Булгакова И.Е. : другие произведения.

Черный завет

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Оценка: 6.96*16  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    (77x134, 4Kb) Полная версия романа. Мир под лучами Гелиона - странный мир. Здесь последнее слово умирающего становится Истиной. Одному мать пожелала здоровья, добра, богатства. Другого отец послал в бесконечное скитание. А есть и такой, что обратил собственного сына в злобное чудовище и обрек его на вечную охоту за людьми.

  

Пролог

  
   Женщина тяжело опустилась на мшистое, покрытое россыпью белых соцветий поваленное дерево. Идти дальше не имело смысла: настороженный, дышащий ненавистью лес не пускал ее.
   Откинув со лба мокрую от пота прядь волос, женщина огляделась. Везде, насколько хватало глаз, ее поджидала опасность. Узловатые корни, клубком змей свернувшиеся возле высохшей ели, будто ждали, когда уставшая от долгой дороги женщина сделает неосторожный шаг. Всего один - и, казалось бы, мертвое корневище жгутом завернется вокруг щиколотки, навсегда пригвоздив к земле задыхающуюся от ужаса добычу.
   Черная, в наступающих сумерках непроглядная чаща с высоким, густым подлеском, хранила до поры и другую напасть. Если деревья могли и пощадить, то от хищных зверей и лесных кошек нет спасенья.
   Женщина судорожно вздохнула. Огромный живот как тяжелая поклажа лежал на коленях. Она не хотела себе признаваться, что удушливая волна, время от времени накрывавшая ее с головой, означала начало ее мучений. Но там где есть начало, легко увидеть и конец. Если пришла пора разрешиться от бремени, пусть это будет здесь - в такт своим мыслям женщина кивнула головой. Густая трава скроет ее позор, а хищный лес легко примет будущую жертву.
   Ребенок, еще пока неотъемлемая часть женщины, вздрогнул и потянулся, разрывая ее пополам. Боль, такая же неотвратимая, как день и ночь, заставила ее сползти на землю. Она хотела закричать, вопреки окружающей ее опасности, но вдруг с ужасом поняла, что забыла, как это делается. И пока она вспоминала, новая волна боли подступила к горлу, не оставив без внимания ни один, даже самый крохотный участок бьющегося в агонии тела.
   Кажется, дальше была темнота.
   Или свет. Свет ночного светила - милосердной Селии пробивался сквозь плотный занавес сплетенных ветвей.
   Или предутренний туман, прятавшийся в густой траве, стремительно потянулся вверх, чтобы соединиться с низким, облачным небом.
   Тусклый свет наступающего дня пробудил к жизни измученное тело. Женщина очнулась. Ребенок, еще связанный с ней пуповиной молчал, как будто ему передалась по наследству тревога матери. Ему? Нет. Ей. Девочка бессмысленно сучила ручками и ножками. Ее глаза были плотно закрыты. Казалось, она не хотела видеть того, что случится позже.
   Женщина острым ножом перерезала пуповину, еще хранящую ток крови. Теперь вместо одного существа, всю ночь цеплявшегося за ничтожную жизнь, лес увидел двоих.
   Долгое время женщина сжимала в руке нож, занесенный над ребенком. Долгое время она разглядывала его, пытаясь отыскать на беззащитном тельце признаки вырождения. Это послужило бы толчком к тому, что она поступает правильно - и не дрогнула бы рука, обрывая едва теплившуюся жизнь. Но ослепительную белизну кожи только подчеркивали алые разводы подсохшей крови - насмешка над отчаянным желанием женщины.
   Обычный младенец, отцом которого мог быть кто угодно.
   Только не тот, кто был на самом деле.
   Женщина содрогнулась. Ее голова откинулась в сторону, принимая очередную пощечину злого рока.
   От прежней решимости не осталось следа. Женщина медленно убрала нож в котомку, то и дело прислушиваясь к себе - не изменится ли решение? Но сердце молчало.
   Потом женщина поднялась, тяжело опираясь на дерево, у которого провела долгую и мучительную ночь. И пошла прочь, даже не оглянувшись на ту, кто прежде был частью ее самой.
   Как только колкие ветви деревьев сомкнулись за спиной женщины, из леса вышла лесная кошка. Чуткие уши дрогнули, ловя тихий шорох густой травы. Запах крови она почувствовала раньше, чем увидела брошенного человеческого детеныша. Добычу легкую, но от этого не менее желанную.
  

Часть 1

1

   Мать никогда не приходила вовремя. Точнее, она приходила в то время, когда Донате становилось скучно. Слоняясь из угла в угол, от маленького окна до потрескавшейся от старости печки, она не знала чем себя занять. Оказавшись во время такого перехода у двери, она не удержалась, и несмотря на запрет, открыла ее. Дальше - больше. Если уж ты решилась нарушить один запрет - за вторым дело не станет.
   Лучи восходящего Гелиона, пробивавшиеся сквозь плотно сплетенные ветви деревьев играли с Донатой в прятки. Легко сбежав по ступеням грубо сколоченного крыльца, она оглянулась: старую ветхую избушку надежно скрывали тени густых елей.
   Рассвет звал. Рассвет пел голосами сотен проснувшихся птиц, и отзывался эхом близкой реки. Вдохнув полной грудью, Доната подтянулась и ухватилась за толстую кленовую ветку, отполированную ее же многочисленными прикосновениями. Мать будет сердиться - мелькнула мысль и пропала, не испортив настроения. Доната залезла с ногами на следующую, на этот раз давно обломанную ветку. Подумать только, каких-нибудь три года назад скольких усилий стоило забраться на нее!
   Доната еще помнила тот случай, когда срывая ногти, царапая кожу об острые сучья, она падала с дерева, судорожно цепляясь за крепкие с виду, но такие обманчивые ветви. Мать нашла ее, лежащую без сознанья. Ругалась, конечно, терпеливо обмазывая растертой в порошок и смоченной в воде Толокушкой мелкие порезы и один глубокий - на спине. В ответ на жалобы Донаты мать недобро щурила желтые, с вертикальными зрачками, глаза.
   -Еще бы чуть, - сквозь зубы цедила она, - и напоролась бы на острый сук, тогда не пришлось бы морщиться от боли. Тогда лежала бы себе тихо в земле, придавленная сверху могильным камнем. С косым крестом - уж нацарапаю как-нибудь - от греха подальше.
   Мать ни во что, и ни в кого не верила, - это Доната знала точно. Но некоторых вещей боялась. Да и кому понравится столкнуться, к примеру, лицом к лицу с той же Марой-морочницей, не говоря уж об Отверженных?
   Доната хорошо помнила тот случай, слава Свету на память она не жаловалась, но ничего поделать с собой не могла. Высота манила ее. К тому же там, в ветвях шаткой, ломкой кроны пряталось небо. И заходящий, а чаще восходящий диск Гелиона.
   Стараясь производить меньше шуму - у матери тонкий слух - Доната перебиралась с ветки на ветку. Она пользовалась давно проторенной "дорожкой". Хорошо знакомой, но вместе с тем по-прежнему манящей. Узкая полоска свиной - хорошей выделки - кожи, обернутая между ног и скрепленная застежкой у талии не стесняла движений. Заметив ее полуголой, мать, безусловно, отругает. Пойди, объясни еще, что рубаха, какой бы тесной она не была, имеет плохую привычку путаться в ветвях. Самой же не понравится, если она снова шлепнется на землю! Ладно, Доната беспечно махнула рукой, все равно попадет, так пусть уж за все сразу.
   Выпрямившись во весь рост на толстой как ствол ветке, Доната пригляделась: тут нужно быть осторожной. Соседнюю ветку облюбовала жирная лесная змея. Охотиться она, скорее всего, не решится - рассвет не ее время, но след, который оставляла на ветке склизкая чешуя был опасней самой змеи. Соскользнет рука, а внизу, насколько хватает глаз не ветви - веточки. Ухватишь за такую - вся надежда в руке и останется. А до земли далеко.
   Змеи не было. С силой оттолкнувшись от ветви - вот он кратковременный миг полета! - Доната легко схватилась за следующую. Раскачавшись вперед-назад, она подтянулась и лихо оседлала искривленный кленовый сук. Глубокие, с ладонь глубиной трещины манили: там могли прятаться сладкие грибные шарики. А могли и не прятаться. Вместо них можно было получить болезненный укус лесного клопа - охочего до человеческой крови.
   Из дупла напротив высунула любопытную морду белка. Старая знакомая настороженно принюхалась. Доната хотела было, показать ей язык, но вовремя одумалась. Непонятно в силу каких причин, но белка, в ответ на фривольный жест могла поднять шум. А так, некоторое время она сидела неподвижно, потом подобралась ближе к Донате, вскочила на колени, ткнулась лапами в плечо - нет ли подачки? - и мгновенье спустя была такова.
   Тут бы Донате, вдоволь насмотревшейся на рассвет, и повернуть назад, к дому! Вдруг оглушительно заверещали сороки, а где-то у реки не то всхлипнула, не то захрипела полевая лиса. И любопытство уже нашептывало на ухо: вполне могло так случиться, что одинокий всадник заблудился и выехал к пустынному речному берегу. Или охотники из недалекой деревни остановились там на ночлег. Или...
   Но все эти мысли уже на бегу, вернее, на лету. Еще прыжок, еще. Пальцы внезапно соскользнули с казавшейся надежной ветки и только глубокая трещина, змеившаяся по стволу, позволила ухватиться за опору. Доната подтянулась и села верхом на предательски треснувшую ветку.
   Не зря мать говорила, если уж делаешь недозволенные вещи, постарайся хотя бы не терять головы. Доната перевела дух. Но даже это предостережение - а как еще назвать то, что еще вчера ветка не вызывала сомнений в прочности? - не заставило Донату остановиться.
   У самого речного берега Доната спустилась на землю. Здесь росли густые кусты, и осторожно раздвинув колючие стебли, отсюда можно было разглядеть то, что с высоты дерева и не увидишь.
   -Пусти, сука...
   Доната вздрогнула. Вот как. Она ошиблась с самого начала: так лисица кричать не могла. Стебли дикой ивы мешали рассмотреть происходящее. Раздвинув колючие заросли, она буквально втянулась меж двух гибких ветвей.
   На печной отмели боролись двое. Неподалеку валялся ненужный кинжал. Тем двоим - одержимым скверным желанием, когда из двух существ в живых должен остаться только один - оружие было без надобности.
   Два посторонних, два чужих человека. Право, Донату совершенно не интересовали их мелочные обиды и способ, с помощью которого они выясняли свои отношения. Может, приди она пораньше на ее долю досталось бы зрелище красочней пустой возни двух потных мужиков. Кто прав, кто виноват - не все ли равно? Но вот чем закончится потасовка, и в худшем случае - кто останется в живых... Наверное, она поторопилась с поспешным выводом и любопытство оказалось сильнее.
   Тот, кто лежал внизу, и кого Доната издалека приняла за девушку, оказался мужчиной, точнее, молодым человеком. Длинные волосы закрывали пол-лица, при каждом резком движении били по плечам, смешивались с желтым речным песком, по цвету почти от него не отличаясь. Донате удалось разглядеть плотно сжатые зубы и длинную царапину на щеке. Она была еще далека от того, чтобы увидеть подробности. Щекочущее, как кожный зуд, любопытство, заставило ее совершить невозможное. Опасность того, что ее могут обнаружить, не остановила ее. Изогнувшись как змея, она скользнула по печной отмели, свободной от растительности, к корням ивы, надежно спрятав гибкое тело за длинными, свисающими до самой воды ветвями.
   Парочка, увлеченная борьбой, по-прежнему не замечала ее присутствия. Зато отсюда Донате отлично были видны подробности. Светловолосый парень сопротивлялся отчаянно. Его рубаха представляла собой испачканные в крови лохмотья - в прорехах виднелись глубокие порезы. Тот, кто был сверху, оказался сильнее. Светловолосый попытался перевернуть его на спину, но бестолковая возня ни к чему не привела. Парень всхлипнул от боли и Доната в тон ему поморщилась: она отчетливо представила себе, каково это, когда в свежие раны попадает песок. По всей видимости, одна рука у него была сломана. Донате даже показалось, что она видит осколки кости, но утверждать она бы не взялась: правую руку она видела плохо.
   Парень извернулся, здоровой рукой пытаясь схватить нападавшего за горло. Ему это удалось. Некоторое время он ожесточенно сопел, все крепче сжимая руку. Отчаянная надежда сменилась стоном разочарования. Судя по всему, нападавшему хватка мешала - но и только.
   Потому что нападавший и человеком-то не был.
   Доната видела, как стремительно удлинившиеся, теперь желтые изогнутые когти впились в беззащитное горло. Как по дорожкам, оставленным когтями тотчас зазмеились струйки крови. Парень захрипел и стал синеть. По искаженному от боли лицу пробежала судорога.
   Еще миг и все было бы кончено.
   Если бы нападавший, в смутно знакомом жесте не откинул бы голову, стряхивая со лба пряди черных, мокрых волос.
   -Мама! - собственный пронзительный крик еще звучал в ушах, когда царапая кожу об острые ивовые прутья, Доната кубарем выкатилась из убежища.
   -Не надо, мама, - совсем тихо добавила она, наблюдая за тем, как мгновенно укоротились страшные когти, как исчезли из звериной пасти белые клыки, уже нацеленные на то, чтобы рвать беззащитную добычу.
   Мать дрогнула. Но этого хватило парню, чтобы освободиться. Судорожно хватая ртом желанный воздух, он отполз в сторону от обмякшего тела той, которая по чистой случайности не лишила его жизни. Зашипев от боли в сломанной руке, он поднялся. Из порезов на шее струилась кровь, смешиваясь с той, что успела подсохнуть на груди. Бессмысленно таращась на невесть откуда появившееся спасенье в образе полуголой загорелой девчонки с копной нестриженых черных волос, он медленно попятился, еще не веря в то, что ему удастся уйти живым.
   Мать стояла на четвереньках. Вода омывала босые ноги, сквозь прорехи на кожаных штанах добиралась до разгоряченного борьбой тела. Мать тяжело дышала.
   -Уходи, - сдавленное горло вытолкнуло короткое слово.
   Сначала Доната не отнесла это к себе. Но парень не заставил просить себя дважды. Неуклюже припадая на правую ногу, он вошел в воду, осторожно придерживая сломанную руку.
   Хорошо, что река обмелела, успела подумать Доната, пожалуй, он сможет доплыть до противоположного берега.
   -Уходи.
   Снова услышала Доната, и тогда до нее дошло, что эта... просьба, скорее относилась к ней, чем к парню. Для матери, он не более, чем добыча. А кто же разговаривает с добычей?
  

2

   -Столько лет... Столько лет, - мать сжала зубы и заставила себя замолчать.
   Сдерживаемая ярость, наконец, вырвалась наружу и глиняный горшок, долгие годы служивший им верой и правдой постигла печальная участь. Он со свистом пролетел через всю комнату и только осколки брызнули с разные стороны.
   Доната с уважением посмотрела на мать - вот это сила! Ей бы такую силу, но чего не дано, того не дано. По крайней мере, так объяснила ей мать. Давно, еще в то время, когда ничего желанней в мире не существовало, чем возможности так же легко оборачиваться Кошкой. Точить острые когти о дерево, а потом грациозно изогнув спину, взбираться на неприступные деревья, рыжим ветром носиться по хрупким кронам и высокомерно оглядываться на тех, кто остался на земле.
   Мать не считала нужным скрывать свои превращения. Может быть она наслаждалась тем восторгом, что возникал у Донаты всякий раз, когда видела она это чудо. Быть одновременно и Кошкой и женщиной - это подарок, который следовало бережно принимать из рук скупердяйки - Судьбы. Сначала мать отмалчивалась в ответ на бесконечные приставания маленькой Донаты. Потом коротко бросала "скоро". А потом ответ на очередной вопрос "ну когда же, когда?", поверг Донату в состояние шока. Она никогда не станет Кошкой, потому что она человек. Только человек.
   Доната кусала губы, держа в горле долгий мучительный стон. В тот день, когда осознала она горькую правду: кому-то дано легкой тенью скользить среди густой листвы, а кому-то предстоит всю жизнь топтать землю, не видя ничего дальше собственного носа. Лишили, отобрали, вырвали изо рта роскошный обещанный подарок!
   -Когда-то лесных Кошек было много, больше чем сейчас в лесу обычных, - мать не стала тогда утешать ее. Просто положила ей руку на голову и сдержала легкий вздох. То ли разочарования, то ли сожаления о давно ушедших временах. - Лесной Дед заботился о нас. Не давал нас в обиду. Весь лес принадлежал нам... да и не только лес. Вот это "не только лес" и погубило Деда. Захотел старик многого, и получил... как положено. Отняли и то, что имел. Вот и бродит теперь в потерянном лесу неприкаянной тенью... Век Кошки недолог, тебе бы радоваться, что родилась человеком, а ты... Если встретишь когда Деда, после... без меня. Привет передай от последней Кошки. Он знает меня... Рогнеда - имя мое.
   С каждым разом превращения туда-обратно давались матери с большим трудом. И болью. Она стала прятаться в те мгновенья, когда природа брала свое. И не пыталась Доната подсмотреть специально, только получилось однажды случайно. Всеми силами сдерживая болезненный вой, мать каталась по земле, а кошачий хребет в человеческом теле разрывал ее пополам. Трещали кости, лопались кровеносные сосуды, но не получалось из скулящего от ужаса существа ни Кошки, ни женщины.
   Прячась в густой листве, зажимая себе руками рот, Доната чувствовала: нельзя матери мешать беспомощным сочувствием, нужно дождаться конца. Любого конца. И она дождалась. Мать в последний раз выгнулась дугой. Волны судорог - от самой мощной до еле заметного содрогания оставили, наконец, измученное тело в покое. Только тогда Доната решилась и медленно подошла к матери. Огромные желтые глаза еще затуманенные болью смотрели в небо. Губы дрожали, а изо рта выглядывали сформировавшиеся клыки.
   -Все, - прохрипела мать и протянула Донате руку. Под изогнутыми когтями выступила кровь. - Кончилось мое время...
   Вот и сейчас изогнутые когти мало походили на человеческие. Желтые глаза ловили отсвет Гелиона и в полутемной избе то и дело вспыхивали яркие огни.
   -Поторапливайся, - мать бросила Донате заплечный мешок. - Быстрее пойдем, даст Свет, спасемся.
   И сама торопливо набивала свой мешок: одежда, соль, лечебные травы, нож, крупа, огниво... Дорога долгая, а все равно - всю избу со скарбом с собой не унесешь.
   -Столько лет, столько лет держалась, - мать не могла опомниться оттого, что случилось утром. - Не знаю, что на меня нашло. Словно демон какой на ухо нашептал. Смотрю, молоденький такой мальчик, беззащитный, а я с тех пор как ты у меня появилась, на людей... Демон, тьфу, будь проклят...
   Доната долго не могла взять в толк, зачем им нужно непременно бежать? Зачем перед долгой осенью бросать такую милую, такую родную избушку? Люди? Что могут сделать люди? Они мирно жили там себе, в деревне, а они тут себе, в лесу. И никто никому не мешал.
   -Не знаешь ты людей, дочка, - мать ощерила белые клыки. - Добрые они до поры, пока их не трогаешь. А теперь жди: пойдут охотники с облавой, да с собаками. Поймают, церемониться не будут. Им без разницы: Кошки, демоны. Одинаково сожгут на костре. И меня... И тебя заодно. От греха подальше. Тем более, что виновата я... Столько лет, столько...
   Мать коротко взвыла и тут же взяла себя в руки.
   Уже на ходу, приспосабливаясь к новым ощущениям - мать заставила ее одеться, и кожаные штаны, в отличие от льняной рубахи неприятно сковывали движения - Доната слышала, как мать бормочет себе под нос: "молоденький совсем мальчик... все проще... убить бы его, глядишь, когда еще нашли бы... не нашли бы... стара стала, стара".
   Поначалу двигались скоро. Доната легко перебиралась через поваленные бурей деревья, помогая матери преодолевать очередное препятствие. Та злилась, но помощь принимала. Идти ей было тяжело. Только сейчас Доната обратила внимание на то, как внезапно постарела мать. Как выжелтилась сухая кожа, как заметна стала сеть глубоких морщин, что заботливо окружила огромные глаза, не оставив без внимания даже крохотный участок кожи. Время от времени мать открывала рот, кончиком языка ловя порывы прохладного освежающего ветра.
   Лес постепенно менялся. Огромные ели с густым подлеском уступили место березам да кленам. Трава стала ниже, и вполне угадывалась земля в зарослях невысоких, покрытых крупными ягодами, кустов багрянника. Гелион следовал за ними по пятам, расцвечивая яркими красками сочные стебли травы, молодые, пробивающиеся к свету деревца. Деревья то и дело расступались, и Доната, не скрывая удовольствия, пересекала уютные поляны, где густым ковром стелились низкорослые кусты Кукушкиных слезок.
   Все происходящее, несмотря на усиливающуюся тревогу матери казалось сном, который не портила даже парочка лесных шакалов, следовавших попятам. Ближе к ночи они обнаглели и матери пришлось угрожающе рыкнуть, чтобы заставить их отступить, трусливо поджав хвосты.
   -Это отпугнет их, ненадолго, - мать задыхалась от быстрой ходьбы.
   Она остановилась и затравленно огляделась по сторонам, словно ожидая того, что оставленная за много верст избушка вдруг чудесным образом окажется рядом. Но вокруг был тонкоствольный лес, настороженно прислушивающийся к ее словам.
   -Нам бы до реки дойти, - снова заговорила мать, - что течет с гор. Там места безлюдные. Может, удастся спрятаться. Конечно, они выйдут на охоту с собаками. Да если бы только с собаками... Они наверняка обратятся к знахарке. Та пустит по нашему следу Лесника. Вот от кого не спрячешься... Не скроешься... Нам бы до реки дойти...
   Доната не хотела лишний раз утруждать мать. Ее затрудненное, хриплое дыхание заставляло сердце сжиматься от жалости. Но все-таки не удержалась от вопроса.
   -Кто такой Лесник, мама?
   -Лесной дух, - мать опять огляделась по сторонам. - Не приведи Свет увидеть, не к ночи будет помянут... Нам бы до реки дойти...
   -А... он?
   -Там он не властен. Там с давних времен руины старинного города. Говорят, когда-то там жили колдуны... Да мне и говорить не надо, я сама знаю. Там столько всего намешано, не достанет нас там Лесник, не к ночи будет помянут... Нам бы до реки дойти...
   Мать снова заговорила о том же, повторяя свои слова. И до Донаты с опозданием дошло, что мать смертельно устала и использует свой монолог как передышку. Но скоро у нее не осталось сил и на то, чтобы произносить слова. Губы ее шевелились, лихорадочно блестевшие глаза перебегали с лица Донаты на поваленное дерево, перегородившее поляну и обратно.
   -Мама, - тихо сказала Доната. Ей вдруг остро, до слез стало жалко мать. Горе сломило ее, высосало те жизненные соки, что позволяли матери выглядеть нестарой еще женщиной. - Мы должны отдохнуть. Скоро ночь. Я разведу огонь...
   -Нет, - на последнем дыхании шепнула мать и тяжело опустилась в траву. - Нельзя. Воды. Я чую.
   Она махнула рукой в сторону густого подлеска.
   Ночь опустилась сразу. От роскошной поляны, от молодых деревьев, от цветов, что покрывали низкорослые кусты осталось лишь воспоминание. Спустя некоторое время на небосклоне засияли первые звезды и появилась благодушная Селия.
   Вместе со звездами появились шакалы. Пока еще осторожный старческий кашель не пугал. Сколько их стало, Доната не смогла бы с уверенностью сказать: мать запретила разводить огонь.
   -С шакалами я как-нибудь справлюсь. Если что - вон палка подходящая, бери ее, и бей по хребту со всей силы, как учила, - мать отпила из глиняной фляги воды, достала из котомки кусок хлеба, который пекла из размолотых в муку зерен дикой кукурузы. Она заметно бодрилась, но именно эта показная бодрость заставила Донату утвердиться в мысли, насколько матери тяжело и долгожданный отдых не принес ее покоя. - Ты забыла дочка, я отлично вижу в темноте.
   Доната в темноте мало что видела, но улыбку матери скорее почувствовала.
   -Мама, - она хотела спросить о руинах старинного города колдунов, но не договорила.
   За ближайшим деревом надсадно тявкнул шакал. Почуяв опасность, мать напряглась. Доната уловила движение: мать ночной тенью метнулась туда, к поваленному дереву. Ветер прошелся по поляне, протяжно заскрипели деревья. Отчаянный вой острым ножом вспорол тишину.
   Как будто того и ждала: любопытная Селия поднялась над лесом. В тот же момент Доната услышала за спиной шорох. Она вскочила, сжимая в руках толстую сучковатую палку. И это спасло ей жизнь. Буквально в нескольких шагах перед собой она увидела два блеснувших в темноте глаза и тяжело, с замахом ударила палкой. Прямо по горящим глазам. Ненависть придала ей сил. Удар получился именно таким, на какой она рассчитывала. С противным хрустом, от которого у Донаты мороз прошел по коже, треснула лобная кость. Жалобный визг, сменившийся предсмертным хрипом, заглушил иные звуки.
   Не зная, с какой стороны ожидать нападения, Доната озиралась по сторонам. В просветах между деревьями виднелось звездное небо. Кажется, наверное, но две звезды определенно больше других. Больше и ярче. И надвигаются так стремительно...
   Точно. И уже занося руку для удара поняла, с этим зверем справиться будет сложнее. Так и получилось. Шакал на лету схватился зубами за конец палки, будто собака, приученная к игре. На счастье Донаты палка оказалась ему не по зубам. С громким щелчком пасть захлопнулась. Шакал не удержался на лапах и его повело в сторону. Этого момента хватило Донате, чтобы сбоку нанести ему удар куда придется. Пришлось по голове. Но силы удара не хватило, чтобы свалить зверя с ног. Он завалился набок и тут же вскочил. Доната подняла палку, намериваясь на этот раз ударить со всей силы, на которую была способна, справедливо рассчитав, что вряд ли шакал даст ей в следующий раз примериться точнее. Да и следующего раза могло и не быть. Палка опустилась на шакалий хребет. Только чуть опоздала: не имея возможности добраться до ее горла, зверь сомкнул челюсти на ее ноге. Вот тут на него и обрушился удар. Хребет прогнулся, как молодое деревце. Шакал разжал зубы. В предсмертной судороге он еще пытался достать ее снова, но Доната, войдя в настоящий раж, била и била его по спине, пока он не затих.
   Когда с ним было покончено, она отскочила к ближайшему дереву и застыла, настороженно всматриваясь в темноту. Но красных глаз больше не было видно. От неизвестности сердце учащенно билось. После недавней победы хотелось наносить удары врагам, слышать предсмертный вой и драться, драться.
   Совсем рядом, в темноте, недоступной свету Селии шла настоящая борьба. Грозно рычала мать, визжали шакалы, с шумом ломались ветви деревьев. И снова выли шакалы.
   Не имея возможности помочь матери, Доната, тяжело дыша, сжимала в руках тяжелую палку и ждала. Звуки борьбы отдалялись от поляны. Мать уводила опасность в лес, подальше от дочери. Как раньше уводила подальше от дома.
   Доната коротко всхлипнула и прокусила губу до крови: всем сердцем она хотела быть рядом с матерью, но вдруг Селия закрылась облаком и стало так темно, что она, как ни старалась, не могла разглядеть и собственной руки, поднесенной к лицу.
   Слава Свету, все закончилось быстрее, чем она ожидала. После шума, пришедшая на смену тишина неприятно действовала на обострившийся слух. Некоторое время Доната стояла, выискивая подвох в безмолвье леса, но было тихо.
   -Мама, - тихо позвала она. Но тишина не делала поблажек. Никто не ответил Донате.
   Двигаясь по памяти, Доната нащупала котомку матери и выудила оттуда огниво и кресало. Пучок сухой травы занялся быстро, но также быстро и отгорел. Кратковременный свет выхватил из темноты окровавленный труп шакала с разбитым черепом, ближайшие кусты, еще один растерзанный труп с обломками костей, торчащими из грудины.
   Следующий пучок травы, связанный крепко и на совесть, принес больше пользы. По крайней мере, Доната не наступила, как собиралась в лужу крови, натекшей из разорванного шакальего горла.
   Мать лежала на боку, тяжело навалившись на поросший мхом пень. Донате стоило немалых усилий перевернуть ее на спину. Мать смотрела на нее широко открытыми глазами. В углах рта запеклась кровь. Кошачьи глаза ловили отблеск горящей травы. Расширившиеся до предела зрачки не дрогнули, и Донате стало страшно. Впервые после того, как они вышли из дома.
   -Мама, - сухие губы шептали знакомое слово, но мать молчала. - Пожалуйста, мама... не оставляй меня... одну... пожалуйста, - совсем по-детски всхлипнула она. Вдруг показалось, что мать непременно очнется, стоит напомнить ей, как хорошо им было тогда, когда Доната была маленькой девочкой. А мать молодой. - Мама... пожалуйста...
   Доната осторожно взяла мать за руку, и в это время погас пучок травы.
   И тогда мать заговорила.
   -Поклянись мне, - хрипло сказала мать, а Доната не сдержала вздоха облегчения: Слава Свету, она жива! - Поклянись мне, что ты найдешь эту суку... твою мать... Я хочу твоими глазами посмотреть ей в глаза... Видеть ее...
   -Мама, - Доната почувствовала, как дрогнула холодная рука матери. Она слушала, но не слышала ни единого слова, так велика была радость оттого, что мать заговорила.
   -Не могу, как мать... пожелать тебе вечного счастья... Я не твоя мать... Поклянись... Шестнадцать лет... почти... нашла тебя в лесу... только рожденную. Не осуждай... меня, охотилась... Хотела сначала тебя, а потом эту суку...
   Она закашлялась, и Доната с ужасом услышала, как в ее груди что-то гулко бухает.
   -Ты совсем маленькая... беспомощная... Я не смогла. Ты стала для меня всем. Уходи теперь. Клянись, что найдешь эту суку... свою мать... что бросила тебя... на поживу зверью дикому... Твоими глазами хочу посмотреть.
   Мать говорила все тише и тише. В паузах ее слов, повторяя про себя только что сказанное, до Донаты с трудом - великим трудом - доходил смысл.
   -Такая... беззащитная... Милосердней было... убить, чем зверью на поживу... как она могла... как могла... сука... Клянись...
   -Клянусь, мама, - вдруг сказала Доната, и сама испугалась звука собственного голоса. Но сказала, не отдавая отчета в своих словах. Сказала для того, чтобы мать успокоилась. И уверилась: у нее по-прежнему любящая, послушная дочь...
   Здесь Донату и взяли охотники, посланные по следу из деревни. Прямо у свежей могилы с камнем у изголовья, на котором ножом был нацарапан косой крест. Мать должна быть успокоенной после смерти. Ей ни к чему неприкаянно бродить по земле, выискивая ту, кто бросил новорожденную дочь в лесу, на поживу дикому зверью.
   Это долг дочери. Найти и воздать по заслугам.

3

   -Кошачье отродье! - сухонькая старушка билась о прутья клетки. Худая рука со скрюченными пальцами тянулась вперед. Добраться, дотянуться до ненавистных черных волос и рвать, рвать, оставляя в сжатом кулаке клочья волос вместе с кожей!
   Доната обессилено закрыла усталые глаза и осталась сидеть там, где сидела. У противоположной стены клетки, пристроенной к бревенчатому сараю. От камней, которые швыряла в нее оголтелая орава детей это не спасало. Но от протянутых в слепой ненависти рук - сесть подальше - первое дело.
   -Доченьку мою! - старуха, схватившись за прутья, с недюжинной силой сотрясала клетку. - Ты сожрала! Ты! Тварь! Доченьку... Прошлой весной похоронили. И кровь всю высосала до донышка! Привезли сюда, а она, кровиночка моя, высохшая вся, горлышко растерзано... И всю кровь... Кошачье отродье...
   Злые слова перекатывались в голове, как прошлогодняя фасоль в сухом коробе. Так ли обстояло дело на самом деле, как говорила старуха, Доната не знала. Да и где отыщешь правду сейчас? День проходил за днем, стараясь причинить ей больше боли, царапая острыми когтями незажившую рану. Была ли мать виновна в тех грехах, что спешили ей приписать? Вряд ли. Доната склонялась к мысли, что мать не причем. Не зря же всю дорогу повторяла с завидным упрямством "сколько лет держалась, а тут"...
   Мало ли смертей в деревне случается, кого русалка утащит, кого звери дикие загрызут, кого и вовсе Лесунья заприметит да жизни лишит. Не говоря уж об Отверженных, не к ночи будут помянуты... Во всем обвиняли мать. Только одну лишь мать? Мать лежала в земле, придавленная могильным камнем и достать ее уже не могли, значит, за все смерти придется ответить ей, Донате. Спасибо хоть, могилу не стали тревожить. Знают: потревожь душу, будет потом не упокоенная по земле бродить, сколько бед принесет. С такой - не каждая знахарка справится.
   Видела Доната и местную знахарку. На следующий день после того как привели ее и в клетку посадили. Маленькую старуху, с закрытыми бельмами глазами, за руки подвели к клетке двое мужиков.
   -Посмотри, Наина, что за тварь мы поймали, - пробасил высокий бородатый мужик, а посмотрел на Донату. И столько кровожадного ожидания скорой расправы было в том взгляде, что Доната, непривычная еще, дрогнула и отшатнулась.
   -Рада бы посмотреть, Мокий, да не дал Отец света видеть, - ворчливо заскрипела старуха и повела крючковатым носом.
   -Прости, Наина, - с готовностью извинился Мокий. - Сказал не то. Тебе решать, кошачье отродье мы поймали, или другое что.
   Старуха молча стояла перед клеткой. Белые глаза щурились. Издалека могло показаться, что она действительно высматривает что-то на лице Донаты. Сизый нос с кровеносными сосудами задвигался из стороны в сторону. Она долго молчала.
   Мокий переминался с ноги на ногу, безуспешно ожидая ответа. Грудь, густо поросшая шерстью виднелась в отворотах не по-деревенски яркой рубахи. Устал ждать не только он. Порывисто вздохнула и Доната, ожидая решения собственной участи. Хотя, собственно говоря, что она хотела услышать? Конец один. Сейчас ее сожгут, или через месяц, на Праздник Урожая. Прямо на следующий день, День Раскаяния. Когда каждый должен повиниться перед Отцом во всех грехах, совершенных за год. Вот и попросит деревня прощения, возложив для верности на алтарь ее сожженные косточки...
   Или что там от нее останется. Еще и приговаривать будут: если солгали мы тебе Отец в раскаянии своем, поступай с нами так, как мы поступаем с врагом своим. Такую, по крайней мере страшную сказку рассказывала однажды мать. Да... сказку... мать...
   Старуха молчала.
   Доната перевела взгляд на второго мужика, приведшего знахарку. Жилистый, нелепый как колодезный журавль, он стоял поодаль. Поймав его взгляд, Доната невольно провела рукой по шее. Тот заметил и злорадная ухмылка искривила тонкие губы.
   Мужика звали Вукол. Это он первым вышел на поляну, где перед могилой матери сидела на коленях Доната. Она услышала лай собак гораздо раньше того, когда удерживая рвавшихся с поводков псов они - торжествующие, не считавшие нужным сдерживать злобу - появились в поле ее зрения. Доната не двинулась с места. Сидела, глядя прямо перед собой и такая тоска царила на сердце, что не смогли ее вывести из состояния полной отрешенности ни рычание собак, ни скалящиеся в радостных ухмылках лица охотников, ни даже пощечина вот этого самого Вукола, что откинула голову назад.
   Она, наверное, должна быть благодарной им за то, что не убили сразу. Что надели на шею железный обруч, звонко щелкнувший потайным замком - это его невольно искала ее рука, привыкшая за три дня пути поправлять клятый ошейник - и на цепи, торжественно, как одержимую демоном, ввели в деревню. Она должна им сказать спасибо - наверное - что вместо камней на нее обрушился град ругательств и плевков. Что всего лишь железный ошейник сдирал кожу до крови, а голова все еще была на месте.
   -Оставьте нас, - скрипнула старуха и Доната вздрогнула. Так порой дома скрипела немазаная дверь, а маленькая Доната, устав от одиночества, пыталась распознать в том скрипе звуки человеческой речи.
   Мужики не заставили просить себя дважды. Благоразумно отступив подальше, они застыли, недружелюбно поглядывая в сторону клетки. Словно Доната могла раздвинуть железные прутья и причинить вред их драгоценной знахарке.
   -Да, девка, напутано у тебя. Сразу не разберешь, - старуха задумчиво покачала головой, но ответных слов не ждала. - То, что ты не Кошачье отродье, ясно это. Не пойму, зачем Рогнеда держала тебя у себя... На черный день, что ли?
   Донату передернуло от злой шутки. И оттого, что злые слова соседствовали с именем матери.
   -Что это еще? - старуха сморщилась как печеное яблоко. Белые глаза закрылись под тяжелыми испещренными морщинами веками. - Ты не Кошка... нет, не Кошка. Ты - хуже. Это ж надо, кого на старости лет увидеть довелось... Ладно, - она махнула сухой рукой, - конец един. Сожгут тебя, девка, на второй день после Праздника Урожая. И нам - прощенье, и тебе - избавленье от мук... грядущих... Лучше тебе, если грехи и есть - покайся перед смертью. Родственников у тебя здесь нет, - она вдруг хитро улыбнулась и Донату бросило в дрожь. Наверное, так выглядит Лесник, которым ее перед смертью пугала мать. - Вот и проклянешь кого, а все одно - не подействует.
   -Что, Наина, - не выдержал Вукол, - отродье она?
   -Отродье, - кивнула старуха, и уже поворачиваясь, тихо добавила, чтобы слышала только Доната. - Отродье, только не кошачье. Вот как...
   Тут только почувствовала Доната, как сильно болит нога. Та, за которую укусил шакал. Пока ее на ошейнике тащили через лес, ей было не боли в раненной ноге. Боль гнездилась в душе, и при любом движении напоминала о себе острым уколом в сердце. Да таким, что перехватывало дыханье и темнело в глазах. Матери больше нет. Она лежит под могильным камнем. Больше Доната не чувствовала ничего. Даже леса. Без матери лес умер. Но не долго им быть в разлуке, скоро Доната присоединится к ней. Не сдержать ей клятвы, данной у смертного ложа. Прости, мама.
   Только ночью, когда ее оставили одну, подвинув между железными прутьями плошку с водой, как собаке, Доната осмотрела рану. Всю дорогу она чувствовала, как рана то затягивалась, то снова начинала сочиться кровью. Невысокие кожаные сапоги оказались пропитаны едва ли не насквозь. Но когда Доната омыла рану, то с удивленьем поняла: не так она страшна, как представлялась. Зверь наверняка вырвал бы здоровый шмат мяса, если бы не вовремя нанесенный удар. А так - только прокушенная кожа - глубоко, но и только. Да и затягивалась на удивленье быстро.
   И это была единственная радость за весь месяц, оставшийся до мучительной смерти на костре.
  

