Толпу и всех тех, кто
подвержен таким же аффектам, как она, я не приглашаю к чтению
этого труда; я даже предпочел бы, чтобы они совсем не обратили
внимания на эту книгу, нежели были бы огорчены ею, толкуя ее
превратно, как это они обыкновенно делают.
Мне так понравилось рассказывать о себе в "Откровениях мизан-
тропа", что я никак не мог остановиться, и единственным способом
завершить указанную книгу было начать другую на ту же тему.
Действительно, копаться в себе -- это гораздо легче, чем собирать
что-то по кусочкам из многих источников или давить из себя мысль
по поводу какой-нибудь неподатливой общественной проблемы.
Если я местами пишу здесь о себе что-то не имеющее отношения
к заявленной в названии теме мизантропии, то главным образом
потому, что я набрался дурных манер от ваших любимых авторов.
И еще отчасти потому, что я хочу поверх ваших голов поговорить
с теми немногими, в ком обнаружится дух, схожий с моим. Погово-
рить, среди прочего, о всяких житейских мелочах, чтобы эти люди
могли сравнить себя со мною и сделать какие-то полезные выводы,
как делал я, читая Сенеку, Марка Аврелия, Монтеня и др.
К тому же быть мизантропом отнюдь не значит всё время сосредо-
точиваться на мысли, как бы от всех сбежать или как бы кого-нибудь
придушить (хотя подобное нередко приходит мне в голову -- вернее,
всплывает в ней из подсознания, в котором присутствует постоянно).
Возможно, моя мизантропия вызвана в основном не малоудачными
обстоятельствами моей жизни и не моей способностью "смотреть в
корень", а всего лишь повышенной чувствительностью моей нервной
системы: где для других нормально, там для меня слишком шумно,
или слишком грязно, или слишком воняет. С другой стороны, откуда
берется способность "смотреть в корень", и насколько мировоззрение
влияет (через обусловленные им поступки) на обстоятельства жизни?
А может, сначала обстоятельства делают человека раздражительным,
а потом из этого берется все остальное?
Я не боюсь испортить этой книгой свои отношения с кем-нибудь,
потому что мне почти не с кем их портить. А из тех, с кем было
портить, почти со всеми они уже испорчены. Но я не сильно жалею
об этом, потому что если и был какой-то толк от этих отношений,
то очень малый: в основном поучительные неприятности, да еще
дополнительные темы для этого мизантропического труда.
Я готов принять от вас претензии по поводу слабого стиля моего
опуса, а также неудачных попыток рассмешить, неточностей в фактах
и ошибок в выводах, но я не собираюсь принимать претензии по
поводу моей злобности или чего-то в этом роде. Моя злобность --
продукт вашей доброты.
Каждое утро за дверями моего жилища меня встречает загаженный,
унылый, опасный мир курильщиков, автомобильщиков, собачников,
психов, подлецов, хамов, дураков и уродов. И я старательно делаю
утреннюю гимнастику, чтобы выходить в этот мир более-менее
способным уворачиваться от ударов и наносить их. Я вступаю в
городские джунгли, где за каждым углом на меня может напасть
свора пьяных дегенератов. В моей сумке лежит аварийный набор на
случай, если придется залечивать раны или скрываться. Моя одежда
подобрана так, чтобы лучше обеспечивать мое выживание. Я всегда
наготове, и мои действия -- это действия воина на территории,
оккупированной врагом. Я привык к этому, так что я вовсе не
нахожусь в постоянном напряжении. Я обычно даже хорошо сплю. Но
сон мой чуток, двери надежно заперты, ножи и прочие средства для
боя разложены в разных скрытых местах. Может быть, это только
игра в опасность, но это моя любимая и очень правильная игра:
один из моих товарищей был избит до потери сознания, другой вовсе
заколот ножом. Я стараюсь не заводить новых врагов и не
усугублять отношений со старыми, но тех, которые уже накопились,
достаточно, чтобы оправдать мои меры предосторожности.
* * *
Если первую книгу своих мизантропических излияний ("Откровения
мизантропа") я строчил, шалея от собственной дерзости (от созна-
ния, что МОЖНО И ТАК), то в данном произведении я выступаю уже как
состоявшийся, зрелый мизантроп -- проверивший временем свои жиз-
ненные установки и почти уже убедившийся в их правильности.
Я думаю, эта книга будет полезна хотя бы потому, что я указал в
ней множество всяких бяк, а это очень важно -- знать, кто и что
есть бяка, а кто и что -- нет.
* * *
Я -- палач. Я расправляюсь с вашим любимым бредом. Но ведь я
сам выношу приговоры, а значит, я еще и судья. А поскольку никто
не назначал меня быть судьей, а мои приговоры вас ужасают, то,
наверное, я также и террорист. В самом деле, как определить мой
статус? Ведь я вне вашей системы: в ней не нашлось места для
самой существенной части моей личности.
Хорошо было быть правильным человеком Катону Старшему: он ро-
дился патрицием и от рождения имел то, чего я тщетно добивался
многие годы (кусок хлеба с маслом, крышу над головой, свободное
время для творческой работы и возможность влиять на принимаемые
в государстве решения). У меня же был всего лишь следующий выбор:
смиряться, вешаться, втираться в доверие к "верхушке" или
бунтовать. Смиряться и вешаться я не собирался даже и пробовать,
втирание в доверие не удалось по причине нежелания быть подлецом,
хотя бы и в мелочах. Оставался бунт. В аналогичной ситуации
главный отрицательный герой американского фильма "Захват" сказал:
"Так получайте революцию". Так получайте эту книгу.
* * *
И вообще:
Я хочу быть понят своей страной,
А не буду понят -- что ж:
По родной стране пройду стороной,
Как проходит косой дождь.
В. Маяковский
Хоть он и не был отщепенцем, но вы и его достали.
* * *
Мне снисходительно объясняют: "Ты сгущаешь краски. Мир в основ-
ном прекрасен, хотя и с отдельными недостатками, а тебя почитать,
так почти всё -- сплошное уродство." Да ладно уж вам, друзья! Это
вы Жоржу Сименону объясняйте, что жизнь не сводится к преступле-
ниям и их раскрытию. Он вам ответит: "А я этого не отрицаю. Но
область своих интересов я в соответствии со своими скромными
возможностями ограничил по преимуществу своим любимым жанром.
А другие жанры я оставил другим писателям."
* * *
Что касается дневниковых записей, "непристроенных мыслей"
и фрагментов из переписки с друзьями, то они по датам иногда
перекрываются с первым томом "Откровений мизантропа", поскольку
попадают в книги по мере приведения в порядок моего обширного
архива, в какой-то степени отражающего мою бурную и беспорядочную
интеллектуальную жизнь.
* * *
Ну конечно, в этой книге всё в виде каких-то слабо связанных
между собой набросков о всяких частностях. А где же, вы скажете,
философия? Где открытия? Где рецепты?! Эй, враги мои, вы учтите,
что в полуподпольных условиях, в каких книга делалась, только так
и можно было творить: фрагментарно и не очень сложно. Да вам для
начала хватит и тех малых примочек, какие здесь есть. Но я
добавлю, если очень попросите.