Кленов Алексей : другие произведения.

Тракторовы дети

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

   Алексей КЛЕНОВ
  
   ТРАКТОРОВЫ ДЕТИ
  
   рассказ
  
   Если верить Михалычу, в жизни он не видел ничего хорошего кроме водки
   и трактора. Связно и стройно изложить свою привязанность к железному другу
   он не умел, Бог красноречия не дал, но специалист, как будто, недурственный.
   Сорок лет стажа,- не шухры-мухры. Руки у Михалыча темные, с заусенцами
   и обломанными ногтями, не отмывающимеся от въевшихся в кожу соляры и солидола.
   Любовь Михалыча к беленькой буквально на лицо, и в особых комментариях
   не нуждается. Маленький и худой, лицо он имеет сморщенное, как печеное
   яблоко, с сизоватым носом, украшенным густо растущими в ноздрях седыми
   волосами. Если не врет, выпил он за свои семьдесят три года цистерны
   ее, родимой. Не верить сложно, склонность слишком очевидна. Словом, типаж
   колоритный. Этакий Шариков Полиграф Полиграфыч.
   Стиль поведения и взгляды на жизнь соответствующие. И если красноречием
   Михалыч не отмечен, то за соленым словом в карман не лезет, по поводу и
   без повода. О том, как он умудрился дожиться до инфаркта, и попасть в реанимацию
   рассказывал с откровенным недоумением в голосе, и даже с какой-то обидой.
   Дескать: за что такое?
   - Я, блин, на старый Новый год и тяпнул то всего сто пятьдесят, соседка
   поднесла. Ну, тяпнул, и шлепаю по фатере. Ковер стал пылесосить. А у меня
   шланг присосался, и не оттяну. Дернул посильнее, тут и схватило. Аж небо
   с овчинку показалось. Жмет, и горит в груди,- спасу нет. Я к телефону, а
   пальцем попасть на ноль-три не могу. Ладно, соседка вызвала.
   А то бы хана. Привезли в нуремацию (реанимацию,- А. К.), отвалялся неделю.
   Теперь вот здесь.
  
   И вдруг закончил с нескрываемой горечью:
   - А сын, порося, даже ни разу не навестил. Я ведь звонил уж раз двадцать,
   только обещает, засранец...
  
   И действительно, за те две недели, что я провел с Михалычем в реанимации
   и в палате стационара его не навестил никто из родственников.
   Про жену Михалыч никогда не говорил, но как-то само собой подразумевалось
   что он вдовец. Но детей, судя по его разговорам, было трое. И никто, ни
   разу... Подкармливали Михалыча всей палатой, поскольку скудный больничный
   паек рассчитан разве что на бездомную дворнягу. Да и та далеко не все
   станет употреблять в пищу, побрезгует. Сигаретами Михалыча снабжал какой-то
   его знакомый, лежавший в соседнем отделении. А курил Михалыч, несмотря на
   свежий инфаркт, неимоверно много. Причем, исключительно ядовитую "Приму",
   наотрез отказываясь от моих фильтрованных. И в количествах исключительных,
   отчего вся наша палата насквозь пропиталась тяжелым духом ядреного табака
   и за что все мы получали втык от лечащего врача. Упрекать за это Михалыча как
   то язык не поворачивался, настолько жалостливым становился у него взгляд,
   когда речь заходила о запрете на курение.
  
   Впрочем, навестила его однажды дальняя родственница. То ли двоюродная сестра
   его покойницы жены, то ли ее своячница. Нанесла ему всяких вкусностей,
   сигарет, смену белья и бритву, чтобы приобрел человеческий облик, поскольку
   зарос он за две недели невероятно. При этом седая и клочковатая бороденка
   красила его не больше, чем мартышку галстук от Кардена. Через час после
   ее ухода побритый и принаряженный Михалыч угощал всю палату фруктами,
   пытаясь скрыть неловкость от такого несвойственного ему поступка:
   - Налетай, мужики. Мне то ни к чему эти бананы-изюмы, на дух не переношу.
   Мне бы водочки сотку, эхма...
  
   И мечтательно закатывал глаза под потолок. Дядя Гена, измученный гипертонией
   дальнобойщик, человек веселый, дородный и румяный, резонно упрекнул:
   - Ну да, тебе сейчас только водочки...
   - Да что ты понимаешь,- перебил Михалыч.- Сосиска ты дальнорейсовая. Сам
   трезвенник-язвенник так людям не мешай жизнь на вкус пробовать.
  
   Словом, полаялись, как водится. Ссорился Михалыч со всеми легко, но беззлобно,
   через пять минут забывая, о собственной резкости и, как ни в чем не бывало
   начиная разговор. Как он умудрился прожить с таким характером больше
   семи десятков и не быть кем-то покалеченным за свою склочность,- ума не
   приложу.
  
   А сын его однажды объявился таки. Пришел с ворохом пакетов и кульков,
   высокий, подтянутый, с волевым лицом и пахнущий приличным одеколоном.
   Словом, красавец из тех, по которым бабы сохнут. Совершенно не похожий
   на тщедушного Михалыча. С час проговорил с отцом, дав ему возможность
   выговориться. Михалыч, чувствуя наше скрытое любопытство к посещению,
   посолиднел, говорил неторопливым тенорком, к месту и не к месту поучая
   сына. Дескать, вон он у меня каков, отца слушает, уважает. Хотя, если
   честно, в поведении сына легкое пренебрежение к отцу и тягостность самой
   процедуры посещения просматривались довольно откровенно. Отца он слушал
   в пол-уха, думая о чем-то своем, а в глазах просматривалась
   желание поскорее покинуть душную палату. А когда ушел, дядя Гена
   добродушно сказал:
   - Ну вот, и сын тебя навестил. А ты все хаял его да сопливился.
  
