Буряк Александр Афанасьевич
Динамизация

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками Типография Новый формат: Издать свою книгу
 Ваша оценка:

   Буряк АА
   Статья 37
  

ДИНАМИЗАЦИЯ

(наброски к типологии дискурсов)

"Если нет движения в понятиях, которыми мы

оперируем, то не будет и человека.

Человек не дан, а каждый раз рождается заново"

М. Мамардашвили

Мышление - это движение, в котором (как говорил Фуко)

мы получаем свою протяженность.

  
  
   Бесконечно продолжающиеся поиски безупречных оснований не имеют целью получить, наконец, универсальную причину всех вещей и событий. Ищут на самом деле все новые типы внутренних противоречий, новые опоры и каноны, без которых невозможна наша динамика и все ее форматы: смыслы, идеи и знания. Но задача состоит в том, чтобы дать процессу пружину. Когда философ считает, что он проводит анализ, то это означает, что он запускает не динамику объекта, а динамизирует мышление, переходит от созерцания к дискурсу. Фактически идет бесконечная выдумка новых движений, которые может вызвать в нас не сам объект, а его вероятные виртуальные ипостаси. Физик может поставить свой объект в условия, когда тот сам начнет изменение, вернее, показ себя в ситуации, создаваемой влиянием других объектов. Философ, истратив энергию на медиумический вызов самого объекта, обязан еще потратиться на его анимацию, привести понятие, к примеру, или другой мысленный агент в движение, хотя бы по Гегелю (или по любой другой мыслительной форме). Поэтому он вынужден не только подключаться к готовым интригам для азарта, но и использовать формальные приемы, запускающие игру самого объекта.
   И как вспышки ви'дения опираются на подразумеваемую массивность объектов, которую удается отыскать художникам, так и в мышлении мы ищем вначале условия мышления, опоры для динамики совместного движения чувств и дискурса.
   Проблемы философии не обязаны иметь только форму вопросов. Они, чаще всего, мизансцена в зачаточной фазе. Проблема состоит в возбуждении сценической динамики, то есть - ситуации, в зонировании пространства. Получить ее можно или при помощи фиктивной цели, или просвета с иллюзорными полюсами. Но никогда с помощью элементарных оснований. В просвете организуется зона, где что-то происходит, где мимическое переходит в соматическое, где душа начинает отбрасывать органическую тень, причем навстречу свету. И так формируется первичная фактура опыта.
   Художники находят некую совмещенность невидимого твердого, которое осталось бы косным в сознании, если бы переживалось в идеальном виде, но вдруг стало воздушным, найдя в нас самих причины своей латентной динамики.
   Религия совмещает цель с основанием, причем и то и другое готово. Так получают абсолютный смысл.
  
   Дихотомия используется в качестве если не универсального, то наиболее частого приема динамизации отношений с объектами различных степеней сложности и превращает их в процессы. Этот прием методологически поддерживает как бинаризм гносеологический, так и бинаризм метафизический. Он имеет такие этажные градации.
      -- Поляризация понятий (конечность - бесконечность);
      -- Поляризация (антитезирование) утверждений;
      -- Поляризация стремлений (желаний) (стремление к жизни - стремление к смерти);
      -- Поляризация эмоций (эмоция влечения - эмоция страха)
  
   Индусы получали чувство по схеме суммирования влечений. Любовь есть сумма влечений ума, сердца и тела. То есть синхронизация соответствующих эмоций (уважения, дружбы и страсти). В их теориях качество есть производная от количества.
   Европейские доктрины о более сложной игре количеств дали и такую плодотворную схему как модель тетивы (В.Шкловский), в которой с уровня количеств (влечений) переходят на уровень интенсивностей (чувств). Чувства туманны и производны от эмоций. Производную получают особым образом, методом противозапуска. Две или более отчетливых эмоции возбуждаются таким образом (сводят на общей оси), что они текут во встречных направлениях. Не только потому, что они полярны по природе, но и еще потому, что они могут быть искусственно поляризованы. Их разводят, ставя вначале в позицию оппонирования, разводят как можно дальше, получая просвет. Но напряжению есть предел: при напряжении, превышение которого невыполнимо (без метафорических вставок), устойчивость просвета падает и он схлопывается. Вся энергия при этом высвобождается и ветвится по полю сознания, открывая нам обзор на все бывшее поле. И это единственный способ оглянуться. Так любовь относят уже к классу чувств, получая ее не интегрированием, а поляризацией (влечение - страх, обожествление - ревность). Поляризация желаний, вернее сведение противожеланий в одном поле.
  
