Цветок на горном склоне. Часть 3
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
|
|
|
|
Аннотация:
Третья, завершающая часть. Далась нам с особым трудом...
|
Часть 3. Правда Неба.
"Посвященного ты должен ознакомить с этим, непосвященный не должен этого знать".
(Из шумерских текстов.)
Глава 1. Багряный песок.
...Необъятность. Огненно-рыжее пространство, застилающее взгляд. Ни проблесков водоемов, ни единого деревца или кустика - всемирная сыпучая пучина, которая поглощает все живое. Бездушная бездна песка.
Однако, втягивающая в себя кровь и соки мира, пустыня была живой и чуткой. Она дышала, шевелилась и расползалась во все стороны под ногами, будто неохватное бесхребетное существо. Она кормилась силой и уверенностью людей, вбирая их в себя без остатка. Она отнимала дух. Ее горячий ветер обжигал лицо и застилал глаза пылью. Ее клокочущий жар раскалял металл доспехов и плавил кожаные ремни.
Солдаты с трудом отрывали ноги, вязнущие в неприподъемной песчаной массе. Кружащие в вышине коршуны тревожили слух низким горловым скрежетом и стуком крыльев. А пот становился таким соленым и едким, что разъедал покровы кожи. Но командиры продолжали подгонять солдат.
Римские колонны ползли медленно и грузно, словно вереница громадных черепах. Над этим растекающимся, но густым потоком, отливающим белизной железа, возносились значки легионов и полотнища когорт. Копья приглушенно стучали о щиты. Несмотря на приказы трибунов и центурионов беречь воду, легионеры не могли совладать с грызущей их жаждой. Пустыня делала их безвольными, и поясные фляги осушались в несколько больших глотков. Но желанное облегчение не наступало. Зной снова сжимал горло, а сухие губы покрывались трещинами.
-Где Абгар? - громко крикнул Октавий, проезжая вдоль рядов изможденных принцепсов и триариев.
Петроний обвел взглядом тесные ряды людей, но не заметил проводника. Этот арабский князек из Эдессы был каким-то неуловимым. Привычный к пеклу пустынь и солнечных равнин, он, как маленький ветерок, гулял между шеренгами пехотинцев и конников, подолгу исчезая из вида.
-Когда привал, командир? - не выдержал Клодий, обращая к трибуну пятого легиона свое мокрое и раскрасневшееся лицо.
Клодий Вар был вольноотпущенником, который пошел служить в армию уже в зрелом возрасте, но за свои заслуги и доблесть сумел возвыситься до центуриона. В испанской компании Метелла он удостоился лаврового венка.
-Скоро, - ободрил центуриона Петроний. - Как только Публий вернется с разведки и мы узнаем, что впереди нет парфян.
Подобных Клодию ветеранов в легионе Петрония Квинтия было около трети. Это были суровые воины, умудренные тяготами и лишениями. Они служили под началом Цезаря в Центральной Галлии, а теперь помогали сохранять дисциплину в когортах и манипулах, ослабленных трудностями пути к Селевкии. Двигаясь в авангарде легиона, они лишь тихонько подтрунивали над шеренгами молодежи, плетущейся в десятке шагов впереди них. Молодые гастаты спотыкались и покачивались под тяжестью собственного вооружения. Это шел четвертый легион под командованием Фульвия Лелия. Все еще юнцы - отпрыски знатных и именитых семейств Карбона, Лентула, Цинны и Цедиция, дети и внуки сенаторов и полководцев. Они еще ни разу не видели в лицо настоящего врага, а весь их боевой опыт состоял в упражнениях с деревянным оружием на Марсовом Поле. Если в начале похода они без перебоя крутили головами по сторонам, то теперь поникли и не поднимали глаз. Щиты их болтались за спиной в походных чехлах, шлемы, подвешенные за ремни, стукались об грудь.
Наконец возвратились всадники Публия.
- Дорога впереди свободна, - объявил Сервилий. - Через полтора миллиария будет привал.
Сервилий Туллий был помощником префекта конницы Публия Лициния Красса и его боевым товарищем. Это был сухопарый человек лет сорока с глубоко посаженными глазами, широкими надбровными дугами и кривым носом. Щеку его пересекал старый шрам.
Из четырех тысяч всадников половину составляли галльские наездники в кожаных доспехах и рогатых шлемах, а вторую половину - мужественные герои сражений с Ариовистом. Эти римские кавалеристы были гордостью Республики. Даже издалека они выделялись своей статной осанкой и благородным профилем. Облаченные в рельефные панцири-лорики и железные шлемы с черными и красными перьями, они одним своим видом воплощали достоинство и силу Рима. В руках у них были длинные мечи - спата, удобные для рубки, и шестиугольные щиты, украшенные крылатыми молниями. Ниспадающие прямыми фалдами синие плащи касались конских попон. Конники были рассредоточены по всему пространству движущейся армии. Часть их шла в авангарде, другая - защищала фланги, совершая разъезды по всей длине колонн, третья - доставляла донесения.
Вскоре к Сервилию подъехал и сам префект кавалерии Публий Лициний Красс - молодой еще человек с цепким орлиным взглядом и волевым подбородком. Он был похож на своего отца, но в чертах его лица было гораздо больше изящества.
-Мы приближаемся к реке Белисс, - сказал молодой Красс, гарцуя на вороном скакуне. - А вокруг по-прежнему никаких признаков парфян. Это меня тревожит.
Петроний взглянул на него, наморщив лоб:
-Можно подумать, что Ород сам приглашает нас в свои владения. Не к добру это.
Сервилий расхохотался:
-Чего вы боитесь? Абгар говорит верно: парфяне бегут, едва увидев тень римского оружия.
-Клянусь копьем Квирина, все это не случайно, - возразил ему Петроний.
-Вы оба стали слишком недоверчивы после галльского похода, - Сервилий покачал головой. - А все потому, что не успели как следует отдохнуть в столице. Ну то, что ты, Петроний, мечтаешь разбогатеть и купить поместье на Малом Целии, ни для кого не секрет. Но ты, Публий! Обласканный славой, удачей и богатством, ты с головой бросаешься в новый поход, вместо того, чтобы наслаждаться цирковыми представлениями, фалернским вином и ласками куртизанок. В чем твоя причина? Или ты еще не успел соскучиться по Риму?
-Если бы ты знал, - глухо вздохнул префект, - как часто я вижу во сне холмы Латия и переулки Табернолы, Авентин и Капенские Ворота. В каждой встречной речушке мне мерещиться Тибр...
-Тогда объясни мне, к чему все это?
-Долг перед отцом, Сервилий, сильнее всяких чувств. Марк Лициний все еще думает, что парфянская кампания будет чем-то вроде увеселительной прогулки или собирания звезд с неба.
-Уж не боишься ли ты Орода? Лет десять назад Афраний гнал парфян от Гордиены до Арбелитиды без всяких помех.
-Все меняется, - проговорил Петроний. - Перед парфянами был хороший пример Митридатовых войн, из которых они могли извлечь свои уроки.
-Петроний прав, - поддержал молодой Красс, - или я ничего не смыслю в военном деле.
-Вы оба смешите богов! - Сервилий возвел глаза к небу. - Варвары не умеют учиться. А варвары Востока и вовсе особое племя. Их царьки ослеплены своим мнимым величием, их подданные - бесхребетная скотина. Это просто шелуха, которая рассыплется перед несокрушимой мощью великого Рима.
-Моли Юпитера, чтобы он услышал твои слова, - пробормотал префект.
На привале консул Марк Лициний Красс собрал в своей палатке всех трибунов легионов.
Всего из Сирии выступило сорок две тысячи человек в составе семи легионов, конницы и частей велитов. За все время похода по землям Северной Месопотамии потери были незначительными, за исключением отрядов, оставляемым гарнизонами в занятых городах. Эллины Двуречья встречали римлян миртовыми ветвями. И только у Зенодотии успешное продвижение легионов было остановлено. Упрямый город отказался признать власть римского Сената.
Вот тогда Красс построил осадную башню в сто локтей высотой, разместил на высотах катапульты, подвел к стенам тараны. Три дня продолжались бои. После того, как римляне сделали подземные туннели - начались схватки и под землей. Парфянский наместник Фрадат, следуя своей варварской тактике, выпустил туда хищных зверей.
Но ничто не смогло сдержать натиск консульской армии. Силами двух легионов Криспина и Долабеллы сопротивление было сломлено. Зенодотия пала к ногам Красса, и полководец совершил богатые жертвоприношения Марсу и Победе, соорудив целый холм из трофейного оружия. Вот тогда-то Октавий, легат Красса, скорее в шутку, чем всерьез, нарек Марка Лициния императором. Эту случайную реплику бурно поддержали солдаты, которые еще долго выкрикивали: "Да здравствует Марк Лициний Красс, император! Слава Крассу победоносному!"
Где теперь этот боевой задор и уверенность в своем полководце? Бескрайняя месопотамская пустыня погребла в себе и надежду на победу, и веру в богатую добычу.
