мужские поцелуи, настоящие.
Софья Марковна, приехавшая из Уфы на похороны сына, ухитрилась, чтобы смягчить тяжелое состояние родных после смерти, рассказать еврейский анекдот: "Еврейская семья жила очень тесно, дети, родня. Глава семьи идет к реббе: "Научи, спаси". Тот: "Пусть введут козу". Делают. Снова к реббе. Тот "Ну, как?" - "Жизни нет: дети, родня, да еще коза всюду". Реббе: "Пусть выведут козу". Делают. Снова к реббе: "Ну как?" - "Спасибо, реббе, так хорошо, так свободно стало без этой козы!!!" Мама: "Софья Марковна! Коза - это Эма?"
Я потом убеждала маму, что та просто выжила из ума, и надо ее жалеть, т.к. страшно пережить детей. Теперь-то я думаю, что в ее возрасте это было неважно. Приходится согласиться с Л.Н.Толстым - он кое-что понимал в людях, надо признаться. Однако у мамы был острый нюх на все и всякие сбои и ошибки поведения человека, и она была требовательна и непримирима к ним до самого конца - ко всем. Я же ей говорила, что эта требовательность позволительна только к родным, т.к. поведение чужих - предмет заботы других. а поведение близких - забота наша. Поэтому я была требовательна (хм, требовательна?!) к ней, т.к. моя мать должна быть выше и лучше всех. так я ей говорила, и, как будто, это ее поддерживало.
Так понемногу прошли передо мной люди. которых я не знала, - дед. отец, и кого я знала и любила - бабушка. мама, тети, отчим. Мама еще проживет 32 года. Бабушка - до 1973 года, тети по одной умрут, и всех я хороню.