   Чувства не могут быть относительны исключительно по условиям их генезиса. Они есть сложное переживания энергии противоэмоционального просвета, причем переживается не контраст эмоций, а само их согласованное течение, их чудесное взимодействие, изобретенное искусством. Их загадочная связь, которая удерживает энергию в "центре". В этом суть мистического состояния.
   И что самое ценное в этом удерживании - переживание этой энергии питает (сопровождает) мышление, которое без чувств невозможно.
   Энергия растягивающегося просвета образует пружину необъяснимого переживания "стояния на краю пропасти". Контраст состояний того и другого знаков равной интенсивности. Но переживается не относительность желаний, а напряжение удержания от замыкания (от переживания противоречия, тянущего в разные стороны одновременно).
   Фрейд работал методом прямой поляризации желаний, но все его мнимые промахи имеют один роковой источник: невозможность удержатся от прямого использования полюсов (от исследования стремления к смерти изолированно от встречного стремления). И успехи его там, в просвете обусловлены тем, что ему удавалось исследовать что-то, лежащее между полюсами, в смешанном (нераздельном) поле двух встречных движений, которые дают не удовольствие или неудовольствие, а жизнь в ее напряжении и подъеме. Существование там, где не удовольствие награждает действие, а где нет действия, а есть радость ощущения сил, в том числе и силы удерживаться от поступка, от вегетативной реакции.
   Таким образом исследуется что-то не похожее ни на один из полюсов, но сам феномен их сотрудничества на общем капризном объекте.
   Изоляция одного из полюсов, проведенная в уверенности, что полюса влечений и эмоций - результат дихотомии, дает чепуху (если это делает психоаналитик) и ведет к погибели (если это делает частное лицо на основе интимного решения). Последнего может опосредованно погубить изоляция влечения к жизни, потому что его уничтожат другие как только это чистое влечение примет присущие ему уродливые и деструктивные формы в виде идеи мирового господства или комплекса полноценности.
   Если чувством назвать переживание такого динамического комплекса (противоэмоции на общей оси), то противочувств быть не может. Речь может идти только о сведении чувств от различных каналов поступления в поле синхронного их переживания (например, чувства от слухового ряда и от зрительного канала...). Сопряжение каналов восприятий, верее, перцептивных полей в общее поле апперцепции, где сами поля, не то чтобы сливаются, но резонируют, интерферируют, давая межполевые эффекты. Вот это умеет делать искусство.
   И технологически это схематизируется в модели противоэмоциональных процессов (от соединения эмоций разных знаков на общей оси до соединения разноуровневых чувств на плоскости общего уровня).
   Проводя дихотомическое разделение, мы не столько озабочены фактическим составом объекта, сколько возбуждением нашей внутренней динамики на материале, поставляемом сознанию объектом.
   Монопольная "картина" объекта только описательна, дипольная - уже аналитична, а дипольная с наполнителем - ситуативна. Первая дает опору для рассуждения (включения рассудка), вторая - знание, третья - смысл.
   Провокационная дихотомия, проведенная в отношении самих себя, имеет свои ступени. Начиная с понятийного уровня (дихотомия типа "душа-тело", "духовное-материальное"), мы далее посягаем на влечения (дихотомия "влечение к жизни - влечение к смерти") и потом - на эмоции ("страх-любовь"). Но, начиная с процессов (влечений), мы не столько разделяем, сколько сводим. Это уже уровни синтеза (получение чувств из эмоций).
   В общем виде это система влечений с нулевой зоной. Как в просвете "влечение к жизни-смерти" есть нейтральная середина, так это и в системе. Она и есть территория работы, здесь можно энергию сбить с рефлекторных колец.
   Что же может быть предъявлено сознанию из существующего, как независимо от него, так и производно?
   Как считают Мамардашвили и Пятигорский в философии не используются оппозиции субъект-объект. И я сам и все объекты представлены сознанию либо знаками, либо персонажами. Знаки работают в дискурсе, в рефлексии, персонажи - в ситуациях. Ситуации разворачиваются в ментальном пейзаже, где приемы развертки просветов не те, что в языке. В языке это антонимы, в пейзаже - облака, сферы, абстракции, фразы даже, которые уже не держат, а излучают свои эманации не нашими ручками сделанный дизайн.
   Формы представления отражаются в формулярах описания.
   Но если с умом употреблять антикварную оппозицию "субъект-объект", то есть не бросаться непременно изучать ни то ни другое, а утилизировать только саму энергию напряжения между представлениями, связанное метафорой, то можно стать понятливым, как иногда бывает у думающих не только о себе.
   "Картина мира" - это не его модель, а тот ментальный пейзаж, в котором могут жить наши виртуальные персоны, и мы это переживаем как включение интуиции, то есть состояния, в котором легко понимать форму этой кофейной гущи.
  