***

   Раннее утро Праздника Урожая дышало тревогой. Но не новой - ночь передала ту тревогу по наследству.
   Перед рассветом Доната очнулась. Холодная волна окатила измученное сердце. Слово "завтра" крепкой веревкой перехватило горло. Да так, что Донате пришлось открыть рот, чтобы не задохнуться. Еще вчера смерть соседствовала со словами "когда-нибудь, не скоро", а сегодня она прочно соединилась со словом "завтра".
   Мимо пробежал мальчишка, придерживая на ходу помочи от штанов. Рыжие кудри притягивали лучи восходящего Гелиона. Доната долго смотрела ему вслед. Вот для него, босоногого пацана, и цену жизни толком не осознающего, есть слово "послезавтра". Для него есть. А для нее нет.
   Послезавтра есть для стайки разодетых по случаю праздника девиц. Суетливых, крикливых и не обращающих внимания ни на кого, кроме парней. Румяные, остроглазые, в расстегнутых на плечах цветастых косоворотках, те степенно шествовали по деревенской улице. Спасибо еще: не запустил никто напоследок увесистым камнем в ее клетку. Эти парни - еще не мужики - бывали особенно меткими и только хорошая реакция спасала Донату от жестокого удара. Чаще в лицо. И вдруг ей остро, до боли, захотелось, чтобы кто-нибудь из них бросил в нее камнем. Окажись удар смертельным - много ли надо? - смерть бы кусала локти, не досчитавшись целого дня в череде томительных, пропитанных страхом дней.
   Послезавтра есть даже для старухи, что проходя мимо, по привычке погрозила кулаком в сторону клетки. Старуху поддерживала под локоток девица, рыскавшая по сторонам колючим взглядом. Старуха ругалась, а девица торопливо шептала ей что-то на ухо. Видимо, успокаивала ее тем, что завтра она вдоволь насладится видом мучений кошачьего отродья.
   Что-что, но к старикам в деревне относились с таким почтением, что Донате, наблюдавшей со стороны, порой становилось не по себе. Какая-то странная, обреченная почтительность. Однажды Доната стала свидетельницей того, как пожилая женщина со всего маху била палкой по склоненной спине парня. Добро бы за дело, а так - за мелкую провинность. Угораздило же того споткнуться и рассыпать корзину спелых яблок. Парень терпеливо сносил удары, не говоря ни слова, и улыбался, улыбался...
   Доната, сидя на корточках, обняла колени руками. Свет, Свет, о чем она думает на пороге небытия? Ей бы о собственной участи подумать, а ее воротит от чужого подобострастия перед стариками. Кем еще станет после смерти - а ну как Марой-морочницей - жизнь высасывать из людей... Наплачутся тогда в деревне - безвинно ее на костер осудили. Наплачутся, да поздно будет.
   Но зловредная мысль не принесла ничего. Даже успокоения. В горле стояли близкие слезы, а в глазах туман.
   День обещал быть жарким. Доната в томительном ожидании облизнула сухие губы. Она забыла - пила ли в последнее время. Такие мелочи, как голод и жажда давно перестали ее беспокоить.
   Праздничная суета началась ближе к полудню. На Донату никто не обращал внимания. Впервые с того памятного дня, как ее посадили в клетку. Только Вукол колодезным журавлем постоял у клетки, сверля ее недобрым взглядом. Стоял и терпеливо осматривал с ног до головы. Но не раздевал глазами, нет. Вид имел такой, словно мало ему было, что ее только сожгут на костре. Дай ему волю, он бы и кожу с нее живой сорвал, чтоб дольше мучилась. Да девица нарядная зачем-то, воровато озираясь - стеснялась что ли? - запустила в клетку яблоком, что упало к ногам Донаты. Большое, с румяным боком. Не гнилое еще...
   Дальше был длинный безоблачный день, жаркое марево, дрожащее у дороги, топот сотен ног, обутых в праздничные сапоги, визг, крики. А ближе к вечеру хор нестройных голосов, шум далекой гулянки, девичьи мольбы прямо за сараем, звуки то затихающий, то разгорающийся пьяной свары, даже чудился плач и жалобный вой, как по покойнику... Потом все слилось в бесконечно долгий неумолчный гул.
   Доната сидела у самых прутьев и провожала глазами последний в ее жизни закат. Белый диск Гелиона садился в лес. Но у самой кромки его поджидала череда жадных серых туч - предвестниц близкой грозы.
   Потом пришла ночь, принесла с собой тишину и как подачку швырнула призрачную свободу. Что ж... За неимением других подарков приходилось принимать. Только ночью Доната могла позволить себе дышать полной грудью. Только ночь освобождала от вязкой ненависти, что затягивала как зыбучий песок. Далекие звезды, безмолвие, изредка нарушаемое ленивым лаем собак, да свежий ветер - единственная ласка за последнее время.
   Судя по всему, собиралась гроза. Звезды постепенно скрывались за тучами. Порыв ветра, пока еще несмелого зашелестел в кронах деревьев. Вполне возможно, что случится чудо и весь завтрашний день будет лить дождь. Как же они будут жечь ее на костре - Доната не удержалась от мстительной мысли - под навесом что ли?
   Деревня крепко спала. И улыбалась во сне: еще бы! У нее две радости вместо одной. Прошедшим днем - Праздник Урожая, будущим - яркий костер, на котором к вящей радости сгорит ее заблудшая душа...
   -Эй, ты, - голос раздался так близко, что Доната вздрогнула всем телом, а уж, казалось бы, ко всему привыкла.
   У прутьев, в углу, там где смыкалась клетка с сараем стоял человек. Лицо его скрывал капюшон. Доната обрадовалась, решив, что ее лишают самого мучительного: ожидания. Уж лучше смерть от ножа, чем на костре, в дыму, глядя на то, как жадные языки пламени добираются до беззащитной плоти.
   -Эй, глухая, иди сюда, - снова позвал человек и Доната подчинилась.
   Гадая про себя, что за напасть ей грозит и кто скрывается в темном провале капюшона, она подошла вплотную к тому месту, где стоял человек. Он оказался на полголовы выше ее, но лица его она не видела. Зато она хорошо слышала. Звук открывающегося замка не спутаешь ни с каким другим.
   -Иди сюда, - и прутья, скрепленные навесным замком разошлись в стороны. - На, - рука протянула ей ворох тряпья. - Пусть думают, ты еще здесь. Если кого угораздит утром... Положи в угол.
   Не задумываясь о том, что делает, Доната взяла груду тряпья и свалила в угол. Сойдет и так... Как можно заниматься всякой ерундой когда клетка открыта?... Она должна быть открыта... Или, показалось?
   -Вот дура, руку давай. Не видишь, где открыто? - шепот раздался у самого уха. Доната ухватилась за протянутую руку. Тонкие пальцы дрогнули. - Полегче. За мной иди...
   За ним идти у Донаты не получилось. В кромешной темноте она натыкалась на все, на что можно было наткнуться. Доната вдруг представила, что кто-то нарочно расставил все это на пути, чтобы она, проблуждав по кругу с неведомым спасителем вернулась назад, в клетку. Незнакомец терпел недолго. После очередного неудачного шага, когда Доната налетела на... постойте... лавку, человек пребольно взял ее за локоть. Но идти стало легче. Отсчитывая шаг за шагом, Доната недоумевала: как он ухитряется видеть в темноте? Не иначе колдовство. Вот мама тоже все в темноте видит... Видела... Доната тут же оборвала себя: о матери потом, после.
   Некоторое время шли молча. Доната очень хотела задать вопрос, так и вертящийся на языке "куда мы идем", но в последний момент испугалось звуком своего голоса спугнуть удачу. Когда-нибудь же дорога кончится?
   Или кончится темнота.
   Незнакомец убыстрил шаг и ей пришлось сделать то же самое. Напряженно вслушиваясь в ночную тишину, Доната вдруг отчетливо поняла, что не слышит дыхания незнакомца и мгновенный озноб пробрал ее тело до костей. Панически отшатнувшись в сторону, она ощутила на предплечье - даже сквозь рубаху - ледяное рукопожатие, в котором было мало человеческого, и испугалась еще больше.
   -Тпру, - как лошади приказал незнакомец и, наконец, шумно вздохнул. - Осторожней не можешь?
   Услышав его дыхание, Доната счастливо улыбнулась - как мало оказывается для счастья надо - и успокоилась. Хотя бы не кровопивец, уже радость.
   Сколько времени прошло, Доната не знала. Она впала в забытье. Шаг за шагом, шаг за шагом в пустой темноте. Скоро ей стало казаться, что они попросту топчутся на месте и ничего вокруг не меняется. Недалеко то время, когда наступит рассвет и неприглядная истина предстанет во всей своей "красе". Снова деревня, снова сарай, снова клетка... И костер.
   Призрачная свобода обернулась усталостью, голодом и жаждой. И уже хотелось лишь одного, чтобы скорей все кончилось. Как угодно. Глаза неумолимо слипались. Да и с какой стати держать их открытыми, если все равно не видно ни зги? Сделав это открытие, Доната действительно закрыла глаза...
   -Дура, - цепкие руки подхватили и удержали на ногах. А легкая пощечина привела в чувство. - Нашла когда в обморок падать. Пришли уже, тут ступеньки, осторожно... Хотя тебе...
   Доната услышала, как незнакомец махнул рукой.
   Под ногами, и правда, обнаружились ступени. Много ступеней, ведущих вниз.
   -Подожди, я сейчас. Стой, не шевелись, а то башку расшибешь.
   Она послушно остановилась, слушая как незнакомец возится в темноте. Тут вспыхнула лучина и Донате пришлось зажмуриться, привыкая к свету.
   Они стояли в каменном склепе. Небольшом, всего несколько шагов в длину и столько же в ширину. Но посреди каменных выступов зияла черная пустота.
   -Что это? - не удержалась Доната, хотя поклялась себе не задавать вопросов, пока не сможет обходиться без посторонней помощи.
   -Колодец Наказания, - усмехнулся незнакомец. Доната по-прежнему не видела его лица, она услышала, как его рассмешил вопрос.
   Так вот что они придумали! Доната застыла, некрасиво приоткрыв рот. Черная дыра затягивала - еще одна сбывшаяся сказка. А она-то смеялась, слушая мать. Да и кто поверит в такое, что провинившегося человека на веревке - вон и железные кольца торчат, еще и покрыться ржавчиной не успели - опускали в колодец и оставляли на целую ночь! Если вина малая - утром доставали живого и невредимого... почти. Мать говорила "жив-то остался, а душа мертва". А если вина большая, то и костей на веревке не оставалось. Доната улыбалась, думая, что мать нарочно рассказывает ей страшную сказку, и потому виду не подавала, что испугалась. Вот Судьба-злодейка и наказание ей придумала, известно - над чем смеешься, на том и ошибешься. Сейчас этот незнакомец - она-то, дура, приняла его за спасителя! - столкнет ее туда, а там уже в непроглядной душной темноте и поджидает ее Ключник. Стоит и ключи свои, что любую душу открывают, перебирает. Только доставать ее оттуда, из колодца, никто не собирается и предстоит ей, пока тело не околеет, у Ключника в прислужницах жить...
   Чего еще можно было ожидать от людей! Неужто хорошего? Всё звереют, всё решить не могут как бы убить ее, чтобы мучилась подольше и страдала побольше. Всё кажется мало им, всё мало. Лютый зверь до такого не додумается: подкрадется и горло разорвет, чтобы сразу... А люди... Как в той сказке - еще одна сказка? - что рассказывала мать: прокляли убийцу детей и суждено было ему во веки веков принимать смерть, да каждый день новую.
   Так погоди же ты, неведомый "спаситель"! Смешно тебе? У тебя будет время всласть посмеяться! Доната насилу оторвала взгляд от зовущей пропасти. Одни мы с тобой, вот и неизвестно еще кто - кого. Небось, надеялся на то, что немощная она стала - за месяц немудрено изголодаться. Чего ради только понадобилось тащить ее сюда, да к тому же одному, без помощников?
   Доната воровато огляделась по сторонам, и как бы невзначай назад. Но на лестнице было пусто. В кромешной тьме ей, конечно, далеко не убежать, а "спаситель", по всей видимости, совсем по-кошачьи видит.
   В душе медленно закипала злость. Если не удастся ей столкнуть незнакомца в колодец, то, по крайней мере, с собой его прихватит. Чтоб не скучно было одной Ключнику прислуживать.
   -Чего уставилась? - незнакомец стоял на самом краю пропасти. Так удобно стоял, что Доната тоже улыбнулась в ответ. - Нам туда, - он лучиной повел в сторону колодца. - Там нас никто не найдет...
   Что-то задело ее в его словах. И уже делая незначительный шажок навстречу, уже проигрывая, как бы его толкнуть, чтобы не зацепил ее с собой, поняла. Он сказал "нас". Нас никто не найдет.
   -Почему - нас? - тихо спросила она, тщетно пытаясь проникнуть взглядом в темноту надвинутого на лицо капюшона.
   -Потому что я пойду с тобой, - словно того и ждал, быстро ответил незнакомец.
   -Туда? - она посмотрела вниз, но свет лучины освещал только железный обод, проходящий по краю колодца.
   -Туда, туда, - вздохнул он. - Долго стоять будешь?
   -Ты что, убил кого-нибудь? - выдохнула она, пораженная страшной догадкой.
   -Почему - убил?
   -Тебе-то за что такое наказание?
   -Что ты имеешь в виду?
   -Я имею в виду колодец, - терпеливо объяснила она, удивляясь его недогадливости.
   -А, это... Я никого не убивал.
   -За что же страдать будешь? Там же Ключник - ему без разницы...
   -Нет там никого Ключника, - твердо сказал он. - Так идешь?
   -Куда?
   -Очень смешно, - вдруг разозлился он. - Я посмеялся бы. В другое время.
   Он занес ногу над пропастью и опустил вниз. От неожиданности Доната вздрогнула, но незнакомец остался стоять на каменном выступе.
   -Здесь лестница... Правда, одно название, так, камни выпирают. Но по ним можно спуститься. Да не бойся ты, я недавно спускался.
   Но чем дольше он говорил, тем яснее она понимала: ни за что она туда не пойдет.
   -Ну? - он опустился в колодец по плечи и поднял лучину над головой. - Ты идешь?
   Она мотнула головой из стороны в сторону.
   -Как знаешь, - легко согласился он и исчез из виду, унося с собой свет.
   Если бы он стал ее уговаривать, возможно, она на самом деле поднялась бы наверх и пошла бы прочь. Но та легкость, с которой он согласился, тут же заставила ее поменять решение. Особенно, когда она представила себе, как будет искать дорогу и как легко ошибиться в полной темноте и оказаться рядом с деревней. Вот посмеются над ней, когда снова поймают!
   Первый каменный выступ был еще виден, когда она наступила на него ногой, пробуя на прочность. Срывая ногти, она судорожно цеплялась за трещины в сырой кладке колодца, готовая в любой момент скользнуть вниз.
   -Осторожно, ты, - долетело до нее снизу. - Оступишься - и поминай как звали. Здесь дна нет...
   Она поверила ему сразу.
   -Куда же мы идем? - хриплый голос потерялся в глубине пропасти, готовой принять новую жертву.
   -Здесь боковой ход в подземелье - туда и идем. Немного осталось...
   С великой осторожностью переступая с очередного выступа на следующий, Доната думала только об одном: что она будет делать, если ее схватит за горло Ключник, своими мерзкими бесконечно длинными пальцами...
   -Нравится? - спросил он.
   -Нравится, - Доната глупо улыбалась, сидя на соломе, укрытой войлоком. Она выпила целый кувшин воды, заботливо предложенный незнакомцем. С одним беспокойством было покончено. От куска хлеба, протянутого ей, она отказалось. Вода заполнила в ее желудке все пустоты и для пищи там не осталось места.
   Небольшую круглую пещеру хорошо освещал факел, предусмотрительно пристроенный незнакомцем в трещине каменной кладки. Рядом с подстилкой, на которой сидела Доната, лежали какие-то вещи, наполненный мешок, поодаль стояли у стены несколько кувшинов и глиняные фляги. Тут же на видном месте лежали заготовленные факелы и кресало с огнивом.
   -Очень нравится, - еще раз подтвердила она.
   Незнакомец довольно хмыкнул и снял капюшон.
   Она его узнала. Но не потому, что ей запомнились какие-то особенные глаза, или нос. Она узнала его по светлым вьющимся волосам, тотчас рассыпавшимся по плечам. И так же, как в тот раз, у реки, в первый миг приняла за девушку.
   Он молчал, довольный произведенным эффектом. Она тоже. Оказывается, люди бывают даже красивыми, когда их лица не искажены ненавистью. Парня не портил свежий шрам, тонкой розовой полосой тянувшийся от левого виска вниз по щеке. Оказывается, у людей бывают открытые карие глаза, не прищуренные в ледяной злобе и губы, которые не ухмыляются, а улыбаются. Так, что хочется улыбнуться в ответ.
   -Рука зажила? - невпопад спросила она.
   -Ага, - он тряхнул русыми кудрями, отгоняя неприятные воспоминания. - Звать-то тебя как?
   -Меня - Доната. А тебя?
   -Зови меня Ладимир, - сказал он и почему-то отвел глаза в сторону.
   У нее невольно сложилось впечатление, что на самом деле у него другое имя, но в ближайшее время - пока длится их общение - он согласен откликаться на "Ладимира".
   -Ну вот, - он удовлетворенно кивнул головой. - Теперь мы квиты. Ты меня спасла, я - тебя.
   -Спасибо. Только теперь мне кажется - это я тебе должна. Пошел против целой деревни... да и в колодец... со мной полез.
   -Ага, - весело согласился он. Как будто лазать в колодец для него - сплошное удовольствие.
   Она коротко вздохнула.
   -Тебе, наверное, уходить надо, а то кто-нибудь хватится меня до времени - такое в деревне начнется...
   -Ага, - снова согласился он.
   -Ну что ж, - с расставанием лучше не тянуть. - Прощай. Зачтется тебе доброе дело. Спасибо еще раз.
   -Пожалуйста. Только я никуда уходить не собираюсь.
   -Как это? - она опешила. - Они же догадаются! Тебя же будут искать... и меня.
   -Будут. Но не найдут.
   -Так, - до нее с трудом доходил смысл разговора. - Ты... значит, действительно, кого-то убил.
   В ее понимании только этот страшный грех мог заставить человека добровольно пожертвовать родным домом, любовью матери, и обречь себя на скитания. Если терять нечего - то, нечего терять.
   -Почему сразу - убил? - он недоуменно пожал плечами и с его лица медленно сошла улыбка. - У меня отец умер, - как решила Доната, невпопад сказал он. - Сегодня... Вчера вечером.
   Значит не показался ей вечерний плач по покойнику.
   -Сочувствую.
   -И я тебе, - он посмотрел на нее странным тяжелым взглядом.
   -Все равно, - она нахмурилась, - не понимаю: какая тут связь?
   -Такая. Отец умер. Перед смертью Истину сказал... Мне, - тусклый безжизненный взгляд скользнул по лицу Донаты, как ножом оцарапал.
   -И что?
   -Что - что? Перед смертью сказал Истину мне. Что тут непонятного?
   -Все тут непонятное, - она начала медленно закипать. Не хочет говорить - никто его за язык не тянет, но зачем душу выматывать?
   -Ладно... Интересно тебе, что сказал... Всем интересно, - он передернул плечами и тихо заговорил. Больше для себя, чем для Донаты. - Мог ведь сказать что угодно: гору золота, новый дом, здоровья для матери... в конце концов... А он, - голос его прервался. Он помолчал, собираясь с силами. - Сказал: всю жизнь ходить тебе по дорогам, не зная покоя... Вот так, Доната, вот так. Легко, думаешь, смириться с Истиной? Я ведь как все хотел... семью, детей... Как обухом по голове, - он прикусил нижнюю губу и стал совсем молодым: года на два старше, не больше.
   Донате вдруг захотелось его поддержать.
   -Плюнь, - веско сказала она. - Какое дело тебе до отца, раз он так с тобой обошелся. Живи, как знаешь...
   Ее перебил его взгляд. Иными словами, он смотрел на нее как на умалишенную. Донате стало не по себе и она поспешила добавить.
   -Может, не взлюбил тебя покойник и пожелал злого. Его зло к нему же обернется, даром что после смерти. Мало ли какой старик на старости лет из ума выживет, сболтнет лишнего. Скажет: что б ты сдох. Старческий ум слаб - старик уже и сам не рад, а за себя не отвечает. Что же ты, пойдешь и сдохнешь?
   Его взгляд стал выражать и вовсе что-то неприличное. Как будто у нее носу выросла бородавка невиданной величины.
   -Ты что, с дерева свалилась? - по-простому предположил он.
   -Почему сразу с дерева, - буркнула она, и тут же обдало ветром воспоминаний: стоит она на толстой ветке у самой кроны, а вдали встает роскошный огненно-оранжевый диск Гелиона.
   Но тут Ладимир заговорил и простое устройство знакомого мира перевернулось для Донаты с ног на голову.

4

   Теперь оставалось недоумевать, почему мать ни разу не обмолвилась об истинном устройстве мира. Не знала? Нет, она не могла не знать. Она ведь так и сказала перед смертью, дай Свет памяти... "Я не мать, чтобы пожелать тебе вечного счастья". И Доната нисколько в том не сомневалась, что будь она ее настоящей матерью, непременно пожелала бы счастья. Она - Кошка, а не какой-нибудь человек, который перед смертью собственному сыну желает "не знать покоя".
   Теперь становилось понятным и бережное, чтобы не сказать больше, отношение к старикам, и злорадные слова знахарки Наины "захочешь проклятье наслать перед смертью и ничего у тебя не получится - родственников нет".
   Рассказу Ладимира Доната поверила безоговорочно. Многое становилось понятным. Одновременно простым, сложным и... страшным.
   Последнее слово умирающего, адресованное близкому родственнику становилось Истиной. Становилось его судьбой, его счастьем или проклятьем. Далеко не каждому случалось изречь Истину. Иные умирали молча, иные болтали неумолчно, но перед смертью на них так и не сходило Озарение, позволяющее изречь последнее слово, или Истину.
   Бабашку Ладимира считали склочной старухой. Перед смертью за ней бегала вся семья, выполняя ни то что желание - любой каприз. Боялись, скажет такую Истину, что не поздоровится. Старуха болела долго, угрозами близкого проклятья измучила всех - да во многих семьях так и бывает. Пугала сильно. Бывало, поймает маленькую сестренку Ладимира и шепчет ей на ухо: скажу Истину, так вовек замуж не выйдешь, старой девой останешься, будут от тебя мужики как от прокаженной шарахаться. Сестренка слезы сдерживает, а старуха смеется. Мать Ладимира только что ноги ей не мыла да воду не пила - за детей боялась. А перед смертью на старуху Озаренье нашло и сказала Истину - матери Ладимира досталась. Жить тебе, Магда, долго и ни разу болеть не будешь. Сказала и умерла. С тех пор мать Ладимира ни разу и не болела, избавилась и от тех хворей, что с юности ее мучили.
   У соседей по-другому было. Девчонка у них, дочь Мокия, маленькая умирала. Ее в лесу Кошка задрала... А может и не Кошка, раньше-то считалось обычные лесные кошки на нее напали. Девчонка мучилась сильно. И знахарка ее не спасла. Сохнуть стала, почернела вся. А ночью Озарение на нее нашло и сказала Истину. А дело, надо сказать, летом было. Мама, говорит, порадуешься завтра, выйдешь во двор - а там снег. Наутро деревня просыпается - кругом снег лежит, белый пушистый. Радость была детворе. А мать ее говорит: привет вам от доченьки моей.
   Вот и Наина. Никаких таких способностей, чтобы знахаркой быть, у нее не было. Сестра ее в тяжелых родах умирала. Ждали, про новорожденную Истину скажет, а она сестре говорит: будешь знахаркой великой, только ослепнешь навсегда. Наина, когда услышала в голос выла - зрение отдать за дар Тайный - еще поищи охотников.
   А у Родимира, что через два дома живет удивительное случилось. Брат у него был, только с ранних лет в семье не жил. Сорвался с места и уехал с торговым обозом в город. С тех пор ни слуху о нем, ни духу. Поговаривали, правда, к разбойникам подался, но доподлинно никто сказать не мог. Много лет прошло, уже и Родимир стал забывать, что у него брат был. И вот, представь себе, просыпается он однажды, а на столе сундук кованный стоит, а в нем золотишка видимо-невидимо. Серьги женские, браслеты, кольца, словом, побрякушки разные. Хотел от деревни утаить, да баба у него болтливая, Пистемеей зовут. Проболталась. Наина говорит, если б вся кровь, что за то золото пролита, выступила бы на нем, так захлебнулся бы Родимир в избе своей.
   Правда, не принесло то золото счастья. Повез его Родимир в город - кому понравится проклятое у себя держать? Повадятся покойники ходить, тут и всей деревне конец. Да у города его разбойники и порешили. А еще через год к Пистемее мужичок хлипкий приходил, да и шепнул украдкой, дескать, помер брат Родимира года два назад - с ножом под сердцем не больно-то поживешь. А награбленное пропало. Подельники рвали и метали, а толку-то?
   А вот еще у Кристы, что у самой околицы жила, так с ней и вовсе страшная Истина приключилась...
   Но что там у Кристи приключилось, Доната не слышала. Зато она отлично помнит, как все поплыло перед глазами, помнит запах свежескошенного сена под войлочной подстилкой, и тихий, баюкающий голос Ладимира...
   Проснулась Доната как от толчка и успела испугаться. Было так темно, что в первый момент она не поняла, где находится. У долгожданной свободы был липкий запах подземелья, что холодным потом выступил на лице. Еще у нее были каменные стены, сочащиеся влагой, и низкий потолок. Но несмотря ни на что, это была свобода.
   Доверчиво похлопав ресницами - мало ли что изменится? - ничего нового Доната не добилась. Облизнув сухие губы, она прислушалась: где-то рядом должен находиться Ладимир. Она сдержала дыхание, но стояла оглушительная, давящая на уши тишина. Мысль о том, что где-то рядом у входа в пещеру, распахнула свою жадную пасть бездна, заставила Донату содрогнуться.
   -Ладимир, - позвала она и поразилась, насколько жалко прозвучал ее голос.
   В ответ - тишина.
   -Ладимир, - громче позвала она, еще надеясь, что он крепко спит.
   Но пещера молчала, храня свои тайны. В том что их было много, Доната не сомневалась. В таком ужасном месте, пропитанном стонами, проклятьями, слезами, встретил страшную кончину не один человек. Эти стены слышали все: от бравады, за которой скрывался страх обреченного, до предсмертных хрипов. Может, до сих пор в глубине колодца бродят неприкаянные души, виновные в самом тяжком грехе - смертоубийстве. И тот душный, спертый воздух, которым она дышит, что веками оставался неизменным - прежде вдыхали люди, объятые смертельным ужасом.
   Просидев без движения некоторое время, Доната успокоилась. И успокоила ее мысль, которая наоборот, должна была заставить волноваться. Она подумала о том, что будет делать, если Ладимир так и не объявится. Значит, нужно осваиваться, искать факелы - благо она помнила, что лежат они недалеко - и выбираться. Да, ей так и следует поступить: дождаться ночи, если там наверху день, и вперед. Достаточно переплыть реку, а там любимый лес скроет ее. Только на сей раз она как белка по деревьям поскачет. Пусть тогда это неведомый Лесник попробует ее найти. Это мать в последнее время не могла по деревьям прыгать, а ей что? Она молодая.
   Мама... Доната глубоко вздохнула. Она помнит клятву. Месяц - два, страсти улягутся, и не в разрушенный город колдунов она пойдет, скрываться мышкой в норке до конца своих дней, а пойдет на запад, в большой город, который называется Бритоль. Там Доната отыщет какого-нибудь колдуна, да не завалящего, а самого настоящего, который укажет, где найти... Кого найти? Слово "мать" принадлежало любящему и любимому человеку, и никогда не будет принадлежать той, кто бросает новорожденную дочь на съеденье диким зверям. Пусть так и называется - Та Женщина. Самое подходящее название. Безликое и бесчувственное. Как все люди.
   Памятуя о том, что легла слева от хода, Доната терпеливо пошарила руками по полу. Ага... Вот и факелы. Где-то должно быть кресало с огнивом... Чудесно. Оставалось надеяться на то, что не отсырела пакля, пропитанная смолой.
   Руки привычно справились со знакомой работой. Скоро вспыхнули первые икры и занялось робкое пламя. Привыкнув к свету, Доната подняла факел над головой и застыла от удивления. Там, где, как она помнила, должна быть стена, теперь ясно обозначился темный провал еще одного хода. Для верности Доната обернулась. Точно. Здесь тоже был ход, но он вел к колодцу. Она сделала несколько шагов и открылась страшная, нисколько не изменившаяся глубина колодца.
   Доната вернулась в пещеру и долго вглядывалась в неизвестно откуда взявшийся ход.
   Не может быть, чтобы она его не заметила. Или... может быть? Тогда понятно, куда делся Ладимир. Вот уж кто тут все ходы и выходы знает. Сколько ж раз нужно было сюда спуститься, чтобы заготовить столько кувшинов, факелов, да сена под войлочную подстилку натаскать! Еще в мешке неизвестно что. Пока она не будет туда заглядывать. Найдет сначала Ладимира, а уж потом.
   Доната ожидала, что сырой воздух заставит ее вздрагивать от звука шагов, а вместо этого она не слышала даже собственного дыхания. Шумно выдохнув несколько раз, она была поражена насколько бесплодной оказалась ее попытка. Тугой вязкий воздух неохотно пропускал ее вперед, чтобы тотчас сомкнуться за спиной. Факел добросовестно освещал близкие стены и низкий потолок. Каждый шаг давался Донате с трудом, и лишь вера в то, что ее ждет в конце пути Ладимир, с которым не так страшно будет выбираться из колодца, толкала ее вперед. Несколько раз она хотела его позвать, но в последний момент передумывала. Еще неизвестно, что может откликнуться под мрачными сырыми сводами.
   Сердце то и дело сбивалось с ритма и глухо бухало в груди. И уже раз десять хотела Доната повернуть назад, но юркое любопытство хитрым зверьком затаившееся в душе, царапало острым коготком: что ждет ее там, в конце пути, ведь когда-то же ему суждено кончиться? Так осторожно и ненавязчиво царапало, отвергая всякие представления о возможной опасности, что Доната продолжала идти.
   Стены, облицованные камнем, безусловно уложенным человеческими руками, пол, с булыжниками, так плотно подогнанными друг к другу, что не оставляли ни малейшего зазора, влага, диковинной росой блестевшая в свете факела - все притягивало взгляд. Доната знала еще один такой мир - Лес. Но там было все давно изведано, все знакомо. А здесь...
   Она безусловно повернула бы назад, встань перед выбором из двух разделившихся от основного туннелей, но путь был таким ровным и гладким, что не было препятствий к тому, чтобы не пройти его до какого-нибудь конца. Спустя некоторое время стало заметно, как раздались вширь стены, а потолок постепенно поднялся выше.
   По-прежнему царили покой и тишина. Ни тебе страшных зубастых крыс, о которых упоминала мать, рассказывая о подземных пещерах, ни тебе вертихвосток - крохотных зверьков, которые нападая на человека мгновенно вгрызаются под кожу и чтобы их достать приходится острым ножом резать собственное тело. Вот - первая сказка, которая не сбылась. Значит, вполне может оказаться, что и страшного Ключника, подбирающего ключи к человеческим душам, в природе не существует.
   Как она догадалась, что стоит в величественном, путающем все ее представления о подземных пещерах зале, Доната не знала. Возможно, не будь этих неохватных колонн, представляющих собой каменные валуны, уложенные один на другой - да так искусно уложенных, словно огромная сороконожка растянулась до самого потолка - Доната прошла бы дальше. То, что она давно потеряла из виду и стены и потолок не остановило ее. Но эти исполинские столбы... Открыв рот, она подняла голову, разыскивая потолок в непроглядной высоте, но света факела хватало лишь на то, чтобы выхватить из вечной темноты малую часть одной колонны, и еще меньшую - следующей, и еще...
   Выжженный неистовым огнем круг навеки повредил каменную кладку. Доната потрогала носком сапога выбоину, покрытую жирным слоем черного, растертого в пыль камня, но переступить черту не решилась. От очертания окружности к центру тянулись такие же выжженные полосы, но разглядеть рисунок целиком не представлялось возможным. Зато она хорошо видела, что там, где смыкались линии, виднелся каменный круглый выступ высотой в половину человеческого роста. По ободу, крепко вбитые в камень торчали массивные железные кольца. Доната в волнении прошлась по кругу, по-прежнему не переступая черты. Ей вдруг почудилось: стоит сделать неосторожный шаг, и начнется древний магический ритуал, в котором ей может быть определена только одна роль - жертвы.
   Долгое время она стояла, жадно разглядывая исполинские колонны, камни, покрытые пеплом, выступ, который она про себя назвала плахой. Ей не дано узнать, чью бьющуюся в агонии плоть призваны были сдерживать железные кольца каменной плахи, для какого тайного обряда служили эти загадочные рисунки, полосы, выжженные на камнях, которые не под силу сотворить простому огню.
   Возможно, именно отсутствие всяких звуков, даже звука ее собственных шагов, сыграло с ней злую шутку.
   Вдруг погас факел. Пламя потянулось вверх, медленно, словно нехотя оторвалось от древка и исчезло, оставив после себя короткую вспышку, которая еще долго слепила глаза. Доната зажмурилась - с чего бы это огню понадобилось вести себя таким непривычным образом? А когда открыла глаза, холодный пот мгновенно выступил на коже.
   Он стоял в десятке шагов от нее. И был точно таким, каким она себе его представляла.
   Белое лицо, единственная часть тела, свободная от темной хламиды, светилось в темноте, отчего создавалось впечатление, что оно парит в воздухе. Огромный покатый лоб перетекал в хрупкий нос с хищно вырезанными, трепещущими ноздрями. Круглые глаза без век смотрели прямо на Донату. Черные дыры глаз с красной окантовкой по краю, подчеркивали ощущение того, что белое лицо - не более чем маска с прорезями для глаз, надетое на нечто отвратительное и бесформенное. И трещина безгубого рта - прореха в шитье нерадивой портнихи.
   Чтобы окончательно развеять ее сомненья - буде таковые возникнут - откуда-то из щелей хламиды возникли руки, те самые, что порой являлись Донате в кошмарных снах. Руки с бесконечно длинными тонкими пальцами, как веревками перетянутые на стыке фаланг узлами суставов. Хрупкие, дрожащие, нервные, живущие отдельно от неподвижного тела, они перебирали связку ключей.
   Дз-ы-ы-нь-нь-нь.
   Звук был подобен удару колокола. Он заполнил все окружающее пространство. Изголодавшееся эхо вцепилось в него и поступило так, как поступают со злейшим врагом - разорвало на части.
   Нь-дз-нь-дз...
   Этот нескончаемый перебор едва не лишил Донату чувств.
   Он стоял, не двигаясь. Лишь постоянно шевелились ломкие в суставах пальцы.
   Чем дольше Доната разглядывала его, тем скорее убеждалась в том, что вот он, миф, реально существующий на самом деле, с кожей, с мерзкими, но пальцами. Не огромный великан, а нечто просто высокое. Ключник. Это открытие подействовало на нее неожиданным образом. Перехватив удобнее древко факела, она приготовилась сражаться. До конца. Пусть погибнет тело, но он не получит душу. Потому что тело без души еще может жить, но в мертвом теле не может быть души. Пусть сражение выйдет нелепым, смешным, пусть. Этот мерзкий тип не получит ее только потому, что у него столько ключей! Пусть смеется потом, вспоминая ее... Если есть уроду чем смеяться.
   В насмешку над ее решительностью белая пелена на миг закрыла черные провалы глаз, и в руках Донаты дрогнуло древко. Не в силах сдержать острый приступ страха, она невольно сделала шаг назад.
   -Ты, - словно посыпались с горы камни, увлекая за собой обвал, и отзвук тот же - все давно кончилось, а грохот по-прежнему стоит в ушах. - Пришла. Сама.
   Его рот не двигался. Голос шел откуда-то изнутри.
   Это явилось последней каплей. Доната не стала мучить себя мыслями, чем он может там говорить. Не выпуская из рук древка, бесполезного, но дающего надежду, она по памяти бросилась туда, откуда пришла. Такие дружелюбные прежде камни, теперь норовили вывернуться острым углом и стать серьезным приветствием между ней - бегущей с грациозностью раненного зайца и выходом. Перепрыгивая через невидимые в темноте выступы, она ни разу не обернулась. Ей было страшно убедиться, что ее старания не более чем трепыхание бабочки в ладонях и Ключник следует за ней попятам.
   Она остановилась, когда бежать дальше стало некуда. Заметавшись у бесконечной стены в поисках хода, Доната тщетно пыталась с собой совладать. И мысль о том, что выход есть - его не может не быть - только усилила панику. Все дело в скорости, успеет, значит, выживет... Да где же выход, Тьма его дери?!
   Держась правой рукой за стену, она побежала вдоль стены. Рука везде натыкалась на каменную кладку. Быстрое движение разогнало кровь по жилам. Нет, страх никуда не делся, он был тут, в сердце, но справляться с ним стало легче.
   Доната не знала, сколько кругов по залу она пробежала. Может, один, может десять, а может, и половины не было. После месяца голодовки тело начало уставать. Рука еще впивалась в щели между камнями, а ноги запинались. Пару раз споткнувшись, на третий не удержалась и кубарем покатилась по полу, обдирая руки об острые камни.
   Короткий смешок - так трещат сухие ветки если нажать посильнее - был ей наградой за все усилья. Он раздался у самого уха, когда Доната с трудом поднялась на ноги.
   Ключник по-прежнему стоял в десятке шагов от нее. Расстояние между ними не уменьшилось, но и не увеличилось. Ничего похожего на юмор не светилось в его глазах. Напротив, там пульсировал черный дрожащий мрак.
   -Ты. Пришла. Сама.
   Доната прижалась к стене лопатками и, не отрываясь, смотрела на то, как приближается Ключник. Она отчетливо, как при свете дня, видела белое застывшее лицо, наплывающее на нее. И безгубый рот в трещинах поперечных морщин. И складки хламиды, черной волной скатывающиеся с камня на камень.
   Ключник остановился, не доходя до нее всего нескольких шагов. Белая пелена снова закрыла черные дыры глаз, будто беспокоилась о сохранности того, что находилось внутри.
   -Ты. Пришла. Сама. Я. Остался. Должен. Твоей. Матери. Иди.
   Голос умолк. И к ней потянулись беспокойные, суставчатые пальцы, с легкостью преодолевшие то расстояние, что отделяло их от ее лица.
   Сердце Донаты, птицей трепетавшее в горле, вдруг сорвалось и ухнуло вниз, разом лишив ее последнего представления о том, что она еще жива...
   Она очнулась на войлочной подстилке, лицом в соломе. Но поняла это не сразу. Понадобилось время. Много времени.
   Когда появился Ладимир, она сидела на соломенном ложе и качалась, обхватив себя руками.
   -Уже проснулась? - удивился он.
   -Пр-р-роснулась, - только и смогла вымолвить она.

5

   -Так что там приключилось у Кристы? - Доната с удовольствием перепрыгнула через неширокий овраг. Если бы не кусок хлеба с теплым чаем, ставший поперек горла, дорога не причиняла бы ей неудобств.
   -У какой Кристы? - переспросил Ладимир. По легкости передвижения он не уступал ей. И к тому же, в последнее время резко прибавил темп.
   -Ну, тогда, в пещере, ты не договорил...
   -Я не договорил? Побойся Света, девушка, я все сказал. Только ты заснула - вот так и скажи.
   -Ладно. Говорю. Оно и понятно: устала маленько, - она стрельнула глазами в его сторону. - В твоей деревне уж больно сытно кормили. Отъелась на дармовых харчах, вот в сон и потянуло.
   -Это точно. Деревня у нас хлебосольная.
   Лес мало чем напоминал тот, с детства знакомый. И деревья какие-то худосочные - нет в них величия. И подлесок хилый. И ягод меньше. И цветы мелковаты. Когда она сказала об этом Ладимиру, он удивился. На его взгляд все было как всегда. Зато одна радость разом перечеркивала недовольство: сквозь листву пробивались лучи Гелиона. Световые пятна играли с Донатой в чехарду и она не преминула наступать на них, когда была возможность.
   Ладимир хорошо знал лес, и Доната доверилась ему. Да и грех было не поверить человеку, который вытащил ее из такой передряги. С самого начала она объяснила ему, что ей нужно в Бритоль, и он с легкостью согласился проводить ее до ближайшей развилки. Там он планировал ее оставить, поскольку, по его словам, внутри его все зудело. Оно и понятно: сбывалась Истина, но тянула его в противоположную от Бритоля сторону.
   -Так что там у Кристы? - напомнила Доната, в то время как Ладимир едва не споткнулся, тревожно оглядывая низкое небо.
   -Любопытная ты, Доната. Это тебя и погубит. Об ужине пора подумать: четыре дня настоящей еды не было, да о ночлеге, а ее истории интересуют... Да ладно, пока идем, расскажу... Не нравятся мне тучи, что собираются...
   -А чего тут особенного? - пожала плечами Доната. - Ближе к ночи гроза будет, да еще какая...
   -Здрасти! И она так спокойно об этом говорит!
   -А что такого? Первая это гроза в твоей жизни, что ли?
   От неожиданности он остановился.
   -Думай, что говоришь! Ты на тучу-то смотрела?
   -Да, - в подтверждении своих слов она в очередной раз внимательно пригляделась к тучам, что видны уже были в просветах между деревьями. И только сейчас заметила неладное. По самому краю тяжелой, набирающей силу тучи, едва различимые, вспыхивали искры. - Грозовики, - выдохнула она.
   Лишь один раз в жизни ей довелось пережить настоящую грозу с грозовиками. Всю ночь тяжелые, словно поставившие перед собой цель истребить все живое на земле, ослепительные молнии били во все, что стояло и двигалось. Любопытствующая, в отличие от дрожащей от страха матери, маленькая Доната видела в окне переплетение смертоносных линий, диковинным рисунком вплетавшихся в совершенную гармонию леса. Светло было, как днем. Мать, неверующая ни во что, кроме Леса, единственный раз в своей жизни молилась всем богам и духам, которых могла вспомнить. От ужаса она запиналась и привычные слова превращались в непривычные для слуха, волшебные заклинанья.
   Молитвы ли помогли, или удача решила обратить внимание на двух, трясущихся от страха существ, но беда миновала. Зато утром, Доната с удивлением разглядывала те перемены, что принесла с собой ужасная гроза. От привычного леса не осталось следа. Расщепленные стволы вековых деревьев, завалы из срезанных будто ножом ветвей, дышащая жаром мертвая земля, и всюду трупы, трупы животных. Вот была работа для уцелевших могильщиков! Целый год покрытые колючками зверьки добросовестно трудились, острыми как бритва зубами расчленяя гниющие трупы. Потом столько их расплодилось, что понадобились годы, чтобы восстановить шаткое равновесие.
   -Что это знаешь? - Ладимир в волненье прикусил нижнюю губу.
   Она кивнула.
   -Я тогда совсем маленькая была...
   -Я тоже...
   Они замолчали и удивленно уставились друг на друга, как будто такая простая мысль, что они могут быть погодками, не приходила им в головы.
   -Тогда слушай меня, - Ладимир очнулся первым, - бежать придется очень быстро. Думал, ветра нет, успеем до темноты укрыться, но теперь вижу, ошибся, Тьма дери...
   Ругательство он бросил уже на ходу. Как ветер сорвался с места и только светлые кудри мелькнули в воздухе. Она кинулась следом за ним. А на языке тотчас завертелся вопрос: где можно укрыться от такой напасти, от которой в принципе спасенья нет? Вот там, в склепе, у колодца, по ее мнению было самое безопасное место, но до него уже было три дня пути. Не собирался же Ладимир, в самом деле, возвращаться? Если нет, ради чего эта спешка, уж лучше поискать у корней дерева сносного укрытия и молиться всю ночь. Ему - своим богам, а ей... А ей кроме матери молиться некому.
   Но скоро стало не до посторонних рассуждений. Уж на что выносливой себя считала Доната, и то с трудом восстанавливала то и дело сбивающееся дыхание. Вдох - выдох, вдох-выдох. Спина деревенского парня мелькала впереди, и Доната считала делом чести не отставать от него. Она взмокла, и в заплечном мешке вдруг обозначились вещи, которых там однозначно не было. Откуда, скажите, взялось острие, что кололо прямо под левой лопаткой? Если единственный острый предмет - нож, и тот был в ножнах, и к тому же надежно упакован в куртку, что догадливый Ладимир прихватил специально для нее. Все остальное - часть небогатых припасов, упрятано в мешки и мешочки. Но как ни старалась Доната на бегу пристроить мешок удобнее, ничего не получалось. Немилосердная игла по-прежнему искала путь к ее сердцу.
   Равнодушные небеса тоже спешили. Им не было дела до людской суеты. Но суровая черная туча, набитая под завязку голубыми искрами, торопилась от них избавиться. Видно, самой было не под силу носить смертоносный груз. Порывистый ветер погрузил лес в туманную мглу - предвестницу близкой грозы. Быстро стемнело. Обострившийся слух уловил раскат грома, еще далекого, но неотвратимо приближающегося.
   Ладимир прибавил ходу и Донате волей-неволей, собирая в кулак все оставшиеся в ее распоряжении силы, пришлось сделать то же самое. Серая, стелящаяся по земле пелена мешала сосредоточиться. Несколько раз Доната была близка к тому, чтобы плюнуть на все - в конце концов, у него своя дорога, а у нее своя, и каждый спасается, как может. Но вместо вызова все бежала и бежала следом за ним.
   Он остановился так внезапно, что она налетела на него и едва не сбила с ног.
   Как только Доната увидела, куда он ее завел, то растерялась. А вместе с непониманием пришла ярость.
   Всюду, насколько хватало глаз, на поляне пузырились огромные, в человеческий рост, пыльники. Белые бока шаров, покрытые сетью мельчайших сосудов слабо дрожали. Может, в предчувствии грозы, а может - добычи. В виде двух глупых людей: ее и Ладимира, решившихся в силу неизвестно каких причин искать укрытие рядом с кровожадными пыльниками. У самой земли огромных шаров виднелся вход, почти скрытый за тонкими белыми отростками. Вот этим-то гостеприимным убежищем и спешило воспользоваться неразумное зверье. Стоило какой-нибудь лисе вползти внутрь, а то и просто приблизиться на опасное расстояние, отростки мгновенно удлинялись и затягивали ее. Назад уже было не выбраться. Прочности пузыря могло позавидовать и железо. Донате самой приходилось наблюдать - несмотря на то, что мать запретила и близко подходить к зовущим ярким игрушкам - как бился внутри пыльника заяц, мучительно долго перевариваемый кровососущим шаром. Что именно собирался Ладимир делать рядом с опасными пыльниками, да еще в страшную грозу, Доната не знала, но ярость, разогретая долгим бегом, вырвалась наружу.
   -Какого хрена?! Это сюда мы бежали? Вместо того, чтобы потратить время на поиски сносного убежища, ты!!...
   Она не договорила. Близкий раскат грома потряс ее до глубины души. Все, это конец. Гроза идет. Скоро струи дождя расцветят сотни, сотни ослепительных молний, несущих смерть всему живому, а они, еще более беззащитны перед разгулом стихии, чем там, в лесу...
   -Не ори, - Ладимир не удосужился посмотреть не только на небо, сплошь укрытое черными, раздувшимися, клокочущими в бессильном пока гневе тучами, но и на нее. Под стать тучам стоящую, сдавив руками бока.
   В его руках оказалась выуженная из мешка небольшая жестяная банка. Доната успела подумать, что же могло храниться в такой богатой упаковке, как Ладимир осторожно, словно боясь потревожить живое существо, открыл ее. На Донату пахнуло острым запахом Желтой травы - редкой и очень ядовитой отравы.
   Почувствовав присутствие возможной добычи, ближайший пузырь, с болезненно раздавшимися боками дрогнул и гостеприимно развернулся, приглашая воспользоваться уютным убежищем.
   -Осторожно! Может за ногу цапнуть, - не удержалась от предупреждения Доната, невзирая на то, что ее распирало от злости. В том, что им осталось недолго жить, она не сомневалась. Но уж лучше быть мгновенно испепеленной - вот каприз Судьбы, видно, не уйти ей от огня, не рукотворного, так небесного - чем быть медленно переваренной кровожадным чудовищем!
   -Я знаю, - только и сказал он.
   И уже не обращая на нее внимания, осторожно выгнулся, стараясь оставаться вне досягаемости для удлинившихся белесых отростков, быстро сыпанул порошок из жестяной банки, прямо туда, в гостеприимно подготовленный вход. Он едва успел отскочить. Почуяв неладное, отверстие шара взорвалось длинными, искавшими обидчика щупальцами, что чудом не зацепили выдвинутую вперед ногу.
   Гроза ни в чем не знала полутонов. Не было первых молний, сопровождавшихся громовыми раскатами, исподволь готовивших слух к последующему испытанию, не было первых тяжелых капель дождя. Все началось сразу. Сотня ослепительных линий прочертила видимое пространство от неба до земли. Сотня огненных смерчей была ответом земли на небесную атаку. Сотня громовых раскатов слилась в один, несравнимый ни с чем подобным. Сплошная стена дождя, освещенная разрядами молний обрушилась на земную твердь, стремясь сокрушить, уничтожить, смыть все, что стоит на пути между небом и хаосом. Нереальный голубой свет, отраженный от мириад водных струй слепил глаза.
   И Доната приготовилась к смерти. Ее губы шептали обращение к матери, а руки судорожно цеплялись в то, что подвернулось. В рукав Ладимира. Она подняла голову и посмотрела на него прощальным взглядом. Белое лицо было ослепительно красиво. И спокойно. Что ж, так и надо встречать смерть, так и надо.
   -Прости меня, если что не так, - шептали ее губы, но он не слышал ее.
   -Еще немного! - заорал он, но она его не услышала.
   Доната закрыла глаза, принимая смерть. И тут вдруг почувствовала, как ее схватили за руку и куда-то толкнули. Она упала, упираясь в размокшую, мгновенно пропитавшуюся водой землю. Руки скользили, и она попыталась встать, но грязь, жидким тестом скользя между пальцами, не пускала. Прямо перед собой она увидела белые отростки у входа в пыльник, безжизненно свисающие вниз, не делающие попыток впиться ей в лицо. Она вдохнула еще не выветрившийся запах Желтой травы, и ей стало плохо. Она отшатнулась, давая понять тому, кто подталкивал ее сзади, что ни за что не сунет голову в пасть чудовища. Но тот был настойчив. Один ощутимый пинок пониже спины, и она по плечи влетела в серое нутро пыльника.
   Кажется, она еще нашла в себе силы для того, чтобы сопротивляться. Кажется, она ухитрилась извернуться и заехать Ладимиру ногой в то, что подвернулось. На этот раз - под ногу. Кажется, она еще умудрялась кричать и бить его кулаками в грудь... но точно утверждать Доната бы не взялась...

