Чтобы американская авиация не разбомбила порт Хайфон, вьетнамские власти придумали задерживать суда под различными флагами около стенок причалов и на рейде. Теплоход "Шкотово", на котором я тогда плавал, тоже стоял у стенки причала в ожидании дальнейших распоряжений вьетфрахта.
В день моего рождения зацвели бананы-дички, росшие в порту.
Шумно провести день рождения не хотел, ибо надоело ходить в гости на наши и иностранные суда, смотреть боевики, которые наш кинщик брал напрокат у иностранцев, надоело в портовой таверне, под политическим названием "интерклуб", пить противное пиво и разговаривать с братушками-славянами "за жизнь".
Судовую радиостанцию опечатали пограничники, зато разные голоса, которые слушали подпольные местные "диссиденты", нагоняли жути о мелких конфликтах на советско-китайской границе и "накаркивали" неизбежную войну между двумя великими коммунистическими державами, в которой США и СССР окажутся в одной лодке, а Китай окажется между двух огней.
Газеты приходили попутными судами, но в них о ситуации на советской границе - тишина. Это очень беспокоило моряков с Приморья и Хабаровского края.
Дневная жара, ночная духота и томление духа, было настоящим испытанием для моряков. Конечно, случались и ЧП. Виновных отправляли попутными судами на Родину.
Однообразие жизни нарушали пролеты американских "фантомов". Чтобы их не сбили ракеты и зенитки, пролетали над мачтами, стоящих у стенок причалов судов и на рейде. От внезапного рева и гула фантомов пугались, корпус судна вибрировал, закладывало уши. За каждым самолетом тянулся шлейф дыма. Моряки спорили : одни доказывали, что сбили и даже кричали - Ура!, а другие утверждали, что ушел на форсаже. Кто из них прав не знаю, но не видел, чтобы какой-нибудь "фантом" грохнулся на причал или акваторию порта.
За пределы территории порта, в целях безопасности, отцы-командиры не разрешали выходить, чтобы никто не попал под бомбежку.
В день рождения я решил нарушить запрет, чтобы на берегу расслабиться новыми впечатлениями, хотя бы отключиться на короткое время от смертной тоски.
На проходной порта меня остановили две девушки в розовых униформах и конусовидных шляпах. Девушки выполняли функции полицейских, потому что в Индокитае шла война, а мужчин не хватало. Попытался уговорить, но полицейские/хорошо умели драться/ решительным видом демонстрировали, что не выпустят из порта. И тут к воротам подъехал трактор "Беларусь" с тележкой. Девушки открыли ворота и я, прячась за тележкой, вышел из порта.
Огляделся : слева увидел заметное здание с двумя буквами на фронтоне-Ц6/наше торгпредство/, справа аллея посадок пальм, между которыми цветущие дикие бананы. Чтобы не попасться на глаза сотрудникам торгпредства, свернул на право.
Бананы цвели розовым цветом, над ними роились насекомые. Некоторые пальмы повыбрасывали соцветия, похожие на сирень.
Удивили вьющиеся растения с цветками сантиметров тридцать в диаметре. Пройдя по аллее, подальше от торгпредства, вышел на лужайку и сел на скамейку, которых тут оказалось много.
Вечерело. Духота спала. Солнце уже не слепило глаза и не обжигало. Хроническая усталость выходила из меня на лоне экзотического ландшафта. Увидел двух вьетнамок в черных шароварах и блузках, с коническими шляпами на головах, которые что-то ловили в лужах от проливных дождей. Заинтересовался.
Ленсо! Ленсо!/так называли советских людей во Вьетнаме/, - позвали девушки. Снял туфли и залез в лужу. Оказывается, они большими сачками ловили огромных лягушек. Я стал помогать.
Девушки с любопытством рассматривали меня. Делились впечатлением. Конечно познакомились, разговаривали на обезьяньем языке. Имена их не запомнил.
И вдруг, раскатисто громыхнуло так, что содрогнулась земля под ногами. Затем яркая вспышка, словно гигантский орех, что-то лопнуло в небе и, как я подумал, град со свистом и жужжанием посек верхние листья пальм и фикусов, а вдалеке, за домами и пальмами, поднялся гриб с толстой ножкой, красной как кровь, вьетнамской земли. Запоздало завыли сирены, напоминая мне детство, где-то затарахтели зенитки, тугой воздух ударил по ушам.
Девушки побежали к аллее. Я, надев туфли, поспешил за ними. Снова от взрыва, казалось, раскололось небо. Взрывная волна ударила по ушам сильнее прежней так, что заложило уши, а под ногами колыхнулась земля. Над нами, со свистом и жужжанием, пролетел "град". Мы упали и стали ползти к аллее. Я не сомневался, что девушки знают местонахождение бомбоубежища. Появилась стая крыс. Их было так много, что колыхалась трава. Они, не обращая внимания на людей, бежали в сторону порта.
Мы выползли на аллею. Обратил внимание, что по обочинам аллеи много колодцев с крышками. Вьетнамцы поднимали крышки и прыгали в колодцы. Мы тоже подползли к ближайшему колодцу.
Одна из вьетнамок подняла крышку и мы спрыгнули в колодец, который оказался мини-бомбоубежищем. Быстро закрыли люк, сделанный из толстых досок. Хорошо, что в колодце не было воды и разных гадов.
Все произошло так быстро, что я не успел даже испугаться. Только теперь до меня дошло, что попал под бомбежку по своей дурости.
Почему я везучий на приключения? Часто вляпываюсь в авантюру :
по-молодости, по-глупости, нечаянно. Слушался бы отцов-командиров, сейчас бы, плотно поужинав, чаевничал под защитой родного флага или забивал "козла", или смотрел крутой боевик, где люди умирают понарошку, а не трусился от каждого взрыва, не боялся, что вот-вот попадет бомба, или засыпет землей так, что останусь здесь навсегда, а тут еще москиты налетели.
