Перед тем, как начать читать, закурите. Я люблю запах сигарет.
Мне пять лет. Мое любимое развлечение - посещение светских мероприятий. На меня одевают бабочку и смокинг, гладко зализывают волосы назад, чтобы не выбивалась челка. В таком виде, я выгляжу как маленький бизнесмен, но меня это никогда не смущало.
Я был на похоронах и свадьбах, видел, как ссорятся и мирятся люди, какие глупости они совершают. На похоронах тетушки Адель, когда все давили из себя слезы, я просто заснул. Там, недалеко от места проведения церемонии. Прямо на холодной от росы, зеленой траве, специально выращенной чтобы скрывать уродливые трупы. Я спал спокойным сном, счастливый, что сегодня больше никуда не надо идти.
У меня было обычное детство, без скандалов и побоев. У меня было все, что я хотел бы иметь. Тем не менее, мне абсолютно нечего вспомнить. Если бы меня спросили - хочу ли я вернуться назад в детство, я бы решительно ответил "нет".
Когда мне исполнилось восемь, я впервые заметил, что могу видеть. Видеть то, чего не видят другие. Наверно думаете это все мистика, да? Нет, я просто шучу. Ничего я не видел. Но, наверно, я тогда уже знал, что к десяти годам потеряю зрение.
В этом же году, у моей бабушки обнаружили шизофрению. Она сходила с ума, медленно, но верно. Ее внезапные, короткие крики по ночам навсегда врезались в мою память. Когда ее забрали, я резко заболел. Няня не отходила от моей кровати, подавала лекарства и читала сказки. Все думали, что я умру. Сначала, я думал, что все обойдется, но видя их измученные от бессонных ночей лица, я понял, что моя болезнь издевается над ними, больше чем надо мной и смирился. Наверно, в тот момент мне действительно было совсем не страшно. Я лежал на своей кровати, опустошенный тяжелой болезнью, измученный и истерзанный от бесчисленных уколов и капельниц. Я повидал множество больниц, врачей и просто шарлатанов, а также женщин в белых халатах, что так манерно разводили руками и говорили своим густо накрашенным ртом - ничем не помочь.
Мой дедушка, который почти потерял бабушку, верил, что есть лекарство, которое поможет мне. Он долго искал его и нашел. Он не просто потратил месяцы на его поиски, ему также пришлось заложить свой летний дом, чтобы расплатиться. Ах, как я любил проводить там время, будучи совсем малышом. Благодаря деду, я живу. Его нет со мной почти девять лет.
Мне было восемь, когда я нарисовал глаз, вместо зрачка которого был зубастый рот и язык. Не могу сказать, что матери понравился этот рисунок. Меня отвели к психологу. Он показывал мне картинки, задавал какие-то бессмысленные вопросы, и странно смотрел на меня. Сейчас я думаю, что он очень старался, просто у него не получилось. Он спрашивал меня, что я вижу на очередном белом листе, где было лишь несколько черных точек. И я не знал что ответить. Я старался предугадать правильный ответ. Казалось, что если я ошибусь, то меня отправят в страшное место, откуда доносятся крики и где люди в белых халатах колют обезболивающие тем, чей мозг страшно болен. Но к счастью психолог определил меня к категории здоровых людей. А что значит здоровых? И как он это сделал?
Я часто думаю. Я никогда не выключаю сознание, ни на минуту. На самом деле мне очень хочется перестать мыслить на пару минут, но я не могу. Я никогда не падал в обморок, даже когда было невыносимо душно или когда был избит. Наверно поэтому я не могу представить себе состояние смерти. Потому что не понимаю, как это потерять себя. К тринадцати годам, я понял, что могу вспоминать во сне. Я могу во время сна вспомнить дату или событие, произошедшее днем. Мне было обидно, когда я мог вспомнить, что я говорил, но не мог заставить себя проснуться. Это могло быть забавно.
Через год родители приняли решение переехать в Шотландию. Здесь я, по их словам, начал новую жизнь, завел новые знакомства, и все стало "не как раньше". А разве раньше было не так же? В поисках новой жизни преодолевать милю за милей, вечно бежать по кругу пока не подкосятся ноги, и вы не заметите, как ваши волосы стали седыми, а кожа покрылась сеткой морщин. В таком случае разумнее было бы притормозить где-нибудь в более людном месте. А то, знаете ли, кошки объедают трупы.