   Динамику мышления можно представить себе и другим как размножение образов. Динамизация - это способ только начать движение, ведь без "блуждания по кругу возбудителей" (П.Валери) не нападешь на прореху в траектории состояний, где может пойти спонтанный процесс непрерывного растворения размножающихся образов.
   Образ входит в структуру из виртуальных персонажей и эта сцена становится неким континуумом, ощущается уже не переживанием знаний и значений, а как целостное состояние, как один из моих организмов, как самоидущий процесс с моим пассивным участием.
   Фиксация желания (состояния, желания иметь уместную форму, как одежду на улице). В этом состоянии все впитывается, все идет впрок.
  
   Мышление при помощи целевых идей (фиктивных вершин или фиктивных корней (опор)) останавливает соскальзывание на бесконечность вверх или на бесконечность вниз. Но не останавливает мышления, которое без конца выясняет тенденции, а не нащупывает верхний (телео) или нижний (онто) упор (абсолютных причин или абсолютных же целей).
   Динамика всех метафизик поддерживается парными разделениями. Логоцентризм же обеспечивается ресурсами просвета онто-телеологии.
  
   Акты опирания возможны в раздельном виде: в отталкивании от опор или в перспективе предела.
   Оба приема относятся к изобретению "конечности". Фантастической конечности. И только в том смысле, что устанавливается определенность ситуации, без которой невозможно дождаться формирования действующих агентов мышления (фигур и персон).
   Из частных свойств полюсов ничего нельзя вывести дедуктивно. Знание и смысл мы получаем другим образом. Из ситуации, имеющей гармоничное соотношение неопределенных и конкретных элементов абсолютно формальной и определенной структуры просвета.
   Опоры дают вход в ситуацию, а абстракции - точки взгляда.
   Полюса - это идеальные, внепространственные и вневременные сущности.
   Чувство лишено определенности эмоции. Эмоция - это биологическая причина действия. Ее разряд идет на периферии тела (в мышцах, органах, железах).
   Чувство туманно, поэтому не имеет адресата. Оно ищет свой объект в центре и находит его в той же структуре, которая его и произвела. Чувство раздвоено (по классической версии), но оно на самом деле спаяно со смыслом (который его произвел).
Но смысл родом из просвета с двумя полюсами. Раздвоенность (генетическую) смысл сообщает чувству, сцепляясь с ним.
   Чувства не имеют знака, среди чувств нет эквивалентов эмоции страха, ужаса... Нет их чистого эквивалента.
   Чувство - это качество энергии, сопровождающей движение смысла. Произведения создают поля с множеством просветов.
   Излучение смыслов в общем поле сгоняет чувства. Интерференция чувств и есть катарсис. Вернее их аннигиляция с высвобождением от привязок, от фраз, слов и знаков. Вот почему мы печальны после разряда эмоций и веселы после разряда чувств.
   Вниз, к мышцам чувства не пускает их неопределенность, а также прочная связь со смыслами. Поэтому они вынуждены циркулировать в общем центральном поле (в сознании).
   Интерференция чувств дает энергию, которая возвращается к началу, к моим возникшим по дороге желаниям. И они становятся моей силой и уверенностью... Моими опорами в движении ко всегда неясной цели.
   Фуко сосредоточился на том распространенном психическом явлении, когда противоэмоции центрированы, связаны с одним представлением (объектом). Такое напряжение не может разрешиться ни действием, ни переживанием и терзает сознание, доводя человека до одержимости (при органическом здоровье). Это устойчивое состояние Фуко называет безумием неприспособленности. Человек, измученный неразрешимыми эмоциями, которые в нормальной рефлекторной цепи должны кончаться действием, теряет реальность, замыкается на себя. И в конце концов вынужден себя объективировать, перенося свои причины на окружающих. Возникает болезненный бред отношений, "ментальная патология" (Фуко).
   Выходом из этого положения может стать растаскивание противоэмоций в просвет. Переживание должно получить оборудованное пространство с высокой проводимостью для смыслов. Достаточно связать эмоции с виртуальными объектами и фиксирующий объект окажется в зоне вариативности, в роли метафоры. Став метафорой, он потеряет материальность и даст разыграть себя в ситуации, имеющей финалом продуктивное схлопывание просвета. Так можно преобразовать застрявшие противоэмоции в чувство, которое нормально переживется и погаснет без сожалений.
   Этой процедурой намечен путь действий при вляпывании в опасную амбивалентность. И в случае эмоциональной амбивалентности и в случае понятийной достаточно перейти от функционального отношения к технологическому и многие тупики исчезают. Все зависит от того как мы воспользуемся пришедшим в руки затруднением: станем с ним воевать или же на него обопремся. Это две разные динамики: объектная игра или структурная хитрость.
   Мы несвободны в технологическом смысле. Ощущение явной свободы бывает когда все наши опоры "намолены", привязки к виртуальным персонам сделаны, счеты кончены. Мы тогда попадаем в проводящую среду, которая не выпускает за границу проводимости, однако кажется необъятной. Заменить часть опор и перейти на них не по расчету, а по любви - в этом состоит поиск новых форм свободы. А безопорное состояние блокирует свободу высказывания и думания. И получается, что свобода связана с легкостью артикуляции, свободой подбора слов. Это состояние так убедительно обманывает.
  