Мы сидели на дне колодца на корточках, прижавшись друг к другу, и вздрагивали вместе с землею от мощных взрывов, а над нами по крышке мини-убежища барабанил металлический град, и казалось - этому не будет конца.
Когда переворачивался на судне, была возможность бороться за жизнь, а сейчас, невозможность сопротивляться угнетала меня.
Поэтому надеялся на Господин-Случай, что мне повезет и на этот раз, но решил больше не рисковать, не испытывать судьбу.
Не знаю сколько времени просидел в колодце. Когда прекратилась бомбежка, приподнялся и открыл люк, который оказался утыканный металлическими осколками. С люка скатился, как мне показалось, крупный лимон. Взял его в руку. Он оказался теплым и металлическим.
На одном конце металлические перышки. "Лимон" положил в карман на память о бомбардировке.
Из бомбоубежищ-колодцев вылазили вьетнамцы. Мы вылезли тоже.
У меня в ушах звенело тонким дисконтом, голова гудела, как с глубокого похмелья. Ресницы непроизвольно моргали. Покачивало.
Всюду были крысиные трупики. Воздух насыщен гарью так, что в горле першило. Вьетнамцы бежали к грибообразному столбу красной земли и черного дыма. Я присоединился к ним. Когда подбежали ближе, военный девушек пропустил, а меня нет. С места попадания бомб доносились душераздирающие крики женщин и детей. Военный и гражданские выводили женщин и детей под руки, а санитары выносили на носилках раненых к палатке с красным крестом. Некоторые женщины, закатываясь криком, в истерике рвали на себе волосы, падали в обморок так же, как наши мамки детей войны, когда получали похоронки или извещение - пропал без вести.
Один из вьетнамских военных подошел к дереву и приложил ухо к стволу: дерево кричало и плакало человеческими голосами. Такое не забыть. Я проклял войну.
Как я узнал позже от знакомых вьетнамцев: бомба попала в многоярусное бомбоубежище, построенное советскими специалистами. Два верхних яруса разрушились и засыпали нижние, в которых осталось много людей, а техники, раскопать их своевременно, не было и поэтому много людей погибло. Если бы добежал с вьетнамками до этого убежища, вероятно погиб, но ангел-хранитель сберег меня.
Только показался на трапе теплохода, вахтенный матрос "обрадовал":
к помпе на ковер. Значит, кто-то настучал на меня. В каюте, Филипп Демьянович непечатными, а значит доходчивыми выражениями, долго и нудно прочищал мозги от романтической и экзотической дури.
Когда выдохся, я вынул из кармана "лимон" и показал ему: "Филипп Демьянович, что это за штуковина?"
Филипп Демьянович остолбенел.
Выбрось за борт! Это шариковая бомба! Вдруг взорвется!
Ну, если не грохнула, значит не взорвется.
Филипп Демьянович вырвал из моих рук бомбу и выбросил через иллюминатор за борт.
У тебя еще есть сувениры? - подозрительно глядя на меня, поинтересовался он.
Есть, - признался я.
Помполит проверил всю мою каюту. Сувениры войны выбросил, а жаль. Осталась расческа, сделанная из крыла "фантома", да открытки с видами Вьетнама.
Вот что. Мне ходячее ЧП не нужно. Можешь теплоход взорвать по своей дури. А зачем тебе такой арсенал?
Чтобы показать всем: где я был и что видел.
Похвастаться хотел. Придурок. Политический кретин. Списываю, и попутным теплоходом - гуд бай, и чтобы мои глаза тебя век не видели.
А может сдать тебя компетентным органам, чтобы научили как Родину любить, и растолковали, что такое интернационализм?
Филипп Демьянович, родной, не выдай. Я уже был на "собеседовании" и знаю что это такое.
Ладно, пиши объяснительную. Сами разберемся. - смилостивился он.
Еще не закончил описание своих приключений? - зашел Филипп Демьянович, - О! Целый роман! Не Бальзак ли ты? - улыбаясь,пошутил он.
Отредактировал, откорректировал, заставил переписать, расписаться, поставить число. К моему везению, на судах, стоящих на рейде и у причалов, не нашлось интернационалистов "париться" в тропиках неопределенное время. Иначе, отправили бы с попутным судном меня с "длинным, пушистым хвостом", если бы наш теплоходик не атаковали полчища крыс. Они все грызли, даже днем гонялись друг за другом, топились в борще и компоте, а ночью от них житья не было.
Чтобы избавиться от наглых и бесплатных пассажиров, командиры придумали загрузиться углем в порту Камфа, где были два крана и причал, построенные еще при французах. После погрузки угля, теплоход направили на Японию, а после выгрузки, японцы загрузили трубами для строящегося тогда нефтепровода "Дружба".
Американцы, чтобы СССР не сел на трубу, запрещали вассалам продавать нам трубы, но хитрые японцы, тайком от "старшего брата", продавали.
По прибытию во Владивосток, судно поставили в док на докование, потому что корпус оброс ракушками и водорослями так, что скорость судна стала черепашьей.
Из-за смены экипажа, занятостью командиров, я "соскочил с языка".
Меня не таскали, не вызывали в кадры. Я старался "не мозолить глаза",
не выступал и не фестивалил. Вел себя тише воды, ниже травы, но все-таки на душе "скребли кошки" до тех пор, пока выходной маяк из бухты Золотого Рога, Скрыплев, не скрылся в туманной дымке над морем.
Открытки с видами Вьетнама и расческа, сделанная из крыла "фантома", напоминают о самых интересных страницах книги моей жизни.