***

  
   -...заранее мог бы предупредить, - намного тише проговорила Доната. Как только появилась возможность слышать.
   -Предупреждать, объяснять, втолковывать, - Ладимир потянулся на хрустком ложе. - Все это время, которого не было. К тому же, ты вряд ли поверила бы мне на слово. Стала бы настаивать на своем, а я не стал бы тебя убеждать. Не такой я человек. Что бы мы имели в итоге? Твой испепеленный труп. Получается, зря тебя спасал, надо было там оставить - если результат один, - он глубоко и шумно вздохнул.
   Ураган сменился дождем. Капли весело барабанили по куполу пыльника, в котором они нашли приют - искупали вину за безудержный разгул стихии. Сидеть было удобно и Доната, недолго сомневаясь, легла на мягкие отростки, сухие и лишенные жизни. Свернулась калачиком и подтянула колени к груди. Вполне даже ничего. Перестук капель баюкал.
   -Ты сам-то как до такого додумался? - сонно поинтересовалась она. - Уж я думала, все в лесу знаю, но ты меня, - она запнулась, подбирая слово, - удивил.
   -Сам-то я вряд ли до этого бы додумался. Но знахарка наша, Наина, если помнишь, любила брать меня в лес. Уходили мы с ней на день, на два, а то и больше. За травами редкими. Искать их долго надо было.
   -Это Желтую траву, что ли?
   -Разбираешься, молодец. Не только. Но и Желтую траву в том числе. Наина говорила, что помнит еще то время, когда эта трава чуть ли не на каждой поляне росла. Но с тех пор лес ее выжил. Не по нраву ему отрава.
   -Это точно.
   -Да... Так однажды вышли мы на эту поляну. Тогда тоже на ней одни пыльники росли, как и сейчас. Я по привычке шарахнулся от них, а она и говорит... А дело было вскоре после того злосчастного урагана с грозовиками, много домов тогда сгорело... Говорит, можно в них спрятаться - ни молнии, ни огонь их не берет. Только сначала убить их нужно. Желтая трава - отрава, для всех отрава. Мы с тобой, и то завтра чихать и кашлять будем. Да ничего, не умрем. А река здесь недалеко. Помыться нужно, так от Желтой травы и следа не останется... Нужно успеть утром убраться до того, как пустынник сжиматься начнет...
   -Вот еще напасть. А когда он начнет?
   -Не переживай, успеем.
   -Смотри, тебе виднее... Я все хотела тебя спросить, Ладимир, - Доната сдержала зевок, - ты что же, так и собираешься бродить всю жизнь по дорогам, до седой старости?
   -Я вижу, Доната, мои истории не произвели на тебя впечатления. Так и остались забавными историями. Что ж, тебе легче. У тебя нет родственников. Вот, не к ночи будет сказано, пойдут дети, все может быть... Тогда и поймешь.
   -Что это ты мне пророчишь? - она приподнялась на локте.
   Он вздохнул и некоторое время молчал.
   -Ничего. Просто хочу, чтобы ты поняла: я не могу по-другому. Сила... я не могу ей противостоять, гонит меня прочь. Тебе жажду доводилось испытывать?
   Доната фыркнула.
   -Вот так и у меня. Я могу потерпеть день... Два. Как тогда в колодце. Наверное, три. Потом - все.
   -Что - все? Умрешь что ли?
   -Не знаю. Надо попробовать.
   -Умереть?
   -Потерпеть...
   -А. Тебя вся деревня, наверное, вышла искать.
   -Тебя тоже.
   -Я думаю, - она усмехнулась. - Ты же выходил наверх там, в колодце. Много знаешь, рассказал бы...
   -Интересно?
   -А ты как думаешь?
   -Решили, что Кошачье... что ты меня в лес утащила.
   -Как это?
   -Так. Говорили, что ты силу копила, а потом замок открыла. Что Тайным даром владеешь, как все Кошки. Вукол жалел еще, что ошейник заговоренный с тебя сняли. Люди решили, что ты в лес к себе обратно и подалась. Туда охотники и пошли. Тебя искать, да и меня заодно... Вернее, то что он меня осталось.
   -Ничего себе! Откуда ты столько знаешь?
   -Разговор подслушал. У околицы в кустах спрятался.
   -Понятно, - она долго вглядывалась в темноту, собираясь с силами, и, наконец, не выдержала. - А ты не боишься?
   -Чего мне бояться? Ты меня, надеюсь, не тронешь...
   -Что Наина по нашему следу Лесника пошлет?
   Доната не сразу поняла, что он смеется.
   -Да я смотрю, ты даром что из себя незнающую строишь, а на самом деле - побольше Наины знаешь, - отсмеявшись, сказал он. - Что тебе Лесник, собака - по свистку бегать? Ты попросить его решила, да за прошлое сперва расплатись. Только денег он не возьмет.
   -А что возьмет?
   -Посулы.
   -Какие такие посулы?
   -Темная ты, девушка, Доната. Устаю я все тебе объяснять.
   Доната громко и обиженно засопела.
   -Ладно, не сопи, не жалко. Скажет, например, Лесник...
   -А он и говорить умеет?
   -А что же не говорить ему, когда этих ртов одних у него штук десять...
   -Это для чего ему столько?
   -Известно, для чего: с каждой деревни посулы получать. Лесных деревень много, а Лесник один. Пропавших искать...
   -Отец Света, к ночи-то зачем?
   -Сама напросилась. Скажет: если родится в деревне девочка, с круглым родимым пятном на шее - мне достанется. Все знают, может родиться, а может и нет. Редкость большая.
   Доната ахнула.
   -А за нас с матерью тоже посулами заплатили?
   Он долго молчал.
   -Конечно, - голос его дал трещину и Доната растерялась.
   -И... кого... пообещали? - тихо спросила она. И уже спрашивая, поняла, что не хочет знать ответа.
   На этот раз Ладимир молчал дольше. Она уже сомневалась, что он вообще ответит. Но он ответил.
   -Пообещали то, что попросил. Вернее, кого попросил, - глухо сказал он, и у Донаты сжалось сердце. - Путника пообещали. Что придет в деревню после черного Гелиона, в день, когда выпадет первый снег...
   Невзирая на его тон, Доната решила, что он над ней издевается. Что за ерунда такая, придумает тоже, "черный Гелион"! Она так и сказала об этом вслух.
   -Вот и Наина так решила: черный Гелион - неизвестно что, а на Кошку вся деревня ополчилась... К тому же путник... Много их по дорогам ходит. Особенно сейчас, когда время военное...
   -Какое такое военное? - Доната встрепенулась. - У нас что, война идет?
   -Тьфу,... - выругался он в сердцах, - пятый день с тобой общаюсь, а надоело уже... В жизни так много не говорил, как с тобой приходится! Спи уже! А то пыльник сожмется, останутся от нас кожа да кости, и выспаться напоследок не успеем!
   -Поняла я, поняла. Чего орать-то? Завтра, так завтра... Про Кристу только расскажи, завтра приставать не стану, весь день молчать будем... как могильники бессловесные, - тихо, так, чтобы он не услышал, добавила она.
   ...А вот еще у Кристы, что у самой околице жила, так с ней и вовсе страшная Истина приключилась. Отец у нее, всю жизнь работягой был, мечтал такой дом построить, чтобы вся деревня завидовала. Двухэтажный, с венцами резными, с крыльцом расписным. И построил, надо сказать. Все приходили, любовались, да ахали. Отец Кристы нарадоваться не мог - такой дом детям оставит! Только не долго ему было жить и радоваться. Дерево в лесу на него упало, и все внутренности ему раздавило. Страдал он не долго - не прошло и двух суток, как в мир Иной отошел.
   А перед смертью Озарение на него нашло. И сказал он Истину. Дом, говорит, хороший, только души у него нет. Вот ты, Криста, и будешь его душой. Сказал и, как водится, помер. А Криста как услышала, в обморок упала. Ее на лавку уложили, так и попрощаться с ней родня не успела: под утро вся истаяла, только отпечаток на тюфяке остался. И с ее смертью закончилась для семьи мирная жизнь - характер у Кристы был не сахар. Захочет с утра сестра кашу из печки достать - а она ей на ноги и опрокинется. Кадушку капусты засолят, месяц пройдет, а от нее плесень одна останется. Тарелки бились, горшки летали, ночью если вставал кто - на что угодно мог наступить, нож, бывало, в стенку полетит, да прядь волос отрежет. Ладимир сам кочергой по голове получил - в гости ему, видите ли, зайти понадобилось. Терпела семья, терпела, уже и Кристу-покойницу уговаривали, к Наине обращались. Да кто же против Истины пойдет? Так и выстроили себе другой дом, туда и переехали. А Кристин дом - брошенный стоит, у околицы. Случается кому мимо пройти - беду отгоняют.
   Вот Ладимир сначала и хотел там спрятаться, но передумал. Ходить туда - никто не ходит, но уж больно характер у Кристы противный. Такое могла учинить - мало бы не показалось. Вот и решил, что лучше колодца Наказания, которым давно никто не пользовался, не найти. Улучил момент - позаботился заранее о побеге. Думал, отведет Донату в колодец и распрощаются они на веки вечные. Но отец умер и судьба по-другому распорядилась. Что ж. Против Истины не пойдешь.
  

6

   Сорокопутка похожа на бабочку. Она так же весело порхает с цветка на цветок. Ее крылья так же легко ловят лучи Гелиона. Также как бабочка, она откладывает яйцо и оттуда выползает гусеница. Потом она плетет кокон, а когда приходит время на свет появляется сорокопутка. Она похожа на бабочку, но бойся поймать ее в ладони - крохотные чешуйки на концах ярких крыльев могут обрезать пальцы до кости.
   Общение с Ладимиром заставило Донату поколебаться в твердом убеждении относительно того, что все люди жестоки и немилосердны. Но так же, как сорокопутка могла оставить руку без пальцев, так и непринужденное общение с Ладимиром вдруг извернулось и явило другую сторону.
   Стоя у перекрестка, Доната поймала себя на том, что испытывает весьма противоречивые чувства. Настолько противоречивые, что пришлось основательно потрудиться над тем, что ее "прощай" прозвучало равнодушно, без тени сожаления.
   -Прощай. Если что было не так - не поминай лихом. Скорее всего, никогда больше не увидимся, - Доната лучезарно улыбнулась и пригладила непослушные волосы.
   Ладимир не остался в долгу. Его улыбка по лучезарности не уступала улыбке Донаты.
   -Надеюсь, что так. Девка ты бедовая... несчастья притягиваешь. Хотелось бы быть от тебя подальше...
   -Это почему это так? - нахмурилась она.
   Но он не ответил.
   -Тебе прямо до реки, - в очередной раз деловито объяснил он. Доната могла вспомнить еще три таких объясненья. А то и четыре - если постараться. - А потом поворачивай налево, там дорогу увидишь... Если что с тобой случится, пока я услышу - кричи.
   -Ага, - ехидно улыбнулась она. - Ты тоже кричи, если что...
   Потом они вместе кивнули головами, словно мух отгоняли. И пошли в разные стороны. Доната повернула на запад, и Гелион увязался за ней, а Ладимир пошел на восток - и дневное светило отвернулось от него.
   Гелион стоял в зените. Тень послушной собачкой жалась у ног Донаты. Жаль, в здешних местах от леса осталось одно название. С каким удовольствием она забралась бы на верхушку самого развесистого клена, чтобы оттуда взглянуть на все, что осталось позади. Но ничего этого не было. Прекрасный, шумный, знакомый до душевной дрожи лес остался на юге. А здесь - жалкие кусты, обгоревшая за лето трава в проплешинах не цветов - цветочков.
   Ладимир оказался прав. Не успела Доната пройти и трех десятков шагов, как дорога круто свернула. И прямо за поворотом Донату ждала река. Величественная, полноводная, неторопливо несущая свои воды меж двух покатых берегов.
   Словом, то, чего просила душа. У излучины заводь - идеально приспособленная для того, чтобы войти туда, в теплую воду и забыть обо всем. Хотя бы о том, что такая прекрасная река Ладимиру не достанется. Идет он себе, по пыльной дороге, в такт шагам на плечи падают русые кудри... потный и жаркий.
   И тут же поспешно перевела дух, не пуская мысли дальше: в конце концов, нужно уметь вовремя останавливаться и не позволять посторонним людям овладевать своими чувствами! Какое ей дело до чужих Истин? Ее дорога не манит.
   Но, безусловно, в том не будет ничего плохого, если она искупается, а потом...
   А потом она снова вернется на перекресток и посмотрит вслед Ладимиру, как не решилась сделать при расставании. Правда, к тому времени его след развеет ветер. И даже пыль, поднятая его ногами, осядет. Но все равно. Даже если она его и не увидит - он будет там. Для полного удовлетворения вполне достаточно будет обмануть себя и уверить, что вон та темная точка на горизонте и есть Ладимир. Такой далекий. И такой близкий.
   Придвинув аккуратно свернутые кожаные штаны к сапогам и мешку, Доната положила сверху рубашку и накрыла нехитрый скарб курткой. Так сохранней будет. Хотя, кого здесь бояться? Дорога пуста, а кусты надежно прикрывают ее от посторонних глаз.
   Осталось только сплести венок - да хоть из ромашек - и бросить в воду. На тот случай, если русалка неподалеку балует. Она займется цветами, а Доната собой...
   ...Она возникла вместе с болью. Доната сначала и приняла ее за боль. Обнаженную черную женщину с тугими змеями белых волос. Она сидела на камне, опустив стройные мускулистые ноги в воду - но вода не принимала их. Ее фигура была совершенной. Черный свет притягивал лучи Гелиона, чтобы тотчас поглотить без остатка. Лишь огненно красные соски маленьких грудей, губы и ногти, заставляли взгляд торопливо перебегать с одного на другое.
   Она настолько выпадала из окружающего пространства, что Доната ничего не имела бы против того, чтобы рассмотреть удивительное созданье. Но острая боль заставила ее согнуться в три погибели. В сердце словно вбили нож по рукоять, внутренности скрутили в тугой узел, а пара щипцов безжалостно рвали глаза из глазниц.
   Боль была настолько сильна, что Доната упала на колени и ее вывернуло наизнанку. Тщетно пытаясь совладать с собой, она пыталась хотя бы выдохнуть, если вдохнуть не получалось. Она судорожно открывала и закрывала рот, надеясь, что боль уйдет так же внезапно, как появилась. Но мгновенья проходили за мгновеньями и ничего не менялось. Собрав последние силы, Донаты втянула в себя воздух, и несмотря на это, где-то на задворках сознания, не отравленного приступами боли, мелькнула шальная мысль, что возможно ей суждено умереть, так и не зная, что же произошло. Воздух не помогал. Словно веревка пережимала горло и не пускала воздух дальше в легкие. Стремительно темнело в глазах. Тронулись с места и понеслись по кругу, набирая скорость и река, и загадочный взгляд наблюдавшей за ее мученьями черной женщины, и кусты, и песок.
   И в тот момент, когда Доната собиралась распрощаться с жизнью, боль отступила. Совершенно. Будто и не было этих моментов, когда милосердней прекратить мученья, чем их продолжать.
   С трудом переводя дух, расширенными от ужаса глазами, Доната смотрела на черную женщину.
   -Вот и познакомились, - хрипло сказала та, что сидела на камне.
   Но Доната молчала, не отрывая от нее глаз.
   -Вот и познакомились, говорю, что ты молчишь?
   -По-познакомились, - наконец, выдавила из себя Доната. Тело отдыхало после пережитой боли, но само предположение о том, что она может повториться, заставляло его исходить мелкой дрожью от страха. - Зачем нам... знакомиться?
   -Ты полагаешь, не стоило вообще, или не стоило так?
   Доната для пущей убедительности замотала головой из стороны в сторону, отвечая на оба вопроса сразу и ожидая нового приступа. Но боли не было.
   Черная женщина легко поднялась и пошла к ней. Узкие ступни почти погрузились в песок. Она подошла совсем близко и заглянула Донате в глаза.
   -Ах-х, не трясись ты, - поморщилась черная дива и Доната с удивлением заметила, что на покатом лбу блестят капли. - Не буду больше. Могла бы, просто убила бы тебя. Веришь?
   -Верю, - выдохнула Доната.
   -Это хорошо. Видишь, я с тобой откровенна, - черные глаза без белков пожирали Донату. - Любого мужчину, окажись он твоем месте, я скрутила бы в два счета. То есть выбросила бы из такого прекрасного, такого... нужного тела - как хозяина, что не смог защитить свое жилище - и владела бы им единолично. Но я не люблю мужчин. Они слабы. Всю жизнь они тратят то, что им дано. В отличие от женщин... Девушек особенно. Плотно закрытый сосуд - вот что это такое, в котором плещется природная сила... Впрочем, вам, людям, не дано ею пользоваться. Как там поговорка: висит яблочко, да никак не дотянуться?... Нет, я не люблю мужчин.
   Только сейчас Доната почувствовала, как по ее подбородку стекает кровь, только сейчас, когда женщина провела пальцем по капле крови, что текла из прокушенной губы. И с наслаждением отправила в рот. В приоткрытых губах блеснули черные зубы. Донату передернуло от отвращения.
   -Не волнуйся, - хриплый хохот вспугнул стайку речных птиц. - Женщин я тоже не люблю. Вообще, я никого не люблю. Но многого хочу. И для того, чтобы это получить, мне нужна ты.
   -А ты мне нет, - к Донате постепенно возвращался дар речи.
   -Уверена? А вот я на твоем месте не стала бы так разбрасываться... подарками матери.
   -Какой матери? - подозрительно прищурилась Доната.
   Стоять голой пред незнакомкой, пусть тоже отличающейся обнаженной натурой, было неловко. Но Доната боялась повернуться к ней спиной. И совершенно не обнадеживала мысль, что у черной бестии нет оружия. С такой станется и острыми когтями горло разорвать. Пару раз склонив глаза в сторону оставленной под кустом одежды, Доната поняла, что без решительных действий не обойтись. Ее остановил разговор о матери.
   -У тебя что - две матери?
   -А ты что, знала мою мать? - вопросом на вопрос ответила Доната.
   Черная женщина вздохнула и волосы у Донаты встали дыбом.
   -Я знала не только твою мать... но и твоего отца. Вот поэтому мы с тобой и познакомились.
   -Почему - поэтому?
   -Об этом рано еще. Терпи. Я дольше ждала.
   -Зачем? - Доната сделала полшага в сторону одежды. Кроме того, ее основательно подогревала мысль, что в мешке - ох, долго до него добираться! - лежал нож.
   Но женщина молчала. Она перевела взгляд на кусты и отчего-то улыбнулась.
   -Говоришь, познакомились, - поспешила воспользоваться переменой в ее настроении Доната, - а имени своего не называешь...
   Она не успела договорить. Мгновенная перемена, что произошла с лицом безусловно хищной, но поддерживающей маску доброжелательности женщине, поразила ее. Красные когти мелькнули в воздухе и сомкнулись бы на горле Донаты, если бы в последний момент та не угадала и опередив события не увернулась в сторону. Она вправе была ожидать от такой опасной твари повторения неудавшейся попытки, поэтому согнула ноги в коленях, намериваясь в любой момент отступить в сторону, противоположную нападению.
   Но вместо этого черная тварь устало махнула рукой.
   -Толку от этого... ну, убью тебя, а дальше что? А имя... называй меня Черная Вилена. Откликаться буду... Твой отец любил это имя.
   И дождавшись недоуменной реакции Донаты, добавила.
   -В память о матери.
   -Чьей матери? - не сдержалась Доната. - Речь все еще идет о моей матери?
   -Не о моей же? У меня... нас... не бывает матерей. Мы из другого мира.
   -Это понятно. Ко мне-то чего привязалась?
   -Еще неизвестно кто к кому привязался. Твой отец, между прочим, когда вызывал меня, обещал мне многое. Если не весь мир, то во всяком случае отдельное тело... А вместо этого сдох. Все люди такие, как надо клятву выполнять - обязательно сдохнут. Ладно, не жалко. Спасибо еще, я за тебя уцепилась.
   -Как это?
   -Что ты все спрашиваешь? - черные глаза сверкнули, и Доната отступила. - Ума хватит - все понять? Да и объяснять я тебе не буду. Делай, что прикажу, если не хочешь, чтобы однажды со злости я тебя разорвала. Дальше будет так: ты плюнешь на свой гребанный Бритоль, и пойдешь в противоположную сторону...
   -Правда?
   -Да, - Черная Вилена или не заметила издевки, или решила пока не обращать внимания. - Ты пойдешь в тот город, куда вела... вело тебя это животное. Кошка, которую ты считала матерью. Мне нужен город колдунов, или Белый город. Пусть даже то, что от него осталось. Когда дойдешь туда, я объясню, что делать дальше...
   -Точно объяснишь?
   Черные глаза прикрылись веками. Донату бросило в жар. Боль, о которой она успела позабыть, острой иголкой исподволь подбиралась к сердцу.
   -У тебя, девочка, выхода нет. А у меня... времени. Ты пойдешь в Белый город.
   -Не пойду, - Доната сжала зубы, чтобы удержать крик.
   Белые змеи волос развернулись, и внезапно Донате показалось, что в них больше смысла, чем в глазах Черной Вилены.
   -Не пойду, - упрямо повторила Доната. И не дожидаясь реакции незнакомки, рванулась в кусты, обдирая кожу об острые ветки. Но не успела сделать и нескольких шагов, как неведомая сила подняла ее и швырнула в воду. Брызги теплой воды обожгли разгоряченное тело. Напрасно стараясь подняться на четвереньки, Доната не могла оказать достойного сопротивления. Сила разрывала тело на куски. Беспомощно зависнув воздухе, Доната смотрела на то, как вокруг Черной Вилены взметнулся песок. Как мириады песчинок устремились вертикально вверх, стремясь закрыть Гелион. Как обнажилось речное дно и показались огромные валуны, веками лежавшие в реке, скрытые и песком и водой.
   Доната упала на землю, и песок, смешанный с водой тотчас залепил ей глаза, набился в рот. Выкашливая вместе с песком кровь, она на ощупь продвигалась вперед, преодолевая порывы ветра, сбивающие с ног.
   И в этом сонмище воды, песка и ветра, в какофонии, что рождала обезумевшая от ужаса природа, возникло спокойное лицо Черной Вилены. Она появилась среди буйства как королева, как та, что мановением руки лишает жизни людей и двигает горы. К ее лицу не лип песок, а водные струи, переплетенные с ветром не касались ее тела. Основательно, не торопясь, она взяла Донату за горло и вздернула под землей.
   -Ты пойдешь туда, куда я скажу, и делать будешь то, что я велю, - перед ее голосом отступил и вой ветра, и шум песка. - Раз уж нам приходится делить одно тело на двоих, сразу пойми - кто тут главный. У тебя единственный выход - идти в Белый город. Там мы совершим обряд, и каждому достанется по собственному телу. Я скажу позже что для этого... и кто для этого нужен.
   -Не... пойду, - полузадушено отозвалась Доната.
   -Куда ты денешься, милая, куда ты денешься, - почти ласково сказала Черная Вилена.
   -Ничего... у тебя... не получится...
   -Если у меня ничего не получится, я умру, конечно. Но ты умрешь первой. И говорю тебе - помучаешься напоследок. Тут тебе костер деревенский Небесной Обителью покажется. Обещаю.
   Красные губы скривились, как от оскомины и Черная Вилена отбросила Донату в сторону, как отбрасывают ненужный гнилой плод.
   Последнее, что увидела Доната - серый туман перед глазами и покрытую известняком спину огромного речного валуна.

***

   Как это понимать? Доната попыталась открыть глаза и снова потерпела неудачу. Она ослепла? Сквозь ресницы несмело пробивался свет, но открыть глаза она так и не смогла. Для верности несколько раз переведя дыхание, Доната собралась с духом, и...
   Результат прежний. Вот тогда ею овладела настоящая паника. Месть. Без сомненья это страшная месть черной мерзавки! Что же теперь делать? Одна, без помощи матери, слепая, беспомощная... Отец Света, как жить?! И... зачем?
   Доната зашарила руками вокруг себя. Что-то должно быть в этом огромном мире, за что можно было уцепиться? Или... она уже в Ином мире?
   Под руки ничего не попадалось. Ничего из того, по чему можно было определить, в каком мире она находится. Трава. Кто его знает, есть ли в Ином мире трава? Может, она там тоже есть, только какого-нибудь потустороннего цвета - красная, например. Только Донате не суждено этого понять. Вполне возможно, лежит она себе в тумане, посреди Небесной Обители - ничего себе самомнение, считается, что заслужила? А вокруг никого и ничего. И трава, и жалкий клочок земли, и слепые глаза - вот все, с чем ей суждено разделить вечность.
   Ужас охватил все ее существо. Сдавленный, жалкий стон вырвался наружу и разжалобил даже Донату. Но зрения не вернул. Сквозь ресницы по-прежнему пробивался свет. И тогда она взмолилась: все равно, где она находится, Отец Света, она примет все, что на роду написано, только дай понять - верни зрение! На самую малость, совсем на чуть-чуть! Ей бы оглядеться вокруг, и все - можно опять возвращаться к слепоте... если Отец желает! Но нельзя же болтаться неизвестно где, между небом и землей, так и не зная: наказание это при жизни, и после нее! Отец, помоги!
   И Отец ответил.
   -Завозилась, завозилась, - смутно знакомый голос, раздавшийся у самого уха, заставил Донату содрогнуться. - Лежи смирно.
   -Кто здесь? - в тон собственному стону потянула она.
   -Все тот же. Кто же еще?
   -Ладимир! Ты! - И рукой нашарила что-то из его одежды, и вцепилась так, что можно было только отрезать.
   -Полегче. Вцепилась. Кому же еще тут быть?
   -Я... ослепла? - Доната, наконец, догадалась потрогать глаза.
   -Руки! - властно приказал он и она подчинилась. - Сейчас тряпку поменяю.
   Что-то прохладное легло на глаза, но зрения не вернуло.
   -Что со мной? Почему ты здесь? Я ослепла? Да говори же, чего душу тянешь?!
   -Отвечаю по порядку. И не ори, пожалуйста, наоралась уже. Не ослепла ты. Еще благодари Отца, что нос не сломала. Даже не пойму, как такое чудо получилось... Где же мне еще быть, если ты орала так, что пока я бежал, думал, самое меньшее, что с тобой приключилось - кожу с тебя живой снимают... А самое большее - на лягушку, не приведи Отец, наступила...
   Она судорожно перевела дыхание, по-прежнему не выпуская из рук рукава его рубахи и шутку не оценила.
   -Прибегаю... Не знаю, что с тобой случилось. Ты лежала на камнях... Откуда их столько взялось? Знаю я это место, купались мы с отцом здесь и года не прошло. Никогда тут их не было. На тебя что ли полюбоваться со всей округи сползлись? Ты лежала вниз лицом. Хотел похоронить тебя, как положено, а потом догадался перевернуть на спину... не пойму, как ты нос еще не сломала? У тебя опухли глаза и два здоровых синяка в пол-лица. А так больше ничего. Жить будешь.
   Понятно. Черная стерва бросила ее на камни. Но тогда... она же голая совсем! И он видел?! Ужас. Вот он - настоящий ужас. Кровь бросилась ей в лицо и тут же немилосердно зажгло в глазах.
   -Ты чего? - подозрительно спросил он, когда Доната остервенело зашарила руками, ощупывая собственное тело и с облегчением обнаруживая на себе штаны с неумело завязанным шнурком и перекрученную у ворота рубаху.
   -Я... это... неодетая была.
   -Точно. Я одевал тебя. Как сумел, - так брезгливо сказал он, словно малое, что пришлось ему сделать - убирать за ней дерьмо. - Приходилось девок раздевать, но вот одеваю - тебя первую...
   -Благодарствую, - не удержалась она от сарказма. Чего теперь - одежда же на ней? - Не надорвался?
   Он не ответил. Не услышав даже пренебрежительного вздоха, Доната растерялась.
   -Эй, - несмело позвала она. - Ты еще здесь?
   -И рад бы быть от тебя подальше... Ладно, уговорила. Провожу тебя до славного города Гранд, оттуда до Бритоля рукой подать, и все - поминай, как меня звали.
   Доната задышала ровнее, боясь вспугнуть собственное счастье.
   -Убедительная просьба...
   Она едва сдержалась, чтобы не крикнуть "проси чего хочешь!"
   -Держись от реки подальше. Потом искупаешься, если так неймется. Дня через три пути деревенька будет - Здравинка называется. Там и помоешься, во дворе, за занавеской... неугомонная. Опухоль до того времени сойдет. Тебе же в люди пока нельзя показываться, с таким-то лицом... Хотя, погоди... Может как раз наоборот. Сочтут за убогую, денежку станут подавать. Разбогатеешь...
   Она с улыбкой - насколько позволяла опухоль, огненными шарами давившая лицо - слушала, как он ее отсчитывает. Да хоть бы вообще не умолкал ни на мгновенье. Век бы слушала.
   -Последний к тебе вопрос. Да не ерзай ты, только тряпку пристроил... Ты чего хотела-то, на самом деле, искупаться... или я чего не знаю?
   Вот. Самый главный вопрос. Доната шумно вздохнула. Дескать, да, искупаться. Пусть пока отстанет от нее со своими вопросами. Ей подумать надо.
   Первое. И последнее оно же. Откуда взялась эта черная сволочь? Что-то она там лепетала по поводу тела, которое им приходится делить, но это все чепуха. Это знает даже ребенок: человек с демоном в одном теле не живут.
   Доната сама сначала приняла ее за демона. Но кто же поверит в такое, что демон, тихой мышкой прячется где-нибудь... Доната пошевелила плечом, в руке или ноге, ждет своего часа, чтобы явиться хозяину тела. Она хотела хихикнуть в угоду собственным мыслям, но в последний момент передумала - боль давила щеки огненными когтями. Кроме того, пришлось бы тогда объяснять Ладимиру, над чем ей вздумалось посмеяться.
   Демон может завладеть человеческим телом, если его призывают специальным магическим обрядом. Так, по крайней мере, говорила мать. Или есть на земле места, где тонкая преграда отделяет мир демонов от нашего. Иными словами, можно подцепить эту гадость и случайно. Это объяснение сложно понять, зато дальше все просто. Попадая в человеческое тело, демон тотчас пожирает душу и остается один. Счастливый - если так можно сказать о демоне, но довольный точно. Только чаще всего недолго. Как бы не вел себя одержимый демоном, рано или поздно его обнаруживают. Как бы он не был силен - вяжут по рукам и ногам и на костер. Все. Тут и сказке конец. Остались от нашего демона кожа да кости. Потому что без тела демону жить в нашем мире никак не возможно.
   Если она и вправду подцепила эту гадость - черного демона, вряд ли уж пришлось бы ей рассуждать в этом привычном и любимом теле - в этой голове роились бы совершенно другие мысли.
   Впрочем, представить себе, о чем может думать демон в человеческой голове, Доната не смогла, как не пыталась.
   Что остается? Черная тварь врала ей беззастенчивым образом - трудно от демонов ждать застенчивости, как и правды. "Одно тело на двоих", "убью тебя", "делай, что прикажу", - мысленно передразнила ее Доната.
   И самое интересное. Кому-то... Или чему-то - тоже сбрасывать со счетов не стоит - надо, чтобы Доната двигалась в противоположную от Бритоля сторону. В сторону разрушенного города колдунов, куда ее вела мать. А это безобразное вранье черной ведьмы про "мать" и еще пуще про "отца" - не более чем пустые слова. Так легко докатиться и до того, что у всякой нечисти на побегушках будешь. Поди туда, поди сюда. А завтра какая-нибудь Мара-морочница явится к ней и заставит кровь из людей высасывать. Пойдет она, разве?
   И напоследок самое главное. Хорошо, что Ладимир рядом. Снова рядом. Трудно быть одной. Всего ничего и побыла-то, а уже не понравилось.
   Привычку не поменять в единый миг. Ей не доводилось быть одной. Никогда. Может, лишь при рождении, когда Та Женщина оставила ее, новорожденную. Вот поэтому ей трудно судить об одиночестве: мать всегда была рядом. Ласковая, добрая, любящая.
   Как хорошо, что Ладимир вернулся. И опухших глаз не жалко. Разве совсем чуть-чуть.
   -Ты в Бритоль идти не передумала?
   Вдруг услышала она вопрос и внутри все сжалось. Горло мгновенно перехватило, а в опухших глазах болезненно забился ток крови.
   -Нет! Я иду в Бритоль! - пересиливая себя, крикнула Доната. И долгое, долгое время ждала, что ее разорвет пополам. Но ничего страшного не произошло.
   Кроме недовольного возгласа Ладимира.
   -И незачем так орать... не наоралась еще? В Бритоль, так в Бритоль, - с этими словами он положил ей на глаза заново смоченную тряпицу.