***
Часто ли вы, видя встречного незнакомого человека, задумываетесь, куда он идет, кто его ждет, что с ним будет. Можно ли видеть дату его дату смерти над ним? А знаете, зачем раньше дарили цветы на дни рождения? Дата твоего рождения - дата твоей смерти в прошлой жизни.
Чарльз Шуц, унаследовавший от своего отца редкую для Великобритании фамилию, большую часть своей жизни провел во Франции. Здесь, в небольшом городке Орлеан, он провел детство и юношество. Уже, будучи самостоятельным и независимым от родителей, он уехал учиться в Париж. Мечта стать художником преследовала его с рождения. Еще малышом, Чарльз разрисовывал холсты и стены, а и все, что его окружало в доме отца.
Приехав в столицу падших звезд, Чарльз завел знакомства с творческими людьми: такими же художниками, писателями, музыкантами, архитекторами, а также с их натурщицами, знакомыми и незнакомыми подругами и прочим людом. В компании музыкантов оказалась миловидная девушка, лет семнадцати. Она не была умна или красива, была невысокая, но и не низкая. У нее был немного отстраненный взгляд и милейшая ленивая улыбка, которая притягивала к себе взгляды всех без исключений. От ее взгляда становилось неуютно, но Чарльз упорно смотрел ей в глаза, тая, как восковая свеча, но, заметив его, она тут, же отводила взгляд, будто увидела, то, что хотела.
Позже он узнал, что она маркиза Женевьева Каруна. Титул маркизы она получила от своего отца, который являлся потомком Королей Франции. Она жила со своей семьей в большом особняке недалеко от парка в сердце Парижа. Дом был обнесен высоким забором, а внутри был разбит зеленый сад. Гигантские деревья закрывали от любопытных глаз своих хозяев. Главой семьи был Фридрих Каруна. Это был высокий мужчина, хрупкого телосложения, с длинными тонкими пальцами. У него было немного вытянутое лицо с внимательными голубыми глазами, обрамленными теперь уже седыми ресницами. Тогда ему было уже около шестидесяти, но выглядел он значительно моложе своих лет. Встретив знакомых или соседей, Фридрих рассыпался шутками и веселыми новостями. За его добродушный нрав его и любили окружающие.
Его жена, Мария, была просто ангелом. Она радушно принимала всех гостей, работала по хозяйству и пекла лучшие пироги с черникой во всем Париже. Мария Каруна была много ниже своего супруга, но в общих чертах они были довольно-таки похожи. Те же белые аристократические руки, те же бесцветно голубые глаза, та же манера двигаться, немного неловко и угловато. После давнишней попытки покончить с поднадоевшей ей жизнью в тридцать лет, она начала вести себя немного странно. Бывало, что кричала на своих детей, в дождь уходила из дома, стала рисовать портреты людей, которых никогда не могла видеть. А возможно, что и могла. Быть может, что ее супруг не замечал таких деталей, кто знает, как это было.
У этой по-настоящему счастливой пары было трое детей. Самым старшим был Марсель, потом шла Женевьева, а самой маленькой была Адель. Все дети были дружны между собой, но только до определенного возраста. Марсель, "самый лучший брат на свете", как называли его сестры, быстро покинул родительский дом. За два года до приезда в Париж Чарльза, он уехал учиться в Дублин. Вестей от него было мало, собственно никто и не ожидал большего. Мальчик просто растворился в новой самостоятельной жизни. Супруги Каруна ждали от него хотя бы самого краткого послания, но все было тщетно. Спустя какое-то время по округу, в котором жила семья прошел слух, о том, что старший сын Фридриха уехал в Новый Свет. Но эти слухи были настолько шаткими, что верить им было бы глупо.