-Как долго еще, Марк, мы будем месить своими ногами эти проклятые пески? - квестор Гай Кассий Лонгин наконец нашел возможность выплеснуть все скопившееся в нем недовольство на совете в палатке претория. - Или ты вообразил себя Александром Великим, пересекающим Гедросию?
-Завтра мы будем в Каррах, а через несколько дней возьмем Селевкию на Тигре, - равнодушно отвечал консул. Глаза Красса были уже тусклыми, подбородок обрюзгшим, курчавая некогда шевелюра походила на белую щетину.
-Если ты хочешь знать мое мнение, - выступил вперед Луций Марций Криспин, трибун первого легиона, - то, клянусь жезлом Юпитера, переход Евфрата у Зевгмы был ошибкой. Мы должны были двигаться вдоль реки. А вместо этого ты доверился Абгару.
- Абгар верно служил Риму во время Митридатовой войны, - вставил свое слово Октавий. - У нас нет причин сомневаться в его искренности.
-Греки, пришедшие из Ихны, говорят иное, - заметил Петроний. - Они сообщают, что гарнизоны наши в городах перебиты, а парфяне готовят нам ловушку.
-Много ли стоят их слова? - усмехнулся Красс. - Это просто болтуны и бездельники, сеющие смуту.
-Чего ты добиваешься, Марк? - напрямик спросил Кассий. - Ты отвергаешь союз Артавазда, ты разоряешь иудейские и греческие храмы, ты не считаешься с волей своих солдат и их командиров. Кому и что ты собираешься доказать?
-Хорошо, Гай, - консул вдруг потерял всякое самообладание, - я отвечу тебе. Мне надоело, что презренная чернь, которой я устраиваю зрелища и хлебные раздачи, по-прежнему не ставит меня ни в грош. Все это ничтожное отродье пресмыкается перед Помпеем, готовое лизать его плебейские подметки. А сенаторы? Приблудные овцы, которые тайком поносят меня в курии Гостилия, а сами в душе смертельно завидуют моему богатству! Они до сих пор мнят этого пиценского проходимца Защитником Отечества, будто это он, а не я рассеял орды Спартака и спас их жирные животы от разбушевавшихся рабов! Или может быть, Помпей уберег их паршивые шеи от заговора Катилины? Скажи мне!
- Никто не оспаривает твоей славы и твоих достижений, Марк, - примирительно заговорил Петроний. - Но ты мог бы учитывать и наше мнение при подготовке кампании. Из-за тебя мы остались без союзников, а скоро, если так пойдет дальше, останемся без провианта.
- Своим упрямством ты состязаешься только с тенью Помпея, но мы не хотим быть заложниками твоих игр, - высказал за всех собравшихся Криспин.
- Клянусь бородой Юпитера Благоволящего, - вскричал Красс, - я всем докажу, что победы пройдохи Лукулла и баловня судьбы Помпея - не более чем детские шалости! Мы сокрушим парфян и дойдем до Индии, а потом выйдем в море на кораблях. Вот тогда я заткну рты всем горлопанам в Сенате и навсегда сотру глупую ухмылку с лица Цицерона.
Кассий лишь безнадежно махнул рукой:
-Поступай, как знаешь, только все это пустое. Армия обессилена долгими переходами, парфяне не принимают боя. Где нам искать твою удачу, Марк?
Военный совет закончился безрезультатно. После короткой передышки легионы продолжили путь к реке Белисс. Неуклюже брела пехота; спотыкались лошади и навьюченные мешками верблюды; застревая в песке, волочились скрипучие обозы. Если прежде ворчали только командиры, то теперь недовольство передалось солдатам, и оно с каждым шагом становилось все более явным. Не утихающий зной выжимал из людей вместе с потом последние капли терпения.
Милиариях в шести от реки разведчики Публия сообщили о том, что видели на песке отпечатки многочисленных конских копыт. Сомнений быть не могло: парфяне. Известие это вызвало неожиданный переполох. Мнения командиров разделились. Кассий, всегда отличавшийся особой прозорливостью, а также большинство трибунов советовали Крассу принять все меры предосторожности. Однако сам консул, Октавий и Долабелла упрямо рвались в бой.
- Вы же видите, римляне! - зычно вещал Абгар, размахивая руками, словно факир. - Войско Орода - трусливое стадо баранов, которое бежит со всех ног, почуяв запах волка. Не упустите своей добычи! Здесь, в древней земле Вавилонии вы умножите свою славу и повергните трухлявую рать Аршакидов к своим ногам.
-Но мы не знаем, сколько их, - обращаясь скорее к Крассу, чем к проводнику, сказал Петроний.
-Какое это имеет значение? - не умолкал Абгар. - Горстка врагов или целая тьма - душа их уйдет в пятки, едва только они увидят блеск ваших доспехов. Не о том вам нужно думать, как победить их, но о том, как поймать. Вы - охотники, затравливающие дичь. И у нее нет шансов под этим солнцем.
-Боюсь только, что дичь эта умеет кусаться, - буркнул Кассий себе под нос.
Необъяснимое уныние и тяжесть охватили Петрония Квинтия. Он шагал справа от шеренг триариев своего легиона и все чаще поглядывал вверх: небо над головой словно накренилось, а золотое сияние солнца обрело красноватые, багряные оттенки. Воздух так сильно уплотнился, что дышать стало нестерпимо трудно. Однако больше всего тревожило то, что вместе с дыханием уплотнилось и сжалось в комок сердце в груди.
Трибун краем глаза взглянул на Клодия: центурион шел, как ни в чем не бывало. Похоже, этот бравый рубака не меньше самого Красса мечтал поскорее встретить парфян и показать в бою всю свою удаль.
В том, что столкновения не избежать, теперь, похоже, сомнений ни у кого уже не оставалось. В воздухе появилось напряжение. И хотя легионеры брели вразвалку, громко бряцая оружием - Петроний слышал только тишину. Эта тишина постоянно нарастала и била по ушам, заставляя замедлять и без того вялые движения. Она застилала пространство. Мир будто остановился, замер в ожидании, чтобы принять новую и важную весть.
-Парфяне! - этот истошный рык остановил колонны.
Сервилий Туллий, без шлема, с длинным кровяным подтеком поперек бедра и с дико вытаращенными глазами предстал перед войском. Таким его еще никто не видел. Из десятка отправившихся с ним в разъезд всадников вернулось только двое.
-Где остальные? - сурово окликнул Марк Красс, выехавший из рядов расступившихся перед ним солдат.
- Кормят шакалов! - бросил ему в лицо Сервилий не то с яростью, не то с отчаянием. - Скорее дай команду начать перестроение. Скоро парфяне будут здесь.
В войске началось страшное замешательство, настоящая сумятица. Лицо Гая Кассия стало бледным. Красс кусал губы. Наконец, совладав с собой, консул отдал распоряжение трибунам, а те огласили его через сигнальщиков солдатам: развернуть строй.
-Бойтесь их стрел! - словно помешанный, кружил на одном месте Сервилий. - Они пробивают насквозь вместе с доспехами и щитами.
-Что за чушь он тут болтает, - сердито пробубнил Клодий, выстраивая манипулы гастатов в боевую линию. Центурион хотел сказать что-то еще, но осекся на полуслове.
На самом горизонте появилось длинное черное облако, которое неслось на легионеров с немыслимой скоростью.
-Еще одна напасть на наши головы! - долетел откуда-то сзади голос Октавия. - Абгар пропал. Мерзавец нас предал...
-Сейчас не время об этом думать, - оборвал его консул. - Приготовиться к бою!
Трубы, букцины и цимбалы нестройно загудели. Легионеры засуетились, цепляясь друг за друга щитами, металлические пластины их панцирей и поясные бляхи окрасились косыми бликами. Центурионы в своих посеребренных шлемах и высоких поножах сновали между ними, осыпая солдат бранью до хрипоты и размахивая гладиусами.
Красс распорядился сгрудить все обозы в центре и туда же перевести всех вьючных животных. По фронту растянулись двенадцать когорт пехотинцев и столько же составили тыловую линию. С каждого фланга встали еще по восемь когорт. Образовавшийся боевой порядок теперь мог отражать вражеские атаки с каждого из четырех направлений. Конники Публия усилили внешние шеренги этого огромного четырехугольника.
Солдаты продолжили свое движение вперед, хотя шаг их стал почти крадущимся. Алые отсветы плясали на их наплечниках и нагрудниках командиров с выгравированными виноградными лозами. На лбу людей выступила испарина. Даже робкий ветерок исчез, и знамена безжизненно повисли.
А между тем, черное облако приближалось. Оно росло с каждым мгновением, расширялось, уплотнялось, хотя до сих пор невозможно было определить, велики ли силы противника. Солдаты Красса наконец остановились, напряженно всматриваясь вдаль. Петроний понял, что идущее на них войско целиком конное. Это были всадники, с головой закутанные в темные плащи. Они скакали на римлян, прижавшись к гривам своих лошадей.
