Булгакова Ирина Е. : другие произведения.

Изгнанница

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Серия "Черный завет" Начало - первая книга из предполагаемых двух. Книга для тех, кого мир "Черного завета" не оставил равнодушным и стало интересно узнать, кто такая мать Донаты - Лорисс и как она докатилась до такой жизни). Вообще-то, изначально рукопись "Изгнанница" была написана первой, но в издательствах ее не взяли, сославшись на то, что она нуждается в исправлениях. Исправлять мне не хотелось и я попросту написала "Черный завет", ныне изданный. Не судите строго - вещь написана была давно.
  "Жемчужиной заоблачных скитаний -
  Песчинкой я положена на дно
  Прекрасной перламутровой лохани.
  Ты рассмеялся? Мне же не дано.
  
  Наложницей в гареме Полуночном
  Остаться мне до срока суждено.
  Я буду с ним. Я знаю точно.
  Ты рассердился? Мне же не дано.
  
  Измученной предвестницею смерти
  С войною, а не с миром заодно,
  Безумием спасаться в Круговерти.
  Ты горько плачешь? Мне же не дано.
  
  Под тонкой кожей ты скрываешь душу-
  В душе, как в чаше, плещется вино.
  Ты проиграл, но клятвы не нарушу,
  Я пью до дна. Тебе же не дано".
  Гаруни из "Демонического цикла"
  
  Пролог
  Черная дорога прихотливо извивалась между деревьями. В свете бледной Селии, только появившейся на небосклоне, они казались неправдоподобно белыми. Причудливые тени, стелющиеся по лишенной растительности земле не достигали черной дороги. Абсолютно гладкая, без единой трещины, она поглощала любой свет.
   Подавив тяжкий вздох, Лорисс замерла, выискивая место, на которое можно было поставить босую ступню. Как будто там, немного левее - или правее - холод не так обжигал.
  Сделав несколько шагов, Лорисс остановилась. Она не могла избавиться от ощущения, что ступает по черному стеклу. И тогда любая трещина грозила обернуться болезненным порезом. Словно воочию Лорисс представила, как Черная Дорога медленно впитает капли крови. Но способны ли жалкие капли утолить вековую жажду? Бездонная пасть распахнется и с утробным урчанием голодной лесной Кошки поглотит ее. Победно захрустит костями, переваривая жизненные соки и кровь, и в сытой отрыжке вытолкнет из черного чрева неудобоваримые останки.
  Страх, привычно захвативший трепещущее сердце в холодные тиски, заставил Лорисс до боли прикусить губу, и, как ни странно, принес облегчение. Он боится ее! Иначе чем еще можно объяснить тот ужас, который охватывал ее, стоило только подумать о том, что ждет ее в конце пути? Старый мерзавец решил прибегнуть к дешевому трюку, осторожно прощупывая ее сознание. Кому, как ни ему дано знать, что прячется там, в тщательно охраняемой глубине?
  Черная Дорога ждала.
  О, видит Свет, черная Дорога умела ждать!
  Когда очередной приступ страха прошел, Лорисс обнаружила, что стоит на четвереньках. Ее трясло. Холод обжигал теперь не только босые ступни, но и ладони. Вот так бесславно закончилась попытка почувствовать себя сильной, способной - что там победить - сопротивляться! В бессильной злобе стиснув кулаками виски, она издала нечто среднее между стоном и щенячьим визгом.
  Она должна дойти! Лорисс ударила кулаком по черной поверхности. Дорога откликнулась шумом, несоразмерным с ударом. Звук лопнувшего стекла находил где-то далеко стены, от которых спешил отразиться. Многократно повторенное эхо обрушилось со всех сторон и буквально заставило Лорисс вскочить.
  "Ты еще не представляешь, какой тебя ждет сюрприз!" - пронеслось в голове, и Лорисс была уверена, что эта мысль ей не принадлежала. Более того, она не принадлежала и тому, кто ждал ее в конце пути.
  "Будьте вы прокляты все!" - хотела крикнуть она, но в горле господствовал страх, и для слов там не осталось места.
  На черном небосводе печальная Селия казалась выходом в иной, светлый мир.
  Собрав все силы, отпущенные природой, до боли закусив непослушные губы, Лорисс бежала по идеально гладкой поверхности.
  "Бе-ги... бе-ги...бе-ги", - в такт ее шагам диктовала Дорога.
  Часть первая
   Тропа
  1
  
  -Раз, два, три, четыре, пять,
  Я иду - тебе искать.
  Не догонишь ты меня,
  А догонишь - я твоя!
  Лорисс сорвала с глаз темную повязку. Сердце билось в упоении. Да и почему, собственно говоря, ему было не биться, если два месяца назад ей исполнилось шестнадцать. А сегодня, вместе с остальными девушками, достигшими долгожданной поры, она получила законное право войти в Благословенную рощу. Стройные белые деревья, с листьями, трепетавшими на ветру, обступали тропинку с двух сторон. В ночную тишину вплетались таинственные шорохи. Чародей - маленькая белоснежная птица - заливался где-то в зарослях багрянника. Его трели, особенно задорное пощелкивание на грани слышимости, будили воображение.
  Лорисс стояла на распутье. Левая часть тропинки, огибая холм, спускалась к реке. С этой стороны среди белых деревьев благосклонно сияла Селия. Подавив в себе острое желание тотчас побежать вниз, Лорисс посмотрела направо. Едва угадывающаяся в темноте тропа терялась в кустах багрянника. Там было темно и страшно.
  Девушка растерялась. Она не слышала о том, что в Благословенной роще бывает распутье. Направо идти не хотелось. Лорисс пугала темнота, все ее существо тянулось к Свету. Пусть призрачному, ночному, но к свету. Там у реки, за холмом, ее уж конечно поджидал Он. А где еще Белый Принц мог ждать свою Невесту? Несомненно, на открытом, светлом месте, окруженном благословенными деревьями, напоенном ночными запахами.
  Голова еще кружилась после крепкого настоя болотника. Лорисс решительно повернула налево. Неожиданно птица - в темноте не разглядишь, какая именно - выпорхнула из-под ног, заставила Лорисс вздрогнуть и отступить. Нет, туда она больше не пойдет. Конечно, интригующий свет манил по-прежнему, но теперь, стоило только посмотреть налево, сердце билось в тревожном предчувствии.
  Проклятая птица!
  Белый Принц будет ждать ее на берегу. Он наверняка уже стоит на обнажившейся после жарких дней песчаной отмели. Речная вода тихо струится у его ног. Ночью Белый Принц выглядит таинственно: в светлом плаще, высокий, темноволосый, с огромными печальными глазами, стоит он у реки, обласканный бледным светом Селии. Он, конечно, с нетерпением ждет момента, когда появится Лорисс. Потом он протянет к ней руки. И скажет.
  - Как тебя зовут, Невеста?
  И вот тогда, главное - переступить чрез себя и сделать не то, чему тебя с детства учила мать. Назвать свое имя. Дать согласие на то, чтобы другой человек владел тобой. Душой. Телом, всем, что вкупе можно было назвать Лорисс. Протянуть незримые узы добровольного согласия - прочнее которых нет. Быть Невестой Белого Принца, не об этом ли мечтает каждая девушка, с молоком матери впитывая желание принадлежать ему? Не об этом ли прекрасном, исполненном внутреннего величия образе рассказывает бабушка, долгими зимними ночами скручивающая пряжу из белой овечьей шерсти? Разве кто-нибудь задумывался о том, в какое противоречие таинственный и долгожданный ритуал вступает с другим принципом, запрещающим девушке называть свое имя постороннему человеку? Что там мать, бабушка, - многочисленные родственники, не упускающие возможности почувствовать себя наставниками, с детства внушают: "Девушка не должна называть своего имени при знакомстве с молодым человеком. Ибо назвать свое имя, значит, дать согласие на извечный мужской вопрос - "ты - моя?"
  Сложно войти в противоречие с тем, чему тебя учили с малолетства. Но это тот, единственный случай, когда, нарушая правило, ты можешь достичь того, о чем мечтает любая девушка.
  Белый Принц?
  Ах, если б все было так прямолинейно. Однако это не так.
  Каждая девушка знает, что произойдет после того, как она назовет Белому Принцу свое имя и на целую ночь станет его Невестой. Принадлежать самому прекрасному мужчине... Что ж, если это все, чего желает твоя душа, тебе стоит промолчать в ответ. Потому что по ритуалу следующий вопрос все равно прозвучит.
  -Чего ты хочешь, моя Невеста?
  Страшная вещь - возможность единожды пожелать того, чего хочется. Ты назовешь свое желание, и у тебя уже не будет второй попытки. Зато для Белого Принца не существует неисполнимых желаний. Проси все, чего жаждет твоя душа или тело - и непременно получишь.
  Каждая девушка - не кривая, не косая, и не хромая, естественно, - начинает задумываться о ночи в Благословенной роще, начиная с...
  У кого как. Лорисс впервые задумалась о том, чего она попросит, доведись ей стать Невестой, лет в двенадцать. Алинка, подруга, однажды поздней осенью нагнала Лорисс у самого крыльца. Запыхавшись от быстрого бега, она с трудом перевела дыхание и спросила.
  -Чего ты пожелаешь, если Белый Принц выберет тебя?
  Алинке исполнилось тринадцать, она вполне могла желать того, что для двенадцатилетней Лорисс было еще лишено привлекательности.
  -Больно надо, - фыркнула Лорисс, плотнее запахнув короткую телогрею. - Что-то не часто выбирает он этих невест.
  -Какая разница? - Карие глаза Алинки потемнели от негодования. - Главное, что ты можешь получить все! И пока ты не вернешься из Благословенной рощи, кто тебе докажет, что это будешь не ты?
  -Ну, уж, - Лорисс сморщила покрасневший от мороза нос.
  -Да уж, - Алинка горделиво подбоченилась. - Или не я. Посмотри на меня. Из всей деревни я самая красивая.
  Она замолчала, пережидая всплеск задорного смеха.
  -Глупая ты, - обиделась Алинка. - Ты вот тоже красивая, но у тебя волосы темные, а Белый Принц любит светловолосых. А я, - она кокетливо перекинула через плечо толстую русую косу, - светловолосая.
  -Дура ты, белобрысая, - Лорисс показала язык и поспешно взбежала на крыльцо, справедливо опасаясь скорой на расправу Алинки.
  -Сама ты дура! - бросила ей вдогонку расстроенная Алинка.
  Алинке не нужно было расстраиваться, поскольку зерно мучительного определения будущего желания она заронила.
  Чего может пожелать девушка, воспитанная в строгости, и в силу этого, имевшая смутное представление о том, насколько обманчивыми бывают надежды? Конечно, взаимной любви. Бесконечной, безмерной, всепоглощающей... Да мало ли каких определений пытливый девичий ум может подобрать к слову "любовь"?
  Дальше следовало богатство. Деньги могли дать очень многое. Если ты девушка решительная, тебе сам Свет велел сбежать в город. Белокаменный Славль. И там получить все, чего могла жаждать измученная деревенскими приличиями душа. Дом с колоннами, собственный сад с прудом, внимание у Наместника. Дальше? Собственная свита, драгоценности, великолепные лошади... Бесконечное перечисление только будоражило воображение.
  После любви и богатства следовало здоровье. Соседская Мэрит - добродушная толстушка, по крайней мере, ни о чем другом не рассуждала.
  -Самое главное, девочки, здоровье, - и Мэрит брала со стола очередной пирожок с вишней. - Вот представьте: все у вас есть. И богатство, и любовь, а нет главного - здоровья.
  В такие моменты Мэрит особенно напоминала Лорисс родную мать. Мама Лорисс с детства внушала маленькой девочке, что важнее здоровья не может быть ничего. Но, судя по результатам, не очень в этом преуспела.
  Потому что менее всего Лорисс рассчитывала выпросить у Белого Принца здоровье.
  Что касается темных даров, то здесь нужно быть осторожнее. Поговаривали, что можно обратиться с просьбой о даре предвидения, об искусстве врачевания, о возможности перевоплощаться в кого пожелаешь, об умении подчинять себе людей и господствовать, общаясь с потусторонними созданиями. Но, как утверждали знающие люди, с такими дарами сознание плохо уживалось под одной крышей. Кто-нибудь, в конце концов, в мятущейся оболочке человеческого тела оставался один. Годы проходили в непрестанной борьбе между собственным "я" и выпрошенным извне. В лучшем случае, на склоне своих дней ты оставалась одна, свободная от "дара". В худшем...
  В худшем, если верить рассказам, все приведения, оборотни, призраки, кровопийцы, демоны - женского рода - в далеком прошлом неудачницы, обратившиеся к Белому Принцу с просьбой о темном даре. По сказке, знакомой с детства, все знают печальную историю Полуночной Невесты, хозяйки загробного мира, куда попадают души умерших, тех, кто в силу каких-либо причин не достоин Обители. Хотела девушка получить в подарок целый мир. И получила. Правда, мир оказался царством мертвых.
  Душными темными ночами, когда Селия скрывалась в облаках, а в кустах багрянника надрывался чародей, Лорисс грезила о другом.
  -Чего ты хочешь? - подначивала она себя возможным вопросом, который при счастливом стечении обстоятельств непременно задаст ей Белый Принц.
  Ответ созрел не так давно. В тот день брат Мэрит, двадцатилетний Эрик, дождавшись, когда Лорисс наденет телогрею из шкурок диких кошек, шитую мехом внутрь, тихо сказал. Даже попросил.
  -Не ходи в рощу. Я сам постараюсь исполнить все, чего ты захочешь.
  Вот тогда впервые необыкновенное чувство охватило Лорисс, стоило только посмотреть на склоненную голову Эрика, изначально принимающего все, что бы она ни пожелала.
  Старая знахарка, бабка Фаина как-то обмолвилась, родись, мол, Эрик девкой, быть бы ему знахаркой, потому что задатки налицо. И не пришлось бы тогда ей, на старости лет выбирать себе помощницу только потому, что за ней вот-вот явится Полуночная Невеста.
  Мысль о Полуночной Невесте, пришлась совсем не ко времени. Боязливо передернув плечами, Лорисс сплела указательный и средний палец на правой руке - от греха подальше. Левая тропинка по-прежнему манила своей доступностью. Вот она, вся как на ладони. Длинные стебли Заман-травы, на которых блестели капли ночной росы, склонившиеся соцветья лесных колокольчиков. К тому же ночь, с этой стороны была полна звуками: стрекотали кузнечики, в кустах отвечала на далекий призыв маленькая серая птица - боярушница. "Пить... пить...пить" - просила невидимая в густой листве попрошайка. Иными словами, там было все. И не было одного - тайны.
  Правая сторона разделившейся тропинки встретила Лорисс настороженной тишиной. Если бы в этой части Благословенной рощи деревья не были бы такими низкорослыми, сюда и вовсе не проникал бы свет Селии. Постояв на распутье, чтобы глаза свыклись с темнотой, Лорисс решительно двинулась дальше. Как будто того и ждали - деревья сомкнулись за ее спиной.
  Доверяя своему чутью больше, чем зрению, Лорисс шла и шла вперед, вздрагивая от каждого шороха. Сердце колотилось в груди. Но это не имело ничего общего с чувством страха. Сердце билось в предчувствии близкого и такого возможного чуда.
  От сладкого запаха кружилась голова. Деревья расступились, и Лорисс остановилась у небольшой полянки, сплошь заросшей Дурман-травой. Стало немного светлее. Продолжение тропинки, если оно существовало, следовало искать впереди, за противоположным краем поляны...
  Сначала Лорисс услышала тяжелый вздох, раздавшийся у нее за спиной. Этот звук, а пуще всего дыхание, дуновением холодного ветра, скользнувшее по обнаженной шее, заставило Лорисс вздрогнуть всем телом и в испуге отшатнуться. Она наверняка упала бы, если бы в последний момент не уперлась плечом в ствол дерева.
  Хмельное чувство ни с чем не сравнимого восторга охватило Лорисс. Во все глаза она смотрела на того, кто стоял буквально в шаге от нее.
  Белый Принц оказался в черном. Если бы не свет Селии, к тому времени поднявшейся над деревьями, она не разглядела бы его лица вовсе.
  Лорисс не считала себя маленькой, но Белый Принц был выше ее на целую голову. Наверное, днем, когда на небе появлялся Гелион, Белый Принц был светловолосым, но сейчас цвет его волос ничем не отличался от цвета волос Лорисс. С той лишь разницей, что пряди волос, упавшие ему на лоб отливали серебром. Но, скорее всего, в этом следовало винить Селию. Еще Лорисс разглядела прямой нос, губы, искривленные в непонятной усмешке и подбородок, выдававшийся чуть вперед.
  -Что ты смотришь на меня? - хрипло поинтересовался он, и до Лорисс с опозданием дошло, что Белый Принц пьян. Именно пьян, потому что запах, который не спутаешь ни с каким другим, в мгновенье ока вытеснил сильный аромат Дурман-травы. - Разве ты не знаешь, что должна сказать?
  Белый Принц хотел подойти ближе, но оступился. Ствол дерева, так кстати попавшийся ему под руку, оказался тем же самым, у которого стояла Лорисс. Его лицо со странным остановившимся взглядом приблизилось к ней вплотную. Такая неестественная близость не радовала Лорисс, но найти в себе силы и отойти в сторону, она не смогла.
  -Подожди, - Белый Принц нахмурился. - Я должен у тебя что-то спросить... Ах да, как тебя зовут, девушка?
  Ритуал начинал походить на тот, что накрепко засел в памяти. Лорисс растерялась, и еще не понимая, что делает, тихо ответила.
  -Ло`рисс.
  -Ло`рисс, значит, - шумно вздохнул Белый Принц и помолчал. - А разве мама тебя, девушка, не учила, что нельзя называть свое имя первому встречному?
  -Я...
  -Что ты? У тебя нет мамы, или ты не девушка?
  Кровь так быстро прилила к щекам, что лицо запылало. Лорисс с трудом перевела дыхание и не нашлась, что ответить. Молчание затянулось.
  -Я... - выдавила она, наконец.
  -Что ты? Я задал тебе вопрос, но ты не ответила. Ты глухая, девушка?
  Лорисс отрицательно замотала головой.
  -Интересно. Поправь меня, если я ошибусь. В Благословенную рощу в ночь Летнего Праздника Селии могут придти только самые красивые, самые достойные, - Белый Принц сдержал непристойный звук, рвущийся на свободу. - Естественно, не глухие. Только такие девушки могут претендовать на роль Невесты Белого Принца. Или я не прав?
  Растерянная, с мыслями, мечущимися от одной крайности к другой, Лорисс стояла, не в силах отвести взгляда от черных пронзительных глаз. Все складывалось по-другому, не так, как было заведено столетьями. Не те вопросы, не те ответы. И Белый Принц вовсе не был белым - ворот черной рубахи разошелся, обнажая часть груди, на которой поблескивал какой-то амулет. Кроме всего прочего, и поведение его не соответствовало высокому рангу. Во всей встрече не было ничего романтического. В конце концов, Лорисс начала жалеть о том, что так опрометчиво назвала себя незнакомому человеку. Но больше всего ее разозлило то, что преждевременная радость от долгожданного свидания, так непредсказуемо сменилась разочарованием.
  -Что ты молчишь, девушка? - прищурился Белый Принц. - А имя свое, помнится, отрапортовала как наемница на службе у барона.
  -Я думала...- тихо проговорила она, но Белый Принц перебил ее.
  -Нет, девушка, как раз наоборот. Ты совсем не думала. А надо бы, хоть иногда.
  Белый Принц со вздохом наклонился. Лорисс непроизвольно одернула голову, когда почувствовала, что необычный Белый Принц провел пальцем по ее щеке. Жест был настолько неприятным, что она искренне надеялась: выражение ее лица нельзя назвать восторженным. По крайней мере, это было единственное, чем она могла ему досадить.
  -Молодые, красивые, - его голос звучал тихо, Лорисс приходилось прислушиваться, чтобы понять, о чем он говорил. - Чего вы шляетесь тут из года в год? Часто Белый Принц исполняет ваши желания?
  -Да, там...
  -Да... там... В соседней деревне, у знакомой знакомых, - Белый Принц похоже передразнил ее. - Но даже если так, много вы понимаете, глупые, равноценен ли обмен... Вы думаете, вы только получаете... Совсем наоборот... Что вы даете - и что получаете взамен - вещи не сравнимые... девки, девки...
  Бормотание Белого Принца потеряло какой-либо смысл. Но Лорисс было не до того.
  Будь проклята Тьма! Никакой это не Белый Принц! Она оказалась такой легковерной. Ничего удивительного: никто из девчонок, до нее побывавших в Благословенной роще ни о чем подобном не рассказывал. Да что там девчонки! Ни мать, ни бабушка о таком не упоминали. Но сей прискорбный факт не служил ей оправданием. Что она будет делать, если завтра этот "Белый Принц" явится в деревню и во всеуслышание заявит, что ему нужна Лорисс? Естественно, во избежание кривотолков, позовут старуху Фаину, и та моментально дознается до правды. Иными словами, от нее не укроется, что имя было названо по собственному желанию, а не узнано обманом, не выдано по принуждению. И никто - ни мать, ни Эрик, ни деревенский совет, не помешает незнакомцу увести ее из дома! Бесполезно будет кричать о том, что она обозналась и приняла его за Белого Принца. Спросят: а разве не видела ты, что никакой это не Белый Принц. Хотя бы потому, что самозванец в черном! Ведь этого ты не могла не заметить? Пусть никто о таком не слышал, но белый цвет от черного отличить нетрудно. Любая девушка должна быть начеку, особенно ночью. Ты же не отвечаешь, когда Лесной Дед, обернувшись прекрасным юношей, норовит пристать к тебе с подобным вопросом, стоит только отстать от подруг, когда ходишь в лес за грибами да ягодами? Мало в лесу нечисти? Темные силы на выдумку хитры. Давай теперь, называй всем свое имя - много от тебя останется? Разве не для таких случаев мать дала тебе при рождении второе имя - Вилена, простенькое и понятное, в отличие от Лорисс. В переводе с древнего веррийского языка "Ло`рисс" значит "я полная" или по-другому "исполненная"? С детства загадочное имя: чего это, интересно, она исполненная, теперь оправдало себя. Оказалось, что она действительно исполненная, только чуть по-другому сказать - полная. Полная дура.
  Злые слезы навернулись на глаза, когда Лорисс осознала степень своего падения. В особенности обидным показалось то, что ничего уже нельзя исправить. И всему виной он - поддельный Белый Принц!
  -Чего ты хочешь? - уже громче спросил "Белый Принц", и Лорисс догадалась, что не в первый раз он обращается к ней с ритуальным вопросом.
  -Ничего я от тебя не хочу, - зло ответила она и сделала попытку вывернуться из-под его руки.
  -Стой, где стоишь, - неожиданно грубо сказал "Белый Принц" и вернул ее на место. Спина опять уперлась в ствол дерева. - Вот как ты заговорила, Лорисс. В глаза мне смотри, в глаза.
  Он без церемоний вздернул ее голову за подбородок.
  -Уясни, что я еще не забыл, как тебя зовут. И стой спокойно. Я скажу, когда ты сможешь уйти. Так чего ты хочешь?
  -Ничего я не хочу, - выпалила она. - Ты обманул меня!
  -Разве? Побойся Тьмы, девушка, я не обманывал тебя. Ты сама назвалась.
  -Ты принял облик другого человека!
  -Имей совесть, девушка, - его губы искривились в неприятной усмешке, - ничей облик я не принимал. Я всегда такой.
  Она замолчала, расстроено насупившись. Возразить было нечего. Разве только бросить ему в лицо последнее обвинение, что он оказался не в том месте, и не в тот час! Расторопная обычно память, сейчас молчала: приемлемого оправдания собственной глупости она предложить не могла. Скрепя сердце приходилось признавать, что незнакомец прав.
  -Так чего ты хочешь, девушка? Денег, любви, славы - банальности. Наверное, чего-нибудь магического. Попробую угадать: летать? Не угадал. Неужели превращаться ночью в какую-нибудь... лесную кошку? Девчонки любят кошек. Опять не угадал? Мне хочется думать, что ты умнее, и целый мир вряд ли попросишь, еще свежо предание, чем все закончилось для Полуночной Невесты. Ты вряд ли захочешь вечность бродить по темным залам в надежде встретить живое существо, с которым можно хотя бы поговорить. Но... Если я ошибся, и ты глупа, могу и с целым миром пособить, как говорят у вас в деревне. Опять не угадал? Что остается? Я сегодня добрый, у меня хорошее настроение. Стало.
  Она молчала, кусала с досады губы и старалась не смотреть ему в глаза.
  -Раньше нужно было молчать. А теперь-то что? - "Белый Принц" рассмеялся, запрокинув голову.
  Его громкий смех в ночной тишине подхватила птица-болтушка. Такую хлебом не корми - дай передразнить кого-нибудь. Особенно она любила новые, непривычные звуки. Смех "Белого Принца", судя по всему, именно к таким звукам и относился. У болтушки получилось похоже. Но незнакомец не обратил на это внимания. Хотя, чтобы птица замолчала, нужно было быстро сказать: "Поет птичка, да не в лад". Иначе привяжется, и избавиться от нее будет трудно.
  -Значит, не собираешься меня просить, - "Белый Принц" перестал смеяться так же внезапно, как и начал. Как ни странно, но при звуках его голоса болтушка замолчала. - Гордая девушка. Умрем, но никого ни о чем не попросим. Ладно, я не гордый. Я сам тебе сделаю подарок.
  Незнакомец поправил на голове Лорисс обручье, обтянутое материей и обшитое самоцветными нитками, блестевшими в темноте. Она открыла рот, чтобы возразить, но его ладонь, приложенная к ее губам, не дала ей вымолвить ни слова.
  -Только смотри, чтобы расплата за подарок не оказалась для тебя чрезмерной.
  Лорисс хотела закричать, что ей не нужно никаких подарков, но перехватило дыханье. Его ладонь переместилась выше и легко коснулась лба. Сила, сродни сильному ветру проникла в ее сознание. Белое лицо незнакомца увеличилось в размере, заполнив собой видимое пространство. Глаза его сияли, как Гелион в жаркий день, когда на него невозможно смотреть. Темные губы на бледном лице шептали слова, смысл которых не доходил до Лорисс. Ладонь на лбу казалась обжигающе холодной. Сначала онемели щеки, потом нос и губы. Когда холодная волна достигла шеи и груди, голова у Лорисс закружилась. Все поплыло перед глазами. Тело потеряло чувствительность. Лорисс не ощутила боли оттого, что спиной задела острый сук дерева. Как сломанная кукла, она сползла по стволу и упала на влажную от ночной росы траву.
  2
  Ее разбудил дождь. Еще не открывая глаз, Лорисс удивилась. Холодные капли падали на лицо, отчего она никак не могла понять, то ли ей снится сон, то ли это какая-то непонятная, не укладывающаяся в повседневную жизнь действительность.
  Когда она, наконец, открыла глаза, то удивилась еще больше. Для нее не существовало никаких объяснений того обстоятельства, что она проспала всю ночь в лесу. У дерева в Благословенной роще, где вчера произошло нечто, с чем тоже не мешало бы разобраться. В спокойной обстановке родного дома.
  Лорисс попыталась подняться и не смогла сдержать непроизвольно вырвавшегося стона. К острой боли в онемевшей руке, на которой, судя по всему, она пролежала всю ночь, прибавилась боль душевная. Сердце сжалось при мысли о том, что она лежит тут в лесу, а там, дома, ее уже поджидает вчерашний незнакомец. С намерениями, не сулящими лично ей, ничего хорошего.
  Растирая онемевшее предплечье, Лорисс встала. Плахта и длинная рубаха, выглядывающая из-под нее, были безнадежно испорчены. Мокрая одежда, кое-где в грязно-зеленых пятнах - что скажет мама? Отряхнув несколько раз подол, Лорисс убедилась в бесплодности своих попыток. Единственное, что она могла сделать, чтобы немного сгладить впечатление от неопрятного внешнего вида - это одернуть широкий пояс с корсеткой и расправить измятые рукава нарядной рубахи.
  Лорисс подняла голову, чтобы определить: сколько времени остается до обеда. Здесь случилось еще одно неприятное открытие, перед которым померкла и ночь в лесу, и боль в руке, и встреча с незнакомцем. Светлое небо было затянуто облаками, но высоко над головой угадывался белый диск Гелиона.
  -Не может быть, - вслух сказала Лорисс. Отчего-то она решила, что мысль недостаточна, чтобы выразить глубину осознания того, чего в принципе быть не может.
  Она зажмурилась, потом открыла глаза. Ничего не изменилось. Гелион остался на прежнем месте - день клонился к вечеру. Дальше мысли понеслись подобно резвым скакунам. Только думать пришлось на ходу. Спешно выбравшись на тропинку, подобрав подол плахты, Лорисс побежала к реке. А там, вдоль реки, рукой подать до маленького деревянного дома Лесного Деда. Потом достаточно миновать лиственную рощу со старыми искореженными временем деревьями, взобраться на холм - и видна уже ограда, окружающая родную деревню.
  Девчонки, конечно, уже давно вернулись из Благословенной рощи. Сидят дома, чаи гоняют, небылицы рассказывают. Толстая Мэрит, наверняка что-нибудь сочинила. А Гражина, маленькая курносая хохотушка, без сомненья не упустила случая нагнать на слушателей страху. Тут тебе и "темень, хоть глаз выколи", и "таинственные шорохи", и "вдруг в темноте мелькнул плащ Белого Принца"...
  С этим все понятно. Не понятно другое: почему до сих пор ее, Лорисс, никто не ищет? Не беспокоится мать, подруги, не говоря уже об Эрике? Никто не выходит ей навстречу с собаками, не аукает в лесу неподалеку, не кричит радостно "слава Свету, ты нашлась, а мы так волновались!" Так происходило всякий раз - а в деревне подобные случаи не редкость - то ребенок потеряется, то корова от стада отобьется на дальнем выпасе.
  Что же получается? От неожиданности Лорисс чуть не споткнулась. За коровой всем миром ходим, а она - хуже коровы? От этой неутешительной мысли Лорисс непременно расплакалась бы. Но не сейчас, а дома, сидя в уютной горнице за столом и глядя на мать укоризненным взглядом...
  Что-то необычное плыло вниз по реке. Лорисс остановилась, чтобы рассмотреть подробнее. В этом месте река Утица поворачивала на юг, и течение было совсем слабым. Разглядываемый предмет мало чем походил на что-то знакомое. Или деревянная колода, или бревно с торчащим древком, на конце которого плескалось на ветру ярко-красное оперение.
  Лорисс разглядывала незнакомый предмет, пока он не скрылся за поворотом. Не задаваясь больше нелепыми вопросами, на которых не было ответов, Лорисс припустила быстрее. Вот уже в просвете между деревьями, на открытой поляне виднелся скромный деревянный дом, окруженный невысокой изгородью с воротцами - дань уважения Лесному Деду. Сюда, с утра пораньше старая Фаина приносила лакомства, до которых тот был охоч: моченные яблоки, соленые огурцы, мед, кувшин с квасом. По праздникам Деду полагался и кусок пирога, и кувшин остро пахнущей перебродившими ягодами браги.
  Тут Лорисс открыла от изумления рот: воротца оказались распахнуты настежь. Как могла Фаина такое допустить? Обидится Лесной Дед на то, что спустя рукава относятся к его жилищу, и тогда жди беды.
  Но оказалось, что открытые воротца еще не самое страшное. Из домика Лесного Деда, прямо под ноги Лорисс бросилась лесная кошка. Отбежав в сторону, она остановилась и уставилась на девушку желтыми немигающими глазами.
  Сердце у Лорисс екнуло, но бояться одной лесной кошки не стоило. Опасность представляла пара серых обитательниц леса. В то время как одна отвлекала внимание, вторая в любой момент могла спрыгнуть с ближайшего дерева и вцепиться в шею острыми клыками - и не имело значения для обезумевшей от запаха крови кошки, что жертва во много раз превосходила охотницу. Острыми когтями, не обращая внимания на то, как жертва вынуждена была защищаться, кошка рвала все, что попадалось ей под лапы. Лорисс помнила, что произошло с соседским подростком, на которого напали кошки. Если бы не здоровый Борислав, оказавшийся неподалеку, парнишка бы истек кровью. Шрамы постепенно зажили, но глаз спасти не удалось - как ни старалась Фаина. Лорисс жалела мальчика. Но с тех пор, как не кощунственно это звучит, девчонок не приходилось уговаривать брать в лес кожаный мешок, в котором был зашит корень чертошника. Фаина утверждала, что кошки терпеть не могут его запаха.
  -Прочь! - пронзительно крикнула Лорисс. - Пошла прочь!
  Она сделала вид, что собирается запустить в кошку чем-то тяжелым, но не тут-то было. Снисходительно оценив "страшную" фигуру Лорисс, кошка вдруг открыла маленькую розовую пасть, в которой блеснули два острых клыка, и зевнула. Потом она поднялась и неторопливо пошла в лес, нимало не беспокоясь о том, что за спиной остается такой "грозный" противник.
  С трудом переводя дух, Лорисс больше не пыталась разобраться в странностях сегодняшнего дня. Она помчалась по тропинке туда, где за холмом уже начиналась деревня. Там ее ждали ответы на все вопросы.
  Лорисс бежала с холма, постепенно понимая, что неожиданности, с которых для нее начался день, не закончились, а получили другое, более страшное продолжение.
  Сначала она увидела собаку, которая лежала у самой дороги. Лорисс узнала ее. Это была соседская лайка. Старый белый пес с темными подпалинами на боках. Сейчас он был не белым, а грязно-серым. В густой шерсти Лорисс разглядела темную полосу со свалявшимися комами грязи. Над собакой с жужжанием летали огромные зеленые мухи.
  Лорисс остановилась как вкопанная и долго смотрела на несчастную собаку. Очень долго. Потому что отрывать глаза от дороги, на которой лежало мертвое животное, было еще страшнее. И если бы можно было всю жизнь простоять вот так, у дороги, моргая слезящимися глазами, она так бы и поступила.