   Напускная гордость и благостность с Михалыча слетели, как только сын
   вышел за дверь, и стал он прежним Михалычем: маленьким колючим злобным
   карликом. Запихивая в тумбочку пакеты, в сердцах выматерился:
   - ...его коловоротом! Другой это сын, специально из Москвы приехал. Там
   у меня еще и дочка живет. Не смогли оба то, билеты дорогие. А младший,
   шалопут, все завтраками кормит. Как скажи и не с инфарктом я лежу, а с
   геммороем.
  
   До вечера Михалыч почти не разговаривал. Явно переживал, и недоволен был
   и поведением сына, откровенно прохладным, и своим собственным, кичливым
   и наигранным. Понимал, что не юнцы рядом, люди пожившие и, что почем понимают.
   И психологом не надо быть, чтобы видеть,- не любят дети старика. Вероятно
   есть за что. Немало, видно, Михалыч покуролесил в своей жизни если уж
   в такой ситуации сыновья с дочерью относятся к нему с прохладцей. И все
   же... Все же искренне жаль было старика, одинокого, не нужного никому.
   И ведь перспектив то у него в жизни никаких. Какие уж там перспективы в
   его годы? Скрипи по жизни, да дожидайся старухи с косой, вот и все жизненные
   итоги...
  
   Как-то стал я, невольно, свидетелем разговора Михалыча с младшим сыном.
   Звонил он домой из ординаторской, беседовал с отпрыском на повышенных
   тонах. Из-за неплотно прикрытой двери неслась такая волна густого
   мата и эпитетов, что дежурная сестра вынуждена была сделать старику резкое
   замечание. Михалыч разговор прервал на полуслове, трубку положил и из кабинета
   выскочил красный и взъерошенный. И потом долго сидел в лифтовой, смоля
   сигарету за сигаретой. Чувствовалось по всему, что переживал старик искренне,
   и по ночам частенько не спал, кряхтя и ворочаясь на казенной кровати.
   Может быть, только сейчас и начал понимать, что пропасть лежит между ним
   и детьми и виноват в этом, вероятно, он сам. Отдалился от них давно, прикрываясь
   выпивкой и работой, считал, что дети его автоматически должны ценить и
   уважать, раз уж отец он и кормилец. А случилась беда, и вот оно как повернулось.
  
   Это так я рассуждал. И оказался, по счастью, не прав. Не настолько равнодушны
   дети оказались к старику. Сын его как-то пришел и вместе с Михалычем
   с полчаса провел в курилке. Вернулся оттуда Михалыч на удивление радостный,
   малость взбудораженный, словно нечто значительное произошло в его жизни.
   Тут же поспешил поделиться:
   - А мне ведь сынуля трактор покупает. Ей-бо! Нашел какую-то списанную
   дэтэшку, но еще вполне. Если повозиться да восстановить можно на нем
   еще пахать, и пахать. Из больницы выпишусь,- смотреть поеду. А чо? Хрен
   ли мне сиднем сидеть в пустой фатере? Калымить буду. И при деле, и копейка
   лишняя будет.
  
   Дядя Гена тут же отозвался из своего угла:
   - Для чего копейка? Небось, на водку спустишь?
  
   Михалыч замер с разинутым ртом, похлопал глазами, и витиевато выругался:
   -... профурсетка ты дальнобойная! Не мог от пакости воздержаться?
  
   И выскочил из палаты, хлопнув дверью. А дядя Гена, искренне огорчившись
   от своей несдержанности, крикнул вслед:
   - Эй, Михалыч! Да постой ты. Я же, не подумав. Не хотел... А-а-а... Ладно,
   отойдет. Будет теперь деду чем заняться, а то закиснет он совсем, после
   больницы то.
  
   Выписывался Михалыч в один из тихих и солнечных, на удивление, февральских
   дней. Я был на процедурах, и столкнулся с ним в коридоре, когда он уже
   попрощался со всеми в палате. По коридору Михалыч шел не спеша, старший
   сын явно приноравливался к его походке, бережно поддерживая отца под локоть,
   хотя необходимости особой в этом не было. Протянув мне руку, старик попрощался:
   - Ну, бывай, молодой. Держись. Пойду я.
  
   Застенчиво улыбнувшись, сообщил:
   - А трактор сын взял. Прямо сейчас смотреть поеду. Руки чешутся...
  
   И ушел. Совсем низенький, рядом с сыном, в старенькой дубленке и съехавшей
   на одно ухо шапке. Но твердой походкой уверенного в себе и в будущем человека.
   Уже вдогонку я пожелал:
   - Береги себя, Михалыч.
  
   Не оборачиваясь, он махнул рукой, и скрылся за дверью. Раздолбанная дэтэшка
   ждала его. И, хочется верить, не только груде старого железа нужен был
   запойный механизатор...
  
   А младший сын старика так ни разу и не навестил. Пять остановок на троллейбусе
   от дома до больницы,- это очень много...
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"