Женевьева росла обычной девочкой из благополучной семьи, как и все дети, училась в простой школе. У нее было немного друзей, с которыми она проводила вечера, играя во дворе дома. Но школьные друзья остаются в школе. Девушка росла и становилась все более замкнутой и теперь предпочитала проводить время в одиночестве. А на свое двенадцатилетние девочка получила свое сознание, свое собственное я, которое с той самой секунды говорило ей что делать и куда идти. В ней проснулись совсем другие чувства к окружающим. Она стала исчезать, когда была нужна, как воздух проскальзывала сквозь пальцы. От нее исходила звенящая тишина, разрывающая ушные перепонки и проникающая глубоко в душу, выворачивая наизнанку. С этого времени она отказывалась от дальних прогулок, переездов или даже летних каникул где-нибудь у моря. Ее угнетала нищета чужих мыслей и желаний, невозможность общаться молча и дышать в унисон. К ней тянулись самые смелые, в надежде получить ее расположение, но разбивались о те барьеры, которые окружали ее день и ночь. Она узнала об отъезде брата, в новую жизнь лишь спустя неделю, как его не стало рядом.
Адель же фанатично писала ему письма. Каждую неделю или хотя бы раз в месяц. Она учила английский, чтобы хоть как-то понимать то, что ей расскажет Марсель, когда приедет. Он ведь обязательно приедет к ней, нужно только подождать.
Она была ребенком еще долгое время, пока, наконец, и в ней что-то не сломалось, остановилось, замерло. Это наложило какой-то особый отпечаток на весь ее образ. Позже она уедет в Прагу, где выйдет замуж, но вернется, чтобы найти свой Город.
***
Никто не любил тетушку Адель по-настоящему. Никто. А почему? Да потому что нельзя любить другого человека, ставить его интересы выше своих, падать перед ним на колени. Можно любить свой город, привычки, искусство, деньги, тех, кого уже нет с нами. В моей комнате висит портрет Фридриха Каруна.
***
Чарльз долго пытался добиться расположения молодой маркизы, но все его попытки оказывались неудачными. Она будто бы не слышала его, не замечала ни его жарких взглядов, ни присутствия. Только когда Чарльз практически отчаялся завладеть вниманием Женевьевы, она ответила ему взаимностью. Они учились вместе, молодые и счастливые, он полный радостных надежд, она - мыслями. Через какое-то время, когда ему было уже двадцать четыре года, а Женевьеве только исполнилось девятнадцать, они уехали к нему, в родную Англию, где поселились в Лондоне. Ее родители были счастливы, что дочь нашла такого человека, как Чарльз Грегори Шуц. Он казался им лучшей партией для любимой дочери: высокий, молодой, с горящими глазами и впечатляющими планами на жизнь.
Еще через год у них родился сын.
***
Мне дали имя Бенджамин, что означает любимый сын. Был ли я любимым? Кто знает.
***
Вскоре после этого, Чарльз уехал в Гамбург, там он потерял все свое состояние, а также былые чувства к возлюбленной. Возвращаться домой не хотелось, да и не имело смысла. В Гамбурге он нашел подходящую девушку из обеспеченной семьи и женился на ней. Наверно, его счастье заключалось именно здесь и именно с этой девушкой. Решение, остаться в Гамбурге навсегда, пришло так же быстро, как и решение жениться незамедлительно. Можно сказать, что он нашел свой город.
Женевьева ждала его год. Она безучастно бродила по улицам вечернего Лондона, всматривалась в витрины дорогих магазинов, пинала рыжие листья в парке. Когда она узнала, что жених оставил ее одну, с ребенком, в едва знакомой стране она расстроилась. Да, именно расстроилась. Возможно, она не хотела показывать свое отчаяние сыну, или же это был инстинкт самосохранение, но она одна ночью выехала из Лондона, на следующий же день, как узнала об измене мнимого супруга.
Они с Бенджамином отправились в Ньюки, что на западе Англии. Это маленький город у моря, где они обосновались в небольшом доме на центральной площади. Ее родители присылали ей деньги, но сами приехать не могли. Хотя возможно, что они просто не желали вмешиваться в жизнь дочери, даже не смотря на то, что ей это было необходимо.
Домик, где проживали Женневьева и Бенджамин был совсем крошечный. Он был неаккуратно выкрашен белой краской, которая местами совсем осыпались, выставляя напоказ уродливые старые стены здания. На первом этаже было всего три окна, украшенные железными решетками. Не то, чтобы они как-то украшали дом, но добавляли больше драматизма. На втором этаже здания располагалась спальня с низким потолком, который буквально давил. Здесь женщина и ее сын спали ночами, а также вскакивали посреди сна от жуткого хлопанья маленького окна.