  Крепкого высокого забора, со всех сторон окружавшего деревню, больше не существовало. Он был сломан. И дальше отчетливо было видно, что от деревенского сруба, стоявшего недалеко от забора, тоже ничего не осталось. Кроме черных обгоревших бревен и обугленного остова печи. Это страшное зрелище необходимо было понять. И что еще хуже - принять.
  Лорисс медленно перевела взгляд с потрескавшейся от пожара глиняной печи на то, что прежде было удивлявшим резной отделкой домом. Она глубоко вздохнула, и тут, словно пробки после купания в реке вылетели у нее из ушей. Неугомонный вороний крик сотен, сотен птиц обрушился на Лорисс со всех сторон. Она прижала руки к ушам, пытаясь хоть немного заглушить его. Но крики отдавались в голове, разрастаясь и заполняя сознание.
  Лорисс шла по деревенской улице, избитой копытами коней, смешанной с золой и пеплом, размытой дождем. Она смотрела прямо перед собой, старательно не замечая черных, обгорелых остовов домов, но ее преследовал вороний крик, не замечать который было нельзя.
  Вот к единственному уцелевшему венцу дома прислонился человек с темными провалами вместо глаз, прижимающий к груди черную обгорелую руку. Черепки глиняных горшков, сломанный сундук, разбитая лавка, воткнутые в землю вилы; тело женщины в разорванной рубахе, лежащей на животе поперек черного месива дороги - и вороний крик. Перевернутая телега, разбросанные тряпки, втоптанные в грязную, мокрую землю. Всюду, с двух сторон от дороги обгоревшие остовы срубов с обнаженными скелетами черных, потрескавшихся печей.
  И беспощадный, неумолчный, доводящий до исступления крик ворон.
  Если что-то и оказалось страшнее этих криков, то только запах.
  Не доходя всего нескольких шагов до места, которое Лорисс считала родным домом, она остановилась. Посреди пепелища, застыла обугленная печь, высоко вытянув в небо длинную шею дымохода. Вороний крик отступил перед приторно-сладким запахом, и Лорисс вывернуло наизнанку у самого крыльца, прямо на черную траву рядом с крыльцом.
  Бывшим крыльцом.
  Зажав тыльной стороной ладони рот, она глубоко вздохнула - глоток свежего воздуха! - и задохнулась. Вороний крик никуда не делся, но сейчас господствовал запах. Стараясь лишний раз не дышать, Лорисс перешагнула через разбитый кувшин. По власти неба, это оказался именно тот, самый старый глиняный кувшин, про который еще бабушка говорила "он такой старый, что у него уже есть душа". Лорисс недоуменно огляделась. Всюду лежали узнаваемые вещи, или то, что от них осталось. Полотенце - втоптанное в грязную землю - с удивительно ярким узором, который не смогли заглушить ни пожар, ни дождь, ни грязь. Дедушкина кружка - точнее половина, отбитая по ободку. Но для того, чтобы отличать вещи, знакомые с детства, их целостность не обязательна. Одна деталь и...
  -Мама, - услышала Лорисс свой голос.
  Домашняя утварь будоражила память, сводя воедино прошлое и настоящее. С той лишь разницей, что прошлое рождало радость, а настоящее рождало чувство, названия которому не было. В немыслимом, разрывающем сердце противостоянии, побеждало жестокое настоящее.
  Когда Лорисс осознала себя сидящей на коленях у дома Алинки, одного из срубов, где уцелели не только стены, но и подобие крыши, белый диск Гелиона остановился у верхушек деревьев. Еще немного и на землю опустятся сумерки, и тогда мало что удастся разглядеть. Может быть, в одном из таких домов ее ждет уцелевший человек? Эта задача показалась для Лорисс важнее первых двух, с которыми удалось справиться. Или, по крайней мере, не позволять им завладеть сознанием. Вороний крик и тошнотворный запах.
  Лорисс нашла Алинку в горнице у самого стола. Белесый свет, проникающий со двора в разбитое слюдяное окошко, скрадывал яркие детали. В разорванной на груди рубахе, с большим черным пятном у самого сердца, Алинка лежала на полу. Ее лицо было спокойным, а глаза открыты.
  Опустившись перед телом на колени, Лорисс попыталась закрыть Алинке глаза, но у нее ничего не получилось - теперь дух будет странствовать по свету, разыскивая убийцу. Холодная кожа поразила Лорисс, но она не спешила одергивать руку. Белое лицо Алинки пугало своей неподвижностью. В углу рта запеклось что-то черное.
  Лорисс огляделась по сторонам в поисках какого-либо полотна, но вокруг лежала разбитая посуда да сломанная деревянная лавка. Тогда рукавом собственной рубахи Лорисс терпеливо оттерла черное пятно.
  Алинка смотрела по-прежнему вверх. Упрямо и спокойно.
  -Царь небесный, всеблагой податель Света и Тепла, прими душу дочери твоей, безвременно почившей, - забормотала Лорисс знакомые с детства слова поминальной молитвы. - Уповаю на милость твою, Отец Всего Живущего, что примешь ты дочь свою в загробную Обитель, и дашь покой измученной душе, и оградишь от мучений на черной дороге между Живым и Мертвым, ибо простили мы, живущие дети прегрешения той, что отдана ныне во власть Иного царства. Верую, что явишь ты благодать, Отец Света, и простишь дочь свою, яко мы ее прощаем, дети твои. Да будет так, пока миром правит Свет.
  И вдруг, в то время как полагалось благочестиво замереть, прислушиваясь к Высокому Ответу, из глубин сознания, из самой сути, вырвался стон, к поминальной молитве не имевший отношения, растревоживший затаившуюся в пустоте душу.
  -И помоги мне Отец, простить то, что свершилось под Светом твоим!... Ибо нет во мне прощенья!!
  Стон сорвался в хрип, и Лорисс закашлялась. Волна безысходности и злобы отступила, оставив душу в одиночестве.
  Обессиленная после обвиняющего крика, Лорисс некоторое время сидела, собираясь с силами. Она хотела сложить Алинке руки на груди, ближе к сердцу, но это тоже оказалось невозможным. В правой руке у Алинки была зажата какая-то вещица. Что-то похожее на цепочку. Потянув за край, Лорисс с трудом освободила небольшой амулет из желтого металла. Несколько минут она разглядывала миниатюрную оскалившуюся пасть волка - оборотня Шанди, оберегающего от дурного глаза.
  В разбитом окошке было видно, как Гелион скрылся за верхушками деревьев дальнего леса. Машинально опустив найденный амулет в единственный нашитый сверху у самого пояса карман плахты, Лорисс поднялась. Только сейчас она услышала, что поднялся ветер, и стены сруба с прогоревшей крышей стонут под его порывами, грозя обрушиться в любой момент.
  -Покойся с миром, - еле слышно прошептала Лорисс и вышла из дома, тихо закрыв за собой дверь.
  Дождь закончился. Гелион скрылся в лесу, и на землю постепенно опускались сумерки.
  Лорисс шла по дороге, порыв ветра гнал ее из деревни. Лорисс не хотела и не могла оставаться здесь. Как разбитые черепки несравнимы с расписанным ярким узором глиняным горшком, так и странные черные бревна и обгоревшая трава не имела ничего общего с прекрасной, полной теплого света деревней. И две деревни никак не хотели сливаться в одну. Мир не мог перевернуться за одну ночь. Значит, где-то стояла ее деревня. Где-то сидела на пороге мать и ждала свою дочь. Где-то пела веселые песни Алинка и говорил волнующие слова Эрик. Нужно постараться найти туда дорогу. Или того человека, который покажет дорогу. Или не совсем человека. Все можно повернуть вспять. На земле случались и более странные вещи. Эта мысль показалась Лорисс ясной и правдоподобной, во всяком случае, все объясняющей и достойной того, чтобы ей следовать.
  С наступлением сумерек, а может потому, что по опустевшим улицам теперь гулял ветер, но мертвая деревня заговорила. Заунывно и бесконечно долго скрипели уцелевшие двери, с грохотом, сравнимым со звуком далекого грома обрушилась прогоревшая крыша, на дальней окраине хрипло залаяла собака. Но лаяла так, как собака лаять не могла. Идти туда, хотя бы для того, чтобы увидеть живое существо, желания не было. Наоборот, стоило подумать о его способности исторгать такие звуки, как холодный озноб пробирал тело до костей.
  Ветер выл, ветер стонал. Он успокоил ворон и отнес прочь тошнотворный запах. И оставался хозяином сгоревших срубов, оставленных без погребенья тел. Только ветер заставлял уцелевшие двери петь тревожные, хриплые песни. Он со свистом врывался в длинные шеи дымоходов и поднимал тучи серого пепла. И внимая его дыханию, мертвая деревня ожила.
  Совсем рядом, откуда-то справа послышался протяжный, долгий вой, перекрывший и треск обгоревших бревен, и шум ветра. Вой застал Лорисс врасплох. Отрешенный разум не отнес этот звук к тем, что способно издавать человеческое горло, или горло животного, но Лорисс все равно повернула туда, в сторону своего бывшего дома. Теперь ничто не имело значения.
  Извечный, выверенный сотнями предшествующих поколений инстинкт самосохранения, растаял без следа. Осталась пустота. Глаза видели, уши слышали, но в голове не было ни одной мысли, а в душе - ни единого чувства.
  Долгий вой перешел в жалобное поскуливание.
  Лорисс бездумно подошла ко двору, некогда обнесенному маленькой - по пояс - оградой с резными башенками с двух сторон от воротец. Теперь, сломанная, она лежала в грязи, почти на дороге. Сумерки и белый туман, впитавший в себя пепел, скрывали ужасающие подробности, которые Лорисс, пока шла по дороге, заставляя себя не смотреть по сторонам, успела позабыть.
  Как она могла не заметить? Слева - между сгоревшим домом и бывшим загоном для скота, лежала бодня - вместительный деревянный сундучок с крышкой. Крышка висела на одной кожаной петле, и открытое черное нутро беззастенчиво выставляло напоказ содержимое. Там должен был лежать нарядный летник, который мать сшила ей на будущую свадьбу. Долгий год мать вышивала по подолу золотые цветы, вплетая в узор изображение ушастой мордочки Люба, охранителя счастливой семейной жизни. Еще там должна была лежать рубаха из тонкого льняного полотна, сафьяновые ботинки, плахта - приданное Лорисс. Когда девушке исполнялось шестнадцать, она должна быть готовой к тому, что не за горами тот день, когда в горницу явится жених - узнать имя невесты.
  Сундук был распахнут. И именно из него, из черного зева и доносились теперь уже тихие, сдавленные хрипы.
  Лорисс присела на корточки перед сундуком. Она подперла ладонью щеку и вгляделась в темную глубину. Оттуда на нее, не мигая, уставились два блестящих огонька. Потом послышался тяжелый вздох и то, что сидело в сундуке, сдвинулось. Лорисс успела разглядеть в сумеречном свете морду, покрытую шерстью и пятачок.
  -Заморыш, - подсказала память название для знакомого лишь по рассказам существа. - Совсем маленький.
  Ее губы непроизвольно растянулись в глупой улыбке.
  -Ты мальчик или девочка? - традиционный вопрос тоже вырвался помимо воли. - У меня нет сахара, чтобы тебе дать, - с этими словами Лорисс протянула пустую ладонь к распахнутому сундуку.
  Несколько мгновений ничего не происходило. Вот показался пятачок, мордочка, на которой сияли два круглых глаза, потом появилась голова с парой крепких, с фалангу пальца рожек, почти скрытых в густой поросли. Заморыш потянулся к руке, приблизил пятачок вплотную к открытой ладони и обстоятельно обнюхал ее. Склонив морду набок, Заморыш шумно вздохнул, не сводя с Лорисс немигающего взгляда. Потом маленькими пальцами, поросшими шерстью, ухватился за протянутую руку и осторожно укусил.
  Лорисс одернула руку, но скорее от неожиданности, чем от боли. Бабушка считала, что Заморыш - это ребенок Домового и Домовой. Также как у Лесного Деда и Лесуньи были проказливые дети - Лесавки.
  Между тем, Заморыш выбрался из сундука. Он оказался маленьким, меньше лесной кошки. Порыв ветра взъерошил густую шерстку. Неуверенно расставив крохотные копытца, он стоял, держась лапой за стенку сундука. Новый порыв ветра вызвал у Заморыша недовольство. Сморщив пятачок, он сделал два шага и уцепился за подол плахты. Его хвост дрожал. Не успела Лорисс опомниться, как Заморыш взобрался к ней на колени, и, обхватив лапами шею, уткнулся пятачком куда-то в щеку.
  Неожиданное тепло живого существа заставило Лорисс опомниться. Она поднялась, прижимая Заморыша к груди. Он оказался на удивление легким. От него шел еле уловимый запах и только самую малость - он пах обгоревшей шерстью.
  Так, прижимая к себе Заморыша, шла Лорисс по дороге. Ноги сами несли ее прочь из деревни. Туда, на холм, где начинался казавшийся сейчас вновь обретенным домом - лес. Туда, где все было по-прежнему. Где не было сгоревших домов, человеческих тел, изломанных вещей, когда-то составлявших прочную основу казавшегося незыблемым бытия. И главное - не было Алинки в пустой горнице. Там, в лесу, Лорисс ждал долгожданный покой, на время. Или навсегда. Заморыш ворочался, приноравливаясь к ее стремительному шагу.
  Лорисс остановилась на вершине холма, вглядываясь вдаль. Еще немного и первые деревья, тянувшие к ней зеленые лапы, скроют ее.
  Наступал самый темный час суток, "время встречи с демонами", как называла его бабушка. Гелион зашел за горизонт, спрятав свой лик на западе, в густой листве дальнего леса. Светлая Селия еще не появилась на небосклоне, но ждать оставалось недолго. Правда, надежды на нее, когда небо сплошь затянуто тучами, было мало. Ведь даже доверяясь интуиции, в кромешной тьме добраться до леса задача довольно сложная. Но не оставаться же на ночь здесь, на открытом всем ветрам и демонам холме?
  Лорисс тяжело вздохнула и на самом выдохе ее посетила мысль, от которой она тщетно пыталась укрыться.
  Страшная мысль ужаснула. В одно мгновение придавила плечи тяжелым грузом. Но вместе с тем принесла и малую толику облегчения, расставив все по своим местам.
  Что если не было никакой сгоревшей деревни, уснувшего на плече Заморыша и темной дороги? Что, если все проще - и Лорисс умерла той ночью или несколько ночей назад - в лесу, в Благословенной роще? В силу неизвестно каких причин она не получила прощения, и поэтому не попала в Загробную обитель. И теперь, как Непослушная Она, обречена скитаться в лабиринтах собственных снов.
  Кошмарных снов.
  3
  Крупная черная ягода манила своей доступностью. Темно-зеленые мясистые листья расходились в стороны. В центре на ярком желтом ложе покоилась ягода. Волчий глаз. Не удержавшись от соблазна, Лорисс присела на корточки перед гостеприимно раскинувшимся низкорослым кустом. Заморыш сердито засопел и острым когтем царапнул Лорисс по шее. Не больно, так, для острастки, дескать, я только устроился. Лорисс провела пальцем по черному плоду. Вот так: любоваться можно, трогать можно, а есть нельзя.
  Еда Лорисс мало интересовала. Тем более что сегодня днем ей повезло. Она набрела на полянку, сплошь заросшую кустами сладкой красной ягоды. Соберика оказалась настоящим подарком потому, что собирать ее не составляло никакого труда. Стоило тронуть низкорослые кусты, как созревшие ягоды осыпались на землю. Оставалось только протянуть ладони. Слава Свету, соберика созрела, иначе колючие кусты не отпустили бы ягоды так легко. Она вполне оправдывала название: соберика, собери-ка. Двух полных горстей, с горкой, Лорисс хватило, чтобы утолить голод.
  Ближе к вечеру Лорисс почувствовала острый приступ жажды, но и тут удача ей улыбнулась. Она села отдохнуть на поросшем сизым мхом пеньке, опустив Заморыша на землю.
  Как только тело обретало относительный покой, в голове становилось тесно от мыслей, которые она так безуспешно гнала. Мысли были отрывочными, как разноцветные бусины, для которых еще не существовало нити, что свяжет их воедино. Сначала она думала о том, что оказалась редкой трусихой, и сбежала из деревни, так и не найдя мать. Сколько Лорисс не пыталась, так и не смогла толком объяснить, что заставило ее так поспешно убежать в лес. Да и теперь, память с готовностью откликалась, предлагая на выбор любое воспоминание, связанное с прошлым. Но стоило представить себе возможное возвращение в деревню, как голову словно сжимали тиски. Лорисс вспомнила Эрика, вспомнила Борислава. Потом она вспомнила Алинку, но не ту, мертвую, а живую.
  Рука непроизвольно дернулась к нашитому на плахту карману, где лежал найденный оберег.
  Потом мысли потекли в несколько ином направлении. Оглядываясь назад, Лорисс пыталась оценивать то немногое, что попало в поле ее зрения. Была ли какая-то цель у тех, кто напал на деревню, или то была стая озверевших от запаха крови демонов, порвавших все препоны и вырвавшихся на свободу, она не знала. Возможно, кому-то посчастливилось остаться в живых. Раз Лорисс не видела мертвой матери, возможно, она жива. Вот только посчастливилось ли?
  Лорисс прикусила губу: вполне обнадеживающая с виду мысль извернулась и явила двойное дно. Мучительный вопрос, что лучше, смерть или рабство, поверг Лорисс в состояние шока. Много лет в деревне о рабстве ничего не слышали. Мама ни о чем подобном не рассказывала. А вот дедушка...
  Старожилы поговаривали, что раньше, до того как Рихард Справедливый объединил провинции в Королевство Семи Пределов, все было по-другому. Сведения, доходившие до деревни о большом мире, были скупы. Да и откуда им было взяться? До ближайшего города - Славля - три дня пути, в лучшем случае. Уж, конечно, не пешком. Крайне редко в город выбирался кто-нибудь из мужчин, чаще всего Борислав. Раз в год приезжали сборщики налогов, и несколько раз торговцы. От них деревенские жители три года назад и узнали, что Рихард Справедливый, правивший более сорока лет, умер. Правда, о том что он не оставил наследников известно было давно. Так что же? Борислав говорил - а он побывал не только в Славле - что совет из семи Наместников, каждый из которых отвечал за свою провинцию, оказался на редкость удачным решением. По закону, глава совета избирался всеми Наместниками. Сразу после смерти Рихарда Справедливого был избран тот, кто пользовалась всеобщим уважением - Сигмунд. Позже к его имени молва присоединила и уточнение - Добрый.
  Это были общие представления о Королевстве Семи Пределов, которые в деревне знал каждый ребенок. По крайней мере, такой порядок вещей поддерживал привычный уклад, и в большом мире царил покой.
  Но если быть честной перед собой, то шестнадцатилетнюю Лорисс интересовали совсем иные вопросы, к устройству Королевства не имевшие никакого отношения. Подружки, насколько серьезно относится к ней Эрик, новые наряды, запасы на зиму, милость Лесного Деда...
  Да мало ли, что может интересовать девушку в мире, где все принадлежит ей!
  Старик Ефимий, правда, помнил еще те времена, когда в каждой из семи провинций правил свой барон. И тогда, в отсутствии Законов, жизнь в провинции зависела от личных качеств барона. Он устанавливал порядки, нередко насаждая их по деревням мечом и кровью.
  Сидя у камелька, когда наступал сезон короткой зимы, старик рассказывал о кровавом бое у Северного Замка, где сошлись два войска: с одной стороны те, кто поддерживал власть Рихарда ... тогда еще просто Рихарда, а с другой - его противники. Ефимий всегда уточнял, что барон Веррийской провинции, в чьи владения и входила деревня Зарница... дай Свет памяти, как там его называл дед Ефимий? А, Сергий Удачливый! Так вот, этот барон, воевал как раз на стороне новоиспеченного Короля.
   С тех пор много воды утекло. Королевство Семи Пределов процветало, тщательно оберегая свои границы от набегов южных Степных народов, а свою веру от вмешательства миссионеров. На западе Королевство омывал безграничный Синий океан. Считалось, что никому еще не удалось достичь его берегов. На востоке - высились горы, через которые был проложен знаменитый Восточный тракт. За горами, по слухам, кого только не было! Бабушка рассказывала о людях с двумя головами, о загадочных демонах - инкубах, о маленьком народце - кобольтах... Да мало ли о ком?
  Существовали ли они на самом деле? Неизвестно. Во всяком случае, в свои шестнадцать лет Лорисс ничего не слышала о человеке, лично знакомом с подобными диковинами. Все эти рассказы для нее были чем-то сродни рассказам о Полуночной Невесте, Белом Принце, Девочке-у-Дороги, Видевшим Свет, Непослушной Оне, Марах-морочницах, Мусорщике... Всех и не упомнишь. Так вот, поди ж ты, они живут себе там, где нас нет, а мы здесь, где нет их. И никто никому не мешает. А на севере? Царство вечной Зимы - выживают там только немногочисленные племена Северных людей: огромных, поросших густой шерстью.
  Кому понадобилось разрушать такой прекрасный, такой устоявшийся, такой понятный мир?...
  Раздумья были прерваны самым пугающим образом. Буквально в нескольких шагах от Лорисс кусты зашевелились. Она вздрогнула всем телом и затравленно огляделась по сторонам в поисках Заморыша. Нет, помочь он не мог, но с ним не так страшно было умирать.
  Невысокие кусты раздвинулись, и показался мокрый пятачок Заморыша.
  -Заморыш, - счастливо улыбнулась Лорисс, - ты напугал меня.
  Она подошла к нему, взяла его, мокрого, на руки и тут только заметила, что в зарослях ядовитого Кукольника пробивался к свету родник.
  -Пью воду, благодарю Деда, - прошептала Лорисс и села на землю. Ладонью, сложенной лодочкой, она зачерпнула обжигающе холодную воду. Глоток за глотком она пила сладкую родниковую воду, пока не онемели губы.
  Жаль, что нельзя было взять воду с собой. Да ничего, будет Лесной Дед к ней милостив, наведет еще на один ручеек. А не будет...
  А не будет, и ручеек ей не к чему.
  В этой стороне подлесок был редким, а земля сухой. Лорисс никогда не думала, что в лесу так пустынно. Нет, стоял оглушительный шум: стрекотали кузнечики, высоко в ветвях деревьев, и пониже, в кустах, пели разноцветные птицы.
  Но вот, что касается животных побольше... Где лисы, волки, медведи, не говоря уже об оленях, косулях, кошках, наконец? И маленьких, и покрупнее? В прошлое время, ни один поход за ягодами, грибами, лекарственными травами, не проходил так гладко. Они с девчонками предпочитали, правда, не эту, а восточную часть леса. Там лес был еловым, с сухой землей, смешанной с песком. И несмотря ни на что, ходить по лесу приходилось с оглядкой. От кошек спасал кожаный мешок с корнем чертошника. А вот от псовых лисиц, волка, или рогатого оленя во время брачных игрищ спасало только одно: бегство.
  Если не с дикими зверями, то всегда существовала опасность столкнуться лицом к лицу с Лесавками - озорными детьми Лесного Деда и Лесуньи. Мелких пакостей, например, грозно заскрипевшего дерева - вот-вот упадет - можно было не опасаться. Но если втемяшится в голову Лесавки желание поводить тебя по лесу да и вывести на того же волка, особенно если к тому времени ты уже оказалась на порядочном расстоянии от дома?
  Кроме Лесавок следовало остерегаться и духов старых деревьев, тех деревьев, которые никогда не рубили. Считалось, что старое дерево обладает душой, и поэтому нужно дать ему возможность спокойно умереть от старости. Но ведь деревья тоже были разными, равно как и их души. Одно дело огромная разлапистая ель, для которой люди представлялись лишь одной из разновидностей тех же лесных кошек. Равнодушная ель погружалась в собственные размышления, до суеты людей ей не было никакого дела. И совсем другое - злопамятный красный клен, у которого когда-то в молодости мальчишка срубил ветку, чтобы сделать себе лук.
  Как-то Лорисс довелось увидеть духа ели. Старик Ельник, состоящий из клочьев удивительно плотного тумана, натужено пыхтя, прошел мимо нее. Хорошо еще - не сквозь! И исчез, потерявшись в густых лапах ели, раскинувшихся от ствола на добрые три косые сажени...
  Праздничные ботинки, которые Лорисс специально надела первый раз для встречи с Белым Принцем, первое время натирали ноги, но скоро разносились. Свиная кожа размялась, и теперь волей-неволей приходилось думать о том, что произойдет, когда они разваляться. Ответ напросился сам собой. На третьи сутки, Лорисс поняла, что, судя по положению Гелиона на небосводе, она движется в строго определенном направлении: на запад. Скоро она выйдет к реке с задорным названием Кружевница. А вдоль реки и до соседней деревни - Близнецы - рукой подать.
  Ближе к вечеру деревья внезапно расступились, и перед изумленным взором Лорисс предстала бесконечная, теряющаяся в дымке роща Вербных деревьев. Никогда еще ей не доводилось видеть столько высоких стройных деревьев. На тонких ветвях не было листьев. Длинные сережки свисали до самой земли. Ярко светил Гелион, и от ровных, ослепительно белых линий зарябило в глазах. Прямые стволы, тонкие ветви, длинные сережки, покрытые белым пухом, все сплеталось в диковинный узор. От малейшего дуновения ветра пух отрывался и летал между деревьями. Вот установилось короткое безветрие, и пух, на миг зависнув в воздухе, падал на землю, застилая ее белым ковром. Стволы Вербных деревьев терялись вдали, и, казалось, нет у рощи ни конца, ни края.
  Трава здесь не росла, ступать по свободной от растительности земле, к тому же устланной белым пухом - что может быть приятнее? Лорисс поспешила вернуться в спасительный лес. Сережки висели так плотно, а пуха было так много, что подуй ветер сильнее, она рисковала бы задохнуться в белом вихре, который в отличие от снега не таял на лице. Все это можно было пережить, но пух обжигал и от ожогов предстояло долго лечиться. Если удавалось выжить...
  Гелион клонился к закату. Необходимость поиска ночлега сводила Лорисс с ума. Она сидела на поваленном дереве. Уставшие от красок летнего леса глаза не без труда отыскали в густой траве землеройку. Безучастно наблюдая за тем, как та возится с убитым кузнечиком, Лорисс слушала как Заморыш шумно пыхтит за ухом.
  Что заставило ее поднять голову, Лорисс не знала. Они появились внезапно, ниоткуда и прямо у нее на глазах. В красном свете заката отчетливо выделялись белые обнаженные тела. На вздувшихся буграх мышц блестели капли пота. Пух, долетевший сюда от Вербных деревьев кружился у их ног.
  Мары-морочницы.
  Лорисс вскочила, но не успела сделать и шага, как парализующий волю страх пригвоздил ее к месту. Ей бы шептать слова наговора, отгоняющего мороку, ей бы молить о помощи - если девы недавно стали морочницами отпустили бы, смилостивились! Ей бы поминать усопших родственников - глядишь, заступились бы. Ей бы бежать без оглядки, лихорадочно отыскивая свободную от подлеска тропу!
  А вместо этого она стояла возле поваленного дерева, удерживая крупную дрожь, что била тело.
  Мара, что шла первой, не отрывала от Лорисс пронзительных черных глаза. Белое лицо пугало совершенной красотой. Если бы не змеи мышц, что перекатывались под белой кожей, она сошла бы за женщину. Босые ноги смяли высокую траву, намертво втоптав ее в черную землю. Мара остановилась, настороженно вглядываясь в Лорисс. Две другие ночные девы послушными белыми тенями замерли рядом. Мара повела носом, словно от Лорисс исходил сильный запах. Потом она улыбнулась, показав красные в свете Гелиона зубы. Ночные девы разомкнули сведенные на груди руки и двинулись следом.
  Долгое мгновенье Мара разглядывала трясущуюся от страха Лорисс. Дева медленно подняла голову, так, что стал виден красный круг шрама, опоясывающий мощную шею, и рассмеялась.
  В гулкой вечерней тишине, ее смех не подхватило эхо. Хриплый звук растаял без следа, стоило Маре умолкнуть. Белые плечи еще сотрясал беззвучный смех, а Лорисс уловила отзвуки мыслей, что затерялись где-то в глубинах сознанья: последний шанс она упустила. Сейчас Мара перережет ей горло - зачем ей нож? - страшные отточенные когти привыкли рвать на части обреченную жертву. Знать, вечно Лорисс суждено белой тенью во плоти бродить по лесу, выискивая одиноких путников, погружать острые когти в желанную плоть, чтобы впитать в себя последний вздох, способный дать больше, чем жизнь. Убить, чтобы продолжить то, что не называется жизнью после смерти, но называется смертью после жизни.
  Мара не торопилась. Она словно разгадала, что Лорисс не способна оказать ей маломальского сопротивления. Ночная дева остановилась в нескольких шагах и морок, которым она прикрывалась, сошел с нее, как пенка с кипяченного молока.
  Мара был стара. Лорисс заставила себя смотреть на то, как проваливается на прежде красивом лице носовая перегородка, как морщится кожа, а желтыми мутными каплями вытекают глаза, оставляя глазницы пустыми. Шрам на горле более не стягивал края кожи, они разошлись, обнажая черную плоть. Голое тело высохло, но на костях по-прежнему змеились мышцы. Морок исчез и перед Лорисс стояла ночная дева. Стояла не роскошной женщиной с упругим телом и крутыми бедрами, стояла в худшем своем проявлении.
  Это могло означать только одно.
  Конец.
  Ожидая острой боли, в дикой судороге Лорисс сжала хрупкое тельце Заморыша, впилась ногтями, захватывая в густой шерсти кожу. И тогда он закричал. Тонко и пронзительно. От его крика дрогнуло тянувшееся к Лорисс высохшее безглазое лицо. Невзирая на боль, на то, что оставляет клочки шерсти в судорожно сведенных руках, Заморыш вырвался на свободу и метнулся вглубь леса.
  Мара открыла рот в безмолвном крике, обнажив черные пни зубов. Она хрипела. Хищные когти сжались в кулаки, разрывая собственную кожу. К ней на подмогу рванулись две девы, стоявшие поодаль.
  Лорисс не знала, что случилось дальше. Черная тень накрыла поляну, заслонив свет заходящего Гелиона. Черная тень ураганным ветром склонила верхушки деревьев и подняла вверх белый пух Вербных деревьев. Без времени наступившая ночь стерла краски заката, высветив белые обнаженные тела и нечеловеческие лица морочниц. Темный ветер уродовал застывшие в немом крике рты, проникал в пустые глазницы, рвал и относил прочь клочья седых волос. Ветер заставлял высохшие руки мельничными крыльями мелькать в воздухе, отбиваясь от неведомого врага.
  Но Лорисс было не до этого. Боль, внезапно проникшая в тело, казалось, разорвала сердце пополам. Дыханье прервалось и Лорисс задохнулась. Она царапала себе горло, разрывая воротник рубахи. Но как не старалась, вздохнуть не могла.
  Мара хрипела. Подоспевшие к ней девы, ничем не могли ей помочь. Нечеловеческая сила оставляла следы на белых, высохших телах. Глубокие раны причудливыми линиями бороздили поверхность сухой как пергамент кожи. Мара отбивалась от черной тени, накрывшей ее сверху. Она шипела, пытаясь уйти оттого, что было ведомо только ей. Стремительный прыжок в сторону - и одновременно в этим страшная рана на горле обнажила белые кости. Голова Мары запрокинулась, раскачиваясь из стороны в сторону на одном сухожилии. Изуродованные мышцами руки наносили нелепые удары, когти ломались, с сухим треском крошились кости. На глазах у Лорисс, тщетно пытающейся сделать хотя бы глоток свежего воздуха, тело Мары подбросило вверх, медленно разошлась грудная клетка и оттуда, из черной глубины хлынул вязкий поток. Мара издала последний хрип и бесформенное тело рухнуло вниз. Та же участь постигла и двух ее спутниц. Последнее, что видела Лорисс, пытаясь уследить за происходящим угасающим сознаньем, были белые тела, распятые на ветвях дерева...
  Лорисс сидела, спиной прижавшись к потрескавшемуся от времени стволу. Еловые лапы роскошным пологом окружали ее со всех сторон. Рядом безмятежно похрюкивал Заморыш. Он спал. И даже во сне не разжимал крохотных лапок с острыми когтями, в которых был зажат рукав ее порванной в нескольких местах рубахи. Слышно было, как пошел дождь, лениво стуча по еловым ветвям. Тихо, успокаивающе. Как будто хотел сказать что-то важное, но не знал, с чего начать.
  Здесь, у самого ствола, дождь не причинял неудобств. Лорисс клонило ко сну. Она поерзала, удобнее устраиваясь на толстой ветке. Лежать было вовсе не колко. Потому что дерево оказалось женатым.
  Мысли лениво текли своим чередом. На этот раз они сжалились над Лорисс и почти не причиняли боли. Слушая шум дождя, Лорисс улыбалась, думая о том, что бы сказала мама, узнай она, что Лорисс ночует в лесу на дереве, у которого мало того, что мог быть Ельник, оно еще было и женатым! Толстая лиана обвивала дерево, в смертельном объятии сплетясь с его ветвями. Сотнями корней, уже не отделимых от веток ели, она срослась с исполином леса. "Любовь на всю жизнь", - говорила мама, и отчего-то загадочно улыбалась. Первым всегда умирало дерево, на котором обосновалась лиана. В душных объятиях неугомонной подруги, которая постепенно высасывала из него все соки. Правда, жить ей после этого оставалось недолго. Так и стояло потом женатое дерево, пугая девчонок. Сухое, потерявшее хвою или листву, с дикой фантазией переплетенное желтыми узловатыми корнями.
  Интересно, уже засыпая, думала Лорисс. Если и Ель, и Лиана обзаведутся духами на старости лет, будут ли они враждовать или нет? Наверное, нет, ведь жить-то придется в одном дереве.