Легионеры сомкнули щиты, уперевшись котурнами в песок. Командиры громко и часто дышали. Внезапно душераздирающий скрежет каких-то дудок, трещоток и барабанов достиг римской армии. Это была такая несвязная какофония, что солдаты оказались совершенно оглушены, а лица их исказились.
Теперь уже все ясно видели несущихся на них во весь опор кавалеристов противника. Не доезжая до римского строя каких-нибудь сорок шагов, всадники все как один сорвали с себя плащи. Это было подобно тому, как солнце скатилось на землю. Ослепительное сияние ударило римлянам в глаза. Оказалось, что парфяне целиком закованы в железную броню: на головах их были островерхие шлемы, закрывавшие лицо, на теле - латы из широких пластин, оплетавшие не только туловище, но также руки и ноги. В доспехи были одеты даже лошади. Перед легионами предстали какие-то фантастические существа, целиком отлитые из металла. Посрамившие своей яркостью небесное светило, они катили на римлян бушующие языки светового пламени.
-Держать строй! - крикнул Кассий, заметив, что первые шеренги непроизвольно оседают назад.
Всадники парфян образовали клин и, выставив перед собой длинные копья, летели на оробевших римлян с неотвратимостью урагана. Казалось, что один удар этой металлической стихии легко разметает перед собой все препятствия. И вот вся эта бронированная масса с лязгом и грохотом врезалась в ряды римских солдат. Растерявшиеся легионеры слишком поздно метнули свои пилумы и также с опозданием издали боевой клич. Удар парфян был подобен молоту, с размаха опустившемуся на наковальню. Передняя линия просто рассыпалась. Копья страшных всадников, похожих на выходцев из потустороннего мира, насаживали солдат, словно рыбу на вертел. Легионеры, с потрясением осознав, что пилумы их не причинили парфянам никакого вреда, пытались рубить их мечами, но все было тщетно. Оружие, прославившее себя во всех уголках Средиземноморья, будто игрушечное отскакивало от этой непробиваемой брони. Пики же парфян были так остры и прочны, что нередко с одного удара протыкали сразу двух человек.
Однако порядки римлян уплотнились за счет подошедших задних шеренг, и продвижение железных всадников наконец увязло. Густота рядов не позволила парфянам рассечь войско Красса с одного натиска. Бронированные кони вставали на дыбы и падали, наталкиваясь на поднятые римлянами щиты-скутумы. Некоторые из легионеров уже приноровились и стаскивали противников с седла, ухватившись обеими руками за их длинные копья. Другие, падая на землю, кололи клинками не защищенные металлом брюшнины парфянских скакунов.
Парфяне начали отходить. Солдаты Красса воспряли духом. Казалось, они выстояли в противостоянии с посланниками Плутона.
- Убирайтесь прочь на берега Стикса! - кричали легионеры. - Слава Крассу! Слава Риму!
Однако отступая, всадники врага не отдалились совсем от римских шеренг, а стали обтекать их со всех сторон сверкающим полумесяцем.
-Велитов вперед! - приказал консул.
Боевые линии раскрылись, выпустив из себя несущихся бегом пращников и дротикометателей. Не имея тяжелых доспехов, эти воины могли двигаться очень стремительно. Но, пробежав не более пяти шагов, и, не успев еще послать в цель свои камни и дроты, все они вдруг пропали в плотном дожде бесчисленных стрел. Солдаты Красса не видели стрелков, они видели только лютый несмолкающий град, который косил их легкую пехоту под корень, как свежую траву. Стрелы парфян без всяких помех пробивали головы, ноги, круглые щиты-пармы вместе с руками. Тела римлян усеяли увлажненный кровавыми ручьями песок.
-Чего вы ждете? - обратился Красс к легионерам. - Пехота, вперед!
Вновь взвились трубы и легионеры, словно на марше, ступили вперед слаженными шеренгами. Они попытались настичь неприятеля в несколько переходов, но нашли только пустоту. Парфяне беззвучно уклонялись, оставаясь недосягаемыми для римского оружия. Зато стрелы их продолжали свистеть, поражая уже гастатов и принцепсов. Даже ветераны галльских и иберийских кампаний были потрясены чудовищной силой варварских луков. Эти луки делали солдат Красса беспомощными, словно детей, обрекая на неудачу любые попытки завязать ближний бой. Стрелы пронзали шлемы вместе с головами людей, прошивали насквозь плотные скутумы с прижатыми к ним предплечьями, словно большие гвозди прибивали ступни ног к земле. Укрыться от них было невозможно. Среди многих в этой смертельной схватке пал доблестный центурион Клодий Вар: парфянская стрела попала ему в рот, выбив зубы, и вышла из затылка. Паника охватила армию Красса: ни воины, ни их командиры не знали, что теперь делать.
В этот тяжелый момент Публий отыскал Марка Красса среди смешавшихся в беспорядке людей.
-Разреши, отец, - сказал он, не утратив еще своего привычного спокойствия.
-Что ты хочешь делать? - с сомнением спросил консул. Веки его глаз нервно дергались.
-Надо применить тактику Лукулла в бою под Тигранокертой, - предложил префект. - Ты попробуешь пехотой сковать основные силы врага, а я с несколькими когортами и конницей постараюсь зайти им в тыл. Видят боги, у нас нет другой возможности победить.
Марк Красс колебался, недоверчиво глядя на сына. Он обвел глазами людей и покрасневшие пески, потом посмотрел на тяжелые облака, застывшие в вышине. Неожиданно голос его стал жестким:
-Да помогут тебе Марс и Юпитер.
Те солдаты, что оставались с консулом, уныло провожали взглядом префекта и собранный им корпус пехотинцев и всадников. Петроний тоже с какой-то щемящей тоской смотрел вслед удалявшемуся Публию. Что-то подсказывало ему, что он видит его в последний раз.
А между тем, конники парфян, неуемно гарцующие вдоль римских рядов и выпускающие свои убийственные стрелы, подняли такие высокие клубы пыли, что и вовсе стали неразличимыми за песчаной стеной. Еще несколько раз Красс и Кассий кидали солдат в атаку, но враг испарялся, точно ветер. И только железный дождь продолжал осыпать легионы, множа и без того не малое число раненных и убитых.
Петронию казалось, что смутные фигуры парфян на фоне вздыбленного багряного песка стали похожи на призрачных исполинов. Они были всемогущи, недосягаемы для простых смертных и неуязвимы для любого человеческого оружия. Трибун не знал, сколько прошло времени в безнадежном противостоянии с этими колышущимися в воздухе огромными тенями. Красное, как кровь небо, начинало сереть, а очертания дальних холмов - меркнуть в пепельном тумане.
Но здесь громкий цокот копыт и гул варварских барабанов оповестили о том, что приближается новый отряд парфянских воинов. Рослый всадник в малиновом плаще, скакавший впереди остальных, держал на высоко поднятой пике наколотую человеческую голову.
-Эй, римляне! - зычно крикнул он по-гречески. - Нет ли среди вас родственников этого воина?
Петроний пригляделся и похолодел. С белоснежного, как мрамор, лица на него смотрели остекленевшие глаза Публия Лициния Красса.
Легионеры онемели. Дух их был окончательно сломлен.
Когда небо и земля, насыщенные кровавой жатвой, оделись первым, еще жидким сумраком, парфяне оставили позиции, отойдя в свой лагерь. Пространство на много шагов вокруг было заполнено убитыми и израненными гражданами Рима. Некоторые из этих немощных, обезображенных, но еще дышащих людей приглушенно стонали и звали на помощь. Другие шептали имена своих близких, призывали богов и проклинали свою злосчастную участь. Однако те, что остались на ногах, уже не обращали никакого внимания на своих боевых товарищей. Ни просьбы, ни увещевания, ни мольбы не могли тронуть окаменевшие сердца. Всех, кто был не в силах идти сам, бросали на произвол судьбы.
-Под покровом ночи мы должны добраться до Карр и укрыться за стенами города, - сказал Кассий на Совете. - Нам нужно очень спешить, чтобы успеть до рассвета. Иначе нас нагонит конница парфян.
Никто не возразил квестору, все римляне покорно согласились с этим решением. Солдаты уже не могли думать ни о чем, кроме спасения своей жизни, а Марк Красс, движения и слова которого стали совсем беспорядочными, походил на человека, утратившего рассудок.
Обескровленная армия тронулась в путь. За порядком больше никто не следил, и все воинские части хаотично перемешались между собой. Обозы, поклажу и мулов пришлось тоже бросить, чтобы идти налегке. Когда солдаты уже покидали место недавнего боя, раненые, так и оставшиеся на дымящемся кровью песке, все разом заголосили, призывая проклятия на головы своих товарищей. Они понимали, что их ждет впереди неминуемая смерть. А вокруг протяжно выли гиены...