Среди их новых соседей оказалась, милая женщина м-с Тур, у которой не было ни детей, ни мужа. Она с радостью помогала Женевьеве ухаживать за ребенком, также сидела с ним, пока та работала. Сама м-с Тур работала цветочницей в небольшом магазинчике. Иногда он брала маленького Бенджамина с собой, и маленький мальчик рассматривал прохожих, раскачиваясь на низком деревянном стуле за прилавком. Для этой одинокой женщины было счастьем присмотреть за малышом немного дольше, чем этого желала его мать. Жизнь м-с Тур сложилась не так удачно, и о детях уже было совсем поздно даже думать.
***
Много позже, м-с Тур рассказывала, что однажды, когда мне было четыре года, я пришел домой с прогулки. Тогда еще мы живи в Ньюки. Я увидел, что Она смеется. Неестественно, театрально, наигранно. Она ходила по комнате, быстро двигаясь и шумно дыша. На несколько секунд она останавливалась и замирала в манерной позе, раскинув руки и выпучив глаза. Ее лицо кривила страшная улыбка, выражающая скорее боль, нежели радость. Эти приступы продолжались несколько недель или месяцев, я сбился со счета этих ужасных дней. Когда она начинала бить себя или меня, я кричал, и прибегала м-с Тур, которая что-то вкалывала ей в руку, и Она засыпала. А потом пришли врачи, она сказали, что это расстройство надо лечить. И ее вылечили, но Она все равно умерла.
***
Женевьева была объявлена, как без вести пропавшая. Ее искали около двух дней, и так и не нашли.
Бенджамин был отправлен жить к отцу, в Гамбург в возрасте пяти лет. Мачеха готова была любить и баловать его, как родного сына, так как не хотела иметь своих детей. Но Бен не чувствовал к ней ничего особенного, он был гостем у своего отца, ведь носил Ее фамилию. Тут и началась его жизнь, с выходами в свет, обедами и новыми друзьями, которые чуть подрастут, подсядут на иглу или разобьются на папином автомобиле.
Здесь под прожекторами дорожных огней больших городов, он формировал свое отношение к миру.
В семнадцать лет Бен покинул своего отца, который нашел себе новую жену и, как он говорил, мать для Бенджамина. Бен уехал учиться в Швецию, в зеленый город Гётеборг. Почему не в Стокгольм? Потому что именно в Гётеборге расположен парк скульптур. Здесь нет ничего живого, только статуи птиц, людей, животных. По этому парку можно гулять вечно, размышляя обо всем на свете и вглядываясь в серое небо, ожидая дождя. Можно ловить отблески солнца на блестящей поверхности крыла медного ворона или заглядывать в глаза таким же бледным фигурам двух небольших волков у самого входа, с их щенячьими застывшими глазами.
Невысокие дома, стоящие в ряд, чистые улицы, нет ночных магазинов, никакого криминала. Только ты, город и мысли. Идеальное место чтобы провести здесь остаток жизни в вечной депрессии и мнимых страданиях, будучи забытым своими же детьми. Стоит заметить, что творческие люди не могут быть веселыми. Искусство это совсем не весело.
Бен всерьез стал увлекаться музыкой и начал свое обучение с игры на фортепиано. Он унаследовал все те же, пугающие признаки: длинные пальцы, светлую, словно фарфоровую, кожу, манеру резко двигаться. Для окружающих он был холоден, интересен и независим. Бен носил очки, был худощавого телосложения, высокий, серый. Серый, но с белыми проблесками. Его силуэт притягивал взгляды. Болезненная красота - новое модное увлечение девочек до пятнадцати. И никто не задумывался, что он и, правда, страдал от мигреней, постоянной головной боли, плохого зрения, хрупких костей. Хотя наверно не страдал, а наслаждался этим. Самодостаточность это то, чему учат улицы Гамбурга.
Получая образование, Бен общался только с духовной элитой. Музыканты и художники, которые мечтали улететь далеко-далеко в Америку делать деньги на дома своим детям.
Особенно рвалась заграницу, девушка, которая училась с ним на одном факультете. Ее звали Николь, и это была пухлая блондинка, слегка похожая на белого медведя в своей шикарной белой шубе.
***
Чем старше, тем язвительнее мы становимся. Все зависит от развития интеллекта. Я рыдал у памятников поэтам, пока вы занимались созданием машин для спасения человечества от самих себя.