   Очень похоже, что инстанция "я" имеет роль надсмотрщика над виртуальными персонами. Центрированное "я" находится в том ложном положении по отношении к ним, которое толкает нас самих на приписывание себе роли "наблюдатель". Однако же "я" не строит отношений непосредственно с персонами. Они играют по необходимости, он - считывает смысл этих игр. Но это возможно когда все фигуры готовы, живы, когда они уже не знаки, а атомарные целостности. А при вынашивании персон мы были участниками и авторами ситуаций. В ситуациях, где был недобор персон, нам было трудно и мы ждали пока они созреют. А вобода пришла когда все фигуры вылепились и сцепились.
   Задачи нужно уметь останавливать. Теория знаков сама оказалась только началом, реликтовым слоем. Знаки множились, делились, классифицировались. Были вначале только индикативного сорта (для обозначения), затем - экспрессивного (для выражения), и наконец -провокативного (для ощущения). И тогда стало ясно, что чистыми были только индиктивные знаки. Все остальные типы - это уже и не знаки, а чуть ли не части тела, причем дающие душе ноги. Знак предшествует истине (по Деррида), то есть - провоцирует её появление. Не проявление, а сотворение.
   Восприятие произведений идет в развертке (во времени). Формальная схожесть с описанием, которое без временной развертки не получается вообще помогает их путать, смешивать, уравнивать. Но описания не запрашивают виртуальность (фундаментальное состояние). Это не два состояния (временное и ахроничное) смешиваются. Временные процессы идут и без участия состояний. Они извне динамизируют события. Фантастические ахроничные состояния, в которых время стоит, не переживаются и не описываются, имеют длительность во внешнем времени и не могут затягивать исполнителя временной развертки произведения.
   Все, что нам следует сделать для запуска динамики - так это найти или восстановить полюса просвета, в котором проделано переживаемое построение. А полюса всегда есть, спрятанные не для фокуса, а поставленные в положение, где они более эффективны и где минимальна опасность заняться ими самими, а не их игрой. В хорошем рассуждении они латентны, и трудно явно осознать какая предварительная антитеза мерещилась автору и руководила им, какая дихотомия лежит за всем в данном случае мышления. Пусть процедура поиска не объясняет содержательной части, но она дает возможность нам подключиться к рассуждению. Параллельное пребывание в просвете ставит нас в положение сотрудничества.
   У Фанти термин "пустота" взят не в качестве медитативной опоры, а как атом содержания сознания. Более того: он является условием существования структуры (пропуски материи или знаков), но еще и квантован. Причем по функциональным причинам. Пустота, превышающая квант пустоты для данной структуры, затягивает, опустошает. Здесь правят не меры, но метрики. В разных системах атомы пустоты различны.
   Создаются системы в диполе "активность-пассивность". Это нарушает равновесие, статику. Движение существует не как имитация механического. Это динамика того, как проступает образ, восстает в своих невидимых виртуальных оболочках. И его развитие в состояние моего сознания и есть искомое движение.
  