Город Карры или Харран, как он назывался на языке варваров, был центром области Осроена. Известный на всю переднюю Азию храмом бога Луны Сина, он много раз в своей истории переходил под власть различных народов: аккадцев, хеттов, ассирийцев, вавилонян и персов. Именно отсюда, согласно многим преданиям, Авраам, сын Фарры, отправился в землю Ханаанскую, чтобы выполнить завет бога Яхве и возвеличить род человеческий. Но сейчас население древнего города было, по преимуществу, греческим, берущим свое начало от осевших здесь ветеранов Александра Македонского. Отягощенное деспотичной властью варварской династии Аршакидов, оно давно симпатизировало римлянам и искало у них поддержки. Однако теперь, едва увидев истрепанное и обескровленное воинство Республики, а точнее - его жалкие остатки, эллины вдруг переменили свое отношение к латинянам. Легионеры Красса отчетливо почувствовали их настороженность и плохо скрываемое презрение.
-Мы не сумеем здесь удержаться, - едва оценив обстановку, сказал Октавий. - Если парфяне подойдут к городу, эллины сами откроют им ворота.
Римляне были неприятно обескуражены оказанным им приемом. В воздухе веяло изменой. А потому, едва только забрезжил рассвет, воители поверженной армии поторопились покинуть негостеприимный город. Марк Красс сумел договориться с молодым щеголеватым юношей по имени Андромах, происходившим из старого македонского рода Кебалинов, который обязался за несколько золотых украшений вывести легионы в Армению по тайным тропам. И хотя многие солдаты и командиры испытывали сомнения в успехе этой сделки, выхода у них не оставалось. Парфяне подходили к Каррам.
Дорога к горному массиву Синнак, от которой открывался путь в южные армянские владения, была неровной и труднопроходимой. Андромах вел легионеров через лесосеки, холмы и косогоры. Люди брели угрюмо, уже мало что понимая, не разговаривая и не глядя друг на друга. Петроний сам шагал, будто в полусне. Все чувства в нем притупились. Он просто вверил себя неизбежности судьбы, смирив всякий ропот в душе.
Тропы замысловато петляли среди кочек, оврагов и каменистых низин. Несколько солдат отстали от основной колонны, но их никто не думал дожидаться. От былого единства римской армии не осталось и следа. А слева и справа от них, подгоняя страхом усталых и поглощая зыбучей бездной времен отстающих, проносились серые призраки - невидимые тени прошлого, ушедшего в небытие.
На горизонте проступили землянисто-серые размывы гряды Синнак. Гай Кассий, сумевший сохранить своего коня и ехавший всю дорогу верхом, смотрел на них каким-то туманным, завороженным взглядом. Вдруг он резко придержал поводья и отер со лба пот.
-Это ловушка, - услышали ближайшие к нему солдаты тихий, но уверенный голос квестора.
-Что ты хочешь сказать? - встрепенулся Криспин.
Но Кассий не ответил ему и, погоняя коня, отъехал в сторону. Он задумчиво огляделся вокруг.
-Гай Кассий Лонгин! - вскричал, словно пробудившись от долгой спячки, Марк Красс. - Приказываю тебе следовать за своим консулом!
Квестор посмотрел на него с уничижительным пренебрежением:
-Ты мне больше не командир, и приказы твои ничего не стоят. Пусть болваны, что еще верят тебе, идут за тобой в Аид. И молите Харона, чтобы дорога эта была короткой.
Кассий отвернулся и обвел глазами ряды остановившихся легионеров, которые в полном недоумении смотрели то на консула, то на квестора.
-Те из вас, что хотят спасти свою жизнь и вернуться на родину - ступайте за мной! - объявил он.
-Остановись, Гай! - прикрикнул Октавий, вытаскивая из ножен меч. - Ты призываешь войско к неповиновению и мятежу.
-Войска больше нет, - губы Кассия скривились в язвительной усмешке. - Я вижу лишь бесплотных духов, спешащих к подземным источникам. Прощай!
Махнув рукой, квестор повернул коня на запад и больше не оглядывался. За ним ушло почти пять сотен воинов. Остальные хмуро продолжили путь к горным вершинам.
Пробираясь через небольшой лесок, перегородивший дорогу колючими кустарниками и лиственными деревьями, римляне внезапно попали в болото. Жидкая топь под слоем мха и травы коварно разверзлась у них под ногами. Люди, окончательно сбившиеся в бесформенную кучу, огласили окрестности свирепой бранью. Первые ряды увязли основательно, пытаясь уцепиться за сучья и ветки, остальные откатились назад, поспешив выбраться из зарослей и вернуться на дорогу.
-Где этот паршивый грек?! - взывал Криспин. - Я лично выпотрошу его гнилые потроха! Клянусь Плутоном, я руками вырву его поганое сердце.
В этот миг звонкий цокот лошадиных копыт оповестил римлян о том, что их нагнали парфяне. Солдаты едва не взвыли от отчаяния.
-Стройтесь, стройтесь! - завопил Октавий. - Иначе нас всех перережут, как скотину.
-В боевую линию! - подхватил Петроний. - Все, у кого остались щиты - вперед!
Легионеры, отходя к небольшому пригорку, наспех попытались составить какое-то подобие шеренг. Конники парфян уже неслись на них, объятые сияющим ореолом металла. И снова гул, скрежет и визг железа сопровождал столкновение двух людских потоков. Парфяне разили римлян с коней, римляне пытались мечами рубить их копья. Никто не отступал, так как солдаты Красса боялись увязнуть в непролазной трясине. Доведенные до предела перенесенными страданиями, люди стояли насмерть.
Парфяне были потрясены мужеством казалось бы сломленного духом противника. Они не ожидали такого решительного сопротивления. Петроний остервенело кидался на врагов, нанося удары гладиусом куда попало. И пусть римские мечи не пробивали парфянские латы - они смогли остановить неприятельский натиск. Много доблестных легионеров и их командиров пало в этой отчаянной сече. Долабеллу сбили с ног и затоптали лошадьми, трибуну Лелию копьем проткнули обе ноги и подняли над строем. Криспин, залитый кровью, еще сражался, хотя правый глаз его болтался на тонком нерве, хлопая по щеке. А на земле исходили в последней агонии славные ветераны Метелла и Цезаря.
Парфяне снова отступили. Они не смогли сокрушить этот последний оплот Республики, вставший перед ними неодолимой стеной. Наступило некоторое затишье, и обессиленные боем солдаты опустились на землю, зажимая свои раны. Пропитавшийся кровяным запахом воздух не позволял глубоко вдохнуть натруженными легкими. Никто не знал, что будет дальше.
К вечеру звуки парфянских рожков возвестили о том, что римлян приглашают начать переговоры. К позициям на пригорке, которые заняли уцелевшие легионеры, подъехали несколько всадников в фиолетовых плащах. Перед ними шли римские перебежчики, в одном из которых Петроний узнал декана своего легиона Тита Оппия. Именно он от имени парфянского полководца Сурены Михрана обратился к солдатам армии Красса.
-Братья и соотечественники! - громогласно начал Оппий.
-Какой ты нам брат? Ничтожество! Парфянский ишак! Продажное отродье! - нестройными голосами огрызались римляне и плевали в его сторону.
-Царь Ород, главный пехлеван всей Азии, не хочет войны с вами, - продолжал переговорщик. - Он предлагает вам заключить мир на почетных условиях.
-Мы не верим тебе! - крикнул Октавий.
-Клянусь всеми богами Олимпа, это правда! - Оппий ударил себя в грудь. - Но договор должен подписать лично Марк Лициний Красс!
Солдаты сначала притихли, а потом стали о чем-то перешептываться между собой.
-Кого вы слушаете, римляне? - недоуменно вопросил Петроний, ощущая, как меняется настроение легионеров.
-Пусть консул заключит мир! - раздалось сразу несколько голосов. - По его вине мы терпим эти невзгоды. Если есть хоть один шанс выбраться из этой проклятой страны, то пусть об этом позаботиться тот, кто привел нас сюда.
-Это новая западня парфян, - попытался охладить всколыхнувшихся людей Октавий.
Консул пока молчал. Из-под прищуренных век осматривал он древнюю землю, славную былым могуществом - а сейчас рухнувшую в пыль, но не желавшую покоряться чужой власти. Двуречье оказалось ему не по силам - всей доблести Рима было недостаточно, чтобы приручить этот загадочный край, хранивший в своих песках память о племени перворожденных.
-Я подчиняюсь воле моих солдат, - внезапно очень внятно и громко отозвался Красс. Когда он вышел перед легионерами, все увидели его серое лицо, отвисшую нижнюю губу и померкшие глаза.
-Одумайся, - прошептал на ухо консулу Петроний, но Красс лишь поднял руку, показывая всем, что он непреклонен в принятом решении.
Консул нетвердыми, неуклюжими шагами начал спускаться с пригорка, где его уже ждали вестовые Сурены. Его пурпурный палудамент обвис безжизненными складками.
-Нет, так не пойдет, - сказал один из парфян, увидев эту неприглядную картину. - Полководец великого Рима должен прибыть к царю верхом на коне. Таков порядок.
