К 600-летию успения Сергия Радонежского

КРУТА ТЫ, РУССКАЯ ГОЛГОФА

Сказание о пагубе народной

Он бросил меня в грязь, и я стал

как прах и пепел.

Книга Иова, 30-19

Годы с 1917-го идут не дневными шажками,

а десятилетиями, время подкатывается

вихрем. Вихрь, унесший Россию, вьется

над побережьем Океана, и здесь, на старых

камнях, каким трудом сложившаяся жизнь

хряснула.

Алексей Ремизов, из статьи об

Александре Блоке "Десять лет".

П Р О Л О Г

На голой земле, на помосте ли, - словом, на чем-то

горизонтально-эшафотном принимал муки смертные, крестные

русоволосый исполин. Вернее, то уже и не человек был, а некое

огромное, неуклюжее подобие его, странное существо, вытянутое,

деформированное почти до неузнаваемости, с обезображенной,

опухшей, потемневшей почти до гангренной фиолетовости

широкой скуластой физиономией, с угрюмыми, закатившимися

глазами, оскаленным - то ли в матерном, злобном рыке, то ли в

яростном крике - ощеренным гнилозубым ртом.

Синели, напрягшись мощными мышцами, богатырские руки и

ноги распятого великана, перепоясанные вздувшимися,

выпирающими венами и сухожилиями; временами они

порывались натужно, стремясь вырваться из сдерживавших их

пут, взметнуться ввысь, бились в усилии, загребая скрюченными

пальцами воздух, и снова замирали в бессилии.

Великан то хрипел, то стонал приглушенно, то выл - дико,

протяжно, потом затихал на время... И вновь душераздирающие

вопли пополам с рыданиями оглашали окрестности; иногда они

напоминали, особенно той отборной площадной бранью, что

прорывалась сквозь мычание и клекот в горле, крики пьяного

мужика, завалившегося ненароком в канаву и там ворочающегося и

буйствующего, не в силах выбраться на свет Божий.

Доминировали в тех воплях, составляя их основной фон, хрипение

с малоразборчивыми словами и проклятиями умирающего не

своей смертью, в агонии мучающегося человеческого существа,

самого разнесчастного и замордованного на всем белом свете.

И некому было во всей Вселенной помочь страдальцу

(напоминавшему поверженного, с разверзтой грудью

голливудского Кинг-Конга), ибо уже не существовало в ней,

казалось ему, таких ушей, кои способны были б воспринять его

смертные клики. Вокруг царил единый, бесконечный

космический вакуум, и лишь звезды в черноте ночи безучастно

взирали на мученика, перемигиваясь изредка в оцепенении от

мертвящей стужи, сковывающей немое, безжизненное

пространство.

... Синей, алой и бурой кровью наливалось и разбухало огромное

океанское чудовище, крепко опутавшее поверженного богатыря.

Кровь пульсировала, перекатывалась волнообразно в густой сети

сосудов, пронизавшей его тело, странным, чуждым пятном

выделявшееся среди песка и прибрежных скал.

То был огромный осьминог, собрат змеевидных ящеров,

обнаруженных учеными в Марианской впадине в 80-90-х годах

ХХ века. Он был порождением самых глубоких впадин Мирового

океана, детищем тех рифтовых разломов, что сообщаются

напрямую с инфернальными безднами и провалами земной коры,

с самим Тартаром, где владычествует Сатана, Красный Дракон о

семи головах. Об этом Драконе, как и о появлении Зверя из моря и

Зверя из земли, напавших на людей, повествует Иоанн Богослов в

своем "Откровении".

Спрут, терзавший поверженного волота, и был представителем

того апокалипсического Дракона, посланным в наказание и в

великое испытание русоволосому богатырю Дию за его

незлобивость, безграничную доброту, доверчивость и

беспечность, обломовскую лень, воловье терпение и простоту -

ту, что хуже воровства. Прежде чем наслать на легковерного Дия

страшный жребий Страстотерпца ХХ века, долго шумели,

спорили, злобно визжали, шипели и брызгались ядовитой слюной

те семь голов Врага рода человеческого, что царственно возлежит

своим циклопическим чешуйчатым телом, заканчивающимся

мощным колючим хвостом, в одном из самых огромных и

мрачных залов Тартара. Длинные, обтянутые дряблой кожей

драконьи шеи с яйцевидными головами, поросшими буйными,

растрепанными черными волосами и козлиными бородами, долго

и яростно хлестали, раскачиваясь, друг друга, замирая в бешеном

сплетении и снова расходясь в стороны для еще более сильного

размаха и удара. Бесовски сверкали при этом их глаза,

пронзительные взгляды-угли коих фокусировались стеклами

пенсне, венчавших высокомерно вздернутые носы пятерых из

них, самых злобных и сварливых. Шестая голова, лысая, как

пушечное ядро, была безголоса и лишь немо разевала рот.

Решающим стал голос седьмой, обильно волосатой, с окладистой

купеческой бородой, деланной добротой на широкой физиономии

непререкаемо-велемудрого патриарха-фундатора главных

идеологических установок Сатаны.

И во исполнение этого чудовищного жребия с

одиннадцатикилометровой глубины на поверхность океана

всплыл самый крупный осьминог из свиты Врага рода

человеческого.

Отличался он не только своими размерами, увеличенным

объемом мозга, но и количеством щупальцев: их было не восемь, а

почти впятеро больше, и потому чудище рифтовых глубин так

крепко и плотно "упаковало" свою жертву, что громадного тела

ее, кроме лица, кистей рук да ступней ног, почти не было видно,

за исключением редких синюшно-багровых участков кожи,

зиявших меж разноцветных, по-хамелеонски переливающихся

змеевидных щупальцев, обвивших и спеленавших распятого на

земле детинушку, словно заботливая нянька младенца.

Все многочисленные присоски чудища были заняты очень важной

работой: они, каждый на своем, строго заданном участке,

непрерывно и методично впивались в тело жертвы, высасывая

питательные соки, да так основательно, что кровеносные системы

обоих, судя по всему, составляли уже некое единое целое и

раздельно функционировать не могли. То был нерасторжимый,

насильственный симбиоз инфернального страшилища и

человеческого существа, которое когда-то, не в столь отдаленные

времена, захвачено было обманом, врасплох, в минуту доверчивой

беспечности неисправимого легковерного добряка, мерившего и

оценивавшего окружающий мир на свой незамысловатый копыл,

простодушный, недалекий, даже простофильский, с той дремучей

сердечной бесхитростностью, от коей люди пропадают. Но эта же

простота, как давно замечено, и к Богу приводит, если не выпало

раньше человеку погибнуть. "Простота святая, да ее ж на-зубы

подымают!" - констатирует одна из пословиц В. Даля.