   У Выготского аналектической парой к базовой эмоции больше подходит эмоция переживания формы: ритм, мелодия стиль... Это то, что касается переживания содержания. В просвете можно завязать интригу. И цель этой катавасии - напасть в себе самом на слой, где водятся истины (целостности). То есть - возбудить спонтанные (и по этому признаку объективные) процессы. Но держать их под контролем отношения. Так их можно не только пережить, но и осознать. Фундаментальность человека спрятана в его ментальности. Там -всеобщее, интерсубъективное = объективному.
   Эстетический дискурс весь держится на антитезе "прекрасное-безобразное" и не имеет отношения к искусству, поскольку искусство занимается виртуальными диполями, а не аксиологическими. В просвете эстетики работают эмоции, а двухполюсные (или многовалентные) тела искусства производят чувства. Искусство изобретает инструменты чувственных вибраций. Обстоятельства их производства (по Выготскому) моделируются так: две противоэмоции на одной оси. Соответствующая технологическая болванка может быть представлена как сильно поляризованная метафора, открывающая пространство не между полюсами, а "от полюсов" (магнитный диполь). Так легко навеваются противоэмоции, тяготеющие друг к другу. И так технологически может быть начата трансценденция - излучением напряженности наружу.
   Эстетика находит готовые объекты, которые легко допускают потенцирования такого типа согласования эмоций.
   Использование виртуального двойника в качестве второго полюса делает нас почти производителем собственных чувств, но это трудно сделать самому.
   Описание динамики становления на понятии "отличие", видимо, не годится. Такой способ описания находится на уровне описания движения Зеноном и заводит в апорию. Сентенция "отличие от самого себя" вызывает тоску по эталону. Какое сечение (фаза) изменения назначается при этом отсчетной и обездвиженной для этой роли? На самом деле выделяются тенденции, но не в виде дифференциала, а в виде пульсаций формы, в способах длительности (в манере устанавливаться), в турбулентностях сопряжения пространства и времени.
   Пространство оторвали от времени для производства значений и знаний, но в живом этого разрыва нет. Это длительность беспараметрическая, холическая. Срок, в течение которого вещь проступает в сознании, можно назвать временем. Затем время останавливается, а видение сохраняется как состояние. Сам образ выстраивается так: ось, затем напружиненный вокруг оси контур, заряженный противоположно, а затем - аура.
   Следует изменить способ описания проступания образов. Раскрыть этот процесс как формирование виртуальных оболочек, при которых объект остается тем же, но что-то происходит с его виртуальным двойником, он поднимается в чувственную область.
   Идея же отличия держится на дискретизации непрерывных пульсаций, причем описание стеснено ограниченными языковыми мощностями. Не все параметры становления могут быть названы. И если в физическом слое реальности переходной процесс между модусами (целостностями) нефизичен и не фиксируется приборами, то в виртуальном слое переживается именно переход.
   Динамизация на предметных опорах разрешала только подпрыгивать на месте, хотя греки и ухитрялись делать более сложные пируэты.
   Система фиктивных целей дарит броуновский стиль движения. И в толчее больше пространства и спутников, чем в прыжках.
   Абстрактная моно'польная цель открывает только направление движения (а не его предел или основу). Когда цель только мерещится, движение по интенции абсолютно реально и открывает объемы, не связанные с целью, а полученные при движении. А все эти движения, открывающие пространство, и есть мышление, состояние, когда мы попадаем в такое пространство, где неразделимы два сознания: наше и сознание текста.
   Динамизм просвета "знак отсутствия предмета - знак присутствия предмета" можно перевести в плоскость "знак-виртуальная оболочка". И это потому, что наращивание на предмете виртуальной оболочки делает его самого отсутствующим в первоначальном виде. Вернее, он двоится, поскольку внимание удерживает то оболочку, то чистую оптику. Так динамизируется восприятие.
   Дискурс - гораздо более произвольная деятельность, добывающая Логос из контекста. В наши времена ею начинает управлять мода на принцип "или-или". Это метод либо прямой работы с полем понятий (без поляризации), где информационный шум делают перебором массы различий, сходств, аналогий..., в принципе формальных и надуманных, то есть практически догматизированных, но с легкомысленным видом, в эстрадной манере. Но если формальность отношений полюсов оправдана расчетом на повышение напряжения в просвете, то принцип "или-или" усиливает только шумовую компоненту мышления. Либо это работа в зоне полюсных влияний. Иногда это уже просто техника поведения внутри просвета не имеющего целью спрятать или снять генеральный бинаризм его структуры. И в текстах Фуко или Делеза довольно просто обнаружить неистребимый бинаризм, но ловко спрятанный авторами от самих себя. Шум перебора из-за кулис управляется устойчивыми полюсами и тем более устойчивыми, чем интенсивней нагнетание неустойчивости внутри просвета за счет эксплуатации мощностей скрытых метафор. Если шум, в конце концов, или заранее не поляризован - он не выходит из стадии абсурда. Смысл не может сформироваться при игре на одном полюсе. Как только полюса аннигилируют или как только упраздняется один из них - сразу же улетучивается стартовый абсурд и в открывшемся псевдополе однозначности становится возможным физическое действие, но уже не дискурс .