-Мы дадим тебе лучшего скакуна во всей Осроене, - задорно поддержал другой парфянин, кивая головой конюхам, - скакуна, достойного тебя и твоей славы.
К Крассу подвели вороного коня, украшенного переливающейся золотой сбруей.
-Прими этот подарок царя Орода. Он подносит тебе его от чистого сердца.
Консул обвел грустным взглядом своих воинов, собравшихся у края пригорка, вздохнул и покорно занес ногу, собираясь взобраться на коня.
-Нет, Марк! - внезапно закричал Петроний, бегом бросаясь к своему полководцу. За ним устремились Октавий и еще два легионера.
В тот же миг сразу несколько мечей вонзились в грудь и спину Красса. Смерть его была мгновенной. Легат, подбежав к одному из парфян, рассек его шею до ключицы, но брошенное чей-то крепкой рукой копье, пробуравило его насквозь. Следом пал один из легионеров, напоровшись на выставленные мечи. В голове Петрония помутнело от ярости, отчаяния и безнадежности. Он ринулся в гущу парфян, беспорядочно вращая гладиусом и не обращая внимания на вражеское оружие. Потом ноги его провалились в пустоту и густая красная пелена поплыла перед глазами...
Глава 2. Светоч знания.
...В стране пречистых знаков, средь городов, достойных славы небес, среди долин, рек и гор, что лучезарный свет жизни лелеют, не дозволяя тому обратиться во прах, жил один безвестный рыбак. С самого рассвета, когда нутро земли встречает звезду утренней зари, и до заката, когда изобильное сияние солнца сокрытия ищет в темных недрах, выходил он на промысел и забрасывал свои сети. Так жизнь его протекала между всесильных вод, вскармливающих пищей начала человеческие. Покорный призванию своему, заботился он о благоденствии рода и не было дела ему до забав и утех больших городов, ради силы которых Ан и Энлиль черноголовый народ сотворили.
И вот однажды, забросив невод средь камыша и осоки, вытянул на берег рыбак тяжелую ношу. Но нежданным оказался улов его. Вовсе не рыбу послала ему матерь-река из пучины своей бездонной, а цельнозлатого идола - изваяние солнца со сломленными лучами.
Долго смотрел рыбак на чудо это диковинное. Был идол тот завершенным, как круг небосвода, блистающим, как венец богов. Перед властью сияния его отступило, понурясь, произволение горделивых светил. Так, услаждая свой взор, стоял рыбак и думал. Кто создал волшебство сие верховного света, превосходящее в яркости весь лазурит Сиппара и Ларака? Кто душу свою вдохнул в творение царственноликое, сколок мертвого камня превратив в реликвию, благом одаряющую? Кто оживотворил образ небесный в изделии рукотворном, пред которым померкла краса земли?
И забыл рыбак обо всем: о доме своем, о жене, о детях. Смотрел и смотрел, будто завороженный. А потом, укрывши находку сетью и одеждой своей, тайком отнес в дом и схоронил на дворе в надежнейшем месте. Так сила златородного образа проникла в сердце его и вещала в нем неусыпно, все громче и громче. Перестал поклоняться рыбак Энлилю, Инанне и Уту. Скрыто от всех, днем и ночью, возносил он хвалу изваянию солнца со сломленными лучами.
Шло время. В краю черноголовых злаками покрывались посевные поля, строились оросительные протоки, обжигался кирпич для строительства градов. Правители управляли, жрецы поклонялись богам, купцы множили свой достаток, а крестьяне трудились в поте лица. Вот только жизнь рыбака стала вдруг изменяться неведомым образом. С каждым промыслом все больше приносил он в дом рыбы отборнейшей и продавал ее на рынке с выгодой для себя. Скоро стали появляться у него накопления: очинил кровлю и ограду, снарядил добротную лодку, разжился новыми снастями. Установилось в семье его довольствие.
Но не только прибытком отметило небо удел его рыбацкий. Изменилась скоро и доля - шимату всей жизни его земной. Сначала преобразился он обличьем своим. День за днем все больше стал обращаться рыбак в юношу статного с челом возвышенным, чертами тонкими и очами волнующими, подобного прекрасноликому Нинурте. Внутри же себя начал он проявлять умения дивные, за которые нарекли его окрестные жители Свет Источающим. Из многих сел и городов потянулся к нему люд за помощью и советом, неизменно получая слово мудрости, разрешающее все тяжбы житейские. Перелетая стены городов, слух о рыбаке достигнул зубчатых башен Эреду и Шуруппака.
И единственным в краю человеком, кого слава та не радовала, была жена рыбака. Подивляясь изменениям чарующим, утратила она покой и сон, все пытаясь доискаться причин свершающегося на ее глазах превращения. И стала она тайно за мужем следить и нашла однажды в дворовом сарае цельнозлатого идола. Так открылась ей правда о делах в ее доме сотворяющихся. Страх обуял тогда женщину за судьбу семьи ее и всю их потомственность. Вознамерившись изничтожить изваяние, била она его топором и молотом, пилила и жгла огнивом. Но все было нипочем златотелому образу солнца со сломленными лучами, будто был он заговоренным.
А в округах уже воспряли разговоры о проницательности и всезнании рыбака, об искусстве его предугадывать любые события. И случилось так, что в престольном городе Шуруппак умер верховный эн-прорицатель. Был он наземным привратником Повелителя Воздуха Энлиля, оповещающим страну об уготованных ей переменах: засухах, неурожайных годах, раздорах с соседями и волнениях. Стали искать ему замену, да безуспешно. И услышали тут жрецы о человеке, забрасывающем сети, из захудалого городка Кеша, прозванном в народе Свет Источающим.
Поспешили тогда сановные жрецы отыскать рыбака, дабы увериться собственными глазами в благосердечии его и многообильной его мудрости.
"Не ты ли будешь тот, кто несет отраду страждущим в сомнениях их и воздает щедротами от кладовых небесного знания?" - спросили жрецы у рыбака из Кеша.
"Должно быть, молва человеческая, не ведая меры, создала мне ложную славу", - отвечал рыбак.
"Мы ищем достойнейшего, кто умениями своими мог бы послужить делу воссияния края и страны нашей, - молвили жрецы. - Если есть правда в речениях народа, то ты должен просветить нас. Яви нам знак, дабы узрили мы злато истины в сердце твоем. Поведай, о чем толкуешь окрестному люду, приходящему к тебе".
"Я всего лишь учу людей подниматься над сомнениями своими и быть вечно спокойными в неустанных превращениях мира",- говорил рыбак.
"Можешь ли ты предвидеть грядущее?" - снова спросили жрецы.
"Любые события читаемы в пределе превращений вещей: жизнь - в смерти, действие - в неподвижности, появление - в исчезновении, слова - в молчании. Кто знает, когда явление готово исчерпать свой предел - понимает предстоящее в изломах судьбы".
"Ты тот, кто нам нужен, - решили жрецы, - Мы стоим в сени твоей мудрости, славя имя небес благое. Отправляйся с нами в город Шуруппак, дабы надеть одеяние верховного эна страны".
Задумался вначале рыбак, но потом согласился. Оставил он речной промысел, дом, жену и детей своих. Последовал за жрецами в священный град, где царственным престолом владел праведный Инмурсаг, более тридцати лет направлявший страну властью своей победительной. И предстал перед ним рыбак и поразил лугаля своей мудростью и принял от него сан, наделяющий правом советования и вещания законов.
Наступило процветание в краю черноголовых. Свет Источающий совершал обряды, даровал ясность речительств, предупреждал невзгоды и искусснейше их избегал. И был он для страны, все равно, что помазанник неба и земли. А однажды призвал он люд стольный и так вещал ему:
"Прими слово мое, народ! Слово это божественного собрания, призванное спасти семя человеческое сынов Дильмун. Пришел я, чтобы наставить вас в истине, ибо ценности всех вещей - в моих руках. Солнечный луч проник в наш край, дабы научить различению подлинного. Среди всего мира противоречий есть только один нетленный образ, и я готов показать его вам. Внемлите же духу божественного во мне и пойдете путями небесными! Не будет среди вас отчаявшихся и сирых, но все обретут блаженство на века!"
И простерлись люди пред Источающим Свет, и готовность выказало все живое принять новый порядок. С этого дня началось порушение образов старых богов: Энлиля, Ана, Энки, Нинмах и Нинхурсаг. И всюду в земле черноголовых возводились изваяния златосердые солнца со сломленными лучами...
Рассказчик примолк, переводя дыхание.
-Но ведь это не конец истории? - осторожно спросил Петроний Квинтий.
-Имей терпение, иноземец, - ответил жрец. - Это конец истины, которая воспринята условно и это начало конца человека, вступившего на ложный путь.