***
Николь Сомюр, ее имя было знакомо всем в Университете. Ее отец один из самых богатых людей в Швеции. Его денег хватило бы, чтобы купить всю Данию или часть России, ту самую, где находится город Анадырь. Он не был из тех людей, что любят сорить деньгами или размахивать ими словно веером перед носом нищих бродяг. Деньги вкладывались в серьезные предприятия по всей Европе и, собственно, господин Сомюр был человеком видным. Тем не менее, вы не смогли бы узнать его на оживленной улице в толпе прохожих, так как одевался он как человек простой и рабочий. На его руках не было ни дорогих часов, ни золотых браслетов, пальцы не вертели, по поводу и без сего, телефон и от мужчины не исходил тошнотворный запах кубинских сигар. Его дочь, Николь, не могла похвастаться такой выдержкой, дабы не продемонстрировать свое состояние. О том, что она неприлично богата, знало все ее окружение, без исключений. Кто-то любил ее исключительно за деньги, кто-то девушку недолюбливал, но не было ни одного равнодушного человека.
Именно она стала проявлять знаки вниманию Бену, которому было бы интереснее поговорить с памятником Бернсу, чем с ней. Николь не была глупа, или некрасива. На самом-то деле деньги совсем не портят людей, они лишь делают жизнь немного легче. Совсем чуть-чуть.
Он был один в Гётеборге, она была влюблена в него, и он решил, что не будет ничего плохого, если они поживут вместе. Он обучал ее искусству, непонятному ей, как бы она не старалась. Он рассказывал ей о картинах, которые сводят людей с ума своим великолепием и способностью заставлять задуматься над всем, что происходит в голове, в мыслях, во всем мире. Он учил ее играть на фортепиано, но пальцы не слушались ее, срывались, ломая звуки. Тогда Николь вскакивала и убегала в другую комнату, хлопая дверью от злости. Бенджамин медленно поднимал ноты, которые она роняла, и ставил их на место. Опускал руки на прохладные клавиши, и играл снова и снова, пока не чувствовал боли на кончиках пальцев, но и тогда юноша не спешил останавливаться. Она плакала от любви к нему, его музыка глушила стоны его души.
Они жили на окраине Гётеборга. Часто гуляли вместе по паркам и скверам, валялись на мокрой траве, посещали закрытые выставки и ходили в кино по билетам. Гётеборг не может наскучить, отсюда никто не уезжает. Все терпеливо ждут каждый своего часа. Как только нога оказывается на земле этого города, все встает на свои места. Этот воздух, это тусклое солнце и изумрудная трава под вами, это особенный мир. Здесь не хочется никуда спешить или куда-то бежать, здесь невозможно опоздать, куда бы то ни было. Единственное чего вы будете ждать, и к чему стремиться будет утренний дождь. И только он.
Когда жизнь в Швеции начала казаться ему обыденной, он собрал вещи и уехал, ничего не сказав Николь. Бену казалось такой глупостью что-то объяснять и просто говорить. Это было какое-то детское, давно забытое желание, чтобы она обо всем догадалась сама и без его слов. Но она не поняла этого. Николь была в ярости, звонила отцу, подругам, родственникам, а также во всем морги и госпитали. Все что отец смог узнать, так это то, что он действительно уехал. Не удалось найти, куда и с кем. И хотя это было возможно узнать, господин Сомюр не хотел тратить драгоценные минуты своего времени на то, чтобы разбираться с очередной влюбленностью дочери. Поэтому Николь получила очередной автомобиль от отца. В качестве компенсации.
Путь Бена проходил через город сказок, Копенгаген. Пока он ехал в гостиницу, его приветливо встречали разноцветные домики, игрушечно голубое небо и радостные прохожие. Но как только доехал до самого здания, тут же пошел дождь. Голубое небо стало черным от больших туч, скрылось солнце, исчезли люди, будто бы ничего и не было. И без того серое здание совсем слилось с потемневшими безлюдными улицами. Дождь хлестал по стеклам временного дома и всеми силами старался разбить их. Вдалеке над морем гром отбивал хорошо забытые ритмы, заставляя юных жителей Копенгагена лучше прятаться под одеяла.