   Если анализировать только внутренние операции (в просвете), то они и ведутся не только на неустойчивых тактических оппозициях, а также на многозначностях, нулевых значимостях (при редукции). Тут игра чистых релятивных форм. Но это не значит, что упразднена энергопроизводящая хорда.
   Кураев неправ, когда рядом с Христом и вокруг него полагает других духов. У Христа нет знака, он сам сын духовной разнознаковой смеси и такую среду излучает вокруг. Там, где Он, есть только раствор из флюидов противоположных знаков. В этом месте нет абсолютного добра и равного ему зла, но есть живое добро, добытое поведением и поступками, и пропорциональное ему целебное зло. То есть, не анонимные события, символизируемые духами, а личные события. Не может быть в принципе Антихриста, потому что Христос не имеет знака. Личность по определению может быть только нравственной. А нравственности в однополюсной среде нет. Это место динамики в опасном растворе, в котором есть материал и для доблести и для предательства. Но это основа нашей динамики. А смысл этого места в том, что там есть из чего делать, как в абсурдном просвете есть о чем думать. Нам дают глину, и сразу становится ясно как мало самого тела, которое до того универсально, что не знает что с собой делать. И только почувствовав в руках её форму, мы вдруг узнаем какими нам хочется стать.
   Исполняя произведение я делаю те жесты, которые хотел сделать сам, но не знал как и как это здорово, делать их. Я храню множество жестов, которые сделала во мне природа, найдя это возможным. И с этими протожестами нет сладу. А впереди меня поджидают еще и фасонные движения искусных выдумщиков.
   "Живопись освоила изображение движения без перемещения - через вибрацию и излучение". Это движение, производящее латентную динамику виртуального. Мы ловим только пробеги виртуальных существ, переживая их как духовные очевидности. А их самих так никогда и не вообразим, так ловко они прячутся за предметами.
   Исполняя дискурс, проведенный кем-то, я проживаю его как длящееся основание для собственного стиля мышления. Практически почти это же обозначает термин Деррида "деконструкция". Оставляя в стороне словарные упражнения, можно коротко определить: мышление в стиле деконструкции - это фактически синхронное переосмысление. То есть - медитация на исполняемом тексте. Такое поведение выводит чтение в разряд интимного процесса, никак не объясняемое колхозным принципом. В тексте нет общего для всех смысла. Текст - это динамизирующая структура, пользование которой имеет расчет на всплывающий смысл, который получает от меня свой контекст, а не со стороны автора, не исторический, а сиюминутный. И в этом отношении я - соавтор. Попытки придать чтению свойства объективности, исчерпанности - это научные пляски перед неперевариваемым куском. Разрубить на части кусок не удается, а без этого он науке не по зубам.
   Деконструкция - имя приема, давным-давно прилагавшегося к произведениям. Произведения изготовлены мультипольными (поскольку использует систему оппозиций каждому знаку) и каждый раз дают другие смыслы и мотивы в зависимости от стохастически акцентуированных полюсов, поскольку тотальная активация последних неуместна.
   Главное в деконструкции - не снятие метафизики, как приема, держащегося на игре парных оппозиций, а другая игра с ними же. Использование оппозиций для формирования просвета, наполнение просвета метафорами, запуск фабулы - все это признаки динамического производства, качественно отличающегося от привычного метафизического перебора понятий по отличию или сходству. Это не нейтрализация энергии пар, а использование этой энергии через сложные преобразования, а не напрямую. Метки, следы ... эти каллиграфические уловки, не спасают дела, которое остается формальным. А задача динамизации не в том, чтобы операторами что-то получить, а в том, чтобы самой ситуацией что-то вызвать. И полученное отличается от вызванного в той же степени, как условное от достоверного. Так же, как сам режим мышления переключается не с формального на спонтанный, а имеет дебютом формальную часть, так спонтанность срабатывает в эндшпиле. Это участие взамен прежнего классического присутствия, некая дистанция, мимическая технология синхронной фиксации и обмена, а не письмо.
   Очень важно, что деконструкция - это прием активации пассивных бинарных пар, содержащихся в самом тексте, а не притянутых со стороны. Её можно более считать приемом личного прочтения, при котором метафорические модели автора активируются в моем порядке, по моему вкусу, но только из меню автора, а не по моему произволу. Автор контролирует работу своего текста, в том числе, и подбором детонирующих оппозиций своим избранным знакам, задавая и их ранжир тоже. Философия упражняется в перетаскивании моделей в немыслимые для автора просветы. Да и знания, полученные, как водится, в упрощенной модели, она умудряется затолкать в контекст гораздо более туманный (неопределенный), или в просвет с далекими от заданной темы полюсами. Прием деконструкции не относится к философским инструментам, поскольку разрешает менять субординацию просветов, но только из текстового набора, усиливать захудалые, задвинутые на периферию оппозиции. А ведь емкость произведений зависит от легкости активации всех своих просветов, и даже в своем ритме. И так идет считывание всех слоев абсурдов для подогрева мест будущего смысла.