Он протер глаза и продолжал:
-Много храмов воздвигнуто было по всей стране, а еще больше появилось служителей ревностных, что отозвались на призыв Свет Источающего, и целью жизни своей сделали восславление богомудрого образа. Жреческие хозяйства росли повсеместно, и вскоре не осталось в краю сынов Дильмун общинных земель и угодий, что не перешли бы во владение храмов, не осталось крестьян, ремесленников и торговцев, что не попали бы к ним в пожизненное услужение. Так множилось преуспеяние и всевластность тех, кто созидал новый порядок жизни. Свет Источающий безраздельно распоряжался страной, а лугаль Инмурсаг, как подручный, ходил у него в подчинении. Весь люд черноголовых, от мала до велика, стал покорен, будто овцы, страшащиеся ослушания строгого пастуха. И не осталось в них ни воли, ни чувств, ни желаний.
Но время шло, и благоденствие могучей страны, осиянной солнцеоким знаком, истощилось. И утратил светоносец - владыка дар свой видеть грядущее и способность обращать вспять невзгоды жизненные. Одна за другой навалились напасти на край его. Воды рек уходили в пески, оставляя плодоносящие поля обезжизненными. Малого урожая не хватало для того, чтобы прокормить весь народ. И начались тут волнения, и поднялся ропот.
Воистину, тяжкий час настал для земли черноголовых и зачиненной в ней власти возжигателей света. Мольбы не помогали жрецам, простиравшимся ниц пред изваяниями полновесного образа. Свет Источающий повелел вознести в покоях своих громадный алтарь, на который взгромоздили златородный колосс солнца со сломленными лучами. Днем и ночью просил судьбоудачливый прежде энси о возвращении времен благодатных. Упрашивал, преклонив колени, чтоб рассеялись беды, чтобы верность воспламеняла, как прежде, сердца людские, чтоб безущербная власть над страной обрела нерушимость божественной опоры.
Но все было тщетно. Помазанник неба утратил верховную милость. Сколь бы много коров, овец и быков не отправляли служители на алтарь солнца - не стихали лишения земли черноголовых. А вскоре пришла в страну болезнь неведомая, которая стала косить людей, как сорняки в поле. И много пало тогда отцов и детей, мужей и жен от нещадного мора, низвергнутого на головы людские. Закатилось тут солнце над краем сынов Дильмун. И молвил тогда народу Свет Источающий:
"Чтоб спасти от напасти землю нашу, нужно ублажить светоносную волю небес сполна. Именем власти моей, поручаю жертвенный дар для светила возвысить: впредь возводить на алтарь благосерднейших жителей градов и сел. И тем служить призываю вас образу света до той поры, покуда изобильное счастье не возвернется в наши дома".
Стали жрецы тут хватать без разбору стариков, жен и детей, отдавая их на заклание образу солнца со сломленными лучами. Но не приняло небо крови жертвенной и не отвело невзгоды от древнего края. И всколыхнулся тогда весь народ. Позорно повергнуты были служители, а Свет Источающий осажден в блистательном храме своем, в покоях алтарных. Так не осталось в стране никого, кто не желал бы чаяниями души своей расправы над верховодцем черноголовых, утратившим благо земное и помощь небесную.
"О путь, текущий с небес! - восклицал Свет Источающий, обнимая алтарь сиятельного колосса. - За что отвратил ты взор от меня? Творец почтенного удела! Попечитель жизни, наполняющий смыслом просторы мира! Именем твоим я вершил закон для людей. Благословением твоим расточал дары из сокровищниц духа. Так почему, владыка всеволящий, ты презрел меня в деяниях моих? Ты обратил меня в древо, источенное червями, в зверя, загнанного охотниками. Меня, умножавшего жнивье силы твоей, отдаешь ты в руки нещадного рока и смерть уже занесена над челом моим..."
А меж тем, обезумевший народ ломал врата, закрытые на засовы Свет Источающим, так что пол, потолок и стены алтарного зала ходили ходуном, как при сильной буре. И ответило небо, и качнулся идол. В миг, когда пала заграда деревянная и ворвался в покои люд кровожаждущий, обрушился образ солнца со сломленными лучами и погреб под собой рыбака из города Кеш, прозванного Свет Источающим...
Жрец замолчал.
-Для чего ты рассказал мне эту историю? - спросил Петроний.
-У любого знания, иноземец, множество граней. Оно может облагородить облик мира, восстановив родство с корнями изначального, но может этот мир разрушить. А вместе с ним разрушен будет и тот, кто, постигая знаки небес, ошибся в своем толковании дарованной истины.
-Ты хочешь сказать, что высшее знание опасно? - в голосе Петрония мелькнуло легкое недоумение.
-Именно так. И для того, кто им владеет, и для тех, кто готов вкусить от плодов его. Ты должен хорошо это усвоить. Нет ничего всесильнее мудрости, рожденной откровением небес. Она возвышает и ниспровергает, убивает и воскрешает из мертвых. Все и всюду подвластно ей, а потому ответственность человека, принявшего ее, велика перед лицом этого мира. Будет ли он достоин подобной ноши? Сумеет ли воплотить преемственность знаний в потомках и учениках, не исказив первоначальной сути?
-Мне понятны твои слова, атраван, - ответил Петроний, - но для чего уделять такое внимание какому-то древнему сказанию? Это безжизненная тень давно ушедших веков.
-Послушай меня, иноземец, - жрец взял римлянина за руку и заглянул ему в глаза. - Ты изможден тяготами своей судьбы, которую считаешь трагичной и безысходной. Тело твое лишилось прежней силы, а ум - вразумительной ясности. Но ты должен шире смотреть на вещи окружающего тебя мира. Перестань жалеть себя. Ты не просто солдат - воитель с мечом в руках, служащий смерти. Ты человек, способный возвыситься над превратностями существования. Глаза мои все еще проницательны, и я говорю тебе прямо и явно: я вижу посланника запада, закинутого в дали востока для единственной цели - научиться читать следы древних на коже земли, помочь двум полюсам мира встретиться друг с другом, возродив исходное родство.
-Чего же ты хочешь от меня, служитель богов? - с легкой иронией спросил Петроний.
-Я поведал тебе о том, как много веков назад небеса ниспослали огонь мудрости в земли Двуречья. Да, города черноголовых давно канули в небытие, но тусклых отблесков этого огня еще хватило для того, чтоб вознести ввысь бравую славу Аккада, Вавилона и Ассирии, утвердить венценосные монументы человеческого духа. Потом отблески превратились в угли. Свет знаний покинул берега Тигра и Евфрата, долины и горы Сирии, Финикии и Иудеи. Твои очи, затуманенные кровью Харрана, видели это. Кто вернет в благословенный некогда край огонь истины?
-Ты хочешь сказать, что образ солнца со сломленными лучами был принесен в Двуречье издалека? - сообразил Петроний. - Из тех же мест, откуда пришли в Переднюю Азию древние шумеры?
-Да, иноземец. Родина его раскинулась далеко на востоке, там, где снежные вершины необозримых гор теряются в облаках, где люди говорят с богами на их языке, а главные тайны жизни просты и незамысловаты, как буквы развернутой книги.
Петроний на миг задумался, но потом махнул рукой:
-Что мне до всего этого?
-Твой мир высох, а дух обмелел, - осуждающе, но терпеливо промолвил жрец. - Все твои надежды, мысли и чувства связаны с родительским краем. Но думал ли ты хоть раз, по-настоящему, где он, твой дом?
Петроний Квинтий покачал головой. Перед ним потянулись размытые картины пройденных дорог и путей. После разгрома при Каррах, его, бессознательного и иссеченного вражеским оружием, парфяне взяли в плен, как и добрую четверть легионеров Марка Лициния Красса. Он стал собственностью Сурены Михрана. Этот доблестный пехлеван, прославивший свое имя еще во времена междоусобной борьбы Орода с царевичем Митридатом, оказался опасным противником Рима, одолев мощь легионов силами одного гунда всадников и двух драфш пехоты. Родственник парфянских царей, он принадлежал к старейшему роду Михранов, которые наряду с Аспахапетом и Сохаем являлись опорой трона Аршакидов. Решением царя Орода, которому Сурена преподнес голову Красса в подарок, пленных римлян отправили в Александрию Маргиану для обороны восточных рубежей державы. Там, лишенные всяких контактов с союзными Риму городами, они были не опасны для правящей власти.
Начался новый этап военной службы Петрония Квинтия. Армия Парфянского государства была, по преимуществу, конной. Костяк ее составляли всадники сакского племенного союза дахов. Это были латные копьеносцы и лучники, которые поддерживались вспомогательными пешими частями, набиравшимися в сатрапиях и имевшими национальное оружие. Главным образом, в них входили гоплиты греческих городов Месопотамии. Подобно им, пленные римские легионеры перешли в распоряжение нахвадара Маргианы Дахая для усиления его конного корпуса.
Двигаясь в обозе по пыльным дорогам востока, Петроний видел просторы великой страны: Мидию, Гирканию, Эламаиду, Парсу, Сакастан. Перед ним вставали величественные и разноликие города, сочетавшие черты многообразных культур и населенные неисчислимым народом. Парфянская империя оказалась целым конгломератом разнородных национальных элементов. Люди каменных, кирпичных и деревянных городов этой земли следовали разным традициям, говорили на разных языках и поклонялись разным богам, хотя греческое влияние и нравы оставались преобладающими.