Его комната в гостинице располагалась на третьем этаже, почти в самом углу. Над дверью висела старая лампа, от которой веяло хоть каким-то домашним уютом, и вокруг которой, вечерами кружились мошки. Внутри все было в темных тонах. Темно-коричневая мебель, выполненная в старинном стиле, картины на стенах в позолоченных рамках, книжный шкаф, где была лишь парочка французских романов и томик стихов без обложки. Пожалуй, в комнате еще присутствовала атмосфера невыносимой тоски и отчаяния и еще чего-то такого тяжелого и просто невыносимого. И это было не только в его номере, это чувство разлилось по всему Копенгагену, от самого высокого здания до синей кромки моря.
По всей комнате чувствовался резкий запах удушающих дорогих женских духов.
Бен часто гулял по набережной мимо аккуратного заборчика, всего в паре шагом от соленого моря. Через каждые несколько метров стояли фонари и рассеянным светом освещали дорогу запоздалым путникам. Там, на этой набережной, обычно гуляют местные жители, если за день совсем нечего делать. Нечего делать не просто сейчас, а в жизни. Те, кто не может найти свое место, успокоиться, упасть.
Именно там, одним мрачным днем, Бенджамин повстречал необычного старика. Было бы глупо пересказывать самим, поэтому мы просили господина Каруна сделать это самостоятельно.
***
Это было где то через месяц моего пребывания в Копенгагене. Я бродил по узкой набережной, наслаждаясь своими воспоминаниями, как вдруг заметил среди немногочисленных людей, одного старика. Он не был похож на местного богача или на обездоленного. Он просто шел, но его походка была до того изможденная и угловатая, что я невольно засмотрелся в его сторону. В руках того господина была длинная деревянная палка, которую он использовал как посох. Он шел тяжело, почти всегда опираясь на эту палку. По его походке казалось, будто бы он, куда-то очень торопился, но был не в силах идти быстрее.
На нем было длинное белое одеяние и это было странно, ведь, скорее всего, пришел он издалека, а на его одежде ни единого пятна.
Ветер с моря трепал его за длинные седые волосы и не менее серую бороду. Но казалось, он не чувствует этого и всецело поглощен своей идеей.
Я подошел и спросил его, куда же он так торопится. Он молча прошел мимо, лишь посохом указав на небо.
***
После потрясения, которое Бенджамин пережил в Дании, он отправился на поиски лучшей жизни. Многие наивно полагают, что лучшая жизнь расположилась далеко от их родного дома. Словно это залог их успеха.
Ну, как всем известно, лучшая жизнь та, где больше денег дается и желательно изначально.
Не раздумывая, Бен купил билет на самолет до Страны Счастья, Америки. Он незнал зачем и чем он там займется. У него не было знакомых или близких в другой части света, чтобы просить помощи и поддержки.
И да, для того, чтобы жить в Нью-Йорке нужны деньги, которых у Каруна просто не было, поэтому он решил для начала пожить в небольшом городе штата Алабама, в Сан-Блас. Бенджамин надеялся накопить для того чтобы уехать в город своей сиюминутной мечты с его яркими огнями, небоскребами и зеленеющим парком в центре этого улья.
Здесь его никто не ждал, кроме палящего солнца и едкой пыли. Большинство населения этого городка было темнокожим либо приезжим из далеких азиатских стран. Бен так и не сумел завести знакомство с кем-нибудь из них. Соседи косо смотрели на него, грязные улицы угнетали, вся обстановка выворачивала мальчика наизнанку. Работать было негде, все рабочие места были заняты местными. Даже на самую грязную работу с охотой брали необразованных родственников, нежели чужестранца.
Но человек привыкает ко всему. Первым делом Бенджамин решил узнать о ближайшем музее или галерее, ну или хотя бы узнать имена известных поэтов или художников, может музыкантов. Кого-нибудь, кто имеет хотя бы представление об искусстве. Как ему объяснили позже, единственным таким местом является кафе в центре города, где собиралась местная интеллигенция. Несколько тучных и уже немолодых мужчин, обсуждающих последние новости, не столько из мира культуры, сколько из соседнего дома.
Эта самая интеллигенция занимала первое место в городе и считалась элитой. Участники таких собраний могли три раза в день есть в данном кафе, спать в недорогой гостинице за гроши, и печатать свои художества в местной газете.