7

  
   На третий день пути, как Ладимир и обещал, они вышли к деревне. Опухоль на глазах к тому времени спала, и Ладимир довольно правдоподобно уверял ее, что синяки на ее смуглом лице не заметны. Почти. И Доната была ему благодарна за это "почти", добавленное после паузы.
   Невзирая на то, что ее внешний вид не мог бы теперь напугать людей, Доната с трудом сдерживала сильно бьющееся сердце. Как только она разглядела с пригорка массивную изгородь на подходе к деревне, как воздух стремительно улетучился из легких. И причина крылась в другом.
   Причина крылась в самих людях. Стоило представить себе, как они ходят туда-сюда, все эти мальчики, девочки, парни, старики, подобострастно ведомые - в преддверии близкой Истины - под локоток, становилось тошно. До такой степени, что хоть разворачивайся и беги без оглядки. И всюду ей представлялись угрюмые, злобные, дышащие ненавистью лица. Для которых было одно "святое". Только на это святое невольно напрашивались кавычки - будущая Истина. Она только сдерживала их в узде, не позволяя диким страстям вырваться наружу. Она - и больше ничего для них не имело значения.
   Ее настроение невольно передалось Ладимиру. Он дружески сжал ее плечо и ободряюще улыбнулся. Она старательно улыбнулась в ответ, но получилось лишь жалкое подобие. Зато глядя на него, тут же не сдержала искреннюю ухмылку. А всему виной был его внешний вид.
   Дело было позавчера, на вечерней стоянке. Им несказанно повезло, Ладимир выудил из норы кролика. Тот не делал попыток бежать: то ли глупый был без меры, то ли ослеп от старости. Так или иначе, он вскоре ужарился на костре и стал вполне съедобным на вкус.
   Уплетая долгожданное мясо за обе щеки, Доната в очередной раз прослушала душераздирающую историю о том, почему Ладимир не взял с собой чудесный, доставшийся от отца лук. Оказывается, для упроченья пробивной силы, он был заговорен знахаркой. Ладимир взял за труд снова втолковать Донате, что случись ему попользоваться тем луком, Наина обязательно бы почувствовала, где он находится. Конечно, такое действие сохранялось бы вдали от деревни недолго, но сейчас - в данное время - Ладимир не был готов к тому, чтобы сообщить свое местонахождение близким. Может быть, позже. Отчего-то обида, которую он испытывал на отца за Истину, и которую хотел забыть, но не мог - касалась теперь всех, кто остался в деревне. Он надеялся, что со временем это позорное чувство, недостойное любящего сына, пройдет.
   А что касалось лука, то его Ладимир непременно купит в деревне. Тогда Доната увидит, на что способен настоящий лучник на охоте. Он часто ездил с отцом на ярмарку в Гранд, а останавливались на ночлег здесь, на постоялом дворе. Здравинка - славная деревня. И люди там добрые...
   И нечего на него так смотреть...
   Потом Ладимир вдруг поднялся, и на ходу вытирая жирные руки о сорванный лист лопуха, достал из котомки нож и протянул его Донате. Та вздрогнула от неожиданности.
   -Режь, - приказал он и некоторое время Доната дотошно разглядывала его с ног до головы, недоумевая по поводу странного приказа. - Что тут непонятного? - он нетерпеливо переминался с ноги на ногу, как племенной жеребец, застоявшийся в конюшне. - Что ты на меня так смотришь? Что еще у меня можно резать? Волосы, волосы режь.
   Но его объяснение ничего ей не объяснило. И она продолжала таращить на него глаза, полные искреннего удивления.
   -Зачем? - наконец, догадалась она спросить.
   -Хочу, - просто ответил он. - Надоело. В дороге мешают. Да и перед кем красоваться? Девок все равно рядом нет.
   Вопрос "а я?" застрял у Донаты в горле. Ну, не считает он ее девкой, перед которой можно красоваться, так что? Главное - он рядом.
   Так она и думала, терпеливо, по возможности ровно, обрезая острым ножом локон за локоном. Потом хотела сказать "так тебе больше идет", но промолчала. Ладимир сидел и смотрел на костер. Подкладывал ветку за веткой, не отрывая усталых глаз от радостных языков огня, и молчал. Мрачно и со значением.
   И вот теперь, на подходе к деревне, Доната не смогла удержать радостной ухмылки, глядя на него. Короткая стрижка сделала его лицо старше, как будто наложила печаль вопроса, что он мучительно хотел решить, но не мог, как ни старался.
   Деревня встретила Донату приветливо. Никто не спешил плюнуть ей вслед, или бросить камнем в лицо, или, брызгая слюной, выкрикнуть обидные слова. Настороженно оглядывая всех, кто попадался им на пути, Доната нашла в себе силы если не успокоиться, то во всяком случае затаиться.
   Ладимир напротив, оживился, и повел ее прямо к постоялому двору. Как выяснилось с подачи Ладимира, носящим броское название "Три весельчака".
   Неизвестно, кого имел в виду тот, кто назвал так заведение, но Донату с Ладимиром, едва они переступили порог, встретило хмурое лицо хозяина. Черные брови сошлись у переносицы. По всему было видно: чтобы сменить недовольное выражение лица на довольное, тому пришлось приложить бы массу усилий. Тонкие губы сжаты в струну. И только нос - крупный, покрытый сетью сизых прожилок, выдавал в нем любителя. Любителя чего - вот вопрос. А иному любителю, решила Доната, все равно, что любить: выпивку, девок... Или то и другое, да побольше.
   Так и подумала про хозяина Доната, останавливаясь вслед за Ладимиром у столовой стойки.
   -Доброго здоровья, хозяин, - честь по чести поздоровался Ладимир и Доната в тон ему поддакнула.
   Ей не хотелось лишний раз привлекать к себе внимание хозяина: заразит еще своим недовольством, будешь тогда ходить и на все плеваться - и это не так, и то нехорошо.
   -И вам не хворать, путники, - тот ответил на приветствие густым басом и задержал на Донате тяжелый, под стать голосу, взгляд.
   -Мы издалека идем с сестрой, - начал Ладимир и Доната, чтобы удержаться от удивленного возгласа, поспешно отвела глаза в сторону. Хорош брат с сестрой! Он - белолицый, русоволосый, она - смуглая, с черными волосами.
   Хозяин, по всей видимости, тоже так решил. Вот он смешка не сдержал, только счел нужным выдать его за не вовремя одолевший кашель. Не обращая внимание на его реакцию, Ладимир споро продолжал.
   -Хотели бы остановиться на ночь. Комнаты свободные имеются?
   -Комнаты имеются, - покладисто подтвердил хозяин. - Время еще не ярмарочное - чего ж им не иметься? Только вот за спрос денег не берут, а постой - денег стоит.
   -Понятно. Сколько попросишь, хозяин?
   -Вы как, брат с сестрой, одну комнату на двоих попросите, или...
   -Чего нам, брату с сестрой, церемониться? Одну на двоих и попросим, - бойко ответил Ладимир, не утруждая себя ответом на вопрос: что именно подумал о них хозяин.
   Тот удовлетворенно хмыкнул и Доната нашла его не таким уж мрачным.
   -Одна комната - одна серебрянка, - задумчиво объявил цену хозяин.
   -Побойся Отца, хозяин, до ярмарки еще далеко. Больше полушки не дам.
   Хозяин опять хмыкнул. На этот раз одобрительно.
   -По рукам, - согласился он. - Марица! - громко позвал он. - Иди комнату постояльцам покажи! А вы, брат с сестрой, если ужинать соберетесь, заранее объявитесь. У меня вечером народу много бывает, - он кивнул головой на столы и стулья, стоящие вдоль стен. - У меня тут одно в деревне... культурное заведение.
   Он так и сказал "культурное заведение", и Доната отметила ученое слово, споткнувшись на лестнице, по которой уже поднималась вслед за Ладимиром.
   Марица оказалась бойкой девицей. Донате она не понравилась сразу. Глаза огромные, бесстыжие, нос вздернутый, а главное - русые волосы, да мелкие кудри, выбившиеся из косы. Как запоздалое напоминание о том, чего она вчера собственноручно лишила Ладимира. Белые руки Марицы, оголенные по локоть, так и мелькали, пока она накрывала тюфяки на лавках - слава Свету, на двух лавках! - войлочными одеялами и взбивала подушки. В откровенном вырезе тесной для такого сокровища рубахи, виднелось белое тело. Сарафан, туго стянутый в талии, только подчеркивал выпирающие достоинства того, что под ним скрывалось.
   Рот у Марицы не закрывался ни на мгновенье.
   -Сейчас никого нет, дело к ярмарке идет, вот приехали бы недельки через две, удивились бы, сколько здесь народу. Только по вечерам все равно не скучаем. Вся деревня, почитай, сюда ходит. И вино здесь хорошее, у Акима... То есть, хозяина, ну, вы его видели. Не смотрите, что он сердитый такой, веселиться ему пока нечего: брат у него умер, еще и месяца не прошло, - тут улыбка сошла с ее лица, но Марица тотчас вернула ее на место. - Как зовут-то вас, брат с сестрой?
   Спросила - а глядела при этом, во все свои бесстыжие глаза, на Ладимира.
   Тот и ответил, как просили.
   -Меня - Владом кличут, а сестру Ариной.
   -Красивое имя, - мечтательно сказал Марица и Донате было совершенно ясно, чье имя она имела в виду.
   -А что, Марица, скажи мне, - вздохнул Ладимир, отводя глаза от того, что так просилось на свет из глубокого выреза рубахи. - Баня у вас тут сегодня топится?
   -Нет, господин мой, не топится. Чего ей топиться, когда лето жаркое на дворе? Так что если хочешь, я покажу тебе местечко тут на реке, мне одной известное. Тут недалеко. Там и помыться можно. Вода нынче - молоко парное.
   И так посмотрела на Ладимира, что у Донаты невольно сердце екнуло. Вот ведь, все равно девкам нравится - и кудри тут не при чем. Она-то старалась кромсать его волосы аккуратней, а надо было еще выстричь тут, у уха, клок волос. Тогда и девки бы на него смотреть не стали.
   Доната сдержала вздох и посмотрела на Ладимира. Нет, все равно стали бы.
   Молчание затянулось и Доната совсем уж было, собралась его прервать вежливым "а не пора ли тебе, Марица, дверь с той стороны закрыть - дай людям с дороги передохнуть", но тут вдруг Ладимир, не отрывая глаз от Марицы, будто продолжая с ней мысленный диалог, глухо спросил.
   -А папаша твой, с братьями, что на это скажут?
   -А нету у меня, мой господин, ни папаши, ни братьев. Приблудная я, нездешняя. Сама себе главная. Поэтому делаю, что хочу. Вот хочу сейчас, перед ужином, пойти на реку искупаться, кто ж мне слова противного скажет? А кого я с собой поведу местечко хорошее показать - никого и не касается.
   -Понятно, - Ладимир тяжело поднялся с лавки. - Ладно, пойдем, покажешь мне свое местечко... А ты сестра, вещи береги, со двора ни ногой...
   И они ушли. Марица, тяжело покачивая крутыми бедрами, и Ладимир, сосредоточенно глядя себе под ноги.
   Доната не стала смотреть им вслед. Чем могут заниматься парень с девкой у реки, она знала. Однажды даже видела, как такая вот парочка в лесу "занималась любовью", но особой любви в том не нашла. С Ладимиром-то как раз все было ясно. Мать говорила, что все мужчины охочи до этого дела до крайности. Но Доната ни разу не видела, чтобы девушка вела себя как Марица. Просто откровенно взяла и сама напросилась. Разве же так можно себя вести?
   Ладимиру что, он завтра уйдет и поминай как звали, а девушка здесь останется. А на девичьи слезы скажет просто: Истина у меня, отец сказал, дорога - моя семья и другой у меня не будет.
   Доната как громом пораженная застыла посреди комнаты, на неоднократном переходе между лавками. А ведь, пожалуй, удобная отговорка. С этой точки зрения она как раз Ладимирову Истину и не рассматривала. А вот пожалуйста - натешился с девчонкой и прости - прощай, любимая. С тобой было хорошо, но у меня Истина. А против Истины, как известно, не попрешь.
   Пусть его.
   Доната могла бы, конечно, увязаться с ними к реке, дескать, помыться тоже надо, авось, не прогнал бы ее Ладимир. Но, пожалуй, хватит с нее речек, на ближайшее время. А помыться можно и на заднем дворе, за занавеской, дождевой водой из бочки.
   С этой мыслью она и спустилась во двор.
   Душный день клонился к вечеру. Гелион садился в плотный слой облаков, из чего Доната сделала неутешительный вывод: завтрашний день будет ветреным. Но ветер - не дождь с грозовиками - как-нибудь переживут.
   Вдвоем.
   От неожиданно возникшей мысли, что поразила в самое сердце, аж дыхание перехватило. А не надумает ли эта бесстыжая Марица увязаться за ними? Что ей, если в деревне она чужая? Да и у них с Ладимиром на двоих дорога не вечная. Доведет ее до Гранда, как обещал, а там дальше - с молодой женой. С таким-то парнем любая девка рада будет дорожные напасти разделить. Тем более, что ночами, под жарким южным небом все сторицей окупится.
   Неприятная мысль так больно зацепила ее, что Доната слишком поздно заметила, с какой усмешкой на нее смотрела девушка, что перебирала во дворе сладкие грибы. Отрезала ножом стебли, а белые шляпки складывала в плетеную корзинку. Доната тоже любила эти грибы. Поэтому она проглотила слюну, прежде чем дружелюбно поинтересоваться.
   -Чего уставилась?
   Девушка прыснула, и от смеха веснушчатый нос покраснел. Руки ее не останавливались ни на мгновенье. В одну сторону сыпались отборные грибы, в другую - отходы и мусор.
   -Интересно, потому и уставилась.
   -Понятно. Знаешь, что с любопытными случается?
   -Я-то знаю. А звать-то тебя как, сестра?
   -Меня? - переспросила Доната, пытаясь вспомнить то имя, которым наградил ее Ладимир. И вспомнила, не дожидаясь переспроса. - Арина.
   -Ага. А меня - Кира. А ты, Арина, мальчик или девочка? - и с удовольствием проследила за вытянувшимся от удивления лицом Донаты. - Мы с девчонками поспорили. Я говорю - девка это, а Красава говорит - парень. У девок, говорит, не бывает синяков под глазами. Я, говорит, сколько живу, никогда синяков на лице не было. А у этой, сестры, есть. Значит, не сестра она этого красавца, а брат. Только девкой зачем-то прикидывается. Вот и поспорили мы с ней. Да не просто так, а на серебрянку. А я глазастая, разглядела...
   Что именно она разглядела, осталось неясным.
   -Ты, глазастая, - перебила ее Доната, - гляди что в корзину кладешь! Отравить всех захотела? Это ж не сладкий гриб - это же горчак!
   Девица уставилась на очищенные грибы и вынула оттуда похожий на сладкий гриб горчак. Похожий, но если присмотреться, у самой шляпки ободок синеватый заметить можно. Самое малое, что случится, если добавить его в пищу - неделю в горячке пролежишь, ни есть, ни пить не сможешь. А если, как бывает, для сладких блюд и не варят их, а всего лишь смешивают с соком ягодным - и вовсе с белым светом распрощаться можно. Только мучительным и долгим будет прощание.
   -И правда, - девица потерянно крутила в руках горчак. - Как я могла его пропустить? В жизни такого не было, чтобы я сладкий гриб с горчаком спутала... Вот беда была бы...
   Позже, дождавшись пока Доната уединится у бочки с водой за занавеской, Кира украдкой заглянула туда.
   -Ага! Девка ты, девка! Я выиграла! - весело крикнула она, заставив Донату сердито прикрыть грудь рукой.
   Но и Доната не осталась в долгу. Когда мокрая после купания, дыша праведным гневом, она вышла из-за занавески, Кира, величаво покачивая бедрами, несла полную миску грибов. На лавке, где она только что сидела, сиротливо лежал острый нож, оставленный без присмотра.
   Доната взвесила в руке нож, чутко определив его тяжесть. Потом проводила глазами стройную фигуру Киры, терпеливо дождалась, пока она поднимется на крыльцо и откроет дверь, ведущую на кухню.
   -Нож без присмотра разве можно оставлять? - мстительно крикнула она и подтвердила свои слова, метнув тяжелый нож. Блеснуло в лучах закатного Гелиона отточенное лезвие и нож наполовину вошел в дверной косяк. Задрожал, словно порываясь пробраться дальше. Вошел на безопасном от Киры расстоянии - так, вытянутой рукой легко можно достать, но та опешила и долго стояла, уставясь на торчащую из дверного косяка рукоять.
  

***

   Неизвестно как прошло и чем закончилось свидание Ладимира с Марицей, но сидел он за столом мрачнее тучи.
   Хозяин расщедрился и на полушку, что в довершении к еще одной - за ночлег, пообещал ему Ладимир, заставил стол всевозможными яствами. Изысканными, с точки зрения Донаты. На столе красовалась речная рыба - ушан, фаршированная острыми травами. Доната не любила рыбу, но не воздать должное искусству повара, в данном случае кухарки - дородной тетки, которая время от времени показывалась в дверях, ведущих на кухню - не смогла. Рыба оказалась вкусной. Острая, так что горело во рту, и сочная. Кроме того, в маленькой сковородке горделиво стоящей посреди стола, скворчали куски свинины, щедро сдобренной кислым яблочным соком. Не говоря уже о пучках свежей зелени, молодом картофеле, от души посыпанным укропом, и, конечно, кувшине с виноградным вином.
   Самого хозяина не было видно. Его место за стойкой занял Гурьян - высокий плечистый парень, всего лет на пять старше Ладимира - как выяснилось из разговора с Кирой, прислуживающей им за столом. Она отошла от вечернего происшествия. Как предполагала Доната, в чем нимало способствовала выигранная ею в том злополучном споре серебрянка, но памятуя о нем, старалась держаться от их столика подальше.
   В ответ на справедливо высказанное Ладимиром замечание, неужели в стоимость полушки входит весь этот разносол, Кира пожала плечами.
   -А как ты по-другому хотел, мой господин? Мы люди благодарные.
   Своим ответом она заставила Ладимира подавиться куском свинины, который он успел положить в рот. Некоторое время он пытливо заглядывал Донате в глаза, пытаясь там разглядеть причину, которая раскрыла бы ему секрет хозяйской щедрости, но та хранила молчанье.
   Марицы нигде не было видно. И Доната, отправляя в рот кусок за куском, трижды хотела поинтересоваться у Ладимира, не убил ли он бесстыжую девку после теплой встречи у реки? Но трижды откладывала вопрос, стоило столкнуться взглядом с угрюмым, полным невысказанной обиды взглядом Ладимира. Решив про себя, что "занятие любовью" далеко не такая однозначная штучка, как представлялось в начале, Доната выбросила из головы ехидные домыслы.
   Народу, действительно, оказалось много. Как только стемнело, в "культурное заведение" стали заходить местные жители и скоро яблоку некуда было упасть. Поначалу приглушенные голоса, постепенно разогретые винными парами, слились в нестройный хор двух с лишним десятков глоток. Тут были в основном крестьяне, отдыхающие после праведных трудов, кузнец с сыном, которого Ладимир определил с первого взгляда, двое проезжих мужчин, остановившихся на ночлег тут же, на постоялом дворе.
   За соседним столом, перекрикивая друг друга, общалась группа молодых людей. По шумным возгласам Доната вскоре сделала вывод, что у одного из них - белобрысого и усатого - грядет помолвка. Он с такой любовью описывал достоинства будущей избранницы, щедро испрашивая подтверждения "скажи, брат", чтобы никто не сомневался в его правдивости, что Доната всерьез забеспокоилась: такой ангел может заинтересовать кого угодно. Даже Ладимира.
   Ладимир молчал. За все время ужина, он не сказал ни слова. Смотрел, как она ловко расправляется с ложкой и ножом, отделяя куски свинины, одобрительно хмыкал - мать не терпела беспорядка за столом и с детства приучила к этому Донату - и молчал. Даже вино, которое он кружка за кружкой отправлял в рот, не взбодрило его и не настроило на веселый лад.
   Женщин в столовом зале не было. Кроме Донаты и Киры, которой и доставалось все внимание. Она весело порхала между столиками, обнося посетителей заказанными блюдами, с шутками и прибаутками избавляясь от особо назойливых. Время от времени она останавливала на Ладимире взгляд, полный задумчивой надежды, но тот на него не отвечал.
   Доната от вина отказалась. Она помнила, как это бывает: сначала вроде бы вкусно, а после кружится голова и трудно дышать. Зато яблочный квас, которого она выпила целый кувшин, был совершенно домашним.
   Настроение Ладимира постепенно нашло отклик и в ее душе. Поскольку понять причин она не могла, а спросить стеснялась, оставалось только вздыхать украдкой.
   -Понравилось? - Доната не сразу поняла что вопрос, который задал сын хозяина - Гурьян - относился большей частью к ней.
   Она утвердительно кивнула головой и Гурьян счел это достаточным, чтобы оставить стойку и подойти к их столику.
   -Могу присесть? - вежливо поинтересовался он, на этот раз обращаясь к Ладимиру, признавая главенство мужчины в их тесной компании.
   -Можешь, - разрешил Ладимир и даже сделал приглашающий жест в сторону стула.
   Гурьян по-хозяйски утвердился за столом. Не успела Доната и глазом моргнуть, как перед ней возник кувшин вина и добавилась еще одна кружка. Для Гурьяна. Судя по приготовлениям, у него были далеко идущие планы.
   -Издалека идете?
   -Издалека, - кивнул Ладимир, но разговор поддерживать не спешил.
   -Что за дела у вас в Гранде, может, у нас можно их решить? - осторожно поинтересовался Гурьян.
   -Нельзя, - ответил Ладимир и опрокинул в рот остатки вина. - Вино у тебя хорошее. Что за виноград?
   -Виноград черный, - обрадовано подхватил Гурьян. - Отец только такой выращивает. И цвет хорош, и вкус что надо. Само собой ухода требует. Но без ухода, как известно, только Желтая трава растет.
   -Пойди, найди ее сначала, - не удержался Ладимир, но Гурьян его не услышал.
   -Чего? - белесые брови поползли вверх.
   -Говорю, и ту сегодня не найдешь. По нынешним временам редкость большая - Желтая трава.
   -Это точно. Знахарка наша местная искать замучилась. Знаешь, отрава, она везде отрава. И приманку там, для зверя ненасытного сделать, и духов злых отпугнет, если что.
   При упоминании о злых духах, Доната невольно кивнула головой.
   -За знакомство, - провозгласил Гурьян и первым поднял только наполненную до краев кружку.
   Ладимир поддержал его, отсалютовав своей.
   -А Ариночка, не пьет вообще, или только сегодня?
   -Вообще, - буркнула Доната. У нее возникло острое желание оставить мужчин одних и подняться в комнату.
   -А у вас всегда такой хлебосольный хозяин или только сегодня? - невинно спросил Ладимир.
   И даже самый дотошный наблюдать не заметил бы в тех словах издевки. А Доната заметила.
   -Как же иначе? - Гурьян захлопал глазами с такими длинными и пушистыми ресницами, что Доната невольно ему позавидовала. - Я не хотел бы, что вы решили, что мы тут толком и отблагодарить не сумеем.
   Он моргнул правым глазом и перед Донатой, как по мановению руки волшебницы возникло блюдо со сладкими грибами, от души политое ягодным соком. Так, как она любила.
   -Два раза перебирала, - шепнула ей на ухо Кира и исчезла, оставив после себя облако сомненья.
   Мысленно воздев глаза к небесам, Доната огляделась по сторонам, ища поддержки. Вот задача. И кто поручится ей за то, что Кира не подложила ей ядовитый горчак, чтобы окончательно расквитаться за давешний случай? Доната пыталась поймать взгляд Киры, пробегавшей мимо - бывает один взгляд может многое рассказать - но у той было полно работы. Убеждаться в правильности предположения, используя собственное тело, у Донаты не было ни малейшего желания. Умереть, может быть, и не умрет, но помучиться придется. А если вспомнить, что ее тело только начало отходить от голодного месяца, то... Все может быть.
   Доната задумчиво ковыряла ложкой любимое блюдо и искала приемлемый повод, чтобы отказаться. Но повода не было.
   Ее выручил Ладимир.
   -Это что же, всем десерт положен, или только девушкам? - спросил он, покосившись на Гурьяна.
   -Всем! - облегченно вздохнула Доната. И не успел он оглянуться, как она поставила перед ним собственное блюдо со сладкими грибами. Организм у него молодой, здоровый, справится - если что.
   И тут же заметила Киру. Та обратила внимание на перестановку и замерла буквально в нескольких шагах от их столика, переводя взгляд, полный искреннего недоумения с Донаты на Ладимира и обратно. И потому как внезапно краска бросилась ей в лицо, Доната поняла, что та догадалась, почему вкусный десерт стремительно перекочевал с места на место. Не обращая внимания на окрики, Кира стояла у стойки, не отрывая от Донаты пламенного осуждающего взгляда. Потом покачала головой, но так, что Донате, неожиданно для себя, стало стыдно.
   Ладимир уплетал десерт за обе щеки, когда снова заговорил Гурьян.
   -Да, мы тут умеем быть благодарными, что мы - нелюди какие? А тем более, что Ариночка, спасла многих. Кого от болячек, а кого от бесславия...
   Ладимир поднес было, ложку ко рту, но тут же положил ее обратно.
   -Выходит, я многое пропустил, пока купался?
   -Выходит так, - многозначительно улыбнулся Гурьян. - Все хотел спросить, дорогие гости, вы в дороге, безлошадные, не устаете? Нам-то мужикам, привычно, а вот девке - по дорогам бродить, ноги сбивать - не особо приятно.
   -А что ей, - сыто опираясь о стол рукой, ответил вместо Донаты Ладимир, - деревенские мы с сестрой.
   -Это хорошо, это хорошо, - зачем-то два раза повторил Гурьян. Донате показалось, что он хочет что-то сказать, но никак не может собраться с духом. - Я... это... хотел спросить: если обстоятельства, там, деликатные какие гонят вас из дому, то я... вполне могу... если удобно тебе будет, Влад... Ариночку здесь оставить. Сподручней тебе одному-то в Гранд идти... ты не подумай плохого. Я и жениться могу, если что. Потом, присмотрю за ней пока ты туда-сюда ходишь. Да, и жениться могу. Я страсть как боевых девчонок люблю. В деревне-то у нас таких нет... таких... вот...
   Ладимир поперхнулся вином, что намеривался допить, не дожидаясь конца сложного повествования. Он уставился на Донату. Но смотрел не так, будто видел ее в первый раз. Смотрел так, словно сказали ему: сейчас, на твоих глазах она превратиться в жабу, зеленую, с оранжевыми пятнами.
   Ладимир ждал. Доната с опозданием поняла, что он ждал от нее ответа. Ждал и Гурьян. Пухлые щеки пылали, губы сдвинулись трубочкой, а сильные руки в волнении передвигали кружку с недопитым вином с места на место.
   Доната пригладила расчесанные по случаю купания волосы, уже доходящие до плеч.
   -Мне нужно в Бритоль, - просто сказала она и ей - показалось? - что Ладимир с облегчением перевел дух. - Я не могу остаться.
   С этими словами она поднялась, интуитивно полагая, что не стоит делать отказ нелепее, чем он прозвучал, но ее удержал быстрый жест Гурьяна. Он накрыл ее руку ладонью и тотчас убрал.
   -Погоди, - глухо сказал он. - Скажу чего. Вы завтра хотите идти?
   -Да, - Ладимир за двоих утвердительно качнул головой. - Нам надо спешить.
   -Не ходите завтра. Ходите послезавтра. Будет торговый обоз до Гранда. Так безопасней.
   -А что, в округе объявились разбойники? - насмешливо поинтересовался Ладимир. - Так с нас и взять нечего.
   -В округе объявился мой брат, - так обречено сказал Гурьян, что у Донаты дрогнуло сердце. Некоторое время он молчал. Видно было, не хочется ему говорить, но раз начал - на полуслове не остановишься. - Двоюродный брат. Месяц назад дядя у меня умер. Перед смертью Истину сказал... сыну...
   Доната увидела, как при слове "Истина" окаменело лицо Ладимира.
   -Сказал... сыну. Брату моему двоюродному. Много, говорит, на свете белом людского дерьма развелось. Так и сказал - людского дерьма... Пора проредить маленько. Вот ты, сынок, и станешь Мусорщиком.
   Доната сдавленно ахнула. Нет, никогда не понять ей людей! Такое сказать - собственному сыну! Тут за просто так вырвавшиеся слова, и морду набить можно, а за Истину...
   -Так, послезавтра торговый обоз будет, с ним и идите, безопасней...
   Он неуклюже поднялся из-за стола, едва не опрокинув пустую кружку.
   -Ты... это, - обратился к Ладимиру. - Береги ее, Влад. Раз оставить не можешь.
   Ближе к полуночи народ стал расходиться. Поднялись наверх проезжие. Как поняла Доната, отец с сыном ехали в Гранд по делам. Шумная компания молодых людей, разбив напоследок толстостенный кувшин, с трудом вписалась в двери. Весело, привлекая к себе всеобщее внимание, откланялся кузнец. За ним увязались три приятеля, сидевшие за одним столом. В зале остались несколько крестьян, что вели задушевную беседу, да два старика - за которыми уже приходили родные и справлялись "не надо ли до дому проводить?" - молчаливо допивали кувшин с вином.
   -Пора, пожалуй, - распорядился Ладимир, будто решил в уме сложную задачку, - и честь знать.
   Перед сном Доната прогулялась на двор, чтобы ночью не бегать. Выпито было немало. Правда, она отказалась от вина, зато наверстала упущенное, осушив целый кувшин яблочного кваса.
   Ярко светила Селия. На темном небе перемигивались звезды. Неумолчно, с надрывом, трещали сверчки. Такой ночью хорошо сидеть у костра, слушая песни ночных птиц, замирая от далекого одиночного воя волка, радуясь, что ему не отвечают собратья.
   Она возвращалась в комнату, когда у лестницы, в темном закутке ее схватили за руку. Мгновенно поднырнув под руку нападавшему, Доната вывернулась как змея и оказалась у того за спиной. Он оборачивался, а она уже готовилась встретить его ударом в лицо. Сильные пальцы, привыкшие цепляться за ветви деревьев, сжались в кулак. Еще мгновенье, и она отклонилась назад, чтобы удар получился серьезней.
   -Арина, это я - Гурьян, - растерялся тот и Доната опустила занесенный для решительного отпора кулак. - Ну, боевая девка, боевая... Страсть одна в тебе... Такая девка - и не моя... Погоди, сказать чего хочу. Иди за мной.
   Он прошел по коридору и открыл дверь на кухню. Видя, что она колеблется, позвал снова.
   -Да иди же, чего бояться тебе? Не обижу...
   -Смотри, как бы я тебя не обидела, - нашлась она и вошла за ним на кухню.
   Здесь еще царили запахи. Остро пахло жгучим перцем, кружил голову запах укропа, будоражил детские воспоминания аромат печеных яблок. У окна стояли зажженные свечи, освещая начищенные до блеска кастрюли и сковороды.
   Обернувшись в поисках ответа на вопрос: в чем, собственно говоря, дело, Доната оказалась лицом к лицу с Гурьяном. Пламя свечей колебалось в его глазах. Он долго смотрел на нее, прежде чем начать говорить. Но она терпеливо ждала. Раз уж позволила заманить себя на кухню, грех было уходить так и не узнав, в чем дело.
   -Останься, Арина, - попросил он. - Ты мне по нраву. Я честно сказал: я жениться могу. Мне мать Истину сказала: женись по любви и жить будешь долго. А я... Веришь ли, так до сих пор и не знал, где она, эта любовь. Нравишься ты мне. Оставайся. На кой тебе тащиться в Бритоль?
   -Почем ты знаешь, что это любовь? - прищурилась она. - А вдруг ошибешься?
   -Не было еще со мной такого. Потянуло меня к тебе со страшной силой, - он порывисто вздохнул и Доната невольно отступила назад. - Оставайся. Жить будешь, как королева. Работать не дам - девки есть, работать. Сам тебя в Бритоль повезу, нужно коли тебе. Сам... Ну, решайся. Обиды не сделаю. Тихий я с девками, Арина.
   Он так просительно улыбнулся, что Доната решила тотчас уйти. Сраму не оберешься - здорового мужика успокаивать!
   -Мне нужно в Бритоль, - упрямо повторила она, и, чуть подумав, снизошла до прощального, - прости.
   -Ладно, - и глубоко вздохнул. - Так и знал... Да за спрос денег не берут, - криво улыбнулся он. - Но все равно надежда была. Прими тогда подарок, пусть хоть он будет с тобой, если не я.
   И Доната увидела в его руках роскошный черный пояс с тремя гнездами, из которых выглядывали рукояти метательных ножей. Они были настолько совершенны, что Доната не удержала восхищенного возгласа.
   -Видел я, как ты в Киру ножик метнула.
   -А еще чего видел? - подозрительно спросила она.
   -Не бойся, за занавеску не заглядывал. Бери подарок, пока не передумал.
   Доната с сожалением провела пальцем по выпуклым гнездам, прикинула на взгляд ожидаемую тяжесть.
   -Не могу. Дорогой подарок.
   -Так и знал. Не можешь с любовью, - Гурьян внезапно набычился и силой вручил ей черный пояс, да так, что пришлось подхватить его, чтобы не упал, - возьми с благодарностью. Ты мне сегодня стольких людей спасла! Представляешь, что было бы? А я представляю! И правильно ты в Киру ножиком запустила, поделом ей, растяпе! Наше заведенье и в Бритоле известно. А если случится что, то и останавливаться перестанут. Так это перед ярмаркой - смерть. Бери!
   И она взяла. Еще не успела налюбоваться выделкой кожи, как вдруг услышала.
   -Думаешь, не понимаю я ничего, а я все понимаю. Если тебя с этим, Владом, что держит, так я прощаю. Парень он, что с него возьмешь? Вон, и наша Марица с ним... Ты прости меня, но скажу, что думаю. Как мужик мужика я его понимаю. Может, и было что у тебя с ним, но сейчас прошло. Видно же: надоела ты ему... Да ты и сама, наверное, замечаешь, да только признаться себе боишься. Оставайся, последний раз прошу... А то пойдем ко мне, я здесь в пристройке живу. Поговорим по душам, может, и надумаешь чего...
   Вот и стало все на свои места. А она-то, дура, сочла его подарок бескорыстным. Люди, люди. Давно пора уразуметь - ничего не делают просто так.
   Спокойно, без суеты, она положила пояс на стол. Потом развернулась, и, невзирая на робкие попытки ее удержать, вышла из кухни, плотно прикрыв за собой дверь.
   Доната долго сидела в комнате на лавке, вытянув вперед ноги. Эти бестолковые разговоры выматывают душу больше чем дорога. Она тихонько, чтобы не разбудить Ладимира, сняла сапоги и растянулась на лавке.
   -Наболтались? - хрипло спросил он, и от неожиданности Доната вздрогнула.
   -Наболтались, - чего скрывать то, что скрыть невозможно?
   -Уговаривал остаться?
   -Уговаривал.
   -А ты... ничего не хочешь у меня спросить? - после паузы снова заговорил он.
   Доната сразу поняла, что он имеет в виду. Но ничто на свете не заставит ее поинтересоваться, чем закончились их взаимоотношения с Марицей. Как равно и тем, с чего они начинались и что было в промежутке.
   -Я ничего не хочу у тебя спрашивать.
   -Да? - пауза. - А я вот хочу у тебя спросить: за каким хреном тебе нужен этот Бритоль?
   -Я же не спрашиваю у тебя, - вспылила она, - почему - ты - не хочешь идти в Бритоль, если тебе все равно где бродить со своей Истиной!
   На этот раз он молчал дольше. Доната уже засыпала, когда услышала, как он перевернулся с боку на бок.
   -Хватить орать. Спи, давай, разоралась. Завтра рано вставать, дорога не ждет.
   Она не стала приставать к нему с вопросами: ты все-таки решил идти завтра, а как же Мусорщик? Из них двоих кто-то должен быть мужчиной. Пусть это будет он.

8

  
   А в путь двинулись все-таки с торговым обозом.
   Утром объявленного дня Ладимир проснулся поздно. Винные пары благополучно выветрились из больной головы и он послушно внял доводам разума, справедливо рассудив: гордость - гордостью, а с Мусорщиком не пошутишь, как не пытайся.
   Подпрыгивая вместе с повозкой на ухабах, Доната пыталась отнести это событие к разряду радостных или не очень, но ни к какому конкретному выводу не пришла. Они поехали с обозом, в котором было много людей, пять повозок и шесть всадников, - и ладно. Поехали - и ничего уже не поделать.
   Второе событие, о котором стоило подумать было радостным однозначно. Гурьян все-таки вручил ей пояс с метательными ножами. Вручил чинно и благородно, как положено. Вошел в комнату, поклонился и при Ладимире, правда почти шепотом, чтобы не услышал кто, объяснил ситуацию, заставив того побледнеть при упоминании о сладких грибах, которые он так неосмотрительно выпросил. Потом протянул подарок, соблюдая все правила. Пока от многочисленных "да отсохнет рука неблагодарного", "грех не принять благодарность, ибо идет она от чистого сердца", "не отталкивай - да и тебя не толкнут" - не зазвенело в ушах.
   Доната милостиво приняла подарок. И теперь не могла сдержаться, чтобы время от времени не скользнуть ладонью по отполированным прикосновениями ее предшественников рукоятям. Рабочие ножи. Мать, частенько наблюдая за ее упражнениями с единственным в доме оружием - кинжалом, повторяла: тебе бы, дочка, специальные ножи метательные... Сбылась твоя мечта, мама.
   Мысли о матери были прерваны самым бесцеремонным образом. На соседней повозке - отсюда видно - весело смеялась Марица. И это относилось к событиям неприятным однозначно. Как в воду Доната смотрела, увязалась бесстыжая девка за ними. За ними? Надо же так оговориться, точнее - за Ладимиром.
   Никто не спорит, сюрприз получился, даже для Донаты, уж казалось бы, ко всему привычной. И то, ей понадобилось время, чтобы сосредоточиться. Марица сияла, как отчищенная песком кастрюля. Узелок, в тон хозяйке весело болтающийся у нее за плечами, заставил Донату убедиться в серьезности ее намерений.
   Доната не стала утруждать себя духовными изысканиями, а попросту подхватила свои вещи и переместилась в соседнюю повозку, благо вознице - румяному парню с цепким взглядом - было все равно, с кем ехать. Поэтому, слушая зазывный говорок Марицы, Доната думала, что лишь пытается уверить себя, что ни о какой ревности не может быть и речи. Но позже поняла, что так и есть. Ей глубоко безразлично, есть ли название у того, что привязывает этих двоих друг к другу. Любовь ли это, или что другое. Хочется им быть рядом - пусть будут. Для Донаты достаточно, что Ладимир - вот он, в соседней повозке. Веселый и доброжелательный. Русые волосы оправились от потрясения и спешили завернуться кольцами, и сам он спешил наверстать упущенное за два дня молчания. Единственная мысль, которая вызывала укол в сердце - эти двое удивительно подходили друг другу. Отчего-то именно это заставляло Донату временами забываться и вздыхать.
   Две лошадки, привыкшие ходить в одной упряжке, споро трусили по утоптанной дороге. Кроме Донаты и возницы, были еще двое мужчин. Один, седовласый, с короткой стриженой бородой, всю дорогу молчал. Единственное, что заставило Антипа, так его звали, отвлечься от дороги и неодобрительно покачать головой, как ни странно - взрывы хохота Марицы.
   -И колокольчиков не надо, загодя слышно, что мы едем, - недовольно сказал он после того, как Марица замолчала.
   На взгляд Донаты, это высказывание скорее можно было принять за комплимент, но сердитый вид Антипа указывал на прямо противоположное.
   Второй - статный молодой мужчина. При знакомстве он крепко пожал ей руку как парню и с уважением крякнул, когда она ответила ему тем же.
   -Парфен, - представился он, но сделал это так, словно она прошла первое испытание.
   Припекало. Дорога баюкала. Отросшие волосы, убранные в хвост, чтобы не мешали, от жары не спасали. Струйка пота, сползая по спине, щекотала между лопатками. Окружающая природа была такова, что глаза бы Донаты на нее не смотрели. А она-то решила, что хуже быть не может! Оказывается, может. Вполне полноценные молодые деревца сменились чахлым кустарником. Трава, прежде сочная и радующая глаз, выгорела под лучами Гелиона. Но самое главное, к полудню стало жарко до такой степени, что захотелось снять не только рубаху, но и штаны. Доната поступилась принципами и сняла сапоги, справедливо рассудив, что никого из мужчин она своими голыми пятками не смутит. Так и получилось.
   Парфен одобрительно хмыкнул и последовал ее примеру. Антип мужественно сносил посланное испытание, и только Марица по-прежнему веселилась и жара ее не брала.
   На одном из ухабов повозка накренилась. Чтобы удержаться, Донате пришлось навалиться всем телом на Парфена. Она тут же отскочила, как ужаленная. На нее пахнуло крепким потом и горьким запахом полыни - оберега от докучливых русалок. Старательно устраиваясь между тюками с поклажей, Доната отодвинулась на самый край. Потом не удержалась и взглянула на Парфена. Тот понимающе улыбался. Она смутилась еще больше, и хотела не подавать виду, но краска бросилась в лицо помимо воли.
   -Ты, девка, меня не боись, не опасный я... для тебя, - сказал Парфен и растянул губы в улыбке. Его бритые щеки были смуглы, а темные, коротко стриженые волосы блестели от пота. Взгляд карих, глубоко посаженных глаз цеплялся за Донату, придирчиво ощупывая каждую выпуклость и впадину на ее теле. В противовес сказанному. В отворотах рубахи виднелась крепкая шея со шнурком, на котором висел полотняный мешок. Видимо, там и пряталась от дурного глаза трава полынь, которую почуяла Доната.
   -А чего мне тебя бояться? - подняла правую бровь Доната.
   -Это верно, - согласился тот. - А чтобы ты совсем с повозки не свалилась, когда в следующий раз отодвигаться будешь, расскажу тебе историю.
   -Точно, - подхватил румяный возница со смешным именем Кирик. - Расскажи, Парфен, дорога короче и покажется.
   -Расскажу я тебе, девка, почему бояться меня не стоит... тебе. Ты девка, по всему видать деревенская, не станешь морщить нос, если что не так. Жизнь, она такая штука, иногда по-другому и не скажешь. Так вот. Лет пять назад это было. Была у меня тогда сестра. Надо сказать, девка на редкость вредная. Как получилось, что наша мамка ее не сберегла, не знаю. Но зимой заболела сеструха и слегла. А у нас знахарки в то время в деревне не было, померла, а новой обзавестись не сумели. Вот пока мы рты разевали и собирались из соседней деревни везти, сгорела сеструха в одночасье. Четырнадцать лет только и было. Перед смертью бредила много, а тут вдруг глаза открыла и говорит... Главное, и Озаренья-то не было. Знаю я как Озаренье бывает - глаза белыми становятся и человек светится весь. А тут, посмотрела на меня и говорит: хана тебе, братец, ни на кого у тебя не встанет, пока девку похожую на меня не встретишь.
   -Вот вредная девка! - Кирик зыркнул на Донату, проверяя, будет она морщить нос или нет. Но та только с любопытством смотрела на Парфена.
   -Да мы и за Истину это не приняли, - подытожил рассказ Парфен. - Думали, бредит девка. Ан нет. Как я ни старался, ничего у меня не выходило, а раньше по этой части горазд был. Вот Истина и была. А против Истины, как известно, не попрешь.
   -Как же ты, - не удержался Антип, - пять лет без девки, что ли?
   -Почему же так? - лукаво улыбнулся Парфен. - Она же сказала - похожую на меня. А похожих девок много... Ох, много...
   Кирик залился веселым смехом, что переплюнул даже Марицу. Не выдержав сравнения, она замолчала. Одобрительно усмехнулся и Антип.
   -Она вроде вон той, Марицы была. Русоволосая, да полнотелая. Несмотря, что четырнадцать ей было. Но вредная - это да.
   -Это разве вредная? - Антип заерзал, устраиваясь поудобнее. - Вот я расскажу, как это - вредная...
   Он начал издалека. Доната узнала откуда Антип родом. Как настрадались от тяжелой жизни его прадед и дед. Какой непростой была жизнь его отца. Сколько напастей выпало на долю самого Антипа. Также ей стало известно, сколько коров он держит, сколько кур и свиней. Как велик урожай пшеницы и овса. Кроме того, не стал скрывать Антип и подробностей личной жизни: как познакомился с будущей женой и скольких завели детей. У непривычной к такому длинному монологу Донаты голова пошла кругом.
   -Кто ж вредным-то был? - в конце концов не выдержал Парфен.
   -Да погоди ты, куда торопиться? - спокойно сказал Антип. Но прошло еще немало времени, прежде чем он перешел к сути. - Вот когда умирала мать... А покойница, не к ночи будет помянута, характер тяжелый имела. Со всеми соседями в округе перессорилась, все от нее настрадались. Как мы не холили ее перед смертью, все без толку. Вот умирала она тяжко, болела долго. А перед смертью Истину сказал, брату моему. Говорит: в реке нашей будет больше ума, чем у тебя, Увар.
   И он надолго замолчал. Доната ждала продолжения, но его так и не последовало. Как оказалось, продолжения ждала не одна она.
   -Ну? - после долгой паузы догадался спросить Парфен.
   -Что - ну? - не понял Антип. - И все. Истину сказала и умерла.
   -А дальше-то что? Как Истина исполнилась?
   -Известно как, - пожал плечами Антип, - как всегда и исполняется.
   -Ты, Антип, то много говоришь, а то клещами из тебя не вытянешь. Говори уже, как дело потом было.
   -Что говорить-то? С тех пор Увар наш, малость того, поглупел. А река, того, поумнела, без меры. Но характер у нее, у реки-то, сдается мне, матушкин приключился.
   Потом до самого вечера Доната слушала истории о вредной реке. Но мало что запомнила. Например, захотел соседский мальчишка в воду нырнуть, а река возьми, да отступи - чуть шею себе не сломал. Или девки собрались искупаться, одежду на берегу оставили, а тут река полноводной сделалась, одежду и унесло. Девки плакали потом, а что же - рубах да юбок не воротишь - голышом в деревню прибежали. А уж без просьбы, без поклонов челобитных за рыбой и не ходи, кукиш с маслом и принесешь только с рыбалки.
   Так, за разговорами и вечер незаметно наступил. Как только Гелион застыл у кромки дальнего леса, Якоп - хозяин торгового обоза дал распоряжение устраиваться на ночлег. Обоз круто свернул вправо и через некоторое время перед глазами изумленной Донаты предстала поляна, полого спускающаяся к реке. Молодые деревья окружали свободное от кустарника пространство со всех сторон, а дальше - буквально рукой подать - брал начало настоящий, даже по меркам Донаты, Лес. Темно-зеленая, просвеченная лучами заходящего Гелиона, зелень, манила ее. Тоскливо окинув взглядом недоступное величие, Доната спрыгнула с повозки.
   Кирик тотчас занялся лошадьми. Разминая затекшие ноги, Доната сняла с повозки котомку. Смирный каурый жеребец повел на нее влажным лиловым глазом и фыркнул. В углах рта у него клочьями свисала пена.
   -Ты купаться пойдешь? - больше для вида поинтересовался Ладимир. Марица не отставала от него ни на шаг. И все скалила белые зубы.
   -Не пойду, - ответила Доната. Хотя это единственное, чего ей хотелось больше всего.
   -Ага, - кивнул головой, словно это разумелось само собой. - Тогда вещи не потеряй в суматохе.
   С этими словами он аккуратно положил у ее ног лук, которым как и обещал, разжился в деревне. И кроме того, с точки зрения Донаты - настоящее богатство - одноручный меч. Накануне вечером Ладимир торжественно вошел в комнату с приобретенным оружием и долго рассматривал меч при свете свечей. Видимо, остался доволен лишь наполовину. Потому что недовольно нахмурился и убрал меч в ножны. Доната не стала спрашивать, умеет ли он с ним обращаться, и так понятно, не для красоты же купил?
   И теперь, глядя на сложенное у ее ног оружие Доната не спешила поднимать глаза. Ей ни к чему было видеть, как Марица повисла на крепком плече Ладимира.
   Устраиваться на ночлег - дело хлопотное. Но и с ним вскоре было покончено. Когда на землю упали сумерки, весело затрещали костры, забулькало в котелках варево. Остро запахло дымом и вареным мясом, щедро сдобренным специями.
   Доната все-таки искупалась. Дождалась когда стемнеет и нырнула в кусты, в заранее присмотренное вдалеке от людских глаз место. Но удовольствие получила лишь отчасти. Что за радость плескаться у самых кустов, не имея возможности отплыть дальше от берега?
   Когда разомлевшие после купания, с блестящими от мытья волосами, Ладимир с Марицей появились у костра, Доната смотрела на огонь и терпеливо дожидалась ужина.
   Всадники, так же, как и ехали, устраивались на ночлег отдельно. У них был свой костер и своя компания. Как и у хозяина с помощниками. Не доверяя никому, Якоп дважды обошел поляну, проверил каждую повозку, не преминул собственноручно ощупать все мешки. Что-то прикрыл, что-то наоборот раскрыл. Но поздним вечером угомонился и он.
   Языки огня зазывно гладили обоженные бока котелка. Парфен, которому единогласно доверили приготовление ужина, зачерпнул ложку и отправил в рот, проверяя варево на вкус. По всей видимости, оно его не удовлетворило. Бросив в котелок горсть сушеных трав, он удовлетворенно кивнул головой.
   -Осторожней с перцем, - Антип вертел в руках миску, ожидая конца священнодействия. - Острое я не того.
   -Будь спокоен, - Парфен протянул Кирику миску, наполненную горячим варевом.
   После настал черед Антипа. Донате досталось в последнюю очередь. Она оглянулась в поисках ложки, которую, насколько она помнила, оставила рядом, на чистой тряпице, но ничего не нашла. Еще раз огляделась, на этот раз внимательней, но результат оказался тот же. Не есть же варево из кусков вяленого мяса, овощей и размоченных сухарей руками? И когда уж совсем собралась перетряхнуть котомку в поисках заветной ложки, вдруг обнаружила ее в руках у Марицы. Та, не обращая на Донату внимания, отправляла в рот порцию за порцией. Лишь когда в миске ничего не осталось, она слила остатки в рот и невинно посмотрела на Донату.
   -Ложку ищешь, сестра? - сыто улыбнулась Марица. - Возьми свою ложку. Своей я чего-то не нашла. Не иначе - потеряла.
   Доната ложку взяла, не сказав ни слова. Так, наверное, и становятся девки бесстыжими. Стоит взять у такой бесстыдницы какой-нибудь предмет и готово. Заразишься распутством и будешь к парням приставать. С этой мыслью Доната преспокойно вытерла использованную ложку о чистую тряпицу и только потом занялась едой. И поэтому она не видела, какими глазами смотрит на нее оскорбленная Марица, иначе непременно бы поперхнулась.
   Миска быстро опустела. Еще сожалея о том, что нельзя повторить ужина, Доната подняла глаза и столкнулась со взглядом Марицы. Огромные глаза отражали языки пламени. Доната затруднилась бы сказать, что они выражали, но побледневшие губы и прикушенная нижняя губа, говорили о сдерживаемой ярости.
   -А вот еще у меня был случай, - начал долгий рассказ Антип, не обративший внимания на то, какие страсти бушуют у костра.
   Но он не договорил. Его перебила Марица.
   -Брезгуешь значит мной, сестра, - и куда только подевался звонкий девичий голосок? - Думаешь, я бесстыжая, что на шею парням вешаюсь? Зато я все делаю по любви, не то что некоторые, которые из-за денег с кем угодно, хоть с лысым, хоть с хромым могут в постель завалиться. Думаешь, я не знаю, у кого прежде был поясок с метательными ножами, что на тебе красуется? И за какие такие утехи он тебе достался?...
   Доната не стала дожидаться окончания пылкой речи. Четыре пары глаз, не считая глаз Марицы, уставились на нее. Она неторопливо отставила миску и спокойно поднялась со своего места. Вскочила и Марица. Не успел никто и глазом моргнуть, как они застыли друг напротив друга. Но затишье длилось одно мгновенье. Необходимое для того, чтобы коротко, без замаха отвесить Марице звонкую пощечину. Та не осталась в долгу. Но ответный жест не получился. Доната перехватила ее руку так же легко, как прежде хваталась за ветку, казавшуюся недоступной. Так, что вырваться было невозможно. Схватила и тут же завернула Марице за спину. Та пыталась извернуться и свободной рукой достать до волос обидчицы, но Доната нажала сильнее и от всей решимости пышнотелой девицы остались ругательства и всхлипы.
   Их разняли мужчины. Вернее, Ладимир с Кириком придержали остервенело бьющуюся в их руках Марицу. А Парфен, которому досталась Доната, тут же отпустил ее. Надобности в том не было. Доната скинула его руку со своего плеча и отошла в сторону. Смотреть на то, как стремительно поменялась от злости внешность привлекательной девицы, у нее желания не было.
   -Ревность, девка, плохой советчик, - шепнул ей на ухо Парфен.
   Доната вскинула на него удивленные глаза - при чем тут ревность?
  