   Очаги вторичных трудностей появляются после процедуры выбора способа движения (динамизации системы). Трудности создает отношение к просветам (зазорам). Просветы пригнаны к рефлексии не по гносеологическим проблемам, а по технологическим. И главный процедурный вопрос - понуждение объекта к движению (изменению к чему-либо, хотя бы к собственному пределу). Так можно заставить аналоговый объект показать себя.
   В науке дискретизация времени дает много избыточной и ложной информации, являющейся неминуемым следом инструмента на продукте. Но чистый бинаризм в философии несет тот же грех. Однако не может быть ложного смысла, потому что он не информация, а суждение, то есть - параметр степени открытости "вещи в себе". Всякий смысл имеет право быть, если он - не способ оправдания потерявших новизну одряхлевших суждений.
   Физический тип динамизации путем организации относительности непригоден для философии. Не годятся даже аксиологические формы относительности. Объекты, которые строит философия, абсолютны, сами представляют продукт динамики, и действуют от себя, как виртуальные целостности (производят впечатление сами по себе). Эти финальные объекты не описываются понятиями, могут быть названы истинами и воспроизводятся при помощи философских произведений. Основным эффектом действия таких объектов является явное отсутствие возможности выбора, когда нами овладевает одно впечатление и вообразить (или вспомнить) синхронно другие состояния и сравнить их этим совершенно запрещено природой (но не искусственными правилами "мышления"). Те спонтанности, которыми чреват контакт с объектами-аттракторами, имманентны тому месту, куда мы из-за них попали. Они утаскивают нас туда, где могут жить сами и делиться своей жизнью с нами. Так что в данном способе динамизации технологией можно считать только способ строительства аттрактора. Все дальнейшее - спонтанно.
   Максимальный вид просвета-динамизатора - это просвет как неустойчивое напряжение между противоречивыми проблемами. Ситуацию можно по-разному использовать: выработать устойчивое отношение к ней и пассивно учитывать принципиальную неразрешимость части восстановленных вопросов; утилизировать энергию торможения исследования в окрестностях таких вопросов, не касаясь их по сути. Если ситуация развивается по второму сценарию, то это ведет к уменьшению рациональной части воображаемого состава.
   Врожденно попадая в ситуацию абсурда, в напряженное поле дуальных проблем, мы, вместо того, чтобы посягать на полюса проблем, можем сделать только то, что в наших силах: установиться на осях этого поля при помощи мощных метафор, формализованных как идеи и реализуемых как мысли. Тогда крутящая сила смысловых градиентов увлечет не нас и нашу душу, а вцепится в метафорику и потащит ее трепать. Не допустить опасного сближения понятий и следующего за ним пустого многословия можно только вставкой метафоры. И такой безопасный способ динамизации предпочтительнее обычного, когда мы подставляемся, заново проблематизируя все уже найденные объяснения.
   Движение получает форму при морфологизации и смысл при драматизации.
   Когда мы мыслим в поле, осознанном в качестве раскрутки проблемы, а не решения ее, то мы озабочены не получением надуманного целого (в схемке вопрос-ответ), а ожидаемого аффекта.
   Динамизировать можно лишь дав предмету простор (хотя бы, поместив его в просвет). Вольного же пространства не бывает. Оно непроницаемо. Продуктивностью обладает заключение от концов размышлений, а не от исходных опор. Пульсационное нащупывание концов и опирание на них как на решения - ломкий гимнастический прием. Пульсации последовательное "преобразуют в одновременное" (Башляр). В спонтанно одновременное, а не стянутое произвольно и насильно, не навязанное как в физике. Мы живы не информацией об одновременности, а эффектами ее самой. Двоичная система мира чувствуется везде, где мелькают спонтанные бинаризмы, гармонизованные антитетичности. Релятивизация опор отравляет мышление созданием оценочного фона. Нам начинает мерещиться ситуация игры ложного и истинного при полном отсутствии гарантий того и другого. Философская игра начинается с предъявления карт. Играет расклад, а не номиналы. Такого рода практический переход заваривает жизнь, а не объясняет бессмысленные или самодельные ее формы.
   Мышление запускается сразу же, как только удается связи превратить в персонажи. Думать о Нирване трудно. И все кончается ее объективацией. Но думать о ситуации, в которой участвует Нирвана в роли виртуального персонажа, а не объекта - не просто легко. Мир вокруг непредставимой Нирваны, вернее, представленной только словом, населяется словами и живыми фразами из сакрального словаря, где каждый знак указывает на лицо с солидным положением в небесной тусовке. И этот мир по составу совпадает с нашим феноменальным бульоном, с которым только и может иметь дело сознание.
   Онтология - это не то, на чем держится мир, а то, на чем можем держаться мы. И когда мы держимся, то мир нам открывает многочисленные свои проявления. И Бог приносит их нам как аист детей. Вот почему вечным остается совет искать в себе. Двигаться следует в согласии с тем, как устроено. Потому что устроено сильно.
  