И все бы нечего, но каждый из них мечтал уехать в Лос Анжелес, город ваших снов, где на каждой дороге отпечатки существования людей в черных очках.
От скудости ума и душевных качеств, Бен начал творить в одиночестве, у себя дома. Творчеством это было назвать сложно, скорее так юноша коротал свои дни. Дом он арендовал на месяц у небогатой семьи, которой очень пригодились бы деньги богатого на вид иностранца.
Он рисовал кровью гуся. Да, именно гуся, которого ему принесли соседи, как обычай, встречать нового человека. Какое-то время юноша даже ухаживал за птицой, что была его единственным компаньоном. Но позже Бенджамин заметил, что он как-то странно смотрит на него своими выпученными глазами, да и гогочет с очевидным местным акцентом.
Именно его кровью Бен и начала писать картины. На белом листе он изобразил высокий дом, небоскреб, рядом еще один и еще. Нарисовал много маленьких людей вокруг, солнце, облака. Все засыпал землей. Этот рисунок он отправил в три великих города Америки: Лос Анжелес, Нью-Йорк и Чикаго. Разумеется, ответа не было. Да Бен и не рассчитывал на ответ. В мыслях он уже собирал вещи и уезжал назад в Европу, наглотавшись сухой американской пыли.
Бен не сдавался, он все слал и слал свои работы в разные художественные галереи по всей стране. Каждый раз, когда он отправлял свою работу в никуда, юноша лихорадочно пересчитывал оставшиеся деньги. Беном было принято твердое решение стоять до конца, но как только его средства подойдут к концу, ему все же пришлось бы уехать домой.
Только почти через год он получил первый ответ из Калифорнии. Художники и ценители приняли его талант и даже определили ему неплохую цену, если он сделает пару таких же картин на заказ. Открытая продажность не впечатлила юное дарование, и он продолжил штурмом брать оставшиеся два Земных Рая. Ему не хотелось денег за творчество. Бенджамин и сам не знал, чего же он хочет от этой жизни.
Еще через пару месяцев пришел ответ из Большого Яблока, где говорилось, что ему предложат работу и жилье. Цена его начальному творчеству не будет заоблачной, но, тем не менее, он сможет это вскоре исправить. Заманчивое предложение подкупало своей новизной, и простой, отчего казалось почти невыполнимым и нереальным.
Бен стал собираться покорять восточное побережье. Когда почти все вещи были упакованы в чемоданы, он получил еще одно письмо, на этот раз из Чикаго. В конверте ничего не было, кроме пакетика морфия. Бен долго крутил его в руках и, в конце концов, решил взять его с собой, на всякий случай. Наркотики это деньги, также наркотики это тюрьма. А чем тюрьма лучше Сен-Блас? Так что, если его поймают, он решил напроситься в тюрьму именно в Алабаму. С этими мыслями Бенджамин поехал в аэропорт.
Небоскребы закрывают воздух. Кажется, что уже был здесь. Эйфория быстро прошла, как дешевый наркотик.
Началось скучная и однотонная работа Бенджамина Каруна в одной из самых обычных художественных мастерских. Ему приносили бумагу, бинты, кровь и землю, словом, все, что ему требовалось. За это он должен был каждый месяц рисовать по два шедевра. Со временем кровь все же заменили красками, но это не расстроило художника. Бену было абсолютно все равно, что рисовать, для кого и зачем. Творчество уже не заставляло его сердце биться быстрее, да и вообще биться.
Его все чаще посещали грустные мысли, что он все уже увидел на этой земле. Ему казалось, что он не должен заниматься тем, чем люди считают, ему следует. Это судьба, а от нее, как известно не уйдешь.
В его черством сердце все чаще зарождались звуки, которые сливались в музыку. За работой он пел на французском языке любви, о красоте неба, земли, вспоминал о родителях и далекой Англии. Он часто вспоминал о своем пусть и не большом прошлом. Бывало, что он вспоминал и Николь, и море и хитрые глаза медного ворона. Все было.
Прошло время. Бен все также работал. Сейчас он был старше, умнее и зарабатывал гораздо больше, чем раньше. Теперь он не нуждался в родительских деньгах, наоборот часть денег отправлял отцу. Город съедал его работы, его свободное время и любимые занятия. Коллеги и новые знакомые называли Бенджамина коротко - Бен. О том, что он говорит по-французски, забыл даже сам господин Каруна. Его образ стал сливаться с миллионами жителей. Дизайнерская одежда, темные очки, американский акцент и вот, Бенджамина уже не найти в толпе. В модном городе, сложно быть модным - факт.