***

   Когда Доната проснулась, деревья еще серебрились в свете Селии. Но туман - предвестник близкого рассвета, белой змеей вился в густой траве. Рядом, привалившись к колесу повозки, крепко спал Парфен. Природа, вбиравшая силу перед новым днем, чутко прислушивалась к звуку его храпа. Чуть поодаль глухо сопел Антип, а с другой стороны от повозки крепко спали Ладимир с Марицей. Он лежал на спине, вольготно раскинув руки, а под мышку ему уткнулась Марица, даже во сне сохранявшая обиженный вид. У Ладимира шевелились губы, будто он разговаривал с кем-то во сне. Донате хотелось верить, что не с отцом, наградившего сына такой Истиной. Хотя в свете последних событий - бродить неприкаянно по дорогам все же милосердней, чем зыбкое существование в виде Отверженного.
   Предрассветный сон глубок и тяжел. Душа общается с умершими родственниками, жалуясь, или наоборот, хвастаясь тем, что совершила за день. Доната поднялась, не опасаясь никого разбудить. Уйти она решила еще вчера, но в последний момент одумалась. Они могли счесть ее поступок - поступком сгорающей от ревности девицы. До них Донате не было дела, но то, что останется в душе у Ладимира волновало ее.
   Взвесив на спине котомку, Доната сдвинула ремешок вправо, чтобы не натер плечо. В последний раз оглянулась на спящих людей и содрогнулась от неприятного чувства, всколыхнувшегося в глубине души. Чужие, равнодушные, наполненные ненавистью и злобой - разве не те же люди гнали ее с матерью как гонят дикого зверя? Какое ей дело, воспринимающую Лес, как свою родню, до чужих страстей и чуждых Истин? Что ее связывает с ними кроме общности формы и связывает ли вообще? Ей не нужны Истины, она способна сдержать клятву, данную матери и без всяких Истин, против которых не попрешь. В их клятвы давно уже никто не верит, поэтому и дается им свыше Истина - хочешь не хочешь, а исполняй.
   Так им и надо и ничуть их не жалко. С этой мыслью Доната тенью скользнула в заросли молодых березок.
   За поворотом тропинки открылась поляна, на которой паслись стреноженные лошади. Рядом, пристроившись у мшистого пня спал караульный. Остановившись от него в непосредственной близости, Доната усмехнулась: хорош наблюдатель! Рассветный сон тяжел и беспробуден, только будь острожен - как бы не стал он последним.
   Буквально на глазах окружающий мир посерел, чувствуя близкое дыхание Гелиона. В белом тумане, скрывавшем траву, паслись лошади. Доната успела удивиться, как они умудряются отыскивать там сочные стебли?
   Она почуяла то страшное, от которого нет спасенья, вместе с лошадями. Конское ржание заглушило пронзительный крик, что вырвался из ее горла.
   -Мусорщик!!
   И в сознании отпечатался мощный прыжок огромного зверя - пса с человеческим лицом, в то время как страх погнал ее обратно к месту стоянки обоза. А в глазах стояло то, с какой легкостью Мусорщик, положив передние лапы на круп хрипящей от ужаса лошади, сломал ей хребет. Лошадь еще пыталась встать на дыбы, но стреноженная, не могла этого сделать. Она не хотела знать, что это вряд ли бы ей помогло, но все равно пыталась и пыталась, в то время как задние ноги уже ей не повиновались.
   В лагере царила суета. Кто-то разжигал остывший костер, кто-то дико кричал, доставая меч из ножен, кто-то отдавал распоряжение перевернуть повозки, чтобы из прикрытья попытаться достать Мусорщика стрелами, кто-то бестолково суетился и выл, закрыв голову руками. Доната уяснила одно: никто даже отдаленно себе не представлял, что можно, а главное - нужно делать, чтобы одолеть Мусорщика. Оно и понятно. Не многим удалось остаться в живых после встречи с ним, да и то это - беспомощные калеки, без рук, без ног, часто с помутившимся рассудком - вот, что оставлял сытый Мусорщик.
   -Доната! - в пылу беспомощных приготовлений Ладимир забыл, что назвал ее другим именем. - Сюда иди!
   Вместе с мужчинами он перевернул повозку и поставил ее рядом с остальными, образовавшим нечто вроде полукруга с казавшимся безопасным пространством внутри. До полного круга не хватало как минимум двух или трех повозок, чтобы защитники собственных жизней могли разместиться там, не толкая друг друга локтями. Мужчины подняли заряженные стрелами луки, некоторые вооружились мечами. Сосредоточенные лица, сжатые в напряжении зубы, лихорадочно блестевшие глаза, и теперь молчаливое, серо-белое лицо Марицы. Лагерь готовился дать отпор Отверженному зверю. Они еще не видели его, не представляли его размеров, они горели решимостью сражаться до конца.
   Доната не стала лишать их надежды. Тем более, что жить им всем оставалось недолго.
   -В любом случае - не беги, - шепнул ей - ей! - на ухо Ладимир. - Это первый, за кем он бросится.
   Ждать пришлось недолго. Зверь не вбежал на поляну - зверь возник в сером тумане. Огромный, ростом с хорошую лошадь, он вперил глаза в тесный ряд повозок. Проклятье извратило человеческие черты. Непропорционально большое лицо таило смертную муку. Но не ту, что бывает у людей, совершивших преступление и сожалеющих о том. Такое выражение бывает у того, кто наметил себе грязную, вызывающую отвращение работу, но без которой не обойтись. Причудливо вырезанные ноздри то раздувались, втягивая воздух, то опадали, шумно выталкивая его. Чудовищных размеров пасть, уже испачканная в лошадиной, а может и человеческой крови, выпустила наружу длинную тягучую слюну.
   Тяжелый тошнотворный запах зверя колпаком накрыл поляну. Стоящий рядом с Донатой Кирик тихо ахнул и закрыл рукой рот.
   Установилась зыбкая тишина, нарушаемая мучительным ржанием лошади. Некому было ей помочь без страданий отойти в мир иной.
   Чья-то рука дрогнула и одинокая стрела, сорвавшись с тетивы разом подарила и отняла надежду. Железный наконечник отскочил от бурой безволосой шкуры зверя. Мускулы, канатами перекатывающиеся под кожей дрогнули и по рядам обороняющихся прокатился гулкий ропот.
   На Мусорщика одновременно посыпалось больше десятка стрел, но их постигла та же участь. Толстую кожу не брал железный наконечник. Стрелки продолжали одну за другой посылать стрелы, доказывая себе то, что уже было доказано. Обреченный разум не хотел смиряться с тем, что исход битвы был предрешен, и победитель - вот он, упрямо мотает необъятной шеей, словно решает, с кого начать страшное пиршество.
   И тут случилась неожиданность. Доната не знала, откуда взялся этот всадник. Пришпорив лошадь, лишенную пут, один из охранников обоза с ходу взял препятствие - повозку, заставив людей, стоящих в полный рост, пригнуться.
   Что за сила им двигала: призрение к опасности или радость от возможной победы - неизвестно. На глазах у притихших людей, он пустил коня галопом. Мусорщик застыл, ожидая столкновения. Из приоткрытой пасти капала слюна. Не доезжая до зверя, всадник неожиданно развернул коня, встречая врага справа, как удобно для замаха меча. Но конь не разделял его решимости. Бедное животное взвилось на дыбы. Передние копыта со свистом рассекали воздух. Всадник держался в седле, сжимая ногами круп коня, но о победном взмахе меча не могло быть и речи. Зверь кротко рыкнул и тяжело сел на задние лапы. Некоторое время конь отступал, неся на себе всадника. Тот еще пытался дотянуться до Мусорщика мечом. Мгновенье, и конь опустился на землю, и тогда зверь медленно, будто наслаждаясь содеянным, навалился на коня всей тяжестью. Хруст костей, царапая слух как железо стекло, заполнил поляну. Предсмертные крики человека и коня слились в один. Мусорщик перевернулся на спину, не сходя со страшного пьедестала, как собака, кувыркающаяся в траве. В воздухе мелькнули лапы с мощными черными когтями.
   Первым не выдержал Кирик.
   -Я не хочу! Не хочу! Не хочу умирать! - оглушительный визг мечом вспорол кратковременное затишье.
   Дальше все происходило так быстро, что взгляд Донаты едва успевал из череды событий выхватывать какой-то один.
   Якоп пытался удержать Кирика от панического бегства. Он схватил парня за грудки, но Кирик оказался проворней. Он с размаху ударил хозяина обоза в лицо. И свободный, никем более не удерживаемый, со всех ног кинулся к ближайшему дереву. Но его прыти хватило на то, чтобы уцепиться за нижнюю ветку. Все смотрели в его сторону, и поэтому никто поначалу не заметил, как в несколько прыжков преодолев расстояние, что отделяло его от оборонительного сооружения, зверь с такой же легкостью перепрыгнул через ближайшую к Донате повозку. Над головами людей мелькнули вздувшиеся от напряжения жилы на буром животе зверя. Надо отдать должное Ладимиру. Он не стоял, разинув рот. Но одноручный меч скользнул по бугристой шкуре, не причинив вреда. Ладимира сбило с ног, он едва удержал в руках бесполезный меч.
   Кирик лез на следующую ветку, когда огромные челюсти сомкнулись на его ноге. От боли Кирик закричал - тонко и надрывно. Кирику, казалось, удастся освободиться. Судорожно вцепившись в ветку, он некоторое время висел. Но чуда не произошло - Мусорщик без усилий стащил его вниз. Так и не выпуская из пасти человеческую плоть, он лапой наступил Кирику на спину и рванул ногу на себя.
   Кирик закричал так, что у Донаты кровь застыла в жилах.
   И в то же время, осознав хрупкость возведенной преграды, люди бросились спасаться кто как мог. Кто бросился к воде, кто в лес, кто к дороге, кто к поляне, где должны были пастись лошади. Смерть настигала в первую очередь самых быстрых. Что за чутье было у Мусорщика, позволяющее безошибочно определять тех, у кого появлялся шанс спастись, Доната не знала.
   Якоп проявил прыть не по годам. Он уже входил в воду, справедливо рассудив, что вполне может так статься, что Мусорщик как все звери не любит воды. Но был настигнут в два прыжка. Удар могучей лапы отбросил его далеко от спасительной воды. Оглушенный Якоп тряс головой и пытался подняться на ноги, когда пасть зверя сомкнулась на его шее. Раздался хруст. Доната видела, как темная кровь залила бурую шкуру. Обезглавленное тело еще продолжало стоять на четвереньках. Оно упало позже, когда зверь атаковал следующую жертву.
   "Пусти меня".
   Тихий голос ветерком пронесся в голове, но остался на задворках сознания. Доната отмахнулась от него, как от назойливой мухи, приписав дыханию близкой смерти. Она не делала попыток бежать. Ей достаточно было других примеров.
   Окружающее пространство, пропитанное людской кровью, смешанной с мольбами, руганью, предсмертными стонами, отчаянными воплями, треском ломающихся костей, крошилось, как высохшая лепешка.
   Зацепившееся за ось повозки тело, Мусорщик долго тащил вместе с повозкой. Сломанные руки болтались, тщетно пытаясь уцепиться за сухую вытоптанную траву.
   Парфен, воспользовавшийся тем, что зверь занят, взмахнул мечом, и, вложив в удар всю силу, со страшным криком попытался пронзить толстую шкуру. И в первый момент Донате показалось, что у него получилось. Парфен не сдержал победного возгласа. Меч, задержавшись в вертикальном положении упал на землю. Разъяренный уколом зверь, оставив в покое мертвую добычу, повернулся к храбрецу. Его смерть была мучительной. Черные когти молниеносно полоснули по тонкой человеческой коже. Края ран разошлись и долгое мгновенье крови не было видно. Потом медленными толчками хлынула кровь, освобождая тело от жизненного тока.
   "Пусти меня!"
   Доната видела, как умерла Марица. Доната простила ее задолго до того, как она побежала.
   -Куда, дура, стой! - успел крикнуть Ладимир, но она не послушалась.
   Вырвав руку, так, что оставила рукав рубахи болтаться на нитках, она побежала. Она бежала, нелепо задрав юбку и подпрыгивая на ходу. Заворожено следила Доната за тем, как мелькали в воздухе белые икры. Она стремилась к лесу. И почти слилась с туманом, когда чутье заставило ее оглянуться. Мусорщик не гнался - он неторопливо следовал за ней. Долгие ленивые прыжки сменяли один другой. Марица встала как вкопанная. Она уже не пыталась спастись, обречено ждала его, выставив вперед руку с расставленными пальцами.
   Послышался всплеск воды, и Мусорщик тотчас устремился туда, бросив очередную растерзанную жертву.
   "Пусти меня!"
   Вот оказывается, как приходит смерть. Сначала просит ее пустить, а когда ты ей не уступаешь, лишает тебя надежды, чтобы потом, в разорванном от страха сердце спокойно собирать богатый урожай.
   Ладимир кусал губы, он тяжело дышал и Донате казалось, что она слышит стук его сердца. По его белому лицу, искаженному дыханием смерти, стекали капли пота, смешанного с чужой кровью. Он сжимал в руке бесполезный меч и шептал слова незнакомой Донате молитвы.
   "Пусти меня, сука!"
   Неужели смерти нужно разрешение, чтобы завладеть телом, изгнав из него жизнь? Наверное она не может этого сделать сама - там, где бьется сердце еще сильна жизнь.
   Неизбежно наступала тишина, прерываемая лишь хриплым дыханием разъяренного зверя, да предсмертными всхлипами.
   "Пусти меня, сука! Пусти!!"
   Смерть вопила, но Доната мысленно послала ее подальше. Подождет, уже не долго осталось.
   Их разделяло от силы несколько его прыжков. Доната видела, как кровавая пена стекает с желтых клыков. В огромных глазах плескалось пагубное пристрастие к человеческой плоти. Он так мучительно долго смотрел на единственных людей - Донату и Ладимира - оставшихся в живых, что внутри у нее взорвалась ярость и окатила жаркой волной.
   "Пусти меня, - взвыло в голове, - пусти! Я не хочу подыхать с тобой, сука! Я хочу жить! Пусти меня!!"
   От этого воя тело лихорадочно задрожало, в преддверии близкого конца. Доната чувствовала, как от страшного напряжения лопаются кровеносные сосуды на губах и языке. Струйка крови стекла на подбородок и Доната вытерла ее рукой. И той же рукой, испачканной в собственной крови, достала метательный нож из гнезда.
   Извращенные ненасытной жестокостью глаза дрогнули и зверь прыгнул. И вместе с его прыжком, предугадывая полет мощного тела, переплетенного вздувшимися жилами, она бросила нож, прямо в ненавистный глаз, вложив в бросок всю силу и всю ярость, на которую оказалась способна. Доната не видела, как летел нож: предрассветная мгла по-прежнему прятала лучи Гелиона. Но куда он попал, она разглядела. Нож острым жалом впился в левый глаз, точно по рукоять погрузившись в ненавистную плоть.
   Зверь споткнулся в прыжке и его повело в сторону. Долгий тягучий вой, от которого возрадовались души безвременно принявших мучительную смерть, слился с победным кличем Ладимира. Стремясь закрепить победу, он рванулся вперед, намериваясь лишить Мусорщика второго глаза. Зверь, пытавшийся сбить лапой торчащую рукоять, мгновенно выпрямился и, не дожидаясь, пока Ладимир приблизиться к нему, в два прыжка оказался рядом. Доната смотрела на то, как медленно поднималась тяжелая лапа, как продолжал начатое движение Ладимир, не в силах остановиться сразу, как отброшенное ударом тело, тряпичной куклой перевернулось в воздухе и упало навзничь.
   Мусорщик развернулся и прыгнул в сторону Донаты.
   Доната бросила еще один нож, но удача отвернулась от нее. Нож стукнулся о переносицу и отлетел в сторону. Третьего ножа ее рука нащупать не успела. В сознании искрами рассыпалось имя.
   "Вилена! Мое имя - Вилена! Пусти меня, сука!!"
   И Доната, цепляясь за последнюю возможность, крикнула то, что внушал ей инстинкт сохранения собственной жизни. Имя разбилось на части, и каждая часть причинила Донате нестерпимую боль.
   Белесый туман окрасился кровью. И сквозь кровавую муть Доната видела, как внезапно остановился зверь, вздыбив передними ногами обильно политую землю.
   Обнаженная черная женщина появилась ниоткуда. Она стояла между Донатой и Мусорщиком. Белые змеи волос струились по плечам. Черная Вилена стояла к ней спиной, и Доната не могла видеть ее лица. Но она хорошо видела, как нечто вроде удивления мелькнуло на человеческом лице зверя. Он тяжело присел и склонил голову набок, как склоняют собаки. Он изучал невесть откуда взявшееся препятствие. Между ним и последней жертвой, оставшейся в живых.
   Черная Вилена, крадучись, приближалась, замирая после каждого шага. Мусорщик звериным чутьем осознал опасность, исходящую от совершенного женского тела. Он поднялся, неуклюже тряхнул головой, все еще пытаясь избавиться от ножа, торчащего из глазного яблока.
   Они бросились друг на друга одновременно. Но то была невидимая простому глазу встреча.
   Они разошлись как волна и прибрежный валун. Кубарем откатился в сторону Мусорщик, жалобно скуля, а Черная Вилена осталась стоять несокрушимой скалой, картинно разведя руки в стороны. Зверь вертелся на месте, подвывая от боли. И только когда он поднял голову, прислушиваясь, Доната разглядела, что правого глаза нет. Мутная серая капля вытекала из темного провала и капала, капала, густая черная кровь.
   Зверь остался зверем. Яростный рык заставил Донату закрыть уши руками, но Черную Вилену не напугал. Ослепительно черная, она распрямилась как спущенная тетива и стрелой мелькнула в воздухе. Зверь почуял ее, но достойно противостоять не мог. Он поднялся на дыбы, стараясь не подпустить черную бестию близко. Но опоздал. На бурой, выпачканной в человеческой крови шкуре дымилась свежая рана. Черные тягучие сгустки падали на траву, и от резких движений разлетались по сторонам. Запах горелой плоти перебил запах звериного пота.
   Мусорщик пытался от нее уйти. Он бросался из стороны в сторону, намериваясь придавить ее собственной тяжестью, но все новые и новые раны оставляли на его шкуре ее когти. В бессмысленной борьбе проходило время и силы стали его оставлять. Теперь его прыжки напоминали беспорядочные метания. Он скулил, метался, но Черная Вилена следовала за ним, неотвратимо, как сама смерть.
   И тогда Мусорщик сел, вздернул голову и завыл.
   И Доната, превозмогая боль, смотрела на человеческое лицо, издававшее звуки, подобные волчьему вою.
   Это вой послужил сигналом для Черной Вилены. Взвившись в воздух, она опустилась ему на спину, разом вонзив удлинившиеся, пышущие жаром когти в мощную шею. Мусорщик рыл землю, из последних сил пытаясь сбросить смертоносного всадника. Но не смог. Из страшных ран на шее сплошным потоком хлынула кровь. Он глухо, совсем по-человечески всхлипнул и тяжело завалился в воду, взметнув каскад грязных брызг.
  

***

   -Кто ты?
   -Так тебе нужен мой ответ. Я сюда пришла не для того, чтобы на вопросы отвечать. Я пришла сюда для того, чтобы спасать твою шкуру. Раз уж я без нее не могу. Видишь, я с тобой откровенна, - Черная Вилена облокотилась на повозку. К ее совершенной коже не липла грязь, не приставали песок и кровь - она по-прежнему оставалась гладкой и ослепительно черной. - Ты сдохнешь, - почти ласково пообещала она, - и никто этого не заметит. В вашем мире такие как ты дохнут тысячами, что с того?
   Она сделала паузу, словно ждала ответа. Но отвечать на нелепый вопрос у Донаты не было ни сил, ни желания.
   -Тебе куда сказали идти... милая, - черные ноздри затрепетали, но Черная Вилена сдержала ярость. - А ты куда идешь?
   -Куда мне надо, туда и иду, - буркнула Доната.
   Старательно не обращая внимания на невесть откуда взявшуюся спасительницу, она встала, намериваясь ее обойти. Донату волновало одно: что стало с Ладимиром? Сердце сжалось в тревожном предчувствии, и она устремилась к месту, где лежало поверженное на землю тело. Вернее, хотела устремиться.
   Черная тень отбросила ее туда, откуда она только что поднялась. Доната сморщилась от резкой боли. Падая, она наткнулась спиной на торчащую ось повозки, стоявшую на боку.
   -Сиди, где сидела. Я скажу, когда пойдешь. Ты плохо усвоила урок э... милая. Смотрю, глазки прошли? И опухоль спала, и синяки, - тихий угрожающий тон.
   Доната невольно коснулась глаз. Черная Вилена, верно расценив ее жест, широко улыбнулась.
   -Ты хоть спасибо бы мне сказала, за то, что я тебя спасла... неблагодарная.
   -Сама бы справилась.
   Хриплый хохот потревожил мертвую тишину.
   -Ты что о себе возомнила, жалкая...? - она сдержалась. - Ты всерьез думаешь, что маленьким ножиком можно повредить вот ему, - она повернула голову в сторону туши Мусорщика, каменной горой возвышавшейся у берега. - Ты дура. Редкая.
   На этот раз улыбнулась Доната. Она заметила, как передернулась от ее улыбки Черная Вилена.
   -Давай, доказывай. Я до тебя на зрение еще не жаловалась. А не веришь, так иди к трупу и посмотри, - с вызовом заговорила Доната, но Черная Вилена ее не слушала.
   -Да... Я была права, - задумчиво протянула она. - Ты редкая дура. Оно, может, к лучшему. Мусорщику можно повредить только его собственным оружием. Вот эти ножики, подаренные тебе, и принадлежали ему в прошлой жизни. Когда человеком еще был и Истина его не испортила. Так что ты, дура, слушай, что умные говорят: метни в него любой другой ножик - подтерся бы им - и был прав.
   Она продолжительно вздохнула.
   -Так что если бы не я, лежать бы тебе в этом... как там его батюшка сказал? "Человеческом дерьме" - лучше не скажешь. Да ладно - тебе - лежать, а то и...
   В один миг, только Доната собиралась съязвить, как все изменилось. Черная тень метнулась к ней. Не успела она опомниться, как ее вздернули в воздух. Красные когти впились ей в горло.
   -Ты, сука, какого хрена сюда потащилась? Тебе сказали - назад топай! Назад - в Белый город! Опротивела ты мне до тошноты. Если не избавлюсь в ближайшее время от твоего мерзкого тела - разорву на части...
   -Могла бы, - сдавлено шипела Доната, - давно бы убила. Чего тянешь?
   Вопрос окончательно разозлил Черную Вилену. Бездонные глаза полыхнули холодным светом и Доната опять оказалась на земле, морщась от боли в спине.
   -Самое отвратительное, - брезгливо поморщилась Черная Вилена, - что ты права. Но если выхода у меня не будет, я убью тебя, как обещала.
   -Зачем? - Доната растирала саднящую от следов когтей шею. - Чего ты привязалась ко мне? Я не звала тебя.
   -Ты не звала, - высокомерно повторила Черная Вилена. Она опустилась на корточки и их глаза встретились на одном уровне. - Помечтай еще. Ты бы и не дозвалась. Хотя скрывать не буду, кое-что тебе дано от природы. От отца - Повелителя демонов. Мертвого повелителя, - она хохотнула. - Когда твоя мать, такая же сука, как ты, убивала его, то еще не знала, что беременна. Что мне оставалось делать? Я вцепилась в твое мерзкое тельце, чтобы не сдохнуть вместе с ним - батюшкой твоим... Чтоб ему... Вот с тех пор и живу в тебе. Ждала, пока ты подрастешь и мозгами окрепнешь...
   -Зачем ждала-то? - Доната не верила ни одному слову. - Давно бы выгнала меня и в теле одна бы поселилась...
   -Много ты понимаешь, сопля. Мне лет тысячи, а ты... Могла изгнать тебя, могла, никто не спорит. И что? Расти бы тогда перестала. Много радости - голозадым младенцем по лесу ползать! Ты и сейчас мне не нужна. Мне другое тело необходимо. Вот дойдем до Белого города, совершим обряд и разойдемся... как положено.
   -Очень смешно. Так ты демоном, что ли, себя возомнила?
   -Ты еще раз посмей заговорить со мной таким тоном, - она неуловимо взмахнула рукой и Доната отшатнулась. - Без глаза оставлю. До города дойти - и одного глаза хватит. Ты почему, сука, меня не позвала сразу, как я просилась? Если Договора меж нами нет и быть не может, то по крайней мере, нужно выполнять правила. Мне необходимо время, чтобы набраться сил, а то еще один такой Мусорщик - и намотаешь кишки на дерево. Сказала тебе, буду на Вилену откликаться. Я сказала тебе? Не слышу?
   Доната кивнула головой. В черных глазах без белков горела решимость. Белые змеи волос угрожающе развернулись. Доната не сомневалась: она вполне может оставить ее без глаза. Поэтому молчала.
   -В следующий раз, чтобы шкуру свою не повредить, раз уж одна у нас на двоих - зови, дура! А теперь о главном: куда ты идешь?
   Доната долго молчала.
   -Я спрашиваю, куда ты идешь? - тихо спросила Вилена, но Донате стало страшно. И она ответила.
   -В... Бритоль...
   Черная Вилена смотрела на нее с улыбкой. Вдруг тело ее напряглось, словно она к чему-то прислушалась.
   -Еще раз повтори, - задушевно сказала она. - Только чуть позже. Когда я скажу.
   Она договаривала уже на ходу. Как ужаленная подскочила Доната, когда поняла, куда направляется Черная Вилена. Ноги вязли в песке, щедро политом кровью. У самой воды, недалеко от туши Мусорщика, лежало обезглавленное тело Якопа, чуть поодаль - то, что осталось от Кирика. Но Доната, вырывая сапоги из вязкой жижи, не обращая внимания на трупы, бежала дальше.
   Она опоздала. Она не успела прикрыть его собственным телом. Черная Вилена держала его так, как любила держать и ее - за горло. Ладимир порывисто дышал, на его губах пузырилась кровь. Он был без сознания и не делал попыток освободиться. Донате при взгляде на него стало плохо: в нем едва теплилась жизнь.
   -Все мертвы, а этот, смотри-ка, жив, - Черная Вилена тряхнула его, одним взглядом остановив Донату, рванувшуюся к нему на помощь. И его руки, как у сломанной куклы, безвольно качнулись. - Все равно, не долго ему осталось. Хочешь, я избавлю его от...
   -Нет! - Доната умоляюще вскинула руку, словно это могло помочь. - Не трогай его!
   -Ты считаешь? - она склонила голову набок и посмотрела на Донату. - Повтори, куда ты идешь?
   -В... в...
   -Смелее, я пойму! - красные когти резали кожу на беззащитном горле.
   -В... Белый город.
   -Громче!
   -Оставь его Вилена! Оставь! Уйди! Уйди!!
   Доната кричала и топала ногами, пока мучительница, послав ей воздушный поцелуй, не истаяла в воздухе.
  

9

   Он умирал.
   Черная Вилена ошиблась: не все были мертвы. Уцелел Антип. В самом начале суматохи ему повезло. Он залез на дерево и затаился в редкой листве. Вполне возможно, что после того как Мусорщик разделался бы с Донатой, он вплотную занялся бы Антипом. Но до этого, как известно, не дошло.
   Антип не видел схватки между Черной Виленой и Мусорщиком. Узнав об этом, Доната не сдержала вздоха облегчения. В противном случае, кроме солидарности, она вызвала бы у Антипа другое чувство. И никто бы тогда не дал за ее жизнь и одной серебрянки. После того, как люди оплакали бы умерших, они начали бы новую охоту: за одержимой демоном. Это Мусорщик - один из Отверженных, едва ли не всесилен, а человек, одержимый демоном имеет отпущенный предел. Загнанного, вымотанного погоней, его легко скрутить, а там уже на костре - единственное средство навсегда избавиться от демона. А неизбежные потери - скольких подвластный демону способен убить: одного, двух? Такие жертвы оправданы. Бывали страшные случаи, когда такой вот одержимый расправился с целой деревней. Набрался силы, да и перерезал всех ночью. Так что для любой деревни ужасней напасти нет, чем одержимый демоном, скитающийся в лесу неподалеку.
   Антип бледнел и трясся, осматривая место страшной бойни. Однако по просьбе Донаты взял себя в руки. Его вполне удовлетворило ее объяснение: забилась под повозку и закрыла от страха глаза. Иными словами - ничего не видела и нечего не слышала. Тем более, что к тому времени она успела подобрать один нож, и вынуть из мусорщика второй - сдерживая приступы тошноты, выворачивающей желудок наизнанку.
   Антип запряг единственную уцелевшую лошадку. Потом, с великой осторожностью он помог ей положить туда так и не приходящего в себя Ладимира.
   -Ты и до деревни его не довезешь, - сокрушался Антип, глядя на то, как судорожно дышал Ладимир, - дай уж умереть ему спокойно.
   Но она его не слушала. Ей казалось, стоит отвезти его в Лес, напоить Сон-травой, чтобы избавить от мучений, смазать раны ядовитым Кукольником, чтобы убить заразу, и главное - оставить в покое - и ничего, выживет. Он здоровый, молодой - неужто не сдюжит? Лес поможет, Лес вылечит.
   Так Антип пошел в одну сторону, в сторону ближайшей деревни. Одному ему было не под силу выкопать столько могил. Да и у многих убитых родственники были в окрестных деревнях. Кто же запретит им похоронить родных по все правилам и оплакать как положено?
   А Доната поехала в сторону Леса - благо до него было рукой подать. Лошадка после пережитого страха тащилась еле-еле. Но все равно, стоило повозке качнуться, и у Донаты сердце кровью обливалось.
   Он умирал.
   Лес был настоящим. У ствола огромной - двадцать локтей в обхвате - ели, под колючим пологом, охраняющим от злых духов, Доната устроила настоящий шатер. Она поила Ладимира Сон-травой, чтобы облегчить мучения, она мазала его раны растолченными в порошок и смоченными в воде стеблями Кукольника, чтобы убить заразу. Она обеспечила ему полную неподвижность и по капле вливала теплый чай из листьев Крупины, чтобы поддержать силы.
   Все это не приносило ему облегчения. Ладимир умирал. Он хрипло дышал и на его губах пузырилась кровавая пена. Доната сидела рядом с ним, и сердце ее замирало при мысли о том, что следующий его вздох будет последним.
   Он умирал. Глаза его ввалились. На лбу обозначилась сеть морщин. Губы, покрытые мелкими трещинами постоянно сохли и Донате приходилось то и дело смачивать их водой. Белый, с серым оттенком цвет лица не могли оживить даже лучи Гелиона, которые чертили тонкие линии, пробиваясь сквозь игольчатые лапы.
   Он умирал. Доната мучилась вместе с ним. Ее дыхание тоже прерывалось, а в груди зрела нестерпимая боль. Однако помочь ему она не могла. Ей оставалось смириться - и по возможности стойко принять его кончину. А после позаботиться о его погребении. Она отгоняла от себя страшные мысли, но ее глаза, помимо воли, отметили гладкий камень, достойный стать надгробьем на могиле хорошего человека.
   Последнюю ночь она поддерживала огонь, пытаясь согреть тело, уже не хранящее тепло. А утром Ладимиру стало хуже. Он часто-часто задышал и в груди его заухало, забулькало. Он открыл глаза и сухие губы шевельнулись.
   -Ты... здесь.
   Она не узнала звука его голоса. То был не человеческий голос, а прощальный треск старого-престарого дерева, уставшего от собственной жизни и мечтающего о смерти.
   -Жаль, - выдох, - что не брат... тебе, - он кашлянул и струйка крови потекла по подбородку. - Я... Истину... хорошую... тебе.
   Он закрыл глаза. Из-под опущенных век выкатились слезы.
   Потом он замолчал. Его дыхание прервалось и в какой-то момент Доната решила, что он умер. Но он судорожно вздохнул и тогда она не выдержала.
   Сердце ее разрывалось от чужой боли. Кусая губы до крови, Доната вышла из шатра и села в траву. Она кляла себя за то, что оказалась слабачкой: сил не хватило на то, чтобы проводить его в Небесную Обитель. Но вернуться и смотреть на то, как он умирал, она так и не смогла себя заставить.
   Пятна света, бродившие по траве, добрались до поваленного дерева и вдруг непостижимым образом соткались в нечто, похожее на согбенную фигуру старца.
   Доната безучастно смотрела на то, как серый балахон, из-под которого выглядывали босые, похожие на корни ступни, обретал очевидность. Она разглядела оборванные нити, что торчали из дыры на плече.
   Он был стар. Заросшее седыми космами лицо, оставляло свободными от волос лишь темные провалы глаз. В которых, нет-нет, да и вспыхнет короткая обжигающая искра. Сквозь высохшую кожу на руках, покладисто лежащих на коленях, просвечивали темные вены, как прожилки на листе, сброшенном к зиме.
   Доната отвела усталые глаза в сторону и забылась. Взгляд ее, уставленный в одну точку, остановился. Ей был неинтересен Дед, неинтересны его глаза и морщины. Ее совершенно не волновала его привычка появляться из ниоткуда, как равно и то, зачем он здесь появился. В то время как там...
   Она сжала губы, чтобы не застонать. Дважды в лесу умирали близкие ей люди, и дважды лес безропотно их принимал. Ей было не до старца. Но она узнала его. Да и кто не узнал бы Лесного Деда? Он приходит с первой сказкой и ночными страхами, а уходит с легендами об Отверженных и первой любовью.
   -Узнала, что ли? - скрипнул Дед. Да так душераздирающе, что она вздрогнула. Хоть и ждала невольно, что его голос окажется похож на скрип давно не мазаных дверных петель.
   -Здоровья тебе, Лесной Дед, - машинально повторила Доната слова, которыми мать начинала любую сказку.
   Было время, Деда боялись, его почитали, о нем заботились. В каждой деревне на окраине стоял домик. Утром местная знахарка приносила еду, задабривая скорого на расправу Деда. Захочет - будет в деревне достаток. А не захочет - так вполне может так статься, что и от самой деревни останется одно пустое место, а все в болото уйдет. В то время у Деда в лесу были глаза и уши - Кошки, любимицы. Но в тех пор все изменилось и последнюю Кошку, ту, которую Доната звала матерью, похоронила она в лесу. И не помог Дед, не защитил последнюю дочь свою.
   Осознав все это, Доната вскинула на Деда злые, непокорные глаза. Так за что же она здоровья ему желает? Чтоб тебе здоровья желали - заслужи сначала. А если живешь сам по себе, так и живи - обойдешься без незаслуженных пожеланий!
   -Изгадили Лес, хуже некуда, - вперил в нее долгий взгляд Дед и эхо сухим треском долго перекатывало его слова. - Тащат всякое... нечистое.
   Она почему-то решила, что он говорит о Ладимире.
   -Он хороший! - оглушительно крикнула Доната, но Деда не напугала. - Он самый лучший человек! А ты...
   -О человеке разве речь? - удивился Дед и мохнатые брови взлетели вверх. - О человеке и речи нет. Ты!
   Длинный как сухая ветка палец вытянулся в сторону Донаты.
   -Потому и Лес пропал, что такое с собой носите!
   -Ничего я не ношу! - огрызнулась Доната. Он еще думает ее упрекать! Хватит с нее упреков!
   -Вот и мать твоя так говорила, - протяжным скрипом ответила старая ель.
   -Моя мать... моя мать, - от обиды Доната растерялась. - Да она любила тебя! Любила! А чем ты ответил ей на любовь? Чем отплатил?
   -Раздухарилась... Смотри, лес подожжешь. Ты о какой матери речь ведешь?
   -О той самой. О единственной. Не было у меня другой.
   -Знаю я, про кого говоришь. Ты на себя много не бери, девка. До Кошки далеко тебе, как иному дураку до человека умного. Кошка... мать... туда же. Это твоя мать с демонами якшалась, да порчу на Лес и навела! Вот все мои дочери и померли. Все твоя мать - успеть бы дотянуться, собственными руками бы...
   С внешностью согбенного старца, по мере того как он говорил, стали происходить перемены. Плечи разогнулись, спина выпрямилась, а колючее лицо в космах седых, торчащих с разные стороны волос, выросло, наплывая на Донату. В бесцветных глазах замерцали недобрые искры, а вдруг обнаружившийся в поросли волос крючковатый нос вырос до размеров огромного птичьего клюва. Лицо его, перекошенное от долго скрытой и теперь проявившейся ненависти, было отвратительно. Лесной Дед дрогнул, и вслед за ним содрогнулся Лес. Даже Гелион поспешил спрятать свой лик, то ли от страха, то ли от неприятия. Вечер, такой же безрадостный, как сам Дед поспешил накрыть лес серым покрывалом.
   Но Доната осталась безучастной к тому, какой давней ненавистью упивался Дед. Ее чуткий слух уловил за колючим занавесом хриплый вздох Ладимира. И тогда ей стало страшно. Сейчас, пусть некоторое время спустя, но Ладимир уйдет. Уйдет, как ушла мать. И она останется наедине с целым миром. И гадким Дедом.
   -У меня была одна мать, - затосковала Доната, - Рогнеда. Просила передать привет тебе... если увижу.
   -Рогнеда, - филином ухнул Лесной Дед.
   И стало тихо. Молчали птицы в кронах деревьев. Смолк ветер, бродивший в густой листве. Так тихо не было даже в подземелье, в колодце Наказания. На миг Донате, не спускающей глаз с круглого могильного камня, показалось, что Дед исчез. Но не просто исчез, а забрал с собой лес. Она встрепенулась, но все было на месте. Даже Дед.
   -Дочь моя, Рогнеда, - жалко скривился Дед. - Я знал, девка, что она тебя пригрела. Я ведь... врать не буду, убить тебя хотел, когда мать тебя сбросила. Но Рогнеда не позволила. Да... А теперь... Как Кошки мои умирать стали... Не смогли больше оборачиваться - крутила их сила страшная, кости ломала и кожу рвала... Рогнеда дольше всех прожила. Из-за тебя. Боялась за тебя очень, что убью я тебя, если ее не станет. Зря боялась... Да ладно. Должник я теперь твой. Дочку мою последнюю похоронила... Долги отдавать буду. Давай человека твоего посмотрю. Можно ли помочь еще... А то пока разговоры говорили, - Лесной Дед вдруг хитро прищурился и глаз не стало, - он уже того. Тащи сюда.
   Что-то мимолетное коснулось обнаженных чувств Донаты, что-то забытое и давнее. Но неожиданно для себя она подхватилась и кинулась в колючий полог. Тащила на свет умирающего Ладимира и за шорохом, за шумом пыталась лишить себя возможности прислушаться к тому, жив ли он еще, или все уже кончено.
   Лесной Дед легко поднялся с поваленного дерева и подошел к Донате - трава не пригибалась под его весом. Скрюченными пальцами он коснулся Ладимира и тень легла на белое лицо.
   -Чуть не успели, - шевельнулся дед и у Донаты птицей забилось сердце. Но дед имел в виду другое. - Еще поговорить бы - и спасать некого было бы. А так... раз обещал - сделаю. Долг отдам.
   Сгорбленная спина разогнулась. Дед прощально махнул рукой, повернулся и медленно заковылял прочь.
   Полными так и не пролившихся слез глазами, Доната смотрела на то, как полы обтрепанного балахона цепляются за колючие стебли травы. Она не стала кричать, просить, ругаться. Надежда вместо сладкого гриба обернулась в руках ядовитым горчаком. Так бывает.
   Так всегда бывает.
   Доната закрыла лицо руками. Она не хотела видеть мир, в котором не будет Ладимира.
   Руки она убрала тотчас после того, как поняла: она не одна.
   На том месте, где только что сомкнулись ветви за спиной Деда, стояла Мара-морочница. Но стояла не той белолицей, полногрудой девицей, что в полную Селию смущает парней, уводит их в лес и пьет кровь вместе с жизнью. Стояла в худшем своем проявлении: с впалыми щеками, обтянутыми коричневой, как высохший пергамент кожей, дырой вместо носа и вытекшими глазами. Мара была старой - она умерла задолго до того времени, как родилась Доната. В разошедшейся на шее коже белела кость, на лысом черепе кое-где сохранились клочья седых волос. Обтянутые кожей кости, никогда не знавшие земли, прикрывало жалкое подобие истлевшей рубахи. Она была просто Марой. Потому что не морочила Донате голову.
   Надо было бежать, молить, сопротивляться, но сил не было. Дальнейшее представлялось Донате легко: Мара выпьет из нее кровь. А всем известно, что это парни умирают и отправляются в Небесную Обитель, а девки после такой смерти сами становятся морочницами. Скитаются по лесу и губят доверчивых людей. Что ж. Если суждено им с Ладимиром соединиться только на краткий миг, что называется смертью - так тому и быть. А после, став Марой, вряд ли ее будет волновать та боль, что мучила при жизни
   -Спасибо тебе, Лесной Дед, за доброту твою, - Доната криво улыбнулась, не сводя глаз с Мары. Хотела отвернуться, и не смогла: болезненное любопытство заставило ее разглядывать изъеденное червями уродливое лицо. - А Марой стану и ласку не забуду...
   -Размечталась старуха девкой стать, - свирепо каркнула Мара и черные пеньки зубов показались в дыре рта. - В сторону иди. Я с ним буду... Как раз время...
   Она ткнула черным пальцем в сторону неподвижно лежащего Ладимира.
   -Не надо его, - беззвучно шевельнулись губы. - Пусть так умрет. Меня возьми.
   Но Мара услышала.
   -Я, девка, не только жизнь, но и смерть пью. Да... и смерть... пью...