  Заморыш заворочался, и Лорисс открыла сонные глаза. Вокруг было темно. Без сомненья, она умерла тогда, в Благословенной роще, и теперь в силу каких-то причин проклята, как Непослушная Она. Вот поэтому за ней и охотятся Мары-морочницы. Очищают вечный лес от проклятой твари. Только с Оной понятно: к ней по ночам во сне являлся страшный демон. Нужно было вызвать знахарку, она обратилась бы к духу пожирателя снов - Белоглазому Каду. Он явился бы из Иного мира и высосал бы из девушки дурные сны. Да и с какой стати ему было не высосать, когда это составляет основу его существования? Всем известно, что Белоглазый Каду питается дурными снами. Сытый, он непременно одарил бы всех, включая и Ону, а потом растаял бы без следа. А Непослушная Она на то и зовется Непослушной, что не послушалась мудрых советов. Видимо, как всегда казалось Лорисс, не все так просто было у Оны с демоном. А кончилась история плохо. Демон набрался сил, вырвался на свободу и убил не только Ону, но и всю ее семью.
  За это оставшиеся в живых родственники и прокляли Ону. Была она наказана. Нет с тех пор ей покоя. Так и будет вечно скитаться в своих кошмарных снах...
  Где бы Лорисс найти Белоглазого Каду?..
  4
  Зенон распахнул широкие массивные двери из черного дуба. Ему не хотелось, чтобы прислужник мелькал перед глазами. Анфилада из десятка комнат, связанная арочными переходами, замерла в ожидании звука его шагов. Там, за последней дверью, видневшейся вдалеке, Зенону предстояло встретиться с тем, кого он видеть не хотел. Узкие окна до самого потолка позволяли лучам Гелиона чертить на полу отвратительные яркие полосы. Сочетание темного и светлого утомляло глаза. Зенон прищурился, смягчая неприкрытую навязчивость светотени. Прилагая усилия к тому, чтобы не дать нарастающему раздражению завладеть собой, Зенон шел по анфиладе, внутренне содрогаясь от звука своих шагов.
  Откровенно говоря, Зенон предпочел бы никогда не видеть того, кто наверняка ждал его за дверью. Более того, он с удовольствием воспринял бы новость о том, что этот человек благополучно отошел в Полуночный мир и перестал, наконец, его мучить. Перестал бы мучить своим присутствием на этом свете. Что бы он ни делал, как бы себя ни вел, что бы ни говорил, как бы ни заискивал - он жил, и этим все было сказано.
  Приятная мысль, что вот сейчас он распахнет дверь, а там все уже кончено, согрела Зенона. Он даже невольно убыстрил размеренный ритм шагов, но тут же взял себя в руки. Никто, никто в Королевстве не вправе обвинять его в том, что он убил этого человека. Лично Зенон и пальцем его не тронул. Все это знают. Желал смерти - да. Но убить...
  Наместник должен умереть сам. И тогда никто не осудит Зенона за то, что он взял бразды правления в собственные руки. Иначе Двуречная провинция, одна из составляющих Королевства Семи Пределов, осталась бы без правителя.
  Зенон взялся за ручку двери, и сердце его дрогнуло. Насколько проще было бы просто убить Наместника. Нет нужды перечислять те средства, которые люди научились использовать для убийства себе подобных. Но время решительных действий не настало: Сигмунд Добрый, глава Совета Наместников, должен оставаться в неведении относительно дальнейших планов. Но, видит Свет, Зенон ждал дольше, и когда речь идет о нескольких днях, не стоит давать волю ярости.
  Распахнутая дверь, как пасть огромного, голодного животного поглотила Зенона. Он застыл на пороге, вглядываясь в темноту. Пока глаза привыкали к смене освещения, Зенон с опозданием достал из кармана белого жакета надушенный платок и поспешно прижал к носу. Запах стоял отвратительный. Можно распорядиться открыть окна, плотно занавешенные портьерами, но Наместник, естественно, забыл, а Зенон приказал делать только то, о чем тот просил. Такова суть назначенного лечения: организм должен сам восстановить нарушенные связи.
  -Кто ты? - прошелестело из темноты, и Зенон обернулся на голос.
  Даже его, немало повидавшего за свои тридцать с лишним лет, покоробило зрелище, что открылось после того, как глаза привыкли к темноте.
  Кто бы мог подумать, что такая невинная на первый взгляд штука, как забывчивость, способна довести человека до подобного состояния. А Зенон еще сомневался, когда заключал Договор.
  Наместник выглядел не просто ужасно, он выглядел отвратительно. Зенон едва сдержал рвотный позыв. Может, все дело было в том, что напрочь отсутствовало то сочувствие, которое должна вызывать тяжелая болезнь. Только какая же это болезнь? Скорее, пародия на болезнь. Но вот прошла неделя, и высокого дородного Наместника было не узнать. Он забыл, что нужно есть, забыл, что нужно пить. Он забыл, как пользоваться туалетом. Вот поэтому в комнате стоял тошнотворный запах. Приглядевшись к постели Наместника, Зенон понял, что означают грязные пятна на простынях, и опять горло непроизвольно сжалось. Все правильно. Его распоряжения выполнялись на совесть: делать только то, о чем просил Наместник.
  Все дело в том, что он ни о чем уже не просил.
  -Кто ты? - повторил сухой, изможденный человек, не отрывавший от Зенона лихорадочно блестевших глаз.
  -Я - барон Зенон Ливэнтийский, Наместник, - Зенон склонил голову по привычке.
  -Я... я не знаю, кто ты, - Наместник часто задышал и Зенон заметил, что его губы покрыты глубокими трещинами с коркой из запекшейся крови.
  -Кто я? - спросил человек и судорожно вздохнул.
  Кто бы мог подумать. Зенон остановился возле кровати, вглядываясь в худое, обтянутое кожей лицо. Как в детской страшилке, мучительно хотелось не упустить ни единой подробности.
  -Я боюсь... спать, - пожаловался Наместник. В запавших глазах стояла такая тоска, что Зенону пришлось побороть искушение выхватить кинжал и разом поставить точку. - Я забываю... дышать. Ты знаешь... ты не знаешь... так надо мучиться?
  Неприятный холод пробежал по спине Зенона.
  -Так надо... ты не знаешь? - Глаза, окруженные черными тенями, смотрели безнадежно. - А ты, - подобие улыбки мелькнуло в его глазах. - А ты... тоже будешь так... мучиться...
  И оттого, что не прозвучало в словах вопроса, Зенону стало не по себе.
  -Наместник, - бодро начал Зенон, стремясь вернуть себе присутствие духа.
  -Ты... тоже будешь... так умирать, - повторил он. И неожиданно Зенону показалось, что в этот тусклый голос вплелся еще один, спокойный уверенный, смутно знакомый и на целую октаву ниже, чем голос Наместника.
  -Заткнись, - жестко приказал Зенон, понимая, что вряд ли Наместник его послушает. Так и случилось.
  Зенон стоял у самой двери, не в силах ее открыть, а нему полз тот, кто прежде назывался Наместником. Грязная рубаха задралась, обнажив костлявые старческие ноги. Он тянул иссохшие руки прямо к Зенону. И все время говорил, и говорил двумя голосами...
  Зенон проснулся в холодном поту. Опять. Опять этот сон.
  Липкие простыни неприятно холодили тело. В голове стоял туман. Сквозь неплотно задернутые портьеры проникал ослепительный луч света. Зенон продолжительно вздохнул и перевернулся на спину. Какой смысл оставаться в постели? Стоило закрыть глаза, как тянулись оттуда, из забытого прошлого желтые высохшие руки. Кажется, прошло уже три месяца с тех пор, как Наместник отошел в Полуночный мир, давно пора забыть. Хотелось сделать все чужими руками - получай теперь. Бартион, правда, ни словом не обмолвился о том, что у Договора обнаружится побочный эффект. Но, в конце концов, сам не мальчик, мог бы и догадаться. Когда имеешь дело с темным магистром, кажущаяся простота всегда оказывается с двойным дном. Но разве возможно, для потомка выходцев из Северных земель отказаться от вызова, который можешь бросить самому Провидению?
  -Спишь, Сучка? - голос прозвучал хрипло.
  Кто решил бы, что его сиятельство, господин барон, провел эту ночь с очередной подружкой, непременно бы ошибся. На второй половине огромной кровати, на белоснежной простыне, лежала такая же белоснежная лесная кошка.
  -Хоть бы сон мой охраняла, чтобы не снилась мне всякая дрянь. Слышишь, что говорю?
  Кошка шевельнула ушами, прислушиваясь к его голосу, но глаз не открыла, и морду не подняла.
  -Одно слово, Сучка, - Зенон протянул руку и сжал податливое ухо. Кошка молниеносно приняла игру и прикусила его ладонь клыками. Больше для острастки, но, несмотря на это, вполне ощутимо.
  -Была б ты девкой, - невзирая на протест, Зенон подтащил огромную кошку к себе, - жили б мы с тобой душа в душу. Но где ж мне девку такую найти, чтобы все время молчала?
  Зенон откинул со лба потные волосы и опустил ноги на пол. Он успел надеть брэ, висевшие на стуле, и завязывал шнурок, когда вошли двое прислужников. Один нес серебряную лохань, второй - кувшин с водой. Следом за ними, заранее растягивая на лице добродушную улыбку, вошел спальник. Гурт был немолодым человеком, весьма склонным к полноте, но это нисколько не мешало ему справляться со своими обязанностями. Темные брови, сросшиеся на переносице, придавали его лицу угрюмое, и даже несколько свирепое выражение, вот почему спальнику требовалось прилагать усилия к тому, чтобы выглядеть добродушным, довольным жизнью толстяком. Его голубые, неожиданно яркие глаза на покрытом морщинами лице, излучали довольство и радость.
  Хмуро глядя на Гурта, Зенон подумал, что прибьет спальника, если тот додумается спросить "как его сиятельство провел ночь?".
  -Доброе утро, ваше сиятельство, - участливый голос звучал проникновенно.
  Зенон кивнул. Вытирая лицо полотенцем, он махнул рукой на бритвенные принадлежности - после.
  Несмотря на осторожные умелые действия прислужников, раздражало все. То, как он сам не сразу попал ногой в короткие - ниже колена - штаны, то, какими плотными оказались черные чулки. Шерстяная накидка из серого бархата не сразу застегнулась на плече. Если бы что-то приключилось с ботинками из черной отделанной серебром кожи, Зенон не сдержался бы. Но обошлось без сюрпризов.
  Пока прислужник причесывал его перед зеркалом, Зенон старательно отводил глаза в сторону. Разглядывать свое безрадостное отражение, значило окончательно испортить себе настроение. Худое аскетическое лицо, прямой нос. Глубоко посаженные глаза словно прятались от дневного света. Если бы не упрямо очерченные губы и волевой подбородок, его можно было принять за одного из служителей культа Отца Света. Но тех, кто склонен был доверять обманчивому благодушию его внешности, постигало разочарование. И чем сильнее была вера, тем глубже разочарование. Наконец, длинные черные волосы послушно улеглись на плечи. Досадливо отмахнувшись от попыток придать его прическе облагороженный вид, Зенон поднялся.
  -Вы будете завтракать в зимнем саду? - Гурт обратился в слух, ожидая дальнейших распоряжений.
  -Позже, - вымолвил Зенон, как золотой подарил. - Кто-нибудь ждет?
  -Вашей аудиенции дожидаются господин старший советник Якуб Штоцкий. Кроме того, ваш племянник, баронет Эрнион просил напомнить вам о том, что вы обещали встретиться с ним в оружейном зале.
  -Помню, - Зенон не отрывал от Гурта тяжелого взгляда. Но к его мыслям Гурт не имел отношения. Зенон не мог думать о еде, когда на душе лежала тяжесть, а перед глазами стоял усопший Наместник. Ему предстояло сделать то, что он не любил больше всего в жизни.
  -Пригласи советника. Через час я буду в зимнем саду.
  Гурт склонил голову и удалился.
  Дождавшись, пока за ним закроется дверь, Зенон подошел к огромному камину, и некоторое время разглядывал на стене арабески - орнамент из повторяющегося узора листьев, связанных, как лентой, надписью на забытом языке народов Севера "кто родился под грохот грома, тот не боится молнии". Венчал старинные арабески новый глиняный слепок, символ власти усопшего короля: змея с двумя головами по обе стороны тела. Стоит поблагодарить скульптора за то, что, достраивая узор, он не задел того, что существовал более двух веков. Потом Зенон встал на цыпочки и нажал на выпуклый лепесток орнамента - в верхнем левом углу. Тотчас маленькая дверца - только-только протиснуться - открылась в углу, у самого окна.
  -Идешь со мной? - Зенон обернулся и посмотрел на кошку. Она лежала, лениво развалившись на кровати, и делала вид, что ее совершенно не интересуют ни сам Зенон, ни его предложение. - Смотри.
  Зенон спускался по винтовой лестнице без свечи. Дверь закроется ровно через минуту - где-то в глубине стены был установлен часовой механизм. Но минуты вполне хватит на то, чтобы открыть другую дверь, на этот раз не ту, которая вела в зимний сад. Рядом была еще одна дверь. Она вела в подземелье. Туда-то Зенон и направлялся. Но кошке хватит минуты, чтобы бледной тенью скользнуть вслед за ним. Уж от любимого лакомства она не откажется.
  Слабого света, падающего сверху, хватило Зенону чтобы разглядеть замочную скважину. Один поворот ключа и тяжелая, обитая железом дверь открылась. Некоторое время он постоял, привыкая к неяркому свету горящего в конце коридора факела. Зенон мог появиться здесь в любой момент, поэтому охранник следил за тем, чтобы железное кольцо не пустовало. Гулкие шаги тревожили каменный свод. Заложив руки за спину, Зенон торопливо дошел до поворота. Ему не нужно было оглядываться, он чувствовал, как за ним размытым светлым пятном следует кошка.
  Охранник вытянулся, приветствуя барона. Зенон сухо кивнул и остановился возле следующей двери. Он нетерпеливо отстукивал ногой знакомый с детства ритм, дожидаясь, пока охранник откроет тяжелый навесной замок. Приняв из его рук горящий факел, Зенон заставил себя шагнуть в сырую, пахнущую мертвой землей темноту.
  Каждый раз, когда дверь закрывалась за его спиной, его охватывало странное чувство. Умом он понимал, что ничего необычного в этой совершенной тишине нет. Но знание не помогало сердцу справляться с волнением, стоило обратить внимание на то, что он не слышит звука собственных шагов. Огромная, в руку толщиной мокрица пробежала у самых ног, потревоженная светом факела. Зенону чудилось движенье на потолке, но он не стал поднимать головы. Бесполезно: станет еще хуже. Будет казаться - ему хотелось верить, что только казаться - что камни приходят в движенье, постепенно сползая все ниже и ниже. Дотронуться до потолка не представлялось возможным. Зенон убедился в этом на собственном примере, не раз пытаясь достать его рукой.
  Коридор постепенно расширялся, пропуская Зенона в круглый зал. Каменная кладка кое-где дала трещины, и там, в глубине мельтешили в свете факела толстые черви. Спускаясь по каменной лестнице в наклонный глубокий колодец, Зенон молил Отца о том, чтобы одна из этих тварей не свалилась ему на голову, как было однажды. Вреда не причинила, но запах...
  Тишина давила. Зенон не слышал даже стука своего сердца, ощущая собственное, без сомненья, шумное дыханье лишь по холоду, что касался руки с факелом. Там, внизу, у широких кованых ворот его ждал Ключник. Заранее морщась: разглядывать лицо, словно вылепленное из белой глины, удовольствие ниже среднего. Правда, вылепленное с безусловным мастерством. Гладкое, лишенное растительности, блестящее в свете факела лицо Ключника напоминало Зенону слепок, украшавший камин в его спальне. Но неизменное омерзение - хоть глаза закрывай - вызывали бесконечно длинные тонкие пальцы. Откуда Ключник взялся в подземелье, как живет, и чем питается - эти вопросы не интересовали Зенона. Единственное, что его волновало: "материал", необходимый для связи с темным магистром Бартионом должен быть в наличие. Кстати, искать ответа на вопрос, откуда Ключник берет пресловутый материал, тоже не имело смысла. Таковы правила игры. А вот что вызывало беспокойство на самом деле: то, что не его игры.
  Зенон непроизвольно вздрогнул, как только свет факела выхватил из темноты огромные бесцветные глаза. Ключник стоял и, не мигая, смотрел на огонь. И это после абсолютной темноты, в очередной раз отметил Зенон.
  Черные волосы змеились по неподвижному лицу, ниспадая на плечи. Неестественно длинными пальцами Ключник перебирал то, что ему и положено было перебирать: связку ключей. Один ключ сталкивался с другим, и Зенон опять поразился, что до него не донеслось ни звука. Ключник оторвал взгляд от яркого пламени, и уставился куда-то за спину Зенону. Тот искренне надеялся, что за его спиной кошка, но никакая сила не заставила бы его обернуться.
  Ключник медленно повернулся и пошел вперед, на ходу выбирая из связки ключей нужный. Тяжелые ворота открылись беззвучно, пропустив Зенона в тесный подземный ход. Следом прошел Ключник.
  С каждым шагом потолок становился выше, а коридор шире. Еще несколько минут, и они вошли в огромный, пугающий своими размерами зал. Зенон иногда позволял себе думать, а есть ли здесь потолок? Во всяком случае, как он ни всматривался, разглядеть что-либо в высоте не представлялось возможным. Недалеко от того места, где стоял Зенон, из камней был выложен круг. В центре стояла каменная плаха, отполированная многочисленными прикосновениями. Нет, сам Зенон не так часто обращался к Бартиону, но мог только догадываться о том, что происходило здесь пару столетий назад.
  Пока он размышлял, из бокового хода появился Ключник. За ним на цепи, бессмысленно вертя головой тащилась дурочка. Женщина была моложе остальных. Зенон отметил это вскользь, не переставая удивляться, откуда Ключник берет "материал"? Ведь известно, мимо охранника он не проходил никогда. Вздох разочарования невольно вырвался на свободу, стоило представить себе разветвленную сеть подземных переходов. Ни одному барону не приходило в голову заняться составлением мало-мальски приемлемой карты. Кто знает, не оказало бы это существенную пользу в последующей войне?
   Дурочка улыбалась, показывая Зенону гнилые зубы. Странное дело, чем отвратительней выглядела дурочка, тем искренней она улыбалась. В прорехе порванной юбки были видны исцарапанные колени, кое-где с коростами запекшейся крови. Босые ноги без содрогания ступали по холодным камням. Дурочка все время кивала головой, и в такт кивкам, лишенным смысла, грязные волосы падали ей на лоб. Молодая женщина бормотала что-то себе под нос, но тишина по-прежнему воровала звуки. Пальцы с обломанными ногтями суетливо перебирали концы платка, что был накинут ей на плечи.
  Тишина скрадывала звуки, но оставляла в покое запах. От дурочки пахло... соответственно. Зенон мысленно поморщился, но выражение его лица осталось безучастным.
  Дурочка улыбалась, когда Ключник подвел ее к центру круга и неуловимо быстрыми движениями соединил ее наручники на запястьях с кольцами, вбитыми в землю. Как ни пыталась теперь будущая жертва оглянуться на Зенона, чтобы с улыбкой встретить его взгляд, ее голова оказалось плотно прижатой к плахе. Разевая щербатый рот в немом восторге, она прижалась щекой к гладкому камню. Наверное, она пыталась что-то говорить, но подземелье по-прежнему хранило тишину.
  Тишина прервалась внезапно и на короткий миг. Когда отточенное лезвие коснулось обнаженной шеи. Ключник отдернул топор, но все равно скрежет железа о камень оказался для Зенона едва переносимым. Ключник поспешно вышел из круга. Тело еще тяжело заваливалось на пол, когда жадное белое пламя слизнуло отрубленную голову, впитало кровь, на мгновенье полыхнув красным.
   -Бартион, ты мне нужен, - негромко сказал Зенон. Теперь громкость не имела значения. Его голос сотнями криков отразился от стен, чтобы в следующее мгновенье стихнуть.
  Теперь оставалось ждать.
  Когда некоторое время спустя Зенон подошел в зимнем саду к деревянной беседке, там уже стоял накрытый к завтраку стол и два кресла с мягкими подушками. У каменных валунов, расположенных поодаль, возле сбегающего по камням ручья, заложив руки за спину, стоял магистр Темного ордена - Бартион Луциус - высокий, стройный, в черном жилете, подпоясанном золотым ремешком, с короткими темными волосами, чуть тронутыми на затылке сединой. Магистр обернулся, когда Зенон, поднявшись по ступеням, сел в кресло.
  -Ваше сиятельство, желаю вам здравствовать, - густой голос временами опускался до немыслимых для голосовых связок низов. - Каждый раз любуюсь зимним садом, когда бываю здесь.
  -Тебе того же, - Зенон кивнул в сторону кресла, - присоединяйся.
  -Спасибо. - Магистр сел в кресло. Но от завтрака, милостиво предложенного Зеноном, отказался. - Разве только чаю выпью.
  Наблюдая за тем, как прислужник наливает в чашки чай, Зенон то и дело бросал на магистра короткие неприветливые взгляды. Сколько, интересно, ему лет? Ходят слухи, что они там, в Белом городе настоящие чудеса творят, кроме очевидных фокусов со всеми этими заклятиями и проклятиями. На вид магистру чуть за сорок. Волосы только начали седеть, но это не добавляло ему лет. Он еще ничего не сказал, только поднес к губам чашку, а уже можно смело заявлять о том, что этот человек привык повелевать. Почему? Кто его знает, почему, Зенон затруднился бы ответить. Огромные глаза наполовину прикрыты веками, отчего создавалось впечатление, что магистр то ли снисходительно относится к окружающим, то ли имеет все основания к тому, чтобы делать вид, что владеет тайным знанием, недоступным простым смертным. Породистый нос, худощавое, чуть вытянутое лицо. Несколько портили внешний вид тонкие губы. В общем, ничего особенного. Так откуда же ощущение силы, исходившей от магистра?
  -Великолепный чай, - магистр поставил на стол пустую чашку. - Люблю терпкий привкус листьев Прянишника, подготовленных должным образом. Бодрит, весьма бодрит. Итак, ваше сиятельство, вы желали меня видеть. Что-нибудь случилось за те три дня, что мы не виделись?
  Зенон не торопился. Он разглядел в темно-красных зарослях белую кошку. Она ждала угощения - блюдо с кусками сырого мяса стояло на краю стола.
  -Сучка, иди ко мне, - Зенон заметил, как поморщился магистр, услышав не совсем приличное слово. - Иди ко мне.
  Зенон взял кусок мяса и протянул кошке. Но та не двинулась с места. Она смотрела на магистра. Уши ее были плотно прижаты к голове, а усы нервно подрагивали. Обычно кошка не стеснялась есть при посторонних, но сейчас ее поза выражала состояние крайнего возбуждения. Не знай Зенон, что она не способна броситься на человека, сейчас бы засомневался.
  Магистр сидел спокойно, и на кошку, приготовившуюся к прыжку, не обращал ни малейшего внимания. Хотя кошка находилась справа от него и попадала в поле его зрения. Другой на его месте непременно бы дрогнул. Всем известно, что лесные кошки, даже воспитанные человеком, остаются непредсказуемыми созданиями.
  -За те три дня, что мы не виделись, - произнес Зенон, сделав акцент на слове "три", - ничего нового не случилось. Случилось старое.
  -А, - неопределенно вздохнул магистр, - если вас опять беспокоят сны, то...
  -Беспокоят? - Зенон недобро прищурил глаза. - Я не назвал бы это беспокойством. Когда мы с тобой заключали...
  -Подождите, ваше сиятельство. Начинать серьезный разговор, когда даже камень может проговориться... Одно мгновенье.
  Губы магистра дрогнули, словно он шепнул какое-то слово. И в тот же миг Зенону показалось, что в открытое окно ворвался раскаленный диск Гелиона и обрушился сверху, накрыв световым куполом беседку.
  -К чему эти фокусы, - поморщился Зенон, прикрывая рукой глаза. Еще миг, и ослепительный свет пропал, и все стало по-прежнему. Если не считать несколько размытых очертаний того, что находилось за пределами беседки. Жаркое марево чуть дрожало у зарослей багрянника.
  -Теперь мы можем поговорить, - магистр бросил рассеянный взгляд в сторону кошки, по-прежнему не сводившей с него огромных желтых глаз.
  -Когда мы с тобой, Бартион, заключали Договор, все было предельно ясно. Ты сам предложил мне свои услуги, представив все в невинном виде. Ты предложил отстранить Наместника от дел, воспользовавшись неким проклятьем забывчивости. Всего лишь! Ты говорил, что это не позволит ему заниматься важными делами, и он сам сложит с себя полномочия. Но через неделю он умер во сне, забыв дышать.
  Зенон лгал. И самое интересное, что об этом знал и Бартион. Но такая позиция непричастности к насильственной смерти Наместника, устраивала его. Шло время, но магистр молчал, и Зенон невольно поймал себя на неприятной мысли, что такое покладистое поведение - следствие уверенности в себе, и когда-нибудь этому придет конец. Но Зенон предпочитал тешить себя древней мудростью: решать проблемы по мере их возникновения. А пока на первом месте стоял другой вопрос. Как мог он начинать боевые действия, если каждую ночь его будет мучить один и тот же сон? Может быть все проще, и...
  -Может быть все проще, и этот "побочный эффект", как ты его называешь, - Зенон резко подался вперед, - ни что иное, как попытка причинить вред непосредственно мне?
  -Ваше сиятельство, - Бартион приподнял брови, отчего его глаза на миг раскрылись, - позвольте вам напомнить, что наш союз преследует цели, имеющие обоюдный интерес. И ваше объяснение...
  -Не объяснение, магистр. Всего лишь предположение. Ты прекрасно понимаешь, что я не стану обращаться в Храм Света к его святейшеству Йосифу. Но это вынужденное отчуждение между мной и служителями Света скоро закончится. И этого ты не можешь не понимать. Но я могу убыстрить долгий процесс и тогда узнаю доподлинно, что значит этот проклятый сон: побочный или намеренный эффект, - Зенон намеренно выделил слово "проклятый", делая ударение на букве "я". Но если так пойдет и дальше, слово, всего лишь вызывающее досаду грозит смениться более неотвратимым по содержанию. Тем же самым. С одной маленькой оговоркой, совершенно меняющей содержание. Акцентом на букве "о".
  -Поверьте, его святейшество только подтвердит мои слова, если... если вы, конечно, расскажете ему как все было.
  Зенон мысленно скрипнул зубами. Обложил его магистр со всех сторон. Кто же не знает позицию его святейшества Йосифа на счет использования силы Темного ордена? Даже рискни Зенон скрыть от служителя Света ряд подробностей, кто поручится за то, что не услышит он в ответ равнодушное: "Тот, кто обращается к помощи демонов, вынужден до конца дней своих расплачиваться за содеянное". Вот поэтому, вполне объяснимым показался Зенону понимающий взгляд, которым одарил его магистр.
  -Тебе кажется, что ты хорошо знаешь меня, - немного блефа не помешает. Если и не убедит сей простенький ход магистра, то вполне возможно, заставит усомниться? - Но, заверяю тебя, ты ошибаешься. Да, мне не хотелось бы, пока... чтобы о нашем Договоре узнал кто-нибудь из служителей, но поверь, под угрозой для собственной жизни, я пойду на многое. И, не сомневайся, я смогу представить дело так, что...
  -Любой подтвердит вам то, в чем я пытаюсь вас убедить. Вы явились в спальню к Наместнику сразу после смерти...
  Вот как! Откуда он знает?
  -Я так предполагаю, - уточнил магистр, но сомненье в душе Зенона было посеяно. - Я вас предупреждал, что не стоит вообще заходить к нему, но вы ослушались меня, по крайней мере, дважды. Вы рассказали мне об одном случае, но вполне могло быть, что второй случай вы предпочли от меня скрыть. Иначе, чем еще можно объяснить такой сильный эффект? Отработанное проклятие не умирает вместе с носителем, но лишь способно видоизменяться, если вовремя не совершить соответствующий ритуал. Который и был сделан. Но, видимо, поздно.
  -Хватит. Мне надоел этот научный спор. Что ты предлагаешь?
  -Я уже говорил и могу только повторить. Необходимо, чтобы рядом с вами, пока не пройдут неприятные последствия, находился один из служителей Темного ордена. Как только он разберется, что лежит в основе неприятных снов...
  -Жаль, - Зенон откинулся на спинку кресла и устремил на магистра задумчивый взгляд. - Жаль, что ты по-прежнему отказываешь мне в наличии ума. Скажи, зачем мне во Дворце твой соглядатай? К тому же, наделенный силой демонов?
   -Ваше сиятельство, - магистр поиграл сплетенными пальцами, и Зенону вдруг показалось, что тот отбросит условности, и прямо в лоб ему заявит: "А вы думаете, их сейчас здесь нет?" - Я не знаю другого способа. Я не могу посещать вас каждую ночь перед сном. Сегодня - я гарантирую вам спокойный сон. Но завтра? Завтра меня не будет в городе. Я уезжаю на неделю по делам ордена. Визиты назначенного мной магистра будут проходить под неусыпным контролем ваших телохранителей. Какие могут быть осложнения? Иного выхода я не вижу.
  -Все, - Зенон перевел взгляд на кошку. На протяжении разговора она если и сменила позу, то сделала это незаметно. - Если тебе нечего больше добавить, разговор окончен. Я сообщу свое решение.
  Бартион поднялся, склонил голову ровно настолько, насколько требовал дворцовый этикет. Багровые кусты обрели реальность. Наблюдая за тем, как удаляется магистр, постепенно сливаясь с темной зеленью, Зенон думал о том, что не проще было бы убить магистра, таким образом решив проблему. Нет хозяина демонов - нет и неприятностей, которые он несет. Во всяком случае, проще, чем допускать к себе представителя Темного ордена.
  Простой ход. Но не дальновидный. Убить магистра Зенон всегда успеет, но трудно переоценить помощь, которую может оказать тот в военных действиях. Еще не значит, что Зенон обратиться к нему за помощью, но иногда достаточно знать, что ты можешь ею воспользоваться...
  У выхода из зимнего сада, Бартион лицом к лицу столкнулся со старшим советником Якубом Штоцким. Невысокому коренастому мужчине, на взгляд Бартиона, самое место было на конюшне, среди необузданных еще жеребцов. Конюший - да, но никак не советник. Старший советник - тонкая дипломатическая должность, а Якуб прямолинеен как пресловутый жеребец в период любовной игры. Хотя, возможно, Бартион ошибается, и когда начинается война, наступает время решительных и однозначных действий. Зенон совсем не дурак. Вернее, не совсем дурак. Наступят другие времена - придет черед другого Советника.
  Спокойно выдержав уничижающий взгляд советника, Бартион пошел дальше.
  Он проходил по залу, ведущему к главной лестнице, когда его тихо окликнули.
  -Господин магистр, - услышал Бартион и остановился. В одной из ложных арок, скрытая в тени, стояла Эгита, одна из фрейлин баронессы Ортанс Ливэнтийской - матери Зенона.
  Эгита присела, стыдливо опустив глаза, и тут же подняла на Бартиона откровенно бесстыжий взгляд. Русые волосы локонами опускались на обнаженные плечи, а на шее, в довольно глубоком декольте переливалось разноцветными огнями колье из крохотных золотых сердечек с вкраплениями драгоценных камней - Мышиных слезок.
  -Господин магистр, - Эгита снова опустила глаза. - Я не могу принять такой дорогой подарок, - и она покосилась на колье.
  -Полно, дитя мое, - магистр улыбнулся, и огромные глаза почти скрылись под закрытыми веками. - Ни один из подарков не достоин твоей красоты. И потом, с каких это пор, девушки отказывались от подарков, преподнесенных по случаю восемнадцатого дня рождения?
  -Но ведь день рождения...
  -Разве? Ты ошибаешься, дитя мое. Ты только сейчас надумала его надеть. Ах, кто поймет, вас, девушек.
  Эгита коротко вздохнула и посмотрела ему прямо в глаза.
  Бедная девочка. Мама не научила ее, что даже на восемнадцатый день рождения нельзя принимать подарков от темных магистров.
  5
  Лорисс проснулась, как от толчка. Было еще темно, но сквозь игольчатые ветви уже пробивался утренний белесый свет.
  Потянувшись на царском, пусть и колком ложе, Лорисс открыла глаза. Прямо перед ней сидел Заморыш. Его широко открытые глаза блестели в полутьме. Все в целом - и глаза, и беспокойно подергивающийся пятачок, и чуть приоткрытая пасть, в которой то появлялся, то пропадал розовый язык - выражало азартное любопытство. Лорисс собралась поинтересоваться, что его так взволновало, но осеклась. Потому что поняла, что Заморыш смотрит не на нее, а куда-то ей за спину. Заранее покрывшись холодным потом, она быстро перевернулась на другую сторону.
  Там, где ветви колючего полога сплетались с нижними ветками, где между иглами заглядывало утро наступающего дня, буквально на расстоянии вытянутой руки сидела лесная кошка. Огромные желтые глаза, с вертикальными зрачками отражали неяркий свет, мерцая холодными призрачными огнями. Кошка была большая - раза в два больше Заморыша. Серая шерсть с редкими темными пятнами вздыбилась на загривке. Ее пасть угрожающе приоткрылась, обнажая верхние клыки. Лапы то выставляли напоказ закругленные желтые когти, то сжимались, пряча беспощадное оружие. Но стоило Лорисс приглядеться, как она поняла: к ней эта угрожающая поза приготовившейся к нападению хищницы, не имеет отношения. Кошка не сводила желтых глаз с Заморыша.
  Лорисс боялась дышать. Хрупкое равновесие грозило нарушиться в любой момент. В голове одна за другой мелькали кровавые сцены событий, которые неизбежно последуют, решись кошка напасть. В том, что мало не покажется ни ей, ни Заморышу, Лорисс не сомневалась. С такой крупной кошкой можно было попытаться справиться только вдвоем. И то, если этот второй не милый, трогательный Заморыш, а огромный - косая сажень в плечах - мужик. Например, Борислав.
   Может, и удалось бы им с Заморышем остаться в живых, если бы кошка напала одна, и на открытом месте, и в руках у Лорисс оказалась бы толстая палка, и... и...
   А здесь приходилось надеяться на милость Лесного Деда и покровительство Отца Света.