Осознав это, Бен вернулся к прежнему себе, вернулись его очки, небрежные рубашки и растрепанные светлые волосы. Но ему не стало лучше он этого. Под своим же давлением, он отправился в казино. Не для того, чтобы сорвать Джек-пот, а просто почувствовать себя погрязшим в этом мире.
Первым, кто пожал ему руку, был директор казино. Это был высокий мужчина средних лет, подтянутый и высокий и говорил он с ярко выраженным ирландским акцентом. Потом этот человек ушел дальше в зал, приветствуя гостей.
Бен отошел к столику, где сидели несколько мужчин, игравших в карты.
- Тебе чего, сынок? - спросил изрядно выпивший мужчина. Он был слишком высокий и сильно выделялся от своих товарищей.
- Кто тот человек, в синем костюме? - Бенджамин немного волновался, ведь встреча с такой компанией, могла закончиться чем угодно. В мыслях он уже рассчитывал вероятную силу сидевших мужчин и продумывал пути отступления.
-А, мистер Каруна? Это владелец этого казино. Говорят, он приехал, откуда-то из Европы, открыл здесь кафе, затем казино, вот и разбогател!
- А как его полное имя?- У Бена заплетался язык и все чаще мелькал французский акцент. Из горла вырывались мягкие согласные и урчащие звуки, царапающие звук.
- Марсель? Да, Марсель. - Ответил другой искатель удачи и сделал внушительный глоток из своего стакана.
Бенджамин поблагодарил их и ушел, слыша за спиной, их голоса.
Этим владельцем оказался Марсель Каруна, именно он потерял своих сестер, хотя и вспоминал об этом неохотно. Бен был его племянником, а значит, он должен будет о нем заботиться, ведь он сын, его родной сестры. К тому же Бенджамин еще слишком молод и не женат, а значит, все заботы упадут на плечи Марселя и притом, упадут вполне законно и обоснованно.
Но Марсель не был еще так богат и стабилен в этом отношении, он хотел добиться больше, а забота о таком ребенке, как Бенджамин, требовало много внимания и средств. Эти мысли одолевали его, несмотря на то, что Бен уже не был ребенком, ему было далеко за двадцать пять и он был в состоянии сам о себе заботиться.
Весь их разговор закончился тем, что Бена попросили удалиться из казино. Позже Марсель пришлет ему письмо, где будет извиняться, но Бен так и не прочтет его.
***
Кажется, я видел все на проклятом Манхэттене. Я был под слепящими прожекторами города, жил в непреступном небоскребе, посетил все музеи и галереи, был знаком с художниками, музыкантами, архитекторами. Но не с теми, кто мечтает достичь славы, а с теми, кто достиг.
То, в чем я всегда так нуждался, было здесь. Я кричал в этот ночной пейзаж. Кажется, Боги оглохли от моих криков.
***
Бен взял долгожданный и столь краткосрочный отпуск. Он полетел в Амстердам. Здесь, недалеко жил его отец с мачехой.
Амстердам ласково обнимал его, как родного. Он просто рыдал дождем, когда увидел, маленького мальчика, извращающего мир и продавая его по кускам.
Наркотики, которые были у него, он продал, а деньги отдал отцу.
***
Я живу в Амстердаме уже без малого полтора года. Меня тянет назад в Америку, в Данию. Хочется увидеть Гётеборг или Стокгольм. Побывать в Лондоне. Каждое место забирает часть души, ведь если тебя там нравится, то нечего не жалко. А потом становится ужасно неприятно, ведь все это заставляет сделать тебя выбор, который становится неверным, когда ты выходишь из самолета.
Будучи в глубочайше депрессии, я понял, что смысл жизни где-то есть.
***
Где-нибудь там, в городе, на пыльной улице, он есть. Но его очень сложно найти, поэтому соберитесь с мыслями и придумайте его. И точно, можете потушить сигарету.
***
- Алло?..Бог? Я сдаюсь.
***
Стоит ли говорить, что Бен сказал это, направив на себя пистолет?