***

  
   "Куда мы идем?" - это был первый вопрос, который он задал ей, после того, как пришел в себя.
   В то утро было пасмурно, но вдруг стало светлее. Нет, Гелион по-прежнему стыдливо прятался за низкими тучами, но озарила поляну радость, что вспыхнула на лице Донаты. И от радости, что нахлынула как зной в жаркий день и подкосила колени, она чуть не ответила так, как отвечала всегда. Но перед глазами встало безжизненное, запрокинутое лицо Ладимира, когда черная демоница держала его за горло, царапая острыми когтями тонкую кожу.
   -В..., - только раз споткнулась она. И то потому, что боялась не за свою жизнь. А потому, что больше не хотела видеть как черные руки касаются белого тела. - В Гранд. Идем в Гранд.
   Сказать, что он удивился, значило ничего не сказать. Вид у него стал, как у ребенка, которого несправедливо лишили любимой игрушки. Он долго смотрел на Донату. Неизвестно, что он прочел в ее глазах, но не сказал ни слова. Ни в тот день, ни на следующий. Ни через неделю. Но вел себя так, словно они изначально уговорились: он проводит ее в Гранд, и все - поминай, как звали.
   Он быстро поправлялся. Буквально на следующий день после памятного события с Марой, он легко вздохнул, открыл глаза и спросил: куда мы идем? Доната от радости совершенно упустила, что за этим вопросом вполне может последовать и другой. Тот, на который она не успела придумать ответа.
   -Как нам удалось спастись? Кто справился с Мусорщиком? Он убит?
   Так прозвучало вслух, но его глаза сказали больше. Нет, его по-прежнему интересовал вопрос, как ему, мужчине, удалось остаться в живых с множественными переломами ребер. Но в гораздо большей степени его интересовал вопрос: как умудрилась выжить она, не получив ни одной царапины, исключая синяки на шее.
   Она не нашлась с ответом. Сославшись на то, что для поддержания тепла необходимо срочно подбросить дров в затухающий костер, Доната стрелой вылетела из шатра. Занятая лихорадочными поисками приемлемого ответа, она углубилась в густой подлесок. Ветви хлестали ее по лицу, но боль, обострившая чувства, не привела к ответу. Бесполезные блуждания заставили ее остановиться у гнезда глухарки. Доната безжалостно согнала ее, справедливо рассудив, что глухарок много, а Ладимир один. Она аккуратно завернула теплые еще яйца в рубаху и пошла обратно.
   Когда она вошла в шатер, без сушняка, но с яйцами, у нее сложилась впечатление, что она никуда не уходила. На его губах застыл прежний вопрос. А ответа у нее не было.
   И тогда она ляпнула первое, что пришло в голову. В конце концов, истина крылась где-то рядом.
   -Мусорщика убила я, - она не смотрела ему в глаза, и так было понятно, что она там увидит.
   Ладимир не стал спокойно наблюдать за тем, как она занялась приготовлением добытых яиц. Вопросы посыпались из него, как горох из порванного мешка. "Как ты смогла? Ты не врешь? Мусорщика можно убить? Как мы очутились в лесу? Да скажи ты правду, наконец!"
   Пришлось обстоятельно ответить на каждый. Прикрываясь, впрочем, слезящимися от пепла глазами - костер-то приводить в чувство кому-то надо? Как известно, болтовней не намажешь хлеб к обеду.
   Да, Мусорщика убила она. Если, конечно, Ладимир помнит и от удара у него не отшибло память - один нож, который она метнула, попал точно в глаз. Второй раз она промахнулась. Когда Ладимир, непонятно в силу каких причин - не мог, что ли чуть подождать? - возомнил себя победителем, она метнула третий нож, также попавший в цель. Естественно, Ладимир этого видеть не мог. А жаль. Приятно, Тьма возьми, когда за твоей победой наблюдают. Так вот. Когда он, отброшенный ударом мощной лапы благополучно приземлился и тем самым снял с себя обязанности, присущие мужчине. Как это какие? Защищать женщин и детей...
   Очень смешно. Нет, к детям она себя не относит...
   А если он считает, что его болезненное состояние позволяет ему оскорблять ее, то...
   Извиненья она принимает. У нее оставалось мгновенье, чтобы бросить последний нож - вот этот самый. Ладно, она разрешает его подержать, только аккуратней - легко порезаться. Нож вошел в глаз и Мусорщик в тот же миг умер. Только завыл страшно и упал, едва не придавив ее своим телом.
   Она сама бы не поверила, если бы кто рассказал. Но позже, раздумывая над таким странным поведением всесильного Мусорщика, она пришла к выводу. Скорее всего, те ножи принадлежали самому Мусорщику, только в прошлой жизни. Когда он еще был человеком. Как известно: Мусорщика можно убить лишь его собственным оружием, которым он владел в бытность человеческую...
   Как неизвестно? Донате даже удивительно, что кто-то может не знать таких простых вещей! Она, например, знала это с детства... Вот именно: Гурьян и не подозревал о том, что своей благодарностью спасает им жизнь. А может, втайне хотел, чтобы его брата избавили от мучений, кому же понравится после смерти Отверженным быть? Врагу заклятому не пожелаешь. Ведь всем известно, что Мусорщика можно убить...
   Не может быть, чтобы Ладимир об этом никогда не слышал! Забыл, наверное. Тысячи и тысячи людей по жизни ни разу не встречаются с Мусорщиком. Это же все равно, что найти Желтую траву...
   Потом вранье плавно слилось с правдой. Спустился с дерева Антип...
   Она тоже удивлена, что он остался жив. Судьба, однако.
   Пожалуй, Ладимир слишком много говорит. Вчера еще только умирал, а сегодня болтает без умолку... Вот так и выходила его: благодаря Сон-траве, Кукольнику, да...
   Да. Всего три дня без памяти был. И нечего смотреть на нее такими глазами. Метался, был без сознанья - что было, то было. А бредить - не бредил, и имени любимой Марицы, не к ночи будет помянута, не называл.
   Доната нарочно так грубо закончила разговор. Пусть будет короткий осуждающий взгляд - кто же дурно говорит об умерших? Зато не будет череды бесконечных вопросов.
   Через два дня Ладимир начал вставать и не она не смогла его удержать. Он вышел из колкого шатра, добрался с ее помощью до ручья и долго смотрел на журчащую воду. Ладимир улыбался и все пело в душе у Донаты.
   В радости, которой изголодавшаяся душа питалась как хлебом насущным, была одна печаль. Занималась ли она поиском сушняка для костра, собирала ли грибы, добивала ли метательным ножом глухарку, пытавшуюся взлететь, наполняла ли водой просмоленную флягу, печаль занозой сидела в сердце. То и дело заставала себя Доната в самых неподходящих местах, например, у корней огромного поваленного дерева. В темноте, среди душного запаха вспоротой корнями земли. Отрешенную и прислушивающуюся к себе.
   Где? В каком месте ее тела таилась эта трижды проклятая Черная... Обойдемся без имен. Кто ее знает, с этой половиной какого-то Договора. Где она сидела, эта черная ведьма? В руке, ноге, сердце, голове? Неужели есть в собственном теле, знакомом с детства, уголок, над которым Доната оказалась не властна?
   Чем дольше она мучила себя неразрешимыми вопросами: а согласилась бы она дать на отсечение руку, знай точно, что там скрывается демонское отродье? Тем яснее напрашивался вывод: черная стерва сказала ей правду. Так все, скорее всего, и было. Ее отец был Повелителем демонов, а Та Женщина вступила с ним в схватку и убила. А поскольку демон - как верный слуга должен умереть со своим хозяином, как-то так получилось, что черная гадина зацепилась за не рожденный плод.
   С этого места в рассуждениях Донаты начиналась мания величия. Судя по всему, ей от природы даны силы немалые - в деревне быть бы ей знахаркой - потому и не смогла черная тварь выжить ее из тела. И пока она в ее теле, не видать ей самостоятельности - вот и тянется к тайному обряду, чтобы обрести подвластную оболочку.
   Не сходились концы с концами. Могла ли черная дрянь убить ее, откажись она идти в Белый город? После Мусорщика легко в это верилось. Но, наверное, убить вряд ли, а вот искалечить, к примеру, глаза лишить - это запросто.
   Да - это угроза. Прости мама, она не забыла о клятве. Она выполнит ее позже. После того, как избавится от того подарка, которым наградила ее Та Женщина.
   Ладимир с каждым днем чувствовал себя все лучше и лучше. Дошло до того, что он с легкостью справлялся с возложенными на себя обязанностями. В хитроумно сооруженные силки из тех веревок, что нашлись в повозке, попался откормленный за лето заяц. Зажаренный на вертеле, он разом расставил все по своим местам: жить, оказывается, хорошо.
   Ладимир обнаружил в повозке свой меч и долго благодарил Донату. А она, принимая слова благодарности, хоть убей, не могла вспомнить, когда ухитрилась его туда положить.
   А спустя неделю Ладимир сидел у костра, глядя на игриво мерцающие языки пламени.
   -Пора в дорогу, - просто сказал он и она поняла: счастье кончилось.
   Еще день им потребовался на то, чтобы запастись в дорогу мясом, да грибами - мясистые белянки, подсушенные на огне - спасенье, когда голод не брат.
   Он так и не спросил у нее, почему необъяснимый прежде Бритоль, сменился не менее загадочным Грандом. Она тешила себя мыслью, что он смирился с тем, что ему не дано узнать цели ее путешествия. Или, решил отложить разгадку на потом. Что тоже устраивало Донату.
   Потому что "потом" у них было отдельное. Еще неделя, другая, и каждому их них суждено продолжить свой путь: ей вернуться на юг, в знакомые с детства места, старательно обходя деревеньку, где у местных жителей долгая память, наверняка подогретая неудачным походом в лес.
   А Ладимир... Что ж. У него своя Истина, против которой, как известно...
   Сможет он бродить по дорогам без нее, выполняя "пожелание" батюшки - вопрос, на который нет ответа. А на другой вопрос - сможет ли она без него жить, ответ напрашивался сам собой. И такой напрашивался ответ, что выть хотелось, глядя на то, как золотятся отросшие кудри в лучах Гелиона.
   К закату третьего дня, дорога вывела их к хутору. С пригорка открывался вид на крепкие дома, обнесенные добротным забором с разукрашенными воротами, на реку, заметную с пологого берега. Белый дымок лентой поднимался в небо и терялся в голубой вышине.
   Доната вдоволь насмотревшись на живописный хутор, даже глаза зажмурила. Все казалось, откроет, а там пустой холм с выжженной Гелионом травой. Но все оставалось на месте.
   Ворота открылись сразу, стоило стукнуть пару раз посильнее. Белобрысый паренек, придирчиво оглядел Донату с Ладимиром и поклонился.
   -Путникам завсегда рады, - вежливо сказал он. И в ответ на приветливые слова, добавил, - покажу, где ночевать будете.
   Доната с опаской, не привычная к такому обхождения, последовала за парнем, то и дело оглядываясь, чтобы наметить путь возможного бегства. На тот случай, если доброе расположение хозяев внезапно сменится на другие чувства. Люди, что с них возьмешь? Сейчас тебе улыбаются и скалят зубы, и после глаза полны ненависти и готовы тебе глотку перегрызть. А потом еще и оправдываться начнут: Истина у меня такая, а против нее, как известно...
   Ладимир напротив, лучезарно улыбался и принимал все за чистую монету.
   Комната, где их разместили, оказалась уютной и чистой. Седенький старичок, улыбчивый и благообразный вполне удовлетворился объяснением, что брат с сестрой, де, путешествуют.
   -Ага, ага, - он покивал головой, но бровей поднимать в ироническом "знаю я, какие брат с сестрой" не стал. Чем сразу расположил к себе Донату. - Вон одна лавка, вон другая - ночуйте, не убудет. Что не все встречать путников вышли, так не серчайте на то - сын мой умирает, младшенький... Все хозяйство на нем было. Так вот... Судьба.
   После слов сочувствия, вырвавшихся у Донаты, старичок опять покивал головой и вышел, прикрыв за собой дверь.
   А спустя некоторое время появилась розовощекая девица, чья непосредственная красота так и бросалась в глаза: все эти веснушки, курносый нос и алые, как сок малины, губы. Она стрельнула глазами в сторону Ладимира и Доната сразу пожалела о том, что не остались они ночевать у рощицы, неподалеку.
   -Люди прохожие, путники, - всплеснула руками девица, назвавшаяся Улитой. - В кои-то веки к нам забрели. Раньше, бывало, все за столом собираются, рассказов послушать, а нынче горюшко у нас, дядя мой умирает, - она покосилась на Ладимира и Доната всерьез засомневалась, а так ли велико ее "горюшко"? - Ой, что же это я? Вы же голодные, и дедушка велел накормить. Когда горюшко, все из головы вылетает.
   По мере того, как на столе появлялись копченая колбаса, свежий хлеб, молоко, зелень, сыр, в голове у Донаты прояснилась картина нехитрого устройства хуторского хозяйства. А также хитрых родственных переплетений - кто, кому и кем приходится. Все это влетало в одно ухо и благополучно вылетало из другого. Задержалась в голове только душещипательная история о том, откуда на самом деле появился такой милый, так и просящийся на картинку, хутор. Все дело в Истине, чуть не опередила говорливую девицу Доната и оказалась права. Действительно, отец того старичка, который встретил Ладимира с Донатой в доме, перед смертью изрек Истину: радуйтесь, детки, хутор у вас будет, ни в сказке сказать, ни пером описать.
   Так и стало. Утром просыпаются в старом доме - у самой изгороди в углу стоит и ломать не стали - а вокруг хуторок стоит на загляденье, и всем в нем для жизни. Но как известно, не было бы счастья, так несчастье пришло. Умирает дядя и шестерых деток оставляет на жену свою. Лесная змея его на днях укусила, в такое место, что и сказать грех. До дома едва дошел, да на пороге и упал без чувств. Опух, почернел, от прежнего дяди одни глаза и остались.
   Доната долго не могла заснуть. Она слышала, как на соседней лавке ворочался Ладимир. Все его чувства на лице были написаны. В том, с какой жадностью он набросился на деревенскую еду, как любовно оглаживал все, что попалось под руку: досталось даже печным беленым камням и пузатому горшку. Какой, полный крестьянской сметки взгляд - а вот здесь следовало сделать по-другому - устремлял то на стол, стоящий у окна, то на дверь, ведущую в сени. По всему было видать: поперек горла парню стала отцовская Истина.
   Ладимир ворочался с боку на бок, лавка поскрипывала под напором молодого тела, нехитрыми действиями стремящегося заглушить духовные терзания. Доната, сочувствуя его состоянию, лежала тихо, но сон долго не шел.
   Она спала, когда их разбудил шум. Дверь распахнулась и стало светло от горящей свечи. В комнату вошла взволнованная Улита. Но Доната, проснувшаяся прежде, встретила ее во всеоружии. Она застыла у окна, сжимая в руке метательный нож, заблаговременно положенный под руку.
   -Пойдемте, - срывающимся голосом сказала Улита, - дядя зовет. Всех говорит, кто есть на хуторе хочу видеть. Пойдемте, - она всхлипнула. - Последнее желание исполнить меня послали. Истину... будет говорить. Да, живее, живее... будьте добреньки.
   Доната успела убрать нож за спину. Оставалось надеяться, что Улита, находясь в таком состоянии, вряд ли его заметила. Хотя на взгляд Донаты, сама была виновата: врываться к людям ночью... Да ладно, уважить просьбу умирающего, стоящего на пороге Истины, к тому же, к тебе не имеющей отношения - доброе дело.
   Торопливо следуя за Ладимиром и Улитой, она не могла отделаться от виденья: так ясно представилось, что вот также ее будят среди ночи и зовут к Той Женщине, которая и родства-то не помнит. Собирайся, говорят, девушка, мать твоя Истину тебе будет говорить... Бр-р-р-р. Не дай Свет приснится такое - с ума сойдешь.
   В большом обеденном зале, где, наверняка, не раз собиралась вся семья, хотелось бы верить, дружная, на столе лежал огромный человек, до горла накрытый простыней. Черное лицо с синюшным отливом опухло. Раздулись губы, щеки, неправдоподобно огромный нос занимал на лице так много места, что Доната невольно содрогнулась. Руки с толстыми, будто воздухом надутыми пальцами, теребили края простыни.
   Да, без сомненья, его укусила лесная змея. Та, которая любит оставлять склизкие дорожки на ветвях деревьев и та, которая не решится напасть первой, пока ей не наступят на хвост. Умирающий стоял на пороге Небесной Обители. Воздух со свистом выходил из опухшего горла. Глаза под отекшими веками блестели лихорадочным блеском.
   -Все... здесь, - прошелестело в зале и Доната не сразу поняла, что это голос умирающего.
   -Все... все..., - шорохом прокатилось по углам.
   В набитой людьми комнате было душно. От множества зажженных свечей пахло плавленым воском. Прижавшись спиной к стене, Доната исподтишка огляделась. Близких родственников, которым возможно предстояло смириться с Истиной, она угадала сразу. По пустым глазам. Если лица остальных отличала печаль, то их лица были сосредоточены, внимательны - но в них отсутствовала горечь близкой утраты. Вот-вот произойдет событие, которое перевернет жизнь одного из них, а в худшем случае коснется многих. Против Истины не попрешь, от нее не отмахнешься как от назойливой мухи - будь она жестока, с ней предстояло жить, не сразу, со временем смиряясь и принимая как новое рождение.
   Рядом с Донатой стояла женщина, по всей видимости, сестра умирающего. Она без устали молилась. О чем? Просила, чтобы Истина не коснулась ее, или наоборот - выпрашивала милосердную?
   Седой дед, который встретил их в доме и назвался отцом умирающего, стоял, скрестив на груди костлявые руки. Ему и самому не долго осталось, но - все возможно. А иные такую Истину изрекут, что и после смерти набегаешься.
   У самого стола стояла молодая еще женщина, судя по всему, жена - пока - умирающего. Ее лицо было спокойным, пожалуй, даже отрешенным от происходящего, Но белые руки, как лапки паука быстро перебирали бахрому платка, накинутого на зябкие плечи. Время от времени, она коротко прижимала к груди русую голову ребенка, что стоял рядом с ней. Все шестеро мальчишек, почти погодков, по малолетству не могли понять всей глубины предстоящего события, поэтому просто и горестно хлюпали сопливыми носами.
   Мельком оглянувшись на Ладимира, Доната похолодела: такую степень отчаяния выражало его лицо. Она не сдержалась и мысленно оскорбила собравшийся народ: у парня свое горе еще не зажило, а ему солью на открытую рану!
   Холодный ветер подул по ногам, потом поток воздуха поднялся выше, разом загасив все свечи и остудив мятущиеся души. В кромешной темноте ослепительным светом озарилось лицо умирающего.
   -Трудные времена вижу... голод... война, нахлебаемся все, - он говорил тихо. Но слышал его каждый.
   -Бредит... бредит, - тем же ветром дохнуло по углам.
   -Жене... говорить буду, - выдохнул умирающий - и порыв ветра достиг разгоряченных щек Донаты. - Умру я. Тяжко тебе одной, Ветта, детей будет растить... Но помогу тебе - одного с собой заберу - выбирай - которого...
   Сияние, исходящее от умирающего, погасло. Но в окна уже заглянул рассвет. И в неверном свете наступающего дня Доната увидела, как без чувств упала, белая как сама смерть, вдова.

***

   -Не хочу я ни в какую деревню! Хватит с меня деревень! - Доната не кричала, она шипела от злости. Но подтверждая серьезность своего решения, сурово топнула ногой. - Хуторок вчера был - загляденье, а как все вывернулось? До сих пор лицо этой женщины стоит перед глазами!
   -А ты что же решила, что можно пройти по жизни с завязанными глазами и заткнутыми ушами? Везде, сплошь и рядом что-то происходит, и не всегда это сказочный домик в подарок! - он в отместку тоже жестко сузил глаза. - Хочешь, чтобы тебя это не касалось - живи в мире со своей душой! Умей приказать себе не принимать близко к сердцу. А то не ты сердцу хозяйка - а оно над тобой!
   -Как это? - она оторопела.
   -А вот так это! Что проку от твоих страданий? Сочувствие к другому - это умение подать кусок хлеба к обеду, а не лить с ним вместе слезы, глядя на него коровьими глазами!
   -Вот по-твоему и выходит, что ни сочувствие, ни жалость уже никому не нужны, что ли?
   -Помогло разве кому-то твое сочувствие? Сына ты у той матери от смерти спасла? Людям помощь нужна, а помочь не можешь - в сторону отойди, им и без тебя тошно.
   -Понятно. Понятно почему вы все такие жестокие, и доброта вам - слова бесполезные! В ваших словах, да и делах тоже - одна ненависть царит! Меня эта Истина не касается - и слава Свету, а что у соседа пацан умер - так нечего и переживать - нового ему не подаришь! Так?
   Ладимир в сердцах пнул ногой камень и тот, перевернувшись в поднятой пыли, отлетел в сторону.
   -Так, - наконец, он кивнул головой. - Каждый сам живет со своей Истиной, и до чужой ему дела нет. А если чужую на свою шею взваливать - жизни не хватит.
   Доната вдруг широко улыбнулась.
   -Врешь ты все. Наговариваешь ты на себя, Ладимир. Ради чего ты спасал меня тогда в деревне, от костра? Если, как ты говоришь, тебе до чужих бед и дела нет?
   -Тут все понятно, - меряя шаг за шагом, он покосился на Донату. - Ты меня спасла, я тебя. Это благодарность. На ней земля держится. Вот и Гурьян тебя отблагодарил, как положено, и тем жизни наши спас. А оказался бы неблагодарным, мы бы погибли, но и ему бы воздалось сторицей.
   -От кого это?
   -Известно, от кого. От Отца Света. Не любит он неблагодарных - греха страшнее нет.
   -Понятно. Значит, девку убить молодую из-за золотых побрякушек, грех еще не так чтобы очень.
   -Конечно. А вот если девка тебя любовью одарила, а ты взял, да по голове ее тюкнул, а денежки себе забрал - вот это грех страшный. За это можно после смерти и Мусорщиком стать.
   -Ну, как мы видели, Мусорщиком можно и просто так стать, пожеланием любимого батюшки.
   -Много ты знаешь, - прищурился Ладимир. - Не все нам рассказывают.
   -Странно у вас получается, - начала она, но он ее перебил.
   -У вас, да у вас... Заладила. Сама ты - не человек что ли?
   -Я? - она растерялась. - Человек, конечно. Только...
   -Людей не любишь, - продолжил он за нее и она споткнулась.
   -Почему это?
   -Видно, - он пожал плечами.
   -А за что вас любить-то? - набычилась она.
   -Конечно. Не за что - нас - любить. Но и в сопливом сочувствии - мы - не нуждаемся. Переживем как-нибудь без него. А то пацана, которого мать на смерть выбрала, пожалела, а предупредить людей о том, что Мусорщика можно убить его же оружием - не предупредила. А может, и помогло бы, если бы знали. Вот оно твое сочувствие - над трупами слезы лить... Все там остались. И Якоп... который нас пожалел и с собой взял, бесплатно, между прочим... И Парфен, и Кирик... И Марица...
   Доната дважды открывала и закрывала рот, но возразить не решилась. Вот так не выпалишь человеку, хоть и Ладимир это, что внутри у тебя живет демон. Все равно, что приговор себе смертный подписать. Ладимир, может, никому и не скажет, но единственного... человека на этом свете потерять... нет, не готова она еще к такой откровенности. И вряд ли будет готова когда-нибудь. Пусть лучше думает про нее что угодно. Зато рядом идет.
   Меж тем Гелион клонился к закату. Пора было подумать о ночлеге. Ладимир так и не ответил ей на вопрос, где он собирался ночевать. У нее сложилось впечатление, что невзирая на ее нежелание, все же ведет он ее в сторону ближайшей деревни. Ну, это вряд ли. Не на ту напал. Хватит с нее деревень. Вот у неказистой рощицы дорога круто влево берет. Там у поворота наверняка найдется местечко для ночлега. А хочет идти в свою деревню - пусть идет. Она утром встанет пораньше, обойдет людное место и встретит его с другой стороны.
   -Я вот чего не пойму, - Ладимир запустил пятерню в густые волосы. - Если людей так не любишь, какого, извини, хрена, ты в Гранд идешь. Это тебе не Здравинка. Это большой город. Не Бритоль, конечно, но город большой. Куда там от людей денешься? Тебе бы, наоборот, в лес настоящий податься, да всю жизнь там и прожить, забот не зная. Что тебе заботы - ни родственников, ни Истин никаких...
   Он не договорил, а она не взорвалась в ответ на обидные слова.
   У самого поворота их поджидал мужичок, роста невеликого - Донате по грудь. Холщовая рубаха в грязных пятнах от долгой дороги, заправленная в видавшие виды штаны. Сапоги растоптанные, видно даже, как один совсем прохудился, раззявил гвоздистую пасть - каши просит. А глаза у мужичка озорные, а щеки румяные. Бороденка редкая задралась, стоит, ухмыляется: попались, голубчики, куда теперь денетесь?
   - Дорожный Попрошайка! - ахнула Доната.
   И знала доподлинно, что никуда теперь не денешься, а все равно, перехватила мешок удобнее и рванула, не разбирая дороги, прямо в рощу.
   -Доната! Куда! - громкий крик Ладимира достал ее на бегу. - Бесполезно! Вернись!
   Но не слушала его. Дурная память гнала ее через овраги. Ветер свистел в ушах. Ветви хлестали по щекам, острые сучья тянулись к ней, мечтая отнять съехавшую с плеча котомку. Бежала Доната, на ходу решая сложные вопросы - где удобнее перепрыгнуть через ручей, чтобы не сбить набранного резвого темпа, удастся ли перескочить через поваленное дерево?
   Бежала Доната, лесным оленем перепрыгивая с кочки на кочку, одолевая и трухлявые пни и невысокие колючие заросли. Как нарочно, едва угадываемая тропа пропала вовсе и густая поросль становилась все более непроходимой. От постоянных приседаний и скачков дыхание сбилось, а спина взмокла.
   И торопил ее слышный еще крик Ладимира.
   -Вернись, Доната! Вернись!
   Но стоило вспомнить хитрые глазки мужичка, как досада острая, с годами ничуть не утихшая, сжимала сердце и гнала дальше.
   Нога зацепилась за незамеченный в сумраке корень вывороченного дерева, и Доната кубарем скатилась на дно неширокого оврага. Тут же поднялась на четвереньки и носом уткнулась в стоптанные сапоги. Точнее, один сапог, тот, что совсем прохудился - каши просит.
   -Шустра ты, девка, - масляный голосок хоть на хлеб намазывай. - Размялась? Это хорошо. Девкам первое дело - хорошо размяться. А то иная девка как квашня, пока сообразит, что к чему. А я шустрых люблю, легки на подъем. Смотреть одно удовольствие. Руку давай - подняться помогу. Повеселила ты меня. Давно так не смеялся. Уж за всю жизнь мою, без начала и конца, не помню я, чтобы от меня девки бегали. Пойдем к попутчику твоему. Вместе вы, вместе и разбираться будем...
   Она отказалась от крепкой руки в мозолях, с короткими пальцами и навеки въевшейся грязью. Она поднялась сама и долго оттирала грязь. И век бы отряхивала мусор, что пристал к рубахе и штанам. Но толку-то? Куда от Дорожного Попрошайки денешься?
   -Чего бежала-то? - назидательно говорил мужичок, вышагивая с нею рядом. - Убивать разве тебя буду? Так нет, что я проклятый какой? А если и попрошу чего - так от тебя же самой зависит. Как известно, хочешь - отдай, а не хочешь - кто же неволить будет?
   Ага. Как же. Упрямо поджав губы, Доната слушала его болтовню, а рука обреченно касалась кожаного пояса. Отнимет, изверг, как пить дать, отнимет. С нее и взять-то нечего, кроме метательных ножей. А этот... души у него нет. А где души нет, откуда совести взяться?
   Та единственная встреча с Дорожным Попрошайкой, до сих пор отзывалась болью в душе. Болью и детской обидой.
   Тогда они с матерью затеяли долгий поход. Мать называла это "обойти владения". А когда веселилась от души, то говорила "пометить владения".
   Долго бродили они с матерью по отзывчивому лесу и к полудню вышли на заброшенную дорогу. Мать не хотела идти по дороге, Доната уговорила ее. На ней красовался подарок матери - пояс, расшитый блестящим самоцветным бисером и камнями. Такой дорогой подарок. Детская душа пела от радости, глядя на то, как лучи Гелиона забавляются с разноцветными камешками. А в лесу когда еще дождешься, чтобы свет добрался до переливающегося всеми цветами радуги узора! Она уговорила мать пойти по дороге. Счастливая оттого, что отражаясь в теплых лучах, цветные пятна бродят по рубахе, лишая ее скучного серого цвета и превращая в сказочный наряд.
   Недолго ей оставалось радоваться. У обочины, как раз за поворотом заброшенной дороги, встретил их мужичок. Тот самый. Стоял и ухмылялся. Мать тогда крепко сжала руку Донаты, стиснула зубы и пошла прямо на него. Мужичок долго рассыпался в любезностях и потом просто сказал.
   -Поясок у девочки больно хороший. Приглянулся мне. Так вот, просьба у меня: отдайте мне поясок, очень прошу.
   Доната от такой наглости только рот открыла: сейчас мать выпустит когти и покажет мужичку, каково это - гадости говорить. А вместо этого мать глубоко вздохнула, присела перед Донатой на корточки и долго смотрела в глаза.
   -Отдадим старичку поясок, дочка?
   -Он не старичок, - упрямо склонила голову Доната и на вопрос не ответила.
   -Отдадим, дочка, - мать снова вздохнула. - От греха подальше. Я другой тебе подарю.
   Она так жалко, так непохоже на себя сказала, что у Донаты затряслись губы. Мокрыми от волненья руками она едва справилась со сложным замочком. Потом, кусая губы, чтобы сдержать навернувшиеся слезы, протянула поясок Дорожному Попрошайке.
   Тот погладил ее по голове, назвал хорошей девочкой. Она отшатнулась как от удара и мысленно похвалила себя за то, что сдержалась и не вцепилась зубами в его руку, как хотела поначалу.
   Позже прояснилось, что можно было пояска Попрошайке и не отдавать. Но тогда на обратной дороге могло приключиться что угодно. От пустякового укуса лесного клопа - нога опухнет и всего лишь неделю ходить не сможешь. Так, невинная забава для Дорожного Попрошайки. До... Чего угодно. Дерево - век стояло, вдруг упадет и тебя придавит. Перед смертью пожалеешь, что не уступила мужичку вещи понравившейся, а поздно будет.
   Кстати сказать, у матери так и не получилось после того подарить ей пояска нового...
   -Молодые вы, шустрые. Чего не побегать вам, ножки молодые не размять? Ты чего же не побежал с ней, вместе бы порезвились? Смотрю только, увидела меня и ножки так и замелькали, так и замелькали и по кочкам, по кочкам... Волосенки развиваются... бежит, бежит, того и гляди мешок потеряет, а она... дёру...
   Мужичок весело рассмеялся и ткнул Ладимира в бок, приглашая повеселиться. Но тот насупился и молчал. Кому понравится, за здорово живешь отдавать Попрошайке вещь. Любую, не обязательно любимую. Но необходимую - раз в дорогу взята.
   Обиженно сопела Доната. Пальцы торопливо, судя по всему, в последний раз, ощупывали мягкие гнезда с торчащими рукоятями. Отнимет. Как есть ножи попросит. Вот возьмет и не отдаст. И будь, что будет! Хоть на костре сгорит, хоть с Мусорщиком встретится!
   Ухмыляется... сволочь дорожная. Знает, что духу не хватит не отдать. Они с Ладимиром вдвоем и попросит мужичок одно за двоих. И спросит за одно, не отданное, с двоих.
   -Верно говорю? - мужичок по-прежнему веселился. А чего ж ему, гаду, было не веселиться, если хватает наглости у детей самое дорогое просить? - Людишки жадные пошли, жадные. У иного попросишь - с превеликой радостью отдаст. А попросишь у другого, да жалобно так: дай, милый, уж больно вещичка хорошая, ты себе еще заимеешь. А он - самому надо! Я что? Я ничего. Отошел в сторонку, слезы обидные рукавом утер и говорю: жадному и наказание по его жадности. Не успел я отвернуться, как он в речку купаться пошел. Да и утонул. А я при чем? Все знали, что коряга там опасная, цепью скованная, любит людей за ноги хватать, а он, выходит, один не знал? Ан нет. Жадность ему глаза и застила. Да... что есть, то есть.
   Доната и не слушала его, а все равно распалялась. Тянет и тянет с просьбой - все жилы вытянул. И хотела бросить ему в лицо "говори, давай, что надо?", да сдержалась. Не стоит лишний раз сердить Попрошайку. Может, передумает, смилостивится?
   И рассталась с надеждой, увидев вытянутый в свою сторону короткий, грязный палец.
   -Два-то сразу, не много ли для одной? - глазки и так маленькие, так и вовсе щелками стали.
   Кого - два? Чего - два? Доната изумленно взглянула на Ладимира, может, он понимает? Ножей-то три! Но Ладимир стоял, упрямо сжав губы и не отрывал от мужичка жесткого взгляда.
   -Верно я говорю? - настойчиво спрашивал мужичок. - Два для одной - не многовато-то будет? А?
   Донате пришлось ответить, все равно не отстанет.
   -Два для одной - это много, - спокойно, как слабоумному объяснила она.
   -Вот и я говорю, - тут же подхватил мужичок. - Просьба у меня к тебе: одно из двух мне отдай, а уж которое - тебе решать. По рукам?
   Не имея даже отдаленного представления о том, в чем состоит его просьба, она машинально кивнула головой.
   -По рукам? - запросил словесного подтверждения мужичок.
   -По рукам, - твердо согласилась Доната, с великой радостью понимая, что метательные ножи останутся с ней.
   -Совсем с головой не дружит... сволочь дорожная, - угрюмо сказал Ладимир, когда от Дорожного Попрошайки не осталось и следа. - Наверное, закрома от подарков выпрошенных ломятся, так и не знает уже, чего бы еще такого выпросить.
  