  От страха Лорисс забыла слова подходящей молитвы. Все обращения к Лесному Деду тоже вылетели из головы. Жуткая мысль, что даже в случае самого положительного исхода, ей уже не уберечь глаз от страшных изогнутых когтей, сжала трепещущее сердце. Она хотела прикрыть лицо рукой, но боялась пошевелиться. Ей казалось, стоит только двинуть рукой, и события покатятся, как снежный ком, сметая все на своем пути...
  Вдруг кошка дрогнула и спрятала грозные клыки. И, по-прежнему не отрывая глаз от Заморыша, в одно мгновение исчезла. Вот еще сидела, и только колючие ветви сомкнулись за ее спиной.
  Онемевшая, не в силах поверить в то, что избежала смерти, потная от пережитого ужаса, Лорисс лежала неподвижно, не сводя остановившегося взгляда с того места, где только что сидела кошка.
  Опомнилась Лорисс только тогда, когда услышала знакомое хрюканье. Заморыш перебрался через нее и ткнул пятачком в плечо. Но девушка не могла заставить себя оторвать взгляда от колючих ветвей. Тогда Заморыш придвинулся к ней и маленькими лапами с острыми коготками, стал осторожно перебирать пряди волос, выбившиеся у нее из косы. За три дня блужданий, волосы запутались, но Заморыш не причинял боли.
  Наконец, Лорисс перевела дыхание и села, спиной прислонившись к стволу дерева. Пряный еловый дух успокаивал, навевая воспоминания о деревенской бане. Мать любила заваривать мягкие еловые шишки в крутом кипятке и настоем плескать на горячие камни. "Вот тебе баня - парной дух, веники березовые, парься, парься - не ожгись, да смотри, с полка не свались", - приговаривала она. Отчаянная мысль: не лучше было бы Лорисс сгореть со всеми, разбудила тоску.
  Заморыш забрался к ней на колени. Он по-прежнему перебирал прядь волос, выбившуюся из косы.
  -Заморыш, - хриплым голосом произнесла она, - надо выбираться отсюда. Не то достанемся на обед кошке. Второй раз так уже не повезет.
  Заморыш снисходительно фыркнул и лапами обхватил ее за шею, готовясь к долгому путешествию. Его влажный пятачок чертил мокрые дорожки по ее щеке, а дыхание с переменным успехом согревало шею.
  Рассвело. Ласковые лучи Гелиона пригревали землю, обещая жаркий день. Сиреневые одуванчики поворачивали пушистые соцветия вслед за светом. Высокая трава колыхалась, откликаясь на прикосновения свежего ветра.
  Сказочная поляна. Жаль, что нельзя остаться тут навсегда. Исполинское дерево молчало, прислушиваясь к ее мыслям.
  -Спасибо за ночлег, - Лорисс провела рукой по колючим веткам. - И тебе спасибо, Лесной Дед, за милость твою.
  Последний раз окинув гостеприимное дерево жалостливым взглядом - погубит его лиана, как пить дать, скоро погубит, Лорисс безошибочно нашла то место, откуда вчера вышла, занятая поисками пропавшего Заморыша. Она помнила, что там, среди молодых тополей, в глубине зарослей Кукольника прятался родничок.
  Родник весело бурлил, теряясь в густой траве. Напившись студеной воды, Лорисс рукавом вытерла рот и застыла от изумления. Мясистые листья Кукольника протягивали ей, словно на ладони крупные зрелые плоды. Ярко-красные ягоды, каплями крови застывшие на листьях, оказались твердыми на ощупь. Кукольник слыл на редкость ядовитым растением. Но был один секрет. Если сорвать ягоды до того, как они станут мягкими, то у них обнаруживалось иное свойство. Одна такая ягода, если ее прожевать и проглотить, давала исключительный заряд бодрости. И тогда можно было горы свернуть. Правда, и расплачиваться, как предупреждала старая Фаина, приходилось всерьез.
  -У каждого человека свои странности, - нараспев говорила она, в то время, как Лорисс помогала ей сушить лечебные травы, - кому и молоко отрава. Кто-то съест ягодку - натворит дел - и как с гуся вода. А другой, потом всю жизнь расплачивается. Голова, там, болит, или животом мается. Но хвори телесные ничто перед хворями душевными. Как бы не пришлось потом всю жизнь жалеть о том, что ягодку красную в рот положил. Одна радость - когда она в самом соку не угадаешь. Вот глядишь - зеленая еще. Ждешь день, другой. А завтра приходишь - переспела, не годится. И к лучшему - люди глупые много дел бы натворили.
  Сейчас ягода была в самом соку. Бережливость взяла верх - грех оставлять в лесу такое чудо. Поколебавшись, Лорисс положила в карман несколько ярко-красных ягод.
  Вдруг Заморыш пронзительно пискнул, вздыбил шерстку, и зарылся пятачком куда-то за косу.
  -Ты чего испугался, глупенький? - начала успокаивать его Лорисс, прижимая к себе дрожащее тельце. - Тише, глупый. Все хорошо, - ее рука ласково поглаживала мягкую шерсть.
  -За ягоду, чего ж не благодаришь? - услышала она скрипучий голос и от неожиданности чуть не уронила Заморыша. Если бы он крохотными когтями не вцепился ей в рубаху, больно царапая кожу.
  На пеньке, поросшем сизым мхом, том самом пеньке, на котором вчера отдыхала она, теперь сидел старый, сгорбленный дед, в обветшалом, грубо плетеном изо льна балахоне. Узловатые старческие руки, похожие на корни лианы сжимали черную палку. Серые всклоченные волосы спускались до плеч, спутываясь с такими же серыми бровями, усами, бородой. Лорисс показалось, что на лице старика не осталось ни одного свободного от волос места, кроме шишковатого носа и глаз.
  В этих глазах Лорисс и утонула. Два черных омута в жаркий день, в таинственной глубине которых плавает - то появится, то пропадет - огонь-рыба.
  -Здоровья тебе, Лесной Дед, - протолкнула Лорисс сквозь пересохшее горло знакомые слова.
  -Тебе здравствовать, девушка, имени не знаю, и знать не хочу.
  У Лорисс мелькнула мысль, что не Дед это разговаривает - ничто не дрогнуло на его лице в том месте, где предполагался рот. Так мог бы отвечать старый пень, если бы умел говорить.
  -Спасибо за ягоды, Лесной Дед, - обрела дар речи Лорисс и низко поклонилась. Авось, не обидится Лесной Дед, будет к ней милостив. Заморыш дрожал, вцепившись в ее шею коготками до такой степени, что она чувствовала боль. Один из его рогов остро колол шею.
  -Покажи зверя, что принесла в лес, - скрипнул Лесной Дед, и огонь-рыба полыхнула в глубине черного омута.
  -Это Заморыш, - поспешила пояснить Лорисс. Ослушаться она не могла, но оторвать от себя Заморыша, значило оставить в его когтях клочки собственной кожи. Помучившись некоторое время, она сдалась. - Никак не могу, испугался он, что ли? - с натугой прошептала она, делая последнюю, бесполезную попытку.
  -Оставь, - Дед махнул сухой, обтянутой коричневой кожей, испещренной глубокими морщинами, рукой. - От греха. Видел уже его.
  -Он испугался, - дрожащим голосом оправдывалась она. Сердце бухало в груди - не приведи Свет разгневать Лесного Деда! Жизни ей тогда - как раз до того места, где наверняка ждала уже давешняя кошка. - Это Заморыш, он добрый, он не злой.
  -Заморыш, - глаза у Деда сузились. Лорисс так и не поняла, то ли он улыбался, то ли хмурился. - Ну-ну, Заморыш. Не гоже, тебе, девушка, ходить с таким зверем за пазухой. Слугу, как и собаку, кормить надо, аль не слышала?
  -Я рада бы, - пролепетала Лорисс, - но он ничего не ест...
  Опять глаза у Деда сверкнули, а кустистые брови взметнулись вверх.
  -Это он-то не ест? - затрещала лесная вековая плоть. - Не ведал я, ты глупа, девушка?
  Если бы это сказал кто-то другой, Лорисс непременно бы обиделась, но сейчас она лишь коротко вздохнула в ответ.
  -А коль не знаешь, чего он ест, чего ж носишь его за пазухой, у самого сердца?
  Лорисс молчала, не в силах оторвать взгляда от зеленых стеблей и посмотреть в глаза Деду. Она боялась, что чувства отразятся у нее на лице, и мудрому Деду не составит труда прочитать все, о чем она думает. Что скроешь от него? У него в лесу тысячи глаз.
  -Молчишь, - глухой треск заполнил поляну. - Эх, люди. Сначала наделаете дел, а потом расхлебывать приходится.
  -Это все, что осталось от деревни, - невпопад прошептала Лорисс.
  -Так что думаешь: то хорошее, что уцелело на пепелище?
  -Не знаю, - тихо сказала Лорисс. И почему-то подумала о себе.
  -А не знаешь, зачем подбираешь? Думать прежде надо. А ты? Так и кошка шкуру бережет, а человек - имя.
  Куда скроешься от Лесного Деда? Все знает.
  И вдруг, как в омут с головой.
  -Лесной Дед, будь милостив, скажи, уцелел ли кто-нибудь из моей деревни?
  Молния ударила в кряжистый вековой дуб и раскололась верхушка, грозно затрещала. Ломая ветки падала вниз мертвая крона, увлекая за собой молодые деревья.
  -Подумала ли ты, девушка, когда спрашивать решилась? Аль правил не знаешь? Сейчас отвечу тебе, да и обращу хоть в кошку, хоть в лису. Что делать будешь со своим знанием?
  Ни жива, ни мертва, стояла перед Дедом Лорисс, онемевшими руками прижимая к себе трепещущее тельце Заморыша.
  -Прости, Лесной Дед, - прошептала похолодевшими губами.
  Молчал Дед, буравя ее черным взглядом. Отдыхал после отшумевшей грозы обессиленный лес.
  -Живи пока...
  -Спасибо...
  -Рано благодаришь. Не за что пока. Тебе бы лучше кошкой в дерева на дерево прыгать. Надумаешь - приходи - пособлю.
  Она кивнула, не зная, что сказать.
  -А так молодая, глупая, делов натворишь. Не вижу, кончится чем. Все в душе твоей и добро, и зло. Что будет - никто не ведает... А кошка была бы славная, большая, глазастая. Ну, да все впереди... Куда идешь ты? - без всякого перехода заскрипел Дед.
  -В Близнецы иду. Я...
  -Не ходи туда.
  "Почему?" - чуть не сорвалось с губ. Вовремя остановилась, памятуя о полученном уроке. Только посмотрела на Деда удивленными глазами. Захочет, сам ответит.
  -Да и не дойдешь. Я, - затрещало молодое деревце, прижатое к земле могучим соседом, придет срок распрямится еще, - поводил тебя немного. В другую сторону идешь.
  "В какую?" - только взгляд и ничего больше.
  -Да, поводил немного. Не дойдешь до Близнецов... Ладно, разболтались. Дорога не ждет. Слышу я... А может, кошкой?
  -Спасибо, Лесной Дед.
  -Смотри, пожалеешь, да поздно будет. Уж лучше кошкой по деревьям, чем вообще... А зверя брось, - натужно заскрипело умирающее от старости дерево. - Брось... И это... еще зайдешь в лес... огурчиков соленых захвати... уважаю... старуха хорошо делала, огурчики...
  Зашумел лес. Стонали деревья, жалуясь на свою участь: кто будет расти и встречать осень, а кто упадет, ломаясь под порывами ветра. Миг и Гелион ослепил Лорисс. А когда открыла она слезящиеся глаза - не было Деда на пеньке. И был ли?
  Заморыш разжал объятья, вывернул мордочку и внимательно оглядел поляну. Потом удовлетворенно хрюкнул и засопел, устраиваясь на плече. "Не брошу, тебя, ни за что!" - упрямо пообещала она Заморышу, вслух же говорить не стала. К чему сердить Деда? И без того, так глупо опростоволосилась со своим вопросом.
  -Выйдем на дорогу, там разберемся, - сказала она и вошла, придерживая подол, в густые заросли подлеска. Отчего-то она вдруг решила, что именно туда ей и надо.
  Постепенно густую высокую траву сменила редкая и низкорослая. Земля стала песчаной, кое-где каменистой. Невысокие елочки росли на редких пригорках. Идти по такому лесу - одно удовольствие. Острые стебли травы не цеплялись за подол, норовя добраться до голых коленей, ветки не приходилось раздвигать руками, опасаясь, как бы они не хлестнули тебя по лицу, да и кошкам охотиться здесь было негде.
  Гелион ласково пригревал правую щеку. Жаркий зной спал, и прохладный ветерок холодил разгоряченную кожу, добираясь до тела сквозь прорехи на рубахе.
  Заморыш заворочался и с интересом огляделся по сторонам. Лорисс хотела его успокоить, ласково похлопав по спине, но тут ей стало не до того. Она вышла на дорогу. В песчаной почве, смешанной с мелкими камнями угадывалась колея. Пусть дорога выглядела не той, которой часто пользуются, но это, несомненно, была дорога.
  Но не радостное чувство от скорой встречи с людьми охватило Лорисс, а панический приступ страха сжал сердце. Такими простыми и очевидными показались ей слова Лесного Деда. Ведь и правда, лучше уж по деревьям кошкой прыгать и забот не знать, чем... Она зябко передернула плечами и неожиданно успокоилась, потому что никакие ужасы, после слова "чем" не рисовались, как не напрягала она воображение. Просто рушился еще один привычный мир, и волей-неволей приходилось мириться с тем, что идти придется по дороге. А дорога всегда приносит перемены. Если Лорисс, конечно, не желает следовать совету Лесного Деда.
  Лорисс безучастно огляделась по сторонам и вдруг со странной отрешенностью поняла, что ей все равно куда идти. В целом мире для нее не нашлось места, где бы ее ждали. Где в горнице, на чистой скатерти стояла бы миска с дымящимся супом, где была бы разобрана постель на широкой лавке, а ласковый голос, полный искреннего беспокойства шептал "намаялась, доченька".
  С правой стороны светил Гелион. Дорога поднималась на пригорок и была видна, как ладони. Должно быть, оттуда открывался прекрасный вид на окрестности. Там было просто и легко, но идти туда совершенно не хотелось. Стоя у обочины, Лорисс прислушалась к собственным ощущениям и решительно повернула налево. Туда, где хоть что-то ее ожидало. Даже если это лишь поворот.
  Вдруг разом навалилась усталость, как будто цель путешествия уже достигнута, и оставалось только отдыхать. Еле передвигая ноги, Лорисс успокаивала себя тем, что раз уж решилась жить, а не прыгать лесной кошкой по деревьям, нужно мужественно принимать те повороты, которые предлагает дорога. Что будет - то будет, и гадание не к чему. Раз есть дорога, значит, она куда-то ведет. А куда могла вести лесная дорога, да еще такая, на которую вывел сам Дед? Безусловно, в одну из деревень. Не в город же! Та, что ведет в город - ухоженная, и выглядит по-другому. Много в лесу деревень, может, и приютят ее где-нибудь? Везде есть хорошие люди. Она сама была с матерью и в Близнецах, и в Кружевницах, и в...
  Сразу за поворотом, у самой обочины, на белом округлом камне, омытым дождями и овеянным ветрами, сидела девочка. Аккуратно расчесанные волосы убраны в две веселые косички, длинный сарафан с узором - не разглядеть - до самых пят. Милые детские ботинки на маленьких ножках, носки чуть повернуты друг к другу. Ладони терпеливо прижаты к острым коленкам. Вся поза - исключительное послушание и уважение к старшим. Что ни спроси - с готовностью ответит на любой вопрос, о чем ни попроси - все исполнит. Такая воспитанная девочка в стиранном чистом сарафане. Только рассудительная, наверное, сверх всякой меры. На все существует собственное мнение. Правда, как две капли воды похожее на то, что говорит мама. Или бабушка.
  Девочка-у-Дороги никогда не имела семьи. Осталось тайной, кто шил ей сарафан, кто заплетал косички, кто помогал надевать коричневые ботинки, на которых за многие столетья так и не стерлись каблучки.
  Девочка устает рассматривать что-то, ведомое лишь ей, и медленно поднимает голову. Лорисс, застывшей у поворота, кажется, что неторопливо проходит ее жизнь, успевает истлеть ее прах, закопанный в чужой земле, прощенный по другим законам. Из праха прорастает трава и тоже засыхает, уступая место молодому дереву. Молодому? Исполинский дуб рушится, не пережив в одну из ночей уродливый, чудовищной силы ураган. Ветер прекращает свое движенье, в воздухе замирает птица, Гелион прячется в облаках и наступает ночь. Пропадает каменистая дорога, исчезает вековой лес, крохотный родничок превращается в реку, чтобы в скорости обмелеть и растаять - будто не было. Высохшее русло - пристанище для жаркой песчаной пустыни, где уже видны проплешины из сухой жесткой травы. Ожившая земля покрывается кустами, цветами и деревьями...
   А Лорисс успела вздохнуть только один раз.
  А Девочка-у-Дороги все поднимает голову. На морщинистом, старческом лице тускло мерцают белки слепых глаз.
  Душа стремительно несется вниз, стремясь скрыться от ужаса, который охватывает тело. Но Девочка-у-Дороги уже подняла голову. Она встает. Она встает так же медленно, как и поднимала голову.
  Лорисс молча смотрит. Она знает, что все бесполезно. Нужно успеть подготовиться. Она внимательно прислушивается к тому, что творит с ее телом овладевший душой Страх. Немеют губы, холодеют руки, и, наконец, совершив последний, отчаянный толчок, останавливается сердце.
  Девочка-у-Дороги безжалостна. Склонив голову, она тоже прислушивается к своему вечному союзнику - Страху - завладевшему чужим телом. Он подскажет ей, когда все будет кончено.
  7
  Большим пальцем Кресс резко надавил на точку в середине стопы, и Дэвис одернул ногу.
  -Извините, господин, - заученно произнес Кресс и покаянно склонил голову.
  Не будет из него толку, в который раз подумал Дэвис. Мальчик для битья, послушный, всегда готовый получать затрещины. Порой создавалось впечатление, что он принимает их, как нечто само собой разумеющееся, своеобразную составляющую учебного процесса. Первое время Кресс с трудом гасил острое неприятие при взгляде на Дэвиса, своего учителя и господина. И прошло достаточно долгое время, и потрачено было много сил, чтобы перейти на новый уровень развития: научиться сдерживать свои эмоции. Следует оговориться, что сдерживать - это, естественно, более тонкая материя. Для начала необходимо научиться их скрывать. И не просто скрывать, а скрывать искусно.
   Дэвис глубоко вздохнул, наслаждаясь теплом, идущим от левой ступни. Постоянное унижение - палка о двух концах с золотой серединой. Может лишить человека чувства собственного достоинства, низвести до положения раба, заставить бояться и ненавидеть. Но это внешние атрибуты, гораздо сложнее дело обстоит с атрибутами нравственными. Одно дело - быть униженным, и совсем другое - чувствовать себя униженным. Со всеми вытекающими отсюда выводами. Как то: ограниченная рабская философия, где господствует одна идея - убить господина, отобрать все, что ему принадлежит, и самому, наконец, завести рабов, или в данном конкретном случае - учеников. Слепая ненависть ограничена изначально, в ней нет полета для фантазии. Наверняка единственное, что рождает ущербный мозг Кресса - это воспользоваться случаем и вонзить в спину господина нож. Удачно выбранный момент, когда ненавистный учитель остался без защиты - редко, но возможно. И тогда, о Звездный Час, точнее, секунда, и вот уже он лежит поверженный у твоих ног. Ты счастлив? Куда там! Милая возможность сиюминутно потешить самолюбие. Бедный Кресс... Учителя убить можно, но "друзей" его потеряешь навсегда. Только при ритуальном убийстве тебе по праву достается и звание, и слава, и, самое главное - "друзья".
  Но даже если тебе повезет, разве можно забыть хоть на минуту, что и у Дэвиса свой Господин? Или Властитель Крови, как называет себя всякий достигший вершины в жесткой иерархии Темного ордена. Почему жесткой? Потому что издавна повелось, что прав тот, кто сильнее. Как говорит древняя пословица: где права сила, там бессильно право. И Дэвис, человек приближенный к Властителю, не горел желанием менять веками сложившиеся устои. Он лишь хотел внести свои коррективы.
  Вот в глазах у Кресса блеснул огонек ненависти. Уже не считает нужным скрывать, хотя и боится. Значит вот как. Мы вышли на новый уровень сознания, почувствовали себе сильнее, и теперь считаем себя вправе продемонстрировать это учителю, чтобы он не расслаблялся. Интересно, Дэвис даже приподнялся на мягких подушках, был в таком поведении некий диссонанс, но мысль ускользнула, так и не оформившись в стройную систему.
  Кресс несмело принялся за массаж правой ступни. Взявшись за умащенную маслами подошву двумя руками, он большими пальцами мягко, но настойчиво провел от центра к пятке.
  Да, рассматривая склоненную голову Кресса, с черными кудрями, закрывающими теперь лицо, Дэвис вернулся к своим мыслям. В случае с Крессом можно рассуждать лишь об установленном диагнозе. Он туп, излишне прямолинеен, лишен фантазии, и с радостью проглотил предложенную наживку. Почувствовав себя на толику сильнее, он неизбежно, как и положено вступит с учителем в поединок. И проиграет. Вот так. Диагноз смертельный и лечению не поддавался. Любое лечение, скорее приносило вред. Какой? Способствовало быстрому течению болезни. Теперь важно было не упустить того момента, когда плохо сдерживаемая ярость, подкрепленная ложной оценкой собственной силы, вырвется на свободу.
  Дэвис почувствовал легкий всплеск возбуждения. Приятно, Тьма возьми, приятно, постоянно ощущать опасность, зная, что тебе ничего не грозит. Конечно, гораздо приятнее тешить самолюбие, имея дело с равным противником. И уж вряд ли найдутся слова, чтобы описать тот восторг, что охватывает тебя, стоит одержать победу над сильным.
  Пожалуй, ароматическое масло чересчур сильно пахло Ирангом. Дэвис поморщился, но ничего не сказал. Достаточно сегодня с Кресса. Головоломка - "милое" занятие, подогревает чувства, заставляет острее воспринимать жизнь. Но все хорошо в меру. Если присмотреться, то и сейчас еще видно, что у Кресса шла носом кровь.
  Но это, если присмотреться. А кому он нужен, присматриваться? Наука - дело тонкое. Особенно, если сложный процесс обучения, изначально отталкивается от простого человеческого чувства - ненависти к учителю.
  Кресс аккуратно массировал ступню, растирал палец за пальцем. Стоило ему сосредоточиться, он начинал сопеть. Это раздражало Дэвиса, но с этим трудно бороться. Кресс делал все, чтобы услужить господину. Но в то время как мысли захватывали его, он увлекался. И начинал сопеть. Истинный ученик, если он рассчитывает со временем занять соответствующее положение, даже увлекаясь, должен контролировать себя. Еще один довод за то, что из Кресса не выйдет толку.
  Если говорить об унижении, то у палки был еще один конец, и он также пользы не приносил. Философия прощения ударившего тебя, безусловно, новый скачок в развитии униженного человека. Но вот куда она приводит помимо созерцательной благотворительности? Точнее, она пригодилась бы где угодно, начиная с простого деревенского жителя, кончая послушником в храме Отца Света. Служение в Темном ордене требовало несколько иного подхода к основам человеческого - и не только - сознания. Добрый, умный, уступчивый, заранее прощающий поднятую на тебя руку - идеал - не человек. Хотя, безусловно, какое облегчение для измученной унижениями души - оправдывать жестокость господина, уверяя себя, что не твое дело наказывать, а там, в Обители сию непростую обязанность берет на себя Отец - и тем самым сохранять чувство собственного достоинства. Бывает и так. Из таких учеников получаются великолепные слуги, с готовностью приносящие себя в жертву. Если, конечно они не выбирают смерть. И духовную, и телесную.
  Попасть в орден можно разными путями. Кто-то поступает по собственному желанию, в силу корыстных побуждений, грезя о власти. Кого-то приводит нищета, оставляя на перекрестке людских дорог. Кого-то - случай.
  Да, придти в орден можно многими путями. Уйти из него возможно только одним - умереть.
  Кресс согнул носок ступни, и некоторое время держал так. Дэвис прислушался к себе: на редкость приятное ощущение.
  Унижение калечит слабых, а сильных делает только сильнее. И что самое главное - умнее. И пусть этот ум называют расчетливым, хитрым, изворотливым, он обостряет чувства, учит выносливости и умению отрешаться от действительности. Учит подмечать слабости противника, учитывать составляющие того единственного момента, когда можно нанести удар, не подставляя себя. Иногда ждать приходится очень долго. Дэвис познал это на собственном опыте. О, он еще помнит тот упоительный час, когда почувствовал себя сильнее учителя, для начала, совсем немного сильней. Если бы все было так просто! Но это только начало. Гораздо важнее, не выдавая своих эмоций, терпеливо ожидать единственно представившуюся возможность действовать наверняка. Что толку вести долгие кровопролитные войны, когда все может решить один единственный удар? Только изощренный ум, подвергаемый постоянному унижению, постигает невиданные глубины иного, созерцательного уровня. Только такой разум, несмотря на отвлекающие маневры обреченного учителя, несмотря на любую степень боли, способен контролировать каждое действие противника.
  Да, от такого взора не укроется ничто.
  Чарольд был хорошим учителем. Чарольд был сильным учителем. За двадцать лет изощренных издевательств, только что дерьмо не заставлял жрать. И на том спасибо. Головоломка - одна из его любимых забав. "Повышать сопротивляемость организма" - так он это называл. Надо отдать ему должное - положительных результатов он добился. У Дэвиса сопротивляемость - на высшем уровне. Вступая в мысленный поединок, вовсе не обязательно стоять друг напротив друга и буравить глазами противника. Можно целый день заниматься своими делами, если достанет сил, а в это время голову сжимают тиски усиливающейся боли. Кровь из носа, обмороки, дрожание конечностей, приступы эпилепсии, - то, чем приходится расплачиваться. Если ты, конечно, не настолько глуп, чтобы раньше времени вызвать учителя на дуэль. В таком случае - победитель получает все. А от побежденного остается пустая оболочка. В конце концов, "друзей" тоже нужно кормить. Иногда до сытой отрыжки.
  А можно ведь прождать всю жизнь - у не посвященных в орден она по-человечески ограничена обычным пределом, лет семьдесят, чуть больше - так и не решившись на поединок. Вот по этой причине, к вершине приходят сильные, талантливые одиночки. И каждый такой самородок приходит к власти единственным, часто на первый взгляд невозможным, лишенным всякой логики, путем.
  Так, как пришел нынешний Властитель.
  Дэвис мысленно поморщился, но его лицо сохраняло выражение приятной расслабленности. Коей и полагалось быть в том случае, когда тебе делают массаж ступней.
  Задержался властительный старичок на этом свете, пора ему перебираться в мир Иной. Тем более что у него там много знакомых. Тогда во главе ордена встанет новый Властитель. Молодой, полный сил. И не такой прямолинейный. Впрочем, трудно ждать дипломатии от того, кто изначально владеет энергией "эль".
  Постойте... А что это значит та крохотная иголочка, так ненавязчиво кольнувшая где-то в районе затылка?
  Что же он думает, этот Кресс, подозрительно быстро возомнив себя равным учителю? Дэвис расслабленно откинулся на подушках, никак не препятствуя чужому проникновению в собственное сознание. Легкое давление на виски - так вела бы себя собака, в незнакомом месте обнюхивая территорию. Большая собака. Но, безусловно, дворняжка.
  Глупец.
  Видимо, после вчерашней "промывки мозгов", когда Дэвис намеренно поддался, решил, что уже достиг выдающихся результатов и может с честью противостоять учителю. Что ж. Дэвис не собирался уверять его в обратном. Пусть себе. Приятно, когда будущий противник тебя недооценивает. Какой сюрприз ожидает неудачника! Инициатор поединка наверняка пойдет ва-банк, собрав все силы в кулак. Как страшно. И проиграет. Что ни говори, заманчиво получить в качестве подарка не только звание учителя, но и его силу, и главное - его "друзей". Беда только в том, что он проиграет. Его беда. И его слабенький энергетический потенциал не добавит учителю силы.
   Честно говоря, Дэвис почувствовал себя разочарованным. Он рассчитывал, что между тем, как Кресс попадется на крючок, и его решением действовать пройдет больше времени. Но Дэвис не мог позволить себе рисковать, когда на карту поставлено все. Если нужно выбирать из того, чтобы подождать пока Кресс окрепнет и чуть наберется силы, и необходимостью действовать сейчас, Дэвис выбирает второе. Еще годик, другой, в течение которых Кресс будет мужать, а Дэвис наоборот. Он слишком большую цену заплатил за то, чтобы осуществить задуманное.
  Вот ведь, Дэвис открыл глаза, не останови ретивого ученика, так тот рад все ступни стереть до основания.
  -Довольно, Кресс.
  -Да, господин.
  -Иди.
  -Да, господин.
  Кресс поднялся, и учтиво склонив голову, тихо, как мышь, выскользнул за дверь. Дэвис проводил его сонным взглядом. Иголку тут же вынули из затылка.
  Да, такой непременно пойдет напролом. И в самое ближайшее время - ишь, как старается закрепить "успех". Крючок проглочен, рыбка попалась, осталось только подсечь.
  Дэвису необходим перерыв, чтобы никто не раздражал его неумелыми попытками. Кто-то мог подумать, что этот перерыв был нужен ему для того, чтобы собраться с силами и вступить в неизбежный поединок с Властителем. И ошибся бы. На этот раз Дэвис поймает старичка на его любимых игрушках.
  Как приятно сознавать, что у каждого есть свои слабости, которыми так и подмывает воспользоваться...
  А что если Властитель, так же, как он своему бестолковому ученику, бросил девчонку в качестве приманки, и теперь тоже ждет момента, когда Дэвис будет ослаблен, чтобы сразу после поединка...
  Не может быть. Еще вчера Дэвис не был бы столь уверен, но сегодня. Сегодня Властитель занят другими делами. В Королевстве Семи Пределов разгораются нешуточные страсти. Старик предполагает, что новый правитель Королевства будет марионеткой в его руках, но он ничего не ведает о том, что в превосходный план уже внесены коррективы.
  Дэвис позволил себе легкую мечтательную улыбку. Во-первых...
  Нет нужды перечислять все по порядку. Любые мысли, особенно эмоциональные имеют обыкновение себя выдавать.
  А девчонка хороша. Когда все закончится... Вернее, на финишной прямой...
  Спокойствие. И еще раз спокойствие.
  Не помогло. В сердце закралось беспокойство. Незначительное. По десятибалльной шкале, так, на двойку.
  Дэвис открыл глаза и лениво поднялся. Разгоряченные ступни приятно холодил мраморный пол. Дэвис подошел к узкому окну, и некоторое время проникновенно изучал пейзаж за окном. Купол башни Девичьей Невинности сиял в лучах заходящего Гелиона. Последний отблеск уходящего светила. Соседняя башня Полуночного Ветра уже погрузилась в темноту.
  Все идет так, как задумано. Но, пожалуй, слишком гладко. Или, скорее всего, дело в том, что он не может простить себе того, что решился использовать в качестве подсадной утки человека. Жизнь человека хрупка. Один неверный ход - и столько усилий потрачено впустую. В лучшем случае удастся выйти без потерь. Но, самое интересное, что другого выхода Дэвис не видел. Для той игры, что началась - кроме человека ничто не подходило.
  Беспокойство усилилось.
  Девчонка. Что-то с ней происходит. Неодолимое желание заглянуть туда, где заканчивалась нить, один конец которой находился у него в руках, на долю секунду захватило его. Такой глупости сейчас он не мог себе позволить. После. Будет жаль, если козырная дама на поверку обернется шестеркой, и не козырной. Остается надеяться на то, что поговорка - если женщина захочет - пройдет сквозь скалу, имеет глубокие корни. Во всяком случае, Дэвис сделал так, чтобы женщина, то есть, девушка, захотела. Может, все дело в этом уточнении? Дэвис мысленно усмехнулся.
  День клонился к вечеру, но в зале было светло. Ярко светил Гелион, клонясь к вершинам далеких гор. Дэвис стоял у окна. Еле заметная тень сиротливо жалась к его ногам.
  Дэвис смотрел вдаль, на вершины гор, с трудом удерживающих на своих плечах снежные шапки. В низине уже клубился сумеречный туман. Он не имел власти, пока на земле царствовал Гелион. Но его время истекало. С чувством выполненного долга раскаленный диск скрывался за дальней горой, очертаниями напоминающую лежащую на боку девушку. Он думает, что в извечной борьбе между Светом и Тьмой, сегодня наконец-то одержал победу. Но он ошибался. Как безгранична власть Света, так безгранична и власть Тьмы.
  Сердце Дэвиса возбужденно бьется в ожидании ночи. Сердце знает, что каждая Ночь случается только один раз. Рождается вечером, с приходом темноты, чтобы умереть с первыми лучами Гелиона. Одна единственная Ночь может подарить то, чего не смогут и тысячи последующих. Она знает, что обречена. Поэтому старается, как опытный торговец на ярмарке, вкрадчиво предлагающий покупателю самые лучшие товары. Торгуйся. Ночь ненавязчива, и не вульгарна, она знает себе цену. Ты можешь уйти с покупкой этой Ночью. Но берегись, как бы расплачиваться за нее не пришлось ценой своей собственной жизни. Она дьявольски умна и никогда не продешевит. За миллионы лет существования она бережно относится к накопленному опыту, и передает его с шумом ветра, дыханием холодных гор, где никогда не бывает Света, сестре, рожденной во мраке. Ты можешь стать основателем своей Вселенной этой Ночью, можешь обрести полновластного союзника, можешь проиграть собственную душу, обреченный впредь скитаться бесплотным духом по бесконечным дорогам времени, можешь стать легкой добычей для демонических обитателей Иного мира, встречи с которыми жаждет и боится каждый магистр. Ставки сделаны. Ставок больше нет.
  Пока еще несмелыми осторожными прикосновениями тонких белесых щупальцев, тотчас рассыпающихся на белые девственные хлопья при малейшем дуновении ветра, туман определяет границы будущих владений.