Назначенный командиром шести тысяч своих соотечественников в гарнизонном городе Александрия Маргиана, Петроний Квинтий служил своим новым хозяевам. Надменные парфянские сановники, щеголявшие в пестро расшитых золотом штанах - анексиридах, относились к подневольным солдатам с нескрываемым презрением. В первую же неделю от открывшихся ран умерло более сотни легионеров. Пища была отвратительной, наказания - суровыми. Петроний написал донесение Дахаю, но оно осталось без ответа.
И вот теперь, дабы немного облегчить свою душу, подавленную тоской по родине и тревогой о будущем, трибун начал посещать местный маздаистский храм. Он был расположен прямо за Центральными Воротами крепости, на башнях которых развевался желтый флаг Парфянской державы: одноглазый орел, держащий в клюве змею. Служившие здесь волхвы поклонялись святой троице: Ахурамазде, Митре и Анахите, в полном соответствии с канонами пророка Заратуштры.
Сначала Петроний просто приходил послушать напевное чтение древних псалмов "Авесты" и "Ригведы", но потом, проникнувшись расположением к главному заотару Алхавшату, стал подолгу засиживаться вечерами в его келье, внимая волнующим рассказам о далеких странах, мудрецах и преданиях седой старины.
Петроний очнулся от своих воспоминаний. Жрец по-прежнему внимательно смотрел на него своими черными глазами.
-Сколько же еще усилий мне потребуется приложить, чтобы разбудить тебя от спячки духа? - улыбчиво спросил он. - Как заставить поверить в огонь истины, сокровенно мерцающей в твоем сердце?
-Я не знаю, чего ты от меня хочешь, - искренне признался Петроний, - но благодарен тебе за твои заботы. Пойми меня правильно: я верный сын своей страны и вижу свой земной удел в сохранении законов жизни моих отцов и дедов.
-Вот пока ты еще помнишь об этом, мы будем говорить с тобой на разных языках, - отметил жрец. - Но когда-нибудь нетленный пламень твоего существа всколыхнет твой разум и вырвется наружу. Он сможет питать мир вокруг себя.
Петроний лишь недоверчиво усмехнулся.
Жрец пристально на него посмотрел.
- В тебе бродят великие силы, не находящие выхода. Твоя душа иссушена войной и тяготами службы. Посмотри на жизнь с другой стороны - оком исцелителя страждущих. Не думал ли ты когда-нибудь заняться врачеванием? Помогая другим, ты сможешь обрести себя в своем подлинном естестве.
Вздрогнув, Петроний посмотрел на жреца удивленно. В далеком детстве ему говорили, что из него может вырасти новый Гиппократ, настолько легко он справлялся с всевозможными ушибами и порезами, приводя в изумление родителей и товарищей. Но судьба его сложилась иначе. И вот сейчас чужой человек с самых окраин Ойкумены сумел разглядеть в нем то, что, быть может, и являлось его истинным предназначением на необъятных просторах мира.
-Знаешь ли ты, что говорил Заратуштра? - продолжал жрец. - Однажды человек с Запада достигнет колыбели знаний Востока и вернет утерянный столетия назад светоч великой истины. И будет он провозвестником нового пути духа, который изменит сердца людей по берегам всех мировых морей.
Жрец замолчал и только конопляный светильник на дощатой скамье чуть слышно потрескивал в тишине...
Глава 3. Последний рубеж.
...Земля, омытая дождем, обряженная солнцем, искрилась и мерцала. Ни ветер, ни тени не нарушали ее полусонного покоя. И только он был затаен и взволнован. Благолепие утреннего мира тревожило его сейчас куда сильнее, чем буря или грозовой ураган. Он видел, что внутри себя оно скрывает целую бездну непроглядной мглы. И эта мгла все больше охватывала его губы, плечи и руки.
Все то, что народилось вокруг него вместе с восходящим светом, было ненадежным. Он слышал, как мир оседает под натиском неумолимого времени, видел, как дыхание перемен проникает в ниспростертые среди холмов травы, окрашивает камни и отплясывает на кронах далеких деревьев. Время повсеместно обновляло образы жизни, не оставляя ничего незыблемого, необратимого, неостановимого. И только далекий голос человека звучал где-то на окраинах этого потерянного пространства, пытаясь обратить вспять непокорные токи судьбы.
Дыхание времени смиряло весь мириад звуков. Голос человека был слишком слаб в нем, но его призрачная доля осколками отзывалась в шевелении песков Великого Моря, в шорохах зазеленевших среди озер полей, в поющем колыхании розовых облаков. Что призывало его возрождаться каждый тысячный раз в каждом тысячном миге своей гибели? Что побуждало с упорством уже блекнущего естества, вновь и вновь переживать свой конец и бередить сердце мира надеждой?
Подобно умирающей и воскрешающей полночной звезде, глас человеческий возносился над дымкой утренних грез, бродил по изломам серых долин, плутал в бликах вод и ручьев. Он был неотделим от движения перемен, он жил в них, превозмогая предельность смертной доли и неизменно в ней перерождаясь.
Сначала Петроний Квинтий считал месяцы своего подневольного существования, потом годы. Новые походы и новые раны оставляли свежие метки в его душе и на его теле. Он начал терять остроту своих чувств, а пустое вместилище бесконечности как-то незаметно растворило в себе его прошлое. Но он не сдавался. Его мольба о возвращении, выболевшая огненным шрамом в душе, еще клубилась среди туманов голубеющих вдали гор. Всем водам событий было не под силу смыть ее тлеющий уголек.
Вот и сейчас, оглядывая с высоты стен Таласа чистый, как слеза, горизонт, трибун будто вглядывался в недосягаемый небосклон своей судьбы. А тайная мгла, отметившая землю тихим поветрием, уже возвещала ему о новом ее цикле. К крепости приближалась армия Чэнь Тана: сорок тысяч отборных конников и пехотинцев великой страны, которой Хутуусы дерзнул бросить вызов.
Долгое время все действия мятежного вождя хуннов, изгнанного из родимых пределов своим братом Хуханье, были на редкость успешны. Ему удалось породниться с кангюйским царем и создать боеспособное союзное войско. Подобно парфянам, хунны были очень сильны в конном бою, а их стрелки из лука прославили себя по всем просторам Восточной Азии. Пехота также не играла у них заметной роли, хотя Хутуусы использовал ее в схватках на пересеченной местности, при обороне занятых позиций и осаде крепостей.
Корпус Петрония уже успел поучаствовать в великом западном походе против усуней. Сражения эти отличались особым кровопролитием - пленных хунны не брали. Применяя различную тактику и демонстрируя потрясающее стратегическое чутье, Хутуусы неизменно одерживал победы и даже овладел главным городом усуней - Чигой, Городом Красной Долины. При штурме его от стрел пало двенадцать солдат Петрония и еще шесть получили тяжелые раны. Это было ощутимым ущербом для римлян.
Затем был утомительный поход против согдов в Ферганскую долину. И снова неприятель не выстоял против хорошо организованного войска Хутуусы и его полководческого таланта.
Вождь хуннов умело применял засады, фланговые охваты и ложные отходы. При подготовке к битве, он так выбирал место, чтобы солнце или ветер были непременно направлены в сторону противника. Окрыленный своими победами, он отважился развязать войну с державой, чьи необъятные земли простирались до самых границ обитаемого мира. По наущению Хутуусы при кангюйском дворе был вероломно убит посол серов, и теперь назревало противостояние, которое должно было окончательно определить баланс сил во всей Центральной Азии.
Два года продолжалось строительство опорной цитадели хуннов в Таласской долине. Петроний Квинтий, поставленный надзирающим за работами, предложил вождю хуннов использовать проверенную веками систему римских пограничных укреплений. Были возведены смотровые и сигнальные башни, насыпной вал, усиленный камнями и дерном, вырыт глубокий ров и устроена двойная линия деревянного частокола вокруг основных стен. Так своей преданной службой римский трибун оправдал надежды Хутуусы, выменявшего его у Дахая вместе с двумя центуриями легионеров на караван верблюдов, два десятка породистых скакунов - аргамаков и несколько свертков шелковых тканей.
Нахвадара Маргианы утомил строптивый нрав Петрония, и он поспешил избавиться от него при первом удобном случае. Многие годы он, скрепя сердце, принимал его жалобы на суровое обращение с легионерами, разбирал донесения о произволе чиновников на местах и самоуправстве парфянских военачальников. Мирный договор с хуннами позволил Дахаю благополучно отправить за пределы страны Аршакидов и самого римского командира, и две сотни самых старых ветеранов Марка Красса. Все они присягнули своему очередному господину - чжуки Хутуусы, известному серам, как шаньюй Чжичжи.