Часть 2

1

   -А я говорю, девка это, - здоровый краснощекий мужчина, сидящий за соседним столом в шумной компании, подмигнул Донате. - Вот и титьки какие-никакие под рубашонкой обозначились.
   Хохот его приятелей вспугнул кошку, греющую спину на каминной полке. Она подскочила и угрожающе выгнула спину.
   Пусть веселятся. Лишь бы руки не распускали. Доната отставила пенящееся пиво, но едва пригубила его. Без спиртных напитков сидеть в таких заведениях не полагалось.
   -Это первое правило, которое надлежит тебе усвоить, - сказал Ладимир.
   А сидеть в кабаке с печальным названием "Вдовушка" предстояло неизвестно сколько. Ладимир был занят поисками ночлега и неизвестно, найдет ли еще. Время ярмарочное. И даже такой большой город, как Гранд, не мог вместить всех желающих.
   Слава Свету, хозяин заведения пошел им навстречу и согласился за полушку не выгонять Донату на улицу. Доход не велик, но на земле не валяется. Время от времени прислужник, ужом вьющийся между столиками, подливал ей пива из большого кувшина, но больше для вида - кружка так и оставалась почти нетронутой. Кроме того, хозяин потчевал ее печеной картошкой, фаршированной сыром и ветчиной. Еда пришлась Донате по вкусу. Она не знала, имеет ли права просить добавки, но, видимо, ее жалобный взгляд, которым она проводила исчезающую пустую тарелку, не остался без внимания. Прислужник, привычно улыбаясь, вскоре поставил перед ней тарелку, наполненную понравившейся Донате картошкой.
   Долгое сиденье не утомляло Донату. Усталые от постоянного мельтешения приходящих и уходящих людей глаза выбрали ту единственную точку, уставившись в которую, можно было представить себя одной. Если бы не шум, отстраненность была бы полной.
   Гранд оказался большим городом. Не видавшая ничего подобного, Доната долго стояла, разинув рот, когда перед ней во всей красе открылся город, обнесенный крепостной стеной. Сложно представить, что такое может существовать на самом деле: все эти тонкие башни, так и рвущиеся в небо, шпили, соперничавшие высотой с облаками, ажурные ворота, больше похожие на кружева, чем на средство защиты от непрошенных гостей. Прежде, Доната видела такое чудо лишь на картинке в книжке, что читала ей мать. И вдруг - возьми да и коснись рукой, еще одна сбывшаяся сказка!
   В какой-то момент она не обратила внимания на то, что они - вдвоем - вошли в этот прекрасный город. Потом прошли - вдвоем - по тесным улочкам, с домами, касающимися друг друга крышами. Потом, и снова вдвоем, остановились у постоялого двора, который Ладимир назвал гостиницей. Она очнулась от слов "комната на двоих". И тут только заметила, что нить, та самая, которую должен был как острым ножом разрезать город под названием Гранд, по-прежнему связывает их. Есть большой город, но они все еще вместе. Доната побоялась сказать об этом Ладимиру. Даже в шутку. Вдруг улыбнется, хотя бы и пошутит, но спохватится и уйдет. Поэтому, слушая, как он добивается комнаты в очередной гостинице, она не то чтобы молчала - дышать боялась.
   Дальше все покатилось под горку. Они переходили с места на место, но свободных комнат не было. Ладимир злился. А она радовалась. Молча. Чтобы не вспугнуть подаренное счастье. Дождавшись полудня, он попросту усадил ее в этом кабаке, высказавшись в том смысле, что ему так удобнее и сказал ждать. С тех пор она послушно сидела и ждала. С двумя маленькими исключениями: на двор... нет, в туалет-то ходить надо?
   Последний такой поход доставил Донате неудовольствие. В узком темном коридоре ее подкараулил тот самый здоровый мужчина, который сейчас мерзко улыбался за столиком напротив, вызывая друзей на очередной спор. В том, что он снова касался ее, Доната не сомневалась. Достаточно было взглянуть на широкоскулое, довольное от предвкушения очевидной пакости, лицо.
   -Скучаешь одна? Могу развеселить, - в тесном коридоре двоим можно было разминуться с трудом. Здоровяк дохнул на нее запахом пива, смешанным с запахом жареного лука. Широко улыбнулся и непременно хлопнул бы ее пониже спины, если бы она, ожидавшая нечто подобного, волчком не крутанулась и не оказалась бы у него по левую руку. Метательные ножи при резком движении кольнули ее в бедро и придали уверенности в своих силах.
   -Верткая, - с уважением сказал здоровяк. - Все равно не отвертишься. Со мной сегодня будешь. Что ты думаешь, тот парень, что тебя привел, вернется? Знаем мы таких парней. И дура ты если думаешь по-другому. Но не боись, девка, без ночлега не останешься. Сиди, пока я с друзьями разберусь... Люблю я вертких... и дур.
   Он хохотнул напоследок и пошел к друзьям, заставив ее трижды перевести дух от злости, прежде чем вернуться к себе за стол.
   -Удивляюсь я, глядя на некоторых девок, - низко поставленный голос заставил Донату поднять голову. За ее столик, не спрашивая согласия, усаживался молодой мужчина. - Чего ты торчишь тут одна, на глупости напрашиваешься?
   Доната совсем было, собралась послать его, не указав направления, но смерив пристальным взглядом, передумала. Из двух зол выбирают то, что меньше кусается. Этот мужчина, с темными волосами пониже плеч, с орлиным профилем и жестким взглядом черных глаз, показался ей менее опасным, чем огромный мужик с похотливым взглядом, сидящий за столиком напротив.
   -Ты ведь не одна ярмарку приехала? - продолжал ее отсчитывать мужчина, словно она была его сбежавшей из дома и наконец счастливо обретенной сестрой.
   И во время монолога успел мигнуть прислужнику. Тот отреагировал мгновенно. На столе как по волшебному мановению возникли: сковорода с мясом, кувшин с пивом, зелень, хлеб. И копченая рыба к пиву, источавшая такой аромат, что у Донаты, не считавшей себя голодной, слюнки потекли.
   -Наверняка не одна, - мужчина отхлебнул из кружки пенящееся пиво и уставился на Донату. - Кто ж тебя такую... здесь одну оставил? Дай подумать, - он задумчиво постучал длинными пальцами по столу. - Отец, брат, словом, родственники, ни за что бы так не поступили. Тем более, не оставили бы тебя в таком заведении, - он сделал акцент на слове "таком". - С такой репутацией, - он опять выделил слово "такой". - Что остается? Вернее, кто. И угадывать нечего. Приехала ты сюда с парнем... Если б ты знала, сколько здесь таких, - далось ему это "таких", - после каждой ярмарки остается! Наверное, из дома сбежала с ним, жениться обещал. Молодые, доверчивые. Дальше что собираешься делать? Когда поймешь, что никто за тобой не придет? Знаешь, некоторые видят собой шик, чтобы убогую обидеть...
   Доната поднесла было, пиво к губам, но поперхнулась и поспешно поставила кружку на стол.
   -Что ты на меня так смотришь? Не слыхала о таком, что обидеть убогую для многих в радость? - он помолчал, разглядывая ее. - Красивая, плохо, что немая. Иди наоборот, даже хорошо.
   -Кто немая? - не выдержала Доната.
   -Смотрите, кто заговорил! А что ж молчала? По-твоему с тем краснорожим ублюдком за соседним столом больше чести для тебя разговаривать, чем со мной? - тонкие черные брови поползли вверх, но остановились на полпути. - Колючая ты, - он одобрительно усмехнулся. - Что делать будешь, когда кавалер не придет?
   -Придет.
   -Придет, - передразнил ее мужчина. - Придет, конечно, да только не к тебе.
   Вставать и уходить было некуда. Доната осталась сидеть, но остановившийся взгляд вперила мужчине в переносицу. Как раз над орлиным носом. Пусть знает, что не станет она, как та девица-душа, которую он так красочно обрисовал, краснеть, и захлебываясь слюной доказывать, что ее "кавалер" самый верный и преданный на свете и на сеновале, считая звезды, клялся ей в любви целых два раза.
   Мужчина тоже повел себя соответствующим образом. Он спокойно принялся за еду, не обращая больше на Донату внимания. Только раз отвлекся и бросил на нее короткий взгляд, словно проверяя, тут ли она еще? Потом глянул еще раз. И, наконец, не выдержал.
   -Ножики на поясе, для красоты, что ли носишь? Или пользоваться умеешь?
   -Умею.
   Он хмыкнул, отодвинул в сторону тарелку и долго, не мигая, смотрел ей прямо в глаза.
   -Может, и что другое умеешь? - спросил он и она не уловила в его словах похабного намека.
   -Может, и умею.
   Мужчина широко улыбнулся и остро очерченные скулы сгладились от той улыбки.
   -Уникальная девушка. Приехать из провинции и иметь такой характер, - он покачал головой. - Звать тебя как?
   -Доната, - она не видела смысла скрывать имя.
   -Постой. До`натэ - так будет, если вспомнить древний веррийский. Это у нас... Дословно: ты получишь. Да, именно так. Но я бы приблизил к современному и добавил бы: ты свое получишь. Или даже еще круче: тебе воздастся. Интересно. И кому же это ты несешь возмездие во имя... Во имя кого, кстати?
   -Как это?
   -Ну, вот. Все испортила. С твоим гонором и чудным, - он сделал ударение на "у", - не по провинциальному характером, следует говорить "я не понимаю тебя". Или "повтори, что ты сказал". А ты - "как это". Еще спроси "чё" и все. Конец твоему образу. А так довольно сносно получается. Лицо у тебя не по-деревенски... Тонкий нос, яркие зеленые глаза, чуть выпирающие скулы, прекрасно очерченные губы, покатый лоб, - он вдруг прервал себя коротким вздохом. - И имя. Звонкое. Что делать собираешься в Гранде, Донатэ?
   -Ты не назвался.
   Мгновенье, если не больше, он удивленно на нее смотрел. Потом вытер губы льняной салфеткой, поднялся и чуть склонил голову.
   -Граф Бертран Дарский, - потом сел и добавил. - Устроит? Ты называй меня Берт. Мне будет приятно.
   Доната тоже чуть склонила голову, но подниматься не стала.
   -Угашайся, Донатэ. Без стесненья, пожалуйста. Знаешь поговорку: один садишься обедать, смотри не подавись, а то некому будет по спине постучать. Вот и я хочу, чтобы мне было кому по спине постучать.
   Он махом руки подозвал прислужника и тот, не дожидаясь указаний, и невзирая на ее настойчивые попытки отказаться, наполнил ее тарелку.
   -Будем знакомы, - он поднял кружку и она его поддержала, сделав несколько глотков. - Что в провинции слышно по поводу будущей войны? - как бы между прочим поинтересовался он.
   -Какой войны?
   -Так я и думал. Страна стоит на пороге военных действий, а крестьяне пока еще почешутся. Война у нас скоро начнется, Донатэ. Горе, слезы, жертвы... Скажи мне, тебе нужна война?
   -Нет. Мне не нужна война, - удивилась Доната.
   -Вот потому что война никому не нужна, она и будет.
   "Как это?" - чуть не спросила Доната, но вовремя сдержалась.
   -Так не бывает. Кому-то она должна быть нужна?
   -Вот в этом все и дело. Все зависит от того человека, которому она нужна. Если этот человек стоит во главе нашей страны, я говорю о Наместнике, война будет.
   -С кем война-то? - не выдержала Доната.
   -С южанами, с кем же еще? Степняки зарвались. Сотни лет совершали набеги на наши южные границы. Сколько мы терпели... И еще бы потерпели, согласна?
   -Нет, - для верности Доната покачала головой. - Если мы страдали от набегов, нужно поставить на место тех, кто это делал.
   -Молодец, - Берт громко стукнул кулаком по столу. - Вот и я говорю о том же. Лучше один раз по рукам дать, чем вечно убирать крошки после чужого обеда! И мне нравится, что провинция поддерживает меня.
   -Сам-то ты как, Берт, воевать собираешься?
   -Обижаешь, Донатэ. На войне всегда есть место для человеческого стада, отдающегося на закланье и для героев, которые эту войну и делают.
   -Сам-то ты себя героем мнишь?
   -Сам-то мню, безусловно. А вполне возможно, лежать мне на поле боя с мечом в животе, наматывая на кулак собственные кишки... Я не утомил тебя?
   Доната подцепила ножом кусок мяса, положила его в рот и тщательно пережевала. Ей понравилось, как лихо он скатился от воодушевления к обыденности. И еще. Ей нравилось, как он на нее смотрел. Он смотрел на нее как на женщину, и привлекательную, между прочим. Так, как Ладимир не смотрел на нее никогда.
   За разговорами Доната и не заметила, как прилив сменился отливом. Нахлынувший было, народ, шумно рассаживающийся за столами, опустошающий не одну бочку с пивом, множество сковородок с мясом, не считая других продуктов, вдруг куда-то делся. Постоянное мельтешение перед глазами - кто-то вставал, кто-то садился - так, что одно время Доната чувствовала себя частью общего муравейника, неожиданно сменилось затишьем. Зажженные свечи, как нельзя более гармонировали с чисто убранными столами. Лишь за соседним столом по-прежнему продолжалось веселье во главе с тем самым любителем "вертлявых дур". Но на нее долгое время не обращали внимания, и она успокоилась.
   Лишь тогда, глядя на убранные после посетителей столы, первый раз за весь вечер Донате в голову пришла мысль: что она будет делать на самом деле, если с Ладимиром что-то случилось. Решения она не нашла, но тут же иголкой кольнуло в сердце: быть может ему нужна помощь, а она сидит здесь, болтает...
   Прислужник, еще неостывший после напряженного дня, так же неуловимо оказался возле правого уха нового знакомца Донаты. Что-то быстро шепнув Берту, он заставил того удивленно оглядеть опустевший зал.
   -Хорошо, - процедил он сквозь зубы. - Иду, - и обращаясь к ней добавил. - Вынужден тебя оставить, прекрасная Донатэ. Надеюсь, у тебя все будет хорошо.
   Не дожидаясь ответа он поднялся, кивнул головой и вышел в услужливо распахнутую дверь.
   Дверь за ним не успела закрыться, как красномордый детина медленно поднялся из-за стола, не сводя с Донаты радостного взгляда. Он облокотился на ее стол и дерево дрогнуло под его весом.
   -Пошли, что ли, - буднично сказал он и Доната поморщилась он запаха перегара.
   -С тобой? - она вскинула на него взгляд, полный презрения. Если скандала не избежать, то уж лучше быстрее его начать, чтобы быстрее кончить.
   -Ты предпочитаешь с ним? - он кивнул в сторону своего приятеля, не сдержавшего ухмылку. Но ухмылка вышла кривой. Правая половина его лица, рассеченная глубоким шрамом перекосилась, а левая осталась неподвижной, будто принадлежала другому человеку.
   -Я предпочитаю быть одной, - твердо сказала она и стараясь не привлекать к себе внимания, опустила руку под стол, ближе к поясу с ножами.
   -Так не получается, - пожал плечами здоровяк и приятели, внимательно следившие за разговором, рассмеялись. - Выбирать тебе не приходится. С твоими-то причиндалами...
   Он сделал быстрое движение и ущипнул ее за грудь. Вернее, ему только казалось, что быстрое. Или, еще точнее, она позволила ему это сделать, чтобы лишний раз убедиться: решить вопрос мирным путем не получится. Здоровяк хотел убрать руку и не смог. Острый нож пригвоздил его рубаху к столу. Из-за ярости, которую она сдерживала с трудом, она увлеклась и вместо того, чтобы пристегнуть лишь одежду, по всей видимости задела кожу. Очень долго, с каким-то тупым безразличием здоровяк смотрел на то, как на светлой рубахе расплывается красное пятно.
   -Ах, ты, сука, с тобой по-хорошему, - он дернулся, не обращая внимание на нож. Послышался треск рвущейся ткани и он освободил руку. Этот положительный момент не укрылся от Донаты. Она в тот же миг выдернула нож - с трудом, вот что значит, разозлил!
   Но не все из компании красномордого потеряли головы от изрядно выпитого спиртного. Худощавый парень, самый молчаливый из всех, как Доната успела заметить, соображал быстрее, чем остальные. Пока Доната выдергивала нож, а здоровяк замахивался, с намерением закатить ей сногсшибательную пощечину, худощавый оказался у нее за спиной. Сказалась кружка выпитого пива - она опоздала. Худощавый и поймал ее уже в развороте - уходящую от неизбежной пощечины. Поймал и схватил за волосы. Морщась от боли, Доната успела подумать о том, что не зря Ладимир настоял на короткой стрижке. Худощавый оттянул за волосы ее голову назад и это спасло ее от пощечины, но поставило в унизительное положение. Она слышала, как он радостно ухмыляется, подставляя ее лицо красномордому: пожалуйста, будьте любезны, лупите сколько хотите и незачем себя утруждать.
   Но он просчитался, видимо, до того имея дело лишь с покорными девицами, готовыми от первой же пощечины валяться в ногах и просить пощады. Доната мысленно сосредоточилась и с размаху пнула его каблуком в колено - пусть еще радуется, что не ножом в живот! Доказывай потом - кто прав, кто виноват, а свидетелей - вон их сколько, и все скажут одно и то же. В отличие от нее, одной.
   Надо отдать ему должное, он не взвыл от боли, хотя удар получился что надо. Худощавый зашипел, но волосы отпусти. Это все, что от него требовалось: он идеально подходил на ту роль, что наметила для него Доната. Конечно, риск оставался риском, но другого выхода она не видела. Не вступать же в схватку с пятью здоровыми мужиками! Ну, допустим - трех она убьет, но дальше-то что? Вполне может так случиться, что один или даже двое будут ранены. Одна, безоружная против оставшихся? А потом, начинать городские приключения с трупов - плохая примета.
   Пока красномордый соображал, что произошло и почему так услужливо придвинутое к нему лицо вдруг отодвинулось, пока к месту стремительно развивающихся событий спешили его друзья, Доната воспользовалась тем, что ее никто не удерживает, а нож по-прежнему оставался в ее руке. Она оказалась за спиной у шипящего от боли худощавого. Он сам, того не ведая, подсказал ей дальнейшие действия. Свободной рукой она ухватила его за длинные волосы, убранные в хвост и приставила нож к горлу. Вернее, хотела приставить, но не рассчитала - ох, не следовало ей пить! - под дернувшимся кадыком бойко змеилась струйка крови.
   -Кто двинется - убью, - твердо сказала она и стала медленно отходить к двери, прикрываясь заложником. Слава Свету у того не хватало смелости, чтобы воспользоваться ее же подсказкой - малейшее движение могло стоить ему жизни.
   -Побойся Отца, девка! Это ж сын мой, - дрогнул здоровый мужчина с бритым черепом. У Донаты отлегло от сердца. Она-то боялась, что сейчас здоровяк скажет: да и хрен с ним!
   Должно быть, она так бы и вышла улицу. А там, в узком дверном проеме, Доната оставила бы худощавого в покое, дав хорошего пинка и перегородив тем самым путь возможного преследования. Но Судьба распорядилась по-другому.
   Когда до выхода оставалось каких-нибудь пять шагов, дверь распахнулась и на пороге появился...
   И ей хотелось бы думать, что Ладимир - так и дрогнуло сердце от предчувствия, но на пороге возник Берт. Доната позавидовала быстроте его реакции. В мгновенье ока он оценил ситуацию так как надо. Четверо пьяных мужчин с угрожающими лицами, готовых в любой момент вынуть из ножен оружие. И она, удерживающая неподвижное от страха тело заложника.
   -Так и знал, что этим все закончится. Где девки - там всегда неприятности, - нарочито спокойно заговорил он. - Парни, может, дадим девушке уйти или будем глупостями заниматься?
   Человек со шрамом первым осознал, что приказ "не двигаться" от Берта не исходил. Он выхватил из ножен меч и с ревом раненного медведя бросился на более доступную добычу, в отличие от прикрытой телом Донаты.
   Не успела она сообразить, как события стали развиваться помимо ее воли. У Берта в руках оказался меч. Чтобы ему не мешали разбираться с человеком со шрамом, он опрокинул на бок тяжелый дубовый стол. Менее шустрые вдруг споткнулись о возникшую преграду. Не успевший остановиться здоровяк упал, об него споткнулся бритый. Пятый - усатый жилистый мужчина, вообще не успел понять, что произошло. Пока они разбирались между собой, пока здоровяк поднимался - с человеком со шрамом было покончено.
   Берт звонко отбил направленный на него удар, сдвинул меч чуть ближе к гарде противника и сделав круговое движение рукой, с силой выбил оружие из ослабевших рук. Будь человек со шрамом менее пьяным, он, скорее всего, внял бы предупреждению. Но он не внял. В его руке оказался нож, выхваченный из-за пояса. Но воспользоваться им он не успел. Выпад Берта лишил его желания драться. Его плечо окрасилось кровью. Человек со шрамом выронил нож, закатил глаза и тяжело осел на пол, пытаясь закрыть рану рукой, но кровь сочилась между пальцев.
   Нападавшие к тому времени разобрались со столом. Они одновременно бросились на Берта, отталкивая друг друга локтями. Здоровяк выхватил меч и с криком "падла", сходу попытался достать Берта. Тот с легкостью отклонил меч противника. Потом воспользовавшись неудачно проведенным приемом, скользнул клинком по мечу противника и легко ткнул острием в плечо здоровяку. То есть, Донате показалось, что легко. Здоровяк взвыл так, словно ему отрубили руку. Выронив меч, он волчком закрутился на месте, мешая приятелям добраться до Берта.
   Только число желающих сразиться с Бертом значительно убавилось. Так и не понявший, что происходит, усатый стоял с обнаженным мечом, бессмысленно хлопая глазами. А бритый вдруг окончательно разобрался, что все эти действия не имеют ничего общего с делом спасения его сына. Он круто развернулся и остановился, не смея подойти к Донате ближе.
   -Пусти сына, - глухо сказал он, - клянусь, мы уйдем. Тебя не тронем. Клянусь.
   -Истиной клянись, - неожиданно для себя сказала Доната. - Что не видать тебе милосердной Истины, если соврешь. Повтори.
   Бритый вскинул на нее полные ненависти глаза, в тот же миг ставшие равнодушными. После паузы он подчинился.
   -Клянусь, что уйдем, тебя не тронем, чтоб не видать мне милосердной Истины, если совру, - заикаясь, послушно повторил он.
   -Смотри, - Доната отпустила волосы худощавого, но ножа не убрала. - Если что - не промахнусь. Он - первым будет.
   Бритый кивнул, словно она здоровья ему пожелала. И только после этого она убрала нож от мокрого от крови горла.
   Когда пришел усталый и злой Ладимир, Доната одиноко сидела в подсобном помещении за столом и смотрела на горящую свечу. Хозяин заведения с грустным названием "Вдовушка" смилостивился над ней и позволил остаться. После того, как Берт соблазнил его тремя серебрянками.

***

   Из соседней комнаты доносились ахи, вздохи, крики, всхлипы. В такт невеселым мыслям Донаты за стеной скрипела кровать. Да и откуда было взяться веселым мыслям, когда единственной комнатой, которую умудрился снять Ладимир, была смежная с комнатой проститутки. Нескромная девушка по имени Розана, любезно пустила их пожить.
   -В конце концов, - зло сказал Ладимир, глядя на вытянувшееся лицо Донаты, - ты можешь отказаться. Но ночевать в таком случае, придется на улице среди воров и убийц.
   Она согласилась. Если разобраться: какое ей дело до того, чем девушка занимается в свободное время?
   Вслушиваясь в кажущееся многообразие, сопровождающее любовную игру, Доната боялась пошевелиться. Рядом, на одной с ней кровати, спал Ладимир. Или делал вид, что спит. Ее правая рука затекла и как ни хотелось, пришлось шумно перевернуться на другой бок и уткнуться лицом в затылок Ладимиру. Русые волосы пахли дорожной пылью. Мягкие, как у девушки. За прошедший месяц заметно отросли. Скоро опять протянет ей нож - режь! - и полетит красота в мусорную корзину.
   За стеной взвизгнула Розана и Доната так и не смогла понять: от радости или от боли. Она пошевелилась, но перевернуться на спину не позволяла ширина кровати. Ладимир громко, не скрываясь, вздохнул, давая понять, что не спит. Но она лежала тихо, как мышь, боясь его потревожить.
   За стеной кто-то продолжительно и сладострастно застонал, не разобрать мужчина или женщина. И Ладимир не выдержал. Откинув слабое подобие одеяла, он сел, вытянув ноги.
   -Уснуть не могу, - проворчал он. Потянулся куда-то за кровать и выудил за горлышко запечатанный кувшин. - Вино. Пить будешь?
   Она покачала головой. В свете Селии, падающим из окна, она отлично видела, как скривилось его лицо.
   -Тогда я один.
   Он пересел на единственный кособокий стул, стоящий у стены, откупорил кувшин и отпил прямо из горлышка. Потом долгое время сидел, уставившись в одну точку. Крики за стеной чередовались со скрипом кровати.
   Душный день сменился такой же душной ночью, но тем двоим за стеной на это было наплевать. Они занимались своим делом, потому что назвать любовью это занятие у Донаты язык не поворачивался: Розана сменила за ночь двух мужчин.
   -Теперь я могу спросить, чем ты намерена заниматься в Гранде? - голос Ладимира стал мягче, но он старательно это скрывал.
   -Спросить можешь, - подумав, ответила Доната. Если в ближайшее время Ладимир не имел намеренья с ней расставаться, то этот вопрос должен был когда-то прозвучать. Почему не сегодня? В конце концов, обратиться к нему с невинной просьбой, еще не значит рассказать всю подноготную. - Мне нужно найти в Гранде настоящего колдуна.
   Он неожиданности он громко закашлялся, чем переплюнул надсадный стон, весьма похожий на кашель, доносившийся из-за стены.
   -И только? - откашлявшись, спросил он.
   Она подтвердила ответ кивком головы.
   -Удивила. Как я понимаю, отвечать на вопрос: зачем он тебе нужен, ты не намерена?
   Доната отрицательно покачала головой.
   -Так я и думал. Интересно, и как ты собираешься его искать?
   -Собираюсь, - она продолжительно вздохнула, - как-нибудь.
   -Нет, вот мне и интересно, как ты собираешься его искать?
   -Спрошу у кого-нибудь.
   -На улице?
   -Почему именно на улице?
   -А где еще?
   -Например, в кабаке. У хозяина.
   -Самой не смешно?
   -Самой - нет. А почему мне должно быть смешно?
   -Да потому что найти в большом городе хорошего колдуна - затея не из легких. Половина из них - откровенные мошенники, а вторая половина - просто мошенники. А найти того единственного, который из себя что-то представляет - тяжкий труд! Скольких опросить надо, со сколькими поговорить, чтобы хоть какай-то результат был. И не всегда положительный. И это все - учитывая то, что народ колдунов не любит - и по морде схлопотать, в лучшем случае, а то и ножичком в бок, вместо ответа - запросто!
   -Что же делать? Если надо, то надо.
   Воцарилась тишина. И здесь и за стеной. Словно и там сочувственно недоумевали по поводу странных рассуждений Донаты.
   -Доната, - он заговорил с ней, как с маленькой девочкой. - Ты ведь не глупая девушка. Ты не можешь не понимать, сколько сил и здоровья придется потратить...
   -Понимаю, - упрямо вздохнула Доната. - Но мне надо.
   -Надо, - голос его стал тверже. - От твоих "надо" колдун с неба на голову не свалится. Тут побегать надо и не один день, а то и неделю-другую, все ножки до основания стоптать!
   -Я понимаю.
   -Что ты понимаешь? - голос его крепчал. - Даже если случится чудо, и ты откопаешь этого колдуна, не забывай о том, что могут понадобиться деньги, для того, чтобы о чем-то его просить!
   -Я думала об этом. Но попытаться стоит. Потом...
   -Что потом? - он почти кричал.
   -Я не понимаю одного, - примирительно сказала она, - почему ты злишься?
   -Да потому, что эту задачу ты поставила не перед собой - нет! Ты ее поставила передо мной!
   -Это еще почему?
   -Да потому что! С твоими прекрасными способностями быстро сходиться с людьми, полагаясь на собственное обаяние, располагать к себе людей и вытягивать из них сведенья, не подставляя под удар собственную шкуру - ты до глубокой старости будешь скитаться по городу, разыскивая своего колдуна!
   -Хорошо, - она многое могла ему простить, но сейчас ее терпение лопалось по швам. - Я лишаю тебя возложенной на себя задачи! Предупреждаю тебя - это мое дело! И займусь я этим сама, без твоей помощи!
   -Даже интересно на это посмотреть, - от его сарказма запросто бы сдохла рыбка в пруду.
   -Посмотришь. А теперь давай спать.
   Доната повернулась к стене и закрыла глаза. И, действительно, заснула. Она даже не заметила, как ближе к утру, к ней на кровать пристроился Ладимир.
   На следующий день она решительно встала... ближе к полудню. Поскольку заснула под утро, а в окошко, смотрящее на стену соседнего дома почти не проникал утренний свет. Решительно перелезла через Ладимира и, твердо открыв дверь в смежную комнату, прошла в прихожую, где стоял умывальник - ведро с водой - стараясь не смотреть в сторону кровати. После неизбежных водных процедур она надела чистую рубаху - запасы, стараниями Ладимира. Исполненная прежней решимости, она вернулась в комнату, чтобы прицепить пояс с ножами и захватить куртку. И натолкнулась на насмешливый взгляд Ладимира.
   -Колдуна пошла искать, - приветливо осведомился он.
   -Пошла, - ей не хотелось начинать... день со ссоры.
   И не дожидаясь, пока он созреет с очередным ироническим замечанием, вышла из комнаты, закрыв за собой дверь.
   Коморка, где они нашли пристанище, располагалась на третьем этаже трехэтажного дома. Деревянная лестница, по которой спускалась Доната, не только скрипела, но и прогибалась под ее весом. Второй этаж встретил ее двумя закрытыми, по обе стороны от лестницы дверями и тишиной.
   Доната не имела ни малейшего представления о том, чем будет заниматься на улице, где и как следует искать колдуна. Но вернуться в комнату и признаться в этом Ладимиру, и хуже того - испросить совета!... Нет, уж лучше костер.
   Как она живут тут, все эти люди? Среди смежных комнат, узких лестниц, окон, выходящих на стену дома напротив, липких стонов и фальшивой любви? С этой мыслью Доната спустилась на первый этаж.
   Дверь во двор была открыта настежь. Впереди ее подстерегал жаркий день, готовивший ей постные людские лица, недоуменные взгляды и жесты, полные откровенного презрения. В печальных размышлениях она сделала шаг по ступенькам, ведущим на улицу. Потом другой.
   И нос к носу столкнулась со вчерашним знакомцем.
   -Донатэ, - он взмахнул рукавами ослепительной рубахи, как крыльями птица. - Наконец-то! Как спалось?
   -Берт, - она растерянно переминалась с ноги на ногу, радостная без меры. Но не оттого, что повстречалась с графом Бертраном, а оттого, что оттягивался тот момент, когда нужно было заглядывать в чужие лица и добиваться ответов. - Как ты меня нашел?
   -Очень просто, - он картинно сверкнул черными глазами. - Заинтересовала ты меня вчера. Вот и все.
   -Как... Я не поняла. Ты же не ответил на мой вопрос...
   -Умница. Ты уверена, что тебе понравится мой ответ?
   -Любой ответ лучше, чем молчание.
   -Свет, Свет, да ты цитатами из Писания шпаришь, а, шкатулочка с секретом? Не зря я тебя искал. Ты, конечно, устроилась, - он зорко оглядел трехэтажный домик. - Место не для тебя. Из чего делаю вывод: кавалер все-таки явился. Я имею в виду место для ночлега.
   Что-то в его словах ей не понравилось, но он говорил так быстро, и так непривычно, кроме того, эта дурная манера не отвечать на заданные вопросы - что она его не сразу понимала.
   -Как ты меня нашел? - она вернулась к спасительному вопросу.
   -Я? Я колдун. А ты не знала? - черные глаза расширились от изумления. - Вижу, что не знала. Теперь знаешь. Я нашел тебя по запаху. Ты вкусно пахнешь... Дай подумать. Сомнение, печаль и... страх, пожалуй. Но в таком, легком исполнении. Так что тебя расстроило с утра... к обеду?
   -Ты, правда, колдун? - выдохнула она.
   -Отец Света, - он развел руками. - Даже неинтересно обманывать того, кто так тебе верит. Я соврал. Прислужник, что ночью закрывал за вами с кавалером дверь, шепнул мне, что слышал, как кавалер тебе сказал: поторопись, улица Братства далеко отсюда. А здесь, на углу кабак, всю ночь работает. Хозяин видел, как вас вела к себе Розана. А уж ее здесь все знают... Я удовлетворил твое любопытство?
   -Вполне, - она сдержала вздох полный разочарования.
   -Значит, ты на сегодня будешь первой, кого я удовлетворил.
   И распахнув рот полный белых зубов, засмеялся, заметив, каким взглядом она его одарила.
   -Познакомишь нас, Доната, - услышали она голос и одновременно обернулись.
   На пороге стоял хмурый Ладимир. Отвороты светлой рубахи разошлись, обнажая загорелую шею, русые волосы стянуты на затылке, меч пристегнут к поясу.
   -Познакомлю, - она пожала плечами. - Отчего ж не познакомить. Это, - она сделала паузу, позволяя Ладимиру представиться самому: мало ли ему заблагорассудится назваться другим именем? Но он молчал. Только губы тянул в дежурной улыбке. - Ладимир. А это, - она опять сделала паузу: мало ли, граф захочет именоваться полным именем. Но тот тоже молчал. Только улыбался так, что сводило скулы. - Берт.
   Переводя взгляд с одного на другого, Доната сделала для себя неутешительный вывод: она лишняя на этом празднике молчаливой дуэли.
   -Вы не находите, Ладимир, - Берт говорил так, словно его попросили передать дурную новость старому человеку, но предупредили: не забудь вначале его подготовить, у него слабое сердце. - Что это не место для такой девушки?
   -Вот именно, - мягко ответил Ладимир и у Донаты по спине пробежали мурашки. - Решением этого вопроса я и хотел бы заняться в ближайшее время. И попутно помочь девушке решить еще один вопрос.
   -Может быть, я помогу девушке решить этот вопрос?
   -Я знал, что Гранд добрый город. Но чтобы люди сами предлагали свои услуги...
   -Простите, о каких услугах идет речь?
   -Мне кажется, такой разговор заведет нас далеко. Боюсь, девушке станет скучно. Доната, - он обернулся к ней. - Пойди, пожалуйста, в комнату. Я скоро вернусь и расскажу тебе все, что узнаю.
   От такой вежливости она оступилась, и едва не упала с крыльца. Но была вовремя поддержана парой рук. С одной стороны Ладимиром, с другой Бертом. Это помогло ей собраться с духом. Они хотят поговорить без нее? И слова возражения от нее не услышат. Потому что ее тошнит от их приторных улыбок. Нравится им воздвигать стены на ровном месте и потом рушить их? Сколько угодно, но без нее.
   Доната коротко кивнула одному и другому, повернулась и пошла в дом. Радостная оттого, что десятки людей сегодня не увидят ее отчаянного, в нелепой попытке удержать вежливую улыбку, лица.

***

  
   Проскользнуть в свой закуток, чтобы никто не заметил, у Донаты не получилось На видном месте у стола сидела Розана. Белые плечи едва прикрывало подобие ночной сорочки. Она была одна. Растрепанные рыжие кудри подчеркивали бледность лица. Бессмысленные глаза остановились на Донате, буквально пригвоздив ее к месту. Рукав ночной сорочки скользнул вниз, обнажая левую грудь.
   -Хочешь меня? - колокольчиком прозвучал нежный девичий голос.
   Выругавшись про себя, Доната некоторое время смотрела прямо в эти бездонные, лишенные смысла голубые глаза, пытаясь уловить насмешку. Но Розана оставалась серьезной.
   -Душно у тебя, - Доната прошла через комнату, ловко вписавшись между широкой кроватью и стеной. Окно поддавалось с трудом, но устоять перед напором Донаты не сумело. Прохладный ветер, ворвавшийся со двора безжалостно расправился с липким, пропахшим ночным потом воздухом. Заметно посвежело.
   -Хорошо на улице, - буднично заговорила Розана, будто не было предыдущего вопроса. - Для начала осени - погода самая та. Люблю это время. Хочется бежать из города, когда все в него стремятся. Есть хочешь?
   Только сейчас Доната вспомнила, что последний раз ела вчера вечером. А в соседей комнате, насколько она помнила, кроме кувшина с вином ничего не было. Поэтому она застыла посреди комнаты с отрицательным ответом на губах. Так и не прозвучавшим. Розана и не нуждалась в ответе. Она поднялась, распахнула ящик, подвешенный над столом, неспешно достала оттуда хлеб, сыр, кусок копченой колбасы, два свежих огурца и какое-то лакомство в красивых обертках.
   -Люблю конфеты. Ты любишь конфеты?
   Донате не хотелось признаваться в том, что она не знает, что это такое. Но вопрос прозвучал так бесхитростно, а медленные движения Розаны так завораживали...
   -Я ни разу не пробовала, - честно призналась она.
   -Попробуй, - Розана протянула ей вазочку с лакомством. - Мой братец очень любил. Даже перед смертью попросил конфеток принести. Я принесла. Грех в последней просьбе отказать, - она села на стул, положила руки на колени и забыла о Донате. - Осень тоже только начиналась. Братец старше меня был на двадцать... а то и больше лет. Не помню уже. Да мы никогда особенно и не дружили. Отец, овдовев, на моей матери женился. Я родилась - меня отец очень любил, баловал как мог, а сына не очень привечал. А мне нравился такой большой брат... совсем как отец. Братец редко меня замечал. Придет вечером, глянет, и к себе в комнату. А перед смертью... мне тогда пятнадцати не было. Так вот, перед смертью обо мне вспомнил. Болезнь в нем была, и не старый совсем: чахнуть стал, тощий как жердь и все кашлял. Так и угас. А потом, когда Озаренье, стал Истину говорить: хочу, говорит, Истину сестре сказать. Я, говорит, всю свою жизнь от девок страдал, вечно отказывали мне, так что и не допросишься. Вот ты, сестра и будешь для людей в радость - никто от тебя отказа не услышит...
   Полными ужаса глазами смотрела Доната на то, как Розана отщипывала кусок хлеба, как клала сверху кусок сыра, как все так же бездумно отправляла его в рот. Непростой рассказ усадил ее на край кровати, где она так и осталась сидеть.
   -Жаль, - хрипло сказала Доната, - что меня в тот момент с братцем твоим рядом не было. Ножом бы ему по горлу и захлебнулся бы кровью вместе с Истиной своей.
   Розана перестала есть и долго смотрела на Донату.
   Когда поздним вечером пришел Ладимир и бросил короткое "собирайся, мы уходим", они с Розаной сидели у стола. Она рассказывала о своем детстве, щеки ее порозовели, а Доната молча слушала.
   -Хочешь меня? - встрепенулась Розана, заметив Ладимира. Она так и не потрудилась прикрыть сорочкой обнаженную грудь.
   Ладимир отрицательно покачал головой. Потом собрался было, уходить, но неожиданно развернулся и порывисто погладил Розану по голове. Та отшатнулась, как от удара. Но когда Ладимир попытался убрать руку, вдруг схватила ее и прижалась к ней губами.