  Башня Девичьей Невинности, как и положено башне с таким названием, неохотно сдавала свои позиции. Вот погас в закатных лучах купол. Сверкнул в последний раз, как молния, и погас. Лучи Гелиона ласково погладили позолоченный шпиль, на долю секунды задержавшись на верхушке.
  Дэвису не нужно было искать других окон, чтобы представить себе картину наступления Ночи в целом. Все семь башен, вместе с остальными городскими постройками, окруженными высокой стеной с узкими бойницами, теперь были погружены в темноту. Еще не тьму. Еще угадывались очертания узкой, выстроенной в готическом стиле башни Неизбежного Наказания. При дневном свете, казалось, состоящая из одних острых углов, в призрачной темноте растеряла былое величие, и теперь слепо щурилась узкими окнами, всматриваясь в глубину подступающего мрака. Башня с символическим названием Учитель-и-Ученик, вернее две башни, ступенчатые постаменты которых постепенно сужались, протягивали друг к другу руки ажурных мостов. Пройдет совсем немного времени, и туман выберется из горной долины. Он почти достиг стены, окружавшей город. Он почувствовал свою силу, и теперь как полноводная река стремился достичь возможных пределов. Поступь его неслышна, а власть беспредельна.
  Дэвис глубоко вздохнул и закрыл глаза. Королевство Семи Пределов - только начало. Хотя, если ориентироваться по карте - кусок лакомый. Но плох тот раб, который не мечтает разделаться с господином. Начинать нужно с малого, а потом Дэвису будет принадлежать весь мир!
  Неплохой свадебный подарок, он почти усмехнулся, для Невесты.
  
  Часть вторая
   Выбор
  1
  -Слава Свету, ты очнулась. А я-то уж подумала: Лесавку, что ли, какую, в лесу подобрали. Грязная, оборванная...
  Голос принадлежал старухе. Убранные в пучок седые волосы, открытый лоб, прямой нос, пронзительный взгляд, высокая, статная, с горделивой осанкой. Если бы не морщины, проложившие пути-дорожки на обожженном Гелионом лице, ее вполне можно было принять за женщину не старше сорока, у которой еще был шанс найти того, кто скрасит ее одиночество.
  Все это разглядела Лорисс после того, как перестали слезиться глаза.
  -Я вообще сначала решила, что ты мертва, - старуха подвинула табурет ближе к широкой лавке, на которой лежала Лорисс. - Наступал вечер, и мы торопились домой. Как вдруг Питер - глаза у него острее моих - говорит: смотри, у дороги кто-то лежит. Пришпорил лошадь и как рванет вперед. Я и остановить его не успела. Хотела сказать: вдруг там Попрошайка Дорожная, что еще попросит, не отвяжешься потом, а Питер уже - поди поймай!
  Лорисс с трудом улавливала нить рассказа, хотя голос у старухи был глубоким и звучным. Все вокруг было незнакомым: чужая горница с чужими вещами. Большое окно, с разноцветным узором по оконной раме, лавки, стоящие у стены, украшенные деревянной бахромой. В углу, над столом, покрытым скатертью, у самого потолка на маленькой полке иконка с изображением Отца Света, а ниже - деревянный истукан, вылитый Лесной Дед. Все вокруг такое узнаваемое, почти как дома, кольнула в сердце мысль. И такое чужое.
  Но вот сознание уловило знакомые слова "Попрошайка Дорожная", и Лорисс вспомнила, как бабушка рассказывала о том, что встретить такого на дороге - дело хлопотное. Маленький сухой старичок, словно выгоревший под лучами жаркого Гелиона, имел обыкновение что-нибудь просить. Правильно сказала неизвестная старуха - что еще попросит. А не дать нельзя. В пути удачи не будет. Или колесо у телеги сломается, или дожди дорогу размоют, или вообще случится страшное - лошадь умрет от неизвестной хвори. Тысячу раз пожалеешь, что отказала Попрошайке Дорожной, а поздно будет.
  Знакомая сказка успокоила Лорисс. И Отец Света, и Лесной Дед, и даже Попрошайка Дорожная, все как у людей. Куда же она попала? В Близнецах и Кружевнице ее сразу бы узнали, несмотря на то, что она "грязная и оборванная".
  -Где я? - шептали ее губы, а душа жалобно пискнула "Заморыш".
  -Ты у добрых людей, девушка, - старуха поправила одеяло, сшитое из волчьих шкур, которым была укрыта Лорисс. - Не переживай. Тут с тобой ничего плохого не случится. А деревня наша Светляки называется. Может, слышала? - старуха прищурилась.
  Непроизвольно Лорисс мотнула головой и поморщилась от резкой головной боли.
   -Ты головой-то не тряси, - посоветовала старуха, - не знаю, что случилось с тобой, но досталось тебе сильно... Так вот. Я за Питером не поехала. Спрыгнула с телеги и пошла следом. Если что случится, хоть лошадей уберегу. От Попрошайки-то. Смотрю, Питер тоже соскочил с лошади, стоит и смотрит. Темнело уже. Ты лежала на спине, руки раскинуты, глаза закрыты. У меня сердце зашлось, думаю, мертвая девка. Наклонилась к тебе, сердце бьется еле-еле. Питер стоит, глаза раскрыл, что делать не знает. Где это видано, что б в наши края девку занесло! До ближайшей деревни - Беглянки - полдня пути. И то если лошади резвые...
  Старуха еще что-то говорила, но Лорисс не слушала. Беглянка, Светляки. Знакомые названия. Только вот где она их слышала? Кто-то из близких, бабушка, наверное, упоминала. Скорее всего, бабушка. А может, мама? Но что она рассказывала, хоть убей, не вспоминалось.
  Лорисс попыталась сесть, но старуха ее остановила.
  -Рано тебе еще, - она положила тяжелую руку Лорисс на плечо, и та послушно легла. - Я помыла тебя, - старуха вдруг бросила на Лорисс короткий колючий взгляд. - Бельишко твое никуда не годное, так я тебе свежее подобрала. Интересный у тебя на теле знак... Эта змея с двумя головами... Ты знаешь?
  -Это родимое пятно... Так мама говорила.
  -Это знак. Но не о том речь, после поговорим об этом. Три дня ты в беспамятстве была, вся горячая. Я тебя поила Сон-травой, и горячка спала. Вон и щеки порозовели. Теперь и покушать можно. От одной настойки щитовника сыта не будешь. Пошлю Капитона за горячим супчиком. Можно тебе уже. Как звать-то тебя будем, милая?
  От неожиданности Лорисс закашлялась. Глаза у старухи смотрели спокойно и участливо.
  -Вилена, - тихо сказала она.
  -Ишь ты, - старуха склонила голову и несколько мгновений разглядывала Лорисс. - Красивое имя тебе мать придумала. А меня Харидой зови. Знахарка я местная.
  Знахарка. Лорисс проглотила слюну. Имя степное, значит, третье. Каждая женщина, решившая заниматься непростым ремеслом, много лет должна была учиться у старой знахарки. Отправляясь в мир Иной, та называла ученицу новым именем. Прежнее в деревне постепенно забывалось. Лорисс и припомнить не могла, что старую Фаину когда-то звали по-другому.
  -Деревня-то, откуда ты родом, как называется? Или ты у нас Лесная дева - мара? - глаза у Хариды смеялись. Чтобы опытная знахарка, да мары от настоящей девки не отличила?
  Лорисс кашлянула, чтобы прочистить горло.
  -Я из Зарницы, - попыталась спокойно ответила она, но голос подвел и предательски дрогнул.
  -Подожди, - глаза у Хариды расширились. Да так, что пропали морщины, мелкой сеточкой покрывавшие кожу в углах глаз. - Так и Зарницы, и Кружевницы, и Близнецы... После набега там нет жизни. Всех в рабство угнали, кого смогли, в Южные земли, а остальных... никого в живых не осталось, - Харида широко махнула рукой слева направо, отгоняя напасти. - Питер был там, - она осеклась. - Ладно. Рано тебе об этом. Позже все расскажу, что знаю. Ты-то как уцелела?
  -Какого набега?
  -Вижу, не знаешь, ты, милая, что произошло на самом деле. Радуйся, что жива осталась, - Харида поправила пуховую подушку под головой у Лорисс. - Узнаешь еще. Никуда теперь от этого не деться. И хотела бы я ничего не знать, так вот, никого теперь в стороне оставят.
  -Подожди, Харида. Какого набега?
  Столько мольбы отразилось в ее взгляде, что Харида сжалилась.
  -Война у нас нынче, милая, - она тяжело вздохнула и сложила на груди старческие руки. - И всему виной барон наш, чтоб его Тьма взяла. Скажу тебе, если ты не знаешь, что наша деревня в другой стороне находится. У нас тут уже Двуречная провинция... А ты из Веррийской...
  Лорисс задохнулась, не в силах поверить в очевидное. Как могло случиться, что за три дня она пешком одолела расстояние... дай Отец памяти... это сколько ж на лошади надо ехать? Разве такое возможно?
  -После смерти Рихарда Справедливого, многим власть покоя не давала. Вот наш барон Зенон-то, тоже из большого котла хлебать захотел. Убил Наместника. Вслух об этом не говорят, в городе-то, Ливэнте, но мы здесь посмелее будем, - Харида говорила, как сказку старинную рассказывала - нараспев. - Ваша-то, Веррийская провинция первой сдалась: уже и Наместник присягнул на верность барону... Только теперь он требует, чтобы его не Зенон, как раньше, а Зигурд Великий величали. Да... И Славль под ним. И Бравинск, и Градополь. Такие дела. Покойный король крепко власть в руках держал, думал, что за столько лет мира отвыкли от войны. Думал, Наместники будут законы блюсти. Да просчитался. Умер, и улетела птичка-власть - кто поймает. Вот наш-то, видать, и решил, что поймает. Зигурд Великий... Тьфу.
  Харида встала и подошла к окну. Одежда - белая, вышитая по рукавам рубаха, убранная в темно-синюю плахту, подпоясанную широким ремнем, увешанным разноцветными амулетами - подчеркивала природную крепость тела. То, как она двигалась, каким уверенным жестом открыла створку окна, каким хозяйским взглядом окинула двор, все это позволяло сделать вывод: Харида имела в деревне вес, и ослушаться ее мог разве что глупец.
  -Капитон, - негромко позвала она, разглядев кого-то во дворе. Потом сделала паузу, но ровно такую, чтобы тот, кого звали, бросил все дела и не замедлил явиться на зов.
  Пока Харида давала указания невидимому Капитону, Лорисс пыталась разобраться в потоке мыслей, хлынувших в голову, как разгневанная река, сломавшая запруду, и стремящаяся наводнить сухое русло.
  Война... Забытое, страшное слово. Рядом с которым рука об руку стояли такие же страшные слова: горе, страдание, смерть. Головная боль оказалась настолько сильной, что Лорисс пришлось закрыть глаза. Значит, прежний мир рушился не для нее одной. От того ужаса, что темной тучей, набиравшей силы, застыл у горизонта, было уже не спрятаться и в самой глухой деревне. Харида сказала, что нет больше и Близнецов, и Кружевниц. Стало быть, сгорели так же, как и ее Зарница.
  "Не ходи туда". Это Лесной Дед не позволил ей туда пойти. Как это понимать, как заботу о себе? Как помощь? Но тогда... Он ничего не попросил взамен. Соленых огурчиков только... Или это может быть платой?
  "Я тебя поводил немного"...
  Немного, как же! Мало того, что она оказалась за множество верст от дома, так еще и направил ее прямиком в объятия Девочки-у-Дороги! Совпадение? Не бывает у Деда совпадений. Он все знал, старый...
  Ругательное слово чуть не проявилось в мысленном потоке, но Лорисс вовремя остановилась. В голове шумело. Не годится обвинять Деда в том, чего не было. Ей ли вмешиваться в дела, в которых она ничего не понимает. Кто знает, может, встреча с Девочкой и была платой за то, что отвадил ее Дед от сгоревших деревень? Тогда в чем же заключалась помощь? Сберечь, чтобы затем толкнуть в смертельные объятия? От Девочки еще никто не уходил живым. Поэтому и рассказать толком о ней некому. Так, домыслы одни...
  Затем мысли устремились по иному кругу.
  Дома нет. Привычной жизни нет. Заморыша, и того... Боль оказалась острой, словно представить себе дальнейшую жизнь без хрупкого, трепетного тельца на плече, было еще невозможней, чем без родного дома.
  Чтобы успокоиться, Лорисс глубоко вздохнула несколько раз. Вот ведь, сказал Дед: брось зверя, так и получилось. Зря его бабушка все время хвалила, злой оказался Дед, не добрый...
  Опять пришлось остановиться, чтобы не докатиться до более обидных обвинений.
  Это все теперь прошлое. Что же в будущем? Как строить новую жизнь, если то, из чего ее строят, рассыпалось в прах?
  Лорисс закрыла лицо руками. Одна, одна в целом мире, без дома, без семьи, без родных. Без надежды, без будущего. И тогда, в темноте вдруг почувствовала такую безысходную глубину отчаяния, что острая боль - не вздохнуть - пронзила и так не единожды прошедшее через это испытание сердце. Голова пошла кругом, и Лорисс провалилась в серую дрожащую муть...
  -Вот и хорошо. А теперь открой рот, Вилена, - теплая ложка заставила Лорисс приоткрыть рот. - Умница. А то надумала в обморок падать. Держи себя в руках, - Харида дождалась, пока Лорисс проглотит теплый куриный суп, и наполнила ложку снова. - Тебе еще жить. А уж как жить, решай сама. Еще ложку. Так быстро на поправку пойдешь. Поверь мне, милая. Открывай рот, открывай. Теперь время другое. Нужно научиться не жить, а выживать... Умница, еще немного осталось... Если ты меня понимаешь. Раньше ты брала, что хотела, и усилий никаких. Теперь, чтобы взять, сила нужна. Да и отбирать частенько придется. Ты молодая, по всему видать - силы в тебе не меряно, - взгляд у Хариды опять неуловимо изменился. Или это Гелион заглянул в окно? - Умей распорядиться. А там, даст Отец, не только выжить сумеешь, но и жить по-человечески... Виданное ли дело, - Харида отложила в сторону опустевшую миску и вытерла Лорисс рот белым утиральником. - Девушка в лесу больше месяца провела... И поди ж ты, жива...
  -Как больше месяца? - Лорисс чуть не подскочила.
  -Что ты, милая, так перепугалась?
  -Не может быть... Я же три дня назад...
  -Все может милая. Ты, небось, когда в лес уходила, на дворе ясень был? А теперь уже светлынь-месяц. Скоро осенняя пора настанет.
  -Светлынь... - Лорисс едва повторно не лишилась чувств.
  -Ты как в лесу оказалась? За ягодами, что ли ходила?
  -Я... Мне шестнадцать исполнилось два месяца назад... Три...
  -Понятно, - Харида не сдержала улыбки. - Я думала никто уж в Белого Принца не верит.
  -У нас все верят.
  -Еще кто-нибудь с тобой ходил?
  -Да. Две девушки.
  -Они тоже остались живы?
  -Не знаю. Я вернулась позже. И уже все... всё...
  -Понятно, не продолжай. А как в лесу очутилась?
  Лорисс только тяжело вздохнула.
  -Не знаю... Потом решила, что пойду в Близнецы, попрошу кого-нибудь...
  -Была в Близнецах-то?
  -Не дошла.
  -Вилена, постарайся вспомнить, Близнецы - это далеко отсюда. Я даже не скажу тебе, сколько пешком будет - я ногами расстояние не мерила. Может, ты на лошади была?
  -Нет.
  -Странно, - Харида помолчала, глядя в окно. - Много вещей непонятных в мире. Скажи лучше, как ты умудрилась выжить в лесу? Целый месяц...
  -Мне не верится. Еще три дня назад я была дома.
  -Что ж, много непонятных вещей в мире, - повторила она и помолчала. - Хотя я лично ни с чем - таким - не сталкивалась, но уж о Капризной Деве все наслышаны.
  -Это сказка...
  -Нет, девушка, это не сказка. Ее многие видели на берегу Великой реки. Или Лесной Дед - разве сказки? Но есть, конечно, и выдумки. Я для себя решила, что Девочку-у-Дороги, для примера, никто никогда не видел, значит, то выдумка.
  Лорисс поперхнулась и закашлялась. Харида поняла это по-своему.
  -Все разговариваем с тобой разговоры, а тебе спать пора, - ворчливо сказала она и поднялась. - Темнеет на дворе.
  Что ждет ее в далеком будущем, Лорисс плохо представляла, а вот ближайшее будущее рисовалось в самых темных тонах. Стоило только представить себе, что Харида сейчас уйдет, и она останется одна в чужом доме, с незнакомыми вещами, как Лорисс охватил страх. Собственный испуг придал ей сил, и она решилась задать вопрос, который хотела задать с самого начала, но не хватило смелости. Прямо спросить о Заморыше она не могла. Не дай Свет решат, что она умом тронулась, пойди потом, докажи обратное. Тогда уж лучше сразу разоткровенничаться и сообщить, что мало того, что она видела Лесного Деда, встретилась с Девочкой-у-Дороги, так еще и все время носила на плечах Заморыша. Для тех, кто не знает - маленького сына... или дочь Домового. Если бы она преследовала единственную цель, чтобы раз и навсегда от нее отстали, объявив дурочкой, то это был бы верный ход.
  Поэтому Лорисс потупила скромный взор и спросила.
  -Харида, прости, что я спрашиваю. Со мной ни...чего не было?
  Женщина собиралась уходить. Она стояла у двери, повернувшись к Лорисс спиной. Плечи ее вдруг напряглись и она неспешно, по-царски развернулась, высоко подняв голову.
  Лорисс испугалась, что Харида рассердилась. Но она ошиблась. В глазах Хариды читался плохо скрытый интерес, граничащий с любопытством.
  -Было, - Харида величественно проплыла через комнату и остановилась возле стола, стоявшего в углу. Она откинула домотанную скатерть и выдвинула подстолье. - Было. Вот пояс твой с оберегами, вот мешок с чертошником. От кошек? - Харида ответа не ждала. - Выдохся давно, никакого толку. Я все сохранила. Вот ягоды, - она осторожно поднесла высохшие плоды к самому носу и понюхала. - Кукольник. Правильно собран. Учил кто?
  -Знахарка наша. Фаиной звали.
  Харида кивнула.
  -Тебя в ученицы хотела брать?
  -Нет, - легкая улыбка коснулась губ Лорисс. - Она вообще говорила, что единственный человек из всей деревни, у которого был дар - это мужчина.
  -Скажет тоже. Мужчина. Запомни, милая, если решишь заняться нашим ремеслом: истинные ведуньи, наделенные природной силой, а ни какими-то там энергиями, получаются только из женщин. Будет время, поговорим об этом. Напомни мне, а то в последнее время забывать стала.
  Слова прозвучали искренне, но Лорисс не поверила. Не могла такая сильная женщина обнаруживать обычные слабости, присущие возрасту.
  -Вот что еще было у тебя в кармане.
   Заходящий Гелион добрался таки до оберега с оскаленной волчьей пастью. Того самого, что Лорисс вытянула из мертвых рук Алинки. Ослепительный огонек повис в воздухе - Харида держала оберег за цепочку.
  -Твое?
  Слово прозвучало, как вызов. Как будто нужно было не просто признаться в том, что владеешь вещицей, но взвалить на свои плечи тяжкий груз ответственности, за то, что Алинка мертва, а обладатель оберега жив.
  -Мое, - как в омут с головой.
  -Дорогая вещь. Из золота. Сильная...
  Харида ждала объяснений, но у Лорисс не было ни сил, ни желания. Она неопределенно качнула головой. Дескать, да дорогая, да из золота. Последнее слово, на взгляд Лорисс прозвучало несколько непонятно, но она решила, что спросит об этом как-нибудь после. Харида молчала и Лорисс поняла, что больше ждать нечего. Да и на что она надеялась? Что Харида скажет: да, рядом с тобой звереныш какой-то сидел, так я его сохранила, сейчас принесу?
  -И еще, - вдруг услышала Лорисс тихий голос и напряглась. Она подняла голову и увидела, что в руках Харида держит некий предмет. - Ты про это спрашивала? - вопрос прозвучал утвердительно.
  Она подошла к Лорисс и протянула... Курительную трубку? Машинально Лорисс взяла в руки удивительно изящный предмет из красного дерева и понюхала. Округлая чашка, вырезанная в виде проказливой мордочки, похожей на Заморыша, как будто пахла табаком. Еще от нее исходил едва уловимый запах паленой шерсти.
  -Это искала, - удовлетворенно сказала Харида, словно решила в уме сложную задачку. - Знаешь ли ты, милая, чем владеешь?
  -Это все, что осталось от моего дома, - упрямо повторила Лорисс ответ, который уже давала Лесному Деду.
  -От твоего дома? - Харида удивленно вскинула брови. - Я не берусь утверждать, тоже не считаю себя знающей, но сдается мне, это - вещь-оборотень. Ты знаешь, что это такое?
   -Нет.
  Лорисс почудилось, или во взгляде Хариды мелькнуло облегчение?
  -То-то и оно, девочка. Лежит такая вещь до поры, до времени, никого не трогает. Но вот приходит время и оживает демон, заговоренный в ней. И никто не знает, что он принесет с собой. Долгожданную помощь или смерть. Плохо - если только тебе, но еще хуже - когда всем остальным. Тем, кто рядом с тобой. Про Непослушную Ону слышала?
  Лорисс коротко вздохнула.
  -Вот. Мой тебе совет: избавься от нее. Я тебе помогу. Сделаю все, как нужно.
  -Это все, что осталось от моего дома, - повторила Лорисс заученную фразу и посмотрела Хариде прямо в глаза.
  -Как знаешь, - та поджала губы. Не привыкла, видно, чтобы ей перечили. - Я тоже опасности в деревню нести не позволю. Пока подожду. Там решим, что делать.
  Когда дверь за ней закрылась, Лорисс сжала в руке темно-коричневую трубку со смешной мордашкой. Никто не отнимет. Советчики. Лорисс бросила недобрый взгляд в сторону двери. Того гляди, и эта женщина потребует платы за спасение. Если для того, чтобы спасти Заморыша придется уйти из деревни, Лорисс это сделает. Никто не заставит ее добровольно отказаться от маленького сокровища.
  За окном стемнело. Ночные звуки постепенно набирали силу. Заливался чародей, а где-то под окном оглушительно стрекотал кузнечик. Наступал самый темный час суток. Время встречи с демонами - так называла его бабушка.
  Лорисс лежала на мягком войлоке, подоткнув под голову подушку, укрывшись волчьей шкурой. Лежала и улыбалась. Она сжимала в руке теплую трубку, и ей было совсем не страшно.
  Ты, да я, думала она, засыпая, а вместе нас двое. Все будет хорошо.
  2
  Черные глаза бессмысленно таращились, словно выискивали жертву. Рот, вышитый алой ниткой, открылся в безмолвном крике. Серые пакли волос извивались вокруг тряпичной головы как ядовитые змеи. Сшитый специально к празднику черный сарафан нелепо облегал бесформенную фигуру. Пока старик Велес укладывал чучело русалки в небольшой грубо сколоченный гроб, руки и ноги из соломы болтались из стороны в сторону.
  Во дворе, где собралась празднично одетая толпа, светил Гелион. Пока проводили обряд, пока Харида пела заупокойную, полуденный свет слепил глаза. А тут набежало облако. После яркого света, Лорисс вдруг показалось, что без времени наступил вечер. Погасли разноцветные краски праздничных сарафанов и вышитых рубах, не играли светлые лучи на шитых золотом девичьих венцах и обручьях. Ветер поспешно, словно дорвался до любимой игрушки, разворошил распущенные по случаю Русалочьего праздника волосы девушек. Лорисс отвлеклась от праздничной церемонии похорон символической утопленницы, придержала волосы, чтобы не слишком развевались на ветру, и только тут заметила, как пристально смотрит на нее Питер - высокий жилистый мужик с короткой, стриженной черной бородой. Его бритый череп выделялся в общей толпе, не так-то много в деревне оказалось полностью бритых мужчин. Черные глаза, не отрываясь, разглядывали ее, словно Питер в уме решал для себя: достойна ли Лорисс присутствовать на общем празднике или нет.
  Лорисс не пришлось ломать голову над вопросом, где она слышала название деревни - Светляки. Харида сама объяснила ей.
  -Для начала, знай, где живешь. Фаина наверняка рассказывала тебе, что в первые годы мира... Я говорю о мире после войны... Так вот, в то время множество лихих людей вышли на большую дорогу. Что может быть притягательней для человека - чем возможность легкой наживы? Война порождает чудовищ. И не всегда это - кто-то другой. Бывает и так, что чудовище рождается в твоей собственной душе. В большом Мире считается, что Рихард Справедливый справился с разбойниками, но это далеко от истины. Часть уцелела, несмотря на то, что сорок лет назад по Большому Тракту проехать было нельзя - вдоль дороги стояли виселицы с истлевшими телами. Хватило еще ума, позаботиться потом о трупах. За это, надо думать Рихарда и прозвали Справедливый, - мстительно добавила она, и сделала незначительную паузу, чтобы до Лорисс дошел смысл рассказа.
  Лорисс стояла, прислонившись взмокшей спиной к стене, и боялась дышать. Зрелище, представшее перед ее мысленным взором, показалось ей омерзительным.
  -Лес - наш общий дом, - голос Хариды стал глуше, - а прятаться, как говорится, лучше под большим деревом. И Светляки, и Беглянка - деревни уцелевших разбойников. А молодежь наша - потомки лихих людей. А я так... вообще, - Харида закрыла глаза. - Если собираешься оставаться с нами, придется жить по нашим законам. Для начала - сойдись с людьми. Ты их сторонишься. Через пару седьмиц Русалочий праздник - Семик, будь со всеми. Я сказала нашим, что беру тебя в ученицы. Не все, как ты понимаешь, довольны. Но посмотрим. Сейчас время другое - новые правила.
  Харида говорила все тише. Ее вкрадчивый голос заставлял Лорисс прислушиваться. Главное она уловила: пока Светляки далеко от военных действий. Но долго так продолжаться не может. На совете деревни решено было не вмешиваться, но оружие держать в почете. Кто еще возьмет верх - то ли Наместники, то ли новый король... как там его, а деревням нужно выживать в любых условиях. И с новой властью нужно будет дружить. Умный Рихард предпочитал закрывать глаза на побежденного противника. Как теперь дело обернется? Люди разбаловались за годы мира. Воинское искусство для них забава, в отличие от тех, кто ничего не забыл. Время покажет, кто прав, кто виноват.
  Харида замолчала. Лорисс постояла еще немного, ожидая продолжения. Раз Харида объявила ее ученицей, нужно соответствовать. Сильная женщина, оказалась сильной во всем. Это ж надо, решиться на такое - назвать ученицей пришлого человека! Неужели она такой вес имеет в деревне, что ее послушались?...
  -То не дождик на землю падает,
  То не ветер во поле воет,
  А поют то вороны, вороны
  По душе безгрешной девичьей.
  Голос у Милавы был звонким, жалобным. И пела она так, как и должно петь на Семике - Русалочьем празднике. Так пела, что даже у Лорисс невольно слезы наворачивались. Старик Велес положил в гроб чучело русалки и отошел в сторону. Заколачивать гроб, пусть и маленький - не старческое дело.
  Из толпы вышел Лукан, красная косоворотка расстегнута у плеча. Вот он наклонился, чтобы вбить в гроб первый гвоздь и Лорисс разглядела - на груди, у самого сердца, как и положено, висит на черной суровой нитке полотняный мешок с горькой травой-полынью. Лорисс усмехнулась, боится, видать, парень, что русалки будут к нему ночью приставать. Такому не грех и побояться: высокий стройный, волосы длинные, чуть не до плеч.
  Милава невысокого роста, ниже Лорисс на целую голову, светловолосая, с яркими веснушками не только на лице, но на открытой шее. И, что особенно важно, вполне дружелюбного нрава. Вчера на общем застолье она придвинула к Лорисс кувшин с квасом и тихо шепнула "не стесняйся, а то тебе здесь ничего не достанется". Да, с ней вполне можно было общаться, не то, что с Павлиной. Лорисс покосилась на высокую, еще немного и сровнялись бы, если бы Павлина немного подросла. Вот уж кому гонору не занимать. И говорит вроде бы незлые слова, а в глазах, не поймешь, какие мысли мелькают.
  -А чучело-то вылитая Харида, - шепнула в сторону Лорисс Павлина. Но слова относились не к ней. Стоящая рядом Лилия прыснула в кулак, и поспешно оглянулась в сторону Лорисс - слышала ли та, что говорят про ее учительницу. Лорисс поймала брошенный на нее любопытный взгляд из-под копны светлых кудрявых волос. Она опустила голову и поправила рубаху с нарядно расшитым оплечьем. По всему было видно, что оплечье перекочевало сюда с другой рубахи. Сорочка изнашивалась быстрее узорчатой вышивки, поэтому после того как зашить прорехи уже было невозможно, оплечье аккуратно вырезали и пришивали к новой рубахе. Так делали и в родной Зарнице. Но отчего-то Лорисс стало нестерпимо стыдно за перешитый наряд. И не спрятаться, не укрыться от любопытных глаз - она оказалась самой высокой из деревенских девушек.
  -Смотри, как Лукан на тебя смотрит, - Павлина толкнула плечом хрупкую Лилию. И, нисколько не заботясь о том, слышит ли ее Лорисс, или наоборот, преследуя именно эту цель, жестко выговорила, - увижу, что строишь ему глазки, пеняй на себя.
  -Павлина, да ты что? - Лилия широко открыла глаза.
  -То. Я предупредила тебя. Славий тоже парень неплохой. Ростом только не вышел. Но так и ты ему под стать.
  -Вот еще! Молодой он совсем, я постарше люблю, мне бы... - и она, встав на цыпочки, что-то зашептала высокой подруге. Та негромко рассмеялась.
  -А ты что думаешь о наших парнях?
  От вопроса было не уйти. И разночтений не возникало - он точно предназначался Лорисс. Незаметно коснувшись рукой груди, где в мешочке находилась ее главная драгоценность: курительная трубка с забавной чашкой, Лорисс подняла глаза на Павлину.
  -Не знаю. Я не приглядывалась, не до парней мне было.
  -Смотри, - сверкнула глазами Павлина, - а то захочешь приглядеться, и не к кому будет. Парни любят кого посмелее. Хотя тебе, - она махнула рукой. И поскольку глаза ее смеялись, Лорисс поняла, что сейчас та скажет гадость. - Хотя тебе все равно выбирать не придется. Возьмешь того, кто на тебя позарится. Но ты не переживай. На твою долю у нас старик Велес припасен.
  Лилия, спасибо ей за это, отвернулась в сторону, чтобы скрыть смешок от Лорисс. А вот две подружки Домна и Гелена, не сочли нужным скрываться. Их веселый смех поверг Лорисс в состояние полной отрешенности от происходящего. Ответить сейчас в том же духе, значило нажить себе врага. А делать это в деревне, где собираешься жить, по меньшей мере...
  -Боязлива я очень, - ответ сорвался с губ помимо воли, - не хочу становиться у тебя на дороге. И тем более меня с детства учили уступать старшим...
  Лорисс успела заметить, как испуганно округлились глаза у Лилии, как вытянулось лицо у Павлины. И еще она услышала негромкий смех у себя за спиной. Быстро оглянувшись, она лицом к лицу столкнулась с Капитоном, четырнадцатилетним шустрым парнишкой, с которым в последнее время часто болтала по вечерам.
  Никогда еще Лорисс так не радовалась окончанию песни! Поспешно отодвигаясь от разгневанной Павлины - наверняка та привыкла пускать в ход кулаки - Лорисс слилась с толпой.
  Два дюжих мужика взвалили на плечи деревянный гробик и понесли по улице. Один звался Гаврилий, а второй, русоволосый, с короткой стриженой бородой, если Лорисс правильно запомнила его имя - Феодор - добродушно оглядывался по сторонам, бросая нескромные взгляды на девушек. В отличие от напарника. Плешивый мужчина лет сорока угрюмо смотрел себе под ноги, не желая обращать внимания на всеобщее веселье.
  -Вита, - Капитон потянул ее за рукав. Так в деревне сократили ее красивое имя, и это все, что осталось от Вилены.
  Она оглянулась на парнишку. В озорных глазах таились смешинки, все не мог забыть, как она ответила Павлине. Лорисс, в свою очередь, опять обругала себя за неосмотрительность. Один враг в деревне у нее уже появился. Интересно, счет будет расти, или можно поставить точку?
  -Вита, - Капитон проявил настойчивость, привлекая ее внимание, - у вас в деревне тоже Семик празднуют?
  -Да. Наверное, как везде.
  -Не скажи. Харида рассказывала, в Южных землях и рек никаких нет, одни степи. Зачем им Русалочий праздник, у них ни утопленников, ни русалок не бывает?
  -Я тоже слышала о таком.
  -А у вас на Семик тоже гроб колотят?
  -Колотят. У нас тоже деревня стоит... стояла на берегу реки. Утица называется. Каждое лето кто-нибудь тонул. Девушки, в основном. То Речник утянет, то русалка. У нас тоже считается, что если утопленницу не хоронят, она после смерти в русалку превращается, и потом за парнем своим приходит и с собой забирает. Так что Семик, он везде Семик. Зароем гроб - утопленница в земле лежит, живых людей не тревожит.
  -И русалок тоже гонят из деревни?
  -Как везде. У нас девушки тоже как русалки, простоволосые, из деревни уходили, потом в мужское платье переодевались, чтобы в деревню вернуться. Как же иначе: русалки-то из деревни ушли...
  -Ты тоже со всеми переодеваться будешь? - спросил и осекся. И останавливать не пришлось, весь вспыхнул, как Гелион перед закатом.
  Лорисс улыбнулась и на короткий миг взяла Капитона за руку. Дескать, не переживай, кому не случается глупость сказать?
  -Гони русалок из деревни!
  Первыми закричали мальчишки. Они не отставали от праздничного шествия, поднимая пыль босыми ногами.