   Продуктивным мне кажется прием блокирования бинаризмов, использования самой пары в качестве экзистенциала (например "бытие-сознание"). Работа здесь ведется не между антонимами, а в опоре на их блок как на атом. С поглощением их странного предсмыслового излучения. Эта пара слов излучает невербальное давление, ищущее оболочку. И оболочка может быть предоставлена в виде неожиданно удачно подслушанной фразы.
   Но вот язык сам соблазняет провокативными действиями: игрой слов. Игра дает динамику на плоскости, а не в просвете. Хотя хорошая игра оживляет систему связей между словами. А одинокое слово (к примеру, имя Бога) столбит некий бесконечный во все концы участок, столбит забавно - только центр, отчего участок невозможно присвоить.
   Работа в просветах (с дихотомическими парами) избавляет от проблем обновления полюсов, отменяет борьбу с ними (с метафизикой вообще) во имя обновления времен. Полюса могут быть вечными, а модернизация мышления идет за счет сочинения метафор (наполнителей просвета). Метафоры уводят из точки равного баланса давления полюсных значений. Эксцентричность метафоры ускоряет приближение третьего шага (смысла). Полюсами можно выставлять что угодно: "хорошее и плохое", "такое и не такое", "пятое и десятое"... А лучше всего - заменить аромат!
   Накануне великой битвы на Поле Куру, Поле Дхармы, когда две армии уже были выстроены друг против друга, Арджуна, великий воин и вождь Пандавов, просит своего колесничего, друга и дальнего родственника Кришну, отвезти его в центр поля. Оттуда он видит, что убивать друг друга собрались близкие ему и друг другу люди. И этот абсурд полностью разрушает смысл будущей битвы. Но Кришна рисует ему красивую метафору о переселении вечных душ и ужас убийства растворяется в мистическом переживании. А к метафоре Кришна пристраивает абстракцию о смене эпох (кончается эпоха "юга" и наступает эпоха "кали"). И битва получает новый смысл.
   В этой конструкции важно все: и два войска, и место, откуда излучается абсолютный смысл (центр между полюсами), и абсолютная туманность метафоры, и смысл, ни в малейшей степени не связанный с начальным поводом к сражению. Это схема работающего дихотомического просвета с метафорическим наполнителем. Но с пассивными полюсами.
   В мифе работает кентавр: метафора в комплексе с абстракцией, потому что полюса только материальны. В романах полюса дематериализуются и сами превращаются в абсолютные абстракции, излучающие смысл на буйствующую метафору. Антонимия становится перцептивной - материально ощутимой полюсностью. Роман отличается активностью полюсов.
   В мифе смысл дан статически, а метафора работает только на очеловечивание ситуации, на возможность реализации смысла. В романе смысл действий выступает из сложной игры метафоры в поле абстракции.
   Метафора усложняет симметрию положения исполнителя в просвете (бинарном в первую очередь). Архитектура развертки метафоры производит грандиозную эстетику. Жизнь невообразимых симметрий создает состояние радости. Усложненная симметрия уводит нас от унылого баланса сил к узору возможностей.
   И вообще-то лучшее достижение в этих делах - это не решение старой проблемы. Проблемы толком и не решаются, они тихо теряют свою загадочность и после этого уже никого не смущают. Так вот, не решение - награда за труды, а новый способ проблематизации, острый и особенно такой, что под его очарованием с наслаждением напрягаешься.
   Итогом всякой философской работы, ее суммой, как говорили раньше, является банальность. К банальной сумме о гетерогенезе мышления привела пестрая история европейской философии. Формула до отвращения проста: "Во всех трех регистрах - философия, наука, искусство - имеют место творческие процессы совершенно разного качества" (Ф.Гваттари). Таким образом, получаем, что динамизировать мысль можно различными способами, и все они равноправны. И пустым становится комплимент Льву Толстому, который держится на идее о том, что есть высший тип мышления - наука, и что, у Толстого был такой ум, который сделал бы его великим ученым (если бы тот занялся ею, а не романами). Нет, не сделался бы Толстой великим физиком, потому что имел дар к другому, более одинокому способу творчества.
   Уже понимая это, Пятигорский сказал о Рерихе фразу, которая не унижает его, а показывает какого типа мышлением владел тот: "Он не был философом ни в малейшей степени. Он был прекрасным ученым - монголистом, индологом, китаистом, совершенно необыкновенный человек".
   Всерасчленение, производимое разумом и до сих пор, это по-прежнему старая добрая дихотомия, играющая злую шутку, если к ней относится без чувства юмора. Добыча разности потенциалов дихотомическим способом - это только начало работы.
   Нас должно радовать, что многие объекты мира получают в нас какое-то продолжение своего существования. Они уходят в нас, как кислород и водород уходят в формулу воды и там живут уже иначе.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   4
  
  
  
  
  
   4
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"