2

  
   -Заходи, - пригласил Ладимир и она ахнула.
   Во-первых, им теперь не приходилось делить одну кровать на двоих, равно как и саму комнату. У каждого была отдельная. Оглядев кровать, застланную нарядным одеялом, столик у окна и удобное кресло, Доната пришла в небывалый восторг. Особенно ей приглянулся вид из окна во двор. Тонкие клены переплетались гибкими ветвями с изгородью, отгораживающей дворик от шумной улицы. На пятачке, посыпанном красным песком и скрытом в тени деревьев, стояла скамейка. На подлокотнике уютно свернулся цветастый плед.
   -Нравится? - услышала она вопрос и обернулась.
   -Нравится. Спасибо.
   Ладимир уже уходил, но вдруг остановился на пороге.
   -Не мне спасибо говори, - вымученно сказал он. - Берту.
   Доната хотела подробно его расспросить, но он ушел, а она окликать не стала.
   Хозяин маленького двухэтажного домика, предоставивший в их распоряжение второй этаж, так приветливо ее встретил, так долго и проникновенно гладил ее по руке, приговаривая давно забытые слова, от которых теплело на душе, что Донате стало стыдно. Дед Селиван как он просил себя называть, был маленького роста. С пухлыми руками и животом, едва помещавшимся под сюртуком, трещавшим по швам при каждом резком движении. Он имел привычку тотчас появляться в том месте, где возникала Доната. Ее присутствие зажигало на его румяном лице улыбку и заставляло говорить без умолку. Поначалу Доната находила удовольствие в том, чтобы слушать его непритязательную болтовню, которая не имела даже пауз для ответного "хм" или "не может быть". Но позже стала уставать. Слушая его, она постепенно впадала в состояние, назвать которое сном или явью, она бы затруднилась.
   Рот у деда Селивана не закрывался ни на миг. Он умолкал лишь тогда, когда готовил еду.
   Потому что тогда он пел.
   Скоро Доната привыкла к распорядку дня. Если из кухни доносилось дребезжащее старческое пение, значит обед не за горами. Его народный репертуар не всегда отличала скромность, порой некоторые куплеты заставляли Донату краснеть. Но в целом - в целом - Гранд ее удивил. Она внезапно для себя открыла, что здесь вполне можно жить, если время от времени уединяться в таком вот сказочном, как с картинки, дворике.
   Часто ее навещал Берт, всякий раз уточняя вместо приветствия: "Ну, что, теперь твоя душенька довольна?" И она улыбалась в ответ. Берт приходил в то время, когда не было Ладимира. Тот вставал рано утром, наскоро завтракал и уходил. А возвращался поздним вечером, когда она уже готовилась ко сну. На молчаливый вопрос только отрицательно качал головой. С ним Доната мало виделась в последнее время. В отличие от Берта.
   По мнению Донаты, Берт с дедом Селиваном прекрасно дополняли друг друга. Когда приходил Берт, дед раскланивался, предоставляя тому право ее развлекать. И наоборот - до позднего вечера ей приходилось слушать о любовных похождениях пышущего здоровьем деда.
   Через два дня общения с графом, на третий, Доната сама могла бы рассказать Берту всю его биографию. Включая сам факт его рождения. В прошлом славный и богатый род, в последнее время лишился не только былого величия, но и богатства, о котором теперь ходили легенды. Ныне совершенно обедневшая семья с трудом сводила концы с концами. И женитьба старшего брата, удачная на первый взгляд, не решила вопроса.
   -Видно на роду нашем бедность написана, - грустно говорил Берт и тут же бросал на нее откровенно бесшабашный взгляд "а, гори оно все синим пламенем!". И непонятным оставалось, то ли он за показной бравадой скрывал истинные чувства, то ли так было на самом деле, и с годами он к бедности попросту притерпелся. - Зато нам, Дарским, везет в картах и в любви. Не веришь? Хочешь, докажу? Давай в карты сыграем!... Не бойся, денег у меня у самого нет - на поцелуй! Кстати, сразу и во втором убедишься, чтобы времени зря не терять.
   Она в ответ только руками отмахивалась. Слушать Берта, в отличие от деда Селивана, было одно удовольствие. Как только она слышала "и сказал он Истину", ее начинало трясти мелкой дрожью. А у Берта, на радость Донате, все родственники заканчивали свои дни быстро и легко: то дедушка с лошади упадет и шею сломает, то дядя в пьяной кабацкой драке - кинжал прямо в сердце вошел, тот и охнуть не успел, то бабушка - не стара еще - купаться пошла и утонула.
   -Может, и хотела перед смертью свою Истину сказать, но не очень-то поговоришь, когда вода горло заливает, - задумчиво закончил рассказ о родственниках Берт.
   Поздним вечером, когда Донате доводилось общаться с Ладимиром, она каждый раз удивлялась: он никогда не спрашивал о Берте. И по неписанному закону Берт тоже не интересовался тем, как идут дела у Ладимира.
   Как-то Ладимир вошел к ней в комнату позже обычного. Он предварительно постучал, чем в очередной раз вверг ее в состояние шока. Она не спала. Сидела в кресле, облокотившись на подоконник и смотрела во двор, на деревья, серебрившиеся в свете Селии. В голове не было ни одной мысли, она отдыхала от непрерывного общения. За последнюю неделю дед с Бертом будто поставили пред собой цель: уболтать ее до смерти. Сегодня вечером она так прямо об этом и сказала - Берту - деду бы не решилась. И добавила, что порой ей бывает жаль, что не сестра она ему. Иначе услышал бы он напоследок такую Истину, что всю болтовню у него как серпом бы отрезало.
   -Серпом? - почему-то переспросил Берт и странно на нее посмотрел. - У нас так про другое говорят. Но с этой стороны ты меня совсем еще не знаешь. Чтобы жаловаться.
   У Ладимира был такой таинственный, такой непривычный вид, что Доната сразу все поняла. Она вскочила с кресла, едва не опрокинув его. Сердце в волнении забилось. Особенно, когда в ответ на ее полный ожидания взгляд, он кивнул головой.
   -Да. Я нашел его, - устало сказал он. - Колдун живет в заброшенном доме за крепостной стеной. Туда днем никто не ходит. Да и ночью тоже. Так что, если хочешь сделать это незаметно, надо туда идти прямо сейчас. Если узнают, что мы туда ходили - забьют камнями до смерти.
   Не говоря ни слова, она взяла с кресла куртку и пояс с ножами.
   -Ты была права, - услышала она. - Он не берет денег, пока не увидит, с чем придется иметь дело.
   Доната кивнула головой, показывая, что поняла, о чем он говорит.
   Если дневной город нравился Донате лишь отчасти, то ночной не понравился вовсе. Призрачный свет Селии нарочно скрывал достоинства и выпячивал недостатки. Будто город вел двойную жизнь, как иной человек, скрывающий свои грехи от людских глаз. Днем - он сама добродетель. А ночью, тщательно скрываемые страсти вырываются наружу, сбрасывая покров надоевшей личины.
   Но сердце Донаты билось в упоении: не каждому в жизни доводилось встретиться с настоящим колдуном. Отчасти благодаря этому состоянию, ей вдруг привиделось нечто завораживающее в этом ожившем остове добропорядочного города. В темных домах, изредка озаренных колеблющимся светом свечей, в сыром воздухе, охотящимся за звуком их шагов.
   Узкий рукав переулка, по которому они шли, неожиданно расширился, выставляя напоказ лишенную жизни городскую площадь, со скелетом заброшенного фонтана. Мостовые тоже спешили показать свой норов, подкидывая под ноги вывороченные из каменной кладки булыжники. Ярко светились лишь окна ночных заведений - и в этом Доната тоже видела тайный смысл: так женщина, потерявшая привлекательность при свете дня, обретает уверенность при свете обманчивой Селии.
   В какой-то момент Селия скрылась за тучами, оставив Донату в неведении относительно окружающего пространства. Памятуя о давнем случае в злополучной деревне, когда Ладимир видел в темноте не хуже Кошки, Доната взяла его под локоть, намериваясь идти дальше. Но он оставался неподвижным.
   -Мы разве не пойдем дальше? - спросила она, боясь вспугнуть тишину.
   -Как? Ты что-нибудь видишь? - он искренне удивился.
   -Но... Я думала ты видишь в темноте...
   -Как кот, что ли?
   -Нет, но, - в это время появилась Селия, и Доната решила отложить решение вопроса на потом.
   Ладимир уверенно поворачивал в нужную сторону и Донате, впервые за последнее время, пришла в голову мысль: сколько же ему пришлось побегать по городу, прежде чем найти путь, которым можно было воспользоваться, чтобы никто не видел. И еще одна мысль холодком проникла в сердце: неужели Ладимиром движет лишь чувство благодарности? Рассуждать дальше, значило позволить себе скатиться в глубину умозаключений, выбираясь из которой станешь в каждом поступке Ладимира искать двойное дно. А там, на донышке, вполне мог замаячить свет тех отношений, которых нет и в помине. Но о которых так хотелось помечтать. Бродить по дорогам вдвоем...
   Хорошо, что Ладимир жестом велел ей остановиться. Иначе в своих мыслях она дошла бы Свет знает до чего.
   -Здесь тайный ход в крепостной стене, - шепнул он ей на ухо. - Я спрятал свечу за камнем, иначе в подземелье мы заблудимся, там ходов-переходов до дури.
   При слове "подземелье" Донате стало плохо. Так плохо, что пока она ждала Ладимира со свечой, насилу сдерживала озноб, что колотил тело. Зуб на зуб не попадал. Пришлось стиснуть зубы и сжать кулаки. Но некоторое успокоение принесли лишь рукояти метательных ножей.
   Ладимир, по каким-то одному ему известным признакам, отыскал узкий лаз в крепостной стене. Доната встала на корточки и после некоторого замешательства полезла в черную дыру. Она уж было подумала, что весь - неизвестно какой по протяженности путь - ей придется проделать ползком, натыкаясь ладонями на мусор и острые камни. Но Ладимир, следующий за ней, зажег свечу и она увидела, что узким и тесным оказался лишь вход, тогда как дальше ее ожидало настоящее подземное раздолье. По крайней мере, голова не касалась потолка, а идти одной можно было вольготно распрямив плечи.
   Робкие шаги вязли в поземном безмолвии, как в болоте. Тишина глотала их как голодный зверь. И только насытившись, позволила Донате расслышать, что говорил ей Ладимир.
   -...будет разветвляться, и не раз, - глухо, как сквозь слой войлока донеслись до нее его слова. - Надо каждый раз выбирать тот, что левее. Тогда не заблудимся.
   Ладимир оказался прав. Вскоре основной ход разветвлялся тремя новыми отростками. Памятуя о сказанном, Доната, идущая первой, повернула в левый. Потом было еще одно ответвление. Потом еще одно. Потом она сбилась со счета, выбирая очередной ход. Подземный ход ветвился, как ствол молодого деревца, после засухи получивший долгожданную влагу.
   Тишина, вдоволь насытившись звуком их шагов, отступила, и Доната с удовольствием слушала, как позади не только топает, но и сопит Ладимир. Свеча в его руке, поднятая на высоту роста, ровно освещала близкое пространство. Доната совершенно успокоилась.
   Обо всех страстях, с которыми Донате предстояло столкнуться в следующем переходе, Ладимир предупреждал ее заранее.
   -Не пугайся, там скелет лежит. Видно, не повезло мужику, - когда Ладимир сказал об этом в первый раз, Доната остановилась от неожиданности. От той мысли, что пришла ей в голову.
   -Сколько раз ты был здесь? - с опозданием обернулась она.
   -Один. Вчера. Не мог же я вести тебя туда, не зная куда, - просто ответил он. И сделал движение, приглашая ее следовать дальше. Но она осталась стоять. Она с содроганием подумала о том, что он, так же как те люди, лишенные человеческого подобия стараниями крысиных челюстей, мог заблудиться и блуждать в подземных переходах, постепенно сходя с ума от голода и страха.
   -Но... Ладимир, - она споткнулась в словах, - я... ты же мог...
   -Мог, мог, - он зло сорвался. - Иди вперед, Доната. Или ты передумала, и тебе этот колдун даром не нужен?
   Но его злость возымела обратный эффект. Сердце Донаты дрогнуло от жалости. Неужели, неужели все его поступки - благодарность? И не перевесила еще та благодарность чашу весов, на которой лежало давнее спасение от зубов матери?
   Переступая через скелет, блестевший обнаженным от кожного покрова черепом в свете, отброшенном свечей, Доната раз и навсегда запретила себе думать об этом. Принимая из рук доброго человека кусок хлеба, не будешь дотошно его расспрашивать, а на какие деньги он его купил?
   Находясь под впечатлением принятого решения, она и не заметила, как очередной левый ход вывел ее к такому же узкому как вход - выходу.
   Ночь дышала свежестью после душного, пропитанного страхом подземелья.
   -Дальше пойдешь одна, - в темноте глаза Ладимира блеснули, поймав свет Селии. - Так надо. Я расскажу тебе, куда идти.

***

  
   С подсказки Ладимира Доната без труда отыскала заброшенный дом... или замок колдуна. Пришлось, правда, пробежаться по ровной как дорожное полотно тропинке, ведущей вдоль реки мимо мертвых, покинутых крестьянских домов. Деревня пустовала давно. Покосилась щербатая изгородь, выставив напоказ то, что призвана была скрывать: бесстыдно разинутые окна, лишенные ставень, черные провалы дверей да рухнувшие крыши.
   Доната бежала мимо, лишая себя возможности рассмотреть остов давно умершего мертвеца. Ток крови разогнал страх, и жалобный, заунывный скрип колодезного журавля показался ей криком ночной птицы. Она сама летела как птица, наслаждаясь давно забытым чувством полета и остановился только уткнувшись носом в каменную стену, огораживающую то ли дом, то ли замок. Встала как вкопанная, и запоздало удивилась, что не споткнулась в темноте на незнакомой дороге, не скатилась с обрывистого берега к реке, пожиная неизбежные плоды безрассудства: сломанные руки и ноги.
   Держась рукой за крепкую еще стену, она пошла вдоль нее, пробираясь сквозь кусты, жавшиеся к камням как малолетние дети к матери. Но отходить в сторону, огибая колючие ветви, она не спешила, боясь в темноте упустить из виду стену, порой сплошь скрытую в густой листве.
   Как Ладимир и предупреждал, она прошла тайную дверцу в стене и столкнувшись с неожиданным препятствием: развесистым дубом, вросшим в стену, остановилась. Разглядев в темноте, как мощные ветви впились в стену, разрывая каменную кладку, Доната подавила острое желание как ступеньками воспользоваться стволом с глубокими поперечными трещинами и перебраться на другую сторону.
   -Увидишь дуб, который не обойти, вернись назад, там рядом будет потайная дверь, - предупреждал ее Ладимир. - Иначе ты попросту не найдешь колдуна. Будешь блуждать по заброшенному дому и вернешься назад, не солоно хлебавши. Помни, возвращаться сюда у меня нет ни малейшего желания.
   Доната послушно вернулась назад и тут же нашла дверцу. Теперь понятно, почему она не сразу заметила ее. Она держалась рукой на уровне своего роста, а дверь, обитая железом была ниже ее плеча.
   Ожидая пронзительного, будоражащего душу скрипа давно не мазаных петель, она прониклась невольным уважением к хозяину: надо же, ни скрип, ни шорох не потревожил ночную тишину!
   Пригнувшись, Доната шагнула на запретную землю. И остановилась, унимая сильно бьющееся сердце. Она ждала, что с ней сразу же начнут происходить всяческие чудеса. Но время шло, а все оставалось по-прежнему.
   Подсказки Ладимира, касающиеся дороги, кончились. Пришлось довольствоваться своим умом. И Доната пошла по тропинке, вполне угадывающейся в темноте. Деревья, живой изгородью окружавшие тропу с обеих сторон, словно нарочно не касались ветвями лица Донаты. И она склонна была рассматривать это как добрый знак. Где-то в вышине, в кронах деревьев гулял ветер, пересказывая деревьям ночные сказки. Совсем рядом ухнул филин и Доната оступилась. Но больше от неожиданности, чем от страха. Нашел колдун, чем пугать, придумал бы, чего поужасней!
   Словно услышав ее слова, деревья внезапно расступились, и открылась лишенная всякой растительности земля. Доната поморщилась: земля, которая ничего не рожала и запах имела еще тот: запах гнили и разложения. Ветер, до того приятно холодивший кожу умер. В душной затхлости - недоброй памяти, подземелья - Доната смело направилась к... не поймешь чему. Прав был Ладимир. То ли маленький замок, то ли большой дом. Но заброшенный однозначно. Сорванная с петель дверь болталась на честном слове. Стрельчатые окна в немом удивлении разглядывали невесть откуда взявшегося человека. Разрушенные башни, как гнилые зубы через раз торчали на странного вида крыше, поднимающейся широкими уступами. Все запущено, заброшено и... безнадежно. Доната глубоко вздохнула, оглядывая зловещего вида строение, хотя и ожидала нечто подобного. Да и грех было ждать от человека, презираемого в городе - свежее выстроенного жилища с гостеприимно распахнутыми дверями.
   Даже Селия от стыда спряталась за тучу. Однако ее свет уже не важен был для Донаты. Удерживая растущее волнение, она переступила порог странного дома. Дверь за ней, неизвестно в силу каких причин с грохотом закрылась, но Доната не почувствовала дуновения ветра.
   Она стояла у порога, положив руку на ближайшую рукоять ножа и ждала. Тишина постепенно полнилась угрозой. Воздух сгустился, что стало трудно дышать. Но более ничего не происходило.
   -Мне показала путь старуха Люция, - твердо сказала Доната подсказанные Ладимиром слова и поразилась, насколько жалко прозвучал ее голос под печальными сводами.
   -Жива еще старая ведьма.
   Голос раздался у самого уха. Но Доната заставила себя сдержать дрожь, холодом пробежавшую по телу. Только отшатнулась, чтобы горячее дыхание колдуна не коснулось ее шеи. Огромный зал еще шумно переваривал произнесенные слова, а все вокруг осветилось. И не каким-нибудь призрачным светом, как вправе была ожидать Доната, а просто в узкие стрельчатые окна - от пола до потолка - проник белесый свет Селии.
   Перед ней стоял парень одного с ней роста. Одних с нею лет, вряд ли старше. Грязный, оборванный. Давно не чесанные и немытые космы падали на лоб, закрывая пол-лица. Она поначалу и приняла его за бездомного оборванца, наметившего заброшенный дом в качестве пристанища.
   -Ну, чего уставилась? - так знакомо прозвучали его слова, что она оторопела. Он сдул прядь волос, упавшую на глаза и уткнулся руками в бока. - Сказать нечего? Вон порог - сама найдешь или помочь?
   -Я по делу, - нерешительно промямлила Доната.
   -По какому это делу? - ехидно передразнил ее парень. - Знаю я ваши дела.
   Он обошел Донату и остановился с другой стороны.
   -Знаю я ваши дела! Чего там? Парень с другой ушел, а ты хочешь, чтобы с тобою был. Зелье приворотное будешь просить, чтоб до гроба вместе с ним быть. Не получишь ни хрена, а гроб на двоих могу устроить, нетрудно мне, - он демонстративно зевнул, показав ряд ровных зубов. - Нет? - его светлые глаза со слабым подобием голубого цвета приблизились к ее лицу. - Нет так нет. Нет-нет-нет.
   Он развернулся и пошел от Донаты прочь, вглубь зала, где тотчас услужливо обозначились огромные ступени лестницы.
   -Не парень - не парень, - пропел он на ходу, отбросив ногой полусгнившую корзину. - Тогда бабку на тот свет отправить. И желательно быстро, чтобы старуха перед смертью не болтнула чего лишнего... называемого в простонародье Истиной...
   Доната хмыкнула, наблюдая за игрой в угадывание.
   -Нет-нет-нет, - опять пропел он, удаляясь от нее. Так, что Доната с трудом его слышала. - И перестаньте доставать меня вопросами: будет ли война. Будет непременно. Кровавая, страшная... и до самого Бритоля дойдет. Жить вам всем ближайшие годы в рабстве и под пятой у степного хана. Вот так, - он весело подскочил, сбивая что-то сверху, не видимое для Донаты. - И ходят, и ходят...
   -Радовался бы, что ходят еще к тебе, - проворчала Доната. Его внешний вид не внушил ей должного почтения.
   Парень развернулся в очередном прыжке и не успела она глазом моргнуть, как оказался с нею рядом. Буквально нос к носу. Тонкие губы упрямо сжаты, а в угрожающе открытом вороте грязной рубахи стали видны костлявые ключицы, словно тоже стремились разглядеть ту, что осмелилась слово сказать. На худой шее блестел медальон - на золотой пластине оскаленная морда оборотня Шанди, оберега от дурного глаза. Доната не сдержала пренебрежительной усмешки: колдун, а дурного глаза боится!
   Парня от ее усмешки перекосило. Его бесцветные глаза надвинулись на нее, и оттуда на Донату глянуло что-то страшное. Что-то ветхое и зловещее, как сам дом.
   -Пойдем, - он цапнул ее за руку и горячая волна обожгла Донату до локтя.
   Не обращая больше на нее внимания, увлеченный какой-то своей идеей, он бросился бежать через зал к лестнице. Донате пришлось бежать за ним. Точнее, она и рада была остановиться, но парень проявил не только прыть, но и недюжинную силу. Он тащил ее за собой по лестнице, и чтобы не упасть, ей пришлось бежать рядом. Парень перепрыгивал через две и без того широких ступени. Доната сначала пыталась наступать на каждую, но после короткой заминки едва удержалась на ногах. Несколько раз она была близка к тому чтобы запнуться и проехаться на животе. И каждый раз парень, едва не выкручивая ей руку, тянул ее за собой.
   -Пу-сти! - крикнула Доната и не удержалась - упала, облокотившись на правую руку. Локоть подогнулся, не выдержав движения вперед, не прекратившегося ни на мгновенье. Острая боль пронзила плечо. - Пу-пу-пу-пусти!
   Трижды проклятая лестница не могла продолжаться бесконечно. Поэтому как только замаячила ровная поверхность, Доната сделала попытку освободиться. Она изо всех сил рванула руку из цепкого как волчий укус захвата. Но парень уже не удерживал ее.
   Кубарем откатившись в сторону, Доната спиной ударилась о стену, успев поблагодарить судьбу за то, что не развернуло ее влево, где ее наверняка ждал бы такой же долгий как подъем, полет вниз по лестнице.
   Она сидела у стены, растирая ушибленное плечо и не сразу догадалась, что звук, который она приняла за визг смертельно напуганного поросенка, спрятанного где-то наверху, на деле означал смех вредного парня. Он повизгивал от удовольствия, сгибаясь в три погибели. И успокоился не сразу.
   В круглом зале было светло. В окнах не было стекла и свет Селии беспрепятственно чертил на полу светлые дорожки. Пока парень давился смехом, Доната разглядела на полу выжженную линию, по форме повторяющую линию стен. В центр окружности уходили такие же борозды, и так знакомо встречались у выступа, напоминающего плаху. С железными кольцами, намертво вбитыми в камень.
   -Да-да-да, тут все сложнее, - наконец, сказал парень. Он подошел к ней и сел рядом. Босые ступни с грязными, давно не стрижеными ногтями вытянулись вперед. - Дай руку, - приказал он, но она не послушалась. Тогда он насильно взял ее за руку, заставив коротко зашипеть от боли. - Пройдет.
   Некоторое время они сидели молча, слушая как в вышине башни завывает ветер.
   -Тебе тоже, как остальным, нужно подтверждение, что я колдун, или обойдешься? - буднично спросил парень.
   -Не обойдусь.
   -Понятно. Зовут тебя как?
   -А тебя?
   Он хрюкнул от удовольствия.
   -Согласен. Обойдемся без имен. Ты называй меня колдун, а я тебя... девушкой буду называть. Тем более, что это недалеко от истины. От обычной истины, и не надо тут кривиться, - он продолжал держать ее за руку. - Так зачем тебе нужно еще одна мать? - он переждал пока ее рука дернется, но отпускать не спешил. Тепло от его руки согревало ее до самого сердца. - Некоторым и одной-то матери, во как хватает, - он коротко резанул себя ребром ладони по горлу. - А ты вторую ищешь. Позволь спросить тебя, как воспитанный человек воспитанного человека... на хрена? На хрена она тебе нужна?
   -Я дала клятву.
   -Кому? Кошке? - он высокомерно скосил на нее глаза.
   -Матери.
   -Вот именно - матери. Так на хрена тебе еще одна? Тем более, когда тебе и самой осталось жить-то всего ничего. А ты...
   От неожиданного заявления она хотела вскочить, но он не позволил. Извернулся, встал на четвереньки и нажал ей коленом на бедро, пригвоздив к месту.
   -Это она гонит тебя в Белый город? - светлые глаза смотрели на Донату в упор. Более того, в них не было ничего человеческого. - Она... Тебе не справиться с ней. В Белом городе она оставит тебя... вернее, то, что от тебя останется. А после нее от тебя останутся кожа да кости. Нет, пожалуй, и костей не останется. Одна кожа.
   -Твое-то какое дело, если даже так? - обозлилась она, стараясь отодвинуться от его лица.
   -Мое-мое-мое... Мое дело? А дело в том, что незачем тебе тащиться в Белый город. Я могу сделать все здесь, - он кивнул в сторону плахи с железными кольцами. - Только ты останешься жива. Вот и вся разница.
   Она позволила себе пренебрежительную усмешку.
   -И я должна тебе верить? Все колдуны наверняка вруны.
   -Ой-ой-ой. Какой знаток колдунов тут у меня завелся! Что ты, вошь болотная, можешь о колдунах знать? Ты! - он горячо заговорил, брызгая слюной. - Раньше нас красиво называли - Повелители демонов! Понятно тебе? Бестолочь, а туда же!
   -Допустим, я даже поверю тебе! - она тоже закричала. - Что ты попросишь за это?
   -Ничего не попрошу! Я возьму ее у тебя осторожно, как берут младенца у матери. Она останется со мной, а ты пойдешь на хрен... к своей матери! Понятно? Тебе понятно? Я возьму ее у тебя!
   -Ты хоть представляешь себе, о ком ты говоришь?
   -Она, - он мечтательно закатил глаза и снова сел рядом. - Она - черное совершенство. Черное творенье в белой женщине... Обожаю прямолинейные вещи. Никаких полутонов. Черная как ночь... ну, да - куда ночи до нее... Неужто ты подумала, что она оставит тебя в живых, когда вырвется на свободу? - он пожал плечами. - Зачем? Зачем ей тратить на тебя силы? Знаешь, кто ты для нее?
   -А ты?
   -Я... Я умею с ними управляться...
   -Я спрашиваю, как я могу быть уверена в том, что ты оставишь меня в живых?
   -А мне ты не к чему. Это как прерывание беременности, слышала о таком? Без повитухи - вряд ли выживешь. А тут я буду твоей, - он хохотнул, - повитухой. А в Белом городе и помочь-то тебе будет некому. А это же преждевременные роды с осложнениями, с жизнью несовместные...
   -Зачем она тебе?
   -Это уже мое дело. К тому же, тебя вряд ли на самом деле волнует этот вопрос.
   -Ты прав, - вздохнула она. - Мне это не интересно.
   -Вот. Соглашайся. Все равно у тебя выхода нет. Она порвет тебя в Белом городе когда выходить будет и даже спасибо не скажет. Управлять нашим черным совершенством ты все равно не умеешь. Что толку, что носишь ты ее в себе? Называется - ни себе, ни людям. Решайся сейчас. У тебя никогда не будет второго шанса. Никогда. Она погонит тебя в Белый город. О... Ты еще не видела, на что она способна. Отдай ее мне. Я уж как-нибудь с одним демоном разберусь. А то еще... Вполне может так случиться, что облаву на тебя в Гранде начнут. Сама знаешь. Как на демонское отродье. Смотри. Только здесь люди проворнее, чем деревенские увальни. Поймают... И сгорит на огне такой прекрасный экземпляр... Я не о тебе. Хотя ты сгоришь в первую очередь.
   -Я согласна, - скрипнув зубами, согласилась она. - Сделай это быстрее.
   -Загвоздочка, - в тон ей ответил колдун. - Сегодня не время. Я должен подготовиться. Приходи завтра. Тоже одна. Я все сделаю. Будут у нас преждевременные роды... Улетишь от меня на крылышках от радости...
   -Где моя настоящая мать?
   -Вот завтра все и узнаешь. Должен я, в конце концов, иметь какие-то гарантии. А то весь день готовиться буду, а ты не придешь. Завтра. Я жду тебя в это же время.
   -Я приду.
   -Не сомневаюсь... не потеряй... ребеночка по дороге, - хохотнул он напоследок.

3

   -...чтобы возвращаться туда. Понравилось? - Ладимир сузил карие глаза и шумно поставил кружку с пивом на стол. Не первую за вечер. Так он с лихвой искупал утреннее молчание.
   Когда она потерянная и оглушенная вернулась к лазу, скрытому в густой листве, Ладимир ее ждал. Он не позволил себе ни единого намека на то, что ему не чуждо любопытство. Ни взгляда, ни жеста, ни тем более, вопроса. Он молчал весь день. И только теперь, услышав от нее, что она собирается пойти к колдуну снова, не выдержал.
   -Знаешь, Доната, я никогда тебя ни о чем не спрашивал. Тебе нужно было в Бритоль - мы шли в Бритоль. Тебе понадобился Гранд - будьте любезны. Тебе нужен был... он, - даже в запале Ладимир предпочитал не называть некоторые вещи своими именами, - ты его получила. Ты что, собираешься наведываться туда каждый день, как в соседний кабак? Или вы с ним... подружились? Как с Бертом? Я не удивлюсь.
   -Ладимир, - миролюбиво заговорила она. - Это последнее дело, которое держит меня здесь. Завтра я буду свободна.
   -Завтра меня не будет в этом городе, - он потер рукой переносицу. - Дорога тянет меня. Гранд меня душит. Вот и все.
   Она долго смотрела на него, пытаясь определить, не шутит ли он. Но в его глазах стояла тревога и тоска.
   -Завтра мы уйдем из города вместе. Ты куда пойдешь? - спросила просто так, чтобы иметь возможность собраться с мыслями.
   -А ты куда пойдешь? - так и плеснула злость, переливаясь через край.
   -Я... Я тебе завтра скажу.
   -Вот и я тебе завтра скажу. А сегодня... туда можешь идти сама. Без меня. Дорогу ты знаешь.
   -Хорошо, - она пожала плечами, мысленно радуясь, что "завтра" у них еще общее. - Только я не понимаю, чего ты так злишься?
   -Я не на тебя злюсь, - он так глубоко вздохнул, что в ней шевельнулась жалость. - Не ходи туда. Я боялся, что ты не вернешься... В смысле, что с тобой что-то случится.
   -Все будет хорошо, Ладимир. Я схожу туда еще один раз, последний. И... Я буду свободной. Совершенно свободной.
   Ладимир вертел в руках кружку с пивом, долго вглядывался в пышную пену, словно пытался там разглядеть, что ждет его в будущем. Потом поднес ко рту и несколькими глотками осушил ее.
   -Ты пойдешь туда. Но без меня, - тускло сказал он. - Я... буду ждать тебя здесь. Если... если утром ты не придешь... я...
   Он хотел сказать "уйду". Это было написано у него на губах. Он хотел, но не смог. Только посмотрел на нее с осуждением, как будто это она была во всем виновата, как будто это она высказала ему ту злополучную Истину, что заставляет его бродить по дорогам. Потом подозвал прислужника и заставил его снова наполнить кружку. Доната ни разу не видела его пьяным и вот, сдавалось ей, этот момент не за горами.
   -Ты так и не рассказал мне, - чтобы отвлечь его от пива спросила она. - За что... его ненавидят в городе?
   -А, - оживился он, - расскажу, если хочешь. Только рассказывать придется издалека. Ты ведь в жизни ничего кроме леса не знаешь.
   Доната вздохнула. Ну, что за парень? Поступки добрые, а слова сплошь злые из него идут. Как вот эта пена из кружки с пивом.
   -Ты, надеюсь, знаешь, хотя бы, - только легкая ирония, далеко до сарказма, - что издавна считалось, что природная сила послушна лишь женщинам. И то... девственницам. Слово знакомое?
   Эк его развезло, покачала головой Доната, - уже и издеваться начал.
   -Я знаю это. Поэтому знаются с темной силой только знахарки. И то сильные, которые с ней справиться могут.
   -Правильно, - одобрил он. - Но это известно всем. Считалось, да и по сей день считается, что женская сила вбирает и удерживает, а мужская лишь расходует то, что было дано от природы. Но на юге, кстати, недалеко от моей деревни, раньше стоял Белый город или город колдунов.
   Слушая его, Доната затаила дыхание, боясь его перебить.
   -Вот там и жили мужчины, наделенные настоящей силой. Их называли Повелители демонов. На тайном обряде они вызывали из Иного мира демона, и если он оказывался слабее - покоряли его и он им служил. И чем больше слуг было у Повелителя, тем он был сильнее. Что там произошло на самом деле, никто не знает. Но однажды главный Повелитель умер... был убит... не знаю. Только вместо того, чтобы погибнуть вместе с хозяином, его слуги вырвались на свободу. И лет... может, пятнадцать назад, или больше, я совсем маленьким был, демоны разлетелись по свету. Если в деревнях с одним таким выродком знахарка сама справлялась, то городу досталось больше того. В Гранде до сих пор об этом легенды ходят. И вот тогда... он и вызвался помочь. Сказал, избавлю вас от напасти. И, действительно, избавил - всех демонов себе забрал. Город радовался - его тут на руках носили.
   -А эти, - не удержалась она, - люди, которых он от демонов избавил, живы остались?
   -Ты что? - он посмотрел на нее как на больную. - Когда демон завладевает человеком душу убивает. А стоит от демона избавится - от человека только пустая оболочка остается. Умерли, умерли, конечно.
   "Умерли, умерли, конечно". Доната прикусила губу. Это понятно было с самого начала. Демон убивает человека и вселяется в его тело. В таком случае, конечно, человек умрет, стоит лишить его демона. Но в том-то и дело, что никто о таком и не слыхивал, чтобы в одном теле уживались и человек, и демон! Но ведь живут же они с Черной стервой не пересекаясь, и что? Вытащи из нее эту гадину - и одной чудесно будет! Зачем ей умирать?
   Это объяснение успокоило, но не надолго. Тревога сидела в сердце занозой. Но решимости пройти обряд не отменила. Колдун правды не скажет, как не проси. Но это еще не значит, что он знает ее - эту правду! Доната от злости скрипнула зубами. Но ведь может избавить ее от черной напасти - может! И тому лишнее подтверждение - рассказ Ладимира.
   Стоит рискнуть. И она рискнет. Если ее не смогла убить черная дрянь, то, наверное, этого не сможет сделать и колдун. Оставалось надеяться, что не сможет.
   -...демоны в нем и не удержались. Однажды ночью вырвались на свободу и в городе началась Кровавая ночь. Не любят о ней вспоминать, - Ладимир говорил тихо и из-за шума в зале Донате приходилось прислушиваться. - Город утонул в крови. Каждый десятый погиб. Не было семьи, где кто-нибудь не пострадал бы от демонов. Пока губернатор посылал за знахарками из близлежащих деревень, пока их всех собрали, пока суть да дело... Ужас, что было. Мне отец такие страсти рассказывал... И, конечно, как только город избавился от нашествия, первым делом взялись за... него. Окружила замок и сожгли. Досталось и той деревне, что рядом была. Тоже сожгли, под горячую руку. Потом поговаривать стали, что выжил колдун. Страсти утихли. А так как найти его сложно: сама знаешь, как подземным ходом пользоваться, а через ворота напрямую не выйдешь, само собой. Глаза закрывают на то, что шастать к нему стали. Кто силу мужскую попросит, кто родственников на тот свет отправить, чтобы не болтали перед смертью. А кто вообще, от Истины избавиться...
   Доната вскинула на него удивленные глаза.
   -И... избавились?
   -Сейчас тебе, - усмехнулся Ладимир. - Многие к нему ходили, а тот подлец прямо так и сказал: могу, говорит, от Истины избавить, только вместе с жизнью. Потому что против Истины, как известно...
   Угрозу Доната почувствовала нутром. Вдруг шумно стукнуло сердце и оборвалось вниз. Воздух сгустился, а свечи полыхнули коротким ослепительным светом. Еще не понимая, что происходит и откуда ждать опасности, она схватила первое, что попалось под руку: столовый нож, которым отделяла куски мяса.
   -Вот где встретиться довелось, - перед их столом, выпучив белые от ненависти глаза, во весь свой немалый рост возвышался Вукол. Тот самый, кто после смерти матери надел на нее железный ошейник. Он навис над столом, сверля Донату пронзительным взглядом. - Вот ты где, кошачье отродье! А мы весь лес обыскали. Ну теперь, сука, не уйдешь!
   Он угрожал ей словами. Он не потрудился, направляясь к ее столику, захватить с собой оружия, памятуя о том, какой беспомощной она была после кончины матери.
   -Ну, ничего, теперь не только на костер, с живой с тебя шкуру спущу, за все мучения наши ответишь, - с этими словами он машинально перевел взгляд на Ладимира, сидящего напротив. Глаза Вукола округлились. - Влад! Ты... как... мы..., - потом он опять посмотрел на Донату, - околдовала, сука. Мок...!
   Дожидаться пока он заорет во всю мощь Доната не стала. Его пронзительный вскрик захлебнулся от боли. Столовый нож, намертво припечатал его руку - точно вошел в середину кисти.
   Доната ни на миг не усомнилась в том, что Ладимир останется на ее стороне. Хотя мысль о том, что вскочившие из-за стола люди доводятся ему земляками, все-таки мелькнула. Но сразу же и угасла. Потому что мир, в котором Ладимир хватал бы ее за волосы и с гордостью победителя бросал под ноги озверевшей толпе - не имел смысла. Во всяком случае, жить в таком мире Донате не стоило.
   Пять кружек пива сказались на реакции Ладимира. Когда он вскочил, Доната уже с отчаянием поняла, что выход перекрыт: у деверей толпился народ. Она заметила возбужденное лицо Мокия, и еще какие-то смутно знакомые лица. Возле стойки, у черного хода тоже стояли несколько человек, наблюдающих за развитием событий.
   -Кошачье отродье! - радостный крик прокатился по залу, будоража собравшийся народ. - Держи ее!
   Уходить было некуда. Доната выхватила метательный нож, но пользоваться им не спешила. Нож улетит - не воротишь. А перекошенных в ожидании близкой расправы лиц было куда как больше. Живой она им не дастся. Она лишит их удовольствия держать ее в клетке и плевать ей в лицо! Смогут взять - пусть берут лишь холодное тело, лишенное души.
   В то же время, воспользовавшись тем, что десятки глаз устремились на Донату - еще бы! увидеть воочию знаменитое кошачье отродье, вдруг да обернется прямо у них на глазах! - Ладимир схватил тяжелый табурет. Не давая никому опомниться, он запустил его прямо в толпу земляков, стоявших у дверей. Не ожидавшие от него ничего подобного, они так и остались стоять с раскрытыми ртами. В последний момент здоровый Мокий успел отклониться и табурет, со свистом рассекая воздух, обрушился на голову зазевавшегося мужика.
   -Вот ты как, падла! - на бегу засучивая рукава, Мокий кинулся на обидчика. И все, кто стоял у двери, удерживая выход, ринулись вслед за ним. Теперь у каждого из них был свой счет к Ладимиру, в один миг превратившегося в изгоя. У распахнутых дверей остался без памяти лежать тот, кто принял на себя удар табурета.
   -Беги, - коротко приказал ей Ладимир. Но она не послушалась.
   -Нет! - крикнула она, держа нож пред собой.
   -Беги!- отчаянно крикнул он и отшвырнул ее в узкий проход между столами, прямо под ноги застывших зевак. Ладимир перепрыгнул через стол, где еще сидели ничего не понимавшие посетители. Кричал от боли Вукол, так и набравшийся смелости, чтобы выдернуть из руки нож. Орали подбадриваемые его криком земляки, лезущие напролом. В это время Ладимир, воспользовавшись всеобщим замешательством, перевернул стол, загораживая нападшим путь. Не останавливаясь ни на мгновенье, он вскочил на ребро стола, потом на чью-то спину, и не удерживаемый больше никем, по столам, сбивая посуду, добрался до выхода.
   К тому времени туда же бежала и Доната. Вернее, пыталась бежать. Ей навстречу, широко разлапив мощные руки шагал мужик, щеря в улыбке редкие зубы. На бегу понимая, что даже выпущенный нож не заставит его мгновенно убраться с дороги, она кубарем бросилась ему под ноги и что было сил рванула на себя. А так как в одной руке продолжала сжимать нож, то его левая штанина окрасилась кровью. Нелепо размахивая руками, он с грохотом упал на спину, ломая табурет, что оказался неподалеку.
   Доната летела к выходу, сжимая в руке нож и краем глаза замечала, какие чудеса ловкости показывает Ладимир, в буквальном смысле пробираясь к выходу по головам людей.
   Они встретились у выхода и вместе выскочили во двор. Но радость была преждевременной. К крыльцу со всех сторон спешили какие-то люди, привлеченные криками.
   -Влад! - светловолосый парень споткнулся на бегу. Светившееся в глазах непонимание тут же сменилось кровожадной ухмылкой, стоило ему перевести взгляд на Донату. - Кошачье...
   Он не договорил. Ладимир коротко, но жестко ударил его кулаком в лицо. Его товарищ, напротив, не обратил никакого внимания на Ладимира. Радостно улыбаясь, словно встретил старую знакомую, он оказался на расстоянии вытянутой руки, загораживая путь. Он так и продолжал улыбаться, когда красная полоса крови выступила на его рубахе. Переводя потерявший прежнюю радость взгляд с лица Донаты себе на грудь, он отшатнулся. Донате было этого достаточно, чтобы скользнуть между стеной дома и спешащими к нему на выручку товарищами.
   Только раз обернулся на бегу Ладимир, отмечая следует ли она за ним. По негласному соглашению они помчались к тайному лазу в крепостной стене. Уж лучше заброшенная деревня с проклятым колдуном, чем смерть от рук разъяренных людей.
   -Туда! Туда! Они побежали туда! - пронзительно верещал позади чей-то голос.
   Наступившие сумерки вспыхнули светом факелов и зазвенели десятками голосов. Толпа, подогретая спиртным и легендами о страшных Кошках, не изгладившихся из памяти, начала ночную охоту.
   -Подожди, - Ладимир рванул ее за рукав, и она оказались в узком простенке между домами. - На площадь не успеем. Там есть короткий путь. Они обгонят нас. Давай по другому. Сначала к каналу, а там под мостом...
   -Вот они! Вот! Лови их! - невесть откуда взявшийся парень был тут же награжден за свою расторопность. Ладимир пнул его ногой в живот. Тот упал, взвизгнув от боли. Но его уже услышали.
   -Здесь они! - подхваченный крик раздался недалеко от того места, где они прятались.
   Не говоря ни слова, Ладимир дернул ее за рукав и пробежав пару десятков шагов, нырнул в подворотню. Дорога внезапно закончилась тупиком - крепким и высоким забором, перегораживающим узкую улочку. Пока она соображала, как лучше преодолеть препятствие, Ладимир нагнулся и отодвинул доску.
   -Лезь! - коротко приказал он. Обрывая рукава рубахи об острые гвозди, Доната втиснулась в образовавшуюся щель. Следом за ней пролез Ладимир. - Здесь Люция неподалеку живет...
   -Так мы...?
   -Нет, старуху подставлять не будем. И так она нам помогла. Уходим из города.
   Не тратя больше слов, он побежал по кривобокой улочке, она рванула за ним.
   -Где они? Куда делись? - деревянный забор не преграда для хриплых голосов. - Только здесь были! Перелезть успели, что ли? Вот, Тьма возьми!
   Когда они выбежали на набережную, свет факелов метался далеко позади. Но возбужденные голоса приливной волной несло к каналу.
   -Под мост, живо.
   Ладимир уселся на перила и подал ей пример. Быстро перегнувшись, он прыгнул в темную щель между опорой моста и каменным парапетом набережной. Доната, подталкиваемая в спину приближающимся топотом десятков ног, прыгнула следом за ним. Ее нога почти утвердилась на каменном выступе, отходящим от опоры моста. Почти - но в последний момент съехала, и неуклюже взмахнув руками, Доната стала падать в темную воду канала.
   -Тьма! - только и успел сказать Ладимир, свободной рукой схватив ее за руку. Она так и повисла над водой, не имея возможности подтянуться, потому что над головой тут же раздался простуженный голос.
   -Говорю тебе, они были здесь!
   -И где же они тогда?
   -Да говорю же тебе, как тени замаячили и исчезли!
   -В воду... что ли сиганули? Так шум бы был... Посвети тут...
   После темноты свет резанул по глазам. Доната разглядела белое лицо Ладимира, пальцы, что судорожно вцепились в железную решетку, проходящую по низу деревянного настила моста. Прокушенные в неимоверном напряжении губы, и страшные, неподвижные глаза.
   -Не видно. Прыгнули бы в воду - было бы видно...
   -А может, там, у моста спрятались?
   -Да где там спрячешься... Хотя, погоди. Сюда иди, посвети мне...
   -Здесь они! Сюда! - вдруг раздался далекий крик и те двое, что держали факел, тотчас устремились прочь.
   Чей-то невольный обман спас им жизнь. Ладимир долго разминал сведенные судорогой пальцы. Потом с силой разжал зубы, словно благодаря им, не упустил ее с самый ответственный момент.
   -Сделаем так. Сейчас выберемся отсюда. А потом дуй по набережной до соседнего моста. Там повернешь налево и беги до площади. Не ошибешься, с фонтаном. Помнишь? А там...
   -Там я помню.
   -Хорошо. Селия тебе в помощь.
   -А ты?
   -Я в другую сторону. Они ищут нас вдвоем. Посмотрим как справятся поодиночке. Потом, немногие знают меня в лицо. Я все-таки даже издалека на девку не похож. И потом я не намерен оставлять тут свой любимый меч.
   -Ладимир...
   -Жди меня в подземелье. Если до утра меня не будет - уходи.
   -Но...
   -Уходи.

***

   Заходите, чтобы узнать, чем дело закончилось - https://litnet.com/book/chernyi-zavet-b92493
Оценка: 6.96*16  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"