  -Гони русалок! - подхватили парни и молодые еще мужики, которым страсть как хотелось погонять девок.
  Визг, хохот, охи, ахи. Образовался небольшой затор. Еще мгновение, и разномастная толпа разгоряченных девиц, с криками и смехом стремительно понеслась с холма. Туда, на пологий берег.
  Теплынь, широкая полноводная река величаво катила свои воды. Гелион показал свой лик, разогнав тучи. Праздничный свет залил и берег, и реку, тысячами искрящихся пятен отражаясь в воде.
  Лорисс хотела отстать от бегущей толпы, общее веселье не захватило ее. Но тут какой-то особо страстный радетель традиций, ущипнул ее пониже спины. Да так сильно, что не хотела, а взвизгнула, и бегом припустила с холма. Дали б волю - обогнала бы и тех девушек, что оказались впереди...
  Пока девушки бродили по рощице, выбирали цветочную поляну, готовясь плести венки для гадания, подошла остальная часть толпы с гробом. В приготовленную яму опустили гробик. Молодые парни взялись за лопаты - закапывать символическую могилу.
  Вперед вышла Харида, и сразу установилась тишина. Замолчали даже дети, босоногие дети, которых на взгляд Лорисс после веселой пробежки угомонить было невозможно.
  -Встану рано поутру, умоюсь речной водицей и пойду со двора на сторону восточную, и встану на берегу реки-реченьки, и буду плакать и стенать, и спрошу словами жалобными: не видала ль ты, река-реченька, красу ненаглядную, деву ясную, нигде не видно девицы, видать, неприкаянная, не прощенная бродит по миру Полуночному, и скажет мне царица-реченька: не печалься, лежит твоя девица во земле сырой, благословенная, да прощенная, не бродит боле по лесам-полям, людей добрых не пугает. Слово мое крепко, как сказала, так и будет.
  Голос летел над берегом, над рекой, над головами людей, впитывая мысли, переплетаясь с десятками сознаний. Голос наполнялся светом Гелиона, и обретал его силу и власть. Он завораживал и подавлял волю. Такой же величавый и полноводный, как сама река, голос Хариды вбирал в себя шум речных струй и шорох воды о прибрежные камни. Вместе с воздухом, повинуясь дуновению ветра, он достигал противоположного берега, чтобы шепотом камышей передать заветные слова царице реки.
  -Вита, - Милава окликнула ее и Лорисс очнулась, - пойдем. Я полянку цветочную приметила. Ты же будешь гадать?
  Лорисс кивнула, и пошла следом за девушкой.
  -У тебя красивый голос. Ты хорошо пела, - Лорисс заглянула Милаве в глаза.
  -Тебе правда понравилось? - обрадовалась та.
  -Разве такой голос может кому-то не понравится?
  Милава рассмеялась.
  -Вот выбирай, - она с гордостью развела руками, словно показывала сундуки, до верху заполненные добром. - Ты из чего будешь плести?
  На открытой поляне, будто нарочно огороженной белыми стройными березками, чего только не было.
  Из фиолетовых одуванчиков плести венок не следовало. Если и суждено тебе выйти замуж в этом году, счастья в семейной жизни не будет. Одуванчик - цветок непостоянный. Чего доброго и муж начнет тебе изменять! Лорисс пошла дальше. Вот, в самой тени притаились алые бархатные цветы - гвоздилики. Лорисс присела на корточки и с удовольствием понюхала источаемый цветами аромат. Приятный запах, но плести венок из таких цветов тоже не следует: покажешь перед женихом свое нетерпенье, так может еще и замуж не взять!
  Вот ведь как Судьба распорядилась. Лорисс поднялась и пошла вглубь рощи. Первый Русалочий праздник, на котором ей можно было гадать вместе с взрослыми девушками. Год назад маленькая была, а теперь - невеста.
  Она - невеста. Как год назад таким же жарким летом, она ночами не спала, все представляла себе, как сплетет венок, и под пристальным взглядом Эрика - что покажет гадание? - бросит его подальше от берега. Чтобы поплыл он по течению, обещая сбывшимся гаданием замужество в скором времени...
  А венок, грезилось, она обязательно сплетет из цветов бледно-розовой мирты. Обычно колкая, она к Русалочьему празднику сбрасывает колючки. Потому что, только из таких цветов, по мнению Лорисс, может плести венок девушка скромная, но гордая. Бледно-розовые, трепетные и манящие, они обычно умеют за себя постоять. Но не сегодня. Что должен понять жених, глядя на такой венок? То, что будет она хорошей женой, верной и доброй, но пусть не рассчитывает на то, что она позволит себя обижать.
  -Мирта? - брови Милавы недоуменно взлетели вверх. Она растеряно разглядывала невысокие цветы, на сильных стеблях. - Она же колючая! Разве можно из нее венок сплести?
  -Потрогай, - Лорисс протянула девушке сорванный цветок.
  -Странно, - Милава поднесла стебелек к самым глазам. - Нет никаких колючек.
  -Так бывает, - улыбнулась Лорисс.
  -Я тоже сплету венок из мирты. Можно?
  -Можно. Здесь на двоих хватит.
  3
  -Красна-девица я гуляла,
  Я в лесу венок заплетала,
  В реченьку я венок бросала,
  У реки-царицы про суженного спрашивала.
  Заветные слова произнесены. Павлина еще только наклонялась для того, чтобы с плоского камня отстоящего от берега бросить девичий венок подальше в воду, а Лорисс уже знала, чем кончится гадание. И нашла же где-то Павлина огромные ярко-красные цветы Огненного сердца! Не иначе, с начала лета искала поляну, чтобы сплести венок, и переплюнуть всех девушек, а жениха сразить наповал. Только перестаралась Павлина, а подсказать было некому. Лорисс подсказала бы, будь та не такой заносчивой.
  Хотя, тоже, палка о двух концах. Подскажи такой от чистого сердца, а она возьмет и не послушает, и сделает по-своему. А после советчица еще и виноватой окажется - дурным предостережением беду навлекла!
  Тяжелый венок покачался на воде, и, если не камнем, то, по крайней мере, вполне надежно пошел ко дну.
  По толпе, наблюдавшей за гаданием, прошел легкий шепоток. Венок утонул - плохая примета. Не то, что, девушка в этом году замуж не выйдет, так и вовсе умереть может.
  В розовом свете начинающегося заката, лицо Павлины выглядело рассерженным. Она искала в толпе глаза Лорисс. Нашла и одарила мстительной улыбкой.
  Вот, подумала Лорисс, обвинение в "дурном глазе" готово. Кто ее дергал за язык!
  Павлина стояла среди подруг, упрямо сложив руки на груди. Девушки наперебой утешали ее, а она, не обращая внимания на льстивые заверения "помнишь, у Надии тоже такое было, и ничего", бросала на Лорисс короткие злобные взгляды.
  "Посмотрим, как ты вечером будешь выглядеть в мужской рубахе и штанах, с твоей-то толстой задницей!" - мысленно пообещала Павлине Лорисс. Видимо, мысль слишком рьяно отразилась в ее взгляде, потому что та вдруг покраснела и отвела глаза.
  У двух подружек, Домны и Гелены оказались венки из красных цветов гвоздилики - засиделись, знать, девушки в девках. Венки, как и положено порядочным венкам, деловито поплыли по течению, оставляя своих бывших хозяек в предвкушении скорых перемен.
  -А тебе девка, - дед Велес не удержался, и хлопнул полнотелую Домну пониже спины, - уже года два, как пора замуж. Ишь, какая спелая.
  -Не можем мы, дед, на девках жениться, - словоохотливый Лукан, игриво подбоченясь, стрелял глазами по сторонам.
  -Пошто не можете? - опешил дед.
  -Да старших-то нужно уважать. Как мы можем девок за себя брать, когда у нас в деревне такой знатный вдовец пропадает? Ждем, когда ты определишься.
  В толпе засмеялись. Лорисс опустила глаза, она боялась посмотреть на Павлину. Сплетни в деревне разносятся быстро. И так понятно, откуда ветер дует.
  -Так не могу я девок в жены брать, - дождавшись паузы, встрял дед. - У меня и зубы-то все уже выпали.
  -Тебе, дед, - раздался насмешливый голос Феодора, тоже видно, балагура, - в супружеской жизни зубы-то как раз и не пригодятся!
  -Ты ж не кусать ее будешь?
  -Не скажи, бывают такие девки, сами просят!
  -Да и укусит, что ей? Он же беззубый...
  Веселье шло обычным ходом, постепенно набирая силу. Дождавшись, пока разговор дойдет до обсуждения интимных достоинств древнего деда, Лорисс прошла по камню к воде. Она надеялась, что до нее не будет дела, за всеобщим оживлением.
  И просчиталась.
  Как только она вышла вперед, установилась тишина. Терять было нечего, поэтому Лорисс постояла немного на камне, вглядываясь в речную даль. Река была широкой. Противоположный берег терялся в легкой дымке - то отдавала тепло земля, нагретая за долгий жаркий день. Налетевший ветер шаловливо обернул сарафан вокруг тела, подчеркнув девичью стать. Черные вьющиеся волосы развевались, густой волной опускаясь по спине. Заветные слова легко сплелись с шумом водных струй, словно были созданы друг для друга. Теперь казалось, что, вслушиваясь в шум волн, память подскажет тебе и заветные слова.
  -Смотрите... против течения... так может быть?
  Шепот, как плеск волн, то затихая, то разрастаясь вновь, прошелестел по толпе. Лорисс, немая от изумления, смотрела на то, как венок из бледно-розовых цветов мирты, неспешно, но настойчиво продвигался в сторону, противоположную течению воды. Что бы это значило?
  -У меня лет шестьдесят назад, - дед Велес не отрывал от Лорисс выцветших старческих глаз, когда она смущенная сошла на берег, - такая же красавица...
  -При каком же бароне было? - Лукан стоял, беззастенчиво разглядывая Лорисс темными глазами. Высокий, выше ее на полголовы. На такого не посмотришь сверху вниз.
  -При каком бароне? - Дед нахмурил седые брови. - До Рихарда точно было. Там у нас Петроний был... а до него Горислав... А до него... А вот до него не помню, кто был. Менялись они часто. То один другого пришибет, то другой...
  -Первого, - подсказал кто-то и толпу накрыл новый приступ хохота.
  -У меня тоже так будет, - верткая Милава птицей взлетела на камень.
  Торопливо проговорив заветные слова, она размахнулась, и изо всех сил бросила венок в реку. Цветы мирты покачались на волнах. Потом лениво поплыли по течению...
  На обратной дороге Лорисс не торопилась. Когда она подошла к старому домику, стоящему на отшибе, где утром вместе с девушками оставила мужскую одежду, для того, чтобы переодеться, смеркалось. Гелион, отмерив отпущенный срок пребывания на небе, скрылся за лесом. Лорисс опоздала. За разговорами, сначала с Милавой, потом с Харидой, она и не заметила, как пролетело время. В домике уже никого не было. Шумная стайка девушек, наверняка, уже пересекла рощицу, и теперь на подходе к деревне. На полатях, в самом углу, Лорисс оставила утром длинную рубаху и мужские штаны. Штаны были ей чуть тесноваты в бедрах, да ничего, длинная рубаха скроет недостаток.
  Не может быть! Или может?
  Штаны были те самые, но вот рубаха... Явно мала. Конечно. Эта не та рубаха. Она коротка, к тому же безобразно обтягивала грудь. Хорошо еще, что под рубахой, почти у пояса скрывался в складках драгоценный мешочек с трубкой.
  Что делать? Возвращаться в женской одежде, когда тебя, как русалку прогнали из деревни? Если кто увидит, скандалом не отделаешься. Плохая примета. Будет потом весь год русалка шалить, выискивая жертву. Случись что, все на Лорисс спишут. Скажут: вот она тогда на празднике вернулась в женской одежде, отсюда и все напасти.
  -Тебе идет...
  Тихий голос показался Лорисс частью окружающего мира. Такой же составляющей, как скрип рассохшихся бревен, шум высокой травы за разбитым окном, шелест шелковой, такой красивой, и такой тесной, рубахи. Оторвавшись от созерцания собственных выпирающих достоинств, Лорисс подняла голову.
  Если бы он не был таким ярким - красная косоворотка, распахнутая на плече, черные штаны, новые сапоги с блестящими застежками - Лорисс вряд ли разглядела бы его в наступающей темноте.
  -Тебе идет, говорю, - Лукан стоял в дверях, картинно облокотившись о косяк. - Девчонки пошутили. Не обижайся на них. Ты слишком красива для нашей деревни.
  -Ты знал? - Лорисс обрела голос.
  -Какая разница? - Лукан оторвался от дверного косяка и медленно пошел к ней. - Знал, не знал. Для тебя имеет значение?
  -Нет, - Лорисс справилась с поясом и одернула рубаху.
  -Да, так еще лучше, - Лукан вздохнул и подтянул лавку ближе к тому месту, где стояла Лорисс. Немного подумал и сел.
  Наблюдая за передвижением лавки, Лорисс терялась в догадках. Пожалуй, единственная догадка, которая объясняла ночной разговор девушки с парнем, вызывала у нее неприятие. Мало того, что неприятие, скорее, отвращение. Бабушка рассказывала, что если молодой человек в деревне позволит себе обидеть девушку, то его ждет...
  Поправка. Если молодой человек из этой деревни позволит себе лишнее по отношению к девушке из той же деревни...
  Неужели в этом разгадка?
  -Зачем ты пришел сюда? - Лорисс сложила руки на груди.
  -Я думал, что ученица Хариды должна с легкостью читать чужие мысли. Я хотел увидеть тебя.
  -Увидел?
  -В общем да. Мне понравилось, - и глаза на миг - в пол.
  Хочет уверить ее в том, что он видел ее голой! Лорисс постаралась, чтобы на лице не дрогнул ни единый мускул. Долгий, "русалочий", ничего не выражающий взгляд вкупе с легкой улыбкой были ему ответом.
  -Хорошо, - твердо сказала она, и собралась пройти мимо Лукана к двери.
  Он остановил ее неуловимым движением. Только она проходила мимо, ясно видя перед собой цель, и вот уже Лукан стоит рядом и его рука сжимает ей предплечье. Твердо и властно.
  -Не спеши, - и голос не дрогнул. И улыбка появилась на лице под стать глазам - нехорошая.
  Лорисс хотела вырвать руку, но вовремя остановилась. Чутье подсказывало ей, что Лукан намерен идти до конца. Начни она сейчас вырываться, дело закончится дракой. Отец Света! Волна не страха, но негодования, накрыла Лорисс с головой. Неужели мало на ее долю выпало испытаний, что ей суждено пройти еще и через это? Она чувствовала, как твердо его пальцы сжимают ее руку. Но самое неприятное - его взгляд не выражал и тени сомненья.
  -Пусти, - ее голос упал до немыслимых низов. Та самая ярость, что требовала тотчас освободить руку, поднималась из глубин души. Лорисс медленно подняла голову и посмотрела Лукану в глаза. Спокойно, и даже участливо.
  -А если не отпущу, то что? Будешь кричать? - его губы искривились. Пряди темных волос, упавших на лоб, закрывали глаза.
  -Я? - она радушно подняла углы губ. - Кричать? Зачем? - Яростный порыв на миг затуманил взор. Копившаяся злость обострила чувства до предела. Лорисс каждой клеткой кожи ощущала, насколько крепко Лукан сжимает ее руку, и это чувство, как сухие дрова подбрасывала в огонь все усиливающаяся злость.
  -Не понял, - Лукан растерялся. Недоумение отразилось у него на его лице. И то, что она это осознала, приятно поразило ее. И придало сил. - Это значит... ты согласна?
  -Согласна? На что?
  -Не надо, Вилена, - поморщился Лукан. - Тебе не идет. Ты понимаешь, о чем я говорю. Ты не такая, как наши девчонки. Ты особенная. Я с первого дня... Почти с первого дня не могу смотреть на тебя спокойно. Ты...
  Его руки добрались до ее распущенных волос. Одна прядь, возле самого уха, особенно ему приглянулась.
  -Вилена... ты понимаешь, я не могу на тебе жениться. Вряд ли вообще кто-нибудь из нашей деревни способен взять тебя в жены. Но я могу предложить тебе свою любовь. Зачем тебе быть одной?
  Его рука оставила ее волосы в покое и с силой обвилась вокруг шеи.
  Лорисс молчала. Его прикосновения были не просто неприятны, они болезненно отзывались в теле. Ярость сжимала виски, отыскивая путь на свободу. И держать ее в узде становилось все сложнее. Лорисс вдруг представила, что случилось бы с Луканом, осознай он хоть на миг, какое чувство вызывают в ней его прикосновения. Остался бы он стоять, или в то же мгновение его бы хватил удар?
  -Я не могу на тебя спокойно смотреть. Ты настоящая королева. Ты - девушка, о которой я мечтал. Я... Я люблю тебя...
  Лукан притянул ее за шею. Она с силой одернула голову, с ужасом понимая, что вряд ли сможет себя контролировать, когда ярость вырвется на свободу.
  -Не дури, Вита, - сказал он, когда молчаливая борьба затянулась. - Ты ничего не сможешь сделать.
  -Я? - улыбка коснулась ее губ. Она медленно облизнула сухие губы. Не потому, что хотела подтолкнуть его к решительным действиям. Она вдруг так ярко, так отчетливо представила себе, как вопьется сейчас зубами в ослепительно белую шею. Чувство оказалось настолько самодостаточным, что она невольно дрогнула и отступила назад.
  -Вита, мы будем счастливы, - он налетел на нее, как ураган. Она оказалась прижатой спиной к стене. И эта сцена - мужчина рядом, руки на плечах, невольно напомнила ей давний случай, произошедший еще в прошлой жизни, с тем, кто называл себя Белым Принцем. - Я люблю тебя. У тебя нет друзей, нет близких. Я хочу быть твоим другом... Твоим тайным другом...
  Его обжигающие губы шарили по ее лицу. Лорисс настойчиво уклонялась от, казалось бы, неизбежного поцелуя, а глаза застилал туман. Нестерпимое желание впиться ему в горло подчиняло, побуждало и властвовало. Стоило только представить себе, как податлива под зубами тонкая белая кожа, и голова шла кругом.
  -Я не... хочу... чтобы ты... был моим другом, - твердо отделяя одно слово от другого произнесла она.
  -Ты много берешь на себя, девушка! - его голос стал тверже, а руки, неуловимо быстро завершили круг, намертво сцепив ее запястья за спиной. - От тебя ничего не зависит! Я решил. Этого достаточно.
  -Ты считаешь? - Что случилось? Неужели с ее губ сорвался этот оглушительный хриплый смех.
  -Ведьма...- он разжал, было, руки, а потом опять сжал запястья. - Все равно ты будешь моей. Если ты даже окажешься настолько глупой, что кому-нибудь расскажешь об этом, тебе никто не поверит, ты - приблудная!
  -Я... твоей... никогда... не буду, - с расстановкой сказала она. И на миг заглянула ему в глаза, выпустив зверя, нашептывающего ей сладкие мерзости о вкусе чужой крови.
  Полыхнуло. Да так, что Лорисс даже пожалела несостоявшегося насильника. Его лицо странно дрогнуло. Даже в наступившей темноте заметно было как оно побелело. Руки разжались, и он отшатнулся. Он хотел что-то сказать, но не смог вымолвить ни слова. Только пятился и пятился к двери.
  -Смотри, как бы тебя самого, - для полновесности слов, она опять на мгновенье выпустила зверя, и красный туман заплескался в глазах, - не съели...
  Темная роща встретила Лорисс неприветливо. Шумные деревья наперебой советовали ей держаться от них подальше. Лорисс, не вняв настойчивым советам, тут же получила хлесткий удар веткой по голове. Распущенные волосы путались в листве, и пришлось приложить усилие, чтобы освободить длинные пряди.
  Лорисс задыхалась от злобы. Покуситься на самое святое, что было у нее: на девичью честь! Такая идея могла придти только в ущербную голову! Как же они тут живут? И как могли они все это время жить в одном мире с Лорисс, оправдывая подобные поступки?
  Лорисс глубоко дышала, чтобы успокоиться. Собственная злость поразила ее. То, что неуловимо изменило сознание, побудив желание не защищаться, а нападать, также показалось Лорисс странным. Оказывается, с ее духовным миром дело обстояло далеко не так гладко, как она пыталась представить.
  Не найдя ответов на вопросы, Лорисс с трудом протиснулась между колючими кустами, мысленно поблагодарив Судьбу за то, что на ней оказались надеты штаны, и вышла на дорогу. На пригорке роща заканчивалась, а оттуда, если Лорисс не ошибалась, видна был окраина деревни.
  Запах полыни преследовал Лорисс. Раздраженно принюхавшись, она отнесла его к тому запаху, который исходил от Лукана. Вот ведь. Привяжется такой аромат, и будет преследовать долгое время. Ничем его не перебьешь...
  Силуэт, застывший у дерева, на повороте дороги, выделяющийся при свете Селии, Лорисс заметила раньше, чем услышала приглушенный кашель. Сердце бухнуло в груди. И тут же угомонилось.
  -Жаловаться пойдешь? - негромкий мужской голос не потревожил ночной тишины леса.
  Селия трогательно осветила бритый череп и короткую стриженую бороду.
  -Питер? - растерялась Лорисс.
  -Надеюсь, что узнала, - она не увидела, а услышала, как он усмехнулся.
  Лорисс подошла ближе, но обходить его не стала.
  -Что ты здесь делаешь?
  -Ты не ответила на мой вопрос, - Питер опустил сведенные на груди руки. - Жаловаться пойдешь?
  -Кому? Хариде? И что дальше? - еще не понимая толком, о чем идет речь, машинально ответила Лорисс. И тут до нее дошло. - Ты что, подглядывал?!
  Если ее целью было вывести невозмутимого Питера из себя, то она добилась этого на удивленье легко.
  -Ты, девка, говори, да не заговаривайся! - зашипел он и развернулся в ее сторону, расправив плечи. - Если я все слышал, то виной тому случайность.
  -Если слышал, так что ж не вмешался? Или у вас принято, чтобы парни так вели себя с девушками? - ее голос звенел от возмущения.
  -Я хотел вмешаться, но как видно, ты умеешь за себя постоять, - ответил он, не обращая внимания на второй вопрос. - Хорошо ты держалась, девка, холодно, с расчетом.
  -Не поняла, - опешила Лорисс. - Какой расчет?
  -Вот и я не понимаю. Я к тебе с самого начала приглядываюсь, и удивляюсь, - в его голосе отчетливо прозвучали жесткие ноты. - Ты в каком мире живешь?
  -Я не понимаю...
  -Да тут и понимать нечего. Сердце у тебя есть, или вместо сердца холодный камень? Правду говорят девки, нет тебе веры. Странный ты человек... А может, ошибается Харида, и не человек ты вовсе, а бесчувственная Мара-морочница? Харида старая, а на старости лет и ошибиться можно. В груди-то у тебя сердце бьется, или жаба лежит, холодная, да скользкая, и все нашептывает тебе, как лучше поступить, чтобы шкуру свою спасти? Я, почему сразу и не вмешался, посмотреть хотел, осталось ли в тебе хоть что-то человеческое, способна ты хоть на любовь оглядную ответить? Или наоборот, сопротивляться, как девке и положено сопротивляться, защищая честь свою, до последнего. А ты... Кремень. Холодный, бесчувственный кремень.
  -Питер, - она растерялась до такой степени, что губы ее затряслись. - О чем ты? Я не понимаю.
  -Не понимаю, - передразнил он.
  И вдруг, не успела она сообразить, что происходит, как Питер молниеносно метнулся к ней, схватил ее за распущенные волосы и быстрым движением намотал на кулак. Лорисс пыталась ослабить его хватку, но Питер с силой потянул назад, и голова ее откинулась. От резкой боли она чуть не вскрикнула.
  -Не понимаешь, - шипел он ей в самое лицо. Звериный оскал исказил его черты, и без того не особо привлекательные. - Знаешь, что бы я сделал, если бы мою деревню сожгли, убили близких, а мать превратили в рабыню? Я положил бы всю жизнь, землю бы грыз, но нашел бы насильников и убийц, а того, кто за этим стоит, с того света бы достал. Вырезал бы из живого печень и скормил бы ему. Так, чтобы жрал и собственной кровью давился...
  -Пусти...
  -Есть для тебя хоть что-то святое? Мать, сестры, близкие?... Был же кто-нибудь, кого ты любила? Тебя одну Судьба оставила в живых. Для чего? С девками венки в реку пускать, да с парнями заигрывать? Выжила - и скорее в норку забилась, не трогайте меня, я слабенькая!
  -Пусти...
  -Да у нас любая девка, окажись она на твоем месте, даже Лилия, несмотря на то, что по сравнению с тобой она березка перед елью - худая, да хлипкая. Собрала бы волю в кулак, и сделала бы все, чтобы отомстить! Не смотри, что Павлина не смогла тебе сегодня ответить. Одно дело языком чесать. А в честном поединке, случись что, она уложила бы тебя на лопатки - глазом не успела бы моргнуть...
  -Пусти...
  Питер с силой отпустил ее волосы, и голова, обретя свободу, дернулась и больно ударилась о дерево. Закусив губу, Лорисс рассматривала обидчика в упор.
  -Мразь ты, а не человек, - Питер брезгливо вытер руку, только что державшую ее за волосы, о штаны. - Спаси Отец, чтоб у меня такая дочь была. Повесился бы на первом суку. Знаешь, что я бы сделал на твоем месте? - Он больно ткнул ее кулаком в грудь. - Приполз бы ко мне коленях, и сказал: научи, Питер, как меч в руках держать, потому что нет мне жизни на этой земле, пока не отомщу я за смерть родной матери! И я бы понял тебя. И вся деревня поняла бы тебя! Ибо святое дело - жизнь положить - а убийцу наказать!
  Его глаза горели праведным гневом, щека дергалась. Лорисс стояла молча, затаив дыхание, и не отрывала от него пронзительного взгляда, способного, казалось, и камень обратить в пар.
  -Чего смотришь? Не боюсь, - Питер расслабил мышцы лица, и спокойно посмотрел на нее. - Змея-подколодница тоже грозная с виду, а чуть что, хвост подожмет, уползет и следов не оставит. Живи пока. Точнее, пока Харида жива. Что будешь делать, если умрет она, старухе девятый десяток пошел. Думаешь, на ее место встанешь? Мы другую знахарку возьмем. Тебя деревня не примет. Так и будешь изгоем со двора во двор побираться. Умереть с голоду, конечно, не дадим, кусок хлеба найдется кому подать. И рада будешь, чтобы какой-нибудь Лукан приласкал тебя, да поздно будет. В лес пойдешь? Вот там тебе самое место, как лесному зверю в норе жить. Я сказал, что хотел. Не подойду больше. Не трясись.
  Питер повернулся, и, не оглядываясь, пошел прочь. Скоро бритый череп последний раз блеснул в свете Селии на пригорке, и скрылся из глаз.
  Лорисс рухнула на колени. Страшная смесь из отчаяния, обиды, острой жалости к себе, и пуще всего, смутного предчувствия, что Питер прав, оглушила ее. Глубокое чувство вины безжалостно терзало сердце. Глаза нестерпимо зачесались, и вдруг неудержимым стремительным потоком, первый раз после горестных событий, хлынули слезы. Рот открылся в безмолвном крике. Лорисс пыталась и не могла издать ни звука. Сердце пронзила острая, ни с чем не сравнимая боль. Перед глазами всплыло мертвое лицо Алинки. Но не такое, каким оно было тогда, два месяца назад, а такое, каким оно могло стать теперь - сплошным месивом из черных, жирных мух, на обнажившемся от кожных покровов черепе.
  Размазывая слезы и сопли по щекам, Лорисс прокусила губу до крови. Грудь вытолкнула наружу долгий, оглушительный в ночной тишине хрип.
  4
  Имелось ли определение у той боли, что острыми когтями разрывала тело на части? Сильная? Резкая? Невыносимая? Страшная?
  По мнению Дэвиса, их было пять. Пять градаций болевых ощущений.
  Первая - просто боль. Она не заслуживала особого внимания. Ее можно терпеть, не принимая в расчет, не делая попыток отрешиться, поставив незначительную преграду между собой и телом. Ты закрываешь глаза, периодически морщась от острой боли в висках. Или аритмии, бросающей сердце из одной крайности в другую. Это обычная человеческая боль. На таком уровне работают дилетанты.
  Вторая градация - боль. Не - просто боль, а - боль. Она подходила осторожно, шаги ее тихи и вкрадчивы. Такая подойдет совсем близко, чтобы шепнуть на ухо: я пришла, встречай! Ты можешь проявить силу духа и постараться мириться с ней, прилагая усилия к тому, чтобы сердце не сжималось от режущей боли, желудок не выворачивало наизнанку, а перед глазами не плавали радужные круги. Ты можешь существовать с этой болью. Но работать тебе будет сложно.
  Между второй и третьей градациями - лежит целая жизнь. А иногда - и смерть. Чаще всего, смерть.
  Подумать только! Наивным мальчиком, лет... много назад.
  С годами перестаешь выставлять напоказ собственный возраст. Пусть это останется уделом Властителя Крови, будь он трижды... Хотя наверное за то время, что он существует его проклинали тысячи раз. Что ему до проклятий тех, кто занимает низшую ступень?
  Заявляя о своем возрасте, Дэвис предпочитал лояльное "так долго люди не живут". Для умных людей вполне достаточно. А глупцы пусть довольствуются сплетнями. Чем больше домыслов вьется вокруг тебя, как ночные бабочки возле круга огня, тем лучше. Пусть недооценивают враги и переоценивают друзья. И пусть не будет правы ни те, ни другие.
  Дэвис улыбался, разглядывая свое отражение в зеркале. Возможность побаловать собственное самолюбие роскошной одеждой из синего бархата, отороченного золотыми нитками - малость. Особенно если вместе с мягким на ощупь материалом душу грело осознание того, что весь мир у тебя в кармане. Только тот карман потайной и до времени зашит суровыми нитками. И чтобы их разорвать придется резать пальцы до кости.
  Отражение в зеркале улыбнулось Дэвису. Его губы привычно шепнули имя демона. Словно воочию Дэвис представил себе заброшенный колодец в замке Бишоф. В ответ на его мысли зеркало дрогнуло. Дэвису нравилось до последнего смотреть в глаза своему отражению. Нравилось совершенное, неиспорченное ничем выражение абсолютного ужаса, что появлялось за миг до перемещения. Потому что в следующий миг исчезало и зеркало, и отражение, и комната в башне Белого города.
  Замок Бишоф был охвачен огнем - на фоне ночного неба зрелище поистине завораживающее. На булыжной мостовой тлели остатки некогда богатой домашней утвари, тут же лежали обгорелые человеческие тела. Из распахнутых внутренних ворот навстречу Дэвису вырвалось на свободу обезумевшая от огня отара. Из боязни запачкаться, Дэвис отступил к самой стене, пропуская десятка два животных - наверняка все, что осталось от многочисленного стада.
  Солдаты Елизара постарались на славу: площадь у входа в центральное здание замка напоминала скотобойню. Судя по всему бой закончился недавно, некому было перевязать раненных и добить тех, кто сражался на стороне противника. Но вездесущие бойцовые собаки - Дэвис видел в наступающей темноте их оскаленные морды - подбирались ближе. Запах крови оказался сильнее воспитанного с малолетства чувства подчинения. Все как у людей, стоит хозяину дать слабину - слуга тут как тут. Дэвис перешагнул через тело. Он не смог бы с уверенностью сказать, был ли человек с торчащим в боку кинжалом живым - трупы лежали вперемешку с теми, кто еще мог дышать. Стоны, мольбы о помощи, предсмертные хрипы, ругань, все перекрыло утробное рычание голодных животных. Дэвис на ходу оглянулся: две собаки не поделили между собой практически разрубленное пополам тело - а уж казалось бы хватит на всех. Но для них, как и для бывшего раба не существует никаких потом, а есть только сейчас.
  Кое-где в окнах центрального здания, куда направлялся Дэвис, появлялись огненные сполохи, но до настоящего пожара, когда рухнет прогоревшая крыша было еще далеко.
  Круглый зал встретил Дэвиса шумом, далеким от благородной тишины вековых стен, или хотя бы от звука прилежного повторения его шагов. Девица кричала так, что закладывало уши. Как будто в том, что ею пытался овладеть огромный рыжий мужчина, было что-то противоестественное. Картину, правда, несколько портили двое других, державших распятую на широкой лавке девицу за руки, но, в конце концов, может это была та самая толика, что мешала им почувствовать себя победителями в полной мере. Девица кричала без умолку, и у Дэвиса невольно сложилось впечатление, что ей не требовалось переводить дух.
  -Да заткни ей рот! Юбку, юбку на голову натяни, она и орать перестанет! - крикнул тот, кто был первым. И Дэвис склонен был с ним согласиться.
  Мужчины были слишком увлечены. Дэвис подошел опасно близко, прежде чем его заметили.
  -Простите, что отрываю вас от увлекательного занятия, - Дэвис мог позволить себе оставаться вежливым, - но я хотел бы задать вам один вопрос...
   Дэвис не договорил. Зычный голос стал для насильников равносильным звуку грома. Тот, кто держал девицу, высокий рыжий мужчина отпрянул так шустро, что не успел Дэвис и глазом моргнуть, как в его руках оказался обнаженный меч. Неплохой воин, отметил про себя Дэвис, потому что хороший, вряд ли позволил кому бы то ни было подойти так близко. Развлечения развлечениями, но мастерство - его не пропьешь. Хотя, сколько выпить, конечно. Товарищи рыжего - один с черной окладистой бородой, второй со шрамом, пересекающим щеку, запоздало опомнились. Пока они искали предусмотрительно отстегнутое оружие, девица воспользовалась неожиданной свободой. Подхватив юбки, она мгновенно скатилась с лавки и метнулась в темный угол.
  -Тьма возьми, - рыжий разглядел, наконец, что Дэвис один. - Какого хрена ты забыл здесь? Жить надоело?
  -Жить? - Дэвис не сводил глаз с меча, еще не приведенного в порядок после боя. И это наблюдение тоже не было в пользу война. - Возможно. Но поверь мне, тебя, в первую очередь должен интересовать другой вопрос.