Хунны всегда были воинственным народом с древней историей. Предков своих они относили к последним правителям династии Ся, владевшим долиной Желтой Реки до прихода туда клана Шан. Согласно преданиям, они удалились в западные степи и смешались с местными племенами. Там, среди сухих и безводных песков пустыни Великое Море с одной стороны, и горных долин, увязших в сухостое с другой, сформировалась народность кочевых воителей, ставших вечной угрозой для всех близлежащих земель.
Столетиями хунны воевали с серами и соседними племенами, обогащаясь в набегах богатой добычей, но Хутуусы решил пойти другим путем. Этот энергичный и деятельный человек надумал создать обширнейшее государство, способное потягаться с главными мировыми державами. В планах его было покорить все разрозненные царства Центральной Азии, а также отторгнуть окраинные области у Парфии и Чины. Для воплощения столь грандиозного замысла чжуки были жизненно необходимы люди, подобные Петронию Квинтию - профессиональные военачальники, знакомые с заморскими системами полевого и осадного боя. Потому трибун оказался неожиданно обласкан Хутуусы, а к солдатам его впервые стали относиться с неким подобием заботы.
Между тем, очертания вражеских колонн уже явственно обозначились на подступах к крепости. Они нарастали над долиной нестройным гомоном и бело-черными знаменами полководца Чэнь Тана. Петроний уже знал, что остановить противника в Чуйской долине не удалось. Союзная конница кангюйцев атаковала серов и отбила их обоз, но Чэнь Тан преследовал ее и разгромил. Это стало неприятным знаком для Хутуусы.
Уникальность кавалерии Чины заключалась в том, что она могла одинаково результативно действовать и против конницы, и против пехоты в ближнем бою, чем не могли похвастать всадники хуннов. К тому же самострелы серов превосходили хуннские луки по дальнобойности в несколько раз. И все же Хутуусы был не намерен сдаваться. Его расчет на прочность оборонительных укреплений римского типа был основным в этом противостоянии. Чжуки был убежден, что армия Чины не сможет добиться быстрого успеха в осаде Таласа и вынуждена будет отступить. Вот тут ее и нужно будет настичь в преследовании и попытаться рассеять.
Петроний оглянулся на своих солдат. Рядом с ним напряженно застыл вексиларий с единственным сохраненным римским штандартом, а позади него - совсем поседевший за два последних года центурион Корнелий Варий. Римляне не отрывали глаз от черты горизонта, сжав губы и держась рукой за рукояти гладиусов. По всей крепости оживились хунны. Они густо заполнили линию основных стен. Каждый лучник, отливая кольчужным блеском, принес с собой по пять колчанов со стрелами. Вдоль внешнего частокола лули и темники Хутуусы тоже распределили стрелков.
Серы приближались, и трибун внимательно разглядывал их, будто пытаясь по внешнему облику определить силу своего нового врага. Армия Чины была разноцветной. Впереди всех летели легкие конники в черных кавалерийских шапочках и кожаных доспехах, надетых поверх красных халатов. Это были верховые лучники, разделенные на отдельные группы. За ними двигалась тяжеловооруженная конница: всадники на породистых скакунах с трехлезвийными копьями и алебардами. На головах их были островерхие шлемы из чешуек, на теле - железные латы, составленные из круглых, квадратных и прямоугольных пластин. Их доспехи были выкрашены в черный цвет и обведены красной каймой. Командиров можно было узнать по алым, голубым и оранжевым плащам.
В промежутках между плотными островками кавалеристов почти бегом поспевала пехота с продолговатыми щитами, украшенными линейным орнаментом. Из-под панцирей их выглядывали серо-белые куртки и ноговицы. Дальше шли арбалетчики, катились штурмовые машины. Вся долина уже заходила под тяжестью ног, копыт и колес. Армия Чэнь Тана набухала, как море, своими островерхими волнами затопляя травы и песок. Она так стремительно поглощала беззащитную землю, что скоро на ее поверхности не осталось даже малых пробелов. Это была необратимая лавина.
-Пусть откликнуться на призыв мой свободные воины хунну! - услышал Петроний голос чжуки, который пытался приободрить людей у первого частокола. Слова и фразы варварской речи стали ему почти привычны. - Вы, что живете дальними походами и питаетесь дымом своих костров! Ваши луки и стрелы - отрава врагам. Ваша удаль - поругание их славы. Вы нигде не встречаете преград, а вашим зорким глазам не знакома тень страха. Пусть только пепел и тлен останется сегодня от рати хуася, а утренняя заря досыта умоется вражьей кровью!
Хунны ответили ему дружным ревом, потрясая палашами и подбрасывая в воздух свои короткие копья. Однако вскоре весь этот бойкий людской хор, встрепенувший Талас, оказался без остатка поглощен боем огромных барабанов серов, перед которым и гром бы, пожалуй, показался лишь робким шорохом. Хунны притихли. Пестрые ручьи вражеских солдат уже обвивали линию перед рвом. Замелькали штурмовые лестницы.
-Кто тот всадник, что смотрит в нашу сторону с таким гордым видом? - спросил Варий Петрония, указывая на человека, который взобрался на пригорок в отдалении и размахивал плетью, отдавая какие-то команды.
-Похоже, это и есть главный полководец Чины, - прошептал трибун, рассматривая надменное лицо с широкими скулами и приподнятыми бровями.
Под всадником упруго двигался, вставая на дыбы, такой же горделивый скакун согдийской породы, накрытый желтым шелковым вальтрапом с вышитыми на нем крылатыми существами. Прическа военачальника была сложной. Две косы его волос были заплетены на висках, а третья - на затылке, образуя сплошной узел. Эта странная конструкция затейливо сочеталась с кожаной шапочкой, завязанной под подбородком красной лентой. Панцирная кофта сера состояла из выпуклых ромбовидных чешуек с трубными рукавами на золотых застежках. Ее охватывал стеганый пояс, к которому крепились по обеим сторонам сразу два меча в фигурных ножнах.
Повинуясь приказу своего командира, серы организованно пошли на приступ. Над шеренгами их тут же взметнулось несколько плотных грозовых потоков - это были сотни стрел, выпущенных из арбалетов и баллист. Они, подобно обвалу, рухнули на головы защитников крепости, пробивая все на своем пути. Затрещали латы, заныли люди. Чтобы хоть немного остановить этот водопад железа, хунны поднимали щиты высоко над собой. Лучники чжуки тоже испустили целый град стрел, но не все они долетели до противника и отыскали цель.
Постепенно подкатились отряды штурмовой пехоты Чэнь Тана и множество людей под прикрытием сомкнутых щитов начали забрасывать ров гатью. Очень быстро глубокая канава в пять локтей глубиной была заполнена. Послышались возгласы ликования со стороны серов. Противник подошел к частоколу. Хунны кидали в них копья и камни, посылали стрелы, но отбросить от укреплений не смогли, хотя человек двадцать серов свалились под ноги своим наступающим товарищам.
Протяжный рог Хутуусы, которым он давал сигналы командирам, привлек внимание Петрония. Римский трибун отыскал глазами чжуки на вершине сторожевой башни. Вождь хуннов махнул ему рукой. Это был приказ, в значении которого было трудно ошибиться: Хутуусы велел римлянам сделать вылазку и попытаться оттеснить неприятеля от частокола.
-Безумие! - вскричал Варий, узнав о приказе. - Он что, не понимает, что наши мечи бесполезны против стрел серов?
-Воля чжуки для нас закон, Корнелий, - уныло отозвался Петроний, который сам понимал всю бессмысленность подобной затеи.
Быть может, отчаяние уже проникло в сердце вождя хуннов и, в своем упрямом противодействии судьбе он теперь не задумывался о средствах? Римляне угрюмо повиновались. Трибун разделил своих солдат на два отряда, намереваясь одновременно атаковать со стороны двух дощатых ворот, сделанных в стене палисада. Один отряд Петроний возглавил лично, другой поручил Варию.
Легионеры перебежками двинулись через узкие проходы к первой линии укреплений. Гремели их щиты и доспехи, нащечники и козырьки шлемов блекло мерцали.
-Пусть защитят нас боги нашей родной земли, - негромко возвестил трибун, - и пусть не оставят в милости небесные владыки всех восточных песков. Вперед!
Однако внезапного нападения, на которое рассчитывал Петроний, не получилось. Едва распахнулись ворота и две неполные центурии вырвались навстречу противнику, серы тотчас отступили, не приняв ближнего боя. Нескольких из них удалось достать брошенными пилумами, но в ответ черная глыба стрел уже нависла над римским строем.
-Черепаха! - скомандовал Петроний.
Легионеры молниеносно выполнили перестроение, образовав сплошную стену щитов. Не единожды вспоминая плачевный урок Карр, трибун долго тренировал с солдатами этот маневр, чтобы снизить возможные потери своего корпуса. Он даже усовершенствовал классический вариант старого боевого порядка: щиты заставил обшить плотным слоем металла, не позволяющим стрелам пробивать их навылет, а еще одной линией щитов закрывать от обстрела ноги солдат.
Тяжелый град забарабанил по крыше и стенам образовавшейся крепости. Некоторые стрелы отскакивали от нее, другие вонзались, но застревали.