  Рыжий сделал шаг вперед и остановился, держа меч на уровне живота Дэвиса.
  -Вопрос? И какой интересно? - Рыжий откровенно усмехнулся. Судя по быстрому взгляду, которым тот окинул новоявленного противника, он сделал для себя еще один вывод: мало того, что незнакомец один, да еще и без оружия. Теперь рыжий ничего не имел против того, чтобы мило развлечься перед тем как убить безоружного. В темных глазах Дэвис увидел нереализованное возбуждение, на этот раз от предвкушения скорой победы.
  -Тебе, правда, интересно? - Дэвис поднял брови, наблюдая за тем, как товарищи рыжего, как тараканы расползлись в стороны, взяв таким образом его в тиски. Видимо, на тот случай, если у него окажется козырь в рукаве.
  -Правда, - рыжий с удовольствием подыграл ему.
  -Не могу не удовлетворить... твою любознательность. Прежде всего тебя должен волновать вопрос собственной безопасности.
  -Много говоришь, говнюк, - подал голос чернобородый, и Дэвис понял, что оставит его напоследок. - Кончай его, Фадей...
  -И кого я должен бояться? - Ноздри у рыжего раздувались, как у породистого жеребца. - Тебя?
  -Наверное, в первую очередь, - Дэвис пожал плечами, - себя. Будь ты умнее, не оказался бы в это время на этом месте...
  Откуда-то сверху, врываясь в интеллектуальную беседу, послышались крики, звонкий лязг оружия, и что значительно хуже - шум набирающего силу пожара.
  Человек со шрамом, тоже расслышал гул разгорающегося огня. Это подстегнуло его - лишенная артистизма душа терпеть не могла долгих разговоров. Нож, который он бросил в Дэвиса, пролетел буквально рядом, едва не задев плечо. Он даже успел удивиться, ибо только природная реакция спасла его от неминуемой раны. Одновременно с ножом, словно предугадывая неизбежный промах, рыжий сделал выпад вперед. Но расстояние все же было недостаточным, чтобы с размаху вонзить меч в грудь Дэвису. Он отшатнулся. И не дожидаясь, пока рыжий будет действовать быстрее, шепнул одно только слово.
  Сознание привычно отступило, оставив тело наедине с Болью. А на первом плане, как раз перед обнаженным мечом возник тот, кто любил называть себя Злым Гением.
  Уже наблюдая за тем, как его тело медленно отступает в угол зала, подальше от предстоящего боя, Дэвис думал о том, что сделал правильный выбор. Можно было вызвать Белое Пламя - демона, лишенного материального воплощения, тому хватило бы мгновенья, неразличимого обычным зрением, чтобы поединок закончился, но Злой Гений застоялся без дела. Слугу, как собаку требовалось кормить. К тому же, Дэвиса ожидало зрелище, завораживающее своей красотой. Он готов был ради этого пожертвовать теми мгновеньями, что отсчитывало неумолимое время.
  Даже у Дэвиса, придерживающегося в любовных играх традиционных направлений, захватывало дух каждый раз, когда приходилось лицезреть Злого Гения. Человеческой назвать ту красоту, которую избрал он для материального воплощения, язык не поворачивался. Отливающие серебром волосы, прямой нос, хищно очерченные губы и глаза, в которых светилась - жажда убийства? - нет, вдохновение. Все, взятое отдельно, было объяснимо и рассудочно, но слитое воедино рождало странное ощущение. Смерть? Да, но с безусловным дополнением - красивая смерть.
  В первое мгновение рыжий дрогнул. Но, как показалось Дэвису, не столько из-за неожиданного появления демона, сколько из-за крика, что вырвался у чернобородого. "Колдун!" - громкий крик эхом затерялся под каменными сводами.
  Надо отдать должное рыжему - он остался воином до конца.
  Злой Гений встретил откровенный выпад рыжего с присущей ему простой - рукой. Только закаленный металл вдруг оплавился, словно в него ударила молния. Короткое шипение - как от разогретого в печи меча затем опущенного в студеную воду. Скорее почувствовав, чем разглядев неладное, рыжий сделал шаг назад. На мече отчетливо виднелась вмятина с огненно красным краем, темневшим на глазах. Рыжий по инерции, еще не веря своим глазам, со всего маху попытался нанести Злому Гению в идеале страшный рубящий удар. Демон не отступил. Коротко взмахнув рукой, он сжал острие прежде грозного оружия и под трепетными длинными пальцами металл плавился, как мягкий воск.
  До рыжего с опозданием дошло, что меч более не помощник. Он швырнул его. С глухим стуком, потерявшее ценность оружие упало на каменные плиты.
  Скорее от безысходности, чем от желания продолжать бессмысленный поединок, в Злого Гения одновременно полетели два ножа. Чернобородый оказался точнее: его нож демон перехватил на лету - бесформенный сгусток упал к его ногам. От второго ножа, посланного нетвердой рукой, попросту уклонился. У человека со шрамом сдали нервы. С обреченным криком раненного зверя, он попытался прорваться к двери. Как раз мимо прозябающего в относительном бездействии Дэвиса. Нет, убивать хозяина демона он не собирался. Он просто хотел жить.
  Пламя вдохновенного экстаза озарило лицо Злого Гения, в то время, как оказавшись рядом с беглецом, он сжал податливое горло длинными пальцами. Смерть человека со шрамом была быстрой. Раскаленный обруч опалил кожный покров, кровь мгновенно испарилась, окутав его серым дымом, и голова, как подгнивший плод отделилась от тела.
  Наблюдая за происходящим со стороны, Дэвис заранее поморщился. Чуть позже, там, внизу, его ждал запах - неизбежная составляющая изумительного по красоте убийства.
  Рыжий не пытался прорваться к двери. Он устремился к лестнице, ведущей на верхние этажи, но не успел сделать и нескольких шагов по ступенькам. Злой Гений светлым размытым пятном скользнул следом. Он схватил рыжего за сапог. Свиная кожа смялась, как иссохшая от времени бумага, в один миг сливаясь с плотью. И тогда Рыжий закричал. Отчаянный крик заметался между стенами, переходя в жалобный вопль. Никакие слова, мольбы, вопли, не могли растрогать Злого Гения. В его глазах по-прежнему светилось вдохновение, великолепно очерченные ноздри трепетали. Но не запах волновал демона - его волновали человеческие эмоции. Страстные, богатые непередаваемыми нюансами, необъяснимые словами, непонятные, и оттого недостижимые.
  Подволакивая раненную ногу, неизвестно в силу каких причин еще составлявшую с телом одно целое, рыжий скатился по лестнице под ноги демону. От взрыва боли и ярости не осталось и следа, он тихо скулил и обманутый демон прищурил прекрасные глаза. Острое разочарование исказило его лицо.
  Рыжий не был нужен Дэвису. Поэтому его постигла та же участь, что и человека со шрамом. Злой Гений вздернул его за шею. В последней судороге рыжий пытался достать до демона руками. От мгновенных ожогов кожа морщилась и исходила паром. Держа рыжего за шею, Злой Гений смотрел ему в глаза. Даже после того, как тело мешком рухнуло к его ногам.
  На взгляд Дэвиса, чернобородый повел себя не лучшим образом. Ему бы попытаться - хотя бы - убежать, в то время как демон занимался рыжим. Толку никакого, но погибать вот так, забившись в угол возле девичьей юбки?
  -Прошу... господин, - шептал он, стараясь отодвинуться еще дальше, но каменная кладка уже оставила отпечаток на его спине.
  Злой Гений неумолимо приближался. Серые одежды струились по стройному торсу, вспыхнувшая надежда вернула вдохновение прекрасному лицу.
  -Прошу... господин, - мольба стала глуше, а движения беспорядочней. - Прошу... пощады...
  Еще шаг. Еще. Одно неуловимое глазом движенье и...
  Сюрпри-и-из!
  Тело Дэвиса смеялось от души. Такие моменты редки и каждым следовало насладиться в полной мере.
  Ожидавший страшной боли чернобородый кричал так, как мог кричать человек перед лицом скорой, но мучительной смерти. Но поднятый за горло нечеловеческой силой, он кричал от страха - боли не было.
  Чернобородый нужен был Дэвису. Для того, чтобы задать вопрос. Но до чернобородого с трудом доходило происходящее. Он ждал боли, но ее не было. Как известно, ничто не пугает так сильно, как ожидание смерти. Его ноги не доставали до пола. От страха мочевой пузырь опорожнился. Затянувшееся ожидание заставляло его раз за разом набирать в легкие воздуха - Злой Гений позволял ему это делать - и кричать, кричать последний раз в своей жизни.
  Дэвис заставил себя выйти из тени. Он проследил за тем, чтобы осторожно перешагнуть еще дымящийся труп человека со шрамом. Дэвису не нужно было обращаться к чернобородому с призывом помолчать. Злой Гений всего лишь чуть сдавил ему горло. Ровно настолько, чтобы он мог дышать. С трудом.
  -Послушай, любезный, ты не подскажешь где найти Гурия? - буднично обратился Дэвис к чернобородому. Что поделать, если Ищейка сбилась со следа? Видимо, та рубаха, которую дал ему Гурий была совсем новой.
  Чернобородый несколько раз моргнул, и для пущей убедительности хотел кивнуть, и тогда демон его отпустил. Человек упал на мокрые камни, еще не веря в свое спасенье. И правильно. Жить ему оставалось от силы несколько секунд. Он бессмысленно таращился на Дэвиса, и тому пришлось повторить свой вопрос.
  -Гурий там, наверху, - захрипел чернобородый, - с ним Братин...
  Чернобородый не договорил. Дэвису ни к чему было наблюдать за тем, как быстро он распрощался с жизнью. Однообразный процесс утомил его.
  Как всегда безупречный в работе Злой Гений исчез, оставив Дэвису утомленное тело, переводящее дух после оставившей его боли.
  Дэвис нашел девушку за перевернутой лавкой, в углу.
  -Как тебя зовут, дитя мое? - и протянутая рука, как символ дружелюбия. Девушка не посмела ослушаться, но ее рука если и дрожала, то почти незаметно.
  -Забава, - еле слышный шепот.
  -Красивое имя, - Дэвис заглянул в карие глаза. - Но я прошу другое.
  -Ви... талина, - только чуть запнулась, но лицо стало белее мела.
  -Постой... Двойной путь? - Дэвис недоуменно поднял брови, но в карих глазах плескалась истина: сосуд треснул, и природная сила покинула тело. Девушка девственницей не была.
  Дэвис брезгливо сморщил губы и повернулся к девушке спиной.
  -Ладно, живи... Ви`талина, - донес до нее порыв ветра.
  Молодая, а уже порченная. А ведь ей лет шестнадцать. На три года больше, чем было тогда ему.
  Много лет назад никакого Королевства Семи Пределов не существовало и в помине. Кроме того, никто не слышал и о семи могущественных баронах. Всего лишь многочисленные желающие посягнуть на чужую собственность, ведущие местечковые войны с переменным успехом. Каждый сам за себя, кто силен, тот и прав. Всюду война за формирование и последующий передел будущих Семи Пределов.
  Маленький мальчик после смерти отца рос мстительным ребенком, никому не прощающим обид. Мстительным, только хлипким. Поэтому маленький мальчик мечтал, что настанет тот прекрасный день, когда всем обидчикам воздастся по заслугам.
  Отчиму. За то, что тот использовал любой приемлемый, а чаще неприемлемый повод для того, чтобы отвесить пасынку подзатыльник. Отчего приходилось не раз размазывать по лицу кровавые сопли. Дэвис пытался выправить ситуацию, однажды бросив отчиму в лицо "ты мне не отец!". В ответ грузный мужчина сжал железными пальцами цыплячье горло и вздернул Дэвиса. Худые ноги безуспешно колотили воздух, пытаясь достать до отчима, но у того были длинные руки. Еще отчим что-то говорил. Что именно он говорил, память не сохранила. В тот момент маленькому Дэвису было не до того. Позже он даже был благодарен отчиму за то, что тот его не убил. К сожалению, когда Дэвису было, что предъявить отчиму в качестве оплаты по счетам, тот преждевременно почил в бозе. Даже сейчас, спустя много лет разочарование бередит душу.
  Конопатому Джуди, жившему по соседству. За то, что тот испытывал радость, когда попадал тяжелым башмаком по разбитой коленке Дэвиса. Бил и смеялся. И говорил обидные слова. Слова Дэвис запомнил. Они касались не столько его самого, сколько матери. Они с отчимом... Как это раньше говорилось? Эх, память, память. Ладно, допустим, были формальной парой. Без соответствующего обряда в храме Отца Света. Такой факт - находка для любого дворового ребенка. Какой простор для фантазии! Не нужно быть конопатым Джуди, чтобы придумать ругательства для отверженного ребенка. Нет нужды их упоминать. Забегая вперед, следует уточнить, что конопатый Джуди получил по заслугам. К тому времени он был толстым мужиком, страдающим одышкой, с женой и шестью детьми... Когда нужно приободрить себя, придать жизни остроту, Дэвис с глубоким чувством удовлетворения вспоминал, как несладко пришлось конопатому Джуди перед смертью.
  Вонючему Чирлику. Старая сволочь, он получал болезненное удовольствие оттого, что прижимал Дэвиса в безлюдных местах, и хватал за те места, до которых и сам Дэвис дотрагивался лишь по нужде. Как он умудрялся подлавливать шустрого мальчишку именно там, где не было свидетелей? Запах пота и табака преследовал Дэвиса много лет. Он был благодарен беззубому Чирлику за то, что тот терпеливо дождался, пока Дэвис получит образование, и вкупе с этим свободу действий. Чирлик умирал долго, не в своей постели, и очень мучительно. Да что греха таить? Он и сейчас жив. Почти.
  Торговцу сладостями Гариссу. Совсем не за то, что у него имелись в продаже сладости, а денег на них у Дэвиса не было. Недоступные конфеты оставались для маленького Дэвиса недоступными даже в красочных снах. В конце концов, есть у тебя средства - продавай хоть Прыгун-траву! Но с какой стати ты взял на себя право издеваться? "Нет денег? А ты попроси свою мать, пусть она..."
  Прожив на свете... больше, чем все они вместе взятые, помноженные на два, Дэвис с трудом представлял себе те интимные предпочтения, что не давали покоя торговцу Гариссу. Кстати сказать, старичок мучился перед смертью, но Дэвис милостиво его отпустил. Пусть земля ему будет... Пусть просто будет. С него хватит.
  Соседской девочке Кларитте. Нехорошая девочка была живая. Зато мертвая получилась - загляденье. А зачем нужно было, случайно подсмотрев за писающим мальчиком, на весь свет заявлять о размерах детородного органа? Не видела ты таких маленьких? Что ты вообще видела, девочка?
  Здесь Дэвис погрешил против истины. Бедняжка навидалась перед кончиной. Всякого. Но Дэвис простил ее. Правда, несколько растянув время между смертью и отправлением в мир Иной.
  Остальные обидчики - мелочь, не заслуживающая внимания. Каждый получил соответственно своим деяниям. Человек слаб и подвержен страстям. А в то время, когда безудержная свобода решать все самому, действовать самому, выбирать самому, кружила голову, он был еще человеком.
  Мать. С самого начала она возглавляла печальный список. Именно из-за нее Дэвис лишился отца. Банальная история. Отец застал мать с любовником на сеновале. Плюнь, отойди в сторону, в крайнем случае, ответь ей тем же. Отец оказался слабаком, но Тьма возьми, навеки любимым слабаком. Он повесился после того случая.
  Громоздкое тело, качающееся под потолком, не ассоциировалось у Дэвиса с отцом. Отец - добрый, мягкий человек, который любил рассказывать сказки. Точнее, одну и ту же сказку. А начиналась она с того, что высоко в горах стоит белокаменный Благословенный город. Там живут необычные люди - колдуны. Творить чудеса для них - обычное дело. Захочет такой колдун - с его рук сорвутся пламенные шары, сжигающие все на своем пути. Или вырвутся на свободу зеленые молнии, поражающие далекую цель. Или...
  Да мало ли! Отец горазд был на выдумки.
  Отверженным, злобным, лелеющим в душе единственное чувство - месть, таким оказался Дэвис на перекрестке двух дорог. Это единственное чувство пересекло мыслимые пределы, и достигло ушей будущего учителя - Чарольда. Кстати, он так и не сказал, в самом ли деле услышал он своего будущего ученика и убийцу, или подсказал кто из обитателей Иного мира. Так или иначе, на долгие двадцать лет они оказались в одной упряжке.
  Годы шли. После первого года обучения, мать перестала возглавлять список. Потом отошла на третье место, потом... Через двадцать лет, когда достойно проводив учителя, Дэвис стал магистром, мать стала аутсайдером, и была вычеркнута из общего списка. Дэвис ее простил. Но не после наказания, а вообще. Матушка умерла в глубокой старости. Во сне. Она так и не узнала, кем стал ее первый сын.
  Чарольд был учителем. Оставим в покое набившие оскомину определения "плохой" и "хороший". Он был учителем, и этим все сказано. Он весьма доходчиво объяснил маленькому Дэвису, что образов, которые так волновали его в детстве, не существует. Не суждено тому стоять на холме, в красивом черном балахоне, с капюшоном, надвинутом на лоб, часами играя зелеными шарами, полными таинственной энергии. А может быть, и суждено, но лет через тридцать. И не час. И не зелеными шарами. И не в черном балахоне.
  Получая доступ к магическим штучкам, приготовься испытывать боль, мальчик. И чем впечатляющей выглядит твоя игрушка - тем сильнее сопровождающая ее боль. Сколько по времени опытный человек способен терпеть сильную... Забудь это слово, мальчик. Если тебе сейчас дать возможность испытать часть - незначительную часть той Боли, ты умрешь раньше, чем успеешь ее осознать. В человеческом теле неоткуда взяться энергии, напитывающей магический шар, например, разрушительной силой. И смешны те, кто считает по-другому. Тебе даны руки, ноги, голова, плюс энергетические потоки, в твоем случае это "энь", считай это видом крови. Не знаешь, что это такое? Прими пока на веру. Так вот, все это при максимальной концентрации позволит тебе убить птичку. Маленькую. На близком расстоянии. На очень близком расстоянии. Но приготовься потратить столько сил, что легче сделать это руками, попросту свернув ей шею.
  Чтобы позволить себе магические эксцессы, ты должен, мальчик, допустить в свое тело демона. И не просто абы какого демона, а того, которого, скажем,... приручил во время Ночной работы. О, для этого вовсе необязательно биться с ним на мечах, или состязаться в беге, или стрельбе из лука на дальность. Достаточно продержаться пять минут. В твоем случае, после лет десяти обучения - минута. Что ты сказал? Всего-то? Да после года обучения тебе и десяти секунд не продержаться с самым слабеньким и беззащитным демоном. Например, Желтым карликом, который способен вызывать кратковременные расстройства памяти. Мой первый, прирученный демон, был...
  Сейчас не об этом речь. А речь о том, что общение с демоном сопровождает боль. Твоя боль... Всегда. Не имеет значения прирученный он, или нет. Разница? Не прирученный демон, окажись он сильнее, убьет тебя в считанные секунды, а твой собственный "друг", я позволю себе эту формулировку, после заключения Договора будет относиться к тебе с уважением. После того, конечно, как ты объяснишь ему, кто в доме хозяин.
  Как разобраться, кто сильнее? Милый мой, опытный магистр идет на каждую встречу, как в бой. Никогда не знаешь, кто откликнется на твой Зов из темных глубин Иного мира. Кое-чему предстоит тебе научиться под моим руководством. Но приготовься к тому, что у тебя не будет своих "друзей", до тех пор, пока ты не окончишь обучения и не осмелишься вызвать меня на поединок, не пройдешь обряда посвящения, или формальной смерти. Или все или ничего. Если победишь - все мои вековые связи - твои. Если нет, не обессудь - я выпью тебя до дна. Не беспокойся, маленький трус, в поединке демоны не используются. Только ты и я. Уж причинять друг другу боль за долгие годы мы как-нибудь научимся.
  К сожалению... Я оговорился, мальчик, к счастью, демоны не могут существовать в нашем мире. Ты выпускаешь их на волю. И только на то время, которое сочтешь нужным. Но демон не был бы демоном, если бы ни пытался при встрече завладеть тобой. Он использует то, что имеется в его распоряжении, чтобы причинить тебе боль. Для тебя есть только один выход - выйти из тела... Да потому что, глупец, ни один человек не в состоянии выдержать такую Боль! После долгих лет тренировок, я могу выйти из тела на некоторое время, но этот процесс не бесконечен. Связь с телом диктует свои условия. Перегнув палку, ты рискуешь остаться не у дел. Связь - вещь тонкая и в любой момент может прерваться. Тогда ты будешь бесплотным духом наблюдать за тем, как победивший демон, довольно урча, пользуется твоей оболочкой, как старыми штанами.
  Нет, никуда демон не скроется. Его легко вычислить, а значит убить. Завладевший телом демон - весьма любопытная штучка. Наши братья из башни Неизбежного Наказания с удовольствием справляются со своими обязанностями - неизбежно наказывать.
  На чем мы вчера остановились? Как всегда, начнем с малых болевых ощущений...
  Дэвис улыбался, если ему случалось вспоминать об этом. Старик лукавил, он с самого начала поставил планку слишком высоко, и тем самым, подписал себе смертный приговор.
  5
  Беда разразилась на следующий день. Ближе к вечеру. Лорисс сидела в клети, там, где сушились травы.
  Середина лета - горячая пора, время сбора трав. Лекарственных, не совсем лекарственных, и тех трав, чье предназначение не лечить, а наоборот. Такие растения прихотливы и требуют к себе уважения. Попробуй собрать те же Кошачьи ушки, да не поклонись им прежде, не попроси прощения - не дадутся в руки. Сорвешь стебелек - а в руках останется одна негодная труха. Но это не худший случай. А вот прикоснись только к сорочнице, вольготно расстелившей синие стебли по земле, без заветных слов - ожжет так, что света белого не увидишь. Целый месяц потом, если не больше, на свет не показывайся, красными пятнами покроешься и задыхаться начнешь.
  Часть растений, которые не требовали особого подхода, Харида сушила на заднем дворе, под навесом. А здесь в клети - маленькой комнате без окон, позади сеней, сушились капризные травы - подальше от света. В комнате было прохладно. В просветцы с деревянной задвижкой, врезанные в стену под самым потолком, проникал свежий ветер.
  -Где она? - громкий крик прокатился по двору и настиг Лорисс. Сердце тревожно забилось, потому что в тот же миг она отнесла его к себе. В доме никого кроме нее не было. Харида после полудня ушла к роженице. Собрала обереги, узелок с заранее приготовленными травами, и ушла. Правда, напоследок долго стояла в дверях, словно к чему-то прислушалась. Но, видать, ничего не услышала. Сказала, чтобы ночью Лорисс ее не ждала: роды будут тяжелыми.
  -Сидишь? - дверь в клеть с грохотом распахнулась и на пороге возник разъяренный Питер. Он обратился к ней вопросом, хотя она вскочила, услышав его крик. От дурного предчувствия потемнело в глазах. Лорисс стояла, по привычке прижимая к груди заветную трубку, и не могла вымолвить ни слова.
  -Пойдем, посмотришь, что ты здесь натворила, - тихо, но так зловеще сказал Питер, что у нее по спине пробежали мурашки.
  Лорисс качала головой из стороны в сторону, заранее оправдывая себя, как Питер крепко схватил ее за руку - всего-то два шага, она не успела даже отшатнуться. Ей вдруг показалось, что он снова схватит ее за волосы.
  -Что случилось? - негромко спросила она, стараясь, чтобы голос не дрогнул. Но Питер не собирался отвечать на ее вопросы, он попросту потащил ее за собой.
  Лорисс не сопротивлялась, когда он вывел ее из клети и швырнул на крыльцо. Она с трудом удержалась на ногах, в последний момент уцепившись за резные перила. Иначе катиться бы ей кубарем по тем трем ступенькам.
  Во дворе, рядом с крыльцом, сжимая в руке кухонный нож, первое, что попалось ему под руку, стоял Капитон. На бледном от волненья лице темнели веснушки.
  -Оставь ее, - твердо сказал он. - Что ты от нее хочешь?
  -Ты еще, сопляк, - тяжелый удар по шее - так, больше для острастки - отбросил подростка в сторону. Капитон упал, но тут же вскочил. Его рука по-прежнему сжимала нож. Набычившись, он встал посреди двора, загораживая путь.
  -Она ничего не сделала! - по-мальчишески звонко крикнул он. - Оставь ее в покое!
  -Сейчас, пойди, посмотри, что она не сделала, - веско сказал Питер, и опять схватил ее за руку. Лорисс пыталась вырваться, но он оказался сильнее. Крепкая рука железным обручем сжала предплечье. - Твоя работа, демонское отродье, твоя.
  -Ты можешь толком объяснить, Питер, что случилось? - начала она, но он не дал ей закончить.
  -Уйди с дороги, сопляк, я покажу тебе, что она сделала, - Питер навис над мальчишкой как гора. - Иди за мной.
  Питер пошел прямо на мальчишку, невзирая на то, что тот перехватил рукоять ножа удобнее для удара. Еще мгновенье, и Капитон дрогнул. Он посторонился, пропуская Питера и Лорисс, с трудом переставляющую непослушные от волненья ноги.
  На дороге царила суматоха. Встревоженные лица женщин, мужчины, сжимающие в руках ножи и луки со стрелами. Лорисс было решила, что все они по ее душу. И только разглядев, что они бегут прочь, не обращая на нее внимания, перевела дух. Если в чем ее и обвиняют, то расправа ждет ее не сразу. Мимо пробежала стайка испуганных детей, поднимая дорожную пыль босыми ногами. Встревожено, не скрывая неприязни, оглянулась на Лорисс девушка, сжимающая в руках оберег и шепчущая слова молитвы. Лорисс силилась разобрать слова, чтобы представить, какая ей угрожает опасность, но ничего не получилось. Стоял шум. К крикам людей, поддаваясь всеобщей суете, присоединилось ржание лошадей, да мычанье коров. У дома Отца Света мужчина в черном балахоне суетливо размахивал руками. Он что-то кричал, но Лорисс не разобрала что именно.
  Она пыталась вырвать руку из цепких пальцев Питера, но он несколько раз встряхнул ее, да так, что у нее лязгнули зубы и она прикусила язык. Лорисс оставила бесполезные попытки, и теперь шла молча.
  У загона для скота собралась вся деревня - от мала до велика. Толпа гудела как улей в период сбора меда: гулко и настороженно. Громкий возглас тут же сменялся приглушенным говорком. Женщины осеняли себя знамением, отгоняющим злых духов. У дощатого забора, огораживающего загон нерешительно топтались мужчины, некоторые из них сжимали в руках оружие.
  -Харида скоро?
  -Роды, говорят, тяжелые: Улита при смерти...
  -Скоро мы тут все будем при смерти, случись что...
  Громкий шепот смолк, как только Питер подвел Лорисс к воротам загона. Он толкнул ее вперед, и толпа расступилась, освобождая пугающее пространство. Все было пропитано ненавистью, настолько ощутимой, что казалось сам воздух стал вязким, непригодным для дыхания. Лорисс затравленно огляделась по сторонам, пытаясь отыскать в толпе хотя бы одно доброжелательное лицо, но вокруг были только искаженные злобой маски. Еще людьми владел страх, и именно ему должна быть благодарна Лорисс за то, что не растоптала ее толпа, не сошлась в кровожадном порыве вышибить из нее дух.
  Краткая тишина сменилась новой волной шепота, который разрастаясь, заполнял и без того душное пространство. Сдержанный гул распадался на отдельные слова, чтобы в следующее мгновение слиться в единый поток.
  -Пришлая...
  -Демона в деревню принесла.
  -Пусть ее демон и жрет...
  -... насытиться, уйдет восвояси...
  Вперед вышел, шатко качая поднятой клюкой дед Велес.
  -Что натворила, девка! Иди теперь...
  Что он говорил дальше, Лорисс не разобрала. Ее толкнули к воротам. В щербатом заборе она увидела пустой загон. Лошадей в нем не было. По крайней мере, так показалось ей на первый взгляд. И лишь приглядевшись, она вздрогнула, охватив всю картину в целом. В загоне не было живых лошадей. У самых ворот лежала огромная туша, из порванной на горле артерии толчками вытекала кровь, но животное уже не подавало признаков жизни. Чуть поодаль Лорисс заметила еще одну растерзанную тушу, которая не напоминала лошадь даже отдаленно. Песок смешался с кровью и закатные лучи Гелиона словно в насмешку окрашивали в красный цвет и песок, и ограду забора, и...
  Мысль о том, что сидящее посреди загона существо прежде носило имя Павлина, коснулась сознания и исчезла. И лишь потом пришлось доказывать себе в чем заключалось сходство. Измазанная в крови так, что не разглядеть цвета кожи, оборванная, с растрепанными волосами, торчащими в разные стороны, с красными глазами, выражающими невесть что - то была Павлина. Она сидела в луже крови, сквозь прорехи в плахте торчали неестественно вывернутые ноги. Не обращая никакого внимания на то, что вокруг загона собралась толпа и добрых две сотни - а то и больше - глаз наблюдает за ней, Павлина спокойно отрывала острыми зубами куски мяса и ела. Монотонно и безучастно.
  -Теперь ты видишь, гадина, - зашипел ей Питер в ухо и толкнул в спину, - твой демон вырвался на свободу. Харида мне рассказала...
  -У меня нет... - сдавленно пробормотала Лорисс, но не закончила.
  -Если она вырвется из загона, ее надо убить, - стоявший рядом Феодор поднял лук с туго натянутой тетивой. - Ее нельзя выпускать.
  Лорисс обернулась на голос, и тут только заметила, что с другой стороны от ворот замерли в ожидании лучники.
  -Если ей овладел демон, нам не поздоровится, - покачал головой Феодор.
  -Жечь ее надо, - высокий Гаврилий хмуро посмотрел на Питера. - Стрелы так - мертвому припарка. Только что остановят... ненадолго.
  -Не дам! - вдруг раздался крик и толпа содрогнулась.
  Расталкивая людей локтями, растрепанная женщина грудью кинулась на Феодора. Она вцепилась в лук и рванула его на себя.
  -Погоди, Матрена, погоди, - нехотя отбивался тот.
  -Не дам! Она дочь мне... кровиночка! Моя дочь! Пусть Харида придет, она все сделает! Убережет доченьку! Люди добрые... не дам!
  Матрена металась меж насупленными мужиками, пытаясь то у одного, то у другого отобрать оружие, но те только отводили глаза в сторону. Седые волосы выбились из-под платка, по щекам текли слезы.
  -А делать-то что, Матрена? - Феодор резко вырвал лук из цепких рук, и женщина едва не упала. - Если из загона выйдет, всех нас здесь...
  -Не дам... доченька, - жалобно стонала Матрена, и вдруг резко повернулась и пошла прямо на Лорисс. - Вот кто! Пришлая беду принесла! Она, гадина, демонов навела!
  И уже руки потянулись к Лорисс, и приближалась неминуемая расплата, только Питер удержал Матрену за плечи. Раненной птицей забилась она в его руках.
  -Погоди, Матрена, мы по-другому сделаем.
  -Уйди, Питер! Я сама ее кончу! - так пронзительно закричала Матрена, что ее услышала дочь.
  Павлина оторвалась от своего пиршества, прислушалась и нехотя поднялась. И медленно пошла вперед, к воротам. Ее глаза не мигали, а изо рта текла кровавая слюна. Пройдя несколько шагов, она споткнулась о вилы, неизвестно в силу каких причин оказавшиеся в загоне. Босую ногу насквозь прошил острый зубец. Павлина застыла, пытаясь понять, что задержало ее. Она несколько раз дернула ногой, попыталась сделать шаг, но не смогла.
  Кто-то сдавленно охнул и люди заволновались. По толпе ветром пронесся шепот, слышно было, как мужики спешно натягивают луки, как звенят мечи, освобожденные от ножен.
   Лорисс застыла, глядя на то, как Павлина освобождает ногу, без всякой осторожности, нимало не заботясь о том, насколько рваной получается рана. Так не может вести себя человек, одержимый демоном! Демон любит свое тело. Все знают - как трудно ему получить человеческую личину. Зато получив, он бережет ее как зеницу ока! А тут...
  Отец Света! Лорисс обернулась на Питера, не отрывшему глаз от Павлины. Как он не понимает, никакой демон девушкой не владеет! У нее не льется кровь, она мертва! И глаза, как два угля горят на перемазанном лице... Не иначе Пэн - полевой дух постарался, или Ырка, как называла его Фаина. Злой и жестокий. Лесной Дед его в лес не пускает, вот он в поле и безобразничает. Такой прикинется кем угодно, да и соблазнит девку! Только вместе с девственностью из нее жизнь и выпьет. Если девка стойкая, не уступит - уйдет Ырка ни с чем. А если рада думать, что парень милый сердцу ей любовь предлагает, пусть и оглядную, то... Как выпьет из девки доверчивой жизнь - семя свое оставит. Вот утроба у нее и ненасытная. А к вечеру раздует ее, чрево лопнет, и на свет появится злой Анчутка - сын Ырки.
  Как же они не видят? Сюда траву надо - Линек полевой называется - да и сыпануть ей на мясо, что ест она. Тут ей и конец придет. Страх правда, когда сынок на свободу вырвется, но мужиков кругом много - защитят. Тем более, что недоношенный он у нее будет.
  Как не видят они? Лорисс оглянулась по сторонам. Или...
  Или не хотят видеть.
  У одного из мужиков дрогнула рука. Стрела пропела последнюю песню и прошила тело Павлины, выше сердца. Гул прошелся по толпе. Страшно закричала Матрена и упала бы, не подхвати ее Гаврилий.
  Павлина остановилась, словно натолкнулась на преграду. Она неторопливо ощупала древко, что торчало из плеча. Потом легко обломила стрелу и пошла прямо к воротам.
  Матрена взвыла и оттолкнула Гаврилия. Она рванулась к Лорисс, но Питер опередил ее. Во всеобщей суматохе он схватил Лорисс за волосы. Не успела она опомниться, как он втолкнул ее в приоткрытые ворота.
  Лорисс упала на колени, и тут же вскочила, чтобы встретить смерть как подобает. Все произойдет быстро и некрасиво. Смерть догнала ее. Смерть не прощает. И накажет за побег. Накажет растерзанным телом и изуродованным лицом. Накажет останками, которые после зароют подальше от деревни.
  Багровые лучи уходящего Гелиона последний раз осветили загон. Глаза Павлины раскаленными углями сияли на грязном лице. Вблизи заметно было, как под разорванной плахтой круглился живот. На мгновенье она остановилась, глядя на Лорисс. Потом злобная гримаса исказила ее черты. Не рожденный дух требовал пищи. Он устал от мяса животных и теперь просил человечины. Повинуясь зову плоти, Павлина бросилась на Лорисс.
  Дальше все произошло так быстро, что разум Лорисс отказывался это воспринимать. Павлина кинулась на нее злобным зверем, единым махом преодолев то расстояние, что их разделяло. Она сходу перепрыгнула через тушу лошади, за которой стояла Лорисс.
  Странное чувство вдруг овладело Лорисс, словно она знала заранее, что будет дальше. Не дожидаясь, пока Павлина окажется от нее в непосредственной близости, Лорисс откатилась в сторону. Песок, щедро политый кровью затягивал, как болото. Путаясь между ногами, плахта стесняла движения.
  Павлина захрипела, как разъяренный медведь. Не обнаружив жертву на прежнем месте, она повернула голову так, как не смог повернуть бы живой человек и тут же, без всякой передышки снова бросилась на Лорисс.
  Откуда взялась та боль, что обрушилась на Лорисс сверху, пронзила сердце острой иглой, а голову сжала в холодные тиски? Сквозь туманную пелену Лорисс видела, как Павлина готовится к прыжку, как горят ее глаза и раскрывается жадный рот с острыми, обломанными зубами. Но боль - немилосердная, выворачивающая наизнанку, скрутила ее, сжала внутренности в тугой ком, единым толчком выгнала воздух из легких. Острое отточенное лезвие проникло в сердце, разрывая его пополам. Под кожей на обнаженных руках веревками вздулись кровеносные сосуды. Откуда... успела подумать Лорисс и сознание оставило ее.
  Вместе с провалившимся в небытие сознанием ушла боль, но тело продолжало подчиняться невесть откуда взявшейся чужой воле. Лорисс не видела себя со стороны. Не видела, как стремительно ее тело уходило от, казалось бы, неминуемой расправы. Как, будто играя, уклонялась она от разъяренной неудачей Павлины, позволяя той почти коснуться тела. Как предугадывала движенья вопящей от ярости Павлины. Улыбка кривила губы и морщила нос, словно Лорисс беспокоил запах крови, что исходил от мечущегося по загону существа. Она улыбалась, наблюдая за тем, как вместо вожделенного человеческого мяса, Павлина глотала песок, смешанный с кровью. Отягощенное бременем тело с трудом поспевало за кажущейся доступной добычей. Павлина бросалась из стороны в сторону, пытаясь угнаться за собственной тенью. За каждую неудачу она расплачивалась яростным воем. Нечеловеческие звуки, вырывающиеся из человеческого горла не добавляли ни сил, ни ловкости. Каждому крику ярости, будто эхо, вторил безумный вопль матери.
  Слишком поздно Павлина заметила, что Лорисс оказалась рядом с вилами, по-прежнему сиротливо лежащими возле трупа лошади. Как зверь почуяв собственную смерть, Павлина рванулась в сторону, но не успела. Железные зубцы вил, нацеленные не в грудь - в живот - посланные с силой, превосходящей человеческую, вонзились в ее тело. Страшная сила отбросила Павлину к воротам загона.
   Долгий крик походил на вой и ей ответил такой же пронзительный крик матери.
  Из разверзшегося чрева, оставляя на острых зубцах куски плоти, наружу выбиралось отвратительное черное существо, с горящими как угли глазами.
  6
  Бывший Наместник славной Веррийской провинции выглядел не лучшим образом. Измученный, похудевший, скинувший за время, проведенное в подземелье, половину своего веса, постаревший лет на двадцать, он стоял перед Зеноном, не зная, куда девать руки со следами от веревки на запястьях. Прежде тучный, добродушный мужчина, теперь потерял не только вес, но вместе с тем и уверенность в себе. То и дело нервная дрожь пробегала по его лицу, и тогда он становился откровенно жалким. Недельная щетина и затравленный взгляд и вовсе придавали ему вид раба, погрязшего в духовных метаниях. Казалось, окончательно сломить такого человека ничего не стоит.
  Обманчивое впечатление. Расставшись с привилегиями, низведенный до жалкого состояния, отсидевший в подземной комнате больше месяца, он еще сохранял остатки достоинства, которое помогало ему сопротивляться.
  Зенон ждать больше не мог. Значит, нужно ускорить события. Он кивнул в сторону одиноко стоящего стула, и Наместник понял его. Неловко переставляя длинные ноги, он пересек комнату и сел.
  У дверей, горя желанием оказать помощь господину застыл охранник. Дюжий молодец с быстрой реакцией и силой, способной сломать Наместнику шею.
  У Зенона непроизвольно вырвался короткий вздох. Однако ни тени жалости или сочувствия в нем не сквозило - всего лишь сожаление о потерянном времени. Со скучающим видом он уставился в зарешеченное окно, расположенное под самым потолком. Наместник молчал. Зенон вдруг поймал себя на том, что ему хочется оттянуть начало беседы или наоборот, закрыть дверь после ее окончания.
  -Завтра праздник Святого Откровения, если ты потерял счет времени, - негромко заговорил Зенон, словно продолжал долгую беседу. - Тебе есть, в чем повиниться?
  Наместник откашлялся.
  -Мне не в чем виниться. Особенно перед тобой, Зенон, - хрипло сказал он.
  Но теперь Зенон понял, что за те две недели, что они не виделись, чувство собственного достоинства, которым так кичился Наместник, дало трещину. Он сдался. Но ему, как благородному человеку, коим он себя считал, необходима было последняя капля, которая позволит ему в глазах общества разыграть роль доведенного до крайности человека. Что ж? Трудно отказать в последней просьбе обреченному.
  -Каждому человеку есть, в чем повиниться, - задушевно сказал Зенон, по-прежнему не отрывая глаз от окна.
  -Мне не в чем виниться ни перед тобой, ни перед людьми. Я правил, соблюдая старые законы, установленные единственным королем. Ты для меня - никто.
  -Нуждаешься в философских спорах? - Зенон отвлекся от окна. - Засиделся в одиночестве, Наместник?
  -С тобой, Зенон, мне не о чем спорить. Ты обязан вернуть мне то, что отнял. Неужели ты всерьез рассчитываешь на то, что Королевство не сможет дать тебе отпор? Это вопрос времени. Рано или поздно ты будешь сожжен на костре, как опасный преступник, одержимый демоном. Это тебе - есть в чем повиниться. Или ты собираешься править народом, сжигая деревни и города? Хорош правитель - Король пепелища! Рассчитываешь со временем обзавестись прозвищем, дай подумать... Зенон Милосердный?
  -Ты крепче, чем мне показалось, - Зенон легко улыбнулся. - У тебя остались силы на то, чтобы шутить.
  -Ты можешь по-прежнему морить меня голодом, держать в подземелье, издеваться надо мной, но я не буду выступать перед народом и слагать с себя полномочия, как тебе хочется. Если ты узурпатор - прямо заяви об этом. Сможешь дорваться до власти - правь. Но как завоеватель, разрушивший прекрасную страну. Жалкий баронишка - кем ты себя возомнил?
  Охранник, стоявший у двери напрягся и чуть подался вперед, ожидая не приказа, но неуловимого взгляда.
  -Рихард, позволь тебе напомнить, кроме того, что величал себя Королем, на деле являлся Наместником семи провинций. К чему нужно было, объединив Королевство - снова дробить его на части?
  -Это новый уровень развития общества! За горами Восточного тракта есть страны, в которых правителя выбирает народ!
  -Очень впечатляет. Но кто сказал, что это путь вперед? А в Северных пределах до сих пор верховодят женщины. Так, может, к этому будем стремиться?
  -Это - наше прошлое. Далекое прошлое.
  -Веский довод. А ты, значит, такой умный, что можешь утверждать: тот путь хорош, а этот плох? Для южан рабство - норма, и ничего - процветают. А для нас важно иметь власть, сосредоточенную в руках одного правителя. Иначе со временем мы рискуем оказаться под пятой у южан. Такой расклад тебе понравится больше?
  -Если потребность в одном правителе возникнет, то это скорее Главный Наместник Сигмунд Добрый. Он, а не ты!
  -Добрый... Вот с этой добротой мы и окажемся не у дел. Чего еще можно было ожидать от семи слабаков, из которых двух уже формально не существует? Если этот ваш Добрый охоч до власти, пусть добьется ее обычным путем: добудет с мечом на поле боя!
  -Благородная победа Рихарда...
  -Оставь, Наместник, эти сказки для детей. Мой отец присутствовал при начале знаменитой победы. Когда Рихард Справедливый собрал баронов мятежных провинций якобы для того, чтобы обсудить вопросы, касающиеся раздела будущего Королевства. Им, бедолагам, казалось, что они самые коварные и хитрые. А Рихард попросту убил их. Так что последующий бой с мало что понимавшими войсками, оставшимися без руководства - малая кровь. Благородно?
  -Это было сделано для благой цели: ты знаешь, что после Рихард установил новые порядки, и обеспечил долгожданный мир. Он справедливо правил более сорока лет.
  -Я тоже буду справедливо править. Ты сомневаешься?
  -Сгоревшие деревни...
  -У тебя плохой источник информации, Наместник. То были происки Бахаган-дея. Мои солдаты всего лишь отбили вражескую вылазку. Ты знаешь, что время от времени такое случается. Да, на сей раз степняки зашли далеко, может быть потому, что для них тоже очевиден вопрос: слабое Королевство легче завоевать. А сгоревшие деревни - необходимость. Жестокая, но необходимость. Зато ни один завоеватель не ушел живым.
  Это пусть тайный советник Теодорих рассуждает о том, нужен ли был акт устрашения - те сгоревшие деревни. Для Зенона ответ очевиден. Позиция силы упреждает многочисленные философские беседы, которые что? Правильно, легко вести у камелька зимней ночью, когда единственный, но необходимый диссонанс в душевном равновесии - метель за окном. Не будь четко поставленного вопроса: хотите продолжения? - неизвестно, чем бы еще обернулся почти мирный поход на Веррийскую провинцию. Военные прямолинейны. Они не любят философских споров. Поэтому четко поставленный вопрос требует такого же четкого ответа. А уж потом подвести идеологию дело кнута и пряника. Но раз внушенная идея, для них не нуждается в постоянной подпитке. Особенно такая идея, выстроенная на жесткой платформе.
  -Это ложь. И ты это знаешь. И вот поэтому, уступок с моей стороны не будет. Тебе придется завтра показать народу мою голову. Во всяком случае, на моих руках не будет крови невинных людей.
  Наместник замолчал. Молчал и Зенон. Он откинулся на спинку стула и внимательно заглянул Наместнику в глаза.
  "Что ж ты смотришь на меня таким понимающим взглядом, - подумал Зенон. Закрадывается подозрение, не лишенное основания, что ты, уважаемый Наместник, знаешь, каким будет следующий ход. Тебе-то, человеку, находящемуся на вершине пирамиды не может не придти в голову простая мысль: время слов прошло. Были - были сгоревшие деревни, а значит, пришло время поступков. Если ты все понимаешь - а ты все понимаешь - сдайся сразу, не стоит дожидаться, когда слова будут произнесены. Или в разгоряченном мозгу возникает безнадежная мысль, что вот посидим, поговорим и разойдемся, а ты по-прежнему будешь страдать в темном подземелье, испытывая мазохистское наслаждение оттого, что, выпивая чашу до конца, освобождаешь от нее своих близких? Нет, ты не настолько глуп, Наместник... Но все равно ждешь".
  -Что ж, - выдохнул Зенон. - Только голова будет не твоя. Раз ты согласен ради великой идеи пожертвовать своей дочерью...
  Не сразу до Наместника дошел смысл жестоких слов, хотя по всему было видно: ждал он их. Не мог не ждать. Но одно дело тешить себя надеждой, благословляя каждую ушедшую минуту, и совсем другое - знать наверняка. Наблюдая за тем, как побелело и без того бледное лицо Наместника, у Зенона было время загадать: достанет ли у того сил бурно выразить свои чувства?
  Зенон выиграл мысленный спор. Склонному к эпатажу Наместнику понадобилось время, чтобы привлечь к себе внимание - так актер делает весомую паузу перед пространным монологом. "Ты ветреной была, а я моложе, за страстной ночью мы не замечали дня"... Понимание подбросило Наместника. Оказавшийся в ту же секунду рядом охранник опустил ему тяжелую руку на плечо, разом придавив к стулу.
  -Вот и закончились твои словесные оправдания, - седая борода тряслась. Наместник опустил голову. - И мы перешли к сути.
  -А ты бы хотел, чтобы я еще год разнообразил твое существование философскими беседами? Взялся за дело - нужно доводить его до конца. Иначе не следовало браться.
  -Наверное, бесполезно стараться уверить себя, что ты так не поступишь...
  Вот она - последняя капля, в которой нуждался Наместник, чтобы оправдаться перед общественным мнением. Дескать, я сделал все возможное, и если бы дело не касалось близких мне людей, я бы ни за что не сдался. Общественное мнение... А подумать головой: какое, Тьма возьми, общественное мнение? Зря Наместник боится, еще месяц-другой, и от общественного мнения останется прекрасная и глубокая тишина. А чтобы разобраться с разговорами в кулуарах, достаточно сделать акцент на извечном трогательном отношении человека к материальным ценностям. Всегда отыщется любитель за приличную сумму заложить товарища.
  Мелькнула у Зенона мысль на грани сознания, что Наместник в первую очередь старается найти оправдание в собственных глазах, но он отверг ее как несостоятельную. Не вязалась глубокая внутренняя жизнь Наместника с внешним позерством. Увы, не вязалась.
  Зенону любопытно было подмечать ту грань, что отделяла человека, верующего в того, что не все еще потеряно, от человека, потерявшего все. Широко открытые глаза Наместника были болезненно пусты. Зенону не раз приходилось заглядывать в глаза человеку, только расставшемуся с жизнью: такой же пугающий, остановившийся взгляд. Грудь у Наместника вздымалась, словно он пытался надышаться на год вперед. Он суетливо переплетал длинные непослушные пальцы. Губы его дрожали.
   Близился миг торжества. Но Наместник молчал, и Зенон устал ждать.
  -Бедняжке Донне нелегко. Больше месяца она заперта в своей комнате. Ни знакомых, ни друзей, пожаловаться некому, - монотонно заговорил Зенон, наблюдая за тем, как часто задышал Наместник. - И никто не знает, что может случиться с ней в этой комнате. И сколько раз...
  И Наместник дрогнул. У него перехватило дыхание, он открыл рот, но дышать не мог. Его глаза расширились, правой рукой он схватился за грудь.
  -Ладно, я еще наблюдаю за тем, - Зенон понизил голос, - чтобы ее окружали люди благородные. Но вполне может случиться, что у меня возникнут неотложные дела и тогда о ней придется заботиться грубым солдатам. Что понимают они в этикете?
  У Наместника не осталось сил, чтобы вскочить. Он стал тяжело заваливаться на левую сторону. Если бы охранник не подхватил его, то он упал бы на каменный пол.
  -Я сделаю все, что ты требуешь, - еле слышно шепнул он. - Только если дочь моя будет в безопасности. Я хочу видеть ее.
  -После того, как убедительно справишься со своей ролью, ты сможешь поселиться с ней в Южной башне дворца. Я всегда выполняю свои обещания.
  Наместнику ни к чему было знать, что бедняжка Донна на днях благополучно распрощалась со своей девственностью. Правда, носилась с ней, как с писаной торбой, не понимая, какую честь ей оказывает будущий король. Зенону даже пришлось отвесить ей несколько пощечин, прежде чем она догадалась: лучший выход из создавшегося положения - уступить. Ему претила такая манера общения с женщинами, тем более что желающие отталкивали друг друга локтями, ожидая его милости. Но ему важно было уложить эту гордячку в постель. Во-первых, общаясь сейчас с Наместником, он в полной мере ощущал свою победу. Во-вторых, завтра Донна будет тиха и послушна. Еще оставалось некое "в-третьих". И это, пожалуй, даже удивляло Зенона. Наверное, все дело в разнообразии любовной игры. Девушка тихо плакала, отдаваясь ему, а он чувствовал необыкновенное возбуждение и необычайный прилив сил. Скорее всего, он просто устал от разнообразных похотливых криков и стонов. Чтобы подтвердить это предположение, стоило воспользоваться услугами Донны еще раз...
  Четырнадцатилетний племянник Эрнион нагнал Зенона у входа в Круглый зал.
  -Дядя, ты обещал мне, что мы пойдем в Оружейную, и ты поможешь мне выбрать новый меч. Меня туда одного не пускают, учитель говорит, что мне сгодится старый, но ты же знаешь, это не так, - глаза Эрниона горели решимостью добиться своего, во что бы то ни стало. - Ты обещал мне.
  Глядя на серьезное мальчишеское лицо, на светлые волосы, собранные в хвост на затылке, Зенон подумал о том, как быстро растет племянник. Еще год, и они практически сравняются в росте. Надо бы отдать распоряжение, чтобы позаботились о новом гардеробе для племянника будущего короля. Если мать Эрни только и думает о том, кто достоин стать ее новым фаворитом, кто-то должен заботиться о мальчишке? Десять лет назад, перед смертью, брат Орест вытянул из Зенона обещание сделать из Эрни человека. Сначала, Зенон считал, что уже держит слово, если мальчишка находится рядом с ним. Но постепенно пришел к выводу, что лучше приручать его с малолетства, чем пожинать плоды не своего труда.
  -Эрни, ты знаешь, я всегда выполняю свои обещания, - Зенон пошел медленнее, давая возможность племяннику приноровиться к его шагам. - Сейчас у меня важная встреча, а после обеда займемся тобой. Доволен?
  -Доволен, - в предвкушении дорогого подарка Эрнион заулыбался. Веснушки делали его лицо трогательным и беззащитным.
  Эрнион не был похож на Зенона в детстве. И все равно чем-то неуловимо напоминал Зенону себя лет двадцать назад. Ровно до того времени, как барон Ладимир - отец Зенона, долгое время служивший советником при дворе Рихарда Справедливого - не объявил, для какой цели он готовит сына. И для чего нужно было неуклонно придерживаться взглядов, по которым военная мощь должна быть сосредоточена в руках короля, и негоже городам, городкам и деревням иметь собственные обученные отряды. Дело военных - прикрывать внешние границы Королевства. В таком случае, достаточно поладить с главнокомандующим Южной армией генералом Авениром Сакским, чтобы внести свои коррективы. "Это минимум, но достаточный минимум, - говорил отец. - А максимум - найти общий язык с главнокомандующим Восточной армией, генералом Гордеоном Даргнийским. Король не вечен, с наследниками не повезло. Когда наступит наше время, сынок, мы должны быть во всеоружии".
  Сейчас можно было утверждать, что генерала Авенира Сакского, своего старинного друга, отец оставил Зенону в наследство. А вот что касается Гордеона Даргнийского... Не следует идти на запад, имея за спиной сильного противника. Этот вопрос и предстояло Зенону решить в первую очередь.
  -Дядя, я вот что хотел спросить...
  Зенон отвлекся от своих мыслей и обнаружил, что племянник по-прежнему идет рядом.
  -Что еще? - насколько Зенон помнил, все просьбы Эрниона касались оружия или возможности попрактиковаться. Поэтому его вдвойне удивило то, что сказал ему племянник.
  -Вот дядя, я вчера видел госпожу Донну, дочь Наместника. Ее сопровождали в дворцовые бани. Я заметил, что она была вся в слезах. Нельзя ли чем-нибудь ей помочь? У тебя своих дел полно, я мог бы изредка развлекать ее...
  Зенон остановился. Эрнион продолжая движение, чуть не налетел на него. Охранник почтительно застыл в нескольких шагах от них. Эта тема нуждалась в длительном разговоре. Утвердится в сознании мальчишки ненужная жалость к поверженным врагам, в особенности к тем, которых еще можно использовать, пиши пропало. Катастрофически не хватало времени: в Круглом зале его ждал Елизар. А после, он может забыть об этом. Пришлось довольствоваться кратким пояснением.
  -Милый Эрни, - Зенон положил племяннику руку на плечо. - Ты помнишь, какое благое дело мы с тобой затеяли?
  -Да, дядя, - в мальчишеских глазах полыхнул огонек здорового энтузиазма.
  -Поверь мне, если можно было бы сделать счастливыми тысячи людей, не пролив при этом ни единой слезы, я бы так и сделал. Но иногда приходится наступать кому-то на горло, чтобы сохранить тысячи жизней. Что бы выбрал ты, если на одной чаше весов у тебя лежали женские слезы, а на другой возможность сохранить жизни людей, чтобы ты выбрал?
  -Конечно, второе, - как можно сомневаться в этом? - ясно читалось на его лице.
  -И я выбрал второе, Эрни. Чтобы достичь большего, нужно уметь жертвовать малым. Ты достаточно взрослый, чтобы это понимать.
  -Я понимаю, - Эрнион потупился. - Просто, дядя, ее отец болеет, а ты взвалил на себя тяжкие обязанности. Мне кажется, что ей не объяснили, что это вынужденные меры, я имею в виду, что ее пока сопровождают. Ведь наши недруги могут воспользоваться тем, что дочь Наместника жива, и попытаться развязать войну. Они же не знают, что Донна ни в чем не нуждается. Что ее тут не обижают... Я просто хотел, чтобы она не была такой грустной... Еще год назад мы с ней играли в саду в шары... Она так веселилась, когда рассказывала об отце, то есть о Наместнике... Прости, дядя, что отвлекаю тебя от важных дел.
  -Поверь мне, Донна ни в чем не нуждается. А иным девушкам ничего не стоит заплакать без всяких на то причин. Ты уже достаточно взрослый, Эрни, чтобы догадываться об этом.
  Кивнул Эрниону, и пошел дальше. А слова о слезах Донны получили неожиданно острый отклик. Сладкое воспоминание о наслаждении высушило губы и отдалось в паху. Ощущение оказалось настолько сильным, что Зенон позволил себе остановиться у окна. Оконный переплет из виноградных гроздьев, перевитых лентами, отвлек внимание. Не стоило появляться перед Елизаром в таком... не соответствующем случаю виде.
  Из окна открывался чудесный вид на дворцовый сад. Позднее утро еще дышало свежестью, но жаркий зной готовился принять в свои объятья и цветы, и деревья, и пруды. Дорожки, посыпанные искрящимся в лучах Гелиона песком, хрупкие силуэты хвойных деревьев, выстриженных по столичной моде в форме скульптур, оттеняли изящные изгибы искусственных водоемов. Зенон стоял у окна, бездумно очерчивая длинным пальцем выпуклый лист виноградной лозы. Как там у Гаруни?
  "Туманные запястья обнимают мир.
  Ты дышишь смертью виноградной кисти,
  Той, что не сорвана. И ветреный кумир
  Бросает гроздья к пожелтевшим листьям".
  Как нельзя более к месту. Ибо не сорванная гроздь падает на землю гнилым виноградом. Каждый созревший плод нужно сорвать вовремя, чтобы радовал он тебя чудесным вкусом. Так и Донна.
  Спокойствие постепенно возвращалось к Зенону. Спасибо Гаруни, беспроигрышный вариант. Его "Демонический цикл" отчего-то лишал Зенона уверенности в том, что окружающая действительность существует на самом деле. Однако. Правде следовало смотреть в глаза: столь сильное чувство, к тому же возникшее при одном лишь упоминании, утвердило Зенона в намерении еще раз встретиться с Донной. Оставалось только надеяться на то, что все повторится. Да, он распорядится привести к себе Донну завтра, после того, как Наместник сложит с себя полномочия. Впрочем, подумать об этом стоило после, после. Иначе он рискует так никогда и не добраться до Круглого зала...
  -Елизар, рад тебя видеть, - входя в открытую прислужником дверь, Зенон предусмотрительно вытянул вперед руку. Коснувшись по этикету протянутой руки кончиками пальцев, старый вояка слегка склонил голову. "В своем репертуаре, лишний раз не переломится", - с улыбкой подумал Зенон. - Какие новости?
   -Новости обнадеживают, мой господин, - Елизар кивнул головой. На бритом черепе уже пробивалась местами седая шевелюра. - Новый глава города Градополя поддерживает вас, также дела обстоят и в Бравинске. Я докладывал уже вам о том, что граф Кристоф бывший глава городка Бишофа бежал. Цель его ясна...
  -Этого можешь мне не объяснять, - Зенон опустился в мягкое кожаное кресло и сделал приглашающий жест в сторону второго кресла. - Его цель мне ясна: встретиться с генералом Гордеоном Даргнийским и постараться склонить его на сторону защитников власти Наместников. Что удалось сделать, Елизар, чтобы этого не случилось?
  -Я послал два отряда на перехват графа, но пока никаких известий.
  -Я не спрашиваю, что ты пытался сделать. В иных вопросах ты дальновидней меня, не зря отец дал тебе такую рекомендацию. Я спрашиваю, что удалось сделать? - Зенон сделал акцент на слове "удалось".
  -Пока положительных результатов нет.
  -Теперь ясно, - Зенон проникновенно заглянул ему в глаза. - Ты отдаешь себе отчет, чем для нас может обернуться их встреча?
  -Да, - широкие плечи напряглись. - Я сделаю все возможное.
  -Отвыкай от этого "сделаю". Будущее время меня не интересует. Некоторые вещи ты должен решать сам, особенно очевидные. Исполнителей много, часть из них - ревностные, но если все будут дожидаться, пока я отдам приказ...Словом, меня интересует, что происходит в данную минуту. И, естественно, положительный результат.
  -В пограничном городке Пешень, - по-военному отчеканил Елизар, - я оставил отряд. Если Кристоф Бишофский планирует встретиться с генералом, этот городок ему не обойти. Только одна дорога среди скал ведет в приграничную территорию.
  -Надеюсь, ты не действовал прямолинейно? Тамошние жители не должны знать, кто такой Кристоф на самом деле и зачем он идет к Восточному тракту.
  Елизар кивнул.
  -В городке считают, что мы ловим опасного государственного преступника. Я счел, что не обязательно вдаваться в подробности.
  -Зря, - Зенон поднял голову. По сводчатому потолку Круглого зала бродили световые пятна. Витражи на окнах пропускали свет Гелиона, окрашивая его в причудливые цвета. - Было бы лучше, если бы ты представил Кристофа как насильника и убийцу. Это было бы понятней местным жителям и вызвало бы больше энтузиазма.
  -Я думал об этом. Но вы знаете, ваше сиятельство, некоторые ретивые приверженцы старых законов могут запросто разделаться с ним, не поставив меня в известность. И мы так никогда и не узнали бы, что с ним сталось и удалось ли ему вырваться из засады.
  -Если ему удастся вырваться из засады, мы узнаем об этом любом случае. По мне так лучше бы его прикончили, и мы продолжали бы оставаться в неведении, чем быть уверенными в том, что ему удалось уйти. Отправляйся в Пешень, Елизар. Лично проконтролируй этот вопрос. Меня интересует только одно - голова Кристофа. И избави тебя Отец прислать мне плохие новости. Сегодня же и отправляйся.
  -Да, мой господин, - Елизар поднялся, понимая, что аудиенция окончена.
  -Если будешь в чем-либо уверен, - Зенон долго смотрел Елизару в глаза, но старому вояке выдержки было не занимать. - В любом случае пришли гонца. Я хочу знать об этом первым.
  Елизар в знак почтения склонил голову, приложил на долю секунды пальцы к груди и вышел из зала.
  Как только за ним закрылась дверь, в нише, расположенной напротив Зенона дрогнула средняя часть триптиха. Картина, изображающая в различных ипостасях рождение первого человека - Прекрасного сына матушки-земли - открылась, и обнажился потайной ход. Тот, кто оттуда вышел, мог бы с гордостью носить звание война привилегированных частей королевской гвардии. Бритый череп сливался с мощной шеей. На могучей фигуре как влитой сидел черный жакет с нарочито грубой меховой отделкой, придавая своему обладателю и вовсе исполинскую стать. Зенон не склонен был считать себя обделенным ростом, но по сравнению с таким великаном казался себе мальчишкой.
  Теодорих Роденский - самое важное приобретение покойного отца Зенона. Естественно, после Авенира Сакского, главнокомандующего Южной армией. Долгое время Теодорих оставался тайным советником Рихарда Справедливого. Тайну приверженности гиганта идеям единовластия, отец Зенона унес с собой в могилу. "Самое важное, что тебе следует помнить, - говорил отец, - этот человек будет предан тебе, потому что он предпочитает быть вторым при единственном, чем одним из многих". За три года их тесного общения, Теодорих ни разу не дал Зенону повода усомниться в этом. Конечно, он ни на секунду не забывал о том, что любой умный человек представлял собой ящик с двойным дном - никогда нельзя быть абсолютно уверенным в том, что скрывается в глубине. Но, на взгляд Зенона представление о том, что Теодорих мог вести свою игру, придавало дополнительную остроту их отношениям. Жизнь скучна без сильных эмоций - касается ли это любви или политических интриг. И пока они с Теодорихом шли рука об руку, преследуя одинаковую цель, можно было не сомневаться: до коронации тайный советник приложит все силы, чтобы Зенон провозгласил себя королем. А потом... Потом видно будет. Путь долог, а в пути, как известно, все может случиться.
  -Что ты об этом думаешь? - Зенон дождался, пока Теодорих займет место в кресле, еще не остывшем после ухода Елизара.
  -Почему ты не предупредил его, что скоро сам будешь в тех местах? - вместо ответа произнес Теодорих. Голос оказался под стать владельцу - низкий и густой.
  -В нынешних обстоятельствах, я предпочитаю доверять только себе. И тебе, - после паузы добавил он. Легкая лесть не помешает. Главное, сохранять искренность. Такой опытный игрок, как Теодорих, способен уловить малейшую фальшь. Зенон лишь позволил себе некоторую неоднозначность в окончании фразы: то ли нужно поставить точку, то ли знак вопроса.
  Теодорих не стал отводить глаза в сторону. Он отлично понял легкий намек, проскользнувший в этом "и тебе?".
  -Я часто думаю, - Теодорих помассировал рукой тяжелый подбородок, - если бы полвека назад Рихарду Справедливому довелось встретиться с тобой у Северного замка, еще неизвестно, кто одержал бы победу, - Теодорих сделал паузу, дожидаясь легкой улыбки Зенона. - А что касается Елизара, то он не раз доказывал свою верность. Вспомни, он великолепно справился со своей ролью. Я имею в виду те злополучные деревни.
  -Справился. Почти. И это "почти" мне не нравится.
  -Ты имеешь в виду тех, кто сбежал по дороге в Южные земли? - широкие ноздри дрогнули, и выражение лица стало несколько надменным.
  -И это тоже. Одно дело - сожженные руины. И совсем другое - очевидцы. Их не должно было остаться. Это грязная работа, но она должна быть выполнена чисто. Но меня задел тот факт, что он не сам сказал мне об этом. С тех пор трещина в наших отношениях стала расти.
  -Так зачем ты вообще поручил ему это важное, с моей точки зрения, дело, если не доверяешь ему? - Теодорих поднял брови.
  -Он по уши в дерьме. Такие люди бывают на вес золота. Как в старой поговорке: кто родился при звуке грома, не боится молнии.
  -Я знаю другую поговорку, - Теодорих усмехнулся, - капля воды и камень точит. У этого человека появились сомнения.
  Зенон задумался, перебирая в памяти отдельные моменты их разговора с Елизаром, но так и не смог остановится на том, что доказывало бы правоту слов тайного советника.
  -Странный вывод, - Зенон пожал плечами. - Одно дело - скрыть от меня некие факты, чтобы спасти свою шкуру. И совсем другое - сжигать деревни, убивать женщин и детей, вешать, пытать и... сомневаться? Я полагал, что на выжженном пепелище ничего не растет.
  -Отчего же? Растет. Желтая трава. Душа, в которой поселилось сомнение, не знает покоя. Каждое убийство на время заглушает сомнение. Когда нечего терять, и пути назад нет, остается только одно - продолжать. Однако, рано или поздно наступит срыв. Ты правильно не доверяешь ему. Он будет делать все, что ты прикажешь. Но в один из моментов, как крыса - непременно кинется на того, кто загнал ее в угол.
  -Думаешь? - Зенон с сомнением покачал головой. Он склонялся к мнению, что у такого неоднозначного слова, как "срыв", существовала масса определений. А "бросаться на хозяина", отчего-то в голове у Зенона носило более продуманный характер. - Что ж, постараемся избавиться от него задолго до критического момента. А пока он приносит пользу. Много пользы.
  Теодориху ни к чему было знать, что своим предположением о Елизаре, он заставил Зенона придти к другой мысли. Что если это всего лишь пробный камень, чтобы постепенно лишить Зенона преданных людей?
  -Все готово к отъезду? - Зенон выпрямил усталую спину. - Сразу после праздника я надеюсь успеть встретиться с Гордеоном задолго до Кристофа.
  -Все готово. Нужные люди предупреждены.
  При воспоминании о нужных людях Зенон поморщился. Он совсем забыл предупредить Брюса, темного магистра, оставленного Бартионом. Тьма возьми, теперь без него, как без рук! Но если быть откровенным перед собой, эти "вынужденные" встречи перед сном нравились Зенону. Брюс, в отличие от высокомерного Бартиона, оказался на редкость интересным парнем. Откуда, интересно, он берет этих длинноногих девиц? Вот уж, поистине, настоящие демоницы.
  Но это чувство не имело ничего общего с тем, что он испытывал тогда, с Донной.
   Конец ознакомительного фрагмента
  Полная версия романа https://litnet.com/ru/irina-bulgakova-u452530
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"